Путь в рай. Глава 30

========== Глава 30. Надежда ==========

Ничего не знали дознаватели.

Оспа была.

Даритель благовоний посетил Белый Город.

На каждом углу курились жаровни с травами. Повсюду ходили разносчики дыма с ручными жаровенками на длинных ручках, из их узорных дырочек при каждом взмахе валил пахучий дым. Прохожие подставлялись под эти сизые струи и совали разносчикам медяки, те бормотали то ли благодарность, то ли молитву.

Каменные чаши на улицах и перед лавками были завалены полынью, шалфеем, ветками самшита и можжевельника, тлели кипарисовые щепочки, съёживались чёрные ягоды, отдавая терпкий дух. Люди растряхивали над ними одежды, стараясь пропитать спасительным ароматом, что способен отогнать заразу.

Улицы заволокла едкая пелена.

Амад шёл в дыму, в своём чаду, не разбирая дороги. Цепкая у него была память, но сейчас всё провалилось в какую-то яму, в дымную круговерть. Дороги он не видел.

«Как все», — сказал Сарисс тогда. Как все. Он страдает как все, умирает от истощения, от ран, от жажды — как все…

Ужас не давал собраться с мыслями. Куда ни глянь — всё заволакивает едкая пелена, и всё расползается под растерянным взглядом.

Как дошёл, сколько плутал — не помнил. Ему показалось — случайно оказался у знакомой коновязи.

Сил не было. Земля уходила из-под ног.

Он облокотился на столб, опустил голову.

Что делать? Надо же что-то делать… Надо. Соберись, Амад! Но боль и горечь так сильны, ужас так нестерпим, что хочется упасть и умереть.

Нельзя. Нельзя умирать. Надо помогать Сариссу. Надо заткнуть чёрную дыру в душе, куда стремительно утекают силы и воля. А ему надо спасать Сарисса. Поддержать сейчас, хотя бы мысленно: пусть продержится, пока я… Что «я»? Что я могу? Что я могу ему пообещать?

Не мешай, Ветерок, видишь, я думаю. Не сейчас, отстань…

Но Ветерок всё так же настойчиво фыркал ему в ухо, тёрся мягкими губами.

— Насими?..

Ветерок сказал «да» на своём лошадином. Он положил голову на плечо Амада, тихо фыркнул, вздохнул ласково, счастливо.

— Насими! Ветерок мой! Дружок ты мой! — Амад обхватил его морду, потянулся к гриве — погладить. — Ветерок!

На самом деле он думал, что это бред. Что теперь он бедный сумасшедший, который бегает по улицам и видит только то, что хочет, и больше не знает ничего ни о злобе мира, ни о жесткости и предательстве людей. Может, это и хорошо.

Пусть. Да.

Он прижался щекой к тёплой шёлковой шкуре, погладил, вдохнул запах. Хорошо перед смертью вспомнить вот хоть Насими — как будто наяву…

Его схватили, стиснули сильные руки, потащили, отрывая от последнего друга… Амад хотел схватиться за нож, но держали так крепко, что не шевельнёшься.

                ***
Конечно, дадаш вывернулся бы из железной хватки, изловчился бы и ударил или на худой конец убежал бы, но…

— Амад! Это ты?! Амад-джан?

— Казим?..

— Я, да. Здравствуй, брат!

Казим наконец выпустил его из объятий, поставил на место. Что-то сказал.

Казим. Ветерок. Живые.

Он вцепился в столб, чувствуя, что пожалуй слишком… слишком всего. Сейчас он отдохнёт, полежит вот тут. Вот прямо тут и полежит…

Но здоровяк Казим не дал ему упасть, подхватил, втащил во дворик чайхоны, где широкий айван, щедро оплетённый виноградом, и свешивается спелая желтоватая гроздь, и листва играет зелёными тенями. Он слушал голос Казима и — с особым счастьем — тихое ржание взволнованного Ветерка.

И мир потихоньку наладился. Безумие отступило, стало просто пережитым потрясением.

Принесли полный крепкого чаю заварник, меленькие пиалы — чтобы гости пили понемногу и пробыли подольше — это приятные гости. Маленькая пиала — знак уважения. Видно, знали Казима.

На подносе громоздились лепёшки — только из печи. Казим, как и положено, рвал их на куски, не чувствуя свежего жара. На большом лягане подали плов — Амад вспомнил, что за весь день так и не поел. Но сколько сейчас времени — не смог определить, дым встал над городом, как над пожарищем.

Еда не шла.

