О книге А. В. Суворова Встреча вселенных...

Встреча вселенных – это очень глубокое противопоставление мира зрячеслышащих и мира слепоглухих. Вселенная – это даже не соседняя страна, это световые годы в степени бесконечность. А с другой стороны – А.В. Суворов настаивает на том, что слепоглухие люди - такие же, как и все остальные, что нельзя их отделять и стигматизировать. Это противоречие составляет ос-новную интригу, смысловой нерв книги . Читатель видит глубину этой пропасти, но видит также, что ее можно преодолеть. Опыт автора и есть преодоление пропасти, мост между мирами. Опыт этот, этот мост – не уникальное, а в принципе доступное дело для многих людей с инвалидностью, какой бы тяжкой она ни была. Хотя слово «опыт» не совсем точное – оно скорее описывает пассивные переживания, а здесь мы видим активное конструктивное отношение к себе, своим возможностям и к своему миру, которые – все три – практически выстроены А.В. Суворовым из «ничего». Как не вспомнить знаменитое возражение Лейбница Локку: «нет ничего в разуме, чего не было прежде в ощущениях» – утверждал Локк.  «Кроме самого разума» - парировал Лейбниц. Так что же существует помимо ощущений? – Вопрос для инвалидов «сенсорников» далеко не праздный. Это личность, ее достоинство, ее труд и ее конструирование себя – из того, что оказалось доступным в тяжелейшей беде.   «Применительно к инвалидам цель – их включение в мир здоровых, уничтожение какой бы то ни было изоляции от мира здоровых» (с. 184) . Сенсорная или двигательная инвалидность ни в коем случае не равна лич-ностной ущербности, попранию человеческого достоинства, или просто чело-вечности – ключевого слова всей книги. Две вселенные должны жить рядом. Отношение к инвалидам – мерило нравственности общества – это часто по-вторяют, и так же часто забывают. Правила и техники совместного проживания – дело очень непростое. Зрячеслышащая вселенная должна пригласить инвалидов жить в одном доме, в одном обществе. При этом отношение к ин-клюзии должно быть, много раз подчеркивает А.В. Суворов, очень взвешен-ным, осторожным, исключительно индивидуальным. С одной стороны, «ста-новление личности слепоглухого в нормальном, то есть человечном, коллективе зрячеслышащих ускоряется» (с.188). Но с другой – бросить инвалида без помощи, без опеки на произвол судьбы – значит просто погубить его.  В частности, в педагогике и образовании – «в корне порочна установка на инклюзивное образование вместо всякого иного. Правильно и вообще грамотно ставить вопрос об инклюзивном образовании наряду с другими формами образования, в том числе с коррекционным» (с.231). «Инвалиды – не какой-то особый «народ», а самые обычные люди, попавшие в необычно сложные, экстремальные условия существования, и эти условия диктуют некоторое видоизменение общечеловеческой культуры, цель которого – как раз приобщиться к этой культуре с наиболее возможной полнотой, а ни в коем случае не заме-нить общечеловеческую культуру какой-то особой «малой культурой». Я принципиально стою на позициях самой широкой интеграции инвалидов в остальном человечестве, и прежде всего духовной интеграции… В то же время я категорически против игнорирования самого факта инвалидности, против того, чтобы «делать вид» будто инвалидности нет, будто инвалид – не инди-вид, будто ему не труднее во многом, чем более здоровым людям» (с. 290).
Книга А.В. Суворова – необычная. Я такой книги никогда не читал, не видел.  Предмет, метод, объект, композиция, тематика, язык, смысл, аргументация - все обычные критерии разбора литературного – и научного – произведения в этой книге настолько особые, ни на что не похожие, что не по этим категориям строится ее восприятие. И в то же время, это вовсе не сигнал из далекой вселенной, не исповедь пришельца (как любит приколоться наш автор), это опять-таки – что-то иное. Не буду даже пытаться найти слово – наверняка у каждого читателя останется свой собственный образ книги, каждый читатель по-своему будет наполнен чтением. Тем не менее общий остов книги – это преодоление жуткого несчастья, которое сваливается на людей – чаще всего – детей – инвалидности, слепоглухоты, немоты. Путь и смысл это-го преодоления.
