Суд Божийй 14. Вплоть до Сатурна я обрыскал свет..

ЗДЕСЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА - ФЭНТЕЗИ, в котором сюжет раздваивается на два времени: действие "прыгает" из современного Петербурга в средневековую Палестину и обратно. События в прошлом начинаются накануне Третьего крестового похода (1189   – 1192) – после сентября 1186 г. Кроме упомянутых исторических лиц, другие герои этого рассказа - "родились эти люди из снов.." - как сказал герой "Театрального романа" Михаила Булгакова. Но сны бывают настолько реалистичны, что уж не знаешь, что и думать?..
                _______________________________________________


КОНЕЦ  ГЛАВЫ 13:  ...Под отзвуки так и не докатившегося до сердца Палестины Четвёртого Крестового нашествия** через так мне хорошо знакомые Яффские ворота безмятежно въехав, через Львиные – из Иерусалима выехав, в гуще бурь земных всезнающий и бурям непричастный белоснежный учитель мой хаким, неизменно взирая в небо, следовал в для него должный теперь вмещать весь мир, свой последний земной дом. И звезда рубина царственно сияла в ответ сестре своей – ведущей небесной звезде.
                _________________________________________________

           Вплоть до Сатурна я обрыскал
                Божий свет.
           На все загадки в нём сумел найти
                ответ,
           Сумел преодолеть все узы и
                преграды,
           Лишь узел твой, о смерть, мной
                не распутан, нет! (Омар Хайям )
                *           *            *
                ...Под отзвуки так и не докатившегося до сердца Палестины Четвёртого Крестового нашествия** через Яффские ворота безмятежно въехав, через Львиные – из Иерусалима выехав, в гуще бурь земных всезнающий и бурям непричастный белоснежный хаким, неизменно взирая в небо, следовал в для него должный теперь вмещать весь мир, свой последний земной дом. И звезда рубина царственно сияла в ответ сестре своей – ведущей небесной звезде...

14. П*О*С*Л*Е*Д*Н*И*Е   НАСТАВЛЕНИЯ НА  В*С*Ю   Ж*И*З*Н*Ь.  Летел – стремительно убывал и последний месяц в маленьком домике, где у ног учителя делал ученик последние приписки и исправления в списке рецептов. Ночью же с плоской кровли до головокружения упивались мы бархатной бездонностью опрокинутого над миром небесного купола. Звёздам и мне вдохновенно вещал хаким: серебряно искрящимся потоком текли, мерцали искры слов.

  – «К а к   ч а ш а  опрокинут над нами небосвод, – это прекрасно! – Он всё живое давит и разум наш гнетёт», – разве?!  О чём это? Благополучное долголетие даруется редко. Даруется не даром: только жемчужину прожитой недаром жизни может поднести человек космосу, - другого небо не примет. Я был равнодушен, – многим и тебе казалось. Да, да! Не спорь. Истощившись на бренное, что поднесёшь небесам!? Людям – мастерство: скупился ли я?! Дух – только небу. И когда дух твой сольётся с небесным сводом, вечно ты сможешь помогать страждущим.

  – «Н и к т о  не лицезрел ни рая, ни гиены; Вернулся ль кто-нибудь оттуда в мир наш тленный? Но эти призраки бесплотные для нас И страхов и надежд источник неизменный», – страх бога карающего! Как мир старая ошибка - желание как и на земле иметь Там – перст указывал в звёздную высь, – иметь всё предрешающего господина. «О н  Т о т, кто сделал ночь для вас одеянием, а сон покоем... О н  Т о т, кто посылает ветры с вестью радости перед своим милосердием...» Но такого незыблемого господина нет или, вернее, лик его - есть отражение каждого живущего по делам его.

Страшно людям творить мир и отвечать за всё самим: трудно быть таким воистину свободным! Поэтому и выдумали они Господа миров карающего. Поэтому же "обезумевших от радостей земли" – к жестокой для них истине неготовых не разуверяй: «Е с л и  тот или этот дурак Называет рассветом полуночный мрак...» – спор с таким ему же спорящего и уподобит. Не спорь с дураками. Не спорь с мудрыми, но внимай им. Обращая взор к небу, спорь только с самим собой.

