Кумовья

  Кума Нюра, жена Фёдора, вставала раньше всех в деревне, до петухов и, хотя, ни
  свет-ни заря, спешила доить свою Зорьку. Корова была молоканной и страсть какой
  тугососой: и сбывать её - руки не налегали, и доить - отсыхали руки. Но главное
  тут всё же играло то, что молока в день-два ведра, да телята рождались:немного
  подержи, и сдавай то есть - крупные. Вот и тянула из года в год хозяйка свои
  жилы.

  Нонешнее утро нарисовалось каким то незадачливым, толи, вчерашний ливень сделал
  своё чернозёмное дело:ни проехать - ни пройти, да ко всему, кума Наташа, жена
  Алексия, почему то не погнала корову в стадо, что ни бывало ни в кои времена.
!!Дело в том, что в деревне на этот случай есть свои заведённые правила:каждый
  провожает свою скотинку - до соседа, а дальше - в виде эстафетной палочки.

  Правда, кум Фёдор с кумой Наташей - чихать хотели на эти традиции с высокой
  колокольни и шли до конца, то есть до околицы. Там собирались такие же ответ-
  ственные товарищи на, своего рода, планёрку. Затягивались мужики самосадом из
  козьей ножки, дегустируя у кого крепче и приступали к обсуждению стратегически
  важных новостей села: кто к кому и на чём приехал,кого ночью схватало и увезли,
  чью сноху унесло навсегда-до вечера в родительский дом от"такого жития".
   
  И вообще: кто с кем в эту ночь сошёлся, кто с кем под утро разошёлся, кто -кому
  наколотил и прочие мелочи жизни.
  Обогатившись последними известиями из первых уст, посланники народа или как ещё
  их окрестили современные крутые зубоскалы села - ходячая СМИ, расходились по
  домам, по пути донося до масс слитую свежую информацию, чтоб жить деревне в
  тонусе, то есть в ногу со временем.

  Кум Фёдор в этот раз домой вернулся рано и не в духу, встревоженный не на
  шутку:
  куда подевалась его верный друг, товарищ и брат - кума Наташа.
  Ни в стаде её не видать, ни по сторонам. Стали строить версии, что с ней могло
  статься, сошлись в одном: либо, вчера кум Алексий приехал-три в одном:в дымину,
  в лузгу, в дугу и она сидит дома  возвращает его к жизни с того света капустным
  рассолом, либо сама, ненароком, дала сбой.
  При последних доводах, кума Нюра бросила все домашние дела и понеслась прове-
  дывать родню.

  Та была - сама не своя:бледно-погасшая, тихая, совсем неразговорчивая.
  Пришедшая вмиг оценила обстановку и в момент вошла в роль следователя:"Так,
  давай", на их законспирированном языке означало - "колись". Хозяйка проворно
  закрыла дверь на клин, воровито глянула в окно туда-сюда, усевшись на сундук,
  вроде как обречённо-загробно сказала:"Наверно-всё. Я, кумушка моя дорогая,
  скоро помру".

  "Узнала попа в тесте, а он по пузо в гавне-вставила свою излюбленную поговорку
  кума Нюра,- чего, иль чего привиделось, а мож кольнуло где?".
  "Да нет,-тихо отвечает кума Наташа,-если б кольнуло, другой разговор был, а тут
  не разберёшь. Вроде, я-это не я; нет вроде-это я, но меня как подменили.
  И руки мои, и ноги и всё - моё, и всё равно это-не я, вот!"
  Кума Нюра с округлёнными глазами сделала подобающую мину, силясь переварить
  смысл, а кума Наташа предварительно вытерев глаза и нос передником, начала
  "исповедываться".

  "Встала я с утра - вроде ничего, смотрю:руки ноги на месте-чего зря говорить-
  жаловаться. Умылась, как всегда, пошла доить. Подоила честь по чести, взяла
  ведро в руки - осклизнулась одной ногой, проехала метра два будет, как молоко
  не разлила - головушку не приложу, а нога возьми да подвернись в самом больном
  месте, как специально. Захрустела, теперь все мосольчики до единого
  переломались.
  Кое как встала, спасибо палка неподалёку валялась, с ней, гляжу - не болит.

