Папа умер

Траурные наряды. Заупокойные речи. Море водки и всхлипов.
Она была совсем маленькой и не могла понять зачем все эти незнакомые бабушки бросаются на холмик только что засыпанной могилы. Зачем каждый должен обязательно поучаствовать в бросании земли на гроб? Зачем потом сборы в ресторане, будто это торжество, вроде свадьбы или дня рожденья. Собственно, после определенной порции выпитого, эти непрочные границы размываются, скорбь превращается в веселье и наоборот...
Единственное, что она четко понимала: папы теперь нет. Они больше не увидятся, он не обнимет ее своими сильными руками, не прижмет к груди и не улыбнется в ответ на ее шалости своей любящей, все понимающей и прощающей улыбкой! Его больше нет! Их пути разошлись. Больше не будет он возить ее на заднем сиденье их минивэна на дачу и в театр, больше не будет катать по зимнему асфальту, едва покрытому льдом на санках, не будет целовать в лобик перед сном и желать спокойной ночи. Теперь не придет от него СМСка на ее первый, совсем недавно купленный, телефон, который она так хотела и отец, наконец, исполнил ее желание. Да что там... Он все ее желания всегда исполнял. Пусть не сразу, не в тот же миг, пусть ворчал порой подолгу, но, в конце концов, его девочка получала то, что хотела. Какой же добрый он был! Папа! Папочка! Папуля! Как же теперь без тебя?
На матери не было лица. Она просто провалилась в какой-то невидимый кокон и оставалась в нем с того самого момента, как неизвестный голос по телефону принес в дом ужасные вести. Казалось, мама просто перестала жить в тот момент. Хотя нет, чуть позже... До последнего она отказывалась верить в произошедшее и, лишь, там - в морге, увидев собственными глазами безжизненное тело любимого, все поняла. Она ушла в себя и не собиралась возвращаться. Ведь, он был для нее намного большим, чем просто муж. Он был ее спаситель, муза, партнер! Они смотрели в одну сторону, двигались в единственном для них направлении, являясь лучшими друзьями и сподвижниками абсолютно во всех начинаниях! Как теперь без него? Без того, кто, собственно, и был ее жизнью? В чем теперь смысл существования? В какую сторону идти и чего ждать от судьбы? Вопросы без ответов разрывали разум, боль утраты сжимала стальными тисками сердце, боязнь за дочь мурашками холодила кожу. Как она без отца? Ведь, их связь была чуть ли не прочнее нашей? При всей любви к матери, при виде отца младшая казалось теряла дар речи! Настолько сильно любила она родителя, а он отвечал своей крохе тем же. Как объяснить десятилетней девочке, что какой-то пьяный ублюдок просто сбил на неосвещенном пешеходном переходе ее отца и уехал, как ни в чем не бывало? Как объяснить, что папа не дошел до завода в тот вечер, а теперь больше не дойдет никуда и никогда? Как, черт возьми, когда она повзрослеет объяснить ребенку, что убийце ничего не будет, потому что его дядя имеет очень много немаленьких звезд на погонах? Как объяснить то, что экспертиза признала пьяным, человека принципиально не употреблявшего спиртное и направлявшегося работать в ночную смену на предприятие с самой суровой проходной в городе? Как объяснить, что на семью теперь наложен штраф за порчу имущества (автомобиля) "пострадавшего"? Как объяснить где и в какое время мы живем? Вопросы без ответов... Вопросы... Ночи без сна... Жизнь без смысла...
