Колготочки

КОЛГОТОЧКИ.
Мне кажется, я музыку всегда любила. С самого рождения. Ну, или по крайней мере столько, сколько себя помню. Самые первые воспоминания – это я сижу возле старого радиоприёмника, и слушаю, слушаю. Все песни, все музыкальные передачи, все концерты по заявкам… в доме зимой полумрак, за окнами – занесённый снегом сад… и кажется, что больше и нет на свете ничего, только зима и музыка…да бабушка топит печь. И так хорошо, как только в детстве бывает.
Потом я начала под музыку себе что-то представлять. Это уже когда постарше стала. Залезешь с ногами на диван, читаешь книжку, слушаешь музыку. И она уносит тебя куда-то за тридевять земель, в какие-то дивные страны, волшебные замки, зачарованные леса. Сказки наяву. Или в полудрёме. Я могла бы так сутками сидеть, лишь бы музыка играла. Не от мира сего была девочка, у меня и подружек-то почти не было. Так, в школе общалась с кем-то, но никаких общих интересов нас не связывало. Я  вообще в школьной жизни не участвовала. Спросят – отвечу, а чаще всего молчала, потому что всегда только о музыке и думала, вспоминала, представляла, постоянно она крутилась у меня в голове. Ну и никто ко мне больше и не привязывался.
Жили мы в небольшом посёлке, скорее даже разросшейся деревне. И школы у нас музыкальной, конечно, не было. Были кружки в доме культуры. Но я была жутко стеснительная, и хотя мама и отвела меня однажды туда, но я так оробела, что ничего преподавателю ответить не могла. Ступор какой-то. Ну, меня и не приняли. Да я и не хотела ни на чём играть. Я хотела только слушать. Много музыки, хоть всю на свете, до бесконечности. Жаль, жили мы бедновато, пластинок в доме почти не было. Вот только радио и спасало.
Так вот и прожила я возле радиоприёмника все школьные годы. И никаких других желаний или мечтаний у меня не было. И в старших классах тоже. Я и на танцы почти не ходила. Мне там совсем не нравилось. И музыка  была не та, под такую не помечтаешь. Мама работала много, бабушка к тому времени уже умерла. А я всё сидела у радиоприёмника. Мама спрашивала, конечно, кем я хочу стать, да и в школе сочинения писали. А я вот честно говорю – не знала я, да и не думала об этом никогда. Любила я только книжки и музыку, и хотела только одного – читать и слушать музыку. Не писать, не играть – просто читать и слушать. Больше ничего. Такая бесформенная губка, готовая только впитывать всё подряд. Никому, конечно, об этом не говорила,  потому что всё равно не понял бы никто. Мама меня уж точно не понимала. Но училась я неплохо, не отличница, конечно, но и не троешница. Все и отстали. Тем более и поведение у меня всегда было хорошее, тихая была и скромная. Так школу и закончила.
Нужно было определяться в жизни. А я  и знать не знала – как, куда, к чему. Благо дело, жили мы не так уж далеко от Москвы, все туда работать и ездили. Ну и я поехала работу искать -  поступать мне совсем никуда не хотелось, хотя мама, конечно, настаивала, да и аттестат позволял, но не захотела я. Хотелось только зарабатывать что-то. Все тогда работали, другого ничего на ум не приходило. И вот ходила я по Москве, ходила, и вдруг увидела магазин с названием «Ноты».  И сразу поняла, что вот оно, моё место. Хотя нотной грамоты  я тогда не знала, да продавцу оно и не надо. Пошла, поговорила с заведующей, она меня немного расспросила, ла и взяла на работу. И началась моя рабочая жизнь.
Зарабатывала я, конечно, немного, но и тратить мне было почти не на что. К одежде я всегда была равнодушна. Лишь бы было чистенькое, да аккуратное. В общем, мне на всё хватало. И главное – на концерты. Я не смогу описать то чувство, которое охватило меня, когда я впервые услышала живую музыку. Она меня просто поглотила, я  растаяла в ней без остатка. Растворилась всей душой. И когда музыка закончилась, долго ещё не могла даже понять, кто я и где нахожусь. И потом ехала в электричке домой, а музыка всё играла во мне, не забывалась, не покидала меня. Даже не помню, как я дома оказалась.
