Кумовья
свет-ни заря, спешила доить свою Зорьку. Корова была молоканной и страсть какой
тугососой: и сбывать её - руки не налегали, и доить - отсыхали руки. Но главное
тут всё же играло то, что молока в день-два ведра, да телята рождались:немного
подержи, и сдавай то есть - крупные. Вот и тянула из года в год хозяйка свои
жилы.
Нонешнее утро нарисовалось каким то незадачливым, толи, вчерашний ливень сделал
своё чернозёмное дело:ни проехать - ни пройти, да ко всему, кума Наташа, жена
Алексия, почему то не погнала корову в стадо, что ни бывало ни в кои времена.
!!Дело в том, что в деревне на этот случай есть свои заведённые правила:каждый
провожает свою скотинку - до соседа, а дальше - в виде эстафетной палочки.
Правда, кум Фёдор с кумой Наташей - чихать хотели на эти традиции с высокой
колокольни и шли до конца, то есть до околицы. Там собирались такие же ответ-
ственные товарищи на, своего рода, планёрку. Затягивались мужики самосадом из
козьей ножки, дегустируя у кого крепче и приступали к обсуждению стратегически
важных новостей села: кто к кому и на чём приехал,кого ночью схватало и увезли,
чью сноху унесло навсегда-до вечера в родительский дом от"такого жития".
И вообще: кто с кем в эту ночь сошёлся, кто с кем под утро разошёлся, кто -кому
наколотил и прочие мелочи жизни.
Обогатившись последними известиями из первых уст, посланники народа или как ещё
их окрестили современные крутые зубоскалы села - ходячая СМИ, расходились по
домам, по пути донося до масс слитую свежую информацию, чтоб жить деревне в
тонусе, то есть в ногу со временем.
Кум Фёдор в этот раз домой вернулся рано и не в духу, встревоженный не на
шутку:
куда подевалась его верный друг, товарищ и брат - кума Наташа.
Ни в стаде её не видать, ни по сторонам. Стали строить версии, что с ней могло
статься, сошлись в одном: либо, вчера кум Алексий приехал-три в одном:в дымину,
в лузгу, в дугу и она сидит дома возвращает его к жизни с того света капустным
рассолом, либо сама, ненароком, дала сбой.
При последних доводах, кума Нюра бросила все домашние дела и понеслась прове-
дывать родню.
Та была - сама не своя:бледно-погасшая, тихая, совсем неразговорчивая.
Пришедшая вмиг оценила обстановку и в момент вошла в роль следователя:"Так,
давай", на их законспирированном языке означало - "колись". Хозяйка проворно
закрыла дверь на клин, воровито глянула в окно туда-сюда, усевшись на сундук,
вроде как обречённо-загробно сказала:"Наверно-всё. Я, кумушка моя дорогая,
скоро помру".
"Узнала попа в тесте, а он по пузо в гавне-вставила свою излюбленную поговорку
кума Нюра,- чего, иль чего привиделось, а мож кольнуло где?".
"Да нет,-тихо отвечает кума Наташа,-если б кольнуло, другой разговор был, а тут
не разберёшь. Вроде, я-это не я; нет вроде-это я, но меня как подменили.
И руки мои, и ноги и всё - моё, и всё равно это-не я, вот!"
Кума Нюра с округлёнными глазами сделала подобающую мину, силясь переварить
смысл, а кума Наташа предварительно вытерев глаза и нос передником, начала
"исповедываться".
"Встала я с утра - вроде ничего, смотрю:руки ноги на месте-чего зря говорить-
жаловаться. Умылась, как всегда, пошла доить. Подоила честь по чести, взяла
ведро в руки - осклизнулась одной ногой, проехала метра два будет, как молоко
не разлила - головушку не приложу, а нога возьми да подвернись в самом больном
месте, как специально. Захрустела, теперь все мосольчики до единого
переломались.
Кое как встала, спасибо палка неподалёку валялась, с ней, гляжу - не болит.
Слышу по звуку-коров выгоняют, ну и я отвязала свою, пасу у дома:Она траву ест,
я за ней иду. Тут слышу сзади топот-галопом. Мне то надо сразу не дожи-
даться - отскочить, да пока сообразишь! Как мне по спине рогами жахнут!
Теперь все, поди, почки от спины отлетели. Я, как стояла-так и ахнулась ничком
в тракторную борозду. Это зять твой хороший намесил, вроде места другого ему
нету.
Лежу в грязи, а куда ж деваться!
Сама думаю:"Ах-ах, вот, она и пришла моя смёрочка и жить, почитай не жила -
всё некогда было, то горе, то-забота, а тут конец пришёл. Да какой скоропо -
стижный, кому расскажи - не поверят, ни кто так не помирал, как я.
Давно ещё, мать рассказывала, при её жизни, тоже бык одну бабу брухал, в моих
годах была, видать. Кишки её на рога наматывал. Разъярел, сколько мужиков
собрались - не могли его осадить, так и забрухал до конца.
Вот и моя,видать, такая участь.
