Машина времени

     У каждого человека имеется своя собственная машина времени. Хорошая штука, правда скорости у нее только задние. Зато скорости эти невиданные. Моргнул, и тебе всего пять лет, улыбнулся, и вот ты уже рядом с первой любовью, приосанился, и ты вновь в дружном армейском строю с автоматом на груди. В любую точку твоей жизни доставит эта чудесная машина. И еще она прекрасна тем, что чем глубже забираешься в пласт прожитых лет, тем ровнее кажется дорога, тем меньше на ней жизненных ям и ухабов, и даже катастрофы тех лет, которые не забудутся никогда, уже не так черны и выпуклы.
     Я давно с помощью этой машины собирался изложить на бумаге некоторые странички моего детства, но червь сомнения до сих пор грызет меня, будет ли интересно это кому-либо. Но рискну, ведь не четвертуют же, если не понравится.
     Итак. Дает корова молоко. Этот постулат из стихотворения С. Михалкова не подлежит сомнению. Но многие современники, особенно дети, открывая пластиковую бутылку или картонный пакет, даже и не представляют, а как это она «дает». А весь процесс «давания» молока, на первый взгляд, довольно прост. Корова – это такая живая машина, которая превращает поглощаемую ею огромную массу корма: зеленую траву, комбикорм, овощи, а в стойловый период, то есть зимой, сено, не только в полужидкие и жидкие отходы, но, и о, чудо! В молоко!
     Удивительный вопрос, что такое сенокос?  Извиняюсь за некоторую лекционность, сенокос, это превращение зеленой травы в сено. В настоящее время это происходит без непосредственного участия рук человека, только механизмами. Специальная жатка скосит, чудные вращающиеся грабли поворошат валки, и хитроумная машина скрутит уже готовое сено в компактные рулоны. Вилочный погрузчик аккуратно положит рулоны в тракторную телегу, и он же сложит из этих рулонов компактный стог. Один, два механизатора, меняя технику, могут все сделать.
     А лет шестьдесят назад все это выглядело совсем иначе. Сначала косилки, у нас их называли косарки, запряженные парой гнедых, и не только гнедых, но и вороных, каурых, серых, короче лошадей всех мастей, скашивали траву. Затем конные (!) грабли сгребали высохшую траву, фактически сено, в длинные валки. После на поле выходила бригада крепких мужиков с двух рожковыми вилами (вилы для сена обязательно двух рожковые) и сдвигала, именно сдвигала, а не складывала, валки в копны. Сзади двигалась грузовая бортовая автомашина, или трактор с тележкой, на которую эти копны подавались. Эта операция осуществлялась очень интересно. В копну втыкалось пять-шесть вил одновременно, и, р- а-а-з, копна, пролетев над головами грузчиков, мигом оказывалась на машине. Оставалось только подобрать остатки и отправить туда же. А в кузове находился человек, в задачу которого входило уложить воз так, чтобы полторы тонны нагруженного сена не съехали по дороге в кювет. Это далеко не каждый мог сделать, и хорошие укладчики всегда были в почете.
      Машины тем временем поочередно подъезжали к месту, где складывали стог. Тут уже вступали в действие другие участники. На машину взбирался наиболее сильный мужчина, обычно парень, недавно демобилизовавшийся из армии, и, сменяя вилы с разными рукоятками, чем выше стог, тем длиннее, подавал охапки сена укладчику стога. Тот, особым образом укладывая сено в тело стога, создавал конструкцию, которая успешно противостояла как проливному дождю, так и многодневному моросящему. Вода не могла проникнуть внутрь стога, а просто стекала по его бокам. Не менее успешно стог противостоял и осенним и зимним ураганным ветрам.
      Мне неоднократно приходилось участвовать во всех, кроме укладки стога, фазах сеноуборки, но наиболее ярко помнится, как мы, пацаны, сгребали сено конными граблями. Если с утра нет дождя, в половине восьмого шестеро восьмилетних, то есть после окончания первого класса счастливчиков были уже на конюшне. С помощью конюха дяди Володи запрягали лошадей в грабли. Упряжь была легкой, без хомута, и называлась «шорка».
     И тут передо мной встает проблема: как описать технологические процессы тех лет, чтобы было понятно сегодняшнему читателю. Перечислить подробно, по пунктам, будет длинно. Оставить одну эмоциональную сторону-будет непонятно. Поэтому, для любознательных - сноски, для остальных - эмоции.
      Сноска 1. Конные грабли – сельскохозяйственная машина с приводом в одну лошадиную силу. Состоит из металлической рамы с несущей балкой, на которой подвижно закреплено около сорока изогнутых, словно турецкие ятаганы, подпружиненных стальных  прутьев, служащих зубцами грабель. На оба конца балки  надеты здоровенные железные колеса, в которых находится привод поднимания и опускания зубцов. Вся эта конструкция посредством оглобель и упряжи крепится к лошади. Сиденье управляющего этой колесницей – это металлическая дырчатая чаша, закрепленная к  металлической же пластине. Вот и вся амортизация.
     Не очень получилось, но в «Википедии» есть масса описаний, даже с рисунками.
