Серия «Библиотека Союза военных писателей»
Я не могу сказать утвердительно, точно ли поприще писателя есть мое поприще. Но как только я почувствовал, что на поприще писателя могу служить также службу государственную, я бросил все затем, чтобы вдали, в уединенье от всех обсудить, как произвести , таким образом, свое творение, чтобы доказало оно, что я был гражданином земли своей и хотел служить ей.
Николай Гоголь
« Авторская исповедь»
Однажды я написал послание майору Станиславу Грибанову, корреспонденту газеты «Красная звезда». Мне казалось, что ему будет интересно узнать, как я живу и как после отчисления из Высшего военного авиационного училища летчиков проходит моя солдатская служба. В этом письме главным было – вопрос, вроде: как вы достигли такого таланта и как мне освоить журналистскую профессию? В общем, состоялось наше заочное знакомство.
Шло время и я постоянно думал, ответит ли мне майор Грибанов или не ответит.
Однако то, что Станислав Викентьевич ответил мне – это была фантастика! Он прислал мне большое письмо на фирменном бланке, отпечатанном на машинке. Состоялся потрясающий разговор корифея военной журналистики с двадцатилетним юношей, мечтающим работать в газете.
Потом уже мы познакомились и подружились. Я стал для Грибанова вроде крестного ученика. Так оно и было.
В общем, в творчество я попал во многом благодаря Станиславу Грибанову, которого, если можно так выразиться, прорекламировала «Красная Звезда». Возможно.в какой-то мере будет правильно, если считать наш творческий союз стечением обстоятельств. Эти обстоятельства подкидывает воля случая. Когда я прочитал в «Красной Звезде» репортаж за подписью Станислава Грибанова, я понимал: он, мой наставник. Судьба свела нас не вдруг, не сразу, лишь годы спустя.
Выбор наставника не прост. Ему нужно доказать, заинтересовать, приложить усилия, чтобы им заинтересовались читатели. Это реально, если журналист без назойливости настойчив и его творческие труды приятны, нравятся читателям и те сердцем и душой готовы их принять. Среди читателей есть юноши и девушки мечтающие о профессии журналиста. Они ищут своих кумиров, публикующихся в газетах и журналах. Как часто они проходят мимо.
Говорят, удача приходит к тому, кто к ней хорошо приготовился. Это как песня и исполнитель. При этом, понятно, песня должна быть хорошая, зажигательная. Тогда исполнитель возьмет ее.
Готовиться – это, в моем понимании, значит, работать над собой до того времени, как появится наставник. На своем опыте я убедился: такой человек непременно придет, если этого по-настоящему захотеть.
Я отдал предпочтение майору Грибанову, потому что видел в нем психологический тип, к которому принадлежал сам. Казалось, Станислав Викентьевич тот человек, способный дополнить мои потребности.
На долю читателей моего поколения таких военных журналистов, как Грибанов, выпало, увы, совсем немного. Это была необычайно яркая и выпуклая фигура.
В моем домашнем досье сохранились практически все публикации, напечатанные в «Красной Звезде» и военных журналах, запечатлевшие его уникальный талант. Грибановские очерки, репортажи, корреспонденции я до сих пор читаю, перечитываю и, думаю, готов делать это бесконечно. Перечитывания не притупляют остроты восприятия материалов.
Я хорошо помню тот день, когда прочитал в «Красной Звезде» его первый репортаж. Заворожил красивый язык автора, тогда еще военного летчика. Меня удивило то, что летчик публикуется в главном печатном издании военного ведомства.
Станислав Грибанов – ах, неповторимый Грибанов, сколь многому впоследствии мне, человеку посвятившему журналистике, хотелось научиться у него мастерству, стабильности. Материалы высокой пробы ему удавалось делать всегда. Я с нетерпением ждал, когда наш почтальон принесет мне очередной номер «Красной Звезды» с очерком Грибанова. Ему не надо никому доказывать, что он лучший, ибо он был замеченным. Вернемся, однако, к его первой публикации в газете «Красная звезда». Он вышел под рубрикой «учения, полеты, походы».
Солнце уже поднялось, но еще чувствовалась ночная прохлада. Дышалось легко, свободно. А через час по стоянке пробежал легкий ветерок, сдвинул с места первые песчинки и понес их в бесконечном вихре невесть куда.
«Сложная погодка», - подумал Александр Яковенко.
- На всякий случай готовьтесь, - сказал ему идущий рядом капитан Машенцов.
Должны были состояться стрельбы ракетами по сверхзвуковой цели. Летчики и раньше потрясали воздух над полигоном грохотом мощного оружия, но это задание было особенно сложным. Поэтому подготовка проводилась под контролем «ракетного короля» полковника Дедикова. Ведь попасть иглой в иглу – ракетой в стреловидный самолет – нелегко. Короче шли соколы, как писал поэт, «покорять ракетный гром».
На стоянке летчиков встретили инженеры – искусные мастера логарифмических линеек. Да, для обслуживания такой техники одних умелых рук уже мало, необходим точный расчет. Но в авиации есть золотое правило: «Доверяя, проверяй», так что контроль – первейшее дело. Внимательно осматривает подвеску ракет летчик капитан Яковенко. Майор Кондратьев летит позже, но и он на стоянке. Дать совет, оказать летчикам помощь никогда нелишне.
- Вы послушайте, послушайте, как она играет, - говорит он капитану Яковенко о ракете. И хотя тот несилен в музыкальных тонкостях, но эту бодрую, мажорную гамму он усвоил безупречно.
- Маэстро, дайте ноту ля! – шутит Александр из кабины. Вслед за этим слышится ровный, монотонный гул.
- «Оркестр» настроен, - улыбается капитан Яковенко, и его звонкий голос летит по стоянке:- Все в порядке!
Неожиданно резко ухудшилась видимость. Толстое покрывало пепельных туч закрыло аэродром. Пара ощетинившихся ракетами сверхзвуковых перехватчиков нырнула в их серую массу. Прошло несколько долгих минут, и яркий солнечный поток ударил в глаза, разбежался по приборам.
- Я – 590, за облаками, высота… - доложил капитан Яковенко, а через несколько секунд добавил: - Пара в сборе, отошел от точки, курс …
Дальше действия развертывались все стремительнее, и все чаще раздавались голоса перехватчиков на командном пункте. Наконец доложили:
- На боевом…
Капитан Машенцов включил последние тумблеры, еще раз проконтролировал сигнальные лампочки, опустил указательным пальцем скобу на кнопку пуска ракет. Последовала короткая пауза и резкое, отрывистое:
- Горка!
Истребитель начал маневр для стрельбы. Сотни часов в воздухе, тысячи атак с пикирования и кабрирования, слева и справа, весь многолетний опыт вкладывает он в этот заключительный этап воздушного боя.
… Второе солнце рванулось из-под самолета. Колыхнулось небо. Горизонт упал на плоскость. Солнечный шар накрыл цель. Это сделал капитан Яковенко.
А перехватчики уже мчались вперед. И не вдруг разберешь: ракеты обогнали их или они ракету. Да только ясно было – подостлал звук-то, и здорово.
Еще не успели зарулить на стоянку капитаны Яковенко и Машенцов, как на полигоне отстрелялись летчики первого класса Кондратьев и Автухов. Но вдруг в эфир ворвались леденящие сердце слова:
- Остановился двигатель!..
Вот он, тот «особый случай» в полете, о котором всегда говорят командиры. На время прекратился радиообмен с другими экипажами, все внимание самолету, попавшему в беду.
Тишина всегда немного неожиданная и неприятная там, на огромной высоте, казалось, захватила весь мир, проникла в герметизированную кабину и всей тяжестью навалилась на плечи. Дыхание летчика и свист встречного потока, омывающего фонарь кабины, - единственные признаки жизни.
Остановился двигатель… Но человек не сдавался.
Майор Автухов готовится к запуску. Продуманы и экономны его движения. Еще несколько секунд падения, и самолет исчезнет в объятиях мрачных сырых туч. Но уже включен тумблер «запуск в воздухе». Дрогнули стрелки приборов, и вот всем телом летчик почувствовал дрожь двигателя. Жизнь машины спасена! Однако работа еще не окончена. Еще рано ослаблять внимания, еще нельзя сбросить перчатки и уставшей рукой вытереть едкий пот с лица. Самолет может захлебнуться в безмерной радости новой жизни, и летчик, не давая воли своим чувствам, не упуская ни одной мелочи, действует осторожно и уверенно. А рядом, готовый в любую минуту помочь хотя бы словом, летит ведущий – майор Кондратьев.
С земли поступают команды:
-Доверните влево на три градуса. Идете хорошо. До точки тридцать…
Много, много людей с тревогой следит за этим полетом. Но вот пробита облачность, впереди легла светлая полоса бетонки. Земля приняла самолет мягко, по-матерински бережно. Полет окончен. «Задание выполнено полностью», - запишет в полетном листе летчик, и только сердце сохранит в памяти минуты борьбы, еще одна зарубка останется на нем. Но без этого немыслима жизнь в небе.
Уникальный талант, стиль, которому начинающим журналистам невозможно подражать, открыл в Грибанове еще и удивительную способность располагать своими публикациями к себе людей. Большинству из них повезло меньше, чем мне. Они открыли его для себя, если можно так выразиться, заочно. Мне довелось с ним познакомиться в его московской квартире. Но это произойдет позже. А в течение двух лет, перед нашей встречей, он учил меня журналистскому мастерству по переписке.
* * *
Моя служба в Армии подходила к концу. На финишной прямой я все чаще задумывался о будущем, стремился к цели, то есть к успеху в жизни. Я понимал, чтобы оказаться удачливым, нужно, прежде всего, правильно выбрать профессию. Это определяло положение в обществе – престижность, значимость, духовное удовлетворение, а также материальное благополучие. В общем, надо было получить профессию, которая создала бы соответствующий образ жизни. В детстве, когда в школе писали сочинения на тему: «Кем я хочу быть», считал, что по моим меркам авиация могла удовлетворить мои потребности. Говорят, что профессия ищет нас, а мы ищем ее.
Профессию летчика я буквально примерял на себе, казалось, нашел такую, которая наиболее соответствовала и моему желанию, и моим возможностям.
Я очень уважал дядю Колю, мужа моей тети. И хотя в браке они прожили недолго, тетя Поля умерла в возрасте двадцати шести лет, наши отношения с Николаем Федоровичем Золотаревым поддерживались и потом, когда он жил со второй женой. Дядя был фронтовиком. Старшина. Стрелок-радист на пикирующем бомбардировщике Пе-2 в знаменитом авиакорпусе, которым командовал дважды Герой Советского Союза генерал-майор Иван Семенович Полбин. На гимнастерке Николая Федоровича ордена Боевого Красного Знамени, Славы, Отечественной войны и Красной Звезды, медали. Для меня, мальчишки, тогда было пределом мечтаний примерить перед зеркалом авиационную фуражку с кокардой, золотой птичкой на тулье, которую дядя Коля иногда давал мне поносить.
Николай Федорович, вернувшись с фронта, работал шофером в колхозе. Водительские обязанности ему было выполнять трудно: после ранения, полученного в воздушном бою, он хромал.
- Когда мы возвращались с боевого задания, на линии фронта нас обстреляли немецкие зенитки, - рассказывал мне дядя Коля. – Снаряд попал в двигатель, самолет загорелся, и командир экипажа старший лейтенант Сарафанов приказал штурману и мне прыгать. Во время прыжка стабилизатор самолета ударил по колену. На этом война для меня закончилась.
Эпизоды из летной биографии, о которых Николай Федорович мне рассказывал, я, включив свою творческую фантазию и образное мышление, излагал на рисунках. Учебу в школе я не любил, хотя предметы, за исключением русского языка, мне давались легко. Я не стремился получать высокие оценки. Не было стимула, да и выделяться в ребячей среде не хотел. Учился, как все: не отставал и не забегал вперед. Зато рисовать любил и этому увлечению уделял много времени. В художники-профессионалы не стремился, но живописные военные, чаще воздушные, бои, изображал с удовольствием. Обычно красно-звездный самолет летел ввысь, а воздушный пират счернойсвастилкой падал, оставляя в небе темный дымный шлейф, вниз. Тогда моему поколению и в голову не приходило, что нас может кто-то победить в войне. Мы были убеждены: советский героический народ самый сильный в мире.
Дядя Коля иногда смотрел мой школьный дневник. Убедившись в том, что я не слишком усердствую в познании школьной программы, он однажды хлопнул ладонью по столешнице:
- Так дело не пойдет. Знаешь, мы сделаем с тобой вот что…
Он выдержал паузу и изложил свой план. Проект заключался в организации и проведении большой военной игры.
-Ты, скажем, получаешь пятерку в школе. Мы будем считать, что ты, таким образом, сбил в воздушном бою немецкий истребитель. Четверка в дневнике – это сбитый бомбардировщик. Тройки в счет не идут. Ну как, подойдет?
Идея дяди Коли мне очень понравилась, и я с радостью ее подхватил:
-Принимается!
С тех пор так и повелось. В конце учебной недели я показывал Николаю Федоровичу свой дневник. Он подсчитывал количество «сбитых самолетов», после чего мне полагались награды – конфеты, значки, книжки, открытки.
Моими школьными успехами дядя Коля был доволен. С юморком он говорил: мол, скоро на твоем боевом счету «сбитых самолетов» станет побольше, чем у Кожедуба и Покрышкина. Молодец!
Николай Федорович следил не только за моей успеваемостью в школе, но и помогал укреплять здоровье. Настаивал, чтобы я закалялся, активнее занимался спортом. Подчеркивал:
- Алкоголь не употребляй и не кури. Вижу, тебе нравится авиация. Может так случиться, что после школы захочешь поступить в военное училище. Но для этого нужно иметь хорошее здоровье. После войны я хотел поступать в летное училище, да вот, видишь, нога подвела.
Многое из того, к чему подвигал меня мой дядя Коля, осуществилось. В целом, при общении со мной он не произносил патетических, высокопарных фраз, а говорил по делу, контролировал мое поведение и поступки. Когда требовалось, предостерегая от ошибок и нежелательных поступков.
Став взрослым, я иногда задумывался над тем, что двигало Николаем Федоровичем, почему он принял такое активное участие в моем воспитании? Только ли родственные связи способствовали этому? Я приходил к выводу: он в отличие от других не хотел да и не умел жить исключительно личными интересами, не сосредотачивался на заботах только о себе. Он был моим наставником.
* * *
В ожидании ответа от Станислава Грибанова, я думал о своем будущем. Военная карьера не сложилась, а потому теперь надо было выбирать профессию на гражданке.
Я был реалистом. Требовалось найти профессию по душе. Это немало, это уже полдела. Но даже в этом случае нужно было еще и освоить ее. Человек, если он ремесленная посредственность, со временем будет тяготиться работой, ему придется тянуть лямку и отсчитывать время до пенсии. Мне хотелось выйти за пределы заданного стереотипа, добиться проникновения в профессию, то есть удовлетворять и себя, и ее.
Когда я читал очерки военного летчика Грибанова в Центральной газете, органе Министерства обороны СССР, ловил себя на мысли, что мог бы, как и он, попробовать себя в журналистике. Не в «Красной Звезде», разумеется, а рангом пониже. Я начал писать заметки и посылать их в газету «За Родину» Уральско-Приволжского округа. Опусы выходили из-под моего пера сырыми, язык корявый. Но, к моему удивлению их, подкорректировав в редакции, публиковали в окружной газете. А потом произошло и вовсе сенсационное событие.
- Молодой человек, мы внимательно следили за вашими публикациями в нашем печатном органе и, признаюсь, они нравятся нам, - сообщил мне начальник политотдела училища полковник Христенко и, пристально всмотревшись в меня, выдержал паузу. Я не понимал куда он клонит. Полковник, нарушив молчание, буквально оглушил меня: - Знаете наш постоянный корреспондент, который был связующим журналистским звеном между училищем и газетой «За Родину» уезжает служить в Группу Советских войск в Германию. На его месте постоянного корреспондента мы хотели бы видеть вас.
Такое престижное предложение, да еще и обращение на вы, все это подкупало, льстило. Как человек военный, я тут же взял под козырек. Позже полковник Христенко говорил, что во мне его подкупила особая журналистская устремленность, глубокая и тонкая наблюдательность. Все это находило непосредственное выражение в исполнении. При этом я ощущал чувство удовольствия. Мне нравилось необычное состояние, которое я испытывал при сборе материала и оформлении заметок. Во мне жило чувство настоятельной необходимости высказать через газету то, что волновало меня. Творческие решения приходили откуда-то извне, из подсознания, как бы из глубины мозга. Активный ум обеспечивал восприимчивость впечатлений, приводил к любознательности. Особая психологическая организация закладывала во мне фундамент новой жизни. Теперь я представлялся себе не прежним, другим. Во мне крепла уверенность, что на журналистском поприще я могу достичь успеха. Я рассчитывал на то, что майор Грибанов поддержит меня.
* * *
Эмоции и чувства способствуют достижению цели, осуществлению желаний. Они связаны с мотивацией.