Почти одновременно вышли две книги – А.В. Суворова и вторая – Б.Г. Юдина «Человек: выход за пределы». И вот что интересно – Юдин пишет о стремлении человека выскочить за рамки природной определенности – пусть в поисках химерического трансгуманизма, пусть в дебри виртуальности или биотехнологического улучшения. А Суворов наоборот, описывает проблему и пути ее решения – как в человеческие пределы  войти, как другая вселенная тянется и рвется к нормальности, к полноценности именно в рамках тех возможностей, которым располагают здоровые люди. Казалось бы, какие разные предметы, задачи и мотивы у авторов. Да, верно, разные. Но есть и общее – это проблемы границ человеческого и иного. В одном случае – с инвалидностью, нижняя граница проходит между органическим существованием и полноценной субъективностью. Во втором – между человеческой природой и техногенным будущим человека. И не удивительно что в книге Суворова главное слово – человечность.
Есть книги, написанные в жанре интеллектуальной автобиографии. Но такого открытого, глубокого, искреннего и деликатного самоанализа мне не встречалось. Исследование своей жизни, проделанное А.В. Суворовым как психологом, доктором наук, это не просто многодисциплинарная задача, в нем неразрывны психология как наука, психология как внутренний мир, педагогика, эмоциональность, мораль, эстетическая одаренность и добрый юмор.
Полный тезка А.В. Суворова – великий полководец, Александр Васильевич Суворов-Рымникский прославился многими победами, переходом через Альпы и поимкой Пугачева. Для того, чтобы побеждать, граф пользовался многими ресурсами – обученным войском, надежным вооружением, мощной мотивацией, он воевал во славу двух матушек – России и императрицы. Был скромен, смел и очень умен. И воевал с врагом внешним – европейцем, и с врагом внутренним – бунтовщиками и ворами. Такое сравнение очень о многом говорит. Наш современник Александр Васильевич Суворов – хоть не граф и не маршал, а победы его ничуть не меньше и не менее почетны. У него не было и нет врага внешнего. У него не было и нет таких ресурсов. Его моти-вация не настолько возвышенная – матушка Россия к нему почти равнодушна, а матушка императрица, будь она жива-здорова, его бы просто не заметила. Так что сражаться А.В. Суворову приходилось самому, на своей территории, со своей инвалидностью, со своим организмом и со своей бедой. 
Это книга от имени другой вселенной, иначе устроенной, -  отвечающей своим ограничениям потрясающей мобилизацией двух составляющих – сен-сорной и духовной. Вселенная, приоткрытая книгой Суворова, живет внутри вселенной зрячих, слышащих и говорящих людей, но только несколько чело-век имеют пропуск в мир «инопланетян». Это персонажи, описанные А.В. Суворовым: А.В. Апраушев (директор Загорского интерната для слепоглухих детей), И.А. Соколянский (профессор, основатель отечественной тифлосурдопедагогики), Э.В. Ильенков (философ, учитель и духовный отец автора), А.И. Мещеряков (доктор психологических наук, теоретик и практик тифло-сурдопедагогики), Ф.Т. Михайлов (философ, теоретик самосознания), немногие еще люди, живущие сразу в двух вселенных, знающих тайну переливания сознания – этой крови культуры – через пропасть полной темноты, полной тишины и молчания. Самая главная роль в этом принадлежит Сашиной маме: «Мама заложила фундамент моей личности, на котором потом строило, пере-страивало, достраивало множество людей, в том числе, конечно, и я сам» (с. 83).
У меня в детстве был диафильм «Слепой музыкант», там рассказывалось о слепом мальчике, который стал хорошим пианистом. И я, напрочь лишенный музыкального слуха, завидовал этому мальчику, и представлял себе, что вот если бы я ослеп, то стал бы точно таким же музыкальным гением. По-том я помню в детстве мы играли «в слепых»: с закрытыми глазами надо было повернуться несколько раз вокруг себя и потом найти какие-то предметы на полу, на столе и в шкафу. Так вот осталось ощущение сильнейшей концентрации, которая включалась «сама», и удавалось что-то найти именно благодаря ей. А потом, когда игра кончалась, она пропадала. Наши пять чувств дают нам некоторую избыточную информацию об окружающей среде, мы мо-жем расслабиться и при этом не попасть в сложную ситуацию. Нам приходится включать концентрацию только в редких неожиданных или опасных случаях. Концентрация играет важную роль в жизни инвалидов, она и мобилизует, и мотивирует людей на активное противостояние своей беде. Но если человек слепоглухонемой, то от него требуются титанические усилия, чтобы не за-крыться вовсе и не отказаться от борьбы за свою жизнь, - тем более, что исход этой борьбы человеку никогда заранее не известен . И счастье, если рядом оказываются люди, которые помогли Александру Васильевичу почувствовать возможность победы, не дали угаснуть достоинству и дерзости – сражаться и побеждать.
