Суд Божийй-14. Прощание с Хакимом

ЗДЕСЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ РОМАНА - ФЭНТЕЗИ, в котором сюжет раздваивается на два времени: действие "прыгает" из современного Петербурга в средневековую Палестину и обратно. События в прошлом начинаются накануне Третьего крестового похода (1189   – 1192) – после сентября 1186 г. Кроме упомянутых исторических лиц, другие герои этого рассказа - "родились эти люди из снов.." - как сказал герой "Театрального романа" Михаила Булгакова. Но сны бывают настолько реалистичны, что уж не знаешь, что и думать?..
                _______________________________________________


КОНЕЦ  ГЛАВЫ 13:  ...Под отзвуки так и не докатившегося до сердца Палестины Четвёртого Крестового нашествия** через так мне хорошо знакомые Яффские ворота безмятежно въехав, через Львиные – из Иерусалима выехав, в гуще бурь земных всезнающий и бурям непричастный белоснежный учитель мой хаким, неизменно взирая в небо, следовал в для него должный теперь вмещать весь мир, свой последний земной дом. И звезда рубина царственно сияла в ответ сестре своей – ведущей небесной звезде.
                _________________________________________________

         
           Вплоть до Сатурна я обрыскал
                Божий свет.
           На все загадки в нём сумел найти
                ответ,
           Сумел преодолеть все узы и
                преграды,
           Лишь узел твой, о смерть, мной
                не распутан, нет! (Омар Хайям )
                *       *       *
                ...Под отзвуки так и не докатившегося до сердца Палестины Четвёртого Крестового нашествия через Яффские ворота безмятежно въехав, через Львиные – из Иерусалима выехав, в гуще бурь земных всезнающий и бурям непричастный белоснежный хаким, неизменно взирая в небо, следовал в для него должный теперь вмещать весь мир, свой последний земной дом. И звезда рубина царственно сияла в ответ сестре своей – ведущей небесной звезде...

14. П*О*С*Л*Е*Д*Н*И*Е   Н*А*С*Т*А*В*Л*Е*Н*И*Я.  Летел – стремительно убывал и последний месяц в маленьком домике, где у ног учителя делал ученик последние приписки и исправления в списке рецептов. Ночью же с плоской кровли до головокружения упивались мы бархатной бездонностью опрокинутого над миром небесного купола. Звёздам и мне вдохновенно вещал хаким, и серебряно искрящимся потоком текли, мерцали искры его слов.

  – «К а к   ч а ш а  опрокинут над нами небосвод, – это прекрасно! – Он всё живое давит и разум наш гнетёт», – разве?!  О чём это? Благополучное долголетие даруется редко и не даром. Только жемчужину прожитой недаром жизни может поднести человек космосу, - другого небо не примет. Я был равнодушен, – многим и тебе казалось. Да, да! Не спорь. Истощившись на бренное, что поднесёшь небесам!? На мастерство ради людей скупился ли я?! Мастерство - людям. Дух – только небу. И когда дух твой сольётся с небесным сводом, тогда на вечно станешь ты путеводной звездой для страждущих.

  – «Н и к т о  не лицезрел ни рая, ни гиены; Вернулся ль кто-нибудь оттуда в мир наш тленный? Но эти призраки бесплотные для нас И страхов и надежд источник неизменный!» – страх бога карающего! Как мир старая ошибка - желание как и на земле – перст указывал в звёздную высь, – иметь Там всё предрешающего господина. «О н  Т о т, кто сделал ночь для вас одеянием, а сон покоем... О н  Т о т, кто посылает ветры с вестью радости перед своим милосердием...» Но такого незыблемого господина нет или, вернее, лик его - есть отражение каждого живущего по делам его.

Страшно людям за всё содеянное отвечать самим, и трудно быть воистину свободным! Поэтому и выдумали они Господа миров карающего. Поэтому "обезумевших от радостей земли" – к жестокой для них истине неготовых не разуверяй: «Е с л и  т о т  или  э т о т  д у р а к  Называет рассветом полуночный мрак...» – спор с таким ему же спорящего и уподобит. Не спорь и с мудрыми, но внимай им. Обращая взор к небу, спорь только с самим собой.

 - Великая книга Коран и велик дар на вечное благо обращённого слова! Но слова не передают Всего, сын мой. И не призваны передавать Всё. Луна в воде, тень на стене, блеск  заката, клубящееся облако: такое же зыбкое, текучее слово толкуется многолико. Немалое дело уже чистым отзвуком намекнуть на вечную истину мироздания: «В и н о, что в хрустале горит, – покровом слёз едва прикрытая кровавая пучина!»