     Конечно, главная «деталь» в этом комплексе – это «водитель кобылы». На эти роли приглашали нас, пацанят. Тогда мы не задумывались, почему только таких маленьких, и были безмерно горды таким назначением. А причина, как я сейчас полагаю, заключалась в нашем маленьком весе – все лошади полегче таскать, да и каждые рабочие руки в страдную пору очень дороги. Никаких инструктажей и росписей в журнале по технике безопасности или трудовых договоров не существовало, да и кто  тогда об этом задумывался. Хотя, не дай бог задремать, и на какой-нибудь кочке свалится с сиденья под зубья, мало не покажется, остаться бы живым.
     Что- то мрачно у меня получается, а на самом деле это был самый, или один из самых счастливых периодов моего детства.
     Но вы бы видели, как задрав носы, наша «конница Буденного» гремя железными колёсами по камням грейдера, звеня зубцами грабель, блестящие концы которых пускали солнечные зайчики во все стороны, под завистливые взгляды поселковых пацанов катилась по поселку. Отдохнувшие за ночь лошадки бодрой рысцой катили наши «тачанки», а мы, гордо восседая на своих сиденьях, то и дело понукали их, подергивая вожжами.
      А, добравшись до поля, наши упряжки выстраивались у его края и клином вправо или влево и начинали работу, суть которой заключалась в следующем: дождавшись, когда валок сена займет все пространство под зубьями, надо было дотянуться ногой до специальной педали и нажать на неё. Тогда зубья грабель поднимались вверх, сено оставалось на земле, зубцы опускались и начинали сгребать новую порцию. Легко сказать, «нажать на педаль», но зачастую длинны ног ребятишек не хватало, чтобы до нее дотянуться и приходилось почти сползать с сиденья, чтобы выполнить операцию подъёма зубьев. И так каждые 15-20 метров, в зависимости от урожайности травы. Кроме этого надо было не забывать поправлять направление движения лошади, работая вожжами.
      На вспотевшую лошадь со всех сторон слетались тучи слепней, оводов и прочих кровососущих тварей. Лошадка непрерывно обмахивалась хвостом, но особо настырных или крепко присосавшихся приходилось сбивать заранее припасенной длиной веткой с листьями на конце. Но этих кровожадных насекомых интересовало не только животное, но и молодая кровь возницы, только успевай отмахиваться.
      Плотно позавтракавшее парнокопытное время от времени выпускало из себя газообразный продукт переваривания пищи, и объем этого зловонного (из песни слова не выкинешь) облака был таков, что на целых полминуты приходилось задерживать дыхание.
       А так, «все хорошо, прекрасная маркиза». В самый жаркий период дня примерно двухчасовой перерыв на обед. Наскоро проглотив захваченный из дома «тормозок», пуская лошадей чуть ли не в галоп, скорее на любимую речку Шешупу.  Загнав животных вместе с граблями по брюхо в воду, бегом купаться, не забывая помыться с мылом. Лошадки пили прозрачную речную воду, отдыхали и успешно отбивались мокрыми хвостами от оводов и слепней. Мягкое «шлеп», и поплыл супостат, раскинув крылья, покачиваясь на волнах переката. Но это плавание не было долгим, стоило телу неудачливого кровососа достигнуть границы тихой воды, как на поверхности возникал резкий бурун, и овод исчезал. Это из ближайшей ямы под берегом выходили на охоту красавцы голавли.
     Достав из кустов, заранее приготовленную удочку для ловли нахлыстом (снасть, состоящая только из орехового удилища, лески и крючка, без поплавка, без грузила) и, наловив на ближайшем лугу кузнечиков, я отправлялся на охоту уже за головлями. Пока мои друзья купались, ныряли, бегали друг за другом по мелководью я умудрялся выловить пару-тройку килограммовых рыбин. Рыбы в реке в ту пору было столько, что это не составляло труда.
     А после обеда снова работа. Снова перед глазами лошадиный круп с машущим хвостом, холка да уши животного. И так до вечера. Только поле уже не ровное как утром, а напоминает море, только волны не из соленой травы, а из свежего, ароматно пахнущего сена. По окончанию недолгий путь на конюшню, распрячь лошадей и верхами отогнать их в луга. Там одеть на передние ноги путы и оставить пастись до утра.
     Сенокос в колхозе продолжался примерно месяц. Выходных в этот период у колхозников не было ни одного. А нас, «водителей кобылы» выручали дождливые дни, которых было не мало.
     До 1961 года зарплаты нам не платили, а бригадир ставил нам в своей тетрадке в клеточку палочки-трудодни. По сумме этих палочек по итогам года колхозники должны были получать натуральными продуктами. Так за первый сезон мне выдали полтора мешка какого-то зерна. Ерунда, сказал отец, только на корм курам, но и то польза.
     Но главная польза заключалась не в этом. Торговля на селе осуществлялась через систему потребительской кооперации, и все колхозники имели так называемые паевые книжки, которые давали им право отовариваться в магазинах сельпо. А моя мама учительница, которая выучила практически всех жителей поселка, и мой отец, сельский доктор, который их всех лечил от рождения до смерти, таких книжек не имели. И только моя книжка пайщика, которую мне вручили за то, что каждый год два из трех месяцев каникул, я работал в колхозе, позволяла маме приобретать в сельпо дефицитные продукты, как-то сахар-песок, растительное масло, муку.
     Вот такая экскурсия во вторую половину пятидесятых годов прошлого века у меня получилась.
Как говорится-из первых рук, ни убавить, ни прибавить.

Александр Косульников.                г. Москва            31.12. 2019 г.      19-50.