История одной любви, часть 3-я

               
                ПЯТИГОРСК

   Прошло ещё несколько лет. Наступили непростые 30-е годы. Евгения Владимировна по-прежнему напряжённо трудилась на ниве просвещения. Работа, как и письма от любимого, по-прежнему были смыслом её жизни. Она всё так же ходила на почту, невзирая на погоду или время суток.               
     «Сергей! Как Вы обрадовали меня своим письмом! Вам  снова захотелось побродить со мной по Пятигорску, проехаться в Кисловодск? Мне тоже! Вы советуете приобрести курсовку на лечение и обещаете заехать ко мне? Прекрасно: при моём нынешнем состоянии здоровья я могу рассчитывать на курсовое лечение. Оставлю свой адрес на почтамте и в Кисловодске, и в Пятигорске. Боюсь, что не узнаете меня – я очень изменилась за последнее время». 
   Евгения лихорадочно собиралась на отдых. Она с трудом переносила жаркие дни, задыхалась и чувствовала себя прескверно: были проблемы с лёгкими и сердцем. Голод захлестнул страну, и это отразилось на её здоровье и внешнем виде: она сильно похудела и, как ей казалось, постарела. Год назад она окончила режиссёрские курсы при Сталинградском драматическом театре, много работала, со своими учениками ставила спектакли, которые становились событиями городского масштаба...
   В Пятигорск Евгения явилась измученной, уставшей. Лечилась, дожидаясь Сергея. Он явился на 3-4 дня проездом, нашёл её слишком худой и бледной,  снял для неё квартиру, чистенькую, рядом со здравницей, пошёл с ней к врачу. «Спокойствие и хорошее питание – остальное всё поправимо», - заверила доктор. Сергей организовал для Евгении  усиленное питание и потребовал, чтобы она ела по 5 раз в день. В это время начались затяжные дожди – и жара спала. Евгения почувствовала себя и лучше, и увереннее. Вечерами много гуляли. Сергей подхватывал её на руки и переносил через лужи. Она сопротивлялась, но в душе была благодарна ему. Он  завидовал её долгому учительскому отпуску, у него же не было ни одного дня отдыха, даже заболеть некогда. Желал ей запасаться  силами, так как новый учебный 1933-34 год, по его мнению,  будет опять тяжёлым.  Вспоминая Алупку, Сергей сказал: «Если бы Вы, Женечка, решились тогда идти до конца, всё было бы по-другому!» Слушая его, Евгения подумала: «Как же он плохо знает меня! Разве  могла я тогда, 20 лет назад, с  лёгкостью вершить чужие судьбы? Для этого слишком хорошо воспитана". Она никогда не говорила с ним об этом, потому что была уверена: он не поймёт того, что пришлось переживать ей в Алупке!  Не поймёт, что чувствовала она  при мысли, что никогда, никогда не вернуть, ничем не исправить того, чего не случилось! А если б случилось, то и он и она чувствовали бы себя заложниками своей совести… Он не знает того трагизма, которое испытала она...
   Вечером  Сергей пришёл к ней с цветами. Ему приятно было видеть,  как засияли счастьем её удивительно прекрасные зелёные глаза, вспыхнул на щеках румянец. Не устоял,  пригласил свою всё ещё прекрасную женщину  в ресторан, а когда вечером вышли к нижним галереям, где гуляли когда-то Пушкин, Лермонтов, закружил её  в танце! Так вальсировали они когда-то  под Петербургским небом. На них глядели прохожие,  им завидовали, ими любовались. В ней были прежняя стать и грация! Как всегда, она обладала редким шармом и изысканным вкусом, недаром в её старинном городке некий «доброжелатель» осыпал райком партии кляузами: мол, «эта Е.В.Р. - живёт барыней! В то время, когда советские люди вымирают с голоду семьями, она  содержит прислугу! Стыд и позор пережиткам прошлого!»  Евгению приглашали на беседу в РК ВКП(б), проверяли её работу, но ничего, кроме уважения, не высказывали. Евгения Владимировна знала: чтобы повысить свой коэффициент полезного действия, учитель должен иметь для этого достаточно сил и времени.
   Однако… как прекрасен был этот  пятигорский вечер с любимым! Он останется в её памяти как  одно дорогих воспоминаний. Этот вечер - уголочек той жизни, которая могла быть у них с Сергеем. Она обнимала его, как никогда. Целовала, как никогда! Ей хотелось, чтобы и дальше у них всё было именно так. «Ты страсть заглохшую так живо воскресил», - шептала ему на ухо, касаясь пылающими щеками. - Зачем даром сейчас уходят часы жизни, Серёженька! Я теперь  очень счастлива, и это счастливый свет будет светить мне до конца жизни!»

