Охота

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 18 октября 2012 г. N 21 «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования»
п.10. К воздушному судну могут быть отнесены самолеты, вертолеты…
Лицо может быть признано виновным в незаконной охоте, совершенной с применением воздушного судна, только в случае, если с их помощью велся поиск животных, их выслеживание или преследование в целях добычи либо они использовались непосредственно в процессе их добычи.
Использование указанных средств для доставки людей или орудий охоты к месту ее проведения не является охотой с применением воздушного судна. Указанные действия при наличии к тому оснований могут быть квалифицированы как соучастие в незаконной охоте в форме пособничества.

   Я стою по пояс в болоте в резиновом костюме. Начало октября месяца, охота на утку. Утку уже распугали при открытии, северная еще не прилетела, но охота пуще неволи. Пока вставали на номера, а это надо ломиться через камыш, – вспугнул, одну за другой, двух штук. Стрелял вдогон – положил обоих, но найти в камышах удалось только одну. Ситуация была бы другой, если бы была собака, но в городе держать ее негде. Вот переберусь в деревню, обязательно заведу спаниельку для охоты на водоплавающую птицу. С собакой охотится хорошо, стрельнул разок, птица упала, а спаниель притащит тебе не одну, добытчик. Добытая мною дичь - кряква, вот она висит, точнее плавает подцепленная на ремешок для добычи, который называется тороками. Резиновый костюм или резинка – это буквально резиновые болотные сапоги, сваренные с резиновыми же штанами, с завышенной по самую грудь талией, и двумя лямками. Вещь удобная, но достаточно опасная, если зачерпнул воды, то сбрасывай лямки и выбирайся из резинки, иначе утонешь. В разгрузке под резинкой – это коротенький жакетик, с карманами, в армии называемый «лифчиком», двадцать патронов калибром «пятерка» «семерка», фляжка с самогоном. В руках пятизарядный карабин двенадцатого калибра. Стою, спрятавшись за камышами уже больше часа, тишина. Утки стало немного: толи птичий грипп, толи тучные годы прошли, но мало стало всего… Болотина слегка засасывает, приходится с усилием переминаться с ноги на ногу, попеременно выдергивая ноги с топкого дна. Красиво, но по-своему – красок на болоте мало. Темная свинцовая вода озера переходит в слегка более светлые тона неба, коричневая блеклость камыша или рогоза. Если перевести взгляд вдаль на лес, то глаз радует полоска желтой листвы берез, но уже наполовину опавшей. Умиротворенность. Иногда слышится движение стоящих на номерах охотников – нас приехало четверо: Волк, Свистун–Пашка, Малой и я. Прибыли вчера на охотничий стан, заплатили за разовые путевки, а это тысяча рублей с человека.
Вообще говоря, охота – дело очень дорогое: надо доехать, а это может быть и двадцать километров, и двести, и тысячи, взять с собой, что приготовить, выпить, естественно, патронов минимум пару пачек, а каждый рублей по тридцать. Если остановился на охотничьем стане, то за койку заплати. Итого тысячи три – пять набегает, это самый дешевый вариант на утку. За такие деньги я могу пару ящиков курей дома купить. Но, поход в магазин за мясом это совсем не то. Где же приключение, где охотничье братство, где мужикам поговорить, где запах пороха после выстрела, где азарт? Только на охоте. На охоте случайные люди редкость. Наслушался человек про охоту, купил ружье и поехал добывать дичь, но… Замерз, как собака, заблудился в лесу, черпнул сапогами воды, застрял на автомобиле и пришлось идти в лес добывать валежник, чтобы затолкнуть под колеса или идти в соседнюю деревню за трактором, проголодался, устал, не добыл ничего, подшутили над охотничьим новобранцем мужики, и кончилось у большинства увлечение охотой.
