О рассказах Романа Сенчина

 

       Года три тому назад по совету одного из авторов сайта проза.ру решила познакомиться с творчеством современного российского писателя Романа Сенчина. В городской библиотеке его книг оказалось много, выбрала последнюю — изданный в 2014 году сборник рассказов. Прочитала один рассказ, другой, через несколько дней заставила себя осилить ещё пару. После чего вернула недочитанную книгу в библиотеку — случай в моей практике исключительный, потому что обычно филологическое любопытство побеждает и я «добиваю» книгу нового для меня автора до конца, ну хотя бы для того, чтобы составить окончательное мнение  и больше к этому писателю не возвращаться.

        Вот какое впечатление осталось от рассказов Романа Сенчина: автору не о чем писать и он пытается облечь в художественные образы идеи и мысли давно уже всем известные, очевидные, а сюжеты черпает не иначе как в новостных программах. Примеры? Пожалуйста.

        Вряд ли кто-то сомневается в том, что наркомания —  зло, а пользоваться нескольким людям одним шприцем — большой риск заразиться СПИДом и многими другими заболеваниями.  Этой проблеме писатель посвящает немаленький  (сорок с лишним страниц) рассказ «Мы идём в гости» (Роман Сенчин «В обратную сторону» Москва Эксмо 2014 — все цитаты по этому изданию). Надуманность сюжета, художественная неубедительность образов произвели неприятное впечатление. Позволю себе процитировать отрывок: молодой человек — художник, некоторое время живший во Франции, употреблявший там наркотики и заразившийся СПИДом,  — беседует со школьниками, с которыми познакомился полчаса назад:

        «  - А это… как случилось… ну, что это?…
           - Ты имеешь ввиду, как я заболел?
           - Н-ну… Уху.
           Славик пожал плечами:
           - Да в принципе — обыкновенно. Колол наркотики. Там многие этим увлекаются.
           - У-у! Герыч? - как-то испуганно-уважительно произнёс Мишка.
           - Нет,  — мягкая, снисходительная улыбка в ответ,  — не героин. Но кое-что близкое. Тоже на опиумной основе. Теперь — теперь, естественно, с этим покончено. Да! Это пропасть, ребята, поверьте. И пробовать даже не советую. Это за гранью.  — Он снова поднялся, прошёл по комнатке.  — Хотя… хотя, знаете, порой так тянет почувствовать, ощущение повторить, когда по крови волна проходит. Прямо как приступы». (с.15)

           Далее герой (Славик) сокрушается, что он обречён на одиночество: у него не будет жены, детей.
   
          «- Но есть же,  — неожиданно для себя загорячилась Татьяна,  — есть способы уберечься… уберечь любимого человека… Есть же, ну… презервативы есть.    <...>
           - К сожалению, Таня, на самом деле это очень сомнительная защита. Я вынужден читать теперь много специальной литературы, и, по оценкам учёных, презерватив даёт в лучшем случае девяносто порцентов защиты от вируса. А большинство марок — те, что в киосках продают, — практически бесполезны.
           - Как это?!  — встрепенулся Мишка.  — Везде ведь… что нужно их использовать…
           - Дело в том,  — на лице Славика опять появилась мягкая, умудрённо-печальная улыбка,  — что поры латексной резины, из которой презерватив сделан, превышают размер вируса. Понимаете? Поэтому рано или поздно вирус может проникнуть в кровь партнёра. Вот так...»  (с.17-18) 


        Тексты Романа Сенчина  логично выстроены, написаны  правильным  языком, в них есть портреты героев и  авторские характеристики, показаны пейзажи, встречаются запоминающиеся детали, в речи каждого из героев  находит отражение уровень интеллекта, культуры, особенности характера  (речевая характеристика)... Однако  главного — того, что побудило автора взяться за перо и поведать людям  свои истории, —  так и не смогла разглядеть. Как не разглядела  и каких-либо  историй — сюжетов. Литературой назвать прочитанные рассказы не получилось, поэтому в моём понимании они  остались грамотными текстами, неизвестно  зачем изданными тиражом аж целых 1500 экземпляров.


     Для меня совершенно очевидно, что причислить к искусству, к литературе можно только то, что значимо для многих людей в духовном плане (следовательно, и в нравственном).  Решила обратиться за уточнениями к философскому словарю, к статье «Искусство» (Краткий философский словарь РГ-ПРЕСС Москва 2010):
 
     «Искусство — творческая деятельность, направленная на освоение эстетических ценностей, т.е. личностного смысла таких явлений, благодаря которым жизнь человека становится привлекательной, одухотворённой, осознанной. Искусство преображает эти явления в художественные образы. Духовное содержание художник воплощает в предметно-чувственные формы красоты. Их восприятие — это процесс сотворчества, развоплощения, образования смысла, т. е. значения, которое они имеют для меня, читателя, зрителя, слушателя».
 
