н5

 




Глава 12а

Но, мы, однако, отвлеклись. Типа, от убогой Тосканы в сторону нашей просвещённой России с её братской Африкой. Типа, не со всей, потому что со всей нам не позволят налаживать отношения наши теперешние покровители (22)  из Северной Америки с Западной Европой. Поскольку в некоторых частях вышеупомянутой Африки водятся всякие полезные ископаемые типа урана, алмазов и нефти, которые не про нашу поросячью честь. А вот с теми, которые недавно с пальмы, – то будьте любезны со всей широтой русской натуры. То есть, такие братские отношения, когда мы их – братьев кучеряво-гуталиновых – кормим от пуза паюсной икрой и прощаем золотовалютные миллиарды, а они нам кукиш в кармане набедренной повязки, нам наши вышеупомянутые покровители с радостью налаживать позволят. И какая им разница, что от такой широты русскому человеку всё туже и туже в тех экономичных подтяжках, какие им рекомендуют носить их щедрые (по отношению к владельцам набедренных повязок, но не русских национальных порток) правители. Зато русским (условно говоря, потому что Россия страна таки многонациональная) правителям ихняя широта за счёт глупейшего большинства населения не по барабану, а больше по пузу, которое им, в отличие от глупых сограждан из большинства населения, утягивать экономичными подтяжками не приходится. Отчего толерантность нашенских теперешних покровителей из-за бугра с прилегающим к нему океаном становится ещё лучше. Типа, они не очень-то любят всякие братские отношения там, где хотели бы быть сами с усами, а тут – кушайте на здоровье! Потому что чем больше наша бедная страна под местным водительством собственных атаманов с прогрессирующими у них не по дням, а по часам загривками и пузами, будет дружить именно так, а не иначе, тем быстрее стране абзац без покаяния. И вот тогда наши теперешние покровители смогут легко присовокупить ещё одну аппетитную территорию помимо присовокупленных ранее в виде Аляски и Гавайских островов. Ну, и нескольких южных штатов…
Но мы, однако, опять отвлеклись. Да таково капитально, что пропустили начало великосветского раута в каскадном дворце теперешнего его владельца Сильвио Д’аннуццо, который, как любят говорить маститые писатели, блистал великолепием архитектуры проторенессанса в свете многочисленных свечей, установленных в вычурные канделябры всамделишной бронзы под искусной патиной не то эпохи Мин, не то эпохи Юань (23) . Каковые канделябры, в свою очередь, занимали многочисленные ниши между пилястрами, а также стояли на «подоконниках» сводчатых окон, отражаясь от мозаики стекол и с призрачным беспристрастием подчёркивая темень итальянской ночи.
Всё верно.
На дворе наступила полночь. Средний дворец из трёх в каскаде бурлил великосветской толпой тосканских графов, их жён и их отпрысков, достигших такого возраста, когда тебе разрешатся курить, пить, сквернословить (в меру) и ошиваться на всяких благородных собраниях и прочих междусобойчиках. Впрочем, на том же дворе наступили такие времена, когда дворянской европейской молодёжи разрешалось тусить не только в свойской среде, но и появляться в более злачных местах типа борделей не самого высокого пошиба, кабачках для простолюдинов и прочих чисто общественных заведениях. Впрочем, чему удивляться, если просвещённая Европа уже повсеместно похерила монархию (24) , изобрела паровоз, газовые рожки и паровой гладильный каток. А в северных американских штатах стали поговаривать о возможной гражданской войне. Ну, во-первых, для того, чтобы избавиться от позорного рабства, после чего освобождённые афроамериканцы могли перебраться с ненавистных берегов Теннеси в Чикаго и там работать за полдоллара в неделю на тамошних аболиционистов из среды прижимистых буржуев. Во-вторых, уж очень хотелось северным американским штатам подкузьмить нашу тогдашнюю Россию-матушку. Ведь в те поры рабство с крепостным правом сохранялись только в этих гадских штатах да нашей России-матушке. Уж как над ними, этими гадскими штатами и нашей великой державой, потешалась передовая Европа. Вот, дескать, волки полосатые и срань посконная, всё никак от пятен феодализма (или рабовладельческого строя) избавиться не могут. Ну, америкашки чесались, чесались, избрали козлообразного Линкольна, а тот и ну петушиться. Мы, дескать, хоть и отстали от наших европейских братьев, но русским таки сопли утрём. А в те же поры случись купчишка 2 гильдии некий Парамоша Силин в американских краях по своим торговым делам. И занесло его не куда-нибудь, а на саму речку Миссисипи, где он хотел раздобыться дешёвым хлопком. А там всякие слухи. Ну, наш Парамоша ноги в руки и айда домой, в Санкт-Петербург, где у него в Финском заливе имелся собственный пакгауз. Первым делом Парамоша пристроил купленный почти за бесценок (ну, так на той Миссисипи готовились-таки к войне, а не к очередному карнавалу) хлопок, а потом побежал к царю.
Сразу оговоримся, что в те жуткие самодержавные времена к российскому царю-батюшке попасть простому человеку было проще, чем, скажем, к теперешнему предводителю районной администрации. Вот Парамоша и попал. Сунул, правда, кое-кому в лапу, кое-кто и сам сунул Прамоше, но не в лапу, а в ухо, но таки аудиенция состоялась. И царь наш батюшка, светлой памяти Александр второй Николаевич, вот как утёр америкашкам их паскудные сопли. И пока они возякались с первыми боевыми действиями против злокозненной Конфедерации, которые начались только 12 апреля известного каждому дураку года, наш царь-батюшка подписал манифест об отмене крепостного права на подведомственной ему империи ажно 19 февраля того же года (25) !