 Творцом в дивных красках насаженный мир именуя грешным, безумцы делают его таким, когда ради будто бы единственно истинных слов льют кровь, отравляя землю. Не уподобляйся. Нет врагов нет  этом мире; есть только тенью прошлых ошибок омрачённые обстоятельства, поэтому ради грядущего не омрачай мир новым гневом.

  - «О н и  –  р а б ы   и м ё н. Составь себе лишь имя, И ползать пред тобой любой из них готов»! – так слабым легче. Ты же постигай за пределами знаков скрытый смысл: «Н а м   ж и з н ь  навязана; её водоворот ошеломляет нас, но миг один – и вот Уже пора уйти, не зная цели жизни, Приход бессмысленный, бессмысленный уход!» – для большинства. Иначе – для мудрых.

  Внимай же милостью неба накопленной мною мудрости, любимый сын моего духа! Своими руками ткётся узор ковра жизни. Стихи жизни не чужими руками должно окончить ударной строкой! С духом свои обращайся как с породистым конём: холь его, береги и корми отборным зерном. Но при нужде и пускай вскачь, ведь конь создан для скачки, - не для украшения только.

Однажды на пиру Гийас-ад-Дин, знаемый как Омар Хайям, – не бывало прозорливостью подобного ему мудреца! – сказал, что его похоронят там, где в дни весеннего равноденствия свежий ветер будет осыпать цветы с ветвей. И вот ныне в Нишапуре, на кладбище Хайры осененная грушевыми и абрикосовыми деревьями могила его в сладкие дни весны осыпана – скрыта под нежными как поцелуй пери лепестками. И это дар благодарных.

 Всё приходит на землю через людей: через их руки и помыслы. Особенно чудесна и редка сила духа – внушать благую красоту. Отчего не все так поступают? «И  ц е п и  р а з у м а, хотя б на миг единый, Тюремщик временный сними с души своей...» – так мудрый созерцает лик божества; не мудрых же снятые цепи влекут к войнам и разрушению.  Луна отражается в воде. Голос космоса колеблет струны сердца, и божественные слова в силах облегчить цепи разума – цепи в обыденности мёртвых слов. Тогда не безумие ли кричать, что небо не слышит нас? Это люди не слышат небо. Закованный в гордыню себялюбия разум - проклятие. Разум ищущий – преддверие чуда. Не требуй же чуда большего.
 - Учитель! ты противоречишь сам себе! Как же можно снимать цепи, не снимая их?
 
- Добровольно принятое преображается в нечто иное. И слова всегда были и будут противоречивы, - это их природа: так слова будят мысль. Не делай же из слов догму, сын мой. Великий чтец звёздных письмен, ясновидец Хайям предсказывал погоду, солнечные и лунные затмения, перевел стрелку мировых часов на дни весеннего равноденствия, мог бы свершить и большее. Но всегда ли приносят пользу людям чужие открытия? Воистину величайший мудрец, предвидя последствия, открывает не более необходимого. Ветер легко сметает следы с песка, время затмевает смысл великих побед. Только словом памяти людской отражённые дивные звуки недаром потраченной жизни несутся к небу, когда истлевают пергаменты и исчезают с лица земли города и народы.

 - По всеобщему закону вселенной жизнь моя склоняется к закату. Истекает истончается срок земных скитаний моего пленённого плотью духа. Я уже на краю узора жизни – на рубеже времени чистых созвучий. Я мог бы велеть положить моё тело в Нишапуре, близ могилы кумира, но к чему бесплодные повторения?

Здесь под опрокинутым звёздным куполом, в белейшем платье праздника, один, но не в одиночестве проведу я не такой уж мгновенно короткий закат своей жизни. Были у меня ученики и до тебя: приедут они за последним напутствием в стихах, если умны. Или я прогоню их! Будет и ещё один последний ученик: придёт сам, как пришёл к воротам свой судьбы ты.
  – Учитель! Скажи: там, при первой встрече, у Яфских ворот медля, кого ждал ты?

  – Того, кого должен был увезти с собой, и кто должен был помочь мне завершить труд жизни своей – почтительно дополнить великого Сину! Я ждал – тебя.
  – Ты не мог меня не взять с собой?
  – Я волен был выбирать свободно. Незыблемое скучно. Мне помнится, как один названный героем странный мальчик бежал от не им предначертанного узора своей жизни. В каком облике является нам ожидаемое? Думаешь, у тебя один облик?
  – Хмелем всегда кружится голова от твоих слов! Как же дальше мне жить без тебя?!