Она смотрела как посторонние, полупьяные люди жадно поглащают котлеты со стола арендованной столовой Химкобината, того самого, где мастером смены трудился отец. Какие-то работяги-коллеги, соседи, как по старой, так и по новой, недавно купленной в ипотеку, квартире... Кого-то она видела раньше, про некоторых отец рассказывал и она догадывалась, что это дядя Петя или дядя Максим, но, все таки, большинство лиц были неизвестны ей. Просто какие-то "сочувствующие", решившие проводить в последний путь едва знакомого, а возможно и не знакомого вовсе, человека. Она была маленькой девочкой и не понимала ничего! Все эти дяди-тети, бабушки-дедушки соревновались в красноречивости выдаваемых похвал погибшему отцу. Это было приятно. Оказывается, столько людей ценили и уважали его! Только немного странно, что так мало их она видела при жизни папы. А, вообще, все равно, только внутри жгучее чувство утраты и опустошенности, насколько это может быть в десять лет. Хотя кто сказал, что не может? Если и сказал, значит какой-то слишком сильно повзрослевший и потерявший связь с реальностью горе-родитель. Может и еще как может! На уровне биохимии, на уровне невидимых связей. Чувство утраты. Будто вырвали что-то такое важное, не сердце конечно, но и не аппендикс точно. И придется теперь как-то жить без этого. Ясно, что проживешь, только как - непонятно пока...
Рыдания сходили на нет, на подкошенных спиртным ногах страдальцы расползались по домам, родственники собирали "тормозки" из недоеденного и недопитого. Подошла мама, нежно обняла и прошептала на ухо: "Все будет хорошо, Моя малышка! Папа и сейчас с нами, пусть и очень далеко, но всегда рядом! Мы с тобой все переживем, не будем его расстраивать!" Дочь, с пониманием, кивнула, хотя ничего и не поняла из сказанного, но звучали слова мамы настолько искренне и убедительно, что не согласиться с ними было просто невозможно. Они взялись за руки, мама и дочка - маленькая копия отца, разбавленная утонченными женскими чертами матери, и тихо вышли на улицу. Уже стемнело. Летний воздух был пропитан ароматами цветущей, у административно-бытового комплекса, ночной фиалки и аммиака с метанолом, разносящихся из цехов за проходной. Из труб комбината валил едкий дым, который смешавшись с паром котельных, затуманивал ночное небо в кроваво-красном свете полной луны и представлял его в виде страшной картинки с одновременно пабликов про индустриальный урбан и постапокалипсис. Холодный ветерок уже ощутимо продувал летние наряды, благо такси не заставило себя долго ждать. Всю дорогу до дома, пока водитель - парень восемнадцати лет, тряс их в своей допотопной "классике", мама с дочерью молчали. Каждая из них думала о своем, и вместе они думали об одном, а именно: что же за цель такая была у высших сил забрать в самом расцвете столько значившего для них человека? Чем провинился он или наоборот необходим стал в другом, неведомом им, месте? Почему именно он, а не например, пропитые насквозь возрастные алкаши со второго этажа их подъезда? Почему? Что за странная жестокая игра? Фатум? Почему так происходит, что именно такие люди уходят рано? Вопросы без ответов... Каждая думала ровно об этом. Из-за разницы в возрасте, конечно, имели они абсолютно разное понимание, осознание, по-разному способны были анализировать... Но суть оставалась сутью, каким лексиконом мыслей ни была представлена: почему? Мама не спорила, когда таксист назвал сумму в полтора раза превышающую изначальную, просто молча положила деньги между передними сиденьями. Они вышли у подъезда и какое-то время неподвижно смотрели за тем, как довольный наживой водитель, не обращая внимания на их покрытые черными платками головы, радостно, с треском переключая скорости и выбрасывая с ревом из дырявой выхлопной трубы, ядовитый газ, умчался навстречу новым пассажирам. Кем они будут? Откуда поедут? С похорон или поминок? С праздника или на праздник? С работы или учебы? А какая разница!? У всех своя работа, свои проблемы и решения... Мама с дочкой поднялись на свой пятый этаж, открыли дверь и разулись. Дочь уже засыпала, когда из зала раздались тихие рыдания матери. Она очень старалась, чтобы никто ее не услышал и поэтому сдерживала всхлипы, но иногда они все равно прорывались и доносились до детской. Дочь встала с кровати и босыми ногами прошлепала в зал:
- Мама, ты плачешь? Давай я побуду с тобой...
- Нет, доченька! Все хорошо! Иди спать!