Казалось бы, жизнь слепоглухого человека спрятана «на дне колодца», не только от него самого, но и от нас, окружающих его людей. А вот выходит, что свою жизнь А.В. Суворов видит и описывает с такой прозрачностью, с та-кой глубиной и непосредственностью – не становясь при этом «таким про-стым», то есть плоским и тривиальным – что позавидуешь! Огромная, годами воспитанная культура самопознания – плод не столько профессии психолога, сколько постоянной внутренней работы души. И самосознания.
Поскольку эта книга для меня – больше, чем текст, размышлять о ней то-же можно как о чем-то большем. Не просто о том, как вопреки недугам обретается полноценная личность, потому что это повесть не просто о настоящем человеке. Это автобиография, во всей полноте раскрывающая познаватель-ные, коммуникативные, моральные, эстетические компоненты жизни вот этого, конкретного человека – Александра Суворова, Ёжика. Опыт научного самоанализа. Своего становления, своих фобий, страданий, привязанностей, побед, - о многом мы, зрячеслышащие, можем только догадываться. То есть это самая настоящая исповедь, прямой репортаж из «другой вселенной».
Книга богата разнообразным содержанием, но у нее четкая структура: че-тыре части, тематизированные «от абстрактного к конкретному». Первая часть – гносеологическая, вторая - о тифлосурдопедагогике, третья – о сов-местной педагогике, четвертая – о личностной реабилитации. Поскольку кни-га многодисциплинарная, в каждой главе присутствуют разножанровые и разнодисциплинарные фрагменты. Попробую пунктирно наметить общую логику, отметив основные мотивы. Но сразу признаюсь, без претензий на исчерпывающую полноту – я не хочу отбить у читателя охоту самому прочесть всю книгу целиком.
Первая часть – о том, как возможно познание, как возникает и совершен-ствуется сознание слепоглухого человека. Абстрактные философские вопросы приобретают самую что ни на есть конкретную форму, в которой слиты гносеология, педагогика, этика и эмоциональная душа. Мне совершенно по-новому теперь видится концепция «обращения», которую так горячо пропагандировал Феликс Трофимович Михайлов – он сформулировал ее благодаря работе с Суворовым. Смысл этой концепции в том, что основной «клеточкой», исходным пунктом формирования и развития сознания (и самосознания) для Михайлова было обращение одного человека к другому целостным коммуникативным актом, в котором спаяны практически все душевные силы и способности человека - это и интерес (познание), и слово (язык, речь), и эмоции (душевные движения), и ожидание ответа (зачатки социальности), и манеры (из них получается эстетическое отношение). Только такая целостность, как ни парадоксально, является аналитическим основанием психики и сознания! И еще один, не менее парадоксальный вывод: сознание есть эпифеномен самосознания. Не осознавая себя как субъекта обращения, человек не в силах выработать субъект – объектных ориентиров, не способен проводить операций различения и отождествления, которые лежат в фундаменте сознания. Напрашивается аналогия этих соображений Ф.Т. Михайлова с мыслями А.В. Суворова о том, как возникает сознание у «сенсорных» инвалидов. То есть коммуникативная природа «тэхне» лежит в основе такого обучения! Предметные, материальные, ментальные, знаковые средства общения, окру-жающие нас со всех сторон, суть посредники между взаимодействующими людьми. В них заложены накопленные алгоритмы поведения, в целом состав-ляющие человеческую культуру. С этой точки зрения самая простая палка, железка, ткань или бумага – любое обработанные вещество, ставшее зачем-то нужным человеку, автоматически становится элементом сложнейших коммуникативных связей. Посредничество между общающимися людьми имеет жесткую логику, - правила оперирования предметом, вещью, знаком, жестом. Усвоение таких правил шаг за шагом образует устойчивые ментальные фигу-ры, из которых возникают образы и представления. На этом основано перво-начальное обучение детей инвалидов самым простым и самым важным навы-кам бытового поведения – самообслуживанию,  ориентации в пространстве, еде.
 Способными не рождаются, ими становятся – один из лейтмотивов книги. Обучение необходимо как постепенный переход от полного контроля за ребенком до самостоятельности, в пределах возможного, до рефлексии и творчества, в том числе и педагогического. …  «При инвалидности можно превратить свое тело в орган, орудие реализации того или иного мастерства, и именно на уровне мастерства – таланта». С.153.