  Слышу по звуку-коров выгоняют, ну и я отвязала свою, пасу у дома:Она траву ест,
  я за ней иду.  Тут слышу сзади топот-галопом. Мне то  надо сразу не дожи-
  даться - отскочить, да пока сообразишь! Как мне по спине рогами жахнут!
  Теперь все, поди, почки от спины отлетели. Я, как стояла-так и ахнулась ничком
  в тракторную борозду. Это зять твой хороший намесил, вроде места другого ему
  нету.
  Лежу в грязи, а куда ж деваться!

  Сама думаю:"Ах-ах, вот, она и пришла моя смёрочка и жить, почитай не жила -
  всё некогда было, то горе, то-забота, а тут конец пришёл. Да какой скоропо -
  стижный, кому расскажи - не поверят, ни кто так не помирал, как я.
  Давно ещё, мать рассказывала, при её жизни, тоже бык одну бабу брухал, в моих
  годах была, видать. Кишки её на рога наматывал. Разъярел, сколько мужиков
  собрались - не могли его осадить, так и забрухал до конца.
  Вот и моя,видать, такая участь.

  И как только по мне причитать будут - услыхать бы! Да, хотя, кому голосить то
  это я всех обкрикивала, кто ни попросит: и встречного и поперечного, а мой час
  пришёл -и не кому.
  Если только с другой деревни бабу привезут, она говорят складно кричит.
  Лежу в грязи, везде вода лезет. Такая тоска взяла, прямо: обосраться и не жить.
  Думаю:Да чья же теперь корова? Да небось - Бугаковых, она давно, сука бритая,
  на меня косилась, а они что за люди! Говори не говори - как об стенку горох.

  И что ж она медлит, время то идёт, теперь выбирает куда получше рога воткнуть,
  где помягче, чтоб - разом прикончить.
  И чего же я лежу то, жду у моря погоды. Хочь посмотреть чья это корова. На том
  свете буду, да там своим расскажу.
  Голову назад задрала - ох, матушка моя родная! Рожищи - в три завитушки,
  нацелились уже, глаза глупые преглупые - смотрят не сморгнут.
  Пригляделась получше, а это...  баран!. Ахы, страмота то какая,баран забрухал.

  Я вскочила в чём была, вся в грязи, стебанула в низа, хочь никто бы не увидал,
  пальцем будут тыкать и большой и малый, срам какой нажила на глаза людям - стыд
  показаться.
  Вот что было со мной, кумушка моя дорогая. Как думаешь - много ещё я протяну?"
  Кума Нюра всё краснела-краснела, как помидор в кошёлке, не удержалась - лопнула
  заливистым колокольчиком. Смех её сначала привёл в замешательство куму Наташу
  а потом они совместно стали содрогать стены, прерываясь только для того,чтоб
  ещё услышать тот или иной эпизод.
 
  В окне нарисовался встревоженный Фёдор, принявший издалека смех за рыданья.
  Ему открыли, пересказали подробно в два голоса, дополняя друг друга и верный
  его спутник - кума Наташа из потаённого от мужа схрона, достала заныканную
  бутылку, ему же на растирку и на всё остальное, смотря где будет стонать.
  А скорее всего, на всякий пожарный, когда "душа расстаётся с телом" с уверения
  мужиков, накатила куму Фёдору стакан с ободком - всклень, плеснула ещё-в два,
  за компанию и душевно попросила:"Кум, ты скажи хоть либо чего, я дюже люблю
  когда ты складно говоришь на собраниях.

  Кум, приняв соответствующую позу тамады, торжественно, перед лицом своих бабок
  произнёс:"Кума, за тебя! Живи долго, не помирай, потому что не исключена
  такая возможность, обдумаешь - туда, кто мне подносить будет?
  У моей среди зимы снега не выпросишь, не то что 100 грамм.
  А ты давай - живи!
  И трое дружно "чокнулись" стаканами.
 


