Сказки Фукурумы. Глава 1. Заброшенный Замок

   Глава 1

Мышонок

     Мышонок высунул любопытствующую мордочку из пещерки, той что внизу, где грубая кладка стен неплотно прилегает к полу, из не менее грубых плит, до рытвин потёртых подковами рыцарских жеребцов. Высунулся, забавно шевеля вибрисами старательно принюхивающегося носа.
Что-то нарушило устоявшийся, тяжёлый, и уже затхлый покой замка... И это надобно проверить! Оглядевшись, нет ли где старой, задолбавшей его Совы, вечно требующей от него всякой фигни:
 - …Во исполнение долга, наложенного на нас хозяйкой...- и чуть что не так, по её совиному мнению, хватать его и утаскивать под самый верх залы, где на ржавых цепях висело огромное (не мельничное ли?) колесо, изображавшее светильник, и оставлять там, без обеда. - Его! Без обеда!  - Совсем ошалела старая! Оглядевшись, мышонок побежал изо всех сил, прячась в тень углов или ямки от копыт жеребцов. Побежал, побежал к огромному камину, туда, где над огромной топкой сходился свод зала и прикреплён герб, из красного гранита, с которого так удобно наблюдать за всем, что происходило в этом давно заброшенном зале. Вдруг начавшем подавать признаки жизни...
    Подгоняемый любопытством, взлетев на одном дыхании на самый верх герба, мышонок огляделся и с ужасом увидел сидящую перед камином хозяйку. Всю поникшую, не державшую, как обычно на людях прямо, свою спинку, а позволив ей расслабиться, вот она то и выдавала, всю скорбь хозяйки... Именно эта скорбь и вызывала ужас мышонка. Скорбь женщины, которая так смешно щекотала ему брюшко, а он ей усиками, пыхтя от удовольствия, щекотал ушко, и хозяйка заливалась звонким смехом. Но самое интересное было по утрам залезть в постель, и там, в перепутавшихся волосах хозяйки и её спутника начать строить домик, что вызывало сначала гнев, а потом весёлую и довольную возню...
     А вот что это за рубашка на соседнем с хозяйкиным, кресле? А что это в руках у хозяйки? Неужто шкатулка? И… и ЧТО она бросает в огонь камина?:
 - Ой! Надо срочно бежать к сове! Она хоть и дура, но мудрая, мудрая, она точно, точно знает, что делать! - И мышонок,     весь в пыли, в паутине, давно не ведавшего женской руки замка, спотыкаясь и падая в ямы, понёсся, сломя голову к дубу, росшему на углу боевой площадки. В своей древности ставшим огромным, уже и выше башни - донжона. Где и любила сидеть Сова, не торопясь, привычно, сплетничая с дубом... О делах столь давних, что по мнению мышонка и не было их вовсе, а понапридумывали их старики, от скуки…
И нёсся мышонок, не разбирая дороги, к мудрой сове, и в голове крутилось - Не знает, не знает хозяйка… Не знает… А если знает? И зная, делает ЭТО? …Нет, нет, не знает! –

           Сова, ставшая бабушкой. Вопреки вкусовым пристрастиям 


     Весь в крови от сбитых лапок, в синяках и шишках от того, что больно уж широки и глубоки щели между плитами настила боевой площадки, с лёгкими, готовыми порваться от нехватки воздуха, подбежал мышонок к дубу... Ага, это издалека дерево, а вот подбежал и оказалось, что совсем и не дерево, а прямо скала какая - то.  Большая-большая, в стороны краёв не видать, а уж вверх! И как искать в этих скалах Сову? От отчаяния мышонок приподнялся на задних лапках, вздохнул как можно больше воздуха:

- Бааабууушкааа !!! Ба-бу-шкаааа!! -  отчаянно заголосил, срываясь в ультразвук.

- Что орёшь-то так? Оглохну — сверху и сзади мышонка раздался глуховатый, насмешливый голос.

- Вот старая, как она тихо подкрадывается, - вздрогнул мышонок. Повернулся, поднял мордочку: - Бабушка, бабушка, там, там Хозяйка… Мне страшно... Хозяйка... Там такоеее, такое, - захлёбывался словами мышонок. Глаза Совы стали из добродушных твёрдыми, перья прижались к телу, вся подобралась:

- Ты почему весь в крови? Кто тебя так? - Мышонок посмотрел на свои избитые в кровь лапки, пощупал голову, всю в шишках, и ему вдруг стало так больно, так больно, так обидно, так жалко себя… - Аааа! - заплакал мышонок - Никто… это я... это я бежал... быстро…

-  Ладно, потом разберёмся, - Сова подхватила мышонка и устремилась к бойнице в стене большого зала.

    Протиснувшись в узкую для её весьма немаленького тела бойницу, она облетела несколько раз зал, потом присела на спинку одного из кресел перед камином. То, что она увидела, ей совсем не понравилось. Совсем. Надо спешить…
- Эй! Нестор! - почти зашипела, как змея. Откуда-то из глубины камина вывалился некто серенький, почти и бесформенный, встал, в опаске боком, чтобы легче дать дёру.

 - Ты куда смотрел, Нестор? Ты морду то не отворачивай! Опять поди шлялся в Ватиканской библиотеке? -
Серенький возмущённо замахал лапками, что - то забулькал оправдательно…

- Некогда! - прервала его Сова, - Слушай внимательно! Всё восстанови, как было… Нет, Землю назад не вращай...Так сделай.. Сделай дубликаты всего, хозяйку перенеси сюда... И, пожалуй, заморозь время, пока вернусь... Да… Этого сорванца, - с неожиданной нежностью она посмотрела на мышонка - смажь мумиё, тем, что даос добыл, помнишь? А потом накорми его сотовым мёдом, с пасеки Кена, понял? Да сам не смей! Не заслужил! -

Нестор послушно занялся привычным паучьим делом, плести паутинку и латать, латать...Только ему видимые дыры да прорехи, порванного Пространства и Времени. Сова расправила крылья, взлетела, оглянулась.

     В каминном зале перед жарким огнём сидела понурая хозяйка, перед открытой шкатулкой, отсветы огня замерли на её лице, локон волос так и завис под дуновением застывшего ветерка из бойницы... А эти мелкие засранцы уже перепачкали мордашки, вгрызаясь в янтарные соты.
- Угу - удовлетворённо гукнула Сова и вылетела в бойницу, в своё дупло, для «подумать», ну и с дубом посоветоваться…
Оно как бы можно и не спешить, Нестор своё дело туго знал, и хорошо поработал, остановил Время в Замке. Но ...только в Замке...Так что расслабляться не резон, совсем не резон. Грузно, аж треснула ветка перед входом, чуть не шмякнувшись, Сова, обдирая кору, бросилась к шкатулке, той самой, что на коленях у Хозяйки. Вон, стоит на полочке. Открыла крышку, инкрустированную лепестками маков, тех, ещё с  мамонтовых полей, достала свежие письма, и тихонько бормоча, начала их перечитывать...  Взяв  маленький свиток из шкатулки, подцепив когтем край, так что  он развернулся, и всё письмо высветилось, до последней буковки.

- А чужие письма читать не хорошо ..-

Проскрипел голос над левым ухом. Сова, не удивившись паучку Нестору, он всегда появлялся неслышно и вдруг, - как бы проявлялся, скосила недовольно глаз на мохнатенького:

- И это мне говорит картёжник, играющий даже с маленькими мышатами? —Нестор в возмущении всплеснул всеми лапками:

- Раскололся! Так и знал! Ябеда! Ещё поди и наврал, как я обидел его! А он , мышь этакий, у меня выиграл! Вот! Скажи, Сова, как у меня можно выиграть?! Это же не возможно, по определению! У меня — выиграть! Бред какой то! — в его скрипучем голосе почудилось обиженное недоумение.

-Угу… - хмыкнула Сова - повёлся. Но врать то зачем? У тебя реально, выиграть невозможно..Хотя…-

Сова нахмурилась, но время, время...- Ладно, Нестор. Разберусь, потом. И что это за мышь такая, у Нестора выигравшая, и главное, главное, где эту мышь Нестор подобрал! — Сова резко , с угрозой повернулась к паучку, но от него осталась только паутинка, на которой он висел

- Тьфу! Шустрый малый... - клацнула клювом Сова и углубилась в чтени


НЕХОРОШЕЕ ЗАНЯТИЕ.


Здравствуй, хороший...
Как-то не откликаешься ты на моё привычное тихое: - "приди" и ночью и утром...
Ночью ты уже спишь - это хорошо, и я даже завидую, твоему умению теперешнему, спать даже и днём - это точно тебя "отпускает" рабочее напряжение... Всё прошло, а новое ещё только впереди. Так и накапливаешь сон, как мишутка в берлоге нагуливает жирок, перед зимней долгой спячкой.
Хорошо, что опять у тебя канал открылся - я рада за тебя...

А у меня немножко всё иначе - мои верные рыцари пытаются как-то пригладить взъерошенную нервную систему - три дня было почти хорошо, но это хорошо распространялось только на то, что чуть меньше стала разговаривать сама с собой. И - к сожалению - с тобой... А ты это чувствуешь, как потерю своей нужности..

Это не так, как-то всё иначе, непривычно для меня происходит… Ты не отдаляешься, уходя из разговоров в голове, всё-таки большей частью придуманных мною - моими сценаристами из курятника и около. Ты на физическом плане стал проявляться больше... И голос... Я всё слышу эту интонацию в конце, когда ты почувствовал, что я растерялась, и старался немного с юмором меня поддержать - заторопился только чуть-чуть... Я почти пришла в себя и стала самой собой,  от неожиданности... У тебя был тот редкий момент, когда я совсем не защищена никакой из масок, можно было так хорошо подружиться и понять друг друга... Но это я сейчас только поняла - в такое же время, как тогда... Если бы ты знал, как мне нужно и важно слышать теперь твой голос - я ведь совсем потеряла ту ниточку и думала, что и тебя, из-за этого...

А вот теперь реву как маленькая потерявшаяся матрёшка, а самой так хорошо - я ведь тебя опять нашла, за голос уцепившись... Вот дурочка какая: - то годами держусь, как стойкий оловянный солдатик, то как та бумажная балеринка - в огонь - и - всё!!!

Но как бы хорошо было не потерять этот отзвук голоса твоего, с улыбкой в конце и ощущения того, перехваченного горла, и своей беспомощности - это так правильно и так по-человечески, что я понимаю - никакой я не робот, а просто воробушек, тот, шестилетний, так и недолюбленый мамой, и которого никто уже не подобрал, выпавшего из гнезда, и поскакавшего искать свою долю - как уж смог...

Я всё ещё не могу слепить из той одинокой девочки нормального, цельного человека… Вот, целый рой придуманных и уже родных друзей, многих ты ещё и не знаешь, помогают мне - а я только успеваю менять маски… Такая вот актриса одного театра, с одним актёром и множеством персонажей... А ты поймал меня без маски - беззащитной совершенно, напугал жутко, но главное - не обидел... И мне теперь не страшно выглянуть в мир так - без масок... Я посмотрю, как эти состояния раньше отражались в словах.

Про теперешнее - только несколько слов разрозненных...  Записываю,  чтобы не потерять эти крупицы, и не допускаю туда мысли - всё испортят. Начало новой жизни - вернее её предчувствие - это связанно с тобой...

Целый день реву... Приятно так, когда слезинки скатываются по щекам - щекотно...

Не обижайся, я думаю о тебе...

Просто помню, что ты у меня ЕСТЬ...

Целую в сердитую макушку..


Сова крутанула головой, сбрасывая набежавшую - от сквозняка, конечно, - слезинку, что - то проворчала про дрянную, вечно влюблённую девчонку, и открыла сложенные книжкой тоненькие дощечки, от него ...
 Бегло взглянув на вощёные дощечки, выбирая самое главное:

  НО НУЖНОЕ.

- Ну вот, появилось немного времени , что бы написать тебе. Правда днём я всё - таки сбегал к тебе, но почувствовала ли? Я то увы, беспамятный)) Правда, правда. Только по косвенным признаком, по эху, послевкусию догадываюсь: о, БЫЛО!
Вот днём, прямо в зале, где за столом сидели гости...
Вчера сначала у меня сильно защемило сердце, а потом отпустило, и наступило непривычное уже спокойствие. Там, в душе. И я понял, пора заводить берлогу, в самом что ни наесть глухом лесу, где белый  мох свисает с древних деревьев двухметровыми космами, а стволы зелёные от лишайников. Там, где и зверю делать нечего... Ну может какой лесовик - хранитель местности… Так его и шугануть не долго. Вот в той берлоге, сложенной из нескольких, вывороченных с корнем деревьев, там, где копной лежанка из белого, лечебного мха, а рядом, прямо на устланной тем же мхом земле, стоит деревянное ведро с водой, а в нём плавает ковшик, прикрытый липовой доской, с нарезанным крупными ломтями сыром.. Рядом, что бы не вставая дотянуться до ковшика в жажде, но не настолько близко, что бы не опрокинуть в пылу, и не прерываться на поиски воды. Вот там, в той берлоге, мне, засыпающему в любое время, может и место в ожидании тебя? И придёшь ли в эту берлогу, что бы заняться любовью? На этой постели из белого, очень мягкого и нежного мха, который впитает в себя любую лишнюю влагу, там, где влага и не нужна, что бы тело оставалось сухим, и не прилипало к жадным ладоням...
Придёшь ли?
Придёшь ли в этот лес, стоящий с сотворения мира, когда ещё не было стыда, и можно ходить голыми, взявшись за руки... Где ветви редких, могучих деревьев закрывают своими ветвями и солнце, и луну, и только белый мох, покрывающий их стволы, делает и день и ночь светлыми и мягкими, своей белизной, как только что выпавший снег.  Придёшь ли ты к ложу, где укутавшись, нет, утонув почти с головой, спящий, буду ждать тебя? Что бы услышать запах твоего разгоряченного тела, возбуждающий, хотя и так вроде уже и некуда... И где ты займёшься со мной тем, о чём только с твоих слов знаю...
Придёшь ли?


Ух! — крякнула Сова, прикрыв глаза и задумалась , замерев соляным столбом, и только взъерошенные, шевелящиеся на голове перья, как у медузы - горгоны змеи, выдавали тяжесть ворочающихся мыслей.

-Да, видимо надо лететь в пещеру — ожила Сова и направилась к летку дупла. Выглянув из него, щурясь от яркого, выглянувшего из облаков солнца, она потянулась, но громкий звук рога остановил расправившиеся крылья. К воротам Замка подъехала кавалькада всадников, и звуком рога требовала их открыть. Приглядевшись, Сова поняла, что приехала рыцарская свита Хозяйки. С утра , ещё затемно, отправившаяся на охоту.

На муллах, привязанных к хвостам рыцарских жеребцов, были приторочены корзины, с торчащими свиными окороками, груды битой птицы, уже общипанной, но ещё готовой взлететь из корзин. Бурдюки, явно с вином, те приторочены были к сёдлам.
 - Ну да, самое ценное, -  усмехнулась Сова. - И морды красные. Охотнички... Явно в лавке расположенного под замковой горой селения охотились…

- Нестор! —

-Да, госпожа- проявился из ниоткуда лохматый.

-Встречай гостей. Да направь их... ну, сам посмотри, когда в Замке весело было. Главное, что бы в не сейчас. —

Нестор растворился, и немного погодя лысый ворон — привратник, облетев конвой, открыл ворота. Кавалькада начала втягиваться в них, но во дворе Замка никто не появлялся. Удовлетворённо кивнув, Сова, передумавшая лететь, открыла незаметную дверку в стенке дупла, и шагнула в подсвеченную гнилушками темноту.

       Пещера

    за Водной Завесой


С трудом протиснувшись сквозь замёрзшие струи водопада, Сова косолапя , ох уж эти когти, в перевалку, прошла вглубь заиндевелой пещеры. Там, в самой глубине, около круглого столика на очень коротких ножках, поджав по восточному ноги, засунув руки в рукава халата с драконами, сидел Бессмертный даос, неторопливо разговаривая с ...А вот сейчас и посмотрим, что это за тёмненький собеседник у даоса, прищурилась Сова и специально, громко клацая когтями по каменному полу, подошла и нависла над собеседниками:
- Госпожа !- подскочил в учтивом поклоне даос, склонив голову, пряча ещё глубже руки в халат.  Собеседник , хам, даже и не пошевелился, только вопросительно поднял безглазую почти тень..хотя почему почти?  Натуральная тень!

- Вас сударь что, не обучали учтивости? - Сова, грозно сдвинув брови, прошипела, как рассерженная гюрза, От её шипения Бессмертный в испуге ( вспомнил, вспомнил !) втянул голову в плечи.
- Не заставляйте меня ждать! - Тень лениво поднялась , приблизила безглазую голову:
- Птичка! Что шумим? Я тень! Я просто тень!  И никому ни чего не должна! - горделиво , в понимании своей безнаказанности, Тень подбоченилась, с вызовом сопя прямо в уши Совы. - Вот же, блин, до чего транссексуализм доводит... Тень от мужика, явно, но ведь тень! Значит и рода женского... блин - огорчилась Сова.

- Знаешь, Тень, мне некогда воспитанием зазнавшихся особ заниматься, я просто вырву тебе язык! А это я могу, поверь. - даос усиленно закивал головой, в знак согласия:
 - И живи немой, любительница поболтать.- Не откладывая в долгий ящик, Сова стала тянуть страшную от острых и огромных когтей лапу к голове тени.  Поняв, что она не шутит, и действительно сделает это, тень шустренько грохнулась на колени:
- Не надо! Госпожа! Умоляю! - Испытующе посмотрев на тень, Сова гукнула, ладно уж, но смотри мне, и повернулась к даосу:
- Чаю, госпожа?
-  Некогда! На, высуши плащ. Развели сырость, а мне лететь ещё - Сова сбросила плащ из перьев, оставшись в строгой тунике, под которой угадывалось стройное, совсем и не старческое тело, и бросила его даосу. Поправила корону из чёрных волос на красивой голове, гордо сидящей на длинной, белой, и без единой морщинке, шее. Подтянула подол и присела к сразу разгоревшемуся очагу.   Дождалась, когда даос развесит плащ:
- Говори!
- Сударыня, я право в растерянности...
- Говори!
- Ладно… Я возвращался с пирушки от Дракона Полярной Звезды…
Уловив блеснувший зелёным отсвет из глаз Совы, оправдался:
- Ну, Вы же знаете, по работе… И наткнулся перед входом на это тело - кивнул на лежащее на ложе из лепестков сакуры неподвижное, укутанное лебяжьим одеялом тело мужчины.
- Я узнал его. Это с ним была наша Госпожа. Но...Я даже пульс не нашёл, хотя да, чуть - чуть пробивался, тот, что на мередиане...  - увидев гневный взгляд Совы, даос поперхнулся, и быстро продолжил:
- Я  виноват! И готов понести наказание! Пьяный был, потому плохо разобрался... И что бы не наделать глупостей, дал ему пилюлю. Долгого сна. А он до сих пор не проснулся...-
Даос понурил голову, скрывая блудливые глаза в тени шляпы.
- Тень?
- Да госпожа!
- Говори!
- Не знаю, госпожа. Мы сначала летели, потом шли, потом ползли, а потом...потом всё..- Тень недоумённо развела руками.
Сова встала с камня, подошла к ложу из лепестков, стала внимательно глядеть на бледное, и как будто уже и застывшее лицо мужчины ..
- Плохо, ой как плохо! - думала она, - Он ей нужен, она ему, и только они сами могут помочь друг другу ..И оба , оба в сумраке -
Чем больше размышляла Сова, тем явственнее проступали на её красивом лице все прожитые в тревогах и заботах столетия..
 Вдруг, из кулака мужчины, лежащего поверх одеяла, появилась голова какой то серой птахи, повертелась по сторонам, и следом вылез... воробушек! Маленький, серенький, встряхнулся, клювом поправил взъерошенные пёрышки, вспорхнул на плечо Совы, и звонко зачирикал.

           Как трудно быть Тенью.

 
   Сова поправила сползшую с плеча тунику, уловив косой взгляд даоса, погладила пальчиком взъерошенную головку воробушка. Что-то не складывалось. Что-то ускользало, и Сова резко бросила — Тень!
Тень резво подскочила :
-  Да, госпожа! -  Сова, с одобрением отметив быстроту Тени, уже мягче продолжила:
 - Ещё раз! Рассказывай. Кто, откуда, как?.. Всё, всё, что помнишь.
 Тень вскинула руки:
 - Госпожа! Ну, что я могу помнить? Вы сами подумайте. Вот есть свет - и я есть. Нет света - и меня нет. А уж в пещерах, а особо под одеялом… Ну, какая тень может быть? — Тень замолчала в ожидании.
Сова гукнула:
 - Да, да. Так расскажи, что помнишь. Ведь твой хозяин не всегда в тени был?
 Тень колыхнулась вслед пыхнувшему пламени очага
- Так а я что говорю? - загорячилась Тень - Я же и говорю, то есть меня, то нет меня… Вот... Вот и где же при такой жизни память - то взять? Вот попадёшь, скажем, на солнышко... Ах, хорошо… Жирная такая становишься, чёткая. Так ведь пока очухаешься - а тебя уже тень дерева накрыла, и нет тебя. Вот и получается, госпожа, что память у меня, как у... Да, как у младенца. Вот.
   Сова, внимательно слушавшая малейшие интонации голоса Тени, так и не поняла, врёт Тень, или правду говорит. Если врёт, то фиг что с неё вытащишь. А не врёт… Оно конечно, может ей и удастся язык вырвать, но вот развязать его…
 - Бессмертный, может ты расскажешь? - Даос поёжился, зная крутой нрав и острые когти Совы, но вот сказать - то что? Он или в пещере, и не видит ничего вне её, или его выгоняли. Даос пожал плечами, для верности быстро - быстро помотал головой. Нет, госпожа, сказать нечего.
   Сова поджала губы, эх, клацнуть бы тебя клювом, да вон, сохнет вместе с плащом… Нет, она конечно знала, знала к кому обратиться. Но не хотела. Вот не хотела, и всё. Сова решительно тряхнула гривой густых, чёрных волос, блеснула зелёным лучом из глаз:
- Нестор!   
- Да, госпожа! - перед самыми глазами висел на паутинке расторопный паучок. — Ну? — Паучок качнулся пару раз:
- Госпожа, Вы же сами знаете. Нельзя в личное!
- Нестор! Ведь надо! Сам знаешь... Я тебе, я тебе... банку варенья, того, из ледниковых ягод? - Нестор аж пискнул, так ему захотелось варенья с мамонтовых пастбищ.
- Нельзя, нельзя, моя госпожа, - упавшим голосом просипел Нестор. У Совы из глаз побежали слезинки, застряв в горьких складках губ...
- Но! Но, моей госпоже не запрещено... э... стать той девой?
   Сова встрепенулась, глаза оживлённо заблестели:
 - Ну, не совсем стать… Так, наполовину… - Нестор потёр лапки:
 - Вот и чудненько. А я вам, госпожа, завесу-то и приоткрою... Ну?
 - Давай, Нестор, приступай. Варенье за мной! - Нестор смущённо и явно неискренне забормотал: - Что Вы , что Вы, - и начал лапками сматывать нить невидимого полотна.
   Даос, поняв, что Сове не до него, достал из широкого рукава халата кувшинчик с вином, примерился, так, чтобы тень от кувшина легла на губы Тени, - Давай! - и смачными глотками изголодавшегося любителя опорожнил кувшин досуха. Тень и даос крякнули.

                Глава 2.

 
Зенония


  Постепенно, так же, как под лучами солнца ранней весной из-под тающего снега появляется неспешно трава, прошлогодняя листва, первоцветы, Зенония проявлялась из... а из чего?
-  Ах да, славно вчера погуляли... Сколько вина выпили... Вон, даже пришлось мотаться на Небо, морду виночерпию бить, не хотел отдавать… - Владыке, Владыке, - талдычил... Ой, чего это я? Я ж не пью совсем... Тьфу ты, уловила, как в своё время эта наглая обезьяна тут с этим бессмертным дубиной бухали…
- Бухал? Что за слово  такое?  Где я его подцепила? - В возмущении Зенония  приподняла наконец - то проявившуюся голову и стала оглядываться. Рядом, из под одеяла, торчала голова, явно мужская. Вон как бессмысленно глаза таращит. - А тело его где? - Мелькнуло, и глаза, вновь обретшие остроту, оглядели уже начинавшую узнаваться пещеру.
   Вот лепестки сакуры, почему - то огненные… Почему сакура? Я же лотос люблю… Хотя здорово - огненные…  А где отшельник? Ах, да… Я же его вчера как котёнка выкинула, - улыбнулась Зенония, в возвращении памяти… Хм... Кости разбросаны по полу пещеры… Одна даже и на одеяле белеет, этак чистенько обглоданная…
   Кого это я вчера схарчила? Неужто этого бедолагу? Да ну... Обглоданного черепа не видно, а башка глупая вот она… - С опаской просунула руку под одеяло - Нееет - выдохнула с облегчением. - На месте тело... Даже торчит у подлеца, нагло так… Оторвать, что ли? А, ладно, подумаю…
   Расслабленная, ещё не собравшаяся в целое, но уже точно знающая, что воспоминания будут прекрасными, Зенония еле сползла с постели и пошла к водной завесе пещеры, образованной падающим водопадом с высоты, и не всякому орлу доступной.
   Выйдя на маленький приступок туда, где мощные струи воды доставали только мелкими брызгами, видными лишь радугой в лучах солнца, ещё не заглянувшему в узкую теснину, Зенония потянулась, потянулась... В почти уже и забытой удовлетворённости, прислушиваясь к непривычному ещё послевкусию... Там, внизу, отдающим во всё тело… Особо в соски измятых (ох, нет, на месте) грудей, в  болезненно вспухшие, искусанные (ну, гад такой) губы... Прислушиваясь к произошедшему, не в силах пошевелится, стояла она, пропитываясь мельчайшими брызгами такой желанной иссохшему телу воды... Подставляя каждую клеточку живительным лучам солнышка, наконец заглянувшего в теснину глубочайшего ущелья,  и расцветившего радугой всё, всё, вокруг оживающей Зенонии…
   Сладко - сладко потянувшись телом проснувшейся кошки, Зенония начала бормотать про себя - Скотина... Вот же дубина… Значит, сначала лицо своё коз… ну нет, конечно нет, милое такое лицо... Козёл! В пещере остался? И не важно, что уже и терпеть сил нет? Ну, я тебе сейчас устрою! - Краем глаза усмехнувшись на прыснувшего за скалу, от испуга услышанного, отшельника, подглядывавшего за ней, как бы ненароком - Я устрою тебе… Я, думаешь, прощу, что брызнул раньше времени? - Хотя знала, что вовремя, в самое что ни на есть нужное время, когда толчки его изливающегося семени так ощутимы и взорвали её, ох как взорвали… Так, ругая того, пока и без имени - Что я там кричала-то, и не спросишь… Кто ж сознается, что подслушивал… Ну ничего, всё всплывёт…
   Ругая его, как обычно делают все воины, в преддверии битвы, где и жизнь может быть закончена, ругая всё более страшными словами, Зенония резко пошла внутрь пещеры. К вновь ставшими от желания бледными, лепесткам сакуры... Распаляя себя на битву, ибо пустота, жгущая пустота там, в самом низу, становилась невыносимой в требовании заполнить себя... Уже и выжигала раскалённым, как клеймо, нетерпением...  И побежала она к тому, хитромордому, дожидавшемуся, и наконец, дождавшемуся…

  Трудная работа
               

    Сова шумно вдохнула воздух, выныривая из Зенонии:
- Ну, ещё не хватало с ней в постель лезть... В её то возрасте... Ведь и удар хватить может... Подожду... - Нестор, перемотай, ну, до нужного… - Паучок засунул голову в только ему видимую прореху, и суча лапками начал свою работу. За огнём очага послышалась возня. Бессмертный, успокаевающе бормоча, укладывал поудобнее еле шевелящуюся Тень.
   Слегка отодвинувшись от огня, чтобы не бросался в глаза румянец возбуждения, Сова засмеялась:
-Бессмертный! Ты величайший мастер винопития! Сама не видела бы, не поверила: напоить Тень! Это как можно то, право, не понимаю!? Ты бы хоть подумал о её хозяине. Тень - алкоголик. Каково ему будет?
   Даос бормотнул тихонько - А, слабак, как и пить - то с таким, - уселся поудобнее, и слегка нараспев, дабы язык не выдавал степень опьянения, горделиво ответил:
- Опыт, опыт, госпожа. Горький. А он пусть знает... - Улыбнувшись, представляя свою маленькую месть - будут знать, как его невежливо из пещеры вышвыривать:
- Госпожа, ты и понять - то не сможешь! Как Бессмертным нелегко быть, ой не легко... Это работа! Такая работа, скажу тебе… Для здоровья шибко, ой шибко вредная! И с драконом Полярной Звезды выпей, и с драконом Северных морей выпей, и на Персиковых Пирах выпей, даже с этим мерзким Каменным Обезьяном...
- Госпожа, ты бы знала, ты бы знала, каково с этим Обезьяном пить... Это же никакого бессмертия не хватит, с ним пить! А ещё... — Сова поняла, что Бессмертный готов долго и нудно плакать за всю тяжесть своей работы, и не церемонясь прервала его:
- Ладно, ладно. Уж я - то знаю всю тяжесть бессмертия. Самой умереть не дают. А ты, гляжу, допился... Или для поддержания тонуса мясо жрать начал ?
- Какое мясо? Ты о чём, госпожа? — в ошалении подпрыгнул даос.
- Как какое мясо? Весь пол костями усыпан. Кого сожрал? — Даос вытаращенными глазами смотрел на Сову, обливаясь холодным потом от невозможности содеянного. Ну не мог, не мог он есть мясо! Веган он! Чистый! Хотя... Может и вправду допился? Холодный пот тёк по спине Бессмертного, обильно пропитывая шёлковый халат и немного проясняя голову.         
- Фууу - облегчённо выдохнул даос, вспомнив, какой разгром устроила в пароксизме страсти девица.
- Госпожа! Так то гадальные кости! Вот они, - и достал из уголка пещеры пачку связанных какой - то бечёвкой лопаток, рёбер всяких разных... Черепов только не хватало. Наверное, припрятаны.
- Знала бы госпожа, каких трудов стоило их собрать... А вот одну никак найти не могу. Никак! А без неё все эти кости хлам... И спросить не с кого, — запечалился даос.
 Сова не удержалась:
- Ты в кровати посмотри, в кровати. Валялась там … — Даос нырнул в лепестки сакуры, бесцеремонно ворочая тело лежащего, и с счастливым воплем — Нашёл! — вынырнул, сплёвывая забившиеся в рот лепестки. Сова, наконец, обратила внимание на уже изнывшегося Нестора и нырнула к Зенонии.


  Страсть

   Зенония, не открывая глаз смотрела на него, нарезавшего круги вокруг кровати, прислушивающегося, не проснулась ли она. - Вот дурачок, так и не научился видеть её даже под лёгким одеялом... Хотя, что ЕМУ одеяло... Хи… А я такую накидку накину, я же хитрюющаяяя))… А сам -то, сам-то… Вон полосочка пурпурная как пульсирует, бьётся нетерпеливо… Заждался, заждался…
  Увидев, что он наклонился, прислушиваясь к её ровному дыханию, и почувствовав, что пора, ой пора ему дать имя, Зенония резко, так резко, что он отпрянул от неожиданности, взлетела, и не оглядываясь устремилась из пещеры,  сквозь завесу, колышущуюся на легком ветерке радужными  брызгами... Крикнула — Полетелииии!!! - и устремилась к Изумрудному Острову, где давно, очень давно уже не была, скованная печалями... Вдруг рухнувшими, отошедшими… Туда, туда, на Изумрудный Остров, где её всегда ждут, уже долго ждут…
     Тормознувшись слегка от неожиданности, в своей вечной привычке всё анализировать, ОН сначала растерялся. Неуверенно вылетел из пещеры, но увидев исходящую от  неё волну, уже начинающую светиться пурпурным, нетерпеливым, пульсирующим, услышав, что её запах, обычно более сиреневый, насыщается мускусом, рванул уже не раздумывая... Сначала потряхиваемый её волной, проникающей через его тело мелкими, нетерпеливыми ударами, а потом уже полностью растворившись, настроившись, летел, летел по её следу, с  еле сдерживаемым нетерпением... Только  слегка побаиваясь, но совсем слегка...
     Зенония ворвалась на остров, неожиданная... И такая... Такая, что у Фавна глаза засветились, как большая Новогодняя ёлка, а запах его стал таким сильным, что право, она  чуть не потерялась. Но так и быть, простит, простит его... Свалившись на холку Кена, вцепившись в сильные,  мускулистые плечи кентавра, пнула коленкой - ВПЕРЁЁЁД!!!- поскакала  туда, туда, к морю, где искупаться в тёплой воде, окончательно смыв даже и остатки печалей...
     Развивались перепутанные волосы, совсем  перепутанные, различаемые только цветом - рыжие у кентавра, тёмные у Зенонии, а так - одно, ставшее совсем странным существо. Мужской, великолепный торс, а ниже круглая попка, такая женская, что Фавн уже и слюной стал захлёбываться, бесстыдник. Существо неслось, не разбирая дороги, туда, к морю… Усмехнувшись пролетевшему мимо ревнивому глазу зебры Зеи, отметив, что вот тех , полосатеньких, их, Кена и Зеи детей, ещё не видела, не тискала, непорядок!, влетела с размаху в волны, ставшие ещё более пенными, снова став женщиной... Зенония устремилась в самую глубь, чтобы слегка остыть в прохладе глубины... И так, совсем нечаянно, дзинькнула пяточкой по трезубцу, того, с длиннющей зелёной бородой, и пока он, дурак этакий, не успел сообразить, вырвалась в высь... В самую высь, синюю, всё более с высотой... и туда, туда, в горы, в пещеру за водной завесой...
     И да, конечно только краешком глаза, самым краешком, увидела, как ОН не стал нырять, а торопясь за нею, просто влетел в гущу брызг, напугав бедных наяд... А она всё ускоряла и ускоряла полёт. Ворвавшись сквозь водопад, выкинув из пещеры бессмертного глупца, конечно глупца, променявшего Женщину на бессмертие, бросилась в нарастающем нетерпении на кровать из таких мелких и всё же плотных брызг водопада, устланных лепестками лотоса... - Нет, грубо… лепестки сакуры, пожалуй они… Пусть впитывают всё большую и большую яркость... - Бросилась на кровать, раскинулась, уже  и заждавшаяся... А он притих перед водопадом, набираясь смелости, напитываясь решительности, так, на самую малость... И почувствовав, что ещё чуть - чуть, и ожидание взорвётся гневом нетерпения, влетел почти кубарем к ней... Той, которая будет кричать его еще не названное имя, громче и громче, хриплым от страсти голосом...


Скромные радости семейной жизни.

     Сова не видела, как Зенония со своим спутником возвратилась  в пещеру. Зачем? Там всё ясно. А вот с Кеном, Зеей и фавном поговорить не мешало. Отделившись от Зенонии, она бесшумно села незамеченной на ветку дерева, под которой лежали Кен, уже отдышавшийся от устроенного Зенонией забега, и Зея, явно чем - то недовольная. Ну, а чем быть довольной? С чужими бабами устраивать скачки — какой жене понравится?
     Сова уже было расправила крылья, чтобы спуститься к дружной семейке, но негромкое, явно раздражённое фырканье зебры остановило её.
- Козёл... - сама себе, но громко, фыркнула Зея. Кен поднял голову, зашевелил ушами, наморщил от усилия лоб, ворочая мысли. Он отличался тугодумием даже среди своих, кентавров.
— Козёл, козёл... Кто козёл? Я этому козлу ноги - то на место выверну, — всхрапнул Кен, имея ввиду козломордого фавна, — Так он того, в командировке. Уже и запах выветрился... Или?... - от такой напасти аж дыхание перехватило — Да ну... Уже бы своей козлиной мордой из кустов вылазил, подглядывая, — успокоился Кен.
 — Гы… Вот уж точно, козёл… Вонючий!!! Даже амазонки с поля боя сбежали, когда его притащили. Да и напугали его, вот уж вонь пошла... - Кен всхрапнул от удовольствия, вспоминая, как закутав лица подолами, удирали амазонки, - А вот нечего, нечего... Не бабское дело - воевать… Хотя, да... Вовремя фавна приволокли, ой вовремя!
     Мысли Кена метнулись в привычное — И как ему наяды дают? Страшный, писюн маленький, может только с локоть величиной... Не иначе, нюхнут, да в обморок... Гы... Беспомощные... Гы… Не, не он. А кто? На острове и нет никого...
Кен подскочил, взревел в догадке:
— Кто козёл?
- Ты — небрежно ответила Зея, любуясь только что отполированными рашпилем копытцами.
- Я? - ещё громче заревел Кен, в голове которого закрутились рога, рога, рога... Глаза стали наливаться кровью, от подозрений.
— Я?
— Ты, ты. Парнокопытный! — Зея даже не подняла глаз, выискивая небольшую щербинку на копытце, лишь недавно виденную.
— Я конь! Конь! — встал в позу Кен. — Смотри, смотри, у меня копыто, а не мерзкие козлиные пальцы! — Копыто, вытянутое к Зее, на мягкой почве луга изрядно отросло и начало растрескиваться, как раз посредине, раздваивая его в точности, как у козла. Или Фавна. Заметив оторопь кентавра, Зея искоса, с насмешкой, начала его разглядывать, будто не видела раньше:
— Ну и урод же всё-таки… Вместо гордо посаженной конской шеи – какой-то облезлый торс мужика, с нелепо посаженной, бородатой... хи ... ну обезьяна… хи...  Жертва Богов... Мало им извращений с Богинями, так и по конюшням шастают… И вообще, всё, что шевелится... Плодоносцы... Хи...  А холка ничего так, не истёртая холка. А круп, круп так даже упитанный, красивый круп. А внизу… - взгляд Зеи замер, разгораясь:
 — Нееет… Конь! Ох, Конь! — И рванула прочь, как бы нечаянно метнув в Кена яблоком из - под хвоста, дабы этот увалень не проскакал мимо присмотренной полянки. Где трава удивительно зелёная и мягкая, на которой так сладко будет валятся. И главное, заросшая по краям древними кипарисами так плотно, что не пропустят чужой завистливый взгляд, даже того, с трезубцем.
     У Кена проснулась необыкновенная прыть, голова стала ясной и светлой, ну, кровь к более важному отхлынула, и он рванул за Зеей, по её пахучим меткам, оставляя в невысокой траве три колеи.
Фавн. Жизнь в гетто.               

  Сова встопорщилась, понимая, что  разговора с семейкой не будет, собралась облететь Остров в поисках, ну хоть хранителя - лесовика, но шум в кустах привлёк её внимание. Ждать пришлось недолго, что бы увидеть, кто же это шумит. Из густейших кустов, тихо причитая на впившиеся в шкуру колючки, блудливо виляя задом, выползал фавн. Сова от удивления чуть не свалилась с ветки. Откуда взялся, рогатый? Кен же говорил, что в командировке. Сова насмешливо гукнула, привлекая внимание фавна. Тот испуганно подскочил, начал оглядываться, вертя рогатой головой. Сова ещё раз гукнула, и фавн наконец - то заметил её. Улыбка узнавания расползлась по шерстистой роже, глаза заблестели по - молодому, и язык понёс, по старой привычке:
- О, Сова! Что, наконец, решилась и прилетела пошалить? Спускайся, пошалим!
- Тьфу на тебя! Три раза! И как с тобой девки морские шалят? Ну, водянка мозга, наверное...
- Да ладно, старая. Не понимаешь ты ничего в тонкостях... - фавн запнулся, боясь применить привычные слова, и неуверенно продолжил — в тонкостях... искусства любви. Во! — и аж заблеял от радости…
- Ну да, ну да… Куда уж нам, глупым дворцовым девушкам до понимания тонкостей сельской любви, — ехидно подначила Сова. Фавн чуть не раздулся от важности:
-  Я что,  дворцов не видел? Что там такого, чего не видел я, фавн, участник забав самих Богов? - Фавн перстом ткнул в небо.
— Угу — гукнула Сова, — результат чьей забавы сейчас по лугу бегает? Ко - ню - хи! Ага. Боги...Фу!
Фавн закипятился: — Здоровая кровь! Почему нет? Кобыла она... ещё та! кобыла! Бывает. Не Сове судить! Вот!
— Ой, ой! А козлу само то, судить. Точно — козёл с кобылой... Кен что, твой отпрыск? — Фавна аж передёрнуло от имени Кена, и он обиженно замолчал. Сова спорхнула к нему, оглядела. Даже в сумраке рощи фавн выглядел жалко... Свалявшаяся, в проплешинах шерсть. Не лишай ли подхватил? Грязный, поди и блохастый. Бомж — бомжом.
— Ну, здравствуй, вражина! 
Фавн подбоченился, ощеревщись в радостных воспоминаниях: — Да ладно... Я ваших никого не убил. Наоборот, жизнь скрашивал... Приятностями… -  Из горла раздались звуки, средние между блеянием и смехом. Ну, смех у него такой.
— Ну да, гуманно. Чуть не задохнулись от твоей приятной вони. Вон, даже пришлось конвенцию принимать. О запрете твоей приятности.  Решили что химическое оружие.  А значит преступление! Против человечности! - Сова вся скривилась, вспоминая.
Фавн опять заблеял: — Так мы же не люди. Нам что?
— И то, — согласилась Сова, чтобы не завязнуть в болтовне:
— Ты лучше скажи, когда видел Хозяйку в последний раз?
Фавн, не задумываясь, быстро ответил:
— Да вот, как детишки у этих лошадей пошли, так и была. Кену, этого, электропастуха привозила...
Сова изумлённо вскинула брови.
— Да эта, Зея, безопасность от меня наводила, — Фавн поник всем телом, будто коленки, и так наоборот вывернутые, сдулись.
— Вот и живу теперь бомжом... В этой рощице. Там - пастух, на море - этот, с трезубцем. Увижу, говорит, трезубец изломаю об тебя... Ох, тяжко…
— Ну, поделом, поделом,— гукнула Сова, — А дева, голая, летала тут, разве не Хозяйка? Фавн почесал проплешину между рогов:
— Да знаешь, амазонка, вроде она. Но не она - точно!
Сова мотнула головой:
— Как так, она — не она?
— Ну, как тебе объяснить. Она - Хозяйка. Но такая… такая... будто в перерождении, вот. И получается так, что ещё она, но уже и не она. — Фавн ещё подумал и добавил — Но скорее — не она. 
Сова аж вспотела, пытаясь понять словесные фигуры фавна, да и жарковато на острове. Слегка откинув капюшон, в задумчивости начала теребить застёжку плаща, то расстегивая её, то застегивая, расстёгивая... Приоткрывая белую шею, закрывая, приоткрывая... Фавн, не выдержав такого,  заблеял и рванул в глубину рощи:
— Прощай! Амазонка!

   О жажде курортных романов.
      

  Сова посмотрела вслед убегающему фавну: — И куда он, так резво?
— Куда, куда... - просипела лохматая, расплывчатая фигура, скорее человеческая, вернее более человеческая, нежели у фавна, отделившаяся, а может и вылезшая, из ствола дерева:
— К полюбовнице своей побежал. Похотливец… - глухо засмеялась фигура.
— Так вроде и нет дев на острове?
— Старая сосна ему дева.- просипела фигура, — Старая, ветрами так покореженная... Ну, ствол совсем как у женщины, полощущей бельё на реке... Наклонилась... -  Фигура встряхнулась — Так он там, паршивец, ну там, дыру аж выдолбил... 
Увидев возмущение Совы, всегда готовой вступиться за оскорблённую женщину, фигура махнула рукой: — Да нет, нет... По согласию у них. Ему удовольствие, ну а ей удобрение… - Сова помотала головой - сколько живёт, такого не видела:
- А ты кто?
- Я? Лесовик, - фигура повертелась, показывая себя.
- Так ты же с северов, вроде?
- А! Захотелось старому дурню косточки погреть. Под пальмами. Опять же море, пляж…   - Наяды, — подхватила Сова.
Лесовик аж вздрогнул, замахал обеими руками: — Что ты, что ты! Супруга у нас!
- А кто у нас супруга? 
Лесовик, вздрагивая, огляделся:
— Кикимора, едрить кочерыжка. У неё не забалуешь… 
- Понятно, - сочувственно вздохнула Сова, — А что это тут тихо так? Ни птичка не вспорхнёт, ни ветерка даже нет? 
Лесовик огорчённо махнул рукой: Да из - за паршивца этого… Птички и зверушки разбежались, ветерок брезгует залетать... Хотя, — Лесовик замолчал задумчиво.
— Что, хотя?
— Хотя не нравится мне всё это… Ох, не нравится…
— Что именно, старый? — Сова перешла на русалочий, завлекающий голос.
— Что? Да всё это. Вот чую, чую, что - то произойдёт…
- Ну, землетрясение? — усмехнулась Сова. Лесовик исподлобья глянул на Сову:
— Трус земной - мелочь... Может помнишь, каково было, перед тем, как земля замёрзла? Али не помнишь, по молодости? - Сова согласно кивнула лесовику, дескать да, молода, глупа… — Ладно, должна помнить. Вот тягомотно так, затаённо. Тревога... Да — Лесовик примолк, вслушиваясь,
— Хотя может и не так. С северов я. Там иначе. 

  Сова, озадаченная лесовиком, заторопилась: — Ну, покедова! Привет супруге! — и взмыла в небо. Там легко нашла поток, быстро понёсший её к Замку. Можно, не торопясь, подумать об опасениях Лесовика, о непонятной судьбе Фавна, о запахе тревоги, пропитавшим Остров. Деревья, в силу своей близости к Матушке, предчувствовали трагические изменения, а других и не бывает, раньше прочих. И как не Лесовику, живущему и среди них, и в них, не заметить этого? Придётся ещё раз прилететь. Попозже...
   Ничто не отвлекало от раздумий. Земля скрыта сплошными облаками, высота глушила звуки, поток нёс легко, даже без обычных ям. Но внезапные громкие звуки, прорвавшиеся сквозь пелену облаков, резанувшие чуткий слух Совы, вызвали не только раздражение, но и острое любопытство, утолить которое было святой обязанностью любой уважающей себя женщины. Сова резко сложила крылья, и соколом - сапсаном устремилась вниз, разрывая облака.


Новые войны амазонок.

     На берегу небольшого озера, раздвинувшего стоящий скалою древний лес, в тени огромного пекана стояла избушка. Избушка в лучших экологических традициях, с крышей, покрытой зеленейшим дёрном, увенчанной коньком в виде кентавра, на спину которого и села Сова.  Зрелище, представшее перед ней, накатило тем давним, перед самой битвой, утром.
    Плотная фаланга гоплитов, с возвышавшимися над строем огненно-рыжими фигурами кентавров... И эта крупная, ловко скроенная женщина, почти вплотную к ним. В нетерпении стоявшая одна, вырвавшаяся из строя подруг, зычным голосом объясняющая всю их суть, недостойную воинов, притихшей фаланге...
   Обезумевшая от оскорблений, ревущая, бьющая в щиты древками, готовая растерзать бесстрашную оскорбительницу, фаланга приплясывала в нетерпении, Особенно тот, как раз напротив, наглый, в накинутой львиной шкуре. Ветер трепал волосы, откидывая их с потного лба, кобылица напряглась, готовая к яростному галопу, амазонка подалась вперёд, расширяя ноздри, жадно улавливая приторный запах свежепролитой крови... Пора!!!

И Сова отчаянно замахала крыльями, удерживаясь на коньке, с которого так решительно шагнула в гущу битвы.
    Громкое хлопанье крыльев, приглушённая ругань неудачно кинувшейся в битву Совы, прервало перебранку стаи уток, плотным косяком облепившую прибрежную полосу, и дородной, ладной женщины, с голосом громким и матершинным. Ну, как ещё назвать слышимое, где слова обычные были только связкой для матерных? И при этом всё так ладно, естественно, по - другому и быть - то не может. Плавный поток ругани, где самым невинным были слова о неких проститутках, выполнивших свой профессиональный долг, наверное, мог бы никогда не кончиться, особо глядя на уважительно молчащих уток, от удовольствия склонивших головы, как одна, на левое крыло. Наверное. Да здоровья не хватало, и женщина замолкала, чтобы отдышаться. А утки, выждав несколько секунд и убедившись, что не перебьют свою хозяйку, начинали орать всей стаей, изо всех сил. И, как это бывает при всеобщем оре, разобрать можно немногое, кроме одного — Сама такая...
     Недружелюбно посмотрев на Сову, рукой нащупав здоровенную палку, женщина рявкнула:

- А ну, кыш! Я тебе голову отверну на хер, ишь, утят таскать надумала! — и начала прицеливаться, как ловчее сбить Сову с крыши.
 - Подруга, подруга! Успокойся, это же я. - Сова точно знала, матершинница не только языком, но и рукой владела вполне быстрой и меткой.
Приглядевшись, подслеповато щурясь  против света, пробивающегося сверху, женщина радостно заматерилась:
- Ты, что ли,..... этакая? Сколько лет, сколько зим! И наряд новый, я ещё не видела его. Давай, спускайся! — Сова отрицательно замотала головой, нет , не могу, некогда, дела…
- Да ладно тебе, - женщина подпёрла руками мощные бока: - Не выпендривайся! Накатим по соточке, подруг вспомним. А кого и помянем... Спускайся!
Сова опять помотала головой — Некогда, подруга. Не могу. Не обессудь...
Подруга матюкнулась беззлобно:

- А тогда какого хрена припёрлась?
- Да мимо летела. Слышу - неужто ты? Ну и завернула. Поздороваться.
- Ну, здравствуй, коли так. Куда спешишь то? - женщина подпёрла скрещенными руками мощные груди.
- В Замок. А ты что это ругань несусветную подняла? - Сова наклонила голову, во внимании.
- Да сдурели утки… Ума не приложу... Пора на гнёзда садиться, а они орут, мол на юга хотим, загар тропический нужен. Мол без него, загара, никак не выйдет. Дуры тупые, ну какой загар? Ощипать их, что ли? — Женщина пригорюнилась.
Утки, услышав про загар, начали орать, да так, что и уши ломит, и Сове пришлось блеснуть зелёным лучом из глаз, заставившим уток заткнуться.
- Смотрю, подруга, ты пыл не растеряла?
- А мне что? Я всегда готова! Голова не болит, готовить умею... - с едва заметной горечью усмехнулась женщина:

- Что, уже опять надо? - Сова неопределённо повела плечами:

- Знаешь, подруга, я не знаю наверняка. Так, подозрения... Потому просто будь готова, а я, если что, пришлю гонца.

- Какого такого гонца? - стала уточнять женщина.

- Такого ты ещё не видела. Точно поймёшь... Жди! - и Сова взмыла к облакам, запомнив взбесившихся уток

          О пользе летописцев.   

  Вспорхнув на гранитный каминный герб, Сова огляделась. Чтобы увидеть, насколько изменился замок пока её не было, не надо иметь таких огромных глаз, как у неё, хватило бы и маленьких мышиных. Да, а где этот сладкоежка?  Заглянув за герб, увидела пузатеньких, перемазанных мёдом, чуть не в обнимку сладко сопящих Нестора и мышонка. Улыбнулась - Вот засранцы - и стала вглядываться в странные изменения замкового зала.
  Зал был тот же самый, но стал двойным, отражался сам в себе, только в одной части сгорбленная хозяйка сидела в кресле, держа на коленях открытую шкатулку, а в другой - она же лежала на медвежьей шкуре, в бессознательной улыбке обнимая клетчатую рубашку.
- Угу, угу… - гукнула Сова и пнула, хотя хотелось царапнуть острым когтем, Нестора.
- Вставай бездельник! Опять мёд жрал? Я же запретила?
Испуганный, хлопая глазами в переходе к яви, Нестор, как застигнутый спящим на посту солдат, на автомате начал что - то бубнить, типа он честно несёт службу, и не ел вовсе, а наглый мышь приставал к нему, обнимался, да и перепачкал...
- Цыть мне! Просыпайся быстрей!
- Да, госпожа! - Чуть не навытяжку - Слушаю!
- Ну так и слушай! -
Подождав немного, убедившись, что он окончательно пришёл в себя после сна, Сова, прищурив один глаз, нависла над Нестором:
- Что это? - показывая на зал - Что это? Отвечай!
Нестор свесился с гранита герба, осмотрелся, усмехнулся невежеству Совы:
- Обыкновенное дело. Тут Хозяйка заморожена во времени, - показывая на сидящую в кресле хозяйку, - А тут - то, что произошло после. Вон, лежит бедолага…
- Как? Как получилось продолжение? Я же приказала заморозить! - грозно, уже клацая клювом над самой головой Нестора, прошипела Сова. Опасливо отодвинувшись, Нестор возразил:
- Но, госпожа, я же заморозил часть восстановленного, понимаете, восстановленного! А когда Вы изволили улететь, то и проявилось дальнейшее. Ну, так я взял на себя смелость и это заморозить. Дабы Вы в своей мудрости сами...
- Фу! Нестор! Что за подхалимаж? Заморозил, и молодец. Делать - то что будем?
Исподлобья взглянув на Сову, убедившись, что она уже не особенно злится, Нестор облизал пересохшие губы, матюкнулся, про себя конечно, и на всякий случай на шумерском, зная наверняка, что этот язык она не знает:
- Так понимаю, госпожа. Надо бы где надо сшить, где надо подправить, лишнее убрать, отремонтировать значит.
- Согласна, надо. Вот как лучше то?
- Так понимаю, госпожа, пока письмо из шкатулки не прочитано, то Великая Госпожа ещё не испытала потрясения. Значит, в ту точку и ремонт делать?
Сова закрыла глаза, погугукала, и распахнув их, раскрыв зрачки во всю величину чуть не рявкнула:
- Ну! Что сидим? Работаем, Нестор, работаем!
- Постой… - Иди сюда, глупыш, - ласково протянула крыло мышонку, у которого от любопытства глаза - бусинки стали уже как у рака, на антеннках. - Иди сюда, садись мне на голову и держись за перья ушей.
- Давай, Нестор, давай, милый, Только аккуратней работай... Аккуратней только.

    Нестор на паутинке спустился в зал, паучком засеменил многочисленными лапками, забегал по стыкам, там, где зал раздваивался, забегал, забегал, стягивая невидимыми нитями... Забегал так часто, что зал стал как в коконе, что у гусеницы, когда она превращается в прекрасную бабочку... Серебристый кокон незаметно стал растворяться, потихоньку, как исчезает иней под солнцем, и проявился зал, точно такой, каким и был до отлёта Совы:
    Скорбная Хозяйка, замершая, сидела в кресле перед камином, с открытой шкатулкой на коленях…

 
 Воробушек

- Молодец, какой же ты молодец, Нестор! - гукнула Сова, складывая крылья, плотно обхватив когтями спинку кресла, на которую она упала, как на мышь, с каминного герба. Покрутив головой, всмотрелась, особо внимательно в Хозяйку:
- Воробушек! Пора!
Откуда - то из перьев, чирикая, выпорхнул воробушек, сделал несколько кругов, примеряясь, и сел на левое плечо Хозяйки, припал к уху, и что - то тихо - тихо начал чирикать... Хозяйкино личико, в своей смугловатости подчёркивающее бледность бессознательности, начало розоветь, правая рука приподнялась, нащупала воробушка, бережно сняла его с плеча и прижала к сердцу... Частое, частое биение воробьиного сердечка передало бодрый ритм усталому сердцу Хозяйки, и она, резко встав с кресла, шагнула, не оборачиваясь,  в открывшееся за витражом, изображавшим двух галантных рыцарей, окно, прямо в небо, отпихнув жалобно тявкнувшую на такое пренебрежение метлу...
   Сова одобрительно покивала головой, гукнула. - Нестор, приберись. - показывая на сброшенную на плиты пола шкатулку с высыпавшимися из неё письмами, засушенными цветами и прочей, милой вспоминающему сердцу мелочью.
- Да, и сделай так, чтобы Хозяйке полёт казался быстрым, но ты попридержи её, попридержи… На пару часиков. Хорошо?
- Исполню, госпожа - ответил довольный Нестор, напрасно, ой напрасно подумавший, что избежал выволочки за свои проказы.
- А ты, малыш, держись покрепче. У нас много дел - с непривычной лаской в голосе сказала Сова мышонку и взмахнула бесшумно крыльями…
     Протиснувшись через бойницу, слегка наклонив круглую голову, чтобы не сбить мышонка, изо всех сил держащегося за перья, Сова подлетела к дубу, и начала кругами подниматься выше и выше, вокруг ствола, оказавшегося неожиданно намного выше, чем виделось мышонку из бойниц замка. Настолько выше, что Сова крутила и крутила круги, а ствол даже и тоньше не становился, как будто и нет ему конца. Наконец, сев на только ей ведомую ветку, подождав, пока мышонок соскользнёт с её головы и с вытаращенными глазёнками прижмётся к стволу, Сова сказала:
- Да, да, мышонок, вот и нет конца этому дубу. Ну, потом расскажу, а сейчас пошли. - Отодвинув ветку, с тёмно - зелёными, на ощупь чуть ли не жестяными листьями, она пропустила в открывшееся дупло мышонка и протиснулась следом. Странное дупло было - как будто больше, чем сам ствол. Огромное, края терялись в темноте, а куда шло, так и совсем не видно. Хотя, когда они прошли вглубь, то оказалось, что стенки есть, хоть и непонятно как далеко идущие, хорошо что светились ровным, голубоватым светом , очерчивая гигантские размеры.
- А теперь слушай, внучек, внимательно слушай! - От того, что его сама Сова назвала внучком, у мышонка рот от удовольствия, и так не маленький, совсем растянулся, прямо до ушей, а сердечко забилось, забилось с решимостью умереть, но всё сделать как надо, как бабушка скажет.
- Вот, внучек, пойдёшь вдоль этой стенки, должна попасться чёрная - пречёрная норка, как червяк в яблоке прогрызает. Понимаешь?
- Да, бабушка.
- Ты не бойся, хотя что это я, ты смелый, заходи в неё, и иди по ней до конца.  Если попадётся развилка, то иди всегда налево! Понял?
– Да, бабушка. 
Сова прищурила один глаз:
- Подними левую лапку.
- Да, бабушка, - мышонок радовался, что у него есть БАБУШКА, и от радости новизны говорил и говорил это сладкое слово.
- Да, бабушка - произнёс мышонок, поднимая правую лапку. Сова покряхтела, покрутила головой:
- Где у тебя сердце?
- Вот, тут стучит, бабушка, - левой лапкой показал на левую сторону груди мышонок.
- Вот! Иди всегда туда, с какой стороны стучит сердце!
- Да, бабушка! Идти на сердце!
- Ну вот и хорошо. На тебе моё пёрышко - сова выдернула маленькое перо из груди. -  Друзья, увидев его, помогут. Ну а врагов не должно быть. А если попадётся что - то страшное, то пощекочи им этого - старого засоню, имея ввиду дуб, он в беде не оставит. Ну а если совсем - совсем... То покричи, как ты умеешь, я быстро приду на помощь. Всё понял?
- Да бабушка…
- Ну, иди, внучек, иди. А я полетела...
Но, как всякая бабушка, Сова не удержалась, и успокаивая свою тревогу, повторилась:
- Так, внучек, ещё раз. Выйдешь ты рядом с пещерой. Я буду тебя встречать. Вот... А если нет, то в пещере Хозяйку увидишь. Но не тревожь её. Там ещё будет... - Сова запнулась, не зная, как ей описать для мышонка Бессмертного Даоса. Он, подлец такой, и старый, и моложавый, не поймёшь. Хотя для мышонка...
- Вот, там будет такой, в шёлковом халате с широким рукавами, он. Скажешь, что от меня. — Сова, смущаясь, добавила — Ну, а если что, то он и приютит тебя.
    Мышонок, рвущийся выполнить поручение бабушки, кивая головой на каждое её слово, уже побежал, но резко остановился:
- Бабушка! Что значит - если что? Ты что, бабушка, бросаешь меня? 
Сова прижала мышонка к груди:

- Глупенький! Никогда! Запомни — никогда я тебя не брошу! Просто... задержаться могу. - Погладила нежно встопорщившуюся  шёрстку:
— Беги, внучек!

 
     Опять на Остров...
               

   Сова вылезла из дупла, огляделась, взмахнула крыльям и почти не шевеля ими, с этой огромной высоты и незачем зря размахивать, опустилась на Изумрудный остров. Тот, что в вечно тёплом, бирюзовом море. Аккурат на крышу навеса, который таки построил Кен для своего немалого семейства. Видимо Зея всё - таки исполнила свою угрозу, и прошлась своими копытцами по... ну в общем, больно прошлась.
- Ох-хо-хо… - вздохнула Сова, оглядывая зелёные лужайки с тёмными пятнами вывороченной, как пить дать лошадиными копытами, дерниной, непонятный заборчик, там, где в густом лесу прячется выступающий далеко в море мыс. Дом на пригорке, какой - то заброшенный и неуютный, в заросшем незнамо чем цветнике... И главное, главное непонятная тишина. Не жужжат пчёлы, птиц совсем не слышно, даже противных ворон, стрекозы не отвлекают взор своими пируэтами, такими увлекательными радужной игрой крыльев на солнце. И, не видно ни Кена, ни Зеи, ни их полосатеньких детей. Вот и пойми, когда они с девицей тут были...   
   Сова поднялась на крыло и начала облёт острова с самого любимого места - белоснежного пляжа, что вон под теми редкими, невесть откуда взявшимися здесь пальмами. Присев на крайнюю к морю пальму, она ещё и угнездиться не успела, как увидела, хотя нет, сначала услышала, развесёлую компашку, вполне себе беззаботно хулиганившую игрой в пене волн, с наядами, дельфинами и прочей морской живностью.
   Взяв на заметку дружеские отношения Кена с семейством и подданными того, с трезубцем, она тенью, прямо над головой, мелькнула над Кеном, и отлетела вглубь острова, чтобы никто не помешал их предстоящему разговору. Ну не совсем тенью, таки коготком царапнула его ухо, легонько, не до большой крови, как хотелось, а просто чтобы поторопился, а то знаем мы этих жеребцов! Только в одном прыткие... Великая сила всё - таки: кровь. Вон как шустро прискакал, не заставил ждать. Кен подбежал к Сове, сидящей на самой нижней ветке, всхрапывая остановился, как вкопанный:
- Госпожа?
- Рассказывай!
- Ну, это, госпожа, - начал, с натугой ворочая мыслями и языком недалёкий Кен...
Сова поняла, что у неё не хватит времени дожидаться, пока у Кена развяжется язык, и перебила:
- Что с Козломордым ?
Кен, довольный, заржал, аж пена слетела с губ.
- Что - то он всё больше на жеребца походит, как - то теряется человеческое, - с тревогой заметила Сова. - Ну?-
- Дык, госпожа, я ж ему эту, - Кен наморщил лоб, - Да, эту... светскую львицу подогнал. Вся силиконовая, сиськи огромадные, попа больше Зеиной, губищщи! И главное, главное знает всего несколько слов… гы, гы... А слова «нет» - не знает. Точно! - довольный, заржал Кен.
  Сова мысленно сплюнула:
— Где достал-то? -  Кен всхрапнул:
-Да дельфины притащили. Сказали с какой - то яхты упала. Не тонет, как мячик на волнах прыгает... Гы... Вот они её и приволокли… Гы...
А козломордый схватил её, ну и сразу в лес уволок, да гады так орали, что вон, птицы все разбежались. Ну я и запер его там, в лесу, с этой... этой... ну,  львицей... Давно хотел, да он же шустрый, гад... А тут вон и пасеку поставил, мимо не пройдёт, пчёлы же, госпожа, резкие запахи не выносят, а уж его запах... Дык загрызут… Гы... А ещё и это, как его, ну заборчик поставил: пастух, -
Кен наморщил лоб, ну, как наморщил, если он и не угадывался под гривой,
- Вот, вспомнил, електрический пастух! Как прикоснётся к нему, его как стукнет! Так что, госпожа, козломордый надёжно заперт, теперь я спокоен... гы...
Кен вдруг сбился с мыслей:
— А наядки, наядки... гы... так щекочут в воде... Зея не видит, они и щекочут... Гы... - У Кена начали мутнеть глаза от воспоминаний, он уже и всхрапывать начал…
- Кен! - строго прикрикнула Сова:
- Что с домом? - Кен махнул хвостом, отгоняя назойливых мух - Странно, вдруг мухи, не было же - заметила Сова, 
- Ну, это, госпожа, там что - то непонятное. Мы уж и так, и эдак, а теперь и не ходим. Мало ли… А у меня детки всё - таки... 
 Сова окончательно убедилась, что надо наводить капитальный порядок на острове. Чистить и чистить. Значит... Но надо лететь. Как там хозяйка, да и мышонка послушать, а уж потом, потом...
- Послушай, Кен... - Сова подбирала слова:
— Ты со своими, кентаврами, общаешься? — Кен дёрнул шкурой на холке:
— Конечно... А вдруг снова амазонки нападут? — Боевой раж воспоминаний зажёгся в глазах Кена. Сова с сожалением взглянула на него, ой, балбес...
- А детей, мальчиков, как, воспитываешь гоплитами? - Кен с жалостью глянул на Сову. Ослабела старушка умом:
— Конечно! А вдруг амазонки нападут?  Да и того, они уже крупные... Вот скажи, Сова... Зея маленькая, я хоть и не маленький, но не гигант. А они, малыши, гады, как жирафы выперли? Как так, Сова? — Сова усмехнулась:
— А что ты хотел? Межвидовое скрещивание, однако.
- Какое, какое скрещивание? -возбудился Кен.
- Расслабься. Так и должно быть.
 И Сова взлетела, оставив ничего не понявшего Кена.

 
 В пещере за Водной Завесой.

     Сова не слышно приземлилась перед водной завесой, сложила крылья, закрутила головой, оглядываясь с опаской. Да вроде всё нормально. Стаявший снег открыл неприглядные, ещё не укрытые зеленью склоны гор, покрытые серой травой, чёрным кураём, и прочими следами долгой зимы. Оглядевшись, бесшумно проскользнула внутрь, остановившись на входе, вгляделась в глубину. В правом углу, за маленьким столиком, в позе лотоса сидел, закрыв глаза как будто в трансе, Бессмертный Даос. Только чуть шевелящиеся уши выдавали напряжение, с которым он прислушивался к тихому шёпоту лежащих на ложе из пожухлых лепестков сакуры мужчины и женщины. Мужчина лежал на спине, глядя в потолок пустыми глазами, женщина на боку, вытянувшись, прижималась к нему всем телом, своими нежными  пальцами  обхватив его кулак, в котором сидел загрустивший воробушек...
   Чуть слышно клацнув когтём по камню, Сова вышла из пещеры и перелетела на спинку каменного трона, что выделялся из окружавших плиту стола плоских камней. Чуть погодя, шоркая матерчатыми тапочками о каменную тропинку, опираясь на посох, подошёл даос, и сел на ближайший к Сове камень. Посидел, понурив голову, и негромко, как самому себе, забормотал:
- Да... Он очнулся. Разбудила его хозяйка... Но... но он, кажется, забыл что - то важное. Что - то очень важное... - Помолчав, погладил жидкую бородёнку:
- И Хозяйка... Хозяйка какая - то... Как Луна на ущербе… Вот она вроде вся, а не полная, нет, не полная... Как месяц…
   Сова задумчиво закрыла глаза, но уловив только ей слышный шум, сверху прошипела на даоса:
- Слушай внимательно, бессмертный. Пока бессмертный! - от таких слов у даоса голова втянулась в плечи:
- Иди в пещеру, и переведи хозяйку с… ну, с ним, в берлогу. - Усмехнулась на яростно трясущуюся в отрицании голову даоса:
- Не ври! Знаешь, где вход! И нос свой любопытный совал! Хорошо, ума хватило не заходить, а то распался бы. И сейчас не заходи - просто заведи их в проход, они сами дальше уйдут. А сам быстро сюда. Выполняй! -
  Она с удовольствием поглядела вслед даосу, вдруг обретшего невероятную прыть. - Пускай побудут в берлоге, бедные. Залижут раны в покое. А я уж... - И тут Сова с удивлением увидела стайку визжащих в ужасе девиц, буквально вывалившихся из неприметной расщелины в склоне горы, который начинался над той маленькой полянкой, где были расставленные в круг плоские камни - стулья...

 
Садовник


  Сова с удовольствием, лишь иногда шевеля крыльями, не торопясь, чтобы обдумать что почём и как дальше жить, летела, именно летела, а не пробиралась по норам пространства времени, к старому Садовнику. Почему-то в дороге, когда отступают заботы, которые ещё только будут, в будущем, ещё не наступившем, хорошо думается. Сова настроилась на такое же, как неторопливый полёт, течение мыслей. Если бы не всплыло понимание - чем это царапнул память рассказ Даоса, о том, как он за руку отвёл хозяйку с её спутником в переход к берлоге. А Хозяйка из перехода  не хотела идти... Что - то её держало…

- Нестор!
- Я тут, госпожа! - проявился своей ещё не отмытой от мёда мордочкой паучок.
- Нестор, останови время в пещере!
- Да, госпожа. А Даос?
- Ну, это как он пожелает. Главное! Главное хозяйку со спутником, и ту стайку девиц, увидишь, весьма... ээээ... шумных - смягчила рвавшиеся гораздо более резкие слова. - Вот их - обязательно!
- Да, госпожа! - растворилась рожица Нестора, языком пытавшаяся вылизать липкий мёд, уже начинавший стягивать кожу.

  Сова прислушалась, как там мышонок, вцепившийся в перья ушей... Тот тихо посапывал, в полудрёме. Устал, устал бедняга. - Ещё бы, - рассмеялась Сова, вспомнив, как за стайкой девиц вывалился некто с торчащей шерстью, страшно выпученными, горящими как уголья глазами, и при этом верещащий так, что уши лопались. Любой бы испугался такого чудища, не только эти девицы. Да... смеху было, когда успокоенное чудище оказалось маленьким мышонком, дрожащим крупной, с перепугу, дрожью…               

   Разобравшись с царапиной в памяти, Сова не торопясь оценивала события последнего времени. Всё складывалось в целое, но складывалось в очень плохое. Такое, что и хуже быть не может. Получалось, что Тёмные вышли... И она ускорила полёт, всё чаще махая крыльями. Вскоре появился вдруг, неожиданно, как бывает в горах, странный, очень странный лес... Он раскинулся более, чем охватывали глаза. Весь в неровностях то тут, то там торчащих над гладью леса крон гигантских деревьев, непривычных современному глазу своим древним видом. И только посвящённые знали, сколько им лет. Многим и миллионы.

   Над лесом всегда шёл дождь. Пятнами, небольшими - там пятно, там, или там. По необходимости. И получалось так, что над лесом и всегда шёл дождь, и всегда светило солнце. Сова прекрасно знала эти особенности леса, потому не задумываясь нырнула вниз, прижимаясь к верхушкам деревьев, составляющих основное его население. Мышонок вцепился в уши изо всех сил, иногда вскрикивая от удивления: от вида странных деревьев, странных птиц, да и птиц ли, не понятно.
- Ты бы видел некоторых местных зверей, - хмыкнула Сова и приземлилась к ногам сидевшего на пеньке, под огромным вязом, старого Садовника.

  Тот встал, в проявлении вежливости, подождал, пока мышонок слез с головы Совы, по любезно опущенному к земле крылу, и подошёл к ней, готовый принять одежду.
- Раздевайся.
- Совсем? - усмехнулась Сова.
- Ну, размечталась... Так, плащ сними.
Сова скинула плащ на руки Садовника, сделала вид, что сейчас и тунику снимет.
- Напугала... Сапоги тоже снимешь?
- Вот, старый, как был ехидным… Знаешь ведь, что наклоняться тяжело, а сапожки плотно сидят на ножках, - Сова с удовольствием посмотрела на лапу, приподняв особо любимые когти.
- Ну, здравствуй, милый! - статная женщина прижалась к груди на миг помолодевшего Садовника, уткнулась в плечо.
- Как долго не виделись... Как же я соскучилась…

Садовник нежно обхватил хрупкие плечи женщины, зарывшись носом в роскошные, пахнувшие чем-то уже и забытым волосы… Постояв немного, само то для того, чтобы воспоминания начали выдавливать слезу, но не развязали языки, Садовник осторожно отодвинул женщину:
- Ладно, ладно... Ты, смотрю, не стареешь…
- Да старею, старею… Только ведь я женщина, и умею воевать со Временем… А ты что так опустился? Совсем за собой не следишь…
Сова отступив на шаг, внимательно оглядела Садовника:
- Фу!.. Совсем на морского конька похож стал... Спина выпуклая, живот отвис, задницу откормил… Фу! Ещё и... Ну зубы, зубы то хоть вставил бы! Смотреть неприятно! - в огорчении хлопнула себя по бёдрам.
- Да ладно тебе! Некогда собой заниматься! - вскинулся Садовник, голос просел:
- А и незачем… - На лицо женщины набежала тень, на мгновение сделав его тусклым…                - Ты скажи лучше, кто это с тобой, что за зверь такой? - показал взглядом на мышонка, с выпученными глазами смотревшего на бабушку: - Ничего не понимаю!
- Ладно тебе, старый, совсем засмущал мальчонку... Внучек это...
Женщина запнулась, будто хотела сказать совсем другое, но не решалась:
- Внучек это… мой! - отрубила решительно.
Мышонок откинул с головы меховой капюшон, проявившись вполне себе таким пацаном лет восьми. Вглядевшись в лицо мальчишки и увидев знакомые черты, Садовник  вопросительно посмотрел на женщину:
- Её, её... Потому и прилетела… Беда с ней… И похоже, только ты можешь помочь…
- Так уж только я? Льстишь, ой, льстишь… Знаешь ведь, не куплюсь, - усмехнулся Садовник.                - Причём тут лесть, старый? Не забывай, кто я! Раз говорю, значит так и есть!
- Ну, запыхтела... Остынь! Не забывай, кто ты.
- Да... всё-таки старею… Ворчливой становлюсь… - вздохнула Сова, боковым зрением поглядывая на Садовника. Обязан, вот прямо обязан он взвиться в возражениях:                - Да не старая ты, совсем не старая… - Хотя точно знала, что от этого олуха не дождаться поддержки, но вдруг?... Нет, так и не возразил, подлец!

- Хорошо, рассказывай.- смирился Садовник.
Сова с подозрением посмотрела на него, достаточно ли он проникся? Проникся...
- Мышонок!  Пора. Что там напугало тебя? - четыре глаза немигая уставились на мышонка.
- Я его по дуплу дуба отправляла - пояснила Сова.
Мышонок начал было верещать, нагоняя жути:
- Бабушка, бабушка, там, там такое! - но осёкся под укоризненным взглядом Садовника, вспомнив, что сейчас он мужчина, и надо быть солидным.  Прокашлялся, помурлыкал, подбирая подходящий случаю голос:
- Пошёл я, бабушка, как ты и наказывала, по левой стороне. Шёл, шёл, только не было никакой норы слева - Мальчишка поднял левую руку, поймав недоверчивый взгляд бабушки.
- Там, бабушка, только направо и были такие большие норы… Ой, кто там только не попадался! И дракон, такой весь изумрудный, и старик с большой белой бородой, в красном халате, с мешком и смешным посохом, который кричал на девочку, что у него законный отпуск, и потому он в полном праве принять на грудь…  Бабушка, а что это - принять на грудь?
- Внучек, потом, всё потом расскажу, продолжай!                Ну, там ещё, - осёкшись от блеснувших гневно глаз бабушки, оправдываясь:
- Так бабушка, была там норка налево. Но из неё вышли такие серые, маленькие... Ой, без ушей совсем, глаза красные, страшные такие, но я им показал твоё перо, и они ушли...
При слове "серые" Сова тревожно переглянулась с Садовником.
- Повернул я налево, шёл, шёл, нет никого и ничего, но… но... Бабушка! Мне вдруг стало так страшно! Сзади кто-то тёмный, лица не видно, тела тоже, холодом веет, страаашнооо! Я как закричал, как побежал! Впереди, откуда то сбоку выскочили девчонки, бегут передо мной, орут, страаашнооо! А потом я упал, а там ты. Вот и всё, бабушка.
- Хорошо, внучек, мы всё поняли - сказал Садовник.
- Хм, у меня что, ещё и дед нашёлся? - удивился мышонок.
-  Мы всё поняли. Мы сейчас с бабушкой посидим, вон у того прудика, а ты поешь пока. Голодный поди?
Садовник протянул руку и откуда-то с ветки вяза достал небольшой, но так вкусно пахнувший горшочек, что от запаха его содержимого мышонок вдруг почувствовал все муки голода. Проглотив, не поняв что, но очень вкусное, мышонок посмотрел, где бабушка с Садовником. Убедившись, что недалеко, вон сидят на камушках и что-то бубнят, мышонок стал оглядывать поразивший его своей странностью лес.

   Прямо перед ним стоял могучий, видно по всему очень старый, вот даже и древний вяз. К его стволу приткнулась небольшая избушка, почему - то на сваях. Слева и справа от этого вяза росли точно такие же, образуя круг, собственно внутри которого и была эта избушка. Толстые стволы почти стеной закрывали то, что поразило мышонка - те странные деревья, до того странные, что даже через стену вязов ощущалось их присутствие. Но мышонку вдруг стало лень, глаза стали затуманиваться, и так, уже бессмысленно начали блуждать, готовые закрыться в  желанном сне... Мышонок повозился, поудобнее устраиваясь на скамеечке, но вдруг увидел лежащую с другой стороны ствола прикинувшуюся избушкой тыкву. Странная такая тыква - кувшин, чисто кувшин! Он слышал, что есть такие, которые от спелости высыхают и становятся пустыми внутри. Сразу готовые сосуды. Любопытство прогнало сон, мальчик подошёл к тыкве, наклонился, чтобы поднять её, ну, разглядеть получше. И… увидел, что в самом узком месте, в горлышке, есть дверка, а сама тыква изнутри светится красноватым, несильным светом.

   Оглянувшись и увидев, что старики увлечены спором, мальчишка лукаво хмыкнул, накинул меховой капюшон и мышонком проскользнул в тыкву. То, что внутри тыква оказалась гораздо больше, чем снаружи, мышонка, после дупла, не удивило. А вот то, что там, в большой комнате, за столом с горящей свечой сидел грустный ёжик! Который, увидев его, призывно замахал лапками - вот этот ёжик удивил.
- Что, ещё один дедушка? Или бабушка? - подумал мышонок, направляясь прямо к столу.
Ёжик сурово посмотрел прямо в душу подошедшему мышонку:
- Ты знаешь, что Заратустра запретил обижать ёжиков?

 
Ещё большая путаница...

  Устроившись поудобнее на плоских камнях,  тех, возле прудика, жёстких, но тёплых, Сова молча протянула шкатулку Садовнику. Показав письма, которые и вызвали много вопросов. Перечитав их внимательно, Садовник так же молча, достал из капюшона плаща несколько восковых дощечек, и передал их Сове. Та бегло, по диагонали, пробежала их:
  Так...Страстное ...пропускаем сразу...А это что?-
- Ты просто не заметила, а вернее забыла, там, где уступ, где вход в пещеру за самим водопадом, когда поворачиваешь собственно в пещеру, вода ударяет в каменную стену. Вот там и вход в белый лес... - Так, сентиментальности...Пропускаем...Дальше...Ага! Это читаем -.
-  Вот лес особенно ждёт тебя. С этим Фавном надо что - то делать! От него уже убегают наяды и прочая живность моря, ну запахи они не могут воспринимать, те, которые одурманивают прочих. Так он с голодухи повадился деревья насиловать! Найдёт развилку в ветвях, пониже которые, и ну охальничать, аж кору обдерёт! Жалуются деревья. Нет, им и не жалко, даже и польза есть, двойная подкормка от него - и спереди, и сзади. Но кору то зачем обдирать? Его то мозолистым, от беспорядочной жизни?
 Да и полосатенькие подрастают. Мало ли что. Кен хоть и бдит, да вдруг зазевается. Нет, что - то с этим рогатым делать надо. Может построить там пару шале, да шибко озабоченных девиц там поселять? И ему польза, и они наконец насытятся и перестанут ошалело по ночным городам шастать?
 Да и обустраивать пора остров. Дел - невпроворот!
А Зинка никак выздороветь не может. Жалуется, что затюкала ты её, бедолагу, совсем. А она то и невиновна, ни разу! Она ведь просто ЭМОЦИЯ! Вот и сидит, не понятая Хозяйкой, под деревом, охраняемая незнамо кем, то ли собакой, то ли медведем.  Один барсук и навещает... Лекарства носит, да попить - поесть. Грустная она совсем становиться. Так и зачахнет, и станет Хозяйка бесчувственной. А хорошо ли это?
 И рыцари замка, было обрадовавшиеся, увидев знакомые фигуры по дороге, уже приуныли. Ну, положим, всяческие яства не пропадают, не дают им пропасть, а с дровами беда! Топят, топят зал и особенно спальную, что бы Хозяйка и не вздумала мёрзнуть, а её нет и нет. Да и ладно бы, пусть топят, не жалко. Только лесник ругается, нельзя говорит лес так обдирать. Он хоть и сухостой, но и он нужен лесу. Так что пора, пора потихоньку приступать к работам. Делу время, а потехе час. Ну два часа. Пускай три. Согласен и на четыре. Всё равно отшельник - даос, почти изгнанный из пещеры, в надежде, что мы переселимся в берлогу окончательно, предлагает какие то особенные пилюли. Нет, он не сомневается, но так, на всякий случай предлагает. Именно четыре часа гарантия))) Но работу работать надо!
И письма пиши мне не по счёту! А почаще! -
    Сова покрутила головой... Фигня какая то... Что то уже случилось, фавна уже загрузили работой... А что - то ещё нет. Кто такая  страдающая Зинка?  Эмоция... Зенония? Так вот же, ещё в фаворе... А с Хозяйкой уже не так... Где, кем, зачем,  время так перепутано?

      Раздрай.

 Поелозив, быстро задницу отсидела, всё - таки камни, хоть и тёплые, Сова в упор уставилась глазищами на Садовника:
- Ну?
- Что Ну?
- Твои письма? И всё то знаешь, и только ты умеешь с деревьями разговаривать...
- Может  и я...
Задумчиво протянул Садовник:
- Даже хорошо, если бы я. Только ведь тогда должна быть и ты? - Теперь Садовник сверлил взглядом Сову. Та помялась, и рассказала про все, и вдруг, свалившиеся странности. О облезлом Фавне, о становящимся жеребцом кентавре, о поселившемся в доме не пойми что, о сдуревших утках, ну и о ней, Хозяйке.
Оба молчали, тихонько покряхтывая. Было о чём подумать. Крепко подумать. Скользящий взгляд Совы зацепило какое то движение в прудике, протокой выходящего к реке. Внимательно приглядевшись, она увидела золотую рыбку, еле видимую на золотом песке дна. Зыркнула на садовника:
 - Кто такая, опять?

- ...разъярённая мегера чёрной пантерой бьётся о прутья клетки, оставляя на них клочья

шерсти и кровь...

когти судорожно сжимаются и в щепки крошат деревянный пол...

жёлтым огнём безумия горят глаза...

а на полу, корчась от ужаса, шепчет что - то неразборчивое маленький трофей...

- ...равнодушен, равнодушен, равнодушен...-

Слышится пантере и она опять превращается в мегеру, заходясь от боли...

Но трофей, в отчаянии схватив затерявшуюся частичку НЕ, выставляет её, как щит:

- Ну посмотри же! посмотри!!!

И пантера недоверчиво прислушивается к этому непривычному слову:

-... Не равнодушен...

И когти её сами собой втягиваются в подушечки лап...

И жёлтый огонь затухает и проявляется мягко-зелёный...

Почти такой же… Сова притушила глаза...

- Да мало ли... Приплывают всякие. Купаются... Может какая небожительница. Спокойствия ищет - глаза честные -честные,  не врёт...  Ага... Спокойствия... Знаем, плавали... Прислушалась, усмехнулась:
- Нууу!  Что, совсем постарел, уже и Богини не интересуют? Киска! Ко мне! - Откуда то сверху, с древесной ветки, между Садовником и Совой грузно рухнула здоровенная, чёрная как смоль, пантера.
 Садовник отшатнулся, рассмеялся с отчаянием, посмотрел  на Сову:
- Не хватит, обиды растить?
 Пантера маленьким котёнком заскочила на колени госпожи, свернулась калачиком, замурлыкала под рукой, нежно гладящей чёрную, гладкую шерсть…
- Выходи! - хищно приказала Сова рыбке. Из прудика вышла, в лотосовых туфельках, для хождения по воде, в одежде из цельного куска шёлка, с высокой причёской, заколотой черепаховым гребнем, совсем молоденькая девушка, пожалуй даже девочка. Глаз Совы недобро блеснул зелёным на изменщика. Маленькими шажками девочка приблизилась к Садовнику, испуганно косясь на заворчавшую Кису, достала из широкого пояса лаковую шкатулку и с поклоном протянула её, не поднимая головы. С не менее уважительным поклоном приняв её, и достав из с лёгким щелчком открывшейся шкатулки лотосовый лепесток, Садовник внимательно прочитал письмо. Пожевав губами, протянул его Сове, дождался, когда та прочтёт, и спросил, с неодобрением письму:
- Ну? Летим?
- Летим, куда уж... - Сова выждала, когда девочка золотой рыбкой нырнула в воду, и отпустила котёнка, ставшего опять большой пантерой…
- Софья! - укоризненно завопил Садовник.
- Иди, киса, иди - успокоила заворчавшую пантеру Сова
- Что? Думаешь отмазался? Ещё за то не ответил!
  Сова подошла к тыкве, заглянула в неё и рассмеялась глухим смехом. Ёжик и мышонок азартно, пыхтя, вереща, ругаясь, обвиняя друг друга в мухлеже, азартно играли в дурочка.
- Киса, покарауль! - Пантера вытянувшись, легла рядом с тыквой. Сова одела плащ, фыркнула негодующе на Садовника, взмахнула крыльями и мгновенно исчезла в кронах вязов. Садовник покачал головой,  опасливо обошёл хмуро глядевшую на него пантеру, и шагнул внутрь хижины.
  Как можно быстрее вылетев из заповедной зоны, Сова не стала мудрить и воспользовалась ближайшим тоннелем. Почти мгновенно переместившись к пещере, сверху увидела, что уже все званые собрались вокруг каменного стола, даже Садовник, паразит!  Видимо из хижины есть ход, есть, а вот, даже от неё секретит. Опустилась перед входом в пещеру, подождала, пока немного угомониться всполошенное сердце, и, затаив дыхание, готовая увидеть самое плохое, с опаской заглянула внутрь.
  Увиденное успокоило, и она подошла ближе, что бы внимательней разглядеть каждую чёрточку, прислушаться к дыханию, понять, как она - Хозяйка. На постели, рядом , на спинах, держась за руки, лежали Хозяйка со спутником. Их лица порозовели, счастливые улыбки не оставляли сомнения, что им хорошо.
- Вот и славно! Вот и славно...Хоть во сне..- прошептала Сова, и уже успокоенная оглядела пещеру. В дальнем конце, на огромной , белой медвежьей шкуре, лежали, свернувшись калачиком девицы, блаженно посапывая, утихомиренные глубоким сном. - Во! Уже и шкуру притащили...Блох то хоть вывели? - подумала Сова, но мысли прервал раздавшийся в голове зов Богини. Её зовут. Её ждут.

