Тайна опальной княгини. Глава 2

                ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

   На мельнице было безмолвно и пусто. Расположенная в северной части села, она выглядела сейчас совершенно безлюдной, и казалось, что это круглое добротное здание тихо дремлет под мелким, майским, дождем. Сезонный помол давно уже закончился, и теперь всё здесь надолго замерло в ожидании нового, обильного, урожая. Юшка открыл дверь и вошел в помещение.
   – Где тебя носит в такую погоду? – откуда-то сверху, из темноты, послышался знакомый голос. – С утра ушел в кузницу, да так и пропал. Принес, что я просил?
   – Дядя Трофим, я не мог раньше вернуться! У кузнеца необходимых нам гвоздей не было, вот и пришлось ждать, когда он их нарубит да откует, – и с этими словами юноша достал из-за пазухи небольшой, уже промокший сверток, доверху наполненный, только что откованными металлическими стержнями и, поднявшись по лестнице, протянул их Трофиму. Затем, достав ещё один такой же сверток и взяв молоток, он тоже приступил к ремонту обветшавшей от времени кровли. Там, под самой крышей, было темно, но Юшка никогда не обижался на собственное зрение и поэтому дело у него неплохо спорилась даже при такой, непозволительной для работы, темноте. Часть железных гвоздей, которые он оставил себе, скоро закончилась и юноше пришлось спуститься вниз за новой порцией крепежа. На этот раз, к сожалению, пришлось ограничиться всего лишь горстью их непрочных, деревянных, аналогов. Это тонкие дубовые палочки, называемые нагелями, требовали предварительно проделанного отверстия, и возни с ними было более чем достаточно. Конечно, они ни в какое сравнение не шли с их железными, коваными собратьями, однако вполне могли быть применимы в менее ответственных конструкциях. К тому же, стоимость такого крепежного материала, конечно же, была значительно меньше, что и позволяло широко использовать его при постройке или ремонте тех или иных деревянных строений.
   К вечеру, все работы внутри помещения были завершены. Новые, ещё пахнущие смолой, доски теперь надежно прикрывали шатровую крышу мельницы, и оставалось только немного поправить снаружи её плотное тесовое покрытие. Дождь к тому времени прекратился. Солнце, наконец, пробившееся сквозь густую пелену облаков уже сияло где-то над промокшей Благушей и, казалось, совсем не спешило почтить своим вниманием не менее мокрое село. Лишь через полчаса, жаркие лучи его вновь коснулись съежившихся соломенных крыш и больше уже не покидали их до самого заката.
   Решив, что времени у него достаточно, Юшка перенес лестницу наружу и поднялся на крышу. Дощатая поверхность её была ещё влажной от дождя, но работать здесь было уже можно. Где-то там, наверху, предстояло найти десятка два небольших круглых отверстий, отставленных выпавшими от времени сучьями, основательно их законопатить и залить разогретой смолой. Дело было не легким, но все же он надеялся справиться с ним до наступления полной темноты.
   Работа уже подходила к концу, когда вместительный горшок, наполненный кипящей смолой, вдруг лопнул и черная вязкая жидкость пролилась на угли костра. Мгновенно вспыхнуло пламя, и черный едкий дым, клубясь, поднялся над темнеющей крышей мельницы. Вот он коснулся Юшки, и лицо человека тут же покрылось обильной и едкой копотью.
   «Не повезло», – сокрушенно подумал юноша и уже собрался спускаться с крыши, как вдруг со стороны бурвы послышался какой-то отдаленный шум. Юшка поднял голову и, присмотревшись, увидел большой, хорошо охраняемый обоз, двигающийся в сторону села. В уже повисших над землею редких вечерних сумерках трудно было понять, что это за люди, но, судя по их количеству, было ясно, что все они сопровождают какую-то очень важную особу. Такое событие в последние годы здесь было редкостью, хотя во времена князя Андрея Старицкого это считалось обычным явлением. Сам Великий князь Московский, Василий, неоднократно ездил через это село к своему брату, и Юшка даже помнил один такой случай, когда он останавливался здесь на ночлег. Потом, когда князь Василий умер, а его брата, Андрея, казнили за организацию мятежа, дорога опустела. Конечно, по ней все также ездили торговые люди из Микулина стана в Старицу, но со стороны Москвы теперь редко кто приезжал в эти места.
   Между тем, обоз въехал за ограду и остановился в центре села. В боярский дом из повозок стали заносить тюки, мешки и ещё какие-то вещи. Всё это говорило о том, что люди собираются остаться здесь до утра. Вскоре суета прекратилась, и всё стихло. Юшка слез с крыши, и, умыв свое, испачканное сажей лицо, не спеша, двинулся в сторону своего дома. Работа, которую он, к сожалению, так и не закончил, откладывалась теперь до следующего дня. Нужно было ещё до наступления полной темноты найти новый горшок под смолу, принести дрова и все подготовить для дальнейшего и окончательного ремонта кровли.
   Солнце уже встало, когда Юшка, поеживаясь от утренней прохлады, вновь направился в сторону мельницы, надеясь в ближайшие часы завершить начатое дело. Проходя мимо пруда, он с удивлением заметил незнакомого подростка, который пытался поймать уже повсюду плескавшихся карасей. Ему было лет девять или десять и, судя по всему, он был не из местных. Эти мальчишки отлично знали о хозяйском запрете и вряд ли решились бы на такой безрассудный поступок.
   – Уходи отсюда! Левашовы увидят – горя не оберешься! – произнес Юшка, подходя к незадачливому рыболову. Тот обернулся и вопросительно посмотрел на юношу.