В общем, молодёжь на великосветском рауте, устроенном якобы потомком известного всей Италии древнего рода Д’аннуццо, считалась достаточно прогрессивной для того, чтобы вовсю потешаться над хозяином оригинального дворца на берегу Лигурийского моря. Вот, дескать, явился – не запылился, угрохал кучу денег на приобретение образчика итальянской старинной архитектуры, ещё куча, наверняка, осталась, потому что раут таки шикарный, однако тёмный человек! Нет, ну на хрена старушка-Европа изобретала всякие всячести, чтобы, имея невероятную (наверняка) груду звонких монет, не воспользоваться вышеупомянутыми изобретениями. Нет, ясное дело, что паровоз с гладильным катком нашей (описываемой в данной повести) аристократической молодёжи Тосканы на хрен не упёрлись, но газовые рожки – газовые рожки! А то, блин, какие-то средневековые свечи…
Да, им бы, тогдашним юным резонёрам из аристократической среды Тосканы да в наши времена, когда какой к чертям собачьим романтический ужин без свечей. А принять ванну? Или даже – в случае с наиболее тонкими ценителями меланхолической романтики – сходить в сортир?
Что касаемо гостей Сильвио Д’аннуццо зрелого возраста, то с их стороны не наблюдалось никакого критического настроения. Напротив, всяк из присутствующих аристократов (или городских чинов) вполне почтительно отзывались и о самом устроителе великосветского раута, и об убранстве его дворца.
И, налегая на обильные выпивон с изысканной закусью, только ленивый аристократ (или городской чин), посетивший своеобразное светское собрание, не прошёлся восторженным замечанием об одном из антаблементов с фреской самого Джотто ди Бондоне. Или о картине кисти самого Караваджо.
Но как тут не разговоришься, когда тебя угощают не какой-то палёной мадерой, любимым напитком русских ценителей креплёного вина эпохи поздних Романовых, а натуральными бароло, асти и дольчетто. А под это дело предлагают не поросячий студень с квашеной капустой, а белые трюфеля местной тосканской кухни и привозные устрицы из Неаполя (26) .
Да, вполне благодатное удобрение для своеобразной почвы, откуда сегодняшним поздним вечером произрастали тонкие комплименты и грубая лесть. Хотя мысли сомнительного свойства нет-нет и посещали того или иного местного аристократа, тусующегося на халявном рауте у графа Сильвио. Особенно такого, кто внимательно сравнил лицо нынешнего графа с одним из тех его «предков», кто красовался в живописном виде на одном из фамильных портретов. Да, ничего не попишешь, – сходства не наблюдалось. Хотя теперешний граф вовсе не был уродом. Напротив: обладая отменной фигурой и красивым лицом в обрамлении волнистых каштановых волос, с правильным носом пусть и не совсем римской «ориентации», и широко поставленными большими глазами цвета выгоревших незабудок, он снискал не один благосклонный взгляд юных представительниц тосканской аристократии. Сильвио, надо отдать ему должное, вовсе не раскис от такого внимания. Он с достоинством благородного потомка древнего рода прохаживался среди гостей, приветливо отвечал на взгляды красавиц, холодно пожимал руки молодых людей и как бы вступал в разговоры с более степенными гостями. И в царящем ажиотаже никто не обращал  внимания на тот факт, что разговоров-то юный граф старался избегать. Ведь одно дело, благодаря своей артистической натуре, изображать врождённый аристократизм движений с осанкой и при этом ни разу не сфальшивить, и совсем другое, поддерживать ту или иную беседу на темы, мало знакомые недавнему бродячему фокуснику. Но и тут артистическая натура и пытливый ум плюс несколько недель подготовительных работ делали своё дело, и юный Сильвио, ловко обходясь несколькими заученными французскими фразами и дюжиной междометий, мог легко «поддержать» ту или иную светскую беседу. Так, в течение минуты, не больше, чтобы затем, как бы отвлекшись на некий пригласительный жест с другого конца залы, откланяться с теперешними собеседниками и любезно уйти туда, откуда тебя якобы позвали…
Полночь, тем не менее, миновала, гости стали группироваться по интересам, самые правильные итальянские аристократы с городскими чинами налегли на коньяк, привезённый из Парижа под балык из сёмги, привезённый из далёкой холодной России (27) , кто-то засел за карты в специальном помещении, молодёжь, вдохновляемая музыкой дорогого оркестра, танцевала модный в те поры вальс. Сильвио тоже прошёлся несколько раз в компании с разными красотками. Все они отчаянно с ним заигрывали. А то! Молодой, красивый, сильный и – фантастически богат! Не то, что потенциальные женихи, предлагаемые молодым тосканским красоткам из высшего круга их предками. Типа какого-то престарелого графа, нажившегося на откупе петушиными перьями, или, ещё лучше, бывшего ростовщика, овдовевшего на 74 году жизни и сдуру решившего прикупить к имеющемуся барахлу какой-никакой титул. А заодно жениться на юной девице из обедневшего аристократического рода. Нет, конечно, петушиные перья на боевые шляпы тосканских добровольцев, помогавших Наполеону третьему свергнуть последних Бурбонов, дело хорошее. И заначки бывшего ростовщика ещё как хороши. И, в принципе, от таких женихов, будущих рогоносцев, не отказалась бы ни одна приличная девица из высшего тосканского аристократического общества. Но если появлялась альтернатива, типа, выйти замуж за богача, но у которого давно на полшестого, или за богача, но с диаметрально противоположным показателем естественного циферблата, – только полная дурында могла усомниться в выборе. Она беда: молодой богач с якобы аристократическим происхождением пока наблюдался один-одинешенек, в то время как старых состоятельных пердунов из тосканской буржуазии с аристократией водилось в округе как собак нерезаных. Вот и строили местные красотки глазки юному богачу довольно приятной наружности. Но не все…