 
Совет.


 
 Выскользнула из пещеры бесшумной тенью и спланировала на спинку то ли кресла, то ли трона, на котором сидела Великая Богиня Милосердия. Села так, что со стороны казалось, что она сидит на левом плече Богини. Огляделась, задерживая взгляд на собравшихся за каменным столом. Стол, прямоугольный плоский камень, отполированный тысячелетними ветрами, занимал всю небольшую поляну, уступом нависшую над бурной рекой. Впрочем, оставляя немного места, для строго считанных стульев - камней. Прижимаемым крутым склоном горы, с одной стороны, или  расставленными на самом краю речного обрыва. Вот и сиди... Толи камень на тебя свалиться, то ли в речку, бурную и холодную нырнёшь... Уж точно, клевать носом, как это бывает, не будешь…

Все притихли, затаившись, никому не хотелось начинать о неприятном. Кто знает, как  воспримет Милосердная. Которая в милости своей бывает такой милосердной, что еле уползаешь...
- Хранители! - Строго взглянула на Ирбиса с Архаром Богиня. Ирбис потянулся на обломке скалы, что прикрывал ту расщелину, откуда выскочили визжащие девицы, гонимые страхом и ужасным мышонком. Замотылял роскошным хвостом, отвернул морду, приподняв подбородок: - А чё я? У меня всё хорошо... Вон пусть этот баран рогатый... хи... рога какие огромные... хи... пусть этот баран и рассказывает. Как это он довёл бедных овечек... - Богиня поняла, что Барс в партизаны подался, и сдвинув сурово брови, в упор посмотрела на Архара. Закалённый в бесчисленных турнирных схватках, без тени сомнения бросающийся в самую глубокую пропасть, огромный рогач взмок от пробившего его пота, тонкие, сильные ноги вдруг ослабели и дрожали мелкой дрожью... А сзади непроизвольно сыпались орешки... фу... - Бе... Бе... - пытался начать

- Богиня... Бе... - а глотку перекрывало страхом. Выждав, Богиня махнула рукой Ирбису

- Давай уж ты.
Ирбис перестал мотылять хвостом, повернулся в сторону Богини, поиграл когтями:

- Милосердная! Как ты знаешь, идёт гон. Бараны должны сражаться, в ярости всё забывая - Барс сглотнул слюну, наполнившую пасть от воспоминаний той лёгкости добычи, что делала его жизнь приятной:

- А вместо этого, они разбились по парам между собой, прыгают как козлики малоумные, вылизывают друг друга, валяются по пещеркам. Нет, я всегда знал, что они дураки, но тут совсем сдурели. Да, а овцы в кружок соберутся, показывают друг другу копыта, отполированные об камни... Целыми днями полируют, дуры, худющие стали, жрать невозможно... Тьфу! А они рады, хвастаются, кто худее , тьфу... А потом, потом, Богиня, начинают прыгать друг на друга, как будто у них отросли яйца.  Ну может и отросли, раз бараны … - Барс стал приглядываться к огромным яйцам Архара, да они ли это:

- Так понимаю, Богиня, - с горечью закончил Ирбис - приплода не будет... И горы останутся без своей гордости... снежных барсов... Ну, и если честно, то и без этих, одуревших рогачей... А КАК они красивы, когда стоят на краю пропасти, охраняя своих дурочек от нас... - Ирбис отвернулся, что бы никто не заметил набежавшую слезу...

Милосердная почувствовала нетерпение Совы, и обратилась к Бессмертному Даосу:

- Говори, учитель.
Даос не торопясь, собираясь с мыслями, начал:

- О, Милосердная... - но перехватив взгляд Богини, направляющий его к Сове, продолжил:

- И ты, Мудрейшая. - Прислушался к шуму реки, ставшим вдруг громким, в наступившей тишине внимательно слушающих:

- Мудрейшая! Я, как тебе ведомо, не сразу распознал причину беды, поразившую спутника хозяйки - Сова усмехнулась, ещё бы... Старый алкаш…

- Но, когда я увидел что и хозяйка... ммм... не совсем обычна, то вспомнил про старинный трактат, тот, что хранится у Дракона Полярной Звезды…

- И как это ты умудрился вспомнить? Поди совпало название любимого вина с названием трактата? - Буркнула, перебивая Сова.

- Мудрейшая, ну не укоряйте меня, я ведь...

- Ладно, ладно, продолжай - Сова поправила перышко на бровях, взъерошенное порывом ветра.

- Да... Вот... О чём я... Вот, и прилетел я к Дракону Полярной Звезды, дабы он разрешил мне почитать тот свиток... А он, алкаш такой, с кувшином терпкого, но в меру крепкого вина, с добавкой сока Персиков Бессмертия... ой... - поперхнулся Даос, закашлялся, махнул рукой:

- В том трактате утверждается, что люди есть, по своей сути, живая вода в телесном сосуде. И надо лечить воду. А не тело. Нет, конечно чушь, но... но, Мудрейшая... Я у Яшмового Владыки выпросил сосуд с водой, той, что первозданная, и дал напиться хозяйке и её спутнику. Вот... А они... а они вот, уснули и спят, спят... - Даос немного втянул голову в воротник халата, ожидая, что несдержанная Сова начнёт ругаться. Только совсем неожиданно для него, Садовник тихим, потому услышанным всеми голосом, сказал:

- Ты молодец, Бессмертный. Всё правильно сделал.

  Бессмертный недоверчиво поглядел на Сову, та то же одобрительно покивала головой, и Даос, ещё не до конца поверивший в то, что всё обошлось, с облегчением сел на свой, начинающий остывать камень.

 
Перевёртыши


  Садовник, дождавшись когда начала говорить Алпамыс - Кемир, встал, и начал ходить по небольшой полянке, поросшей разнотравьем, чуть сбоку, и сзади кресла Богини. Он пытался понять, что же такое царапнуло его взгляд во время рассказа Ирбиса. Нет, сам рассказ обычный. Всё плохо, бараны совсем с ума посходили... - Угу, в пасть не запрыгивают - мелькнуло у Садовника. - Так что же, что же... - Что - то было не так. Вот не так и всё. Пытаясь понять, что же это такое: - не так, Садовник неторопливо, уткнувшись взглядом в землю, в пол - уха слушая Железнозубую Старуху, ужас ночной степи, наклонился. Вздрогнувшая  Сова увидела мелькнувшую из под задравшегося свитера домашней вязки клетчатую, да именно ту, рубашку, наклонился и сорвал цветок камнеломки. Сова, в пол - глаза наблюдавшая за Садовником, вздрогнула второй раз. То, что он расхаживал во время совещания, было обычно. Ну так он устроен. Рубашка... да. А вот то, что он! сорвал цветок! это... это... Он сорвал! Сова взъерошилась в испуге, происходило что - то невероятное. Она сосредоточилась, и так острые слух и зрение обострились до состояния невозможности, потихоньку , буквально чуть - чуть, завертела головой... Ничего, кроме поведения Садовника, не вызывало тревоги. Тот, слегка прислушиваясь к привычным уже жалобам старухи: - люди совсем, ради денег, потеряли честь, достоинство, стыд, всё, что делало их людьми, и даже мужчины стали спать с мужчинами…

- Новость..- усмехнулся Садовник - а женщины с женщинами, и даже, о ужас, брак, освящённый Богами, брак, испохабили, и ложь у них стала правдой и... и... и… Поток старухиных жалоб казался бесконечным. Но он очень хорошо ложился в… И Садовник вспомнил: - еле заметную усмешку, там, в самом уголке губ и глаз, усмешку Богини, когда барс описывал дурость баранов. Да, а письмо, письмо! Вспомнил, покрываясь румянцем стыда садовник, и уже не сомневаясь, решительно, сжав в левой руке цветок камнеломки, подошёл к Богине. И пока та поворачивала голову, от старухи к нему, со всей силы приложил открытую руку с цветком на ладони, к гладкому, сиятельному лбу.

- Ааах! - Выдохнули Даос и барсук, рыкнул в неожиданности Барс. Баран же, как обычно в испуге, метнул катышками с трескучим звуком, эхом вызвавший камнепад в соседнем ущелье. И Сова, готовая уже ко всему, поднялась на крыло. Вовремя. Вместо Богини проявилось нечто серое, похожее на пасюка, с огромным голым хвостом, заверещало так, что с ближайших скал слетело несколько кустов эфедры, вырванных с корнем, закрутилось в тёмной воронке, расколов голым хвостом спинку трона. Взвизгнуло, и пропало в схлопнувшейся воронке, пыхнувшей затхлым, болотным запахом.
От ужаса произошедшего все замерли, не в силах пошевелиться. Нет, оборотни присутствующим не в диковинку, и сами весьма успешно превращались в кого нужно. Но превратиться в Богиню! Да ещё на Совете! Это... это даже не беспредел, это полнейший подрыв основ миропорядка! Подменить собой Богиню, точку равновесия Мира! Старинные пророчества нахлынули древним ужасом в головы Совета.
  Немного придя в себя, все буквально уставились на Садовника, в ожидании объяснений. Нет, конечно он не обязан им что - либо объяснять, но все знали его открытость, и любовь к правде, которую, по его пониманию, должны знать все. Ну а друзья — обязательно!
Садовник одёрнул свитер, смущённо пряча выглядывающую рубашку, похекал, прочищая горло:

- Ну, сами видели. Серые совсем обнаглели. Вот только непонятно... где границы, им разрешённого. А знать надо. Пойдём к озеру... к горному озеру. Название знать ни к чему. Лучше не знать. С собой беру Ирбиса... - Ирбис недовольно заворчал:

- С какой стати, ему до людей и дела то нет, да даже без них лучше…

- Без них? Что значит без них? Кто такое говорит? Отвечай! - голосом Садовник обозначил: отвечать придётся. Ирбис помялся, помотылял недовольно хвостом:

- А, разное в горах говорят. Говорят, что серые приходят, обещают, что скоро они будут главными, и всем горцам хорошо будет.  Дескать, они добрые и справедливые…

- Значит серые? - переспросил Садовник.

- Говорят что они - подтвердил Барс. Садовник осмотрел всех, и по прячущимся глазам понял, что про это знают все.
- Архар! - с иронией Садовник посмотрел на рогатого - кончай дурковать. Я то точно не поверю в твой страх. Так думаю, ты знал, что Богиня подставная?

  Баран перестал потеть, ноги выпрямились, голова, оттянутая тяжёлыми рогами, опять приняла горделивую осанку:

- Нет, не знал. Но... но предполагал, хоть и поверить в такое кощунство не мог. Просто давно живу. И опять Мир рушится. И всё, всё возможно... - Внимательно посмотрев на связанную железной необходимостью парочку, Садовник спросил:

- Архар, помнишь, когда тебя Ирбис гнал по тропе, ты на крутом повороте прыгнул в пропасть, зная, что рога на себя удар возьмут, а Ирбис не успеет повернуть, свалится в пропасть, и ему конец?

- Конечно помню.

- И так, ты прыгнул. И что?

- Что- что? - переспросил Баран.

- Что случилось с тобой? - Баран неохотно:

- Да, испугался малость, прыгнул тихо…

- И?

- И застрял. Рогами на урючине, висел как тушка на бойне... - Видно было, что ему до сих пор стыдно за трусость. И он точно, никогда и ни кому не рассказывал произошедшее.

- Ирбис, а ты помнишь? - Ирбис, осознавший, что придётся говорить о том, о чём говорить не только не хочется, но и не надобно, буркнул:

- Ну помню... И ?

- Что и ? Что было то?

- Да свалился я, ну и лечу значит в пропасть, смотрю , на развилке веток баран, тушкой висит…

- Ну? - подгонял его садовник

- Ну... вытянул свои копыта, я зацепился за них, вот и висим, в две тушки...

- Дальше! - потребовал Садовник, но упрямый блеск в глазах Барана и Барса убеждал - умрут, но что было дальше - не расскажут! Никогда, и ни кому!

 Садовник облегчённо вздохнул, убедившись, что эти двое настоящие. Всю правду, что там было, знали только они вдвоём, Ну и он, Садовник. По должности знал.

 

 ТАБУ.


- Ну что, Ирбис… Я понимаю...  Твоему народу люди зла принесли не измерить... Нет такой меры… Но ведь понимание то приходит? Понимание, что жадность свою умерить надо, приходит?

 Ирбис мотанул нервно хвостом:

- Да? А что же нашими шкурами норовят свои жилища украсить? От того, что кушать хочется? Хотя да, законы приняли! Горжусь! Я - краснокнижник!

Садовник прикусил губу, нетерпеливо поднял руку, призывая барса дослушать:

- Пойми, мне тоже не нравятся люди… И в другое время я первый бы сравнял их… Только время, время… Пока других вырастишь, можно и не успеть. Да и ты сам знаешь. А серые… Ну что серые, они не лучше, это точно. А вырастить их - ой как много времени нужно. Да и не уверен я, что это те серые. Сам же видишь, что творится. Вода вдруг стала ядом…

- Я правильно понял - обращаясь к архару, перевёл разговор садовник - те, которые потеряли бараний облик, из речки пили?

Архар оторвался от куста эфедры, который общипывал:

- Да, это так. Но они всегда пили из речки.

- А те, кто нормальные остались?

- А те ледниковую воду пили. Им далеко до речки спускаться - Баран зажевал челюстями пустоту, так поразился.

- Хорошо…  А твои, - садовник обратился к барсу - твои, я как помню, предпочитают кровь пить?

- Конечно! Воду пусть бараны пьют! - гордо ответил Ирбис.

- Хорошо... Хозяйка, Остров, утки… Совпадает. Слушай, архар, оповести своих, чтобы пили только ледниковую воду! Понял? Только ледниковую! 

Архар косо посмотрел на садовника, не понимая, но раз надо…

- Да, и его народу передай! Взбесившихся баранов не есть! Понял?

Архар склонил голову набок:

- Это как? Больных всегда ели! Иначе…

- Я сказал - не есть! Сами заболеют. А сколько их? Если перестанут плодиться, совсем не станет. И что тогда с твоим народом будет? К пастухам пойдёте?

- Нет! Никогда! Я понял… - выпрямился архар.

- Ладно, беги, и быстрей возвращайся. Ты мне здесь нужен!

Архар с места рванул прямо по скале вверх и уже через мгновение исчез за её гребнем.

- А ты, пушистый, дуй по расщелине к моей хижине. Там у меня гости, в тыкве живут. Они, конечно, не без присмотра, но чернявая киса, за ними приглядывающая, ещё та киса. Так что осторожней там. Ну, давай…

Ирбис, бесшумно и неожиданно быстро растворился в расщелине скалы.

 

 КИСЫ.


     Пантера лениво гоняла тыкву с уже уснувшими ёжиком и мышонком по прудику, вся такая на вид расслабленная, вроде только этим увлечённая, а сама внимательно наблюдала за уродцем, уверенным, что он весь такой незаметный.

- Уродец, как есть уродец. Вроде и леопард, но какой-то весь мохнатый, хвостяру какую то отрастил. И сам -  светлый, почти белый, тьфу, только тёмные пятна и выдают, что когда-то нормальным барсом был… Нет, точно, мелирование делал. Из певцов, сладеньких, наверное...

     Пантера терпеливо ждала, когда уродец, уверенный в своём мастерстве, подползёт поближе... И вот, вот… Пантера совершила прыжок, который составит честь любой кошке. Когти приготовились впиться в неприятно белую шкуру, на языке скопились самые ядовитые слова, уже приятное торжество победы подкатилось к сердцу... Но ещё в воздухе пантера увидела невозможное. Совсем невозможное - этот подлец сидел в сторонке с видом зрителя в цирке, явно ухмыляясь, и ждал, когда она, она! схватит когтями землю. Ах ты..! Пантера тут же сделала второй прыжок, третий, но каждый раз непонятным образом этот гад опережал её, её!…

- А что, ничего себе так, вон какой пушистый… и шустрый… а глаза, ох какие глаза...
Ирбис с интересом наблюдал за пантерой, пытавшейся его поймать, и чем больше смотрел, тем кошка более и более превращалась в шаловливого котёнка… Хмммррр…


 БАРСУК.

    Проводив взглядом ирбиса, садовник обратился к флегматично похрапывающему во сне пофигисту барсуку, который, впрочем, всегда начеку:

- Барсук!

Барсук приоткрыл один глаз, означающий внимание:

- Как там твоя подопечная?

Барсук открыл и второй глаз, покосился на коричневую старуху, но увидев разрешительный кивок садовника, проворчал:

- А что этой кобылке сделается… Лазает по бору, от скуки зайцев да белок пугает…

- Ну прислал бы ей какого-нибудь из пажей - усмехнулся садовник.

- Ещё чего - раздражённо буркнул барсук - вот запал на неё молодой лешак, ещё мхом не обросший, то и пусть радуется.

Садовник наморщил лоб, вспоминая:

- Постой, постой… Это тот молодчик, что Лабу к покорности привёл?

- Он самый, он самый… Похудел уже бедняга, а эта кобылка зайцев гоняет… - пробурчал барсук.

- Ну, это и правильно… Пускай побегает… Сладкое заработать надо! - издал короткий смешок садовник, - а так хорошая пара получится.

- Дык я и не спорю… - проворчал барсук - я просто к тому, что выздоровела девка, и занята… очень - усмехнулся хитрым глазом полосатый.
- Хорошо, хорошо… - задумавшись на минутку, садовник продолжил:

- Коли так, то давай-ка дуй в замок, тот, что на горе, над бором…

- В твой, что ли?

- Ну, можешь и моим назвать, если хочешь…

- Ну так раз ты хозяйку…

- Помолчи! Сплетен мне не хватало - прервал барсука садовник.

- Что за деревенская привычка!

- А что, что такого… Да, деревня мы - обиженно запыхтел барсук, разогревая себя как паровоз перед поездкой.

- Ладно, ладно, успокойся… деревня… Знаем мы вашу деревушку… Лучшие молодые в вашей деревне за счастье учиться считают - рассмеялся садовник. Хитро прищурив глаз, барсук самодовольно разрешил хвалить свои учёные таланты.

- Так вот - продолжил садовник - в замке коменданту передашь распоряжение… Да, тебя знают, но на всякий случай возьми - и садовник протянул барсуку цветок камнеломки, тот самый цветок.

- Пускай возьмут лошадей с носилками, семь штук, мы из пещеры перевезём спящих в замок. Здесь им нельзя оставаться…

- Ладно - буркнул барсук и оторвался от камня, на котором сладко похрапывал пару минут назад.

- Да, и не вздумай в виноградник нырнуть! А то знаю, не удержишься, начнёшь улиток харчить!

- Обижаете - сделал вид барсук и исчез среди ежевики, густо покрывающей склон горы.
- Ну вот, дамы, пора и нам совет держать - обратился садовник к Сове со старухой, как бы и не замечая обалдевшего от такого пренебрежения даоса…

 

   ДАМЫ.


     Тяжело вздохнув, Садовник посмотрел по очереди на Сову и Алпамыс-Кемир, оценивая, с кого начать. Но что - то его насторожило, и он подошёл к молодому деревцу, росшему над самым обрывом. Обнял его, прижался, прислушиваясь… Сова с тревогой наблюдала - то, что Садовник слышит, ему совсем не нравится, заставляет хмуриться, каждой нахмуренной морщинкой на лбу царапая болью сердце совушки...
     Всё ещё хмурясь, Садовник подошёл к каменному столу и присел напротив Совы, откинувшей перьевой капюшон и присевшей на один из камней, расставленных вокруг стола. Непроизвольной нежностью взгляд Садовника задержался на горестной складке вокруг губ женщины, позволившей себе на время забыть свой долг мудрой, суровой охранительницы…

- Прости, что принял решение сам - начал Садовник, тщательно подбирая слова, - но обстоятельства, обстоятельства… Ты не всё знаешь, чтобы принять правильное решение.

Поймав возмущённый взгляд Совы, Садовник непроизвольно сжал правую руку в кулак:

- Извини. Но не могу сказать. Пока не могу - поднял руки ладонями к Сове:

- Нет, нет, не подумай чего, просто я и сам толком не знаю…

- Не знаешь? Но… - начала возмущённо шипеть Сова.

- Постой, постой, - замахал Садовник руками:

- Я не знаю, но предполагаю. Всё указывает на то, что началось. Но… надо убедиться. Ведь ещё есть шанс…  А в Замке на горе, там же колодец, с водой ещё от сотворения. Помнишь? Да и рыцари, рыцари - проверенные… Нет, нет, твои тоже хороши, но эти – помнишь битву под Дамаском? Все, все легли, но никто даже не дрогнул, и главное, главное - врага не пропустили!

 - Ты о какой битве? Много их было, под Дамаском - Сова удивлённо посмотрела на Садовника. Тот смущённо стукнул себя ладонью по бестолковой голове:

- Софа, ну та битва, что ещё будет! 

У Совы резко обострились черты лица, прорезая лик суровой воительницы:

- Ну там нам всем лечь… почти всем - с металлом в голосе возразила Сова.

- Да, это так. Но как это сделали они!

- Хорошо - устало согласилась Сова.

Садовник поднял вверх правую руку, призывно помахал ею, и из - за поворота тропинки, след в след, вышел караван людей в плащах с капюшонами, ведущих под уздцы лошадей с притороченными к их бокам узкими носилками. Впереди бежал с очень деловым видом барсук, принюхиваясь к растущим вдоль тропы кустикам жимолости, на ходу слизывая улиток и смачно, с хрустом разжёвывая их, блаженно зажмуриваясь.

 - Вот неугомонный обжора… но молодец, быстро управился - подумал Садовник, подходя к предводителю каравана. Сова настороженно смотрела, как он наклонился к самому лицу предводителя и начал говорить ему так тихо, что даже она не могла разобрать. Садовник вернулся к столу, а караван двинулся вглубь пещеры.

- Да, - обернувшись к почти вошедшему в пещеру предводителю, - я объявляю осадное положение! - Предводитель поднял руку в знак понимания и пропал в глубине пещеры.
- Ну что, Софа - начал Садовник, устало присаживаясь на камень, - вот я и пристроил, - запнувшись, решительно продолжил — наших. 

Сова встревоженно смотрела на Садовника.

- Я ему разрешил сквозь пещеру пройти - разъяснил тот. Сова успокоенно прикрыла глаза, почувствовав, наконец, тепло весеннего солнца, пробившегося сквозь туман, окутывавший горные вершины. Посидев достаточно для того, чтобы собраться с мыслями, Садовник взял руку Совы в свои ладони, нежно погладил её:

- Ну что… пора и тебе, - споткнувшись о вопросительный взгляд Совы, он, глядя прямо ей в глаза, продолжил:

- Ты, пожалуйста, лети к моей хижине, успокой свою кису, а то барс сбежать готов. И вяз точно выпорет её! Ободрала она ему чуть не всю кору. - Увидев в глазах согласие свей просьбе, уже смело, Садовник продолжил:

- Но главное, главное: встреть пастуха! - Сова недоуменно подняла брови:

- Ты его узнаешь. Точно узнаешь - улыбнулся Садовник.
Сова погладила в горькой нежности его руку:

- Хорошо. Я ей шкуру медведя притащу. Это точно её успокоит. И пастуха встречу. А ты? - Садовник легонько прикоснулся к седой, непонятно откуда взявшейся пряди волос, там , за её ушком:

- Я скоро, скоро. Ещё тут решу кое что, и буду.

Женщина, слегка задержавшись, накинула капюшон и совой влетела вглубь пещеры…

 
ОБРЕТЕНИЕ МУДРОСТИ.

Проводив взглядом Сову:

- Софа… Почему Софа? Ах, да, София, мудрая... Но даже мысленно нельзя произносить настоящее имя… Нельзя… Пока нельзя… - Садовник обернулся к столу, за которым сидели два совсем не молодых человека. Старуха так сжимала столешницу, что её железные когти пробили камень, переживший тысячелетия, а в фигуре даоса видна была вся скорбь, накопившееся за его тысячелетнюю жизнь Бессмертного.

- Ну что, брат, уже пора? - обратился садовник к понурому даосу

- Да… Хватит. Ты нашёл другого хранителя, а для меня теперь, без них, пещера мертва… - не поднимая глаз ответил Бессмертный.

- Ничего, ещё наполнит женский смех пещеру! Надеюсь. - садовник сам понурился, понимая, что ничего ещё неизвестно:

- И куда ты теперь, брат? На яшмовые небеса? Или к своему собутыльнику, дракону? - Даос не сразу, ох не сразу заговорил, отвечая садовнику:

- Нет. Точно нет. Устал я от бессмертия. Хочу просто жить. Прийти вечером с поля, чтобы стайка детишек облепила ноги, встречая. Что бы у накрытого стола стояла Она, улыбающаяся мне, мне, своему мужу, отцу наших детей. Улыбалась тому, что я доволен хорошо вспаханному мной полю, что она сейчас накормит меня, оголодавшего, накормит вкусно и сытно. Нет, не персиками бессмертия, и не элексиром бессмертия, а свежевыпеченным, с дурманящим своим запахом вкуснотищи хлебом, и да, мясом. Хочу просто жареного мяса… И кринку парного, с запахом коровки, молока. А ночью она прижмётся ко мне, и утону в ней, и наберусь столько сил, что утром и горы смогу свернуть… Хочу, очень хочу просто жить, и жить просто. Давно хочу… И сейчас можно! Наконец уже можно! Но...- даос, было гордо выпрямившийся в почти исполнившихся желаниях, опять сник, вспомнив про это - НО...
     Старуха, сжимавшая неподвижно впившимися когтями столешницу, пошевелилась, внимательно посмотрела на сгорбившегося даоса, подняла руки, оставив когти в камне, сняла страшную, коричневую маску с железыми зубами, и левой рукой тихонько погладила голову даоса. Притихший от ласки даос недоверчиво поднял голову, взглянул в удивительное лицо женщины , смугловатое, но сияющее непонятной белизной, с огромным, хоть и длинными , глазами, в которых вспыхивали искорки всех цветов, волосы чёрные, так оттеняющие сияние лица, тяжёлым узлом оттягивали голову в горделивость...
- Ты? - прохрипел даос - Это ты? Лунный Заяц, это ты?

Невыносимые в скорби, сквозь которую пробивалась невысказанная любовь, глаза женщины подтвердили - да, да...

Даос уткнулся в колени женщины и сотрясаясь, хрипло, взахлёб зарыдал, выплёскивая слезами переполнявшую сердце горечь, горечь казавшейся неисправимой ошибки, ошибки, которая вечно давила грудь, заставляла тянуться руку к чаше с вином, сулившим забвение...
Проморгавшись от набежавших слёз, садовник тихо встал, и спустился к речке, прислонившись к уже зацветшей облепихе:

- А всё - таки он выбрал хлеб. Не рис, а хлеб. Помнил, помнил запах и вкус горбушки, что отрезала ему мать от только что вынутого из печи хлеба.

 
Домик в долине.


   Листик ивы, висящий на тонкой веточке над самой водой, отважным корабликом  упорно выныривал из бурунов реки, тянущих и тянущих его в прекрасную даль… Туда, туда, где ждёт их море, которое прекрасно, по которому плывёт белый корабль под белым косым парусом. На котором листик, шлюпкой прильнув к смолистому борту, поплывёт в дальние, прекрасные страны. Листик соглашался, радостно нырял в стремительные волны, но веточка не пускала его: рано, рано… Придёт осень, и вот тогда, исполнившего предназначенное, отпустят листик в дальние моря, в путешествие с белым кораблём.

И не важно, что он пожелтеет от старости, и будет хотеть только одного — попасть в тихую заводь, чтобы в блаженстве покоя опуститься на дно и уснуть… Но ведь это не важно, важно - что мечты исполняются?


   Шум реки, притихшей после весеннего, бурного таяния снегов, успокаивал Садовника, нашёптывал, зачаровывая - и у тебя будет, вот точно будет, в своей хижине, где тебя точно встретит ОНА, будешь счастлив… - Кому много дано, с того много и спрашивают… - Вздохнул Садовник и стал подниматься по склону вверх, прислушиваясь, как мелкие камешки осыпаются под его ногами.
   Присев к столу, Садовник внимательно вгляделся в лица мужчины и женщины, прислонившихся друг к другу нежно и крепко, с опаской, что их опять разлучат. Глаза, высветленные чистыми слезами, смотрели то ли в расставание с прошлым, то ли в надежду предстоящего. Помолчав немного, Садовник обратился к даосу:

- Ты помнишь долину, ту, что чашей в горах? У неё ещё четыре перевала через хребты, как раз на все стороны света?  Вот, я приготовил её для тебя... для вас - поправился Садовник;

- Домик уже построен, подвал с бочками для вина тоже… Виноградник посадишь сам. На южном склоне... Саженцы я приготовил, увидишь на леднике. Что ещё… да, помощники понадобятся - сходишь в деревню, за восточным перевалом… Вот… ну и там же, на леднике еда на первое время - Садовник помолчал, не решаясь заговорить о главном:

- Вот, ещё я попросил Великую Мать сохранить тебе память. - Вскинул руку:

- Не радуйся, не всю… Хотя ты и сам рад забыть многое… Да… Так вот, сам выберешь, что помнить. Постарайся меня не забыть… - усмехнулся садовник. Вздохнул, будто предстоит окунуться в ледяную воду, посуровел лицом:

- А теперь слушай поручение. Надеюсь, последнее! Но не обещаю! - властным взглядом притушил протестный возглас даоса.

- Отправляйся к Дракону, своему собутыльнику.

Садовник повернулся к кусту эфедры, покопался под ним в прошлогодней листве, вытащил бурдюк из шкуры телёнка:

- Вот тебе вино. Ежевичное! Сам делал! Уверяю - такого ещё не пил!

Уловив недоверчивый взгляд даоса:

- Ну и что, что я не пью? Делать-то умею. Ну, да сам оценишь. Вот… С Драконом вам надо точно! запомни, что очень точно, наверняка! узнать, а я думаю, что кто-нибудь из соплеменников Дракона знает, где находиться Милосердная Богиня. Да, и главное, главное - сама она там, или… или как... - Садовник перевёл дух.

- А твоя женщина пока мне поможет. Да! Как узнаешь, сообщишь через Нестора. Не задерживайся, тебе ещё Дом в порядок приводить. Негоже хозяйку встречать в неприбранном доме. Да, ещё. Дракон поможет тебе переродиться. Всё. Ступай! -

  Даос прощально прикоснулся к Лунному Зайцу, взял посох, подпрыгнул на ближайшее облако и растворился в небесной синеве.
Подождав, пока Лунный Заяц отвела взгляд от неба, где опять потерялся её любимый, Садовник рассмеялся:

- Ну, а нам с тобой, милая женщина, придётся стать миротворцами…

 
Возвращение.



Лишь только сон взрывает будни круга
Бегу в котором лёгкими хрипя
Лишь только там узнаем мы друг друга
Побег из круга в памяти храня...


   Над городом, что родился вокруг круглой скалы, стоящей ровно между бурной рекой, на крутом повороте неистово бьющейся в гранитный утёс, и отвесными скалами начинающегося ущелья, ведущего на горные перевалы в Индию, по которому с незапамятных времён шли караваны торговцев, наконец-то взошла луна. Огромная, почти белая, так любящая ночные тайны. Высветила чёрно-белым крепостную стену, башню Рабата, закрасила чёрной китайской тушью каждую впадинку, высветила искрящимся сахаром выпуклости крыш и верх дувалов… И только деревья, то блистая на ветру белым, то скрывая себя в черноте, были подвижными в спящей ночи...
   Там, справа от реки, на площадке, амфитеатром врезавшейся в глубину скал, высоко над городом, горел огонёк, далёкий, но хорошо видимый, притягивающий неодолимо взгляд хранителя эмирской библиотеки. В сером халате, с чернильницей на поясе, с куском старого свитка в руках… Услышав крик стражника, извещавшего, что настал час правоверным гасить огонь, и закончить все дела, и заняться дозволенным, снял решительно халат. С пояса отстегнул чернильницу, так тяготившую его значением службы, накинул пропыленный дорожный плащ с капюшоном, хорошо скрывающим в тени. На сильное плечо подхватил приготовленный чувал со съестным, и почти полетел к городской стене. Там есть тайная калитка, и стоит стражник, который выпустит его за стену, и которому он принесёт рано утром обещанный кувшин вина.
   Выскользнув через калитку мимо отвернувшегося стражника, оставив душный, пропахший дымом кизяка, и да, навоза - ишачьего, овечьего, верблюжьего, мочой и кровью казненных на площади людей, отошёл с тропы, прислушался. Тихо... и он шагнул в жар остывающего камня горы, разбавленного прохладным ветерком со снежных вершин. Он шёл в храм, храм огнепоклонников, где его ждали. Ждала беседа со жрецом, вино, не дозволенное в городе, женщины. Не гаремные, послушные, хорошо знающие только, как угодить своему господину в его сладострастии, и не замученные тяжёлой работой и оравой детей, рано постаревшие жёны горожан. Нет, именно женщины, которые дарили добро мужчинам. Ибо мужчине нужен хлеб и женщина, чтобы сердце его наполнилось светом Добра, и отвратилось от Зла. Женщины - Жрицы храма. Где вечно горит огонь, тот единственный, что противостоит Тьме.        Мимо башни молчания, зиккурата, где ещё не так давно оставляли грифам своих покойников огнепоклонники, наблюдая, какой глаз сначала выклюет птица. И это было знаком, может и праведности жизни покойного, и значит ждут его девы праведные, наполненные ароматом любовным… Мимо почти сгоревшего от молнии, но живого, горного дуба, по тропе, теряющейся в черноте, лишь слегка высвеченной лунной дорожкой. Шёл к Храму, не уничтоженному пришедшими с Запада воинами Веры, ибо в вере принужденья нет! Да, конечно, запрещено… Но он-то знал, что и во дворце любят вина выпить, а кто его вырастит, если не зороастрийцы?  Язвительная улыбка появилась на его лице, уже переставшего быть многознающе молчащим Хранителем, а вспомнившим, что он Поэт, не чуждый и насмешки…

 Грохот близкого оползня, обычного в весенних горах, вырвал Садовника из плена воспоминаний.

 
  Матрёшка.


- Итак, женщина… - начал было садовник, но остановился, прерванный вопросом.

- Ты почему не называешь меня по имени? - Хотя в глазах Лунного Зайца читался вопрос о другом, совсем о другом...
Садовник, и так сгорбленный, поникнув головой, почти до столешницы, вспомнил, как он совсем потерял разум в жажде знаний. В ослеплении оттолкнул молоденькую танцовщицу из Храма Предвечного Огня и ушёл, ушёл в далёкую страну.  Где-то там, за Великими Небесными горами, там, где Солнце начинает свой путь по Земле, есть страна, обещавшая открыть все тайны Мироздания и наградить бессмертием… И другой раз оттолкнул маленькую танцовщицу, когда зашёл в лавку снадобий, и увидел её в мужской одежде, пестиком растирающей в нефритовой ступке зелье, молчаливой... Стучащей пестиком по дну ступки - стук, стук, стук... И только в полнолуние, в невыразимой тоске, сидел этот мальчик на фоне огромной луны, напоминая сказочного Лунного Зайца, что виден на лунном лике. Вечно толкущего в нефритовой ступке, нефритовым пестиком, снадобье вечности… Второй раз оттолкнул он маленькую танцовщицу, в любви своей нашедшей его в необозримо великом мире, заплатив за это потерей своего девичьего имени. Приняв, противно натуре, мужское. Оттолкнул, потому что учили его - нельзя расплескать свою мужскую энергию. Не расплескал он её, и долгие, унылые тысячелетия, в обретённом бессмертии, пил полной чашей тоску о маленькой танцовщице, и всё большую и большую боль. Боль понимания непоправимости сотворённого…

   А в Великой Степи начали рассказывать о Железнозубой Старухе, по ночам выпивающей кровь у молодых джигитов, в ветрености своей обижавших девушек. Врали конечно, какая там кровь, но жути нагоняла до мокрых штанов, у степных Казанов...
- Ты почему не называешь меня по имени? - Садовник поднял голову:

- Вы решили принять… вернуть тот облик… Правильно. Надо закрыть эту часть вечности… Надо. - Садовник окончательно выпрямился:

- Мы заработали, нет, выстрадали немного счастья… Будем жить в домике, любить друг друга, есть выращенный мной хлеб, растить наших детей… Хорошо… И бояться смерти, и дорожить поэтому друг другом, пеньем птиц, смехом детей… А когда состаримся, будем греться на солнышке, в каждом дне, как в последнем. Слушать возню внуков, вспоминать такую хорошую, и так быстро прошедшую жизнь… Да, так… Хорошо…

- Ты почему не называешь меня по имени? -
- Не могу.

- Почему?

- Я не могу! Он - может. Вы, и только вы сами можете называть друг друга по именам. Там, в доме, что в чаше меж гор. А я не могу. Мне ещё рано. У меня ещё долгий путь, долгий… А время - кто знает время? И я опять стану им, выполнив долг садовника, и… и опять буду с тобой. Когда и ты свой путь пройдёшь, и станешь ей... Все мы станем самими собой, и сами удивимся, какие мы другие ...- Женщина с интересом поглядела на Садовника:

- Хм… Значит ты опять станешь им, тем, кем станет бессмертный? И… - с возрастающим интересом ещё более внимательно она стала разглядывать Садовника - и я узнаю тебя и таким? Только не в этом виде...Нет, не в этом. - И вдруг потянулась к проступившему сквозь садовника образу -

- Ох… - чуть не кинулась к проступившему — Ооо… Это ты… И не ты… другой… Но ещё интереснее! - кокетливо улыбнулась:

- А таким я тебя не знала… Хочу! Хочу скорее познать таким!

 Садовник со смехом отстранился:

- Успокойся! Ты меня ещё и бессмертны-то не познала. Поверь, он не хуже! - опять рассмеялся садовник:

- Да и себя всю не знаешь, впрочем, как и я. Нам ещё ой как долго познавать друг друга. Цельными... Но для этого сначала надо воссоединиться! В самих себе...

  Садовник задумался на миг, светлая улыбка растянула сжатые в привычной жёсткости губы. Женщина резко отпрянула, догадка озарила её лицо:

- Сова! Я так и знала, Сова воду мутит! Я ей перья-то повыдёргиваю! Ты мой!

Садовник вскинул руку с поднятым указательным пальцем, призывая к вниманию:

- Вот! Вот об этом и поговорим!

  Женщина недоверчиво посмотрела на Садовника, но решила выслушать этого… этого… От возмущения и слов не подобрать.
- Пойми, когда ты ушла за бессмертным, то ты и при храме осталась. А я хоть и ушёл в ту страну, но остался и в городе. Стал поэтом и прибегал к тебе, за твоей любовью, а потом и Садовником стал. И не только им. Мы как то дерево - растём не только стволом, но и ветками...

  Увидев обалдевший в непонимании взгляд женщины, Садовник замолчал, и продолжил уже совсем о другом:

- Мы как матрёшки. Танцовщица в тебе есть, но в ней нет тебя. - Нет, не понимает...

- Ладно, потом поймёшь. Главное знай, вам с бессмертным - ты ведь его любишь? Так вот, вам надо прожить вместе всю жизнь. Это первое. Второе. Нам всем - и тебе, и танцовщице при храме, что осталась, и Сове и… много кому ещё надо для начала примириться в себе. А для этого мне нужен… Фавн!

- Фавн? - взвилась женщина: - Да ты сдурел! Этого козла вонючего! Да это… это… животное! - женщина почти задыхалась от возмущения.

- Да. Фавн. - уже не допускающим возражений голосом ответил садовник…


 
  Заговор.


   Баран лежал на хорошо прогретом, любимом за скрытность и хороший обзор, выступе скалы, что нависала над местом встреч. Почёсывая, постанывая от удовольствия, линяющую спину, об так приятно выступающий гребёнкой камень, гоняя веточку эфедры, пожёвывая, во рту и наблюдал. Старый охотник, много, ой много сгубивший его, да и не только его, потомков, с которым его связывала древняя, обильно залитая кровью вражда, постепенно переросшая в искреннюю дружбу:

- Долго до него доходили простые истины- усмехнулся архар - ой долго…

Но ведь потом выполнил свой долг, помог, и теперь потомство барана процветает…

Старый охотник, ставший Садовником - хорошим Садовником, понимающим, долго разговаривал с мерзкой старухой. Нет, она безобидна, конечно, но мерзкаяяя!  У любого, глядя на её клыки и когти спина взмокнет… Наконец, видимо закончив разговор, старуха с трудом выдернула из каменной столешницы когти, одела их, вставила зубы, заткнула полы чёрного халата за пояс, открыв противные, голой костью ноги, замерла на секунду... Бросила взгляд на садовника и… И у барана от удивления аж выпала изо рта веточка эфедры, - с такой скоростью рванула старуха, вон , даже ноги не замочила, перебегая речку, и даже камни на осыпи стали сыпаться вниз, только когда она уже исчезла за поворотом ущелья.

- Пора - решил баран, но увидев, что Садовник поднялся и пошёл к пещере, замер, вытянулся вдавливаясь в скалу, прячась:

- Ой, что будет...Что будет - и замер в ожидании неизбежного, закаменев в неподвижности.

Через вечность времени, увидев, что Садовник вышел из пещеры буквально согнувшись пополам от смеха, архар расслабился. Но быстро жующие эфедру челюсти выдавали таки волнение, а темнеющая от пота спина, так даже и страх. Он приподнялся, в готовности спрыгнуть к столу. Садовник, отсмеявшись, махнул архару рукой и присел на свой камень у стола. Архар прыгнул вниз со скалы на давно пристрелянный камень, ударившись о который своими могучими рогами, он отскакивал точно на плоский камень, рядом, но немного в стороне и выше, от стола. Приземлившись точно на камень, архар поджал ноги, лёжа в привычной позе, замер с видом - ну, слушаю. Подавив непроизвольно вырывающийся смех, Садовник прокашлялся:

- Ну ты выдал!  Это ж додуматься до такого! Право, я чуть мистиком не стал...

Короткий смешок всё-таки вырвался у Садовника:

- Горящие красным глазищи, борода трясущаяся, а рога, рога какие огромные, и всё это светится синим в темноте...Страшноооо, Ты чего это с братом сотворил, а, паршивец? - Садовник попытался поймать ускользающий взгляд архара:

- Я? Да я чтобы плохое, брату? Обижаешь! Какая-то сволочь приучила его к грибам, маленьким таким, бледненьким, пахнут ещё мышами. Так он нажрётся их, глаза в раскорячку, и несёт про какие-то блаженные миры, что ждут праведных баранов… Ладно это, так он же светиться стал. Я сам испугался, когда его первый раз таким увидел.

  Архар помолчал, убедился беглым взглядом, что Садовник не сердится, расслабленно поёрзал, устраиваясь поудобней, и уже успокоенно продолжил:

- Вот я и решил, - поселю его в пещере. Теперь никто не зайдёт в неё. Жители гор запах его учуют, так и силой не заманишь. Знают его буйный характер и огромные рога. А люди, увидев его, и в ущелье заходить перестанут. Ну и ему польза, может грибочки перестанет есть.

 Садовник мотнул удивлённо головой:

- И почему многие вас тупыми считают? Баран!!

А я так не перестаю удивляться, редкого ума ваш брат. Вон как пристроились у людей - засмеялся Садовник.

Архар понял, что его план одобрен и решился спросить:

- А куда так резво старуха ускакала?

Садовник было хмуро, за наглость, взглянул на архара, а потом, усмехнувшись ответил:

- За фавном.

- За этим козлом? Он с нами пойдёт?

Блаженно зажмурился архар, поперхнулся, - вот жеж, проговорился, теперь и не поторгуешься с Садовником.

- Да ладно, давно знаю, что с нами решил пойти - успокоил промах барана Садовник:

- Ты, как понял, что через Архарлы идти, так и решил. Давно отца не видел?

- Лет пятьсот уже - с тревогой в голосе ответил архар - а слухи плохие приходят, дескать... - Знаю - прервал его Садовник.- И слухи походу не врут, вот что самое страшное. Но не будем сейчас об этом.

Архар с Садовником помолчали, понимая, что возможно и самое страшное.

- Ты седло захватил? - спросил Садовник . Баран скосил глаза внутрь, обдумывая пришедшую мысль - седло, фавн - - Так что, опять с амазонками драться? - радостно, с вспыхнувшим молодым задором в глазах встрепенулся архар.

- Окстись! С каким амазонками? Они давно стали добропорядочными, мужиков не таскают, в клиниках искусственно, на выбор, оплодотворяются.

- Тьфу, гадость! - сплюнул архар.

- Ну с придурью, феминизмом занимаются, кровь не льют.

- Угу, и этим ещё больше гадят - заметил архар.

- Ну, как бы ни было, а воевать не придётся . - махнул рукой Садовник.

- Жалко - с сожалением об ушедшем выдохнул архар:

- Как славно мы бились!  Тебя вон как из седла вышибли…

- Не ври, вышибли. Сам подо мною от страха так задёргался, что я не удержался. А меня и копьё не коснулось даже.

- Не коснулось, конечно не коснулось. Сиганул так, что амазонка аж растерялась, куда ты пропал…

- Ладно, ладно… закончим спор, оба лоханулись… Но ты молодец, вовремя фавна притащил..

- Это да- блаженно зажмурился архар.

- Как он от страха-то развонялся, не только амазонки, но даже я не выдержал - всхрапнул архар . Помолчав немного, с сожалением отрываясь от воспоминаний:

- Тогда зачем?

- Ну, я приятное тебе хочу сделать. Хоть и козёл, но ведь родственник всё-таки. А-то одни кошки собрались. Ирбис, пантера…

- Пантера? - в страхе отшатнулся архар. - Тогда не пойду!

- Садовник усмехнулся:

- У тебя сколько женщин?

- В гареме? - уточнил архар.

- Ну да. Прочих-то ты точно и не вспомнишь.

- Это да - самодовольно произнёс архар.

- Я и гарем тот не сосчитаю… гы...

- Вот! - продолжил Садовник, - поди грызутся между собой?

- Это да… грызутся. Вроде и пастбища им лучшие, и водопой отменный, и… а нет мира между ними. - горько признал архар.

- А если чужой баран к ним лезет? - хитро спросил Садовник.

- Ну… это какой баран. Мне нет конечно равных, но крепких я гоняю, а дохляков, или малолеток скажем, для развлечения, иногда подпускаю к женщинам. Вот смешно смотреть, как они дружно его гоняют, а потом ещё долго косточки ему моют, забыв про склоки...

 Архар, вдруг поняв, повалился на спину, и начал кататься в припадке смеха:

- Так ты… ты значит на них фавна напустишь? Фавна… Ну всё, им дружба между собой обеспеченна! Фавна… - отсмеявшись, архар решительно вскочил:

- Тогда иду! - Архар с Садовником понимающе посмотрели в глаза друг другу:

- Ну, не только для этого. Вот чую, что и пострашнее амазонок будут- добавил Садовник. Архар горделиво выпрямился:

- Повоюем! - стальной блеск его глаз не оставлял врагам шанса на победу.

У Садовника перехватило дыхание...

  Вспомнилась далёкая, маленьким ребёнком уткнувшаяся в стенку женщина, лежащая на боку, разметавшая чёрные волосы по подушке, её полусогнутые ноги… И так захотелось прижаться к её спине, подышать тихонько в шею…

    

 Глава 7. Старуха. Начало.

     Изгнание страхов.

     Алпамыс - Кемир, в нетерпеливом предвкушении счастья, размечталась, как её ноги, потерявшие мясо от невероятного напряжения сил, да и просто старости, снова станут нежными и упругими. Ножками танцовщицы, с тёмным треугольником вверху, который он так любил ласкать…
- Откуда я это знаю? Ах, да, Садовник же говорил, что я, оставшаяся при храме, любила его… Да… Память соединяется… Хорошо-то как! Ножки опять станут женскими, а не этими страшными костями… -  Размечтавшаяся старуха не заметила, как вихрем проскочила горы, степь, выскочила на берег моря. Не раздумывая и не замедляясь, побежала по морским водам, взметая буруны. Напугала до смерти команду военного эсминца «Утёнок». Менее храбрая половина команды прыгнула в воду сразу, а более храбрая половина прыгнула, одев спасательные жилеты.  Самые храбрые  остались на палубе. Потому как их там и не было.
     Неожиданно быстро, спугнув наяду, занимавшуюся любовью с дельфином, - фу, извращенка, - увидела белоснежный пляж Изумрудного острова. От неожиданности затормозила слишком резко, из-за чего немного не дотянула до берега. Хорошо, дельфин узнал её, когда кинулся драться за поруганную вторжением любовь, и помог выбраться.
 Отдышавшись после такого пробега, уж и не думала что ещё способна на такое, старуха стала прислушиваться и принюхиваться, - а где этот клятый козлище? Ей не хотелось терять время на встречу с Кеном и Зеей, трепать в восхищении круглые ушки полосатеньких деток, восхищаться мужественным торсом кентавра и круглой попкой Зеи. Нет, в другой раз с удовольствием, но сейчас, сейчас ОН может уже ждать её в Круглой долине...
     Начали вычленяться из шума волн, пения птиц, крика чаек странные звуки... Видимо связанные с тем, еле ощутимом даже её тонкому нюху, запахом, явно испускаемым фавном. Блин... Пришло на память поручение Садовника - разобраться, кто заселился в Доме. Даже Кен, образец безумной храбрости, напуган. Недовольно бурча на задержку, старуха подбежала, вся такая злая, к Дому. Решительно порвала побеги ядовитого плюща, переплетавшего непроходимой завесой парадный вход, и влетела в залу.      
     Возле камина, набитого тлеющей, без сомнения, дурной травой, наполнявшей Дом сладковатым дымом, в ободранном кресле сидело нечто серое, расплываясь жирным телом за подлокотники. С голым хвостом, острой, украшенной на самом конце двумя страшными зубами мордой, и тянуло сквозь трубочку какое-то пойло, похожее на колу. Жутковатое существо. Увидев ободранное кресло, которое она сама, сама с такой любовью, обтянула лучшим шёлком, из мастерских самого Жёлтого Императора! Старуха задохнулась от ярости, вся ощетинилась, и… и существо, остро почувствовав всё, что ему предстоит от этой клыкастой старухи, заверещало и бросилось из Дома. Метнулось, в ужасе мимо двери, сигануло прямо в окно, со звоном разлетевшегося богемского стекла, вынесла его вместе с рамой, и булькнуло в море. Вскипела буруном вода и немного погодя появилось какое-то бурое пятно и всплыл клочок серой шерсти…
- Да… кому-то оно крепко насолило... — отметила старуха. Глухой стук копыт привлёк её внимание, и она вышла из Дома. К Дому, выворачивая пласты дернины, с одышкой ожиревшего от безделья старого мерина, нёсся, волоча в одной из рук палицу, кентавр.
- Вот жеж, нарвалась... - сплюнула старуха, растягивая в страшной улыбке своё коричневое лицо.
Кентавр подскакал, запыхавшись, подслеповато вгляделся в лицо старухи:
- А, это ты - показывая в улыбке лошадиные зубы, странно смотревшиеся на почти человеческом лице:
- Это ты… - в тревоге заглядывая за спину старухи:
- Рад тебя видеть. Приглашаю разделить трапезу - внимательно вглядываясь в глубину Дома.
- И я рада. Как Зея, как дети? Да успокойся, сбежало оно, сбежало… А в море и сожрали его - рассмеялась трескуче старуха. Только теперь, успокоенный, Кен внимательней пригляделся к ней:
- Ооо! Да ты опять танцовщицей становишься! И кто он? - Старуха зарделась тёмным румянцем:
- Да что придуряешься, ведь знаешь кто! - Кен всхрапнул:
- Это который с барана падал от страха? - заржал Кен. - Шустрый, как от копья то увернулся… гы…
- Увернулся? - возмутилась старуха - это я отвела копьё. Больно уж жалко его стало Такой молоденький, ручонки трясутся, видно же, страшно ему…  Но стоит, стоит, держит строй, не бежит!
- Ага, ага! Влюбилась, жалельщица…
- Ну влюбилась… А что плохого? - Кентавр посерьёзнел:
- Да ничего. Наоборот, это прекрасно. Только любовь твоя…
- Не надо, Кен.- упавшим голосом попросила Алпамыс Кемир:
- Не надо… Всё уже позади… и Садовник приготовил нам дом, в Круглой долине. - Кен задумался, перекидывая палицу из руки в руку:
- Ну что же… Ещё один долг уплачен… Это, выходит, мы больше не увидимся? - с грустью посмотрел Кен на старуху.
- Выходит так… Хотя… -
- Что ещё? - поторопил её Кен.
- Хотя Садовник говорил о битве под Дамасском, где мы все… - старуха смущённо замолчала. Кен посуровел, поджал губы:
- Значит пришло время… Что ж... Всё правильно. Гибель в бою лучше, чем непонятная вечность. А с ними как? - Махнул в сторону, где его семейство спало в полуденный зной.
- Кен… Я не знаю. Может и Садовник не знает. Только Великая Мать, она знает…
- Да, конечно… - переступил нервно копытами:
- Она знает, и всё сделает к лучшему… Но я любил их!
- Кен! Посмотри на меня. Чья доля была хуже? А Мать всё устроила. И я счастлива. Вот, Выстраданное счастье такое сладкое… Так что знай - любовь она… она всегда живая. И уверена —  вы с Зеей ещё долго будете счастливы… - Старуха посмотрела на застывшего в сомнениях кентавра…
- Где фавн? -

   
   
Сладкие страдания фавна.

 
 - Фавн? - переспросил Кен, не ослышался ли:

- Да вон, видишь лесочек? Там по краю ещё ульи стоят, и проволока натянута?

- Ну - буркнула старуха.

- Так он там… э… живёт, значится.

- Ну, лес-то большой. Проводил бы. Вежливость к даме, опять же… - Или гостье. Поправилась, уловив кислость морды Кена при слове «дама».

- Да не стоит провожать. Совсем и лишнее. Опять же и не могу, вредно мне. Просто иди, и услышишь… гы… гы… Стоны там всякие, вскрики… - Кен замолчал, делая вид что ему ну совсем не интересно продолжать, но глаза затянулись маслом…

-  Какие такие стоны, крики? Раненый что ли? - в непонимании уточнила старуха.

- Гы… гы… Да нет, дорвался, паршивец. Вот даже и на пляж подглядывать не бегает... гы - Старуха вопросительно вскинула глаза, и Кен, перестав изображать скромность, начал даже не рассказывать, а смаковать:

- Тут ему дельфины подогнали львицу - у старухи глаза стали круглыми - светскую. Вот. Вся, говорят, эта... си-ли- коновая. Вот - с трудом вспомнил мудрёное слово Кен:

- Так вот, вся такая силиконовая, значит, львица, значит, светская, а потому совершенно не разборчивая... И не только выносливая, но и очень жадная, ну, к утехам, значится. Так фавн, говорят, и не слазит с неё. А ей хоть бы хны. Даже нравится, подбадривает его, а он довольный! Ну, в общем, любовь у них. Полная. Вот. Силикон!, говорят, силу такую имеет. Вот. - Гордо, что справился с такой длинной и сложной речью,  Кен выпрямил глаза, скошенные от усердия к переносице.

- Погоди, это не та ли девка, которую по пьянке хозяин яхты проверял на плавучесть? Дескать резиновая, не утонет?

- Она, она - подтвердил Кен.

- Да… не завидую… - задумчиво произнесла старуха:

- А фавн-то попал… заездит его та девица… Львица, блин. Хорошо, ещё эту… селфи делать нечем. Пропал фавн, пропал. Выручать надо. 

     Старуха сделала решительный шаг в сторону леса, и вдруг звонким, девичьим голосом засмеялась так, что прикорнувший в тени куста заяц сиганул, перепуганный, прям между ног Кена, стукнув когтистыми лапами по самому нежному. От неожиданности Кен взвизгнул, шарахнулся, хорошим таким скачком, в сторону.

- ОН меня зовёт! ОН зовёт меня! Прощай, Кен, прощай! Я точно знаю, ты будешь скакать во главе косяка, развивая гриву по вольному степному ветру! А рядом будет скакать твоя прекрасная Зея! Вы будете счастливы! А когда придёт время, ты вернёшься в долину кентавров! Прощай, Кен! ОН позвал меня! -

     Старуха пошла зыбью, в глубине тела зазвенели серебряные колокольчики, в ритме танца... Посередине коричневого тела стала образовываться расширяющаяся трещина, и из неё выпорхнула молодая, стройная, с блестящей смугловатой кожей девушка. Она, чуть отодвинув от своих прекрасных бёдер кистями к земле руки, взмыла в облака и совсем скоро исчезла из вида.

- Ах... А какая я всё-таки красивая! - проскрипела старуха, засиявшая забытым уже счастьем из глаз, когда девушка исчезла из вида. - Ох, и красивая... - увидев обалдевшего Кена, в растерянности теребившего свалявшуюся рыжую бороду, продолжила:

- Ну, так ОН же позвал. Понимаешь? А я дела доделаю. Да, - в поле рядом стоять будем! - Совсем обалдевший Кен учтиво, уже в спину удалявшейся старухе:

- Сочту за честь, с тобой, в одном строю! - И побрёл к своему семейству, временами недоуменно пожимая плечами. Палица, подаренная в знак дружбы, скреплённой кровью битв, Гераклом, совсем стала тяжёлой и уныло волочилась по изумрудной траве...

     Пройдя мимо жужжащих пчёлами ульев, перешагнув через непонятного предназначения проволоку, старуха углубилась в лес, на доносившиеся из его глубины вскрики. Подивившись на крепкие, даже её костяное тело царапавшие колючки, вышла на небольшую полянку и замерла от увиденного.

      К выступающему из земли корню, рядом с таким же, который точь-в-точь похож на наклонившуюся женщину, отполированному многолетними стараниями фавна, - вот гад, и деревья не пропускал, - железом был прикован фавн. Лёжа на животе, оттопырив задницу в каких-то кожаных штанах, с круглой дыркой, оголяющей волосатые, в красных полосах ударов ягодицы, с дрожащим хвостиком. Рот закрывал какой-то шар, закреплённый ремешками, связанными роскошным бантом на затылке. Шар, еле пропускавший уже и не вскрики, а булькающие взвизги, был непростой, раз держал зубы фавна. Над фавном стояла роскошная девица, видимо та, львица, светская. В кожаных трусах, с трудом натянутых на пухлые, надо признать весьма аппетитные ножки, чуть не трескавшихся на ягодицах, щедро налитых силиконом. Львица ритмично взмахивала кожаной плёткой, трёххвосткой, со свинцом, и колыхая не менее накачанной грудью, прикладывала плётку к ягодицам взвизгивавшего фавна. Старуха сбросила оцепенение, решительно подошла и села на сладострастно изогнутую спину женщины - корня.

- Вот отполировал - усмехнулась старуха.

   
Девица.

 
  Усевшись, и убедившись, что львица, как и должно, оцепенела от ужаса, старуха ехидно начала зудеть:

- Ну чё, болезный, ориентацию поменял? - не обращая внимания на трясущуюся в отрицании голову фавна, продолжила:

- Да ты совсем сдурел? На резиновую куклу запал? Ты бы видел, с кем она спала за стакан шампанского! Фу!!! Маленький, жирный, лысый! А воняет!!! Тебе фору даст! Знаешь, как на остров попала? Да сбросили её с яхты, а дельфины за мяч приняли, играть стали, вот и подогнали к берегу...- старуха решительно встала:

- Собирайся! Забираю тебя - и вдруг увидела на львице всевозможные украшения.

- Дорого, ой дорого платишь! Вон, и Елены Прекрасной диадема… Откуда, интересно? Обыскались... Ей стакан бормотухи налил бы и хватило! Хотя… С такой мерзостью спать, пожалуй, и этих побрякушек мало... - задумчиво проскрипела старуха.

- Не смейте! Не смейте так говорить о нём ! - услышала удивлённая старуха от ожившей львицы:

- Он хороший! Он… он единственный в мире, кто пожалел меня… кто понял… Он любит меня! Не смейте так о нём ! Вы в глаза его посмотрите! Посмотрите! Там вся его душа! Она прекрасна! Не смейте! -

И вдруг девица сползла на колени, взвыла раненой волчицей:

- Заберите, заберите всё! Всё заберите! Его оставьте! Оставьте… Я умру без него… - девица уже тихо выла, ничком уткнувшись в мох, протягивая в обессиленной руке зажатую диадему Елены Прекрасной…

     Старуха пощупала рукой, и в напавшей вдруг слабости, опять опустилась на ствол дерева. 
— Что? Что вы знаете о нищете? Силикон… силикон… да моё всё, моё! Не по карману мне силикон! ...и утонула я… утонула… Спасли добрые дельфины… А он... он пожалел меня... Понимаете? Меня! ...и даже и не пытался… пока я сама... сама! Не забирайте… - уже совсем дурным голосом подвывала девица.

Старуха вдруг улыбнулась, неожиданно на таком лице, доброй улыбкой:

- А что за мазохизм то развели? -

 Девица, услышав добрый голос, недоверчиво подняла голову:

- Так я его, бабушка, дура, приревновала. Вон, посмотрите на чём сидите, ну и придумала. А сама то из ревности… Вы не заберёте его? - С безумной надеждой в голосе опять спросила девица:

-Да... Любовь зла… - пробормотала старуха:

- Нет, милая, заберу - вскинула когтистую руку - ненадолго! Совсем ненадолго! Понимаешь - немного слукавила старуха, успокаивая девицу:

- В стародавние времена, одна богиня, захотела переспать с прекрасным юношей. А у него обет, что только по любви. Вот. Ну и закляла его богиня. А ты своей любовью сняла заклятье. Но, понимаешь, чтобы совсем снять заклятье, ему надо омыться в горном озере Растущей Луны. Да. А туда за день не обернёшься. Вот и сходим туда, и вернёмся. - старуха искоса посмотрела на девицу:

- Да, а ты полюбишь его в человечьем обличье? Да ещё и прекрасном? Может ты это, как его, зоофилка, вот? - Девица зарделась:

- Если его глаза останутся, то да, полюблю. Вернее, продолжу любить. Я ведь не тело полюбила!

- Ага, ага… То-то весь остров уши затыкал - съехидничала старуха. Девица опять зарделась. – Стыд не потеряла, - заметила старуха, но промолчала.

- Так что, дождёшься?

- Да, бабушка. - потупив глаза ответила девица.

- Какая я тебе бабушка - тихонько проворчала старуха, вспомнив себя, летящей к нему:

- Подружками будем...

Ошалевший вконец фавн, освобождённый от железа, отвёл старуху в сторону:

- Ты что несёшь, старая? Какое заклятье? Какое озеро? Совсем крыша поехала? - старуха молча погладила по лицу фавна, показала ладонь с прилипшей клочками шерстью:

- Видишь? Уже началось. Волосы вылазят. Так что времени мало. Поторопись. - Фавн недоверчиво посмотрел на ладонь, взял шерсть в руку, даже на вкус попробовал.

- Ты просто не помнишь. Заклятье такое. - опередила его старуха - так что собирайся.
Фавн подошёл к девице, что-то начал шептать ей на ушко. Старуха видела только, как та кивала головой, соглашаясь. Фавн подошёл к старухе:

- Ну, пошли. -

 Старуха укоризненно покачала головой:

- Экий ты быстрый - кивнула головой девице — подойди.

- Слушай, милая. Выйдешь из леса, - поди и не выходила? - опять зардевшись девица согласно кивнула:

- Так вот, выйдешь из леса, там на пригорке стоит Дом. Будешь жить в нём. Занимай любую комнату, кроме спальни с маленьким камином. Кентавр, зовут его Кен, тебе во всём поможет. Ну и семья у него весёлая, не заскучаешь. Всё. А мы пойдём - Старуха замерла на мгновение, вспоминая, всё ли сделала, и вдруг задёргала носом, принюхиваясь:

- Эй, эй ! А почему фавн не… пахнет? - обратилась она к девице . Девица недоуменно ответила:

- Так кушать стал нормально, а не что попало. Я хорошо готовлю. Не из балованных! - гордо тряхнула гривой роскошных волос.

- Проблема...- подумала старуха. А потом, вспомнив Садовника, весело засмеялась. Он то уж быстро опять сделает вонючим этого… Вот же, и козлом не назовёшь…

  Фавн елозил копытами, роя землю.

- Ладно, проводи. Из леса не выходи только. Кен палицу, ту, что от Геракла, достал.

   
Лесовик.

 

Подождав, пока обнявшиеся фавн с девицей скрылись в гуще деревьев, старуха тихо позвала:

- Лесовик!

Из коры пинии, проявилось выпуклостью не менее корявое, чем сама кора, лицо.

- Что думаешь?

Лицо повело неопределённо бровями:

- А что думать тут. Девка справная, детишков хороших нарожает. Опять же готовить умеет.

А оступилась… Так нас вспомни.

Лицо дёрнулось, будто кто-то ширнул спрятавшееся тело под рёбра:

- Ты вон, при храме, жрицей. А я… Я такое творил! На Купалу…

Лицо зажмурилось, стало сладким, аж морщины распрямились. Опять дёрнулось:

- А вот, оженили, удачно. Теперь семьянин. За хорошей женой… Уууу!

 Алпамыс Кемир подозрительно присмотрелась:

- Слушай, Лесовик, а что это из дерева не выходишь?

 Лицо дёрнулось, поморщилось:

- Дык это, супруга штаны постирала. Сохнут. Вот! - и отмякло, будто полегчало.

- Ха! Это что, Кикимора у тебя штаны отбирает? Что бы не шастал, по пляжу? Однако…

- Ничего ты не понимаешь, старуха! Станешь мужней женой, то и поймёшь! А пока помолчи!
- Молчу, молчу — проскрипела старуха, пряча ехидную улыбку.

- Так что, на тебя можно рассчитывать? - Лесовик сделал непонимающую морду:

- Что присмотришь за девицей?

Лесовик закряхтел, он бы и не прочь, да супруга, девица…

- Вякнет чего, опять в северные болота отправим. Или того хуже, куда-нибудь аллигаторов пасти. - Алпамыс Кемир рассердилась не на шутку:

- Мир рушится, а она ревновать будет. Ты всё слышала? Стукни три раза!

Из ствола дерева раздался тройной стук.

- Ну вот, и порешали. Присмотришь. А то тревожно мне. Больно хорошее кучно пошло.

Лесовик покряхтел, обращая внимание:

- Не тревожься. Всё справим. И не беспокойся. В самой кровавой жути  хорошее случается. Любовь, она такая!

Старуха покивала головой, но горький опыт подсказывал обратное.

- Сова была? Всё приготовили?

Лесовик поморгал веками глаз, в согласие.

- Не проболтаешься?

Лесовик от возмущения чуть не выпал из сосны:

- Негоже так старому партизану сомнения высказывать! Всегда помни, что такое партизан!

- Ну, извини. Я же так, напомнить…

Старуха отвернулась в смущении, впрочем, вовремя.

     Алпамыс Кемир не только вовремя повернула голову, но и в нужном направлении. Почему-то из глубины леса, а не с его окраины, вихляя, пританцовывая, подпрыгивая так, чтобы в прыжке стукнуть друг об друга копытцами, шёл фавн. Весёлый, как верный муж в командировке. Даже распевал какую-то разухабистую песню. Не хватало только флейты, для полноты картины.

- Лесовик, а что это?

Тот крякнул завистливо: - Поди с Кеном, посошок на дорогу приняли…

- Какой такой посошок?

- Ммм… Пойло Кентавра… Вещь! Убойная штука. Он бузу какую… Ой! Да прекрати ужо! - взвыл Лесовик.

- Кикимора, ты его казнишь?

Из глубины ствола раздался скрипучий голос:

- Ещё не начинала… Я ему! Ишь учудил, паршивец! Собрались они, значится, в своём логове, самогонный аппарат у них там… Хи… Думали в тайне. Ага… На глазах-то враги, чуть не дерутся, а так шасть — и дегустируют. Рецепты всякие пробуют… У!

- Ай! Ну хватит ужо!

- Я тебе покажу — хватит! Ты у меня, паразит…!

В глубине ствола послышалось кряхтенье, на которое Лесовик только повизгивал маленьким щенком.

- Так мой паршивец что устроил? Научил их какому-то партизанскому шилу, а когда те, значится, назюзюкались, давай их пытать! Враг не пройдёт! Но пасаран! У! Вояка хренов!

- Ай! Ай! Ай!

Алпамыс рассмеялась, вот же мужики, всегда на троих сообразят:

- Ладно, Кикимора, помогай. Надо в чувство козлину эту приводить…

Из ствола раздался смех до того недобрый, что даже у Алпамыс мурашки побежали. А у лица-маски вылезли глаза, вот прямо на лоб и вылезли, язык отвис чуть не до земли, и с него начала капать слюна, почти красного цвета. Жуть! Напомнило греческие театральные маски, только страшнее.

- Кикимора! Ты что… - до Алпамыс дошло — Лесовик-то без штанов, крутить удобно -

- Не оторви! - Алпамыс отвернулась и закашлялась в смехе.


   
Бунт.

     Старуха подмигнула Лесовику: - Ты уж постарайся, родной, не подведи, — и хмуро нависла над подошедшим фавном.
- Пора, бездельник!
Фавн подпрыгнул козликом: - А! Старая! Дай я тебя поцелую! - и полез мохнатым рылом так шустро, что Алпамыс еле успела отскочить.
-Ты что, назюзюкался, скотина?
Фавн неопределённо повёл плечами, блудливо вильнул задом:
- А тебе что до меня? Я вольный фавн! Имею право!
- Ты, правообладатель! Идти пора!
Фавн подпрыгнул, - Беее… - выгнул грудь:
- А я передумал. Ну её, пусть будет как будет.
- Ты хорошо подумал?
Фавн пренебрежительно сплюнул:
- А что мне, перворождённому, думать? Я - стихия! Старая, пойми — стихия! А стихия, она такая, стихия. Непр… Нерп… Хрен угадаешь, вот!
Странная перемена, странная…
- Воду пил?
- А тебе что? Ну пил, там, из лужицы. Оно, понимаешь, потеешь, от утех. Да и шило… Оно такое! Водный баланс, тонкая штука! - назидательно начал фавн, но старуха отмахнулась, а от итальянской сосны-пинии раздался стон.
     На стволе сосны висела маска. В чистом виде маска-страдание. Мертвенно-белая, с пугающим серым оттенком, по краям, прилегающим к стволу, сочилась кровь. Два больших, кованых гвоздя, вбитых немного не до конца квадратных головок, в лоб и в язык, свисающий почти до земли, проржавели от капающих с них крови. Глаза, мутные от боли, ворочались в орбитах, источая боль, боль…
- Что, что это?
Фавн подошёл, присмотрелся:
- Это ты брат? А говорили тебе — не женись! Вон оно, что жёны с нашим братом-то делают… Казнят…Уууу… — потихоньку подвывая, фавн театрально поднял руку:
- И вот, вот я, я, известный своей… ик… надёжностью, должен брата в беде оставить? - промычал фавн, оборачиваясь к старухе. Та, вытаскивая из сумы какие-то кривые ножи, отмахнулась, - погоди, некогда, - и только налюбовавшись на лежащий на земле арсенал, повернулась к фавну. Тот молча, открывая беззвучной рыбой рот, тыкал в маску. Старуха подошла поближе, полюбовалась:
- Признай, хорошая работа!
Фавн замотал головой, соглашаясь, а рука продолжала — что это, что…
Алпамыс с удовольствием ещё раз посмотрела на маску, а в ней произошли неуловимые, но кардинально меняющие картину изменения. Глаза, язык теперь стали источать наслаждение.
- Тьфу… Докрутила, мазохисты...- матюкнулась про себя Старуха.
- Как что? Хорошая работа. Пока ты проводами занимался, я и сделала. Хорошо сделала. Сейчас и тебе сделаю. Хорошо… Кикимора, попридержи фавна!
Из сосны вытянулись руки-ветки, схватили фавна за рога, руки, ноги так крепко, что он и пошевелится не мог.
Старуха выбрала два небольших, серповидных ножа и не торопясь стала подходить к фавну:
- Понимаешь, фавн, Битва близится. Потому — она показала ножом на маску:
- Потому с дезертирами некогда возиться. Да, да! Именно! Потому как перворождённые, то жизнь ваша принадлежит только ЕЙ, но шкуру мы содрать можем… Бедный, бедный Лесовик…
Старуха похлопала фавна по щекам, оттянула кожу на них. Фавн задёргался, но только шкурой. Кикимора его держала железной хваткой.
- Приговор помнишь? С испытательным сроком? А вот и ножи…
Алпамыс поднесла к его глазам те самые, выкованные Вулканом маленькие серпы. Специально изготовленные, для оскопления. Его оскопления. Возьмут его шкуру на раз… А как не только шкуру? С неё станет… Фавна пробил пот.
- Бедный, бедный Лесовик. Прими к себе в долю бедного фавна, — нашёптывала старуха, начав выбривать линию надреза.
- Клянусь! Именем непроизносимым, тебе известным! Быть с вами до конца! Всё делать во благо и ничего во вред этому имени! Клянусь!
Старуха рассмеялась, облегчённо:
- Ну вот, ну молодец! И клятву вспомнил. А!... Потому поумнел, что дурь вышла — Старуха заметила лужу между копытами… ну, вспотел, фавн.
- Вот как тебя баран вытащил на поле битвы, не понимаю… Пошли! - И старуха начала заправлять полы халата под пояс.
- Иди за мной, - засмеялся облегчённо фавн, и пропал в роскошном кусте винограда. Старуха помахала рукой ухмылявшимся Лесовику с Кикиморой, - Молодцы, хорошо сыграли, и, не задумываясь, шагнула следом.


   
   
       Партизан.

       Алпамыс с удивлением присмотрелась к кусту винограда, прикрывавшего щелеобразный вход в пещеру. Огромные, толщиной в ствол векового дуба лозы, густо облепленные кистями,от только зарождавшегося, до уже и сморщенного от спелости винограда, покрывал весь холм.
Дикая мешанина листьев, кистей, лоз, лишь в паре мест чернела проходами, со свежими следами копыт, раздвоенных и цельных, со свисающими изредка конскими и козлиными шерстинками:
- Хе... Так это тут они попойки устраивают? Молодцы, в хорошем месте устроились — пробурчала Алпамыс и уже сделала шаг в пещеру, но мелькнувшая над головой тень отвлекла.
       Старуха кинула взгляд в безоблачное, уже наливающееся вечерней синевой небо. В небе два коршуна вели свою, только им понятную игру. Меньший нападал, но немного не долетая до большего расправлял в торможении крылья, и начинал кружиться всё меньшими и меньшими кругами, с желанием приникнуть к любимой. Та делала вид что и нет никого рядом, и не торопясь, а то и замедляясь, что бы не оторваться, парила в синеве вечернего неба:
"Хм, два коршуна, да ещё играющих, это… да это и авгуры не разгадали бы. Но всё равно, коршун к удаче» - по древней римской привычке порадовалась старуха.
Ноги ослабели, горло перехватило давно забытое, сладкое желание плакать. Алпамыс села на корень, возвышавшийся над землёй, и безудержно зарыдала, сглатывая слёзы, щекотно катившиеся по железным щекам.  Нет, конечно никто бы и не увидел этих слёз, никто. Лишь окостеневшее лицо, смотрящее пустыми глазами на играющих коршунов, да слегка подрагивающее коричневое горло. Пожалуй только Садовник, умеющий видеть, и увидел.

- Кхе, кхе… Не думал, что Карающая Милосердно способна реветь как девчонка…
Тихим голосом, почти прошептал присевший рядом фавн, заждавшийся Алпамыс в пещере, и вышедший навстречу.
- Сама не думала… А вот…
- Ну ты сегодня счета закрыла, потому…
- Не все… Но потому… - Алпамыс откашлялась, помяла руками лицо:
- Это что же, в Святилище попойки устраиваете? - лицо старухи каменело, становясь привычным, железным. Фавн отодвинулся слегка:
- По древнему обычаю! Так что не наезжай!
- Да я и не наезжаю. Так, удивилась, как у вас, мужиков, резвость ума появляется, коли выпить хочется.
Старуха отвернулась, стряхнула рукой слезинку на землю:
- Что произошло то, вон почему так Кикимора Лесовика казнит?
Фавн пригорюнился:
- Да не за это Кикимора казнит его. Не за это… - Фавн прокашлялся:
- Помнишь Великую Войну, между людьми?
- Которую? У них всегда войны, и все великие.
- Последнюю, когда чуток не извели свой род?
- А! Войну моторов?
- Ну, и так можно. - Фавн поёрзал на корне:
- Так вот… В край Лесовика пришла Война, вместе с врагами местных. Он, как и положено, в болота ушёл, не надо в людские дела лезть. Только… - Фавн захекал, прочищая перехватившее горло:
- Ты же знаешь, что у них детей нет? Ну, разные они, несовместимость и прочее. А сейчас и старость у Кикиморы, и не сможет. А тогда, перед войной… Договорились с какой-то местной женщиной, одинокой, как-то намутили… Не спрашивай! Сам не понимаю!
В общем, как-то на троих и сделали ребёнка. Вот… Ну и жил он с людьми, мало ли. Всё таки маленький ещё, вдруг в лесу чего? Да и женщина… - Фавн опять поёрзал:
- А тут враги, Лесовик с Кикиморой во исполнение Закона в болота ушли. А и то, кто с малыми детьми воюет?  Ан нет… Собрали пришельцы всех детишек, да и выкачивали кровь. Для своих раненых. И с их детёныша выкачали… - Фавн сглотнул слезу:
- Это местные партизаны им рассказали. Когда врагов в болоте топили, то и рассказали. Почему лютой смерти предают… Ну и съехала крыша у Лесовика. В партизаны ушёл. Ох и люто врагов карал! Ох люто! А ещё с тех пор речь их слышать не может, сразу клинит.
А Кена дёрнуло тост, на древнем наречии произнести… Да… Втроём еле скрутили… Пожалуй, без Кикиморы и не управились… Да…
Старуха в задумчивости постукивала ладонью себя по голове:
- Не знала… Не было меня. Так понимаю, на Остров партизана сослали? И Кикимора…
Мать, с её характером…
Фавн поелозил, похекал:
- Слушай, старая, а откуда ножи у тебя?
   
   
 
Суд Богов.
 
Алпамыс дёрнула плечами:
- Ты забыл, кто я?
Фавн поднял протестующе руки, что ты, что ты:
- Над временем и Боги не властны… А та история, я думал, похоронена во времени…
Алпамыс усмехнулась:
- Ничто, никогда не пропадает! Ты скажи, гулял с Богинями? Охальничал?
Фавн подпрыгнул в возмущении:
– Я? Старая, ты серьёзно? Этих кобыл и Боги то не в силах обуздать, а мне куда?
- Ну, мало ли… Фантазии они всякие бывают. Кентавры с неба валятся…
Алпамыс засмеялась не очень приятным смехом:
- Ладно, ладно. Верю! Начали ругаться, ну и как особое унижение - укорять друг друга. Дескать с фавном под кустами валялась. Вот и получилось, что весь Олимп с тобой опозорился. Оскотинился… Хи… - Алпамыс скосилась глазом на фавна:
- Да верю, верю. Слабоват ты. Не пыхти! Знаю этот клуб Богинь. Такое друг на друга наговорят… Так что попал ты чисто по наговору.
Фавн сжимал губы, подпрыгивал, возмущённо, но молчал.
- Ты до сих пор ничего не понял?
Алпамыс уставилась в мордочку фавна.
Фавн повернулся к Алпамыс всем телом:
- А что понимать? Подставили. Да хитро так, Богам и выбора не оставили.
Алпамыс покачала головой:
- Нет, не понял… Или не помнишь? Парис!
- Какой такой Парис? Где я, а где он? Ты что, старая, амброзии перебрала?
- Не помнишь… Ты и есть Парис. Под заклятием. А почему? А продажный ты судья оказался. Вот и закляли тебя фавном, вечной, необоримой похотью.
У фавна глаза на рога вылезли. Нет, он конечно знал, что Алпамыс ещё та… Умеет жуть нагонять. Но такое?
- Ну вот, и узнал правду. А теперь и заклятие снимать будем. Немного осталось. Но это как себя вести будешь…
Алпамыс отвернулась, и засмеялась беззвучным смехом. Нет, фавн конечно не поверит. Но маленькое сомнение останется. А вода и камень точит. А фавн не камень, да и она не вода… Главное, чтобы эта первородная стихия берега не теряла.
 
- Молчишь? Вот и молодец. Настоящий мужик. Было — не было никого не касается. Потому и яйца сберёг. Но ножички у меня, помни! - И старуха захихикала противным, торжествующим смешком:
- Когда говоришь детёныша выпили?
Фавн растерялся от таких резких переходов:
- Лесовика детёныш? - Алпамыс внимательно смотрела на фавна.
- С его слов, так что точно не помню. Снег был, но ещё не сплошной. Наверное глубокая осень… Но не точно.
Алпамыс задумчиво постучала себя по голове:
- Знаешь, возможно детёныш то и живой... Вот что, напомнишь, когда придём. С Садовником, я думаю, узнаем…
Алпамыс не докончила фразу. Свалившееся сверху лохматое существо вцепилось в полы её халата, и тряся так, что у неё дёргалась голова, начало хрипеть:
- Ааа… Ааа…
Старуха ловким, хорошо поставленным ударом ноги, как, через собственное плечо, непонятно, но… треснула костяшкой в лоб, и существо село на землю, беззвучно открывая рот. Молнией метнувшийся фавн прижал лохматого так, что тот ещё сильнее стал открывать рот, но уже попискивая.
- Ну, вот, всё-таки выманили. Что, самый хитрый?
И сделала знак фавну, чтобы тот отпустил Лесовика.
- Одел камуфляж, и думаешь стал незаметным? Хе… Хе…
Проскрипела старушечьим голосом.
- Фавн! Зови Кентавра. Будет нас трое, военно-полевым судом партизана судить будем!
Фавн закрутил задницей, замахал руками:
- За осквернение Священного места! Пьянки в обычае, а подглядывать? Зови!
Прикрикнула Алпамыс. Лесовик, уже отдышавшийся, замахал руками:
- Стой! Стой! Я служебные обязанности выполнял!
Алпамыс вскинула брови:
- На верху корзину видишь?
- Ну…
- Корзина винограда, тому, с трезубцем. Положено! Раз в месяц!
- А, ну тож другое дело… Ладно, фавн, пойдём. Зря тут спектакль устраивали. На живца ловили…
Лохматый кряхтя поднялся с земли:
- Спектакль? - Подошёл к Алпамыс, обнял её, глядя в глаза спросил:
- И про моего сыночка спектакль? А, старая? Спектакль?
Крупная слезинка покатилась по лохматой щеке, оставляя глубокий след. Алпамыс кашлянула, прижалась губами к самому уху Лесовика:
- Нет. Но это только надежда. Слабая надежда. Обещаю, при любом раскладе я пришлю к тебе гонца.
Отодвинула Лесовика, и уже громким голосом продолжила:
- А ты, партизан, - спецпоселенец. Под комендатурой! Так что смотри мне!
Подняла голову, поискала взглядом - две маленькие, чёрные точки уже слились в одну:
- Ну, фавн, пойдём!
И Алпамыс скользнула в щель прохода, за уверенно шедшим фавном.
 
Лесовик, в безумной надежде обхвативший голову, провожал её взглядом и тихо шептал:
- Найди… Найди сыночка… Найди...


    И такие проблемы бывают.



