08. Почтарский Мост. Глава 7. Матвей. Порт де Клиш

1) https://www.chitai-gorod.ru/catalog/book/1255135/

2) https://www.ozon.ru/product/ves-etot-blyuz-294080646/



...на четвертый день вечером, Матвей заплутал среди лабиринта улиц и вместо того, чтобы идти к отелю, пошел в обратном направлении. Свою ошибку он понял только возле метро Порт де Клиши, но и здесь, вместо того, чтобы уточнить дорогу, он пошел дальше по наитию, даже не сверяясь с картой. Как ему казалось, в сторону рю Лежандр. Но пройдя несколько сотен метров, Матвей понял, что окончательно заблудился.

Чтобы не запутаться еще больше, он решил спросить у кого-нибудь дорогу. На углу дома, с прилавка продавали восточный фаст фуд, и запах от специй и пожаренного мяса разносился по всей улице. В десятке метров от прилавка стояли несколько молодых людей. То ли арабов, то ли албанцев, исходя из внешнего вида. Все были в кожаных коротких куртках и достаточно шумно обсуждали что-то на своем, незнакомом Матвею даже по фонетическому составу, языке.

Матвей подошел к прилавку и непосредственно у торговца по-английски спросил, как добраться до рю Лежандр. Торговец, судя по всему, понял только название улицы, утвердительно качнул головой и протянул руку к карте Парижа, которую Матвей заблаговременно, еще подходя к прилавку, достал из своего кармана. Несколько секунд торговец рассматривал паутину улиц, затем ткнул пальцем в точку на карте и жестом показал, что они сейчас находятся здесь. Потом развернул карту к Матвею, провел по ней ногтем и, надавливая на бумагу, прочертил путь с несколькими поворотами, остановив палец на Рю Лежандр. Полувопросительно кивнул Матвею головой, как бы спрашивая, понял ли он, и, получив утвердительный кивок в ответ, улыбнулся.

- Merci, - Матвей улыбнулся торговцу и, увидев ответную улыбку и еще один одобрительный молчаливый кивок, развернулся и пошел в сторону рю Лежандр.

Поглощенный мыслями об обратной дороге, Матвей сначала не обратил внимания на двоих парней, которые вышли из бокового переулка, и пошли за ним в том же направлении. Но после того, как он свернул на другую улицу, а они все еще двигались за ним, все тело Матвея напряглось в ожидании чего-то неизбежно неприятного.

Улицы были темными, узкими и безлюдными. Второй раз попадать в неприятную ситуацию, как на Монмартре, Матвею не хотелось. Он вдруг подумал, что в Париже действительно очень много арабов и чернокожих. В целом, его лично это не сильно волновало, но те наводнили весь Париж и составляли чересчур явный контраст традиционному укладу жизни, не желая вписываться в рамки французских реалий и навязчиво подчеркивая свою обособленность от принявшего их города. Матвею вдруг вспомнилась фраза-сравнение знакомого о Париже, что это все равно, что плюнуть на картину Мона Лизы да Винчи. Картину это никак не оскорбит и не унизит, но сразу покажет моральный и духовный уровень плюющего...

После второго поворота Матвея окликнули. Стоило, наверно, убежать и вся ситуация осталась бы в памяти не более, чем неприятным моментом, связанным с собственной трусостью, но больше с осмотрительностью и здравым смыслом. Возможно, двое идущих за ним и не имели ничего против Матвея, но обостренное чувство опасности его никогда не подводило. Как и его упрямство, которое всегда было сильнее здравого смысла.

Матвей остановился и повернулся, ожидая приближения незнакомцев, все еще надеясь, что это не более, чем недоразумение и ни во что серьезное не выльется.

Незнакомцы подошли с двух сторон, улыбаясь и якобы приветственно махнув руками. Черты лиц у обоих были неприятными, что усугублялось фальшивыми улыбками. И лишний раз Матвей успел подумать, что никогда не мог заставить себя доверять людям с кавказским и арабским типом лица и всегда сторонился их.