  – От безбрежности небес моя голова всегда кружится. Помни, что изумление миром – бесценный дар! Сохрани его, ибо небо не даёт талант рабам духа. У Яфских ворот посланный судьбой - найденный упрямый, своевольный мальчик – было неплохо для начала. Плох был бы неискусный учитель, разум ученика бессильный направить к нужному.

 Передавали мне, что в истекающие часы жизни в "Книге исцеления" Ибн Сины на "Едином и Всеобщем" заложив страницу зубочисткой, Хайям молился: «Б о ж е! По мере своих сил моих стремился я познать Тебя! Насколько познал, насколько приблизился к Тебе – заслуга моя! Свыше сил моих неведение же моё – прости мне!» – последние слова. Сомкнулись уста, закрылись глаза, и закрылось лицо великого поэта покрывалом земли, но дух его продолжил странствия.

 - «Р а з у м н о  л ь  с м е р т и  м н е  с т р а ш и т ь с я?  Только раз Я ей в глаза взгляну, когда придёт мой час...» – жизнь моя клонится к закату. Звезда закатывается – и новая звезда восходит. Поэма вечной жизни длится, значит нет повода к печали. Ради длящейся поэмы жизни не жалко перелистнуть и страницу своей жизни.

 Люди не могут жить вечно, - мир должен обновляться. Далее я не буду тебе полезен. Оставшись со мной, ты станешь только моей бледной тенью. Следуй же своей единственной дорогой: «В с ё, ч т о  и щ е ш ь – в  с е б е  н е п р е м е н н о  н а й д ё ш ь!». Отсылаю тебя, ибо есть у тебя силы идти: с Космосом говорят один на один. Я остаюсь, а Ты  – уходишь, значит поэма странствий открыла новую главу. Да будет она длиться вечно!

 -  Возлюбленный сын моей мудрости и искусства! Есть и другая причина отослать тебя. Знай, что Палестина тебе не родина, – назарянская кровь в тебе говорит сильнее. Тебя – одно из самых удачных моих стихотворений! – оставляю я той холодной и страждущей земле, где годы странствовали мы вместе. Так тебе будет свободнее. Ты уедешь – и сюда, в этот дом не вернёшься. Но свободна мысль твоя, – и моя всегда тебе открыта... Молчи и слушай! Я отсылаю тебя, как давно тоже в слезах – Не думай, что я бессердечен! – отослал меня мой учитель – некогда тоже отосланный ученик своего учителя. Как и ты, в свое время избрав последний приют, отошлёшь своего ученика. Привыкнув подчиняться учителю, ученик останется только учеником – копией оригинала. Ты много учился, много знаешь, наступила твоя зрелость – пора действия.

  От воспитания либо отсутствия его (что часто – одно и тоже!) склонен был ты к фанатизму - к опасному мороку искренних, но неискушённых. Странствия, мастерство и поэзия, надеюсь, излечили тебя. Оставаясь же здесь, рядом, моими глазами будешь ты взирать на мир, ибо старший – сильнее.  Итог моей жизни – не итог твоей. Моя вера – ещё не твоя. «Р а з  б о ж ь и  и  м о и  ж е л а н и я  не  с х о д н ы, Никак не могут быть мои богоугодны...» – так вот, в сомнениях отринув слова школьных истин, пересоздают самого себя вновь обретённой верой. Этим путём и следуй.

  На своей кровной родине стихами своей жизни отдай мне долг - заплати за потраченное время, своими руками соткав единственно яркий узор ковра своей жизни. И я – мой беспокойный дух – не умрёт в тебе, не умрёт и в твоих учениках. Оставшись же со мной, даже и тело - «горстку праха» не сбережёшь. Вытри слёзы. Мальчик с Яфской дороги, ты уже мужчина! «С и я л и  з о р и  л ю д я м  и  д о  н а с! Текли дугою звёзды и до нас! В комочке праха сером под ногою Ты раздавил сиявший юный глаз».

 - Мы встречаемся, но никогда не расстаёмся. Вьющуюся нить мысли можно ли разделить на только твоё и моё?! Создавшему нас, дарован дух наш, и создание как же можно отделить от Создавшего?!  «З а с л у г а  велика ль послушного простить? Прости ослушника о милосердный боже!» Неразумие и разумность, смерть и бессмертие, носим мы в себе.

