Перед новым...

              – Вона как!.. – воскликнул Михаил, увидев на пороге своего дома своего старинного приятеля Павла, с которым он много лет был дружен. – Нежданно… Чего так – без звонка? …Нежданный гость…
              – А… так… был рядом, подумал: а почему бы и не зайти? Подумал – зашёл. …Да и верю в дружбу народов…
              – И правильно! Про незваных гостей вспоминать не будем… поскольку… какой ты гость? Что случилось? Вроде как грустён ты? …Да и продуктами глубокой переработки винограда повеяло. Не иначе как трёхзвёздный продукт?
              – Пяти! …Зато ты весёл! Завидую, как следствие – грущу.
              Мужчины прошли в комнату, Михаил выключил телевизор.
              – Кофейку? – он привстал.
              – Ну… если ничего в доме нет… то можно и кофейку, – в тон хозяину улыбнулся Павел. – Правда, в доме и хозяйки не видно… жаль упускать возможность расшевелить сосуды… без вмешательства извне.
              – И языку дать волю!
              – Эт-т-т точно!
              – Старый добрый… подойдёт? – Михаил приподнял  появившуюся откуда-то початую бутылку коньяка.
              – Господи-и-и-и! Она когда-нибудь у тебя кончится? – улыбаясь, Павел развел руками. – А-а-а! Давай её сегодня приговорим к смертной казни и приговор приведём в исполнение. Благо, как ты правильно заметил: ни адвоката, ни прокурора в доме нет.
              – Странное дело, – садясь в глубокое кресло, с коньячной рюмкой в руке сказал Михаил. – Чтоб в доме был мир и спокойствие, у тебя ты уходишь из дома, у меня – меня оставляют одного, чтоб меня не видеть.
              – И часто оказывается, что жёны собираются вместе у меня дома… когда мы с тобой… где-нито-о-о-о…
              – И перетирают нам кости…
              – Ну… не на улицу же им идти! – улыбнулся Павел. – Работаешь? – Павел кивнул на стол, на котором аккуратно лежало несколько папок с чьей-то рукописью…
              – Ех-х-хэ-хе… Это не работа! Это самобичевание на старости лет. Это…
              …Ты помнишь профессора Добровского?..
              – Конечно!
              – Когда-то он меня ознакомил со своей рукописью. Кстати, она пропала после его смерти. Хотя… вроде в ней и не было ничего такого, что могло бы угрожать принятой тогда идеологии – «Человек человеку друг, товарищ и брат». Однако, слово из песни не выкинешь.
              Так вот: он в приложении к ней описывает один свой эксперимент.
              Он пригласил троих своих друзей в поездку за грибами. Была осень. И вывел их к огромному, раскидистому, старому дубу. Он вспоминал там под ним о Толстом, об образе дуба в «Войне и мире», о мыслях Болконского… Одним словом делал всё, чтоб этот образ запечатлелся у них в памяти. А вечером попросил каждого, втайне от других, описать виденный дуб словами на бумаге и передать ему.
              Он купил три грунтованных холста и заказал трём художникам рисунки в цвете по предлагаемым описаниям.
              Получив работы, он долго изучал их. Привлекал коллег для анализа, анализировал сам.
              Сравнивал их.
              Его интересовало множество вопросов. Наконец, он показал все три картины авторам описаний того дуба, по которым картины были написаны.
              Михаил замолчал, глядя на окно через хрусталь фужера.
              – Я догадываюсь, что он получил в результате. Почему же это его расстроило. Вроде адекватный учёный? – Павел посмотрел через свой фужер в ту же сторону, что и Михаил.
              – Это я к твоему вопросу о лежащей на столе рукописи.
              …Автор, вроде, убедительно доказал, что всё, что мы слышим – ложь. Всегда, везде нас окружает ложь, поскольку истина никому не нужна.
              Самое гнусное, лживое, похотливое, жестокое млекопитающее на нашей планете – это человек.
              …Миром правит ложь и жестокость! И орудие для их господства –  человек.
              …Как-то вот так!