Рецензии
Очень понравилось. Не могу пройти мимо, чтобы не отметить. Вы уж меня извините за частые отзывы. Отличный рассказ.

Виктор Юлбарисов   07.01.2020 21:40     Заявить о нарушении
Извиняем на год вперёд. Пишите пожалуйста. Очень приятно.
Большое спасибо.

Вера Армашова   08.01.2020 08:39   Заявить о нарушении
Павел Ефимыч покачал, покачал головой и ушел в задумчивости, тихо разговаривая сам с собою:

— Корову продавать… Продать корову… Мыслимое ли это дело — без коровы?.. А может купит хорошую?.. Да где он денег-то возьмет!.. А? Как это так — продать корову!

Тем временем Макар Петрович продавал корову на базаре. Один базар прошел — никто не купил. Вывел на второй базар. Продавал он ее прямо-таки артистически.

— Ты подумай, — говорил он покупателю, такому же, как и он, костистому колхознику, но с окладистой бородой, — это ж не корова, а мысль! Корму ей — горстку, теплого не пьет — давай из речки или прямо колодезную, ключевую; холод ей нипочем. С такой коровой всей семьей в колхозе будешь работать, а молочка — само мало — четыре-пять литров в день. Молоко жирное… Смотри хвост — перхоть желтая! Ребром прочная. Корова ласковая, правильная корова: двор знает, шататься не любит. И не то чтобы тугососая, а в самый раз для бабьих пальцев сиськи приделаны. В самый раз. Все статьи правильные. Я бы ее ни в жисть не продал, но финансовый мой вопрос не соответствует действительности.

А покупатель ходил вокруг коровы, щупал ее, гладил. Он уходил и снова возвращался, снова щупал и все повторял одно и то же:

— Не омманешь — не продашь… Не омманешь — не продашь…

Макар Петрович не возражал против такой базарной истины и говорил:

— Смотри сам! Свой глазок — смотрок, своя рука — правда. Рукой не пощупаешь да глазами не полупаешь — молочка не покушаешь.

Такие слова действовали на покупателя положительно. Он наконец решился приступить к пробе доения — самому важному во всей процедуре купли-продажи коровы. Тут совсем не то, как, скажем, купить автомобиль. Там так: паспорт сунул в карман, и давай газ. А тут — извините! Животное со своим индивидуальным характером, который может и соответствовать, а может и, не соответствовать требованиям покупателя. И Макар Петрович понимал это отлично. Поэтому он, зная характер коровы, сказал вопросительно:

— А может, спутаем? На всякий случай. — И показал путо, но не осоковое, а настоящее конопляное.

— А зачем? — будто удивился покупатель. — Разве ж она — того?

— Да не то чтобы того, а, как говорится, все может быть… Человек ты новый и, главное, — не баба. Корова к бабе привычна. Сам знаешь, у нас с тобой дух такой есть, который корове не по нюху приходится.

— А може, без пута?..

Макар Петрович не ответил, а смотрел куда-то на чужую свинью, будто очень она ему понравилась. Покупатель же стоял в раздумье и говорил:

— Конечно, мужик — не баба, дух не тот. — Ему вдруг что-то пришло в голову. Он энергично почесал живот и произнес: — Не омманешь — не продашь. Давай без пута пробовать. Цена для меня подходяща, должон я пробовать по-всякому.

Макар Петрович гладил корову, уговаривал, заглядывал в глаза. Он чувствовал, что в решительный момент дойки она может подвести, а может и не подвести, в зависимости от настроения. И, конечно, при первой же попытке прикоснуться к соску последовал выбрык ногой…

— А она того? — ехидно спросил покупатель.

— Немножко того, — смущенно ответил Макар, опустивши руки и отдавшись весь на усмотрение покупателя. Больше ему уже нечего было говорить.

Прикоснуться к вымени корова не позволила ни разу.

— Ну давай путай, — сказал покупатель.