   – Я ведь не сетью и не бреднем ловлю. Неужели, за карася величиной с ладошку может последовать какое-то наказание? – удивленно произнес подросток. – Я этого не знал.
   – Теперь знаешь! – уверенно произнес Юшка. – Уходи немедленно!
   – Интересно, далеко ли вы собираетесь уйти!? – послышался знакомый голос. – Вчера ловить не решились, а сегодня все же отважились! Позвольте, по такому случаю, проводить вас к нашему двору! – перед ними, словно выросший из-под земли, стоял Прокл.
   – Да не ловили мы твою рыбу! – уверенно произнес Юшка. – Мы только смотрели, как она нерестится.
   – Смотрели, говоришь! А это что? – и Прокл показал лежащего на берегу небольшого карася. – Может, он сам сюда проник, решив подкормиться на этой лужайке!?
   – Это мой карась! – уверенно произнес подросток. – Я его поймал и оставлю себе.
   – Что ты сказал? – удивленно и с нарастающим возмущением произнес Прокл. – Это я здесь решаю, кто и что может себе оставить! Вот до чего дошла наглость человеческая! Ворует и даже не смущается. Ну, погоди, сейчас ты у меня по-другому заговоришь! – Прокл схватил подростка за шею и, не смотря на его сопротивление, потащил в сторону своего дома.
   – Отпусти! – попросил Юшка, но ответа не последовало. Прокл всё также тащил пойманного воришку, не обращая на заступничество своего земляка.
   – Ещё раз прошу, отпусти. Это моя вина!
   – Если виноват, то тоже будешь наказан, а пока разберемся с этим юнцом. Он, явно, не из нашего села, и нужно будет узнать, как и по какой причине оказался здесь этот незнакомый мальчишка. Ты посмотри, как он нагло себя ведет. Я никому не позволю красть нашу рыбу, тем более в присутствии именитых гостей, – наконец отозвался Прокл. Он все также тащил свою сопротивляющуюся жертву к дому и не желал больше разговаривать.
   Не отдавая себе отчета, Юшка догнал обидчика и, с силой, толкнул его в спину. Боярский племянник, явно, не ожидал такого неожиданного поворота событий и, отпустив подростка, бросился на своего обидчика. Тот увернулся и его соперник, потерял равновесие на скользкой траве, с воплями упал в пруд.
   – За мной! – крикнул Юшка, и, увлекая ничего не понимающего подростка, стремительно бросился с ним в сторону мельницы. К сожалению, а возможно и к счастью, далеко уйти они не смогли. Со стороны хозяйского дома, им наперерез, уже бежали несколько расторопных, боярских, слуг. Вскоре и Юшка, и его новый знакомый были пойманы и помещены в холодный подвал.
   – Я не знал, что у вас здесь так строго, – удивленно произнес подросток, немного освоившись в темноте. – Когда нас отсюда выпустят?
   – Не знаю, но думаю, что не скоро. Сидеть нам с тобой здесь, пока обоз не уйдет. При посторонних пороть, я думаю, не будут, – с грустью, ответил Юшка.
   – Нет! Я, определенно, не хочу, чтобы меня пороли! Какое они имеют право со мной так поступать!?– подросток подошел к двери и, не взирая на уговоры Юшки, начал настойчиво колотить ее ногами. Всё было тщетно. Снаружи стояла полная и безраздельная тишина. Тяжелый металлический замок был вполне надежен и не требовал никакой дополнительной, охраны
   – Зря стучишь. До вечера вряд ли откроют. Видимо, ты ещё никогда не был узником таких подвалов, – добродушно произнес Юшка, наблюдая, как его товарищ по несчастью упорно пытается привлечь к себе внимание.
   – Был я узником, но там никогда не пороли. Я добьюсь, чтобы меня немедленно выпустили отсюда! – и подросток, с ещё большим упорством продолжил колотить в тяжелую, дубовую, дверь.
   Наконец, снаружи послышались чьи-то неторопливые шаги, дверь распахнулась и на пороге появился один из боярских слуг.
   – Что за шум? Вот я тебе сейчас плетью попотчую!
   – Ты не смеешь со мною так разговаривать. Веди меня к княгине, я ей сам всё объясню!
   – А почему именно к княгине? Просись сразу к Великому князю Ивану Васильевичу! Ещё раз услышу хотя бы единый шорох, выпорю, не дожидаясь вечера! – и с этими словами дверь снова плотно закрылась.
   – Зря ты так сказал. Эти люди боятся только своего хозяина и никакая княгиня им не указ, да и нет у нас здесь никакой княгини, – грустно произнес Юшка. – Да если бы и была, то вряд ли бы стала заступаться за неизвестного ей маленького бродяжку, а за меня и подавно.
   – Я не бродяжка, я…, – но внезапно открывшаяся дверь заставила подростка замолчать.
   – Эй, малец, выходи! – раздался знакомый голос слуги, но интонация, с которой он это теперь произнес, говорила о том, что что-то за это время изменилось и изменилось совсем не в худшую сторону.
   – Прощай, Юшка! Может быть, мы с тобою ещё и встретимся, – произнес подросток, и, сопровождаемый отчего-то вдруг очень подобревшим слугой, скрылся за дверью. К вечеру, когда обоз ушел, отпустили и оставшегося в подвале второго узника. На удивление, его, как и полагается в таких случаях, не стали ни пороть, ни ругать и только Трофим, встретив его на пороге собственного дома, лишь укоризненно покачал головой, но тоже ничего не сказал.