        Алпамыс, не оборачиваясь, не вошла, а скользнула в расщелину, удивившись необычной мягкости и гладкости уводящего в низ прохода. Войдя не очень глубоко, как раз подходяще по времени, чтобы глаза привыкли к красноватому, рассеянному и удивительно мягкому свету, она увидела ожидающего её фавна, решительно скрестившего руки на мохнатой груди. В глаза бросилось нагло торчащее достоинство, не хилое, странновато глядевшееся между козлиных ног.
- Странно… Что это вдруг я стала обращать внимание на его достоинство? Торчит и торчит... Ветка на дереве… Всегда оно такое у него… А тут торчит, понимаешь: увидела!
  Старуха вдруг вытянула вперёд страшные, своей железной когтистостью руки, перемигнула глаза цветами светофора, зажгла их красным цветом. Ощерила зубастой улыбкой рот, и начала голосом юной гейши:
- Иду, иду, мой господин, иду мой козлик! Вон как заждался! -
 Мелкими, будто на ней кимоно, шагами, направилась к фавну. Тот резко вскинул руки, ладонями вперёд, в ужасе придушенно повторяя:
- Нет! Нет! - И на обмякших ногах стал пятиться, пока не упёрся в мягкую, пульсирующую стенку пещеры. Ощутив куцым хвостом и торчащим хребтом препятствие, не дающее удрать от этой взбесившейся вдруг старухи, фавн немного очухался, и начал причитать:
- Нет! Нет! Ты чего это старая удумала?
- Вижу, вижу как заждался-то! Весь дрожишь в нетерпении! Плоть твоя вопиёт: хочу тебя, хочу! - поменяв тональность голоса с юной гейши на прожжённый сирены, старуха стала ускорять шажки. Фавн непроизвольно пятился, а так как стенка не пускала, то семенил ногами, пробуксовывая. Впервые! за тысячелетия! Пытался прикрыть буйную, вырывающуюся из под явно маленьких, для такого случая, ладоней, плоть. Вжавшись в стенку до упора, уже совсем жалобно причитал, всхлипывая: - Нет… нет...-
 Старуха не выдержала вида борьбы фавна с самим собой и засмеялась неожиданно звонким, несмотря на глушащие звуки мягкие стенки, смехом. Впервые в жизни фавна испугала женщина. Ну ведь женщина?
- Вот, и второе заклятие упало - всё ещё давясь смехом, сказала старуха.
- Вон, и плечи стали облазить... Хотя... - старуха вдруг хлопнула фавна по плечу, пытаясь прихлопнуть вечного женского врага, пожирателя шуб. Моль, снующую по пока ещё густой шерсти фавна.
- Стой, старая ! - перехватил костлявую руку фавн, уже успокоившийся, опять обретший ехидство и самоуверенность, в понимании розыгрыша.
- Она шерсть не ест! Она кляксы времени подъедает!
- Да? - с недоверчивым сожалением переспросила старуха:
- Меня тоже санобработке подвергнешь?
- Тебя? Зачем? Ты уже вне времени, так что нет смысла - уверенно ответил фавн.
- Ну, ну - проворчала старуха...
- Что это за кляксы то такие? - ворчливо продолжила она. Фавн почесался бесстыдно, благо руки ещё не успел , ну или ещё побаивался, убрать от защищаемого достоинства:
- Да я и не знаю вовсе, что за дрянь цепляется. По виду как кляксы, бесформенные такие, вгрызаются в шерсть, клочок обгрызть пытаются. Ну, как улитка, листок обгрызает. И лист цел, и шерсть цела… Прям блохи какие то, прыгают, прыгают.
- Ну да, ну да... У тебя же не шерсть, а летопись происходившего, носитель информации, хе, хе... Вот наверное, и пытаются, от тебя пострадавшие, хи, отгрызть записи о себе… хи... - Фавн, наконец решившись оторвать руки и открыть своё вечно торчащее, почесал ухо, дёргающееся само по себе, там, сразу за изящным рогом:
- А что? Очень может быть, очень даже… Замуж повыходили, да и хотят стереть эпизоды своей молодости… Хм, а может это они и сделали лысым моё лицо, а ты заклятие, заклятие?
- Да уж… Это скольких то осчастливил, раз лысым можешь стать? - Съехидничала старая.
- А почему это я вне времени? Я как бы есть, вот она, здесь и сейчас? - Фавн недоуменно посмотрел на старуху:
- Ты помнишь своё рождение? Или хотя бы детство? Ведь нет? Ты вот сразу, вот такой появилась… э… да с изначальных времён. И с тех пор то появишься, то опять пропадёшь. Прям не живёшь, во времени, а идёшь по нему крупными шагами. Появишься - пропадёшь, появишься - пропадёшь. Не так? Так! Ох и не простая ты старушка! Явно время мимо тебя идёт! - Старуха, внимательно, даже от внимания склонив голову к плечу, слушала фавна. Хмыкнула, и ни чего не сказав, наклонилась, начала копаться в холщёвой, как у деревенских пастушков, суме, переброшенной через правое плечо.
- И да, старая, что ты там плетёшь про заклятия? Да ещё они у тебя и множатся? Давай, рассказывай, а не уводи разговор в строну! - продолжил фавн.
- Я таки ж из перворождённых, какие там заклятия, что несёшь то?- Старуха, найдя нужное, выпрямилась и подала найденное фавну:
- На, одень на свою ценность -
 Фавн посмотрел на странную куклу, состоящую только из длинного платья, самого по себе, без тела, которое должно покрывать. С головой, вполне себе взрослой девицы, с руками, цепляющимися за всё, до чего дотягивались, и какими то болтливыми звуками, доносящимися из не закрывающегося рта.
- Возьми, говорю тебе, не будешь же ты трясти - старуха уставилась остановившимся взглядом на фавновой внушительности… Фавн опять было забеспокоился и начал опускать руки:
- Не дам же я тебе трясти им перед детьми. Ты то бесстыжий, затем и призвали, женщин пугать… Хи, нашли чем… Но детей не дам! Одевай! А то оторву, напрочь! - и старуха начала тянуть свои страшные, из кузни Вулкана, железные когти к самому ценному у фавна. Фавн не раздумывая, схватил странную куклу, прижал её нежно к груди, начал что-то нежно гугукать, даже напевать какие-то песенки треснувшим голосом… Что -то неуловимо детское всплыло в его фигуре…
- Узнал? Вижу узнал. - Алпамыс  улыбнулась редкой для неё доброй улыбкой.
- Да… Это же Лю! Мне её маленькому сама Богиня Милосердия подарила… Эх… Единственная, кто заботился обо мне…
Фавн нахмурился, на мордочку наползла тень не самых приятных воспоминаний:
- Спасибо, тебе, старая! С ней я хоть куда! Но там ей не место! Уж лучше оторви!
- Ну вот, ещё одно заклятие снято. - уже в обыденку посчитала Алпамыс.
- Кончай ты, старая со своими заклятиями. Я — из перворождённых! С некоторым высокомерием напомнил фавн.
- Вот! Хоть и перво, но рождённый! Не забывай этого! А раз рождённый, то… - и Алпамыс замолчала, удерживая интригу.
    Алпамыс с сожалением вздохнула: - Хорошая была идея… Кто ж знал, кто знал... И открыв суму, опустив в неё жалобно скулившую куклу, в раздумье опять стала приглядываться к достоинству фавна, даже прищурив один глаз: - А может действительно, оторвать на фиг, и нет проблемы? - Фавн забеспокоился от этого взгляда вприщур, отодвинулся подальше и прикрылся, так, на всякий случай. Старуха вдруг ухмыльнулась довольная, очень даже при этом ехидно, и нырнула в свою суму. Явно бездонную, и где всё, всё можно было найти. Запасливая старушка. Достала какие то полосатые, пышные трусы - не трусы:
- Одевай! Это я прихватила у одного испанского гранда, когда он сиганул в окно. Хи... из спальни одной девушки. Пытался, гад, ага… - старуха мелко затряслась в беззвучном смехе - казанова блин, хи, хи , хи... - Вдруг замерла, недовольно повертела головой:
- А точно, Казанова и был... Вот, забываться стала… Ну, что замер столбом, одевай! - Сунула одёжку фавну. Фавн покрутил её в руках, соображая, как это одевается, и натянул пышные труселя на свой тощий, лядащий зад. Повозившись и сообразив, для чего там был пришит между ног мешочек, большой такой мешочек, фавн начал заправлять в него своё достоинство. В этот мешочек со шнурками, прикидывая, что крепкий, достойный мужик носил эти труселя, раз такой гульфик.
- Гульфик? Точно! - фавн слегка удивился, хоть такое и не раз было, когда слово приходило само. Но его достоинство почему то не хотело лезть в гульфик, - вроде по размеру, а не лезло. Расшнуровав гульфик, фавн всхрапнул от смеха, - вот мелкий мошенник, - и вытащил из него всяческое тряпьё, забитое в мешочек для солидности. И уже спокойно заправил смущающее старуху достоинство. Зашнуровав гульфик, специально оставив концы шнурков подлиннее, фавн покрутился перед старухой: - Ну как? - вопросительно на неё поглядывая. Старуха покряхтела одобрительно:
- Ну вот… и скрыт агрегат, от детишек, и виден, кому предназначен. Да, фавн, а у тебя и зад симпатичен стал… такой кругленький… - старуха стала тянуть руку, явно ущипнуть фавна за задницу.
- Но-но! - отпрыгнул фавн. Из сумы послышался жалобный писк. Кукла, пользуясь суматохой с одеванием, почти выползла из сумы, и призывно тянула руки к фавну. Старуха в раздражении уже хотела дать ей хорошего такого щелчка, что бы сбросить наглую куклу опять в суму, но краем глаза заметила затуманившийся глаз фавна, и тонкую морщинку, прорезавшуюся у его губ:
- Ну ладно, ладно… Что с вас брать… Можешь забирать её на ночь. Только смотри мне! Что бы не видели женщины! Ну, и дети, само собой! - Фавн радостно вскинулся, а кукла, пискнув почти восторженно, спряталась в суме.
Окинув взглядом фавна, старуха опять нырнула в суму, отодвинула куклу, достала широкую атласную ленту, очень яркого красного цвета, и повязала гульфик фавна большим, кокетливым бантом.
- Вот… - любуясь сказала старуха: - Теперь всё… Вон какой красавец получился!
Фавн ничего не сказал. Ну чудит старуха, так пусть чудит.
- Пойдём? - спросил фавн.
- А пойдём, пора уже - согласилась старуха. И они пошли по пещере, очень странной пещере, какой то мягкой, в каких то складках, пульсирующей, временами сжимающейся, будто проглотить хочет. Старуха в смущении, не узнавания чего то очень знакомого, через некоторое время всё-таки спросила фавна:
- Послушай, а не…
- Что, узнала наконец?- Перебил её фавн.


     Редкая дорога.

- Да ладно!- Всплеснула руками старуха. - Неужто сохранил, столько то лет?
- А что ей сделается. Все из неё вышли. Вечная, блин. До сих пор кого нибудь да родит.
- Да… - в изумлении прищёлкнула языком старуха - Вот не думала, что по ней пройдусь... хи...
- И что такого? И что тут такого? Такая же как у тебя, такая же древняя… Ну побольше, конечно, но удобно-то как. Куда хочешь, и, главное, когда хочешь, то и придёшь по ней.
- А как же ты…
- Ты что, старая? Мать же! - решительно оборвал её фавн. - Давай, иди и помалкивай - Старуха покорно ускорила шаг, в удивлении покачивая головой. Впрочем, молчание продлилось недолго. Фавн вдруг весьма решительно раздвинул одну из складок пещеры, вытащил за руку какое-то мохнатое существо, хоть и похожее на него, но такое милое, скорее пушистое, чем волосатое, сидевшее понуро, явно не желающее кого нибудь видеть.
- Фавния! Поздоровайся с Алпамыс! - Фавния покорно протянула руку лодочкой, и даже учтиво присела… Но всё это молча, с каким то отсутствующим видом. Старуха скорбно посмотрела на сестру фавна, которую знала ещё забавным, маленьким ребёнком, но немного тронувшуюся умом от горя, когда её возлюбленного принесли в жертву, что бы остановить Великий Потоп. С тех пор она не узнавала почти ни кого, ходила молчаливая, Только детёныши, зверей ли, людей ли, или каких иных кровей, всегда находили в ней защитницу и спасительницу. Видимо любовь к своим, так и не рождённым детям, ею щедро отдавалась всем детёнышам без исключения.
- Фавния… - тихим, ласковым голосом обратилась к ней старуха - Милая Фавния! Ты нужна. Там детки, ты им очень нужна. Ты пойдёшь с нами, Фавния? - Фавния согласно кивнула головой, и старуха, полуобняв её за плечи, повела следом за ушедшим вперёд фавном.
Догнав фавна, ощущая тепло доверчиво вложенной в её когти руку Фавнии, старуха привлекла его внимание вопросом:
- Ты сказал, что не опоздаем, и будем даже раньше, чем он меня отправил к тебе? Как это так?
- Фу, старая...совсем из ума выживаешь - но, но - , резво отскочил фавн от взметнувшейся когтистой лапы- уж пошутить нельзя - Фавн покосился, убеждаясь, что Алпамыс успокоилась:
- Ну, право... Старая, точно позабыла всё - всхрапнул от смеха, но тихонько, про себя:
- Мы где, вернее по чему… тьфу ты, по кому… Ай, мы где идём? Ну?
- Ну… по ней, родительнице - недоуменно ответила старуха.
- Вот! - назидательно поднял палец фавн - А кто-нибудь, хоть кто, смог вернуться… э… ну из рождённого опять возвратиться в плод?
- Нет, конечно. Это невозможно. Что рождено, то только один путь…
- Вот! - опять назидательно поднял палец фавн.
- Не зли! - ощетинилась старуха- время всегда идёт в одном направлении! Ну, здесь, на Земле - смягчилась старуха. Фавн остановился, посмотрел на Алпамыс с сочувствием, - у старая…
- Мы откуда и куда идём то? От выхода ребёнка к… Ну?
- Аааа! Получается… получается что сейчас мы идём против времени, тьфу, в противоход? И значит…
- Ну, сообразила, наконец - облегчённо вздохнул фавн. - И да, нам выходить- усмехнулся он и просунул голову в незаметную, но легко раздвинувшуюся расщелину.
Повозившись в проходе, видимо, соображая, в какое время она выходит, фавн протиснулся на выход. Старуха погладила плечо Фавнии:
- Подожди немного, да, милая? - Фавния кивнула головой, а старуха решительно двинулась вперёд, раздвигая нежные, одновременно мягкие и упругие стенки прохода. Выскользнув на площадку в скале, старуха огляделась. Стояла глухая ночь, видимо ближе к утру, так как тишина стояла буквально звенящая. Огромные и яркие звёзды уже различимо повернулись на Оси Полярной Звезды, в вечном круге Небес. По всему выходило, что вышли они рановато. Присмотревшись к блудливой роже фавна,- Вот засранец, - старуха увидела рядом другую расщелину, выходившую на площадку прямо к тропинке, ведущей вниз со скалы. Быстро закогтив ухо фавна, растерявшегося от такого натиска, старуха прошипела, чисто змея:
- Я тебе его оторву, может тогда больше головой думать будешь, а не им - И не выпуская ухо сладострастника из цепких когтей, вернулась назад, свободной рукой подхватила Фавнию и так, дружной стайкой, они и вывалились на следующую площадку, в самое время - Садовник как раз разговаривал с Архаром.



      Фавния.

   
       Архар, закончив разговор с садовником, резко рванул на выступ скалы, что высилась на той стороне бурной речки. Перепрыгнув её одним прыжком, почти мгновенно оказался рядом со странной троицей. Верещавшим, скорее не от боли, а унижения фавном - за ухо, как нашкодившего мальчишку, выкручивающей ему ухо старухой, и… и бедной Фавнией. Архар преклонил переднее ноги перед Фавнией, в знак уважения её непомерной жертвы, ради всех, а значит и ради него… Но главное, главное в память того, как она спасла его гарем с молодняком. Буквально вытащив всех детей и глупых баранух, в тот год страшного джута, в Тёплую Долину. Где они смогли пережить страшную зиму, пока он воевал с амазонками... Дурак. Молодой, глупый… Дурак! Отдав должное Фавнии, архар склонив голову, ехидно уставился на муки фавна. Нет, он конечно не говорил ничего, но смотрел, а главное улыбался так, что фавн аж взвыл, от унижения перед лицом своего старого соперника. Подлец! Ходок по женской части не хуже, а может и лучше, чем фавн, теперь ещё больше насмехаться будет. Старуха, сообразив, что сейчас переживает фавн, и сочтя его наказание достаточным, отпустила ухо:
- Нет, ну потерпеть не можешь... Орёшь как младенец. Ну всё, всё, вот, достала клеща... Глубоко, гад, залез - старуха показала что-то красненькое:
- Потерпеть не мог! - и бросила это красненькое в реку. Фавн бросил благодарный взгляд на старуху, - мудрая старуха, всё-таки... да и добрая пожалуй…
- Давно мучает, вот спасибо Алпамыс, смогла достать своими когтями! - поддержал старуху фавн.
    Приобнял архара, понимающего, в ошалении - дурят, а возразить нечего! Архар прижался своими рогами к тьфу, но то же рогам, фи, рога, фавна:
- Здравствуй, брат! - и повернулся к Фавнии, разглядывая её. Как она? Но более приходя в себя от такого наглого развода.
- Садись на меня, сестра, Садовник уже ждёт - преклонил перед Фавнией передние ноги архар. При слове — Садовник - Фавния встрепенулась, видимо вспомнив что-то, залезла на спину архара, вцепилась в удобные огромностью рога, и прижалась к его мощной шее.
- А вы пешком дойдёте - совершил маленькую месть архар, и в несколько прыжков оказавшись рядом с Садовником. Бережно ссадил Фавнию и довольный завалился на свой любимый камень. Сунул веточку эфедры в рот, и с явным удовольствием стал наблюдать, как кряхтя корячились, спускаясь по скальной тропинке, фавн и старуха.

     Выждав, пока Фавния успокоится от жутковатого бега архара, Садовник взял её руку, и посадил рядом: - Фавния… Фавния… - поглаживал мягкую шёрстку Садовник, собираясь с мыслями:
- Понимаешь, Фавния, нам в дорогу пора, надо идти. А дорога не лёгкая, даже страшная, а у нас дети. Вот, хочу их оставить дома, у меня дома, здесь - уточнил Садовник на вопросительный взгляд Фавнии:
- Надо бы присмотреть за ними. А кто лучше тебя приглядит за малыми? - Садовник посмотрел на сосредоточившуюся Фавнию:
- Ты как, присмотришь? - Фавния, видимо вспомнив, ну почти вспомнив Садовника, радостно закивала головой. Конечно, конечно пригляжу. Договорившись с Фавнией, Садовник внимательно вгляделся в ободранных о скалу, запыхавшихся в спешке фавна и старуху. Усмехнувшись на красное, вздутое ухо фавна, одобрительно кивнувл старухе, но только за ухо:
- Ты зачем пошла с фавном? Сама подумай! Ты только что ушла отсюда, и вернулась по тропе фавна в тоже время. Значит попала в петлю времени! Теперь вечно, заметь - вечно! Будешь путешествовать по дороге на остров и сюда. Оно тебе надо? - недовольным голосом пробурчал Садовник. Старуха ойкнула, поняв во что она вляпалась:
- Ну когда, когда же научишься сначала думать, а уж потом делать? Чай не молоденькая то девушка… - Садовник поперхнулся, вспомнив, что да, она опять и молоденькая девушка: - Ну ладно, ладно… Исправим, только думать всё равно надо!
- Фавн ! - жёстким голосом Садовник взбодрил фавна, любующегося своим роскошным , красным бантом. - Ну, старая, - усмехнулся Садовник - Фавн! Где моль? - Из под самой длинной шерсти, там где начинал расти хвостик, выползла явно недовольная, что её потревожили, моль.
- Зачистить. Немедленно! - Приказал Садовник, и моль, сначала нехотя, но постепенно ускоряясь, входя во вкус, начала обгладывать фавна. Ну, не до костей конечно. Фавн, с видом равнодушным, - надо, значит куда деваться... затаился в предвкушении очистки содержимого гульфика, аж пустив слюну. И был сильно разочарован, что зачистили строго петлю времени. Невезуха...
- Ну, всё. Выступаем. Я пойду первым - начал Садовник, - Фавния за мной, держится за пояс, крепко держится! Потом фавн с архаром, ну и крайней Алпамыс. Всё! - Старуха, заметив недовольство рож рогатых братцев, засмеялась:
- Вот дурни! Взрослые дяди, строем ходить, обидно... - старуха прекратила смеяться - Да вы, рогатые поймите, по дороге Садовника без страха может ходить только Садовник! Лично я и с ним ходить боюсь! Там из скалы вдруг выскочит корень, хвать, и утащит в самую скалу. У вас есть силы, что бы скалы раздвигать? Или цветок, прекрасный цветок, вдруг сверху накроет и захлопнет вас в себе. Обольёт чем то липким, закроет лепестки, и всё! И никто больше рогатых и не увидит. Знаете, сколько перворождённых сгинуло на дороге Садовника? Даже Геракл пройти не смог! И пропал бы, да Садовник вовремя подоспел! - Старуха уже было успокоилась, но вдруг встрепенулась, вспомнив очень важное:
- А ещё, ещё есть деревья. Подойдёшь близко, а подходить-то надо, проход узкий, вдохнул воздух - и всё, чёрненький такой, холодненький…
- Вот спасибо! - прервал её Садовник. Напомнила . Достань для этих - Ну мне не надо, Фавния рядом, значит под защитой... У тебя, так понимаю, и лёгких то нет, одна оболочка осталась, донашиваешь… Значит этим архаровцам достань как их… ну, противогазы. -
Старуха посмотрела на недовольные рожи рогатых братцев:
- Да где ж взять то? Людские им не по размеру… рога...
- Конские достань! У тебя же остались, от той войны? Ну на лямочках? -
   Старуха хлопнула, в досаде, себя по лбу и полезла в свою бездонную суму. Покопавшись там, отпихнув скулящую куклу, она достала нечто длинное, с какими то кругляками там, где должны быть ноздри, с большими стёклами на месте глаз, и со множеством ремешков, сзади и снизу. Вытащив, встряхнула - ну вот, как новые - сбив щелчком какого то червяка, старуха с видом сожаления, ну не достойны рогатые, протянула им лошадиные противогазы времён Первой Мировой. Фавн с архаром переглянулись, и дружно замотали головами, - ни за что! Но быстро приведённые в покорность суровым взглядом Садовника, с помощью откровенно издевающейся старухи, чуть перетягивавшей ремешки, напялили штуковины, возможно и спасшие не одну лошадиную жизнь. А им?
     Молчаливая, забывшая что такое не только смех, но и просто слова, Фавния, глядя на преобразившихся рогатых, особенно того, с короткой мордой и пышным бантом на гульфике, не смогла удержаться и засмеялась! Только с непривычки, вместо звонкой трели, получилось скорее кудахтанье. От таких звуков и Садовник с Алпамыс не сдержались, а заразившись, и фавн с архаром. И всё это странноватое собрание, так окончательно и не перестав смеяться, втянулись след в след в расщелину, где начиналась тропа садовника…


    
        Пастух.

        Выйдя, как всегда из ствола огромного, древнего вяза, Садовник внимательно осмотрелся. Глаза сами выискивали малейшие изменения, произошедшие за время его отсутствия. А они точно произошли, чай жизнь-то движется, но какие? Пантера также лежала на шкуре белого медведя, лениво гоняя пёстрых бабочек, отрыгиваемых ею из живота - когда успевает бабочек в животе-то, ленивица? Барс, так же задрав в изнемождении все четыре лапы - ну чуть более ободранный, - прятался за густыми кустами колючего, с красными листьями барбариса. Сова с интересом заглядывала в тыкву, удобно уложенную на подол платья, что-то бубня в неё, видимо поучая ёжика и мышонка. В ветвях вяза играли котята. Белый, с чёрными пятнами на голове, чёрный, с белыми лапками и хвостиком, и опять чёрный, совсем чёрный. Трое стало, но и это не удивляло, - кошки…  Беркут, расправив огромные крылья, изнывал на скальном выступе. Откликнулся на зов, и ждёт. Всё как и было, перед уходом.
      Но что-то стало не так. Какая-то неловкость, напряжение ощущались прямо спиной, в которую доверчиво сопела Фавния. Вышли рогатые братья, в нетерпении срывая надоевшие маски, отплёвываясь, и тут же начали обсуждать дорожные страсти. Как подростки, размахивая руками, корча рожицы, вскрикивая и повизгивая. Алпамыс, оглянувшись, проявилась крайней, как и положено. Фавн, увидев пантеру, такую вальяжную, испускающую бабочек, быстренько оправил труселя, тщательнейшим образом разгладил огромный бант, с любовью, явно гордясь, и нацелился к пантере. Но зоркий глаз вовремя заметил снежного барса, изнемогающего за кустами барбариса, время от времени выпускающего свои весьма немалые когти. Фавн начал чесать не вовремя зачесавшийся затылок, аккурат между рогом и ухом, начал проверять копыто, правое, что-то расслаиваться начало, и вообще, дел так много после нелёгкой дороги, и даже… А что там за девица, вон, сидящая на берегу прудика? Розовое платье так аппетитно натянуто на округлые колени, оттопыривается грудь, явно не нуждающаяся в поддерживающей повязке... Право, надо познакомиться - вроде она одна, скучает…  Вот точно скучает, и весело перестукнув копытцами, фавн, покручивая своим куцым хвостиком, направился прямо к ней.
      Сова, пантера, да и барс, замерли в удивлении на появившееся мохнатое создание, в круглых и полосатых, как арбуз, труселях, с огромным красным бантом на большущем гульфике, почти упирающегося в грудь, уверенно, нет, нагло! прущего к девице, не обращая ни на кого внимания. А где здрасьте, застыло на удивлённых лицах, а беркут так аж крылья уронил на скалу. Фавн уже приближался к девице, когда боковым зрением заметил, что Сова взяла в свою страшную лапу увесистую дубину, пантера и барс подобрались к прыжку, и даже девица, обернувшаяся на движение, держала в руке тяжёленький такой камешек. Но более всего фавну не понравился барсук, выглядывающий из под куста ежевики, ох не понравился... Плохо говорили о нём, дескать откусывает он те очень полезные шарики, что съёжились в самом низу гульфика. Фавн резко повернулся, пройдя ещё несколько шагов повертелся, как перед зеркалом, и с видом - каков я? - сделал перед Совой немыслимый пируэт, в воздухе стукнув копытцами. Поклонился учтиво:
- Я приветствую Вас, госпожа Сова, а не представите ли меня присутствующим? - и с невинным видом начал представляться сам:
- Фавн, фавн, приятно, очень приятно - Сова, косясь на горделиво поднятый флагом бант, подтянула к себе подошедшую девицу, спрятала за спиной тыкву, и на всякий случай изготовилась стукнуть дубиной прямо по этому банту. Хорошо, что на полянку вышел Садовник, это успокоило всех, особенно женскую часть...
     Успокоившийся барс, постанывая, опять завалился на спину, пантера продолжила гонять бабочек, и только Сова, немного отодвинувшись от девицы, зная за собой грешок, с пастухом, прикидывала, а не начать ли маленький скандал? Но увидев вышедших следом за Садовником архара, и особенно старуху, народец оживился, в понимании, - безделье кончилось. Барс одним прыжком кинулся на архара, и как всегда встретил готовые к отпору большие, страшные в своей силе рога. Извернулся в полёте, приземлился рядом с архаром и они солидно помолчали... В этом молчании давних друзей - врагов найдя уверенность, что всё хорошо. Пока, - хорошо. Садовник вдруг повлажневшим взглядом приметил ещё пару морщин на таком любимом лице Совы... И только Алпамыс стояла неприкаянная, с интересом приглядываясь к беркуту, по старой привычке прикидывая, какую пользу можно извлечь из этой большой, сильной птицы.
- Ну, что, привёл я няню нашим малышам. Хорошая няня, проверенная! Фавния!- Повернулся Садовник к вязу, где точно стояла она, дожидаясь зова.
- Фавния! - опять позвал Садовник, но Фавния стояла, даже не шевелясь, приоткрыв рот и не отрывала глаз от… - Мммм… - аж застонал Садовник:
- Он как здесь оказался? Ведь рано ещё! - По отведённым в сторону глазам Совы, Садовник понял, кто виноват в срыве так хорошо продуманного плана. - Зачем?
- Так сказал же - встреть пастуха! Я и встретила. Что шумишь то теперь…
- Я где сказал встретить? На перевале! И там ждать! Ему ждать там! А теперь что? - Сова отбросила дубинку, что держала в одной из лап, резво поднялась с камня, и пряча по прежнему тыкву за спиной, подскочила к Садовнику:
- Замолчи! - зашипела, как рассерженная гадюка - Да, я пригласила его! Сколько бедной девочке мучиться? Ещё пару тысяч лет? Хватит! Знаешь ведь, что они рождены друг для друга! Пора им соединиться! Пора… Ну как ты не понимаешь? - Уже жалобно, начиная всхлипывать, Сова поникла головой. Садовник бессильно опустил плечи, потеряв всю гневливость…
- София, София… Ведь теперь малышню придётся с собой брать...Что же им придётся пережить, бедным… - Сова приникла к груди Садовника
- Да ладно тебе… Пусть привыкают… Надо им привыкать. Сам же знаешь, в какое время им жить…
- Ох, тяжкие времена предстоят, тяжкие… Но хоть детство бы, хоть детство...- И Садовник обнял Сову, нахмурившись от тяжёлых мыслей.
И только старуха, как всегда не терявшая внимательности, с интересом разглядывала волосатое, огромное существо, стоящее неподвижно в тени голубой ели, пожиравшее глазами Фавнию, утопающую в упоении в его глазах.
     Пастух вдруг решился, вышел из тени, и решительно подошёл к Фавнии. Внимательно посмотрев в глаза, поднял её на руки, и неторопливым, широким шагом ушёл вверх по ущелью. Все замерли, отмякнув лицами. Ещё один долг закрылся, ещё одно кольцо времени замкнулось… Каждый, с расслабленным, подобревшим лицом, задумался о своём, уже совсем скором, конце одного витка, и предстоящем следующем, пока закрытым туманом неведения… И только фавн, как то странно глядевший на уход Фавнии с Пастухом, напрягся, будто хотел догнать их, и сказать что-то важное, но зоркая старуха подошла к нему, и приобняв, что-то быстро прошептала ему на ухо. Фавн недоверчиво посмотрел завлажневшим глазом на старуху, перевёл взгляд на Садовника. Увидев подтверждающий кивок, успокоился, и начал с интересом, хоть и опаской, поглядывать на девицу.

         Девица.


          Проводив взглядом ушедших, Садовник вернулся к двум проблемам, которые он считал решёнными, но оказалось, что решены они увы, в уже прошлом. Найдя взглядом барсука, отдувающегося от обильного поглощения всяческой мелкой живности, в основном улиток, и спрятавшего свое заплывшее сытостью тело в холодок густого куста шиповника, аккуратно так, в образованную поникшими от тяжести прошлогодних ягод, не объеденных за сытную нынче зиму, и обильно цветущих розовым цветом ветками, уютную пещерку, Садовник не спеша подошёл к нему. Присел на тёплый камешек, загораживая, как бы нечаянно, выход из логова, вдруг переставшим быть безопасным, ну, как показалось забеспокоившемуся барсуку.
          Внимательно вглядываясь в мелкие, жуликоватые... хотя нет, хитроватые, а скорее два в одном, глазки барсука, Садовник открыл рот, чтобы задать всего один вопрос. Барсук, учёный не только тысяча и одному способу добыть всяческие вкусности, но и тактике, и даже стратегии, вести нужные для своей пользы разговоры, перешёл к плану: - лучшая защита - это нападение. Начал, как и положено обученному искусству войны, с перечисления заслуг.
- Я вылечил её, кормил, поил, охранял, всё как ты велел. Так? - Садовник согласно кивнул головой.
- Я хорошо охраняю призамковый сосновый бор, никто, даже лешие, а не то что крестьяне, не нарушают его покой. Так? - Садовник опять кивнул головой.
- Я поднял престиж Лесной Академии до такой высоты, что очередь для поступления в её ученики растянута на двести лет. Так? - И опять Садовник кивнул головой.
- В замке поддерживается дисциплина. Каждый день ведутся воинские занятия. Отряд рыцарей мгновенно готов выступить по твоему приказу. Так? - Так, опять кивнул головой Садовник, уже с интересом наблюдающий, куда клонит барсук.
- Я хорошо исполняю обязанности хранителя спокойствия. Так? - Садовник неопределённо пожал плечами, как бы сомневаясь. Барсук, в упоении самохвальства пропустил сомнения Садовника мимо и продолжил:
- А потом стали происходить вещи странные и для меня непонятные. Приметил её молодой Лешак. Нет, не скажу ничего плохого, держала его на расстоянии. Но он приблизившись к ней, почему то совсем терял голову, начинал странно как то смеяться, бегать по вершинам деревьев, раскачивать их, и вести себя как одуревший олень во время гона. - Барсук остановился, собираясь с мыслями, а Садовник почему то улыбался расслабленной улыбкой. - А потом её увидел молодой оруженосец рыцаря Мешко, того самого, что победил самого Чёрного Вепря. И то же одурел, совсем. Только по вершинам деревьев не бегал, а гонялся с мечом за Лешаком, поминая Прекрасную Даму. А потом крестьяне… Барсук вдруг запнулся, поняв что проговорился:
- Ну хворост собрать, грибов - ягод. Что такого?
- Ну да, ну да… А паштет из гусиной печени такой нежный, во рту так и тает - усмехнулся Садовник - Ты, обжора на всё готов ради жратвы!
- Обижаешь, напраслину говоришь! - начал пыхтеть барсук почти обиженно - Хворост там, ягодки, грибочки, а остальное ни-ни! - Садовник махнул безнадёжно рукой, продолжай. Барсук, вздохнув облегчённо - пронесло, - продолжил:
- Крестьяне стали боятся в лес ходить, разговоры пошли разные - ага, обломало тебе бизнес, съехидничал Садовник, - но барсук выложил последний, убойный, по его мнению козырь:
- А главное… Хозяйка со спутником - а вот тут подробнее! - Хозяйка со спутником, когда девица, бывало проходила недалеко от замка, уже было повеселевшие, становились совсем квёлыми, и надолго! Да! - пафосно закончил речь барсук, украдкой, незаметно бросив взгляд на Садовника. Тот задумался:
- Ну что же. Не даром тебя драл медведь - кусанул таки за самое больное, - всё правильно сделал. Всё таки мудрость не проешь. - Барсук, поняв, что выволочки не будет, осмелел:
- А можно вопрос? - увидев лёгкий, согласный кивок, продолжил - Я вот никак не пойму - что это такое, эта девица. Ну никак! Может расскажешь? - Садовник пригнул ветку шиповника, зажмурившись, всеми лёгкими втянул сладковатый запах его цветков, резко отпустив ветку так, что она колючками чуть не ободрала нос барсука, в подражание то же сунувшегося нюхать:
- Пока толком и сам не знаю. Понаблюдать надо. Родилась в пещере, ну когда Хозяйка... э… шалила со спутником, видимо такой всплеск иней да яней был, что и на  создание девицы хватило. А вот потом… потом она начала жить какой то своей жизнью, не совсем понятной… Похоже резонатором, а то и усилителем, эмоций, всяких-разных, стала… Понаблюдать надо. - Решительно встал Садовник, приняв первое решение, с любопытством глядя, как вокруг заливисто смеющейся девицы прыгает молоденьким козликом фавн, почти с дымом и пламенем из ноздрей.

- Как же так… Как же так… - билось в голове . - Что ТАК? - Мысль начинала работать, с трудом, сквозь пелену беспамятства, пробиваясь из тьмы
- Как же я так попалась? И на чём попалась? - сама себе начала задавать вопросы Зенония. И только когда в памяти всплыло имя, вдруг разом, вспышкой, вспомнилось, что когда она расслабленная, ещё не собравшаяся в кучку, растерзанная и растрёпанная своим женским, прислушиваясь к новой для себя опустошённости. Полной, до самого донышка, но удивительным образом заполненная другим, да же не только полностью, но даже и переполнявшую сверх меры... Просто ещё не привычного, не ставшее своим, и потому и дающее это ощущение пустоты. Вышла на терраску сбоку от водопада, в завесу мельчайших брызг, прикрывавших пещеру, и даже не шуганула подглядывавшего из-за выступа скалы Бессмертного… И вот тогда, когда она в сладком послевкусии потянулась, до хруста, собирая в целое, под освежающей водной пылью, распавшееся было на разные, как бы и независимые друг от друга части своего тела, кроме одной, та всё ещё ТАМ... Вот тогда и схватило взметнувшееся из глубин водопада щупальце и резко сдёрнуло её туда, где водопад всей своей многометровой силой ударял в подножие скалы, и за многие года выбил в почти бездонную яму. И потащило её на самое дно, вдруг ставшей почти твёрдой, многотонной водой, по пути ударив об выступ, так что только еле ещё темнота не накрыла. А там, в глубине, мерзко ухмылялась рожа того, бородатого, с трезубцем. Подкараулил всё-таки… И кто ему помогал? Кто то же помогал! Не мог он сам узнать про пещеру… Неужто Бессмертный?
           На грани накатывающейся темноты, уже почти и смирившаяся, рванула из последних, всех последних сил вверх, к свету, к воздуху. Но хватило их только руки приподнять над  кипящей в ярости преодоления  водой, и уже покорно расслаблялось тело, принявшее в обессиленности неизбежное... Да только вырвало её из бурлящей воды, подхватило силой рук того, из пещеры, подняло в самую синюю высь и...
Почувствовав наконец тело, удивилась Зенония, что ей так тепло и удобно, на сильных руках того, из пещеры, и сердце его стучит так сильно, уверенно, и шаги размеренные, и дыхание ровное. Она что, в духа превратилась, раз не чувствует её веса? Но заныли избитые о камни колени, висок, хорошо приложившийся к уступу скалы, руки, в усилии вырвавшиеся хоть на миг, но какой тяжкий миг, из цепкости уже облизывавшегося охотника. Почувствовала оголённой спиной его горячую, такую гладкую кожу, свои бёдра, на его правой руке от коленок до… Ой, а ОНА как раз на его ладони, а вот левая его рука придерживает её голову, и заодно края мехового плаща, так, что тот укутывает их обоих, но чуть выше оставляет щелочку, сквозь которую , оказывается, всё видно, в тоже время скрывая её… Вот, бревно... Я, значит, вся такая голенькая, а он значит, такой спокойный? Начала было злиться она, но как то и не злясь совсем... Просто ощутив, как из его ладони, той, на которой уместилась вся её женственность, исходит, да нет, проникает прям в неё успокаивающее, дающее так необходимую ей, обессиленной, силу. Потихоньку, еле-еле, но наполняющее её...
           Они шли по грунтовой дороге, которую с правой стороны высоченные, уже потерявшие белый цвет стволов, в своей зрелости берёзы, закрывали от низкого солнца, а слева были открытые, голые поля, упирающуюся в двухглавую гору. На одной из вершин которой стоял замок в одну башню, с змеёй спускавшимися по склонам стенами, из серого камня. Они начали только подходить к лесу, чёрному и неприветливому от громадных, угрюмых елей, как из-за них на встречу выехала колонна всадников. В два ряда, на храпящих, резко пахнувшим потом жеребцах. Колонна настороженно остановилась, вглядываясь пристально в высокого мужчину, закрывающего капюшоном лицо, а под плащом укутывающего странную ношу. Зенония вдруг ощутила тревожащий её запах железа, мокрой кожи, лошадиного пота. Услышала позвякивание оружия, встревоженные голоса незнакомцев. Только не дрогнувшая рука, не изменившаяся поступь ног, спокойный, не дрогнувший ритм сердца успокоили её, в понимании, - опасности нет. Вглядевшиеся всадники, узнав встречного, соскочили с жеребцов, сняли меховые колпаки, склонили низко головы, потеснившись с дороги. И они прошли, мимо ряда зелёных плащей, ног в сапогах с золотыми шпорами. Мимо стоящих на коленях бородатых, потупившихся в землю, держащих под уздцы лошадок, с притороченными кабанами, оленями... Мимо окруживших, радостно махающими хвостами собак, сворой было накинувшихся, но остановленных тихим рыком той, большой и лохматой, похожей на медведя, подбежавшей первой. Махнувшей один раз всего хвостом, в знак узнавания, развернувшейся и молча побежавшей впереди, указывая путь… - Владельцы замка с охоты возвращаются - мелькнуло в её голове, совсем и не удивлённой, что снег лежит на не промёрзшей земле, не вымороженной, хорошо видной там, где выворочена копытам жеребцов...
          Провалившись в успокоенности в короткий, а может и нет, но показавшийся таким коротким, сон, она и не удивилась вовсе, что опять лето, и идут они по сосновому бору. Где сосны в обхват дюжего мужика, с золотыми колоннами стволов, поднявших кроны к самому небу так, что теряются в высоте, и не пускающие к земле солнце. В тоже время и не закрывающие его свет, который ровно, без теней наполнял бесконечную поляну, из ковра изумрудного мха, с редкими красными ягодами. Ровного, будто выстриженного старательными руками ткачих, и только около стволов приподнимающихся кочками...
Встрепенувшись от опять навалившегося сна, она увидела столб солнечного света, пробившегося сквозь кроны могучих сосен. Пробившегося там, где видимо бурей, вывернуло одну из них из земли, но не убило, оперевшуюся на соседок, а только корнями образовала невысокую, но достаточно широкую пещеру.
- Берлога, точно берлога, вон и медведь лежит перед ней - Только подойдя ближе, поняла, что это та, указывавшая путь собака… Хотя какая собака? Пёс! Славный пёс! Лежит, уже охраняет...
         Он бережно уложил её на такой мягкий и чистый мох, под сводом пещерки, кем то заботливо собранный в мягкую постель. Снял плащ, накинул на неё, и , хотя и так был не различим в столбе слепящего света, совсем растворился за ним. Только кивком - не беспокойся…
        Пришёл полосатый, ещё более толстый от своей важности барсук, молча оглядел её своими умными глазами - бусинками, проворчал что-то, и ушёл, мимо косящегося на него пса. Немного погодя прилетел голопопый малыш, отчаянно машущий прозрачными крылышками, напоил её чем-то непонятно вкусным, из большого, для своего роста кувшинчика, и она заснула. Глубоко, ни о чём не беспокоясь, знающая, что завтра уже и здоровой будет, и он то же будет, просто будет.
      
        Присев рядом с Совой, оперевшись ладонями о колени, заглянув в кувшин, где убаюканные голосом Совы дрыхли, чуть не в обнимку ёжик и мышонок, Садовник оглядел ставшую тесноватой полянку. Пантера, задумчиво выглядывала, почёсывая задней лапой ухо, прятавшегося от неё барса. Барс, спрятавшись за могучим стволом мелколистного карагача, знаками показывал архару, - не сдай, - а тот делал каменную морду, то ли сдать древнего врага, то ли прикрыть старинного друга. Беркут сидел неподвижно на остроконечном камне, презрительно щурясь на всех присутствующих. Фавн шептал на ухо, - шустрый, ох шустрый, - девице что-то нескромное даже для неё, - вон, щёки горят. Барсук, барсук… Что-то вид у него больно невинный… Ага, нос-то в земле, наверное полакомился луковицами лилейных, гнусный обжора... Наказать надо, табу их кушать. Но потом, всё потом…
- Ну что Софья… Создала проблему, так давай вместе решать её - повернулся к Сове. Та возмущённо ухнула:
- Я создала проблему? Это твой любимый барсук создал проблему! Зачем он приволок сюда эту девицу? Вон, смотри, как все начинают возбуждаться. Нет, - девица проблема! - Надо, надо было сразу скандальчик закатить, - пожалела Сова, возмущённо отвернувшись. Садовник положил руку Сове на плечо:
- Софья, Софья… Что сейчас считаться… Главное Фавния ушла, а дети то остались. И придётся их брать с собой. А как? Вот как котята с мышонком-то уживутся? Да и беркут тот ещё орёл… Не успеешь приглядеть, так запросто котёнка утащит… А девица реально сделает всех беспокойными. Вот, даже ты уже возбудилась… - Садовник говорил, а что-то царапало память, что-то он пропустил.
- А где Алпамыс? - Вдруг понял Садовник, что царапало его. На поляне не было старухи.
          Неожиданно упруго, даже не поохав, как обычно, поднявшись с камня Садовник бесшумно подошёл к месту, где последний раз видел старуху. Внимательно оглядевшись, проведя рукой по листве ближайшего дерева, Садовник решительно углубился по едва заметной тропинке в пологую лощину, густо поросшую непонятными, колючими деревьями. Усыпанных белыми, одуряюще пахнувшими кистями цветов, напоминающих  акацию.
Тропинка, проходимая лишь для него, потому что деревья поднимали ветки, пропуская, да вот получается и старухи, в своей костлявости переломавшая много иголок, так что деревья перестали её удерживать и стали пропускать.
       Садовник скорым шагом продвигался к тому месту, куда пошла старуха, уже и не удивляющая своими через чур обширными возможностями. Пройдя порядочное расстояние, Садовник вышел на небольшую прогалину в лесу, образованную тесной группкой небольших скал, вылезших из толстого слоя горного чернозёма. Старуха, заждавшаяся его, отступила чуть в сторону, что бы тот сам увидел, как из небольшого ключа , вытекающего из под самой большой скалы, с противным хлюпаньем вырывается с небольшими перерывами газ, сильно отдающий серой.
        Встревоженно поглядев друг на друга, убедившись, что видят одинаково, и понимают одинаково, Садовник и старуха торопливо, почти бегом, направились назад, к домику.
Запыхавшиеся, выйдя на поляну, встретив уставшие в ожидании глаза уже сбившихся по теснее своих спутников, Садовник резко  чуть не прокричал:
- Пантера! Барс! Забирайте детей! Всем! Быстро уходим в лагерь! -


     Начало пути


     Пантера рыкнула призывно, котята спрыгнули прямо на неё и подбежавшего барса. Сова, обняв тыкву, боком примостилась на архаре, фавн схватил в охапку девицу, барсук и старуха кинулись в хижину, чтобы забрать самое ценное. Хотя Садовник и кричал оставить всё, его не услышали. Но выскочили резво. Старуха что-то прятала в свою необъятную сумку, а барсук в защёчный мешок, пожалуй, по необъятности не уступающий старухиному. Заначки достали, усмехнулся Садовник. Наконец все двинулись быстрым шагом через шаткий мостик на другую сторону реки. Как положено - впереди женщины с детьми, а замыкающим Садовник. Поднявшись почти на самый гребень противоположного склона, начали устраиваться на обширной площадке. Выдержавшей проверку временем, образованной уступом цельного массива гранита, угадывавшегося под поросшими кустарником склонами горного хребта. С тыльной стороны прикрываемая строгой, гладкой вертикальной стеной. Внешней стороной нависавшая над речкой, площадка казалось вполне безопасной, и что не мало важно, хорошо оборудованной. В выдолбленных в скале углублениях хранились запасы пищи, немедленно обследованные острым нюхом барсука, фыркнувшим недовольно - деликатесов мало. Посредине оборудованный очаг, с разложенными вокруг брёвнами в качестве скамей, полежать хорошо, отметили кошки. Фавн приметил уютную пещерку, прячущуюся за небольшим выступом. Навесы со стенками от ветра, для малышей хорошо, обрадовали женщин. Вроде бы все остались довольны и начали обустраиваться. Только старуха с Садовником, замерев, внимательно вслушивались в наступившую пронзительную тишину, особо тревожную на фоне вечерних гор, когда вершины ещё освещены, а ущелья чёрными линиями прячут в тени склонов возможную опасность.
       Фавн, ввиду приближающейся ночи, оставив бесперспективную девицу на брёвнышке у очага, начал подкрадываться к сумке старухи, чтобы стащить куклу, но отчётливо приближающийся рёв и грохот его остановили.


        В сгущающихся сумерках скорее угадывалась, чем просматривалась масса воды и камней. Сначала оглушившая рёвом и грохотом, потом ударившая воздушной волной, и наконец нагрянула, сметая всё возможное. Сель… Обычный сель, только не повремени он. Ледники ещё не начали усиленно таять, дождей сильных тоже не было. С чего прорвало моренные озёра? Убедившись, что ничего необычного не происходит, кроме неурочности схода селя, Садовник осмотрелся - все деловито обустраивались на ночь. Лишь котята, по малости лет испуганные непонятным грохотом, жались к взрослым кошкам, да не видать что-то фавна. Оглянувшись на старуху, Садовник уже хотел спросить, но увидев открытую сумку, и невинный вид старухи, усмехнулся - стащил, под шумок, вернее грохот, рогатый куклу... Расслабились рано…
      Непрерывный рёв дополнился чудовищным гулом, площадка резко поднялась вверх, так, что стоящие на двух ногах упали, и начала болтаться, как будто гранит стал водой, вернее утлым плотиком в бушующем море, то поднимаясь на огромных волнах, то падая между ними. Все припали животами к скале, вцепились кто руками, кто когтями, а архар, что бы не снесло, рогами втиснулся в расщелину, и взяв их на излом, только болтал ногами. Ну скользили копыта… И даже фавн выскочил из пещерки, прижимая к животу куклу. Упал животом на гранит в центре площадки, аккуратненько так упал, чтобы не придавить куклу, и прикрывать её спиной. Заботился даже в страхе.
        Через вечность сначала пропал гул. Скала начала успокаиваться, вздрагивая. Речка притихла, и только треск катящихся камней, ещё не нашедших своё новое место, сброшенные со старого разбушевавшимися горами, не давал успокоиться, держал в напряжении. Наконец всё стихло, темнота скрывала прошедшие ужасы, и пока, только пока, пришло успокоение. От пережитого напряжения, высосавшего все силы, напал резкий, как удар дубины Геракла, сон. Все дружно засопели, там же, где цеплялись за гранит. Архар повиснув на рогах, не успев вытащить их из расселины, Сова притулившись к выступу скалы, которая прятала присмотренную фавном пещерку. Ну не судьба, и фавн, вот так, лежа на животе, на кукле, закатил сонно глаза. И только кукла что-то попискивала, может и в возмущении, да старуха, вытащив свои страшные когти, пронзившие гранит, не торопясь обходила площадку, вглядываясь, как , не подъел ли кого страх ? Одёрнула задравшийся подол платья у девицы, поправила съехавший капюшон Совы, подвинула к самому носу барсука баночку, и во сне принюхавшегося к вкусняшке и успокоившегося - никто не съел... Когда стащить успел? Поправила неловко подвернувшуюся ногу архара… Да, вытащила куклу из под фавна, возмущённую, как всегда, и вытащив гульфик с огромным бантом из расслабленной руки фавна, натянула ему на рог, чтобы проснувшись, не забыл надеть на место… Убедившись, что всё вроде нормально, поглаживая куклу по голове, успокаивая, подошла к спящему Садовнику, и присела, вглядываясь в темноту, ожидая рассвета.

        Начал сереть сумрак, вершины гор окрасились розовым, и вдруг, неожиданно резко, из-за седловины меж двух вершин, появилось солнце, яркое в хрустальном воздухе. Осветило площадку, заставив сначала зажмуриться, а потом и проснуться. На площадке начался день, хотя ещё из глубин ущелий ночь не ушла. Барсук, подёргивая носом, подгрёб баночку, и быстренько. пока никто не видит, схарчил её содержимое, истекая слюной, и потихоньку спрятал уже пустую под плоский камень, с весьма довольной мордой. Сова отряхнула перья, пригладила их, и в тревоге закрутила головой, выглядывая Садовника. Архар вытащил рога из расщелины, и разминал затёкшую шею. Котята свалили пантеру на бок, и теребя лапками брюхо, довольно урча, сосали молоко. Барс, поднявшись только ему ведомой тропкой до середины кряжа, удивлённо оглядывал ночные изменения… Вывороченные с корнем деревья, исчезнувшие скалы, и появившиеся новые, склоны, оголённые от леса оползнями. Речку, чьё русло сначала стесало селем, а потом им же завалено грудами валунов. В некоторых местах так и совсем перекрытое обрушившимися от землетрясения скалами, сквозь запруду которых ещё и не пробилась вода. Фавн, в недоумении щупающий под собой куклу, и струёй воздуха сложенных в трубочку губ сдувающий гульфик, закрывающий правый глаз, никак не мог понять, где кукла, да и была ли она. И только Садовник, отвернулся от яркого солнца, накинул на голову плащ, и беззвучно содрогался в рыданиях. Старуха, глядевшая слепыми глазами на солнце, наконец повернулась к Садовнику, положила на его плечо руку: - пора! Садовник, притихнув, медленно стянул с головы плащ:
- Что, решение принято? -
    Старуха чуть заметно кивнула головой - да - а тогда зачем - ну, ты же знаешь, надо до конца - да и всегда всё может измениться, любою решение надо осуществить, ну или изменить, так что пора, пора…
Садовник сел, огляделся, беглым взглядом отметил ночные изменения гор, окончательно проснувшись и поднявшись, подошёл к краю площадки. Так и знал, хорошая тропа, петлявшая вдоль русла исчезла. Да и совсем теперь не пройти вдоль реки, остаётся по гребню, благо он так вытоптан войсками всяческих воителей, стремящихся завоевать Индию, что и трава не росла. Только красные маки, сплошной лентой, будто кровавый след. Начало дороги в такую богатую Индию. Пора...

      Котята, насосавшись вволю молока, затеяли возню, дружно нападая на пантеру. Та совсем одурела от непрерывного мелькания чёрно - белого, и зажмурившись, мотыляла хвостом, - дескать вот с ним играйте. Сова не торопясь, не помешает ли, потихоньку направилась к Садовнику, придерживая мышонка, от любопытства вылезшего на самый край горлышка тыквы. От увиденного приоткрывшего рот, завидуя весёлой возне котят. Вот поиграть бы… Но ведь котята ещё малые и глупые, вдруг слопать захотят? Нет, он конечно не позволит, ещё и надерёт им задницы, но как старший, ведь не может обижать малышей? И как быть? Нет, конечно, Садовник подскажет, так ведь самому думать надо? Вот и думал мышонок, глядя бусинками глаз на недоступное веселье. Все приводили себя в порядок, что-то поправляя перед дорогой. Даже девица. Прикидывала, что делать с длинным подолом платья - обрезать покороче? Но глянув на фавна, отказалась от такой простой и заманчивой идеи. Такой повод показать свои красивые ножки! Да и удобно будет. Но вот фавн, зараза, настырный, вечером почти уговорил, змей, а нельзя, ой нельзя... Видимо придётся что-то типа шаровар делать. Разрезать, да и сшить края разрезов. А что, хорошо будет, и попку можно подчеркнуть, попка-то аппетитная, но тут уж легче будет отбиться…
     И только барсук, уже обегавший всю площадку, обнюхавший всё, куда мог залезть, даже самую маленькую щелку, замерев в раздумье, дёргая носом, стоял возле пещерки, закрытой камнем. Из неё так пахло, так пахло! Но камень хитрый, что бы убрать его , надо поднять вверх и в сторону одновременно. Одному не справиться, нужен напарник. Кого взять? Если барса, так тот сам сожрёт вкусняшки, если барана... Только что ему? Он же баран, ему и травка хороша… И барсук стал вспоминать, где это он видел вкусную, но очень редко попадающуюся травку, что бы соблазнить барана… Травка, травка… Вот не запомнил, это же не куст с жирными улитками, мучился барсук, изнывая от вкуснейшего запаха из пещерки. Наверное, так и захлебнулся бы слюной, прям насмерть, если бы его не позвал Садовник.

      Подбежав к Садовнику, тихо говорившем о чём-то с Совой, барсук с видом — ну, что там, давай быстрей, мне некогда - встал немного в стороне, стараясь не глядеть в глаза.
- Я не понял, ты почему ещё здесь? Привёл девицу, ну ? И домой, домой, оставил лес и замок без присмотра! - Садовник с некоторым удивлением обратился к барсуку. Барсук приосанился, и занудным профессорским голосом начал:
- Во первых. Лес я оставил на молодого Лешего. Пора приучать его к самостоятельности. - - Логично- кивнул головой Садовник.
- Во вторых. Академия на каникулах, и моё присутствие не обязательно.
- И это правда - согласился Садовник.
- В третьих. Рыцари и прочие обитатели замка готовы к походу. Ждут только твоего сигнала. Уйдут, и замок закроется. Для всех. Даже для меня.
- Да, и это так - кивнул головой Садовник.
- В четвёртых… - барсук задумался , подбирая это - в четвёртых, но вдруг обмяк, и совсем другим, скорее жалобным тоном закончил свою, как всегда, блистательную речь:
- Мне надо… Очень надо увидеться с Богиней. Знаешь ведь... - Садовник задумался, взглядом спросил Сову, и ответил:
- Хорошо. Пойдёшь с нами. Только тогда за девицу отвечаешь полностью! Согласен? - Барсук тяжело вздохнул, выбора то нет:
- Согласен…
- Тогда собирайся. - Барсук недоуменно посмотрел на Садовника:
- Вон к той пещерке, где слюной захлёбывался иди. И всех туда же собери - Барсук кивнул головой, и почти стелясь по скале, побежал собирать отряд. Садовник, усмехнулся:
- Ну, как тебе этот фрукт? - как бы в сторону, но понятно, что для Совы.
- Ну что ты. Очень умный и образованный молодой человек. Ну допустил оплошность. С кем не бывает. Пора бы и простить - ответила Сова.
- Софья, Софья… Жалостливая ты… Дело ведь не в оплошности, а в нём самом. Он почему допустил "оплошность"? Обжора! Перестал им быть? Нет! Да и ум его, более на хитрость похож. Ведь знает - если вытащим Богиню, то ей и деваться некуда, в благодарность-то и простит. Нееет… Рано ещё, рано… Не созрел! - Сова прищурила глаза, засмеялась тихим смехом
- Это кто мне говорит о незрелости? Самого что, заслуженно Садовником сделали? Доверие оказали, доверие! И только потом, заметь - потом! ты вдруг зрелым оказался.
- Ну не скажи,- начал было спорить Садовник. Всё-таки у меня учителя покруче были, ещё той школы! Да и долбаные переломы эпох быстро старят…
- Это да… Старят быстро. - согласилась Сова.
- Но не будем спорить, все уже собрались. Только скажи , мне скажи! Решение принято? - Сова видела, по еле различимым следам на щеках Садовника -да, плакал, не показалось… - Принято. Принято ...- И ? - А что - и ?
Садовник решительно поднялся, и направился к пещерке.
- И? И надо идти до конца! Долг выполнить надо до конца! Судьбу можно переломить, а тут какое-то " решение". Решение воплотить надо! Вот пусть и попытаются воплотить! -
Садовник решительно зашагал к пещерке, что бы не видеть этого скорбного, жалеющего взгляда. Знал он, как знала и Сова, что решение принятое Великой Матерью - это осуществлённое решение. Точка. Почти…

     Все собравшиеся у пещерки уже изнылись в ожидании. Ну что делать, все нетерпеливые. Только мышонок, высунувшийся из тыквы, оставленной Совой на уступе скалы, привязал к нитке, утащенной у девицы, пучок травы, и дразнил, дёргая ниточку, котят, самозабвенно пытающихся поймать такую шуструю игрушку. В полном восторге - ведь нашёл выход, как играть безопасно, - мышонок уже только попискивал, не в силах смеяться. Подошедший Садовник прокашлялся, привлекая внимание:
- Друзья! В последний раз я обращаюсь к вам так! - Все притихли, даже мышонок, и даже девица, перестала крутиться, оценивая эффект от ловко сшитых шаровар.
- Объявляю! Поход ! Для спасения Богини Милосердия! С этой минуты вы спасатели! Мои приказы безусловны к выполнению! И я не спрашиваю вашего согласия! Решение принято, и наше дело его исполнить. Всё! - Садовник осмотрелся, останавливая взгляд на каждом. Нет, довольных не увидел. Чему быть довольным? Но… надо. И это понимал каждый. Кроме мышонка. Тот задумчиво трепал круглое ухо, но влекущее таинственностью слово — спасатель - примеряло его с потерей свободы.
      Садовник повернулся к пещерке, вывернул замковый камень, - подходи по одному - и начал раздавать дорожные мешки, уже чем то наполненные. Каждому они оказались как раз, ловко. Не мешая, сидели именно там, где надо, и только архар остался без мешка, но отнёсся к этому спокойно, он и так не пропадёт. Спасатели уже и забывать стали про мешки, кроме барсука, чей нос так и тянулся к мешку, как старуха, деловито так, начала всех обходить и забирать их, отправляя в свою бездонную суму. Барсук, поняв, что его сейчас обездолят, быстро переместил мешок под брюхо и оскалился на старуху:
- Бабушка! Не надорвёшься? - Старуха стукнула когтем по глупой и жадной башке барсука: - - Не надорвусь, внучек. А ну, давай его сюда! - растопырила все свои страшные когти. Барсук, захныкав жалобно, истекая слюной, протянул свой мешок старухе. Та, явно издеваясь, потрясла перед дёргающимся носом барсука пахучим мешком, и ехидно улыбаясь упрятала его в своей суме. Садовник, успокаивающе объяснил:
- Эти мешки - барсууук! - эти мешки неприкосновенны. До крайнего случая. В них наш единственный шанс, что дозволен нам, на спасение. Поэтому достанем их только в крайнем случае. Понятно? - Все согласно закивали головами, кроме упрямого барсука.
- А тебе барсук, первое задание. Пойдёшь впереди всех. Тут много щитомордников. Так вот, что бы мы их не видели. Понял? - Барсук , набыченный, при слове - щитомордник- странно оживился, и быстро закивал головой.
- Тогда вперёд, действуй! - Барсук с необыкновенной живостью рванул вверх, в начало широкой, заросшей кровавыми маками дороге.
- Ну вот, и славно. И любимое лакомство успокоит барсука, и дорогу зачистит - пробормотала старуха, оценившая ловкий ход Садовника.
         Садовник посмотрел в небо, где только маленькой точкой виднелся беркут - не помощник, не помощник. Наблюдатель. Повернул голову вправо, где барс уже забрался на самый верх монолита - вот он и пойдёт дозорным - и обратился к архару:
- Ну что, мой друг. Ты старый воин. Одевай. - И протянул ему вытащенную из пещерки попону, из какой то странной, чешуйчатой кожи,
- О! - Обрадовался архар.
- Из шкуры самого первоящера! Ничто не возьмёт! - Но увидев, что под седлом, ну как седлом, скорее подушкой, даже без стремян, есть ещё и кольчуга , замотал головой:
- Нет, нет! Что бы на мне женщина? Ни за что! - Садовник устало, севшим голосом , уговаривающе начал:
- Ты пойми, старый воин. Каждый боец на счету. А схватка может начаться в любой момент - Архар в нетерпении, что ты на простые вещи время тратишь, стукнул копытом.
- А ей в когтях идти трудно. Вот и поедет на тебе - Архар наставленными рогами - нет! Женщина! - уже начал раздражать Садовника.
- Ты же знаешь кто она. Нести её - это большая честь! - Архар пошевелил рогами, уже сомневаясь.
- А потом, потом какая честь и слава будет биться в одном строю с нею! Представь - мы с тобой, как прежде, как в молодости, а сверху она, победоносная, над нами крылья расправит! - Архар , видимо увлечённый такой картиной, поднял голову:
- Только уговор! При моих - она на мне не едет!
- Хорошо. - согласился Садовник, и Сова села на архара, вцепившись когтями в кольчугу, так как даже её когти не могли проткнуть шкуру первоящера.


      Путь

       Барсук, лежащий в промоине под кустом барбариса, страдал. Страдал истово, со слезами на глазах. Страдал за общее дело. Ведь сколько пришлось съесть щитомордников! И пусть кто-то скажет, что деликатес. Да! Деликатес! Особенно головки, где яд даёт такой необыкновенный привкус, букет, одновременно и жгучий, и холодящий слегка… А как похрустывает на зубах! Барсук аж захныкал, вот ведь, уже не может, ну нет места, совсем, ну обожрался, а от такой вкуснотищи опять слюна побежала… Деликатесы, ага… А как страдать заставляют! Нет, точно, - он герой труда! Нет, даже больше! Как там в воинской присяге? "не жалея живота своего "? Вооот! Он даже герой - воин! Ведь в выполнение приказа страдает! Барсук привычно хотел сглотнуть слюну, но вдруг обнаружил, что её нет, и вообще, глотка пересохла, и он очень хочет пить. Мало того, что рыба любит, тьфу ты, змея любит воду, так ещё жара страшная. И то правда, вон насколько ближе к солнцу поднялся. Барсук соскочил было, что бы попить от примеченного недалеко ключа, но вспомнил, что Садовник наложил запрет на водопой любой водой, кроме с самих ледников. Представив, сколько до этих самых ледников, барсук даже перестал хныкать, и начал представлять свои торжественные, как и положено погибшему герою, похороны. Он уже успел возмутится памятнику из чёрного мрамора, а не гранита, как он хотел, обругать неправильного, ну не того, ректора, нашли же замену, и вообще, уже хотел плюнуть на такие похороны и демонстративно удалиться, как его чуткий нос уловил запах. Запах, который ни с чем не перепутаешь.
      Запах свежайшей, вот только ещё недавно бывшей льдом воды. Только-только растаявшей, ещё не напитавшейся посторонних запахов, пахнувшей грозой, такой желанной обожравшемуся и исстрадавшемуся от жажды. Осторожно высунув нос из под куста, барсук огляделся, и увидел, что запах идёт от бурдюков, влажных, в капельках воды, бурдюков, притороченных к смиренному ишачку, до того смиренному, что он даже травку щипал с извинениями. Оглядевшись, и никого не увидев, удивлённый барсук осторожно стал подходить к ишачку. Запах воды, такой близкой, заставил забыть всякую осторожность, и барсук в два неожиданно сильных, для него, прыжка, подскочил к ишаку и вцепился в ближайший бурдюк, в нетерпении пытаясь его прогрызть. Из под брюха ишака резво выскочил полосатый енот, чёрной полосой вокруг глаз похожий на киношного бандита, и с неожиданной силой оттащил барсука от воды:
- Уважаемый, уважаемый… - пыхтя от натуги, удерживая почти обезумевшего барсука:
- Вы, уважаемый, успокойтесь, никто вас не обманет, и вы получите свою долю воды... Свежайшей, прохладной, вот только что с ледников этой прекрасной горы. - Енот, увидев что барсук пришёл в себя, продолжил, на всякий случай влезши на ишака. Мало ли?
- Вы получите долю этой прекрасной воды. Но что вы готовы дать взамен? - у енота прикрылся один глаз, а другой внимательно оценивал барсука. Барсуку, ошалевшему от происходящего, показалось, что на голове енота сидит кипа.
- Ой, а вы не из богоизбранных? - через чур ласково спросил барсук.
- Ну что вы, что вы - замахал лапками енот - я даже и не могу им быть. Я не кошерный . Ну сами посмотрите, копыт нет, жвачку не жую. Какой же я богоизбранный? - Барсук нарочито внимательно оглядел енота:
- Ой, шо то вы явно наговариваете на себя. Хватка у вас…
-Что вы, что вы! Какая хватка! Так, на жизнь бедному еноту. Самую малость. Детки понимаете, жена опять же - Енот поёжился, вспомнив жену, в два раза крупнее его и горячую, и самоё главное, скорую на руку. Давече поленом его то как огрела… Воспоминания явно оживили енота:
- Так что, уважаемый, берём эту вкусную воду?
- Ты погоди, погоди. Что-то мне кипа мерещится, отчего бы?
- А вы шо, против богоизбранных? - нагловато прищурился енот, точно знавший, что по судам за такое затаскают. Барсук ещё более нагло посмотрел на енота.
— Угу… Тут, понимаете, суда гуманного как бы и нет… - барсук не успел закончить фразу, как его перебил енот, сообразивший, что тут реально судов нет.
- Уважаемый, уважаемый, ну что вы так на бедного енота? Ну сидел в зоопарке у богоизбранных, нахватался… Так что, берём? - продолжил гнуть свою линию енот, но вдруг, подброшенный взбрыкнувшим ишаком, оказался на земле, перед самыми зубами раздражённого барсука.
- Йося! Вы что такое ? - начал было покрикивать на ишака енот, но поймав уже совсем не меланхоличный взгляд, зачастил:
- Иосиф Флавий… эээ… и прочая, прочая, вы здесь главный, вы - замахал лапками енот- Я помню, помню… но у меня контракт! - гордо выпрямился енот. Вдруг из-за спины енота появилась когтистая лапа:
- Давай! Давай сюда контракт! - Оглянувшийся енот, в коммерческом пылу не заметивший, что их окружил подошедший отряд, побледнел всеми своим полосками:
- Госпожа Смерть! Госпожа Смерть, сей минут! - и в лапках енота замелькали непонятно откуда берущиеся, и непонятно куда пропадающие, свитки из телячьей кожи, обрывки пергамента, листы гербовой бумаги:
- Вспомнил! - хлопнул по голове себя енот - Вспомнил! Вы, Госпожа, прям излечили меня. Вы не поверите, как мне было плохо. Голова болела, точно на леднике продуло. А вот вас увидел, и сразу лучше стало. И я вспомнил!
- Что ты вспомнил? - прищурилась на него старуха.
- Вспомнил приказ! Наливать в бурдюки воду, поить этой водой спасателей, и всё! Ишак лучше знает. А моё дело маленькое! Вот, госпожа!
- Ну? - оскалилась на него старуха - Ну? Почему не поишь? - Енот засуетился, кинулся к ишаку, но его оттолкнули, расхватали бурдюки и стали пить жадно воду, в отряде хватало рукастых. Енот задумчиво смотрел на провальный коммерческий проект, почёсывая битую поленом спину, и соображал, где же ему найти за оставшееся до ночи время еду своему немаленькому семейству. Повернувшись на лёгкий толчок в спину, енот увидел плотно набитый мешок, что достала из свей сумы старуха:
- Держи, держи - совсем добрым голосом сказала, втискивая его в лапки недоверчиво съёжившегося енота.
- Тебе детей кормить. Вот, довольны будут. Даже твоя жена - не удержалась старуха. - И смотри! Ещё раз попробуешь торговать водой, вспомню, что ты енотовидная собака! И отдам… корейцам!-
       Все разбрелись в тень растущего рощицей боярышника, и только барсук нырнул под уже родной барбарис, соображая, как бы проверить мешок енота, может обменять удастся на что- нибудь. Убедившись, что утомлённые зноем путники разбрелись в соответствии со своими предпочтениями, и притихли в тени, наслаждаясь прохладой. Даже фавн не пристаёт к девице, а мило так обмахивает её веткой цветущего ярко - жёлтыми цветами шиповника, вон все склоны желтые, и колючек не побоялся, и гульфик свой прикрыл развёрнутым вдоль роскошным бантом. Кошки так вообще дрыхнут, на спине, задрав лапы и что-то ловя ими во сне. Ишак, повесив в дрёме голову, навис над лежащем на боку, вытянувшему ноги архаром, Садовник подсел к Сове, присевшей на уступе, нависающим над склоном, резко падающего в долину, всю в больших, белых шарах. Мышонок, вылезший из тыквы, растянувшись на брюшке и подставив ладошки, поддерживая голову упором на локотки, засыпал Сову бесконечными вопросами:
- Бабушка, а что это за шары такие белые? А кто ими играет? Большой кто-то... - Сова , уже довольно замученная, поглядела на Садовника - помогай - и Садовник, тихонько погладив голову мышонка, ответил вместо Совы:
- Это, внучек , игрушки ветра. Вот отцветут эти шары, созреют, и начнёт гонять ветер их по всей равнине, а они семена будут сеять, что бы на следующий год опять вырасти. А что там ёжик? Не видать что-то? - Мышонок поболтал ногами:
- А, спит и спит. Свернулся шариком и спит. Совсем играть не хочет. Дедушка, а что такое смерть? - Садовник озабоченно переспросил: - Смерть? А тебе зачем?
- Ну, енот то назвал старуху смертью, интересно же…
- Вон оно что… - Садовник задумался на минуту, как объяснить бессмертному смерть? Понимаешь, это для людей она Смерть. Боятся люди её. Так как считают, некоторые из них, что это небытие, и они не смогут больше жрать, сладко, спать сладко…
- А как это - сладко спать ? - перебил мышонок. Тут уж садовник беспомощно посмотрел на Сову, помогай! Сова перехватила разговор:
- Сладко спать, внучек, это когда девочки и мальчики, которые большие, вместе спят, и им от этого сладко. - Мышонок представил, как бы он спал с кем то, ерунда какая-то, вечно эти взрослые понапридумывают.
- Так вот, - продолжил Садовник - одни боятся этого, другие считают, что когда умрут, то их будут судить, за то, что сладко жрали и сладко спали, а потом мучить. Вечно!
- Вечно? А как это, дедушка, мучить вечно? Не получается! Позади уже вечность, и выходит, чтобы была вечность, их уже должны были мучить? Странно как-то… Будут мучить вечность, а вечность, которая впереди, такая же и позади, уже прошла, без мучений… Странно - Мышонок что-то тихонько начал бормотать про себя, пытаясь понять бессмыслицу, и потихоньку стал засыпать.
- Софьюшка, надо посоветоваться - обратился Садовник к Сове.
- Да? - Сова повернулась к Садовнику, внимательно вглядываясь в его глаза.
- Сель помнишь? - Сова кивнула головой - Тебе странным ничего не показалось?
- Да что там странного? Сель да и сель. Мало их было? - Сова удивилась, но явно не вопросу.
- А мне он странным показался. Заметь - перед самым землетрясением. Чуть-чуть бы попозже, и можно бы было на него и списать. А ведь он случился раньше! Немного, но раньше!
- Даже если и так, то что такого? - Сова недоуменно вскинула лохматые брови.
- А то странно, что не должно было его быть! Жары ещё не было, дождей тоже. Озёра не переполнены - проверял! И перемычки не размыты - опередил вопрос Совы. - Вот и получается… Полная ерунда получается… Некто, зная заранее о землетрясении, отдал приказ сбросить воду. Вопрос - кто мог знать о нём? Или просчитать до секунды? - Сова задумалась, покрутила головой.
- Кто-то могущественный против нас играет… Если так, то плохи наши дела… Плохи… - Садовник помолчал немного:
- Ну не так всё плохо. Есть слабое место, есть. - Сова вопросительно взглянула на Садовника - Ведь сель случился чуть-чуть, но раньше, чем надо бы? Вооот! Значит кто-то бережёт свои серые шкурки. А раз шкурка дороже дела… Ведь одним ударом могли победить! Но надо было погибнуть, выходит шкурка то дорога, это и есть наш шанс. Даже не шанс - а наша победа!
- Ты считаешь, что у шкурников…
- Да, да! - перебил Садовник. - Ведь иногда надо погибнуть, чтобы победить ! А они не могут, не могут, Софья! - Сова помолчала, оценивая:
- Что ж… Пожалуй, ты прав… Но надо знать наверняка, что именно так и было… Да и про этого могущественного не помешало бы узнать… - Сова оживилась, поняв, какая работа ей предстоит.
- Подожди. А ведь и мы ушли заранее… Это как? - Сова в упор посмотрела в глаза Садовнику. С ними что-то случилось. Да Садовник ли это? Уже и такое начало в голову приходить.
- Это как? - засмеялся Садовник. - Вот это самое простое. Помнишь, я за Алпамыс ходил? - Ну…
- Ну так там и увидел, по источнику, - скоро начнётся.
- Постой, постой… а старуха что туда попёрлась? - Садовник внимательно , не мигая , взглянул прямо в глаза Совы, будто и не слышал вопроса. Сова ахнула в догадке, прикрыв ладонью рот.

 Путь.
 

  - Я тебя попрошу, Софья, слетай в Круглую Долину, может найдёшь ниточку…
Сова покачала головой:
- Так ведь он же уже не бессмертный Даос… - Садовник пожал плечами:
- А что мы знаем? Только то, кем он хотел стать… Но мы же не знаем - кем стал? Что его память сохранила то же не знаем… Может скажет чего, может связи остались… - Сова посмотрела на мышонка, на тыкву:
- Вот, мышонка я с собой возьму, а тыкву с ёжиком оставишь в долине. Танцовщица присмотрит за ёжиком. Она сможет… Да и ёжик в спячке. - Сова ещё раз посмотрела в глаза Садовника:
- Да, наверное ты прав. Там ему будет хорошо. Я полетела?
- Да, конечно - уже рассеянно, озадаченно выглядывая енота ответил Садовник.- Мы тебя в Мукрах ждать будем. - Сова помялась, наконец решилась:
- А что у тебя с глазами? - Садовник непонимающе переспросил:
- А что у меня с глазами? - Сова помолчала, подбирая слова:
- В них как льдинки добавили, такие голубые, светлые льдинки, от зрачков и глаза стали какие то… - Чужие? - уточнил Садовник. - Нет, пожалуй нет… Жёсткими… Да, именно жёсткими… - Сова в напряжении ждала ответа.
- Софья, я не знаю. Видимо что-то во мне меняется, готовится к будущему. Я не знаю. Но пока… пока я прежний Садовник.
Горькая складка у губ прорезалась совсем резкой чертой, и охрипшим голосом Садовник закончил - Да, и прежний Вождь. То же я...\
        Садовник поднятой ладонью остановил Сову:
- Я прошу тебя - улетай. Всё потом, потом… уже не долго осталось… - Сова поёжилась от запрета, встряхнулась, подхватила тыкву и прижимаясь к земле, скользнула в ущелье.
Присмотревшись внимательнее, Садовник увидел как ветки барбариса , что рос над самой промоиной, шевелятся явно не от ветра. Подойдя ближе, он увидел, как барсук с енотом о чём то усердно спорят, размахивая лапками, будто гоняют оводов.
- Барсук! Барсук! - позвал Садовник. Барсук испуганно вздрогнул, быстро спрятал что-то за спиной, взъерошенный енот крепче прижал к животу мешок, уже явно не такой полный, как давала старуха. Подойдя вплотную, Садовник вгляделся в полосатых подельников:
- Барсук! Ты сколько щитомрдников сожрал? Впрочем, не думаю что считал… Слушай приказ! - Барсук невольно вытянулся - Три дня ничего, кроме воды из бурдюков! Понял? - Да ! - бодро ответил барсук, но когда осознал весь ужас предстоящей голодовки, медленно сполз в промоину, тихо шепча - За что? За что? - остекленевшим взглядом упираясь в пряжку ремня Садовника.
- Ефим! - обратился к еноту Садовник - Мы сколько знакомы? - Енот наморщил лоб:
- Дык, это, пожалуй с того времени, как ледники отступили...Ты меня маленьким от саблезуба спас - Кивая головой, соглашаясь:
- Значит давно… И что с тобой случилось? Откуда жадность вылезла? Что ты тут за цирк устроил? - Ефим пожал плечами, видимо только сейчас стало доходить:
- Сам не понимаю… Жена какая то жаднючая стала, всё ей мало, мало. Приду домой, принесу как обычно, а она орёт, - сам нищеброд, и нас в нищете держишь. Дети скалятся, укусить норовят… А ещё поленом бить пристрастилась - всхлипнул енот. - Барсук вдруг соскочил, вцепился в плащ садовника, и глядя обезумевшими глазами зашипел точно, как любимые им щитомордники - За что? - но получив хороший щелчок по носу, опять осел и начал хныкать.
       Садовник достал из под плаща маленькую бутылочку, протянул её Ефиму:
- Выпей! Один глоток! - Когда Ефим выпил, передал бутылочку барсуку:
- Ты два глотка! -
Подождав, когда глаза полосатых прояснятся, Садовник продолжил:
- Ты, барсук, явно много сожрал щитомордников. И их кровь, отравленная водой, отравила тебя. Так что три дня! Ледниковая вода тебя очистит.  А ты Ефим, возьми Ешу... да, а с чего ты Иосифом Флавием обозвал его? Вот, возьмёшь Ешу, он тебе поможет домой отнести, мешок этот, и большой бурдюк ледниковой воды. И сам, и вся семья что бы только её пили. Смотри мне! Узнаю, что не так сделал, накажу! - убедившись, что его правильно поняли, Садовник продолжил:
- А теперь, Ефим, барсук - что за мену вы тут творили? - Барсук вытащил из под себя несколько банок паштета, ну да, конечно гусиного, а енот из мешка маленькую баночку сгущёнки. Садовник только покачал головой:
- Ефим, домой! - и пошёл к старухе, явно что-то заметившей. Барсук посмотрел, как ловко он обдурил многодетного папашу, вздохнул, и из защёчного мешка вытащил ещё четыре нормальных банки сгущёнки. Положил их рядом с енотом, посмотрел, и сверху положил огромную плитку шоколада:
- Жене отдашь. - Ефим слегка порозовел, кашлянул и достал из мешка небольшую баночку чёрной икры.
- Вам. В знак дружбы. Я могу вас считать другом ?
- Конечно! - растроганный барсук обнял енота:
 - Давай на ты перейдём ? - Давай! -
А Садовник сделал зарубку в памяти - баранов геями , енота жадным, барсука совсем обжорой, хм,...