Меня и Грибанова соединило духовное единство. Наши чувства мысли как бы сосредоточились в едином фокусе и были направлены в общее русло. Из этой пары Станислава Викентьевича, правда, выделял его блестящий журналистский талант, высокая квалификация, индивидуальность и неповторимость. Далеко не каждого военного летчика приглашают для продолжения службы в «Красную Звезду». Других доказательств не требуется. Научиться писать в газету вот так, как майор Грибанов, сочно, вкусно мне очень хотелось. Однажды это сознание меня схватило и больше не отпускало. Мозг взял эту мысль на вооружение.
Я ждал от Грибанова послания и терзался сомнениями. Москва далеко от Оренбурга. К Грибанову не придешь на квартиру и не заявишь с порога, мол, хочу, чтобы вы были моим наставником. Но захочет ли корреспондент «Красной Звезды» стать моим репетитором по переписке и редким телефонным переговорам? Сомнения порой возникали, но я старался отгонять эти непрошенные мысли. Мне был нужен личный наставник. Я жаждал индивидуальных отношений. Много позже на неудачном опыте начинающих журналистов я с грустью понял: наставника на дороге не подберешь, как золотой самородок, и не найдешь по объявлению. Многие корифеи, получив заслуженное признание, утратили энтузиазм, потеряли вкус к творчеству, потухли. Они перешли в разряд «формальных ученых» и в учениках не нуждались. Ремесленникам, у которых отсутствует в душе горение, ученики тоже не нужны. Обидно, не правда ли?
Мысленно я сравнивал двух майоров: Грибанова и Савельева – моего летчика-инструктора в авиационном училище. Правда, Бориса Алексеевича я знал лучше. Энтузиаст, человек в летном деле по-настоящему, творческий, он искренне заботился о своих подопечных. Савельев не жалел времени в освоении нами летной программы. Я усвоил простую истину: ученики нужны тем, кто сам горит и готов зажечь своим энтузиазмом тех, кто с ними рядом и кто в них нуждается. Искренне верил, что со Станиславом Грибановым я добьюсь ярких успехов в журналистике.
* * *
Теперь представьте мое состояние, когда в прекрасный день наш поисковой почтальон протянул, но придержал в своей руке большой конверт с фирменным логотипом газеты «Красная Звезда», адресованное мне. Почтальон Женя попросил меня сплясать гопака и лишь после того, как я выполнил его волю, торжественно вручил послание майора Грибанова из Москвы. С этого дня вся моя жизнь пошла по-другому. Мой кумир поставил перед собой цель: сделать из меня профессионального журналиста. И мы начали работать. По переписке. Я отсылал Грибанову вырезки из окружной газеты, он анализировал их, отмечал хорошие моменты, указывал на недочеты, предлагал темы. Конечно, мне очень повезло, что на меня обратил внимание корифей военной журналистики, и что он начал заниматься со мной. Терпеливо майор Грибанов работал с сырым материалом, имею в виду мои газетные публикации, и делал из меня профессионала. Мне не терпелось освоить специальность журналиста, ведь в это время с благословения начальника политотдела летного училища полковника Христенко, я трудился военным корреспондентом окружной газеты «За Родину». Стремился делать и отсылать в редакцию хорошие материалы.
- Я решил, что абсолютно необходимо повысить прежде всего общую культуру журналиста, - признавался позже Станислав Викентьевич, - Выработать в тебе высокоразвитое чувство долга и ответственности, интуицию, умение вести беседы с людьми, героями будущих очерков, репортажей корреспонденций, четко представлять и анализировать их работу. А подкупил ты тем, что рвался в журналистику и, непременно желал иметь наставника. Мне очень понравилось это твое стремление к совершенству.
Конечно, мне очень посчастливилось, что в майоре Грибанове я нашел наставника. Не случись этого, я, скорее всего, никогда бы не стал тем, кем являюсь сейчас.
* * *
Майор Грибанов как бы впустил меня, своего подопечного в свой эмоциональный мир, в свою творческую лабораторию, кухню. Эти чувственные, эмоциональные отношения ученые характеризуют творческим биополем наставника. Это особое воспитание, в котором мыслится глубокое личное общение. Здесь, старший, Станислав Грибанов, одновременно наставник, друг, союзник и идеал младшего, то есть мой идеал. Оба испытываем друг к другу чувство симпатии. Это общение между старшим мужчиной-наставником и юношей стало своего рода институтом воспитания. Оно восполнила то, чего не могли дать другие воспитатели-профессионалы, а потому стало исключительно значимым для обеих сторон. Этот феномен заставил меня быть умным к мыслительной деятельности.
В ходе нашей совместной работы Станислав Викентьевич напоминал, что творческая возбудимость – результат прямой зависимости от личной активности. Говорил:
- Нельзя научить человека. Он делает себя сам. Истина глаголет: сотвори себя. Стремись жить и работать более полной жизнью, чем средний индивид. Иными словами: ищи в себе самобытность и уникальность – факторы творческого развития. В этом случае через твою активность мне легче влиять на твою деятельность.
Чувство, которое я испытал, впервые прочитав в «Красной Звезде» репортаж Станислава Грибанова «Испытание» оказалось заразительным. Его дополнил очерк «Королева», отчасти автобиографичный, он оказал прямое следствие чувственного взаимодействия моего и Грибанова. Оно еще больше привязало меня к кумиру. Тогда это выражалось в выборе профессии военного летчика. Через романтичное отношение Грибанова к профессии военного летчика я получал удовольствие, мечтая поступить в авиационное училище и грезя полетами. Эмоции удовольствия и определили вскоре мой выбор. Романтика от Грибанова, придя извне, легко передалась мне и побудила к действию.
* * *
Очерк «Королева», опубликовавшей в «Красной Звезде», не вписывается в строгие рамки жанра. Это феерия. Раскрепощенный свободный полет…
Ее еще никто не видел. Говорить о ней не принято. Летчики открытый, душевный народ, любят смех, шутки, диковинные истории. А вот, поди ж, ты, сфотографируй его перед вылетом, чего доброго такое услышишь… Или, к примеру, «чертова дюжина». Редко встретишь самолет с этим номером. Раньше, говорят, по понедельникам ни о каких полетах и речи быть не могло. Ну, а брился перед заданием разве только нигилист какой.
Вот и о ней: молчат, и точка, потому как не принято. Изредка если молодой пилот зальется соловьем на лавочке в парке, так уж ему прощается: врет ведь все, но тут обстановка требует. Меж собой летчики, конечно, тоже делятся, однако никто ее по имени не называл. Строптив уж больно характер. Не любит, когда много говорят о ней, того и гляди, осерчает.
Так и храним бережно тайну о ней, о красавице нашей. Королеве пятого океана. И все же если желаете, расскажу вам одну историю.
В сосновом бору на Украине раскинулось небольшое местечко Святошино, если верить легендам, названное именем монаха, поселившегося там в прошлом веке. Есть там излюбленные места общественных собраний, стихийных сходок, смотров, гуляний. Лет десять с лишним назад таким центром в Святошино была «третья просека». Так вот, в то самое время неожиданно ярко вспыхнула на горизонте Светошино новая звезда, местная знаменитость Шурка Роль, попросту Пирт. Невысокий, коренастый, немного флегматичный паренек.
Жил Шурка сначала в детдоме, потом перебрался к дядьке. Нежности да ласки в детстве ему досталось немного: улыбнется утром солнце, пригреет, вечером ветерок приголубит. А все, чего не было у парнишки, находил он в книгах.
Читал он много, и все без разбору: то Жюля Верна, то Энгельса, то Маяковского, то Сашу Черного. Больше всего стихи любил. В школе все классные сочинения по русскому языку писал только стихами – и ошибок меньше, и интересно. Однако подрос парень и задумался о месте в жизни. Мечтал Шурка стать журналистом, но случилось так, что судьба перепутала его планы.
Как-то после уроков в класс вошел мужчина в кожанке, представился ребятам и предложил желающим поступить в аэроклуб. Шурка записался так, на всякий случай. С того дня все колесом и пошло: уроки, тренировки в спортзале, лекции по авиации, снова уроки, да дома по хозяйству работа.
Но время берет свое. Позади уже десятый класс, наземная подготовка в аэроклубе. Ребята приступили к полетам. В воскресенье они приезжают в увольнение, идут по Светошино толпой, разговор за пол версты несется, промасленные пилотки у каждого, этак лихо сдвинутые чуть-чуть набекрень: знай, мол, наших! Ребят пьянит радость от ощущения молодости, от избытка рвущихся на волю сил. И заметней всех Шурка. Каждое движение отличается твердой, самоуверенной грацией, держится гордо, улыбается, как Ив Монтан: многозначительно и с легкой усмешкой.
А в аэроклубе дела все энергичней – начались полеты без инструкторов. И вот в один из обычных летных дней вылетел самостоятельно на Ут-2 курсант Роль Александр Федорович. Приехал он после этого самостоятельного вылета в увольнение и вижу я, что парень как будто другим стал. Не то чтобы возмужал или там окрылился как, а не такой. Он и раньше с причудами был: то на «мостике любви», что на склоне Днепра, стойку на руках выжмет (там и на ногах голова кружится), то и на ногах голова кружится), то на перекладине в спортзале такое открутит, что другому мастеру не под силу, то где-нибудь вечером, в потемках, бросится перед девчонками на сальто, и все ему нипочем – будто так и надо. Ухмыльнется на восторженные возгласы ребят и пошел дальше.
Но тут вдруг словно кто-то вселился в него и в глазах темных вроде чертенята прыгают. Позвал меня на «третью просеку» пиво пить. «Железно, - говорит, - мужчина ты или нет?» Это номер! Раньше глотка воды лишнего в рот не брал, а тут вдруг и курить начал, и пиво.
Я, конечно, от всего отказался начисто – спортивную форму держу. А он, встретив какого-то командира звена, небрежно облокотился о ларек и давит здоровенную кружку, с шумом сдувая пену. Время от времени косится на нижнюю челюсть, оттягивая ее вниз. Я-то знал, в чем дело: Шурка давно где-то вычитал, что признак воли – квадратная челюсть, ну и присматривался – как она, не подкачает?
Разговаривают о полетах. Тот командир звена вспоминать воздушные бои начал – воевал когда-то. Слова больше все незнакомые, смысл не уловить сразу, но вижу, что и приятель этот зачумленный какой-то. Ведь и не пьяный вроде, и лысый уже, а в глазах, как заговорили о своем небе, такие же бесенята закрутились, словно на виражах глубоких.
Вдруг Шурка спрашивает, подчеркнуто нажимая на первое слово: «Командир. А взяли бы вы того человека на обучение? – и на меня большим пальцем тычет. Посмотрел лысый внимательно на мою фигуру, а я далеко не царь природы, улыбнулся и спокойно так говорит: «Что ж, приезжайте в понедельник вместе, попробуем».
С тех пор вот уже второй десяток лет я имею некоторое отношение к авиации. Но тогда, только что сдав экзамены в университет на факультет журналистики и имея свободное время до занятий, я решил съездить ознакомиться с аэродромной жизнью, поскольку настоящий журналист должен знать все. Вернулся домой только через неделю, притащив с собой в огромном комбинезоне неповторимые запахи аэродрома, такие же как у Шурки, зачарованные глаза, и, конечно, ни в какой университет я больше не пошел.
Но это к слову. В тот же первый день Шурка только потрясал меня своей неожиданно прорвавшейся эрудицией:
- А знаешь ли ты, малый, сколько приборов у современного пилота в кабине?
- Откуда же мне знать?
- Назови приблизительно.
- Ну семь.
- Тридцать пять.
И Шурка был доволен. Он повел меня к своему самолету, по-хозяйски устроился в кабине и сосчитал рукоятки, секторы, кнопки, рычаги своего царства. Тридцать пять предметов, которые надо проверять, поворачивать, включать, нажимать.
Наконец мы закончили аэроклубовскую программу и уехали в училище летчиков-истребителей. Иначе, конечно, не могло быть: ведь чем больше радиус известного, тем больше и длина окружности соприкосновения с неизвестным. Мы должны были найти это неизвестное.
В училище поначалу, конечно, скучали о своем Светошино, о близких. Письма отсылали на вес, преимущественно знакомым девушкам. Шурка что-то скрывал, забирался в угол и строчил стихи. Когда ребята приставали, чтоб почитал, «приобщил к поэзии», он совал обычные свои лирические, для массового тиража, вроде: Где ты ходишь недотрога, огонек далекий мой? Вьется, кружится дорога, занесенная зимой.
Молодые пилотяги не особенно вникали в идейное содержание их – была бы рифма да любовь – и переписывали в блокноты. Но однажды мне попалась в тумбочке тетрадь со знакомыми Шуркиным почерком, стихи в которой были посвящены какой-то таинственной незнакомке. В семнадцать лет трудно отличаться постоянством, и я знал, что она была третьей. Читать «секретных» посланий я, конечно, не стал, но поскольку все мои дела сердечные были и его, то обиду свою высказал:
- Нехорошо, Пирт, темнишь.
Улыбнулся Шурка неопределенно, будто не понял, о чем речь-то идет, и с тех пор словно что-то колдовское пробежало между нами. Вижу, старается он по-прежнему делиться и письмами от знакомых, и на тренировке готов вовремя помочь, подстраховать, и незаметно пряников в тумбочку подложит, и все не то, все скрывает что-то. Словом, стала та девица Шуркина кровным моим врагом.
Но наступила летная пора, и, увлеченный родной и полюбившейся мне воздушной стихией, позабыл я мелочные обиды, тем более, что друг клялся, будто действительно никакой тайны у него не было. И снова мы думали и говорили с ним только об одном – о небе. Чувство глубокой привязанности, настоящей нежности крепло у нас с каждым полетом.
И вот однажды заканчивалась жаркая летная смена. Шли на посадку последние самолеты. Неожиданно, словно откуда то из-за угла, будто тысячи бочек сбросили с кучевых облаков, раздался гул турбины. И в следующую минуту все рассмотрели как в небесную синеву крутой горкой пошел бешено вращаясь, маленький стреловидный истребитель.
Внутренне что-то мне подсказало: Шурка… Глянул – рядом стоит наш командир звена капитан Кудрин и внимательно следит: чем же кончится этот цирк? Все это было серьезным нарушением правил. А мой приятель, как ни в чем не бывало, разворачивается на аэродром и кидает комплекс сногсшибательных фигур. Командир звена, стиснув фуражку, только и сказал сквозь зубы:
- Слабак. Кадушки какие-то лепит!
И ушел со старта. Пилот тем временем поднялся на почтенную высоту и благонравно пролетел над аэродромом. Я облегченно вздохнул. Как мне показалось, ему помогло только сердобольное привидение, охраняющее бесшабашных летчиков.
Ну, а на следующий день, как положено по одному из методов подготовки, курсант Роль получил арестантскую записку с автографом командира звена.
Обидно, конечно, сидеть на гауптвахте, когда товарищи летают, но и мы все ждали, когда кончится его воспитательный срок, чтобы выяснить причину хулиганства, именуемого несколько поэтически – «воздушным».
Словно понимая наше удивление, Шурка прислал командиру звена записку. Тот осторожно развернул ее и прочитал: «Вот говорят, что юность – веселая пора. Сплошные песни до утра. Прогулки пешком через весь город со школьницами в бело-розовых выпускных платьях. Но разве для нас? Как равный вошел я в сплетенье лучей, громов и высот…
Капитан Кудрин улыбнулся, дочитал стихотворение и аккуратно сложил листок бумаги вчетверо. К «делу» курсанта Роль мы не возвращались. Но как-то мягко, ласково светились в тот вечер глаза нашего командира, и молодые люди, словно перенимая великое таинство неба, внимательней обычного слушали его ежедневные указания. От их чуткого слуха не скрывалось то, как дрогнул голос старого летчика, читая Шуркины стихи, их острые глаза заметили, как волнуясь, расправлял он записку. Тогда, кажется, понял и я, кому отдал Шурка свои самые сильные чувства.
Но закончено училище. Последняя наша встреча. Смутные разговоры о будущем, о строевой части. Что-то нас ждет? Ясно одно: мы – летчики, наша жизнь отдана небу. Мы разъезжаемся в разные места, и огромный мешок офицерского приданого перебирается за нами с одной станции на другую.
Первые письма. Эзоповым языком говорим о трудноватой холостяцкой жизни. Но лишь бы летать, лишь бы небо! И Шурка продолжает идти опасной и трудной дорогой летчика, подгоняемый неутомимым желанием жить напряженно, бороться и познавать. Чуть не в каждом письме сообщает он свой налет. А на фотографиях – смеющийся летчик, от скрученных вдвое и без того толстых его унтов, летной шапки, держащейся на критических углах, беспокойно висящего ниже колена планшета веет чем-то от лихой поры зарождения авиации. Шальные Шуркины глаза, смотрящие куда-то вверх, словно таят вызов самим небесам: «А знаете ли вы, сколько приборов у современного пилота в кабине? 35? Ха-ха! 250!
С радостью читаю в газете заметку о первых успехах лейтенанта Александра Роль. И вдруг тревожное, страшное известие: «Я не летчик…». Судьба снова соединяет нас – мы служили в соседних гарнизонах, и я узнаю подробности Шуркиной беды.