Матвей натянуто улыбнулся и кивнул в ответ, ожидая продолжения. В коленях, как всегда, в конфликтных ситуациях в преддверии физического контакта, появилась легкая слабость. Что-то холодом опустилось в желудке и в паху.
Тот, что был ближе, вытащил нож и произнес единственное слово: «Argent». И, хотя, Матвей не понял самого слова, угрожающий посыл был понятен на любом языке.

После наступления полной определенности, тело вдруг стало привычно легким и пружинистым, действуя отдельно от разума с его сомнениями, осторожностью и стереотипами. Матвей приподнял обе руки, примиряюще показывая, что ему все понятно и сделал вид, что полез за бумажником во внутренний карман пиджака, чем на долю секунды отвлек внимание того, у которого в руке был нож…

Внутренним ребром ладони, с разведенными большим и указательным пальцами, Матвей молниеносно ударил в кадык первому грабителю и, резко развернувшись, левым крюком ударил второго точно в подбородок. Голова второго неестественно мотнулась в сторону, и тот кулем рухнул на тротуар. Пока второй только падал, Матвей быстро развернулся к первому, схватил его левой рукой за запястье ладони, в которой был зажат нож, развернул лезвие в сторону нападавшего и открытой ладонью своей правой руки с силой ударил по рукоятке ножа, вгоняя лезвие до основания под ребра нападавшего. И пока грабитель, одной рукой держась за горло, а второй за рукоять ножа, начал оседать, Матвей, вымещая всю злость и ярость за ночное нападение и вкручивая все тело в удар, опять левым крюком, что было сил, ударил первого куда-то между ухом и затылком…

Как и на Монмартре, тело полностью отключило мозг, рефлекторно выполняя наработанные тысячами часов тренировок движения…

…второй лежал на мостовой, дергая одной ногой и вытянув руку перед собой, словно защищаясь. Он был без сознания, лишь тело рефлекторно и с опозданием реагировало на внешние раздражители. Первый недвижно лежал на боку. Рука его до сих пор обхватывала рукоятку ножа.

Второй застонал, и тогда Матвей рванулся к нему и, выплескивая остатки ярости, со всей силы ударил его каблуком ботинка в висок. То ли под каблуком, то ли в шее нападавшего хрустнула кость, после чего тот судорожно всхлипнул и затих.

Все, что произошло с момента, как на него направили нож, заняло не более пяти-шести секунд. Матвей наклонился над первым грабителем. Из кармана у того торчало что-то светлое. Матвей потянул за материю – помятый носовой платок. Он вытащил его и протер ту часть рукояти ножа, по которой ударил ладонью. Платок окрасился кровью. Матвей посмотрел на красное пятно, аккуратно свернул платок и положил себе в карман. Затем за щиколотки подтянул второго грабителя ближе к первому. Взял его за руку, положил ее на ладонь, обхватившую рукоять ножа и сжал пальцы грабителя, оставляя отпечатки пальцев и на рукоятке ножа и пачкая ладонь кровью первого нападавшего. Затем повернул тело второго грабителя, взял за щиколотку ногу первого и приложил каблук его ботинка к голове второго там, куда сам ударил ногой. После чего оттащил второго назад, на прежнее место и посмотрел по сторонам. Улица была все такой же безлюдной. Матвей вытащил платок из кармана и протер кисть нападавшего там, где касался ее своей ладонью, и так же аккуратно засунул платок обратно себе в карман.

Движения были неосознанные и не оформлялись в конкретные мысли. Тело слово бы само рефлекторно знало что делать…
И только после всех этих действий в голове словно бы включили звук и Матвей, наконец, услышал сам себя, исступленно шепотом и отчего-то по-английски повторяющего одну и ту же фразу, словно заклинание: «The Lord is my light and my salvation; whom shall I fear? The Lord is the stronghold of my life; of whom shall I be afraid?»