     «Цель искусства — совершенствование человека, его духовного мира. Искусство выполняет многообразные функции: эмоционально-психологическую (доставляет удовольствие, развлекает, эмоционально насыщает, внушает мысли и чувства), познавательную (ведёт к пониманию эстетических, а через их посредство и иных ценностей, является формой самосознания), идеологическую (даёт представление о свободе, справедливости, счастье, об идеале человеческого существования), воспитательную (формирует чувства, представления, взгляды, мировоззрение, способности к творчеству, например, к наглядному мышлению, воображению), эвристическую (прогнозирует, моделирует жизненные ситуации и поведение людей в предполагаемых обстоятельствах), коммуникативную (является средством общения и взаимопонимания), культурно-историческую (запечатлевает и передаёт от поколения к поколению опыт жизни и образ чувств, мыслей различных эпох и народов).  (с. 144)

     Такие чёткие, лаконичные формулировки, с которыми невозможно не согласиться, предлагают преподаватели кафедры философии МГУ, составившие словарь. И как тут не вспомнить знаменитое: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает».




        О писателе Сенчине не вспоминала, пока не прочитала интервью с  Валентином Курбатовым («Литературная Россия» № 39 от 24.10.2019). Вот как замечательный критик и мудрый человек оценил творчество Романа Сенчина:

        « - Я считаю, что Роман топчется — марш на месте, простите. И теряет силу. Повторяется. Он пишет правду, конечно. Но правду — такую повседневно-дежурную, обиходную, не преображённую никаким боком, текст не преображается у него. Все последние тексты — безмускульны. Про Париж последнее — просто жалко написано. Сам себя вытоптал уже… «Елтышевы» — его последняя удача».

          Жёсткая, конечно, оценка. Но я позволю себе не согласиться даже с тем, что Сенчин пишет правду, то есть хорошо разбирается во всём, о чём берётся  поведать читателям.

         Итак, рассказ «На будущее», в котором  противопоставляется    неспешная, но серая и лишённая высоких смыслов жизнь провинции московской погоне за успехом и материальными благами.

         В небольшом городке (три часа на автобусе до областного центра, а потом семь часов на поезде до Москвы — не такая уж глухая провинция) живёт  девушка Оля, которую тётя Ира, младшая сестра Олиной матери, приглашает в столицу.  Оле скоро двадцать, у неё нет образования, работает она время от времени и где придётся: в городке нет работы и нет никаких перспектив. В художественном плане героиня совершенно неубедительная, «бескровная», похожая на тень — ни подруг, ни интересов, ни увлечений, даже личная жизнь её, похоже, не интересует. А собой девушка видная  —   «кровь с молоком», как говорит  московская тётя.
 
     «Сначала после девятого класса, а потом после одиннадцатого Оля собиралась куда-нибудь поступать учиться. Но так и не решала, куда, и вскоре желание пропадало». (с.297)

     В Москве Оле надо было заниматься  двоюродной сестрёнкой — первоклассницей Варей, а ещё  записаться на поготовительные курсы: «Надо ей куда-нибудь всё-таки поступать» (с.292).  Из текста  ясно, что действие рассказа происходит не ранее 2008-2010  года, то есть уже давно существует ЕГЭ, по результатам которого выпускников школ зачисляют или не зачисляют в вузы. Однако тётя-москвичка советует: «…Можешь в интернете посидеть, посмотри, где какие подготовительные». (с.313). Что касается подготовительных курсов, то, если они где-то и существуют, то  в конце марта («апрель на носу»  — говорят герои рассказа) записываться на них не имеет никакого смысла.



      Мало впечатляет и образ московской тёти: «Тётя Ира, самая младшая из маминых братьев и сестёр, уехала в Москву сразу после школы.   <...> Это были девяностые годы, разруха и слухи о полной скорой гибели. <...>
      Тётя Ира устроилась в какую-то фирму, окончила какие-то курсы. Теперь главный менеджер в большой компании».  (с.295)  «Какая-то фирма», «какие-то курсы»  —  что за пустословие?