Избыток юношеского пыла, маленькая небрежность в полете, казалось бы пустяк – чужая плохо подогнанная кислородная маска, и человек теряет сознание в воздухе. Потом многочисленные комиссии, рапорты, административные выводы и заключения. Да, Шурка был чрезвычайно молод, непростительно молод…
Над планшетом командного пункта склонился штурман старший лейтенант Роль. Знакомые позывные, команды теперь не для него. Он лишь ответственное лицо за наведение, от четкости работы которого зависит успешное выполнение перехвата. Александр быстро осваивает новую специальность. «Второе призвание», - пишет газета о способном штурмане.
Наконец мы встречаемся. Сидим у домика командного пункта, говорим о том, о сем. Я стараюсь не касаться разговора о летной работе. Он начинает первым:
- Ты знаешь, малый, я постоянно в одиночестве слышу какую-то странную музыку, похожую не то на «Элегию» Массне, не то на стонущий свист реактивных двигателей. Что делать?
- Перекрестись, - острю я, но Шурка хмурится и безразлично смотрит куда-то в бесконечность.
Вечереет. На дивно призрачном, сапфирном небе загораются друг за другом звезды-фонарики Шуркиной тоски.
- Пиши стихи, - не унимаюсь я и философски заключаю бодрым, вдохновляющим восклицанием:
- Все проходит.
Думая о чем-то своем, Александр молча кивает головой и, будто соглашаясь со мной, повторяет: «… стихи, стихи. Да, конечно, напишу. Я напишу ей поэму». И мне становится неловко за мою беспомощность, за мою слабость, словно во всем случившемся виноват только я. Молча прощаюсь с Александром, не зная, что так надолго.
Люди, послужившие в авиации знают, что на любом аэродроме обязательно встретишь бывших сослуживцев или знакомых твоих знакомых. И всякий раз, узнав, что кто-то прилетел и з тех краев, где служит капитан Роль, я расспрашиваю о нем.
Прошел не один год. Александр уже передает свой опыт молодым штурманам, сам освоил новейшую систему наведения; любой расчет, любая задача ему по плечу. И твердый, уверенный голос по-прежнему молодым громом летит в эфир.
Как всегда шумные, возбужденные, возвращаются после задания на землю летчики, принося с собой запах неба. Шурка смотрит, как стоят облака в их глазах и ищет, ищет в них понятный ему одному тайный смысл.
Словно сжалившись, судьба поплевала на палец и перевернула очередную страницу. Александра приняли в академию. Командирование назначает его начальником командного пункта. И вдруг!..
Вы верите в чудо? Оно ворвалось в его жизнь нежданно-негаданно; даже старушка-судьба ничего уже не могла поделать и отступила.
Совсем недавно от одного приземлившегося на нашем аэродроме летчика узнаю, что капитан Роль летает.
Он вернулся. Ведь вернулся! К ней, к королеве нашей! Бросил все: и звания, и заинтересованность материальную, и житейское спокойствие, и благополучие удачника. Капризная судьба удивленно пожала плечиками и проворчала: как безрассудно оставлять теплую, уютную постель и холодным мрачным утром забираться в такой же холодный самолет, идя навстречу радости, а иногда и опасности… Но Александр не слушал ее слов. Он шел к своей королеве, как много лет назад, рядовым пилотом. Без оглядки на будущее, без спасительного благоразумия, с одним пламенным сердцем. Он живет жизнью, для которой рожден.
Очерки военного летчика Грибанова шли в «Красной Звезде» без правки. Это уникальный случай в военной журналистике. Такое отношение редколлегии главного печатного органа Министерства обороны придавало уверенности капитану в том, что он выбрал правильный путь на случай, если придется уйти из истребительного полка и освоить новую профессию. Тогда из Военно-Воздушных Сил по сокращению летчиков целыми эскадрами увольняли в запас. Офицеры уходили с аэродромов в заводские цеха клепать да паять. Год был переломным в судьбе военнослужащих и в жизни всей страны.
Капитану Грибанову повезло. Он продолжал служить в 73-ем гвардейском истребительном полку. Нес боевую вахту на грани двух миров в Группе Советских войск в Германии. Радостные события в его жизни все нарастали.
Однажды командир полка распорядился построить полк. Грибанов подумал: «Очевидно для какого-то важного сообщения». И не ошибся.
Между тем полковник объявил:
- Капитан Грибанов, выйти из строя.
Отчеканив расстояние, он повернулся как положено, кругом и замер.
- Слушай приказ министра обороны! – объявил командир полка, обращаясь к Грибанову. – В честь юбилея газеты «Красная Звезда» объявляю благодарность и награждаю золотыми именными часами ее автора капитана Грибанова Станислава Викентьевича. Маршал Советского Союза Малиновский.
Командир полка вручил летчику коробочку с часами, поздравил, как показалось Грибанову, с некоторым недоумением. Это и понятно. Во всей воздушной армии подобных приказов никогда не было. Приказы министра обороны, к слову, положено зачитывать перед строем полка и даже соединения. Но это было еще не все. Вскоре капитану Грибанову пришла телеграмма из Москвы. Ему предложили сменить сферу деятельности. В телеграмме был один вопрос: «Даете ли вы согласие на сотрудничество в «Красной Звезде»?
Станислав был потрясен. Ведь газету делают профессионалы. А тут в коллектив военных журналистов приглашали человека из кабины самолета. Случай уникальный. Следовало иметь в виду, что главный орган военного ведомства подпитывался кадрами из армейских и окружных газет. Капитану Грибанову предлагали работу совершенно самостоятельную. Теперь он должен планировать свою работу и отвечать за нее.
* * *
С детства я рвался делать военную карьеру. Обстоятельства, как всегда выше нас. Я вынужден был с небес опуститься на землю. Когда на моих плечах красовались голубые погоны с золотистыми кантами, никакая другая профессия мне была не нужны. А тут приходилось задумываться о своем будущем уже в ином аспекте. Мысли о случайной профессии коробили. Следовало сделать шаг к такой профессии, которая определяла бы весь образ моей жизни. Ведь эта основа основ на жизненном пути. Ошибешься в выборе и будешь не удовлетворен и жизнью, и собой, потянешь, как говорят в армии, лямку. Наступит пора разочарований.
Начальник политотдела училища Аркадий Христенко помог выбрать правильное направление. Коротко произнес:
- За точку отсчета возьми свой творческий интерес. На этой основе ты можешь стать профессионалом высокого класса. Дерзай.
Теоретически я знал, что близкие люди лучше знают, чем ты дышишь. А после того, как я познакомился с майором Грибановым, человеком, активно выражающем себя в творчестве, то рядом с ним острее почувствовал свое призвание. В одном из писем он обмолвился, мол, горестные воспоминания о прошлом – пустая трата времени. В настоящее время необходимо понять, какая именно жизнь тебе нравится, какой образ жизнь ты готов примерить на себе. Остается реализовать себя в ней. Подумал: Грибанову хорошо так рассуждать, он классный журналист, уникален и неповторим. Ему было легче сменить профессию летчика на военного журналиста, не покалечив жизнь. Талант, как я полагал, не заменить ни опытом, ни настойчивостью, ни трудолюбием, хотя и говорят, что в основе таланта девяносто процентов тяжелой работы. Важно самореализоваться в выбранной профессии. В моем случае – журналистика.
В службе по призыву мне подфартило. Радиолокатор кругового обзора, где я служил оператором, располагался на отдаленной от гарнизона точке. Наш небольшой, дружный коллектив имел много свободного времени. Мне предстояло почти заново изучать при подготовке к поступлению на факультет журналистики гуманитарные дисциплины. Если на вступительных экзаменах в военном училище профилирующими предметами были математика, физика, то в университете нужно было сдавать литературу, историю, иностранный язык. Сочинение по русскому языку, естественно, было везде. Времени, однако, хватало и на службу, и на выполнение обязанностей военного корреспондента окружной газеты. Кстати, эта должность материально стимулировалась. Причем хорошо. Присылали гонорар, приближенный к месячному лейтенантскому окладу. В гарнизоне работала вечерняя школа, и я посещал уроки русского языка, русской литературы и немецкого языка.
Учеба меня полностью захватила. Мысленно сравнивал себя с рабфаковцами довоенных годов.
Старался и самостоятельно вникать в газетную теорию, чтобы поменьше нагружать своего наставника. Приобрел в Москве на редакторском факультете военно-политехнической академии имени Ленина учебные пособия. Это «Актуальные проблемы освещения в печати вопросов боевой подготовки личного состава армии и флота». Пособие, ставшее по сути моей настольной книгой. А еще были «Мастерство военного публициста», «Вопросы теории и практики редактирования материалов периодической печати», «Психолого-педагогические проблемы повышения эффективности обучения воинов-специалистов», «Воинский коллектив как объект системного анализа в журналистике», «Методы аналитической работы военного журналиста». Всего десять книг. Больше я был озабочен тем, как эффективнее вести беседы с людьми, будущими героями газетных материалов, просил также Грибанова поделиться опытом сбора фактов. Словом, старался подкрепить вычитанную в учебных академических пособиях теорию практикой. Станислав Викентьевич шел навстречу. При его содействии «творческий поток» был управляемым. Мой наставник знал цену слова, оперативной заметки, критического выступления и щедро делился своим опытом. Помогал успешнее реализовываться мне в выбранной профессии.
* * *
В редакции «Красной Звезды» капитан Станислав Грибанов, которому исполнилось двадцать восемь лет, оказался самым молодым корреспондентом. Скидок на молодость ему не делали, но его прямой начальник Вячеслав Гриневский, отправляя его на задания, наставлял:
- Знаешь, ты заходи в кабинет к любой шишке и обращайся, приветствуй его, как положено, по уставу. А сели за стол – все. Вы равны! Разговаривай с ним, задавай любые вопросы, спорь. Тут ты представляешь Главную военную газету «Красная Звезда». Храни ее честь и авторитет.
План постоянного корреспондента на месяц был строг. Его невыполнение – исключалось. В план входило следующее: две авторские работы, а это проблемная или, как ее называли в редакции, постановочная статья и корреспонденция. Третий материал можно написать свой. Но, как вскоре убедился Грибанов, для газеты он был не очень интересен. Ему внушали: главное, чтобы выступали авторы, а это крупные воинские начальники с большими звездами на погонах. И прежде чем выдать свой материал, нужно было уложиться в план. Обязательная его отработка – закон. Иначе корреспонденту не начисляли гонорар.
Особая забота постоянного корреспондента по Группе Советских войск в Германии, как и его коллег из других военных округов, приходилась на отдел информации. Заметку не спланируешь. По заказу знамена не горят, люди не тонут. Носом землю рой, а информацию ищи.
От капитана Грибанова постановочные материалы ждали отделы: пропаганды, партийно-политической работы, боевой подготовки сухопутных войск, ВВС, ракетных войск и ПВО, отделы комсомольской жизни, науки техники и вузов, культуры и быта, физкультуры и спорта, иностранный отдел. Объем впечатляет.
Аналогичную работу довелось выполнять и мне военкому окружной газеты по Оренбургскому Высшему военному авиационному училищу летчиков. Понятно, что трудился я по отделу авиации. Опыт Станислава Грибанова в этой связи пришелся мне весьма и весьма кстати. Замечу, что газета Уральско-Приволжского военного округа «За Родину» по формату была аналогична главному органу Министерства обороны «Красная звезда». Выходила она ежедневно и постоянно требовала харч и чем больше, то лучше. Я до сих пор храню заявки от редакторов отделов на подготовку соответствующих материалов.
Но это к слову. У капитана Грибанова горизонты были шире. Он рассказывал о своем дебюте. Первая статья была от командующего ВВС Группы Советских войск в Германии генерала Пстыго. Статья, как признался СтаниславВикентьевич получилась, как первый блин – комом. При встрече Грибанов намекнул командарму, что ему хотелось бы получить записи, наброски к его, генеральской статье в «Красной Звезде». Иван Иванович, молодой еще человек, грозно изрек:
- Вам хочется, а мне не можется! Кто летает, тот не пишет, а кто пишет, тот не летает!
В общем, капитан-корреспондент вышел из генеральского кабинета не солью хлебавши. Но статью нужно было делать ,ее уже запланировали в «Красную Звезду». Что делать? Грибанов пришел к выводу: надо садиться и писать за него. Ему пришлось собирать материал со всех мероприятий, военных Советов, где выступал генерал. А еще он понял, что не хватало знания обстановки в воздушной армии, фактов, чтобы можно было порассуждать и родить какую-то мысль. Вообще-то не какую-либо, а новую, свежую, экстраординарную.
Грибанов нашел идею. В Группе войск только что несколько офицеров ВВС удостоились звания «Заслуженный военный летчик». Эврика! Пришло твое время, капитан Грибанов! В своей статье он отметил заместителя командира полка по политической части. Генерал Пстыго на партийной конференции назвал его и похвалил. А когда Грибанов статью с примерами и рассуждениями принес генералу-командарму, то раздался гром среди ясного неба. Замполит, дескать, и летать-то не умеет, и заслуженного ему присвоили только ради поддержки авторитета политработников. Корреспондент пребывал в некоторой растерянности. Можно ли такое писать в газету, которую читает вся страна и с которой начинает свой служебный день министр обороны?
Грибанов признал еще одну свою ошибку. Рассуждения-размышления он изложил в свойственной для себя тональности. А тут выступал генерал-командарм. Уровень требовал упомянуть последний съезд партии, сослаться на бессмертные мысли ее вождя, обстоятельства требовали писать казенным языком, от которого при чтении скулы сводит. В конце концов статья генерал-полковника Пстыго была опубликована.
Наконец, капитан Грибанов отправил в редакцию и корреспонденцию авторами которой были три офицера – первый выпуск летчиков-инженеров. Корреспондент изложил в стиле, доступной для прохождения военной цензуры. Грибанов поднял в корреспонденции проблему, которую разрабатывал исследовательский полк Липецкого авиационного Центра. Тогда на фирму «мига» исследователи отправили ряд замечаний, пожеланий, рекомендаций. Эти вопросы автор теперь вынес на суд читателей. Корреспонденция внесла свежую струю. На редколлегии ее отметили, признав лучшим материалом номера. По отмеченным выступлениям в «Красной Звезде» оценивалась квалификация корреспондента.
Прошло немногим больше года, как капитан Грибанов пересел из кабины истребителя за письменный стол. Однако он оставался до самозабвения влюбленным в небо. Он так и продолжал представляться коллегам:
- Военный летчик второго класса капитан Грибанов.
Мысленно спрашивал себя, мол, летчик-то летчик, а вот каков из тебя получится журналист.
Страхи оказались напрасными. Краснозвездовцев удивляла его манера изложения материала. Очерки, корреспонденции, репортажи, вышедшие из-под его пера, отличились свежестью письма, смелостью мыслей и изобразительностью средств. Его коллеги поняли, что в краснозвездовскийстрой встал по-настоящему даровитый журналист. Он выработал свой неповторимый творческий почерк.
Отрывки из писем Станислава Викентьевича Грибанова как бы воспроизводят черточки его журналистского становления.
«Если бы мне не пришлось больше трудиться в редакции, то уже могу сказать, что на всю жизнь сохранно самые симпатичные чувства о тех людях, с которыми за это время успел познакомиться и поработать. Для меня это все очень здорово и необычно. Но больше всего, пожалуй, запомнилось чье-то вовремя сказанное корреспонденту напутствие: «Начали с аплодисментов – чем-то кончим?..» Хорошо было сказано. Я не так часто слышал столь необычные для меня пожелания и советы».
«Закрываю кабинет и сажусь за труды. Дальнейший план: спортсмены ГДР, корреспонденция Ершову и письмо летчиков-конструкторам. Всем мой низкий поклон».
«Высылаю рапорт на отпуск. Есть у меня план поработать в этот месяц отпускной над одной повестью: об этой девушке-летчице Лиле Литвяк. Теперь уже неудобно отступать перед теми, с кем встречался, да столько писем переписал. Надо сделать. До свидания. Всему отделу привет».
«…По ночам мне снятся героические информации, но утром, ото сна восстав, я думаю, что это очень опасно: кинуться куда-то за пятью строками, потерять много времени и упустить то, что давно сидит на кончике пера. Расточительно и бесхозяйственно».
«Времени в сутках совсем мало. Вчера лег в первом часу, зато сегодня встал позже, и голова гудит. Этак вижу, ничего не натянешь, и хрен редьки не слаще. Надо научиться им распоряжаться. В выходной товарищ пригласил на рыбалку, и я было согласился, но, как подошло время отправляться, сердце кровью облилось: за что четыре часа угробить?! Пришлось отказаться. Пока склероз не одолел, постараюсь без активного отдыха обойтись».
Как шла жизнь вдалеке от Москвы постоянного корреспондента «Красной Звезды» в Группе Советских войск в Германии?
Утром капитан Грибанов приходил в свой персональный кабинет вызывал водителя, он тут же приезжал на легковушке, припаркованной напротив окон Дома офицеров, а он выглядывал – как смотрится техника корреспондента «Красной Звезды», приписанная ему для оперативных заданий самим начальником Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.