         Садовник стоял на краю скалы, торчащей из пологого склона ущелья, по дну которого протекала река, - там, в самом низу рождённая двумя потоками. Одним с юго - востока, другим с юго - запада, сталкивающихся под острой скалой… Восточный поток, после пришедшего с его верховьев селя, до сих пор мутный и грязный, смешивался с кристальной чистоты западным, и уже дальше они бежали крутыми уступами вниз в единстве, уже и не грязной, но и не чистой воды, мутной, как ситуация отряда. Не нравилось Садовнику идти по гребню отрога, на виду. Хоть и нейтральная территория, и в силу статуса запрещено на нём не только пользоваться своими способностями силы, но и всяческие враждебные действия, всёже они возможны. Со стороны серых, что уже было очевидно, причём против всяких правил. Это подтверждал неожиданный и неправильный сель. А в месте соединения отрога с хребтом, там, где дорога выходит на пологую часть, есть, есть идеальное место для засады. Вон, не даром неподвижной точкой над тем местом висит беркут. Ой не даром. Спуститься бы в ущелье, и пройти вдоль правого рукава, через Красные Ворота, седловиной меж вершин… Всё таки своя территория, и не рискнут… И склон ущелья здесь пологий, легко бы можно спуститься, но он так зарос смесью абрикоса, яблони, боярышника, шиповника и барбариса, что и мамонт не пробился бы. Что уж про кошек , фавна, и особенно девицу, говорить. Нет, не пройти...Что же, придётся идти по гребню. Только барса предупредить, что бы правее взял, тогда выше опасного места окажется, и если что - успеет предупредить. А вот про "если что" так и думать не хочется. И Алпамыс не поможет. Нет, конечно она могла бы, если бы правила остались прежними. А остались ли они прежними - большой вопрос. Большой… И хорошо, если Софья разузнает чего. Она умничка, сможет. Наверное...
Лёгкое щекотание уха, хоть и едва ощутимое, вибрисами проснувшегося и вылезшего из капюшона плаща мышонка, вывело из задумчивости Садовника. Ласково погладив мышонка, и - потом, потом- на начавшего было излагать свои философские рассуждения мышонка, Садовник подозвал барсука и барса. Предупредив барса об возможной засаде, напомнив барсуку о водной диете, Садовник пошёл поднимать разомлевший в прохладе отряд.
       Барс легко, взмахнув пышным хвостом, скрылся, даже пропал, в общем то невысоких зарослях дикого чеснока и ревеня, а барсук, похныкивая от терзавших его мук голода, лениво потащился почти прямо по дороге, решая нелёгкую задачу, как разогнать щитомордников и прочий ядовитый народец, если их нельзя съесть. Наконец успокоившись, что есть нельзя, но пугать, а то и кусать можно, барсук уже бесшумно спустился в заросшую высокой травой давнюю промоину, когда-то, уже давно, вырытую потоком воды, редко доходящего в эти места муссонного ливня. Вдруг запах, резкий запах могучего, не таящего своё могучее присутствие зверя, буквально оглушил чуткий нос барсука. Едва не расчихавшись, барсук на брюхе подполз к самому краю промоины, и раздвинув траву заглянул на дно. Задом, едва дыша, он отступил на безопасное расстояние, и со всех ног бросился назад. Выскочив к рощице, где отряд лениво собирался в путь, барсук , не в силах сказать ничего из-за вдруг пересохшего горла, начал махать лапой, показывая - там, там такое !!! Что, впрочем легко было понятно по его выпученным глазам и отвисшей челюсти.
       Отряд сбросил сонную истому, архар подскочил к Садовнику, фавн с пантерой встали рядом, готовые защищать котят и девицу, даже котята , правда под брюхом матери, страшно вздыбили шёрстку и зашипели оскалив острые зубки. И только Алпамыс стояла в сторонке совсем спокойная. Посмотрев на старуху пытливым взглядом, Садовник заскочил на архара, стукнув посохом о землю, у которого от удара выскочил стальной наконечник и он превратился в грозное оружие, махнул отряду - стоять на месте, пришпорил архара и рванул вперёд. Впрочем, всё-таки позади барсука, вдруг в охватившем его боевом пыле обретшего небывалую прыть.
      Выскочив на край промоины, Садовник притормозил архара, явно любуясь открывшимся на дне картиной. Спиной к огромному стволу, редкого здесь горного дуба, - ну как собака - ухмыльнулся Садовник, сидел на тощем заду огромный кабан. Вонючииий!, Ну, старый холостяк, недоуменно , перебирая передними ногами так, что собственная задница уже провертела приличную такую ямку в земле, вертелся  то налево, то на право, разглядывая взявших его в кольцо барса, белого медведя - откуда, когда успел, я же его на вязе висеть оставил, - и хоть и с горящими глазами, оскаленными страшно зубами, но всё- таки потешного барсука.
- Отставить! - гаркнул Садовник, соскочил с архара и быстрым шагом подошёл к кабану.     - Нет, Вепрь, ты всё-таки свинья. Ещё та. Ну хоть бы раз в тысячелетие мылся! Мало тебя Геракл колотил! - кабан хрюкнул пренебрежительно, - ещё надо посмотреть, кто кого.
- Ты чего припёрся-то? - кабан опять хрюкнул, - Ага, помочь попросили… И кто же это? Впрочем не скажешь, но я и так догадываюсь - Садовник вспомнил удивительное спокойствие старухи.
      Что тёплое потекло по левому плечу Садовника. Повернув голову, он увидел мышонка, с вытаращенными глазёнками, встопорщенными усами, стоящей дыбом шёрсткой. На бой, из капюшона значит вылез. Ну молодец, храбрый вояка... А что описался малец, так кто этого не делал? На свадьбе значит погуляю... Есть же примета, если внук обмочит, то деду гулять! -       - Ну? Так понимаю, дорогу нам прокладывать будешь? - Садовник оценивающе оглядел кабана.  Пожалуй,  сможет. Шкура дублёная, клыки как лопаты, мощь так и прёт…
- Барсук! Сбегай за нашими… А мы тут приглядим. - Барсук метнулся назад, и вскоре привёл весь отряд, ну, за исключением шпиона - Совы, да своевольной старухи. А что ей, костлявой. Кабан, учуяв запах от дел мышонка, презрительно хрюкнул на Садовника:
- Во! Уже мышами трачен… - и почти презрительно отвернулся. Что с вами разговаривать? Быстрее дело сделать, да и по своим, настоящим делам идти надо. Вон, лилейным скоро цвести, луковицы в самой сладости.... Пантера мягким прыжком прижалась к медведю, потёрлась об него, и дав хорошую оплеуху барсу, скрылась в кустах, непонятно как здесь оказавшегося жасмина, одуряюще пахнувшего. Очень возбуждающе для "настоящих пацанов"  Барс посмотрел на Садовника:
- Иди, иди - рассмеялся тот, - Потом проверишь перевал, а она не заблудится. - И барс, дёргая шкурой ушибленной холки, с опаской ушёл за пантерой.
- Давай, кабан, веди. Фавн, ты за ним, ты привычный…  Женщины, дети в середину, ну а мы, замкнём. - Вепрь, как и положено вепрю, - свирепо, начал крушить всё на своём пути. Выворачивать с корнем не только кустарник шиповника или барбариса, но даже и небольшие деревья яблони и урюка. Но, в своей свирепости всё-таки обходя каменные осыпи, от разрушенных временем и непогодой небольших скал, пятнами, то тут, то там устилавших склон ущелья плоским насыпями, очень неустойчивыми и склонными к скольжению вниз, плоских камней.
Фавн, как и было указано, вошёл первым в тоннель, пробитый кабаном, за ним архар, с котятами на спине, бедняга, и женщину. Теперь и кошек возит. И что, что маленькие, но ведь кошки? Справа, держась за рог, в своих чудных шароварах девица, сильно притихшая в последнее время, - с чего бы, за ними барсук, мечущийся по всей ширине тоннеля, сующий свой нос в каждую ямку от вывороченных кустов. И что, что на диете? И последними, рядом, Садовник и белый медведь, решивший, что хватит быть только шкурой на каменном полу, ну, хоть на время.
       Садовник негромко, незачем всем слышать, допытывался у медведя, зачем? Но тот отмалчивался, и только на вопрос, - а как он с пещерным медведем , не подерётся?, -ухмыльнулся. Нет, мы вообще родственники, и даже близкие. Впереди раздавался треск выворачиваемых кабаном кустов, а выше, и правее тоннеля рёв дерущихся, - ага, ага, именно так, - усмехнулся ехидно Садовник, кошек, белой и чёрной. Интернационал, блин…
      Отряд зигзагами, что и правильно, спускался к речке, вдоль которой лежала хоть и узкая, но довольно удобная тропа к Красному Перевалу. Барсук, обжора, всё-таки нашёл что-то, и закатив глаза, жевал, сопя и брызгая слюной. Когда обеспокоенный Садовник подошёл, показал корешок, странный такой, толстенький, в перемычках как будто пробки. Садовник посмотрев, что тот ещё не пробудился, значит не набрался дурной воды, попросил накопать для всех. Особенно для фавна и девицы. Барсук хихикнул. А что, и правильно, ведь радиола розовая не только выносливость, но и память и сообразительность улучшает. Не зря же барсук своим студентам рекомендовал. Эх, как там лес, справляется ли молодой Лешак, и все ли студенты съедутся на занятия, вон времена какие мутные.
      Треск ломаемой древесины прекратился, и скоро весь отряд вышел на тропинку, выбитую кто знает за сколько веков многочисленными копытами, лапами и прочими конечностями в склоне горы. Кабан, стоя поперёк тропы, дождавшись Садовника, хрюкнул, - мол не за что, повернулся, и обдав фавна едкой, а главное вонючей даже для самого чемпиона вонючести струёй, шмыгнул, пока не очухались, в узкую расселину , убегающую вверх по склону  горы. Взвывший не столько от вони  и едкости, а от собственной беспечности, фавн с размаху сиганул в реку. Благо она в этом месте плескалась заводью около самой тропы, и отмываясь, слал проклятья кабану громко, а тихо строил самые ужасные планы мести. Как он счастливо засмеялся! Необычным для себя звонким смехом, когда услышал обиженный, и явно не без страданий, визг кабана, которого драли кошки. Ну, не повезло бедняге, нарвался на них, уютненько так мурлыкавших в уединении.
Дождавшись фавна, отмывшегося в холодной воде, и теперь трясущего мокрой шкурой, выжавшего свой уже знаменитый гульфик, - отвернулся, неужто стыд прорезался?, и пантеру, бесшумной тенью выскользнувшей из тоннеля, вон усами дёргает недовольно, - ушёл кабан, шкура, гад. Ну и крепкая шкура, только и удалось ухо поцарапать, и успокоившуюся только довольным видом котят, оседлавших смирившегося архара, отряд пошёл по тропе. Не очень крутой, неожиданно для ставших почти отвесными склонов. Пройдя с полчаса, аккурат под местом предполагаемой засады, где крутые склоны не давали возможности вырваться с тропы, отряд удвоил осторожность. Садовник помнил, что склоны, поросшие только растениями - однолетниками, вон с прошлого года целые заросли высоченные, зонтики , с уже рассыпавшимися семенами, корзины, пустые от улетевших парашютиков, с головой и медведя укроют, прекрасно горят…
      Тела головешками чёрными, и доспехи чуть не расплавленные… Садовник мотнул головой, отгоняя воспоминания, и повернулся, услышав догоняющий треск и даже как бы и выстрелы. Ну вот… помяни лихо… Многометровой высотой, раскидывая трескуче искры, отряд догонял вал огня горящей травы, подгоняемой ветром с равнины, дующим в ущелье вверх, к ледникам. Непрерывно, пока ночью не повернёт обратно. Садовник мгновенно, - успеть, успеть, - стукнул стальным наконечником посоха об ближайший камень, и сноп искр легко зажёг смесь сухой травы и дудок, по которым огонь и набирает высоту. Отряд оказался в огненном мешке, огонь спереди и сзади, и только спасительная речка за крутой полоской склона, поросшего точно такой же огненной смесью, и только то, что от реки прохлада немного тормозит ветер, но совсем немного, ещё не даёт огню начать сжигать отряд снизу. Подождав немного, когда зажжённый им огонь уйдёт вперёд, Садовник поднялся по склону, ещё не прогоревшему до конца, ещё горячему и дымному и поманил всех за собой. И вовремя - догонявший их огонь затих, уткнувшись в выгоревший склон зажжённый садовником, а тот, что снизу тропы, как раз и догнал , обдав жарой, дымом, засыпав летящими вверх от ревущего пламени догорающими кусочками травинок и веточек. Ну фавн высохнет, а остальным-то подпалит шкуры, слегка, вон, котята, так совсем под мать забились… Один барсук по привычке радовался, сколько жаренной вкусности остаётся после пала...
         Сколько раз пережито такое, а всё не проходит удивление скоротечности вот таких травяных палов. Толи дело в лесу - лес горит неспешно, солидно. Подождав, когда ветер выгонит из ущелья дым, чихающий и фыркающий отряд, оглядывая личные потери, двинулся вперёд. Фавн, просушивший шкуру, сокрушался, что роскошный бант на гульфике прогорел в двух местах. Маленьким дырочками, но всё-же… Пантера переживала, что от упавшего уголька обуглилась шерсть аккурат между ушей, и теперь барс смеяться будет. А остальным как то и всё равно, ну подпалило и подпалило.
В ущелье пробирался неспешно вечер, затеняя западный склон, но ярче высвечивая восточный, и такая контрастность тревожила непривычного к горам медведя Он привык к бескрайним, хоть и ледяным, но таким понятным равнинам. На фоне ещё яркого неба чуть не чёрной показалась большая скала, нависающая над тропой, прижатой этой скалой к самой реке. В этом месте узкой, и от этого особенно громкой и грозной. На вершине скалы возвышалась башня, из огромных глыб, скорее даже из огромных осколков утёсов, нависающих над склоном хребта. Сложенная грубо, но очень прочно, надёжно запиравшая ущелье. Не любил Садовник это место, было за что, только выбора и не было, совсем. Оставлять отряд под открытым небом, да ещё не зная, что там барс видел, было бы большой глупостью. А воспоминания - ну что воспоминания... Значит пора опять их пережить...



      Пройдя под скалой, прижимаясь к ней, что бы речка не затянула ненароком, отряд поднялся по небольшому гребню, который с верха ущелья подводил к самой башне. Видно было, что раньше, давным давно, этот гребень был раскопан, под самыми стенами, и наверняка оборудован подъёмным мостом. За прошедшие долгие годы наплывающие в потоках сильных ливней, камни склона горы заделали этот разрыв так, что неопытному взгляду и не понять о былом. Войдя внутрь башни через проём, не защищаемый уже очень давно воротами, путники разбрелись по удивительно просторной, скрадываемой массивными стенами, зале. Фавн, покрутившись и поняв, что куклу он нынче не добудет, старухи-то нет, примостился рядом с молчаливой девицей, присевшей на фрагмент огромного очага, когда-то выпавшего из него от страшного пожара, рядом с медведем, улёгшегося там явно по привычке. Пантера с котятами улеглась в углу, защищая спину, ежели что, архар примостился на длинном камне, когда то служившим скамьёй у длинного стола, и только барсук, шнырял по всей башне, обнюхивая каждый уголок, каждую камеру. Даже напугал мирное семейство летучих мышей, издавна облюбовавшее дальнее маленькое помещение, служившее когда то кладовкой. Резко, как всегда в горах, обрушилась тьма, и постепенно все угомонились. Послышался сонный храп, бормотание архара, попискивание напуганных, - всё-таки маленькие, котят.
        Садовник сидел в проёме стены, в который могли проехать, не сгибая головы, два всадника в ряд, и защищённых когда-то массивными воротами, прикрываемые при нужде ещё и мостом, который поднимался при приближении врага. Нет, всё-таки хороший замок он тогда построил. Хороший. Только одно не учёл - предательства. Пусть и невольного, но всё-таки предательства. Постепенно память Садовника уводила в то время, когда он молодой, знатного рода юноша, - хотя какой юноша? Уже восемнадцать было, возраст витязя, увидел ЕЁ. Маленькая, стройная танцовщица в храме Огня. Кто она, какого рода, как зовут, - ничего он не знал, да и не мог знать. Служение очищающему Огню требовало безымянности. Добро должно быть безымянным. А иначе какое же это добро? Это уже покупка милости у Всевышнего. Чуть не каждый, свободный от забот день, а их мало, ох как мало было… Враг шёл, страшный враг… Соседнюю страну, так же поклонявшуюся Огню, разорил дотла, сжёг их главный город, ограбил. Ведомый безумным Двурогим, безумным, потому как хотел власти над всем Миром, и чтобы одни законы в нём были, его законы, и чтобы все стали одинаковые, и говорили на одном языке — его, и поклонялись его Богам, среди которых он — главный. И готовиться надо было, на нём защита прохода в Круглую Долину, где главная святыня, а времени мало, и сил нет не придти… К ней, маленькой танцовщице…
       Едва успел он тогда, после страшной битвы, с оставшимися в живых чуть больше десятка своих лучших воинов, с младшим братом, уже владеющим оружием, но не всегда головой, забрать танцовщицу из храма. Оказалась она единственной, кто остался в живых из царского рода, и просил его царь, истекающий кровью, спрятать её. Двурогому для завладением Царским троном нужна она, только она могла его посадить на трон по закону. Лучше бы он не говорил, что она его дочь… Лучше бы не говорил. Он бы умер, но спас бы её, но тогда бы была надежда. А так надежды нет. Всю жизнь останется только смотреть на неё, только смотреть. Нет, конечно он бы спал с ней, конечно спал. Закон разрешает. Но всегда, всегда она была Царицей, и детей от него не будет. Всегда…
        У зла всегда найдутся служители. Кто-то рассказал об этой затерянной в горах башне, и был отправлен отряд воинов, не меньше сотни. Что его десяток с малым против сотни сильных бойцов? Но башня, башня была правильной. Годы могли держаться, годы. Только младший брат, дурак, обжора, заснул, и лазутчик опустил мост, и открыл ворота. Нет, конечно они дали бой. Кровавый, весь зал был наполнен трупами врагов, кровь хлюпала под ногами, но когда израненный, он остался один, принцесса вышла на край стены, и раскинув руки, прыгнула туда, в чёрную бездну… Пока все зачарованно смотрели на принцессу, он там, за уступом стены, скрывшем его от врагов, начал спускаться по ступеням - выступам, только ему и известным, что бы выполнить свой долг до конца - не пустить врагов в Круглую Долину. Там, на Красном Перевале, его ждал небольшой, но сильный гарнизон. Его ждал… А он... он струсил. Ему так не захотелось жить без танцовщицы, что повисев немного на выступе, разжал руки, и полетел, полетел в бездну... Чтобы избыть боль невозможности… И уже успокоенный, вдруг ощутил, как большие крылья подхватили его, и мягко перенесли на другой берег реки… Он соскочил, хотел в безумии прыгнуть в реку, но… но рука - крыло, о эта рука маленькой танцовщицы, удержала его… Провела мягко по лицу, успокаивая, и большая птица её, её ! голосом сказала...
         Вдруг лёгкое царапанье когтей по камням вывело Садовника из воспоминаний, наконец-то только воспоминаний, и он, приготовив копьё, стал напряжённо всматриваться в темноту...
        На высветленную луной полоской света площадку, перед самыми воротами, из утопающей во тьме тропинки, уже не таясь, лязгая своими страшными когтями рук, которыми придерживалась за камни, неторопливо вышла Алпамыс. Садовник убрал бесполезное, ежели что, копьё, встал с плоского камня порога, приветствуя старуху. Та подошла и присела, махнув ему рукой - садись. Помолчав, не скажет ли чего старуха, Садовник, как бы рассуждая про себя, не громко начал:
- Я обрадовался секачу, хоть и странно было… Не друзья мы, давние не друзья.- Садовник слегка потрепал выползшего из капюшона мышонка - тихо, тихо - Но его попросили те, кому я доверяю.- Помолчав, на молчание , продолжил:
- Река эта, и тропа эта издревле для меня безопасны, я здесь хранитель, и доверял я этой реке... - старуха опять отмолчалась
- Сель… А теперь пал… Откуда? Точно как тогда, против преследователей. А сейчас против кого? - Старуха молча чертила невидимый на камне круг.
- Да, круг замкнулся… Или замкнул кто-то? - старуха внимательно посмотрела на Садовника, будто и хочет сказать, да не может.
- И медведь… К чему он? Нет, конечно хорошо, я вспомнил начало… Начало? А как же Мукры?… Ладно, чего пришла-то? - уже без всякой вежливости, почти враждебно спросил Садовник. Старуха удивлённо вскинула брови:
- А что так? Мы что, уже и не друзья? Не соратники? - Садовник смущённо взглянул на старуху:
- Прости… Но столько непоняток… Я должен, должен все варианты продумать…
- Ладно - махнула рукой старуха - Тебе привет от Совы - Садовник вскинулся, старуха опережая:
- Ну заскочила, заскочила в Круглую Долину. Там даос - Даос?- переспросил её Садовник - Нет, сейчас его по другому зовут, только с драконом в винных погребах зависают, вот и думай, насколько он переродился - сухо засмеялась старуха - И Сова, шпиён недоделанный, с ними бухает... Так что не торопись в Мукры. - Закончила не без ехидства старуха. Садовник отмолчался. Не ожидал, что так удачно сложится, но незачем болтать об этом.
- Ладно, не буду. Ты как?
- Я? Да вот, сначала подкормлю вас, оголодали поди. Мышонок! Перестань прятаться, посмотри, какую вкусняшку я принесла тебе. - Мышонок, уже давно унюхавший свой любимый козий сыр, выскочил из капюшона, схватил его и юркнул обратно в капюшон, откуда вскоре стало слышно чавканье, фу,…  надо объяснить. Достав из своей бездонной сумки несколько мехов, с нацарапанными на них силуэтами получателей, старуха встала, отряхнулась, одёрнула подол халата:
- Ладно, пойду я… Что то неладное твориться, понять надо что. Так что пойду. А ты подумай - круг замыкается, но зеркально! - и старуха растворилась в ночной тьме, совершенно бесшумно. Значит специально когти-то выпускала, и тёплая волна накрыла сердце Садовника:
- Вот старая… Уже и Совушку навестила, и еды принесла, не забыла… Зеркало… Что - зеркало? - Садовник похолодел, вспомнив, как тогда, спасённый превратившейся в огромную сову танцовщицей - принцессой, он устроил на перевале очень хитрую засаду и уничтожил весь отряд преследователей. Весь! И больше никто не пытался пройти в Круглую Долину, а скоро только в легендах она и осталась, а теперь и вовсе про неё помнят только перворождённые, да и то очень немногие.
       Проводив взглядом растаявшую в темноте старуху, Садовник задумался. Круг замкнулся, но замкнулся зеркально. Понятно, что он должен пережить то, что пережили другие, пережили именно от его деяний. Но старуха не могла такую простую истину вот так, подчёркнуто назидательно высказать. Значит, значит… Садовник слегка хлопнул по капюшону:
- Мышонок! - Мышонок, довольный животом, набитым вкуснейшим козьим сыром, вылез, облизывая мордочку:
- Да, дедушка? - Садовник взял его на ладонь:
- Ты слышал о маленьком народе? Ну, ещё некоторые звали его чудью белоглазой? - Мышонок почесал круглое ухо:
- Дед, а дед, я что-то не пойму… Вот сколько мне лет? И я что, должен знать этот народ? - Дед покачал головой ну, ну, малец:
- Ладно, всё рассказывать не буду, только самое нужное. Жил был народ, нормально жил…
- Деда, ты что, сказку рассказываешь? - Почему это сказку? - Жил , был , так в сказках начинают - Садовник качнул головой, всё больше удивляясь вдруг язвительному уму мышонка:
- Ладно, жил. Просто жил, хорошо знал недра земные, плавил металлы, обменивая на нужное для своей жизни. Брал только нужное и в достаточных количествах, не больше. Но маленькие были, а значит и слабые, телом. Но не духом! И когда пришли большие люди, и хотели заставить их добывать богатства больше и больше, - взяли и ушли. Все и сразу. Под землю. Вот. - Мышонок недоверчиво посмотрел на деда:
- Вот так, сразу и все?
- Да, вот так. Все и сразу. Пришли большие люди, а жилища маленьких пустые. На столах еда, печи ещё тёплые. А нет никого.
- Странно… И куда же они ушли, а, деда?
- Ну куда. Сказано же - под землю.
- А как это?
- Как, как... Толком-то я и сам не знаю. Живут себе там, роют ходы, да пещеры, и кажется всю землю норами своими изрыли. Трудолюбивые... Или Сила им дана такая? Не знаю толком. Они же не деревья, что бы знать - Садовник погладил притихшего в раздумьях мышонка, и вышел на площадку, вглядываясь в обагрённые солнцем начинающегося дня вершины.
       Сколько раз он видел этот момент- переход от ночи к рассвету, когда ещё солнце за горизонтом, но вершины уже освещены, и звёзды, особенно самые яркие, ещё не скрыты солнечным светом. Сколько раз эти несколько минут межвременья заставляли усиленно биться сердце, вот он - новый, непременно прекрасный день...
      Как всегда сразу, как включенное, наступило утро, и Садовник внимательно стал прислушиваться к неприятной тишине. Даже жужжания насекомых не слышно, не-то чтобы криков и песен птиц. Внимательно вгляделся вверх ущелья, там, где Красный Перевал. Там чудилось какое-то неприятное марево. - Не спеши в Мукры..- не просто так сказала старуха, ой не просто... Приглядевшись к склонам ущелья, Садовник приметил камень, немного, чуть - чуть не такой как все остальные. Цветом, фактурой, да и некоторой неестественностью расположения. Подойдя поближе, пошевелил его, и подхватив руками, отодвинул в сторону. Камень закрывал небольшое отверстие, уходящее вглубь горы. Отсутствие паутины явно указывало на то, что кто-то пользуется этим лазом в горе. Проведя рукой в самом узком месте отверстия, садовник поднёс её к глазам, и увидел обрывок тоненькой нити, видимо от зацепившейся за острый выступ одежды. Садовник облегчённо вздохнул. Серые одежду не носят. Значит, тут живут маленькие.

    Бирюк.


        Заглянув в проход, - вроде там тихо, Садовник отправил мышонка на разведку. Посмотреть, что да как, только не далеко. Мышонок пискнув азартно-вот, новое приключение, нырнул в проход и почти сразу оказался в тоннеле, с ровным полом и сводчатым потолком. Ровный, неяркий свет, высвечивал своды, стены, наклонный пол, и какие то чёрные пятна по стенам. Может это входы в другие тоннели а может, может входы в сказочные залы, наполненные сокровищами, охраняемые страшными драконами… Мышонок смутно представлял себе сказочные сокровища, - ему мерещились штабеля козьего сыра, мешки сладких сухариков, орешки, кучками ссыпанные прямо на пол. А уж страшных драконов он и совсем не мог представить. Он знал одного, Красного, так он добрый, вино любит, а выпив, такие весёлые истории рассказывает! И как такой дракон может быть страшным? Но в сказках сказано - страшные, значит надо бояться! И мышонок, трясясь от страха, пошёл по тоннелю вверх, попутно заглядывая в чёрные пятна стен. Все они оказывались пятнами копоти от горевших факелов. Зачем в таком светлом тоннеле факелы? По ночам наверное кто-то ходит. Страхи стали отступать, и уже приключение совсем не приключением становилось, как вдруг одно из пятен оказалось лазом. Протиснувшись в него, опять начав боятся, мышонок увидел небольшое помещение, где на лежанке из травы, в пятне света, падавшего сверху, лежал… Садовник!        Только весь обросший бородой, спутанными волосами которой можно было накрыть десятки мышат, волосы головы свисали с лежанки до пола, когда успел обрасти? Удивился мышонок, и так, с приоткрытым ртом, начал тихонько подкрадываться к храпящему "лицу, похожему на Садовника", - вспомнил мышонок фразу из интернета. Подойдя поближе, встав на цыпочки , что бы внимательней рассмотреть храпящего, мышонок не заметил, как наступил на прядь волос, свисающей с головы, и дёрнул её. Рука храпящего мгновенно схватила мышонка, и пискнуть не успевшего, поднесла к глазам, и хриплый, со сна голос спросил:
- Ты кто? - Мышонок, стиснутый сильной рукой, не то что бы ответить, дышать не мог, и только раскрывал рот. Рука, сообразив, ослабила хватку, и мышонок, вот стыдоба, испугался, придушенно пискнул:
- Мышонок…
- Какой такой мышонок? -, грозно спросила рука, и только когда над рукой показалась голова, оторвавшаяся от лежанки. до мышонка дошло, с кем он говорит на самом деле. - - Мышонок. - и тут его понесло, зря наверное, но так хотелось быть важным ! Из отряда спасателей! - Ой, прикусил язык мышонок, наверное не стоило говорить это, но слово не воробей. При словах " спасатели", "отряд", что-то под бородой храпевшего зашевелилось, появились руки, и из под волосяного одеяла показалась… бабушка Сова:
- Это с Садовником идёшь, что ли? -


       Мышонок почувствовал, как у него совсем перестала работать голова. Бабушка, увидев совсем потерявшийся вид мышонка, рассмеялась:
- Что, знакомых увидел? - мышонок только растерянно затряс головой.
- Успокойся, глупенький. Не видел ты нас никогда. Не должен бы. Молод ещё… - Бабушка, кряхтя, села , опираясь руками о подстилку:
- Так говоришь, с Садовником ты идёшь?- и вперилась, прям прожигая, в глаза мышонка.- - Кто? Я? - начал соображать мышонок - Я не говорил этого. Я сказал что из отряда. Тут мы, малышня, игру придумали. Злой Дракон похитил одну маленькую белую мышку. Для опытов наверное… да. Вот мы и собрали отряд спасателей… Спасать мышку будем…  -Кхе… А сюда как попал? - прищурила один глаз бабушка
- Так в сказках где обитают драконы? В пещерах! Вот и зашёл. Проверить… - Бабушка покачала головой:
- Ну… И слов нет, какой ловкий ты… кхе, кхе… Слушай сюда ! Вертайся в зад, и скажи Садовнику, дескать Бибик, тьфу, Бирюк с… а вот про меня ничего не говори! А то зубы вырву! Больно! Скажешь так: - Бирюк приглашает Садовника. Разговор есть. Понял? - Бабушка подумала немного:
- Хотя ты, шельмец, всё равно про меня скажешь. Вот, просто опишешь меня и всё. Понял?
- Да… бабушка - робко ответил мышонок, переживая зубную боль, хоть и возможную, но страшно! 
- Как, Бибик, правильно всё? - Бородатый важно кивнул головой, дескать одобряю, и разжал руку. Хорошо, было не высоко, и мышонок шмякнулся не больно. - Так я побежал? - А ты ещё здесь? Беги! - И мышонок, выскочив за проход, понёсся из всех сил, боясь только одного - пропустить выход.

         Садовник, проводив мышонка, присел на корточки, опираясь спиной о стену ущелья и закрыл глаза, прислушиваясь к неправильной тишине, - вон, даже речку не слышно. На веках закрытых глаз постепенно стали проявляться лица, застывшие в последней гримасе, в ушах зазвучали хрипы и стоны, скрежет железа, храп коней. На заснеженной улице, в пятнах вывороченной копытами земли, залитой ручьями крови, высветилась женщина, лежащая на животе, со стрелой в спине. Рядом сжимающий вилы молодой мужчина, а между ними сидел, уже беззвучно открывая рот, малыш, в короткой рубашонке. Только и успел, наклонившись, подхватить малыша, и в отчаянном бегстве спрятать его в расщелине, там, за кустом шиповника. Не его война это была, не его… Но не удержался… Один, один ведь был… Проехать мимо обязан! Да не смог...
      Пыхтение запыхавшегося в спешке мышонка отвлекла от воспоминаний:
- И что случилось? - Мышонок вздохнул несколько раз судорожно, аж рёбрышки чуть не порвали шкурку, успокоился:
- Деда, там, там … - мышонок примолк, соображая, как объяснить:
- Там ты, только весь волосатый какой-то… Нет, не страшный, а страшно волосатый. И… и бабушка Сова тоже там...Вот она страшная!.. Ждут тебя. - Мышонок с надеждой, вот сейчас дедушка всё объяснит, замолчал.
Садовник недоверчиво посмотрел на мышонка:
- Ты не попутался?
- Деда, ну что ты, я же не маленький! - обиделся мышонок. Садовник удивлённо покачал головой:
- Ну что же… Пойдём, раз зовут… А ты в тоннеле останешься, внутрь не заходи! Если что, беги к отряду, и уводи его в Мышы, архар знает, где это. Понял? - Да, дедушка! - кивнул головой мышонок, хотя кто мог обидеть деда? Разве есть такие?
Садовник стал протискиваться в проход, который от шевеления плеч раздвигался, впрочем, может и наоборот, сам Садовник уменьшался, но это неважно, важно что он оказался в тоннеле.
 И только тут, увидев, как отражается осколок неба в лужице накапавшей на пол воды, Садовник понял слова Алпамыс о зеркале. Быстро вернувшись наружу, напугав столкнувшегося с ним мышонка, Садовник поднёс к губам свисток, звук которого слышали только барсук и архар. Не успел он оторвать свисток от губ, как откуда-то с нижнего, от тропинки, склона вынырнул барсук, крутившийся неподалёку, под видом добычи еды. Ага, диета ещё не законченна, хитрец.
- Слушай, помнишь то плато между Мукрами и Архарлами? - Барсук наморщил лоб, посопел от усердия. Садовник сомневался, что тот помнит. Плато, между двумя горными цепями было каким-то странным, щебнистым, в перемешку с песком, слегка прикрытого глиной, так что на нём и не росло ничего. Питания растениям нет, но не это самое страшное, - вся эта мешанина была настолько сильно утрамбована, что никакой корень не мог проникнуть в глубину, чтобы растение закрепилось. Да и норку не выроешь. Но два растения и тут исхитрились прижиться. Мышиный лук, который в своей нетребовательности выпускал мелкие корешки, больше похожие на присоски, и голубая полынь, распускавшая корни по самому верху во все стороны, и где-нибудь находившая трещинку, там и укоренялся корешок. И в силу тяжёлой жизни, пахли оба одуряюще, ну если потревожить. Лук он и есть лук, только по-родственному и запах чесночка добавил себе, а вот полынь… Полынь своим горьковатым, пряным запахом будила память. Нет, не вызывала картинки в памяти, а в памяти начинали оживать эмоции…  Добрые, но с тревожной горчинкой, вызывающие потоки слёз. И сейчас как раз время цветения лука, - он открыл свои небесно - голубые шарики, и всё плато стало голубым, так, будто в нём отражается небо.
      Подбежал архар, бодро стуча копытами, и у него Садовник спросил про плато. Архар подумав, ответил, неуверенно подбирая слова:
- Ну… знаю такое. Только наш народ избегает его. - Перехватив вопрошающий взгляд, продолжил:
- В стародавние времена, пожалуй ещё и до моего прадеда, поссорились бараны и козлы. А говорят, что тогда они были намного больше, чем сейчас. Почему поссорились? Так козлы, они...  - козлы! Ну и состоялась великая битва двух воинств на том плато. Другим оно тогда было, ага. Хорошие пастбища, с невысокими скалами, стоящими так часто, что и не надо лучше. С них хорошо было охранять гарем, и в их тени отдыхать в жаркий полдень. А ещё из под них ключи с вкуснейшей водой били. А ещё… - архар, перехватив взгляд Садовника, благоразумно быстренько закончил:
- Долго бились, скалы в щебень истолкли, вытоптали всё, пока Небу не надоело, и оно такую грозу послало! Так понимаешь, что эти козлы удумали… - Садовник не выдержал: - Всё, всё! Барсук, вспомнил? Наверняка изучал легенды? - Барсук насмешливо посмотрел на архара:
- Да эти бараны врут! И не так всё было. А было это когда... - Тут уж Садовник шлёпнул барсука по толстой шее:
- Вспомнил?
- Да, конечно… - барсук куснул себя за плечо, выкусывая блоху:
- Вот, блох уже нацеплял... Три дня шли тогда. И даже кузнечика не поймаешь! Что уж про благородных улиток… Помнишь тот лук и ту полынь ?
- Ещё бы… - матюкнулся архар - кушать невозможно. Вонь только…
- Да достал ты уже стонами, обжора! - начал злиться Садовник, и барсук притих, в целях безопасности.
- Отвечай, не попадались сейчас такие, по этому пути?
- А что попадаться? Эта гадость сама в глаза лезет. Вон, под нами, видишь у речки полянку? Бледная такая… - Ну? - Так они и есть. Гадкая парочка! - плюнул барсук. Уф, наконец-то, выдохнул Садовник;
- Давай, быстро туда, и нарви три букетика. Вперемешку! Лук с полынью! Понял? - Да что тут непонятного… - Так вперёд! Быстрей! - Увидев, как барсук собирается обижаться, профессор, ага, Садовник закончил:
- Пожалуйста! - Успокоенный в гордости барсук шмыгнул, чуть не молнией, по склону вниз.
- А к тебе архар, такая просьба. Всем скажешь, что бы отдыхали, а девицу отведёшь в сторону, особенно от фавна, и передашь ей букетик. И проследи, что бы хорошо понюхала. - Хорошо - архар даже и не удивился такой просьбе. - А когда позову опять, девицу ту с собой прихватишь. Обязательно!
- Да понял, понял... - архар лениво стукнул копытом.
Барсук, шустрый, когда надо, запыхавшийся от спешки, притащил в зубах, морщась недовольно, голубую охапку. Засунув один букетик архару под седло, помяв перед этим, с двумя другими, теперь пропустив мышонка вперёд, Садовник скрылся в лазе.

        Когда обрадованный мышонок кинулся бежать впереди Садовника, тот мягко его поймал и посадил в капюшон - не высовывайся! Ну да, ну да, размечтался. Пройдя по тоннелю к входу пещерки, где обитал Бирюк, Садовник приготовил букетики, спрятал их в рукавах рубашки, и постучав посохом, вошёл внутрь. Да, мышонок был прав. На лежанке действительно был он, только очень уж волосатый, и Сова, правда немного растолстевшая. Бирюк с Совой вежливо сели, встречая гостя, и жестом пригласили подойти и присесть рядом. Садовник, держа посох наготове, как бы нечаянно постукивая им по полу пещерки, - вдруг яма, медленно подошёл к лежанке. Бирюк нетерпеливо опять показал рукой - присаживайся, но какой-то странный блеск в глазах насторожил Садовника , и он прыгнул за изголовье лежанки, одной рукой обхватив голову Бирюка, другой - Совы, приложив к ним плотно букетики. Лежанка резко провалилась в бездонную яму исчезнувшего пола, и Садовник только рывком смог выдернуть с лежанки Бирюка и Сову. С усилием откатившись от шмякнувшихся, с противным хлюпаньем на пол тел, Садовник быстро поднялся, взмахнув ногами, выставил посох и приготовился к нападению. Выскочивший на макушку его головы мышонок орал диким голосом боевую песню. Напрасно орал песню мышонок. Бирюк с Совой захлёбывались потоками слёз. Их влага смывала с лица Бирюка бороду, и когда лицо очистилось, с затылка отвалилась с писком какая то серая масса, растеклась по полу и стекла в образовавшуюся яму. А Сова вдруг похудела, и перья, покрывающие её тело, стекли в ту же самую яму. Садовник стоял, всё ещё в готовности отразить нападение, а на полу лежали совсем юный мужчина, и девушка, едва пятнадцати лет. Их глаза постепенно лишались пустоты, наполнялись смыслом, и начинающей проявляться памятью. Глаза юноши, остановившиеся на Садовнике, начали его узнавать, рука потянулась к нему - отец! Наконец ты пришёл ! -

       Садовник вынес в тоннель юношу и девушку, прислонил к стенке, сам вернулся и внимательно осмотрел пещерку, прислушался к непонятному бульканью из ямы, как будто вода в кастрюле медленно кипит, и закрыл проход, как бы стянув нитью, зашил его, ставшим в его руках податливым и тягучим камнем, для верности ещё и привалив глыбой гранита, свисавшим с потолка. Взвалив на одно плечо юношу, на другое девушку, Садовник решительно направился к выходу, следом за мышонком, тащившим посох. Выйдя из тоннеля, через лаз, расширившийся от кругового движения посохом до размеров, что не пришлось и нагибаться, Садовник огляделся. Положил сильно уменьшившуюся ношу под ближайший боярышник, - ну сожжёт их. непривычных, солнце.
Устало присев рядом, усмехнулся на мышонка, решительно прыгнувшего к нему на колени, севшего на задние лапки, подбоченившись, и с горящими глазами начавшего пытать:
- Дед! Это какой такой отец? Если ты его отец, то я его сын? Говори! - Садовник погладил встопорщенную шёрстку мышонка, умничка растёт, вон как логичен:
- Дурачок ! Как он может быть тебе отцом? Он из маленького народа, ты из другого… - Мышонок назидательно поднял лапку:
- Вооот! Он из маленького народа, а ты из другого. Какой он тебе сын?
- Хорошо, слушай. Не очень давно, ехал, скажем так, по делам. Срочным! Увидел, из ущелья, где была деревня маленьких, валит дым. Хоть и считают, что маленький народ весь и сразу ушёл под землю, но несколько деревень, те, что жили в горах, изначально, решили не спешить. Я было подумал что пожар, и на аллюре ворвался в деревню, а там… там большие просто вырезали маленьких. А я не только один был, но даже без оружия. И дело у меня важное, нельзя провалить. Да и знаешь, запрещёно вмешиваться, по должности… Увидел мальчонку, уже потерявшего голос от крика, меж убитых родителей сидел, голоштанный ещё, подхватил его да и дал дёру. Знатно драпал, только догонять стали… Вот, ну сам погибну, так мальчонку хоть спасу, и оставил его в расщелине, где я знал точно, маленькие за водой выходили, - подберут значит. А сам продолжил драпать. - Садовник усмехнулся воспоминаниям - Повезло мне тогда, как раз по дороге барса с архаром встретил, помогли… Жизнь, можно сказать спасли… А потом навещал я мальчонку, принял его маленький народ, хорошо принял, воспитывал, знания передавал. Только ведь дети злыми бывают, ещё не обученные, где добро, где зло. Задразнили совсем мальчонку, безотцовщиной, вот и стал я его сыном называть, а он меня отцом. Так и привыкли - засмеялся Садовник. Мышонок подумал немного:
-Хорошо. Логично, и на правду похоже. Но ответь мне ещё на один вопрос. Вот почему ты в тоннеле был большим, и они были большими. А здесь ты опять большой, а они маленькие? Да, а я почему и там, и тут маленький? - Садовник ещё раз отметил - толковый парнишка растёт:
- Ну, объясняю… -

       "Самолёт-вертолёт, забери меня в полёт! Самолёт-вертолёт, забери меня в полёт!" Дети бежали, спотыкаясь, задрав головы на еле тащившийся самолётик, иногда он пролетал над их посёлком, низко, так, что и лётчика было видно. Дети думали, что если хорошо попросить, то лётчик обязательно возьмёт их с собой. Не всех, самого лучшего! Кто громче всех просил! И тогда он возьмёт его с собой в полёт, туда, в вышину, откуда можно будет посмотреть вон на ту задиравшую нос девчонку, с газовым бантом, или на того рыжего пацана, задиравшего нос, потому что у него есть горючее стекло, да на всех можно будет посмотреть сверху, и мама, увидев его в вышине, всплеснёт радостно, гордясь, руками...   
      "Самолёт-вертолёт, забери меня в полёт…. " Самолёт удалялся, нет, не слышит! И отчаянно, на срыве голоса, уже и падая от невозможности бежать - "Самолёт-вертолёт, забери меня в полёт! Самолёт-ВЕРТОЛЁТ, забери МЕНЯ в ПОЛЁТ! САМОЛЁТ, ВЕРТОЛЁТ! ЗА_БЕ_РИ МЕ_НЯ В ПО_ЛЁ....
Бибик открыл глаза, ещё всхлипывая от той, детской обиды несостоявшегося, услышал бубнение:
- Там же другое измерение, и мера другая… Там они как раз, а я уменьшаюсь, а тут нормальным становлюсь… нет, они же маленькие, и здесь и там, только я… да, ты же то же маленький... - С трудом сосредоточив взгляд, увидел старика… да нет, стариком не назовёшь, что-то объясняющего маленькому серому… серые! - Бибик попытался встать, но сил хватило только пошевелиться. Услышав шум, старик подошёл, держа маленького серого на ладони:
- Очнулся? - внимательно посмотрев в глаза. Только теперь, вблизи, Бибик узнал, как через туман — отец… а это наверное мышонок, да, точно, - мышонок...
Садовник протянул Бибику корешок:
- Ешь! -
Ага, золотой корень, вспомнил Бибик, и начал с трудом, еле шевеля челюстями жевать. Лежащая рядом девушка зашевелилась, приоткрыла глаза, увидев Бибика инстинктивно отодвинулась, и натянула на колени подол сарафана. Садовник и её внимательно осмотрел, протянул корешок немного другой:
- Жуй! Просто пожуй! - девушка покорно взяла корешок, пару раз покатала во рту, и уснула, сонным движением смахнув корешок.
- Спи, милая, спи… Тебе сейчас поспать надо, хорошо поспать… - Садовник
снял плащ и прикрыл девушку. Золотой корень начал действовать на юношу, лицо стало розоветь, теряя бледную мучнистость, глаза заблестели, и он медленно, с трудом, но отказавшись от помощи, встал.

       Подхватив девчушку, Садовник кивнул головой Бибику - пошли- , и спустился ближе к речке, где заросли облепихи давали тень, а от реки веяло прохладой. Уложив девчушку в уютную ложбинку, сел сам и пригласил сесть Бибика, на один из множества камней, почти в правильном порядке уложенных прошедшим когда то селем. Помолчав, покосившись уже привычно на правое плечо - мышонок на месте, одобрительно кивнув доносившемуся аромату полянки из лука и полыни, Садовник взял руку маленького:
- Ну?-
Бибик сначала нехотя, а потом следуя за всплывающими воспоминаниями, начал:
- Честно, не знаю, как началось всё. Где-то через лето, как ты приходил последний раз, я вдруг начал вспоминать то, чего не помнил. Вспомнилось, как я помогаю маме пасти коров на пологой, спускающейся от гор к поселению равнине, весна, яркое солнце, а я уже и забывать стал, какое оно, ласточки у самой земли летают, такие быстрые и красивые в полёте… Мама с другими женщинами обсуждают всякие разности, и про меня забыла… И я побежал, побежал, раскинув руки, как ласточки крылья, быстрее и быстрее, вот уже ноги от земли оторвались, я над самой землёй, как ласточка... - Мама, мама, посмотри, посмотри, я лечууууу!!! - А мама качает головой одобрительно - молодец, какой ты у меня молодец...- Вдруг вспомнилось как я ползаю по полу, стоит мама, улыбается, манит руками меня, и мне хочется для неё сделать хорошее, и какая то сила поднимает меня на ноги и я , полный восторга, радую маму, иду к ней, сам иду, первый раз иду, сам… А ещё степь… За спиной горы, а вперёд, до бесконечности степь… То покрытая ранней травкой, зелёной и ровной как газон, и по этой травке бегают ошалевшие от весны суслики, поют не прерываясь, даже вздохнуть воздуха, высоко - высоко жаворонки, а потом наступает жара, и зацветшие маки делают степь красной, насколько глаз хватает… А позже эспорцет нежно - розовым окрашивает, и перепёлки начинают кричать днём - спать пора, спать пора... Сорокопут сидит на прошлогоднем курае, а в стороне синяя райская птица летит в сторону гор… -
Восторженный вздох- ах!- прервал маленького, и оказалось, что подошли девица и фавн, её выгуливающий, с гордо несущим огромный бант гульфиком, а из-за ствола выглядывает барсук, прервавший своё привычное дело, совать всюду нос… Барс с архаром неслышно, вдоль самой реки, подошли поближе… Садовник было рассердился, но решил, - послушать всем полезно. Махнул Бибику — продолжай!
        Барсук резко скрылся за стволом, барс с архаром залезли в воду, фавн прижал девицу к земле, а у Бибика глаза стали совсем круглыми и он застыл в ступоре. Не успевшего ничего понять Садовника в спину ударила, с необычной силой, упругая волна так, что он еле успел, до громкого падения на камни, развернуться в воздухе лицом к этой неожиданной силе. А сила шла на него, шипя, точь-в-точь как рассерженная гюрза:
- Где эта девка? - Ошарашенный Садовник разглядел эту силу, и не смея встать с земли, только локтями на неё опёрся:
- Софья! Ты что? Какая девка? - Сова ещё злее зашипела:
- Девка, что ты завёл! Я чувствую, чувствую, как ты думаешь о ней! Где она?- фавн с перепугу приоткрыл девицу ищущему взгляду Совы, - нет, не она… Сова крутила головой чуть не вкруговую - где, где? Садовник поднялся, молча подошёл к девчушке, откинул плащ:
- Она? Ты совсем сбрендил? - Сова пригнула голову и пошла на Садовника:
- Да, она! О ней думаю! Но не так, как тебе показалось, прислушайся! - Сова притихла, вслушиваясь в Садовника, взглянула на него просящим взглядом - прости - ладно, садись, дослушаем, но что с тобой, и почему здесь, ладно, потом, дослушаем, все, успокоившись вернулись на место, и только барсук выглядывал не из-за ствола вяза, а из под густого, и очень колючего шиповника.

        Но прерванный разговор вернуть в русло доверительности уже не получилось. И не в том дело, что больно уж Сова нашумела, и все с опаской на неё поглядывали, а в том, что её внезапное и буйное появление заманивали своей таинственностью, и понятное любопытство отвлекало. Поэтому Бибик не стал сильно распространятся, а так, чтобы поняли основные моменты, продолжил чуть не скороговоркой:
- Много, много чего вспомнилось, чего не помнил. А потом начал вспоминать что было - Бибик зябко передёрнул плечами - Вспомнил детские дразнилки, до самой мельчайшей мелочи, даже запахи и звуки, другие детские обиды, которые и не были тогда обидами, но почему-то ими стали сейчас… И так это было нестерпимо больно, и непростительно, и требовало мести пренепременной… Вот отомстить! - Бибик съёжился, от неприятных воспоминаний…
- Разумом понимал, что со мной творится что-то неправильное. Так переживать давно прошедшее, так переживать нестерпимо, и всё сильнее и сильнее хотеть мстить? Но, хоть стал молчаливым и неприветливым, правильно назвали, бирюк-бирюком, сил сдерживаться ещё хватало, хватало, пока не пришло ясное понимание - я не из маленького народа! Я подкидыш! - все удивлённо переглянулись, а Бибик продолжил:
- И подкинул меня ты, отец. Подло от меня отказался и подбросил. Такое стерпеть было уже невозможно! И я ушёл в пещеру, спрятался от всех, и ждал, ждал, ждал, когда ты придёшь и я тебе отомщу, так же больно, как ты сделал мне. Я жил этим, я думал только об этом, я даже не видел ничего кроме этого… Даже не помнил больше ничего. Только боль обиды и нестерпимая жажда мести… Вот, а сейчас я здесь, мне опять хорошо - просто жить, но как я жил всё это время? Не знаю… - Бибик понуро опустил голову.
Все смотрели на Садовника, в ожидании разъяснений. Садовник собрался с мыслями: - Грибы, грибы - вдруг встрепенулся:
- Барсук! - Барсук вылез из под шиповника и подошёл к Садовнику, но на всякий случай, мало ли, с противоположной стороны от Совы.
- Слушай , барсук, вон та полянка, она же рядом? Даже запах доносится? - Барсук важно кивнул головой:
- Она над нами, вон над тем обрывом…
- Хорошо - кивнул Садовник: - Всем! Слушайте! Идём на полянку и делаем гирлянды из полыни и лука! - Садовник поднялся, и проследил, что бы пошли все. На полянке, морщась от сильного пряного запаха, женщины сноровисто наплели венков и повесили на шеи всем, кроме Садовника. Тот просто нарвал букет, и положил в капюшон плаща, хоть мышонок верещал протестующе, так как этот неприятный, почему-то запах, вызывал сильное чиханье. Впрочем, чихали все.
         Дождавшись, когда чиханье прекратилось, Садовник спустился в тень облепихи, и сел рядом с Бибиком, в ожидании, когда все придут.
Последним пришёл барсук, приглядывавший за фавном, возбудившимся через чур даже для него. Оглядевшись, все ли на месте, Садовник продолжил:
- Когда я нашёл.. мышонок нашёл, поправился Садовник на возмущённый писк у себя над ухом, - Бирюка, и зашёл к нему, то он так сильно был обросший волосом, что я удивился. Ведь маленькие безбороды… И только когда борода стала убегать от запаха букета, понял, что он был заросший грибком. Вот, а что грибы могут управлять  другими живыми, мы все знаем. - Садовник посмотрел на Сову:
- Так что, Софья, выходит не серые, а грибы рвутся к власти? - Сова покачала головой:
- Не торопись, не торопись делать выводы. Может и они, серыми управляют. А может и наоборот, серые научились управлять ими. А может и совсем кто-то третий играет. Не торопись… - Садовник покивал головой:
- Ты пожалуй права. Права как всегда… Сделав паузу продолжил:
- А что это с тобой было? И почему ты здесь? - Сова пожала плечами:
- Сама не понимаю… Сидели в погребке, пробовали вино прошлогоднего урожая, ну немного и твоего, ежевичного…
- А что, осталось ещё? Неужто даос с драконом его не вылакали? - удивился Садовник
- Ну, получается что не всё - хохотнула Сова:
-Напробовались неплохо, танцовщица уже веником грозиться стала, дракон в холодок пополз, и тут мне стукнуло - изменщик! Ну я и примчалась - опять хохотнула Сова.
- Да, грибы не дремлют. Если и к тебе подобрались..Удивительно! Но ничего, гирлянда прикроет.
- Да я уже поняла, спорами-то так и кишит...-
Тут из капюшона вылез прочихавщийся мышонок, закричал:
- Бабушка! - и прыгнул Сове  на голову. Уютно устроившись на её голове, придерживаясь ушей - перьев, вдруг выдал с важным видом:
- Да, деда, ты в маразм похоже впал! - Садовник аж поперхнулся.
- Прикажи грибам, они же твои подчинённые, как все растения, и всё опять станет хорошо! - - Понимаешь, - терпеливо ответил Садовник, - грибы не растения. А я даже и растениям приказывать не могу, ведь я только хранитель. - немного слукавил Садовник:
- А им тем более приказывать не могу.
- Тогда почему не надел гирлянду? - вмешалась Сова.
- Я не могу приказывать, но и мне приказывать не могут! - усмехнулся Садовник - Да...- Мышонок потрепал круглое ухо и аж подскочил:
- Тогда старуха, старуха пусть прикажет!
- Хе, хе - от ствола , умеет же затаиться, оторвалась Алпамыс:
- Глупенький, я тоже не могу. Они ведь не животные!
- Как это? - удивился мышонок - И не растения, и не животные… Тогда кто? - Старуха закряхтела, собираясь разъяснить глупому, но тут из под облепихи раздалось тоненькое:
- Ах! - там, опираясь на руки, сидела очнувшаяся девчушка.
- Ты кто, милая? Откуда? - обратилась к ней старуха.
- Ах! Наконец-то я нашла тебя, брат! - девчушка не отрываясь смотрела на Бибика .


        Садовник уже ошалел окончательно. Нет, ну перебор явный. Только успели разобраться, почему его видел мышонок там, в тоннеле, не успели понять почему и Сову видел, как на тебе - ещё и семейственность вылезла. Ладно, пускай разберутся между собой, а мы между собой пообщаемся.
- Ну, милые женщины, что скажем ? - Садовник, в невиданной ранее растерянности, обратился к Сове и Алпамыс.
- Ну, и твоё мнение важно, маленький философ. - не забыл важничающего мышонка Садовник. Первым начал мышонок:
- Бабушки и деду… дед! Кто всё-таки эти самые грибы? - Софья погладила спинку мышонка:
- Ой, да важно ли это сейчас? Мне интереснее почему Бибик принял вид Садовника, а девчушка меня? Да и кто они такие на самом деле?
- Софья, и мне конечно интересно, но мы ничего не поймём, не поняв - кто они такие, эти всемогущие грибы! - возбуждённо, чего также ранее не наблюдалось, возразила старуха.
-. А я даже догадываюсь, кто ими управляет - добавил Садовник. - Ведь действуют явно по плану. Но вот почему они начали действовать? - Мышонок, крутивший головой с одного говорившего на другого, привстал на задние лапки, вытянул передние, ладонями вверх перед собой:
- Да успокойтесь вы! Возбудились! Давайте по порядку! Бабушка Алпамыс, почему они не животные, и ты их не контролируешь? - Старуха слегка задумалась:
- Так какие же это животные? Не ходют, не бегают, рта нет, головы нет, питаются не пойми чем, тьфу, плесень, одно слово! - Мышонок кивнул Садовнику:
- Деда! А ты что скажешь?
- Да не растения они. Какие же это растения? Растут в темноте, листьев, да что листьев, корней нет. Питаются не светом.Тьфу, даже не медузы какие, и не лишайники! Ты же не назовёшь лишайники растениями? - Садовник вызывающе посмотрел на старуху.
- Назову! Назову! Как иначе, ежели там водоросли?
- Да, да… - саркастически возразил Садовник: - Они там зачем? Они же в услужении у бактерий! Они главные! Значит животное!
- Ай! - заверещал мышонок - Перестаньте! Хватит! Просрали... (Садовник с Алпамыс переглянулись, - однако...! ), а теперь собачитесь? Не надо! - Мышонок подождал, убедился что старики притихли, ошарашенные:
- А почему Бибик на тебя был похож? - Садовник усмехнулся с превосходством:
- Так это-то самое простое. Думал обо мне. Плохо думал. Вот грибы и уловили образ, по которому негатив шёл. Питались, понимаешь. А вот как ты в этой девчушке Сову увидел? - Мышонок едва заметно смутился и быстро перевёл разговор:
- О! Смотрите! Они совсем в себя пришли. Наверное разузнать надо? - И мышонок быстренько подошёл к маленьким. Садовник с Алпамыс облегчённо переглянулись, они-то знали, что за страшная сила, эти грибы, и знали точно, кому они подчиняются. Потому и не хотели пугать спасателей, самим страшно становилось, в любом случае - такое поведение грибов пугало, не важно, чьи они выполняли приказы - хозяйки, серых, или сами сбрендили...
 Сова присела рядом с маленькими, нежно погладила девочку:
- Ну что, милая? Пришла в себя?
- Да, уважаемая.
- Может тогда расскажешь нам, что случилось? - Девчушка посмотрела сомневающимся взглядом.
- Это Садовник, смотритель всех растений, в разных временах и пространствах, это Алпамыс, смотритель всех животных, я… я просто сова, и зовут меня Софья, как бы мудростью заведую. Так что…
- Да, я вспомнила вас. Видела у бабушки. Она здесь в командировке, вот мы с братом и прилетали в гости к ней.
- А кто ваша бабушка?
- Ну как, вы нашей бабушки не знаете? Бог… - Садовник прикрыл рот девчушке:
- Не надо имён милая. Не надо. Мы поняли. Не ты ли это недавно в прудике, что перед моей хижиной, плескалась?
- Да, бабушка просила…
- Хорошо, хорошо милая. Рассказывай дальше - Девчушка облизнула губы -
- Хорошо. А когда улетали домой, родители вызвали, у нас на планете лето кончалось, и пора в школу…
- Да, да, мы поняли. Но названий не надо.
- Хорошо. - опять согласилась девчушка - Только взлетели, и откуда то из-за горы Кай… - увидев палец, приложенный Садовником к губам, девчушка проглотила окончание слова - Ну, из-за горы, или из самой горы, вылетел чужой, первый раз видели такой, серый, вот зачем серый... его же плохо видно, серый корабль, и сбил нас какой то молнией. Хорошо, наш корабль папа собирал, а он реконструктор, блин, помешан на звёздных войнах, как нам повезло…
- Понятно, понятно , продолжай.
- Ну, он, корабль, нас выбросил в капсулах, это, как его, спасательных, вот, а сам увел серого в сторону и взорвал его. А сам живой ли, не знаю... - девчонка начала всхлипывать- - Продолжай милая, продолжай…
- Я когда вышла из капсулы, то капсула брата была пустая, деревня , рядом которая, сгорела, брата нет, я и пошла его искать… И… И больше не помню ничего… совсем. Вот, только сейчас и очнулась… - Да… У Садовника совсем не склеивались вопросы и ответы. Мало загадок, к ним ещё прибавилась… К пропавшей бабушке - нашедшиеся внуки.
- Хм... а почему мышонок видел тебя? Что глаза прячешь? Софья?

       Конечно, старые… Им бы спать только! Разве это жара? Ерунда! Только повод… А ему что делать? Лежать, зажмурившись, и делать вид что спит сладко? Может, ещё и слюнку пустить? - Пыхтел мышонок, лежа в капюшоне, головой на букетике полыни. И почему она раньше противно пахла, а сейчас вкусно? Да, а что это за новенькие? И почему… Нет, и снова нет! Тут столько узнать надо, а они спать? - Мышонок, высунув нос из капюшона, прислушался, ну конечно, спят, и решил спуститься, поближе рассмотреть новеньких. Прикинув кратчайший путь, выбрав ориентиры, вот от того кустика к тому красному камешку, а потом направо и подняться на обрывчик, мышонок тихо, очень тихо, ну, как ему казалось, стал спускаться с плеча Садовника, лежащего на боку. Убедившись что глаза Садовника закрыты, значит спит, мышонок быстро рванул к намеченному кустику. Только какая-то, несомненно злая, сила схватила его за хвост, и мышонок нелепо грёб лапками, оставаясь на месте. Разозлившись, ну держись, покусаю, мышонок развернулся и увидел, что его хвост держит двумя пальцами Садовник.
- Ну, деда! Ты что это? Отпусти! - Садовник аккуратно подтянул мышонка к себе, ну и что, что за хвост:
- Ты куда это собрался? - Мышонок сел на задние лапки, а передними замахал перед лицом Садовника
- Дед! Сам подумай, как спать днём? Тут столько интересного, а ты спать удумал? - Садовник прищурился:
- Ну, и что так заинтересовала любопытного мышонка? - Мышонок всплеснул лапками: - Деда, ну ты… Вот скажи, как это получается, мальчишку ты подобрал совсем маленьким… - мышонок подумал и уточнил, - маленьким не ростом, а возрастом. Так? А его сестра говорит, что они сами к бабушке летали. Значит большие. Так? - мышонок оценив свою логику кивнул: - Так! А сейчас они одного возраста, и сестра получается искала его недолго. Так? Так! - мышонок почесал затылок: - Но ты знаешь мальчишку много лет. Так? Так! А что-то не так! Ничего не понимаю! - мышонок махнул лапкой и сел, глазами - бусинками уставившись на Садовника.
- Ты, малыш, где был, когда барсук лекцию читал о структуре пространства и времени? - Мышонок было встопорщился, но поняв, по прищуренному глазу деда, что тот всё знает: - Деда! Ну что ты - лекции, лекции. Там бурундук такое гнездо пчёл с мёдом нашёл, вот где задача была, мёд добыть! А барсук же скучный, - бубнит, бубнит! - Ладно, махнул рукой Садовник:
- Барсуку скажу, и смотри, прослежу лично, что бы повторил лекцию!  А так, на пальцах расскажу. И пространство, и время оно не одинаково. Не только вообще, но и лично для каждого. Постарайся понять, всё что ещё только будет, то уже было. И когда корабль выбросил в спасательных капсулах детей, то они и попали в разные вихри. Пацана отбросило назад, а так как здесь он не жил, то пришлось ему сначала начинать. А девчонку выбросило в это время, оно - почти её, но почти, и этого хватило, что бы она ничего не помнила. А так как пацан оказался в прошлом, то его личное время ускорилось, что бы вернуться в своё. Так и получается, что только сейчас они и нашлись. А немного погодя, когда вернуться в своё время оба, то всё и встанет на место. Понял? - Садовник посмотрел на мышонка. Мышонок, старательно морщивший лоб, замотал головой, развёл лапки:
- Деда! Ничего не понял! - Садовник усмехнулся:
- А вот лекции прогуливать не будешь. А сейчас ложись рядом, и хорошо обдумай: - Всё, что будет, уже было! Поймёшь, тогда потихоньку и мной рассказанное дойдёт. Ну, я помогу. Всё, ложись… - Садовник закрыл глаза, а рядом лежал мышонок, что-то бубня, тише и тише, засыпая.

      Красный перевал.

       Слушая, как рядом сопит во сне мышонок, Садовник пытался вспомнить, где он допустил промашку. Маленькую, очень маленькую, но допустил. Не были грибы его врагами. Нет, конечно некоторых можно было и так считать, но всё относительно, и польза от них деревьям была. Кто ещё так быстро вернёт ствол огромного дерева в почву? И кто лучше найдёт слабое дерево? И главное, не было у них власти управлять здоровым деревом. Не было. Или ему так казалось? Что-то он упустил. В заповедник им доступа нет, потому и расслабился. А выходит зря. Надо бы провериться… Значит, придётся идти к...
- Дед, а дед, я кажется понял… - мышонок, сладко посапывавший, резко сел и задергал Садовника за щёку.
- Смерти нет, значит мы вечные. Вот. А вечности не бывает кусочком. Она ведь и позади нас, а не только впереди. А раз так, то мы уже не раз переживали эту жизнь, и эти события, и будущие жизни, и будущие события. Деда, я правильно понял? - Садовник смахнул прилипшую к щеке травинку:
- Ну… так. Почти. - Мышонок хитро посмотрел на Садовника:
- А раз так, то почему мы не помним не только будущего, но даже и прошлого? И даже настоящего! Вон, - барсук замучил, а я знать-то уроки должен, ведь учил, и много раз? - Мышонок хитро прищурился, - ну, что дед, заврался ты?
- А почему ты решил, что должен помнить? Во-первых, и сам бы не захотел. Что это за скука, знать каждый свой день наперёд. А во-вторых… Понимаешь, попал ты в библиотеку. Огромную. И взял книгу. Ну или дали тебе её. Вот, книга и есть твоя нынешняя жизнь. Она ведь уже написана, уже существует, а ты её для себя открываешь заново, как первый раз книгу читаешь, с каждой страничкой. Она есть, но не для тебя, ты узнаёшь её. Понял? - Мышонок задумался:
- Но раз я её читал, раньше, ведь читал? То почему не помню? - Садовник слегка дунул на мышонка, отгоняя назойливую муху:
- Так читал её может миллиарды лет назад, ну и подзабыл… - Садовник рассмеялся. - В том и прелесть, томов бесконечное множество, и какой том, из каких времён и планет , и живёшь как первый раз… ну почти, иногда вспоминаешь всё-таки… - Садовник усмехнулся, зная философское прошлое мышонка.
- Слушай дед, ты меня совсем запутал! - Садовник, прислушиваясь к подозрительной возне за кустами шиповника, рассеянно пробормотал:
- Учись, учись мышонок. А то попадётся следующая книга поумней, так и не сможешь прочитать… И думай! - Садовник приподнялся, - ах скотина лохматая, явно фавн с девицей… Привстал, вглядываясь, за каким именно кустом фавн с девицей балует, и кинул туда камешек, небольшой такой, что бы не прибить. Из под куста выскочили фавн с девицей, только девица, посмеиваясь держала в одной руке гульфик, а в другой ленту:
- Тьфу ты... - Садовник смутился, - вспомнил, как девица обещала фавну научит его вязать разнообразные, под настроение банты.
       Махнув рукой, - что докопался? Время есть, желание наверное тоже, что лезть? Садовник прилёг и его охватила полудрёма. Всплыло в памяти, как они мальцами , только - только сойдёт снег, земля прогреется, скидывали надоевшую за зиму обувь и босиком, в одних набедренных повязках, носились по степи, не разбирая дороги. А потом, когда ноги покрывались мелкими трещинами, цыпками, лечили их, поливая старательно струёй из писюнов, морщась, - щипало же. И цыпки пропадали через пару дней. Цыпки, цыпки… Наверное грибок какой цеплялся, а в моче аммиак, сильное средство. И откуда знали? Да, старшаки научили… многому научили… И проваливаясь в сон, в котором под тёплым весенним солнцем, в детстве, жаворонки поют в невообразимой выси, и бегают ошалевшие от любви суслики, где вечером , пригнав корову мать подоит и тебе, трудяге, первому нальёт кружку парного, пахнувшего доброй коровкой молока. Где самая большая забота - как научится прыгать по деревьям быстрее других… Проваливаясь в радужное сновидение, Садовник подскочил от режущего, как ножом по стеклу, аж скулы сводит, крика:
- А вот вода! Сладкая и прохладная! Только что с самых высоких и чистых ледников этих благословенных гор! Налетайте, доблестные спасатели! В своей милости эффенди Садовник раздаёт её вам совершенно бесплатно! Спешите, доблестные! Спешите наполнить животы свои этой живительной влагой! - Енот Ефим, в каком то невообразимо пёстром халате, махровом полотенце на голове, изображавшем то-ли чалму, то-ли феску, отчаянно орал, и ещё, засранец, стучал противно палкой по пустому кувшину. Развеселившиеся спасатели окружили весёлого Ефима, что-то самозабвенно им врущего про весёлые нравы султанского дворца, щедро наливалась в подставленные кружки чистейшая вода, из ещё мокрых бурдюков, мгновенно снятых с понурого, что-то вяло жующего ишака Иосифа Флавия… Скорее прекрасного, усмехнулся Садовник, глядя на унылую фигуру, лениво отмахивавшейся хвостом, облепленного репейником, от назойливых мух. Иосиф Прекрасный — гы… гы… Вдруг Садовника подстегнула внезапная догадка, он резко встал и быстро пошёл к ишаку, сделав запрещающий знак Софье, - не иди за мной. Недовольная Софья, только пригрелась за спиной Садовника, щёлкнула гневно клювом, и обиженно отвернулась, насторожив ушки.
Подойдя к ишаку, Садовник бесцеремонно пощупал между вислыми ушами шкуру. Так и есть, рожки-то прощупываются, наклонился и внимательно вгляделся в равнодушные глаза Иосифа. Кивнув головой, - да, так и есть, Садовник насмешливо обратился к ишаку:
-  Ну ты и пройдоха! Неплохо придумал - раз в несколько дней принесёшь воды, и опять лотосовое вино жрать, да танцовшиц щупать? А доложишь, доложишь Госпоже, что страдал и мучился, спасая её? - Ишак равнодушно, не понимая, продолжал жевать какую то веточку. Садовник наклонился к ишаку и тихо (Сова недовольно клацнула клювом) что- то прошептал.
- Что! - неожиданным басом взревел ишак - Да ты что, забыл, какая это ценность? Да за одну каплю из меня чучело набьют! - Сова перестала обижаться, и уставилась не только ушами, но и огромными глазами на непонятную историю. Садовник опять наклонился, пошептал ишаку на ухо, выпрямился, и уже громко закончил:
- А Госпоже я лично доложу о твоём мужестве и отваге! И как ты, рискуя жизнью, без тени сомнения исполнил долг служения перед ней! - Сова совсем исстрадалась от любопытства, и махнув крылом на запрет, подошла и встала за спиной Садовника.
 Садовник обернулся к Сове:
- Софья, представляешь, этот высокочтимый бездельник отказывается помочь! Только на том основании, что его моча вся! представляешь Софья, вся ! до единой капли должна поставляться в Небесный Дворец, Нефритовому Государю. Ванны он принимает, из мочи той. Потому, ежели что, указ издал, старый маразматик, чучело из него набить. Нет, ты представляешь? - Сова начала понимать смысл происходящего. Водовозом, получается, работает у них Дракон Южного моря, Прекрасный Изумруд, ну, имя такое. Любят пышные имена в Небесных чертогах, - вассал Милосердной Богини. И получается, что он, хитрец, привезёт бочку воды раз в несколько дней, и свободен. Хитрец…
- А тебе то зачем его моча? - удивилась Сова - Ладно, Небесный Государь считает её уж очень полезной для себя, купается в ней, кожа сияет после неё. А тебе? Ну на хрена моча старого ишака?
- Позвольте, позвольте! - взвился ишак - всем известна великая целительная сила мочи драконов! А уж моя - от скромности распёрло ушастого - так совсем особая! Ни у кого такой нет! За каплю моей мочи…
- Ой, Йося, я вас умоляю! Ну не делайте себе рекламу! - бесцеремонно прервала его Сова. - Так зачем тебе моча этого старого ишака? - Сова опять спросила Садовника, одним глазом с удовольствием наблюдая, как обиженно вздёрнулся ишак.
- Тут, Софья, такая штука - Садовник дёрнул щекой, которую щекотал притихший на плече мышонок - в ней аммиак, и её много. Очень много...- Сова слегка задумалась:
- Ага… на гребень попасть не получается, боишься ходами маленьких идти, ну правильно, они грибами при жизни питаются, грибы ими, умершими… И точно, грибы уже управляют ими. Напрямую лезть - значит вступать в бой, а их силы не знаем… - Сова засмеялась.
- Не устаю восхищаться тобой, милый… Смыть всю эту нечисть дезинфицирующим раствором! Только смотри, - помнишь, как один обиженный дракон устроил потоп на сорок дней в Восточной стране? Ты тогда ещё в горах еле спасся? - Садовник махнул рукой:
- Да он недавно сдавал мочу - всхрапнул от смеха, представив, как дракон тужится над мерной ёмкостью, а орава небесных чиновников заглядывает на его… э… писюн, а потом встряхивают и отжимают. Досуха!
- Значит сейчас осталось немного, как раз для смыва. - Сова опять засмеялась, представляя, как барахтаются серые в жёлтом потоке, несущимся с горы.
- Ладно, Прекрасный Изумруд. Я понимаю твой… - Сова хотела сказать страх, но не стала унижать дракона - понимаю твоё уважение к указам Государя. Потому я сейчас к нему, напомню, что он первый из Благородных, и чтить Служение его прямой долг. Он ещё и наградит тебя, уверенна. - Повернувшись к Садовнику, Сова продолжила:
- Я думаю что быстро управлюсь. Но оттуда уже к мамонтам. Хорошо? - Садовник довольный, ревновать перестала - конечно, конечно... Я дам знать - и Сова взмахнула крыльями, поднимаясь в самую высь.
Мышонок, глядя круглыми от удивления глазами на невзрачного ишака, твёрдо зарубил на своём любопытном носу, что самые невероятные сущности могут быть под самым скромным обличьем.
          Спрятавшись за облако, Сова покрутилась и сбросила перо, как знак, - дескать договорилась. Нет, конечно, это можно принять за обман, да что там, это и был обман. Но во благо! Дело надо делать, и право, Владыка не такой идиот, что бы резать своего "спасителя". Да и указ-то об небесной монополии написан скорее в помощь дракону, что бы он, добрейшая душа, не раздавал своё "добро" дурням, верящим всяческим шарлатанам. Ну, если совсем честно, то она надавила на Главного евнуха, ну нашла подход, тот и подсунул указ на подпись... Уранотерапия, блин, да… Моча дракона, блин, да за ваши деньги любой каприз… А моча она и есть моча, нечистоты возвращать обратно в тело, ну не дебилы? Сова накручивала себя не без задней мысли. Вот когда она злилась, то её глаза становились  темнее, в своей глубине вспыхивая зелёными искрами, прямо завлекали в свою глубину, и когда она глядела такими глазами, да включала голос сирены, то даже такой старый придурок, как Яшмовый Владыка… гы, владыка… Ораву бездельников кормит, владыка… гы… Совсем из ума выжил, ванны из мочи… Придурок. Но Сова вспомнила роскошные, хоть и через чур церемонные пиры в Чертогах, где он был весьма любезен и галантен, и конечно это было приятно, что уж там… Начала было улыбаться приятностям, но вспомнив свою миссию начала представлять этого белобородого барахтающимся в моче, и волна раздражения накрыла опять. Накачиваясь раздражением, пыхтя как паровоз на подъёме в гору, Сова подлетела к воротам дворца и пнула их своей когтистой лапой так, что створки разлетелись в разные стороны, перепугав многочисленных служителей, сначала разбежавшихся от страха, а опомнившись, окруживших шипящую Сову в полном недоумении. Эта страшная, с взъерошенными дыбом перьями и горящими глазами птица несомненно должна быть наказана, как нарушительница небесного покоя… Но она не имела висящей на шее таблички, где указан её ранг, звание и полагающиеся ей полномочия и связанные с ними почести, а значит, она или самозванка или… И вот это - или - держала толпу придворных на почтительном расстоянии. Наконец, привлечённый кудахтаньем разволновавшейся толпы придворных, прибежал начальник стражи, толком не разодравший глаза от послеобеденного, явно затянувшегося от излишне выпитого вина сна, во главе такого же не проспавшегося отряда. Спросонку он было сунулся арестовать Сову, но получив чувствительный пинок в очень чувствительное место, заставившего его согнутся, быстро вспомнил, с кем имеет дело, и предпочёл не разгибаться, изображая самый почтительный поклон, подхваченный сообразительными придворными. Сова быстро скинула перьевой плащ, стянула когтистые сапоги с помощью какого-то услужливого придворного, уже повысивший себя за этот поступок, в своих мыслях, до младшего помощника старшего облизывателя серебряной ложки Господина, и уже ограбивший хоть и небольшую, но богатую провинцию. А как иначе за такую услугу? Но получив маленькой, жёсткой рукой в ухо от Совы, за такие мысли, быстро, еле слышно скуля от страха, спрятался в толпе. Сова быстрым шагом, в развивающейся тунике, пошла через череду залов, разгоняя взглядом сбегавшихся на переполох придворных.
         Войдя в личный кабинет Владыки, мимо спрятавшейся за щиты охраны, Сова застала владыку за приятнейшим занятием. Он разглядывал присланную соседом гравюру, изображавшую сексуальный акт старого самурая с молодой гейшей. Увидев Сову, Владыка испуганно спрятал гравюру, и привстал почтительно в полупоклоне. Та, подойдя вплотную к маленькому круглому столику,  заглянула Владыке в глаза своими глазами-омутами, обворожительно улыбнулась, и голосом сирены заговорила с Владыкой:
- Что, старый пердун, онанируешь? - у растерявшегося Владыки отвисла челюсть, и затряслась в попытке вернуться на место.
- Достойное занятие выжившего из ума старого мудака - продолжила Сова.
- Весьма достойное. Мало Мир рушится, неважно что Великая Мать гневается, нет, ему на картинку подрочить надо! Да вонючую ванну из ослиной мочи принять! - Получивший изрядный удар током от имени Великой Матери, Владыка быстро сообразил, или подумал, что сообразил, в чём гнев Госпожи и замахал рукавами халата, в которых утопали руки, обильно намазанные специальной смазкой, с новомодного секс — шопа:
- Навет! Как есть навет недоброжелателей! Я этого ишака знать не знаю! И в моче! Да как можно осквернять! - Ещё сильнее замахал рукавами Владыка, пятой точкой, очень чувствительной, иначе не стал бы Владыкой, прочувствовавший, что надо отрицать порочащие его связи. Видимо, уранотерапия попала в немилость и…
- Ладно, ладно... успокойся. Не знаешь, так и не знаешь. А то этот ушастый…
- Нет, нет! - Перебил её Владыка - Не знаю никакого ишака!
- Так он говорит что он дракон, Южного моря…
- Наказан, наказан! - опять замахал рукавами Владыка - В ишаки понижен! - Сова внимательно вгляделась в глаза Владыке:
- Хорошо… а говорил что не знаешь… - повернулась и решительно пошла к выходу. Услышав, что Сова с нарочито громким хлопаньем улетела, Владыка облегчённо вздохнул, вытер со лба пот, вымазав его мазью, сел, и:
- А что это было? Вот сейчас? - Хотел заорать, вызвать, наказать, но увидев свои измазанные ладони, вспомнив идиотское, теперь понимал, идиотское, поведение, вызвал Старшего евнуха и приказал издать указ, вчерашним числом, об понижении в звании Дракона Южного Моря  до ишака. А так же, указ о присвоении Почётного Звания Великой Советницы Сове… А завтрашним числом - о восстановлении ишака в звание Дракона, с присвоением Золотой Цепи с Портретом Владыки. Мудрый евнух промолчал, ведь не было в табеле о рангах ни ишака, ни советницы, просто задумался, где и у кого узнать, а что это за птица залетела сегодня в Небесные Чертоги.
         Дождавшись, когда уйдёт Главный евнух, слишком хитрый, что бы быть умным, Государь наконец расслабился. Вытер противные, от смазки, руки о гравюру, - порнография, блин, скомкав её. Проанализировал произошедшее, не перегнул ли палку, изображая испуг, да поверила ли Сова, вот уж действительно мудрая, жаль не на его стороне. Представил, как садовник попадёт в так ловко устроенную ловушку, и его лучшие серые наконец-то прорвутся в Заповедник. Довольный собой улыбнулся, и начал задрёмывать. Сквозь наплывающий сон раздалось лёгкое покашливание, разбудившее его, но по давней привычке он только слегка приоткрыл глаза, достаточно узкие, что бы глядящему было не видно, что его внимательно рассматривают, и не удивился, увидев сквозь щёлку век худющую старуху, основательно, а не на краешке, как прочие, усевшейся в кресло напротив него. Алпамыс давно не удивляла его своими внезапными появлениями, и по правде говоря, он был равнодушен к ней, ну что она ему - бессмертному?
         Алпамыс прекрасно видела цепкий взгляд Государя сквозь прищуренные веки, но не подала виду, и ещё раз кашлянула. Государь широко, насколько возможно, открыл глаза, удивлённо, - ой, какой гость, и как неожиданно, а я спал, так что… да ничего, извиняюсь, что разбудила...
- Прекрасная игра, Государь! Вы как всегда великолепны, и я довольна, как Вы всё сделали. Уверенна, что теперь наши договорённости состоятся полностью! - сделав паузу, не скажет ли он что-нибудь, старуха продолжила:
- Впрочем, удивляться нечему, только гений мог достичь Ваших высот! - увидев, что Государь по прежнему смотрит равнодушно, и явно не собирается отвечать, старуха вдруг заговорила по другому:
- Послушай, Ван, ты же был добрым и справедливым человеком. Ты же освободил свой народ, скинув с его шеи ораву нахлебников, и народ поддержал тебя. А сейчас сам посадил свору нахлебников не только ему, а всей подвластной тебе части Мира. Как это случилось? Или ты всерьёз считаешь, что твоя мечта - одно Небо, один повелитель - один закон, сделает всех счастливыми? - Государь по прежнему смотрел на старуху пустым, равнодушным взглядом.
- Ну что ж, глобалист хренов, не ты первый, не ты последний... - проворчала старуха, встав с кресла и направившись к выходу, что-то бормоча себе под нос. Вдруг резко остановилась, повернулась к Государю:
- Ах, да… Не вздумай нарушить договор! Ты хоть и бессмертен, но душой! А тело твоё в моей власти! И поверь, я умею быть благодарной предателям! - и так же резко продолжила свой путь к выходу, не ожидая ответа. Уже взявшись за ручку двери, задержалась, и повернув голову тихо, но зная точно, что будет услышана:
- И да… А ты уверен, что серые - твои точно? - Уловив в по прежнему равнодушных глазах Государя еле заметную искорку сомнения, довольная, вышла за дверь и растворилась в сиянии Неба.
Сова, опять умело использовавшая свой дар бесшумности, оторвалась от стены, где она прилипла около окна, изображая фигуру грифона, и тихо скользнула вниз, к Садовнику, который уже и заждался.



        Конечно, было о чём подумать, но это потом, а сейчас главное, - надо успеть предупредить Садовника. Как получилось, что связь оборвалась? Ведь раньше чувствовали, понимали друг друга на любом расстоянии. Что случилось? Но... Сова почувствовала, как та, подзабытая волна накрыла её, и они опять стали частью друг друга, не во всём, всё-таки он - это он, а она - это она, но чувства, мысли стали опять доступны. Сова зависла в воздухе, - а вдруг это только в этом месте возможна связь, рисковать не надо...
       Садовник, довольный, что удалось настроиться, в условиях почти невозможных, - вода ведь всюду, и в воздухе её хватает, убедившись, что Софья его поняла правильно, созвал весь отряд, даже фавна с девицей вытащил из-за кустов, вот блин, рыцари… Раньше хоть мужик подвязку дамы носил, как знак, а теперь девица, повязала бант с гульфика фавна выше своего колена, поверх шаровар, хвастает. И куда мир катится…
- Внимание! Всем! Вернуться в башню! И ждать! Выполняйте! - Архар с барсом было дёрнулись, мы же стража, но и им - в башню! Отряд выстроился в привычный порядок и втянулся в ещё не далёкую башню. Ишак с енотом, пристроившиеся позади, были остановлены Садовником, - вам не надо, и стояли рядом с ним...
- Прекрасный, тебе уже донесли твои слуги, что ты разжалован в ишаки? - Садовник прищурившись посмотрел на ишака. Ишак мрачно тряхнул ушами.
- Вот, теперь ты ишак! - У бедного ушастика начался нервный тик, только дёргался не глаз, а уши, попеременно, то левое в трубочку завернётся, то правое.
- Но не всё так плохо! Даже более того, - всё хорошо, и хорошо очень! - от таких слов Садовника не только у простоватого ишака, но и хитрована - енота глаза стали мутными от полного непонимания.
- Тебе, Прекрасный, не донесли, а я точно знаю, что указ государем уже подписан, в нём ты возведён опять в ранг дракона! И не просто возведён, а с великой почестью! С наградой Золотым портретом Государя на шею! - Ишака перекосило от такого известия, он вывернул шею, прикидывая, как великолепно будет смотреться портрет на его шее, не этой, конечно, облезлой и скатавшейся, а на чешуе, бирюзовой. Золото неплохо с бирюзой сочетается, енот задумчиво чесал задней лапой ухо, прикидывая, какой гешефт удастся отбить:
- И смотри, Прекрасный, какое доверие тебе оказал Государь! В тайну великую посвятил! Никто не должен знать, что мочился дракон. Нет. Гнусный ишак, известный своей глупостью, - он, и только он! Понял? - Ишак неуверенно мотнул головой, только вот где взять в ишаке столько мочи…
- Речка рядом! Напейся, как следует, вот тебе и моча. - улыбнулся Садовник. Ишак помялся немного, и осторожно спустившись к речке, начал поглощать воду глотками, каждый из которых делал поток наполовину меньше. Убедившись, что воды ишак выпил достаточно, но не чрезмерно, потоп как бы не нужен, Садовник дал последнее напутствие: - Вот тебе два бурдюка вина - не успел ишак возмутиться, как вынырнувший из кустов барсук подставил еноту спину, на которой висели бурдюки, горловины которых он зажимал зубами, и енот сноровисто приторочил их ишаку:
- Скажешь, что от Государя… Да ладно, успокойся, кто донесёт-то… Скажешь от Государя, - что бы не скучали. А сам поднимешься повыше, и когда пойдёт дождь, только тогда! на него спишем, выпустишь выпитое. Понял? - Ишак свысока глянул на Садовника, - не дураки.
- Ну, тогда иди.- Ишак с енотом стали подниматься на хребет, а Садовник закрыл глаза, что бы удобнее видеть происходящее. Вот ишак поднялся к верхнему перевалу, вот его остановили, а вот все серые сбежались, и жадно начали лакать государево вино. Ишак, как и договаривались, поднялся повыше - пора!
Садовник всмотрелся в маленькую точку там, почти на вершине самого большого пика, и помахал рукой:
- Пора, Софья, выпускай! - Сильный ветер с перевала прогнал перед собой большую , но дружную стаю мелких птичек, отчаянно махавшими крылышками, набежали низкие чёрные тучи, хорошо за ними не видать Дракона Северного Моря, всегда с радостью гадившего Южному, на тёплом месте сидевшему, и начался не ливень, - ливень ни к чему, излишне, а нормальный, в меру, дождь. Садовник опять закрыл глаза - ишак натужился, заорал так, что камни посыпались даже рядом с Садовником, и… и такой поток испустил, что смыло всех серых разом. Ишачий поток ринулся в ущелье, где бежала река, вздувшаяся от дождя, и смешался с грязной от смытого грунта водой. Серые, почти сразу захлебнувшиеся, болтались в бурных водах как грязные носки в стиралке. Смесь чистой дождевой воды с Севера и мочи Южного Дракона, как и ожидал садовник, Серые перенести не смогли.

