Путь в рай. Глава 20

========== Глава 20. Конец рассказа ==========

Меж тем в столице разгорался скандал.

Великий Визирь, правая рука эмира, был крайне недоволен.

Чем больше он узнавал о смазливом ученичке Аль-Фатлума, тем больше убеждался, что с ним всё запутанно и мудрёно.

Маги, знавшие мальчишку, брызгали слюной и верещали о зазнавшемся юнце, о наглом спесивце, пригревшемся под крылышком Аль-Фатлума (совершенно справедливо покаранного и низвергнутого ныне!), у него только глаза красивые — тем и берёт, нахал, невежа! А сам-то он ничего особенного из себя не представляет!

Меж тем особенное было.

Неправильно сросшуюся ногу Селим-бея сломал — сам! — и срастил снова, уже правильно, всего за неделю! Селим целовал землю и отсыпал золота. Золото проклятый бессребреник раздал нищим, с согласия учителя, разумеется.

Два сапога пара!

Толстого Бахрома пытались отравить, он выжил, потому что умолил Сарисса прийти к нему. Тот вылечил пострадавшего и виновного указал: Бахром-то думал на одну из жён и уже зашил её в мешок, чтобы закопать подальше от города, где-нибудь в пустыне, но мальчишка сказал, что мужчина виноват. Черноволосый и кривой на один глаз. Бахром-ага узнал торговца Сукхара, что живёт неподалёку от кладбища и там наверняка занимается всяким непотребством; жену везти в пустыню не стал, велел честно удушить и прикопать неподалёку, ведь она как-никак была его первой женой, и достойна лечь в ногах Бахрома в мавсолее, когда сам он туда переберётся, а этого ещё долго не случится — дай-то Всевышний! В утешение себе купил толстый Бахром ещё одну жену, потому как человек он нестарый и теперь здоровый, и потребности у него… Вот, правда, с потребностями стало что-то не то, ослабление наступило, а противный ученик мага не хочет больше приходить в дом уважаемого купца. Несчастный Бахром-ага!

Но несчастный или счастливый — Бахром жив и бегает на своих двоих, не сомневайтесь! Ругает всех жён, плохо служат, говорит.

И так во всём — там вылечил, тут вправил, там указал на вора.

Велел в одном доме поставить бочку с водой у крыльца, и когда через два дня занялся было пожар, бочка очень пригодилась — едва успели обгореть резные столбики веранды, а уж огонь потушили. Вот так-то! А ведь мальчишка просто проезжал мимо!..

И чем больше Визирь Акбан размышлял обо всём, что услышал, тем более привлекательной казалась кандидатура бывшего ученика. А что нужно для перехода из учеников в маги? Ну посветит там руками, излечит что попроще, и готово — вот вам новый маг-ихшад!

Мальчик юн — очень хорошо, жизни не знает, значит, им легко управлять. Способен на многое? Отлично! Долгие годы эмиру Дашдемиру обеспечены. И ему, и его верному Визирю.

Но когда Акбан-эфенди потребовал доставить к себе юную знаменитость, то оказалось, что мальчик исчез.

Вот просто два дня назад ещё был, а сейчас нету нигде!

                ***
Счетовод Кабиль задержал караван ненадолго. Всего-то надо было отправить брату в Тар партию списанных халатов. Чего пропадать добру, когда его ещё можно продать в городе? Ждали халатов всего день, что по солончаковским меркам — очень быстро. К вечеру уже стоял во дворе крепости навьюченный ослик, из-под поклажи едва копыта были видны.

Ещё денёк прибавил к ожиданию управляющий солеварней. У него обнаружился избыток соли, которую тоже можно было продать в Таре. Он задержал выход всего на день, что тоже было немного.

Потом наиб Акиф со сломанной лодыжкой добавил денёк — а что ж, пропадать первосортному изюму, которому место только на столичном базаре? Нет, конечно. Из уважения к калеке ждали его хурджины — ох и пахучие!