Глава 14

Сильвио, которому едва исполнилось 20 лет, тем не менее, имел довольно богатый любовный опыт. И данный опыт распространялся не только на девиц его круга, молодых крестьянских жён и дебелых матрон из торгового сословия. Нет, его привечали и дамы из высшего света, однако это были всё дамы степенные, уставшие от скучной супружеской жизни или истомившиеся от плотского безделья в силу либо логичной – по возрастным причинам – импотенции супругов-аристократов, либо из-за гадского пристрастия данных супругов к молоденьким служанкам и прочим смазливым поганкам из обслуживающего персонала. В силу чего у аристократических мужей вышеупомянутых матрон появлялась всё та же импотенция, но избирательного свойства. Типа, перед молодыми служанками и прочими юными особами пожилой граф вот как мог прыгать резвым козликом. И не только прыгать, но…
Ну, вы сами понимаете.
В общем, не вдаваясь в подробности, но возвращаясь к бедным жёнам тех престарелых итальянских патрициев, которые, порезвившись козликами перед известно кем (и не только перед) и вернувшись к продолжению исполнению нудных супружеских обязанностей, вдруг обнаруживали в себе и усталость от переделанных за день мифических дел, и меланхолию на сон грядущий в обязательном супружеском ложе, и раздражение при виде в данном ложе растолстевшей от безделья светской бабы, и, разумеется, импотенцию на выполнение той части вышеупомянутых обязанностей, когда мало почесать растолстевшую от вальяжной жизни патрицианку под подбородком, но…
Короче говоря, и тут всё понято.
В общем, повидал наш Сильвио на своём веку и светских женщин. Поэтому сейчас, прогуливаясь среди нежного цвета и слабых сливок местного общества, он вёл себя с прохладным достоинством, и такое его поведение давалось ему без труда. Ну, или почти, потому что Сильвио был-таки горячим итальянцем. Но, приобретя графский титул и поселившись в поместительном дворце, он раз навсегда положил себе вести образ жизни правильный и где-то благочестивый. А коль он наметил себе такую линию поведения, то негоже ему было именно сейчас раскиснуть и кинуться во все тяжкие в ответ на откровенно призывные взгляды потенциальных невест и молодых дам из тосканского света с полусветом. И ещё. В теперешнем его обхождении по отношению к присутствующим девицам и женщинам большей частью сказывалась-таки гордыня, нежели то, о чём мы сказали выше. Да. Гордыня. Именуемая в католичестве одним из семи смертных человеческих грехов (28) . И о каковом грехе в его зачаточном виде нашему герою было помянуто ещё тогда, когда он не помышлял ни о графском титуле, ни о роскошном дворце в таком симпатичном приморском городке, ни о возможности игнорировать взгляды юных представительниц тосканской аристократии. Тогда, сколько мы помним, Сильвио был даже оскорблён упоминаем в его прегрешениях такой непотребности как гордыня. Теперь, прогуливаясь среди разодетых по последней моде гостей, он упивался сам собой и своим положением, и даже не задумывался о том, что жутко грешит против некоторых канонов той церкви, которую привык почитать с детства. Но именно этим вечером ему данные каноны стали по барабану, потому что фигли новоявленному графу Д’аннуццо Фома Аквинский и Тридентский собор (29) , когда именно сейчас он может ходить важным господином среди знатных местных чиновников и бездельников-землевладельцев, вести себя с ними на равных и смотреть или не смотреть на их жён с дочерьми, потенциальных любовниц и невест. И при этом испытывать такой восторг, словно ты подкрался сзади к торговцу восточными сладостями, который не захотел продать бедному страннику фунт рахат-лукума за три сольди, да ещё и обозвал попрошайкой, и безнаказанно плюнуть на его жирную спину.
Да, всё нутро нашего Сильвио пело и ликовало. Но, как мы уже говорили выше, он оставался сдержанно обходительным и прохладно любезным со всеми без исключения своими гостями. Что и сказать, артист в нём пропадал незаурядный. Но о нём ли печаль, когда впереди жизнь обещала быть лёгкой и приятной во всех отношениях, и при этом от него не требовалось крутиться шутом-фокусником на ярмарках или даже выступать на больших подмостках. Нет, теперь он собирался вволю поважничать, ему даже не претило стать высокомерным ханжёй и, ещё лучше, сделаться оракулом в местном клубе старших городских чинов и тунеядцев-аристократов. Для этого Сильвио полагал первым делом жениться. Но на ком?
Вот так, проникаясь вкусным ядом тщеславных планов на будущее, Сильвио вышел из танцевального зала на открытую поместительную площадку через французские двери и обнаружил, что он не одинок на данной площадке: впереди юного хозяина оригинального дворца, облокотившись на перила открытой веранды, стояла спиной к нему в совершенно белоснежных одеждах совершенно очаровательная особа. В общем, о совершенном очаровании и о совершенной белоснежности известно чего говорить с той опрометчивостью, какая увлекла нашего героя нашего повествования при виде вышеупомянутой на открытой веранде особы, было бы несколько преждевременно, потому что:
во-первых) известное время суток, когда темно, как подмышкой сарацина;
во-вторых) изрядная доля марочных итальянских вин, влитая в нашего Сильвио перед тем как он вышел на злополучную площадку;
в-третьих) фигли эти подмышки и доля марочных вин, когда нашему Сильвио было суждено влюбиться с разбегу, окончательно и бесповоротно именно в эту ночь. Ведь, одно дело, строгое следование цепи исторических событий, переданных в виде полуистлевших рукописей автору данных строк, и, другое, обязательная мистическая подоплёка всего сущего того, чего бы то ни было. Или было, но задолго да нас…
Короче говоря.
Бездарно чёрная ночь, шелест малых волн Лигурийского моря, шум расходившегося за полночь светского раута и выход нашего юного героя на открытую веранду, где наш герой увидел ту, которой было суждено сбить с него спесь эдакого дон Жуана, каковой в своё время кичился многочисленными любовными победами, и, как утверждал сам Тирсо де Молина, не струхнул даже встречи с покойным мужем своей очередной любовницы. Который то ли помер от факта измены жены, то ли после того, как у его посмертного памятника попытались оторвать каменную бороду, то ли из-за конфуза в королевском суде, когда его обидчика не смогли казнить потому, что его якобы настигла божья кара (30) .
Нет, первое время (секунд десять, не больше) юный Сильвио при виде фатальной женской фигуры, нарисовавшейся на крыше первой своеобразной ступени своеобразного дворцового каскада без всякой луны или других источников освещения естественного происхождения вроде извержения близлежащих вулканов или пролетающих мимо комет, продолжил уверенный шаг, но спустя эти вышеупомянутые десять секунд он ощутил такое оцепенение всего самого себя, что сразу понял: дело нечисто!
И, в принципе, он был прав, когда подумал так. Ведь все мы идём по реальной жизни, где подспудно присутствует всякая колдовская чертовщина. И такая реальная жизнь протекает следующим образом: вот мы живём, хлеб жуём, который предварительно зарабатываем самыми прозаическими способами, и стоит нам лишь попробовать запить данный хлеб чем-нибудь существенней кефира, как тотчас начинается вышеупомянутая чертовщина. Если быть точным: данная фигня случается лишь тогда, когда того, что вместо кефира, бывает много больше, чем хлеба.
Ну, в общем, о белой горячке не слышал только ленивый. Типа, такой ленивый, которому лень одну руку протянуть к стакану, а другую…
Иначе говоря, а можно не говоря, потому что и теперь вы снова всё понимаете…
Но к Сильвио всё вышесказанное не имеет никакого отношения. Ну, да, сегодня он заложил за свой итальянский воротник немного больше обычного, но не настолько, чтобы им заинтересовались тогдашние служители тосканского отделения ЛТП (31) . Просто его настиг именно тот момент в его почти безгрешной жизни, когда время почти безгреховного времяпрепровождения закончилось, но начался такой период, когда…
Другими словами.
Автор снова перепутал собственное невменяемое состояние с историческим ходом событий, но продолжает настаивать, что без колдовства в случае встречи Сильвио с неизвестной – пока – особой на крыше первого яруса его диковинного каскадного дворца не обошлось. Или без белой горячки.
Впрочем, и чтобы не ссориться: пусть белая горячка останется на совести автора, а колдовство тащит с собой бедный на всё оставшееся повествование Сильвио.
И ещё короче говоря.
Новоявленный граф и совершенно фальшивый наследник известной итальянской династии Д’аннуццо, уверенной походкой вышедший на открытую террасу из шумного танцевального зала, увидел некую особу, стоящую к нему спиной и облокотившуюся на мраморные перила ограждения площадки. Луны, как мы уже говорили, не было и в помине. Однако внутренний зал средней «ступени» из трёх в своеобразной анфиладе испускал столько праздничного света, что, проникая сквозь нечастый ряд фронтальной колоннады, он частью высвечивал и одинокую женскую фигуру, с сумеречным бесстрастием удалившуюся от суетливого празднества в честь непонятно чего.
- Простите, – дрогнувшим голосом обратился к таинственной (чёрт бы побрал тех, кто выдумал эти клише!) незнакомке Сильвио и оставшиеся полпути от внешней колоннады к перилам площадки проделал на неуверенных в своей принадлежности к остальному телу ногах. – Могу я присоединиться к вашему одиночеству?
Да, Сильвио хотел выразиться светски и очень культурно, но ни черта путного у него не получилась. Незнакомка, надо отдать должное её воспитанию, не высмеяла бедного хозяина самого богатого в Ливорно дворца с порога в зубы, но сделала это так тонко, что Сильвио не понял никакой иронии.
- Моё одиночество совершенно не пострадает от того, кто к нему присоединится, - сказала дочь (или жена) кого-то из приглашённых на великосветский раут в дворец новоявленного графа Д’аннуццо и повернулась к нему, как говаривали в старину фортификационные специалисты, контр-фас.