Выпить можно… Вот вчера, как приехали под плов в казане выпили здорово, но сегодня в пять часов встали. Светает в наших широтах в это время уже в восьмом часу, но надо собраться, добраться до места охоты, встать на номера, время быстро пройдет. А кто малодушно не встал на утреннюю зорьку, тот не охотник. Опять же алкоголиков здесь нет, очень большая физическая нагрузка пробираться через камыш несколько сотен метров, если будешь в подпитии можешь и не дойти. Встали, выпили по стаканчику водки и поехали.
   Раньше проще было. Помню с Волком отстрелялись на утренней зорьке. Вернулись на стан, разместились прямо на бережку, и отметили удачное открытие охоты. Потом егерь рассказывал, что приезжали инспектора охотничьи, делали обход, а тут охотники на привале – два спящих тела. Так они посмеялись, сделали фотосессию и уехали, а сейчас бы уже разбудили, составили акт, забрали ружья. Боится власть русского человека с ружьем, разрывается на части между двумя противоположными желаниями: задорого стволы населению продать, а потом под каким-либо предлогом изъять. А сейчас наши традиционные сто грамм, для наведения резкости, вне закона и попадают под административный кодекс, за такое деяние охотник может быть наказан штрафом до пяти тысяч рублей или же лишиться права на ношение и хранение оружия на срок до двух лет. Вот так.
   Равно, как и пристрелка оружия в охотничьих угодьях, также, как и стрельба по мишеням. А если не добыли ничего, и мужики постреляли в белый свет, как в копеечку, по мишенькам? Ведь это же вековые традиции и устои, но в Федеральных законах «Об оружии» и «Об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов…» нет юридических определений пристрелки, и вот опять штраф пять тысяч и лишение. Продление, каждые пять лет, разрешения на оружие – тоже еще то дорогое приключение. Сейчас для получения справки от нарколога, необходимо сдать анализы (а это писать перед камерой в бутылочку) на употребление наркологических, психотропных веществ, систематического употребления алкоголя. Вообще если к месту вашей охоты прибудет российская гвардия, то охоту можно считать законченной, праздник вам испортят по-любому. Хороший, правильный егерь всегда будет на вашей стороне, предупредит о появлении на угодьях инспекторов и росгвардейцев. А самая погань заключается в том, что для всяких внутренних органов проводят охоты за неделю до ее официального открытия. Это я знаю точно, в этом году для районного начальства открывали соседнее охотхозяйство. Охотники, как дети полгода ждут открытия охоты, готовятся, платят взносы, чистят ружья, приезжают, а тут до них кто-то напомойничал, птицу распугал.

   Час уже почти тихо. Меня малодушно посещают мысли, что я дурак. Дома в это время я бы только проснулся. Дома хорошо, тепло, молодая жена, дети, и не воняет болотиной. Я достаю фляжку и прикладываюсь к ней, конечно, в знак протеста, и чтобы переменить мысли, ну и для согрева. Кто-то, очевидно на лодке, стал выгребать из «хатки», чтобы вернуться на стан, а может чтобы просто со скуки погонять дичь. Хатка – это такой импровизированный закуток, чтобы находится там скрытно от дичи. В небо срывается парочка спугнутых уток, взлететь им удается, и они выходят на большой круг, чтобы перелететь с места охоты на безопасное место. Это может быть просто лужа вдоль дороги или поле, и выходят прямо на нас. Мы дружно встречаем их залпом из четырех стволов, высоко летят, но все же удается зацепить летящим вторым селезня. Он падает на открытую воду, длинный Волк, как цапля, поднимая ноги, идет за ним.
–Выбираемся? – подает голос Пашка.
–Ага, – соглашаюсь я. – Малой, Волк, айда на стан.