- Мааам, давай я посижу с тобой...
- Нет, иди спать! Со мной все хорошо! Я хочу побыть одна!
Интонация повторного ответа не предполагала дальнейшей дискуссии и дочь, молча поцеловав маму в щеку, направилась в свою комнату. Уснула она, как ни странно, довольно быстро. За ночь она не увидела ни одного сна. Девочка, словно провалилась в бездонную яму накопившейся за последние дни усталости и смогла выбраться оттуда только утром...
Она разомкнула глаза и взглянула на настенные часы. 7:30. Времени вполне достаточно, чтобы умыться, собраться, перекусить и успеть к первому уроку. Благо, школа находилась совсем рядом от их новой квартиры.
На кухне послышался топот и звон посуды.
- Маааааам! - крикнула дочь, но ответа не последовало, - Маааааааааам,- протянула она уже погромче, но опять тщетно.
"Не слышит, наверно",- девочка скинула одеяло, быстро сунула босые ноги в тапки и, шаркая по полу, побрела в кухню.
- Мам, ты что не слы...,- фраза оборвалась, едва дверь распахнулась.
Девчачьи глаза широко раскрылись, сон растворился в недоумении, а икота испарилась, несмотря на открытый рот. За столом, накрытым длинной белой скатертью, сидел отец. Он, как ни в чем не бывало, намазывал ножом масло на хлеб. На столе лежали батон колбасы, головка сыра, стоял, источая пар, бокал только что заваренного ароматного чая с бергамотом в пакетике.
Девочка молча наблюдала за происходящим. Стоило доске пола предательски скрипнуть, оповестив о ее появлении, отец поднял глаза и радостно разулыбался:
- А, доченька, проснулась?
Она кивнула, не в силах проронить ни слова.
"Сон или не сон? Что происходит?"
- Садись, Дочь! Я как раз нам бутерброды делаю! Тебе с сыром или с колбасой, кстати?
- А где мама? - прокашлявшись, выдавила из себя девочка.
- В магазин пошла! Яйца закончились, даже глазунью не из чего сделать... Я уже хотел будить тебя идти, а слышу ты проснулась сама! Так с чем бутерброд тебе?
- С маслом, наверно,- нерешительно пробормотала дочь.
- Вот и славно! Я как раз намазал! Ты садись напротив меня! Чего стоишь, как будто не родная?,- отец улыбнулся.
В глазах блеснул какой-то едва заметный неестественный огонек. Может ей показалось, но стало как-то совсем не по себе. Девочка не понимала что происходит: она, конечно, была счастлива видеть отца живым и здоровым, таким вот сидящим, как ни в чем не бывало, на кухне и режущим колбасу с сыром, но, в то же время, она точно знала, что вчера вот именно этого человека - ее папу похоронили на кладбище и вся ситуация страшила ее.
"Что же произошло? Я сошла с ума? Это сон? Да нет, это точно не сон",- незаметно для родителя, ущепнув себя за руку и едва сдержав крик, говорила себе она. Тем не менее, отец заметил ее действие и вновь, очень ласково улыбнувшись, проговорил:
- Не мучай себя, Дитя мое. Есть вещи, которые не стоит знать прямо сейчас, понимание их приходит чуть позже,- он кашлянул и быстро сменил тему,- Присаживайся, Дочь! Не стой, словно мертвеца увидела! (вновь незнакомый дьявольский блеск в глазах). В школу, ведь, опоздаешь!
Дочка пожала плечами и покорно опустилась за стол. Отец пододвинул поближе к ней тарелку с бутербродами. Девочка откусила кусочек колбасы и принялась жевать.
- Чай? - ласково предложил отец.
Дочь кивнула.
Он налил кипятка в кружку, предварительно положив туда пакетик ее любимого фруктового чая. Пододвинув кружку поближе к дочери, он потянулся за ложечкой, но нечаянно смахнул ее со стола на пол. Дочь сразу же попыталась поднять ее, чтобы помочь отцу, но не успела она нагнуться, тот резко окликнул ее:
- Нет! Пусть лежит, потом поднимем! - и уже более спокойным голосом добавил,- А то в школу надо поторапливаться уже. Вот, Доченька, возьми другую ложку, помешай.