Глава 15

Призрачный свет, проникший сквозь сводчатые стекла бального зала, незаметно растворялся в светящейся тьме над фосфоресцирующими волнами Лигурийского моря; они лениво накатывали на опоры (32)  колонн первой ступени каскадного дворца и своим неназойливым шумом провоцировали мирное завершение едва начавшейся беседы между двумя молодыми людьми. Но Сильвио не собирался прислушиваться к невнятным предостережениям самой природы и сделал ещё шаг к очаровательной незнакомке.
- Добрый вечер, - учтиво поклонился девушке (или даме) Сильвио, - боюсь, нас не успели представить друг другу.
Подняв голову после поклона, он глянул в лицо незнакомке и понял, что пропал. Причём сделал это так неожиданно, словно шёл в полной тьме по знакомой до последних мелочей комнате и вдруг столкнулся с комодом, невесть откуда взявшимся в данной, знакомой до последних мелочей, комнате.
«Или как тогда, по подземелью, - мельком пронеслось в реально сбрендившем мозгу фальшивого наследника великолепного дворца, - когда шёл я, вроде, очень осторожно, но, когда налетел на сундук, даже немного струхнул…»
Вот и сегодня: ходил он себе, прогуливался промеж гостей, чувствовал себя победителем судьбы и хозяином положения, вёл по отношению к присутствующим на рауте красоткам с вежливой надменностью и где-то даже внутри себя посмеивался над ними и – получите! При этом получилось так, что он, только выйдя на площадку и едва увидев эту особу, уже почувствовал приближение рокового удара под названием «любовь с первого взгляда».
- Вы представлялись моему отцу и моей мачехе, - равнодушно ответила девушка, - а они вам… Мне, к глубочайшему моему сожалению, не удалось это сделать. Потому что…
- Моё сожаление по поводу того, что мы с вами избежали взаимного представления, невыразимо глубже вашего! – горячо воскликнул Сильвио, не очень вежливо перебив девушку и совершенно не обратив внимания на плохо скрытый сарказм, и снова согнулся в почтительном поклоне.
И, опуская глаза, он даже закрыл их от переполнившего его экстаза. И так, в поклоне, с закрытыми глазами, он продолжал видеть её, убийцу его вальяжного времяпрепровождения и самодовольного душевного покоя. Идеально изящную, с тонким лицом и правильными чертами на нём, с простой причёской по моде тех лет на пропорциональной голове и очень скромными серёжками в изящных ушах. Платье незнакомки не отличалось вызывающим фасоном, голос напоминал «речитатив» ласточки, но с насмешливыми человеческими интонациями. Сильвио, вглядываясь своим мысленным взором в образ, созданный самыми первыми впечатлениями и сотканный на полотне первой памяти, дальним умом понимал, что эта незнакомка вполне заурядна по всем внешним параметрам, каковые в определённой своей совокупности дают представление о так называемых неотразимых красавицах. А если в данной совокупности отсутствует пара-тройка определений, то о неотразимости можно забыть, и останется просто красавица. В случае же с Сильвио можно было бы говорить просто о симпатичной девушке.
А Сильвио, поймав себя на такой крамольной – по отношению к вспыхнувшему у него в груди чувству – мысли в тех закоулках своего ума, где продолжала сохраняться прохлада его здравомыслия, чуть не зарычал от ярости на самого себя. Но, разумеется, сдержался, снова разогнулся и в упор, но по возможности почтительно, снова глянул на незнакомку. Словно призывая её продолжить беседу. Каковое продолжение должно было «отправиться» от протокольного представления.
- Хорошо, - то ли томным, то ли скучающим голосом ответила незнакомка. – Вы, понятно, наш сегодняшний хозяин граф Сильвио Д’аннуццо. А я единственная дочь графа Андреа Висконти, главного прокурора нашего славного Ливорно. Вы удовлетворены? Если хотите пригласить меня на танец, то я не танцую… светских танцев… Что ещё?
