Высоко в небе висела звезда. Зимняя сказка

Высоко-высоко в небе висела звезда. Она сияла холодным, острым, как укол иглы, светом. Женщине приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть свою любимицу.

               Женщина писала стихи. Дело в том, что она уже давно не могла спать по ночам, а чтение только утомляло глаза. И вот, чтобы с пользой проводить на кухне тягучие ночные часы, Женщина писала стихи.

Она писала их странно. Отрывки ложились на клочки бумаги, потом произвольно перемешивались, и получались стихи - самые необычные из всех, из слов, не имеющих смысла, но рождающих звуки, неслышные спящим.

Днём на работе она была бухгалтером, и была тиха и боязлива, не умела никому отказать, сама носилась с бумагами, получая за это раздражённые выговоры от начальницы - красивой, умной, холёной дамы, знающей жизнь досконально и умеющей создавать себе приятные сюрпризы прямо из воздуха.

Наша же героиня получала зарплату, жила с мамой в двухкомнатной игрушечной квартирке и писала стихи, пряча их в стол и запирая его на ключ.
Потому что слова бывают живые, живые и трепетные, и они легче папиросной бумаги. Вот захотят и скользнут в окно, что же тогда делать? Женщина не умела летать, а чтобы не потерять однажды сказанное, она запирала слова на ключ, ключ подвесила на резинку и всегда надевала на шею.
               Ну вот, например, как вам понравится:
«Моим туманом быть - нелёгкая забота.
Печаль, святая простота, и слышно что-то -
У моста ржёт лошадь, жеребёнка подзывая...»
               Или вот так:
«В мокрой аллее цветут следы.
Ели роняют слёзы дождя,
По вечерам лежат жемчуга,
Что поутру станут росой...»

Ну, впрочем, хоть так, хоть эдак - а всё равно непонятно, зачем было запирать стол и наводить такую таинственность... Впрочем, было еще одно обстоятельство, о котором стоит упомянуть - маленький осколок старинного зеркала. Его Женщина нашла в разрушенном деревянном доме, откуда давно уже съехали хозяева, оставив после себя дорогой когда-то сердцу хлам - картинки на стенах, коллекцию конфетных обёрток, мятую тряпичную куклу с облезлым лицом и кусочки разбитого старинного зеркала.
С осколком происходили вещи невероятные. Если взять его в руки и поймать луч далёкой звезды, осколок становился льдистым и голубым, лёгким и прозрачным на удивление. Вот тогда в него можно было смотреть, и Женщина смотрела, и видела – а что она видела, знает один лишь ангел-хранитель, а эти существа не очень-то разговорчивы и уж совсем не имеют привычки выбалтывать чужие тайны. Так или иначе, осколок хранился ещё бережнее, чем клочковатые стихи.

Мама у Женщины была душой молода, и потому, в очередной раз бодро добыв свой пакетик сосисок в соседнем магазине, она придумывала у плиты не только ужин, но и план Окончательного, Серьёзного Разговора своей дочери с Вадимом Петровичем.
- Лена, - обратилась она вглубь квартиры, - представляешь себе, Лена, я тогда смогу называть его просто Вадиком, он любит пельмени, я их часто готовлю, а то ты их не любишь, и они вечно пропадают прямо в кастрюле.
Квартира безмолвствовала. Мама обиделась, и вместо одной сосиски отвалила коту целых три, отчего бедный Васька пришёл в состояние экстаза и так наелся, что пузо выпирало с обеих сторон, как будто кот проглотил резиновый детский мяч.

Но почему же безмолвствовала квартира? Телевизор в комнате был включён, и диктор беззвучно шлёпал губами на экране, а Лена сидела у себя и штопала чулки, напряжённо обдумывая завтрашний день.
Что делает женщина, когда на колготках появляется первая дырочка? Если эта женщина торопится на работу, то смазывает дырочку клеем, и потом следит покаянным взглядом, как неумолимо ползёт "стрелка", и вот бывшие когда-то целыми колготки годятся разве что в сапоги. А женщина, вздыхая, кладёт в кошелёк деньги, чтобы после работы пробежаться по магазинам в поисках новой пары капроновых чудес.

В общем, мы затрудняемся в точности сказать, что послужило чему причиной - покупки отгулу или отгул покупкам, но факт - вещь упрямая: во вторник Лена набрала целый свёрток покупок, а на среду взяла отгул. Дома она молча прошла к себе, даже не сбросив сапоги и пальто. После этого Лена долго шуршала чем-то за плотно закрытой дверью, а мама, морщась и качая головой, колдовала над постным борщом.
Когда Лена появилась в дверях кухни и тихо прислонилась к косяку, мама побледнела, машинально поднесла ложку к губам - попробовать суп, но не попробовала, а так и села на крашеный табурет, держа ложку перед собой и этим жестом словно пытаясь заслониться от чего-то неизбежного.
Ибо Лена была прекрасна сегодня: на ней было чёрное с серебром газовое платье, чёрные чулки и серебряные туфли с высокой изящной "шпилькой". В свои тридцать пять Лена выглядела на …тридцать пять, но сегодня лицо её светилось, и обнаружилась даже талия, и даже довольно стройная, и маленькие руки с обкусанными ногтями так нежно и неуверенно гладили серебряную кайму, что маме наконец-то стало ясно - это не привидение, с этим надо что-то делать, скорее всего - звонить Вадиму Петровичу и приглашать его на торжественный ужин. Мама быстро сочинила речь, прикинула запасы мяса и чернослива, и изложила дочери план дальнейших действий. Лена согласно покивала, пообещала помочь на кухне и ушла к себе ложиться, потому что было поздно и пора спать.