Обколесив все аэродромы бывших «Люфтваффе», он уже знал – где, какие самолеты стоят, какие задачи выполняют полки, фамилии их командиров, но стоит ли говорить, что наиболее часто навещал он в свой родной 73-й гвардейский. Да и его там встречали не как официальное лицо – представителя «Красной Звезды». Ничего удивительного, что следом за корреспонденцией трех лейтенантов Грибанов написал очерк об одном из них. Рассказал о Владимире Ачакове, парнишке с доброй располагающей улыбкой, без пафоса, простым языком. Очерк быстро опубликовали в «Красной Звезде». На первой полосе, с фотографией. Это у Грибанова получилось не хуже, чем у корифеев от фотожурналистике. Оперативность оперативного отдела удовлетворила и … насторожила. Станислава Викентьевича всегда тревожило сокращение и без того сжатых газетных строк. Он читал свой очерк и краснел от стыда. Ему казалось, что литправщик подверг текст переделке, чтобы посмеяться над автором. Он отредактировал его четко под учебное пособие к Уставу гарнизонной и караульной службы. По всему тексту летчики обращались друг к другу на «вы». Были в очерке и другие папы.
Не трудно было представить негодование посткора. Он возмущался, но сдерживал себя. Не рановато ли ему, капитану качать права и критиковать начальников с большими звездами на погонах? Единственное, что он сделал, долго не показывался в свой полк. Было стыдно.
Окольным путем Грибанов узнал, что правил его очерк один из членов редакционной коллегии. Один из тысячи комсомольских выдвиженцев тот занял ответственную должность в главной газете Вооруженных Сил. Он понятия не имел, как самолет летает. Писатель Александр Куприн в авиации не служил, но смог рассказать о летчиках, как пилот-профессионал. К сожалению, грибановский шеф – не Куприн.
К моему удивлению выяснилось, что у капитана Грибанова в «Красной Звезде» тоже были наставники. Два полковника, Алексей Кулаков и Анатолий Синев, старше его по возрасту и опыту работы в журналистике, сначала этак ненавязчиво следили за молодым корреспондентом. Вот уж поистине: один в поле не воин. Когда они убедились, что Грибанов план выполняет, а его материалы на редколлегии отмечают, оба успокоились. Зато он внимательно и пристально присматривался к ним, внимательно вчитывался в их материалы, повышая таким образом, свое журналистское мастерство. Станислав Викентьевич говорил:
- Кулаков и Синев – тоже школа да еще какая! Школа жизни. С Кулаковым и Синевым ему было интересно работать.
Капитану Грибанову поручили осветить ход учений братских армий под кодовым названием «Октябрьский штурм». В них принимали участие военнослужащие Группы Советских войск в Германии, немцы, чехи, поляки. «Красная Звезда» ждала от посткора Грибанова репортажей с этих учений. Но разрешения на публикации должен был дать министр обороны.
За разрешением к маршалу Гречко пошел Кулаков, как более опытный, которого министр не ждал и не приглашал. О чем они говорили, осталось в тайне. Задача была решена блестяще.
Однообразие авиационной тематики капитана Грибанова утомляло. Чтобы отвлечься, он сотрудничал с другими отделами. Конечно же, не в ущерб своим основным обязанностям. Работа, когда делал отчеты и репортажи о спорте, была напряженная. Соревнования, как правило, заканчивались вечером и чтобы оперативно сообщать информацию в Москву, он писал отчеты в машине по дороге в гарнизон. Передавал их с телеграфного узла по военному проводу или по телефону. Получалось не хуже, чем у коллег из других изданий, «Правды», «Известий», «Труда». Таким образом Грибанов четко и оперативно налаживал информацию.
Станислав Викентьевич любил писать о спорте, и самому активно им заниматься. Военнослужащим во всех частях армии в ежедневном распорядке один час отводился на физподготовку. В одной из воинских частей он регулярно проводил занятия с летчиками. Он знал как методически грамотно подготовить своих подопечных к физической нагрузке, а в случае необходимости подстраховать их при выполнении упражнений на спортивных снарядах. При этом постоянный корреспондент видел, что в армии физподготовка не всегда соответствовала требованиям. Владея ситуацией, он однажды выдал статью под названием «Не золушкой, а равной среди равных». Публикация наделала шуму, посыпались письма-отзывы от физруков. Поступок Грибанова одобрили, ибо он сумел расшевелить народ. Удаче сопутствовало его хорошее знание спортивного дела.
Вскоре корреспондент Грибанов здорово раскачал офицеров политотдела. В статье, вызвавшей резонанс, и которая называлась «Кукушка хвалит петуха…», он изложил то, что думал по поводу работы тыловой службы. Произошло это вскоре после отчетно-выборного собрания, на котором он сидел и слушал.
Суть публикации была проста: докладчик и выступавшие в прениях коммунисты, не только анализировали истинное состояние дел, но еще и рассыпались в дифирамбах. Для чего было кукушке хвалить петуха?
После выхода в свет этого материала весь политотдел пошел на постоянного корреспондента в атаку. Задергались, защитились оппоненты возмутителя спокойствия. Нашелся у капитана вполне здравый ход. Он, снялся здесь с партийного учета и перевелся в другую, пусть маленькой, но все же редакции армейской газеты, партечейку. Объегорил капитан.
* * *
Итак, благодаря майору Грибанову, мой первый шаг к журналистской профессии, похоже, сделан. Заметно возросло качество моих публикаций в окружной газете. Постепенно перестают брыкаться фразы. Меньше мук затрачивается над заголовками. Все-таки я считал свои газетные труды опусами. Понимал, что до уровня профессиональной квалификации майора Грибанова я явно не дотягиваю. Может и не стоило стремиться? Но как в пушкинской сказке: не хочу быть царицей, а хочу стать императрицей. В очередном послании я высказал Станиславу Викентьевичу свое желание. Сообщил, что огорчен некоторой поверхностью, упрощенности, небогатой эрудиции своих материалов. А вот вы, Станислав Викентьевич, работающий на одаренности, обладая совершенно иными особенностями исполнения, - корифей. Грибанов, конечно, понял, что его подопечному хочется стать таким, как он. Но в ответном письме изложил совсем не то, что ожидал я и чего хотелось мне. Выглядело это примерно так. При творческом подходе, даже если мастерство невелико, работы журналиста отличает цельность и психологическое раскрытие образа. Пусть это выглядит полуграмотно, полуживописно, но есть решение. Важно, чтобы было «свое лицо» в творчестве. Не надо быть вторым Грибановым, Аграновским, Чачиным. Пусть в работах язык будет корявым. Но это твой язык. Время обкатает и его, и стиль. Главное, выработать свою индивидуальность. Это поможет осмысление и передачу зверски трудных вещей выполнять мастерски. Ты обретешь свое имя.
Когда говорят о психологических особенностях творческой личности журналистов, литераторов, выделяют их интерес миром человеческих отношений. Тут есть свои закономерности. Станислав Викентьевич советовал вырабатывать наблюдательность и при этом добиваться точности наблюдений. Можно видеть вещи одновременно такими, какими они представляются окружающим людям, но нужно вырабатывать в себе способность видеть их по—своему, как бы с необычайной стороны. Не следует бояться независимости в суждениях. Смелый подход обеспечит достижение ясного, четкого знания. Эти знания приобретаются и высокой мотивацией. Не обойтись без воприимчивости к своим подсознательным мотивам, фантазиям, побуждениям и импульсам. Это дополняется отчетливым восприятием границы между собой и окружением. Порой окружающий мир можно игнорировать. Если личность сильная она позволит себе возвратиться к детским видам поведения и мышления, а когда надо легко, в любой момент, возвращается в прежнее состояние. Все это характеризуется внутренней свободой творческой личности. Такая личность восприимчива ко всему тому, что другим представляется случайным и удивительным. У творческого человека ум активный, открытый к восприятию впечатлений, любознательный, мобилизованный на то, чтобы верить своим предчувствиям. Все эти характеристики – результат особой психической организации, необходимой для творческой работы. Постепенно, обращаясь за советами, помощью, подсказкам к майору Грибанову, познавая все больше и больше, я посчитал, что увидел свой путь и, в конце концов, сделал свой выбор.
* * *
Определение творческой активности в одном из писем Грибанов выразил так: «Критик не должен убить писателя в одном человеке». Он подразумевал под этим, умение освободиться из-под власти обыденных представлений и запретов и искать новые ассоциации и непроторенные пути. Но при этом не исключал и умение дисциплинировать самого себя, чтобы при спонтанных, неожиданных поступках и ассоциациях, мог легко варьировать свое поведение. Следовало так отрегулировать свое поведение, чтобы дисциплина и самоконтроль не сковывали, а давали широту чувствам и поступкам. Это необходимо. Ведь журналис рассматривает предмет своего исследования с разных сторон. Раскрепощение упрощает эти действия. Казалось, для меня все более-менее понятно, сознание схватило что-то общее, что-то взял на вооружение мозг. Оставалось делать материалы для окружной газеты сочно, вкусно, так, как не смог бы никто другой.
Ничего подобного. Словесное обрамление, иначе, словесная эквилибристика, здесь имело мало значения. Все дело в другом. Я, наблюдая наставника и стремясь встать с ним в ровень, по сути копировал его. Грибанов, конечно, заметил мои публикации, искрящиеся сочными мазками, и в жесткой форме высказался на счет того, что впустую тратит со мной время. С его стороны это был весьма точный и полезный ход, послуживший мне уроком. Сейчас, когда меня спрашивают, кому из классиков литературы и корифеев журналистики я подражаю, отвечаю, мол, никому. Говоря так, не хочу выделиться или набиваю себе цену, просто так оно и есть на самом деле. Подражание, видимо, неизбежно, однако, оно действенно при первых шагах. Затем вольно или невольно ты отказываешься от него и продолжаешь творческий путь со своим языком и стилем. Работать, когда ты освобожден от раболепия, от цепей подражания, становится намного интереснее, материалы из-под пера выходят содержательные, свои. Ты ощущаешь удовольствие, наслаждение, потому что работу выполнил сам, это твое дитя, выношенное, выстраданное, рожденное на свет, и отданное на суд читателей. Творческий результат – это как песня и исполнитель . Сравнение можно отнести и к журналистике. Исполнитель, автор, должен сделать свое произведение хорошим, зажигательным, чтобы читатель принял его. В таком ключе работает Станислав Грибанов, в котором чувствуется порода.
* * *
Некоторые очерки в «Красной Звезде» майор Грибанов иллюстрировал снимками. В конце публикаций, ниже подписи стояло «фото автора». Это впечатляло.
Но высоты фотожурналистики мне казались неодолимы. Если Станислав уже в тринадцать лет первый свой снимок сделал аппаратом «Фотокорр», то в моей жизни такого не было. Я вообще никогда фотоаппарат в руках не держал.
Грибанов просто возобновил занятие фотографией. Мне предстояло фотоделу обучаться. Я уже представлял себя шагающим по взлетной полосе с фотоаппаратом. Хотелось снимать на аэродроме, в гарнизоне, на спортивных площадках и людей, и боевую технику, и просто сюжеты, этюды. Словом, пример Станислава Викентьевича зацепил.
Я много мечтал о новом интересном занятии. Говорят, мысль материализуется. Это правда.
Фартовая судьба тут пошла мне навстречу. В эскадрилье мы оформляли ленинскую комнату. Я сочинял тексты, а наш художник плакатным пером переносил их с моих листочков на ватманские листы. Фотоиллюстрацию помогал оформлять Женя Песоцкий, киномеханик Дома офицеров. С того дня я стал присматриваться к его фотохудожественному мастерству. Мой интерес он заметил, и мы подружились. Иногда он доверял мне свой «Зенит» с зеркальной камерой. Я фотографировал, затем мы вместе проявляли пленку, печатали на фотобумаге снимки. Стало кое-что получаться.
Вот однажды в училище приехали артисты областной филармонии. Я сделал несколько снимков и, набравшись смелости, отправил один из них в окружную газету. Фотографию я сопроводил большим текстом и стал ждать результат.
Спустя несколько дней, наш почтальон, как обычно, принес пачку газет. С нетерпением развернув ее, на четвертой газетной полосе я увидел фото с сопровождающим ее текстом. Снимок как снимок: стоит музыкант, прижав к левому плечу скрипку и правой рукой водит смычком по струнам. Но газета выделенным шрифтом сообщала своим читателям, что снимок сделан и репортаж с концерта написал такой-то, военный корреспондент газеты «За Родину».
Иногда я извлекаю из своего архива пожелтевшие от времени номера окружной армейской газеты и первым делом, волнуясь и радуясь, как в юности, рассматриваю свое первое фото. Фотоаппарат улавливает в жизни то, чего не передать в тексте. Снимок передает внешние данные человека. Даже равнодушный читатель, который просматривает газету по диагонали, н е пройдет мимо фотографии. Всмотрится, попытается вольно или невольно, раскрыть по внешним данным характер человека. Затем и текст прочитает. С этого дня я чаще одалживал у Песоцкого фотоаппарат и актуальнее вторгаться с «Зенитом» в жизнь. Вкупе это самое важное качество журналиста. Этим качеством Станислав Викентьевич обладал в полной мере и передавал мне. Фотожурналистике он учил меня уже в Москве, в редакции «Красной Звезды», когда я гостил у него.
В Москве я был впервые и вместо того, чтобы знакомиться с достопримечательностями стольного града, напросился на экскурсию в «Красную Звезду». И никогда об этом не пожалел.
Станислав Викентьевич отвел меня в отдел фотоиллюстрации. За столом сидел молодой с погонами майора на плечах, человек. Пожимая руку, представился:
- Николай Ёрж.
Он и парень в модном гражданском костюме Владимир Высоцкий, тезка и однофамилец популярного барда, встретили мня радушно.
-- Продемонстрируйте, ребята, этому малому мастер-класс, - попросил Грибанов фотожурналистов, а сам направился в свой отдел, к своим обязанностям.
С Ёржем и Высоцким у меня сразу сложились добрые отношения. На мои вопросы, их было много, да расспросы оба отвечали прямо, без утайки. Мастер-класс преподали в деле. Больше внимания уделили ретушированию снимков, композиции. В общем, поделились опытом как фотки в лучшем виде читателям преподносить.
- Учись, Володя, осваивай смежную специальность, лишнее ремесло не коромысло плеч не оттянет, - напутствовал меня Станислав Викентьевич. – Не сложится с журналистикой, устроишься на работу в фотостудию. Как знать как им боком жизнь повернется.
Парадоксально, но факт, восходить вверх по лестнице фотожурналистике мне не довелось. Но теплые воспоминания у меня от мастер-класса, который преподали юному романтику Коля Ёрж и Володя Высоцкий, храню до сих пор. Оба, с виду стойкие и мужественные, в общении со мной оставались людьми простыми и откровенными.
Что меня тянет в прошлое, какая невидимая сила, я не знаю. Кажется, что там, в юности, оставлено что-то очень ценное, к чему хочется снова прикоснуться. Где-то я читал: когда человек в возрасте часто вспоминает свои любимые места, ему нужно туда съездить. Но это невозможно. Оренбургского Высшего военного авиационного училища летчиков больше нет. Оно расформировано. «Красная Звезда», она и сейчас существует, но близких мне людей там уже нет.
* * *
Прощаясь с училищем, я пришел на аэродром. Долго расхаживал вдоль стоянки самолетов. Несмотря на взошедшее солнце, настроение было скверное. Обстановка располагала. Скупые солнечные лучи, вяло играли в теплой осенней траве, ковром разостланной за серыми железобетонными плитами взлетной полосы. Отцы-командиры, понимая, что моя военная карьера заканчивалась едва начавшись, сделали для меня доброе дело. Чтобы внести в мое состояние хоть чуточку позитива, разрешили посидеть в кабине учебного самолета.
Осторожно расправив на плечах привязные ремни, я потрогал тумблеры, кнопки, пошуровал педалями, пошевелил ручкой управления. Потом закрылся фонарем и с полчаса пробыл в неподвижном состоянии.
Экспресс «Свердловск – Киев», на который мне выписали проездной билет, уходил в двадцать три часа. Впереди был свободный день, и я, обойдя своих товарищей по оружию, перед полуднем зашел в политотдел.
Полковник Христенко был на месте. С начальником политотдела я связывал определенные надежды.
- Хочу, товарищ полковник, попросить у вас характеристику-рекомендацию,- проговорил я по-уставному четко и кратко.
- Наверное, уже определился как жить дальше, - Христенко чему-то улыбнулся и выжидательно уставился на меня.
- Надумал поступать на факультет журналистики в Воронежский университет.
- Что ж, одобряю, - полковник утвердительно качнул головой. – Правда, характеристик подобных мы, как правило, не даем. Ее лучше сделать в редакции, но ничего, напишем. Ты, наверное, уже собрал свои публикации в газете. Их обычно авторы собирают и хранят у себя. Приложишь вырезки к характеристике и это послужит лучшей рекомендацией.