На мгновение мысль вернулась к чужому платку в кармане. Матвей решил, что платок нужно засунуть поглубже в какую-нибудь урну за несколько кварталов отсюда. Но мысль надолго не удержалась, и Матвей еще раз взглянул на тела на тротуаре. Из-под первого все больше растекалось пятно крови. Оба тела лежали без движения.

Судя по всему, он убил их обоих…

Особенно не хотелось подходить к первому, чтобы проверить пульс. Матвей похлопал себя по карманам – бумажник и телефон были на месте. Он еще раз окинул взглядом тротуар и убедился, что ничего не выронил. Затем в очередной раз посмотрел по сторонам – улица была все такой же пустынной – развернулся и быстро пошел прочь, думая о том, что рано утром придется сменить гостиницу. Либо полиция, либо друзья нападавших, наверняка начнут искать человека, который поздно вечером подходил к ларьку с фаст фудом и спрашивал дорогу до рю Лежандр. И искать они начнут именно с отелей и пансионов. Но мысли не держались в голове подолгу, словно вспышками здравого смысла появляясь в сознании, и опять тонули в сумбуре образов и воспоминаний.

Матвей механически шел по маршруту, нарисованному ногтем на карте, и думал о том, что, вероятно, в очередной, как минимум, второй раз в жизни убил человека… двоих сразу, поправил он себя… не считая войны…  Но на войне он не был стопроцентно уверен, что это были именно его пули, которые отправляли людей на тот свет. Хотя бы это несло в себе слабое успокоение.
Сегодня он убил человека… двух человек, опять поправил себя мысленно Матвей. Второй раз в жизни. Вполне осознанно или, точнее, рефлекторно-неосознанно, что, в конечном итоге, было одно и то же…

Организм, накачанный адреналином, пока еще не дал слабины. Матвей шел уверенно, но ожидал, что в любой момент может начаться обратная реакция и его начнет трясти от осознания совершенного…



В эту ночь Матвей так и не заснул. Придя в гостиницу, он первым делом повесил табличку на дверную ручку с просьбой не беспокоить его, принял душ и начал собирать вещи, стараясь не думать ни о чем и действуя на автомате. Но лишь только Матвей взял в руки джинсы, он вспомнил о платке нападавшего в кармане и о том, что забыл выбросить его по дороге. Сев на кровать, Матвей на секунду задумался о том, что делать с платком.
Отдельными не связанными хронологией событий картинками вспомнились сцены прошедшего вечера, но Матвей встряхнул головой, отгоняя их, и вернулся мыслью к платку. Выходить из номера, чтобы выбросить его, не хотелось. Бросить в мусорное ведро в номере было также нельзя. Он посмотрел по сторонам. Прятать за кроватью, шкафом, тумбочкой или зеркалом было глупо. Все это было слишком очевидно. Взгляд упал на ванную комнату. Матвей встал и зашел в ванную. Он хотел было разорвать платок на части и только сейчас, при резком движении, левую кисть пронзила боль. Организм, до того накачанный адреналином, не отпускал основные ощущения вечера и блокировал периферийные, побочные чувства.
Матвей посмотрел на руку – ссадин не было, но несколько суставов, похоже, были разбиты и опухли. Сочленение большого пальца и ладони налилось неестественной синевой. Матвей засунул руку под холодную струю воды в раковине и долго стоял так, глядя на свое осунувшееся лицо в зеркале. Затем аккуратно разорвал платок на несколько мелких частей и бросил их в унитаз. После чего дважды наполнял бак и сливал непокорные куски материи, которые упорно не желали тонуть. Лишь после того, как последний кусок платка был окончательно смыт, Матвей тщательно вымыл руки, еще раз для пущей уверенности нажал на спуск унитаза и вернулся в комнату.
Хотя, адреналин в крови почти полностью рассосался, Матвей не чувствовал никаких признаков приближающейся паники. Разве что организм, доведенный до подобной степени морального накала, не испытывал потребности во сне и требовал действий. Мысли, хотя еще и были сумбурными, на удивление, перестали путаться.
Не в силах уснуть и, не зная чем еще занять себя, Матвей заткнул раковину и на четверть наполнил ее водой. Взял туалетный ершик и подставку под него, отдающие резким запахом хлорки и тщательно вымыл их в раковине, смешивая остатки химического состава с водой. Чувствуя, что этого недостаточно для того, чтобы уничтожить химией все жировые клетки в отпечатках пальцев в номере, Матвей сильно намылил руки и также смыл с них мыло в воду в раковине. Затем взял сухое и чистое полотенце и намочил его в ставшей уже грязно белой воде. После чего тщательно и педантично, начал стирать все отпечатки пальцев, которые мог оставить в номере, начиная с ванной и заканчивая дверными ручками с обеих сторон входной двери…