       Северный дракон, прикрываясь тучами, улетел, прижимаясь к горным дефиле. Открывшееся солнце заискрилось на каплях росы, оставшейся после освежающего, так кстати, после удушающей жары, дождя, чистая вода с верховьев уносила последнюю паводковую муть реки, открывая то ли тушки серых, то ли фрагменты их одежды, зацепившиеся за склонившиеся к самой воде ветки, или попавшие в водовороты, за большими валунами, выступающих из бурного течения. Не торопясь, как льдинки летнего града, эти серые пятна таяли на солнце, что не совсем было понятно, оставив зарубку в памяти Садовника, - надо разобраться: то ли смесь мочи с северной водой, то ли солнечный свет растворяет их. Но это потом, а сейчас пришло время для решения ещё одной проблемы, может и выдуманной им самим. Но рисковать?
Дождавшись бесшумно спланировавшую с вершины Сову, поймав вопросительный взгляд - Слышишь трещётку? Гонец от Государя, о великой награде ишаку. Так что Софья, мы хорошо поработали. -усмехнувшись довольно - Представляю его рожу, когда поймёт, что на самом деле произошло. - помолчав немного - Я рад, Софья, что мы опять слышим друг друга. А ещё, Совушка, милая, ты прекрасно поработала, просто прекрасно.- Погладив привычно, непривычно молчаливого мышонка, примостившегося на его плече. Не удивительно, что молчит, такое увидеть… Садовник продолжил:
- А теперь, Софья, мне нужен твой, как всегда мудрый совет. Как поступим ? - Софья не задумываясь, как о решённом давно , быстро показала на скалу, необычно массивную, на противоположном берегу, чуть выше по течению.
- Барсук! - не оборачиваясь, позвал Садовник.
- Да! - откликнулся, вылезая из кустов мокрый от дождя барсук.
- Ты почему приказ не выполнил, и не ушёл в башню? - Барсук фыркнул, протестующе — Ну… Ну… - Садовник повернулся:
- Ох и попадёшь ты со своим самовольством! Ничему тебя беды не учат… - сожаление сквозило в голосе Садовника:
- Сходи пожалуйста в башню, и приведи Бирюка с сестрой. - Барсук мотнул головой, и бодро засеменил к башне.
 Садовник и Сова, скинувшая капюшон, взялись за руки, повернулись к скале и сосредоточились, полуприкрыв глаза, и даже мышонок, залез на голову Садовника и от усердия попискивал, тараща изо всех сил свои глазёнки.
       Скала потемнела, стала переливаться разноцветными полосами, как рассерженная каракатица, в ней образовалась воронка, расширявшаяся, растекавшаяся вдруг ставшим податливым камнем - из центра на стену. Когда дыра в скале стала достаточно большой, из неё вышли немного странные существа, напугавшие мышонка, - когда он путешествовал по дубу. Вздрогнув, мышонок негромко, но быстро, быстро:
- Бабушка, бабушка, это… это… - Сова посмотрела вверх на мышонка:
- Не бойся внучек, эти - хорошие. Да и приглядись, они совсем другие. Другие выстроились шеренгой по краю балкона, набежавшего из скалы, и замерли, глядя на вызывавших. Садовник сделал шаг вперёд, помахал рукой и показал на приближавшихся Бирюка и девчонку. Другие внимательно пригляделись к Бирюку со спутницей, переглянулись, и из под балкона стала выползать платформа, перекрывшая мостом реку. Один из других перешёл по мосту, взволнованно положил руку на плечо Бирюка, потом, приподняв её прикоснулся ладонью к его лбу, другой рукой ко лбу девчонки и что-то забормотал на незнакомом языке. Под звуки бормотания лица Бирюка и девчонки светлели, менялось их выражение, становились старше, в них прорезалась привычная властность. У Бирюка на лбу прорезались морщины, он властно взглянул на другого и тот, опустив руки по швам, склонился в почтительном поклоне. Бирюк, положив руку девчонки, хотя какой девчонки, явно властительной особы, на свою левую вытянутую руку, в паре с ней величественной походкой, не взглянув на Садовника с Совой, склонивших головы, пошёл по мосту к шеренге склонившихся других. Перейдя мост, Бирюк подождал встречавшего его другого, что-то сказал ему, тот быстрым шагом вернулся, и протянув на открытой ладони небольшой шарик, из непонятного вещества, обратился к Садовнику:
- Его высочество, наследный принц планеты Неро высоко ценит Вашу дружбу, с пониманием относится к тому, что Вы не взяли его с собой в поход, и просит Вас, воспользоваться тревожной кнопкой, ежели будет нужда. Весь флот Неро, который услышит сигнал, будет к Вашим услугам. - Помолчав немного, другой смущённо обратился к Сове:
- Надеюсь, госпожа с пониманием отнесётся к просьбе принцессы… Она просит, на память о Вас, одно Ваше перо, принцесса будет, в знак благодарности, всегда носить его в свей причёске. - Сова, буркнувшая: - вот хитрюга -, смущённо выдернула из капюшона роскошное пёстрое перо и положила в почтительно подставленные ладони другого. Тот, совершив почтительный поклон, быстрым шагом, держа его на вытянутых руках, перешёл мост и скрылся в скале, быстро затянувшей воронку.
 Мышонок, от любопытства потерявший осторожность, шмякнулся в откинутый капюшон Совы и завопил, трясясь в нетерпении:
- Бабушка! Бабушка, это что сейчас было? -
Сова ласково погладила мышонка, смущаясь, смахнула набежавшую слезу:
- Ох, внучек… Это ты видел счастливое единение сердец… как в сказке… И не важно, что он принц, а она принцесса… главное - любовь! - Сова бросила украдкой взгляд на Садовника.
- Бабушка! - мышонок назидательно махал перед собой лапками - Бабушка! Они брат и сестра! Как они могут пожениться? Ты что, бабушка! - Сова ехидно посмотрела на мышонка:
- А почему ты решил, что они брат и сестра? - Мышонок недоуменно пожал плечами - Ну как… Они же похожи, выросли вместе, да и девочка брата искала… Конечно, они брат и сестра! - Сова добродушно улыбнулась мышонку:
- Ну, внучек… На твоих глазах сколько раз видимое оказывалось совсем другим? -
- Бабушка! Но тут-то всё очевидно! - Сова поправила накренившийся капюшон, уже грозивший мышонку падением:
- А вот и нет! Ты же не знаешь обычаи планеты Неро, а так уверенно заявляешь о неведомом тебе. Внучек, это не правильно, утверждать о неведомом! - Мышонок почесал задней лапкой за ухом:
- Пожалуй ты права, бабушка…
- Ещё бы мне не быть правой ! - рассмеялась Сова - Неро планета намного старше нашей, и там давно пришли к мудрости наилучшего, для себя конечно, правления. Известно, что лучшей формы правления чем монархия быть не может. - мышонок протестующе пискнул, но Сова продолжила:
- И не спорь! Лучшая! Вопрос только в том, как сделать так, что бы монарх был лучшим. - Мышонок торжествующе замахал лапкой:
- Вот! Вот и я об этом! - Сова погладила мышонка:
- Правильно! Это и есть главное, не ошибиться в монархе. Вот и нашли такой способ на Неро. Они растят монарха с рождения. И его жену - Сова глухо засмеялась, вспомнив, как её тоже рассматривали в жёны:
- Вот и растут они вместе, с детства, учась пониманию друг друга и любви.
- Стой бабушка! А как они узнают, что мальчик, да, и почему именно мальчик, и есть тот идеальный монарх? -
- Почему мальчик? Ну, принято у них так. Мальчики не такие эмоциональные. А узнают как, да очень просто. Они умеют читать прошлое. - Сова усмехнулась - Подозреваю, что и будущее. Не забывай, его бабушка вон даже богиней стала - Сова скорбно посмотрела на скалу, где сейчас готовился к отлёту корабль других:
- Только так думаю, не быть ему королём… Грибам подчинился, да и закон нарушил... - отведя взгляд от скалы, и внимательно, понял ли, глядя на мышонка:
- Понимаешь, закон! А это невозможно для короля!
- Какой закон? - спросил пригорюнившийся мышонок.
- Запрещено, строго запрещено оказывать помощь инопланетным, мы инопланетные для них - пояснила Сова - тем более в такие моменты… А он встал на одну из сторон, в войне - сокрушенно закончила Сова. Мышонок совсем пригорюнился, ему было жалко Бирюка, а особенно девочку, не быть ей королевой, жалко...
      Садовник, вертевший в руках шарик тревожной кнопки , вмешался в разговор:
- Не горюй, внучек! Будет, будет мальчик королём, а девочка королевой. Великими монархами они будут. И легенды о них веками будут по всем планетам слагать! - Сова вопросительно посмотрела на Садовника, а мышонок радостно захлопал лапками.
- Что грибы овладели Бирюком, это так. Но! Именно Бирюком, а не принцем! И даже Бирюк, отравленный, боролся изо всех сил и до конца не поддался, ушёл в отшельники, но не стал причинять зло другим. И… и меня всё-таки не предал! - Садовник опять завертел шарик в руках, решая труднейшую задачу:
- А закон… Ну, я уверен, что в Совете мудрые люди сидят, и их обрадует, что честь для их Государя выше трона. Обратил внимание, что они даже не то, чтобы попрощаться, а даже не посмотрели на нас, уходя? Протокол! Будь он не ладен… Но! Отдать флот? Это… - Садовник, размахнувшись, выбросил шарик в речку:
- Всё! Пора в путь! Нас уже заждались.- Сова понимающе покивала головой:
- Пора, пора… А так думаю, бабушка и устроила им последнюю проверку. А когда пошло что-то не так, то и дала слабину… Но, впрочем, это мы узнаем в конце пути. Так что в путь! -
      Мышонок, внимательно слушавший Сову, вдруг быстро, перебирая лапками изо всех сил, убежал в капюшон плаща Садовника, и сверху, уже в безопасности, назидательно обратился к Сове:
- А вы, - Бабушки, коварны! Значит внуки к бабушке, чтобы благословение получить, а она вон что им устроила! - Мышонок осуждающе продолжил:
- Нет уж, мы мужики не такие! Я уж лучше с дедушкой! Да, дедушка? - Садовник поправил капюшон:
- Ну ты, бабушковед! Да любая бабушка за внука всё отдаст. А с Бирюком почему так получилось, разбираться надо… - Тем временем, пользуясь вечерней прохладой, отряд наконец-то вышел в дорогу. Котята без Совы совсем распоясались, и вальяжно развалились на недовольном архаре. Пришлось Сове срочно догонять его, шедшего впереди, и садиться в седло. Взрослые кошки ушли на верх, в патруль, барсук , прошедший суровый курс голодания, оправившийся, и в надеждах, что северный дождь вымыл отраву, шастал незнамо где, но точно всё видел и был начеку. Девица с фавном шли чуть не в обнимку, только девица демонстративно иногда поправляла роскошный бант на своём бедре, а фавну приходилось поправлять гульфик, и получалось это весьма двусмысленно. Гульфик норовил слезть, фавн рукой его назад, вниз, гульфик вверх, рука вниз, вверх, вниз...Нет, точно, эта борьба с гульфиком приведёт к плачевному результату... Ну и замыкал, как всегда, колонну Садовник, с гордо сидящим на плече мышонком. Блин, не хватает скрипучего голоса: - пиастры, пиастры-, соображавший, куда медведь делся. Стыдно, но придётся спросить у Софьи. Опять прикалывать будет.
 Неспешным, беззвучным шагом, звуки заглушал шум реки, по каменистой тропинке, отряд начал втягиваться в встающее отвесными скалами сужение ущелья. Приближался Красный Перевал, видимо из-за цвета скал, от пурпурного до кроваво - красного, и получивший своё название. Хотя легенды гласили другое, что в своё время здесь скалы окрасились от крови бойцов, не пустивших Двурогого в Священную Долину, которая тому и не нужна была, но открывала кратчайший путь в Индию. Так что пропусти войска и спи спокойно, только тогда и долина потеряла бы святость, нечего в ней делать вооружённым людям. Нечего! Так и пал весь отряд защитников перевала, но не пустил войска Двурогого, по крайней мере так гласит легенда. А как было на самом деле, точно знал один из защитников, даже командующих обороной перевала, Садовник, но он помалкивал. Понимал, что кому надо, тот знал, а легенды зачем разрушать? На них детишки учатся правильным поступкам.
      Низкое солнце, прошивающее ущелье во всю его длину, вдруг зажгло круглый, ярко - рубиновый огонь в одной из многочисленных пещер, там, наверху, похожий на глаз какого то чудовища.
- Ой! - пискнул испуганно мышонок - Что это, а, деда? - Садовник равнодушным взглядом посмотрел на огонь:
- Не бойся, внучек. Это глаз древнего дракона. Хотя скорее чудовища, порождённого страхами. Он давным-давно окаменел, и теперь не страшен.
- Да? А почему он тогда моргает? - удивился мышонок. Присмотревшись, Садовник увидел, что огонь действительно мерцает, будто моргает глаз. Озадаченный Садовник
остановился, прислушиваясь, - едва различимый рокот в глубине скал ничего хорошего не предвещал.


     Нет… нет… Не может быть такого… никак не может - билась загнанно мысль Садовника. Он окаменел, и вернуть его к жизни могла только Она… А если так, то всё, конец истории… Нет… он же морской житель… - Мышонок, почувствовавший смятение Садовника, подлез к его уху и начал нашёптывать:
- Ты совершенно спокоен… Ты совершенно спокоен… Ты можешь решить любую проблему… Любую… У тебя есть для этого всё… Вздохни глубоко, глубоко, резко выдохни воздух, подними правую руку, резко махни ей, и скажи - Да хрен с ним! - На последних словах мышонка Садовник, удивлённый его поведением, ишь, психотерапевт, согнулся от смеха, и да, проблема перестала быть такой ужасной. Ну, в крайнем случае нефритовый жезл достанем, успокоился Садовник. Мышонок, довольный своими трудами, потребовал в награду рассказать, что за зверь такой, страшный, напугал Садовника, которого, как всем известно, напугать нельзя.
- Ладно, заслужил… - всё ещё посмеивался Садовник - Дело очень давнее, я сам ещё в те времена не был на планете, предшественник передал… - Садовник прислушался к гулу, вроде не усиливается - 
- Как известно, мне точно, а ты послушай, травы, деревья, и прочая зелень не только лёгкие планеты, но более важно, - почки. - Мышонок пискнул - да ладно, что за ерунда - Не нравиться почки, назовём очистными сооружениями. - не стал спорить Садовник. Растения где живут? Где вода! И только где вода! Да, да, многие насекомые умеют сами воду синтезировать, вон моль например, - опять не стал спорить Садовник:
- Но везде, где есть вода в жидком виде, есть растения. Они перегоняют воду через себя, и очищают её. Понял?
- Ну… - мышонок крутанул неопределённо хвостиком: - может быть, может быть - Садовник уже немного рассердился:
- Не может быть, а только так и есть!  Вот, а сами почки тоже могут барахлить? Могут! Тут и работают "санитарами" всякие травоядные. Да… А их то же "зачищают" Так и работает организм. Да...- Садовник прищурился, вспоминая - Но самый главный очиститель, самый большой и производительный, это водоросли!
Вот, и однажды, уж больно им было хорошо, они так расплодились, что стали уже воду делать мёртвой. И создала Великая Мать великих пожирателей водорослей. А потом пришлось создавать великого пожирателя пожирателей водорослей. А потом оказалось, что второпях такого пожирателя создала, что и управы на него не нашлось. Уж больно неуязвим оказался, и пожрал почти всё живое. Да. Ну Мать и подняла дно моря, а он окаменел хребтом горным. Да… - Мышонок, раздосадованный возмутился:
- Ну деда! Я то ждал... а ты… эх ты! - Садовник покачал головой:
- Ты пойми, подумай, если он оживает, то что это? - Мышонок, сообразивший весь ужас происходящего, только испуганно пискнул.
- Нет, и всё-таки этого не может быть! Пойдём-ка проверим на месте! - Садовник решительно и неожиданно легко направился вверх по склону, что бы по гребню выйти к пещерам. Сова, внимательно наблюдавшая, кивнула головой - да, останусь, присмотр нужен. Садовник остановился, и попросил её:
- Софья, на всякий случай, приготовь фавна. Хорошо? - Сова удивлённо спросила:
- Ты уверен?
- Лучше бы не надо, но как знать Приготовь. Просто приготовь, чтобы быстро ко мне пришёл. Ну, надеюсь обойдётся, но мало ли - И садовник скорым, лёгким шагом отправился на гребень хребта.
      Поднимаясь зигзагами, в прогалинах между плотным кустарником разных видов, но одинаковых в колючести, Садовник было начал посмеиваться над притихшим в ожидании страшных и ужасных приключений мышонком, с совсем круглыми глазами притихшем на его шее, как несусветная ругань:
- Отстань! Отстань я тебе говорю! Как тресну! - ну, большинство слов скромно не услышаны, а затем треск кустов совсем рядом, заставили Садовника взять посох в боевую позицию, и припасть на колено, в готовности отразить нападение. Однако боевые навыки не пригодились, к счастью. Ругаясь во всю, из кустов вывалился паучок Нестор, следом захлёбывающийся слюной барсук. Поняв, что барсук норовит сожрать Нестора, Садовник спрятал жало копья и треснул посохом по жадно раздувающемуся носу барсука. Тот от боли заверещал, как малый ребёнок, но в себя пришёл, и тут же начал предьявлять Садовнику. Типа паук, законная добыча…
- Уймись, дурак! Он из наших! Ты что, каннибалом стал? - Барсук продолжил ныть, - паук, добыча... Пришлось ещё раз треснуть барсука, на этот раз по башке, и это наконец привело барсука в сознание.
- Филька, ты сдурел? - Садовник грозно уставился на барсука.
- Ага! Знал бы как вкусно он пахнет! А что из наших, так на нём не написано! Вот! - барсук принял вызывающий вид. Мышонок, хорошо знакомый с Нестором, заметил с высоты плеча Садовника:
- Дядя ! Ты дурак дядя! Нестор такое мог с тобой сделать! Такое! Страшно! - барсук сел на задние лапы, обдумывая слова мышонка. Что мышонок остр умом не по возрасту, ему было известно пожалуй лучше всех. Сколько раз на занятиях он ставил барсука в тупик.
- Ладно, познакомился? Вот и смотри теперь - Повернувшись ко всё ещё пыхтевшему Нестору, Садовник спросил его:
- А что ты здесь? Вроде не звали? - Нестор буркнул:
- Потом поймёшь- и быстро исчез, то ли в кустах, то ли в дыре пространства. Пожав плечами, потом так потом, Садовник шуганул барсука, что бы не шёл следом, больно уж слышен, и продолжил быстрое восхождение.
 Выйдя на широкую, для гор, дорогу, поросшую невысокой травой, - только горец птичий и смог на утоптанной за тысячелетия почве расти Садовник уверенно двинулся к правому отрогу, где находилась та рубиновая пещера, и откуда всё громче доносился рокот, почему то с хорошим ритмом. Скалы вокруг помнили, что они были морским дном, всё ещё округлые, с круглыми ямками, с торчащими тут и там раковинами. Сверху , явно атакуя, размахивая огромными плавниками, приоткрыв зубастую пасть, какой то древний ящер едва не достав головы садовника, напугав мышонка, плавно скользнул в сторону. Тут же какие-то стремительные тени бросились в рассыпную, огромные щупальца поднялись из под скалы, пытаясь что-то поймать и опять спрятались, затаились.
- Деда, деда, что это? Нас же сожрут! - Испуганный мышонок вцепился в ухо Садовника
- Успокойся, малыш. Это всего лишь миражи времени. Скалы до сих пор помнят, вот и гуляют их воспоминания. - Мышонок, толком не понявший, всё-таки успокоился и уже с любопытством стал разглядывать картинки давно прошедшего.
Рокот становился всё громче, скалы потряхивало всё ощутимее, уже начали осыпаться мелкие камни. За поворотом появилась пещера, из которой вырывался ровный рубиновый свет, в котором мелькали странные тени.
     Подойдя к пещере - глазу, Садовник прислонился спиной к скале в небольшой нише, и стал внимательно оглядываться. Настораживало полное отсутствие живности в округе, не то чтобы какой кузнечик прыгал, но даже и звука, кроме низкого - бам, бам, из пещеры, слышно не было. А должны, должны были пиликать. Видимо, происходящее в пещере если насторожило Садовника, то остальных просто распугало.
       Подождав немного, Садовник осторожно вошёл в пещеру, держа наготове посох. Мечущиеся по стенам тени становились всё контрастнее, звуки громче и громче. Пройдя глазницу, где и сиял рубиновый свет, Садовник пошёл по широкому проходу, левее и вниз, откуда доносились звуки, а белесый свет, как луч проектора, выносил в глазницу метание теней. Гудение стен, как любой низкий звук, действовало угнетающе, уже с трудом удавалось сдерживать подступающую панику, да ещё за спиной стало слышно клацание когтей какого то зверя, вовремя услышанное большими ушами мышонка. Пришлось затаиться за выступом. Оказалось барсук, ненасытный в любопытстве, всё-таки увязался. Ну и как было не шлёпнуть его по откормленной заднице, когда он не заметивший затаившегося Садовника, крадучись, ага, умник, когти бы спрятал, настороженно прошёл мимо? Нет, конечно, такого кульбита, от такой сытой тушки, ожидать явно было нельзя. Поэтому садовник с гордостью вспоминал потом, как увернулся от зубов мгновенно перевернувшегося барсука. Барсук, клацнув зубами воздух, продолжал клацать, стараясь достать до колен, Садовнику пришлось стукнуть барсука посохом по лбу, что бы вывести из боевой ярости. Очнувшийся барсук сразу стал хныкать, о неправильности неожиданных пуганий, будто порядочные пугания ожидаемы. Стонать на боль во лбу, и вообще.., на всякий случай
И главное, главное в воплях барсука было требование, именно так - требование! нельзя на глазах студентов бить профессуру по заднице! Посохом! Больно! Садовник оценив весь пафос возмущённого барсука - а что, молодец, ишь как дисциплинарной ответственности избегает, согласился, что да, не хорошо пугать заслуженного профессора неожиданным шлепком по разжиревшей заднице, да, нехорошо…. В следующий раз сразу по башке! Нагло ведущего себя профессора, Именно по башке, чтобы помнил, приказы надо выполнять! Ах, голова инструмент, нельзя портить, а ничего что уже порченная, но хорошо, нельзя. Тогда пинком, именно пинком, со всей дури, по яйцам! Да! Именно по яйцам! А что бы хаос во Вселенной не расширялся! Да! Именно хаос! Дисциплина должна быть! Поворачивайся! Как зачем? Пинать буду! Сильно!
        Мышонок, уставший от перепалки двух казалось бы солидных людей, рявкнул неожиданно басом:
- Прекратите! Вы зачем здесь? Ругаться? Или дело делать? - Обалдевшие от неожиданности Садовник с барсуком вопросительно уставились на мышонка:
- Что уставились? Забыли что я был первым басом в Небесном хоре? - Садовник и барсук облегчённо переглянулись, уффф, а то уж подумалось…
- Да, да - согласился Садовник - но больше не пугай так, хорошо? - мышонок своим обычным голосом согласился, но добавил:
- А вы не ведите себя как базарные бабы. Хорошо?- Рассмеявшись, все согласились и продолжили спуск в гремящую уже и самими стенами пещеру.
     Барсук, конечно совершенно случайно, прижимался к ногам Садовника, а мышонок, ну так ведь удобнее, к его шее. Наконец, когда звук уже стал почти невыносимым, уже и кости начали потрескивать, проход резко расширился, а сам звук стал совсем тихим, вот как горная речка вырвавшись из каменных теснин становиться тихой и едва журчит. Здесь получилось ровно наоборот, - так ведь звук. В почти тишине, свернув по загибающемуся на право проходу, они вышли на край обширной, всей такой вылизанной в округлости, как раковина… А и есть раковина, залы. Увиденное настолько потрясло Садовника, потрясло неожиданностью и своей невозмжностью, что он окаменел, сжимая в боевой стойке копьё.


        Посреди зала стоял обширный дубовый стол, на котором лихо отплясывали, держа руки на плечах друг друга, молодая женщина с мужчиной, Фавния с пастухом… О! Хозяйка в длинном платье, с хохотом откинувшаяся на руки Спутника, под ритм, лихо отбиваемый белым медведем на округлом, спиралью украшенном камне. Очень звонком, удачно вписанным в мелодию, старательно выводимую хоботом мамонтёнка Тишки. Вокруг стола сидел весь отряд рыцарей, во главе с Командором, отбивая кружками ритм. Кабан Чжу, вдевший по такому случаю серьгу в своё огромное ухо, полулежал, как римский патриций и похрюкивая, уже не торопясь, почавкивал всякие вкусности, катившиеся к нему прямо в пасть с наклонной столешницы. Где-то в дальнем конце стола притаился молодой Лешак, напрасно выглядывающий Эмоцию, время от времени наполняя опустевшие кружки из большой дубовой бочки, то ли с вином, то ли с крепким пивом. Барсук быстро юркнул в середину стола, где на большой деревянной тарелке лежала груда огромных улиток. Мышонок, пискнув от восторга, скатился с Садовника к поджидавшему его старинному приятелю - бурундуку, и они нырнули в пещерку, откуда выглядывал ёжик, с перемазанной ароматнейшим мёдом мордочкой. Шумное веселье под напряжённым взглядом Садовника стало стихать. Медведь, первым почувствовавший Садовника, замер на полутакте, Тишка, закативший в восторге глаза, продолжал дудеть. Но без ударных мелодия стала фальшивой, и он замер, с интересом разглядывая фигуру незнакомца, зачем-то держащего в руках копьё. Зачем? Здесь все свои. Рыцари напряжённо выпрямили и без того прямые спины, и только Хозяйка продолжала хохотать, пока Спутник не прикрыл ей рот рукой. Садовник внимательно вглядывался в любую мелочь. Например у Командора жилка на шее билась учащённо… Странно, в самой лютой сече его пульс всегда был ровным. У Ратибора выступили капельки пота на лбу, с чего бы… Паж, стоявший за спиной Командора, уронил чашу, явно от страха. А чего он боится? Да, а откуда здесь стол, бочки, яства, да сами они откуда? Ещё не время сбора!
     Взгляд Садовника сфокусировался на шейной артерии Командора, и аритмия ясно показала - засада! Садовник поднял руку с копьём - посохом и начал его крутить. С каждым оборотом рука наливалась холодной яростью, перетекавшей в посох, который уже начал потрескивать синими искрами. Посох раскручивался всё быстрее и быстрее, с него начали срываться маленькие молнии, рыцари закаменели, женщины стояли на столе, обречённо опустив руки, кто-то зажмурился, и только Тишка хлопал глазами и ушами в непонимании.
       В самый момент, когда ярость готова была излиться на всех присутствующих, тяжёлая рука легла на плечо Садовника:
- Тихо, тихо, тихо… Успокойся, это я всех пригласила - обернувшийся Садовник увидел перед собой Алпамыс. Старуха смотрела на него ясными, прозрачными глазами:
- Да, да… И пульс, и пот… А ты что, считаешь обет безбрачия делает из мужчин импотентов? - Садовник замедляя вращение вглядывался в глаза старухи, как никогда в жизни. Рука перестала вращать посох, конец посоха стукнулся об каменный пол, сбежавшие с него и ног Садовника синие искры с громким треском разорвали гранит трещинами.
- Деда! Ну ты и пукнул! - вылезший на тишину из медовой пещерки мышонок, облизывая липкие губы, с уважением смотрел на деда, рушившего гранит только своим пуком.
Хихикнул несмело паж, а затем, разряжая обстановку, всеобщий громкий хохот потряс своды пещеры. Садовник, подойдя к Командору, тихо что-то шепнул на ухо, тот также тихо ответил. Кивнув, Садовник подошёл к Ратибору, и ему шепнул на ухо, и также получил успокаивающий ответ. Окинув взглядом остальных рыцарей, и встретив прямые взгляды, довольный кивнул, и подошёл к старому рыцарю, которого знал дольше всех. Он единственный, кто не обратил никакого внимание на вспышку гнева Садовника, и неторопливо попивал пиво, думая о своём. Когда тот подошёл, неторопливо встал, раскрыл навстречу объятия, приветливо похлопал Садовника по спине, усмехнулся, в ответ на улыбку, кивнул головой, - не бойся, не скажу ни кому, до сих пор же не сказал, да и зачем всем знать, что синий огонь абсолютно безопасен, незачем совсем это знать... Садовник и ему кивнул головой, потом не удержался, и провёл рукой над глубоким шрамом, пересекавшим лицо от шеи до подбородка. Он хорошо помнил, откуда этот шрам, и ещё раз кивнув седому рыцарю, похлопал ладонями, привлекая внимание:
- Ну что бездельники, продолжим безделье? - Дружный одобрительный рёв не оставил и капли сомнения, что да, конечно же продолжим. Подозвав барсука и Лешего, он тихим голосом объяснил что делать, и те скоро выкатили из одной из многочисленных пещер большую дубовую бочку.
- Друзья! Хватит травиться пивом, давайте выпьем вина! Моего, ежевичного! - раздались радостные возгласы, и к Лешаку, принявшему обязанности виночерпия, выстроилась очередь кружек.
       Садовник подошёл к медведю, простучал на камне череду звуков. Медведь в точности, - кто там про наступившего на ухо врёт, повторил ударами лап, на что камень отозвался ритмичным рыком. Не успел ещё камень замолкнуть, как из боковой пещеры выскочили с горящими глазами и стоящей дыбом шерстью барс и пантера, следом с опущенными рогами архар, ну и фавн, отважно размахивающий содержимым гульфика. - Свои! - Садовник провёл рукой по лбу, высветив свой личный герб, успокаивая стражей. Барс слегка рыкнул, и вышла робко девица. Котята, выскочив, бросились почему-то к мамонтёнку Тишке. Последней вышла Сова, вызвав почтительную тишину. Все почему-то переводили взгляд с Садовника на Сову и опять на Садовника, будто чего то ждали.
         "Ну?"- все смотрели на него. - Что — "ну"? - Ну! - хором чуть не закричали гости.
- Что ну? - Мышонок, хитро поглядев на Садовника ехидным голосом, назидательно сказал:
- Деда! Не включай дурочку!
- Какую дурочку? Вы о чём ?
- Как о чём? - продолжил уже возмущённо мышонок - Сам собрал, сам объявил, а теперь не при делах! Дед, так нельзя!
- Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? - Медведь, лежащий по давней привычке на брюхе, лениво прорычал:
- Ты женится собрался. Ну так и женись. Да продолжим веселье! - Садовник, ошалевший от такого известия, - вот, он оказывается женится!, обратился к Командору:
- Командор! Что такое? - Командор по военному прямо отрапортовал:
- Мне передали твой приказ явиться всем, именно всем, на твою свадьбу. Я и вверенные мне люди здесь! - Поняв, что от вояки не добиться толку, Садовник наехал на барсука. Тот вообще сделал вид, что из-за хруста раковин поедаемых улиток ничего не слышит.
- Софья, может ты… - Софья стояла пунцовая, ещё чуток и… лучше не надо. Повернувшись к Алпамыс, и по её виду всё поняв, Садовник рыкнул:
- Ну сволочь! Ну скотина! А ещё Нестор! Ну попадись! - Обретший слух барсук торжествующе хихикнул, ну что, понял, сжирать надо было эту скотину, сжирать!
       Мышонок, замучившись ждать торжеств, - он же не видел ещё ни разу, интересно! Страсть как интересно!, уже почти завопил:
- Деда! Ну влип и влип! Будь мужчиной, - женись!  А то внуки недовольны! - Садовник негодующе фыркнул, - ты ещё тот внук, но увидев затухающие глаза Софьи, быстро подошёл к ней, долго и жарко стал шептать ей на ушко:
- Ты помнишь, как мы гуляли вдоль реки, тогда, той осенью ожидания? Вода упала, тихая и прозрачная, хрустальный воздух звенел тишиной, солнце, отражаясь на пожелтевших листьях подсвечивало всё золотом? А мы шли, держась за руки, и нам было хорошо… Просто хорошо, старые заботы ушли, а новых ещё не было… Я там, на излучине построил Дом. Для нас. Только для нас. В нём камин, как ты любишь, и пять выходов. На осень, в то наше время, на весну… Мою, в степи, с цветущими маками… На зиму, ту, что ты любишь, мягкую, всю в кружевах. Лето… Это вместе решать будем. А вот пятый выход, на пятую сторону света, тот для мечты. Не состоявшейся когда-то, а там...
      У Софьи стала выпрямляться было сгорбившаяся спина, глаза засветились светом женского счастья, она опёрлась на руку Садовника и они пошли к центру дубового стола.
        Подойдя к двум стоящим рядом креслам, Садовник поднял руку, призывая к вниманию расшумевшихся гостей:
- Друзья! Друзья! Минутку внимания! Я бы хотел объясниться! - дождавшись тишины, продолжил:
- Дело в том друзья, что мы с Софьей женаты. И женаты очень давно. Поэтому - Садовник опять поднял руку, призывая к тишине выкрикивающих возгласы удивления гостей — Поэтому вспылил. Мне показалось… ээээ… происходящее не совсем приличной шуткой. - Садовник опять поднял руку: - Ну потерпите, дослушайте! Оказывается, достопочтенная госпожа Алпамыс - Садовник бросил на неё взгляд, и она подтверждающе кивнула - Госпожа Алпамыс решила устроить небольшую вечеринку, ввиду того, что может более и не удастся. Да. - Садовник примолк на минутку, собираясь с мыслями:
- И поручила Нестору, ну, немного совместить наши… эээ… часы во времени. Вот - Садовник опять помолчал:
- А он, скотина этакая, слегка попутал и случилось то, что случилось - Свадьба. - Садовник выждал тишину. - Все присутствующие здесь не были на нашей свадьбе - вот, а теперь побудете. Гуляем, друзья! - Гости радостно оживились, послышался плеск наливаемого в кружки вина, хруст пережёвываемой пищи, голоса обсуждающие происшествие. Садовник посмотрел на Софью, на Алпамыс, было видно, что они довольны его речью. Садовник присел было рядом с Софьей, но к нему подошли те двое незнакомцев, что давеча зажигали на столе. Мужчина начал было представляться, но Садовник, уловив знакомые, хоть и еле, черты, поднял предупреждающе ладонь. Погоди, погоди, - внимательно вгляделся в лицо мужчины:
- Бессмертный? Ты? - мужчина улыбнулся, да, я был им когда-то.
- А ты танцовщица? Раздобрела, раздобрела… Прям такой аппетитной стала - Садовник шутливо сделал попытку обнять женщину, но получив по рукам, рассмеялся:
- А недотрога-то, как и раньше…
- Ну ка вы? - Мужчина уже открыл рот, но садовник остановил его:
- Впрочем, не говори ничего. Скоро, очень, будем у вас, там и расскажешь. А сейчас веселитесь, веселитесь ! -

      Лёгкий свет пробивался сквозь закрытые веки, назойливая муха, как её не сгоняй, пыталась угнездиться на лице, мало на лице, - на кончике носа. Вот тварь, поспать не даёт. Садовник лениво приоткрыл глаза. Солнце первыми лучами высвечивало вершины, значит ещё можно задержаться на этой грани ленивого, сонного размышления… О прошедшем, о том что и как было сделано, и о будущем, распределить дела по мере их важности. Закрыв глаза, Садовник окунулся в это блаженное состояние полусна. Всплывали картинки вчерашнего, как стонал пережравший кабан, еле отползший подальше от стола, и зачем он нужен был… Барсук, на удивление лихо отплясывавший какой-то замысловатый коленцами танец, грудной смех возбуждённых женщин, разливавших в воздухе, да нет, прямо в мозгах мужчин какую-то тайну, обещавшую сбыться… Даже седой соратник, и тот забыл про вино и манерно двигая ногами, выгибая грудь и ставя руки разными углами, танцевал древний танец журавля. Детишки, сколько-то их было, Бог весть, - много, откуда и взялись только? А что впрочем - откуда? Откуда все. Только шустро больно, ну так по родителям. Тоже шустрые больно, не перешустрили бы… Оженили, понимаешь… Хорошо, Софья гнев сдержала… Ну, помянул... - съёжился Садовник, старательно, как в детстве, прячась от неприятностей, - зажмурившись. Жалко, одеялки нет.… Рядом, шипя и плюясь, Сова шёпотом выговаривала Садовнику:
- Терпи, терпи, многожёнец хренов. Разбросал жён в веках, и что ему? Ему обтряхнулся да смылся, то в бессмертные, то в садовники… А страдать кому? Уууу! Паразит! Когда же это кончится? Потерпи, потерпи... - Садовник чувствовал спиной жёсткие кулачки Софьи, хорошо не когти совы, и их Софья тянула не для объятий. Эх, зря, лучше бы обняла…
       Заверещал в ужасе кабан, Садовник только и увидел его крутящийся хвост, так шустро он дал дёру. Садовник соскочил на ноги, огляделся - весь отряд на месте. Стоп! А где гости, где пещера? Почему они оказались на плато, а гора с пещерой осталась далеко позади? Это он только не понимает? Но судя по ошалевшим глазам и других участников вечеринки, не он один в непонимании. От чего в таком ужасе бежал кабан, который может и обжора, но боец ? Придя в норму, - зрение сфокусировалось,  Садовник увидел кабаний ужас.
       То, что он увидел, он хотел бы видеть меньше всего. Да уж, неожиданность лезет всегда нагло. Не должно быть этой напасти в этих краях. Но она есть ! Большой отряд чёрных муравьёв зажал в клещи, уже зажал, - проворонили. А у кабана чуйка сработала, молодец… Муравьи и муравьи, куда ни плюнь, там и найдёшь муравьёв, но не таких! Огромные, пожалуй с кошку, такие или в прошлом были, или мутанты. Но это не важно сейчас, важно как вырваться, победить их невозможно. Абсолютная отвага, помноженная на их силу, и нападают все и сразу. Садовник с тоской осмотрелся, нет, зажали, не уйти. Остаётся одно - погибнуть с честью.
       Отряд занял круговую оборону, Садовник, увидевший не то что бы брешь, а малочисленность муравьёв в их плотном строю, приказал пантере забрать малышей на спину, и пусть мышонок даже и не пищит, всем дружно напасть на это место, держа пантеру в середине строя, и когда муравьи бросятся на крайних, облепят их, то в этом месте должна образоваться брешь и у пантеры появиться шанс прорваться. Сове быть на страховке. в бой не ввязываться, надо спасать малышей. Это приказ!
Что же, не первый бой придётся вести любому из них. Сколько их осталось в прошлом, то навряд ли кто помнит. Остались в памяти только самые трудные, или самые важные. Но такого, безнадёжного, да что там, последнего, - конечно, никто не вёл. На то он и последний. Что ж, спасибо старухе, напоследок и вправду весело посидели. Мелькнула мысль, не её ли это работа, навести муравьёв, но напряжение уже готового начаться боя вытеснило всё, кроме холодной ярости.
        Муравьи, подойдя вплотную, не торопились напасть, что было несколько странно. Уж садистами они не были, чтобы растягивать удовольствие. Шевеля антеннами, муравьи старались понять, кто перед ними. И это шевеление антенн пробудило память, не совсем острую, после сна. Внимательно приглядевшись к жвалам, огромным и зазубренным как серпы, Садовник почувствовал приближение надежды. Похоже муравьи из жнецов, то есть, не плотоядные, что давало, давало шанс! А ещё они огромные, а значит… Садовник быстро нырнул в капюшон плаща, порылся там и вытащил обыкновенную губку.



Подмена

          Тяжко пробудившись, фавн вспоминал последние вакханалии. Что-то тяжело стали ему даваться "служебные обязанности". Как-то пьётся без прежнего удовольствия, вакханки не так аппетитны, как раньше. Они постарели или я сам? Фавн предпочёл бы, что они, но справедливости ради не мог не признать, что аппетитны, ох как аппетитны эти увитые только венками из хмеля женские тела. И плясать вроде ещё может сутками, но только потом долго в себя приходит, тягостно. Может в этом дело? Стар становлюсь? Да, наверное старость и к нему подкрадывается. Наверное пора подыскивать спокойный уголок, подальше от моря, что бы наяды не раздражали, да и рек с озёрами что бы не было рядом, русалки тоже ведь ещё те русалки. Да уж, помню, помню ту с особо зелёными волосами. Вымотала его, ох вымотала . Фавн, довольно улыбаясь воспоминаниям, стал вылазить из дупла старого, огромного кипариса, служившего ему жильём после вакханалий. Не жильём даже, скорее убежищем, негоже кому либо видеть уставшими силы природы. Пусть и такие своеобразные. Выбравшись на свет, обдирая с себя налипшую паутину, и по её количеству фавн с ужасом понял, как долго он… отдыхал.
- Нет, пора, пора, к Садовнику проситься. Моря нет, рек с русалками нет… Залезть в какую нибудь пещеру и жить потихоньку, наслаждаясь тишиной и покоем… - Ободрав паутину, фавн осмотрелся, и решил сходить к Кену, разведать, как долго его не было, да что было, пока он дрых в дупле. Направившись к краю рощи, он по дороге натёрся черемицей, чтобы пчёлы не загрызли. Перебивает черемица даже его запах. И уже не боясь, мимо ульев, пошёл к дальнему концу поляны, где точно должно быть всё семейство Кена. Громкое пение птиц, жужжанье пчёл над роскошными цветами, весёлый полёт стрекоз, хорошо прогревшихся под тёплым утренним солнцем, а главное терпкая смесь морского бриза с запахом хвойников в тонкой примеси аромата цветов, вливали в фавна свежие силы, делая грёзы об горном отшельничестве как минимум глупыми. Ноздри козьей морды с жадностью хватали волшебный воздух, глаза блудливо начали искать не только Кена. Увидевший его, скачущий на встречу Кен заставил фавна сделать постную рожу, и он остановился, скромно потупив, пряча озорство, взгляд.
 Вместо ожидаемого:
- Ты , козлиная морда, чего припёрся, я ж тебе запретил - Кен грубым, и почему-то удивлённым голосом спросил:
- Ты уже пришёл? Один? А почему один? А где девица? А почему так быстро вернулся? Что, поход закончился? А кто победил? - Хорошо, что Кен не мог говорить очень быстро, и поток его вопросов успел дойти до сознания фавна. Настолько дойти, что он так вскинулся, что начал почти блеять:
- Эй, эй, Кен, ты о чём, белены объелся, мака нажевался, на солнце перегрелся, Зея лягнула по твоей глупой башке? Ты что несёшь? - Теперь уже Кен в недоумении уставился на фавна.
- Это… девица… Старуха тебя забрала, Садовник в поход, значится, девица… - Фавн понял, что Кен совсем заклинил, и от него толку не будет дня три.
- Пошли к Зее, может она толком всё объяснит. - фавн решительно направился к одинокому дереву с роскошной кроной. Кен потащился за ним, продолжая бормотать:
- Девица… старуха… поход… старуха… -

 Чем ближе фавн подходил к дереву, тем нерешительней становились его шаги, и чесался лоб, аккурат между рогами. Да, копыта у Зеи… Но делать нечего, и фавн дотащился до дерева. Странно, но Зеи под ним не было. Фавн обернулся к Кену, как бы спрашивая, где она, но Кен его опередил:
- Зея, - вот она.  Фавн, ты того, совсем рехнулся… Зея, ты это, поговори с ним... - И только когда Зея пошевелилась, выходя из сладкой истомы, фавн увидел её, лежащую почти на боку, поджавшей передние ноги, вытянув задние:
- Вот маскировка! В пятнах солнца и не заметишь сразу. А какой круп, ох какой круп - мысли фавна стали путаться, зачесалось между ног, там, где хлестала высокая трава, почему и не любил фавн поляны, в лесу безопасней. Завертелся куцый хвост, но предостерегающий храп Кена, а особенно недвусмысленное шевеление копытом лежащей Зеи, быстро вернули фавна в нужное русло.
- Зея, я ничего не понимаю. О чём рассказывает Кен? Какая девица, какой поход, а Старуха тут причём? - Зея внимательно вгляделась в фавна, - вроде нормальный, ну помят, впрочем как обычно, а так нормальный. Женское любопытство победило, и она разрешила себе поговорить с этим… козлом, даже козлищем!
- Ты что, ничего не помнишь? - спросила она почти сочувственно.
- А что я должен помнить? После служебной вакханалии залез в дупло, отоспался, вылез, а мне такое заявляют! - рассердился фавн.
- Так, так… Совсем интересно… - Зея повернулась на живот и в упор посмотрела на фавна:
- Какая вакханалия? Конкретно!
- Ну, последняя. Ещё хозяйка немного побыла на ней.
- Фррр… - Зея повернула набок голову, тряхнула ежиком гривы. - Ты что, с тех времён дрых? - Фавн пожал плечами:
- Ну, зарос немного паутиной, более чем обычно… А что? - Зея покачала головой:
- Милый! - фавн аж отпрыгнул, мало ли - Так это когда было!
- Ну… ещё у тебя второй сынок родился. За него много выпили, ну ?
- Так у меня их уже двадцать пять! Да! - фавн, ещё не осознав случившегося, спросил из вежливости:
- А где они сейчас? Я бы представился.
- Ещё чего! Чему их научишь ? В деревне они, в деревне! - Наконец до фавна дошло, сколько времени выпало из его бытия, и он совсем растерялся:
- Вот это поспал! Ну, наверное меньше надо пить - решил для себя фавн.
- Да плевать сколько ты спал! Взорвалась Зея, соскакивая на ноги - Кто в походе, с Садовником? - Фавн ощерился:
- А я знаю? Говорю же - не помню! - Зея помолчала немного, раздумывая:
- Так, с тебя толку нет. Если не помнишь, то и не вспомнишь. Если напакостил чего, то не сознаешься. Но по-любому худо! Непонятный двойник в отряде - к добру ли? Сбежавший фавн тоже ничего хорошего - Зея посмотрела на Кена и обратилась к нему ласковым голосом, сулившим ему очередные хлопоты:
- Милый! А не навестить ли нам детей? Что-то я по ним соскучилась! - Кен недоуменно посмотрел на Зею:
- Дык это, мы же… - Зея настойчиво повторила, в голосе зазвучал металл, означавший - не спорь!
- Ну так что? Навестим? - Кен покорно согласился:
- Ну дык конечно… Как они там…
- Вот и славно! - Зея ласково тряхнула гривой. До Кена начал доходить смысл сказанного Зеей, всё-таки военная подготовка учит чему-то:
- Только того… долго это. Пока доплывём, пока добежим… - Зея согласно покивала:
- А мы фавна попросим, проводить своими норами, оно и быстро будет. Ведь правда, фавн? - Фавн конечно отказать не может, он завсегда, только в дупло-то ни Кен, ни Зея пролезть-то не смогут…
- Ах, я что потолстела? - вспыхнула Зея невежливости фавна, который почуял, что за такое и копытом могут… Ой, что ты, что ты, просто неудобно, высоко оно расположено… Но есть, конечно только для них, сам он давно, очень давно не пользовался, но для такой блистательной дамы… Тут и Кен подозрительно близко подошёл, фавн совсем сдался и только проблеял:
- А что за девица? Наверное вкусная? - Зея чутка треснула копытом по рогам фавна:
- Вот козёл! - фавн смущённо замолчал, но тут опять Кен со своим боевым опытом. А как без охраны остров оставить, там в доме девицы живут, от Хозяйки, мало ли - фавн , бедолага, схватился за оба рога - горе мне, горе, проспал, проспал - Зея заржала как-то по особенному, и вскоре прилетел… дракоша, именно дракоша, маленький такой, ещё розовый:
- Цыть! - бросила Кену и фавну Зея:
- Дракоша! Мне отлучиться надо. Присмотришь за островом?
- Да, тётя, конечно! Можно я его укутаю туманом, так и не увидит его никто?
- Вот умничка! Как хорошо придумал! Только солнышко над домом оставь, там девицы грустные живут, хорошо?
- Хорошо тётя!
- Я верю в тебя! - И Зея слегка, но достаточно больно, так ему, козлу, лягнула фавна - пошли, что расселся… Хотя он и не сидел, а крутил хвостом в нетерпении, - вот проводит лошадей, а сам разведает, что там за девицы такие...

 Косясь на Зею, - ну, кобыла!, и от этого спотыкаясь, фавн вывел лошадей на устланный белейшим песком пляж, тянувшийся узкой полоской вдоль рощи и синей водой бухты. Проваливаясь по щиколотку, потому и не любил пляжи, узковаты копыта для песка. Впрочем порадовало, что кони, особо кобыла, - ишь круп разъела, ещё глубже вязнут. Хорошо бы сейчас их прищучить, хоть тому же кракену, да спит сволочь… Ну да ничего, припомнит он этой кобыле все унижения. Дойдя до места, где бухточка упиралась в не очень высокие прибрежные скалы, фавн зашёл в воду, и придерживаясь их, шёл пока вода не достигла шеи. Остановившись, пригляделся, и только по ему ведомым приметам шагнул за выступ скалы. Покряхтел, отодвигая камень, и подозвав Кена показал грот:
- Вот, по нему и пойдёте. Это отсюда кажется, что грот, а на самом деле выведет прямиком к подножию круглой долины.- Кен, в военном деле весьма искусный, всё-таки не в одной битве участвовал, и не только рядовым, - это вид Зеи всегда переводил его ум из головы в головку, прижал фавна к скале:
- А откуда ты знаешь, что нам туда? Мы ничего не говорили! - Фавн, уже хрипя от нехватки воздуха, еле просипел:
- Уймись, дурак! Отпусти, - задушишь, как узнаешь? - Когда Кен ослабил натиск, и фавн отдышался, то он обратился к Зее:
- Ты говорила, что дети в деревне? - Зея насупилась и кивнула согласно.
- Вот... - продолжил фавн - А где деревня? Ты, старый лошак, забыл откуда солнечные кони пошли? Ах! Вспомнил! Чуть не придушил, а потом вспомнил! - фавн оттолкнул растерявшегося Кена, помассировал шею, вот придурок, ну кентавр, что с него, и махнул рукой вглубь грота:
- Идите туда — и направился к пляжу. Но Зея решительно остановила фавна:
- С нами пойдёшь! - и для убедительности приподняла копыто. Фавн поник , эх, не срослось с девицами, и побрёл вглубь грота.
            Почти упёршись в стену, вдруг открывался поворот направо, совсем не заметный от входа. Пройдя совсем немного, проход опять поворачивал, теперь уже налево и получалось на старое направление. И почти сразу вперед появлялось светлое пятно выхода. Зея с Кеном переглянулись, - не обманул фавн, и вправду быстрый путь, но тут стены прохода заверещали тонким, но очень громким голосом:
- Айяяяй, айяяяяйяяяй, айя, айя, ойооойо, айяяй, ойооойоойо - блин, то ли бежать спасаться, то ли бежать спасать. Ускорили шаг, но Кен вышел вперёд, на всякий случай. Троица выскочила наружу и замерла в удивлении. Недалеко от входа сидел Садовник с какой то мышью, которая орала дурниной, в вогнутую, как воронка на воде, скалу, и та отдавалось эхом:
- Айяяяй… - Садовник погладил дурную мышь:
- Внучек! Ну что ты так орёшь? - Мышь посмотрела с недоумением на Садовника:
- Деда! Ну ты что? Я же пою! Прекрасную песню! - Кен, Зея и фавн уставились друг на друга - Я один это вижу? Нет? И ты видишь? Значит не глюки. А что?

- Что-то не похоже на Садовника... - пробормотал Кен.
- Да, да… - фавн печально покивал:
- Что бы он кого то мучил… пусть и мышь… не похоже! - Зея решительно цокнула копытом:
- Вы мужики или? Идите и прекратите это безобразие! А то я пойду! А вам стыдно будет! Кен? - Кен, понуро согласившись , ну да, ну да, прекращать надо, нельзя так орать, поплёлся с опаской к Садовнику, чуть сзади пристроился фавн, мало ли, а вдруг Садовник в садисты подался? Так и с него шкуру драть будет. Живьём! Садовник, увидев бредущих фавна с Кеном, встал, радостно улыбаясь:
- Друзья! Рад видеть вас! Каким ветром занесло? - Кен, осторожничая:
- Да вот, это, детей навестить….Ну, там, ты знаешь… - Садовник покивал головой:
- Хорошее место. Правильно, что на каникулы туда отправили. Правильно. А этот, козломордый? - Фавн скривился, буркнул:
- Привет… Смотрю мышей мучаешь? Нравится? - Садовник развёл руками:
- Не понял… Поясни? - Фавн, протянув руку к мышонку, чуть не с пафосом, трагическим голосом продолжил, растягивая слова:
- Вот, сидит бедная маленькая мышь, и орёт, как громко орёт!, - ой, ой, больно, больно! Что ты делаешь с этой бедной, маленькой мышью? Не стыдно? - Садовник еле сдержал смех, и посмотрел на мышонка, - я же говорил, не поймут, давай, отмазывай. Мышонок соскочил, глаза горят, шёрстка дыбом:
- Вы не имеете права! Как можно, как!? Как можно, мою песню, прекрасную! Я утверждаю это! Как первый бас Небесного хора! Да - в новом стиле! Развитие рэпа! Сравнивать с пытками? Вы ретроград, батенька! Да! Ретроград ! - Слегка ошалевший, от такого натиска фавн пожал плечами, - кто поймёт эту молодёжь:
- Ну извините, извините… Новое не всегда сразу заслуженно оценивается. Раз Вы утверждаете, что это… это… - фавн махнул рукой, язык всё-таки не повернулся - Ну извините! - Мышонок, довольный, махнул лапкой:
- Ладно, ладно, новое и впрямь не сразу оценивают по достоинству, - довольный собой, посмотрел на деда:
- Ну?
      Садовник встряхнулся, взбадриваясь:
- Это фавн, это мышонок… Не понял, не понял? - до него только дошла вся нелепость происходящего - они не были знакомы?
- Внучек, а почему я должен знакомить вас? Ты что, не знаешь фавна? - мышонок с грустью посмотрел на Садовника:
- Ну, деда! Это не наш фавн. Сам посмотри - гульфика нет, банта нет, да и морда не такая. Ты что, деда, не видишь? - Садовник внимательно вгляделся в фавна, - да нет, тот фавн, тот. Вон еле заметный шрам, что остался от стрелы амазонки, царапнувшей только крепкий рог, - хорошо что в рог попала, тот выдержал, но слегка откололся, да и морда его, его морда, всегда блудливая.
- А действительно, фавн, где гульфик? - Фавн с тревогой взглянул в глаза Садовника:
- Какой такой гульфик? Сроду не нашивал подобной мерзости. Знаешь ведь, что я убеждённый натурал.
- Кен? Что скажешь? - Кен всхрапнул:
- Ну, это… Вон на холке лысинка..Да… Так и осталась, когда я его из кустов выволок, выдрал клок шерсти. Прятался, шкодливая рожа! Подглядывал, чья возьмёт… Так я его... - Фавн возмущённо замахал руками:
- Не ври! Зачем врёшь? Ну запутался в кустарнике, а так бежал на битву! Да, бежал! А тут ты, тупой, выскочил!
- Кто тупой ? Я тупой? - Садовник, не раз слышавший этот бесконечный по определению спор, ещё архара не хватает, остановил его:
- Ладно, ладно, распетушились. Главное - это наш фавн. А кто тогда в отряде? -
         На склоне горы, мягко спускающейся на плато, сидели фавн и Садовник, а между ними мышонок, на равных, - ну почти на равных. Плато упиралось в горный хребет, вершины которого покрывали белейшие, до голубого оттенка, ледники, чётко прорисованные на тёмной голубизне неба высокогорья. Чуть ниже тянулся пояс голубых елей, отсюда тёмно - зелёный, с синеватым оттенком, тёмной широкой чертой рассекая непрерывность пространства, и казалось что вершины просто висели в воздухе, сами по себе. Плато, как любое горное плато, в изобилии поросшее растениями с более голубым, нежели зелёным цветом, ярко раскрашенное пятнами фиолетовых цветов шалфея, бьющим по глазам яркостью жёлтизной султанов зайцегуба, куртинками крупных пурпурных цветов марикаревны… Почему марикаревны? Садовник не задумывался, почему пионы он называл так. В тени больших трав скромно цвела белым земляника, какие-то странные, яркие птицы молча порхали над землёй, временами резко падая в траву, явно за добычей. И только ярко - синие птицы, величиной с галку, пролетающие иногда в сторону гор, были неторопливы и величественны. 
         Слегка махнув головой, отгоняя большого иссиня - чёрного шмеля, Садовник повернулся к фавну:
- Ты что это, друг мой, вылез так рано? Ведь не время! Ещё пару месяцев потерпеть не мог? - фавн блаженно щурившийся на редкое для лесного жителя открытое солнце, не торопясь посмотрел прямо в глаза Садовника:
- Не ворчи… Тут такая штука получилась… Какой то паук залез в ноздрю, я чихнул и проснулся, и ещё сонный, собираясь спать дальше, услышал флейту Пана, смех вакханок, весёлые крики… Ну, спросонку решил что проспал. А вылез из дупла, так совсем не понятно. Роща какая-то не такая, - как умерла роща. Беспокойно мне стало, я и пошёл узнать… Понимаешь, и сигнала не было, и эта тишина, будто конец настал… Тревожно...- Садовник, внимательно слушавший фавна уточнил:
- Паучок говоришь? И флейта Пана? - фавн кивнул головой, подтверждая.
- Да….Ладно, Кена с Зеей мы убедили, что напился и заблудился, с пьяну. Забыл всё, и вообще, - что с тебя брать? Убедили, хотя насчёт Зеи и не уверен. Но она лишнего не сболтнёт. А вот как остальных убедить, что истинный фавн в отряде? И никакого двойника нет и не было?
- Да, да, - согласно кивал головой фавн, тысячи глаз и ушей… Наверное, да не наверное, а точно, уже известно врагам - объявился второй фавн! А нельзя это знать… И как теперь убедить эти тысячи наблюдателей, что истинный фавн в отряде, а он так, никто? Мышонок, с любопытством глядящий на озабоченных взрослых, посмотрел с сожалением на Садовника:
- Дед, а дед, а правда что чем старее, тем дурее? Ну, - правду говорят? - Удивлённый Садовник посмотрел на мышонка, - разъясни-ка милый.
- Ты помнишь, как я орал?
- Ну…
- А куда орал?
- Ну в скалу, с удивительным эхом. И что? - Мышонок запыхтел на непонятливость деда:
- А где эта скала? - Садовник пожал плечами:
- Напротив выхода из прохода. И что?
- Деда! Как это что? Эхо! Понимаешь? - Садовник задумался, потом усмехнулся, с уважением посмотрел на мышонка - Да, парень, соображаешь, наклонился к уху фавна и тихо ему рассказал замысел мышонка. Фавн удивлённо вскинул бровь, с интересом оглядел мышонка, - ну ты и фрукт, и не удержавшись, засмеялся своим блеющим смехом.
- А пусть голову ломают! - махнул рукой фавн - Пошли! - И они поднявшись, пошли к выходу из прохода, откуда совсем недавно вышли Кен, Зея и фавн.
       Устроившись поудобнее, напротив скалы с чудесным эхом, троица взялась за руки и сосредоточенно стала смотреть в самый центр скальной воронки. Немного погодя, из прохода вышли Зея, Кен и фавн. Увидев Садовника с мышонком, Кен и фавн направились к ним, но не успели сделать и шага, как из прохода вышли ещё Кен, Зея и фавн, следом ещё и ещё, и ещё... Кены, Зеи и фавны повалили сплошной толпой. Троица переглянулась - работает! И довольная разняла руки, хватит, и так понабежало многовато, пора Нестора вызывать. Садовник кивнул фавну головой, тот подмигнул мышонку, и растворился в какой то совсем незаметной, малюсенькой щели рядом с проходом. Толпа Кенов, Зей и фавнов стояла по трое, не замечая остальных, делая безуспешные попытки подойти к Садовнику, но сделав шаг, тут же оказывалась опять в начале, и опять делала шаг, - прям какое-то колесо получилось. Садовник кивнул мышонку - давай, - тот заголосил изо всех сил:
- Нестор! Нестор! Немедленно сюда! Тут такое! Нестор! - Нестор проявился, недовольный, поспать не дают, но увидев толпу "троек" вопросительно уставился на Садовника. Тот с грозным видом "наехал" на бедного Нестора, мол совсем распоясался, совсем страх потерял, небрежно обязанности выполняешь, - вон ткань прохудилась, посыпались всякие, прут, понимаешь, мешаются под ногами. Нестор почесал двумя лапками затылок, что за ерунда-то такая, и начал быстро - быстро стягивать-"штопать" кусок пространства вместе с толпой прибывших. Не прошло и пары минут, как мышонок с Садовником одинокие сидели перед скалой, мышонок голосил изо всех сил: - Айяйяй, ой, ой...- а всем, ну тем глазам и ушам, всё видящим, стало понятно, что и не было никакого фавна, - так, ткань прохудилась. Садовник гладил мышонка и думал:
- Хорошо получилось. С фавном порешали вопрос. Но есть Кен и Зея, их срочно, и главное, незаметно, надо переправить на Остров.
- Ну, голова, - обратился Садовник к мышонку - Как поступим? - Мышонок гордо распушил усы :- Ну, деда! Не тупи!…
         Мышонок, гордо распушивший усы, повторил:
- Ну, деда, не тупи. Это же так просто. - Садовник, в нетерпении, чуть не стал щекотать мышонка:
- Ну, Ну?
- Берёшь правую руку - дед, правую! - Садовник приподнял правую руку - Опираешь её локтем на колено - Садовник упёр руку в правое колено - Деда! На левое, левое колено! - Садовник послушно перенёс упор - Так, правильно. Теперь опускаешь подбородок на ладонь руки… так… так… И начинаешь думать! - Садовник рассмеялся проделке мышонка, ну сделал из деда мыслителя, и вполне серьёзно разъяснил:
- Понимаешь, внучек. Вот ты молодой и ум твой быстр, а главное не зашорен опытом. Я же не столько ищу ответы в уме, сколько в прошлом в опыте. Ну устроен так, и ты станешь таким. Сначала невольно переберёшь все похожие случаи, потом примеришь на создавшуюся ситуацию, потом начинаешь оценивать шансы, потом возможные опасности, и только потом, когда приходит понимание, что подобного не было - увидев, что мышонок что-то пытается сказать: - Не перебивай! Так вот, только потом, хотя изначально знаешь, что не было подобного, начинаешь собственно думать. И соображалка-то работает не столько в плане - а как лучше сделать, можно ли этот вариант довести до успеха, сколько опять же - не получиться, потому что…  И тут же куча опасений, предположений, и прочая. - Садовник вытер ладонью пот:
- Нет, решение конечно найдётся, но времени уходит много. А его то сейчас и нет! Быстро надо! Так что давай, помогай! - Мышонок снисходительно посмотрел на деда, да уж, точно, чем старее, тем дурее:
- Деда, ты изначально поставил задачу неправильно. Местами попутал - Садовник удивлённо вскинул брови:
- Как это? - Мышонок, картинно подняв левую лапку ладонью вверх, как бы взвешивая аргументы:
- Ты как поставил задачу? Надо срочно и незаметно отправить лошадок на Остров... Так? Чтобы сохранить тайну фавна.
- Ну да, - согласился Садовник - А что не так? - Мышонок картинно взмахнул лапкой:
- И этим самым загнал себя в тупик! Задачу надо ставить так — надо сохранить тайну фавна! А потом уже - как! Вот! И тогда высылка лошадей может и не единственный выход! Понял? - Садовник с уважением, хотя и подсмеиваясь над важным видом мышонка, посмотрел на него:
- Ну? Поменял местами, дальше-то что? - Мышонок картинно вздохнул на тугодумие деда:
- Ну как что? Пусть лошади пасутся, в деревне. Они же уверенны, что отрядный фавн попал по пьянке на Остров, ну и того, провалы в памяти?
- Ну… - согласился Садовник.
- Вот и пусть будут уверенны. А мы фавна того, который в отряде, вызовем, только быстро, пока немного времени прошло, и как ни в чём не бывало вернёмся в отряд. И все будут знать, что этот фавн тот, который надо. - мышонок тоненько засмеялся. Садовник подумал, усмехнулся:
- А что… Пожалуй, ты прав… Действуй! - Мышонок жалобно взглянул на Садовника:
- Ну деда…
- Инициатива наказуема! Давай, работай! - Мышонок с видимой неохотой вытянул лапки ладонями друг к другу, между ними появился беловатый, с голубыми проблесками шар:
- Деда!
- Работай, работай! Лентяй! - Садовник притворно нахмурился. Мышонок опустил лапки, шар остался висеть, медленно вращаясь. Мышонок опять жалобно взглянул на Садовника:
- Работай, работай. Это тебе не в монитор пялиться, да запросы выдавать. Самому надо. Давай! - Мышонок вздохнул обречённо, начал присматриваться к поверхности шара, потом поднёс лапку, - в месте прикосновения проявилась карта, с какими то тёмным и линиями. Ещё внимательней приглядевшись, мышонок ткнул коготком в одну из линий и радостно почти заверещал:
- Нашёл, нашёл! Деда, нашёл! - Садовник улыбнулся, ну молодец, вызывай теперь, пусть приходит. Мышонок развёл лапками:
- Он же не послушается меня. Что толку? Деда, давай уж теперь ты поработай! - Садовник, передразнивая мышонка в его назидательном тоне, слегка ехидным голосом его передразнил:
- Мышонок! Подними правую лапку…
- Ну деда! Сам же говорил, времени нет! -
- Ладно, так запомни! Никогда, слышишь, никогда заранее не считай проблему неразрешимой! Хоть попытайся сначала… Какое самое слабое место фавна? - Мышонок, слегка набычившись, задумался, потом радостно засмеялся , и помогая голосом, отправил фавну "записочку" от молодой, зелёноволосой, с нетерпением ждущей…
- Пусть гульфик снимет, по дороге - подсказал Садовник — ждущей натурального, о котором мечтала...
Мышонок не успел дошептать послание, как из незаметной расселины скалы - эха вывалился фавн, весь взъерошенный от нетерпения, с горящими блудливыми глазами, в предвкушении роющего копытом землю.
         Оглядевшись и увидев Садовника, фавн всё понял, метнулся назад, но расселина уже затянулась, и он, понурившись, побрёл к Садовнику. Тот встретил его неприветливым взглядом, хлопнул ладонью рядом с собой — садись. Фавн, обманутый в лучшем, недовольно сел, шуганув наглую, катающуюся от смеха мышь. Вечно нашёптывающую какие-нибудь гадости на ухо Садовнику, - благо всегда рядом, как бы садясь на неё, и лишь в последний момент убрав в сторону свой куцый хвостом зад. Немного помолчав, глядя немигающим взором в глаза фавна - Молчи! Просто молчи! - Садовник сердитым голосом начал отчитывать фавна:
- Ну? Нашлялся? Вот сколько тебе говорить - нажрался, сиди дома! Да, и где шлялся? На Остров зачем полез? Что, наяд вспомнил? И как? - фавн, ничего не понимая, всё-таки молодец, подхватил игру , мелко и виновато тряс головой. Что-то пытался мычать, глазами ел землю, - ну, виноват, так природа моя такая, и вообще, почему старые не понимают молодёжь…
- Ладно, когда был молод и глуп, сейчас-то уже старый, поумнеть мог бы. - продолжил выговаривать Садовник.
- Короче, накажу я тебя. Ой накажу! Ты зелёноволосую хочешь? Так иди, - вон она выглядывает из кустов. Ей и отдам! - Такого ужаса в глазах, какой был у фавна при виде зелёноволосой, Садовник не видел давно. А может и никогда. Из кустов уже манила фавна древняя, заросшая длинным мхом и лишайниками болотная кикимора, непонятно как оказавшаяся в горах. Фавн только и мог, что мычать похожее на - нет, нет! - отталкиваясь обеими руками от такой возможности, стать мужем на час, для кикиморы. Садовник, довольный произведённым эффектом, смилостивился:
- Вот, смотри! Ещё раз, и отдам! - Фавн затряс благодарно головой, встряхнув шкурой, обдал мелкими брызгами пробившего пота.
- Ладно, надеюсь урок тебе будет - уже спокойно продолжил Садовник - Только как перед девицей оправдаешься? Поди шкуру спустит с тебя? Особенно узнав что ты гульфик потерял незнамо где-то… или у кого-то... - усмехнулся Садовник. Фавн, поняв что пронесло, с деловым вид достал откуда то с живота, или из него, вот кенгуру нашёлся, гульфик, одел его и подвязал к шее чёрной лентой, как подвешивают сломанную руку. Подождав, когда утихнет закатившийся от смеха мышонок, - что-то мочой пахнуло, расширил ноздри фавн, пояснил Садовнику:
- Так для неё же и старался! Вот, к лучшим лекарям бегал. Вправили, скоро заживёт. Рада будет!!! - Садовник только закряхтел, - ну, ну:
- Ну раз так, тогда пойдём в отряд. Заждались поди. - Мышонок быстро юркнул в капюшон, фавн было сунулся к месту, где была расселина, но Садовник осадил его,-пешком, пешком пойдём, и встал перед стеной колючего кустарника, в непонимании, а куда идти-то. Садовник приподнял ветку, открылась узкая тропинка, в которую он и пропустил фавна, едва не удержавшись шлёпнуть поощрительно по округлой заднице. Пропустив его, Садовник подмигнул древней, зелёной от мха коряге, из-за которой виднелась довольная морда барсука, с ощеренными зубами. Погладив мышонка, -молодец, справился с задачей, только в конце помочь пришлось, ну молод, исправится, Садовник шагнул в сомкнувшиеся за ним кусты.
С вершины нависающей скалы бесшумно скользнула серая тень, и полетела вдоль хребта на юг.




Мамонтёнок Тишка


          Мамонтёнок Тишка, время от времени отправляя вкусную, сочную траву пучками в рот, - весенняя, сладкая !!!, с таким душистыми цветами, и задумчиво её пережёвывая, глядел на то появляющуюся из травы, то пропадающую в ней рогатенькую голову новенькой. Как будто новенькая старательно прыгает на лежащем пастухе. Что делает эта новенькая, в их стаде новенькая, когда прыгает на пастухе? Живот у того болит, что ли? Вон как стонет бедняга. Так наоборот, не массаж делать надо, а нежно гладить, как мама делает, когда у него живот болит. И травку специальную пожевать - мама покажет, какую. Нет, - прыгает! И сама кричать начинает, - сочувствует, наверное, пастуху… Странная, конечно, это новенькая. Добрая, угостила его, Тишку такой вкуснятиной! И сама такая мягкая, шерстка такая - гладить приятно, а рожки , рожки-то какие… А пастуха мучает!   Забывшись, Тишка громко хлопнул ушами, отгоняя надоедливых мух, и пастух с новенькой дружно зашипели на него, отгоняя. Тишка нет, конечно не испугался, но на всякий случай отбежал, а то у пастуха посох больно дерётся… Да и вдруг ему не разрешать играть с малышнёй? Пастух говорил папе, что вождь каких-то детей приведёт. Будут Тишке друзьями, играть вместе будут… А то у Тишки нет друзей… Их стадо маленькое, потому что царское, и их место в этой долине. А много мамонтов не прокормить, поэтому иногда молодые вместе с детёнышами переходят в большую долину, а папа со своими остаётся, потому как он мамонт самого Вождя! Вот, скоро прийти должен, и наконец Тишка его увидит, а то ни разу не видел, а папа с мамой столько говорили о нём...
Тишке вдруг очень захотелось вон той травы, что куртинкой росли недалеко от места, где новенькая лечила пастуха, и он боком - боком, тихонько, что бы не мешать, начал перемещаться туда, заодно и посмотрит, а чего это уже привычные стоны сменились какими-то всхлипываниями, всхрапываниями, и...

       Тишка уже почти дошёл до нужной ему куртинки травы, безусловно, самой вкусной в долине, а иначе зачем бы он шёл? Не ради же пастуха, которого мучает новенькая? Пусть мучается , раз дурак такой, но вот глаза-то не закроешь, да и уши то же… Вот и приходиться смотреть, а его гоняют… Вот что это за вопли? Тишка подошёл уже достаточно близко, что бы из высокой травы появилась голова новенькой. Голова трясётся, в разные стороны, глаза закатились так, что видны были только белки глаз - большие белые глаза - страшно ! Рот открыт в явных муках, кричит громко что-то на своём языке, маму наверное зовёт, и прыгает, быстро - быстро, а пастух, в высокой траве не видно, рычит, рычит ну точно как пещерный медведь Трофим, когда у него ловкие песцы кусок мяса утащат. Тишка замер в ужасе, от поразившей его догадки - пастуха с новенькой покусали! И точно-точно злой, огромный шершень! Тишка-то знает, как это больно, один раз его укусил шершень, ну нечаянно наступил на его гнездо, хорошо ещё не достроенное, а то бы… даже страшно представить. Тишка зажмурился от страха, - ой как сейчас больно будет, но помочь надо! Это закон! Погибай, а товарища выручай! И так, зажмурившись, Тишка уже сделал первый шаг к укушенным, ну и что, что неспешный, ведь сделал же, как мелкая дрожь земли, хорошо слышная подошвами ног, а потом и воздуха, передавшая сигнал мамонта, очень большого, очень, вон, стоит подняв хобот, недалеко, трубит, как незаметно-то подошёл, хотя да, шершень ведь, обрадовала Тишку - дедушка пришёл! Вот пусть и гоняет шершня, а Тишка маленький. Тишка развернулся, и задрав хобот, растопырив уши, немного нелепо закидывая ноги, ну ещё не совсем слушаются, побежал к мамонту, крича громко - громко ( ну, как ему казалось) - Дедушка! Дедушка! Краем уха услышав, как резво соскочил пастух.

           Тишка подбежал, путаясь в траве к огромному, почти как папа, мамонту. Обвились хоботами, как положено здороваться, ну, вернее Тишка попытался, да его хобота хватило только на половину дедушкиного, но это не важно, и солидно, как полагается , хотел расспросить про то, какие пастбища, не голодают ли, как перезимовали и прочее, что положено солидным мамонтам… Но увидев, что дедушка один, разочарованно спросил:
- А бабушка? Где бабушка? Она что, не скучает по мне? - Дедушка усмехнулся глазами:
- Бабушка очень скучает по тебе. Но кто-то же должен приглядывать за молодыми? Я ведь на долго. Или не рад ? - Тишка задумался, решая, что лучше, - дедушка надолго, или и дедушка, и бабушка, но накоротке, и решил, что дедушка надолго, пожалуй, очень даже неплохо.
- Полезай - сказал дедушка и нежно обхватив Тишку хоботом, усадил его на свою огромную, как скала голову. У Тишки, конечно разъехались ноги, но он ухватился за грубую, толстую шерсть дедушки, и замер в восторге. С головы дедушки было так далеко видно! Вон торопясь, идут на встречу папа и мама, а пастух, хлопая ладонями по высокой-высокой траве, ищет свой посох — потерял. А Тишка зря боялся, надо запомнить… Долина, казавшаяся бесконечной, оказывается не такая уж большая… А новенькая, испугалась наверное, вон присела за кустиком, думает не видно, а нам с дедушкой видно, и пусть боится, нечего пастуха мучить, а особенно Тишку гонять… Подошедший папа уткнулся лбом в дедушкин, и они начали свой, нелёгкий разговор.
          Тишка, припав на колени, с интересом наблюдал, как зелёная гусеница шла по своим делам между деревьев, ну высоченная трава для неё - точно как деревья для Тишки. Правда, он только раз был в лесу, мамонты редко спускаются к лесу, полосой растущим по склонам гор. Что там делать? Еды мало, не то что на джяйляу, вон сколько её. Тишка припал на колени, и трава сомкнулась над ним, такая высокая. А в лесу её мало, поэтому и редко туда ходят, - только что бы хвои поесть. Горькая!! Но мама говорит что полезная, и есть надо. Тогда Тишка и понял, какие деревья огромные, почти как трава для этой гусеницы. Он впервые видел, что ходят так смешно. Голова гусеницы на месте, а хвост шагает к голове, и гусеница сгибается пополам, как не треснет, потом гусеница выпрямляется, перенося голову вперёд, затем опять хвост к голове. Интересно, как же она бегать сможет? Не получится! Всё-таки ногами быстрее, чем вот так шагать. Гусеница начала подниматься по выбранной ей травинке, и сразу стало не интересно, и вернулась обида, горькая!!! Вот почему взрослые такие глупые? Ведь Вождь с отрядом ещё не пришёл, подождать надо, - Тишка такой пригорок хороший нашёл, что бы первым его увидеть, и прибежать в стадо: - пришли! Пришли! А все так удивятся, вон какой Тишка глазастый… Так нет, - жарко! Надо уходить выше, к ледникам… А если Вождь не найдёт их там? И что, что он все места тут знает? Мало ли - вон как далеко ледники, целый день идти надо… Нет, - жарко, жарко… От горьких дум Тишку отвлёк чёрный шмель, начавший с громким жужжанием кружиться над его головой, вон какой большой, вдруг цапнет. На всякий случай Тишка поднял хобот и дунул на шмеля так, что струёй воздуха того отнесло в сторону. Опустив хобот, Тишка увидел перед собой непонятно откуда взявшегося барсука. Не здешнего, здешних Тишка знает хорошо. С любопытством разглядывающего мамонтёнка, будто не видел никогда мамонтят, - дикий совсем. Барсук, принюхавшись, забавно морщя нос спросил:
- Ты Тишка, Сын Триана? - Тишка, знающий, что нельзя называть имя незнакомому, встал с колен:
- А кто ты такой, что бы я имя тебе говорил? - Барсук озадаченно почесал задней лапой шею:
- Я? Я барсук, профессор Лесной академии, даже её ректор. Слышал? - Тишка фыркнул: - Барсук? Такого имени нет. У каждого барсука есть имя! - Профессор растерялся:
- Но это правда! Меня зовут Барсук! -Тишка насупился:
- У меня все барсуки в друзьях. И у каждого есть имя! Почему у тебя нет имени? Не ври! - Барсук присел на задних лапах, понимая, что не сможет объяснить сложности своего имени, и решил по другому:
- Я из отряда Садовника! - ожидая уважительного взгляда и раскрытия своего имени, от Тишки. Но Тишка насупился ещё сильнее:
- Какого такого садовника? Не знаю такого! Ты или имя говори, или проваливай по хорошему. А то как дам больно! - и Тишка приподнял грозно хобот. Озадаченный барсук отскочил назад, на всякий случай, сморщил от усилия шкуру за глазами:
- А! Понял… Слушай, малыш, он раньше у вас был вождём. Про вождя-то слышал? - Тишка опустил хобот:
- Вождь? Ну папа рассказывал. А где он ? - Барсук показал за спину Тишки. Тишка, повернувшись всем телом, увидел на пригорке, который он приглядел для наблюдения, группу странных животных, некоторых им и невиданных, во главе с человеком в плаще. Рядом стояла большушщая сова, и какой то волосатый, из невиданных зверей, поднёс к губам рог, собираясь трубить.
       Тишке стало так обидно, что прозевал Вождя, что слёзы сами закапали и захотелось под брюхо матери. Но раз он первый, то должен встретить гостей как положено. И Тишка, проморгавшись, степенно пошёл к отряду. Подойдя достаточно близко, но не пересекая уважительного расстояния, чтобы ненароком не наступить на тень, Тишка представился,  - теперь это не только можно, но и обязательно, если даже пришли враги:
- Я Тишка, сын Триана, Предводителя царских мамонтов! Кто вы, и зачем пришли к нам? Садовник церемонно, сдерживая улыбку, поклонился, и ответил:
- Я Садовник! Предводитель отряда спасателей! Мы пришли с миром, навестить старинного друга Триана, Предводителя царских мамонтов! - Тишка ответил на поклон и закончил церемонию:
- Если пришли с миром, то будете нашими гостями, со всеми полагающимися почестями! Поклонился ещё раз, и посчитав что долг выполнил, с детской непосредственностью спросил:
- А Вождь с вами? А где он? А правда что он одной рукой скалы может в порошок стереть? - Наблюдавший за мамонтёнком из безопасного капюшона мышонок гордо вылез на плечо и свысока, хотя мамонтёнок был повыше Садовника, ответил:
- Не знаю о ком ты, а вот Садовник одним пуком скалы дробит! Так что вождь твой слабак! - Тишка, увидев мышонка, не смог сдержать вечный страх хоботных перед мышами, необъяснимый, но тем не менее, и сначала отшатнувшись, попытался хоботом прибить мышонка. Садовнику пришлось подставить посох, что бы отбить удар, неслабый такой удар. Хм, интересно стало, а удар взрослого мамонта смог бы отбить? Надо попробовать, решил Садовник и стал укорять Тишку:
- Тишка! Как не стыдно нападать на гостей! Фу! Не хорошо!
- Да? Но ведь это мышь! Наш извечный враг! - возмутился Тишка.
- И чем же опасен такой маленький мышонок? - удивился Садовник.
- Как? А в хобот залезет? - Садовник, уже не сдерживаясь, рассмеялся:
- Тишка, Тишка… Ну сам подумай, будет щекотно, ты чихнёшь, и он просто утонет в твоих соплях! - Мышонок вздрогнул, представив себя барахтающимся в соплях мамонтёнка, а Тишка радостно засмеялся, - ведь правда, вот глупые, пугали друг друга, вспомнив вечерние посиделки молодняка.
- А где Вождь? - опять спросил Тишка. Садовник кашлянул:
- Я вождь. - Тишка недоверчиво посмотрел на Садовника:
- А папа рассказывал, что Вождь большой, -  как скала. А ты маленький, меньше меня даже. Ну какой ты Вождь? - Садовник опять кашлянул:
- Понимаешь Тишка… Величина не размерами тела меряется. Вот взять мышонка. Он маленький, а такой большой духом, ну… как скала. - Тишка недоверчиво посмотрел на мышонка, что-то не то говорит человек в плаще. - Правда, правда! Вот подружись с ним, и он расскажет, как путешествовал внутри дуба, и с какими чудищами встречался, как с серыми дрался, как фавна спасал. Ты видишь вон того, на двух ногах, с рогами? Он и есть фавн. Много чего расскажет мышонок. Вы ведь почти ровесники.- Тишка ещё раз недоверчиво посмотрел на мышонка, но ведь Вождь не будет врать, да и Вождя надо слушаться. Хотя честно, очень не терпелось узнать про всяких чудишь, да серых.
- Будем дружить? - спросил Тишка мышонка. Тот, потеряв голос от важности момента, кивнул головой.
- И будем дружить вечно? - Мышонок опять кивнул головой.
- Ну, тогда перелазь ко мне на голову. - и Тишка протянул хобот, куда стремительно юркнул мышонок. Второпях прямо в сам хобот, и испугавшись, что Тишка чихнёт и он утонет, выскочил из него пробкой, и быстро перебирая лапками, пробежал по хоботу, и гордо уселся на голове Тишки, - а тот раскрыл уши, в ожидании чудесных историй.
А Садовник убедился, что всё правильно, и новый вождь со своим мамонтом - другом скоро будет готов сменить его.

