Старуха

Марья Першина особа 60 лет вернулось с почты вся взвинченная, дерганная.
Муж её Олег Ефимович открывая  входную дверь спросил:
- Тебе что там, на почте ежа под рубашку сунули?

Но что случилось на почте о том и рассказ.

Марья по отчеству Степановна пошла на почту, чтобы заплатить коммунальные платежи. Как известно по новым правилам почты превратились в коммерческие предприятия и поэтому большую часть позакрывали, а где специально строили здания под почту, там их  превратили в магазины. То есть все сделали по моде века текущего, где храм стоял – там клуб, а где почта – там лобаз.

Поэтому народу всегда в почтовых отделениях набивается, ничуть не меньше, чем придурков на соревнованиях, в телефонную будку.

Через полчаса стояния на ногах у самых выдержанных и крепких людей начинают сдавать нервы.

Поэтому реакция Марьи Степановны на грубое обращение к ней  мужчины примерно одного возраста с Першиной, была мгновенной, и как говорят политики, адекватной.
- Куда ты старуха прешь? Рази не видишь, что я за этим мужчиной стою.
- Старуха?! Да сам ты пень трухлявый.

На этом оборвем почти получасовой диалог обидчивых пенсионеров, но вы, уважаемые читатели и сами без моей подсказки можете восстановить его во всех вывертах и изворотах великого и могучего нашего языка, погруженного в конкретные обстоятельства. Особенно когда эти обстоятельства сами вынуждают использовать всю его первозданную мощь.

- Ежа? – Жена криво и недобро усмехнулась, - от тебя рази услышишь доброго слова? Рази ты вступишься за свою жену? Рази ты хоть пальцем пошевелишь, чтобы обидчика твоей жены наказать по-мужски!

- Да ты чё? -  Олег Ефимович даже попятился от такого словесного напора жены, - чё случилось то?

Марья Степановна, швырнула на кушетку пальто и села, уткнув лицо в ладони. Всхлипнула, а потом, взглянув на своего суженного, словно увидела в первый раз тихо так, почти шепотом сказала.

- Старухой меня назвали, вот что.

Олег Ефимович, пораженный и тоном, и смыслом сказанного не нашелся, что сказать и тоже присел рядом с женой на кушетку. Сам-то он привык к тому, что с рождением внука его все стали называть дедом. А было это едва ли не двадцать лет тому назад. Так что и на слово «старик» он не обратил бы ни малейшего  внимания.

Обычно он отвечал так: «Меня хоть горшком назови, а в печь не суй».

А тут супруга в искреннем расстройстве от такого пустяка? Много разного промелькнула в голове Першина от «Дура, стоит ли о такой глупости печалиться?» До прежней пригасшей в семейных хлопотах нежности.

Рука невольно, сама собой потянулась к поблекшей и поседевшей голове супруги.  Олег Ефимович  легонько провел ладонью по этим некогда пышным и от природы кудрявым волосам жены.

Марья Степановна словно ждала этого. Она резко повернулась и уткнулась головой в грудь  мужа и заплакала.

- Ну, ну, - только и повторял Першин, гладя её по голове словно ребенка, которого она принесла ему из роддома давным-давно, а кажется вот только.  Безмерно, беспредельно был тогда счастлив этим Олег Ефимович!

Где он этот ребенок? Говорят в Чечне на гранитной плите его имя выбито и покрашено золотом. Да разве сможет Першин теперь приехать в Чечню, если у него пенсия колхозно-совхозная, а цены на билет в один конец равны этой пенсии? Одно и остаётся, что смотреть на портрет сына-воина и бороться с подступающими слезами.

- Ну, мать, ну – повторял Першин, как  тогда когда слезы  памяти душили и сейчас по сущему пустяку в понятиях  Олега Ефимовича.
Но тогда слова находились.

- Не плачь Марьюшка, - говорил в такие минуты Першин, - что поделаешь, русские бабы испокон веков рожали воинов, иначе бы земле нашей не стоять. Вороги всю бы раздербанили. И деды наши и прадеды воевали. Густо земля наша  костями засеяна. Судьба наша такая – оплакивать сынов. Вот и внук от Генки военную сбрую одел, лямку тянет, Дай Бог войны не будет, а коли…

И тут обычно Марья Степановна ладонью зажимала ему рот, словно и на самом деле войну можно накликать.

Но какие слова найти сейчас в этой трагикокомичной истории?

Сама Марья Степановна и нашла эти слова.  Отплакавшись  на груди у мужа она произнесла:
- А ведь и правда, старуха уже. - И смущаясь, добавила, - я давно хотела тебе сказать, что не в радость мне исполнять свой супружеский долг. Ты бы того это, меня не тревожил бы, а?