Только через полчаса, спустив воду и дополнительно протерев краны и саму раковину полотенцем, Матвей успокоенно сел на край кровати, понимая, что протер все, к чему только мог прикоснуться за несколько дней проживания в номере…
Действия были механическими. Он не только не был полностью уверен, что убрал за собой все, но даже не отдавал себе отчет в том, зачем проделал всю эту работу, понимая, по здравому рассуждению, что оставались еще простыни, на которых он спал и ковровое покрытие на полу, по которому он ходил и что при нынешних технологиях генетического анализа, сравнив даже волос с его головы и остатки жировых клеток на рукоятке ножа, полиция могла установить его связь с ночным инцидентом. Более того, его видели несколько человек у лотка фаст фуда, начиная с самого продавца. В гостинице, в любом случае, остались его паспортные данные, как и то, что его не раз видели, как персонал, так и несколько посетителей. И, хотя установить факт того, что это именно он дрался с двумя нападавшими на пустой улице, было почти невозможно, его смущало и нервировало это пугающее и ненадежное «почти».
Оставалось сделать только то, что зависело от него самого – максимально убрать свой номер и переехать в другой отель. Хотя, и это действие, скорее, больше привлекло бы к себе внимания, чем полное бездействие и желание пустить все на самотек. Полиция без труда найдет его, тем более, что пока Матвей не собирался улетать из Франции. Но бандиты, если и будут искать его, вряд ли смогут отыскать так быстро. Опять же, по здравому рассуждению, неизвестно было дойдет ли это дело до полиции, тем более, захотят ли сами полицейские проявлять излишнее рвение, отыскивая обидчика, по сути, преступников, и, вполне возможно, еще и незаконных эмигрантов.
К тому же, то, как Матвей обставил все перед своим уходом, должно было указать на то, что драка произошла именно между напавшими на него.
Чтобы лишний раз не испытывать судьбу, нужно было съехать из этого отеля и не появляться в этом районе, как и в районе Порт де Клиши все время пребывания в Париже. И в то же время другая часть сознания говорила ему о том, чтобы не предпринимать ничего вообще и остаться жить в этом же отеле, словно ничего не произошло.
Только сейчас он заметил, что уже давно ходит из угла в угол, погруженный в свои мысли. Адреналин почти полностью ушел из организма, и Матвей почувствовал наваливающуюся усталость. Совсем недавно его могли ограбить и даже убить и, если бы не наработанные рефлексы, вполне вероятно, именно он бы сейчас лежал на том тротуаре в районе Порт де Клиши.
Матвей сел на край кровати, взялся за голову и с остервенением начал тереть ладонями лицо, таким бессмысленным и ненадежным действием, пытаясь стереть все воспоминания последних трех часов. Затем опять вскочил с кровати и, как зверь в запертой клетке, продолжил ходить из угла в угол.