- Ну что, Тишка, веди к отцу - скомандовал Садовник. Тишка повернулся, и спотыкаясь в высокой траве, а как не спотыкаться, мышонок такое! рассказывал, что и упасть можно, повёл отряд к незаметной ложбине, по которой протекал холоднючий ручей, и где сейчас отдыхало стадо. Садовник убедился, что у мышонка с мамонтёнком установилась прямая связь, без слов, хотя они ещё и не поняли этого, вспомнил, как когда то он, ещё голопузый, прячась от матери убежал далеко от стойбища и нарвался в точно такой же высоченной траве на Триана, который прятался от своей мамки. Сначала испугался, когда перед ним возникла рыжая гора, но почему-то они слышали и понимали друг друга без единого звука, что им страшно понравилось, - пусть найдут их, таких тихих. В глазах проявилась картинка залитой солнцем, вываленной ими проплешины в траве, где они лежали, беззаботно разглядывая облака и угадывая, на кого похоже то, или вон то облако. Отгоняли наглых голубых бабочек, так и норовящих присесть на вспотевшие щёки, и горячась спорили, кто более прав. Мамонтёнок утверждал, что облака - это пух с пушицы, растущей на Великих небесных полях, куда попадают все мамонты, когда приходит время. А он, что это пар, от котлов предков, ведь к ним уходят. Ну, не понимал он ещё, когда именно уходят к верхним людям… Но пар-то точно от котлов! Потом согласились, что спор свой решат там, на месте, и начали удивляться, до чего обнаглели пещерные львы. Совсем страх потеряли, днём пугают маленьких, и даже успели, - почти, договориться поймать парочку львов и наказать для примера другим...Но тут их нашли, и ревущих, за уши утащили, но они всегда потом находили друг друга, и спорили, и строили планы… Сходить вверх по реке, на озеро, где говорят какое-то страшное чудище живёт, а ещё… Садовник аж затряс головой, отгоняя нахлынувшие так ясно, вплоть до запахов, воспоминания, и махнув отряду - за мной, пошёл за мамонтёнком. Спотыкающимся, хлопающим ушами то в восторге, то в ужасе, вскидывая хобот - вот я бы им -, зигзагами идущем впереди. Ну, наверное, куда надо. Отряд цепочкой пошёл за ним, только подросшие котята увязались за пантерой, по привычке идущей чуть в стороне, а барс, -так он невидимый, как всегда, шёл с другой стороны.
Мамонтёнок резко остановился, подождал пока его догонит Вождь, хм, махнул хоботом - вот, привёл, и пошёл по краю ложбины вверх, что бы познакомить мышонка со своим другом - бурундуком, живущем под корнем огромного кедра. Там, в ущелье за поворотом.
          Пройдя по краю ложбины немного вверх, до изгиба, - как будто кто-то большой откусил кусок, и в боку горы образовалась большая полукруглая долина с крутыми, почти обрывистыми краями, Тишка остановился, ожидая восторженного удивления огромным кедром от мышонка. Мышонок, внимательно оглядевший кедр, не весь, а только доступную часть, - ведь большая половина скрывалась в облаках, прижимавшихся к вершинам гор, небрежно заявил:
- Подумаешь… Кедр… Ты бы дуб видел! Вот Он!!! Точно огромный! - Наврал ли мышонок? Нет конечно. Просто в его глазах родной дуб всегда будет самым большим, как для любого ребёнка мама всегда самая красивая, а папа всегда самый сильный. Тишка конечно обиделся за кедр, но как вежливый хозяин промолчал, и подойдя к самому стволу, закрывавшему всё как стена, постучал хоботом в развилку корней. Когда на стук никто не вышел, только тогда он и увидел палочку, подпиравшую маленькую дверь пещерки под корнями.
- Ой, его нет дома... - разочарованно сказал Тишка - но скоро будет. Если бы надолго ушёл, то повесил бы замок… Подождём? - Мышонок, соскользнув по хоботу Тишки на землю, поросшую удивительно плотной, ровной, как будто подстригли, светло- зелёной травой, плюхнулся на спину и потянувшись всем телом согласился:
- Подождём! - Оказалось, что от кедра поляна только начиналась, - как ключ, пробивавшийся из под горы, так и поляна текла удивительно прямо почти на север, раздвигая горы вдаль, насколько хватало глаз. Тишка не удержался, плюхнулся рядом на брюхо:
- А недавно по этой поляне медведь проходил. Белый такой, я только от мамы, в сказках, про таких слышал. Мол в вечных льдах далёкого северного моря они живут. А здесь он как оказался и непонятно совсем. - Увидев недоверчивый взгляд мышонка, Тишка загорячился:
- Правда, правда! Мне бурундук рассказывал. А он врать не будет! Говорил, мол притащился голодный такой, рёбра торчат. Так Буня его кедровыми орешками откармливал. Медведь добрый, но блохастый! Ужас прям. - Мышонок, блаженно щурившийся на свет, пробурчал с видом, - вот недотёпы:
- Надо было подмести его веником, из цитварной полыни… Блохи и разбежались бы… - Тишке стало обидно за Буню:
- Поучи учёного! Буня знаешь какой умный! И сколько всего знает! Он выкупал его в источники, этом, слово такое… - Тишка наморщил лоб и по слогам произнёс — Сернистый! Вот где он его искупал! Так там не то что блохи убежали, но даже и моль не выдержала. Вот! - Тишка победно взглянул на мышонка.
- Ну, тоже неплохо - небрежно оценил мышонок.
- Слушай, а куда медведь делся-то?
- На север ушёл, куда же ещё - Тишка смутно представлял север, да и юг тоже. Он же маленький и кроме родной долины ещё и не видел ничего. Мышонок, услышав про блох, сразу подумал, а не ихний ли это медведь? Но он не мог уйти, бросить хозяйку. Нет, тут что-то другое. И вдруг вспомнил, как Садовник сетовал, что не может сходить к какому-то огромному грибу, такому огромному, что требуется много дней что бы его обойти. Приврал наверное, решил мышонок, не бывает таких огромных грибов, ведь даже деревьев таких больших не бывает. Хотя… если над землёй только сам гриб, а грибница в земле, то что ей мешает вырасти? Нет, не наврал Садовник. Мышонок даже покраснел. А гриб тот растёт аккурат где-то на севере. Наверное и попросил Садовник медведя сходить к нему. Довольный, что отгадал загадку медведя, мышонок зевнул, чем обеспокоил Тишку. Вот, мышонку скучно, и дружить не захочет… Где же этот бурундук? Тишка потихоньку начал впадать в отчаянье, но тут сверху раздалось:
- Поберегись! - Вслед за этим рухнул целый поток шишек, и громко смеющийся бурундук.
- Тишка пришёл! Здравствуй, Тишка! - Бурундук шлёпнулся прямо перед Тишкой, кинулся было взобраться на хобот, но остановился, увидев мышонка.
- Это мышонок! Мой друг! - представил того Тишка.
- Ну вижу, что мышь. А имя у мыши есть? - Тут мышонок не выдержал, и соскочив на ноги, ощерился на бурундука:
- А ты кто такой? Кто такой, спрашиваю? Сказали тебе - мышонок! Вот и не суй свой короткий носик куда не следует! А то как бы полосок на шкуре не добавилось! - Бурундук запыхтел:
- Уж не ты ли добавишь? Силёнок не хватит!
- У меня не хватит?
- У тебя, у тебя, мышь голохвостая! -
Такого стерпеть уж совсем было нельзя, и мышонок, оскалив зубы, направился на бурундука. Тишка, в недоумении хлопавший глазами, вдруг спросил:
- Буня, ты видел сверху, как там бахча? - Опешивший было бурундук презрительно отвернулся от мышонка - я б показал тебе, да есть дела поважней:
- Слушай, Тишка, по моему пора туда сходить! Они уже такие огромные! - Мышонок в непонимании, забыв про оскорбление, с любопытством посмотрел на Тишку:
- Мышонок! Айда на бахчу! Я тебя угощу такой ягодой! Нигде не поешь такой ягоды! Крупитчатая, от сахара, сладкая - сладкая! А сок прям брызжет! Айда? - Мышонок, как зачарованный кивнул головой, - айда! , покосился на бурундука, но решив, раз тот не стал драться, значит победа за ним, и учтиво пропустив вперёд более слабых, - бурундука, залез на мамонтёнка по подставленному хоботу.
        Тишка не бежал, - Тишка летел! Как тот дракон, который недавно пролетал над их долиной. Тишка летел! Ну и что, что ноги путались в высокой траве, и он чуть пару раз не покатился кубарем? Зато как уши развевались на ветру! Нет, точно, - Тишка летел. А мышонок и бурундучок, отчаянно вцепившиеся в шерсть между ушами, от дикой качки сползли друг к другу, и все их попытки сохранить дистанцию безжалостно пресекались дикой болтанкой. Да так, что им пришлось, чтобы удержаться на Тишкиной голове, прижаться друг к другу головами, широко расставив лапки. Обретя некое подобие устойчивости, в такой странноватой, как треугольник почти, стойке, обнимаясь против воли, бурундук и мышонок сначала косились друг на друга, а потом рассмеялись и начали громко верещать от восторга скорости:
- Ля-ля ляля -гоп, ля-ля -ляля гоп - отдавалось эхом от склонов гор. Тишка бежал всё быстрее и быстрее, мышонок с бурундуком кричали всё сильнее и сильнее. Наконец, всё-таки запутавшись ногами в траве, Тишка споткнулся, покатился кубарем, оставляя широкий след в траве. Мышонок с бурундуком, вылетев как из пращи, удачно упали на густой клевер, который как на батуте подбросил их вверх, и прогнувшись от их падения, почти нежно опустил на землю. Когда испуг отпустил, и друзья убедились что все целы, на них напал приступ неудержимого смеха. От вида позеленённого раздавленной травой Тишки, поцарапанного, с отвисшим от удара о шар цветка клевера левым ухом, мышонка, и почему-то особенно смешно выглядел совершенно целый бурундук. Своим удивлением этой целостностью. Отсмеявшись, друзья дружно решили, что летать Тишке совсем и не надо, он и так ходит быстро, но оказалось, что они почти пришли, и стоят на краю огромного поля, со всех сторон, кроме южной, закрытого горами. Поле, на сколько хватало глаз, было усеяно огромными, тёмно — зелёными, с чёрными полосками арбузами.
- Ой! - пискнул мышонок - Зачем столько? - Бурундук, без всякого ехидства, спросил:
- А ты видел, сколько может съесть мамонт? - Мышонок отрицательно помотал головой - Ну так это поле для них, как кусочек сыра для тебя. Ты сыр любишь? - Мышонок опять отрицательно мотанул головой:
- Не очень. Так, иногда…
- Ну вот, и для мамонтов эта ягода так, иногда - засмеялся бурундук. Тишка, увидев арбузы, кинулся к ним, кинув клич:
- За мной! - и подбежав к ним, начал давить ногой так, что бы арбуз лопнул. Раздавив парочку для друзей, остальные Тишка кусками отправлял прямо себе в рот, и истекая соком, почти не жуя, проглатывал. Когда первый голод был утолён, Тишка начал принюхиваться и приглядываться, выбирая арбузы поспелее, но его взгляд упёрся в нечто неприятное. Перед Тишкой стоял пастух. И когда успел подкрасться? Тишка-то думал, что он с той, рогатой тёткой из шалаша, и не выходит вовсе, а он - вот он. У Тишки стало нехорошо в животе и захотелось под брюхо матери. Но пастух добрым голосом спросил:
- Ну как, наелся? - Тишка усердно замотал ушами - Да, да, конечно! - Пастух осмотрелся: - А твои друзья? Да и где они, я что-то их не вижу - Тишка тревожно осмотрелся и увидел, что из тех, первых арбузов, торчат хвостики, дрожащие от нетерпения. Осторожно достав хоботом перемазанных соком мышонка и бурундука, целиком залезших в арбузы, Тишка поднёс их к пастуху. Висящие на хвостах мышонок и бурундук, увидев огромного мужика решили не возмущаться.
- Вот теперь и их вижу. Опусти их, Тишка. Им же неудобно. - Тишка послушно опустил на землю грызунов.
- Тишка, а я и не знал, что ты такой молодец! Как чтишь долг гостеприимства! Вот и друзей покормить успел, и о других гостях подумал - Тишка насторожился, чувствуя подвох в слишком ласковом обращении пастуха:
- Я для них еды приготовил немного. Вот и отвезёшь! - Пастух показал на стоящую на краю поля телегу. Поглядев на неё, Тишка понял, что попал! Телега, огромная даже для его отца, была ещё до верху, с горой, нагружена мешками. - Вот это попал...- подумал Тишка, и поклялся, что отныне на бахчу он ни-ни!
- Ну? Что стоите? Пойдём! - пастух пропустил вперёд налётчиков. Подойдя к гружёной телеге вплотную, Тишка совсем сник.
- Что встали? - Пастух нахмурился: - Гости ждут. Дружно взялись и поехали! - Мамонтёнок понимал, что телега ему не по силам. Но сознаться в этом перед друзьями? Это признаться, что его наказали, как последнего воришку. Нет, всё правильно, надо было спросить пастуха, он бы не отказал… Но так захотелось показать себя удальцом… Тишка умоляюще посмотрел на пастуха - ну, ты же должен понять, - и встретив ледяной взгляд, обречённо стал поднимать оглобли.
- Тишка! Ты что? Твоё дело особенное, управлять будешь. За рулевого! - Остановил его пастух. Становись рядом, хоботом придерживай оглоблю, и рули. Я ведь один не справлюсь! А друзья твои пускай лезут на телегу. Караульными! Дорогу пускай смотрят, вдруг опасность какая? - Мамонтёнок чуть не заплясал от радости, какой всё-таки пастух… такой! Особенный! А Фавния мучает его…
     Мышонок с бурундуком радостно взлетели на телегу и устроились на самом верхнем мешке. Ой, как далеко отсюда видно! Пастух впрёгся в оглобли, покатал телегу, проверяя, всё ли нормально, мамонтёнок пристроился рядом, обхватив хоботом оглоблю, и пастух засвистел разудало:
- Поехалиии! -
На свист из шалаша вышла Фавния, помахать пастуху на дорогу, он крикнул:
- Я не долго! Не скучай! Пока, пока! - и покатил телегу на удивление легко. Мышонок, удивлённый такой силой, не удержался и спросил, - откуда мол? Пастух небрежно тряхнул гривой волос на голове:
- Так из титанов мы, из титанов, и сила оттуда. - Мышонок почтительно присвистнул, - ну Садовник, кого нет только в его друзьях… Пастух ускорил шаг, и скоро выкатил телегу за пределы поля. Направив её в еле заметную, в короткой, но густой траве, колею редко используемой дороги, пастух начал насвистывать какую то древнюю боевую песню.
      Глазастый бурундук увидел с высоты караульного поста незнакомого кабана, прячущегося в кустах на краю оставленного ими поля. Толкнув мышонка - посмотри - бурундук тревожно свистнул. Пастух поднял голову. Мышонок, приглядевшийся к кабану, прячущегося довольно нелепо - прижимая голову к земле, но задрав тощий для такой туши зад, да ещё мотыляя хвостом, как флагом, узнал в нём кабана Чжу. Того, что проделал им проход по склону ущелья, о чём и  рассказал пастуху. Пастух, увидев, что дорога пошла вниз по склону небольшой лощинки, её пересекавшей, сказал Тишке:
- Держи телегу! - а сам метнулся животом в траву, и незамеченный даже бурундуком, скоро оказался рядом с кабаном, увлечённо что-то выглядывавшим, и в этой увлечённости ставший слепым и глухим для всего постороннего. По привычке удивившись огромным яйцам кабана, зачем они монаху, пастух схватил его за ухо. Кабан от неожиданности пронзительно завизжал, было дёрнулся, но хватка за ухо его буквально парализовала. Немного успокоившись и по запаху узнав пастуха, кабан возмутился:
- Ты что делаешь? Отпусти немедленно! - Пастух, перехватив ухо понадёжнее, возмутился сам:
- Это что ты тут делаешь? Крысятничаешь? - Кабан хрюкнул негодуеще:
- Это с каких пор взять своё стало крысятничеством? - Пастух согласился:
- Твоё, твоё по праву! Вспахал, взрыхлил, от корней освободил. И посадить помог. И доля твоя законна. Доля немалая, целая четверть. Вот и не пойму - зачем крысятничать? - Кабан уже в негодовании заскрежетал зубами, укусил бы, если бы мог пошевелиться:
- За своим пришёл! И в чём я не прав? - Пастух слегка прижал ухо:
- А в том не прав, что без хозяина пришёл! Как полагается с хозяином и поделили бы. По честному! - Кабан уже начал ронять пену с пасти:
- Так нет же Триана! И когда будет неясно! Вон, гости к нему пришли!
- Будет, будет тебе Триан! Вот сейчас и пойдём к нему! - Кабан рыкнул:
- Ну наконец-то! А ты подумал, с чем придём? Что скажем? Вот я и проводил учёт арбузов! Можешь посмотреть записи! Но ты, болван, и не знаешь наверное, что такое учёт! - Пастух на удивление спокойно ответил:
- Ну неучёный я. Так с нами есть учёный. Вот и проверит он твой учёт! Пошли! - И пастух, не отпуская ухо, повёл его к телеге, подойдя к которой снял с пояса кабана тубус с пергаментом и передал мышонку. Мышонок развернул пергамент, и бегло пробежав иероглифы, вдруг сказал пастуху:
- Пастух! Здесь действительно цифры. Но! Это закодированное послание! Похоже, кабан шпион, и его надо доставить Садовнику! - Бурундук, впервые увидев шпиона, радостно потирал лапки.
          Кабан от такой новости, что он шпион, не удержавшись, плюхнулся на задницу, и ворочая всем телом с мышонка на пастуха, чуть не визжал:
- Я шпион? Вы совсем обалдели? Какие такие кодированные цифры? Говорю же вам болванам - учёт! Без учёта как делить? Болваны! - Вдруг кабан замолчал, повёл налитыми кровью глазами с мышонка на пастуха:
- А! Я понял! Кинуть решили! Не хотите отдавать плату! Ну ничего, ничего, Чжу знает как с вами поступить! - Мышонок соскользнул с телеги, подошёл к кабану и сунул пергамент под наглый поросячий пятак:
- Смотри, смотри! Какие такие арбузы? Цифры маленькие! Арбузов много, а цифры маленькие, явно не тысячи! И повторяются. И… - одним словом шифр! Я читал про криптографию. Вот! Вот! Вот!- Тыкал лапкой мышонок в какие-то иероглифы. Кабан было взвизгнул, но осёкся и аж прикусил язык:
- Ладно! Пусть буду шпион! Пойдём в стан, там старейшины разберутся! - Пастух согласно кивнул головой, ну пойдём, нырнул под днище телеги и вытащил из под него толстенную цепь, прикованную к центральной балке:
- Одевай! - Кабан отшатнулся, - сам могу идти, пастух сурово нахмурился — одевай - и кабан накинул оканчивающуюся петлёй цепь на шею.
- Ну, что стоим? - Пастух щёлкнул длиннейшим бичом, который вытащил откуда то из-за спины:
- Цоб-цобе! - и ещё раз, совсем оглушительно щёлкнул. Кабан нехотя, лениво потащил телегу. Мышонок не стал подниматься на неё, надоело болтаться, он предпочёл на правах контрразведчика залезть пастуху на плечо, - ну должен же шпион быть под постоянным надзором. Пастух оценил расстояние до лениво плетущегося кабана и опять щёлкну кнутом, правда при этом, конечно совсем нечаянно, задел самым кончиком кнута по тощей кабаньей заднице. Завизжав так, что мышонок закрыл уши лапками, кабан рванул так быстро, что пастуху пришлось перейти на бег трусцой, а бурундук просто спрыгнул с телеги. Хотя может и упал от дикой тряски, да так удачно, что прямо на голову вцепившемуся в задний борт телеги, чтобы не отстать, мамонтёнку. Так, довольно резво, телега приближалась к временному стану отряда. Пока, ох эти вечные пока, пастух совершенно непроизвольно, и это чистая правда, - по въевшейся привычке, не щёлкнул кнутом. Зря он это сделал, ой зря… Кабан, услышав выстрел щелчка завизжал, будто его кастрируют, и рванул так, что пастух отстал от телеги как стоячий, мамонтёнок , не успевая перебирать ногами, упал и тащился по траве , упрямо цепляясь хоботом за телегу, но когда бока стали облазить от трения, не выдержал и бросил это непосильное дело, а телега с визжащим кабаном почти мгновенно скрылась из глаз. Пастух озадаченно почесал затылок рукояткой кнута, помог встать Тишке, и перейдя на бег, кинулся вслед телеги. Хорошо, что мешки привязаны знакомым пауком, не выпадут.

           Прибежав на стан, отставшие увидели кабана, сидевшего на заднице, всего в пене, от быстрого бега задыхающегося, но мужественно пытавшегося говорить. Правда из пересохшей глотки раздавался только писк, почти мышиный. Подождав, пока пастух подойдёт, Садовник показал жестом - говори, но вместо него затараторил мышонок. Основываясь на трудах всемирно известных криптографов..., блин, длинный перечень титулов и имён был прерван только повелительным жестом, - ну, основываясь на трудах - Садовник уже просто замахал руками. Мышонок наконец закончил обвинительную речь:
- Перед нами несомненный шпион, и вот документ его изобличающий! - мышонок передал Садовнику манускрипт. Тот разверну манускрипт, бегло пробежал его и тихо сполз с камня, на котором сидел, задохнувшись от смеха. Успокоившись, и вернувшись в сидячее положение, уже серьёзно спросил кабана:
- Чжу, так ты в поэты подался? - Кабан утвердительно хрюкнул, - он с детства поэт, только подучиться надо. Садовник подозвал барсука, и по убегающему взгляду поняв, - его работа, невинно спросил кабана:
- Чжу, а какая плата за обучение? - Кабан гордо принял величественную позу:
- Не ваше дело, да и Чжу в состоянии платить любую цену, так что любопытство ваше неуместно!
Внимательно оценив невинный вид пастуха, Садовник засмеялся, - ну ничего, кабану полезно размяться. Тем более поэту, поди все уши оттоптал пастуху своими виршами. А мышонок спрятался за гривой волос пастуха. Садовник подумал - Воистину, всякий может обидеть поэта.

         Всем было любопытно, какое угощение приготовил пастух. Да, и было совсем не понятно, чем вообще может угощать Триан, кроме травки не жевавший ничего. Ту же пантеру, которая травку жуёт чуть - чуть, для пищеварения. Истекая любопытством, все кинулись дружно разгружать мешки с телеги. Разгрузив их, выставив в ряд, стали развязывать, - и да, уважение к мудрости Триана выросло до небес. В мешках были караваи хлеба, пышного, с хрустящей корочкой, круги сыра, со слезой, и конечно арбузы. Да, еда универсальная, такую есть могут все. Даже пантера не откажется от корочки хлеба с кусочком сыра, и ломтиком сладчайшего, сочного арбуза. А кто скажет что кошки не едят сладкое, тот мультиков насмотрелся.
        Путники оживлённо стали накрывать поляну, устлав её плащами, а уж на них выкладывая щедрое угощение. Впрочем, с добавками своих запасов, а Садовник закрыл глаза, и всё повторял, себе - пора!

         Нечасто, но зато очень чётко, как явь, ему снился один и тот же сон. Небольшие овраги, гряды холмов, ещё не поросшие травами, после недавно ушедшего Великого Ледника, сделавшего гладкими каменные бока. Яркий зеленью, длинный мох, растущий в любой впадинке, но то же ещё не успевший разрастись на выпуклостях каменных боков, привычная прохлада, такая свежая и приятная, низкое, в тучах небо. Он стоит на возвышенности, откуда видно стойбище, - его стойбище. Перед ним парень и девушка, светловолосые, красивые, он любуется ими как… а вот как кем? Своими детьми? Членами своего рода? Не ясно… Любуется, и думает про себя, какая славная пара. Правильно, что поженил их. Значит не дети? Но родные, он знает точно, они родные и верят, доверяют ему бесконечно, любое его слово для них закон. Поженил? Или её выдал замуж? И почему она недовольна этим? И ТАК на него смотрит? Вдруг, очень быстро, неожиданно, стойбище захватывают враги. Чёрные. Одеждой? Волосом? Верой? Чёрные, - враги и всё. Молодые смотрят на него, дескать дай команду , мы их быстро выгоним. А он приказывает идти в стойбище, не оказывать никакого сопротивления, подчиниться чёрным. Как? Почему? Выполняйте! Они подчинились, но… Но у него осталось чувство, будто он предал их, предал их безграничное доверие. И он ходил, как полоумный, взад и вперёд, и повторял… Для них? Или для себя? - Нельзя, нельзя оказывать сопротивление, нельзя. Он врагам нужен. Даже не он, а сокровище, то сокровище, что в том логу, под мхом. Оно им нужно, за ним пришли. Если он сейчас начнёт войну, то их намного больше, и сокровище может попасть к ним. Нельзя, нельзя. Скоро ночь, придёт мамонт, и они с Трианом уничтожат врагов. Скоро ночь, скоро. Скоро придёт мамонт, придёт. Но ощущение предательства не проходило, и глодала мысль, - почему он такой жадный, какое-то золото выше родных поставил? Или не золото? А что? И почему это ощущение предательства грызёт его через тысячелетия? Что случилось? Пришёл ли мамонт?
Молчал сон. Молчала память...
         Тишка хвастался удивлённым гостям, что пещерный медведь Кирюха открыл в своей пещере пекарню, и вот какой хлеб выпекает. А муку он, Тишка, договорился в недалёкой, всего день пути, деревне, выменивать на теже арбузы. Ну ещё и пух мамонтов тоже, и… Ну не он, не он, конечно маленький, но с отцом ходил? А они увидели что с ребёнком, значит с доверием пришёл? Вот!!! Значит Тишка тоже договорился! Вот! А сыр, что сыр… Подумаешь сыр. Это совсем просто. Очень. Вон даже пастух расскажет. Его жена делает сыр. Вот пусть и рассказывает. Постепенно , по мере наступления сытости голоса затихали, глаза становились туманными, кидало в сон. Оглядевшись, Садовник решительно встал - пора!
          Подойдя к мамонту, упёршись лбом в хобот, Садовник мысленно заговорил с ним:
- Ну что ты молчишь? Не молчи! Прошу тебя, не молчи! - Мамонт стоял неподвижно, как рыжая скала, и только хвост отгонял назойливых мух:
- Не молчи!… - постояв немного, Садовник всё-таки попросил:
- Давай сходим на это место. Я уже не могу. Я должен знать! Пошли! - Мамонт едва заметно кивнул, повернулся и пошёл вдоль долины. Садовник, уставившись в землю, сосредотачиваясь, уже не пытаясь говорить, шаркая подошвами по траве, ускоряя шаг, что бы не отстать, пошёл рядом, иногда бормоча сам себе:
- Пора, пора...-
Сова, замечавшая острым взглядом всё, поднялась на крыло, и скользнув по дуге, обогнав Садовника и Триана, бесшумно полетела к месту, которое она знала не хуже Садовника.
 Пройдя долину наискосок, ближе к недалёким ледникам, они вышли на увал, нависающий над почти ровным плато, вылизанным как столешница когда-то ледниками. Хотя почему когда-то? Недавно, совсем недавно. Время здесь если и не стоит, его нельзя остановить, то идёт очень медленно, и всё давнее здесь было вчера. Мамонт фыркнул, уж больно резкий переход от почти жары к резкой прохладе, и начал спускаться. Садовник, задержавшись на время, пока нашёл глазами именно то место, поспешил следом. Влажные гладкие камни, густой скользкий мох не давали застояться, приходилось скользить почти как на лыжах, помогая посохом сохранять равновесие. Спустившись и пройдя совсем немного, Садовник остановился на том самом месте. Прислушиваясь к воде, тоненьким ручейками стекающей с увала то тут, то там, к камням, особенно отдельно стоящим, - нет, нет отзвука. Молчат воды, молчат камни. Вон она, лощинка, где под мхом лежало сокровище, но и оттуда тишина. Даже маленькая карликовая берёзка молчит. Подняв глаза в верховья лощинки, там, где она берёт начало из маленького холмика, и где сидела на большом, высоком и узком камне Сова, Садовник уже громко попросил:
- Не молчите! Ответьте! - Но молчала Сова, молчал мамонт. В холмике открылась поросшая мхом дверь, и через неё вышла, опираясь на сучковатую палку, старуха. В какой то хламиде, с редкими, совсем седыми волосами, опёрлась подбородком трясущейся головы, тысячелетней привычкой, на сомкнутые на палке руки. Выбеленными временем, а может бесконечными слезами, глазами привычно нашла ту тропинку, пропадающую за горизонтом...
 Тишина давила Садовника уже невыносимо, никогда он не был просто в тишине. Шёпот трав, тихие разговоры деревьев, даже медленный гул камней, но не тишина. Абсолютная, глухая, давящая со всех сторон как тиски, - больно. И эта старуха, старуха, Сова, мамонт, старуха.…
- Не молчите! - Садовник закричал так, что шея раздулась от напряжения, посыпались мелкие камни… А старуха опустила глаза на Садовника, улыбнулась, - ну, дождалась. И… и уже в мерцающей, наваливающейся тьме, он увидел, как улыбающаяся старуха белым дымком растворилась в воздухе, а Сова сорвалась с камня и отчаянно замахав крыльями рванулась к нему.
 Свет резко ударил по глазам, пришлось прикрыть их рукой и надавить пальцами на яблоки, привыкая к свету. Отняв от глаз руки, Садовник увидел там, на отдельно стоящем холме, сидел медведь, белый медведь. Быстро обернулся, - надо к нему, и Садовник, мельком зафиксировав Сову, прикрывавшую его расправленными крыльями от жгучего солнца, барсука с мокрой тряпкой в лапах, толпящихся вокруг взволнованных спасателей, резко встал, и кивнув головой, - благодарю всех, но потом, потом разговоры, быстрым шагом пошёл к ожидавшему его медведю.
 Взбежав на холм, к сидевшему на задних лапах медведю, удивившись его сытому, до гладкости телу, Садовник резко, как ударившись о стену, остановился. Рядом с медведем, чуть сзади, стоял он. Почти человек, но весь в хитиновой броне, так, что и за муравья можно принять, - его старый , даже старинный враг. Не смертный, даже и совместные дела делали, но враг. Враг честный, прямо говорящий и строго соблюдающий договорённости. Губка, данная им когдато как оберег, пропитанная его запахом, тогда спасла отряд от муравьёв. А вот на встречу к горе-эху, не пришёл. Что, или кто помешал? И зачем?
        Садовник поёжился, уже привычно поднял руку, туда, где всегда сидел мышонок, но его не было. Сам не взял на свидание с прошлым, и сейчас поторопился. Жалко, мог пригодиться, но не это главное. Мышонку надо было врага знать в лицо. Как и врагу мышонка. Так спокойнее.
        Левая нога в щиколотке почувствовала, как что-то ползёт по ней, царапая острыми коготками. Опустив голову, Садовник обрадовался, - по ноге лез вверх запыхавшийся в спешке мышонок. Догнал, засранец, усмехнулся Садовник, и дождавшись, когда мышонок занял своё место на плече, ввёл того в курс дела:
- Вот, смотри на него внимательно. Это враг, и враг безжалостный. Но с ним не только можно, но и нужно иметь дело. Он понимает, как мы неразрывны. -
 Вспомнилась их первая встреча, когда он ещё был молод, и многого не понимал. Обходя участок заповедника, небольшой, как молодому, и самый простой, как малоопытному, он услышал женские крики. Прорезав кусты орешника, плотной завесой заросшего хмелем, увидел в небольшой пещерке, образованной нависшими лапами огромного кипариса, нависавший волосатый зад огромной обезьяны. Елозивший между еле видных белых ног, пытавшихся то ли скинуть, то ли отползти из под туши, из под которой и доносились крики. Правда не очень громкие, но всё же…
- Не надо! Не надо! - и столько безнадёжности и боли почудилось Садовнику в этом голосе, что красная пелена упала на глаза, и не обращая внимания на последствия, лишь повторяя про себя:
- А вот я тебя, зоофил гадкий, вот я тебя… Негоже животному женщин пользовать. С точки зрения его рода - зоофил как есть! Своих обижает. Давно пытался поймать… Бабы же дуры, типа лесных богов ублажают, дуры, и вот наконец-то… Приготовив посох, что бы со всей дури врезать по елозившей заднице, Садовник краем глаза заметил небольшой отряд огненных муравьёв, кучкой висевших почти над насильником. Ухмыльнувшись, он посохом сбил их на волосатую спину, и да, знал что так будет, но что именно так! Вой, осыпавший листву над головой, вой, переходящий в захлёбывающийся визг, чуть не порвал барабанные перепонки. Хорошо, что Садовник невольно приоткрыл рот, правда в предвкушении, но всё же...
Волосатый , колотя себя по спине убежал, странно, явно цокая копытами, что за ерунда... Садовник наклонился над молоденькой женщиной, съёжившейся буквально в клубок, и с ужасом, нелепо моргая, глядевшей на него. Садовник начал было успокаивать её, мол всё кончилось, больше никто и никогда, но женщина отползала вглубь пещерки, пока не упёрлась в ствол, и мотала, мотала мелко и непрерывно, вся в ужасе, головой. Садовник было протянул руку, чтобы помочь подняться, но услышал за спиной топот множества лап. Выпрямившись и повернувшись, Садовник понял, - всё! Впереди бежал тот, укушенный, и совсем не обезьяна, а какая-то помесь шимпанзе с козлом. Лицо, с чертами и человека, и козла. Торс, хоть и волосатый, но человеческий, ноги козлиные, вон даже хвост, рога опять же… А вот между ног явно мужское, и впечатлительное, хоть и сморщенное, благодоря муравьям. Да уж… Ну и фантазёр - создатель этого существа! - хмыкнул Садовник. Но было совсем не до смеха...
        Рядом с рогатым стоял он, - почти и человек, но весь в хитиновой броне, с лицом, на котором были панцирные глаза, с дыркой вместо зрачков, чёрными, безжалостными колодцами глядевшие на Садовника, и чуть сзади, угрожающе приподнявшись, шевелящая острыми жвалами куча чёрных муравьёв, величиной с собаку, начавшая брать Садовника в кольцо, из которого выхода нет. Всё! Разорвут на куски, всех не перебить, но этого рогатого Садовник возьмёт с собой. Это должен успеть! И подняв над собой посох, он решительно шагнул в свой последний бой, с горечью заметив краем глаза, как спасённая женщина знакам показывает на него, - мол это он, он виноват. Ну чтоже, и предательство будет последним, не только бой, и это хорошо! Опустив со всей силы посох как раз между рог, так, что голова рогатого должна была расколоться пополам, Садовник удивился непоколебимости хватки хитинового, перехватившего посох  странными руками, как бы человеческими, но в трёхпалых рукавицах. С трудом вырвав посох, Садовник отскочил спиной к недалёкой саговой пальме, отпихнув нескольких муравьёв, почти вцепившихся в ноги, выставил посох, понимая, что даже рогатого не отдадут, и осталось просто умереть.
         Рогатый и хитиновый стояли на месте, уже равнодушно наблюдая, как чёрные муравьи, не торопясь, понимая, что всё решено, и главное теперь с меньшими потерями закончить схватку, полукольцом наползали на Садовника. Только шуршание многочисленных лапок о лесную подстилку нарушало гнетущую тишину, а вырвавшийся боевой клич Садовника был заглушён густой листвой.
        Да уж, никогда наверное, впрочем почему наверное? Никогда! женщин не понять. Вот почему в самый последний момент? Он что, не догадается, что ревнивица следила за ним? Нет! В последний момент ! Из-за деревьев вышла Алпамыс, молодая, кровь с молоком, держа в руках нефритовый веер, сложенный в небольшую дубинку, подошла к хитиновому и треснула веером прям по усам - антеннам, торчащим из-за ушей, а рогатому просто по… ну, больно так… Согнулся, и что-то про себя забубнил. Опять по антеннам, по… больному, по антеннам, по больному… Муравьи в растерянности только вздрагивали своими антеннами в такт шлепкам, раздаваемых Алпамыс.
- А ну все вон! Быстро! - Алпамыс полыхала раскрасневшимися щеками.
- Я сказала — вон! - Муравьи брызнули в разные стороны, но хитинового Алпамыс схватила за антенну, будто за ухо:
- А ты задержись, голубчик - щёлкнув рогатого веером по ушам - И ты задержись - Убедившись, что остались только шерстяной и хитиновый, ну и женщина под деревом, Алпамыс начала допрос:
- Что здесь происходит? Сначала ты, козлиная рожа. Это когда ты в насильники подался? - и повернув голову к Садовнику представила:
- Да, кстати, - это фавн. Ты разве не встречался с ним? - Садовник отрицательно мотнул головой
- Ну так познакомься. Хороший парень, не злой. Только вот уродился с маленьким изъяном. У него головка вместо головы! - щёлкнула веером по… ну больному. Фавн ойкнул:
- Ну госпожа, хватит. Не я же виноват, вы знаете... - Алпамыс дёрнула за антенну хитинового:
- Знаю, знаю… Не знала бы, давно шкуру спустила. Рассказывай! - Фавн, блудливо вильнув глазами начал оправдываться:
- Я что? Я ничего. Это вот — он. Говорит, есть женщина, из рода людей, так переспать с ней надо. А я что, я обязан, можно сказать, по природе своей…
- Ты насиловать-то зачем начал? Отвечай, козлиная твоя рожа!
- Госпожа! Помилуйте! Какое такое насилие? Всё по согласию! - выпрямившись, наставительно продолжил:
- Ролевые игры, госпожа! Они знаете как заводят? Вот вы с Садовником попробуйте сыграть в … - получив отмашистый щелчок по уже припухшему месту, фавн понял, что лучше помолчать.
- Так значит играли? Ну, ну - Алпамыс глянула на женщину, та утвердительно закивала головой.
- Хорошо… Теперь ты - она дёрнула хитинового за антенну. Хитиновый, щёлкнув какой то коробочкой на груди, заговорил монотонным, без всяких эмоций, механическим голосом:
- Он сорвал опыты. Подлежит наказанию. Почему вмешалась? - Алпамыс аж передёрнуло:
- Какое такое наказание? На его участке происходят всяческие безобразия, несогласованные безобразия! Он вмешался, как и надлежит, а ты о наказании? Голубчик, это ты подлежишь наказанию ! - Хитиновый продолжил прежним механическим голосом:
- Ты знаешь, кому я служу. Знаешь мой ранг. Я не должен спрашивать низших - Алпамыс обратилась к Садовнику:
- Покажи свой герб! -
Садовник провёл по лбу ладонью, и на лбу высветился круг, с заключёнными в нём деревьями:
- Видел? Он повыше тебя рангом! - Хитиновый таким же ровным голосом возразил:
- Он не показывал герб. Потому я не был обязан…
- Да, да… Конечно это ошибка с его стороны. Но ведь есть прямая связь, почему по ней не спросил? - Хитиновый опять возразил:
- Мне неизвестны его волны. Он на других волнах - Алпамыс взорвалась:
- Известно-неизвестно! Мог бы подумать… - Алпамыс осеклась, это не к хитиновому….
- Ладно, теперь знаешь кто он. Садовник, подойди!… Пожалуйста… - Садовник подошёл почти вплотную:
- Давай! - Алпамыс приказала хитиновому. Тот обеими антеннами припал к голове Садовника, и через небольшое время они стали слышать друг друга без всяких звуков. Алпамыс, довольная потрепала Садовника за щёку:
- Ну вот… Пообщайтесь, познакомьтесь, а я не буду мешать. - и нагнувшись к самому уху Садовника прошептала:
- Ну ты даёшь! Как забыл-то про силу посоха? Чуть не погиб зазря. Надо тебе память улучшать. - Хихикнув своей придумке, хлопнула садовника по губам:
- Сегодня я буду строгой учительницей, а ты послушным учеником. Не задерживайся! - и Алпамыс ушла, - вот мол, оторвали от важных дел, а так спешила!
          Когда она ушла, все расслабились. Хитиновый начал поправлять антенну - усик, а волосатый с тревогой рассматривал и ощупывал своё немалое достоинство, так немилосердно отхлёстанное рассерженной женщиной. Убедившись, что кроме небольшого покраснения и опухоли, - сохранить бы, других повреждений нет, фавн, не поднимая глаз, всё ещё не успокоившихся в осмотре, удивительно скрипучим, и в тоже время притягательным голосом как бы продолжил разговор с Садовником:
- Ну, и как назвать того, кто лезет в личную жизнь других? И как лезет? Огненными муравьями! Это даже для меня перебор, огненные муравьи. А как даму покусали бы? Да дама и окочурилась бы от боли? Даму, даму-то не жалко? Нет достойного имени - такому мимопроходящему, нет! И мне совсем не понятно - фавн поднял голову и в упор посмотрел на Садовника - почему такие уважаемые девы, как Алпамыс, заступаются за таких? - Садовник, убеждённый в своей правоте, тем не менее подхватил манеру козлорогого:
- А как это называть, когда большая рыжая обезьяна - фавн протестующе взблеял, но Садовник продолжил - Да, большая рыжая обезьяна! А что подумать, когда из под кипарисовых лап и видно только спину да задницу? Так вот, как называть, когда обезьяна занимается скотоложеством? И не просто скотоложеством, что взять с неё, а насильно? Есть этому приличное название? - Садовник, превратив обвинителя в обвиняемого, пытался хоть что-то увидеть в хитиновом. Но тот стоял неподвижно, как каменный. Он не участник разговора. Возмущённый фавн не удержался от возражений: - Позволь, позволь! Какая я обезьяна? Если ты не видишь во мне человека, с примесью, уверяю тебя, лучшей примесью козла, то сравнивай хотя бы с обезьяном! - и фавн горделиво выпрямился, помахивая хвостиком. Садовник развёл руками, - хорошо, и продолжил:
- А про скотоложество значит возражений нет? - фавн растерянно, в поисках помощи посмотрел на хитинового, но тот стоял по прежнему невозмутимый.
- Есть. Как не быть. Я же сказал уже, что я человек - увидев ироничную усмешку, загорячился:
- Лицо человеческое… почти - поправился фавн - лучшая часть так совсем человеческая, мужская значит, и главное! Главное я сам считаю себя человеком! А потому имею право! Вот! - Садовник качнул головой — ловко.
- А когда газель захочется, козлом считать себя будешь, и в праве? Ловко... А эти вопли? Вопли несчастной женщины? - продолжил Садовник. Фавн аж взъярился:
 - Несчастной? Что ты! понимаешь в истинно женском счастье? А вот у неё спроси, спроси! - и театральным жестом повёл рукой в сторону зелёной пещерки, где скукожившаяся женщина прижималась к стволу. Садовник было начал свою пламенную речь, в обвинении скотоложеством, как женщина дико завизжала, выскочила из укрытия, и прижимая руку к ягодице, всю в кровоточащих ранках, спряталась за спиной фавна, а из незаметной норки, под корнем кипариса, видимо закупоренной роскошным задом женщины, выскочил возмущённо фыркающий ёжик, подпрыгивая в попытках ещё раз уколоть то, что закупорило вход в его жилище. Ещё подпрыгнув пару раз, и не встречая препятствия, ёжик сложил иголки, поднял голову и осмотрелся, забавно морща носик, вынюхивающий возможную опасность. Оглядевшись и убедившись, что враг позорно бежал, ёжик довольный собой полез опять в норку, где его кто-то явно ждал.
         Садовник, с любопытством глядевший на ёжика, повернулся к фавну, что бы продолжить разговор. Но тот уже стоял к нему спиной, утешая уколотую женщину, гладя руками её обиженную ёжиком попку. Хвостик его дёргался всё сильнее и сильнее, руки прижимались к попке сильнее и сильнее, и наконец, фавн не выдержав, не поворачиваясь, только презрительно шоркнув копытом, почти вдавил женщину в раздвинувшуюся и быстро и плотно закрывшуюся за ними чащу. Правда недалеко, потому что призыв женщины - помогите, помогите - звучал, хоть и приглушённо, но совсем рядом. А вскорости совсем заполнил округу, да так, что с вершин деревьев вспорхнули испуганные птицы, и до Садовника донёсся странный, с сильными нотками мускуса запах, заставивший раздуваться ноздри и наполнить, вот уж совсем не вовремя, голову мыслями об Алпамыс. Вернее о том, что затеяла Алпамыс. Хитиновый стал вдруг и не важен совсем, и захотелось домой, где его верно уже ждали.
        Вздохнув тяжко, - работа, блин, Садовник обратился к хитиновому:
- Как прикажете к вам обращаться? - Хитиновый ровным голосом, Садовник удивился, - как так, голосом? Откуда тогда голос? - Особенностям прямой связи. Очень узкая полоса, всё лишнее отсекается.- пояснил хитиновый и продолжил:
- Моё имя для твоего понимания непроизносимо. Поэтому зови меня — Лаборант. Садовник вскинул бровь, и наклонил голову:
- Почему лаборант? Это скорее должность…
- Вот и считай, что это моя должность. Этого достаточно. - Садовник пожал плечами:
- Хорошо. Пусть будет лаборант. Так почему, лаборант, ты хотел меня убить? - Лаборант шевельнул антеннами, рукой протёр выпуклость, видимо глаз:
- Что значит убить? Не понимаю. - Садовник насторожился, что-то хитрит лаборант.
- Убить - значит лишить жизни. -
Лаборант, - вот как тяжко, когда нет в голосе эмоций, как разговор усложняет, голос без эмоций, повторился:
- Не понимаю. - Садовник, сдержав волну накатывающего гнева, попытался понять хитинового. Но не мог, это как, - не понимать смерть? Даже бессмертные знают что это такое. - Успокойся, успокойся… Первое, это то, что у него нет эмоций… Нет эмоций… И что? Думай, думай… Нет эмоций, значит, - точно, значит нет и страха, а раз так… Садовник по другому задал свой вопрос:
- Почему ты пытался уничтожить моё тело? - Лаборант помолчал немного, видимо оценивая ответ на вопрос:
- Твоё тело несовершенно. Значит подлежит утилизации. Это закон. Ты должен знать закон и исполнять его. - Садовник чуть не рассмеялся странной логике хитинового, хотя почему странной, закон действительно таков, но:
- Почему ты решил, что моё тело не совершенно? - Наверное, будь эмоции у хитинового, он бы выматерился:
- Это очевидные вещи. Оно даёт тебе неверные, нерациональные сигналы.
- Это как? -
- Правильно - пройти мимо. - Садовник покачал головой, понимая, насколько по разному у них работает разум, а ведь с одной планеты.
- А почему пройти мимо правильно? Как раз не правильно! - лаборант завис на время, пытаясь понять логику наоборот,
- Неправильно потому, что это опасно. А опасность выбранная самим - это неправильно. - Теперь завис Садовник, понимая, что так они не поймут друг друга никогда. Надо пробовать говорить по другому:
- А почему ты считаешь, что я должен был знать, что вмешаться это опасно?
- Это просто - лаборант ответил слишком быстро - мешать брачным играм всегда опасно.- Блин, нет, не поймут они друг друга:
- Хорошо. Пусть так. Почему тогда ты вмешался, это ведь опасно? 
            И всё-таки зов Алпамыс всё настойчивее звучал в ушах, или в голове, или… Ну, звучал громче и громче, поэтому он сделал самое очевидное:
- Хорошо, лаборант. Давай остановимся. Есть пища для размышлений, и мы ещё поговорим. Тем более у меня есть к тебе вопросы. - Лаборант согласился:
- Хорошо. Но давай условимся, - не мешать друг другу. - Садовник кивнул головой:
- Принято. Но сразу предупреждаю - если это не будет возмущать меня. - Лаборант опять было начал про нерациональность эмоций, Садовник не стал спорить, лишь сказал что нельзя, не понимая предмета разговора судить. И давай потом, потом поговорим. И да, я пошёл. Но тут примолкшие крики - помогите, помогите- возобновились с новой силой, только почему то хриплым голосом фавна, который и выскочил на полянку, весь взъерошенный, с глазами раза в два больше обычных, и с криком - помогите, помогите, - спрятался за спиной хитинового. Следом, как медведица круша кусты и разрывая лианы, проломилась женщина, вся потная и с каким то белыми, отрешёнными глазами, подошла к Садовнику, отодвинула его, заглянув за спину. Не увидев там фавна, решительно направилась к хитиновому. Тот , раскинул свои руки - клешни, и попытался её остановить. Та схватила хитинового как мешок, откинула его в сторону, даже не почувствовав усилия, и взяв голосящего фавна за… ну взяв так, что тот перешёл на шёпот — помогите -, с тоской глядя на Садовника, и увела его, покорного, в самую гущу кустов. Треск ломающегося кустарника, разбежавшаяся мелкая живность, уж совсем нечленораздельные вскрики и всхлипы, - Садовник смеялся как малый ребёнок, попутно делая зарубку в памяти. Зависший, от непонимания произошедшего, хитиновый так и стоял с раскинутыми руками, шевеля антеннами как застигнутый врасплох таракан. Отсмеявшись, Садовник сказал хитиновому:
- Ну, вот тебе пример, на что способны эмоции. Обдумай это. А я пошёл, до встречи! - и раздвинув кустарник заспешил к строгой Алпамыс.

         Чихнув так, что мышонка чуть не снесло на землю, - ведь это он щекотал усами в носу, Садовник огляделся, приходя в себя. На брюхе развалился белый медведь, тихо посапывая во сне, недалеко стоял хитиновый, уже нетерпеливо шевелящий антеннами, но вывести из транса решился только мышонок.
- Прошу прощения, друзья, что заставил ждать- извинился Садовник. - Накатило - усмехнулся и потрепал медведя, - хватит спать.
- Лаборант, ты наверное знаешь, какие дела творятся. Есть версия, что грибы затеяли атаку. Что скажешь? - Лаборант ровным голосом ответил:
- Ничего не скажу
Садовника передёрнуло, - ну ни как не хочет понимать, что все в одной лодке, и у всех одна работа. Обида, понимаешь, гложет.
      Ладно… Садовник закинул руку за голову, и начал что-то искать в капюшоне. От его движений раздался лёгкий звон стекла, точь-в-точь как у лабораторных пробирок. Хитиновый насторожился, антенны замерли в направлении звуков:
- Впрочем, сказать есть что. Только… - Садовник достал пробирку:
- Держи, старый алкаш. Как пьёшь-то эту химию? Ну было бы вино, водка на худой конец. Но это! - Хитиновый опрокинул содержимое пробирки внутрь себя, потряс антеннами, крякнул, ну показалось так:
- Много ты понимаешь! Так что тебя интересует? - Садовник начал говорить, тщательно подбирая слова:
- Ты первый, кто приручил грибы. Ну или они тебя - не удержался Садовник:
- Хорошо, хорошо… Вступил в симбиоз - Слегка подумав, продолжил:
- Так понимаю, ты про них знаешь очень много… Вот и скажи, зачем им всех сделать своими рабами?
 Лаборант даже и думать не стал:
- А им не надо! Совсем не надо!
- Поясни?
- Это им не зачем. Они всегда сами по себе. И уже имеют всё, что им надо. Зачем им разрушать созданный ими идеальный мир? -
Садовник пожевал губами, вспоминая, как именно устроен мир с точки зрения грибов:
- Есть, есть в твоих словах резон... Тогда зачем они начали атаку? -
Теперь задумался хитиновый:
- У меня нет никаких данных по этому вопросу. Доклады с мест обычные, ничего нового. Но я проведу расследование. - Садовник кивнул головой:
- Благодарю! И будь на связи! -
Увидев, что хитиновый хочет уходить, остановил его:
- Подожди немного. Послушаем медведя. Он к Патриарху ходил. - Хитиновый опять повернулся к Садовнику.
- Говори, белый. Как сходил? - Медведь лениво потянулся:
- А никак. Спит он ещё. И наполовину не оттаял - задней лапой почесал брюхо - Так что не при делах он. И зря я сходил. Хотя... - медведь, довольный, оглядел блестящую шерсть:
- Хотя я поел наконец-то от души.
Садовник переспросил:
- Поел? Это как? Неужто на Севера сбегал? - Медведь махнул лапой:
- Какие Севера… - вздохнул в тоске:
- Там по пути есть же большое озеро. Ещё священным его считают…
- Ну, есть. И что тебе с этого?
- Так ведь тамошние тюлени, хоть и небольшие, но жирныеее!!!
- Понял, понял - прервал его Садовник. Насчёт пожрать от этого белого зверя можно слышать бесконечно.
- Что скажешь ? - обратился Садовник к хитиновому -
Хитиновый, почти не задумываясь, уверенно ответил:
- Скажу что началось здесь. Местное это. Теперь вопрос: как быстро расползётся - Садовник опять покивал головой:
- Согласен. Только главный вопрос-то остался. Откуда эта зараза? Я боюсь, не начало ли это санации… - По резко замершей фигуре хитинового можно было точно понять, насколько его поразила такая возможность.
- Возможно, возможно… Я побежал - и быстро перебирая ногами исчез непонятно куда.
-Обрадовался, дурак… Никак не поймёт… - вздохнул Садовник.
- Хорошо ты, умка, поработал. Но надо ещё одно дело сделать. - Медведь недовольно поморщился - К тому, с трезубцем сходить.-
       Медведь ощерился, помнил, что тот, с трезубцем, хозяйку обижал.
- Только без драк! Вежливо, я подчёркиваю вежливо! Расспроси, - всё ли нормально, нет каких странностей. А то говорили, что наяды с дельфинами любовь крутят. А ненормально это, ненормально. - Медведь насупившись молчал.
- Пойми, не до обид сейчас. Время такое. А потом я помогу тебе наказать его. - Медведь изподлобья взглянул на Садовника - обещаешь? - Садовник вздохнул:
- Обещаю… - и медведь пошёл на юг, ускоряя шаг.
Мышонок, в нетерпении изошедший на… ну изошедший, наконец дорвался, и засыпал Садовника вопросами. Садовник, прервав его словесный поток, положив палец на рыльце, пообещал по дороге - Как куда? К черепахе. Зачем-то она всплыла - по дороге к ней ответить на все вопросы, а так уже идти надо.
      Перейдя на рысь, благо дорога с гор, вниз и вниз, Умка, ну вот, вспомнили как в детстве звали, ну и пускай, довольно быстро спустился с гор и нырнул в тоннель, ведущий к морю. Но видимо что-то напутал, и вышел из него не на острове, а на берегу лагуны, только дающей направление к острову, находящемуся там, за горизонтом. Медведь прилёг на песок, ещё не прогретый палящим солнцем, и задумался. Как поживший на свете, годами ходивший в ночи Севера, где всю зиму и солнца то не увидишь, лишь звёзды указывали путь, да вложенная предками интуиция, он был уверен: случайностей не бывает. Только надо понять, сбой маршрута - это закрытие пути, или предложение плыть, для понимания ситуации? Подумав, решил плыть. Пловец он отменный, всегда вернётся, если что, а по дороге много интересного может и увидит.
      Встав, принюхавшись к незнакомым южным запахам, насыщенным режущими, почти оглушающими запахами: неведомых плодов, гниющих водорослей, да и не только их, да просто незнакомых, уловил тонкую струйку свежести, еле доносящейся с острова. Плюхнулся в омерзительно тёплую воду, и загребая широченными лапами, как ластами, поплыл на усиливающийся запах острова. Тёплая вода, энергичная работа, быстро перегрели тело Умки, и он нырнул в глубину, что бы охладиться в прохладе.  Широко открытые глаза с удивлением разглядывали мир, - какой-то странный, непривычный. Водоросли, непривычные, но узнаваемые, росли стройными рядами, оставляя широкие и ровные полосы не занятыми, как дороги, обсаженные  деревьями. Мало того, по краям этих полос возвышались странные сооружения, куда заплывала всякая рыбья мелочь, а назад выползала на плавниках, с мутными глазами. Странно трещала и на этот треск непонятно откуда выскакивала натуральная тройка. К большим раковинам были привязаны морские коньки, а управляли ими скорпены, лихо подгоняя их иглами, а довольная мелочь набивалась плотно и трещала, трещала, не замечая, что время от времени из зарослей водорослей выскакивал острый щупалец, протыкал рыбёшку и утаскивал в заросли. Умка от увиденного чуть не захлебнулся водой, быстро вынырнул и в тревоге энергичнее заработал лапами. Запах острова усиливался, значит он плыл правильно, только к свежести стал примешиваться запах тревоги.
        Нырнув в очередной раз, уже в открытом море, где дно не просматривалось, лишь смутные тени мелькали в сгущающейся синеве, Умке пришлось погонять наглую акулу. Вынырнувшую из глубины и нарезавшую круги вокруг него, принюхиваясь и прикидывая, а не сгодится ли эта откормленная тушка на обед? Ну да, вот прям ощущалось, как его, грозного властелина бескрайних ледяных просторов, самого большого сухопутного хищника, так и оценивают на упитанность. Любительница жирненького. Пришлось показать когти, и даже эта тупая рыба сообразила, что лучше не связываться. Через пару ныряний опять начало проглядывать дно, на этот раз вполне благопристойное, с обычными водорослями, кораллами, стайками пёстрых рыб. Значит Остров уже близко, и надо усилить осторожность, мало ли. Умка  погрузился в воду чуть глубже, только нос да глаза торчали над водой, сложил лапы особым образом, что бы они гребли бесшумно, и незамеченный, как ему показалось, доплыл до пляжа и вылез из воды на песок. Встряхнув шкуру от воды мириадом мелких брызг, он услышал презрительное: - Хам! - и дебелая девица, им обрызганная, сползла с песка в вводу. Махнув хвостом, поплыла в глубину, видимо жаловаться.
- Да, мастер маскировки… Как не заметил… Теперь прятаться нет смысла. - И медведь открыто пошёл к лесу. Всё таки он мастер, конечно. Но во льдах, где видно далеко, а не то что здесь. Народищу! Растений всяких… Цвета пёстрые… Нет, зря сердился на Садовника, когда тот сначала его чучелом с подносом поставил в прихожей, а потом и вовсе шкурой перед камином положил, да приговаривал - телохранитель должен быть невидимым! А самое невидимое - это быть на виду! Он-то как считал? Надо плотнее прижаться ко льду, прикрыть лапой чёрный нос… - Треск поломанной валежины вернул его к действительности. Осторожней же надо, под ноги глядеть, одёрнул себя Умка, и остановился возле огромного кипариса, принюхиваясь. От дупла, что чернело отверстием чуть выше Умкиного роста, несло так, что запершило в носу. Оглядев внимательно кору и увидев клочки рыжей шерсти, прижав ухо к стволу и послушав, затаив дыхание, медведь вздохнул с облегчением - фавн дрыхнет в дупле, что и требовалось.
         С интересом разглядывая тропический лес, ага, субтропический! поправился Умка вспомнив уроки Садовника. Лес совсем ему не знакомый, с огромными деревьями, увитыми лианами, с веток свисали то ли лишаи, то ли мхи, а то и вовсе какие то странные, будто сделанные из воска цветы, медведь быстро вышел на его окраину, аккурат напротив Дома. Острый слух ещё до того, как он увидел Дом, хорошо слышал женский смех, восклицания, разговор хриплого и высоких голосов, так что вид женщин, высунувшихся из окон,и болтающих с фигурой под окном, не был неожиданностью. А вто то, что эта фигура была фавном...На загривке медведя вздыбилась шерсть, из груди непроизвольно начало прорываться рычание , и Умка решительно шагнул к дому.
      Подлетев к дому, Умка махнул лапой, что бы хорошенько врезать этому козлорогому нарушителю конспирации. Только визг девиц в окошке заставил фавна вовремя обернуться и с визгом, разорвавшим чуткие уши медведя, отскочить в сторону. Лапа просвистела в воздухе и зацепив стену, оставила на ней страшные шрамы. Медведь было опять замахнулся, но лапа повисла безвольно в воздухе - перед ним стояла девица. Девица, накинувшая на себя какую то древнюю, лохматую занавеску, привязавшая к низу живота скалку, а на голову напялив вешалку для одежды, изображала фавна, и "охмуряла" хохочущих девиц, гостий хозяйки. Медведь в сердцах рыкнул:
- Дуры!
- Сам такой! И вообще, шкуре полагается скромней себя вести!
- Кто шкура?
- Ты! Подстилка для ног!
- Это по службе! А вы дуры! - и кто знает, как долго бы переругивались гостьи с медведем, и к чему бы это привело, если бы девица, изображавшая фавна не остановила их, вскрикнув:
- Белый! Ты же из отряда! Как там наши? - Конечно, её интересовал фавн, но зачем так прямо? Гостьи, в предвкушении нового развлечения, дружно загалдели:
- Да! Да! Как там наши? Рассказывай! - Медведь, присев на задние лапы, крутил головой, с девицы на торчащие из окон головы, приходя в себя. Слегка очухавшись, рявкнул:
- Тихо! Сначала на мой вопрос ответ дайте! - Когда ошарашенные рыком девы притихли, медведь кивнул артистке:
 - Говори ты! - Девица сняла вешалку, скинула занавеску, оставив почему то скалку, и глядя в глаза медведю, растягивая слегка слова ответила:
- А что у нас? Все нас бросили, одни мы. Развлекаемся как можем. Вот, может новый кавалер не даст скучать… - и игриво оглядела медведя с головы до ног, оценивающе остановив взгляд на том месте, где у неё самой была привязана скалка. Медведь смущённо крякнул, у язва, и отвёл смущённо глаза в строну. Девица подбоченилась и продолжила:
- Хотя кавалер отшлёпать хотел. Интересно, за что? Или мой зад так понравился? - девица звонко рассмеялась, совсем засмущав бедолагу. Прокашлявшись, медведь просипел вдруг пересохшим горлом:
- Дык это… Я думал фавн, это… того… дезертир… вот -
Девица ещё сильнее засмеялась:
- Ну да! Прыгал бы он перед окнами! В другом месте прыгал бы! - Медведь посмотрел на открывших от внимания рты женские головы, свисающие из окон, вот - вот и выпадут, и нарочито грубовато почти рявкнул:
- Ладно, всё! Закрыли тему! - Осмотрев, в свою очередь девицу, начал издалека:
- Я смотрю, ты бойкая дама... Поди знакомых у тебя много ? - Девица без тени смущения сделала вид, что само собой, и спрашивать не надо.
- А нет ли у тебя знакомцев из дворца того, с трезубцем?
- Ну есть… Тебе-то зачем?
- Организуй встречу. Хорошо?
- Зачем тебе? Ведь разные знакомцы есть, кого именно?
- Дык с этим, с трезубцем, поговорить надо
- Зачем?
- Не твоё дело! Поручение от Садовника!
- Вот пусть Садовник и организует!
- Ты того, не зарывайся! А то!
- Чего а то? Чего ты сделаешь? По попе отшлёпаешь? Давай! Давно никто не шлёпал! Изверги!!! - Вдруг заревела девица. Медведь смущённо помолчал, ну не знал он, как успокаивать ревущих девиц, хорошо помогли девы из окон. Наперебой закричали:
- Не реви! Успокойся! Лучше помоги белому! Быстрей фавн вернётся! - При упоминании фавна девица зашмыгала носом, начиная успокаиваться:
- Правда? Вернётся? - с надеждой глядя на белого . Медведь смущённо подтвердил - правда, правда, и вдруг выдал неожиданно даже для себя:
- А если всё хорошо устроим, так Садовник фавну отпуск даст. На пятнадцать суток! - Крякнув своей фантазии, еле слышно добавил: - наверное… - Девица, услышав про отпуск оживилась, вытерла кулаками глаза, ой зря, надо что бы сами высохли, и припухшими глазами начала есть медведя.
- Ну зачем? Что бы наверняка устроить! - Медведь недоверчиво посмотрел на девицу:
- Нужно! С самим! Поручение! Только с самим! - Девица вздохнула, подумала немного, вдруг светло улыбнулась:
- Есть! Есть у меня такая знакомая! Сам у неё в папиках ходит! Думаю устроит! - и решительно оторвав скалку, но держа её в руке, крикнула:
- За мной! - и побежала в строну моря. Белый, раскачиваясь из стороны в сторону затрусил следом.
    Выбежав на пляж, девица с помощью двух пальцев свистнула так, что лениво качающиеся на лёгкой волне чайки сорвались с воды, теряя помёт, дельфины приняли вертикальную стойку, а белый затормозил так, что глубоко вспахал песок. Свистнув ещё раз, девица ладонью похлопала по воде и вскорости показалась та, обрызганная медведем. Обнявшись, чмоки-чмоки, подружки наперебой защебетали об очень важных делах: о глобальных изменениях в мире высоких отношений старого дельфина с молоденькой пингвиншей, что древний осьминог, хранитель сокровищ Самого ! наверное из ума выжил, пристрастился фугу кушать, и… Щебет стал непрерывным, как журчание ручья. Белый сначала прилёг, оглядывая ласковое море, наблюдая за резвящимися дельфинами, прикидывая, насколько может быть разный вкус у них с белухами, - жестковаты, но эти поменьше, значит понежней должны быть… Вот только чайки… да… чайки не дадут незаметно подкрасться… Медведь задремал под девичье журчанье, уже реальность переходила в яркие сны, как пинок в бок заставил соскочить.
- Ты что дрыхнешь? - ругалась девица - Сам рычал быстро, быстро, а сам дрыхнешь! Слушай сюда - девица откинула локон волос, упавший на глаза:
- Подружайка проводит тебя. Встречу организует. А ты ей… а ты ей вон ту серьгу, с алмазиком, что у тебя в ухе, подаришь.
- Вот глазастые, как увидели-то - ругнулся про себя медведь - спецсредство им приглянулось… щас, без связи оставаться... - Медведь огляделся, подобрал клок высохших водорослей, брызнул на него своей мочой, - хорошо не ухмыльнулся:
- На. Отдай ей, и скажи, что очень редкое и сильное средство. Даст понюхать тому же дельфину, вижу как косится, и всё, он его. Точно! - Увидев недоверчивый взгляд девицы медведь пояснил:
- Ну ты сама подумай, как мы, медведи, на Северах выживаем? Ты была на Северах? - Девица отрицательно замотала головой.
- Вот! Представь, - вечная ночь, мороз такой, что льды как горы намерзают, на много дней пути ни единой живой души. Только тюлени иногда, да белухи, ну братья этих дельфинов. Вот...- медведь притих, вспоминая милые сердцу ледяные просторы:
- Да… И как мы столуемся? А вот! Помочимся и бросаем в полынью. И они наши! Не сомневайся, верное средство! Знаешь, на что готовы Великие Северные Шаманы что бы заполучить такое? Не знаешь? Так лучше тебе и не знать! Иди, говорю! -
Девица брезгливо, двумя пальцами взяла водоросли, снова ставшие мокрыми, и тихо, еле шевеля ногами пошла к наяде, что-то обдумывая.
- На фавнов не действует! Козлы они!
На всякий случай пояснил медведь, после чего девица ускорила шаг. Подойдя к наяде и тихонько ей всё объяснив, девица передала ей приворотное зелье. Та нюхнула, перекосившись, как от нашатыря, глянула с сомнением на медведя, увидев его уверенную рожу успокоилась. Воровато оглянувшись, прикопала водоросли на бережку, что бы вода не достала, поманила медведя - поплыли, и нырнула в вспенившуюся вводу.
      Сам Самыч страдал. Хотя… Хотя и страданиями это не назовёшь. Просто ему всё почему-то стало лень, в лом, как ещё современная молодёжь говорит? А, по фигу, фиолетово, монопесуально, тьфу, слово-то какое гадкое, одним словом хандрил Сам Самыч. А как существо неуёмное, - ещё недавно завёл такую классную токалку: дебелая, задастая, аж глаза мутными становились от её вида… Да и так, по ходу дел, не пропускал всё, что шевелится, пользовался, - хмыкнул Сам Самыч: вон сколько химер наплодил, одни морские коньки чего стоят. Да и капризный был, ой капризный. До сих пор помнит как упустил одну резвую, пяткой его по носу и смылась… Ага, так и упустил. Долго за ней охотился, не срослось, а теперь и шевелящаяся живность, и дебелая девица, и даже та, пяткой огревшая, всё не в радость. Вот от этого и страдал Сам Самыч. Страдал тихо, еле скрипя, лёжа на своём троне, что стоял в неглубоком каньоне. Распустив длинную зелёную бороду, уронив трезубец к подножию, так и бросив его там, от лени. Вон, уже наглая креветка пристроилась между зубцами, а пёстрые рыбки вовсю общипывают бороду. Да и пусть, пусть харчатся…
      Сверху спускалась девица. Опять приставать будет, и не шуганёшь, имидж туды его, не позволяет, придётся подарок какой нибудь дарить. Жадная, пока потащит в свою норку, то и отстанет… А что это там за белое чучело с ней? Альбинос какой-то… Не из наших… Сам Самыч немного оживился, всё какая никакая развлекуха, даже из лежачего стал полулежачим и насупил брови.
     Белый крутил головой, разглядывая обиталище Самого. Скромненько так, а ведь в богах ходит, удивился белый. И бардак развёл! Стража - огромные, как хорошие айсберги, крабы, даже клешнями не пошевелили, уборщики - креветки вон верещат, в карты режутся, даже рыбы - санитары не подплыли. Да и сам что-то весь мхом, тьфу, водорослями оброс. Не зря Садовник беспокоится, ой не зря.
     Девица нырнула на колени Самого, начала щекотать за ухом, оттягивать и что-то мурлыкать, поглядывая на медведя. Вот что значит мотивация, усмехнулся белый. Наконец Сам кивнул, соглашаясь, и медведь подплыл к подножию трона. Говори, махнул рукой Сам Самыч, только коротко. Белый нахмурился так, что уши разъехались а глаза собрались в кучку, и не открывая рта начал бурчать, справедливо полагая, что мысль быстрей дойдёт до морского повелителя, чем слова, даже и самые правильные.
Сам Самыч внимательно слушал, время от времени бурча:
- Молодёжь… всегда молодёжь… передуреют! Распустил… да распустил… в отпуск распустил! - Потом замолчал, голова начала клонится, кажется сейчас и всхрапнёт;
- Отравление? Какое отравление? - Сам Самыч аж подскочил и сел на троне прямо. Нахмурился, пнул девицу, что бы та подала трезубец:
- И что теперь? Бассейн? За домом? А ты к Садовнику за помощью? - Подумав немного, да, отравление всё объясняет, и да, вода в бассейне чистая, дождевая, Сам Самыч согласился:
- Хорошо. Будь по твоему. - Стукнул трезубцем о висящий позади трона гонг, не торопясь, лениво, но всё же приползли крабы, и начали толкать и тащить трон.
- Провожай! - Сам Самыч буркнул медведю
- Белый буркнул  в ответ , мол встретят, на берегу девица ждёт, она и проводит, а он к садовнику, время, время...


         На утреннем, ещё не обжигающем солнце, обдуваемый лёгким ветерком поднимающимся от реки, лежал на склоне, в густой траве Садовник. Ноги упирались в камень, голова уютно примостилась на сгибе руки, сквозь полуприкрытые глаза приглушённые пятна света плясали свой гипнотический танец. Лень расслабляла не только тел, но и ум, который растекался в послевкусии, вспоминая оттенки прошедшей ночи. Как всегда в гневе потемневшие, и от этого особенно завлекающие глаза, нарочитое ворчание, непримиримо застывшая, не отталкивающая, но и поддающаяся его рукам спина… Его оправдательное - бу, бу, бу… Спина, постепенно делающейся податливой, начавшая откликаться на ласку рук… Растрёпанные, раскинувшиеся на всё ложе волосы - а, локтем наступил… Рука, перекидывающая их за спину, ушедшие в глубину глаза, губы, вдруг потрескавшиеся до крови…
        Холодное тело змеи, переползшее через ноги, резкий порыв ветра, обдавший мелкими брызгами из реки… Блин, не дают расслабится. Послевкусие ушло, мозг заработал, анализируя происшедшее за последнее время. Садовник резко сел, пробежав глазами по привычной картине водопада, срывающегося с высокой скалы, бурной горной рекой убегавшим туда, в угадываемую долину, и завесой закрывающего пещеру, их убежище уже долгие годы, где сейчас сладко посапывает утомлённая она, любимая.
Взгляд остановился на вылезшей из воды, видимо погреться, большой черепахе. Перенёсся немного вверх по течению, где лягушка, раздуваясь всё больше и больше, отпугивала размерами оценивающего её ужа, вернулся назад, к черепахе. Странно, черепаха в холодной горной реке, очень странно. И ещё этот почти круглый, как хороший валун панцирь. У водной черепахи. Странно. Но ещё было лень разбираться с черепахой, тем более пришла острая мысль, об хитиновом. Прям обожгла, аж жгучая краска стыда залила лицо, так лопухнуться, развёл его лаборант, как пацана. Бесстрастный, нет эмоций, идеальный законник, блин. А бухают так, что с ног валятся. Что, просто так бухают? Нет, явно удовольствие получают. Значит, значит с опытами фавна, ну или над фавном - надо разбираться. Женщина молодец, как она этого хвастунишку-то, - Садовник засмеялся, вспоминая испуганного фавна. Это не безмолвное и беззащитное дерево насиловать. Теперь у Садовника не было сомнений, что это фавн отполировал дерево причудливой, точно как женская попка, формы, растущей на побережье лагуны. Там, в долине, на берегу тёплого моря, с плещущимися в воде наядами. Ему описывали его, но наконец-то и пересеклись. Понаблюдать надо...
          Взгляд опять остановился на странной черепахе, явно согревшейся и теперь будто буравящей его своими косыми глазами. Садовник потянулся так, что хрустнули кости, решительно встал и подойдя к черепахе, присел на корточки.
- Ну?- Черепаха продолжала безмолвно буравить его глазами. Садовник внимательно оглядел черепаху и заметил, что её панцирь был рассечён глубокой трещиной, уже заполненной запёкшейся кровью, но было видно, что рана свежая, и явно доставляла черепахе много страданий. У Садовника и сомнений не было, помогать ей или не помогать, но… вводить её в пещеру? Нет, это убежище, и знать о нём никому не надо. - Что же, понесу её на склад, там и полечу. - Садовник осторожно, на обе руки поднял неожиданно тяжёлую черепаху, и понёс её в грот, в горе чуть выше места, где он любил валяться по утрам. Положив на плоский камень недалеко от входа, вытащил из сумки увеличительное стекло и внимательно рассмотрел трещину. Трещина была неровная,
- точно, не рубленная. Рваные края разошлись довольно далеко, похоже черепаха упала, или её уронили с большой высоты. Знал он такой способ охоты орлов, которые черепах бросали с большой высоты, а потом легко выедали всё то, что защищал панцирь. Но те места были далеко, очень далеко отсюда. И те орлы там жили постоянно, и сюда попасть не могли. Никак не могли. Ладно, потом разберёмся. А сейчас помогать надо. Прикинув, Садовник принёс из глубины грота сумку с инструментом и необходимыми снадобьями. Буравчиком по обеим сторонам трещины пробурив отверстия, - молодец черепаха, терпит, только слёзы из глаз крупнее, - он промыл рану и стянул карая трещины, предварительно намазав рану мумиё. Лучшим мумиё! Боль постепенно отступила, и черепаха заснула. Ну и правильно заснула, на маковом молочке всё-таки. Садовник прикрыл черепаху веткой, наклонив её с ближайшего куста, и задумался. Что-то многовато неожиданностей. Фавн, хитиновый, теперь черепаха… Один медведь ожидаемо сходил к Патриарху.



Фенек.

     Лис фенк уныло отошёл от очередного куста молочая. Увы, но и здесь колония улиток была истощенна, и никого трогать нельзя. Может погибнуть вся колония, и тогда голодная смерть через немного времени станет неизбежной. Голод всё сильнее давил на желудок, а утолить его на оставшемся участке шансов мало. Затянувшаяся засуха не давала возможности нормально расти кустарнику, отсутствие прироста не давала улиткам нормально расти и размножаться, а плохой рост колоний улиток не давал возможности нормально питаться лису. Нет прироста стада. И главное, не давал возможности жениться. Лис вздохнул, вспоминая, как зазывно крутанула своим прелестным хвостом соседка, даже желудок перестал на время ныть, но как выкормить детей? Надо что-то делать… Хотя понятно, что делать, хозяйство расширять, в расчёте на семью, а как? Как увеличить посадки молочая, если воды нет? Так, пребывая в горестных думах, фенек по каменистой, в мелких и острых, покрытых густым пустынным загаром камней тропе, вышел за поворот, где начиналась последняя на его участке лощина с колониями улиток.
          Желудок сжала особо сильная голодная спазма, рот, почти пересохший, обильно наполнился слюной - впереди, почти на тропе сидела еда. Ещё не веря своей удаче, лис навострил свои огромные уши и начал подкрадываться к серому, круглому как хорошо обкатанный валун, куску еды. Законной еды! Мало того, что ёжик просто вкусен, так он застукан на месте преступления! Это его участок, и питаться на нём может только он, фенек! Но чем ближе лис подкрадывался к ежу, тем сильнее его обуревало беспокойство. В этом еже была какая-то странность, пугающая странность, у него не было ушей! Нет, не совсем не было, - были, какие то маленькие, прям неприличные для ежа из пустыни, охладиться таким маленькими ушами нельзя, значит… значит этот ёж урод! А почему? Какая нибудь инфекция! Значит есть нельзя! Хотя… поговорить то можно? Одиночество вещь хорошая, но скучная...
           Сев на задние лапы, хорошо оглядев ёжика под разными углами, наклоняя голову от плеча к плечу, лис решил что тот не опасен и решился заговорить:
- Ты кто? - Ёжик приподнял голову, посмотрел на лиса и ответил:
- Я ёжик. А ты кто? И почему у тебя такие большие уши? - Лис озадаченно переспросил ещё раз:
- Я вижу что ёжик. Звать как? И почему у тебя такие маленькие уши? Ты болен? - Ёжик непонимающе оглядел странного лиса:
- Почему болен?
- Так уши маленькие.
- Нормальные уши. У всех ёжиков такие. А вот у тебя огромные. Значит, болен ты! - Лис начиная догадываться, не зря природоведение изучал, продолжил допрос:
- Так, тебе кажется что мои уши большие, а свои уши считаешь нормальными… Задам вопрос по другому - откуда ты? - Ёжик пожал плечами:
- Из норки, откуда ещё.
- Хорошо, а где норка?
- Не знаю… Сначала была тыква, потом норка, потом в горах я забился в другую норку, провалился в большущую дыру, там какой-то огромный, странный камень, живой, шевелиться, я испугался, побежал, побежал, побежал…
Ёжик замолчал и уткнулся в землю, шмыгая носом. От него повеяло такой грустью, что лис вспомнил все свои горести и слеза скатилась по щеке, щекоча нос.
- Какой грустный ёжик… - подумал лис, но тряхнул головой, отгоняя ненужную жалость,
- нельзя расслабляться:
- Какая такая большая нора?
- Не знаю… я бежал, бежал… - Лис понял, что толку от ёжика мало, надо самому разбираться. Ещё раз оглядев ёжика, и окончательно решив, что есть его нельзя, а кормить всё равно нечем, хотел пройти мимо, но ёжик тихим голосом попросил:
- Не бросай меня. А я буду тебе другом. Или у тебя уже есть друзья? - Лис почесал задней лапой за ухом, соображая, ещё раз оглядел ёжика - маленький, много не съест, да и в спячку впадёт, ежели что…
- Какие друзья у лис? Мы одиночки! - Подумав ещё немного, решил окончательно, что друг не помешает, и вспомнил, как в детстве весело было, когда ещё не разбежались по своим участкам, и… да ладно…
- Ну хорошо, будем дружить! Будем? - ёжик недоверчиво приподнял голову, всматриваясь в лиса, не шутит ли:
- Будем! - лис лизнул в мордочку ёжика, закрепляя дружбу и махнул головой:
- Ну, тогда пошли, посмотрим, из какой большой норы ты убежал. А по дороге расскажешь, где живут все ёжики с маленькими ушами- и фенек, сдерживая шаг, потрусил по тропе, оглянувшись, - не отстаёт ли ёжик.
         Слегка укоротив шаг и дождавшись, чтобы ёжик с ним выровнялся, фенек спросил - Так почему у тебя такие маленькие уши? - Ёжик недоуменно посмотрел на лисёнка:
- Всегда такие были… У всех ёжиков маленькие уши. - Лис аж остановился:
- Как это у всех? Сколько я не видал ежей, у всех большие уши! - Ёжик поглядел на лисёнка, приподняв мордочку с сожалением:
- Эх, сам подумай. Вот были бы большие уши, они бы отмёрзли. Напрочь!
- Как отмёрзли?
- А так! Совсем! У нас знаешь какие морозы стоят? Деревья лопаются! Вот так, пополам, такой бах происходит! Страшно! - Лисёнок присел, открыв рот уставился на ёжика:
- Да ладно… Врёшь поди…
- И ничего не вру. Хоть у кого спроси! - Лисёнок хитро улыбнулся:
- И это у кого - у всех?
- Да вон хоть у моего друга мышонка, он точно знает! Он не спит зимой!
- Так, так… А ты значит не видел ничего, дрыхнешь, но утверждаешь… Ну и вруша! - Лисёнок усмехнулся, ладно, с тобой не скучно будет и пробежал по тропинке между двумя огромными камнями, отвалившимися от вон тех чёрных скал. Когда тропинка за камнями стала видна, то лис замер. Сегодня какой-то чудный день. Совсем рядом, прямо на тропинке сидела крупная, толстенькая мышь. Мышь внимательно, наклонив голову набок, разглядывала жухлый куст, на котором замерли в спячке десяток улиток, да так удачно - сначала самая большая, потом поменьше, ещё меньше, точно как слоны на счастье. Навострив уши, лисёнок уже сделал шаг к зазевавшейся мыши, неплохой обед, как сзади в него уткнулся ёжик:
- И ничего я не вруша. Вон, и мышонок скажет. - Выбежав вперёд лисёнка ёжик закричал:
- Мышонок! Ты скажи ему, что у нас от мороза деревья лопаются! - Лис, крякнув, с тоской посмотрел на очередной пропущенный обед, а оглянувшийся на крик мышонок всплеснул лапками:
- Ты откуда здесь, ёжик? -
         Садовник, выйдя из большой норы под огромным барханом, там где в полуспячке проводила время межсезонья древняя черепаха, пальцами слегка давил на глазные яблоки, чтобы быстрее привыкнуть у яркому свету южного солнца. В голове крутилась последняя фраза черепахи, изрядно озадачившая Садовника - Всё разрешится тогда, когда увидишь одновременный закат и восход солнца… - Вот, что это и как это? Может черепаха того, от древности слегка тронулась умом? Не похоже… Память ясная, всё чётко рассказала о предыдущей санации, много схожего с нынешней, время не попутала, даже помнит, как он её штопал. И даже до сих пор молчит, кто её так, и за что тогда разделал. Блин, может от неё пошло — разделал, как Бог черепаху - то и молчит? Да ладно, чушь это. Но что-то скрывает, кошелка старая.
         Оторвав пальцы от глаз и поморгав ими, Садовник увидел, как невдалеке стоят потерявшийся ёжик, мышонок, обидевшийся, что в этот раз он не взял его с собой - ну не любит, ой не любит черепаха новеньких, и какой то ушастый лисёнок. До того ушастый, что кажется что только уши в нём и есть. Это наверное про него черепаха рассказывала. Если она не попутала ничего, то надо присмотреться к нему повнимательней. Садовник не спеша пошёл к этой славной компании, что-то оживлённо обсуждавшей. Уже почти подойдя в плотную , ишь малята, разболтались что и не видят, как вдруг у лисёнка разъехались все четыре лапы в стороны и он упал брюхом на острый галечник, закатив глаза и свесив на строну язык.
         Садовник метнулся к лисёнку, подхватил его на руки, - лёгкий какой… и худой, одна шкурка да уши и остались от него… Интересно, сколько же он не ел… Бережно уложил в жидкую тень куста, мельком заметив странность расположения улиток на нём, достал из капюшона фляжку с водой, набрав в рот воды брызнул на лисёнка, и когда тот открыл глаза дал немного попить . Лисёнок, глотнув воды, слегка шатаясь поднялся на ноги и попытался заговорить, но Садовник жестом показал - не надо, и отломил квадратик от шоколадной плитки, которую протянул ему мышонок, начавший понимать, что к чему. Фенек отшатнулся от незнакомой еды, но ёжик с мышонком дружно, в один голос прикрикнули - ешь! и лисёнок недоверчиво взял протянутую шоколадку. Пожевав с недоверием, ну не ел сладкого, да ещё и шоколада, проглотил и замер, прислушиваясь к ощущениям. Ощущения понравились, и он слегка отвернувшись, - неудобно всё-таки просить, протянул лапку - ещё. Садовник, уловив смущение лисёнка, протянул ему всю плитку и сказал:
- Это твоё по праву. Аванс за работу. Так что твоё! - лисёнок, у которого начало отпускать живот от бесконечной голодной боли, не стал заморачиваться авансами и сдерживаясь, что бы не потерять лицо, деликатно взял плитку, и отвернувшись, начал быстро её поедать.
 Садовник вопрошающе посмотрел на мышонка, тот с видом невинности достал ещё одну плитку:
- Вот, её тоже отдашь. Больше не давай. Нельзя. После длительной голодовки нельзя много есть сразу. Понял? - Мышонок кивнул головой, довольный, что Садовник не сделал ему нагоняй за нарушение неприкосновенных запасов, там, в дальнем углу капюшона плаща:
- А я пока с ёжиком поговорю. - Ёжик подобрался в готовности к разговору. Садовник внимательно осмотрел ёжика, вроде нормальный, вон даже и не схуднул:
- Ну, рассказывай, как тебя в Африку занесло.
Ёжик открыл рот от удивления:
- В Африку? А где это? - Садовник улыбнулся:
- Далеко это. Вот и расскажи, как тебя занесло так далеко. - Ёжик почесал лапкой за ухом:
- Все забыли про меня, забыли… Я забился в норку, там, в горах… И всё глубже и глубже… А потом провалился и здесь. - Садовник повёл головой, да, много рассказал ёжик. Видимо попал в какой-то ход, неучтённый. "Крысиный", надо посмотреть, кто и зачем ходы прогрызает:
- Нестор! - Нехотя проявился Нестор, почему-то не весь, а только наполовину, буркнул недовольно:
- Чего? - Садовник удивлённо поглядел на него, - что это с ним:
- Слышал? Разберись, и заштопай! - Нестор недовольно поморщился:
- Что такое? - Нестор завис, размышляя, не пришло ли время рассказать Садовнику про борьбу с контрабандистами, и долгую и хитрую игру с ними, а то приказ этого наивного человека может всё поломать.
 Нестор проявился полностью, солидно, не торопясь, уселся на плече Садовника, поближе к уху, важно кивнул, - отойдём в сторонку, и когда удивлённый садовник отошёл на несколько шагов в сторону, кашлянув, приглушённым голосом, понижаемым иногда, в самые драматические моменты, до сиплого шёпота, поведал жутко секретную историю. Оказывается, довольно длинное время, кто-то прогрызает норы в пространстве - времени, что бы таскать разные запрещённые предметы из эпохи в эпоху. Да. Следы зубов на стенках об этом говорят прямо. Да. Вот, служба времени и проводит жутко тайное расследование. Потому как не понятно, что за зубы такие, и главное - чьи это зубы. Да. Потому как ходы хитро спрятаны и их находят случайно. Да. Да нет, решили не докладывать, потому как Садовник шибко занятый человек, важное дело делает. Да. А ещё и наивный человек. Да. Но главное! Главное следы ведут в ближайшее окружение Садовника. Да. Вот, и создали ложный ход, ловушку. Понаблюдать. Да. И кое-кто попал, попал в неё. В частности ёжик. Очень подозрительный, кстати, ёжик. Вечно прячется по тёмным углам. Да. Молчит, молчит. Подозрительно всё это. Да. Так что приказ заделать ход преждевременен и вообще, просьба к Садовнику приглядеться к ёжику. Контрабандистом от которого прям прёт. Да. И высказав страшную тайну, Нестор растворился, оставив ошалевшего Садовника чуть не с открытым от удивления ртом.
        Садовник ошалело помотал головой - Ёжик контрабандист? Что за бред? Тайные норы, контрабанда… Интересно, что курит этот Нестор. Стоп!:
- Нестор! А ну иди сюда, засранец! - С другой стороны нехотя, опять наполовину, проявился Нестор, смотрящий в сторону - ну сколько можно...
- А ну, отвечай, это какое такое расследование? Ты шастаешь по времени, как по паутинке, и не можешь отследить, кто, когда, и что делает? Что за чушь городишь?- Нестор проявился полностью, опять на том плече, где рассказывал жутко секретную историю:
- Да ладно… И в правду ? Вот так и бегаю во времени как по паутинке? - Садовник, слегка отступив так, что висевший на плече паучок теперь был перед его лицом, хлопнул ладонью себя по лбу:
- Блин! Прости Нестор. Совсем запарился. Ну, столько всего навалилось… Да чтобы у тебя была неучтёнка… Прости! - Нестор важно пошевелил всеми своими лапками - Ладно, проехали.
- А что, контрабандисты в правду есть? Зубастые? - Нестор хихикнул:
- А вот поломай голову! Но учти, - ёжик хороший! А лисёнок, так тот вообще феномен. Мало, очень мало таких. Пока! - и растворился окончательно. Лимит его вызовов на сегодня был выбран.
- Ну как, оклемался? - Садовник спросил главного спасателя лисёнка. Мышонок, явно важничая, а может и притворно, театральным жестом показал на лисёнка: сам посмотри. Вполне, вполне в себя пришёл. Фенек и вправду сидел с торчащими бодро ушами и насторожено смотрел на большого человека. Раньше он людей не видел. Садовник протянул руку, что бы погладить фенека, но тот отодвинулся и на всякий случай оскалился.
- Вижу, что оклемался. Уже и зубы показывает - рассмеялся Садовник.
- А черепаха так тебя хвалила. Благонравный молодой человек, дескать. Да и Нестор хорошо отзывался. А ты покусать меня собрался. Ты не бойся, не бойся.. - и Садовник решительно положил руку на голову лисёнка и стал осторожно гладить. Напряжение постепенно отпустило лисёнка, и он прижав уши, закатил глаза от удовольствия.
- Ну, рассказывай, как ты докатился до жизни такой? От голода уже падаешь. Еда вроде есть? - Садовник убрал руку с головы лисёнка и остро взглянул в открывшиеся глаза фенека, Тот ответил прямым взглядом, и ответил просто, как обыденность:
- Еда есть. Но если я трону, скажем хоть одну улитку вот из этих - фенек кивнул на куст - то колония не сможет развиваться, и это место станет пустым. - Садовник с хитринкой спросил:
- Ну и что? Тебе что до потом, если сейчас от голода погибнешь? - Фенек непонимающе поглядел на Садовника:
- Как это? Обязательно должно быть потом. Придёт другой лис. Или лисичка. - перед его глазами мелькнул хвост соседки - а здесь пусто? Нельзя! - Садовник потрепал ухо лисёнка:
- Так ведь ты же погибнешь, дурилка, и какая тебе разница, тебя ведь не будет? - Лисёнок с сожалением посмотрел на глупого человека:
- Сейчас не будет. А потом-то буду. А нет никого. Нельзя! Да и странно от тебя слышать такое. Не ты ли всегда говорил, что жить имеют право все? - Садовник с нарастающим интересом вгляделся в лисёнка, не дурачится:
- Так...Ты и про меня слышал?
- Конечно. Защитник растений. Все их только едят, а ты почти один требуешь и для них равноправной жизни. И это правильно!
- Хм… Так ты согласен со мной… Тогда тем более, съешь улиток, освободи растение! - Лисёнок ухмыльнулся:
- Шутишь? Знаешь ведь, что без них куст зачахнет. Главное, что бы их слишком много не было, а то съедят. Ну, я и слежу за этим. - усмехнулся лисёнок.
- Да, черепаха с Нестором не зря хвалили - отметил про себя Садовник - и обратился к лисёнку:
- Значит, ты не только о лисах, улитках, но и кустах печёшься?
- Конечно! Всё в единстве! Разве не так? - лисёнок открыто посмотрел на Садовника.
-Так, конечно так… Только ведь к абсолюту если идти, то надо сразу ложиться и помирать. А самоубийство не есть хорошо. Не так ли?- Садовник с некоторым вызовом ждал ответа:
- А может так и лучше было бы? Меньшее зло всё-таки… - лисёнок в задумчивости опустил голову так, что уши упали на мордочку, закрыв её.
- Меньшее? Хм… Вот ты только что говорил, что все едины, и друг без друга всем плохо. Вот улитки подъедают кусты, фактически делают омолаживающую обрезку. Кусты лучше растут, полны жизни и энергии. Бац - тебя нет, улитки объедают куст полностью, погибают от голода, куст конечно восстановиться со временем, но вскорости зачахнет от отсутствия обрезки. И что получается? А получается, дружочек, ты не себя - ты всех, всю живность в этой долине убил. Так? - Лисёнок пошмыгал носом, непривычное изобилие воды сделала его слишком мокрым:
- Да… Именно так… Значит я в ответе за всех. - Садовник широко улыбнулся:
- Ну и добро пожаловать в общество ответственных! - Лисёнок помотал головой, так что уши нагнали ветра как вентиляторы:
- Нашёл, чем обрадовать… Безответственному жить-то полегче - Глянул на ёжика - Вон, хорошо ему… Так-не так , в норку забился, свернулся в клубочек да дрыхни, переспать неприятности.
- А это потому, что занятия нет, от безответственности. Вот он друг тебе?
- Да, друг.
- Вот теперь и не до норок ему будет. Друг же должен помогать другу. Да, ёжик? - Ёжик с недоумением посмотрел на Садовника, - что за глупый вопрос на очевидные вещи. А так как ты, лисёнок, теперь хранитель долины, и это на долго, и работы тоже, то ёжик тебе в помощь. - Засмеялся Садовник странной фразе. Ёжик хитро повернул голову набок:
- А мне и мышонок друг. Пусть и он в помощь. Всё по честному!
- Уел, уел… - опять засмеялся Садовник. - Только есть высший долг, перед Великой Матерью. Вот исполнит его, ну тогда может быть… если захочет. Временами, в свободное от работы время. - Садовник выпрямился во весь рост, потянулся;
- Мышонок, что-то ты молчаливый сегодня. Давай в капюшон, и мы пойдём. - Мышонок быстро шмыгнул в капюшон, свернулся калачиком и уснул, уже не в силах сопротивляться многодневной усталости.
- А вы чего ? Пойдём! - Садовник прикрикнул на лисёнка с ёжиком, и крупными шагами направился вверх, по высохшему руслу небольшого ручья. Ёжик с лисёнком переглянулись - ты что-нибудь понимаешь? И посеменили чуть позади.
Выйдя в скором времени к небольшому ущелью, образованному двумя разными стихиями - подвижным песком большого бархана, одной стороной упиравшегося в покрытый пустынным загаром утёс, а с противоположной стороны разрушившимися от долгого воздействия солнца, ветра и перепадов температур, скалами, ещё угадываемые в осыпях камней.
 Подойдя вплотную к утёсу, - крепкий утёс, вон скалы уже рассыпались, а он всё как новенький, загорел только, Садовник внимательно его осмотрел. Да, так и есть, на высоте в несколько метров угадывалась небольшая пещерка, из которой давным давно бил родник. Просто так родники не пропадают, значит надо смотреть.
- Ёжик, вот тебе важная работа. Как раз по призванию - Садовник не удержался от усмешки:
- Давай, дружок, пройдись по этой норке, может чего и увидишь. Только смотри, опять не провались» - И Садовник достал и прикрепил, вернее насадил на иголки ёжика небольшую тыковку, с окошком, из которого шёл рассеянный, ровный свет. Видимо гнилушки какие - подумал ёжик, не раз в ночи натыкавшийся на них. Прикрепив светильник, Садовник подсадил ёжика к пещерке, куда он и утопал, даже не остановившись на входе. Убедившись, что ёжик пошёл в нужном направлении, Садовник присел на уступ утёса:
- Ну что, Симеон, не нашёл отшельничества? - Лисёнок вздохнул, тяжко так, нет, не нашёл…
- А и не найдёшь ты его, Симеон, не найдёшь. Не убежишь от долга перед Матерью. Вложено в нас это - до всего дело есть, всё на себя взять, так зачем сопротивляться? Остаётся расслабится и получать удовольствие… - усмехнулся Садовник.
- И право, Симеон, в заботах этих и есть для нашего брата истинное наслаждение. - Садовник помолчал немного:
- Впрочем, ты это уже начал понимать. А как создашь свою долину, и оглядишь её, да увидишь, как это хорошо… - Вдруг сильный шум прервал Садовника, это из пещерки хлынула вода, в которой барахтался перепуганный ёжик.
 Садовник быстро подставил ладони, и хоть укололся, но ёжика поймал.
- Я же просил тебя, осторожней! Ну ты прям ходячей катастрофой становишься! - ворчал Садовник, вытирая ёжика сухой травой.
- Я шёл, шёл, шёл… А она как хлынет! И меня понесла, понесла - ёжик бормотал оправдываясь на ворчание Садовника:
- Вот так, сама по себе, просто так и хлынула? Ёжик, это как? - Садовник держал всё ещё дрожащего ёжика на руках, слегка массируя, что бы тот быстрей согрелся.
- Я шёл, шёл… камешек зацепил… он выпал… сам выпал… я ведь только прикоснулся к нему… А он как выпал, она как хлынула… и понесла меня, понесла… - ёжик никак не мог прийти в себя.
- Ладно, ладно, успокойся. Полезай в капюшон, там твой друг мышонок дрыхнет, там быстро согреешься - и Садовник аккуратно положил ёжика в капюшон плаща.
- Ну вот, вода есть. Можешь работать. Только прошу тебя, зайди к черепахе, спроси, что она есть будет. То и посадишь. Я тут, невдалеке, неплохую полянку видел. И вон, на склоне видишь арык как бы? По нему легко воду подгонишь к полянке. Да, и не вздумай к черепахе обращаться - бабушка. Не любит старушка быть бабушкой. - Садовник улыбнулся доброй улыбкой: - Зови её тётушкой. И помни - она главное в этой долине! - Садовник помолчал немного, наблюдая, как фенек соображает явно растерянно, ещё бы, крестьянином стать из вольных охотников:
- Ты не тушуйся. Парень ты мозговитый, лапы не из… растут откуда надо. Всегда совет можешь получить. - Садовник слегка хлопнул себя по лбу, вот склероз, и вытащил из левого рукава медальон на цепочке, как написали бы в протоколе - жёлтого металла и протянул его лисёнку. Вот, твой личный знак. Его видеть смогут или посвящённые, или те, кому захочешь его показать. Теперь ты в официальной должности и Поле Информации всегда доступно. Ну, в той части, куда имеешь доступ. Что ещё… - Садовник поморщил лоб - Ещё со мной будешь на связь выходить… Ещё… Да, ещё можешь долину расширять, когда эту часть в порядок приведёшь. Да много ещё чего, там разберёшься. Ну, я пойду? - Лисёнок, из вежливости кивнул головой, но было видно, что ему просто страшно.
- Хорошо, давай пройдём по участку, посмотрим, что и как делать. Главное ты знаешь - растения такие же как все, - Садовник задумался:
- Помни, как говорят - Все — люди, ну, тебе все - лисы. Пойдём, пойдём - и Садовник чуть не потянул за уши совсем ошалевшего, от навалившегося, лисёнка вниз по логу.