  Хаким Халиль Юсуф ибн Хасан – так назовёшься отныне. Часть преданного мне учителем имени оставляю себе, часть передаю тебе. Но за морем обретёшь ты и другое имя: им называться вслух будет разумнее. А чтобы не забыть данного мной имени будешь носить мой рубин - подарок учителю моего учителя Ибн Сины теперь передаю своему ученику. Кровь камня напомнит о бессмертном горении духа, поможет сохранить и тело. Владея тайнами, лекари из Палестины, живут триста лет, шепчут назаряне. Не разуверяй их, - к чему? Так им легче доверять врачу. Если незнакомец вдруг будто бы припомнит тебя, – не удивляйся. И разве ты – это не я?!
 
 - Будь удачлив! Сюда, ко мне в этот дом, не возвращайся: отныне для тебя он – на далёких звёздах, туда и найди не проторенный путь. Когда же осмелишься вернуться, тогда - не сын моей мудрости – не узнаю тебя! Твои малодушие и уныние – мои скорбь и бесславная смерть. Ищи мыслью, – я отвечу. Смотрись в рубин – сгусток жизни. Спрашивай солнце и звёзды!

Что же ещё? Ах, да!  Советы старого ханжи: в каждом есть ханжа, – следи за своим и не давай ему воли. Кроме того: «Т ы   л у ч ш е  голодай, чем что попало есть, И лучше будь один, чем вместе с кем попало», – это, как помнится, уж не раз тебе было говорено.

 - «Я д,  м у д р е ц о м   предложенный прими, Из рук же дурака – не принимай бальзама». Деньги не копи, но имей их достаточно: «Б о г а т с т в о м, – слова нет, – не заменить ума, Но неимущему и рай земной тюрьма», – не забывай раздавать и нищим. Стеснённое тело давит и разум: платье носи не стесняющее, по возможности в дар небу – и красивое и не слишком отличающееся от обычаев страны, ибо зачем дразнить шакалов?
 
 - Со всеми дружелюбный, превыше цени одиночество. На одном месте не сиди долго: «П р о с л а в ь с я  в городе – возбудишь озлобленье,  А домоседом стань – возбудишь подозренье». Мир велик, не задерживайся нигде дольше необходимого. 
«З а в и с т н и к и  во мне старались вызвать гнев, Но я сдержал себя, его преодолев», – и неудачен гневный, и неправ, и болезни одолевают, когда чёрная желчь захлёстывает разум. Одним словом, – почитай и перечитывай Хайяма и Сину. Но и скромные крупицы мудрости на пути подбирать не забывай.

 - В Иерусалиме оставайся не долее, чем получишь желанный ответ. (Знаю, есть у тебя там последнее дело!) На прощанье и от меня ещё получишь весточку - подарок.  После, не медля, следуй в Яффу и на корабль... О! Звёзды уже бледнеют. Ночь истончается – иссякает. «Т ы  з н а е ш ь, почему в перед рассветный час Петух свой скорбный клич бросает столько раз? Он в зеркале зари увидеть понуждает, Что ночь - ещё одна – прошла тайком от нас». Предрассветные часы – время легкого пути. Верблюды с поклажей отосланы мной ещё третьего дня. Быстрый конь застоялся и ждёт умелого всадника.
 
 Обними же меня, сын моего сердца. На прощание пожелай и мне удачи – созвучия с Создателем! Теперь первый месяц луноликой девы весны – Раби аль-аввал: «И з  с и р е н е в о й  т у ч и  на зелень равнин Целый день осыпается белый жасмин...» – этим единственным утром позволю себе переиначить последние две строки: «Н а л и в а й  же подобную лилии чашу милосердием божиим – лучшим из вин!»
   ________

  Так, за месяц, узнал я его ближе проведённых вместе пятнадцати лет. Был он таким сначала? Изменился ли в годы странствий? Хаким – преображённый, которого я знаю или не знаю? Учитель – мудрец и товарищ. Придержав коня, с вершины последнего придорожного бархана я оглянулся: в маленьком зеленеющем оазисе на плоской, от рассвета на серебрящейся кровле белейшая фигурка прощально вздымала к небу раскинутые крылья - руки, в них словно держа – словно собираясь вдогонку кинуть ещё бледный, нежный мячик солнца. Разноцветно радужной сеткой во множестве оттенков покрылось-зажглось белое одеяние. И под покорно замершими небесами, над бескрайними песками – клянусь! – явственно прозвучал – прокатился хрустальный ручей:

         Счастливого пути, мой друг! – Счастливого пути! -
                тебе и мне отдельно вдаль брести.
         Чтоб, небо обойдя, у края мирозданья нам встретится, –
                Пока – счастливого пути!