«До специального обучения слепоглухонемого ребенка просто нет как человеческого существа» (с. 25). С самого раннего возраста, с момента обнаружения инвалидности необходима специальная коррекционная помощь. «Человеческое сознание может возникнуть только во взаимодействии с другим человеческим сознанием» (с. 23.). Как это достигается? У ребенка отсутствуют навыки оперирования предметами, которые нужны для еды, умывания, одевания, гигиены и т.д. Есть два варианта действий: полностью обслуживать малыша, лишить его возможности проявлять активность, когда ему что-то понадобилось, или наоборот, постепенно и терпеливо включать в контекст его жизни разные предметы, например, ложку, которой надо есть. Предметный мир становится посредником между ребенком и воспитателем (родителем), он шаг за шагом наполняет жизнь ребенка орудиями как элементами культуры. Ложка превращается в ментальное содержание, в образ ложки, тем самым выполняется важнейшая мыслительная процедура – обобщение и абстрагирование: поскольку ложки могут быть разными, но они тем не менее имеют об-щее понятие, сущность. Далее, образ ложки задает предметное поле, или кон-текст еды, в него вложено уже огромное разнообразие эталонов действия (с. 26), которые раскрываются исподволь, как бы сами собой. В результате воз-никают правила поведения, а вместе с ними – осознание себя как субъекта! Способом достижения эти самых простых, но и самых важных результатов служит совместно-разделенная деятельность – исток и сознания, и воображения (с. 24). Обучение слепоглухонемого ребенка идет так: взрослый начинает совместное действие, ребенок его продолжает (с.115). А.И. Мещеряков писал: «между субъектом (ребенком) и предметом его потребности вклинивается вещь (орудие) со скрытым в ней общественным значением» (с. 121). Ребенок осваивает и мир вокруг себя, и себя в этом мире при помощи учителя – чело-века, который действует одновременно с ребенком – орудует ложкой, натяги-вает чулочки, умывает, сажает на горшок, причесывает… - и постепенно со-кращает долю своего участия в деятельности ребенка, вынуждая его брать часть ноши на себя, самостоятельно справляться со своими нуждами. Если же тотальным уходом погасить активность ребенка на стадии овладения бытовыми навыками, потом ее уже не разбудить, или она будет сильно подавлена.  Таким образом, основным механизмом компенсации инвалидности является деятельность.
Постепенное – поэтапное, согласно П.Я. Гальперину, - овладение своей субъективностью сопровождается открытиями, которых мы не знаем, но ко-торые важны для слепоглухого человека. Сенсорные и перцептивные ощущения создают субъективность слепоглухих. Но есть разница между ощущением – сенсорикой, и восприятием – перцепцией.  Можно подумать, что это просто терминологические нюансы. Ан нет, различие между ними играет важную роль в формировании алгоритма узнавания. В дактильной речи восприятие опережает ощущения, забегает вперед, то есть человек заранее, до конца слова или фразы схватывает его смысл.  Казалось бы, с таким трудом достигаемое узнавание должно бы расширять познавательную активность, но у сен-сорного познания есть моральные рамки.  А.В. Суворов пишет об этических тормозах – ему неловко ощупывать собеседника, его лицо (с.41).
Вот еще один звучный мотив книги: у слепоглухих людей сильно развита интуиция, вообще в сильнейшей степени отмобилизованы разные способы не-вербальной ориентировки, которые компенсируют сенсорный дефицит. Интуитивные ощущения позволяют им воспринимать тончайшие оттенки и телесных, и душевных состояний собеседников. Отсюда такая деликатность, чувствительность к мельчайшим нюансам поведения – как своего, так и ближнего. То, на что не обратит внимания зрячеслышащий, может вызвать бурную реакцию инвалида, чаще всего обиду, раздражение, даже агрессию. «Слепота лишила меня возможности созерцать физически, зато вынудила особо точно, расчетливо действовать и тем самым видеть «внутренним взором», духовно» (с. 68). И видеть полно и метко, в том числе и в рефлексии, - ему приходится отдавать себе отчет в том, где проходят границы его независимости, как они соприкасаются с таковыми границами близких людей, не слишком ли он самоуверен и требователен, не навязывает ли он своей шкалы ценностей другому человеку (с.71). Зависимость от посторенней помощи часто развивает в инвалидах чрезмерную требовательность к окружающим людям, постоянные обиды, что им уделяется недостаточно внимания, стремление навязать, под-чинить себе круг близких. Поэтому, отстаивая свою личностную независи-мость, Суворову приходилось воспитывать в себе сдержанность, деликат-ность, чуткость к тому, не перегибает ли он палку, обращаясь и общаясь со своими собеседниками и партнерами.