   Сергей уезжал из Пятигорска вечером. Он  просил её пройти курс лечения до конца, усиленно питаться, спокойно отдыхать и непременно прислать отчёт о результатах.  Евгения жадно всматривалась в родное, любимое лицо. Позже пожалела, что не зажгла свет, чтобы лучше видеть его, лучше запомнить. В волнении забыла положить в дорогу варенье из вишни и черешни, привезённые для него из Урюпинска: в вагонной жаре такой чай был бы ему очень приятен.  Обо всём забыла, и теперь корила себя. 
   После его отъезда Пятигорск опустел. Настало время глубоких раздумий – она любила наедине с собой разгадывать, расшифровывать каждое его слово, каждый жест, взгляд… Ей казалось, что он подчас наступает на горло собственным чувствам,  называя их  лирикой. Ах, зачем он  изгоняет хорошее из своей суровой жизни, сушит,  обесцвечивает свою душу?! Она хотела  видеть и чувствовать самого настоящего Сергея, таким, каков он был в своей сущности.  Знала,  что  в нём всё ещё живут чувства к ней.
   Ей припомнился  1916 год.  В то далёкое лето она гостила у своих родителей в Харькове, а Сергей находился по делам службы в Бресте. Евгения  готовилась по его приглашению к поездке в Брест со всей серьёзностью. Она долго спорила сама с собой и пришла к выводу:  для таких натур, как она, должно всем своим существом, всей душою почувствовать, что иначе не можешь поступить, и тогда уж никакая сила, никакие страхи, рассуждения – ничто не остановило бы её. Она уже упаковала чемодан, чтобы наутро выехать  в Брест, но накануне  вечером получила телеграмму: «Встретимся нейтральной территории проездом – станция Коростень. Сергей».
Значит, не судьба! - решила Женя. -  Его срочно отозвали на место службы. Она помнит ту  прогулку с ним в сосновом лесу на станции  Коростень. Был вечер… Молчание леса… И никого вокруг. Они жадно целовались и не могли наглядеться друг на друга. Бродили по лесу в обнимку, много смеялись, и им было так хорошо! Ради этого стоило ехать на мимолётную встречу... 

   «Дорогой Сергей, - писала в очередном письме Евгения, - из Пятигорска я уезжала с чувством необъяснимой грусти.  Не ожидала, что с такой болью буду расставаться с городом, где мы провели вместе несколько дней. Вот здесь Вы перенесли меня через лужу… Здесь мы бродили по лермонтовским местам. Здесь мы кружились в вальсе. Тяжело было расставаться со своей комнатой, которая вся полна воспоминаний. Когда Вы увидели меня в первый день по приезде, бледную, худую, озабоченную анонимными жалобами, вы испугались за меня. Вы в сердцах  говорили:  «Сделайте так, чтобы я не мешал Вам производительно работать и спокойно жить». Дорогой мой Серёженька!  Как Вы можете так говорить и думать, что так лучше для меня. Чем была бы моя жизнь без Вас? А по мне так: лучше один день жизни с Вами, чем сто лет без Вас! Знайте это! 
   Кстати, на конференции учителя отметили, что я поправилась. Я действительно очень хорошо выглядела: мой свежий, здоровый вид говорит о том, что курорт пошёл на пользу.  Физически я чувствую себя хорошо. Вы, должно быть, уже спите. Тихо-тихо, чтобы не разбудить Вас, целую Ваш лоб, Ваши губы… Скучала по Вас, дорогой Сергей. А Вы по мне скучали теперь,  хоть немножко? Вряд ли. Ведь это не Алупка. Ну, ещё раз да ещё разик целую. Вы обратили внимание,  как схожи  наши инициалы: С.В.Р.  и  Е.В.Р.? Прощайте. Горячо Вас обнимаю. Милый, любимый мой, моё большое, прекрасное чувство не может не вызывать в Вашей душе больше того, чем вы говорили в Пятигорске и что я чувствовала в последние минуты прощания. Скажите, что я ошибаюсь. Вот сколько наговорила – всё оттого, что не могу оторваться даже от письма к Вам».

20 августа

   «Какая ночь сегодня, Сергей! Тихая прохладная августовская ночь! На Хопре она тёмная и бархатная. Просидела бы у окна на моём втором этаже до самого утра. Те же звуки, та же луна, что светила  в Алупке и в Пятигорске… А Вы далеко. Вы единственно дорогой, близкий человек, которого я хотела бы видеть сейчас возле себя. Я очень надеялась получить сегодня письмо от Вас. А  его всё нет. Может быть, Вы нездоровы? Тревога моя будет увеличиваться с каждым днём и Вам, раз уж Вы «очень хорошо» ко мне относитесь, право, следует больше со мной считаться. Зачем же заставлять волноваться и страдать хорошего человека?  Ну, прощайте. Я сегодня по-особенному люблю Вас и думаю, что Вам было бы хорошо со мной, если бы Вы были рядом. Вы бы увидели, какая я милая. Какое, наверно, это  счастье быть Вашей женой! Жить вместе, видеть и слышать друг друга каждый день! Ромен Роллан в одном из своих романов писал: «Хочу всё, хочу вас всю: как любовницу, друга, товарища, как жену – всю целиком!» Такие отношения с обеих сторон - величайшее счастье! Прощайте, друг мой, радость моя, любовь  моя!"

13 сентября 1933 г.

   "Сергей, милый, здравствуйте! Учебный год начался, работа закипела, вечера по обыкновению заняты, только сегодня, под выходной, свободна и взялась за перо. В школе у нас перемены: новый директор, новый завуч. Директор мне очень нравится, с ним можно хорошо работать. Завуч – не нравится. Не нравится, что он из тех интеллигентов, которые по необходимости, а не по велению сердца находятся на советской платформе. Может быть, я ошибаюсь. Тем лучше. Он как будто из помещиков, бывал заграницей, даже в Америке, художник и биолог. Странное сочетание.
Недавно меня снова пригласила в райком партии зав. агитмассовым отделом, которой поручено проверить работу школьной партячейки. Она интересовалась моим мнением о работе школы. На меня Рабинович произвела хорошее впечатление: серьёзный, вдумчивый человек. Мне одно непонятно: ей действительно хотелось знать моё мнение о школе или что я представляю собою?  В райкоме много клеветы на меня со стороны Матвеева. Во всяком случае, распрощались мы с Рабинович дружески.
В школе у меня новый 5 класс маленьких ребятишек. Я их всегда сразу «покоряю» и сама люблю их больше старшеклассников. Может быть, потому, что я часто думаю, что Ваша дочка тоже ведь в возрасте 5-6-го класса. Хотела бы я её учить и, думаю, что мы были бы большими друзьями.
                (Продолжение следует...)