              – Возможно, он и прав! Одно точно – это не предмет ни спора, ни обсуждения. Это индивидуальное убеждение, которое присуще конкретному человеку. Если у этого человека есть какие-то убеждения сегодня, которые будут такими же завтра!
              – Так вот!
              В этой рукописи приводятся факты, в форме официальных документов с подписями и печатями о нашем недалеком прошлом. Хотя автор утверждает, что такой анализ можно сделать по любой стране за любой исторический период. Он выбрал период Второй мировой войны. И, применительно к нам, период Великой Отечественной войны.
              …Только документы. И задаётся вопросом: а так ли всё это было?
              …И доказывает, что всё было не так!
              …Почему?
              …Потому, что и то и другое писали люди. Конкретные люди. Представители уже упомянутых млекопитающих.
              – И этому посвящены все эти папки?!.. – с иронией улыбнулся Павел.
              Михаил добавил себе коньяка: – Нет! …Этому вообще не посвящены эти папки. Это, тот задник на сцене, на фоне которого идёт дефиле персонажей, демонстрирующих не свои убеждения, а те, которые им удобны и уютны.
              – Так в этих бумагах есть что-то то, чего ты не знал, в чём ты сомневался или в них… Что в них?
              – Подтверждение истины – «С волками жить – по-волчьи выть!
              – А ты не знал! Ты не знал, что с баранами жить – надо блеять. С коровами – мычать! С петухами – кукарекать! …Эка истина! Ты не знал, что дети людей, попавшие после рождения в среду волков или обезьян никогда… на первые два-три года, никогда… никогда не смогут жить среди людей? Ты не знал мнение Толстого, что за первые годы жизни человек берёт больше, чем за всю последующую жизнь? Странно! 
              Павел замолчал, глядя на приятеля.
              – Знал, конечно! Только как-то только сейчас дошла суть сентенции – «Весь мир – театр, а люди в нём актёры!» – с грустью сказал Михаил.
              – Вона как! Что там Шекспир… В шестнадцатом веке Пьер Ронсар сокрушался: «Весь мир – театр, мы все – актёры поневоле!» – Павел посмотрел на коньяк и добавил: – Эка новость!
              – Да не про это я, Паша!.. Я про газеты наши и телевизор. Это представление для сирых, наивных и убогих?
              – Вне всякого сомнения. Театр! Ничего не изменилось! Включи ящик. Что людям надо сегодня? Хлеба и зрелищ. Рanem et circenses! В начале этой эры сатирик Децим Юний Ювенал сокрушался. Что изменилось? Что? Что бы он сказал, увидев полные трибуны стадиона на котом идет хоть хоккей, хоть фигурное катание, хоть бой по боксу. Какой им БАМ? Какой им «Северный поток-2»? Высадка на Марс в одних плавках их ни удивит, ни разочарует, ни обрадует. Вот если водка подорожает или сигареты… Хмыкнут, скрипнут зубами, убавят средства на молоко для свои детей и… всё. Заметь, это у нас – в далеко не самой пьющей стране.
              С какого такого горя финны пьют, как кони табудинские в засуху?
              …Тут… да! Тут можно и плакатик, кем-то услужливо подготовленный, взять в руки и пройтись по дороге, можно поскакать, как на Майдане, обозначая своё родство с козлами, мешая другим куда-то ехать по каким-то своим делам.
              …Пришла к моим… коза табудинская с задницей… ну, как с такой задницей в поезде развернуться и ездить на втором ярусе в Крым?!..  И говорит: я из защиты детей. Ваш ребёнок утром один ездит на тренировку и с огромным рюкзаком. Непорядок. Без сопровождения взрослых нельзя. Мои ажно задохнулись в «испуге». Скажи: с какого хрена ребёнок – гражданин своей страны, не может в своей стране ездить на тренировки по хоккею и возвращаться оттуда с боевыми синяками без сопровождения и охраны?
              Твой телевизор что-то по этому поводу говорит?
              Что-то он говорит о металлоискателях на входе в школу, через который прогоняют первоклашек?