 - Великая книга Коран и велик дар на вечное обращённого слова! Но слова не передают Всего, сын мой. И не призваны передавать Всё. Луна в воде, тень на стене, блеск   заката, клубящееся облако: так же зыбко, текуче и слово – толкуется многолико. Немалое дело уже чистым отзвуком намекнуть на вечную истину мироздания: «В и н о, что в хрустале горит, – покровом слёз едва прикрытая кровавая пучина!»  – руками творца в дивных красках насаженный мир именуя грешным, безумцы делают его таким, – ради буд-то бы единственно истинных слов льют кровь, отравляя землю. Не уподобляйся. Врагов нет в этом мире: есть тенью прошлых злых дел омрачённые обстоятельства: для грядущего не омрачай мир новым гневом.

  - «О н и  –  р а б ы  и м ё н. Составь себе лишь имя, И ползать пред тобой любой из них готов»! – так слабым легче. Ты же постигай скрытый за пределами знаков скрытый смысл: «Н а м   ж и з н ь  навязана; её водоворот ошеломляет нас, но миг один – и вот Уже пора уйти, не зная цели жизни, Приход бессмысленный, бессмысленный уход!» – для большинства. Иначе – для мудрых.

  Внимай же милостью неба накопленной мною мудрости, любимый сын моего духа! Своими руками ткётся узор ковра жизни. Стихи жизни не чужими руками должно окончить ударной строкой! С духом свои обращайся как с породистым конём: холь его, береги и корми отборным зерном. Но при нужде и пускай вскач: конь создан для скачки, - не для украшения только.

Однажды на пиру Гийас-ад-Дин, знаемый как Омар Хайям, – не бывало прозорливостью подобного ему мудреца! – сказал, что его похоронят там, где в дни весеннего равноденствия свежий ветер будет осыпать цветы с ветвей. И, вот ныне, в Нишапуре, на кладбище Хайры осененная грушевыми и абрикосовыми деревьями могила его в сладкие дни весны осыпана – скрыта под нежными, поцелуям пери подобными лепестками персика. Ты скажешь, – это сделали благодарные люди?

 Всё приходит на землю через людей: через их руки и помыслы. Особенно чудесна и редка сила духа – внушать благую красоту. Почему же другие - отчего не все так поступают? «И  ц е п и  р а з у м а, хотя б на миг единый, Тюремщик временный сними с души своей...» – так мудрый созерцает лик божества; не мудрых же снятые цепи влекут к войнам и разрушению.  Луна отражается в воде. Голос космоса колеблет струны сердца: божественные слова в силах облегчить цепи разума – цепи в обыденности мёртвых слов. Тогда не безумие ли кричать: небо не слышит нас? Разум, закованный в гордыню и себялюбие, - проклятие. Разум ищущий – преддверие чуда. Не требуй же чуда большего.
 - Учитель! ты противоречишь сам себе! Как же можно снимать цепи, не снимая их?
 
- Добровольно принятое преображается в нечто иное. И слова всегда противоречивы - это их природа: так слова будят мысль. Не делай из слов догму, сын мой. Великий чтец звёздных письмен, ясновидец Хайям предсказывал погоду, солнечные и лунные затмения, перевел стрелку мировых часов на дни весеннего равноденствия, – мог бы свершить и большее. Но всегда ли приносят пользу людям чужие открытия? Во истину, великий мудрец тот, кто, предвидя последствия, открывает не более необходимого. Ветер легко сметает следы с песка следы, время – великие победы. Только словом памяти людской отражённые дивные звуки недаром потраченной жизни несутся к небу, когда истлевают пергаменты и исчезают с лица земли города и народы!

 - По всеобщему закону течения вещей жизнь моя склоняется к закату. Истекает истончается срок земных скитаний моего пленённого плотью духа: край узора жизни – время чистых созвучий. Старше Ибн Сины, вровень с Гийас ад-Дина, я мог бы велеть положить моё тело в Нишапуре, близ могилы кумира, – но к чему бесплодные повторения?
Здесь под опрокинутым звёздным куполом, в белейшем платье праздника, один, но не в одиночестве проведу я не такой уж мгновенно короткий, как видится, закат своей жизни. Были у меня ученики и до тебя: приедут они за последним напутствием… читать стихи, если умны. Или я прогоню их! Будет и ещё один самый последний ученик: придёт сам, – как пришёл к воротам свой судьбы ты.

  – Учитель! Скажи: там, при первой встрече, у Яфских ворот медля, кого ждал ты?
  – Того, кого должен был увезти с собой – кто должен был помочь мне завершить труд жизни своей – почтительно дополнить великого Сину!  Я ждал – тебя.
  – Ты не мог не взять?
  – Я волен был выбирать свободно. Незыблемое скучно: мне помнится, один странный мальчик бежал от не им предначертанного узора своей жизни. В каком облике является нам ожидаемое? Думаешь, у тебя один облик?
  – Хмелем всегда кружится голова от твоих слов! Как же дальше мне жить без тебя?!