 Садовник оживлённо размахивал руками, глаза молодо блестели, ноги несли не обращая внимание на острые камни. Жара, обдающая порывами из пустыни, только раззадоривала. Ну, слаб человек. Это ж какое счастье подвалило лисёнку - из ничего сделать нечто! Только кислая рожа лисёнка немного портила настроение.
- Лисёнок! Смотри! Какая чудная терраска! Тут такой виноградник получится! Винограда наешься!!! А вон видишь - ложок? В нём хорошо салат уродится! Старая черепаха довольная будет! А вот, смотри, какой прудик замечательный получится! Вокруг финики посадишь, сладкие! Красота! Смотри, кариес не заработай! А вон, ты посмотри на терраску справа, какая бахча получится! Какие арбузы и дыни расти будут! Ну, тыква тоже. Хороший домик ёжику соорудишь! - Садовник жадными глазами, вдыхая раздутыми ноздрями сладкие запахи, смотрел на высокие пальмы, тёмно - зелёные виноградники, усеянные огромными ягодами бахчи, вон, даже почти чёрные от патины камни стали отблескивать зеленью проснувшихся лишайников. Хорошо! Но взглянув на кислую рожицу лисёнка, явно намекавшей - эх, мясца бы, к гарниру:
- Да не журись! Знаешь сколько всякой живности набежит и наползёт! Сам не заметишь, как с ёжиком круглыми от сала станете - подпустил шпильку Садовник.
- Голову ломать будешь, как справляться с таким количеством еды! Вот ужо погоди! Придётся вам с ёжиком жениться! - Уверенный, что напугал, Садовник закрутил головой, продолжая любоваться предстоящей красотой. Ага, напугал. Лисёнок уже с полчаса видел некие ушки, торчащие над ближайшим барханом. И виделись ему не сладкие дыни, и не жирные улитки, а наипрекраснейшие цветы, ну такие, а может и лучше, что снятся ему иногда в цветных снах. Как он вырастит их, много, много, всю долину ими украсит, и тогда придёт ОНА, рыженькая соседка, и точно-точно согласится. Правда лисёнок ещё не знал, на что должна согласиться соседка, но знал точно, что согласиться должна. Грёзы обволокли голову лисёнка, неземные ароматы кружили голову, и только надоедливый голос несносного старика прорывался, оставляя рваные раны в расцвеченном полотне мечтаний. Над гребнем бархана появилась милая, такая ушастенькая головка, сверкнула зеленоватыми глазами, и оглянувшись, махнув хвостиком, исчезла. Лисёнок замер в горечи утраты, но над барханом опять появилась головка соседки, сверкнула, как зелёной молнией глазами, и не торопясь, оглядываясь, лисичка пошла на виду, постепенно скрываясь за барханом. Лисёнок уловил еле донёсшийся аромат соседки, голова совсем отключилась, и он как отъявленный лунатик, вытянувшись в струнку, пошёл, побежал по тропинке запаха, оставляя за спиной этого дурацкого старика с его пальмами, арбузами и салатами. Фу, гадость то какая.
 Садовник прервался на полуслове, увидев, как лисёнок ничего не видя побежал к бархану, где мелькал пушистый хвостик, - " ..о женщины, лукавство ваше имя..." пришло на ум почему-то, хотел уже окликнуть, остановить этого безумца, но яркое, быстро приближающееся пятнышко отвлекло его внимание. Странное пятнышко - то ли птица, то ли бабочка, яркое, и в луче света, который то ли сопровождал - ага, мотылёк, теперь видно - то ли показывал путь. Мотылёк, махая быстро крылышками, подлетел к Садовнику, задержался около него, при этом луч света вспыхнул особенно ярко. Повисел немного на уровне груди, и отчаянно махая крылышками, очень быстро улетел в северном направлении. Острая боль воспоминания пронзила Садовника, так, что остановилось сердце и замерло дыхание. С трудом заставив себя глубоко вздохнуть, Садовник тихо позвал:
- Мышонок! - мышонок, сонный и зевая выскочил из капюшона на плечо.
- Как там ёжик? Давай его сюда… - Мышонок нырнул в капюшон, выскочил и развёл лапками — Дрыхнет… как сурок!
         Садовник достал ёжика, достал не из капюшона, - мышонок сильно удивился, тыковку, положил её на видное место - лисёнок легко найдёт, уложил в неё бережно спящего ёжика, - устал от передряг, устал, и выпрямился, напоследок оглядывая новый заповедник, всё ли предусмотрел. Мышонок с уважением поглядывал на Садовника, вот как сберёг он тыковку, где столько хороших минут провели они с ёжиком.
- Ну, пора. - и придерживая мышонка, Садовник шагнул. Мышонок, вроде уже повидавший много всякого, ничего не понял. Думал опять по норам пойдут, а нет… Как то слегка уплотнился воздух и они оказались уже в долине мамонтов. На небольшой возвышенности, чуть в стороне от лагеря, вон хорошо видать даже котят, играющих в салки с барсуком.
- Деда! А как это ты так быстро? - мышонок чуть не залез в ухо Садовнику, что бы он точно услышал.
- Узнаешь, узнаешь… сам не заметишь, как научишься, когда твоё время придёт. А сейчас помолчи, пожалуйста. - Садовник приложил ладонь к уху, прислушиваясь к странной, еле слышной мелодии, доносящейся из маленькой долинки, вгрызающейся в склон мощной горы. Немного послушав, Садовник снял с плеча мышонка:
- А иди как ты в лагерь. Скажи барсуку, что бы готовились к походу. А я скоро буду.
- Дедаааа… Возьми с собой… Ну деда… - начал канючить мышонок, но Садовник был непреклонен:
- Иди! - Убедился, что мышонок пошёл в лагерь, и сгорбившись больше обычного, бормоча что-то под нос и разводя руками, в споре с кем то невидимым, пошёл в направлении мелодии.
 Поднявшись в самый верх лощины, там где она обрывалась в склоне горы, он ожидаемо увидел фавна. Тот упёршись спиной в крутой, почти обрывистый склон, играл на старинной, двухрожковой флейте, с невидящими, внутрь себя, глазами. Странная, почти хаотичная, но даже не царапающая, а рвущая душу мелодия почти глохла в узкой теснине. Присев рядом, Садовник хотел положить на плечо фавна руку, но там было занято. На плече сидел тот самый мотылёк, что молнией пронзил душу Садовника в Черепашьей долине. В нерешительности подержав руку на весу, Садовник запустил пальцы за ворот плаща, будто ему не хватало воздуха, и замер, завороженный музыкой. Слёзы потекли по запыленному пустыней лицу, оставляя бороздки, глаза потухли, уйдя в воспоминания, голова поникла, и глухой звук из груди, - то ли кашель, то ли сдерживаемые рыдания. Упавшая тень заходящего солнца, своей прохладой, вырвала Садовника из горькости, и он решился полуобнять фавна. Фавн прекратил играть, съёжился, закаменел в напряжении ожидания.
- Потерпи, потерпи… уже скоро разрешиться… - Фавн вопросительно глядел на Садовника, ожидая подробностей:
- Я у черепахи был. Она сказала. - Фавн вспыхнувшими в нетерпении глазами потребовал продолжения. Садовник бодрым голосом, только с едва заметной ноткой отчаяния, рассказал слова черепахи:
- Вот когда восход и закат солнца сойдутся, всё и разрешиться! - Бросив быстрый взгляд на фавна, отчаянно бодрым голосом уточнил:
- Скоро! Очень! - У фавна потухли глаза, огромные от ожидания чуда глаза опять спрятались за складками и одинокая, крупная слеза выкатилась, оставляя мокрый след на шерстистой щеке. Садовник прижал к себе фавна:
- Ты молодец! Ты молодец! Никто не смог бы это вынести, кроме тебя! Потерпи ещё немного! Скоро всё закончится! Я вижу! - Фавн бросил недоверчивый взгляд на Садовника, выдохнул, отпуская тоску, и робкая, еле заметная улыбка высветила заросшую шерстью мордашку.

           Растревожила, растревожила память мелодия фавна… И этот мотылёк на плече…
- Ты иди к отряду, а я позже подойду - Попросил садовник фавна. Тот, всё ещё робко улыбаясь, протянул было руку.
- Не надо… Иди, пожалуйста! - Садовник с болью посмотрел на фавна. Фавн замешкался немного, не передумает ли, тихонько встал, и чуть не волоча по земле флейту, начал спускаться в долину, откуда порывами доносились возбуждённые голоса засидевшегося отряда, получившего приказ на сборы. Садовник, откинувшись на крутой склон горы, закрыл веки и перед его глазами всплыли тщательно изгоняемые, но так и не изгнанные картинки того дня, - впрочем его самого конца, когда в сумерках, в пятне света прилетел мотылёк от неё — жду…
    Сегодня он не пойдёт к маленькой танцовщице, и она напрасно будет ждать, когда вынырнет его фигура на площадку перед храмом, залитым светом полной луны, и не зажжёт два факела, между которыми она будет танцевать, нагая, призывно раскачивая бёдрами, так, что тёмный бугорок внизу живота будет то высвечивается светом факелов, то стыдливо, или кокетливо, прятаться в тени бёдер… Ну приди ко мне, приди, я уже заждалась, огонь желания залей своей любовью… Не придёт он сегодня в храм. И завтра не придёт...
        Сегодня днём, на базаре, краем глаза, самым краешком, в толпе полосатых халатов, он заметил серые тени. Значит не прекратили искать сбежавшую принцессу. Выследили его, и понятно, что через него найдут и принцессу. Может они уже и проверили храм огнепоклонников, но в танцовщице никто принцессу не узнает, да и в голову не придёт, что принцесса может быть танцовщицей. Значит у них только один шанс, найти её через скромного смотрителя библиотеки, когда-то, давным давно, бывшего с ней.
       Поэтому не придёт он сегодня в храм, а уедет в славный город Бухару, куда его давно отправлял владелец библиотеки, сиятельный эмир Хасан, дабы приобрёл там редкую рукопись Саади. Так что его отъезд не вызовет подозрений, но серые тени конечно последуют за ним, и он очень постарается, что бы они были уверенны, что едет он к ней. Вот только надо ей весточку отослать. В темноте воробушек не сможет летать, значит придётся воспользоваться мышью. Библиотекарь зажег светильник, взял с полки маленький лоскуток тонкой бумаги, редкого и дорогого материала, привезённого из далёкой страны на Востоке, приготовил калам, но рука повисла в воздухе, остановленная глубокой задумчивостью библиотекаря. Вид бумаги почему то вызвал в памяти смутные, совсем неясные видения далёкой страны, там, за высокими горами, куда путь длинною в год, куда почему-то потянулся караван, в котором рядом с гружёнными верблюдами, тащился его верный белый ишак, несущий на прогнувшейся спине сгорбленную фигуру. Тряхнув головой, библиотекарь решительно начал писать, но опять рука зависла. А вдруг, вдруг перехватят письмо? Подумав немного, библиотекарь положил лоскут бумаги обратно на полку, и снял с неё маленькую лаковую шкатулку, привезённую совсем из далека, из страны за Восточным морем, где говорят женщины нежны и прекрасны, и только они могут своими нежными руками вывести такие тонкие узоры. Открыв её, библиотекарь достал единственную ценность, лежавшую в ней. Маленькое, невесомое пёрышко воробушка. Бережно, что бы не унесло малейшим движением воздуха, библиотекарь взял его двумя пальцами, привязал к нему тончайшую шёлковую нить и легонько свистнул несколько раз, с условленными перерывами. В арочное, узкое окно влетела маленькая летучая мышь и села, опёршись на крылья, на стол перед библиотекарем. Он накинул пёрышко петелькой на лапку, с таким расчётом, что ежели что, то пёрышко соскользнёт с лапки, и навряд ли кто заинтересуется воробьиным пером - вон их сколько гоняет ветром. Наклонившись к самому уху, библиотекарь шепнул еле слышно - лети в храм - и мышь, взмахнув перепончатыми крыльями вылетела в окно. Садовник , проводив её взглядом, облегчённо откинулся на спинку дивана, отдавшись расслабленной дремоте.
С огромного серебристого тополя, блестевшего листьями под светом луны, сорвалась большая, серая птица, и вонзила когти в трепещущую перепончатыми крыльями мышь, выскользнувшую из окна замка.
         Садовник тряхнул головой, отгоняя нахлынувшее, неожиданно бодро поднялся, и начал спускаться в низ, к отряду, который шумно собирался в дорогу. Сосредоточившись на предстоящих сборах, Садовник не сразу обратил внимание, что перед ним в лучике света машет крылышками мотылёк, пытаясь увести по тропинке, открывающейся в гуще барбариса, растущего по правую сторону склона. Садовник удивлённо мотнул головой, ведь вроде только что с фавном расстались, но раз зовут, значит надо, и решительно свернул на тропинку, куда его направлял мотылёк. Подставляя плотную ткань плаща под колючки тесно растущего барбариса, Садовник ускорил шаг, что бы не отстать от мотылька. Вскоре тропинка вывела на небольшую полянку, образованную каменной осыпью рассыпающихся от времени скал выше по склону, и присел рядом с Совой, сидящей на плоском камне посреди полянки. Та молча подвинулась, кутаясь в свой просто накинутый на тело плащ, и не глядя в лицо Садовника спросила:
- Что, до сих пор не можешь простить ту несчастную мышь? - Садовник пожал плечами - что уж там… - а Сова вдруг продолжила разговор, обычно на этом месте прекращающийся.
- Тогда, ты помнишь, в совете назревала война между чёрными и белыми… Хотя да, о чём я, ты же тогда был просто библиотекарем. - Садовник кивнул головой, да , это так, и не то что не знал о войнах в совете, он и совете то ничего не знал. Сова продолжила:
- Ну, теперь-то знаешь… В совете назревала война, такая же, как сейчас с серыми, и её надо было остановить любой ценой…
- Ну да, ну да, - буркнул Садовник. - И цена была принцесса… - Сова зашипела рассерженно:
- Сколько можно! Не она, - ты был ценою. Ты! - Садовник покивал головой:
- Я. Конечно я. Ценой в принцессу. - Сова, не удержавшись, начала стучать слегка ладонью по глупой голове Садовника:
- Ты! Сам! Пойми! Не разлучи вас, ты бы не ушёл! И не стал бы Садовником! - Оторвав ладонь от его головы, Сова скорбно замолчала, понимая бессмысленность убеждений.
- Ну да… Ну да… так и есть… Только не о мне ведь речь… Вот каково было молодой девчонке, когда её бросили, и бросили без объяснений? А? - Садовник упёрся взглядом в лицо совы - Сова молча поджала губы, пожевала ими и ответила через чур резко - Хреново было! Но ей то же надо было пройти свой путь! - Садовник устало опустил плечи:
- Конечно… Только ведь прощения нет. - Сова передёрнула резко плечами:
- Нет! И не надейся! Не прощу! - Садовник обнял Сову за плечи, притянул к себе, слегка подул на прядь волос, убирая её с глаз Совы, и два немолодых человека, давным давно всё понявшие, и давно простившие друг друга, но всё-таки не смирившиеся с той давней потерей, затихли, согревая друг друга и давние, очень давние воспоминания… Когда молодая девчонка танцевала между факелами, передавая в танце всю силу любви, так и не состоявшейся...




Сам Самыч лечится.


Зажги свечу, налей мне чашку чая
Я обязательно приду, тихонечко вздыхая
Что только в пламени свечи, которое мигая
Подскажет - я пришёл, сижу, за чашкой чая...


         Измятый, с синяками под глазами, Садовник подозвал Сову:
- Софья, выступаем, - проследи. Побудь за старшего. А я на Остров, по-быстрому, что-то медведь блажит, дурниной орёт. Спасения требует.
Сова лучезарно, и в тоже время понимающе улыбнулась — конечно, конечно, отдохни, и Садовник шагнул на Остров, прямо на белейший пляж, под ласковое солнышко и убаюкивающий шелест волн. Что-то злоупотреблять стал быстрыми перемещениями, надо поберечь лимит, мало ли. Но после вчерашнего… По норам лазать? Нет!
        Растянувшись на тёплом песочке, прикрыв усталые глаза, стал вспоминать вчерашнее. Потянуло подремать. Чуть-чуть, минут пять, или десять, или…, ну, как получится.
- Эх… Наверное зря я сделал домик, что на пять сторон света, подстраивающимся под её настроение. Да, пожалуй зря… Думал как? Вот перед дорогой погуляем, где-нибудь в тихой осени, в бабьем лете, в тишине, покое... Отдохнём, дела семейные обсудим. Наконец надо что-то решать с принцессами, что наплодились. Уже на гарем похоже. А оно надо — гарем? Ой… С одной бы справится...
 Дела семейные? Ага... Память заработала как камеры наблюдения — только факты!
     Она влетает в домик, и сразу в четырёх сторонах света начинается! В зиме - снежная буря, шаровые молнии так и шастают, а в осени заверть такая, что не зги не видно, но,... но хлеще всего в весне и в лете, - там такое! Бури, ураганы аж землю с гребней гор срывают, скалы рушатся, непрерывная молния, от горизонта до горизонта, в четыре слоя. Вперемешку со ставшим однотонным, от непрерывности, громом - жуть полная… Садовник в уголке, с глазами в блюдце, сильно притихший, ага... Она свысока на него, сверху так - зырк глазами, гордо, хлопнув дверью, совсем не торопясь ушла в берлогу, и… тишина! А потом дверь приоткрывается, из неё появляется рука, - тянется, тянется, тянется… Хвать Садовника за шкирку, и в берлогу его, в берлогу… Ой...
Да… А потом Садовник с тоской смотрит, как во всех четырёх сторонах такая буйная весна, такие необыкновенные цветы… Всё оказывается так просто… А он-то столько трудов положил…
        Садовник резко вскочил, отряхнул песок с плаща — он понял, почему медведь в панике.
       Не доходя немного до Дома, стало видно… медведя, сидящего на вершине пальмы и с тоской глядевшего на подходившего Садовника. Пальма подрагивала, в такт икоте медведя. Быстро, почти упав, спустившись с пальмы, медведь с недобрыми глазами начал рычать:
- Забери отсюда! - нервно икая и капая слюной. Не взбесился?
- Тихо, тихо… На, выпей успокоительного.
Садовник нырнул рукой в капюшон, за бутылочкой настойки, а она обросла шерстью… Как так? Вытащив её, он облился холодным потом. Крепко её обняв, не оторвать, на бутылочке висел спящий мышонок, храпящий почему-то басом.
- Блин… Он же с Тишкой был… Неужто?… Уффф… Так, без паники. В берлогу он попасть не мог. Не пропустит. Значит… Значит в домике оставался один, диверсант малолетний, проник же… а там ужас! - Успокоился Садовник, и начал успокаивать медведя.
- Вот, Умка, выпей настойки, тебя и попустит. Смотри, как спокоен мышонок, и как спит крепко…
Медведь хватанул из горла добрый глоток, - аккуратно, не потревожив мыша, и начал оживать:
- А что это он басом храпит? Странно… Из такого мелкого зверя такой мощный голос. Не голос, а прямо ГЛАС?
- Ай, миша, прошлое ещё не отпустило. Первым басом был, и где! - Садовник присел под пальму, давно хотел, слабоваты ноги стали, наверное старость… Жестом пригласил присесть и медведя. Тот плюхнулся на задницу, там где и стоял, сделал ещё глоток из бутылочки, занюхал мышонком и отдал её Садовнику:
- Сильная вещь! Где брал? - Садовник хмыкнул, тебе лучше не знать, бешеные коровы они… ой бешеные. Подои их, ага…
- Рассказывай, что да как.
        Медведь насупился важностью момента, поелозил по траве, усаживаясь удобней:
- Ну, как ты и приказывал, переселил я того, с трезубцем, в бассейн. Сначала хотел посолить воду, ну, как-же, морской житель, солевой баланс. Да… Но вспомнил, как он по рекам шастает, то и не стал.
- И правильно сделал. В пресной воде быстрей очистится…
- Да, да, да! Слишком очистился! - заволновался медведь:
- По началу то и внимания на дев не обращал. Более того — плевался на них. Обзывался — хихикнул Умка:
- Уродины раскормленные. Не в тех местах. Ага! И вообще, - верблюды извращённые. У тех горбы на спине, а у этих на груди. Тьфу! В общем. Мужскую красоту воспевал, однако. — Медведь заулыбался приятным воспоминаниям, немало встревожив Садовника:
- Какие сильные плечи, какая белая шёрстка, а ум в глазах! Я тебя, говорит, первым пажем назначу. Да! Ценит зелёнобородый истинных мужчин! А ещё... - поперхнувшийся Садовник хихикнул, и поторопил медведя:
- А ты падкий на лесть… - И прикусил язык, увидев хитринку в глазах Умки.
- Ай, давай без лирики. Приглядел я тебе, хитрован, неплохую должность. На твоих любимых Северах. Продолжай!
          Медведь изобразил серьёзную морду, где-то даже с грустинкой:
- Ошибся ты… Недодумал. Бассейн-то не проточный. Вот яд и заполнил бассейн, и не ушёл никуда… И его не очистил, и дев отравил. Хорошо только слегка...
- Хм… Ты прав. Не учёл. Так понимаю, раз ты умный, то придумал, что делать? - Довольный Садовник — правильно рассчитал, правильно, невинными глазами уставился на Умку.
- Ну… Не знаю, не знаю… - медведь по блохастой привычке куснул себя за плечо:
- Так, услышал краем уха, что девы, хозяйкины гости, с Индией весьма в ладах. И дескать есть, есть у них йог знакомый, любого не то что на ноги, из могилы вытащит. Хи… Бессмертного, Бога, из могилы… - медведь захихикал тонким, в пору мышонку, голосом.
- Ну, женщины — они же настырные! Притащился йог, значит…
- Какой такой йог? - насторожился Садовник.
- Обыкновенный. Худющий! Ножки тоненькие, длинные! Аист в общем.
-???
- Обыкновенный, белый. Аист. Как услышал, что девы у того, с трезубцем, в верблюдах числятся, так за голову схватился. Срочно, говорит, клизму ставить надо. Очистительную! Вот!
- И?
- И поставил! Такую клизму поставил, что тот своей бородой весь Остров подмёл, бегая. Хи...- Опять захихикал медведь.
- Как, как… А вот в клюв из тыковки набрал чего-то, да тем клювом и поставил, клизму! Ох бегал, бородой тряс… Хи…
Садовник покачал головой, потрясённый:
- И?
- И улетел! А тут такое началось...- голос медведя вдруг стал плаксивым, с всхлипываниями:
- Этот гад, зелёный, опять стал ценителем женской красоты. Ага… Девы в бассейн, плещутся, хохочут, а он им трезубцем, трезубцем, гад, пяточки щекочет! Ага… А потом что удумал, паразит! Стайкой рыбок рассыпался, да и давай их щекотать! Везде! Те смеялись, сначала, а потом визжать начали, ушам больно, выскочили из бассейна, вытаскивают рыбок, - отовсюду! Ага… А потом как взбесились! Ой! Бороду ему рвали, трезубцем били, а фавнова дева, зараза, на меня заскочила, уши рвёт, кричит — где обещанное! Ага...- медведь вытер набежавшую горестную слезу:
- Всё! Не могу! Забирай меня отсюда! Лучше чучелом в прихожей, лучше ковриком перед камином! Не моё, ой не моё, с женщинами управляться… - медведь, легонько всхлипывая, горестно замолчал.
- Какое такое обещание? - насупился Садовник. Медведь блудливо вильнул глазами:
- Ну… Это… Встречу с ним, ну, с ним, организовала… Вот, я и сказал, что ты отпуск фавну дашь. В награду ей! На пятнадцать суток! Вот… - медведь совсем сник, от понимания сотворённого.
- Так… Молодец… И тебя забирать после этого? Нет уж, заварил — сам и расхлёбывай.
У Садовника вздулась жилка на лбу:
- Сделаем так. Отвезёшь, именно отвезёшь, девицу к дуплу. Мешок на голову оденешь, чтобы не видела и не слышала! Фавна я предупрежу. Всё! Иди!
Медведь понуро побрёл, рассуждая про себя, а с чего он таким болтливым стал? Наверное стресс…
- Постой! Совсем забыл… На, передашь это письмо тому, с трезубцем. Теперь иди!
       Садовник поднялся, и не торопясь пошёл к кипарису, где в логове сидел фавн. Постучав по стволу, условным сигналом, задумался — надо пока им с Совушкой с берлогой завязывать, а то медведь в бега уйдёт. Явно девы поймали настроение своей хозяйки… Хи… Какой медведь выдержит? Хорошо, что он не медведь… Хи...
Сверху раздался сварливый голос:
- Чего надо? Сижу, никуда не выхожу, что ещё? - из дупла на Садовника смотрел заспанный, опухший от безделья фавн.
- Во первых, здравствуй!
- Ну, здоров, коль не шутишь. - недовольно пробурчал фавн.
- Поди соскучился по женскому обществу? - невинно спросил Садовник. Фавн начал плеваться от возмущения.
- Да, вижу, соскучился… Слушай сюда. Сейчас медведь принесёт твою девушку. Скажешь ей — мол отпуск у тебя! Заслуженный! Из дупла не выходить! И это… потише! Незачем Остров смущать. Тебя по прежнему здесь нет!
 Фавн вопросительно посмотрел на Садовника — как себе представляешь тишину, в таком деле?
- Ладно, медведь пусть закупорит вас. Ну а кипарисы — известные сластолюбцы. Хи…
 И Садовник, пощупав — на месте ли мышонок, шагнул назад, к отряду.

      Сам Самыч сидел довольный. Перед ним, на уступе трона, лежало два письма. Одно от Садовника, другое от Властелина Неба. И ему, Сам Самычу, впервые не приходится выбирать — кого выгоднее предать. Впервые! Один травил, другой лечил. Что думать?
Хотя...




Круглая долина.



         Отряд неспешно взбирался по крутому гребню, почти сохраняя привычный строй. Шустрый барсук бежал зигзагами, где-то впереди, невидимый и не слышимый. Сова сидела на архаре, растопырив для равновесия крылья, и ругаясь про себя на невозможность летать. За ними фавн с весёлой девицей, что-то весело болтая. Только без подвязки фавну было не очень ловко идти, таки колыхания гульфика сбивали с ритма. Алпамыс, как всегда долго не задерживалась, пройдёт немного рядом с Садовником, перебросится парой фраз, как бы ни о чём, и исчезает. Медведь на Острове, надо присмотреть за Домом с девицами, да и за тем, с трезубцем, присмотр нужен. Барс, как всегда, по вершинам гор, дозор несёт, хорошо несёт. А вот пантера задержалась, что и понятно. Котят решили оставить с пещерным медведем Трофимом, благо тот пекарню хорошо содержит и молока вволю. Только материнское сердце такое, - убедиться наверняка должно, что деткам хорошо будет. Ну, насколько может быть хорошо без мамки. Да ничего, догонит. Тишку конечно жалко, так и не успел толком познакомиться с мышонком. Но ничего, времени у них впереди много. Если конечно это время вообще есть, а не конец времён впереди. Много ещё неясного. Странно как-то, - все виноваты, но все же и жертвы. Но кто-то мутит воду?
          Невесёлые мысли прервал мышонок, зевающий во весь рот, примостившийся около уха:
- Деда! Расскажи, куда идём-то? - Садовник сначала неохотно, а потом, погружаясь в воспоминания, оживился:
- В Круглую долину. Друзей навестить надо. - Мышонок всезнающе протянул:
- А! Это в неё ты проход защищал?
- Да, туда,- коротко ответил Садовник. Задержался слегка, подбирая слова:
- Ну… и ещё… Понимаешь, эта долина не простая. Там со всех сторон горы, но… Как бы это… Среди гор - четыре узких долины, меж хребтов, делают её почти открытой. Перевалы невысокие, для четырёх сторон света. Вот… И получается, в этой долине сходятся Запад и Восток, Север и Юг, все четыре стороны. Да… А в самом центре долины есть круглая площадка, из её центра бьёт вечный, негасимый огонь. Очищающий огонь. С самой древней древности приходили к этому огню, чтобы спросить совета, чтобы очиститься от скверны... Вот и туда нам надо, всем надо. - Садовник замолчал, сурово сдвинув брови. Мышонок пискнул с испугом:
- Нам что, в огонь лезть ? - Садовник усмехнулся неопределённо:
- Там посмотрим. - А мышонок затих, представляя, - как это, лезть в огонь. Подумав немного, дёрнул Садовника за ухо:
- Деда! Не пугай меня! Скажи что пошутил! - Но Садовник не успел ничего ответить, отряд остановился перед входом в теснину. Гребень упирался в поперечный хребет, рассечённый узкой, пройти только по одному, расщелиной. Перед входом в которую, опираясь спиной об скалу, почти перекрывая проход сидела женщина, вся в каких то серых, замызганных лохмотьях, держа платок в руках, и видимо от изнеможения, в беспамятстве.



           В воздухе разлилась звенящая тишина невидимой опасности, отряд резко сбросив расслабленность долгой дороги принял круговую оборону. Только фавн с девицей беспечно продолжали болтать. Девица, как истинная девица - не понимая возможные опасности, а фавн, как всегда был беспечен. Знал, что шкура его не пробиваема, а в случае чего враги разбегутся, зажимая носы. Сова взвилась вверх, нарезая круги и высматривая возможную опасность, но барс в скалах маякнул, что всё в порядке, и барсук, прошерстивший все кусты в округе, глядя на Сову снизу, разводил лапами - ничего нет. Сова опустилась на спину архара, совсем не успокоенная, - не всегда опасность в глаза бросается. Садовник крепче сжал в руках посох, а барсук, прижавшись спиной к скале, оскалил пасть, - а вдруг? Мышонок, залезший на безопасное плечо, - конечно для лучшего обзора, а не потому что… ну потому, первый услышал странные звуки и дёрнул Садовника за ухо. Из узкого прохода, искажаемый эхом, раздавался странный крик. Один и тот же подвывающий звук, накладываемый эхом друг на друга, напоминал крик , какой-то нехороший, крик младенца - оаааа, оааа -
        Садовник уже хотел бросить пару молний в проход, как из него появился енот Ефим, тащющий на поводе серого ишака, и самозабвенно орущий:
- Вода! Вода!
- Тьфу ты! - выругался каждый в отряде, ну кроме девицы. Напряжение спало и народец расслабился. Все знали феноменальный нюх Ефима на опасность, в смысле, где опасно, там Ефима не бывает. Как правило. Садовник поднял руку - держать строй! - а сам вышел на встречу еноту, пальцем показывая на женщину. Енот было начал, как обычно издалека, с причитаний о своей разнесчастной жизни, но увидев как зрачки Садовника резко расширились, - значит бить будут, вдруг проявил чудеса краткости и толковости:
- Женщина из селения под горой. Лично знаю, хорошая. Обезвоживание. Зачем шла - не знаю.- У Садовника зрачки сузились, руки на посохе расслабились — уффф - и он наклонился над женщиной.
 Серое лицо, открытые в пустоту глаза, волос ещё не седой, морщины… ну если и есть, то под толстым слоем дорожной пыли не видны. Ей могло быть и тридцать, и сто тридцать, и тысяча тридцать лет. Взяв руку, пощупал еле заметный пульс на запястье, потом на сгибе локтя, на ключице, и повторив это с другой рукой, Садовник успокоился - просто обморок, хоть и глубокий. Намочив губку из приоткрытого меха, аккуратно обмыл лицо, оказавшееся совсем не гладким, прополоскал губку и опять намочив, накапал, немного, в приоткрытый рот женщины, чтобы просто пока смочить его. Услышав еле-еле вздох, Садовник выпрямился и спросил у енота:
- Этот серый кто?
- Ишак! Обыкновенный ишак! Серый, и своенравный! Сволочь…
- А дракон?
- О! Дракон теперь важная шишка. На кривой козе не подъедешь. Ну да так всегда, при раздаче пряников друзей забывают…
- Не плачь, старый хитрец. Поди и тебе перепало чего?
- Ой! Да за что говорить? Там и говорить не за что. Так, слёзы - Садовник ладонью прервал енота:
- Фима, ты бока свои круглые видел? - Енот замолчал и скромно отвёл глаза в сторону.
- Ладно, потом разберёмся - махнул рукой Садовник на извив Фимкиной спины.
- Что Вы, что Вы, совсем и не стоит хлопотать…
- Всё! К делу! - у Садовника опять начала сжиматься рука на посохе. Енот бодро подхватил:
- К делу - так к делу! И это правильно ! Это... - И взглянув на Садовника, резво переключился:
- Это женщина из деревни, что под горой. С Северной стороны. Мы её хорошо знаем…
- Мы? - прервал его Садовник - Кто это МЫ ?
- Ой! Да что Вы, разве Вы не знаете? Так доложу Вам это бесподобно! Как есть бесподобно! Вы же знаете, за новых хозяев? - Садовник неопределённо пожал плечами - должен знать, но ...- Ефим в экстазе закатил глаза:
- Нет! Вы не можете их знать! Такие люди! Такие люди, доложу Вам, что бесподобно, бесподобно! - Нет, определённо Ефима несло, и Садовнику это стало сильно надоедать. Рука опять начала сжиматься на посохе, и енот прочувствовав пятой точкой нависшую опасность, ну, нюх у него хороший, резко изменил тон:
- Вы же знаете, точно знаете, о беде, постигшей мою семью. И я пришёл в Круглую долину. Привёл жену, детей, и меня приютили, и да, очистили от бед. А теперь вот живём вместе, и не только мы. Многие вспомнили про Долину, её древнюю славу. Уже целый посёлок из разных живущих образовался. Все разные, а живём как одна семья. Да. Вот и женщина эта шла в Долину. Немного не дошла, меня и отправили помочь ей. Я и пришёл. А тут вы - ругаетесь. - Садовник расслабил руку на посохе:
- Погоди, погоди… Значит ты не для продажи воды здесь? - Енот возмущённо замахал лапками:
- Что Вы, что Вы! Как можно! Говорю же - одной семьёй… Обижаете! - Садовник недоверчиво посмотрел на енота:
- Ну ладно, коли так, извини - Енот махнул лапкой:
- Да ладно, чего уж там. Что меж своими не бывает. Вон недавно супруга, не разобравшись , что он просто помогал хозяину долины перелить вино из одной бочки в другую, ну надышался, да, а не напился, на пару с драконом…
- Каким таким драконом ?
- Ну тем, что с хозяином дружит… Так хозяйка того, шибко скалкой огрела, а за что? Его, честного труженика! Каждый может обидеть…
- Слушай, Фима! Заткнись по хорошему! - не выдержав, рассмеялся Садовник:
- Что за женщину можешь сказать? - Енот вдруг осунулся:
- Ничего. И всё.
- Это как?
- Да так… Лично её он может хорошо и не знает, но судьба у неё почти как у всех. Да.
- Ну? - Поторопил енота Садовник.
- Ну. Баранки гну. - Енот неожиданно схамил.
- А то сам не знаешь. - Садовник, вглядевшись в невесёлые глаза енота, чуть виновато ответил:
- Не ругайся. Я догадываюсь, но наверняка не знаю. Ну, не до этого было. Так что давай, рассказывай! - Енот собрался с мыслями и начал:
- Ты знаешь ведь, что по четырём сторонам Долины, в долинах ниже перевалов, жили люди. Хорошо жили, дружно. Вместе работали, вместе строили, да всё сообща делали, разве только детей порознь - хихикнул енот - Может и не очень богато жили, но бедных не было, голодных не было, да много чего не было. Да. А потом решили, вот и эта женщина тоже, что если каждый за себя будет, то это и будет справедливо, и будут богатые, все, потому как каждый стал считать что он самый лучший и достойный, ну уж лучше соседа точно. Да. - Енот замолчал, погружаясь в воспоминания, потом встряхнулся:
- Да что там, и я так считал. Да. Но потом оказалось, что кто сильнее, наглее, бессовестней и оказался лучшим. Да. А потом они состарились, большинство в бедности, и пришли к власти их дети. Те просто решили, - что они, старые, дармоеды и лишние рты, только жить мешают. Ну и стали выгонять. Вот и вся история… - енот замолчал, а потом встрепенулся:
- Одного не пойму. Ну захватил ты поля соседа, ладно. Почему сам не обрабатываешь, наняв того же соседа? Почему не заплати ему за работу, а он же у тебя и купит, сделав тебя богаче? Нет, пускай сосед с голоду пухнет, а поле заброшенным стоит. Не пойму...- Садовник тихо, почти шепнул, но не столько еноту, сколько себе:
- Жадность ...- Енот переспросил:
- Жадность? Может дурацкая скупость, алчность? Всё себе и ничего другим?
- Жадность! - Уверенно ответил Садовник - Только жадность могла заставить человека работать. - Садовник вскинул руку:
- Фима! Работать! Вот работой и добился человек того, что может и в космос летать. Понял о чём я? - енот подумав, кивнул - Так что всё рассчитано… но дало сбой. Где и в чём, вот вопрос… - Садовник задумался.
- Слушай, Ефим, вы всех через огонь проводите?
- Конечно. И даже повторяем постоянно. Если долго не очищаться - Садовник нетерпеливо перебил:
- Да это понятно. Скажи, ничего необычного при переходе через огонь не случается?
- Да вроде нет… Забавно только - искры из тела - поймав удивлённый взгляд Садовника, енот подтвердил:
- Да, кажется прямо из тела искры летят. А разве не должны? - Садовник, в задумчивости повторял за енотом:
- Искры… Искры из тела… Искры... - Потом поджал губы - Неужели умная пыль? -



         Садовник любил такие моменты. Ожидание как таковое, но особенно сидеть в засаде. Вроде делом занят, но заняты глаза и уши, а мозг свободен, впадает в некое оцепенение, и как в полусне начинает выдавать картинки, вспоминая забытые, такие, оказывается, важные вещи. Вот и сейчас… Всплыла та, совсем небольшая, осенняя долинка. Мелькнуло - в разгар лета, - осенние воспоминания, но… но...
        В окружении невысоких гор, поросших яблоней, урюком, шиповником и барбарисом так густо, что посторонний не отважился бы спуститься в неё. И только ему была ведома тайная тропинка, по которой они приходили в неё осенью. Когда высокое небо слегка выцветало, и приобретало нежный голубой цвет. Солнце, уже низкое, пробиваясь сквозь ещё не опавшую, но уже выкрашенную осенью листву, расцвечивалось оттенками жёлтого, красного, и даже пурпурного. Сухие листья под их ногами хрумкали, заглушая временами тихий говор речушки, в которой вода упала и стала прозрачной, до мельчайшей песчинки. Они часами бродили по пологим тропинкам, проложенным так, чтобы было легко по ним идти, а за каждым поворотом открывалась рощица других, отличных от виденных, деревьев со своим оттенком жёлтого, или красного цвета. Удивительно, какое разнообразие цветов может быть у осени. Хрустальный воздух наполнял лёгкие, промывал их и наполнял силой уставшие тела, руки соприкасались, как бы убеждаясь, - здесь, здесь она… Ох, когда было это? Надо выбрать время и пригласить её, надо. Нет, она конечно понимает, - дела, дела, важные дела, но...
          Раздался шорох, и из кустов выскочил мышонок, стоявший у скалы столбиком, неподвижно, наблюдая за дорогой. От возбуждения он не мог говорить, а только открывал рот и тыкал лапкой в направлении дороги. Садовник поднял его на плечо, и приложил палец к губам - тихо, тихо! Им хорошо было видно то место, где тропа входила в узкое ущелье, ведущее в круглую долину. Вскоре появилось несколько серых фигур, нерешительно потоптались и втянулись в него. Садовник напрягся, и кивнул головой в одобрении, когда в ущелье полыхнуло пламя, и раздался быстро прекратившийся визг. Что же, древняя защита работала, и чужих не пропускала. Значит смело можно догонять отряд.
         Чуть позже… А пока Садовник закрыл глаза, и задремал, несмотря на недовольное сопение мышонка, в нетерпении увидеть чудесную долину уже совсем изнывшегося. Но надо было понять, отчего вдруг всплыло осеннее ущелье для прогулок, и Садовник задремал. В глазах с чудовищной скоростью промелькнуло ущелье летнее, осеннее, зимнее, весеннее и замерло видением лесной хижины, хотя скорее домика. Вспышка понимания встряхнула Садовника и он матюкнулся на свою память. Да… Слабеть стала, пора заводить склерозник. Давно просится одна ушлая птичка к нему в секретари, придётся брать… Сколько же времени прошло, когда он попросил Её подождать с прогулкой? Ой-ой… Краска стыда залила лицо, вызывая подзабытое жжение в глазах. Хотя… Сюрприз удался, Она оценит, домик на пять концов света. Один на осень, другой на зиму - зима точно удалась. Одни белоснежные кружева инея над речкой чего стоят… Деревья в белоснежном снегу, и главное, особая мягкость легчайшего морозца, бодрящего, но никоим образом не холодящего. Да, зима удалась. И весна неплохо получилась… Ведь каких трудов стоило впихнуть все радости - от ранней до майской весны? Хотя в горах только помочь Природе. Внизу — там уже май буйствует. Роскошный шиповник весь в цветках, и куста не видно. Куда там бледным розам. А выше, чуть выше  цветение огненных маков. Ещё выше — тюльпаны, невысоким ковром, широкой полосой… А ещё выше — подснежники.
        Да, хорошо получилось, что уж там… А лето, лето после буйной весны он специально выдержал в земляничных тонах. Неброско, нежно так выглянет скромный цветочек, или ягодка, которая до того ароматна, что невольно сорвёшь, и точно оценишь невероятный вкус… Садовник сглотнул слюну, тряхнул головой. Да, а пятая сторона света - та точно должна Ей понравиться. Хи, ещё бы - открыл дверь и в берлоге. Да... а в берлоге...Садовник скромно потупился и вспомнил, что ещё один сюрприз заложил в домик, который-то и смущал его. Сильно смущал. Отчего он и не решался пригласить её на прогулку… И правильно не решался. Какие прогулки, когда буря чувств? Надо, наверное, иногда отключать уловитель Её настроения. Хотя… только иногда. Зачем себя лишать вкусностей?
        Возмущённый писк мышонка вернул Садовника в реальность. Он достал из капюшона кусочек сыра, - на, погрызи. И да, пора, пора, идём. Решительно встал и вошёл в узкий, даже тесный проход в скалах. В самом начале пахло гарью, и мешковатые, чёрные и жирные пятна гари на стенах, сильно смущали мышонка. Но мышонок мужественно продолжал жевать сыр, и удивляться. Скалы по бокам становились всё выше и выше, уже и вверху только узкая полоска неба еле видна, спуск становился круче и круче… Странно, - мышонок думал что в долину нужно подниматься, а они спускаются. Но его совсем добило, когда они вышли из прохода. Вышли на слегка выпуклое, ровное плато, которое было выше хребтов, окружавших его.
- Деда! - Удивлённо пискнул мышонок - Это как так? Шли, шли, и всё вниз и вниз, а оказались выше? Деда, это как, деда?-




    Он шёл по грязной дороге, проскальзывая на куртинках свежевыпавшего снега, растаявшего на ещё тёплой, неостывшей в зиму земле, но задержавшегося на палых листьях и траве. Точно шкура леопарда, - только наоборот, чёрная, в белых пятнах. Куда он тогда торопился? Память оставила запах свежевыпавшего снега, грязи, дыма из далёких очагов, почему-то с горчинкой. Да, точно, он спешил в столицу Священной Империи, к своему другу - алхимику. Тот позвал его, чтобы показать необычную жидкость, полученную от перегонки вина. Его поразило, что эта жидкость, похожая на воду, такая же как вода прозрачная, а горит. Замок, стоявший на довольно высокой, двуглавой горе, одиноко возвышавшейся над округой, уже был близко, и он точно успевал в него до закрытия ворот. Необычная вода, полученная алхимиком, не давала покоя, он уже прикидывал, какие чудесные вещи можно из неё делать. Например, можно светильники бездымные, или… Но тут храпящая лошадь столкнула его с дороги, и ещё обдала грязью из-под копыт. Рука сама выхватила тяжёлую, боевую шпагу и сделала выпад в сторону наглеца. Наглец прищурившись, смотрел огромными глазами с зелёной искрой, как бы оценивая достоинство пешехода. Дамское седло вполне позволяло глядеть на оставшегося слегка позади лошади ротозея. Как можно не услышать громкое чавканье лошадиных копыт в грязи? Так что сам виноват. Рука со шпагой замерла, опустилась учтиво к земле, левая сняла шляпу и прижала её к груди. Голова энергично кивнула, в знак приветствия, а глаза стали жадно, почти бесстыдно разглядывать молодую всадницу. Та, рассмеявшись и брызнув зеленью из глаз, ускакала, развевая перья шляпки на ветру. Он не успел опомнится, как был окружён несколькими всадниками, упёршими копья в его тело. Старший небольшого отряда внимательно вгляделся в него, видимо узнал, поднял руку в приветствии, махнул ею, копья поднялись и отряд поскакал вдогон всадницы. Он крикнул:
- Кто это был? - Последний всадник, обернулся:
- Хозяйка замка! - и пришпорил коня.
Странно… Замок вообще-то принадлежал королю, но раз хозяйка, значит! и он заторопился, быстрее перебирая ногами...
- Деда! Ты что молчишь? - Садовник встрепенулся, приходя в себя. Что-то часто стали воспоминания навещать:
- Что такое? - Мышонок от возмущения аж встопорщил усы:
- Как что? Я тебе вопросы задаю, а ты что-то под нос бормочешь, бормочешь!
- Какие вопросы?
- Ну как, мы же шли вниз? - Садовник согласно кивнул головой - Тогда почему горы внизу оказались? Что за дела?! - Садовник улыбнулся:
- А, ты об этом… Ну, понимаешь, так-то долго рассказывать. Время, пространство, струны, тропы… Просто пока прими как должное, что это место - пуп Земли. Ну и всяко разно тут бывает. Хорошо? - Мышонок возмущённо запыхтел, не соглашаясь, и Садовник сдался:
- Ладно, слушай… Но говорить на ходу буду. Вот пока идём, то и буду говорить. А как догоним своих, то я и замолчу. Договорились? - Мышонок, прикинув, что они отстали далеко, с радостью согласился.

           Сова, сидя на архаре по-дамски, довольно улыбнулась. Вот, ещё одну общую ниточку восстановили. Нет, конечно, тогда она приняла его за бродягу, неучтивого, загораживающего дорогу, ну и столкнула. Молодая, не без заносчивости была, ещё не научилась уважать людей, а не их статус. Единственно, ей в оправдание - зацепил он её, ох зацепил. И каково это было ей, дочери короля, запасть на бродягу? Это потом, когда увидела, как ловко, явно привычно, он выхватил шпагу, дорогую, из булата, в этом то она понимала, закрались сомнения, - не простой бродяга перед ней, непростой. А когда начальник охраны, узнавший бродягу, объяснил кого она столкнула с дороги, то её накрыла такая жгучая смесь любопытства, чуть страха, и чего уж там, радости, - с ним можно и дочери короля. Но самое главное, что наполняло её необыкновенным трепетом - это уверенность в том, что это ОН, тот, кого она знает тысячи лет, тот, кого она ждала, кто снился в её снах, тот, с которым они наконец то встретились. Откуда она это знала, тогда, в то время, ей было всё равно, - она просто знала.
Сова потянулась, хрустнув всеми косточками, улыбка не покинула её лицо, а стала затаённой. Проглядывая на лице даже не раздвинувшимися губами, а каким-то затаённым сиянием, пробивающимся отсветом на губы и глаза. Знатно тогда она помурыжила его перед воротами. А сама разглядывала и разглядывала сквозь бойницу, и заставляла стражника задавать бесконечные, уже где-то и глупые вопросы. Что делать? Она узнавала ЕГО. Или вспоминала, нет, ни когда и как, а какой он. И убедившись, - да, это он, дала отмашку стражнику — впустить. Тем паче, что он уже явно потерял терпение и собирался уйти, скорее всего в ночлежку - трактир, примостившийся там, внизу, в тени замка. Ох, как мотануло стражника, хорошо не упал, когда он дал ему затрещину за глупые расспросы, как глянул на неё, успевшую встать перед ним, пытаясь гордо закрыть дорогу, - что бы увидеть, как он любезно начнёт расшаркиваться. Ага… Подошёл, взял за руку и повёл, как маленькую девочку - ну, маленькая хозяйка, накорми хозяина. И она покорно, с непонятным удовольствием, как будто вспоминая старый , престарый ИХ ритуал, пошла с ним в каминный зал, даже и не удивляясь, почему именно в каминный зал. И уже не удивлялась, как привычно он сел за небольшой, на двоих столик, как обыденно слуги принесли совсем небольшую перемену блюд, как он ел, даже и не пытаясь как-то угостить и её, хотя хозяйка она, и она должна бы угощать, Он ел, явно не угощаясь, и знал, что она сейчас есть совсем не будет, - потому и не предлагал. И ей это было нормально, и главное привычно, с ним, и только с ним. И странности жизни, бывшие с ней, окончились с его приходом, она это знала, уже знала, и знала, что и он это знал. Остались позади цеплявшее её шушуканье прислуги, ловимое краем уха, - что она и не совсем законная дочь короля, а то даже и не совсем дочь, да что уж там, и совсем не дочь. Потому ей и выделили для проживания хоть и неприступный, и это правда, замок, но совсем небольшой, и двора то при ней не было, так, несколько воинов, то ли стражников, то ли охранников. Да. Ну и слуг маловато… Хотя и щедро платили им, и одевали даже богато, по сравнению со слугами других сиятельных особ, да, но что-то и в гости к ней редко заезжают, да и… И все эти пересуды остались позади. Вся прежняя жизнь осталась позади.
             Воспоминания Совы прервались, она увидела впереди, дожидавшегося их Садовника, смеющегося над возмущённо размахивающего лапками
мышонком.



- Старый, ты старый хрыч...Чего над мальцом насмехаешься? - как бы сердито гукнула Сова. Увидев поддержку, мышонок завопил:
- Бабушка, бабушка! Скажи ему, что нельзя обманывать маленьких! Это нечестно ! - Сова прищурилась на Садовника. Тот, сдерживая смех, возразил:
- Я? Обманывать? Да побойся Предвечного Огня! Как обещал, так и сделал.- Мышонок от возмущения чуть не потерял дар речи:
- Как это, как это не обманул? - Мышонок обратился к бабушке, как к последней защите - Он мне обещал, обещал рассказать, почему мы спускались, спускались, а оказались выше гор. Так ведь не может быть? А ещё обещал рассказать про… эти, струны, что за струны, про тропинки, про… про всё обещал. А сам, а сам… - мышонок замолчал, уже не в силах говорить от возмущения. Сова укоризненно покачала головой. Садовник, откашлявшись, что бы подавить смех, возразил:
- Да, обещал. Но, мышонок! Как обещал? Пока догоняем отряд! Так что всё честно! - Мышонок от возмущения только открывал рот. Садовник уже серьёзно обратился к Сове:
- Понимаешь, милая, я ему обещал всё по дороге рассказать. Шагнул, а дорога-то и закончилась. Ну и не успел...- Садовник тихо засмеялся:
- Сама знаешь, как в этой долине бывает. - Сова погладила мышонка успокаивая:
- Ну всё, ну всё… Он тебе ещё расскажет, время есть. Он действительно не виноват, вот такая эта долина. Сам посмотри - и Сова сделала широкий жест крылом. Мышонок нехотя поднял голову, осмотрелся - долину со всех сторон окружали высокие, в заснеженных вершинах горы:
- Ну нет! Это уже ни на что не похоже! - взвился мышонок. А перевалы, перевалы где? Их же должно быть четыре! С каждой стороны света! - Садовник опять усмехнулся:
- Пять.
- Чего пять? - переспросил мышонок.
- Пять сторон света.- Мышонок безнадёжно махнул лапкой: - Да ну вас… - и притулился обречённо к голове Садовника. Потом встрепенулся:
- Бабушка, можно я к тебе ? - Сова поглядела на архара, равнодушно молчавшего на все вопли мышонка:
- Нет! - коротко, веско, отрезал архар. И что бы не было лишних вопросов добавил - Мал ещё. На старших кататься. - Сова развела крыльями, - ну что поделать? Мышонок огорчённо вздохнул, и нырнул в капюшон, откуда вскорости раздалось сонное попискивание.
          Отряд сгрудился вокруг Садовника, оживлённо здороваясь, посыпались незначительные вопросы. Только фавн стоял на особе, грустно вглядываясь в только ему ведомое. Садовник отшутился на вопросы, подошёл к еноту:
- Ну как?
- Да ничего, оклемалась… вроде. - подошёл к женщине, внимательно в неё всмотрелся, нет, женщина замкнулась в себе наглухо.
- Ну ладно, пойдём, немного осталось. - И отряд пошёл в привычном ритме, мимо пропускавшего его Садовника, внимательно вглядывающегося в каждого. Пропустив отряд, отметив произошедшие перемены, видимые только внимательному взгляду, Садовник изменил обычный порядок, и обогнав небольшую колонну, пошёл впереди отряда. Привычный ритм топота ног и копыт настроил всех на длительную дорогу, но Садовник вдруг поднял руку, призывая к вниманию, и присел на корточки, внимательно оглядывая еле заметный круг на голой земле.
- Пришли. - буднично произнёс Садовник, отвечая на недоуменные взгляды спасателей. Все опять сгрудились вокруг Садовника, растерянно галдя. Вылезший на шум из капюшона мышонок, зевая спросил:
- Деда! Куда это мы пришли? - тот серьёзным голосом, без всякой насмешки ответил:
- К Предвечному Огню, внучек. - Мышонок вытаращил глаза - бусинки, вглядываясь изо всех сил, - где он, этот Предвечный Огонь, потом махнул лапкой:
- Опять твои шуточки. - но Садовник остался серьёзным, и даже складки у губ стали ещё резче, в понимании предстоящего.
- Ефим, как ишака зовут? - Ефим дёрнул шкуркой на шее:
- Ишак да ишак. Какое ещё такое имя бедному животному?
- Ну хорошо - вздохнул Садовник - пускай подойдёт. - Ишак подошёл, Садовник наклонился и прошептал ему что-то на ухо. Ишак дёрнул ухом, решительно поднял голову, и не глядя на безучастно сидевшую на нём измождённую женщину, шагнул вперёд, пересекая еле заметный круг на голой земле. Несколько небольших искр поднялись от них, и казалось что ничего не произойдёт, но когда они вступили в центр круга из земли вырвался густой столб искр, заслонив фигуры ишака и сидевшей на нём женщины. Треск, поначалу тихий, перерос в рёв вырвавшихся чудовищных энергий, потом сноп резко опал, и там, на той стороне круга, стоял ишак, - один. Хотя ишаком его уже и не назовёшь, что-то в нём изменилось… Осанка, тёмная полоса вдоль спины, и главное взгляд, взгляд гордого и свободного существа. Енот, не задумываясь, бросился к ишаку, пробежал через круг, и только небольшой сноп искр вылетел, но не из земли, а из глубин его тела, на что Садовник кивнул с пониманием. Подбежав к новому существу, встал как вкопанный, вглядываясь в гордые глаза.
- Деда, деда! - захлёбывался словами от спешки мышонок - А где женщина? А что с ишаком? А почему енот… - Садовник приложил палец к губам:
- Тихо, тихо, мышонок. Женщина обрела покой, тот что искала. А с енотом… Посмотреть надо. - и оглянулся на Сову. Та развела руками, свободными от крыльев, решай сам - и Садовник посмотрел на девицу. Та, испуганная искрящимся огнём поглотившим женщину, отрицательно мотала головой.
- Надо, надо. Не бойся - взглядом приказал Садовник и девица, зажмурившись от страха, пошла в круг мелким шажками. Только ничего не произошло, так, выскочила пара искорок. Садовник аж покачал головой в изумлении, и опять посмотрел на Сову. Та пожала плечами, - сама в непонимании. Фавн было двинулся за девицей, но Садовник запрещяюще покачал головой, а Сова аж выпустила свои страшные когти, - только попробуй, не сметь!, и фавн отошёл в сторону. Барс, смотревший довольно равнодушно на происходящее, вдруг лёгким движением прыгнул прямо в центр круга, на что тот покрылся молочным, непроницаемым туманом до самого неба, и мгновение спустя выпрыгнул из него, а следом пантера, догнавшая его в прыжке, и они не оглядываясь, длинными прыжками ушли в горизонт. Садовник приглашающе кивнул Сове головой, может и мы, но та засмеялась грудным смехом, нельзя, ещё работа не завершена… Архар звякнул кольчугой, и Сова, замерев на мгновение, спрыгнула с него. Садовник крепче сжал зубы, глядя, как твёрдо идёт его друг в круг. Чёрная мгла закрыла весь круг, и время кажется остановилось. Спустя вечность, на твёрдых, негнущихся ногах, откинув голову рогами на спину, закаменевший, слепой от выкатившейся слезы, архар вышел из круга, и встал к нему спиной… Только еле слышный стон...
Садовник мотнул головой. Он-то уже давно знал, и перегорело горе в груди, а дело надо завершить. Барсук - обжора, вон отвернулся, дескать меня это не касается, ага, сейчас:
- Ну! - и тот нехотя, чуть не оскалившись, таки шагнул в круг. Весь напрягся, в ожидании... да только ничего и не случилось. Совсем ни чего, что не мало барсука озадачило, и он всё поглядывал на Садовника, а тот только руки развёл. Ну, кажется все кому надо и можно, уже прошли сквозь огонь.
- Давай, мышонок, только ты остался. - Мышонок, притихший от увиденного, вздрогнул, вопрошающе посмотрел на Сову, та кивнула - надо, он ещё раз на Садовника, но тот упрямо сжимал челюсти, и нехотя, с опаской, вошёл в круг. Серый, тяжёлый смерч закрутил в круге, снопы искр непрерывно, как бенгальские огни вылетали с ужасным треском, и ветер, сильный ветер, крутил смерч в бублик. Наконец всё затихло, из круга вытолкнуло мышонка, облегчённо радующегося. И почти тут же выбросило ещё одного мышонка. Они уставились друг на друга, в непонимании, кто есть кто.


    Солнце красным диском выглянуло из-за хребта, забрызгав кровавыми пятнами оскалившиеся белыми, волчьими зубами ледников далёкие вершины гор. Из черноты ущелья, ещё не прогнавшего ночь, вышла шатающаяся, с трудом волочащая ноги фигура, то-ли женская, то-ли мужская, несущая на каждой руке сверток, опирающийся своим верхом на плечи. Халат и шёлковые шаровары висели лентами от самого паха, изодранные о колючие кустарники, ноги в засохшей крови, как облитые сургучом, и только стопы оставляли на острых камнях яркие пятна крови. Фигура, пошатнувшись, опёрлась на выступ скалы, замерла, но раздавшийся не так и далеко хриплый лай идущих по следу псов заставил двигаться. Двигаться из последних сил, туда, к реке, перейдя которую была надежда, что погоня потеряет след.
     Не поднимая головы, в уже давящем бессилии, фигура зашла в воду реки там, где начиналась переправа и огромные колёса арб выдавили небольшую, тихую заводь. Вода была тихой, да всё кругом было тихо, только изредка хриплый лай псов заставлял вздрагивать худенькие плечи.
- Перейти реку, перейти реку — стучало в голове и фигура сделала шаг, но рёв воды остановил. В горах прошёл ливень и вот, вал воды накрыл тихую речушку. Сорвало ветром шапку, рассыпав длинные, до самой воды волосы, женщина инстинктивно откинула их вперёд, прикрывая двух малышей, сидящих на руках и с любопытством глядящих по верх плеч на двух огромных, карнаухих псов, подбежавших к самой воде и истекающие слюной, с вываленных языков открытых пастей. Женщина отступила к берегу от поднимающейся воды и обречённо замерла, ожидая острые стрелы в спину.  Горечь наполнила её душу… Не уберегла она Род, двое последних в Роду обречены, как и она, никчемная мать.
    Не торопясь, в понимании что погоня закончена, к берегу реки подъехал десяток воинов, уже давно равнодушный к чужим, да и своим жизням. Их жизнь давно принадлежит Повелителю, и что им - чужие жизни. Десятник неторопливо поднял лук, натянул тетиву, стал тщательно целится в сердце. Он воин, а не палач, и смерть этого человека с длинными волосами пусть будет лёгкой.
    Порыв ветра дорвал висящий на нескольких лоскутках халат, обнажив худенькую спину, острый хребет, и сведённые в ожидании неизбежного лопатки. Открылись широкие бёдра, тонкая талия… Десятник опустил лук, подъехал к большому камню у самого обреза воды, снял бронзовую дощечку на цепи — знак власти, и положил её на камень. Не оглядываясь на своих воинов  - теперь он никто, и его голова лежит рядом с дощечкой, отъехал, и спокойно стал ждать стрелу в спину. Закон обязывает воинов убить его, не выполнившего приказ Повелителя и выполнить его самим, любой ценой. Или весь десяток казнят. Таков Закон.
    Подождав немного, и поняв, что его воины, с которыми он прошёл столько битв, не хотят стрелять ему в спину, не торопясь развернул коня, подставляя грудь. Так  правильно. А воины… По одному подъезжали к камню, и оставляли на нём всё, что пригодится Матери. Курт, вяленое мясо — это точно, обжора Китрий, тщательно сберегаемый золотой динар — скупец Агабек, золотой перстень с самоцветом — щеголь Адриан…
   Десятник кивнул головой, - правильные у него люди, настоящие воины, и развернув коня поехал навстречь солнца, к неизбежному.
    Мать, устав ждать стрелу, решительно развернулась и увидела только силуэты всадников, втягивающихся в ущелье. Терпеливо ждущие псы подбежали, обнюхали её, запоминая навсегда запах Матери, и развернувшись, побежали за всадниками. Их место там, перед ними, в дозоре.
    Выйдя из воды, увидев на камне оставленное воинами, Мать всё поняла. Нашла глазами ещё не скрывшихся всадников, и шевеля губами благословила, настоящих мужчин, защитников Рода. На этих огромных просторах, волею Неба, Мать всегда была выше даже самого грозного Повелителя. Для настоящих воинов.

     Садовник, широко открыв глаза, тихим голосом чуть не прошептал:
- Софья… Я вспомнил, и понял, почему женщина развоплотилась. Она, Мать, изгнана своими детьми, в жадности, Главный Закон рухнул. Зачем жить?
Сова усмехнулась, - ну ты тугодумом стал.
- А почему я не знала, про эту часть твоей жизни? Вас тогда казнили? Ты был десятником?
Садовник, захлебнувшись в потоке вопросов, поднял умоляюще руки:
- Софья, Софья! Дай ответить!
Сова замолчала, уставилась своими глазищами прямо в душу Садовника:
- Так мне четырнадцать было. Совсем молодой. Первый месяц и был в десятке. Взяли за то, что очень уж хорошо стрелял. А тут… Но Правитель мудрый всё-таки был. Долго думал, а потом приговорил. Воля Неба выше моей. Но приказ нарушен. Потому, в ближайшей битве встанете перед войском. И Небо решит вашу судьбу. Вот, я и погиб в той битве. Потому и не знала за ту мою жизнь. Промелькнула искоркой. Да…
Садовник замолчал, пытаясь вспомнить хоть что-то ещё, но Сова не дала:
- Она вспомнила тебя там, перед входом в ущелье, когда нашли её?
- Не знаю наверняка. Смотрела странно… Но мало ли... Потом спросим.

        Фавн, в нетерпении перебиравший копытами, от рвения к девице, решил обойти круг. Отойдя чуть в сторону, пошёл так, чтобы точно не заступить запретную черту. Сова с Садовником молча наблюдали за его ухищрениями, даже мысленно поспорив, сколько шагов он сможет сделать. Выиграла Сова - ровно три шага сделал фавн и упёрся в невидимую, но явно непреодолимую стену. Фавн, озадаченный, обошёл Садовника с Совой и попробовал с другой стороны. С другим результатом - сделал четыре шага, чем вызвал торжествующую улыбку Садовника. Ничья! Вот и славно. Фавн уставился на Садовника, требуя объяснений.
- Ну, что уставился? Разве не очевидно, что пройти можно только через огонь, и никак иначе? - Фавн передёрнул плечами, - какой огонь, где он, тот огонь.
- Попадёшь в круг, и увидишь его, и почувствуешь. Но только изнутри! А тебе нельзя! - Фавн, развёл руками:
- Внутрь нельзя, обойти нельзя, а как пройти-то?
- А вот подождём немного, я, вернее мы, дали запрос для твоего прохода без… как бы правильно сказать…
- В коконе. - подсказала Сова.
- Да, так правильно. В коконе недоступности.- Фавн скривил рожицу - ничего не понимаю, да и фиг с ним, и начал копытцем ковырять землю. Он уже выкопал приличную ямку, когда наконец Садовник, без видимых причин сказал:
- Пошли. Можно. - Фавн перестал копытить землю:
- А вы?
- Нам и так можно. Мы народ проверенный и просвеченный - хохотнул Садовник.
- Так, может блох нахватались - и решительно шагнул в круг, увлекая за собой фавна и Сову. За кругом енот и ишак молча глазели друг на друга, архар, застыл с откинутыми на спину рогами, и только мышонок уже переругивался с двойником:
- Ты кто такой?... Нет, это я мышонок!... Нет я! - Ну обычная история, когда происходит удвоение. Или разделение, кому как нравиться назвать это. Надо мышонку быть одновременно в разных местах, вот и стало два мышонка. И конечно, не сразу привыкаешь к тому, что и там, и там, это всё равно ты. А со временем, когда разный опыт наработается, и соответственно ты там, или здесь, начинаешь и думать по другому. Совсем непросто принимать, что это всё равно - и там и здесь, это ты. Потом привыкаешь, как к тому, что в детстве или юности это был ты, но другой, совсем другой. Хотя, если честно, намного легче когда сам просишь удвоения. Хочется и вот этот путь пройти, не бросить, и знаешь, что уже пора на другую дорогу перейти. Тогда проще, потому что кто остался на старом пути, даже и не знает, что уже идёт и по новому. И с любопытством поглядывает, - а как там, у оставшегося, дела? Да, легче. А мышонку, вдруг удвоившемуся, как разобраться? Надо помочь. И Садовник решил сначала подойти к мышонку, попросив Сову разобраться с енотом и ишаком, чего это они так уставились друг на друга.
         Сова взмахнула крыльями и опустилась рядом со странной парочкой, которая совсем не обратила на неё внимания, и она пожав плечами, вернулась к Садовнику.
- Бабушка, тогда займись внуком. Успокой малыша, ты наверное лучше это сделаешь - попросил Садовник Сову, и та, довольно гукнув, обняла малышей и начала им что-то нашёптывать в уши. Явно, явно какую нибудь чушь, ворчливо подумал Садовник, но малыши заулыбались, начали с интересом и любопытством, и совсем без вражды поглядывать друг на друга, хотя и бычась. - Что тебе ещё? Старый дурак. - одёрнул себя Садовник, и было направился к еноту с ишаком, стоявшими соляным столбами друг против друга, но его накрыло. Часто что-то, последнее время, - мелькнуло в голове, а в памяти всплыло в красках, с запахами и звуками:
- Тряпьёёё! Тряпьёёё! Костиии! Костиии! - резкий, всюду проникающий крик вырвал из сладкой утренней дрёмы. А как не хотелось прерывать полёт. Ну, может и громко - полёт, скорее гигантские шаги, когда каждый шаг возносил над деревьями и даже оврагом позади огородов, и сердце щемило от радости и одновременно опаски, - видеть всё с высоты, как птица, а вдруг пропадёт эта способность? Крыльев-то нет, больно будет, и вот эта смесь, - зелёные кроны деревьев, огородные грядки, вон, кошка притаилась под кустом картошки, с высоты, интересно… Наяву он ни разу, совсем не летал, откуда воспоминания о полётах? Но это потом пришло, с возрастом, удивление этим снам, а тогда… Тогда всё было так, как будто и положено. Только эта опаска за крылья, которых нет, почему он испытывал неловкость, что нет крыльев?
       Но крик вырвал из утренней сладости, потому как он долго, очень долго ждал этот крик. Раз в какое-то время появлялся Крючок. В какое время, он ещё не знал, ну не знал он ещё счёт времени, было просто: - это было, и было давно или не очень, и будет. А вот будет почему-то всегда через вечность, которое никогда и не настанет, хоть старшие и удивлялись - скоро, через два дня будет. Нет, он просто не знал - будет, для него пока было только - было, и есть. Бесконечное есть. Поэтому крик Крючка для него всегда приходил вдруг. Вдруг раздавался крик - Тряпьёёёё! Костиии! - и появлялся серый, понуривший голову ишак, уныло тащивший свою бричку, немного меньшую чем лошадиная, на которой сидела непонятная фигура. Подымал копытцами, мелко перебираемыми, дорожную пыль, и останавливался без всякой команды, сам, в одном и том же месте.
        И небольшие стайки пацанят тащили старые тряпки, крупные кости, коровьи и лошадиные, свиные Крючок почему-то не принимал. Зачем ему были нужны старые тряпки и кости, никто и не задумывался. Ну, дурачок. Поговаривали - его дети погибли в войну, он и повернулся, вот и ездит по деревням, детей радует. Ну, придурок!,   
       Главное принимал, а взамен давал, всякие чудесные и нужные вещи. Например, рыболовные крючки. Маленькие такие, настоящие! Хотя он и не понимал, в чём разница между настоящим крючком и сделанным из булавки, утащенной у матери. Иголки не гнулись, ломались, а такие острые были. А вот булавки гнулись и получался чудесный, большой крючок, с которым точно можно было идти на пруд, находящийся на краю света, ловить огромных, с палец, пескарей. Но старшие не брали его на рыбалку...    Дескать нечего, рыбу распугивать! Вот будет у тебя настоящий крючок, вот тогда и возьмём. И вот, он, затерявшийся в вечности крик - Тряпьёёёё! Костииии! - вырвал его из кровати. Он, с ещё слипшимися со сна глазами, метнулся под крыльцо, где припрятал выпрошенную у матери тряпку, настоящую! Ту, которую Крючок возьмёт, обязательно возьмёт. А то он раньше почему-то отталкивал тряпки, такие большие, которых хватило бы на несколько крючков, отталкивал молча, рукой - нет. Почему Крючок так невзлюбил его? Наверное он не такой, как все, поэтому. Чуть не на брюхе заполз под крыльцо, протянул руку в угол, где лежало его сокровище, - старая, рваная тряпка, но… рука кроме закаменевших кусочков глины ничего не нашла. С ужасом вытянувшись в струнку, чтобы проверить каждый уголок, убедился - нет его сокровища. Кто-то из старших нашёл его заначку, точно, и сейчас меняет её на крючок, его крючок.
        Выползя из под крыльца, весь в пыли и паутине, он сел неподвижно. Крупные капли катились из глаз, и тихий, совсем тихий, даже не плач, - плакать ему не разрешали, а вой, разрывал его изнутри. Старший подошёл, и начал дразнить его новеньким крючком, вертя перед глазами, - какой острый, уловистый, много рыбы наловит. Вой замер, и только слёзы катились из глаз, и плечи тряслись… Нет, опять не попадёт он на этот пруд на краю света, там, подковой своих вод раскинувшийся аж за Чёртовым логом, куда идти надо долго - долго, по пыльной тропинке, задыхаясь на подъёме холмов, цепляясь за траву. Даже обрезая руки,на спусках, ведь никто его не подождёт, а отставать нельзя, это же так далеко от дома… И он торопился, торопился, задыхаясь от страха отстать...
         Садовник открыл глаза, - вернее ушла картинка, взамен пришло жгучее чувство стыда и облегчения. Он вспомнил их, стоящих друг против друга, тихих спасателей.
- Тряпкиииии! Тряпкиии! - Это теперь он знал, что на бумагу, спасая деревья.
- Костииии! Костиии! - А это уголь. Активированный. Берёзы, белоствольные. И как ему теперь подойти к ним? С чем? Садовник устало опустился на корточки, волна усталости и почти отчаяния согнула плечи, и кажется, что вот-вот они затрясутся, а из груди раздастся тихий, очень тихий вой...
         Крылья легонько прошлись по лицу, с обеих сторон защекотало уши, Сова обняла за плечи, молча, а мышата притихли, каждый на своём плече деда, прислушиваясь к Садовнику...

           Чувствительный щелчок по затылку озадачил Садовника.
- За что? - глаза вибрировали в такт звону в голове.
- А ты почему тогда мимо прошёл? А? Я ведь ждала! - Сова почти шипела, как раскалённая сковородка.
- Тогда когда? - Садовник на всякий случай приподнял руку для защиты.
- Когда? Тогда! Очухался? Ну тогда и делом пора заняться… - Садовник встал, опасливо косясь на Сову, и потирая затылок, - ну, тяжёлая у тебя рука, понять бы ещё за что. Ох, женщины…
            Скрипучий смех проявившейся, как всегда ниоткуда Алпамыс отвлёк Сову от увлекательного занятия.
- Получил? А вот! Не шали! Как ребёнок малый. Право… Разговор есть.
- Да? - с охотой откликнулся Садовник, понимая, что теперь его не будут тиранить.
Старуха осмотрела по очереди мышат, немало смутив этим:
- Так понимаю, гибриды?
- Похоже — согласился Садовник.
- Ещё бы знать кто на ком…
- А вот и выясним. Тень!
Из под плаща Садовника, отдуваясь, вылезла Тень. Довольная, даже потолстевшая, вроде. Садовник вскинул брови, Старуха залилась на удивление молодым и звонким смехом:
- А ты как думал? Всё вижу! Хи…
Присмотрелась к Тени внимательно:
- О! Ты никак телом обрастаешь?
Тень подпрыгнула, повертелась, - на ярком горном солнце, прорвавшегося в прореху тучи, от неё на земле стало видно маленькое, расплывчатое пятнышко. Тень начала отбрасывать тень.
- Старая, это как? - просипела изумлённая Тень.
- Обыкновенно. Телом обрастаешь.
- Зачем? Оно мне надо? Я не хочу!
Старуха закашлялась в припадке смеха:
- А кто тебя спрашивает? На службу призывают. Так что смирись и получай удовольствие!
Тень понурилась от нерадостной перспективы. Конец свободе…
- Ладно, не переживай. Не ты первый телесным будешь. Вон нас сколько… - захихикала Алпамыс, потом резко переменила тему:
- Теперь с тебя спрос будет! Потому старайся! Знаешь Лесовика?
- Ну…
- За ним сгоняй. Он по тебе уже глаза проглядел. Ничего не говори — ты сам послание. Он ждёт. Действуй!
Тень дёрнулась, но Садовник остановил её:
- Алпамыс, ты забыла? Тут леса нет, как он вне деревьев передвигаться-то будет?
Та покрутила головой — ум хорошо, два лучше:
- И?
- Кентавра с тенью отправь. На нём и приедет.
Алпамыс сложила губы трубочкой, показала — закройте уши и… и никто ничего не услышал. Мышата, разочарованные несбывшимся, уставились на Садовника:
- Шутит старая. Её звук такой низкий, что вам не слышно. А Кену…
Садовник не закончил фразу, так как со стороны перевала, чуть не влетев в Круг, бешеным порывом ветра, сметая всё на пути… Честно, только пыль взметая, но громко! Прискакал Кен. С Лесовиком, вцепившимся в гриву. Из тени кентавра выпала плюющаяся от пыли — тело задыхалось, Тень, и слилась с уже находящейся здесь. Садовник только головой помотал, умеет, умеет Алпамыс тайные операции проводить. А мышата так и застыли с открытыми ртами. Ну, по статуту.
        Лесовик соскочил с кентавра, - Алпамыс  показала глазами на мышат, и дрожа, так что затряслась почва, кинулся к ним. Обнюхал сначала одного, потом другого, и недоуменно повернулся к старухе:
- И мой, и не мой. Не понимаю…
У мышат закрылись глаза, они вытянулись в струнку, и чужим, хриплым голосом заговорили:
- Мы нашли твоего детёныша во рву, куда мёртвых выкидывали. И он был мёртвый, в этой груде человеческих детёнышей. Но мёртвый в человеческой части, а в твоей ещё живой был. Мы рискнули, и влили ему нашей крови. Моей. Как видишь — он живой. Он часть тебя, часть меня, часть людей. Он — посланник. Он — объеденитель.
Голос пропал, мышата встряхнулись и посмотрели друг на друга — ты тоже?
    Лесовик, потрясённый находкой, уже и нечаемой, но не той, которую хотел, стоял соляным столбом. Сова подошла, приобняла его:
- Пойдём, пойдём, посидишь, в себя придёшь, привыкнешь…
И отвела его в небольшую ложбинку, чтобы он смог побыть один.