   Мы опять лезем через камыш к Волковской машине. Уфф, наконец топь заканчивается, стена камыша редеет, и мы наталкиваемся на других трех охотников, которые, не утруждая себя устроили стан, прямо здесь, на подходе к озеру. Знакомимся, охотники смотрят наши трофеи – пять штук на четверых. У них пусто. Утверждают, что здесь перелет, и в том году они взяли, не сойти им с этого места, много. Охотничьи байки. Перелет в другом месте, у ручья, метрах в пятистах от их импровизированного стана. Угощают нас своей самогонкой, настоянной на травах. Хороша. На охоте люди пусть и не братья, но крайне доброжелательны друг к другу. Прощаемся, идем дальше. Возле Волковского джипа нагоняем мужичонку лет сорока. А ведь перед нами настоящий охотник! Он один взял больше, чем мы вчетвером, и на тороках у него целая связка добытой дичи. Мы поздравляем его с добычей. Мужик простой, скупо улыбается, но видно – он польщен. Его старенькая зеленая Нива стоит рядом с Волковским внедорожником. Он подходит к ней стучится в окно и кричит:
– Сына, посмотри сколько получилось!
Открывается окно и из машины появляется заспанное лицо подростка:
 – А? Хорошо, папа.
И отпрыск снова заваливается спать. «Да, мужик. А, сына-то ты упустил...»  Он, судя по-всему, из нового поколения ублюдков, которому ничего не интересно, кроме компьютера. Как их называют «Y» или «Z»? Хрен их разберет... Толстожопые, со впалой грудью, с низким содержанием тестостерона в крови, равнодушные и к лесу, и к рыбалке, и к охоте, и к работе, и к девчонкам. Отроки и молодые люди, для которых слова Долг, Честь, Родина – пустой звук. Которые не знают подвига Великой Отечественной и не собираются защищать в случае военного конфликта Родину. Так и говорят: «Эту страну я защищать не буду». Может ты еврей или немец? И у тебя есть другой уголок Земли? Пятьдесят процентов молодежи хотят уехать, талантливых из них – дай Бог – десятая часть, остальные – мусор. Дети, выращенные в семье, где бабам много воли дали или они уже главные. Тысячелетия жила Россия в патриархальном благодушии, и Богу молились, и ворогам противостояли, и Сибирь осваивали, и детишек растили, и о женщинах заботились. Коммунисты первые начали «Бабы – не рабы». Потом мужиков очень много погибло: и в Гражданскую, и в Великую Отечественную, и после развала СССР. Безотцовщина. Бабы взвалили на себя всю ответственность за семью. Получилось не очень. И вот результат – права человека, разделение обязанностей, лесбиянки, феминистки, трансвеститы, борцы за …, родители номера: номер один и два, третий пол. Тьфу, погань. Хотя смена нам есть. Знакомился я с молодыми охотниками, немного другие, но цельные люди.

   Волк привозит нас на стан. За большим забором рядом с домом, где проживает егерь Иваныч с женой, разбросано несколько летних фанерных домиков и один кирпичный с печкой. Кирпичный разделен на две части. Первая из них, трехкомнатная, там обычно селится всякая приезжающая на охоту бонза. Вторая часть – двухкомнатная. В этот раз Иваныч выделил нам именно эти апартаменты. Большая комната примерно с полутора десятками спальных мест – панцирных кроватей, застеленных матрасами. Посредине печка-голландка, уголь для которой можно взять у Иваныча. А вторая комната – столовая, с большим столом посредине и лавками. Стену комнат украшают старые советские плакаты: с описанием дичи, правил поведения на охоте, технике безопасности. Перед домиком большой мангал. В нем обычно разжигаем костер и варганим еду на казане. Ружья в угол, наливаем по стопке, достаем вчерашние недоеденные салаты, колбасу. Выпиваем…
Тут приходит егерь Иваныч. Иваныч – старый алкаш, бывший мент, перешедший ныне в егеря. Мне половины непонятно, что он говорит, с дикцией у Иваныча полная засада. Поэтому переговоры с ним всегда берет на себя Волк. Как-то он понимает Иваныча лучше всех.
– Ну что, взяли что-нибудь? – интересуется Иваныч.
– Да, Иваныч, по утке на брата получилось. Две кряквы, чирок, одну водяную курицу и жопу–ноги, – докладывает Волк. – Жопу-ноги я Вам уже занес, в сенках оставил.