Часа в три после полудня я получил заветный документ. Конверт был распечатан, я извлек машинописный лист, сложенный вдвое. Вчитался. Строки приятно, как бальзам, тронули душу: «Проходя службу в войсках округа, тов. Алехин Владимир Семенович являлся активным автором газеты «За Родину». Он посылал в редакцию информации, корреспонденции, репортажи, очерки, рассказывающие о службе воинов-авиаторов Оренбургского высшего военного авиационного училища летчиков. Большинство материалов тепло встречается читателями. На наш взгляд тов. Алехин В.С. обладает определенными дарованиями и при напряженной, настойчивой работе над совершенствованием своего литературного мастерства может попасть в большую журналистику. У него есть все данные, чтобы, продолжив обучение в университете, затем работать в печатных средствах массовой информации».
В конверте лежал небольшой листок с припиской от руки: «Только не думайте, что вы уже всего и достигли. Из искорки надо разжечь пламя. А это дело требует огромного труда и постоянного совершенствования. Пишите. Сравнивайте с тем, что прошло на страницах газеты – это и будет ваша основная учеба. Надо писать будучи студентом. Должны быть публикации в газетах, редакции которых смогли бы по завершении учебы в ВУЗе, рекомендовать вас, как квалифицированного профессионального корреспондента».
Такое напутствие вызвало во мне восторженный порыв и несколько охладило грустное начало прощального с летным училищем и боевыми товарищами, дня. Служба в войсках Уральско-Приволжского военного округа стала переломным периодом в моей судьбе.
* * *
Смелее мечте на встречу. Так рассуждал я, получив зачетную книжку на журфаке Воронежского госуниверситета. Хотя я теперь журналист гражданский, студент, но оставался, как и в войсках округа, чрезвычайно мобильном. Ностальгия по армии жила. Теперь я нацелился на «Красный воин», газету Московского военного округа. Из Липецкого авиацентра с периодичностью отправил четыре очерка. Все были опубликованы. Успех придал уверенности и теперь я сфокусировался на главном военном органе Министерства обороны «Красной Звезде». Полагал, что майор Грибанов поддержит.
Вскоре я убедился в том, что мои дела в этом направлении идут хорошо.
Я услышал, что в шестнадцатой воронежской средней школе открылись уроки по парашютной подготовке, и ребята уже совершили по несколько прыжков. Увлеченные романтикой военной профессии, мальчики выпускного класса, почти все, пожелали стать офицерами.
Я отправил корреспонденцию в «Красную Звезду» и, не особенно рассчитывая на успех, стал ждать. Каждый день покупал газету в киоске. Разворачивал, искал свое детище.
Наконец, дождался. Когда увидел материал под заголовком «Радость вдохновенного труда», подпрыгнул почти до полка. «Красная Звезда» - предел мечтаний. Две колонки, двести строк в верхней части второй полосы под рубрикой «Военное дело в школе». Все это впечатляло. Корреспонденция, в основном, рассказывала об Эмилии Хованском, майоре запаса, военном руководителе шестнадцатой школы. Офицер-десантник, имея на счету без двенадцати тысячу прыжков, энергично принялся за дело. С ребятами соорудил стрелковый тир. Уложили двадцати пяти метровые железобетонные трубы, установили электрический дистанционный пульт управления стрельбой. Тир был готов. Это на школьном дворе. А в классе эта же команда оборудовала военный кабинет. Работа была выполнена по последнему слову техники. Нажмешь кнопку, раздвигается занавес – и перед тобой еще пульт. Он помогает проверять знание обучаемыми стрелкового оружия, дозиметрических приборов, парашюта. Дошла очередь и до парашютных прыжков. Для этого Эмилий Иванович написал письмо в Министерство просвещения РСФСР с просьбой разрешить прыжки. Ответ майор Хованский получил положительный.
Я порадовался энтузиазму офицера с военной косточкой и летом, когда в школе закончились выпускные экзамены, еще раз навестил его. Как выяснилось усилия Эмилия Ивановича даром не прошли. Семена легли в благодатную почву. Двадцать четыре выпускника уехали поступать в военные училища. По-разному сложились их судьбы. Многие поступили в Харьковское Высшее военное авиационное училище летчиков имени дважды Героя Советского Союза Грицевец, Рязанское воздушно-десантное. А те, у кого подкачало здоровье, не позволив летать, стали курсантами Иркутского военного авиационно-технического, Воронежского инженерного, училищ. Все это вполне естественно логически завершило все то, что сделано военным руководителем школы.
За спиной многие годы работы в профессиональной журналистике. Они приносили и радости, их было по больше, и огорчения. Не без того. Главное – перо всегда было вдохновенным.
* * *
В Москве, в квартире Грибановых мы кушали мороженое и говорили о разном. Вдруг Станислав извлек из папки мои вырезки. Повертев рассказы в руках, с улыбкой проговорил:
- Знаешь, больше всего мне понравилась «Тетка Дарья». Вот где, молодой человек, тебе надо искать ключи. «Встреча у колодца» - тоже хорошо написана. До сердца они идут. Ищи слова не те, которые сами красиво лезут на бумагу. Штамп – это смерть.
Слушая Станислава Викентьевича догадывался: он куда-то клонит, но не мог уразумить, что он имел в виду конкретно.
Тогда я не знал, что он думал над решением о переходе из «Красной Звезды» в Воениздат. У него уже накопился приличный послужной список литературных работ. Для Центральной студии документальных фильмов он написал сценарий «Замполит эскадрильи». Работу оценили по высшей категории и хорошо заплатили. А в издательстве ДОСААФ готовилась к выходу его первая книжка «На огненных высотах». Грибанову уже не раз настойчиво предлагали перейти в военное издательство, но он упорно проявлял нежелание оставить журналистику и начать работать с книгами.
Станислав Викентьевич, сложив мои вырезки в архивную папку, вдруг полушутя-полусерьезно изрек:
- Ты должен взять новую крепость. В газетных рамках тебе становится тесно. А попробуй-ка написать книгу. Сборник рассказов, например. Я не говорю, чтобы ты забросил свой журналистский блокнот и на все сто сосредоточился на литературе решительно и навсегда вычеркивать журналистику, интересную и нужную людям, не надо. Работай над литературным языком и пиши, что Бог на душу положит, без отрыва, как говорят, от производства. Дерзай.
Уговоров от Грибанова не было, но его авторитет, вероятно, подействовал. Мысленно я принял для себя решение попробовать поработать на литературной стезе. Подумал так: если уж ничего не получится, тогда целиком сосредоточусь на журналистике ,останусь в ее динамичной и энергичной жизни.
* * *
Предложение Станислава Викентьевича взяться за книгу польстило и озадачило. О чем, о ком писать, с чего начинать? Однако, я уже предвкушал праздник на своей улице. Еще бы! Выход книги в свет всегда событие. Дельную статью или корреспонденцию напишешь и то радуешься. А когда берешься за книгу – то и думать нужно будет в сто раз круче, чем при работе над газетной публикацией. И еще идея нужна большущая. Где ее взять?
Толчком послужил случай. Умер мой близкий друг. Почти с пеленок меня и Ивана связывала крепкая дружба. Он рос в многодетной семье – трое братьев и семь сестер. Я же у матери был один. Наблюдая за Ваней, я видел: он лучше меня приспособился к жизни. Иван рано обзавелся семьей. И хотя состоял в силовых структурах, мог по дому выполнять и столярные, и слесарные работы, мог автомобиль отремонтировать. Во мне ничего этого не было.
После печального события я часто сравнивал наши две жизни, прокручивал в памяти и пропускал через сердце многое, чем радовала моя и его жизнь и огорчала тоже. Я размышлял об ушедших годах, о друге, молодым ушедшим в мир иной, думал о тех с кем меня свела судьба. Набравшись духу, сочинил пять небольших повестей, их отпечатали на машинке, я проверил ошибки, к сожалению, без ляпов не обошлось, и вскоре «Кавказский вариант» стал моей первой книгой. На Кавказе, когда видят, что лошадь не знает куда идти, ей поднимают морду вверх и ведут в нужном направлении. Поводыри и являлись сутью в моих пяти повестях «Кавказского варианта». Книга получилась философской, тяжеловатой для восприятия, но автор получил признательность за его мужество и стойкость в работе над художественным произведением.
Как человека, стремившегося после разговора со Станиславом Грибановым, к литературному творчеству, меня, понятно, волновали пути становления на новом поприще. По статистике лишь порядка тридцати процентов одаренных молодых людей с годами добиваются талантливости и значительных достижений. Полный честолюбивых намерений и, разумеется, хотел бы оказаться в числе тридцатипроцентников. Иначе зачем все это затевать?
В душе писателя, когда он берется за работу, бушуют три страсти… Кто-то пишет, чтобы заработать, другие – лишь бы прославиться, а третья категория, не нуждается ни в первом, ни во втором. Такая личность стремится реализовать себя в творчестве. Кажется, я остановился на третьем варианте. Считал, что так жить хорошо и интересно, получая от жизни истинное удовлетворение. С годами я убедился в том, что в основе творчества лежит самовыражение, оно дает писателю вдохновение.
«Как этого достигнуть?» - мысленно спрашивая я себя. Конечно, мотивационным настроем. Его обеспечивает идея. Она наполняет писателя творческими чувствами. А чувства обеспечивает среда обитания – микроклимат. Его создают союзники, единомышленники. Я тянулся в среду обитания Грибанова, к сильной творческой личности. Так было в журналистике, так позже стало и в литературной деятельности. Человеку, у которого есть наставник всегда живется легче. Ведь любая мысль, как и дело, требует поддержки.
Наставляя меня, Станислав Викентьевич говорил, чтобы я учился умению перевоплощаться. Ибо в творчестве без этого качества не обойтись.
- Ты не замечал, как при сборе материала для газеты, чтобы понять другого человека, пытаешься в него как бы перевоплотиться? – как-то поинтересовался у меня Грибанов. – На уровне творчества. Перевоплотиться, чтобы почувствовать другого человека через себя. А в литературе это особенно необходимо. Здесь нужно лепить образ в себе.
Много размышляя о том, как на основе жизненного материала создавать литературные образы через свое психологическое перевоплощение, пришел к выводу: так создается детально-психологический портрет. Станислав Викентьевич советовал почаще ходить в театр, смотреть, как артист создает на сцене образ, а не просто показывает себя самого зрителю, как проникает в глубину своего героя. Артисты все без исключения, к бабке-гадалке не ходи, творцы образов, характерным необходимым всем нам, зрителям, чертами. Я понимал: если овладею этим творческим качеством, открою новые горизонты. Но, чтобы почувствовать в себе другого человека, понять его состояние, нужно хорошо знать себя. Обычно, мы познаем себя через других людей, а других через собственное восприятие жизни. Важно познание национальных особенностей, диалекта, необходимо знать все, вплоть до мелочей. Изучить, создать художественный образ и через себя передать его читателям. Это необходимое в творчестве условие.
Первая книга не удовлетворила меня. Во время работы над ней я чувствовал себя зажатым, несвободным в чувствах. Как полагаю, большого успеха добиться не сумел. Не хватало творческой фантазии и образного мышления – основ сочинения нового. Игра ума и игра чувств, проникая один в другой, живут одновременно.
С детства все мы подвержены фантазиям. Еще я добавил бы, что мне были присущи и актерские способности. Я уже сообщал о том, что с дядей Колей мы придумали игру в войну. Четверками и пятерками отмечали сбитые неприятельские самолеты. Я подумал: можно ведь охватить что-то из далекого детства и, оттолкнувшись, от знакомого мира фантастических переживаний, изложить все это на бумаге.
Фантазии детства и воображение в них – чувства раскованные. Их, а также время обучения летному мастерству можно попробовать использовать в будущих книжках. Станислав Викентьевич рекомендовал, считая горечь прошлых воспоминаний, не нужной тратой времени, рассказывать, к примеру, о делах деревни. Но я, чувствую, что не смогу, отклонил предложение наставника. Здесь, на военной стезе, мне не требовалось перевоплощаться в другой образ. Летчиком я уже был. Осталось дополнить его тем материалом, к которому я стремился, но осуществить не сумел. Такая книжка могла бы иметь продуктивное содержание. Ассоциации позволили бы представить предмет в новых неожиданных связях с жизнью, в освоении мира. Теперь мне было приятно, хотя бы в созданном образе, ощутить себя состоявшимся военным летчиком. Романтикой неба мечтал «заразить», в хорошем смысле, ребят, обдумывающих свое взрослое бытие-житье. Ранние воображаемые следы, тот ассоциативный чувственный опыт во мне уцелели и облегчили решение интеллектуальных задачек в такой большой игре, как создание книг. Напомнила художественные вещи животворящей энергией «под пером» помогала и импровизация. Грибанов, говоря о художественной пластике, сравнивал движение человека в танце с обычными шагами. Герой повести или романа должен быть танцором, художественным пластиком. Здесь двигательные и эмоциональные во взаимосвязи. Добавлял, что, если живое чувство начнет гаснуть, штампы тут же будут предлагать свои услуги. Значит, надо жить еще и переживанием. Мастера ведет к цели чувство любви к делу. Из общения с Грибановым я уяснил: проникновение в другого человека, сопереживание, понимание, чувствование душевной глубины, по утверждению Станислава Викетьевича, обязательно. Без этого писатель не может состояться, так как из-под пера не выйдет правдивого романа, повести, рассказа. Грибанов выдал мне список, в который включил десятки книг для обязательного чтения, чтобы я лучше чувствовал и понимал эмоциональные состояния окружающих людей и литературных героев, учился жить их мыслями и чувствами.
Любить и сопереживать - ключ к глубокому познанию. Эти и другие рекомендации Станислав Грибанов хотел, чтобы я запомнил, как таблицу умножения. Он предлагал обратиться к семейной жизни, считал, что писатель не может пребывать в отрыве от реальности. Авиация для меня в прошлом. И если эмоций, чувств, желания писать на эту тему, было в избытке, то теперь я находился вне аэродрома, то есть вдалеке от той реальности. Он опасался моей банальной расчетливости, то есть пером выразить обиду на несостоявшуюся военную карьеру. Другими словами, реакция на бездушие, несправедливость. Как ни странно, это состояние я почему-то грохнул в романе о футболисте «Любимчик Белена», грохнул на оголённом возбудимом нерве.
* * *
Да, так вот по поводу работы над книгами. Я остро переживал дефицит времени. Трудно было совместить редакционные обязанности и жизнь на вольных хлебах. Надо было как-то умудриться совмещать газетную работу и хобби – писательство. Ежедневно поездка в редакцию и обратно занимала более трех часов. Я приезжал в редакцию рано. В семь утра я уже за столом и моя голова работала два часа пока в кабинетах никого не было, трудилась на книгу. Потребность писать, то есть рассказать людям что-то важное, мобилизовала на литературную работу, поэтому в выходные дни я по несколько часов уделял вахте за письменным столом. Замечал, что времени хватало и на выполнение плана по сдаче газетных строк в секретариат, и на книгу. Творческий труд и в газете, и в литературе – это прежде всего дисциплина, она и диктует распорядок дня.
Первая повесть о летчиках «Следы на песке», об армейской авиации шла со скрипом. Несколько раз откладывал рукопись, потому что одолевали сомнения: кому она, моя писанина, нужна? Быть может я забросил бы неоконченную рукопись на чердак, но вразумляло чувство долга. Материально меня обеспечил подполковник, вертолетчик. Он живо, в деталях, обрисовал все то, что требовал я от него. Перестать писать, значит изменить доверию человека, возлагавшего на меня надежды. Я гнал прочь минутные слабости и снова принимался за работу. Эта немудрящая повесть была нужна мне. Я уже перевоплотился и ощущал себя, сидящем в пилотской кабине за ручкой управления. Поддержку получил от друзей. Я им – книжки, они – отзывы. Ребята сделали замечания и рекомендовали продолжать в том же духе, так как об Армии, о летчиках книг издается маловато. Приятная похвала вдохновила. Значит, хоть кому-то мои книжки нужны. И еще я понял, что сфокусировавшись на современности, выбор сделал правильный. Такая манера повествования остается традиционной.
Схватить наставническое мастерство, как это удалось сделать Станиславу Грибанову - дело не простое. Полагаю, наставником все же надо родиться. Конечно, мне очень повезло, что на мое письмо откликнулся Станислав Викентьевич и начал заниматься со мной. Это послание сохранилось до сих пор.
Дорогой Владимир! Получил ваше письмо. Благодарю за оценку моей работы. Возможно, по случайному совпадению, но я летал в тех же краях, где вы родились, а позже учились. Гаров, Марюхнич, Зуб, Семенюченко, многие другие герои моих очерков это летчики, которые и сейчас живут в Липецке и Воронеже. Разделяю ваше огорчение по поводу неудавшейся летной работы, но в таких случаях, на мой взгляд, горестные воспоминания – только излишняя трата времени. По возрасту у вас, как говорят, все впереди. Вы только вступаете в жизнь и, конечно, найдете себе специальность, по душе.
Вы спрашиваете о профессии журналиста. Что требуется для того, чтобы писать? На этот вопрос так же трудно ответить, как посоветовать: жениться или не жениться? Но во всяком случае, для начала надо решить, что хочешь сказать людям, затем взять перо, бумагу и попробовать.