Сильвио слегка напряг память и вспомнил главного прокурора, мужчину солидной комплекции, в парадной форме и какими-то орденами на ней, с буйной растительностью на голове и лице невыразимо бурого цвета. Прокурор выступал в компании с надменной дамой моложе его раза в два. Приседая перед Сильвио, дама на миг утратила свою надменность и сделала юному богачу глазки.
- О… - принялся сооружать свою часть выступления Сильвио. – Ваш отец… это такая огромная ответственность… главный прокурор… можно сказать, верх чиновничества Ливорно… к тому же благородного происхождения… я представляю, какой груз общественных обязанностей вынужден он нести…
- Я хочу спуститься к морю, - капризно сказала девушка и направилась к лестнице. – Меня, между прочим, звать Рафаэлла…
- Ах, да-да-да! – спохватился Сильвио. – Какое прекрасное имя! Ра-фа-эл-ла Висконти…
- Не будьте идиотом, - отрезала единственная дочь главного прокурора Ливорно. – И можете не хватать меня под руку: я могу ходить самостоятельно… А папаша мой – бездарный чиновник и законченный волокита. И должность ему досталась по наследству от отца моей матери. А остатки наследства, которое ему досталось вместе с должностью, он скоро промотает со своей новой женой…
«Пропал, пропал, пропал», - бухало тем временем в голове фальшивого графа Д’аннуццо. Он покорно следовал за девушкой, он всеми складками своего нарядного платья чувствовал её к себе полное безразличие, но от этого его страсть только усиливалась, и вчерашний бродячий актёр циркового жанра понимал, что уже никогда не избавится от любовной зависимости к этой, наверняка, дикой и своевольной особе.
Рафаэлла, спустившись на гальку естественного пляжа перед колоннадой первого яруса каскадного дворца новоявленного графа Д’аннуццо, замерла перед накатывающими на берег невысокими волнами и обратила свой взор в дальнюю черноту Средиземного моря. Сильвио встал рядом и, также изобразив каменного истукана, стал мучительно придумывать повод для продолжения разговора. Каковой разговор, по большому счёту, по-настоящему ещё и не был начат.
«Что там принято говорить в таких случаях, - лихорадочно соображал несчастный юноша, - о недавних происшествиях в Генуе, связанных с посещением города прелатом Альфонсо Манчини или об открытии нового салона мод мадам Розали Фуке во Флоренции… А, может…»
И, пока герой нашего повествования столбенел рядом с предметом своей неожиданной страсти, мы попытаемся разобраться в истинной подоплёке того, что произошло. И, чтобы не утомлять читателя длинными и пространными разборами случая из самой повседневной обыденности, скажем прямо: да, это, судьба. И её подчас колдовские штучки, «заинтригованные» со времён существования Мойр или Парок. Каковые Мойры (Парки), опираясь на поддержку таких авторитетов, как Гомер с Софоклом (33) , так всё замутили, что только любо-дорого. И нет бы, развести всю эту муть с помощью лаконичного интегрального исчисления или пары-другой вырожденных матриц, ан хрен! Но вместо разумных действий современные мифологические историки развели ещё большую научную бодягу, чтобы создать благодатную почву для написания всяких диссертаций. А те, кто додумался до фискальной неопределённости иррационального предопределения, по сей день бодаются на тему фатальной неизбежности рока и долевого участия божественной воли в разделении хаоса на первобытный и постиндустриальный. А некоторые готовы бить друг другу морды за неправильное определений занятий Клото, Лахесы и Антропо, кои вздорные древнегреческие мифологические бабы нормально пряли нити человеческих жизней, определяли человеческий же жребий и обрывали нить судьбы. И уж мог оказаться совсем бедным такой исторический доцент-недоучка, если бы он вдруг вздумал спутать Клото с Ноной, Лахесу с Децимой, а Антропо – с Мортой.