Утку-нырка, называют жопой-ногами из-за ее длинной шеи и корпусом размером с кулачок. При этом птица жирная, мясо у нее почти нет и очень сильно пахнет болотом. Добытый жопа-ноги – это дурной селезень, залетевший в конце зорьки к нам на плес.
– Пойдет, собак-то кормить, – машет рукой Иваныч. – А я слышу ребята разряжаются, сразу подумал с добычей будут. Утки много.
У него всегда утки много, хотя с каждым годом ее становится все меньше и меньше.  Плюс Ивановского охотхозяйства один – близко ехать, а по-хорошему его надо уже менять.
– На вечернюю-то пойдете? – интересуется Иваныч, чтобы просто поддержать разговор.
– Пойдем, конечно. Только думаем дальше чуть встать за мыском. Там у Вас никого? – продолжает Волк.
– Иваныч, а вам налить? – встреваю в разговор я.
– Да, я уж пять лет, как не пью, – улыбается, показывая при этом железные зубы Иваныч, и начинает собираться.
Врет, конечно, но с охотниками не пьет никогда. Да и правильно – с каждым выпить никакого здоровья не хватит.

   Выпиваем еще по одной, решаем одну утку сварить, выпить под кулеш и потом отдохнуть перед вечерней зорькой. Делим обязанности по уборке, готовке. Малой прибирается, Пашка идет за водой, потом будет чистить овощи, Волк щиплет и потрошит утку, я готовлю. Все проходит под знаком взаимоуважения. Охота – это отдых и достоинство. Кулеш в казане заварен, двадцать минут и можно за стол. Пашка, как обычно торопится, разливает по своим походным железным рюмочкам свою самодельную настойку на грецких орешках. Тяну пятьдесят грамм под свежий воздух. Смотрю интернет, благо от города недалеко.
Есть у меня теория такая – называется она – «ни дня без подлости от власти». Любит наше государство своего гражданина, ох как любит! Ни одного дня прожить не может, чтобы не устроить каверзу или какую-нибудь гадость. Включишь с утра телевизор, и там говорящие головы под улыбочку начинают сообщать: Президент подписал, Госдума на пленарном заседании приняла в первом чтении, на рассмотрение внесен законопроект, своим распоряжением глава роспотреб-фин-антимонопольной-миграционной-экологии и таможенной службы… И дальше, об индексации коммунальных платежей и заработной платы Президента на размер инфляции, ввести новые налоги, сборы, штрафы, ужесточить наказание, запретить использование, ввести ограничения, разрешить службам взымать с предприятий и населения, сокращение пособий, увеличение пенсионного возраста…
   Под это дело избавился от телевизора, а новости смотрю только в интернете, но там на относительно еще пока независимых каналах и сайтах заявления народных слуг, полностью презирающие своих господ, «о макарошках», «вас не просили рожать», «денег нет, но вы держитесь», «сидели всю жизнь по тюрьмам, а теперь вас – тунеядцев от налогов освободить», «в войну было тяжелее, а выдержали», «агенты госдепа», «иноагенты», «народ не поймет введение прогрессивной шкалы налога на сверхдоходы». Но, нас уже столько раз продавали, что много подлости остается даже и не замеченной широкой общественностью. О, вот и сегодня власть меня не подвела, все в тему. Новостные каналы сообщают: «Не вернулся с охоты: при крушении вертолета разбился зам генпрокурора РФ. Заслуженный юрист России, кавалер орденов Дружбы и Почета, был одним из самых известных работников надзорного ведомства погиб в катастрофе вертолета AS 350 B3, произошедшей накануне вечером в Костромской области. Все четыре человека, находящиеся на борту погибли».
Ну, можно и за стол. Кулеш наварист – утка дает добрый бульон.
– Ну, за добычу, – провозглашает Пашка.
Выпиваем.
– Ну, за коллектив, – частит Свистун.
Выпиваем.
– Анекдот про охоту, – вставляет Малой. – Мужик в охотничьем магазине: «Продайте, мне картечи, соседа завалить хочу!» Продавец: «А, что такое?» «Да пока я на рыбалке, он, гад мою жену дерет! Я дома, он сети снимает».