Расскажите о том, что вас больше всего волнует, расскажите о своих друзьях-однополчанах. Может быть не следует начинать сразу с очерка, газетного жанра довольно сложного, подготовьте для своей окружной газеты интересную заметку, теплую зарисовку. Если смогу быть чем-то полезен, готов оказать помощь.
С уважением Грибанов Станислав Викентьевич.
Я понял: Грибанов как раз был тем человеком, кого я искал. Он послужил мне в долгой дороге лоцманом и прокладывал своему подопечному путь в мир знаний и грез.
Станислав Викентьевич предостерегал опасаться лени. А ведь и правда, беда бывает в том, что человеку частенько не хватает банальной воли сесть за стол и заставить себя по-настоящему потрудиться над книгой. Причин дефицита настойчивости много. Тут и напоминание своих желаний, сюда же следует отнести колебания и нерешительность, привычку ссылаться на обстоятельства, отступление без сопротивления и борьбы при малейшей неудаче, обвинять в своих ошибках других людей, отсутствие продуманного плана действий в совокупности с недостаточной жаждой цели.
Грибанов особо выделял два пункта. Нужно проявлять интерес к изучению законов журналистского и литературного творческого развития. Опасаться отсутствия страсти, приводящей все в действие.
Кажется, мне это не грозило. Я психологически спланировал себя в будущем и теперь видел себя в нем. Обладая огненным характером, я жаждал бурного развития.
Развитие будь оно бурным или постепенным требует психологического фона. Я хорошо знал военную авиацию во многих ее аспектах и любил ее. Мне, как компетентному в этой сфере человеку, нетрудно было работать в окружной газете. Теперь встал вопрос овладения новой профессией литературной. Сложится ли все удачно – зависело от меня. Я задумал стать военным писателем.
Ощущался недостаток знаний. Решать проблему самообразования надо было в библиотеке. Во внутреннем кармане листочки со списком рекомендованных Грибановым книг. Из них требовалось извлечь то главное, что необходимо для творческого развития. Полезно было познакомиться с трудами писателей с мировыми именами. Специальное авиационное образование обеспечило меня специфическими знаниями в этом роде моей деятельности. Опыт писателей-классиков, давал широкое и цельное мировоззрение. Армия, авиация – это фон, на котором развиваются события. Книга – мое орудие и пособие. В ней – дальнейшее познание жизни и условия для собственных размышлений.
В детские годы я полюбил приключенческую литературу. Рыцарские любовные романы типа «Айвенго», стали моими настольными книгами.
Сейчас же, когда я поставил перед собой цель стать писателем, и по мере приближения к ней, на этом новом этапе, требовался более серьезный подход к литературе. К ней я уже подготовлен.
Теперь я уже не по-школьному, а по-другому смотрел на романы Марка Твена, Джека Лондона, Диккенса, сознательно читал, точнее изучал Достоевского, Лермонтова. Если в школе это приходилось делать под давлением учителя, здесь чужого насилия на мозг не было. Мозг был более раскрепощён и активен. Теперь все делалось сознательно. Передо мной книга. Я читаю ее с размышлением. Понял: все это очень важно и полезно. При изучении классиков много думал, переживал, чувствовал появление желаний и мечты. Лермонтовский «Герой нашего времени» произвел настоящий цунами в душе. Роман навел меня на мысли не те, что внушали при изучении «Героя…» школьные педагоги. В повести «С мыслью о княжне» я не побоялся выразить свой взгляд на историю с Григорием Печориным, и убедился в том, что за чтением душа должна работать. Ведь мы развиваем свои чувства и характер. Разве не так? Как это случилось при изучении произведения Лермонтова, мысль пошла гулять вольно. Я думаю и от этого на душе приятно и хорошо.
Изучение классической литературы, которая имеет свои методы, свои, как и математика, формулы, свои тайны и правила гармонии, все это важная подготовительная работа к созданию произведения. Мозг получил условие, необходимое для дальнейшего творчества.
В списке книг, привезенных мной из Москвы, подаренных Станиславом Грибановым, кроме всего, были знания по построению произведения. Это пособия по сюжету, по созданию композиции и так далее. Изучение рекомендованной литературы – необходимая, обычная работа. Но без вдохновения нет художника, спортсмена, писателя, нет блестящего журналиста. Когда оно приходит, то хорошо мыслится, строчки пишутся сами, без насилия над собой, и на ровном месте вспыхивают озарения. Кажется, в этот творческий период нет необходимости излишне напрягаться и прилагать дополнительные усилия. В эти часы есть, конечно, место мукам слова. Но они легче переносятся. Им предшествовал подготовительный период, насыщенный мучительными размышлениями. Пришло время давать результат.
* * *
Когда я посещаю книжные магазины, неторопливо расхаживаю по торговому залу, любуюсь изданиями, аккуратно расставленными на стеллажах. Прекрасно оформленные переплеты и обложки – глаз не оторвать.
Это не просто книги, это вести из прошлого и настоящего. От отцов к детям, нечто вроде палочки-эстафеты. Никто не забыт, ничего не забыто.
Мне хотелось строить сюжеты своих книг так, чтобы осталось что-то в людской памяти. Нужно было выстраивать сюжет так, чтобы не забывалось наше родство, наше прошлое и, конечно же, жизнь современников. Но как быть с нынешним поколением? Если раньше все шло по накатанной, теперь, когда великую державу раздробили на осколки и на месте бывшей империи образовались мелкие царства-государства, люди стали другими. Плюрализм мнений входил в обиход. Ситуация в России сложная. Иногда создается впечатление, что после развала Советского Союза, процесс распада России лишь приостановлен, и что ее скрепляют деньги от продажи земных недр и сильная Армия. Александр Третий говорил: «У России нет друзей – нашей огромности боятся. У России есть только два ее верных союзника – ее Армия и флот». Выходит, сильные личности для своих книг мне нужно искать в армейской среде. А так как авиация мне ближе, то и героями моих произведений должны быть военные летчики. Вот что говорил о них русский писатель Александр Куприн в очерке «Люди-птицы»:
- Я люблю их общество. Приятно созерцать эту молодость, не знающую ни оглядки на прошлое, ни страха за будущее, ни разочарований, ни спасительного благоразумия… Вечная напряженность внимания, недоступные большинству людей ощущения страшной высоты. Глубины и упоительной легкости дыхания, собственная невесомость и чудовищная быстрота – все это как бы выжигает и вытравляет из души настоящего летчика обычные низменные чувства – зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь – и в ней остается чистое золото… И как прекрасна в этих сверхъестественных людях-птицах, дерзко пожирающих всемирные законы самосохранения и земного тяготения, как живописна в них беспечная и благородная страстная и веселая, какая-то солнечная и воздушная любовь к жизни.
Вдохновение в моей литературной работе я черпал, когда вел поиски сильной личности. Делал это по-своему. Ведь разные люди – разные подходы. Люди на гражданке были чужды моему творчеству. Я оставался приверженцем армейской действительности.
* * *
Некоторые мои читатели упрекают меня в пристрастии к самому себе. Другими словами, создаются легенды о том, что герой в моих сюжетах всегда один. Получается я, как автор, изображаю себя самого и образуется двуединство: «автор – произведение». Будто бы налицо единение писателя с его героями. Оценка будто бы лестная. Согласитесь, приятно осознавать, когда тебя сравнивают, допустим, с главным персонажем лермонтовского романа. Но каждый автор, я не исключение, заботится, прежде всего, о собирательном образе. Если в этом процессе процентов семьдесят автором взято от себя, тогда ставится под сомнение успешное выпестовывание сильного героя в его повести или романе. В характере автора как у любого человека немало слабых звеньев. Конечно, это что-то от автора – чувства, мироощущения останутся в его творении. Понял: нужно искать людей для своих творений в родственной стихи..
Мне, в прошлом человеку военному, армейская тема близка. Да и мой наставник полковник Станислав Грибанов – человек с военной косточкой. Над созданием образов военнослужащих мне работать приятно. Это дает раскованность, легче преодолеваются словесные муки. Создается атмосфера романтической увлеченности трудом.
Всем понятно: военнослужащий, будь он летчиком, пограничником или представителем других родов войск – это сильная личность. А если он к тому же участник боевых действий в «горячих точках», он еще и личность героическая.
Из прошлого, из своего опыта я беру материал. Прошлое – факты, люди, профессия служат лишь инструментом выражения нынешних идей и проблем.
Отпечаток на мой изначальный выбор профессии, а позже и творчестве определили впечатления ранних лет, отрочества, юности. Характер формировался под влиянием Николая Федоровича Золотарева и Дмитрия Ивановича Березнева – авиаторов. Оба дяди – участники Великой Отечественной войны. С колыбели я впитывал, словно губка, все лучшее, что вкладывали в мое воспитание эти сильные, мужественные люди. Позже это выразилось в моем творчестве. Когда пришло время строить образы литературных персонажей, ставить в центре повествования сильную личность стало делом, разумеющимся само собой.
Герой у меня один – это я сам. Так считали Лев Толстой, Густав Флобер – создатели сильных литературных личностей. Вымышленным остается сюжет. Но я ловлю себя на том, что «Я» - это когда пишу. После того как вещь написана, произведение издано, тогда это уже на «Я», это уже герой, персонаж. Мое «Я» - это образ собирательный, а не автобиографический. В собирательный образ от себя я стараюсь внести что-то лучшее. Остается дополнить фактами, художественными домыслами. Литература и существует, чтобы воспитывать, развивать вкусы, смягчить нравы. Тут перед ней, литературой-воспитателем поле деятельности безграничное. Иногда я с удивлением подмечаю, что мои герои влияют и на мое воспитание. Кому-то из них хочется подражать.
Где искать персонажей будущих произведений? Обычно писателям советуют куда-то поехать, посмотреть обстановку в которой живут люди. В общем, поехать, чтобы лучше познать жизнь, изучить предмет творчества. Иван Гончаров обогнул на фрегате «Паллада» чуть ли не весь земной шар, Антоша Чехонте побывал на Сахалине. Словом, примеров тому множество. Но жизнь меняется, а вместе с этим меняются и люди. Со своим сознанием, представлениями, вкусами. Процесс этот непрерывный, ему нет конца. Невозможно писателю не считаться с ее ритмами. Станислав Грибанов прекрасно ориентируется в этой обстановке. В своих книгах он, используя прошлый опыт, изображает жизнь современную ему. Жизнь диктует ему, как писать, равно, как и летчику – на чем летать. Писатель в состоянии сделать современникам подсказки. Станислав Викентьевич считается с этим требованием.
Куда писателю поехать и нужно ли вообще ехать? Путешествовать полезно. Но изучить жизнь во всем ее многообразии можно и рядом.
Мы живем и, начиная очередной день, впитываем жизнь в себя. Посмотрел телевизор, сходил в магазин или в театр, почитал газеты и уже обогатился новыми впечатлениями, ощущениями. Кстати, о газетах. В «Комсомольской правде» я прочитал заметку, в которой корреспондент сообщал, что на воронежском авиационном заводе строится самолет для кубинского руководителя Фиделя Кастро. Информация впечатлила и как результат – родилась книга «Ловушка длябизнес леди».
Мы постоянно принимаем на себя импульсы жизни. Чем больше наш круг общения, тем полезнее. Писатель работает непрерывно. Иногда на сон грядущий в голову приходят интересные мысли, идеи, встаешь, берешь ручку и записываешь на чистом листе бумаге или даже на газете, а то и на ладони.
Во время поиска и сбора материала для будущей книги как бы происходит обмен энергиями между писателем и окружающими людьми. Подсознательно ищешь человека чем-то похожего на тебя. Так было с наставником, случается после контакта с человеком прежде незнакомым. Если после контакта что-то отложилось в душе, хорошо. Находки используешь при создании на страницах рукописи типичного героя. Из деталей внешности, привычек, поведения, заинтересованного взгляда самого автора и создается образ. В литературе есть понятие - творческий тренаж. Я использую его. Это, когда непрерывно мыслишь. Метод такой работы полезен. Продумываю биографию персонажа, проникаю в его душевное состояние. С персонажем как бы сливаешься. Тогда и достигается цель. А цель я поставил сразу – создание сильной патриотической личности.
* * *
Теперь я следил за Грибановым – редактором. Тут дела у него наступали интересные. Он уже подготовил к изданию военные мемуары нескольких маршалов авиации. Не обходилось и без неожиданностей. Обычно крупным военачальникам помогали профессиональные литераторы. Те, перед тем как отдать труд в военное издательство, перечитывали рукописи, вносили коррективы. Но маршал авиации Силантьев свою книгу воспоминаний пожелал написать сам. Александр Петрович пришел к Грибанову и попросил научить его литературному мастерству. Первую пробу сил они выполнили вместе. Книга обещала быть очень интересной. Ею заинтересовался уральский журнал и опубликовал одну из глав.
А однажды Грибанов встретился с прототипом героя шолоховского рассказа «Судьба человека» генералом Григорием Дольниковым. Встреча с этой удивительной личностью из посиделок перешла в работу над книгой воспоминаний Героя Советского Союза генерал-полковника Дольникова, одной из лучших книг военного издательства. Я был посвящен в творческий процесс работы над книгой «Летит стальная эскадрилья». Мне тоже перепало. В семидесятые годы, когда шла арабо-израильская война, генерал Дольников командовал там группировкой советских войск. В моей художественной книге об этой войне «Смерть с востока» Дольников – прототип генерал-майора Колчанова, человека высокой культуры, чуткого и отзывчивого военачальника.
Со временем я понял, как интересно издавать книги. Но пока что, однажды обжегшись на молоке, я медлил. Рукописи были, но я откладывал их в сторонку. Подождут.
В Воронежском Центрально-Черноземном издательстве редактор Владимир Полянских работал с молодыми авторами. К нему я отнес небольшую повесть. На издание не рассчитывал. Надеялся, что редактор прочтет рукопись и даст отзыв. Должен сказать, что я имел дело не с придуманным человеком, отштампованным моим небогатым воображением, а с реальным. Он был моим современником, изобретателем лака-клея для кожаной обуви. У него своеобразный характер, нетрафаретные поступки и, представляете, оригинальные мечты и самостоятельные взгляды на жизнь. Парню никак не удавалось запатентовать свое изобретение. Тогда я не задумывался, понял позже, что он сильная личность.
Когда я вошел в кабинет Полянских, тот всматривался в чью-то рукопись. Увидев меня, отложил чтение, сухо кивнул. Показалось, он не очень-то рад появлению визитера.
Рукопись редактор от меня не принял. Отрицательно поводил головой:
- Ты ведь не Лермонтов, не Чехов…
- Но вы даже не поинтересовались сюжетом, может там есть что-то лермонтовское или бунинское. Мне важно признание идеи.
Я вышел от редактора огорченный. Мечты и планы рушились. Где-то я вычитал, что с возрастом стремления и планы человека утрачивают свою актуальность. Текучка захлестывает, по рукам и ногам связывает семья, и авторы подающие надежды не становятся Достоевскими, Шолоховами не потому что не могут или не хотят. Им банально некогда. Говорят, люби пока молодой. Тоже самое можно сказать и о творчестве. Если эти рассуждения верны, то я полагал, что не достиг того возраста и положения, когда хочется рукопись отложить в сторону и отступить. Сочинения складывал на стеллаж. Надеялся, если не сам, то книжки издадут потомки. Этими размышлениями я успокаивал себя.
Наступили новые времена. Перед нашими поколениями во многих областях жизни, в частности, литературном творчестве, сняли вето со всевозможных «Почему», «Зачем» в наших идеях. Оставалось выполнять литературную миссию достойно.
* * *
Жизнь опровергает тех пессимистически настроенных людей, которые делают ссылки на возраст, текучку, занятость в семье. Годы тут ни при чем. Это банальное оправдание лени. Когда возникает потребность писать, желание внести что-то важное до людей – времени для этого воз и маленькая тележка. От себя могу добавить, я мысленно строю произведение, разрабатываю сюжет, наполняю его деталями. Готовая вещь сохраняется в голове как на компьютере. Для меня это – норма, как в журналистике, так и в литературном творчестве. Все это перенести на бумагу – дело техники.
Писательская работа, если она является призванием, сама дисциплинирует автора, диктует четкий распорядок дня. Впрочем, иногда, когда накатит вдохновение, приходится от этих правил отступать. Бросаешь все дела, даже срочные, и – за письменный стол: берешь в руки чистый лист бумаги и излагаешь свои мысли.
Добавлю еще от себя: постоянно одолевают сомнения – о том ли пишу. Что делать? Отдавать ли предпочтение немудрящим произведениям о летчиках, оглядываясь на свой опыт, любви, присущей моему поколению или рассказывать в книгах о нынешнем поколении хватких и расчетливых дельцов. Нельзя выносить категоричный вердикт, хорошая или плохая нынешняя молодежь. В отличие от нас, она другая. Игнорировать это нельзя. У нее свободный стиль жизни. С этим нужно считаться, если автор основательно настроен выдавить свою продукцию массовому читателю.