Где был он сам… настоящий? В неспешном душевном анабиозе последних лет, где единственным светлым пятном было его знакомство с Татьяной? Или сегодня, на ночной парижской улице, где он выпустил из себя все эмоции, не думая ни о последствиях, ни о разрушительной силе своего «я», которое он даже не пытался сдерживать?
На долю секунды Матвей вспомнил свои эмоции в те несколько секунд, когда его пытались ограбить. Но сразу отогнал эти мысли, боясь, что может почувствовать удовлетворение и радость от того, как просто можно восстановить статус кво своего искривленного и гипертрофированного чувства справедливости, будучи судом и палачом в одном лице. Упрощая судебную систему до возможного… или необходимого минимума.
Он гнал эти мысли, но они упорно возвращались. Вместе со страхом. Страхом, что он не может сдерживать себя и всегда выбирает самый простой путь – напролом. Не считаясь ни с потерями, ни с последствиями…
Матвей остановился перед темным проемом окна и сел на край кровати. Вслед за волной ярости при воспоминании о грабителях, пришел страх. Но теперь это был страх, что его могут поймать. И сразу вслед за ним пришло раскаяние. Ощущения и состояния сменялись с молниеносной быстротой. Он вполне мог просто избить обоих грабителей, но ярости и бешенства в тот момент в нем было столько, что он просто не смог… или не захотел остановиться.
Чувствуя, как отчаяние наваливается на него все сильнее, Матвей опустился на колени, глядя все в тот же темный провал окна, в который так же смотрел несколько дней назад, в свою первую ночь в Париже. По щекам потекли слезы. Что-то словно рвалось изнутри наружу, но силы оставались только на слезы. Стало нестерпимо больно и стыдно. Не за тех поломанных и убитых им грабителей, а только за то, что он нарушил так и не данное обещание, к которому шел все эти годы.
От бессилия, он закрыл лицо руками и, чувствуя, как ладони стали мокрыми от слез, начал молиться. Тихим и беспомощным шепотом. «Господи, прости меня… прости, что не смог сдержать себя и подвел тебя… прости меня, Господи… Я всегда буду орудием в руках твоих, Господи… до самой смерти… это они загнали меня в угол, не зная ничего обо мне… а я не сдержался… прости меня, Господи, что подвел тебя…»
Матвей сцепил пальцы и сжал кисти рук между бедер и так, полностью обнаженный, сидел, раскачиваясь, посреди комнаты, готовый прямо в эту минуту смиренно принять на себя любую кару за не высказанное ни разу и все же нарушенное обещание следовать божеским заповедям, которое он, так или иначе, давал при каждой молитве.
Он просидел так до самого рассвета. Иногда поднимался, промывал водой глаза, которые жгло от слез, и опять садился на колени и продолжал молиться…
Но в эту ночь его не услышали…
Уже с серой пеленой рассвета за окнами, Матвей лег на кровать, поджал под себя колени и укрылся простыней. В голове не осталось ни мыслей, ни эмоций. Он закрыл глаза и решил: будь, что будет. Если полиция придет за ним утром, он безропотно и молча пойдет с ними.
А сейчас ему нестерпимо хотелось спать… спрятаться от мыслей и воспоминаний за снами, и отделить день вчерашний ото дня нового такой зыбкой и ненадежной, но все же преградой…