Смешно. Выпиваем.
– Вот новость, заместитель генерального прокурора разбился. На охоту в Костромскую область летел, – вставляю я.
– Жалко... Вертолет и пилота. Прокурора нет! – заявляет Пашка. – Не учит их, оборотней жизнь. Сколько их уже понаразбилось на вертушках... С вертолета же нельзя. А, впрочем, прокурорам можно все.
– Ну вот, что вы так плохо о покойном? Поганый вы народ, расеяне. Завистливые и жадные до чужого труда и успеха. Ведь сказано же: он летел на охоту и разбился, а не охотился, – юродствую я.
– Конечно прилетает, значит, прокурор на охоту из Москвы, аж в Костромскую область за четыреста километров, садятся на полянке. И говорит прокурор трем присутствующим, включая пилота: «Какого хера расселись? Айда в загон. Гоните на меня, а я тут, рядом с винтокрылой машиной встану, ибо по закону из нее стрелять нельзя!
Всеобщий хохот за столом.
Кто не знает, для загонной охоты людей нужно много. Все зависит от размера окружаемого леска. С одной сторон ы становятся стрелки по номерам, с другой – идут загонщики. Плотность должна быть такой, чтобы у зверя не было возможности проскочить между загонщиками и стрелками. В любом случае, четыре человека для загонной охоты – недостаточно. А вот вертолет зверю шансов не оставляет.
– Он на уток, на уток, прилетел охотится из соседней области. При попытке сесть на краю болота вертолет потерпел крушение. Небось злобная камикадзе – жопа-ноги попала «в винта», из чувства ненависти к прокурорам… Сколько полет на вертолете из Москвы может стоить? Полтора-два миллиона рублей… – это же заработная плата прокурорская за год! Он копил весь год на это приключение! Да у него жена богатая, однозначно! У наших слуг жены завсегда миллионеры! Они, и сами государевы люди, обладают сверхмощным интеллектом и могли бы зарабатывать столько, что Гейтс и Захарченко нервно курили бы в сторонке. Но стяжательство не про них, для них главное – интересы государства, поэтому все свои силы и возможности на службу Родине! Им, слугам народа и государства, ничего не надо, а о презираемых деньгах позаботятся жены, – за столом буйство веселья, прокуроров никто не любит.
– Ну, помянем служивого человека, не чокаясь.
Выпиваем.
– Хорошо, глядь, лидеры еще на людей не охотятся, – вставляет Малой.
– Скоро начнут, не волнуйся, – успокаивает Пашка.
– А мне, лично, жалко Костромскую область, – вспоминаю я семейное авто путешествие прошлого года. – Навигатор загнал нас в глубинку Костромской области: Галич, Буй. Я большей разрухи не видел никогда. А ведь это – до Москвы рукой подать. Брошенные завалившиеся дома, останки чудных церквей, полностью разрушенные дороги. Стаи бездомных собак и над всем этим, глубоко символично, прокурорский вертолет. Скоро, глядь, начнут…

   Я ударяюсь в воспоминания.
Мы с Волком, как и вся страна, тоже не любим прокуроров. Пересекались в нулевых. Мы тогда подрядились колхозников защищать. Дело было так. Колхоз был прямо рядом с нашим областным центром. Сорок имущественных паев по четыре гектара каждый. Земля, естественно, сельскохозяйственного назначения. И земли такой, заросшей, валом по всей России. Но эта рядом с городом, который, вроде как, растет. И расти будет на землях бывшего колхоза. Тут все понятно – дай колхозникам по квартире в новостройке и вся недолга... Но колхозный председатель вместе с районным земельным комитетом жадные, колхозников кидают. Мы с Волком за долю малую попытались эту ситуацию отыграть назад. Писали письма в земельные комитеты, районный и областной, главе района, губернатору области, лидерам парламентских партий… Волк, он прикольный, одновременно написал в ЛДПР, КПРФ и Единую Россию:
«Уважаемый Геннадий Андреевич! (Борис Вячеславович! Владимир Вольфович!)
