кем они были в жизни?

У  времени,  приятный звук, как  мягкое урчание модема, когда он переключается на более высокую скорость.  Набрать код пункта назначения на светящихся клавишах, и вперед, – по каналам... в то время, когда....Это приблизительно  и   как с едва заметными звездами, которые я вижу боковым зрением. Кто владеет ключами от таких загадок?

Кем они были в жизни -
величественные Венеры?
Надменные Афродиты -
кем в жизни
были они?..

Не думать...  Превратить мозг в нечто расслабленное. Кому нужны слова? Выбросить слова. Слушать звуки и краски.  То совсем другой язык.   А в промежутке – ритм, пульс, день , ночь, жизнь.

Раскачиваясь,
размахиваясь,
колокола
звенели.
Над городскими воротами
бессонно горели огни.
Натурщицы приходили
в нетопленные каморки.
Натурщицы приходили -
застенчивы и чисты.
И превращалась одежда
в холодный
ничей комочек.
И в комнате
становилось теплее
от наготы...

И вас   не  покидает  чувство,  что сохранение  или  восстановление  этого  волшебного  моста  во времени  составляет единственный дар того, что мы привыкли именовать судьбой.
Отгородиться от сегодняшнего мира...

Колокола звенели:
"Все в этом мире
тленно!.."
Требовали:
"Не кощунствуй!...
Одумайся!..
Отрекись!.."
Но целую армию
красок
художник
гнал
в наступленье!
И по холсту,
как по бубну, грозно стучала
кисть.


Я верила, что существует    связь  между  душами  нашими и  их...  Мне нравится  застывшая  глубина  их силуэтов, точно так же, как может нравиться  вина  незнания, непонимания, слишком явного, чтобы обойти их молчанием.

Люди, что сортируют старинные  сокровища, –  это коллекционеры. Это - подобия пиратов, лишающие вещи их истинного значения. В самом деле, что за  нелепость:  ключи  без  дверей,  юбки  без  тел,  шпаги  без  трупов, остановившиеся часы, монеты, на которые уже ничего не купишь и картины...   
КАРТИНЫ в запасниках и тайных комнатах! Чем   меньше они служат своему прямому назначению, тем выше их рыночная стоимость. Все это граничит с  безумием. Но художник, творец тех картин, он....

Удар!
И рыхлый монашек
оглядывается в смятенье.
Удар!
И врывается паника
в святейшее торжество.
Стекла дрожат в соборе...
Удар!
И это смертельно
для господина бога
и родственников его...

Что-то звало его, окликало, а он не знал, что именно. Может быть,  ему чудилось, будто он потерял дорогую вещь,  и он не знал какую....
Или   казалось, будто его зовет издали какое-то существо и нужно спешить  на помощь, но неизвестно  куда.

Колокола звенели.
Сухо
мороз
пощелкивал.
На башне,
вздыбленной в небо,
стражник седой
дрожал...
И хохотал
художник!
И раздавал пощечины
ханжам,
живущим напротив,
и всем грядущим ханжам!

У него, у меня, у нас   было ощущение, что мы  коснулись абсолютной тайны, что она вот-вот раскроется и был иной мир, предшествующий тому свету, что омывает нас. И всегда будет другой мир, совсем рядом с нами, тот, что незримо витает в нашем  мире.  На свете есть два порядка  вещей. Вещи отсюда и вещи оттуда.

Среди откровенного холода
краски
цвели на грунте.
Дул
торжественный ветер
в окна,
как в паруса.
На темном холсте,
как на дереве,
зрели
теплые груди.
Мягко светились
бедра.
Посмеивались
глаза.

Они  оставались  наедине с биением   собственного сердца. Лица излучали сияние, и казалось, по ним струятся слезы....  Художник,  да,  он  стремился не к тому, чтобы сохранить эти следы, он хотел другого – остаться в этом коконе счастья. Вместе они  продвигались сквозь  скопище намеков и символов, сквозь время. И там, где они  уже  сегодня,  витает  какой-то  старинный  аромат,  который  существовал  веками  и который  в  один  прекрасный  день  становится  самым  новым,  самым удивительным запахом в мире и непрестанно зовет к себе, как зовет доверие.

И раздвигалась комната.
И исчезали
подрамники.
Величественная Афродита
в небрежной позе
плыла!..
А натурщицам
было холодно.
Натурщицы
тихо вздрагивали.
Натурщицы были
живыми.
И очень хотели
тепла.

А  еще  ему  случалось чувствовать  при расставании с ними, что его собственные руки катастрофически пусты, что он до сих пор и не жил, что он безнадежно далек от той черты, за которой начинается счастье, что он даже не пригубил чашу наслаждений .
Между ними  и остальным миром  возникала   та  адская  пропасть,   которую  и сегодня  нам  нужно    одолевать заново.

Они одевались медленно.
Шли к дверям.
И упорно
в тоненькие накидки
не попадали плечом
И долго
молились
в церкви.
И очень боялись
бога...
А были
уже бессмертными.
И бог здесь был
ни при чем.

Свет рая…  Мы  знаем  его  природу. Этот  свет в картине был таким золотистым, что казался  почти  молоком,  пронизанным  солнечными  лучами, сотворенным  из  волшебного  сияющего  вещества, которое, не имея материального источника, не может и померкнуть.  Это они... делали его таким.



На стихи поэта Роберта Рождественского.
"Рождение Венеры." Адольф Вильям Бугро. Франция..