Надо взять себя в руки. Надо. Надо есть, пить, надо скорее сжиться с этой болью внутри, потому что Сарисс…

Надо.

— Как ты здесь оказался, Казим? Что с караваном стало, не знаешь ли? — спросил Амад.

— Не знаю. Может, кто и спасся, я не видел. Меня Ветерок вынес, под самое утро. Я уж думал — всё, конец мне. А тут он, — улыбнулся дадаш. — Они, как лагерь захватили, везде стали лазать, всех рассматривали. Искали кого-то. Я в сторонке лежал. За стеной, в кустах. Порезали меня, крови много вытекло, не мог уйти. Хоронился, да только утром всё равно нашли бы. Они не торопились. Утра ждали, света. Не боялись ничего. Я всё думал потом… Странно это. Они вели себя не как тарланы, не как вольные… — Казим замялся. — Как служивые. На аскеров похоже. Команды слушали, товары не потрошили. Не грабили, не обыскивали даже, живых в кучку стащили — допрашивать, но видно было, что всех порешат.

Казим помолчал, потом добавил:

— Про Хадада не знаю.

— Погиб, — коротко откликнулся Амад.

— Не повезло.

Помолчали.

Отхлебнули чаю.

Обстоятельный Казим не забыл первый вопрос Амада.

— Вынес меня оттуда Насими. Как? Плохо помню. Еле в седле держался. Он меня к ближайшему колодцу привёз. Там я пару дней провалялся. Да нашлись добрые люди, помогли, благослови Единый. А в Тар я не попал. Знаю только, что Сурхан-Саяды попил там кровушки. Наших всех… И ещё много кого. Страшное рассказывали про казни. — Казим угрюмо задумался. — Но только это не тарланы были. А кто — не знаю.

Невдалеке послышалось тихое ржание. Казим ожил:

— А ведь я его просил меня в Тар везти, обратно. А он — к колодцу. Выходит, дважды меня спас. Я, как отлежался, думал на запад податься. Подальше от Тара. Да вот только опять же — Ветерок. Я его на закат правлю, а он ни в какую. Шаг на запад, два — на юг. Так дня два промаялись, потом я подумал: может, он тебя ищет? Ну, пустил его — беги вольно, куда душа желает. Он меня на юг и понёс. А по дороге я купца одного выручил. Ну… подружились мы, вроде. Он местный, я теперь при нём. Охраняю.

«Ага, — думал Амад, слушая Казима, — судьба, похоже, на нашей стороне! Раз шлёт такой случай, понятно, что не всё потеряно. Есть, есть шанс спасти Сарисса! Ну и что, что зиндан? И в зиндан найдётся окольная дорожка. И из зиндана тоже».

Бывший дадаш поднял голову. Мы ещё посмотрим, кто кого, Белый Город!

Казим осторожно спросил:

— А ты как? Почему такой?..

— Об оспе слышал?

— Как не слышать. — Казим кивнул на жаровню с травами, что хозяин вынес к воротам.

— Ну так слушай.

И Амад рассказал всё, что случилось от того самого момента, когда Казим деликатно отвернулся от них с «женщиной».

Не во все подробности посвящал его Амад, но главное рассказал.

На последнем эпизоде Казим сжал пудовые кулаки, зло прищурился.

— Мархуд, говоришь, тот, что у северных ворот караван-сарай держит? «Голубой Джейхун»? Там ещё синяя змея.

— Да не змея это! Это река нарисованная. Да плевать на Мархуда! Мне надо другое: Сарисса из зиндана вытащить.

— Месть можно отложить. Друг важнее, — согласился Казим.

Потом задумался.

— Из зиндана… Трудное дело. Правда, хорошо, что народ тут жадный. Сытого глаза нет. Все как псы глистатые — жрут взаглот и добавки просят. Деньги будут нужны. Есть, или?..

— Есть.

— Не по тарским меркам меряй. Тут золото да серебро понадобится. А медь — как песок.

— Деньги есть. Ходы нужны. Люди, кто за эти деньги что-то сделает. Времени у нас мало. Три дня.

Казим охнул. Потом призадумался.

— Есть один человечек. Местный. Через него на зинданных выйдем. Три дня — маловато… — Казим покрутил головой. — Маловато будет.

— Не надбавлю, — сказал Амад твёрдо.

Негласно, одними взглядами заключили и другой уговор дадаши: я тебе — помощь, ты мне — коня, насовсем.


                < предыдущая < часть > следующая >
      http://www.proza.ru/2019/12/31/572     http://www.proza.ru/2019/12/31/587
               

                оглавление
                http://proza.ru/2020/07/13/495