Но даже в его сумбурном и коротком то ли сне, то ли полудреме, сознание не могло успокоиться. Пугающие и объемные образы сразу распадались, словно ночные тени при первых лучах солнца, едва Матвей просыпался и приоткрывал глаза.
Несколько секунд он лежал с открытыми глазами. Потом закрывал их и опять погружался в пугающие сны. Неожиданно Матвей вспомнил, как больше двенадцати лет назад, уже после возвращения с войны, он убил человека уже в мирной жизни. Убил в первый раз голыми руками, в полудреме поправил себя Матвей, вспомнив о сегодняшней ночи в районе Порт де Клиши. Он закрыл глаза, чувствуя, как от осторожного движения ресниц по щеке потекла одинокая слеза. Матвей сильно сжал веки и тихим шепотом произнес: “Господи, прости меня…”


Тогда, больше двенадцати лет назад, Матвей чувствовал себя более цельным. Даже не имея под собой никакой твердой моральной основы. Казалось в первые три-четыре года после войны и возвращения из армии, ему еще было достаточно той центробежной силы, которая по инерции толкала его вперед. В нем все еще было слишком много неверия, усталости и, одновременно, злости.
Годы были смутные. Окрашенные в серые, однообразные тона. И его настроение было им подстать.
…в транспорте, у мамы карманник вытащил кошелек со всей ее скудной месячной зарплатой. Мама рассказала об этом с грустью, улыбкой и смирением. А потом, вечером он застал ее в слезах на кухне. Матвей сделал вид, что только проснулся и не заметил ее слез. Но лишь Матвей вернулся к себе в комнату, он утопил лицо в подушке, чтобы не завыть от обиды и ярости. Он пролежал так больше часа, в слезах и соплях, дыша с большим трудом, пока, наконец, не принял твердое решение, что делать дальше…
Больше месяца все свободное время Матвей выслеживал карманника в общественном транспорте. Именно на том маршруте, где у мамы были украдены деньги. Выслеживал спокойно и терпеливо. До тех пор, пока не нашел его.
…Мужичок был щуплый и бесцветный, но Матвей заметил его взгляд, когда тот собирался кого-то ограбить в автобусе. Взгляд был колючий и неприятный. Несколько раз Матвей ловил себя на мысли, что даже не может представить, чтобы на таком лице могла появиться улыбка. И чем больше он наблюдал за карманником, тем меньше у Матвея оставалось сомнений в том, что он сделает с вором, когда они останутся наедине.
В голове все чаще вставали картины, как он прикладом автомата ломает пальцы и запястья карманнику, и Матвей чувствовал, как он накрученных образов, он все больше наполняется яростью. Затем, он вспоминал, что его война закончилась уже несколько лет назад, и автомата у него больше нет. Но мысли и чувства, раздразненные воображением, не успокаивались. Приклад в воображении заменялся кулаками и каблуками ботинок, и ярость, зацикленная в мыслях, все так же продолжала пожирать Матвея изнутри.
В течение нескольких дней он наблюдал за карманником исподтишка. Только на глазах Матвея, тот ограбил, четырех человек в течение месяца. И это еще раз убедило Матвея в правильности принятого когда-то решения…
Он хотел лишь вернуть украденные у матери деньги. И, помимо этого, переломать карманнику кости пальцев и рук.
За все приходилось платить. Сама жизнь рано или поздно подводила к этому выводу. И эта плата, по мнению Матвея, была справедливой за все те слезы, обиды и разочарование, что карманник приносил людям…
В конце концов, Матвей выследил, где живет карманник или, как минимум, где тот постоянно бывает по вечерам. Район состоял из старых двухэтажных зданий барачного типа, построенных сразу после войны, полвека назад. Стояла поздняя осень, и темнело рано. Фонари горели через один, дороги между домами были грязными, грунтовыми и с глубокими, разъезженными колесами машин, колеями. Большую часть условных тротуаров составляли остатки давно потрескавшегося и местами отсутствующего асфальта, уложенного, судя по всему, еще при строительстве зданий. Сама атмосфера в районе казалась мрачной и депрессивной. С другой стороны, несмотря на тяжелые мысли и ассоциации, которые рождало это место, оно подходило Матвею, прежде всего, почти полным отсутствием свидетелей.
