Платок

         Продавщица парфюмерного отдела Универмага, расположенного на улице Карла Маркса, подозрительно разглядывала плохо одетую узбечку, лет тридцати, которая с непонятным упорством обнюхивала флаконы с духами, словно выискивая какой-то свой, единственный, запах.

          Шёл ноябрь 1941 года, по репродуктору периодически передавали тревожные сводки с фронта, многие голодали и давно забыли про парфюмерию. Глядя на натруженные руки женщины и её обветренное лицо трудно было понять для чего ей понадобились духи.

         А, женщина, тем не менее упорно продолжала выбирать, и наконец, дойдя до духов «Красная Москва», её сосредоточенно-напряженное лицо просияло, закрытые глаза широко распахнулись и она, явно стесняясь, спросила продавщицу о цене.

         Услышав стоимость духов, она на секунду задумалась, затем откуда-то из-под одежды достала платочек, развязала его и показала маленькие, но очень симпатичные сережки с ярко-зелеными камушками.

         Но, продавщица неукоснительно соблюдавшая правила торговли, не желая рисковать, твердо направила женщину за угол, в ломбард, к знаменитому на весь Ташкент, Марку Захаровичу.

         Дядя Марик достал из ящика стола свою любимую цейсовскую лупу, внимательно рассмотрел сережки, и назвал свою цену.

          Неожиданно быстро, не торгуясь, женщина согласилась; было заметно, что ей очень нужны эти деньги, получив которые, она тут же вернулась в Универмаг и купила самый маленький флакончик духов «Красная Москва».

         Спрятав флакон в складках одежды Мухайё заторопилась домой, где её ждали четверо детей, старшему из которых, Незому, только исполнилось одиннадцать лет.

         С тех пор, как муж Мухайе ушел на фронт защищать Родину, на её хрупкие
плечи легли все заботы по содержанию семьи, она устроилась на работу нянечкой в детский дом для детей-инвалидов, покалеченных войной.

         В её группе были трехлетние дети, лишенные слуха или зрения.

         Среди них самой младшей, Наташе, судя по всему, не было и трех лет. Девочка выделялась худобой и огромными голубыми глазами, к великому сожалению всех окружающих, совершенно незрячими.

        Зрение девочка потеряла после бомбежки эшелона, на котором детей эвакуировали с прифронтовой зоны. Контуженную Наташу врачи вскоре привели в чувство, но девочка перестала видеть.

         «Результат контузии, возможно со временем прозреет»- сказал, осмотрев ее врач, и добавил - «Нужен уход и внимание родителей».

           Родителей у Наташи не было, отец воевал на фронте, а мать потерялась после бомбежки поезда.

           Мухайё, у которой младшая из дочерей была ровесницей Наташи, сразу приглянулась маленькая, щупленькая девчушка, глядя на которую невольно сжималось сердце.

         Но, маленькая Наташа замкнулась в себе, ни с кем не разговаривала, с трудом позволяла себя кормить и целыми днями могла сидеть в углу комнаты, прижимая к лицу маленький женский носовой платочек.

          Платочек был ситцевый, явно самодельный, с распущенными по кромкам нитками и судя по поведению девочки, никому и никогда не позволявшей забрать его у неё, представлял для неё какую-то ценность.

          Однажды Мухайё удалось как-то взять из рук спящей Наташи платочек, внимательно рассмотреть его и даже поднести его к лицу.

         И тут её осенило - от платка шёл слабый, едва различимый запах духов.
«Запах мамы!» - поняла Мухайё и дальше она знала, что она будет делать, чтобы завоевать сердце девочки.

          На следующий день Мухайё, заложив в ломбарде свои единственные серьги, которые она хранила до последнего, как память о своей маме, купила флакон с духами и пришла в интернат в пуховом платке, благоухая «Красной Москвой».

         Наташа, сидевшая, как обычно, в своем углу, слегка встрепенулась, как только Мухайё вошла в комнату, источая вокруг сильный запах духов, затем медленно встала с места и сделав два несмелых шага навстречу, упала прямо в распростертые объятия нянечки.

           Крепко обхватив слабыми ручонками за шею Мухайё, Наташа тихо заплакала, приговаривая сквозь слезы «Мама, мама», затем, вдруг, громко вскрикнула и потеряла сознание.

          Когда она пришла в себя и широко открыла свои огромные глаза, окружившим её показалось, что в них отразилась вся синь голубого, ташкентского неба, очищенного осенними дождями - Наташа прозрела!

         «Клин клином вышибают!»- подвёл итоги врач, обследовав Наташу, - «Зрение полностью восстановилось!»

         А дальше? Дальше Мухайё забрала Наташу к себе домой и та жила с её дочерьми, как родная сестра, пока однажды, в январе сорок пятого её не разыскала, наконец, мама.