  – От безбрежности небес моя голова всегда кружится: изумление миром, – бесценный дар! Сохрани его, ибо небо не даёт талант рабам духа. У Яфских ворот посланный судьбой - найденный упрямый, своевольный мальчик – неплохо для начала. Плох был бы учитель, бессильный разум ученика направить к нужному. Передавали мне, что в истекающие часы жизни в "Книге исцеления" Сины на "Едином и Всеобщем" заложив страницу зубочисткой, Хайям молился: «Б о ж е! По мере своих сил моих стремился я познать Тебя! Насколько познал, насколько приблизился к Тебе – заслуга моя! Свыше сил моих неведение же моё – прости мне!» – последние слова.  Сомкнулись уста, закрылись глаза – закрылось лицо великого поэта покрывалом земли: дух его продолжил странствия.

 - «Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз Я ей в глаза взгляну, когда придёт мой час», – жизнь моя в ровном благополучии клонится к закату. Звезда закатывается – и звезда восходит. Поэма вечной жизни длится, – нет повода к печали. Ради длящейся поэмы жизни не жалко перелистнуть и страницу своей жизни.

 Люди не могут жить вечно: мир должен обновляться. Далее я не буду тебе полезен: с Космосом говорят один на один. Своей дорогой и следуй: «В с ё,  что ищешь – в себе непременно найдешь!».  Отсылаю, ибо есть у тебя силы идти: с Космосом говорят один на один. Я остаюсь: конец строки. Ты – уходишь: поэма странствий длится вечно.

 -  Возлюбленный сын моей мудрости и искусства! Есть и другая причина отослать тебя. Знай: Палестина тебе не родина, – назарянская кровь в тебе говорит сильнее. Тебя – одно из самых удачных моих стихотворений! – предназначаю я – оставляю той холодной земле, где годы странствовали мы вместе.  Так тебе будет свободнее. Ты уедешь – и сюда, в этот дом зримо не вернёшься. Но свободна мысль твоя, – и моя всегда тебе открыта... Молчи и слушай!  Я отсылаю тебя, как некогда, тоже в слезах – Не думай, что я бессердечен! – отослал меня мой учитель – некогда тоже отосланный ученик Сины. Как ты в свое время, избрав последний приют, отошлёшь своего. Привыкнув подчиняться учителю, ученик останется только учеником – копией оригинала. Ты много учился, много знаешь: зрелость – пора действия.

  От воспитания либо отсутствия его (что часто – одно и тоже!) склонен был ты к фанатизму, что есть опасный морок искренних, но неискушённых. Странствия, мастерство и поэзия вылечили тебя, – надеюсь. Оставаясь же здесь, рядом, моими глазами будешь ты взирать на мир, ибо старший – сильнее.  Итог моей жизни – не итог твоей. Моя вера – ещё не твоя. «Р а з  б о ж ь и  и  мои желания не сходны, Никак не могут быть мои богоугодны», – так вот, в сомнениях отринув слова школьных истин, веру пересоздают и себя создают вновь обретённой верой. Этим путём и следуй.

  На своей кровной родине стихами своей жизни отдай мне долг: заплати за потраченное время, - своими руками сотки единственно яркий узор ковра своей жизни. И я – мой беспокойный дух – не умрёт в тебе, не умрёт и в твоих учениках. Оставшись же со мной, даже и тело - «горстку праха» не сбережёшь. Вытри слёзы. Мальчик с Яфской дороги, ты уже мужчина! «С и я л и  зори людям и до нас! Текли дугою звёзды и до нас! В комочке праха сером под ногою Ты раздавил сиявший юный глаз».

 - Мы встречаемся, но никогда не расстаёмся: вьющуюся нить мысли можно ли разделить на только твоё и моё?!  Создавшим нас, дарован дух наш: создание как же можно отделить от Создавшего?!  «З а с л у г а  велика ль послушного простить? Прости ослушника о милосердный боже!» – «Б о ж е! Насколько приблизился к Тебе – заслуга моя! …Неведение же моё – прости мне!»  Неразумие и разумность, смерть и бессмертие, носим мы в себе.  Да-да!