* * *
Хотя воронежский книжный редактор притормозил мою литературную деятельность, я на него не в обиде. Видимо, он проверил начинающего автора на качество характера. Всерьез ли он берется за писательское перо. Будет ли соответствовать тем задачам, которые поставил перед собой. Примерно так размышлял над своей неудачей позже. А тогда уезжал из Центрально-Черноземного издательства, не скажу, что в большой обиде, скорее в недоумении. Заявка на талант не состоялась.
Станислав Грибанов, помогая мне, говорил, мол, пусть у тебя не хватает опыта, но в газетных материалах должна просматриваться изюминка. Совет полезен и в работе над книжками. Произведения всегда должны отличаться достаточной психологической глубиной с образностью в мыслях и привлекательной эмоциональной окраской. Нужно строить сюжеты так, чтобы произведение резко отличалось от ремесла. На этом настаивал Грибанов.
Мне хотелось на крыльях рваться вперед. Чувствовал, что становлюсь самостоятельным. На этом этапе начинающего автора часто подстерегает опасность перемены отношений с наставником. Когда наставник и его подопечный работают рядом, быть может даже в одном коллективе, они коллеги, и наставник готовит себе делового партнера. В моем случае все сложнее. Меня и Грибанова разделяют полтысячи километров. Успех мог вызвать с большой долей вероятности, отторжение от наставника. Тот становился не настолько нужным. Теперь я самостоятельно взбирался на Олимп. К счастью, переоценки отношений не произошло. Я не хотел ориентироваться на более нужных людей, от которых во многом решалась моя журналистская, да и, возможно, литературная карьера. Во власти этих нужных людей зависело, например, издание книги. Я был крепко привязан к изначальной зависимости и продолжал находиться в грибановском биополе. Шестым чувством осознавал, что меркантильные и деляческие отношения весьма скоро принесут нежелательные перемены. Упадет эмоциональность, побледнеют чувства. Я продолжал стремиться к творческой самореализации. О славе, о заработках от литературы не думал. В газете мне установили хороший оклад, денег на жизнь было достаточно. Опасался процесса фрустрации творческих связей. Я всегда помнил о том, с чего начинал и этой памятью дорожил. Не забывал человека, который по сути поставил меня на ноги. Начиная с нуля, без наставника невозможно впоследствии что-то приобрести, к примеру, творческий капитал, этого не добиться одними только личными усилиями. В таких случаях говорят, мол ,человек варится в своем соку. Скорее всего корреспондент «Красной Звезды» майор Грибанов заметил в юноше кое-какие способности, и это побудило его оказать поддержку начинающему автору. Эти чувства, поддержку, в отношении меня те же, что и много лет назад. Любые материальные ценности, а они обычно проходящие, поэтому лучше всего сохранить и пронести по жизни то единственное богатство, с которого начинался творческий путь. Всегда нужно быть начеку. Ведь с возрастом мы поменяемся. Новая взрослая жизнь, ее новые заботы. И деньги, которые часто меняют людей. Пошла иная жизнь. Но если писательская деятельность всерьез и надолго, творческое чувство к наставнику должно оставаться на первом плане и продолжать жить им. Такова логика жизни. Мне повезло, что со Станиславом Грибановым у нас именно такие отношения. Он занимает первое место на моем творческом пути.
Мой наставник сумел заложить под будущее строение творческий фундамент, причем достаточно прочный. Остальное, как он любил повторять: «Дело наживное». Настроив себя на литературное творчество, я легко проявил интерес к той проблеме, которой хотел заняться. Сильные личности искал среди военнослужащих авиаторов. Рассчитывал на успех, скорее всего, от своего кругозора, широты, глубины, в общем, как полагал, я знал авиационную жизнь. Не сомневался в том, что способен проникнуть в сущность. Был убежден ,что я на правильном пути, и что сумел найти свою творческую стезю. Мне это нравилось, и Станислав Грибанов поддержал мой интерес. Вдвоем мы определились с объектом исследования.
* * *
Художественное творчество – удел не только избранных. Каждый из нас еще будучи школьником писал сочинения, то есть пробовал себя в творчестве, в этом приятном для души деле. Тогда школьные педагоги учили нас яркому воображению, глубоким переживаниям, фантазиям, импровизации. Для кого-то, тех, кто мечтает стать ярким журналистом, литератором, свободные темы школьных сочинений помогли осуществить желаемое. Сочинения и меня научили жить в царстве художественных видений.
С замыслом, который рождается разными путями, у меня даже в дебюте не было проблем. Я отталкивался от жизненных реалий. Абстрактная фантазия, воображение настроили меня на создание художественных произведений с вымышленными персонажами. Это были военные летчики. Я ставил их в реальные условия. Считал, что так они лучше связаны с жизнью и непосредственно с читателями. Так идея, как я думал, способна лучше воплотиться в образы, автору проще зародить интригу, проработать сюжетные линии. Ощущал творческий подъем.
Порой чувствовал, что за перо браться рано. Что-то шло не так, не выходило, как мечталось. Тогда перечитывал журналистские очерки, книги Грибанова и сумел довести начатое до сознательной работы. Это определить просто. Меня потянуло к столу. Захотелось как можно скорее изложить на бумаге свои мысли и выразить чувства. Начал с того, что меня переполняло… Мысли потекли свободно.
* * *
Условия, приближенные к боевым, куда я помещал своих героев, меня вполне устраивали до поры. А затем начала смущать легкость изложения текста. До требований сказочного жанра книжки не тянули. Я этого и не хотел.
Время было тревожное. Наша страна все более охватывалась мощными клещами по всему периметру российских границ. Назревала опасность развала военно-промышленного комплекса. Военные летные институты выпускали лейтенантов-полуфабрикатов. За пять курсов обучения парни налетывали всего по несколько часов. Училище летное, оно, конечно, учило. Летали со второго курса и много.
Мои школьные учителя внушали нам, пацанам, веру в победу. Они составляли списки и раздавали свои подопечным. А в этих посланиях рекомендации какие книжки читать, какие фильмы смотреть, какие песни слушать. В свое время это искусство помогало людям выживать в тылу, и на фронте. Оно вводило людей в проблемы действительной жизни. Нашу державу уважали и побаивались во всем мире. В своих книжках я страстно желал, чтобы мои персонажи были, как и наши пращуры, сильны на земле, в небесах и на море. Наступило время, когда во всех современных военных конфликтах исход противостояний решают авиация и крылатые ракеты. Шире расправлялись и мои творческие крылья.
Персонажи, от вымышленных я постепенно переходил к реальным, проводили пилотские будни, чаще вдалеке от России. Они обколесили аэродромы Афганистана, Анголы, Алжира, Египта, Приднестровской Молдавской Республики, Сербии, Балтийского побережья. Ничего удивительного, что в повестях «Охотник на «черных птиц», «След Либенсборна», «Крепость над Пянджем» главные действующие лица реальные офицеры. Все с героическими биографиями. Поначалу я чувствовал некоторую скованность, но сказался опыт работы над предыдущими книжками, и дело пошло на лад. Меня потянуло к людям, которые подходили к персонажам будущих книг. Это меня вдохновляло. Время многое меняло. Вымышленные герои, хотя я тащил их даже в детективные повести, к моему огорчению мало привлекали читателей. Я быстро отказался от детективов-скороспелок и углубился в реальность. Вот уж поистине непредсказуемые творческие витки. Плохого в этом я ничего не видел.
Литератору, как и журналисту, теперь следовало работать на уровне предъявляемых к писателю требований. Станислав Грибанов это веяние времени уловил и быстро перестроился. Сказал как-то, что пухлые романы и простенькие военные повести, это не его стезя. Он сосредоточился на документалистике, которая обретает невиданную популярность и теперь успешно конкурирует с биллетристикой. Чем вызванадокументализация литературы, трудно выразиться однозначно. Но кое-что просматривается.
Наш современный читатель стал другим. Теперь он создает для писателей определенные трудности. Автору становится сложнее дойти до каждого. Читатель, став образованнее, культурнее, желает и в силах разобраться во многом самостоятельно. Ему нужна пища для ума. Признание приходит в читательских массах. Любой жанр, впрочем, хорош, кроме скучного.
* * *
Впервые заинтересовавшись творчеством корреспондента «Красной Звезды» Станислава Грибанова, а это было в пору его летной молодости, мне была понятна одна вещь. Тема, избираемая им для военной газеты, была максимально приближена к его личности, соответствовала знаниям Станислава Викентьевича, однополчане находились в кругу интересов будущего военного корреспондента. Эта тема – освещение жизни боевой учебы воинов-авиаторов. Тогда у капитана Грибанова проглядывалась симпатия к военной тематике. Таким он оставался и, став военным корреспондентом, а затем и писателем. Военно-воздушные силы – его приоритет в журналистском и литературном творчестве.
Но вдруг в грибановской узкой творческой специализации стало просматриваться многотемье. В «Красной Звезде» появились несколько публикаций, выходивших за рамки авиационной тематики. Неужели майор Грибанов выходил на дорогу многотемья? Позже это как бы нашло подтверждение. Он издал объемную книгу «Крест Цветаевых», о людях времени революционных бурь, потрясений и духовного напряжения нашего народа. Для меня тематический поворот в творчестве Грибанова оказался неожиданным. Я считал, что в основе любого творчества должны лежать фундаментальные знания. Работы Станислава Викентьевича на отвлеченные от его главного занятия темы, были живыми, интересными и, что очень важно, глубокими по содержанию. В культурной ли тематике, детской ли, научной он, оказывается, хорошо разбирается. Корифей от журналистики, Грибанов, в частности, способен профессионально накопить недостающие качества за пределами своей узкой специализации и добиться большой эффективности нового тематического охвата. Личность в творчестве первична. Новые темы Станислав Викентьевич умеет раскрыть так, что они имеют впечатляющее нравственное воздействие на читателя. Вывод о его «узкости», как журналиста и писателя ничтожный. Благодаря его уникальному таланту, он сохранил популярность. Качество публикаций на любую тему у него остается высоким. Спрашивается, Станислав Грибанов «узкий» или «широкий» специалист? Все-таки, что характерно для его творчества? Хотим мы или не хотим, а Грибанов все же специалист по воздушно-космическому комплексу. Но приоритетная направленность не мешает ему браться за самые разные темы. Такой подход к творчеству полезен ему. Он помогает в работе. Обладая фундаментальными знаниями в авиационной области, он не зациклился на ней. Он получил угол зрения на прочие темы. О чем бы он ни писал, в его материалах сквозит забота о том, что помогает выжить в нашем мире всему живому, что нас окружает. Это его точка отсчета, плацдарм, с которого писатель и публицист Грибанов ведет наступление. А разные темы, это строительный материал, из которого он сооружает крепость.
* * *
Газетчик должен уметь делать все. Я не исключение. Грешным делом, умудрялся выступать в газете на темы экономические, хозяйственные, научные, исторические, связанные с культурой, воспитанием, имеющие отношение к спорту. Какой большой разброс! Плохо это, хорошо ли и вообще о чем свидетельствует? Мне это нравится, и я продолжил разбрасываться в литературе. Приоритет остается за военно-патриотической тематикой. Иногда выступаю против «специализации». Выдавал детективы, книги о спорте. Тренер рекомендует спортсменам чередовать ритм тренировочного бега. Таким способом наставник уводит подопечного от монотонности и поддерживает интерес к тренировке. Журналист, писатель должны менять тематику своих выступлений. Свежий взгляд на проблему порождает у автора кое-какие «мыслишки». Фундаментальные знания писателя, журналиста в главном подсказывают как решать проблемы, связанные с другими областями. Не зря людям умственного труда для отдыха рекомендуется труд физический.
Узкий профиль нужен, но многотемье помогает, как с помощью бура, проникнуть в глубины новых для автора тем. Хорошую практику будущий писатель получает и в газете. Журналист муниципальной и региональной газеты вникает практически во все области жизни. При этом он имеет свой угол зрения. Таким путем прошли многие известные писатели нашего времени. Мой шеф-наставник Станислав Грибанов на основе узкой специализации расширил тематику своих выступлений сначала в «Красной Звезде», а потом и в военном книжном издательстве. Просто и ясно.
* * *
Мои коллеги - журналисты, особенно журналисты молодые, сейчас обедают прямо за рабочим столом. Вскипятят чайку, закусят дешевым бутербродом. И все. Теперь даже мне кажется невероятным, что в пору моей журналистской молодости все было не так. Какой уж там оклад у корреспондента! Отбарабанил месяц – получай 135 рублей. Это были хорошие деньги. В ресторане за 90 копеек можно было на обед заказать салат, первое и второе блюда, компот или кисель. Сейчас об этом и говорить нечего. Последнюю рубашку снимут за одно появление. Ресторан только для избранных. Ради красивой жизни олигархов россияне отказались от жизни при коммунизме, в сущности которого мы все больше убеждаемся. Коробка спичек стоила одну копейку, киловатт электроэнергии – четыре копейки, шестнадцать копеек платили за буханку хлеба. Тогда не нужно было бегать с пачкой бумаг, чтобы оплатить счета за коммуналку. С горожан высчитывали 16 рублей за оплату двухкомнатной квартиры по месту работы. Вот вам и разница жизни при социализме и нынешнем демократическом режиме. Эмоции перехлестывали, я не сдержался. Издал книги об олигархах. Плохие олигархи выведены в «Краденом лице» и «Где в горах орлы да тени». Это те, кто теперь правит бал в России, при нарождающемся капитализме. Это та буржуазия правящего класса, которая диктует россиянам свои условия жизни.
Со временем эмоции поулеглись, я понимал, что оглобли вспять не повернешь. Жизнь продолжается по-новому сценарию. У меня были субъективные основания тревожиться за наше будущее. Памятуя о том, что мысль может материализоваться, начал разрабатывать сюжет с хорошими олигархами. Выдумал образы тех, кто все-таки укрощал свои аппетиты и помогал простым людям. Так вышли две книжки «Город для любимой» и «Сентябрь – месяц надежд». Посчитал, что сделал правильный подход, порассуждав об олигархической проблеме. Но эта тема не стала в моем творчестве приоритетной. Это просто отклонение от узкой специализации, чередование, если можно так выразиться, тренировочного бега. Прикоснулся – и ладно.
* * *
Издание книги всегда радостное событие. Особенно, если твой персонаж верно служил Отчизне, не грабил, не ловчил, не бросал ее в трудный час. Офицеров я стремился показывать такими или в придуманном сюжете, а когда таких людей встречал в реальности, это была удача. Разве это не радость? В этих случаях без колебаний отдаешь книги читателям.
С олигархами выходило не так. Благородство, порядочность, честность - черты, которые прежде прививали нам и семья, и школа, я чувствовал, чужды нашим богатым соотечественникам. Я работал над произведениями об олигархах, но душа к этой теме не лежала. Происходило со мной что-то не свойственное моим убеждениям. Подумал: кажется, пора закругляться и раскрывать такие темы, чтобы и писалось от души и читалось на одном дыхании. У меня был опыт работы в спортивной журналистике. Впечатлений масса. Владея ситуацией, я остановился на женском футболе. Решил засесть за книгу. Липчанка Даша Чугай, футболистка ЦСКА и сборной России, подогрела интерес, заявив, что она никогда не читала книжек о девушках-футболистках. Вышел сборник небольших повестей «Билет в счастливое будущее». С небес я спустился на зеленое футбольное поле. Армейский след теперь прослеживался и здесь. Узость специализации сохранялась. Армия и под другим углом зрения оставалась приоритетом в моем творчестве. В отличие от олигархической, эта тема была приближена к моей личности, находилась в кругу моих интересов и симпатий.
Карьера спортсмена в чем-то сродни писательской, журналистской. И здесь и там, наивная молодежь полагает, что карьера не требует особого труда. Но столкнувшись с первыми трудностями, молодые быстро обжигаются.
Известно, что нигде так не распространено наставничество, как в спорте. Выдающихся тренеров-наставников, способных привести к победе, хоть пруд пруди. Никто не станет оспаривать истину, что судьба спортсмена в руках тренера. Неформальные отношения, те, что сложились между мной и Станиславом Грибановым в творческом союзе, всегда были привилегией в спорте. В обоих примерах эмоциональная сфера имеет весьма и весьма существенное положение. Те, кто любит спорт и обладают чувственной мотивацией, способны добиться больших достижений. Гарант – взаимодействие и взаимовлияние с тренером-наставником. Эта главная линия как раз прослеживается в моих повестях о женщинах-футболистках. Победы, как кто-то наивно полагает, выигрываются не в день выступления на стадионе или спортивной площадке. Систематический, интенсивный и целенаправленный труд многих дней, месяцев – путь на пьедестал.
Девушкам-липчанкам повезло. Главный тренер ЦСКА Максим Зиновьев свои отношения с подопечным выстроил так, сто стал именно наставником, личностью, а личность, известно, имеет первостепенное значение. Команда ЦСКА адекватна жизни. Мотивация футболисток не деформирована психологическими изъянами. Над книгой было работать легко.
* * *
Когда одолевают сомненья – так ли пишу, с грустью вспоминаю очерк Станислава Викентьевича «Вы только не уходите в отставку». Это об Инне Сергеевой, издательском редакторе. Они много работали вместе. Затем военное издательство оптимизировали, Инна Андреевна нашла себе другую работу. Их пути разошлись.