- Так, мышата, вам задание.
- Каждый из мышат принял это только на свой счёт, и слегка отталкивал другого.
- Своим передадите, что жду их. Здесь, возле Огня. Когда - они знают. Да, и что бы многохвостый был. Обязательно! Шпиёны, ёк макарёк... -
Приглушённо хохотнул Садовник. Мышата нахмурились друг на друга, засопели, начали толкаться:
- Ах ты вражина!
- Тихо, тихо! Бойцы... - Садовник развёл мышат, ну как развёл, взял одного в одну руку, другого в другую, свёл руки вместе, перед своим лицом - мышата одновременно ревели, орали, пытались вырваться:
- Деда! Деда! Я не предатель! Я не предатель!
- Тихо, тихо. Успокойтесь. Конечно вы не предатели, вы хорошие. Успокойтесь! - Мышата затихли, слегка всхлипывая:
- А почему тогда меня шпионом назвал? - прерывающимися, от не высохших слёз, голосами спросили мышата:
- Так потому что и есть, шпионы - Мышата совсем ошалели.
- Да нормально, нормально. Барсук вам с формулами объяснит, а я так, общими словами… - Садовник подул легонько на мышат, сдувая слёзы:
- Во первых, все мы дети одной Матери. Разные, воюем, а иначе как? Только лучшие достойно Матери служат. Да и когда мы вместе, большую угрозу Матери устраняем, зачем любому из нас слабый напарник? Кроме того, каждый народ имеет своё поле, типа сверхмозг, можно сказать. Вы часть серого народа, пускай и дальняя. Вот вас и считывали, против вашей воли. Но сейчас вас разделило, и каждый пока слаб на половину. Потому и прошу, чтобы оба, вместе, передали, о чём прошу. Поняли? - Мышата замотали головой, - ничего непонятно, но на душе стало легче, нет вины.
- Ладно, барсук научит. А вы просто сделайте и всё. Хорошо? - Мышата согласно закивали.
- Вот и славненько - Садовник захлопал в ладоши, призывая к вниманию:
- Архар! Ефим! Кулагер! Подойдите! - Мышата в один голос:
- Деда?!
- Да, да… Ефим великий лучник. А Кулагер не ишак вовсе, а кулан. До сих пор в степи о нём песни поют, как он одним копытом свирепого и могущественного хана убил.
- А архар?
- А что архар... Вам не надо знать про это. Не надо ...-
Когда все подошли, Садовник всмотрелся в каждого, глаза в глаза:
- Ну что братья... Идите в дом танцовщицы. Готовьтесь. Пришло время последней битвы. - Ещё раз посмотрел каждому в глаза:
- Ефим, мышат возьми - и пересадил их к нему на плечи.
- Архар! В лощинке Лесовика забери. Выполняй!
- Идите! - Постояв немного, - а что спрашивать, надо, они повернулись, и не торопясь, в ряд, пошли в направлении Дома.
- А мы с тобой, Софья, прогуляемся. По той, нашей аллее. Хорошо?- Софья радостно блеснула глазами.
- Вот и расскажешь, за что треснула - и Садовник еле увернулся от следующей затрещины.
- Что с архаром? - Сова, чутко чувствующая чужую боль, не могла не задать этот вопрос.
- Ты же помнишь, что он патриарх? Вот… Но в Архарлах, откуда его род, его отец и дед , в пантеоне. Да...Так их убили…
- Ох… - Сова выдохнула с болью.
- Самое похабное, из-за рогов. Кому-то захотелось их на стенку повесить. Да…
- Кто?
- Люди. Люди, Софья. - Садовник крепко сжал челюсти. Потом выдохнул резко:
- Я ведь уже знал. Да и он знал. Верить не хотел. Из-за рогов... Не от голода. Чтобы на стенку повесить. Да… Ну, хитиновый! - Садовник отклонил ветку берёзы, всю по осеннему жёлтую, свесившаяся к самой аллее, по которой, не торопясь, чуть касаясь друг друга, шли садовник и Софья, снявшая свои когтистые сапожки, и босыми ногами с удовольствием ворошившая сухой берёзовый лист.
- А хитиновый при чём ?
- Вот и я думаю, причём… - Садовник наклонился, подобрал яркий лист невесть откуда взявшийся здесь клёна, и подал его Софье.
- Помнишь, как пирамиды строили?
- Откуда? Я же тогда…
- Извини, забыл. Так вот, хитиновый создал помесь муравья и человека. Ну, что бы сильные и работоспособные как муравьи, и умные как люди - Софья удивлённо вкинула брови - Ну, умные в смысле чтобы не супермозг, а каждый по отдельности думать умел. Да…
- Ну, и как?
- Ну, как... Пирамиды-то построили, только вместо того, что бы связь настроить, стали трупы туда тащить. Так что химер пришлось того, ну, отозвать… - деликатно выразился Садовник. - Но что-то не срослось, и люди потеряли связь с Матерью. А может и было так задумано…  Жадность, понимаешь, тоже двигатель прогресса. Но мера что-то потерялась…
Софья прижалась крепче к Садовнику, кончиками пальцев пытаясь разгладить горестные морщины.
- Во! Пришли! - Садовник широким жестом руки показал на открывшуюся внизу, далеко внизу, широкую долину, высеченную в горном хребте.
- Помнишь, землетрясение? - Софья кивнула головой - Так я ещё подумал, не готовит ли Мать ещё один заповедник. Похоже, так и есть... -

       Под ногами Софьи и Садовника расстилалась свежая, с пылу-жару, недавно созданная обитель. Ещё яркая, не запылённая зелень, высокое, с фиолетовым горным оттенком небо, с явно не выставленным ещё климатом, а потому безмятежное. Небольшие белые домики, разбросанные, насколько хватает глаз. Какие-то странные шары, прилепленные на крышах домиков, и точно такие же, разве только крупнее, парящие в высоте, строго по одному на десять домиков. Вглядевшись ввысь, Садовник вопрошающе посмотрел на Софью, - её зрение уж точно не ошибётся. Она утвердительно кивнула, - точно, в самом центре есть шар, большой, и очень высоко поднятый. От самых обрывистых склонов обители на все пять сторон света, в прямой видимости друг от друга, на самых высоких местах, уходили за горизонт металлические вышки, с какой то решетчатой конструкцией на вершинах.
- Софья, я всё правильно вижу? - Садовник обратился к Сове, - уж она-то видит не в пример лучше.
- Да… Только я в технике не очень, и к чему эта инженерия?
- Да я то же не очень. Так, догадываюсь. Давай-ка Софья, спустимся, да рассмотрим поближе ?
- Почему нет? Пошли! - И они стали спускаться в долину, от которой ещё несло неостывшим теплом. Странно, но тропинка уже была. Странно… Немного пройдя, и завернув по тропинке на небольшое плато, нависавшее над долиной, они увидели уютный домик, под соломенной крышей, с большим навесом, под которым стоял столик из грубо отёсанных досок, а за ним, в высоком и широком кресле, сидела женщина и вязала, видимо из верблюжки, носки. Софья локтем ткнула Садовника, - это она? Садовник улыбнулся, - и при деле, и спокойствия выше крыши.
- Здравствуй, добрая женщина! - Садовник кашлянул. Женщина оторвалась от спиц , оглядела Садовника бегло, а на Софье задержала взгляд, что-то прикидывая:
- Подойди-ка, милая - Сова подошла, с некоторой опаской. Женщина достала откуда-то с боку от кресла пару носок:
- Примеряй, милая. Негоже босиком ходить. Ноги в тепле должны быть. - Софья присела на лавочку перед столом, смущаясь, одела носки, - щекотно, хохотнула:
- Ой, какая прелесть! И в пору! В самый раз! А как уютно в них! Спасибо тебе, сестра!
- Да ладно, чего уж там. - махнула рукой женщина.
- Что стоишь, как столб? И ты садись. Чаем поить буду. Правда, пока тем что есть, магазинным. Без трав… И варенье не то… Но ещё не обустроилась. Вы уж извиняйте… Вон, даже птиц ещё нету - Садовник слегка улыбнулся, кивнул Софье, ну ? Та засмеялась звонко, тряхнула перьями и из них вылетела стайка воробьёв, деловито, будто всю жизнь именно здесь и прожили, начавших с гвалтом устраиваться под соломенной крышей. Лицо женщины разгладилось от улыбки, и впервые, за долгое время, в глазах вспыхнула искра.
 Откуда-то появился самовар, с сапогом на трубе, купеческие чашки с блюдцами, баранки, варенье, и сахар. Не простой надо сказать сахар. Отколотый кусочками от головки, аж синеватый в своей твёрдости, - когда кладёшь его в рот, то отдаёт сладость, почти не тая. Маленький кусочек в рот, да откусив немного баранки, с маком, или скажем булочка, с повидлом… Эх, вкусно! Пот, лёгкий и светлый, выступает на лбу, а ты его салфеточкой, льняной, и всё это молча, пока не притупится чувство вдруг возникшего голода, и на сердце не потеплеет от симпатии к присутствующим, и не потянет на неспешные, прерываемые всхлипом втягиваемого чая разговоры.
- Ну, спрашивай. За этим же пришёл. - утвердительно прервала молчание женщина. Садовник не спеша долил в блюдце чая, отхлебнул:
- Это кто тебе такую шикарную работу предложил? - Женщина впилась взглядом в Садовника:
- А то не знаешь? -
Садовник взял маленький осколок сахара:
- Догадываюсь. Но хотелось бы знать точно - положил его в рот, и смачно запил чаем. Женщина поставила блюдце на стол, разговор предстоит серьёзный, не до баловства:
- Хитиновый.
- Хитиновый... Ага… А зачем? - Женщина усмехнулась:
- Как зачем ? Вахтёром. Вот привечать гостей. - Садовник тоже поставил блюдце.
- И кто гости? - Его взгляд налился остротой, а рука придержала Софью, уже готовой применить свои методы убеждения.
- Ну вот вы. Чем не гости? - Усмехнулась женщина, но осеклась под острым взглядом Садовника, и особенно при виде взъерошившейся Совы.
- Да разные… Разные, кто работать тут будет. - Садовник приподнял бровь, продолжай! - Тут некий центр будет, программы разрабатывать, контролировать производство - женщина замялась, но пересилила себя: - производство умной пыли. - Садовник уточнил:
- То есть, тут мозговой центр, центр управления, но не производства? - Женщина посмотрела на несмышлёнышей сожалеюще:
- Это же огромное производство. Вся планета уже работает. Миллионы людей, сотни предприятий. Ну а здесь мы, айтишники... - Садовник, привыкший ко всему, удивился:
- Ты? Ты же пришла к огню за спокойствием. Я считал что от одной из долин. От хлебопашцев…
- Ну да, за спокойствием, это так. Но и за справедливостью! Я же имела лабораторию, программы писали для всего мира. Разные программы. - Перехватив вопросительный взгляд Садовника уточнила:
- Да, и антивирус. Хороший! - Садовник чуть не ощерился:
- Ага, ага… Сначала пишем вирус, потом антивирус… Хороший бизнес. Главное вечный… - Женщина вспыхнула:
- Не правда! Вирусов и без нас наплодили! А мне интересно было их закрыть! - Садовник укоризненно покачал головой, женщина поникла:
- Да, потом муж, дети… Вечный бизнес... зачем корячится… - Потемнела лицом:
- Короче - я хочу справедливости. А она требует санации! Пациент не излечим! - Садовник задумчиво отхлебнул из чашки, чай остыл и блюдце уже не требовалось»
- А если убрать вирус из поведенческих программ? Как считаешь? - Женщина с сомнение покачала головой:
- Ну не знаю… Похоже программа вшита на неизвлекаемость… Уберешь её, и человек посыпется… Так что санация - это акт гуманизма! Хотя… Хотя если бы знать точно, место вставки, и зашунтировать его...Тогда может и получится… А ещё лучше… - Женщина забубнила что-то про себя, видно, что задача её увлекла. Садовник погладил руку Софьи, - подождём, пей чай. Когда они допивали уже третью чашку, женщина перестала бубнить, вскинулась, заплясала какой-то сумбурный танец:
- Есть! Есть! Есть решение, есть! Ляля - ля ля, ля - Я поняла! Надо убрать один мостик и всё! - Увидев, что её не понимают, задумалась на секунду:
- Ну, это как яд змеи. Безвредное вещество, почти молоко, но одна, всего одна валентная связь между двумя цепочками, и вуаля, сильнейший яд! - Ну, про змеиный яд присутствующим было всё известно. Ага. Женщина безнадёжно махнула на незнаек:
- Только всё это без толку. Во первых нет таких сил, а во вторых, надо сразу заместить эту связь. Иначе может опять возникнуть… - Садовник внимательно посмотрел на женщину:
- Я правильно понял, что можно избежать санации? И ты совсем и не против этого? - Женщина взглянула прямо в глаза Садовнику:
- Нет! Ты не правильно понял. Я за санацию! Потому что только это единственное спасение! - Садовник поднял ладони:
- Стоп! Стоп! Только потому, что невозможно одновременно уничтожить мостик, и тут же его заместить, по твоему мнению, санация неизбежна? - Женщина спокойно, как тысячу раз обдуманное кивнула головой:
- Да!
- Но! - уточнил Садовник - если бы это было возможно, то ты бы даже поучаствовала в такой работе, антисанации? - Женщина согласно кивнула головой.
Садовник задумался, подперев голову руками, а Софья подошла к женщине, и они обнявшись, матери всё-таки, молча, с надеждой, смотрели на него.
 Садовник поднял голову, посмотрел на сомлевших в ожидании женщин:
- Эхе-хе… Женщины, женщины… Ну ведь надо иногда и жёсткость проявлять. - Женщины подались к Садовнику:
- Послушай, айтишница… Говоришь умная пыль давно в работе? - Айтишница подумала, наморщив лоб:
- Точно сказать не могу... Но давно, и так понимаю, уже многие инфицированы ею. Может даже и все.
- А какие программы в ней заложены?
- Честно, не знаю. Наверное и самоликвидация предусмотрена. Скорее всего предусмотрена.
- А сможешь программку создать такую, что бы мостик заместить простеньким, но хорошим? Ну, например - я не притесняю слабого!? - Софья нервно хохотнула:
- Ты бы хоть сейчас с Книгой мёртвых…
- Софья! - перебил её Садовник- в этой фразе глубочайший смысл, из неё многое добро произрастает. Так сможешь? - Женщина задумалась, потом кивнула:
- В принципе можно. Срок какой? - Садовник усмехнулся:
- Срок ещё вчера. Устроит? - Женщина развела руками, шутки не уместны - Максимум неделя! Максимум! - Женщина развела руками:
- Невозможно! Одна не успею… Вот если бы… Да что там… - Женщина махнула рукой, - Невозможно… -
Садовник взял мягко Софью за локоток, - отойдём, и отведя на приличное расстояние, ввёл её в своё понимании ситуации:
- Ну, хитиновый. Гнёт свою линию, даже зауважаешь. Как всё точно рассчитал. Только не всё. Так понимаю, без контроля не оставим…
- Хитиновый говоришь? Умная пыль? А пыль хорошо скрывает истину… - Сова одним глазом зыркнула на Садовника. Садовник, не отрывая от Софьи внимательных глаз, слегка качнул головой, - я знаю. Знаю что и ты знаешь. Но не здесь!
- Ну, к делу. - Садовник сосредоточился: - Прошу, слетай и принеси барсука и мышат. Думаю, женщина сильно удивится, но работа срочная - хохотнул Садовник.
- Не хомячок конечно, барсук целый, но ничего, ты сильная. А ежели что, то беркута привлеки. Да, и присмотри тут. Техники думаю хватает, но для скорости можете к Центру подключиться. Только прошу, через мой пароль! Иначе никак! Хорошо? - Сова выслушала, прикинула возможности, кивнула головой, расправила крылья:
- Ой! А как…
- Софья! Всё под контролем! Мы победим! Точно! - Сова заскользила, прижимаясь к поверхности. Проводив её взглядом, Садовник вернулся к женщине:
- Ну вот. Будут тебе помощники. Думаю, порадуют тебя. Сова тоже тебе поможет, всё, что надо обеспечит. Да, и о готовности через неё сообщишь. Хорошо? - Женщина, ещё не осознавшая до конца все перемены к лучшему, только кивала головой на каждое слово Садовника.
- Ну, жду сигнала. И пожалуй пойду… - Садовник уже повернулся, но будто только вспомнив спросил:
- А где место для нас? - Женщина, уже погрузившаяся в работу, ответила между делом: - Там, в самом низу долины. Ты же потеплей любишь... - Хохотнула - Всё, как любишь. Для двоих, успокойся - И глянула с любопытством на Садовника.
- А я тебя узнала. Настоящим мужчиной стал. Вас быстрой смертью казнили?
- Нет, Мать, в бою погиб.
- Достойная смерть, достойная.




     Сова, почти не шевеля крыльями, прижимаясь к склонам горы, не торопясь летела за барсуком и мышонком. Ну и что, что их теперь двое? И для неё, да и по факту, он ещё один. Вот только какой с него прок? Читать-то толком ещё не умеет, а туда же, великий айтишник. Нет, ещё барсука можно принять, всё-таки маститый учёный, энциклопедических знаний, но мышата? Что-то чудит Садовник, чудит. Вот зачем-то ещё один дом понадобился, теперь в обители. А они и так не бывают ни в чудесном, на все времена года, ни в берлоге, ээээх, ни даже на острове. Зачем ещё один? Чудит, чудит Садовник. Может переутомился? Надо приглядеть. Неторопливые мысли, неторопливый полёт… Так и хочется подольше, отдохнуть от прошедшего, а особо предстоящего, которое скоро, совсем скоро. А пока неторопливый полёт, взгляд скользит по не перестающей удивлять своей первозданностью долине. И явно не заслуга её острейшего зрения, что можно разглядеть любой цветок в долине, любую былинку, и даже шёрстку на теле шмеля. Ну, воздух такой, солнце такое, всё новорождённое. Глаза блуждали, не цепляясь ни за что, мысли вяло текли, вспоминая почему-то берлогу. Видимо пора, ох пора навестить её. Только вот проблемка - а какими они будут, после битвы? Вдруг какими нибудь деревьями? В шутку пугала себя Сова. Нет уж, пусть хоть извертится, а перед битвой утащу в берлогу. Твёрдо решила Сова. Облегчённый вздох от принятого окончательно решения прервался на выдохе: Сова увидела хоть и ожидаемое подспудно, но от этого не мене неприятное. К южному хребту, к месту, где пологое ущелье как-бы его разрывало, двигался внушительный отряд серых.
Сова усмехнулась, ну насколько же предсказуемы серые, ведь явно попытаются прорваться в долину, в момент отключения защиты, что бы прошли приглашённые. И так же глупы, предсказуемо. Ну, прорвутся? И что с ними, незваными, долина сделает? Брр… Лучше не представлять. Сова завершила прерванный вздох, и на всякий случай позвала Садовника.



       Барсук опять страдал. О! Это он умел делать хорошо. Если честно посмотреть на его страдания, то они ничего не стоили. Сам и виноват. Опять обожрался. А как не обожраться? Персики, что притащил Дракон из Небесного сада, это не персики, это… это нечто! Ярко - жёлтого цвета, с красными боками, пух такой нежный, запах, о этот запах заставляющий слюной наполнятся рот. А когда в нетерпении надкусишь, чудесный сок брызгает так, что все лапы мокрые. И как не поесть немного? А ещё этот даос, со своим вином...
- Попробуй это вино, каково? А теперь это, чуть-чуть, для здоровья полезно, - красное вино для сердца, белое для аппетита… Ага, а вот золотое, только я, и только здесь могу сделать, нигде не попробуешь, это вино Круглой Долины… Пробуй, а то жалеть будешь…
Вкрадчиво так, прямо в душу голосом… И ведь уговорил! А как не уговорить? Ведь было, было когда его хороший товарищ по службе, уговаривал - поешь это, там не будет, пожалеешь. И пожалел! Теперь не отказывается. А вино… Ну на любителя, вкус такой… ускользающий, как мираж... Разный вкус. То такой, то другой… Ну скажите на милость, зачем мне вино со вкусом улиток? Нет, оно конечно такое, - аж голова кружится, но ведь голод-то вызывает, и как не обожраться?
    Как не обожраться, скажите на милость? Нееет… Решительно нельзя не обожраться. Вот всегда так - заманят, соблазнят и бросят! Собутыльники, блин. Обкормить и напоить-то каждый сможет, а ты вот потом, когда плохо, - барсук аж застонал - ой, плохо… Приди, как истинный товарищ, брат и собутыльник, да помоги - угости вот вином, да таким вином, что бы всё раз и прошло, - волшебным вином! А оно есть, точно есть! Барсук кряхтя и пуская от натуги газы, повернулся на другой бок.
     Хотя, если посмотреть с другой стороны, то ещё вопрос, от чего лучше страдать - от обжорства или от голода? Пожалуй лучше от обжорства. Ехидный голосок, который был быстро заглушен, прошептал:
- А умеренность не лучшее ?
- Уймись! - Засопел барсук:
- Пусть не любящие жизнь, задохлики всякие, об умеренности заботятся, импотенты… Хи… А истинный любитель жизни будет черпать её по полной, до краешка. Просто качество! Должно быть качество! -
     Морда барсука растянулась, в довольной улыбке воспоминаний.
- А ведь есть оно! Вот недавняя пирушка, по поводу смены Галактического Года! Ой бай! Какое там вино было! Импортное: гости привезли с планеты Рыжих Обезьян. Ай рыжие! Ай да рыжие! Вкус!!! Да фиг её знает какой, главное вкусно! Вот непонятно как, ни на что не похоже, незнакомо, но вкусно!!! И весело становится! Прям каждая жилочка радостью наполняется, смех , радостный смех прям распирает, все такими милыми, да что там, родными становятся, а как потом есть хочется! Прямо жрать хочется, и жрёшь, жрёшь, и всё мало… Ах, какое чудное вино! Одно слово — импортное! - Барсук опять повернулся на другой бок:
- О! А смотаюсь я к ним в гости. Приглашали. Значит могу. Вот не даром в Круглой долине оказался - мелькнула мысль- Значит судьба! По быстрому, туда и назад. Никто и не заметит. Да, а кто с судьбой спорить будет? Уж не я, точно!-
Довольный отмазкой, барсук хихикнул и начал вставать, вернее пытаться встать, чтобы доползти до портала.
       Перевернувшись на живот, с трудом, но смог, барсук потихоньку пополз к небольшой расселинке в скале, под которой в прохладе он переваривал последствия вечеринки. Потихоньку прополз немного, а чуть погодя даже встал на все лапы, так как не терпелось скорее поправить здоровье. Хоть и через вечность, на дрожащих лапах, барсук дотащился до примеченной расселины, энергично встряхнул шкурой, стряхивая обильно выступивший пот, и сунул морду под кустик ежевики, закрывавший её. Блин… Нестор. Вот же ж страж, и нюх у него, что ли… Ну да, приказ всем оставаться по местам, но смысл сейчас с него в таком состоянии? Да… Надо договариваться.
- Нестор, дружок, мне всегда было интересно… - барсук сделал паузу, поглядывая на реакцию Нестора. Тот, лишённый тем же приказом свободы движения и поставленный сторожем, соскучился по какому нибудь общению до чёртиков, и с удовольствием показал готовность к разговору.
- Да, так вот Нестор, ты же знаешь, я учёный и много чего изучал... - Барсук сделал паузу , поглядывая на Нестора:
- Да, изучил многое, но вот твои умения наукой не объяснить никак. Да...-
Нестор сложил передние лапки на груди, - а как же иначе.
- И вот, мне очень интересно, а как это ты время можешь то добавить, то убавить, а то совсем убрать, заштопать? - Барсук начал горячиться:
- Но позволь, Нестор, так не бывает! Один из основных законов Вселенной гласит - ничто не исчезает, просто переходит в другую форму! Да! А у тебя скорость меняет... - а импульс где? Где импульс, я тебя спрашиваю? Но это ещё ладно, всё-таки время - категория памяти, в том числе, а вот как так, бац - и нету? Куда деваешь, я тебя спрашиваю? - Барсук так разгорячился, что на время забыл свою боль, и готов был пытать бедного Нестора. Нестор закашлялся в ехидном смешке, и проскрипел голосом явно искусственным:
- Тупой ты братец, ой тупой, а ещё учёный! - Барсук от таких слов окаменел от возмущения и аж задохнулся, не в силах принести ни слова.
- Ты же работал мирабом? - Барсук от неожиданного вопроса забыл возмущение и кивнул головой
- Значит помнишь, как воду распределял. Где больше - там и течение быстрее. Ну, пропитывает почву быстрее, значит и течёт быстрее. И наоборот. А можно и совсем перекрыть. Так что давай, если намылился на опохмел, то я здесь перекрою, туда открою и ты быстро там, а медленно здесь. Никто и не заметит.-
Барсук радостно ощерился, в предвкушении пасть наполнилась слюной.
- Но должен тебя предупредить. Сам помнишь - русло здесь станет небольшим. И если что, то тебе может не хватить потока здесь. - Барсук, было уже шагнувший вперёд, замер, что-то ему стало жалко терять. Но тут так ширнуло висок, что он отчаянно махнул лапой и рванул вперёд, только услышав в спину:
- Да, и притащи мне оттуда…
- Да, естественно…
- И Сова уже летит за тобой!
 - Да! - ответил барсук, и провалился в расселине.



      Нетерпение конечно, вещь жгучая, даже жгущая. Тем более в таком тонком и деликатном деле, как поправка здоровья. Но осторожность есть необходимость!      Барсук отодвинул куст ежевики, прикрывавший расселину, не удивившись, с чего бы на другой планете оказался тот же самый куст, и высунул трепещущий в поисках запахов нос наружу. В него сразу проник запах того самого вина, и барсук начал захлёбываться слюной. Он было рванул наружу, но его врождённая осторожность рявкнула:
- Стой, балбес! Почему запах так силён? Так силён, что кажется его можно пить? -
И барсук, очень уважавший такие голоса, осторожно, так, чтобы и лист не шелохнулся на ежевике, высунул только часть головы, ту, которая с глазами, из расселины. Яркое солнце на мгновение ослепило, и ему пришлось надавить на глаза, чтобы они быстрее привыкли к свету. Вначале сквозь дымку яркости проявились рыжие, огненно-рыжие холмы со скалистыми склонами. Потом бегущая между ними небольшая, но очень яркая, в голубом цвете, река, пятна растительности, скорее с голубыми, нежели зелёными листьями. Лапа барсука быстро залезла в защёчный мешок и достала большие, стеклянные очки - консервы: а не фиг глаза жечь ультрафиолетом, - голубыми листья не бывают просто так, и защищённые глаза начали различать мелкие детали. Детали-то мелкие, но вопиющие, и барсук аж застонал от обиды, недоумения и злости. На другом склоне ложбинки шустрые, огненно-рыжие обезьяны выкатывали из открытых ворот подвалов, устроенных прямо в холме, бочки с вином, подкатывали их к скалистому обрыву над речкой, и издавая радостные вопли, сбрасывала их вниз, на острые камни. Бочки с хлюпающим треском, гулким и громким, лопались, окрашивая воду реки в изумительный рубиновый цвет, с примесью голубизны, и на каждую разбитую бочку обезьяны яростно орали от радости. Только слышалась в их яростной радости какая-то отчаянная нотка, а стоящий около массивных ворот старый обезьян, со связкой ключей в лапе, поникшими плечами и потухшими глазами и совсем не радостной делал эту картину.
     Увиденное совсем не обрадовало барсука, но запах вина был так силён и так сильно понуждал к действию, что он, вытянувшись в струнку за своим, ставшим огромным от расширившихся ноздрей носом, почти невесомый , мгновенно оказался на площадке над рекой. Рядом с унылым обезьяном, перебиравшим ключи в связке, точь-в-точь как молящийся правоверный перебирает чётки.
- Здравствуйте, уважаемый! - Обезяьян глянул без любопытства на барсука, с видом укоризненным, - отрываешь.
- Я к господину У - и барсук протянул визитку, которую тот дал ему на том незабвенном пиру. Обезьян глянул на визитку, кивнул головой. Барсук вытащил свою визитку, протянул её:
- Попрошу Вас, уважаемый, доложить обо мне -
Обезьян взял визитку барсука, замызганную и как будто сочащуюся его слюной, ну не объяснишь всем, что защёчный мешок, он такой, непростой:
- Господин У не сможет вас принять - и равнодушно вернул визитку. Барсук растерялся, начал было рассказывать о старинной дружбе, связывавшей его и господина У, но обезъян прервал его:
- Его нет! - Барсук сник, надежда поправить здоровье угасала, лишая сил, и он явственно стал расползаться в нечто бесформенное...Глаза стали затуманиваться, похоронный звон колоколов настойчиво зазвенел в ушах...Что-то твёрдое и булькающее постучало по носу:
- Эй, эй, в себя приди, выпей это - Расширившиеся глаза уловили сосуд из тыквы, которым обезьян тряс перед носом, стараясь привлечь внимание барсука.
- Выпей, выпей, на пользу пойдёт -
Из тыковки несло ароматом жизни. Барсук жадно схватил её и захлёбываясь, стал заливать в себя содержимое, не разбирая вкуса. Но с каждым глотком вкус прорезался, и вкус этот был волшебный, даже лучше, намного лучше вина на пиру, и главное, голова прояснялась, тело наливалось бодростью и силой, а душа жаждой жизни.
- Хватит, хватит! - сквозь радость обретения жизни прорвался грубый, но такой родной голос, и сильная рука вырвала из прикипевших намертво к сосуду лап барсука источник жизни. Родные глаза обезьяна любяще смотрели на барсука:
- Нельзя сразу много. Погоди немножко - и обезьян, воровато оглянувшись, сделал несколько большущих глотков из тыквы:
- Вот так, в самый раз! -
И барсук с обезьяном влюблённо посмотрели друг на друга, радуясь обретённому братству.


       Даже и не спрашивая, ведь очевидно, барсук обратился к старому обезьяну:
- Брат! Скажи, зачем вы уничтожаете такое прекрасное вино? Да ещё вместе с бочками? Они что, больше не понадобятся? -
Обезьян закряхтел озабоченно, почесал обеими лапами голову:
- Э, брат...Тут такие дела творятся… Это вино прошлого года, особо удачного года, доложу вам, может и лучшего за всю мою жизнь… - Обезьян помолчал, было о чём:
- А я долго живу, многое видел. А такого хорошего года? Нет, не припомню. - Обезьян опять замолчал, морда стала каменной, только подёргивание хвоста выдавало внутреннее напряжение, и на этот раз барсуку пришлось потрепать обезьяна за плечо, чтобы прервать затянувшееся молчание:
- Да… И вино получилось лучшее, из всего, что мне довелось пить!-
Барсук завистливо сглотнул слюну, и не спрашивая, приложился к тыковке. Обезьян поддержал барсука парой глотков и продолжил:
- Но беда пришла откуда и не ждали. Нет, бывало, когда разозлишь какого нибудь духа, то глядь - вместо вина уксус. А то и хуже - чача. Но тут что-то вовсе непонятное. Вино стало с ума сводить. В прямом смысле! - Поймав удивлённый взгляд барсука, обезьян замотал головой:
- Нет, нет. Ясность ума сохранялась, и с топорами друг за другом не бегали...Только вдруг забывать стали обычаи нашей обители, целибат нарушать. - Обезьян замолчал, горестно покачал головой - И ладно бы между собой, хоть и тьфу, но энергия в обители оставалась бы… Так они что удумали? Они стали водить в обитель женщин! Нет, ты представь, женщин! Возмущённо раздувая ноздри, обезьян посмотрел на барсука, ожидая понимания. Барсук, как вежливый собеседник, ожидаемо поцокал языком, хотя ничего ужасного, кроме всяческих приятностей, в них не находил.-
- Да… А ещё перестали на виноградниках работать… А ещё… - Обезьян обречённо махнул рукой: - Даже царь наш и отец, мудрец подобный небу, господин У, и тот с катушек съехал. Надумал на службу поступить. К Владыке Неба, в его яшмовый дворец. Я говорит, достоин по своему происхождению только во дворцах жить, а не в этих пещерах. И ушёл, мерзкая обезьяна - плюнул в сердцах старик.
- Куда ушёл? - Барсук ещё плохо соображал, хотя голова и стала ясной, но была ещё пустой. Обезьян с сожалением посмотрел на барсука, - да ты ещё совсем плох, братец - возмущённо взмахнул волосатыми лапами:
- В слуги ушёл! Царь! Наш царь пошёл в услужение! Ну не мерзкая обезьяна? Такой позор на весь наш род! Да это…
- Остынь, остынь, брат - прервал его барсук - Похоже не виноват он совсем. -
Обезьян от возмущения засопел так, что мелкие капельки забрызгали из носа:
- Не виноват? А почему я не пошёл? Он? Или вот он? - обезьян тыкал пальцем в толпу рыжих.
- А я скажу почему! Вот и скажу! Потому что нет в нём стержня! Нет того стержня, что делает из нас настоящих обезьян! - старик фыркнул, задыхаясь, грудная клетка сипела и рёбра вздувались так, что кажется порвут шкуру:
- Ты хороший парень, свой. Нормальный пацан... Пойдём, в мой закуток, там такое вино припрятано! - Вдруг неожиданно изменился обезьян: - Не пожалеешь! -
И барсук, ещё не пришедший в себя толком, не смог устоять, решительно сделал шаг вперёд:
- Пошли!
- Остынь, братец - хихикнул старый - Экий ты скорый. Сначала проверить надо, а то вдруг на старейшин нарвёмся. Тут-то нам и будет!
- А что будет?
- А плохо будет. Сухой закон, понимаешь у нас с некоторого времени -
Барсук подобрался, пасть ощерилась:
- Что?! Этот плешивый, меченый всеми птицами на своей лысине и здесь постарался? - Обезьян сделал большие глаза:
- Ты что несёшь? У нас старейшины вполне благообразны, шерсть не вылезшая, проплешин нет, и птицы их не обсирали - Барсук выдохнул облегчённо:
- Да это я об одном деятеле, тоже сухой закон вводил. Вводила, блин…
- Нет, нет, мы сами! Сами решили в завязку уйти. Ну когда поняли, что вино отравленное. - Наконец у барсука в мозгу щёлкнуло, извилины соединились в нужном порядке, и логическая цепочка соединила в целое отравленную воду и отравленное вино.
- А старейшины кто?
- Да выбрали из самых уважаемых да настырных. Ну, есть же настырные, чтобы следили  за соблюдением закона - Барсук почесал за ухом:
- Так, так… А с кем тогда состояние дел обсудить? Только вот общее собрание не предлагай! Вот не надо этого, этой общей безответственности.
- Дела, говоришь, обсудить? Ну, так это со мной можно. Я таки оставлен господином У на царстве. Исполняющим обязанности. Вот. - Барсук совсем ошалел от таких перепадов:
- Ты? Царь?
- Ну, не совсем царь. А обязанности исполняю. - Обезьян принял соответствующую моменту важную позу.
- Так что, пить-то пойдём? - Старый хитро прищурил глаз. Барсук, рассудив, что питие объединяет души, согласно закивал головой.
- Ну, тогда подожди мальца, я дорогу проверю. Что? Ну и что, что царь! А закон соблюдать должен! Закон это - закон. Он для всех! - Обезьян окатил взглядом барсука - Жди! - и скрылся в глубине пещеры. Но видимо не совсем, потому как высунулась его рыжая мордочка, показался назидательно поднятый палец:
 - А для царей в первую очередь! - и опять пропал в глубине пещеры.


     Ожидание само по себе мука великая, а уж в состоянии барсука… Барсук бессмысленно разглядывал всё, на что падал взгляд. Вон, на другом конце площадки обезьяны перестали катать бочки, обнялись и поют, ну, они так считают, что поют, какие-то залихватские песни. Неудивительно: воздух так насыщен вином, что явно надышались. А вон какая то яркая, рогатая гусеница, с жадностью поедает тёмно-зелёный лист… Хорошо, садовник не видит. Шибко не любит, когда растения обижают… А вон…
     Крепкий шлепок по загривку взбодрил барсука. Обезьян, слегка подрагивающий от предвкушения предстоящего, успокоил:
- Сейчас, погоди немного, пойдём… в закрома — хмыкнул:
- А тебя что, гусеница заинтересовала? - И не дожидаясь ответа , обезьян утвердительно продолжил:
- Интересная гусеница. Бабочки дриады. Умная!!! Сволочь. Лист-то очень ядовит, так она подгрызает жилки у листа, те, что яд несут. Вот лист остаётся сочным, и в меру ядовитым. Умная, тварь!
Уважительно закончил обезьян. Барсук хмыкнул:
- Интересно… Надо запомнить. Потрясающий пример...
Обезьян недоуменно посмотрел на барсука, тот пояснил:
- Для студентов пример. Хороший. А то в Академии… Ах, да, я преподаю в Лесной Академии Бездеса. Так вот, там один профессор, журавль, голова маленькая… хи… разработал теорию эволюции. Дескать, всё само собой происходит. Глупость конечно, но умная глупость. Влечёт многих... А я вот такими фактами... - уловив полное непонимание обезьяном темы, барсук пояснил:
- Ну, гусеница не могла получить знания по наследству. Бабочки не питаются листьями. Не могла путём проб и ошибок пройти - или сдохни, или найди средство. Что, умная такая, что увидела как дохнут другие и сообразила, как обезвредить? Вот и получается - её создали изначально умелой. И эволюция где?
Обезьян кашлянул, привлекая внимание:
- Брат! Давай не будем заморачиваться на вещах очевидных. Путь свободен и кувшины с вином ждут нас!
   Барсук вопрошающе посмотрел на обезьяна, тот кивнул головой в сторону площадки, где пели песни обезьяны. Там пара важных, даже издалека, обезьян, розгами драли остальных, визжащих от боли, растягивая их на бочке с вином, вытащенной из расщелины за выступом.
- Так… Заначка значит… - мелькнуло в голове барсука - а он их сдал! -
    Кровь ударила в голову от такого вероломства, морда оскалилась, но щелчок по носу изрядно озадачил:
- Тихо, тихо! Экий ты горячий. Я всё-таки царь, и закон должен исполняться! Ну, ты пойми, чудило, вино реально отравленное, а они его пьют. Нельзя! Так что не сдал я их, а отдал приказ! В рамках должностных полномочий! Хи… -
     Пройдя бесчисленное количество галерей, поворотов, то спускаясь, то поднимаясь, цепляя на себя старую паутину, сплетённую в давние годы пауками между бесчисленными бочками, амфорами, огромными, в несколько этажей кувшинами, барсук больно ткнулся носом в костлявую спину резко остановившегося обезьяна. Тот встал, как вкопанный, предупредительно подняв левую лапу:
- Тихо! - большие уши дёргались в разных направлениях, вслушиваясь в тишину:
- Слышишь? - Барсук напряг весь свой слух:
- Нет… А что я должен услышать? -
Обезьян обернулся к нему:
- Что-нибудь. Слышишь? -
Барсук ещё сильнее напрягся, но всё было тихо. Тихо….Мама… Тишина была абсолютная! Такого не могло быть! В голове всегда теснились шумы - не только ближние, но даже из других Галактик, бывало, надоедливо жужжали. Конечно, эти шумы как бы мимо проходили, уже и не замечаемые, и только когда нужно было, находился нужный голос, или мелодия нужной планеты, но шум был всегда! Мама… Задние лапы барсука разъехались, сознание запульсировало игольчатой болью… Мама… Отравили! Мозг гаснет… Садовник… Помощь… -
Обезьян хлопнул между ушей своим сильным хвостом так, что подбородок барсука лязгнул о каменный пол:
- Работает! Наверное, единственное место на свете, где работает! - Барсук мутными глазами уставился на обезьяна:
- Что работает?
- Глушилка работает! Абсолютная ! Всё глушит! Я уж думал, что поехал, крышей, ан нет! Раз двое ощущают одно и то же, значит это есть! -
Барсук не понял про глушилку, но яркая мысль возвратила его к жизни: - Не отравили! Глушилка!
- Что за глушилка такая? - вернувшийся к жизни барсук загорелся вечным своим любопытством, от которого так много пострадал. Обезьян хитро подмигнул:
 - Потом, брат, потом. Сначала силы подкрепить надо. Давай за мной! - и нырнул в яркое пятно, вдруг прорезавшееся в стене.


     Бесконечно длинное помещение, куда барсук попал следом за обезьяном, по обе стороны было уставлено кувшинами, на стеллажах, начинавшихся от пола и теряющихся в высоте. Кувшины все одинаковые, литра на три каждый, без всяких пометок, - видимо на восковых печатях, закупоривающих горлышки, и было обозначено всё необходимое. Обезьян с любовью оглядел стеллажи, краешком глаз наблюдая за барсуком, по округлившимся глазам и судорожным глотательным движениям которого было видно - осознал. Приподняв от усилия хвост, обезьян с натугой сдвинул один из стеллажей, за которым открылось большое помещение, уставленное колбами, ретортами, ампулами с какими то препаратами, - типичная алхимическая лаборатория. Уловив краешком глаз ухмылку барсука, обезьян небрежно бросил:
- Золото добывали, да камни всяческие. Ну, юные были, теперь переросли. Сейчас и так научились. Но в память оставили. Да и будет о чём за кувшинчиком вина рассказать.
     Голос обезьяна, в предвкушении, стал игривым. Отодвинув ещё один стеллаж, теперь лабораторный, обезьян открыл не очень большую, в сравнении с увиденным, комнату. Хотя и она внушала трепет. Обезьян закинул руки за спину, начал всматриваться, вдруг ставшими огненными, глазами в кувшины, и тыкать пальцем:
- Ты… ты, пожалуй ты… ну и ты… - Кувшины, на которые показал обезьян, медленным хороводом переместились на высветившийся в углу комнаты столик, по сторонам которого стояли две лежанки с высокими изголовьями. Хочешь - сиди, хочешь - лежи, а хочешь и наполовину валяйся. Удобные…
- Кушать под вино что будешь? - обезьян повернулся к барсуку - Рекомендую занзибарские улитки. Партия пришла - пальчики оближешь!
Барсук, уже отчаявшийся в ожиданиях, только головой мотнул. Обезьян ещё раз осмотрелся, критическим взглядом, ничего не забыл:
- Пошли к столу- и рукой направил барсука к дальней лежанке, ведь мало ли, туда - сюда, хозяйские хлопоты, значит ближняя - за хозяином. Барсук взгромоздился на лежанку, вытянулся в изнеможении ожидания, и замер в предвкушениях.
- Ну, и ? Что лежим? Давай, брат, за знакомство! - обезьян поднял кувшин, барсук ответил тем же. Вино показалось… хм, вот именно — показалось, чем-то таким, без чего и жить-то нельзя. Вот только чем - ускользало, а потому хотелось пить и пить, для понимания. Но после нескольких глотков голова пришла в такую ясность и гармонию с окружающим миром, что скомандовала - не торопись!
     Оторвавшись от кувшина, поставив его на столешницу тёмного дерева, барсук вдруг ощутил такой голод, что буквально накинулся, сопя и урча, на аппетитных, больших улиток, выложенных огромной кучей на огромном блюде посередине стола. Утолив первый голод, а барсук не сомневался, что именно первый, и утолять ему ещё и утолять его, откинувшись на высокое изголовье лежанки, спросил:
- Брат! А как мне к тебе обращаться? Имя скажешь?
Обезьян с ехидной усмешкой посмотрел на барсука:
- Да… Хорошо ты вчера посидел… Совсем слепым стал. Но по-братски так и быть - открою страшную тайну...Гы… - Почесав левое ухо, продолжил: - и так, слепой, имя моё - У, фамилия — Кун. Царь обезьян, мудрец равный небу, рождённый горой Шань из каменного яйца, познавший… - обезьян остановился, видя муку в глазах барсука:
- Ладно, ладно, брат. Можешь меня так и звать - брат. А при посторонних - господин У. Для краткости… Гы…
Барсук шмыгнул носом, соображая:
- А можно, брат, вопрос задать?
- Спрашивай.
- А почему ты сказал что господина У нет, он в небесном дворце ?
Обезьян с сожалением на наивность барсука вздохнул:
- Да так и есть. Официально я в Небесном Дворце, служу Повелителю Неба.
Барсук развёл в недоумении лапы: - Поясни.
- Ну, времена мутные. Сам видишь. Биологическое оружие опять в ход пошло. Разбираться надо? Надо. А это лучше всего делать, как бы и не делая. Вот потому меня здесь и нет. Понял?
      Посмотрев на сопящего от натуги барсука, обезьян вздохнул:
- Двойник мой, ментальный, там - глянул на барсука, опять вздохнул — Голограмма…
- А ! Так бы и сказал сразу - заворчал барсук:
- А то ментальность… Я и слов-то таких не знаю...
Обезьян махнул лапой:
- Не заморачивайся. Давай лучше выпьем. Для понимания. А то вдруг господин У во дворце, а ты с копией пьёшь… Гы...
    Но выпить не получилось. В дальнем углу раздалось какое-то шебуршанье и к столу стал… стало… стала подходить некая фигура, никак не могущая приобрести чёткость и единство. То крылья проявятся, то иголки ежа, то вороний клюв: барсук так и замер, с открытым в готовности пить ртом. Наконец, фигура приобрела чёткие женские формы, подошла к столу и молча стала смотреть на обезьяна:
- Госпожа! Проголодались?
 Женщина кивнула головой:
- Я, пожалуй, съем кусочек хорошего сыра… С хрустящей корочкой свежеиспечённого хлеба... И, пожалуй, глоток вина выпью.
Обезьян любезно подскочил, подставил вынырнувший из темноты стул:
- Присаживайтесь, госпожа. Давно надо было перекусить. Только разрешите, госпожа?
- Да, конечно.
- Я бы рекомендовал попробовать к этому вину - на столе появился запотевший кувшин - Тандырную лепёшку, - проявилась лепёшка, ещё парящая от жара, с корочкой, кое-где даже подгоревшей, - и домашнюю брынзу, солёненькую!
Голова брынзы истекала рассолом, капельки масла просачивались сквозь сырную массу... Женщина засмеялась:
- Вы, господин У, умеете уговаривать. Слабых женщин...- грудной смех отдался эхом от далёких сводов галереи.
- Пожалуй, я приму ваши рекомендации.
Дама присела на любезно придерживаемый стул, взяла в руки кувшинчик:
- Господа! Приятного общения ! - сделала несколько небольших глотков, поставила кувшин и с удовольствием взяла кусочек брынзы и положила его на лепёшку.
- Да, господин У, вы опять правы. Именно это мне сейчас и надо.


    Барсук сглотнул слюну, вспомнил, что рот открыт, и открыт уже давно, мысленно махнул лапой на череду сюрпризов, здраво рассудив, что здоровье дороже, и толстой струёй отправил содержимое кувшина в широко открытую пасть , прямо в пересохшую глотку. Содержимое вылилось с весёлым бульканьем, сделав кувшин пустым, но наполнив голову барсука здравостью рассуждений. И эти рассуждения были просты - пока ещё не утерян этот самый здравый смысл, а дело явно шло к этому, потому как многоликая дама выразила желание:
- Ах, сегодня я напьюсь! - решить вопрос.
- Брат, поговорим?
Обратился он к обезьяну, показывая глазами на даму, - без неё бы. Обезьян внимательно посмотрел в глаза барсука, решил, что у того глаза ясные и разумные, согласно кивнул головой. Барсук ещё раз легонько кивнул в сторону дамы, но обезьян сделал жест - при ней можно. Дёрнув плечами - ну, ладно, - барсук начал:
- Брат! Как я понял, вино отравлено только этого года?
 Обезьян согласно кивнул.
- А как именно вы установили это? -
Обезьян дёрнул ухом:
- Так я чем занимаюсь? Вот, пытаюсь понять. Главное, все биологические тесты чисты. Ну, прям колдовство, и только. Но опять же, всех местных духов допросил, с пристрастием… хи… по большущему кувшину вина выпить заставил, языки развязывающего вина… В отказку идут. Ага… Вот двойника в Небесный Дворец отправил, может кто из божков...Тоже вроде чисто. Непонятно, непонятно…
Обезьян задумался, глядя на внимательно слушавшего барсука:
- Главное, брат, самое главное! Было в старину, похожее. Грибы атаку затеяли… Ну, тогда быстро причину нашли. Потому и на вино перешли. Виноградник, он, понимаешь, никакую заразу не пропустит. Да и на нём вырастить всё, что хочешь можно. Умеем, брат, умеем. Вот брынзу госпожа ест - откуда? Да с особого куста… хи… - Барсук дёрнул бровью, мол, давай к делу, обезьян прервал экскурсию:
- Должен признать - не знаю, в чём причина… А к чему это?
Барсук дёрнул носом, почесал его:
- Понимаешь, брат, у нас похожая беда. Только воду отравили. Всю!
У обезьяна глаза округлились:
- Гонишь? Как можно всю воду отравить? Всю! Гонишь!
Но тут подала голос дама:
- Правду барсук говорит. Чистую правду…
Обезьян откинулся на изголовье лежанки: - ну, тогда слушаю, внимательно:
- Вот, океан - навряд ли, а реки - точно.
Барсук в подтверждение закивал головой часто-часто. Обезьян дёрнулся:
- А причина? Причина ?
Барсук, как истый барсук, хитро скосил глаз, не торопясь протянул лапу к блюду, выбрал самую жирную улитку, и потянул её в рот, но… Сильный удар хвоста выбил её из лапы барсука, огненные глаза чуть не прожгли толстую шкуру, и Царь рявкнул:
- Причина?!
Барсук икнул, замешкался слегка, но быстро сообразил, что отвечать надо немедленно:
- Умная пыль… эээ… - и осторожно добавил — брат.
      Голосом, тихим, но пронизывающим каждую клеточку, вызывающим вибрацию готовности услужить - царь всё-таки - нехудое барсучье тело, обезьян переспросил:
- Умная пыль? А это ещё что за хрень? -
Барсук скосился на Даму, но ещё трепещущие клеточки тела быстро охладили тягу к картинности:
- Ну… Это… Ну… Чайнику тяжело объяснить… - Краем глаза уловив трепещущий хвост обезьяна, которым только что пребольно получил по башке, барсук, тем не менее, задал уточняющий вопрос:
- А позволь, брат, тебя спросить, не в обиду - глянув на обезьяна и уловив дрогнувшие в согласии веки, уже без опаски барсук продолжил:
- Вот как ты с компьютерами, на какой стадии отношений?
Обезьян хмыкнул:
- Уверенный пользователь! Да! Уверенно мышь за хвост таскаю - и хихикнул сам себе.
- Понятно... - протянул барсук:
- Ну и на этом спасибо. Тогда по-простому. Умная пыль — это… ну совсем маленькие роботы… компьютеры… Да, пожалуй, их помесь. До того маленькие, что ну чуть больше бактерий...да, пожалуй верно, бактерий - Уловив недоумение обезьяна, уточнил - Почему помесь, а не умный робот? Или не просто компьютер с ножками - хи , усмехнулся барсук, представив дрожащие ножки - но обезьян махнул лапой - продолжай, это же очевидно - но теперь в недоумении замер барсук.



       Если это очевидно, то зачем ему, барсуку, продолжать объяснять очевидные вещи? Обезьян уловил недоумение барсука, не торопясь приложился к кувшину, сделав смачный глоток:
- Очевидны, брат, две вещи. Первая — очевидно, что вся наша защита, заточенная на противодействие живым противникам, должна была дать сбой.
Второе - очевидно, что это дело с умной пылью затеял некто, хорошо знающий наши системы безопасности. А таких некто очень немного… - Обезьян замер, уставился невидящими глазами сквозь барсука, - брррр, и вдруг с криком:
- Не может быть! - подскочил к потолку галереи и начал по нему бегать, быстрее и быстрее, размахивая взявшимся невесть откуда посохом, который становился больше и больше, а глаза … О! Глаза обезьяна рыжие, под стать цвету шерсти, поменяли оттенок на рубиновый и выжигали на потолке и стенах какие-то огненные символы. Барсук ощетинился, оскалил зубы, мало ли, вжался в стул, поглядел на даму. Дама совершенно спокойно, ну спокойно к обезьяну, что-то писала на небольшом листочке бумаги, прихлёбывая из изящного кувшинчика. На её лице отображалась то грусть, то веселье, но более какое-то незнакомое, но щемящее барсучье сердце чувство. Барсук устыдился, но на всякий случай сделал большой глоток из кувшина храбрости, и подумав немного, ещё один. Его уже не удивляло, что содержимое кувшина менялась от того, что именно хочет пьющий, зачастую и сам ещё не знающий, что именно он хочет. И только выпив, восклицал:
- Да! Да! -
     Дама подняла голову, и тихим, но всепроникающим голосом промурлыкала:
- Господин У! Вы мне мешаете! - И опять уткнулась в бумагу.
    Обезьян резко, так что на потолке остались борозды от его пяток, затормозил свой яростный бег, спрятал вдруг ставший маленьким посох за ухо, и беззвучно, с выдохом - не может быть! - плюхнулся на своё место за столом. Барсук испытующе переводил глаза с дамы на обезьяна, с обезьяна на даму:
- Нет… Нет… Не может того быть… Хотя приматы… Они такие приматы … Нет…
Властный голос обезьяна прервал размышления в стиле гнусных инсинуаций:
- А вот не очевидно - как организовали все эти гнусности, так, что никто не заметил. Продолжай брат - и обезьян выдохнув, выпил чуть ли не полкувшина разом. Большого кувшина. Барсук помолчал, собираясь, и продолжил:
- Так вот, брат, этой умной пылью оказалась заполнена вода. И пьющие её становились… эээ… ну не такими, как были. Меняли свои привычки, предпочтения, начинали странно одеваться и украшаться, и даже! Даже становились приверженцами однополой любви! Обезьян вскинул голову:
- Как, как? Однополой говоришь? А это интересная мысль… Если запрещено инь с янем, то почему нет?
    У обезьяна сделалось совершенно счастливое лицо, такое, когда решилась мучительнейшая проблема. А у барсука взмокла от пота шерсть, глаза стали как у рака, выпученные, лапа машинально хватала с блюда улиток и почти не прерывным потоком отправляла, не жуя, в пасть. Дама засмеялась грудным смехом:
- Ну, хоть такую, но ведь любовь!
А обезьян залился мерзким, ехидным смехом - менять бессмертие на сомнительные удовольствия в его планы не входило. Никак и никаким образом. До барсука дошло, что его гнусно развели и он встряхнул в облегчении шкурой, стряхивая мерзкий, вонючий пот, направив брызги на обезьяна. Так, маленькая месть. Но обезьян успел подставить веер, и ни одна капля не достигла его мерзкой рожи. Барсук стал приподниматься с лежанки, пылая чувством отмщения, обезьян расслабился, в ожиданиях, но глубокий, чарующий голос остудил пыл бойцов;
- Мальчики! Фу! Вы послушайте лучше, какой я чудесный стих написала. О любви…
Дама прочитала нечто мелодичное, и видимо прекрасное… Но на языке, совершенно не известном. Барсуку - точно. Мальчики непонимающе уставились на Даму, та махнула рукой - что брать с вас, дураков - и опять начала что-то писать . Барсук вопрошающе посмотрел на обезьяна, тот махнул лапой — а, не обращай внимания. Мается женщина какой-то фигнёй. Ты брат, продолжай. Барсук глотнул бодрящего вина и не стал шибко распространяться:
- Короче… Нашли мы тут чудную долину. Не центр производства, но центр управления - точно. Сейчас сова прилетит и мы в ту долину. Разбираться будем. -
    Обезьян задумчиво поковырял ногтем в зубах:
- Ну, пожалуй, в системе вы разберётесь. А в организации? - Покряхтев, продолжил:
- Нет, похоже мне самому к вам наведаться надо. Тем паче повод есть. Большой совет собирается. Да и понять хочу, как это фильтры пропустили такие крупные объекты?
    Дама подняла голову:
- Господин У! Вам с Садовником связаться надо. Он единственный из вас сможет решить проблему.
Барсук с обезьяном уставились на даму - что, самый умный?
- Нет, единственный из вас любовь познавший.
    Барсук с обезьяном переглянулись. Дама встала:
- Вы, олухи, не понимаете, единственное чувство, никому не подвластное, - это любовь. И значит, только через любовь можно достичь цели!
Дама села, и опять уткнулась в бумагу.
     Барсук уставился на обезьяна, - что скажешь? Тот заёрзал, закряхтел, даже газы от натуги пустил, - ну, обезьян:
- Не хочу я с Садовником связываться. В ссоре мы. Вот! -
Барсук приподнял брови — объясни?
- Тут, понимаешь, такое дело… Когда мы решили перейти на виноград, его надо было преобразовать надлежащим образом. Да… А Садовник, который собственно и посадил все эти виноградники, был шибко против. Незачем дескать издеваться над людьми. У него, понимаешь, все - люди. Дескать нечего в сокровенное своими грязными лапами лезть. Нет, ты представляешь - у меня, Царя, лапы грязные!
Дама, не поднимая головы фыркнула. Обезьян покряхтел:
- Ладно. Если честно, то он помог и мы просто договорились с Виноградом. Никакой инженерии! И такие чудесные, на все случаи жизни вина получились! Даже безалкогольные, чистый белок, протеины и прочее для прокорма. Вот. А в его, Садовника честь, я такое вино создал! А он… а он… оскорбил меня! Отказался даже попробовать! Нет! В ссоре мы… - и обезьян повесил уныло голову.
Дама, не поднимая головы, тихо чуть не пропела:
- Ага, ага… Знает, знает он, что Садовник зарок дал и не выпьет до срока. Ага, ага… А обезьяну не терпится, ой не терпится. Блин, как малый ребёнок.
Резко закончила Дама. Встала и грозно глядя на обоих собутыльников:
- Так, алкаши, завязывайте! Трудиться надо! А то не посмотрю, что бессмертные!
Упёртые в бока руки сразу напомнили Алпамыс Кемир. Или она ей и стала?


     Барсук икнул о неожиданности, - уж больно Дама напомнила… Ох и имя то произносить… Нет, не страшно! Барсук, всем известно, страха не знает. Так, опаска. А точнее, опасливое уважение. Глаза барсука превратились в щёлки, и забегали с Дамы на обезьяна, с обезьяна на даму… Ой, что будет… Обезьян, закряхтел, видно было что сдерживается, и почти елейно от вежливости, промурлыкал, да, именно как кот промурлыкал:
- Уважаемая, кхе, кхе… Вы как бы запамятовали, где находитесь. Так я не зачту за труд напомнить. Вы находитесь в Центре Имитации Нирваны. Да! А значит?
Обезьян повернулся к барсуку:
- Я же тебе говорил, брат, что здесь все поля заглушены? Даже времени здесь нет. Ну нет его! Выйдем отсюда в тот же момент, когда и зашли. Да. Вот, и чем не нирвана?
     Барсук расширил глаза, демонстративно оглядывая кувшины с вином: ни фига себе нирвана, с такого количества-то
- А… - махнул лапой обезьян - Я же говорю — имитация!
И обезьян повернулся к даме, сопя весьма выразительно, готовясь к схватке. Барсук почуял всем своим куцым хвостом надвигающуюся грозу, лапа засновала от блюда к пасти, но от волнения оставалась пустой, и челюсти жевали впустую, клацая, будто от страха. Дама ещё сильнее вдавила кулачки в крутые бёдра, смерила пылающим взглядом обезьяна, фыркнула :
- И эти алкаши мне будут про нирвану плести? - Дама аж стала пунцовой:
- Столько выжрать, не только нирвана, а… а…
 Дама от возмущения не могла подобрать подходящего слова, что бы выразить всю гнусность обезьяньей сущности. Лапа барсука замерла, не донеся несуществующую улитку до открытой пасти, и повисев немного, треснула по полосатому лбу. Барсук вспомнил! Нет, этого не может быть, никак, но уж больно ссора напомнила семейную, вот так точно матушка негодовала на загулы отца. Вот барсук и вспомнил. Читал он, в очень древнем манускрипте, одну занимательную историю. И самое интересное, когда он расспрашивал тех, кто мог знать правду, они отмалчивались и пожимали плечами. Для них видимо это было совсем недавно, и участники событий могли и спросить за лишние разговоры. Ой могли! Очень уж непростые там персонажи оказались. Начиная с Жёлтого Императора. Вот опять же, где Жёлтый Император и эта непонятная японская поэзия ? Тёмное дело, ох тёмное. Сам Император тот ещё деспот был. Железной рукой правил, никто и пикнуть не смел. И угораздило же придворного поэта спутаться с некой Дамой, ой непростой Дамой, ежели Сам пылинки с неё сдувал. Да… А ушей да языков при дворах всегда хватало… Хорошо, озаботился Император вечной жизнью, да даос, хороший даос, много они с поэтом вина выпили, и помог влюблённым. Барсук совсем завис в воспоминаниях, и шум ссоры воспринимался как шум горной реки, привычно и не мешая. 
      Хорошо, что Император озаботился своей вечностью. Плохо, что повесил это на даоса. Ну как Императору объяснить все сложности Дао? А никак! Ему же подавай снадобье, чтобы раз, и всё, вот она вечная жизнь. На радость подданным. Ага… - усмехнулся барсук, представив радость уставшего народа. Вот и сидели даос с поэтом, пили горькую, прощались можно сказать. Но тут Дама, обычно разгонявшее их невинное застолье, как раз и придумала, как сделать хорошо. Всем. Ну или почти всем, насколько возможно.   
       Утром, придя к Императору, даос заявил, что всю ночь наблюдал Звёзды, и Восход солнца, и Закат, и были знаки воли Неба - одновременный Восход и Закат, а звезда Бессмертных ушла с Зенита на Восток, и ветер принёс ворох лепестков цветов, нежно - розовых, и стая журавлей, большой клин, - а журавль , как известно птица Бессмертных, среди весны вместо Севера на Восток полетела, а ещё даос Книгу Судеб запросил, и Небом решено даровать Императору бессмертие, как достигшему сана Богов. Император кивал, он и не сомневался в своей божественности. Кивали сановники, гадатели и звездочёты, - ну как же, как же, даже Небо исполняет волю Жёлтого Императора. Конечно, будет отправлена флотилия с десятью тысячами самых прекрасных юношей и девушек, как выкуп. А поэта зачем? А Даму? Ну раз надо, значит надо. Все должны и жизнь отдать Императору. Угодно так небу. И поплыла флотилия под плач родителей… Тайный плач, ведь жизнь за Императора отдать великая честь и радость. И под проклятия даосу, бедняге…
       Недолго длилось плавание, высадились на Восточных островах, да и стали обустраиваться, жадно ловя слухи об оставленной, как думалось ненадолго, Родине. И всё бы ничего, но вот вспыльчивый характер Дамы, да неуступчивый поэта… И сбежала Дама на Луну… Лунным зайцем толчёт снадобье бессмертия, в нефритовой ступке, нефритовым пестиком. Толчёт и толчёт и толчёт… Барсук задумчиво пробормотал врезавшиеся в память строчки:


- Нефритовый заяц в нефритовой ступе
   В пыль превращает надежды…
Обезьян нахмурился:
- Молодой человек! Как можно, ну как можно… Перевод всегда искажает! Но чтобы до такой степени? Нефрит! Нефрит это… Сам посмотри…
Обезьян кисточкой хвоста, нарисовал в воздухе иероглиф, барсуку, как и любой другой, не говорящий ровным счётом ничего. Но Дама горячо возразила:
- Господин У! Ну как можно так исказить рисунок? Ведь смысл от такой толщины линии тут и тут, да и вот тут, пожалуй, акценты расставляет совсем не правильно!
Обезьян покраснел глазами, запыхтел:
- Уважаемая! Как Вы смеете… Мне! Мудрецу, равному Небу! Да ещё Жёлтый Император собирал всех великих мудрецов… Даже они! Нет, ну вот тут я бы ещё согласился, а…
     Дама не менее горячо начала тыкать пальчиком в горящий знак, перейдя при этом на язык совсем непонятный барсуку, и… барсук с отчаянием понял, что это надолго. Тяжело вздохнув, потянулся к кувшинчику, предвкушая новый, только что придуманный вкус, но лапа зависла, чуток не дотянувшись до него. Из горлышка кувшина, не мигая, на него смотрела мордочка мышонка, всем своим видом выражавшая укор. Барсук икнул от неожиданности: нет, он слышал, что с перепою приходят белки, но что бы мыши? И барсук начал соображать, как быстрее выйти из очевидного, теперь, пьянейшего состояния. Мышь пришла! В голове застучало большим колоколом:
- Что делать? Что делать?
Вдруг прошило иголкой от носа до кончика хвоста:
- Сова! Ой, что будет? Что делать?
Шкура барсука вспотела так, что он не сразу понял, от чего вдруг стало мокро лапам и на полу образовалась лужа:
- Да нет… не может быть… А, просто вспотел! Организм яд выгоняет!
Мелькнула мысль, мелким хвостиком на фоне набата:
- Что делать?
Барсук наверное стал бы совсем худым, истёк бы потом, разумеется, но хрипловатый голос обезьяна его взбодрил, вернул к жизни:
- Тю! Мышь! Ты как сюда пробрался? - с сильнейшим удивлением обезьян обратился к серой мордочке, выглядывающей из кувшина.
- Нет, ты скажи как? Это же невозможно!
Мышонок что-то пискнул непонятное, а глаза его становились всё круглее, по мере того как приближалась ещё одна, теперь обезьянья лапа:
- Ну что вы пристали к ребёнку…
Дама бережно взяла кувшинчик:
- Не видите, застряло дитё…
И ловким, несильным ударом ладони, ну как пробки выбивают из бутылок, вызволила застрявшего мышонка. Мышонок, мокрый, и видимо замёрзший, кинулся к Даме:
- Бабушка!
Та подхватила его и начала просушивать платочком, появившимся непонятно откуда в руке. Обезьян с удивлением уставился на Даму - Бабушка? - а барсук вспотел ещё сильнее, кто у мышонка бабушка он знал хорошо. Даже очень хорошо.
          Дама засмеялась грудным, тихим смехом:
- Я что, вот такая вся бабушка?
И глаза её нехорошо сверкнули. Обезьян с барсуком затрясли в такт головами: ну что вы, что вы, конечно, конечно, вы молоды и прекрасны... Увидев почтительные морды барсука и обезьяна, ну и что, что испуганные. Дама удовлетворённо хмыкнула, ну то то же и шлёпнула мышонка. Ну так, слегка, - голова не оторвалась:
А ты, Рыся, кончай дурковать! Ишь - бабушка!
Мышонок хихикнул и проявился… А фиг её знает, кем проявился. Или проявилась? Фигура несколько туманная, хотя вроде и даже пощупать можно, но какая-то неустоявшаяся. То серая крыска вылезет, то очень даже ничего себе так молодая женщина, и всё это переливалось то смешиваясь, то разделяясь, правда в очерченном фигурой пространстве. Хорошей фигурой. Барсук непонятно как, но сообразил довольно быстро - если смотреть одним правым глазом, то виделась молодая, красивая женщина. Правда определить цвет волос, или скажем форму носа было затруднительно, так как женщина смотрела такими глазами! Что кроме этих глаз, наверное скорее зелёных, и возникающего от этого взгляда определённого желания, всё затуманивалось. А вот ежели смотреть левым, то видно было то-же женщину, и то-же красивую, и то-же смотрящую, но только женщину - крыску. Или не крыска? Какой-то очень милый, и очень нравившийся, опять же затуманивая, именно барсуку, зверёк. И так попеременно барсук и глядел на "мышонка", распаляясь более и более. В чувство привёл его голос:
- Матушка! А можно? А то у меня три дня мужика не было?
Дама хлопнула "мышонка" по губам:
- Вот ты, Рыся, неугомонная. Какие три дня? Здесь нет времени!
- Да? - протянула Рыся
- Ой, матушка! Так у меня мужика уже вечность не было?!
И так потянулась, потянулась, что барсук мысленно заорал:
- Отстань от меня женщина! Я женат!
Женат? - три голоса в унисон явно дали понять барсуку, что совсем и не мысленно он орал, то ли защищаясь, то ли себя уговаривая. Он встряхнул башкой, приходя в себя, три пары глаз требовательно смотрели на него, - давай, колись. А Дама ещё и смеялась, обидно: целебат, хранители мужской энергии, нирвана...
        Покряхтев, сделав пару больших глотков из кувшина, именно с нужным вином, барсук начал:
- Давно это было, до того как меня барсуком наказали …
И замолчал. Наглухо. Обезьян, поглядев огненными глазами на барсука, спросил:
- Ты только легенду читал про лунного зайца? А так ничего более?
Барсук благодарно посмотрев на обезьяна, согласно кивнул головой.
- Ну, так слушай. Первоисточник тебе расскажет! Но сначала…
Обезьян повернулся к сидящей рядом с Дамой Рысе:
- Так… драная кошка…
У барсука мелькнуло облегчение: точно, точно, кошка! Не драная, серенькая и весьма аппетитная…
- Мы как договаривались?
Рыся сделала невинные глаза: - а как? Обезьян аж крякнул:
- Ты приходишь сюда только! И только когда меня здесь нет! Что припёрлась? Тебя что, совсем не пускать?
Уже рявкнул, не стесняясь. Рыся замурлыкала, выгнула спинку:
- Ну право, господин У, не виноватая я...Такое общество, таких мужчин… Ну, как я могла не придти? А? Господин У?
Обезьян начал явно злится. Глаза стали менять цвет с красного на рубиновый, хвост подёргиваться:
- Господин У! Успокойтесь. Ну шалит немного девочка.
 Шлёпнув кошечку, Дама продолжила:
- А ты правду рассказывай. Ну!?
Рыся лизнула языком ушибленное место:
- Я что? Я бедная, несчастная женщина. Томлюсь в одиночестве…
Крупная слеза выкатилась у Рыси из правого глаза, у Дамы задёргался глаз, у обезьяна хвост — Да…
Обиженным голосом капризного ребёнка протянула Рыся, и увильнув от затрещины Дамы резко выкинула руку в сторону барсука:
- А тут этот… этот животное! О моих детях думает! Нехорошо думает, с опаской! И я, мать, что, должна мимо пойти? Отвечайте! Все отвечайте!
Голос киски шипел, но шипел как-то странно, с высокой, металлической нотой, бьющей по ушам до боли. Барсук от неожиданности икнул, и стал отмахиваться лапами: какие дети, какие дети? Напряжённая тишина зазвенела в галерее, какой-то испуганный кувшин тренькнул. Рука Рыськи тянулась и тянулась к барсуку, то втягивая, то пряча страшный, острый коготь. Барсук, завороженно глядя на тянувшуюся к нему когтистую лапу, мелко - мелко отодвигался от неё, елозя задницей по ложу, сипло причитая:
- Нет...нет…
Тишина лопнула, лопнула даже не смехом, гоготом обезьяна. Проржавшись, с трудом правда, и с помощью доброго глотка из кувшина, обезьян, всхлипывая, объяснил барсуку:
- Ты же с Совой в ту долину должен прибыть?
Барсук, довольно ошалевший, только головой кивнул. Ну да .
- И с мышонком? Так?
- Ну да.
- Так это их мамаша.
- Чья мамаша?
- Ну как чья, дурья твоя башка. Мышат мамаша.
- Каких мышат ?
Барсук почувствовал, что крыша начала протекать.
- Ну как каких? С кем в долину тебе путь предстоит.
Барсук приподнялся:
- Каких мышат? Там один! Понимаете один! Мы…
Договорить барсуку не удалось, разъяренная кошка вцепилась в барсука, драла его всеми четырьмя лапами и шипела как… как сова!
- Где мои дети? Где? Сознавайся! Аааа! Ты их сожрал! Ты сожрал их, жирное животное! Сожрал!
С барсука полетели клочья шерсти, да и шкуры, так полетели, как не летели даже в самых жарких схватках.
      С трудом, на пару с Дамой, оторвав Рысю от уже и не трепыхавшегося барсука, обезьян силой влил что-то из небольшой стеклянной колбы в Рысю. Рыся дёрнулась пару раз, обмякла, и завыла:
- Барсук! Где мои дети?
Барсуку просто дали пару затрещин, для бодрости. Но видимо эти же затрещины заодно и включили сообразительность барсука. Или память? Он вспомнил, как при переходе сквозь Круг мышонок вдруг раздвоился, и с облегчением чуть не выругался на Рысю:
- Дамочка! Толком вопросы задавать надо. А не кидаться - барсука передёрнуло.
- Не кидаться диким зверем. Мы ж интеллигентные… э… - он покосился на обезьяна - Сущности. Да. И тогда ответ получите. Да.
Барсук, взбодрившись от неожиданного нападения, а более от вида обмякшей Рыськи, начал обретать чувство, было утраченное, - чувство собственного достоинства. Замолчав, поёрзав по ложу, ища удобную позу, барсук с обретённым достоинством потянулся, не торопясь, к давно примеченному кувшину, стоявшему немного в особе от других. Рыся, чуть слышно всхлипывала, сквозь притихшие подвывания, а хвост обезьяна навис над барсуком, намекая, что надо поторапливаться. Барсук быстренько схватил кувшин, торопясь, и от этого обливаясь, сделал несколько жадных глотков, и с облегчением выдохнул:
- Кошечка! Ваши дети ТАМ, они… ну... в одном мышонке.
Быстро сделав ещё глоток, но не отрывая кувшин от пасти, - ну, ум то наморщить надо. Вот как объяснить про два в одном. Барсук не торопясь отвёл кувшин и вздрогнул, от удивления. Рыся смеялась! Тихонько, мелко трясясь всем телом. Барсук посмотрел на обезьяна с Дамой, но те увидели что-то весьма интересное на потолке галереи. Рыся, сквозь смех, прерывисто начала:
- Ой, Господин барсук! Вы уж извините, совсем забыла… Ну вот совсем. Ведь и правда, что бы не потеряли друг друга... Вот… Забыла… Вы же простите женщину, которая от горя одиночества уже и память потеряла? Ведь простите?
И Рыся опять начала мерцать. Барсук подвинулся на всякий случай поближе к обезьяну, и даже нащупал лапой его хвост.
- Всё!
Рявкнул обезьян.
- Разобрались, успокоились, пора и первоисточник послушать!
Барсук понял, что никто ему про Рысю не расскажет, а значит и не стоит задумываться, и весь внимание обратился к обезьяну.
- Ну так слушайте ! - обезьян вдруг хихикнул:
- Нет, не могу…
Повернулся, вытащил из-за спинки большую щётку и протянул её барсуку:
 - Причешись хоть, брат… Хи… Видел бы сейчас себя… Ох уж эти женщины...




      Барсук неторопливо причесал драную Рысей шерсть, как бы нечаянно, - барсуки же не чувствуют боли, лизнул парочку самых глубоких царапин: «Как бы ей коготочки-то подрезать?», сделал самую постную морду и приготовился слушать наискучнейший из возможных рассказов. Ну, право, что может быть более скучным и однообразным, чем рассказы стариков о луне, стихах, первом прикосновении… Тьфу, одним словом. Обезьян поднял кувшинчик, жестом предлагая всем сделать по глотку вина, неторопливо поставил его с правой стороны, сосредоточился, набрал воздуха, как перед прыжком в воду, открыл рот и… засмеялся:
- Нет, брат, не могу.
Обезьян глядел на барсука:
- Больший испуг, чем твой перед Рыськой... - заметив, что у барсука поднимается шерсть на загривке, поправился:
- Нет, нет, не испуга… хи… оторопи! Вот! Большую оторопь чем у тебя, видел только один раз! Да… Тогда от Дамы так драпали… хи… в полном беспамятстве… да…
Обезьян хихикал, вспоминая сей замечательный момент.
- Так что, у них семейное, страшилами быть?
Барсук скосился на Рысю. Дама с улыбкой, совсем и не осуждающей, смотрела на обезьяна:
- Да нет брат, родовое… хи… весь род такой у них… Женский, называется.
Дама благосклонно кивнула головой, а Рыся перестала всхлипывать, прислушиваясь.
    Обезьян хлебнул глоточек, и не опуская кувшина, погружаясь в воспоминания начал:
- Я тогда человеком был. Ну как человеком? Тьфу! Молодой, глупый, самовлюблённый. Считал себя гениальным поэтом. Ну и великим каллиграфом. А художником так совсем не знающим соперников. Павлином в общем, надутым. А она была молоденькой придворной дамой, низшего ранга, на испытании. Но более опытные придворные уже заметили масленые глазки Сына Неба, и полагали, что вскорости заберут её в гарем. Да… Это я сейчас знаю, какой гадюшник любой Двор, и сколько желающих под нож пустить… А тогда… Что тогда?.. Да, надо было дождаться случая, чтобы продемонстрировать Сыну Неба свои недооценённые таланты, которые уж он-то оценит по достоинству. А Дама… Ну… Что про неё можно сказать? Сам подумай, влюбится, без ума в меня, тогдашнего? Это ж сколько ума!   
    Обезьян, краем глаза уловив летящий в него кувшин, вовремя уклонился и заткнулся. Покряхтев, продолжил, опасливо косясь на Даму:
- Молодая очень, наивная…
Барсук, бросив беглый взгляд на Даму, уловил улыбку в самом уголке её глаз, и сильно засомневался в проницательности обезьяна.




- Румянцем аж брызжет во все стороны, широко распахнутые глаза, рот приоткрыт, - от внимания к тебе, когда разговариваешь с ней… Невольно грудь наполняется гордостью, за собственное величие. Хи… Хитрющая!
      Обезьян аж закатил глаза, то ли в восхищении, то ли осуждении. Краем глаза уловив насмешку в глазах Дамы, барсук обрадовался, что не ему досталась такая доля. Обезьян распахнул глаза:
- И вот как могла такая… такая необыкновенная женщина полюбить бедного поэта? Не понимаю… А тогда, тогда принимал как должное, - за честь, понимаешь, гения любить. Да…
      Обезьян поник головой, всматриваясь в себя, тогдашнего, награждённого Судьбою, или наказанного, - и не поймёшь сразу.
- Ну, так-то всё как обычно. Как-бы нечаянные встречи, её молчание, как-бы застенчивое, глаза, вскидываемые изредка, но очень метко, в самое сердце. Чтение стихов, моё конечно... Так, ерунда, но под её восторженным взглядом приобретающие значение. Ну и тяга, как будто связанны верёвкой, и её накручивают на барабан, сводя нас ближе и ближе…
        Еле слышный вздох Дамы, услышанный барсуком, подтверждал - да, да, было! Обезьян сделал небольшой глоток, смачивая вдруг пересохшее горло:
- Ну, в один из дней… Наверное прекрасных…
    Обезьян покосился на Даму, напружинившись, на всякий случай:
- Мы не сговариваясь, на расстоянии друг от друга, пошли за внутреннюю стену, туда, где между ней и наружной стеной, был большой и густой сад. Где, как мы думали, будем укрыты от всяких глаз. Тем более внешнюю стену охраняли обычные стражники, евнухов не хватало. Что-то при операции не так шло и многие претенденты умирали… Но! Им строжайше было запрещено даже поворачиваться лицом к саду, что бы не осквернить своим взглядом какую нибудь из наложниц Сына Неба, гуляющей в саду, может и в ожидании Самого. Кто ж знал - Обезьян зло скрипнул зубами на давнюю и глупую оплошность - Кто знал, что на стенах висели зеркала, и сад стражникам был виден как на ладони? Ведь не сам стражник, а зеркало смотрело… Да… И что столько внимательных, ждущих, глаз доброжелателей? А тайная стража не дремлет… Слепа страсть, слепа…
       Обезьян задумчиво сделал глоток, внимательно посмотрел на Даму, погрузившуюся в такие давние, но волнительные воспоминания, усмехнулся на барсука, сделавшего быстренько постную морду:
- Я увидел её под тенью персика, как бы выбирающей плод по-вкусней, но спина, напряжённая ожиданием…
Дама грустно поправила:
- Напряжённая правилами соблазнения...- но увидев вспыхнувшие глаза обезьяна, продолжила:
- Сердце… Вот оно было напряженно… сердце!
Обезьян выдохнул:
- Ну, я-то считал что спина… Сорвав по дороге лилию, я почти побежал к ней, что бы помочь сделать выбор. Конечно… Только она отшатнулась от лилии, и я растерялся, и ей пришлось сказать, что чихает от запаха лилий, и утешать меня, легонько поглаживая руку…
      Обезьян с нежностью погладил волосатую лапу:
- И я осмелился прикоснуться к её пряди волос, вырвавшейся из высокой, в золотых заколках прически, и она стала клониться ко мне, ближе… ближе… А сердце замирало, вот почти и остановилось…
      Голос обезьяна стал бархатным, глубоким и проникал в самое сердце барсука, вызывая непонятное сожаление о несбывшемся. У Дамы из правого глаза выкатилась блестящая, как алмаз гранями, слеза, обезьян как бы стал размываться в воздухе…
- И тут два острых клинка, под рёбра, молча сунутые двумя серыми, молчаливыми фигурами, обдали холодом - Всё! Мне казнь на деревянном осле, а ей в кожаном мешке, и хорошо если с кошками.
Обезьян резко выпрямился, морда стала резкой, суровый воин смотрел прямо в глаза смерти.




      Обезьян взмахнул лапой, кувшины с вином, стоявшие на столе как-то странно передёрнулись, и он поднял один из них:
- Что-то загрустили. Прошу выпить этого вина…
И глядел на каждого, пока тот не выпивал. Дама, сделав глоток, отдёрнула кувшинчик, как будто обожглась, сначала с вопросом, потом удивлением, и… и такой взгляд барсуку видеть не приходилось. Нет, не приходилось… Горечь, вперемешку с самой лютой завистью, захлестнули барсука и он хватанул вина во всю свою немаленькую пасть.
        Вино ударило как молотом по сердцу, вытаскивая забытые, уже очень давно забытые воспоминания о счастье… Том, невозможном, несостоявшемся счастье с его… Барсук решительно хватанул ещё глоток, с усилием отключая так некстати накатившую волну счастья. Рыська хватанула из кувшина, пока Дама не опомнилась и не отобрала, посидела зажмурившись, открыла глаза и уставилась на барсука. Барсуку поплохело. Правый глаз Рыськи оказался совсем и не зелёным, а аквамариновым, но это ладно. Он оказался квадратным и светился каким-то невероятно интенсивным, до жути, хотя и не сильным светом. И когда такой глаз уставится на тебя, да ещё мерцает, как не поплохеть? Но это барсука почему то стало смешить. Рыська захихикала, а Дама, ну, Дама только улыбалась, и то больше глазами. Волна из веселья и любви накрыла галерею, и довольный обезьян продолжил:
- Ну вот, лучше посмеяться - при этом глянув на Даму - ты поняла… - да, да… Глазами ответила Дама.
- И так, сначала меня схватила тайная стража, предвкушая неплохие премиальные. Но и наружная стража хотела заработать, так что Даму схватила первыми она. И началась у них свара. Я уже начал думать, что нас порубят на куски, что бы разделить добычу по братски, но тут пришёл начальник со стены, старый, и тёртый дворцовой жизнью евнух, послушал и предложил увеличить нашу цену, что бы хватило всем. Ну, логика его простая - схватили - притащили, казнили, стандартную награду получили. А вот ежели нас подержать до момента, когда во дворце хватятся, да розыск объявят, с вознаграждением, так это ж другой цимус. И хитрый старик, прищурив один глаз оглядел задумавшихся стражников, борющихся … да…
       Обезьян запнулся, подбирая слова, беспомощно, в поисках подсказки поглядел на Даму:
- У них жадность боролась с очень большой жадностью.
Быстро бросила Дама. Обезьян, окатив благодарственным взглядом Даму продолжи:
- Да, проблемка … в их черепушках. Здесь и сейчас, но мало. Или много, но потом. Жажда «много» преодолела, и нас уволокли в тайную комнату, спрятанную в наружной, многометровой толщины стене. Закинув нас в комнату, они ушли, увлечённо перебраниваясь о доле в будущих барышах. На счастье нам, даже не обыскав.
Обезьян улыбнулся, довольный, и продолжил:
- Комната как комната, кирпичной кладки, правда сильно закопчённая дымным светильником, что стоял на столе. Так, что только местами ещё белели швы известковой кладки. На столе пара чашек, кувшин с водой, и в углу большая охапка сена, с явными отметинами тел. Видимо кто-то из стражников заныривал сюда подрыхнуть. Обмахнув рукавом скамью, я предложил Даме сесть, а сам начал ходить по комнате, иногда ободряюще улыбаясь. Подумать было о чём. Не хотелось седлать деревянного осла, а тем более чтобы Даму запихали в кожаный мешок с кошками, да и не бросили со стены в ров с водой.
       Обезьян глянул на барсука - понимаешь, о чём я ? Барсук важно закрыл глаза - конечно.
- Одно радовало, Дама видимо была в эйфории, да наверное и не знала ещё крутой нрав Сына Неба, а потому сидела, спокойно улыбаясь. Ну не совсем спокойно, завлекательно… да
        Барсук, по лёгкой усмешке Дамы понял, что всё-то она знала, но любовь, и вера в любимого… Обезьян поднёс было кувшин, чтобы сделать глоточек, но не донёс, и даже не поставил его на стол:
- Слушай, барсук, приходилось в детстве по чужим садам лазить?
Барсук только глазами захлопал.
- А когда от собак убегал, как высоко прыгал?
Барсук расплылся в улыбке, - да, такие высокие заборы, не замечая перемахивал!
- Вот! Видимо от страха - строго оглядел всех - От страха! Все боятся, только преодолевают не все, - ко мне и пришло, оно, спасение.
 Обезьян как-то странно улыбнулся, вспоминая что-то очень волнительное:
- Я попросил Даму раздеться. До нага. - Хихикнул - Не ожидал, что она так легко и быстро разденется. Да… И с таким удивлённым видом будет стоять всё время, пока я её разрисовывал тушью.
 У обезьяна стали жадно расширятся ноздри, подрагивать подбородок:
- Ну, вот как мне передать то волнение, когда я кисточкой касался её сияющей кожи? Как мне передать её запах, сносящий голову? Как мне - обезьян махнул рукой - Короче, я её так изрисовал, что если она одной рукой закрывала лицо, а другой ...э… место, откуда растут ножки, и прислонялась к стене, то она становилась невидимой! Совсем! Такая же копчёная, в полоску, как стена. Ну, а лицо и… э… это место я нарисовал… ну… правильно нарисовал. Обезьян хихикнул:
- Вот… А себе лицо я покрыл белилами, вокруг глаз нарисовал синие круги, ну чистая… э… жертва кровопийцы. Да!
Обезьян опять усмехнулся:
- Не знаю, сколько сидели, но вот послышались голоса, стражники возвращались. Может с нас какую плату хотели взять, они же не знали, что необычайно дорогая шёлковая одежда .- Обезьян обратился к Даме:
- Тогда шёлк уже появился? - Дама кивнула согласно головой и обезьян продолжил:
- Так вот, эта одежда, которую можно было носить только членам Императорской семьи, мной была банально украдена… хи… Но мы этого не узнали. Дама прислонилась к стене, закрывшись где надо, а я сел неподвижно, с широко открытыми и немигающими глазами, изредка открывая рот, как рыба на берегу. Стражники ввалились гурьбой, толкаясь, замерли, потом начали суетливо освещать принесёнными с собой факелами все уголки комнаты, удивляясь всё больше и больше. Дамы не было! А я сидел весь такой бледный и только беззвучно шлёпал губами. Стражники замерли, начиная морщить ум, и тут из стены появилось, вот так, прямо из стены, лицо без тела! Белое, с окровавленными губами, с красными ободками вокруг глаз, и с одним, но каким! зубом, торчащим из губ. Стражники остолбенели, начали покрываться бледностью, и тут…
       Обезьян согнулся от смеха, и не в силах продолжать, только махал лапой на Даму. Та коротко хохотнула, но пояснила:
- Эта сволочь такое… такое нарисовала на… ну там, что при виде её стража чуть не подавила друг друга в дверном проёме, улепётывая с криками: - девятихвостая лисица, девятихвостая лисица!
      Обезьян, просмеявшись, подхватил:
- До сих пор не пойму, как я сдержал смех. Наверное, чувствовал, что со мной сделает Дама, когда увидит, что я сделал с ней…
      И обезьян опять согнулся в неистовом смехе. Дама любяще посмотрела на обезьяна и тихо, только для барсука, сказала:
- Он, дурачок, так и не понял, что нарисовал страдание страсти...