Дочь повиновалась. Помешав сахар, она вновь откусила бутерброд и принялась тщательно пережевывать колбасу с хлебом, до сих пор не понимая радоваться или бояться. Вроде такой любимый, такой родной ее папочка сидел напротив, совсем как вчера и во все предыдущие дни.
"Он снова был рядом! Это же он, он, живой и такой родной! Но... Он не должен быть жив! Что-то с рассудком, наверно..."
Ей было страшно. Она боялась задать прямой вопрос. Что-то было не так. Вроде он, а вроде не он!
"Может я себя накручиваю? Может расслабиться и просто радоваться тому что папа жив, тому, что он со мной?! Вот же он, такой настоящий, такой осязаемый! Сидит и с легкой полуулыбкой на губах смотрит куда-то вдаль. Задумчивый такой... Ну, он всегда у нас такой был, задумчивый. Творческая личность же! Хоть на заводе все эти годы работал, но и стихи писал, песни пел, сочинял что-то вечно... Даже рисовать пытался. Коряво очень получалось, он сам понимал это, но всегда старался, видео смотрел на ютубе как рисовать научиться, пробовал вновь и вновь, переживал когда над ним смеялись за его неказистые мазки, но виду старался не показывать. И меня всегда учил, что творчество это самое главное. Творческий человек, мол, чувствует жизнь иначе - насыщеннее, понимает тонкости ее! И вот сидит он, родной такой, а я голову ломаю над тем: должен он быть тут или не должен? Да должен конечно! Это же папа мой! Папочка..."
- Я вот о чем думаю, Дочь! - вдруг став серьезным произносит отец.
- О чем?
- Надо б тебе завязывать с этими кружками юных поэтов и художественной школой, а нормальные какие-нибудь занятия найти...
"Ничего себе? Что он несет? Это же он меня в литературное общество, долго друга своего упрашивая, устроил, так и насчет "художки" с мамой воевал не один месяц, чтоб я туда ходила, а не на волейбол, так как там часы занятий пересекались! А сейчас, мол, бросить все! Ничего не понимаю..."
- Какие например? - спокойно ответила дочь.
- Ну не знаю, много разных, шить там, по дому, опять таки, помощь не помешает. Во! Придумал! Можно в агенство пойти юных моделей! У нас есть в городе, я слышал. Это хоть деньги приносить будет, а не стишки с рисуночками...
"Что вообще происходит? Что значит шить? Какое агенство? "Стишки с рисуночками" это он мне говорит, который всю жизнь про важность творчества и тленность материального мне рассказывал?".
- Ну я подумаю, Пап!
- Подумай, подумай...,- отец начал намазывать маслом очередной кусок ржаного хлеба, неудачно взялся за нож и тот, выскользнув из пальцев упал под стол.
Как бы предвкушая действия дочери, мужчина жестом руки показал ей сидеть на месте:
- Я уже слишком много намазал их. Зачем нам столько, правда? Вон, целых три лежит готовых уже. Мать ругаться будет, что все масло израсходовали...
"Мать? Он в жизни ее так не называл, только "мама", "мамуля" для дочери и "любимая", обращаясь к жене."
Отец отхлебнул чая и продолжил:
- И вообще, Дочь, тебе подтянуться надо в школе по оценкам. Мне трояки уже надоели! Даю тебе месяц для исправления ситуации. А то вон, позорище! Четверть чтоб закрыла без троек! Усекла? - он метнул на дочь рассерженный взгляд. Та кивнула, не понимая происходящего и не найдя что ответить.
"Оценки? Позорище? Отец всю жизнь говорил о незначительности школьных "оценок", выставляемых по субъективному усмотрению учителей, чья квалификация строится лишь на дипломах, которые в наше время можно купить в любом подземном переходе. Он не отрицал важности образования, но не давил, не ругал за тройки, а всегда старался понять причину неудач и помочь, сделав процесс выполнения домашнего задания, например, увлекательным".