              А если мой внук клюшкой снесёт голову обидчику рано утром, идя на тренировку? А если твоя внучка-фигуристка раскроит своими коньками в сумке ему предварительно, вечером, голову? Наших детей на скамью подсудимых, а нас с тобой… будем орать: «Свободу Юрию Деточкину!»?
              Брось эти мысли Миша. И брось эту писанину читать. И брось о ней говорить, а тем более думать. «Мысль изречённая есть ложь!» Фёдор Иванович знал, что говорил.
              Павел похлопал по папке на столе Михаила.
              – Жвачка для отвлечения людей от проблем насущных! – добавил он, не снимая руки с бумаг. – Ещё начни мне рассказывать про «Северный поток-2», про предельную загрузку «Северного потока-1», про их диаметры, заложенные кем-то в проекты, про Польшу, про армию Людовы, про армию Краёвы, про… Ну, их всех нахрен со своими проблемами! Своих мало?!..
              Господи-и-и… Вы у Сусанина спросите, что он обо всём этом думает!
              Мне, святого убеждения Киева в том, что Крым исконно украинская земля, хватает. Украины не было, а украинская земля была!.. Чудеса!
              Тараса Бульбы на них нет!
              Вся Европа, как бы сказал Владимир Ильич, – политические проститутки. Если с кем-то и стоит дружить, так это Германия. Только… дружить так, чтоб табачок врозь.
              …Болгария – братья навек? Оп-п-а! По кой хрен освобождали от турков? Чтоб она потом, руша памятники на Шипке, задницей под американские бубны крутила? «Мы не дадим вам газопровод по нашей земле тянуть!»
              С фашистами… О! Завели… Это кто, с кем и куда пришёл во Вторую Мировую.
              … «Я ему первая изменила, потому, что он всё равно бы мне изменил!»
              Идиоты!
              Он посмотрел на коньяк: – Точно, приговорим его к смертной казни.
              Я бы на месте американского президента приехал бы в Москву на День Победы. И оттуда  бы посмотрел на сучащих ногами у Кремлевской стены европейских правдолюбов. Сучащих и зажимающих  меж  ног хвосты.
              …С такой женщиной, как его жена… можно показаться людям.
              … Такие женщины за дураков замуж не выходят.
              Михаил разлил остатки коньяка по рюмкам.
              – In vino veritas! – грустно сказал он и добавил, – открутим второй башку?
              –  Открутим! И оставим её такой ещё на год. Подумай: почему он тебе прислал эту макулатуру, а не мне? А потому, чтоб… – Павел оглядел потолок комнаты, – потому,
               что, чтоб в доме был мир и порядок… у меня в доме – из дома к друзьям ухожу я, кстати, как и твоя жена, а ты… всё делаешь, чтоб тебя оставили одного!
              Павел замолчал и стал внимательно смотреть на Михаила.
              – Ну… Рука не поднимается?
              – Рука-а-а… Согласен! Казним её…
              Михаил вышел из комнаты.
              – Кроме сыра, фиников и мандаринов на «а занюхать чем» в доме ничего нет, – сказал он, входя в кабинет.
              – А она, чувствуя погибель,  уже корчится и кричит: сегодня я – завтра вы…
              – А мы ей: и что? Так ли? – Михаил поставил закуску и коньяк на стол. – С новым годом, что ли?
              – Эх-х-х-х… мало ли их было? Все где-то за спиной остались. Отстали!
              Друзья сидели молча друг против друга, о чём-то думали.
              – Спросил внука: как он закончил полугодие в школе. Знаешь, что он ответил мне? – грустно сказал Павел.
              Михаил посмотрел на друга.
              – Дедушка! Не парься! Пусть у родителей голова болит! Они родили меня, меня не спрашивая, им и расхлебывать всё накосяченное. О, как!
              А ты анализируешь кем-то написанное, для чего-то, с неизвестной целью.
              Это как спорить о декабристах в новом фильме.
              – Смотрел?