Примерно в это же время, может, чуть позже, купили мы с мамой хороший проигрыватель, с колонками уже и пластинками.  Каждая пластинка – новый мир, новые образы, новые фантазии. Мама ещё как-то пыталась меня в реальную жизнь вытянуть, чтобы сходила куда-нибудь кроме концертов, познакомилась с кем-нибудь, по потом и она рукой махнула. Я с ней никогда не спорила, я вообще тогда молчунья была. Она даже злилась на меня – что ты, мол, вечно молчишь? Ты меня вообще слышишь? Слышу, говорю… а честно говоря, особенно-то и не слушала. Всё время  во мне музыка была, я растворилась в ней прямо. Так вот и жила.
К тому времени я уже почти всю классическую музыку, наверное, наизусть знала. Ну, по крайней мере то, что у нас издавалось и игралось. Да и время было другое – на радио очень много передач по классике было. Не то, что сейчас. Нынче никакой музыки вовсе нет. Ужас, что передают. И ведь тоже музыкой считается кем-то….ну, я не об этом…
А потом я влюбилась. Бывает так. Никогда ни о чём таком и думать не думала, а влюбилась вот так – раз – и по уши. Покупатели ж у нас в магазине были особые – музыканты, студенты консерватории, ну и детки, конечно, из школ музыкальных. И ещё один человек захаживал. Был он постарше меня, естественно,  но достаточно ещё молодой, лет тридцати пяти. И – композитор. Хоть и молодой ещё, но перспективный, его музыку уже в концертах играли. И серьёзные оркестры.  Я слышала. Музыка не такая, как у многих современных композиторов, которые частенько не музыку пишут, а просто самовыражаются. Я не критик, не могу сказать профессионально, что к чему, но многих современных композиторов я не понимаю, не чувствую я их музыки. Она меня не радует не берёт за душу. Дёргает, беспокоит – это да, раздражает даже. А от его – нет. В ней я растворялась, как в далёком детстве. В ней жили мои мечты, мои чувства, мои желания. Это была МОЯ музыка. И вдруг я увидела его. Того, кто эту музыку создавал.
Он и раньше к нам в магазин заходил частенько, и даже я на него внимание обратила – он был не только симпатичным, но каким-то элегантным что ли, особенным, выделяющимся из всех остальных. Вежливый, спокойный, интеллигентный. И одна наша девочка мне и сказала, кто он такой. И фамилию назвала. И что он композитор. И совсем другими глазами я на него посмотрела – никогда прежде я живого композитора, создателя музыки, близко не видела. Мне почему-то казалось, что они вообще на Земле не живут. Про классиков-то понятно, они все давно умерли, я про них много читала, хотя мне их личные судьбы были не очень интересны. Потому что какая разница, как жил композитор, был ли он беден или богат, счастлив или нет. На их музыке это практически никогда не отражалось. А о современных композиторах я как-то  и не задумывалась совсем. Где они живут, как… для меня это были небожители. Я и представить себе не могла, что они ходят со мной по одним улицам, дышат одним воздухом и даже, может быть, и колбасу едят такую же.  Или картошку. Не представляла я.
И он, наверное, почувствовал моё отношение к нему. Раньше мы с ним и парой слов не обменивались, а потом понемногу стали разговаривать, познакомились. И хотя я всю жизнь была робкой молчуньей, как-то удалось ему меня расшевелить, разговорить понемногу. Конечно, совсем уж интересной собеседницей я, наверное, ему не стала, но и не пряталась от него, как улитка в раковину, как от других. Да и уж очень много у нас общего с ним было, и главное из всего – МУЗЫКА.
На концерты теперь мы ходили вдвоём, а после он провожал меня домой, и всю дорогу мы разговаривали о том, что только что услышали. Я рассказывала ему, в какие миры меня уносило, какие образы виделись мне в этой музыке. И часы пролетали незаметно, а на следующий день мы снова с ним встречались, и, если не было никаких концертов, после работы моей мы бродили по Москве, и разговаривали, разговаривали… Он рассказывал, как он сочиняет свою дивную музыку, как приходят к нему прекрасные мелодии, как он видит её то в образе чудесных замков или дворцов, то в виде сложнейших гармонических образов. Рассказывал, что музыка для него – разноцветная, и он временами пишет звуками, как художники пишут картины – красками, и из сочетаний этих красок произрастает великая гармония… и его рассказы лишь подтверждали во мне то, что я и сама чувствовала раньше.