      Автор настойчиво повторяет мысль, что столичная жизнь с её погоней за успешностью и обеспеченностью делает человека сухим, равнодушным:
         
     «Встретил муж тёти Иры Андрей. Высокий, спортивный, но вечно с измученным выражением лица.  <...>
      Хотя у большинства людей в Москве на лицах нечто подобное, и даже если кто-нибудь на улице, или в транспорте, или в кафе искренне оживится, засмеётся, расслабится, то заблестевшие глаза опять очень быстро потускнеют, выражение измученности вернётся».  (с.300)

      По мнениею Сенчина, от московского темпа и ритма жизни особенно страдают дети. Пытаясь доказать это, писатель иногда впадает в  карикатурность. Так первоклассница Варя, кроме общобразовательной школы, учится в музыкальной (это шесть уроков в неделю как минимум — сами учились, знаем), в художественной (ещё шесть уроков в неделю), посещест два кружка — мягкой игрушки и юного чтеца, — и в придачу ко всему этому занимается английским языком с репетитором («А ты в два тридцать приезжаешь в школу, забираешь её после кружка мягкой игрушки, и едете в художку. Дорогу Варя знает… Там два часа занятий, а потом — домой. Как раз репетиторша по английскому придёт...» (с.313)

        К сведению Романа Сенчина: в художественной школе дети начинают учиться не ранее одиннадцати-двенадцати лет — что поймёт первоклашка в законах перспективы или в истории мировой живописи? То есть маленькая героиня в семь лет может для общего развития посещать художественную студию, но не более того.
 
        Учится девочка почему-то в школе, расположенной очень далеко от  дома
(«Они довезли Варю до школы на  метро. Машину — голубую «Ауди»  —  тётя Ира оставила во дворе». (с.305) Москава, спору нет, город большой. Но ведь и школ там много, и в каждом районе несколько школ расположены в шаговой доступности. Зачем мучить ребёнка и себя долгой дорогой, занимающей, как подсчитала Оля, не менее сорока минут. Объяснение такому выбору может быть только одно: школа какая-то особенная, с музыкальным, художественным или каким-то иным уклоном. Ни о чём подобном автор рассказа не упомянул, и получилась какая-то непонятная глупость. Тем более, что музыкальная и художественная школа  тоже почему-то находятся далеко от дома.

       Нагрузки, которую Сенчин «взвалил» на свою маленькую героиню, не может выдержать никакой семилетний ребёнок (уж поверьте человеку, только в общеобразовательной  школе выучившему более шести тысяч ребятишек). Ничего общего с живыми первоклассниками Варя-схема не имеет, будто писатель и не видел никогда реальных детей. В этом окончательно убеждаешься, читая следующие строки: «Оля столкнулась взглядом с Варей и вздрогнула. Такие были у неё глаза… Не то чтобы взрослые… А будто у какого-нибудь бегуна, который преодолел уже тысячу километров, измучен до предела, но знает, что впереди ещё сто тысяч километров  и он обязан их пробежать. Вот сейчас съест кекс, выпьет стакан сока — и вперёд». (214-215)

       Выводы, к которым приводит главную героиню автор, и есть главное в рассказе: «Люди такие… Я как первый раз Москву увидела, когда вот так делами занялась… Это ведь не жизнь, я ведь не могу представить, что они могут как-то по-другому… Биороботы такие...». (с.317)  И Оля рыдает от жалости к двоюродной сестрёнке, ради будущего жизненного преуспевания лишённой детства. У тёти Иры свой резон: «А что делать? Приходится! Как иначе? Как иначе выжить здесь? Да и везде… Машины, еда вот эта, всё остальное — оно не само появляется. Жировки за квартиру не сами оплачиваются». (с.317)  На бытовом уровне всё это понятно. Понятно давно и вряд ли стоит того, чтобы быть сюжетом рассказа — литературного произведения  —  штучного, уникального, единстенного и неповторимого.


      А в качестве постскриптума цитата из «Литературной газеты» ("Театр литературы. Названы имена лауреатов "Большой Книги" - 2019". №51 18-12-2019):

     «Елена Шубина, издатель, руководитель «Редакции Елены Шубиной» издательства «АСТ»:

      - «Большая книга» всегда отличалась тем, что кроме художественных произведений здесь награждаются ещё и лучшие биографии. Книга «Венедикт Ерофеев: посторонний» Олега Лекманова, Михаила Свердлова и Ильи Симановского действительно прекрасна, и я за неё болела. Но,  конечно, я болела и за всех остальных номинантов. Я очень рада и  за Григория Служителя, и за Гузель Яхину, и за всех, кто попал в шорт лист: Евгения Водолазкина, Романа Сенчина, Алексея Сальникова и других».

           Итак, да здравствует дружба между издателями и авторами? Только как же Литература?