И так по мелочи накопилось задержек дня на три. Ко всему тому ещё и вышел караван в неурочное время — не с раннего утра, а ближе к полудню, на припёк, и пришлось дневать среди барханов, а уж только к вечеру, когда жара отпустила, пошли в полную силу, на восток, в Тар.

Одному из аскеров, тому что посмышлёнее, было велено требовать встречи с самим Сурханом-Саяды, описать обстоятельства поимки юного прохвоста и сдать оного либо самому властителю, либо его чиновникам под расписку.

В расчёте на грозное имя правителя Тара и отправил Бободжон-бей всего двух солдат охранять небогатый караван. А какой ещё выйдет из солончаков? Соль, виноград да пленник. Солдат и так мало!

                ***
— Теперь понятно. Но всё-таки, что с этим, с Гянджуфом? Чего он хотел?

— Сообразил, кто попался саджаку. Решил, что по получении Сурхан-Саяды отправит меня обратно, в Анджар. Как ещё удобнее это сделать, если не с налоговым караваном? Я бы всё равно попал в Такаджи, но совсем иначе, официально. А ему это было не нужно. Вот и напал.

— А зачем ему ты?

Сарисс раскрыл свои невозможные глаза, сейчас они чуть не светились — столько удивления!

— Как «зачем»?

— Он хотел отдать тебя потом, за отдельную награду? Как будто он тебя спас, да?

— Какая награда ему была бы слаще самой жизни? Гянджуф имел всё. Власть, богатство, силу. Он хотел только одного — сохранить всё это навеки. Для того я и понадобился.

Сарисс умолк, задумался на несколько тяжёлых, как ртуть, мгновений, потом добавил, глядя в пустоту:

— Он забыл, что человек рождается слабым и голым. Очень слабым.

Амад почувствовал, как по спине ползут мурашки.

— А что с ним теперь?

Молчание. Потом медленно, через силу, проталкивая слова сквозь гортань:

— Он лежит… Лежит на боку…

Это было так страшно, что Амад примолк. Страшно. Но и пожалеть Гянджуфа нельзя — из-за него жестокой смертью погибли дадаши. Но и они — не сказать, что вовсе невинны: убили стражника и оставили где-то других детей сиротами. И он тоже убивал… Зачем всё это? Почему так?

— Почему так? — прошептал он.

Сарисс собрал горсть песка, зажал в руке, пустил струйкой обратно. Ветер разбросал, раздул песчинки.

Не умеет он сказать то, что чувствует.

Песок… Ветер. Рука, сгребающая горсть. Жест придающий форму. Песчинки сейчас сложены так, потом рассыпаются, струятся в горку, и её разровняет ветер.

Все мы когда-то были скалой.

Все мы стали песком.

Песок не знает ни руки, ни ветра.

Но как это скажешь?

Быть может, глядя на печальное лицо Сарисса, и вспомнил Амад ту ночь на площади в Таре? Неподвижность, его странные, устремлённые во тьму глаза… Он-то думал, что женщина боится.

— Ты видишь будущее? Ты тогда, в Таре, тоже что-то видел? Да?

— Это обрывки, — говорит Сарисс. — Картины. Чужие чувства. Видишь, а сделать ничего не можешь. Не понимаешь — откуда? Просто возникло. Рядом. Где-то совсем близко. И тёмное. Тёмное висит…

— Ты пытался отвести? Да?

Совсем глухо, склонив голову:

— Пытался. Но невозможно.

Амад подползает к Сариссу, обнимает его колени.

Столько страданий!.. Столько…

— Но почему так?! — вырывается у него, — почему?

— Песок…

Амада осеняет:

— Это всё пустыня виновата, да? Если бы везде были сады, как там… — Амад вспоминает Сад Жизни и осекается.

Сарисс смеётся.

Амад сначала улыбается в ответ, но потом хохочет тоже.

Над пустыней проносится ветер.


                < предыдущая < часть > следующая >
   http://www.proza.ru/2019/12/31/485        http://www.proza.ru/2019/12/31/496

                оглавление
                http://proza.ru/2020/07/13/495