              – Избави меня Бог, копаться в уже кем-то переваренной пище. Всё было не так! Не так ходили, не так говорили, не о том говорили. «Всё не так, ребята!»
              История, брат, это… дело такое, как Закон, как дышло у телеги. Кто им вертит? Для чего? В расчёте на кого?
              Полторы тысячи православных убито. По кой хрен?!.. А ранили – пометили…
              Заметь: не дворянская кровь лилась! За права одних кровь лили другие.
              А чё не сами-то вышли на Сенатскую площадь-то с шпажками?
              Уберегла их судьба-то от французских штыков. Или солдатушки прикрыли… не дали голубой кровушке пролиться?!.. 
              …Это по одним данным. А по другим – около шестидесяти. А ты…
              Так полторы тысячи или шестьдесят?
              Историю делают одни, а копаются в ней и комментируют её другие.
              …Сегодня ты про записки одного… о
              По кой хрен потратили деньги на этот фильм? На то, чтоб кто-то опять высказал своё мнение о декабристах? Не могут придти к единому мнению в простой вещи. А сколько было трупов, а туда же… А сколько денег в карманах осело, пока фильм снимали…
              То,т кому он адресован, даже не посмотрят его… в Куршавелях.
              С навыками вора-карманника, по ушам ездят словами, а руками по карманам.
              Мы старые… должны быть мудрыми. Обязаны быть такими. Отличать шельму от правдоискателя.
              У государства свои задачи – у нас свои.
              – Ты не прав! – грустно сказал Михаил, разглядывая ломтик сыра. – Человек имеет право на мнение. Я не про фильм. Тут всё ясно: для чего он и чей это заказ и для чего, и кому адресован, и чьи уши торчат за кадром. Ясно, что «Гусарская баллада» будет ещё долго на экранах, а о нём забудут, как и о деньгах истраченных на него. Я о другом. О рукописи.
              Автор показал документы, оперся на них, из анализа их он имеет такое, обоснованное, а не иное мнение. И это мнение имеет право на существование до тех пор, пока из анализа этих же событий, кто-то другой не сделает иной вывод. Оно будет существовать, пока его не опровергнет кто-то другой, представив его для обсуждения и анализа, подкрепив так, как сделал это автор. Иными документами. Так устроена жизнь!
              – Вольтер бы сейчас пустил слезу.
              …И ты не прав! Занимаясь… хреновиной всякой, но… мне твоё мнение важно и ты имеешь право его высказывать.
              Павел замолчал, глядя куда-то в потолок. Вздохнул: – …Это моя рукопись!
              …Никому не верю! Хотелось узнать твое мнение таким образом. Никому нельзя верить! Кругом одно жульё!
              …Считаешь, что можно публиковать?
              Михаил, молча, держа в руке ломтик сыра, с удивлением смотрел на приятеля.
              – Миш, закрой рот! Некрасиво, да и ворона влететь может.
              …Закончил работу, вот и грущу. Надоели всякие мудо… пустозвоны. Крутят историю, как… сексуальную партнершу на полу третьесортной гостиницы. Некому им по мордам надавать… Никому не показывал. Кругом одно жульё. Тебе верю!
              Михаил сглотнул слюну, выпил рюмку и, молча, продолжал смотреть на Павла.
              – Ну, чего застыл? Эй, там, на дебаркадере… – Павел покачал ладонь пред лицом Михаила. – Я всё, что мне надо услышал. Ты тоже. Что нам ещё с тобой надо?
              Михаил, долил рюмки: …– Большая и убедительная работа, – сказал он, положив руку на рукопись.
              …Удивил! Чесно слово: удивил. Как я-то за тебя рад. Давай ещё по мерзавчику!
              – Этак мы с тобой станем бродягами.
              – А-а-а-а… Нам уже можно быть хоть кем! – весело засмеялся Михаил. – Ну…  Дал так дал! Вот так новогодний подарок! Ну, угодил! А ну… на-ка на первом листе накорябай что-нито, пока рука ещё крепка… Ну… Нет слов! Нет слов!
              …Это правильно мы сделали, что вторую начали… Правильно…