На следующий день жарили, пекли и делали салаты, мама позвонила Вадиму Петровичу, и по её торжественному тону Лена поняла, что вечером должно произойти такое долгожданное и такое неожиданное событие - Вадим Петрович наконец-то попросит её руки, ведь дело шло к этому уже три года. Лена выставила туфли, достала из шкафа «плечики» с серебристо-чёрным платьем, и поняла, что этого слишком много для сватовства, пусть даже такого долгожданного, пусть даже такого серьёзного и положительного человека, как Вадим Петрович. Она ждала от этого платья большего, но чего - сама пока не знала.

Ближе к вечеру пошёл снег тонкими сверкающими льдинками, за окном заметно похолодало, и мама забеспокоилась - а вдруг у Вадима Петровича не заведётся машина, и он не приедет, и вечер пропадёт, и Бог знает что ещё может случиться, а Лене уже тридцать пять и давно пора замуж. Но стол был накрыт ровно к 19:00, Вадим Петрович позвонил, что подъедет через полчаса, и мама ушла покуда к соседке, чтобы поделиться страхами и вместе попереживать.
Лена одела сверкающее платье и туфли, расчесала волосы и снова уложила в "шишку", потом распустила их, да так и оставила. Потом она подошла к окну и стала глядеть на улицу, освещённую моргающими фонарями. Часы тикали. Вадим Петрович ехал.

Часы тикали. Затем стали бить. Лена удивилась - их обычные настенные часы никогда не славились боем, а тем более мелодичным. Но вместе с последним ударом часов к ней долетели чьи-то слова. И, чтобы расслышать голос, Лена распахнула дверь на балкон. Тотчас же в комнату ворвались ветер, снег и ночь, потому что на часах почему-то было ровно двенадцать. Лена вышла на балкон, в туфли набрался снег, растаял, оледенил подошвы. "Лена", - позвал тот же голос.
- Я сейчас простыну, замёрзну, окоченею и превращусь в ледышку, - прошептала она, съёживаясь и обхватывая плечи руками.
- Не бойся, моего плаща хватит на двоих, и он тёплый, несмотря на то, что порван о ваш знаменитый гвоздь... Это всё ветер, но он скоро утихнет. Видишь, как падают снежинки? Они хранят свой рисунок, пока не превратятся в крошечную капельку...
Он подставил ладонь, и она вся заблестела от бесчисленных мокрых алмазов. Лена заглянула ему в глаза, снизу вверх - они были темны, как ночь, но темнота их была мягкой и живой. Под плащом было тепло и уютно, ещё теплее было от руки, обнимавшей за плечи, но Лена хотела быть честной:
- Знаешь, мне ведь тридцать пять, а не восемнадцать, я не верю в сказки, если это сон, то скажи прямо, что это сон - я не обижусь, тем более что Вадим... то есть, Вадим Петрович, должен вот-вот подъехать...
Он улыбнулся и молча прижался губами к Лениному лбу.
Лена была такой маленькой, такой хрупкой, и самое главное - ей совсем не хотелось, чтобы это был сон.
- Ты ждёшь меня с тех самых пор, как тебе исполнилось восемнадцать, а я ждал тебя. Ты не веришь в сказки, но всю жизнь веришь в чудо, и вот я здесь, потому что я тоже верил в чудо. Я мог бы долго объяснять тебе про параллельные и перпендикулярные миры, перемещение пространств и скручивание временных спиралей, но это не то, что нам сейчас нужно, да и Вадим Петрович уже у дверей - я слышу восклицания твоей мамы. Честное слово, Лена, я умею просить руки и сердца по всем правилам хорошего тона, но теперь нельзя терять ни минуты, а для твоей мамы я оставлю знак - она любит тебя, и она поймёт.

Когда мама после бесконечных извинений попала наконец ключом в замочную скважину, её удивил необычный холод в квартире. Так и есть, балкон открылся под напором ветра. Вадим Петрович, в солидном костюме, при галстуке и с букетом гвоздик в руках, уже в который раз спрашивал, где же Лена, почему не встречает, а мама всё стояла и смотрела на стол, где в хрустальном бокале расцветал не виданный ею ни разу цветок. За окном была ночь, были фонари и хрупкие снежинки, а в воздухе пахло весной и ещё чем-то необычным - наверное, верой в счастье и умением ждать.