Чтобы не бродить несколько вечеров между домами, в ожидании карманника и не привлекать к себе излишнее внимание, Матвей решил дождаться, когда в один из дней тот выйдет из транспорта и пойдет по направлению к дому. У Матвея не было желания ничего объяснять или выслушивать объяснения вора. Достаточно было сделать то, что он планировал. Вряд ли карманник будет в полном неведении за что пострадал. Разве что не будет знать, кто именно станет карающей десницей. Матвей мысленно усмехнулся от пришедшего в голову чересчур пафосного архаизма. Для самого Матвея было достаточно пусть и жестокого, но все же справедливого решения вопроса. Без каких-либо объяснений, пустых увещеваний и обращений к совести карманника.
…уже перед самым домом Матвей окликнул карманника. Но на короткое "Эй", как ожидал Матвей, карманник не откликнулся и даже не обернулся, лишь еле заметно втянул голову в плечи и ускорил шаг. Инстинктивно, Матвей рванулся вперед и боковым ударом ноги, уже не рассчитывая силу, ударил карманника по коленям. Тот, с воплем боли, всплеснул руками и свалился прямо в грязь рядом с дорожкой. Матвей сделал шаг вперед и в момент, когда карманник начал поворачивать лицо, прямой ногой, ударил того прямо в затылок. Карманник издал хриплый то ли стон, то ли возглас и без сознания повалился в грязь.
Матвей огляделся по сторонам. На улице не было ни одного человека. На несколько секунд появилось чувство, что не нужно было вообще ничего затевать, и проще было забыть о карманнике сразу, чем неделями накручивать себя. Но его слабость была недолгой. Матвей тихо зарычал себе под нос, избавляясь от сомнений и неуверенности, сделал шаг вперед, наклонился и обыскал карманника.
Из его внутреннего кармана Матвей достал бумажник. Внутри лежала небольшая сумма денег. Матвей проверил все карманы. В боковом кармане брюк он нашел уже более внушительную сумму. Пересчитывать Матвей не стал. Даже по виду было ясно, что денег там больше, чем, в свое время, было украдено у его матери.
На секунду появилось искушение оставить, все как есть, развернуться и уйти, но он тут же вспомнил слезы матери вечером на кухне и его охватил новый приступ бешенства. Мыском ботинка Матвей пихнул руку карманника, пока та не легла на асфальт. Затем приподнял ногу и со всей силы, словно давя паразита, опустил ее на кисть карманника. Под каблуком захрустели кости. Карманник, приходя в себя, закричал от боли.
Матвей резко обернулся и посмотрел по сторонам. На темной улице никого не было. Он резко наклонился и со всего размаха ударил кулаком в перчатке в челюсть карманника. Крик резко оборвался. Чувствуя, как его опять охватывает приступ ярости, Матвей встал на колено и еще раз с силой ударил кулаком по лицу карманника. И затем еще раз и еще…
Сколько раз он ударил, он не помнил и сам. Пять раз? Семь? Здравый смысл словно бы отключили, и Матвей все делал на глубинных подсознательных рефлексах. Когда Матвей бил в последний раз, голова карманника уже впечаталась в грязь, и, тот даже не двигался…
Матвей резко встал. Во рту было сухо. Он попытался было проглотить слюну, но не смог этого сделать. Нужно было уходить, но он все еще зачарованно смотрел на лежащего перед ним человека. Появилась мысль о том, что он мог убить карманника, но Матвей тут же отогнал ее, чтобы не впадать в депрессию. Наконец, он собрался с духом и посмотрел по сторонам. Издалека, с центральной улицы района доносился шум проезжающих машин, слышались еще какие-то звуки, в которые Матвей даже не пытался вдуматься, чтобы идентифицировать их. Между домами было все так же безлюдно. Матвей облегченно вздохнул и еще раз посмотрел на лежащее перед ним тело. Карманник не двигался. Несмотря на прохладную погоду, тыльной стороной ладони, одетой в перчатку, Матвей вытер пот у себя со лба. После всплеска адреналина, его начала охватывать усталость и апатия. Боясь поддаться слабости, Матвей потряс головой, еще раз внимательно посмотрел на карманника, развернулся и быстро пошел прочь…
Только через день, намеренно просматривая все сводки криминальных новостей по городу, Матвей наткнулся на короткую статью, о том, что в том самом районе, из которого он два дня назад ушел пешком, был найден труп мужчины, который по оперативным сведениям при жизни являлся вором-рецидивистом с многолетним стажем и несколькими судимостями…
   