Я ощущала всем своим сердцем, всей душой, что он непременно станет величайшим композитором современности, что он уже почти стал им. Что он будет знаменит на весь мир, ибо мир его музыки был так чист и прозрачен, что иначе и быть не могло. И мне хотелось быть с ним рядом всегда-всегда. Не для того, чтобы как-то примазаться к его славе, нынешней или будущей, а просто для того, чтобы чувствовать его внимание, нежность, любовь. Чтобы прикоснуться к его душе, такой же манящей, чистой и светлой, как его волшебная музыка.
Вот так мы гуляли, гуляли… Наступила уже зима, как всегда по-московски хмурая, тяжёлая, тёмная, неприветливая. Холодная. С гололедицей, снежной кашей под ногами, редкими фонарями и морозцем. Никогда не любила зиму, разве что в детстве, до школы. В общем,  по улицам гулять стало совсем уж неинтересно. Даже разговоры о музыке не помогали. И вот однажды он пригласил меня к себе домой.
До этого я почему-то никогда и не задумывалась – где он живёт, как… и к  чему нас с ним должны привести все эти прогулки. Инфантильная была, не от мира сего… Хотя, в общем-то, вполне взрослая девушка. Ну, такая вот…в музыке вся…
Жил он в самом центре, почти рядом с Кремлём, в переулке возле улицы Богдана Хмельницкого тогда, за Политехническим музеем. Москва вообще странный город – мы  с ним вышли   из метро на  станции «Площадь Ногина», там фонари, машины, множество людей, привычная суета, шум… А свернули в переулок, потом в подворотню – длинную, тёмную, вышли во двор – и всё… никого…тишина… Двухэтажный дом. Огромные старые тополя у подъезда. Но сам подъезд наглухо закрыт. И мы пошли куда-то за угол, к чёрному входу, поднялись по старой скрипящей деревянной лестнице, пропахшей котами и почти не освещённой, он огромным ключом открыл высоченную трёхстворчатую облупившуюся дверь, и мы попали в длиннющий коридор, тоже полутёмный. Я раньше в таких квартирах никогда и не бывала. Огромная коммуналка, какие-то люди, и двери, двери… в одну из них мы и вошли.
Комната у него была огромная, метров двадцать пять, да ещё потолки старинные, высоченные. Когда он зажёг люстру, она затеплилась где-то там вверху, и ничего почти не осветила, так, круг на потолке, который, по-моему, и не белили никогда. Хотя лепнина была и вокруг люстры, и по углам комнаты, хотя там она была почти не видна. Так, угадывалась в полумраке. В комнате стоял огромный рояль, холодильник, да стол со стульями. Проигрыватель на тумбочке и ширмочка в углу.  Дальний угол отгораживал большой древний шкаф, наверное, стояла его кровать. Должен же он где-то спать…
По дороге мы с ним купили бутылку какого-то вина, немножко закуски. Сели за стол, выпили… Потом он сел за рояль, немного поиграл для меня. А у меня в голове всё поплыло, закрутилось… Потом он поставил на проигрыватель пластинку, мы танцевали, целовались. Как-то всё само собой и произошло. Я и не сопротивлялась почему-то. Да и когда…быстро всё получилось, и как-то совсем никак. Не знаю, чего я от этого ожидала, не помню. А ничего и не было, ни боли, ни удовольствия. Просто он брызнул на меня чем-то липким и отвалился в сторону. И лежит. Молча. Музыка закончилась, только ветки тополя по окнам шкрябают…
Потом он мне говорит –  ты за ширмочку иди… я и пошла. А за ширмочкой у него всё приготовлено и продумано…на полу таз стоит эмалированный, я его как сейчас помню – зелёный такой, оббитый немножко. Кастрюлька-черпачок с водой, закопчённая. Полотенце вафельное. Ну, помылась я. А он уже лежит, похрапывает… и такая меня почему-то тоска взяла – сама не знаю… и обидно так..
Решила я домой ехать, благо дело ещё не очень поздно было. Оделась. Он, даже не просыпаясь, бормочет… ты там на рояле возьми… подарок тебе…
Подошла я к роялю. Смотрю – лежит на нём пакет с настоящими импортными капроновыми колготками. Сейчас никто и не поймёт. А раньше это такой дефицит был. Нигде не достанешь. У меня таких никогда и не было… А что ж, думаю… И не было, может, и не будет никогда. Взяла я с рояля эти колготочки, да и пошла себе домой. Из комнаты… по коридору… по лестнице… да и в метро… Никогда их не надевала… так с тех пор и лежат…
24.05.2013.