Но, мы, однако, опять отвлеклись. И, возвращаясь к обещанию не пудрить читателю мозги больше, чем он того заслуживает, попробуем сделать собственное заключение. Но сначала повторимся: да, судьба, да, колдовство, но какое? А такое, которое не имеет никакого отношения ни к сказочникам из Древней Греции, ни к их древнеримским коллегам. А имеет прямое отношение к повествователям-реалистам иудейского происхождения. Каковые иудеи, ещё и слыхом не слыхавшие ни о Мойрах, ни о Парках, а также о судьбе и фатуме, таки придумали Сатану, каковой персонаж отличался не только отменной способностью клеветать, но и творить всякое нехорошее колдовство. Потом, спустя шесть веков (плюс-минус неделя) до нашей эры, появился Гомер и ну мусолить тему космических предначертаний, совершенно не ведая о том, что Сатана только и ждёт, когда же появится научная база того, с чего ему удобней всего будет творить свои колдовские пакости (34) . И понеслось. И мало было Сатане изощряться в своём «гуманизме», имея под рукой простой инструментальный набор в виде смертных человеческих грехов, так подавай ему ещё и научную базу. И подали. Благо, что это за человечество такое, если в нём нет подходящих доброхотов? Типа изобретателя испанского сапога или атомной бомбы. И наш Сильвио, совершенно не ведая обо всей той теоретической чепухе, сказанной с лёгкой руки развязанного языка поддатого автора, попал именно в такой переплёт, когда наш общий друг Сатана применил несложное колдовство, учёл в его предпочтениях несколько смертных грехов, числившихся за героем нашего повествования, и так знатно сочинил его судьбу, что…
- Вы любите купаться ночью? – нарушила тишину Рафаэлла.
- Н-не знаю, - запинаясь, ответил Сильвио.
- Вы никогда не купались ночью? – с некоторым раздражением спросила Рафаэлла.
«Да тысячу раз!» - мысленно воскликнул Сильвио, однако вслух лишь невнятно промычал. А что он мог? Да, француз его научил многому, и по жизни Сильвио знал немало, но именно сейчас он не знал, как и что говорить этой взбалмошной аристократке.
- Так я, с вашего позволения, немного поплаваю, - заявила Рафаэлла и отвела руки назад руки, словно собиралась снять с себя платье.
- Эк! – в натуре крякнул обескураженный Сильвио.
Девушка обернулась к нему, платья она, конечно, снимать не стала, но поправила причёску и, откинув голову назад, расхохоталась. Она смеялась, заливисто, немного хрипловатым голосом, минуты две кряду. Затем неожиданно обхватила никакого кавалера за шею своими тонкими сильными руками, притянула к себе и поцеловала его в губы. Затем также стремительно отстранилась от него и испытующе заглянула в лицо.
Сильвио, поражённый поцелуем так, словно его ударило молнией, стоял как дерево, которое поразила вышеупомянутая молния. Но, в отличие от дерева, горящего синим пламенем и готового превратиться в одну большую и корявую головешку, фальшивый граф Д’аннуццо пел и трепетал всем своим телом. И трепет его был далеко не мучительным.
А девушка минуту вглядывалась в своего ухажёра, затем тихо молвила:
- Да вы какой-то дурачок. А я слышала, у вас судьба удачливого авантюриста. И будто вы сами, рискуя жизнью и странствуя по свету, заработали столько денег, что смогли выкупить свой родовой дворец в Ливорно. А ещё говорят, что, выкупив такой дорогой дворец, вы всё ещё сказочно богаты. Так кто вы на самом деле?
Закончив тираду, Рафаэлла легко и грациозно повернулась на каблуках своих бальных туфель, и, словно шла не по неудобной гальке, а по каменной плите, порхнула к лестнице. А по ней – на площадку перед колоннадой срединного здания из трёх, где играла музыка, и продолжали веселиться гости. И никто из них не обратил внимания на отсутствие в зале довольно примечательной пары в виде хозяина дворца и дочери одного из влиятельных граждан Ливорно.