Редактор нужен любой книге. Он заметит ошибку, правильно расставит знаки препинания. Свежее око лучше видит. Точно поставленная на место запятая, преображает фразу, придает ей ритм, а то и музыкальность. Ценность редактора в его бдительности.
Мне не повезло. Когда я начал издаваться, государственных издательств не было, книжки выпускали в частном порядке. Это уже при капитализме. Частники сократили и редакторов, и корректоров, вся ответственность перекладывалась на авторов. Скрепя сердце мне приходится в выходных данных книжки сообщать: «Издано в авторской редакции». Понимаю, что книга не дотянута, ей не достает редакторской руки, но … Если бы этот специалист работал с рукописью, то, скажем, во время поставленная им точка, сделала бы и фразу звучнее и мысль прояснила бы лучше. В Царской России тексты начинающих авторов редактировали такие известные писатели, как Горький, Короленко, Чехов. Конечно, в наше время таких специалистов, как русские классики, сейчас нет, но все равно редактора были квалифицированные, свой дело знали, и в стиле изложения, и грамматике. Теперь их днем с огнем, как говорится, не сыщешь. Они ушли из издательств в поисках лучшей доли. Проще говоря, жить-то надо на что-то. В настоящее время автор, редактор и критик, все в одном человеке. Сейчас он становится непосредственным проводником требований предъявляемых читателями к книгам. Людям нужны произведения глубокие, выразительные, способные воздействовать на их умы и чувства. Время такое, что писатель должен сам поддерживать в себе все подлинно талантливое, ценное. Это осознал Станислав Грибанов и теперь он вкладывает в свой писательский труд и всю силу специалиста-редактора. Он прошел хорошую редакторскую школу у Инны Сергеевой и успешно справляется с проблемами, которые выдвигает перед авторами художественное произведение.
В отсутствии редактора автору приходится многое постигать самому. Очень трудно выработать индивидуальную творческую манеру изложения текста. Она не сводится лишь к изобразительно-выразительным средствам, стилистическим приемам письма. Тут и мироощущение автора, его неповторимая личная способность видеть, слышать, отбирать явления действительности, обобщать связи и отношения. Главное все это самобытное видение окружающего воплотить в художественные образы.
Так вот по поводу редактирования. Меня подмывало договориться с кем-то из учителей русского языка проверить рукопись и внести поправки. Для снятия вопросов я так и сделал. Дебют навсегда остался в моей памяти. Редактриса правила текст, подгоняя его под школьное сочинение. Была строка: самолет, белые крылья, серебряный полет. Она исправила выделенное слово на «стремительный», видимо полагала, что такое определение дает читателям более конкретные сведения. На деле сочетание слов стало однозначным и не вызывало ассоциаций, не будило фантазию читателя. Я решил впредь не прибегать к помощи школьных учителей. Пусть в тексте будет язык корявый, но мой. Чтобы подтянуть свою грамотность, налег на учебники по теории литературы, редактированию ее отдельных видов. Тогда в книжных магазинах было много литературных пособий. Приобрел несколько книг с замечаниями редакторов-классиков в письмах к начинающим литераторам, с пометками на полях рукописей. В своей редакционной книге Владимир Короленко и письмах авторам давал ценные советы как строить сюжет, как добиться эстетической цельности образного повествования, в общем, писать так, чтобы не было мельтешни, суеты, при которой никого из персонажей хорошенько не удается рассмотреть и полюбить.
Интересно, что сделала бы с текстом школьная учительница, если бы ей в руки попал рассказ «Океан – дело воображения». Уже одно название – нелепица и канцелярщина. Но вот сам текст: «Океан – дело воображения. И на море не видно берегов, и на море волны больше, чем нужно в домашнем обиходе, и на море не знаешь, что под тобой. Но только воображение, что справа нет земли до полюса и что слева нет земли до полюса, впереди совсем новый, второй свет, а под тобой, быть может, Атлантида – только это воображение есть Атлантический океан». Это отрывок из путевых заметок Владимира Маяковского «Мое открытие Америки». Уместен ли такой словесный образ в данном контексте? Утвердительно можно говорить, только уяснившего назначение.
С интенсивной образностью и повышенной выразительностью языка связаны случаи нарушения нормы и постоянная атмосфера непривычного. У Сергея Есенина вслед за самым обычном идет насыщение экспрессивно-образного описания: «Дорога довольно хорошая, приятная хладная звень. Луна золотою порошею осыпала даль деревень». Слова «звень» не найти ни в одном академическом словаре, но оно с поэтической непосредственностью передает впечатление от вечерней дороги, охваченной апрельским морозцем.
Наставляя меня, Станислав Грибанов, говорил:
- Старайся искать слова не те, которые сами красиво лезут на бумагу. До сердца они не дойдут.
* * *
Жизнь человека не сводится к банальному выживанию. Хочется, чтобы хорошо было на душе, чтобы профессия приносила удовлетворение, это когда мы успешно настроены на достижение цели. При этом еще и здоровы.
Профессия – основа основ нашего успешного образа жизни. Она как бы вбирает в себя все наши возможности. Это и задатки природы – способности, одаренность, талант, и то, что мы сумели приобрести и развить в себе сами. Она определяет наш образ жизни и нашу судьбу.
Как лучше, правильнее определиться с профессией, как не ошибиться в выборе. Это во все времена волновало людей.
О том, как газета «Красная Звезда» помогала учащимся выпускных классов, Станислав Грибанов помнит до сих пор:
- В редакцию «Красной Звезды» ребята писали взволнованные письма, интересовались военными профессиями. Ну вот мне и предложили ответить им, рассказать о покорителях неба, боевой вахте и особенно работы летчиков-истребителей. Кажется, совсем недавно я и сам был озабочен этой проблемой – кем быть. Юристом, журналистом, а может, Чапаевым? И вот уже позади двенадцать лет полетов. Потом поиск слова, профессиональная журналистика – как образ жизни. Так что редакция, видимо, не случайно предложила мне поговорить с ребятами о выборе-то профессии. Задание выполнил. «Смелее мечте навстречу!..» - так называлась статья – ответ романтикам неба. Просто и ясно.
Настоящий успех – это любимая профессия, только она делает человека по-настоящему счастливым. Нет более большего счастья, чем быть мастером своего дела. Жизнь – это отбор и конкуренция и побеждает в этой борьбе сильный, так будем помнить это всегда.
Станислав Грибанов:
«ИДУ ДОРОГАМИ ЛЮБВИ»…
Есть вечные истины и вечные вопросы, над которыми задумывается, волнуется заново каждое новое поколение. Это всё те же вопросы о предназначении человека на земле, о добре и зле, о победе духа над телом. Рождение человека – процесс всегда не из легких. Идет беспрерывный бой за него. В нашу военную газету письма от девчат и ребят приходили регулярно. Писали откровенно, хотим познакомиться. Адрес порой указывали: «Самому высокому». Или так: «Первому в строю». Многие девушки предлагали вести переписку с парнями в простых солдатских пилотках и матросских бескозырках. Любили нашу армию!
Письма передавали мне,как организатору и вдохновителю диалога о вечном человеческом чувстве – любви.
«Мы познакомились на выпускном вечере. До призыва в армию часто встречались, мечтали о будущем. Я полюбил Ирину, и она не скрывала своих чувств. На прощанье обещала ждать. Часто от любимой приходили письма, и вот однажды узнаю, что Иринка выходит замуж. Спустя время всё прошло, теперь временами наедине с собой спрашиваешь: а всё ли? И куда уйдешь от горечи измены?»
Такое вот письмо на тему «о солдатской любви» прислал рядовой Александр К. А. Вот еще:
«Сомневаемся, что напечатаете, - пишет от группы девушек Римма Романова. – Ведь привыкли выражаться красивыми фразами, ссылаться на великих людей – будто мы такие маленькие, что не умеем любить. Не так всё это. Женщина сможет полюбить по-настоящему даже тогда, когда не найдет взаимности. Умеем мы и ждать долго, и ценить нежность. А парни? В их армейской службе им, конечно, приятно сознавать, что их любят, ждут. Но только вернулся из армии – и будь здоров: всё забыл. Уже не нужна ему чистая и скромная девушка. Больше устраивают легкие победы. Сам не способен на большое чувство, вполне удовлетворяется тем, что его любят».
Два письма. И сколько горечи, сомнений, тревоги. А говорят, будто любовь, насыщенная страстями Отелло и Дездемоны, Ромео и Джульетты, канула в вечность. Выходит, что в какой-нибудь затерянной на карте Вологодской деревушке или где-то в далеком лесном гарнизоне также остро переживают неверность, измену, наветы, как во времена венецианского мавра. Не будем строго судить тех, кто ищет участия и поддержки в столь деликатном деле. Любовь при всей ее незащищенности от сплетен, пошлости, насмешек, нуждается порой в добром совете. Прислушаемся к взволнованному голосу живых писем.
Из поселка Лебеди пришло письмо от Светланы М.:
«Мне 19 лет. Недавно я проводила своего парня в армию. Когда провожала, казалось, что никогда не изменю. Письма ему пишу хорошие, теплые. Но ждать?! Мне вот встретился такой же добрый и умный человек. Тоже нравится, тоже легко и просто с ним. А если уйдет в армию, думаю, снова кто-то понравится. Так что же получается?»
Девушка из Лебедей просит помочь разобраться в её чувствах. «Мне сейчас очень трудно», - откровенно признается Светлана в своей сердечной сумятице. А вот для Марии Валькевич такой проблемы не существует. «Любовь – это обман и фантазия», — пишет она. И с ней соглашается Л. Иовенко из села Троицкого.
Ну, а читатель из Ставропольского края Ворачный считает, что чувство любви – это лишь «брызги шампанского», а взаимные отношения молодых людей «полностью зависят от коррелятивных свойств желез внутренней секреции».
Всё понятное и непонятное в человеческих отношениях объяснять чувством полового влечения было бы глубоко ошибочным.
В «Гранатовом браслете» у Куприна тихий незаметный чиновник полюбил сиятельную графиню. И любовь его почти как религия: «Да святится имя твое!..» Почему же таким приземленным, прозаичным должны принимать это радостное чувство иные из моих современников? Откуда эта незатейливость, простота нравов? Глядишь, кое-кто уже разуверился в святости чувства. Жаль, что не всякий отважится увидеть причину бед в самом себе.
Возможно поэтому диссонансом таким письмам о любви прозвучало признание девушки из Закорпатской области. Искренне рассказывает Таня К. о том, как однажды летом познакомилась она с солдатом.
«До этого я ни с кем не дружила – училась, занималась спортом. И вот в мой мир вошел Юрий. Мы стали часто встречаться. Он обещал, что после службы женится на мне. Но всё это оказалось ложью. У Юрия уже была семья. Уехал он тайком, даже не попрощался. Как позже сказали его товарищи, фамилию — и ту мне называл не свою. Теперь я спрашиваю: кто же во всем виноват? Юрка, товарищи его или ещё там кто? Да сама я и виновата. Виновата в излишней доверчивости, наивности, простосердечии. И всё же я люблю людей, по-прежнему мне дорога солдатская форма, веру в неё я не потеряю никогда. А Юрка… Что ж, может быть, и он со временем почувствует за свой обман угрызения совести. Ведь жизнь на обмане строить нельзя».
Видно, нелегко на душе у Тани, коль своими грустными мыслями решила поделиться с редакцией. Истории подобные, конечно, случаются. Казалось бы, можно посочувствовать — чем тут ещё поможешь. Но по тому, как мужественно приняла Татьяна К. горький урок жизни, как безжалостно к себе пытается разобраться в случившемся, веришь, что она сама отстоит право на настоящую любовь.
Нам нередко кажется, будто элементарные правила морали приходят сами собой. Однако, судя по тем же письмам, невольно напрашивается вывод, что культуру нравственности, культуру человеческих отношений надо воспитывать. Воспитывать с молодости. Молодость ведь не дар, не особая заслуга, а временное состояние. Поэтому время это надо использовать. Использовать для того, чтобы найти себя в жизни, среди людей, в своей профессии. Обретя себя, разве не легче найти и того, кто по-настоящему разделит твои чувства? «Тот человек, кого ты любишь во мне, — писал Михаил Пришвин, — конечно, лучше меня: я не такой. Но ты люби, и я постараюсь быть лучше себя…»
Быть лучше себя… Как не вяжется эта мысль с теми ссылками на научно-технический прогресс, который якобы привел к опрощению человеческих отношений. Некоторые утверждают, что в двадцатом, мол, веке, веке бесстрастных законов физики, не до тонкостей натур. Нельзя с этим согласиться. Именно сейчас, когда шлифуется, когда приобретает все новые грани не только отдельная личность, но и коллектив советских людей, серьезный исторический смысл принимает воспитанность, культура нравственности. А любовь, поднимая в человеке все сокровища души, разве не облагораживает его, не заставляет быть достойным светлого чувства?
Люди, конечно, по-разному находят, что утверждать в себе и в мире от своего имени. Но «быть лучше себя» — это всегда значит отдавать любимому человеку все свои духовные силы и первой предпосылкой тому, думается, должна стать свобода взаимных отношений. Только при условии, когда люди не насилуют своих и чужих чувств, воли, взглядов, когда встречают друг в друге искреннее понимание, интерес, может возникнуть и развиваться истинная любовь.
Вот еще два характерных письма. Одно пишет своему школьному товарищу девушка по имени Таня: «Я очень тебя люблю, солдатик. Но мы разошлись во взглядах и привычках. Я не буду ждать так, как ты требуешь. Потому что не обязана, в конце концов, сидеть дома, когда подруги мои веселятся. Ведь сейчас не война, и я хочу смеяться, петь песни, радоваться жизни».
Второе письмо из Челябинской области от Аси Ш.
«Я живу в деревне. Деревня наша небольшая — каждого узнаешь издалека. Все тайны и секреты личные у нас — общее достояние. Ну так вот. Влюбилась я в одного парня — гармониста. Красив он, волосы кудрявые, глаза карие. На баяне играет — не описать в письме! Влюбилась, а осенью забрали его в армию. И вот я одна. Подруги часто заходят за мной, зовут погулять, на танцы. Мне охота, но я не смею. Ведь пойдут потом по деревне разговоры. А что скажет мой гармонист, когда придёт из армии?»
Не знаю, что скажет гармонист, думаю только, что чувство, которое по природе своей призвано одаривать сердца, делать их щедрыми, нести радость творчества, бодрость духа, полноту жизни, нельзя обрекать на домашнее заточение. Только идущее от сердца, а не по принуждению, оно может выдержать любые испытания.
Дыхание любви, свободной, утверждающей в человеке высокое, любви, способной поднимать, обновлять душу — в письмах к жене Дмитрия Фурманова. «Как ты сама? — спрашивал писатель — солдат. — Ты ведь тоже человек молодой, полный всеми устремлениями, человеку свойственными. И было бы удивительным, если бы… ничто, никто, никогда не задержали на себе твоего взора, внимания, чувства… Разве своим вниманием ты оскорбишь хоть сколько-нибудь наши отношения? Да нисколько…».
«Вся жизнь человеческая, — продолжал он, — состоит из встреч — с новыми мыслями, новой работой, новыми людьми, новыми нуждами, новыми красотами, тревогами, радостями, — так как же можно с холодностью затворницы не откликнуться горячо на то, что на пути, из чего состоит жизнь!»
Три года служил в армии рядовой В. Серженко. Каждый день все эти три года шли к солдату в казарму письма от знакомой девушки.
«Не нахожу слов, чтобы передать, какую силу таили в себе обычные почтовые конверты, — рассказывает он в письме в редакцию. — Письма эти не только радовали, но и поддерживали, вселяли уверенность в минуты невзгод, когда таковые случались. У меня под самый конец службы произошла серьезная неприятность. По справедливости наказали в дисциплинарном порядке. Я наказал не только себя, но и любимую. И это было самым горьким… Но всё прошло, всё теперь позади. Сейчас у нас хорошая семья, растут двое детишек. Вечерами мы порой перечитываем с Раисой Григорьевной письма, которые сохранили. И я часто думаю, что ведь им я обязан всему лучшему, что во мне есть…»
Видимо, в том и смысл настоящей любви, чтобы иметь то, что отдавать.
Что ж, люди, конечно разные. Нельзя подводить всех под один размер. И всё же, думается мне, без сознательного чувства, без жизненного повода любовь не может окрепнуть. Жизнь не укладывается в рамки серых будней. День проходит за днем, и однажды она озаряется неведомым, но давно ожидаемым чувством. Только ведь существует диалектика, последовательность развития этих чувств, которым подчинены и парни, и девчата. Поэтому не надо торопить время, ссылаясь на атомный век. Это век нашей любви. Век, делающий ставку на личность, духовно богатую, думающую. И тот, кто испытал на своей судьбе тяжесть лжи, измены, обмана, пусть поищет причину и в себе самом.
Лоцман в мире знаний и мире грёз
© Copyright: Владимир Алехин, 2019
Свидетельство о публикации №219123000594
Свидетельство о публикации №219123000594
Рецензии