И как только по мне причитать будут - услыхать бы! Да, хотя, кому голосить то
это я всех обкрикивала, кто ни попросит: и встречного и поперечного, а мой час
пришёл -и не кому.
Если только с другой деревни бабу привезут, она говорят складно кричит.
Лежу в грязи, везде вода лезет. Такая тоска взяла, прямо: обосраться и не жить.
Думаю:Да чья же теперь корова? Да небось - Бугаковых, она давно, сука бритая,
на меня косилась, а они что за люди! Говори не говори - как об стенку горох.
И что ж она медлит, время то идёт, теперь выбирает куда получше рога воткнуть,
где помягче, чтоб - разом прикончить.
И чего же я лежу то, жду у моря погоды. Хочь посмотреть чья это корова. На том
свете буду, да там своим расскажу.
Голову назад задрала - ох, матушка моя родная! Рожищи - в три завитушки,
нацелились уже, глаза глупые преглупые - смотрят не сморгнут.
Пригляделась получше, а это... баран!. Ахы, страмота то какая,баран забрухал.
Я вскочила в чём была, вся в грязи, стебанула в низа, хочь никто бы не увидал,
пальцем будут тыкать и большой и малый, срам какой нажила на глаза людям - стыд
показаться.
Вот что было со мной, кумушка моя дорогая. Как думаешь - много ещё я протяну?"
Кума Нюра всё краснела-краснела, как помидор в кошёлке, не удержалась - лопнула
заливистым колокольчиком. Смех её сначала привёл в замешательство куму Наташу
а потом они совместно стали содрогать стены, прерываясь только для того,чтоб
ещё услышать тот или иной эпизод.
В окне нарисовался встревоженный Фёдор, принявший издалека смех за рыданья.
Ему открыли, пересказали подробно в два голоса, дополняя друг друга и верный
его спутник - кума Наташа из потаённого от мужа схрона, достала заныканную
бутылку, ему же на растирку и на всё остальное, смотря где будет стонать.
А скорее всего, на всякий пожарный, когда "душа расстаётся с телом" с уверения
мужиков, накатила куму Фёдору стакан с ободком - всклень, плеснула ещё-в два,
за компанию и душевно попросила:"Кум, ты скажи хоть либо чего, я дюже люблю
когда ты складно говоришь на собраниях.
Кум, приняв соответствующую позу тамады, торжественно, перед лицом своих бабок
произнёс:"Кума, за тебя! Живи долго, не помирай, потому что не исключена
такая возможность, обдумаешь - туда, кто мне подносить будет?
У моей среди зимы снега не выпросишь, не то что 100 грамм.
А ты давай - живи!
И трое дружно "чокнулись" стаканами.
Свидетельство о публикации №220010100711
Виктор Юлбарисов 07.01.2020 21:40 Заявить о нарушении
Большое спасибо.
Вера Армашова 08.01.2020 08:39 Заявить о нарушении
— Корову продавать… Продать корову… Мыслимое ли это дело — без коровы?.. А может купит хорошую?.. Да где он денег-то возьмет!.. А? Как это так — продать корову!
Тем временем Макар Петрович продавал корову на базаре. Один базар прошел — никто не купил. Вывел на второй базар. Продавал он ее прямо-таки артистически.
— Ты подумай, — говорил он покупателю, такому же, как и он, костистому колхознику, но с окладистой бородой, — это ж не корова, а мысль! Корму ей — горстку, теплого не пьет — давай из речки или прямо колодезную, ключевую; холод ей нипочем. С такой коровой всей семьей в колхозе будешь работать, а молочка — само мало — четыре-пять литров в день. Молоко жирное… Смотри хвост — перхоть желтая! Ребром прочная. Корова ласковая, правильная корова: двор знает, шататься не любит. И не то чтобы тугососая, а в самый раз для бабьих пальцев сиськи приделаны. В самый раз. Все статьи правильные. Я бы ее ни в жисть не продал, но финансовый мой вопрос не соответствует действительности.
А покупатель ходил вокруг коровы, щупал ее, гладил. Он уходил и снова возвращался, снова щупал и все повторял одно и то же:
— Не омманешь — не продашь… Не омманешь — не продашь…
Макар Петрович не возражал против такой базарной истины и говорил:
— Смотри сам! Свой глазок — смотрок, своя рука — правда. Рукой не пощупаешь да глазами не полупаешь — молочка не покушаешь.
Такие слова действовали на покупателя положительно. Он наконец решился приступить к пробе доения — самому важному во всей процедуре купли-продажи коровы. Тут совсем не то, как, скажем, купить автомобиль. Там так: паспорт сунул в карман, и давай газ. А тут — извините! Животное со своим индивидуальным характером, который может и соответствовать, а может и, не соответствовать требованиям покупателя. И Макар Петрович понимал это отлично. Поэтому он, зная характер коровы, сказал вопросительно:
— А может, спутаем? На всякий случай. — И показал путо, но не осоковое, а настоящее конопляное.
— А зачем? — будто удивился покупатель. — Разве ж она — того?
— Да не то чтобы того, а, как говорится, все может быть… Человек ты новый и, главное, — не баба. Корова к бабе привычна. Сам знаешь, у нас с тобой дух такой есть, который корове не по нюху приходится.