Дочка вспомнила, как отец возил ее на Куликово Поле, чтобы они вместе посмотрели на места, о которых ей задали написать сочинение. Они наблюдали там костюмированное представление, разыгрывающее страшную битву Пересвета с Челубеем. Затем отец сам надел на себя доспехи и в шутку бегал за ними с мамой, размахивая бутафорским мечом. Как же было здорово и весело! Как же он радовался, когда читал ее сочинение. Пятерке отец тоже порадовался, но видно было, что сам процесс, проявленный дочкой интерес к истории родного края, осознание событий давно минувших дней - вот, что интересовало его. Совсем не оценки, а само действо! "Учеба не ради оценок, а ради развития, становления личности!",- любил он повторять, а теперь ругает за тройки...
Отец продолжал:
- Ты, кстати, с Семеновой Иркой как, дружишь?
- Пап, ты чего? С этой ботаничкой? Да у нее кроме зубрежки ничего в голове и нет!
- Ну, во-первых, не ботаничкой, а отличницей! А, во-вторых, тебе нужны такие друзья, а не твои эти непонятные художники-поэты. Вот сегодня в школу придешь, чтоб села с Ирочкой за парту. Попросись, я думаю она не откажет. А подружишься с ней, она тебе и поможет, и списать когда надо даст потом,- отец подмигнул дочери.
"Списать? Да что с ним такое? Это же он всю жизнь повторял, что списывают только конченые неудачники, у которых не хватает в голове для понимания того, что списывание и тем более фальшивые оценки не дадут ни знаний, ни умений, ни самоуважения."
- И еще, вещи тебе надо купить нормальные, Дочь! Ходишь как голодранка! мать тебя не понятно во что наряжает. Колени вон дырявые... Я тебе нормальных костюмчиков куплю, строгих... А лучше форму! Точно форму! Вот это дело,- он прямо развеселился от этих слов. Человек, который всегда рассказывал как сильно он ненавидит уравнивание всех под одну гребенку, гордившийся тем что учился и рос в девяностые годы - единственное за всю историю страны идеальное время для самовыражения, теперь хочет одеть свою дочь в школьную форму, чтобы она больше походила на серых мышек - отличниц, списывающих со шпаргалок на контрольных, но обязательно докладывающих учителям о подобных "ужасах", творимых одноклассниками. Отца захватила радостная мысль о школьной форме. Чувствовалось, как он прямо видит пред глазами марширующую на первомайской линейке дочь, одетую, тютелька в тютельку, как прилежные ученицы ее класса, что от эмоций он замахал руками, словно дирижер краснознаменного оркестра. Оставшийся в кружке чай выплеснулся на пол, вместе с выпавшей вслед за ним ложечкой. Дочка уже было нагнулась, чтобы поднять ложку, но отец, как всегда, остановил ее.
- Нет! - выкрикнул он,- Не поднимай! Допивай свой чай и собирайся в школу! Ты опоздаешь!
Глаза дочери наполнились слезами. За все десять лет папа ни разу не повысил на нее голос, всегда поддерживал и объяснял, что кричат на близких только слабые и глупые люди, не умеющие слышать окружающих и находить весомых аргументов для разъяснения спорных ситуаций.
Отец видел как слезы покатились по щекам дочери. Он даже слегка усмехнулся, как ей на мгновение показалось. Затем посерьезнев, бросил девочке полотенце.
- Утри сопли! Развела тут сырость...
Силу броска мужчина не рассчитал и кусок вафельной ткани, перелетев через стол, приземлился на пол рядом с ногой дочери. Не успел он ничего сказать, девочка быстро нагнулась за полотенцем. Из под скатерти торчали волосатые копыта, обвитые хвостом.
Девочка подняла испуганные глаза на отца.
Кухня была пуста. Лишь, чай остывал на столе, орошая паром спертый воздух...