 





 (22) Если кто думает, что теперь мы ого-го какие самостоятельные и независимые, то глубоко, мягко говоря, заблуждается. Не для того США с их союзниками бодались с нами до последнего или до победного конца в Холодной войне, чтобы потом позволить жить нам так, как нам самим того хочется. Дальше и больше объяснять неохота: автор не для того учился в 4 советских вузах, чтобы потом работать чабаном. Чабан (пояснение для некоторых слушателей современных российских академий) – это такой специалист узкого профиля, который занимается исключительно баранами. Ну, и овцами





 




 (23) Вообще-то, патина – всего лишь плёнка, образующаяся на поверхности бронзовых (медных, латунных) изделий в результате окисления металла под воздействием среды (бывает и искусственно), а не само изделие, как считают некоторые не очень образованные собиратели восточной старины. Мин – это китайская династия, воцарившаяся в Китае после свержения монгольской династии Юань. Однако звучное название у монголов таки слямзили





 




 (24) Конституционная монархия не в счёт, потому что, какая это на хрен монархия, когда тебя – монарха – держат за королевские яйца не то депутаты парламента, не то аналогичные проходимцы норвежского стортинга





 




 (25) Вообще-то, манифест «о всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей»





 




 (26) Если честно, автор предпочитает есть именно поросячий студень, а не какие-то трюфеля. И пить нормальную водку под ядрёные рыжики. Однако нормальная водка в теперешней России приказала долго жить, так же, как съедобная поросятина. Что касается теперешних грибов в теперешних магазинах, то кушать их могут только обладатели гусиного пищеварения. Такие наши сограждане, но из разбогатевших, теперь почём зря трескают даже десятидолларовые (за штуку) устрицы минимум двухнедельной свежести и стодолларовые стейки из прошлогодней телятины. О темпора, умора…





 




 (27) Если кому-то после прочтения данных строк о закуске сёмгой коньяка захочется сказать презрительное «фи», автор советует такому гурману сначала попробовать настоящий коньяк под настоящую, правильно приготовленную сёмгу, а потом заноситься. О настоящем коньке распространяться не будем, но о балыке из сёмги скажем следующее: сначала изловленную рыбку разделывают, засаливают в специальном растворе частями, и через три дня после того, как рыбку поймали, филе коптят в настоящей печи с применением определённых дров и натуральных ароматизаторов. И съедаться данный деликатес должен не позднее двух недель после копчения. То, что подаётся в современных российских ресторанах (мы уже не говорим о том дерьме, которое упакованное продаётся в магазинах), это продукт, у которого закончился срок годности в виде свежемороженых рыбных туш и которые надо срочно разморозить, посолить и вымочить в специальном «коптильном» растворе. Впрочем, большинство наших скоробогачей трескает всё это и нахваливает





 




 (28) Богословское толкование смертных грехов не является однозначным. Поэтому по одной версии таких грехов семь, по другой – восемь и так далее в теме отделения грехов смертных от тяжких и иже с ними





 




 (29) На данном соборе, где-то середина прошлого тысячелетия, тогдашние святые отцы окончательно перетёрли тему грехов смертных, отделили их от грехов обыденных и даже пересчитали их по пальцам





 




 (30) Автор со стыдом признаётся, что просто железно не помнит, как там на самом деле и в какой последовательности было у Тирсо де Молина, впервые в классической литературе придумавшего дон Жуана





 




 (31) Лечебно-трудовой профилакторий. Одно из советских лечебных заведений режимного типа, где пытались лечить советских алкашей от зависимости. Автор не имеет в виду некрофилию и коллекционирование оригинальных бонбоньерок





 




 (32) Вообще-то, опора колонны – это база





 




 (33) Вообще-то Гомер старше Софокла почти в два раза





 




 (34) Христианская мифология (и иудаистская в том числе) мало занималась вопросами судьбы в том виде, в каком она присутствовала в древнегреческих (древнеримских) мифах и памятниках античной литературы