…спал Матвей недолго и проснулся рано. От уличного монотонного шума, живущего обычной жизнью города, которому, казалось, не было никакого дела до ночного происшествия в районе Порт де Клиши. Сквозь неплотно прикрытые занавески пробивались лучи солнца.
За Матвеем так никто и не пришел. Пока не пришел, поправил он себя. Не было ощущения, что он хорошо отдохнул, но все же сон восстановил часть сил. Матвей вернулся мыслью во вчерашний вечер, но сразу же отогнал неприятное воспоминание, успев удивиться лишь тому, насколько само тело было готово рефлекторно и бездумно защищать его, после стольких лет ежедневных и изматывающих тренировок.
Воспоминание о другом неприятном вечере – уже в Воронеже много лет назад – Матвея не удивило и не напугало. Воспоминание было вполне логичным в той ситуации, в которой он оказался. Удивило Матвея лишь то, насколько долго он не вспоминал о событиях многолетней давности. Да, и те редкие воспоминания были, скорее, мимолетными и фоновыми. Сознание, казалось, намеренно заблокировало неприятные ощущения. И даже в редкие моменты, когда в памяти чаще всего ассоциативно рождались картины того вечера, у Матвея возникало стойкое чувство, что все это произошло не с ним, так, что со временем он и сам начал сомневаться случилось ли избиение вора в реальности или оно было плодом его воображения…
Чтобы собраться с мыслями, Матвей более полутора часов изматывал себя гимнастикой, после чего принял ледяной душ и решил, наконец, выйти из номера. Останавливаясь на каждой лестничной площадке, он прислушивался к звукам отеля. Но так и не смог уловить ни одного тревожного сигнала. Горничные, убрав номера уже разошлись, гости, если и оставались в отеле, в середине дня, из номеров не показывались.
Наконец, Матвей спустился на первый этаж. Портье, подняв глаза на звук шагов, дежурно улыбнулся ему:
- Good afternoon.
- Good afternoon, - Матвей также дежурно-вежливо улыбнулся портье и покосился на входную дверь в отель. За прозрачной дверью из толстого стекла никого не было.
- Have a good day, - портье еще раз улыбнулся и вернулся к своим бумагам.
- Thanks. 
Матвей вышел на улицу и сразу зажмурился. Непривычно яркое для ноября солнце заливало всю улицу. Он посмотрел по сторонам. Город жил обычной жизнью: в отдалении люди спешили по своим делам, мимо него проехали две машины… Ничего подозрительного или вызывающего приступы необоснованной тревоги он не увидел и не почувствовал. С другой стороны, рю Лежандр была улицей очень длинной и, даже при условии, что Матвея будут искать, как минимум, как возможного свидетеля ночного происшествия, вряд ли его найдут так быстро, учитывая количество гостиниц, пансионов, да, и просто арендуемых квартир в этой части Парижа.
После такого успокаивающего для себя вывода, поднялось и настроение. И само сознание, блокируя тревожные воспоминания и подсознательные страхи, стало дистанцироваться от ночного происшествия, воспринимая его, как нечто произошедшее не с ним.
Стараясь не думать о прошлом вечере, Матвей медленно двинулся в сторону Триумфальной Арки и Елисейских Полей. Все еще обостренно контролируя периферийным зрением всю улицу в ожидании любого подвоха или опасности.
Но с каждым пройденным кварталом, в нем росло чувство уверенности, что до него никому нет дела. Город жил все той же суетливо-размеренной жизнью, и Матвей был здесь всего лишь одним из ничем непримечательных туристов, наводнивших город.
Пройдя пару кварталов, Матвей решил, что ни смысла, ни причин оттягивать поездку на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа больше нет, и завтра с утра он весь день потратит на поиски информации о прадеде и начнет именно с русского кладбища. А сегодня просто погуляет по Парижу. Без мыслей и планов. Пройдет по набережной Сены, дойдет до Эйфелевой башни, еще раз посетит площадь Бастилии, пересечет остров Сент-Луи, посмотрит на уличные представления музыкантов и мимов и вернется, наконец, в номер полный впечатлений и ярких образов… И заснет уже спокойно. Без снов и без ожидания неприятностей. До самого утра.

1) https://www.chitai-gorod.ru/catalog/book/1255135/

2) https://www.ozon.ru/product/ves-etot-blyuz-294080646/