  Хаким Халиль Юсуф ибн Хасан – так назовёшься отныне. Часть преданного мне учителем имени оставляю себе, часть передаю тебе. Но за морем обретёшь ты и другое имя: им называться вслух будет разумнее. А чтобы не забыть данного мной имени будешь носить мой рубин - подарок учителю моего учителя Ибн Сины теперь передаю своему ученику. Кровь камня напомнит о бессмертном горении духа, поможет сохранить и тело. Владея тайнами, лекари из Палестины, живут триста лет, шепчут назаряне. Не разуверяй их, - к чему? Так им легче доверять врачу. Кто толком не видел, приглядевшись, вдруг будто бы припомнит тебя, – не удивляйся. И разве ты – это не я?!
 
  Будь удачлив! Сюда, ко мне в этот дом, не возвращайся: отныне для тебя он – на далёких звёздах, - туда найди не проторенный путь. Когда же осмелишься вернуться: не сын моей мудрости – не узнаю тебя! Твои малодушие и уныние – мои скорбь и бесславная смерть. Ищи мыслью, – я отвечу. Смотрись в рубин – сгусток жизни. Спрашивай солнце и звёзды! ...Что же ещё? Ах, да!  Советы старого ханжи: в каждом есть ханжа, – следи за своим, - не давай ему воли. Кроме того: «Т ы   л у ч ш е  голодай, чем что попало есть, И лучше будь один, чем вместе с кем попало», – это, как помнится, уж не раз говорено.

 - «Я д,  м у д р е ц о м   предложенный прими, Из рук же дурака – не принимай бальзама». Деньги не копи, но имей их достаточно: «Б о г а т с т в о м, – слова нет, – не заменить ума, Но неимущему и рай земной тюрьма», – не забывай раздавать и нищим. Стеснённое тело давит и разум: платье носи не стесняющее, по возможности в дар небу – и красивое и не слишком отличающееся от обычаев в стране: зачем дразнить шакалов?
 
 - Со всеми дружелюбный, превыше цени одиночество. На одном месте не сиди долго: «П р о с л а в ь с я   в городе – возбудишь озлобленье, А домоседом стань – возбудишь подозренье», – мир велик, не задерживайся нигде дольше необходимого. 
«З а в и с т н и к и  во мне старались вызвать гнев, Но я сдержал себя, его преодолев», – и неудачен гневный, и неправ, и болен в придачу: чёрная желчь захлёстывает разум. Одним словом, – почитай перечитывай Хайяма и Сину. Но и крупицы мудрости на пути подбирать не забывай.

 - В Иерусалиме оставайся не долее, чем получишь желанный ответ. (Знаю, есть у тебя там последнее дело!) На прощанье и от меня ещё получишь весточку - подарок.  После, не медля, и в Яффу – на корабль... О! Звёзды бледнеют. Ночь истончается – иссякает. «Т ы  з н а е ш ь, почему в перед рассветный час Петух свой скорбный клич бросает столько раз? Он в зеркале зари увидеть понуждает, Что ночь –ещё одна – прошла тайком от нас». Предрассветные часы – время легкого пути. Верблюды с поклажей отосланы мной ещё третьего дня. Кони – ждут.
 
 Обними же меня, сын моего сердца: пожелай и мне удачи – созвучия с Создателем! Теперь первый месяц луноликой девы весны – Раби аль-аввал: «И з  с и р е н е в о й тучи на зелень равнин Целый день осыпается белый жасмин», – этим единственным утром позволю себе переиначить последние две строки: «Н а л и в а й  же подобную лилии чашу милосердием божиим – лучшим из вин!»
   ________

  Так, за месяц, узнал я его ближе проведённых вместе пятнадцати лет. Был он таким сначала? Изменился в пути? Хаким, – обновивший созданную им самим форму. Хаким – преображённый, которого я – не знаю? Учитель – мудрец и товарищ. Придержав коня, – не выдержал! – с вершины последнего придорожного бархана я оглянулся: в маленьком зеленеющем оазисе на плоской, от рассвета серебряной кровле белейшая фигурка прощально вздымала к небу раскинутые крылья - руки, в них словно держа – собираясь вдогонку кинуть ещё бледный, нежный мячик солнца. 

 Разноцветно радужной сеткой во множестве оттенков покрылось-зажглось белое одеяние. И под покорно замершими небесами, над бескрайними песками – клянусь! – явственно прозвучал – прокатился хрустальный ручей: «С ч а с т л и в о г о  пути, мой друг! – Счастливого пути! – тебе и мне отдельно вдаль брести. Чтоб, небо обойдя, у края мирозданья нам встретится, – Пока – счастливого пути!