Сказание о козарском черкаш - камне

     - Ты, Шампур Козявыч, мужчина, конечно, отважный, но и кругозор лонись поширше, поширше, - удиалективал в самую глыбь народных толщ племенной представитель ротанизма фон Калманович, седастых колеров прямоходящий от печки с тушившимися мандатами и до речистой средь гранитных утесов речушки, отмеченной яицкими схематично как Борисфен, памятуя же отечественность, присущую ротанизму исподволь, не просто Борисфен, а Борисфен Макарыч. Бывало, выйдет на крутой откос любой первоприсутствующий, оглядит горделиво веси с дубравами, помянет ласковым матерком лежащих в земле фронтовиков, воевавших германца на пятачке землицы малой под Дубоссарами, и поклонится в пояс речушке, приговаривая :
     - Ой, бля, Борисфен Макарыч ...
     И так далее. Много слов народилось на Руси от немца, испокон наезжали, увозили девок мешками бездонными, меняя старух мимохожих и горемычных на фигурные коньки, ладно жужжавшие по ледяным полям Подляшья, меряемым на особый аршин катающимися в шлемах рогатых и плащах габардиновых. Несли немцы с собой нездешный дух работоспособности, безбожные напитки алкоголизма и автомобили марки  " Майбах ", чорные и с сиренами квакающими, будто кикимора какая, оставившая родимый город на произвол судьбы, вместившейся в рыжую бороду буйного Белковского, так и засохшего крышей Эрмитажа.
     - Прыгай, сука, - жутко пучил на него ходящий волнами от ярости поясничный нерв лошадиный граф Невзоров, потихоньку подбираясь по жестяному цилиндрику водосточной трубы и примеряясь ужалить в ногу. Он помнил с эры приходских школ о каком - то коне, пророчестве Волоса и ужаленных в ногу пошехонцах, вот и надумал мирно существовать с преданиями былого и дум, циклично и эволюционно внедряя картофельность и уланские палаши в быт народов, бродящих кругами под зданием Эрмитажа. Их и разглядывал Белковский с верхотуры, зрил в темя и таил коварный помысел присниться ночью увиденным да и выесть им мозг в течение сновидений, а на утро никто и не догадается. Хитер и ловок Белковский, не смотри, что глуп и картав, как картонный кабуками персонаж комедии дель арте, замысливает диверсии и осуществляет, пока недосуг и сучий шаббат, а как же.
     - Отринь сомнений блажь и гам, - нараспев процитировал Белковский, вобрав в разум за период пребывания крышей Эрмитажа всю благость шляпошного Пиотровского, сына Пионтковского, внука той Пирогощи, что упомянута краями следом за засапожными ножиками рукописно Мусиным - Пушкиным в часовне дяди Бородина, отмечаемого тезоименитством на Касьяна Честнаго каждый век ровно в полночь миднайта, когда не видно ни х...я и воют койоты, пухово снег лежит и скачут санки с идиотическим Губерниевым, привязанным на ремни с шарнирами к полозьям, - и снизойди к потугам грая, перди, мой гордый долгий БАМ, ведя пути к воротцам рая. Сарайно скромность между ног прикрой ланитой бледных тем и преклони витой свой рог к покрытым мохом этих стен !
    Белковский указал твердым пальцем на плоскость жестяной поверхности Эрмитажа и впервые Невзоров прислушался к контрагенту иностранности, насторожив опытное ухо к доносящимся сумятицей голосам. Судя по всему, товарищи, беседовали двое. Одного граф признал сразу, осклабился, пузыря хвост, и растопырился по трубе плоским телом, ужав вскрикнувшего Белковского за неужаленную пока ногу хватательным усиком жвала.
    - Фон Калманович, - просипел граф и Белковский кивнул согласно суровой головой. - Но кто второй ?
    - Он не второй, - озираясь и трепещась целлулоидной фрачной парой на ветру с Балтики шипел Белковский, раскрывая военную тайну внимавшему алчно Невзорову, - он первый. Шампур Козявыч и был всегда. Ты вспомни, - прикрикнул Белковский, почесывая мандавошистость гульфика стальной черепеницей фузея знатного. И граф вспомнил. Зашатался, белея, да и нае...ся с водосточной трубы вниз, во тьму и скрежет зубовный. К народу, стал быть. А уж народ не подвел, пятьсот семьдесят раз проголосовал за Путина, поглядел Леню Якубовича, а потом издох, как собака.
     И х...й на него, как говорится. Есть такая вещь в науках, как историцкая целесообразность борьбы за существование, и ежели не желаешь ты развиваться миллионно и вширь, то вымрешь как мамонт или рыба лабардан.
     А у Ким Бейсингер были реально клевые титьки.