— А може, без пута?..
Макар Петрович не ответил, а смотрел куда-то на чужую свинью, будто очень она ему понравилась. Покупатель же стоял в раздумье и говорил:
— Конечно, мужик — не баба, дух не тот. — Ему вдруг что-то пришло в голову. Он энергично почесал живот и произнес: — Не омманешь — не продашь. Давай без пута пробовать. Цена для меня подходяща, должон я пробовать по-всякому.
Макар Петрович гладил корову, уговаривал, заглядывал в глаза. Он чувствовал, что в решительный момент дойки она может подвести, а может и не подвести, в зависимости от настроения. И, конечно, при первой же попытке прикоснуться к соску последовал выбрык ногой…
— А она того? — ехидно спросил покупатель.
— Немножко того, — смущенно ответил Макар, опустивши руки и отдавшись весь на усмотрение покупателя. Больше ему уже нечего было говорить.
Прикоснуться к вымени корова не позволила ни разу.
— Ну давай путай, — сказал покупатель.
После того, как задние ноги коровы спутали, он начал доить. И — удивительное дело! — корова стояла, как вкопанная: привычна к путу. Молоко зажурчало струйками. Макар Петрович слушал. Жжих, жжих! Жжих, жжих!.. — звенели струи о ведро. Грустно стало Макару Петровичу. Жжих, жжих! Жжих, жжих! — хлестало его что-то по самой душе. Он вздохнул и отвернулся, глядя на пожарную каланчу.
Покупатель напился молока, пробуя его медленно, с причмоком; при этом он, когда отрывался от ведра, смотрел в землю, будто сосредоточившись весь на ощущении вкуса. Так курильщики на базаре пробуют рассыпной самосад: затянется раз и стоит, потупившись, решая — «берег или не берет».
— Ну как? — тихо спросил Макар Петрович.
— Она хоть и того — насчет дойки, но зато молоко… скусное, ох, скусное!
— Не молоко, а форменные сливки, — уже веселее подтвердил Макар Петрович. — Ну, а насчет этого… путанья-то, как скажешь? Не купишь, наверно? — почти уныло спросил он.
— Оно, вишь, какое дело, — заговорил скороговоркой покупатель, — я тебе прямо скажу. Была у меня корова. Та, батенька мой, как зверь: ка-ак даст, даст! И ведро летит, и баба — с копыльев долой. Во какая была корова! А эта стоит, спутанная, смирно. Этак можно. Вполне выносимо. И цена подходящая, а это главное дело. Уступишь сотню — возьму корову.
Но Макар Петрович уступил только четвертную. Сладили они за семьсот рублей и по семь с полтиной на магарыч с каждого. Макар Петрович и не хотел тратить деньги на магарыч, но правила того требуют — выпили по сто пятьдесят граммов.
И вот уже поводок обрывка, накинутого на рога, оказался в руках нового хозяина. Вот он повел корову по базару. А вскоре и совсем скрылся в толпе. Но Макар Петрович, прижимая карман с деньгами, все смотрел и смотрел в гущу базара. Базар шумел. Урчали автомашины, мычали коровы, блеяли овцы, хрюкали свиньи, кричали, споря, городские торговки. Продавцы и покупатели торговались то слишком громко, с азартом, то, наоборот, почти молча, перебрасываясь односложными замечаниями. И все эти звуки сливались в общий гул. Вдруг вырвался из общего гомона поросячий визг и долго висел над толпой, пронзительный, истошный, висел до тех пор, пока новый хозяин не засунул поросенка в мешок. Зато на смену визгу взвился аккорд гармони. Невидимый гармонист ударил «Барыню», хлестнул по толпе перебором и, кажется, пошла плясовая и над головами и под ногами, подталкивая к переплясу. Какой-то подвыпивший колхозник, видимо удачно закончив продажу, рывком положил одну ладонь на затылок, вытянул другую перед собой и забарабанил каблучной дробью так, что из-под сапог пыль полетела клубом! Макар Петрович даже и не повернул головы в сторону плясуна, хотя и был от него близко. Потом замолкла и гармонь. Базар шумел и шумел. Мощный радиорепродуктор тоже говорил в тон общему гулу, перекрывая все. Но вдруг из того же репродуктора заструились звуки хорошей, сердечной музыки. А Макар Петрович все стоял и стоял неподвижно и все смотрел и смотрел в ту сторону, куда увели его корову. Он видел громадную толпу, в которой смешались люди, лошади, коровы, автомашины… Кому какое дело до того, что Макар Петрович продал корову? Никому.
Это отрывок из рассказа вашего земляка, очень известного. Узнаете?
Виктор Юлбарисов 08.01.2020 18:04 Заявить о нарушении
к сожалению нет. Мы сами не так давно вернулись на Родину. Рассказ
замечательный автор безукоризненно владеет картиной происходящего
извне и внутренне своего героя.
Ну и сельская тема - любовь моя. Удачи!
Вера Армашова 09.01.2020 20:19 Заявить о нарушении