Мы Ваши избиратели и всю сознательную жизнь голосуем только за Вашу партию, потому что только Вы стоите на страже законности в отношении простого народа. В отношении нас совершена дикая несправедливость и обращаться нам больше некуда. Незаконными путями председатель нашего колхоза отнял у нас земельные паи и оставил нас без средств к существованию. Заклинаем – помогите! Ваши преданные избиратели!
Сорок подписей».
Делали запросы в налоговую, обращались за данными об учредителях общества – бывшего колхоза в районный архив. И, раскопали-таки, первоисточник всего беспредела – листочек бумаги, называемый «Протокол общего собрания колхоза». Бумага, в которой сказано, что: такого-то числа, в такое-то время, в правлении колхоза состоялась общее собрание колхозников. Явка была сто процентов – присутствовали сорок пайщиков. Порешили все земельные паи передать председателю колхоза. И подписи. Всего две. Председателя собрания – председателя колхоза, и секретаря собрания – главного бухгалтера колхоза. Все. Продажа земли сельхозназначения вроде бы и запрещена, но тут никто и не передает, как было внутри колхоза, так и осталось. Шито-крыто.
С этой бумагой мы организуем новую волну обращений во все органы, ну и лидерам парламентских партий. И вызывают нас с Волком в районную прокуратуру. У прокурора, до этого времени, я был только у военного и это совсем другая история. Прокурор военный, к слову сказать, был мудаком. Но тут-же совсем другое дело! Конечно, сразу отметаю сексуальные образы прокуроров-женщин из сериалов, типа Ковальчук, Порошиной и Ходченковой, с глазами в которых хочется утонуть и во всем признаться, лишь бы повысить их раскрываемость… Преступлений, конечно! А Вы что подумали? Ну хотя бы попался такой, как Домогаров, честный, правильный, который во всем разберется и уж встанет на стражу законности, и как накажет злодеев корыстолюбивых, ух как накажет…
По внешнему виду районный прокурор разительно отличался от героических кинообразов – маленький, полненький, краснорожий. Потом стало понятно – видом своим, ясно дело, готовил к дальнейшим разочарованиям. В руках у него копия собрания колхозников. Сесть не предлагает.
– Ну, что Вы ребята, тень на плетень наводите. Размешали мути, аж до губернатора дело дошло. А он человек занятой, ему есть чем заняться, – сходу берет быка за рога районный.
Про обращения к партийным лидерам он не знает, может и хорошо, а то вон он какой полнокровный, еще, упаси Бог, инфаркт стукнет.
– Ведь есть же бумага, где все написано: собрались, передали. Что еще надо–то? – Продолжает меж тем прокурор.
–Так подписей-то нет, товарищ прокурор! – волнуюсь я вследствие непонимания районным прокурором вроде бы простых вещей.
– Как нет? А это что? Вы, давайте, это, уже заканчивайте тут! Без вас дел полно! – трясет протоколом мордастенький.
– Возьмите ручку, – приходит на ум мне идея.
– Зачем?
–Возьмите, прошу Вас. Пишите: общее собрание акционеров Газпром. Присутствовали Путин и Миллер. Постановили все акции Газпрома передать мне, Волку и районному прокурору. Председатель собрания районный прокурор…
– Вы что себе позволяете? – бросает в меня ручкой недообладатель газпромовских акций. –У меня все записывается здесь!
– А Вы что себе позволяете? – ору я в ответ. –Где подписи?
– ПОШЛИ ВОН! – гонит нас районный.
С тем и ушли. Колхозникам паи вернуть так и не удалось.