После того, как задние ноги коровы спутали, он начал доить. И — удивительное дело! — корова стояла, как вкопанная: привычна к путу. Молоко зажурчало струйками. Макар Петрович слушал. Жжих, жжих! Жжих, жжих!.. — звенели струи о ведро. Грустно стало Макару Петровичу. Жжих, жжих! Жжих, жжих! — хлестало его что-то по самой душе. Он вздохнул и отвернулся, глядя на пожарную каланчу.

Покупатель напился молока, пробуя его медленно, с причмоком; при этом он, когда отрывался от ведра, смотрел в землю, будто сосредоточившись весь на ощущении вкуса. Так курильщики на базаре пробуют рассыпной самосад: затянется раз и стоит, потупившись, решая — «берег или не берет».

— Ну как? — тихо спросил Макар Петрович.

— Она хоть и того — насчет дойки, но зато молоко… скусное, ох, скусное!

— Не молоко, а форменные сливки, — уже веселее подтвердил Макар Петрович. — Ну, а насчет этого… путанья-то, как скажешь? Не купишь, наверно? — почти уныло спросил он.

— Оно, вишь, какое дело, — заговорил скороговоркой покупатель, — я тебе прямо скажу. Была у меня корова. Та, батенька мой, как зверь: ка-ак даст, даст! И ведро летит, и баба — с копыльев долой. Во какая была корова! А эта стоит, спутанная, смирно. Этак можно. Вполне выносимо. И цена подходящая, а это главное дело. Уступишь сотню — возьму корову.

Но Макар Петрович уступил только четвертную. Сладили они за семьсот рублей и по семь с полтиной на магарыч с каждого. Макар Петрович и не хотел тратить деньги на магарыч, но правила того требуют — выпили по сто пятьдесят граммов.

И вот уже поводок обрывка, накинутого на рога, оказался в руках нового хозяина. Вот он повел корову по базару. А вскоре и совсем скрылся в толпе. Но Макар Петрович, прижимая карман с деньгами, все смотрел и смотрел в гущу базара. Базар шумел. Урчали автомашины, мычали коровы, блеяли овцы, хрюкали свиньи, кричали, споря, городские торговки. Продавцы и покупатели торговались то слишком громко, с азартом, то, наоборот, почти молча, перебрасываясь односложными замечаниями. И все эти звуки сливались в общий гул. Вдруг вырвался из общего гомона поросячий визг и долго висел над толпой, пронзительный, истошный, висел до тех пор, пока новый хозяин не засунул поросенка в мешок. Зато на смену визгу взвился аккорд гармони. Невидимый гармонист ударил «Барыню», хлестнул по толпе перебором и, кажется, пошла плясовая и над головами и под ногами, подталкивая к переплясу. Какой-то подвыпивший колхозник, видимо удачно закончив продажу, рывком положил одну ладонь на затылок, вытянул другую перед собой и забарабанил каблучной дробью так, что из-под сапог пыль полетела клубом! Макар Петрович даже и не повернул головы в сторону плясуна, хотя и был от него близко. Потом замолкла и гармонь. Базар шумел и шумел. Мощный радиорепродуктор тоже говорил в тон общему гулу, перекрывая все. Но вдруг из того же репродуктора заструились звуки хорошей, сердечной музыки. А Макар Петрович все стоял и стоял неподвижно и все смотрел и смотрел в ту сторону, куда увели его корову. Он видел громадную толпу, в которой смешались люди, лошади, коровы, автомашины… Кому какое дело до того, что Макар Петрович продал корову? Никому.
Это отрывок из рассказа вашего земляка, очень известного. Узнаете?

Виктор Юлбарисов   08.01.2020 18:04   Заявить о нарушении
Коллег по перу своего района, Мордовского, знаю всех. А по области
к сожалению нет. Мы сами не так давно вернулись на Родину. Рассказ
замечательный автор безукоризненно владеет картиной происходящего
извне и внутренне своего героя.
Ну и сельская тема - любовь моя. Удачи!

Вера Армашова   09.01.2020 20:19   Заявить о нарушении