Не люблю я прокуроров…

   Возвращаюсь от горьких мыслей за стол и начинаю травить байки про прошлые охотничьи истории:
– Волк всегда опаздывает, меня это всегда жутко бесит. Но один раз его опоздание нам помогло. Собрались мы на охоту в соседнюю область. У нас знакомый есть общий – грузин, Сулейманом кличут. По-моему, странное имя для грузина, он предпочитает, чтобы его звали Сулико. У Сулико, в свою очередь, много знакомых. Один из них здоровенный осетин Алан. Это на Кавказе они делят Южную Осетию, здесь же – в Сибири – вполне себе мирно сосуществуют. Должны ехать на Сулеймановском Уазике впятером – Сулико, Алан, Серега, Волк и я. Серега – местный квадратный мужик, хорошо понимающий охоту. Я подъезжаю к месту сбора вовремя, все в сборе, Волка нет. Ехать километров двести пятьдесят, из них километров семьдесят по дикому бездорожью.
– Ну где он? – волнуется Сулейман. – Званы ему.
– Вне зоны действия сети, – констатирую я.
– Семеро одного не ждут. Что, поехали? – подводит итог ожиданию Алан.
– Езжайте, я дождусь, – отвечаю я. И остаюсь ждать, проклиная Волка. Джипа тогда у нас еще не было. И получается, что на охоту мы можем добраться лишь на отцовской вазовской семерке, дождей уже неделю не было, но все равно это будет подвиг. Наконец появляется Волк, я его называю мудаком, грузим вещи в старенькую семерку, едем. Когда спустя шесть часов мы добрались до места, то перед станом несколько десятков Нив и Уазиков, гордо стоят несколько японских внедорожников. Единственная неполно приводная машина – наша семерка. У Сулеймана здесь вагончик, идем к нему.
– Добралыс? – встречает нас Сулейман.
– Ты что трезвый-то такой? – удивляемся мы.
Сулико повествует грустную историю, что пока ехали, Серега с Аланом выпили по литру водки. Разодрались. Серега ударил Алана, сломал тому нос. Кровь, сопли, слезы. Остановили встречную машину, дали денег, чтобы довезли Алана в травмпункт.
Вообще, если бы все было по-трезвому, я, пожалуй, поставил бы на Алана. Оба они в супертяжелой весовой категории, но осетин выше на голову и смотрелся подвижнее. Но пьяная драка, есть пьяная драка. Заходим в вагончик, садимся за стол, пить водку. Выпиваем одну, вторую, третью. Серега никак не может успокоиться, весь на взводе, быкует. Сулейман хочет, чтобы все в конце концов легли спать. Выходим с Волком из вагончика подышать. Морозно. Стан затихает, во всю светят звезды. По-хорошему, лечь бы спать. Завтра с утра вставать рано, но Серега мешает, хотя обычно он достаточно рассудительный.
– Ты видел, как этот козел нарывается? – говорю я Волку.
– Драться придется, – жаждет крови Волк.
– Тесно в вагончике, зацепит, он килограммов сто двадцать небось весит, – резюмирую расклад я.
– Не попадайся, – советует Волк.
– Да как там не попадешься, не развернутся!
– Сейчас, что-нибудь придумаем, – говорит Волк и исчезает.
Возвращается с двухметровым отрезком ржавой дюймовой трубы:
– Короче так. Ты возвращаешься в вагончик. Ну, и докопайся там до него. Вытаскивай этого быка на улицу поговорить, а я тут за дверью покараулю. Первым выходи. Как Серега выйдет я ему по башке огребу, а потом мозги вправим. Учить таких падлюк надо!
Я возвращаюсь за стол и начинаю «по-жёсткому» нарываться. Лезу Сереге под шкуру и тяну, тяну его поговорить на улицу.
Серега чувствует подвох и сдувается.
– Дураки вы все! – Заявляет он и лезет спать на кровать.
Сулейман облегченно вздыхает – обошлось.
Я иду на улицу, осторожно вытаскиваю башку из вагончика, чтобы Волк не огрел трубой меня.
– Волк! Бросай на хер свою трубу, мы победили!
Волк замерз, у него не попадает зуб на зуб или клык на клык, он бросает трубу:
– Че так долго, глядь, я тут себе чуть яйца не отморозил!
Волк эту историю знает, пытается сказать, что все было не совсем так. Но, Пашка с Малым ржут – на охоте всегда есть место подвигу! Расходимся по кроватям, скоро вечерняя зорька.