Вот что интересно: в главе 1, гносеологической, масса соображений эмоционального, ценностного, характера. Познание мира, рефлексия, самоанализ вовсе не принадлежать чистой «теории познания». А.В. Суворов отказывается от традиции рассматривать субъективного познание в отрыве от эмоционально-экспрессивной жизни. Как говаривал Ф.Т. Михайлов, познание аффективно, и аффект прочно лежит в основе «обращения». И как ни парадоксально, для Суворова квинтэссенцией эмоциональных переживаний осталось музыка. Она сопровождает Суворова всегда и везде, благодаря счастливому стечению обстоятельств – остаточному слуху, чувствительности к вибрации, и в последние годы – усовершенствованным звуковоспроизводящим устройствам.  «Слепоглухие – в том числе и я – инвалиды, у которых глухота наступила после формирования речи», поэтому сохранилась устная речь и остатки слуха. (с. 107).  Правда, возникло значительное смещение звуко-высотного диапазона. «В более низком диапазоне до меня доходят более тихие звуки, а в более высоком – еще более тихие, чем в низком» (с.50). Но музыкальность была у Саши с детских лет, и компенсация потери слуха уже в зрелом возрасте стала возможной благодаря техническим устройствам. «Музыка во мне звучит постоянно. Моя собственная, внутренняя. Ни в какой иной форме мои настроения просто не существуют… Не представляю себе духовной полноценности без высокой культуры чувств, а это значит – без высокой музыкальной культуры» (с.55).
Самопознание – плод длительных раздумий, так полно и выразительно представленный Александром Васильевичем, что его смело можно считать пособием по внутреннему миру человека. И в том числе не инвалидного, любого. Общечеловеческая культура, доступная Суворову в основном благодаря книгам, не заполняет вакуумный сосуд, не чертит на чистой доске свои письмена, нет. Она приобретает конфигурации, изначально существовавшие в характере – воли, любознательности, мужества, тонкости, деликатной восприимчивости и уверенной самостоятельности. Суворов не так подвержен пестроте восприятий внешнего мира, и он одинок на площадке принятия решений. Эта беда оборачивается для него благом: он сам несет всю полноту ответственности за свои слова и поступки, и у него сложились четкие и нерушимые принципы жизни. Вообще ответственность – одно из главных слов и устоев Суворова. «…у меня лично …скорее этическое, чем теоретико-познавательное понимание разума, в основе которого лежит категория ответственности за мир, а познание мира связано сначала с необходимостью вы-жить, а затем, в интересах выживания, - познание» (с.97).
Моральное самоопределение основано на рефлексии, на осознании своего места и своей роли в жизни – своей и чужой (с. 76). Хотя термин «рефлексия» кажется Суворову неточным: самосознание скорее есть «теоретическое отношение к жизни через теоретическое отношение к самому себе» (с.86). Я понимаю это как некую остраненность, как взгляд на себя не просто со стороны, но еще и со стороны теоретических конструкций, напрямую или исподволь сообщенных Суворову его замечательными учителями. Речь идет о постулатах культурно-исторической школы психологии, об ильенковской теории личности, о понимании культуры как главного «органа чувств», ведь только в культуре человек и становится человеком, и открывает для себя мир других людей. Благодаря новым техническим устройствам, позволяющим легко переходить с брайлевской клавиатуры на кириллицу и обратно диапазон коммуникации расширился для Суворова почти безгранично: он может читать книги, пользоваться электронной почтой, то есть общаться с огромной аудиторией .  Вход в библиотеки стал входом в общечеловеческую культуру. Тем самым подтвердив теоретические положения учителей Суворова о тождестве культуры и личности. Открытие это оборачивается настоящим чудом: «Счастье – это посильность, разрешимость проблем» (с.357). «Я в большей мере счастлив, чем несчастен. Счастлив справляющийся» (с.79).
Афористическая лаконичность – одна из прелестей языка книги. Такие перлы встречаются частенько, вот, например, еще один: «борьба за правду освобождает от необходимости жить по правде, откладывает жизнь по правде до окончательной победы в «борьбе за правду». Противники правды – как раз борцы за правду» (с.78). Чистота языка сродни детской простой и вырази-тельной речи, в которой глубокие содержания маркируются яркими образа-ми. «Детская вешалка», «пальцы – наши лучи», «разведчик науки на планете слепоглухоты» (с. 58), «теоретик собственной жизни» (с. 96), «свет детской любви» (c. 400). Это неспроста: сказывается долгая работа с детьми и изощренный литературный вкус.  Я уже говорил, что книга многожанровая, поэтому в ней такие «вольности» выглядят не как упрощение языка, а как его бо-гатство.  Цитата: «…любой мой научный текст самым фатальным образом соскальзывает в публицистику, эссеистику и, наконец, откровеннейшую лири-ку» (с.81). Наверное, благодаря этому А.В. Суворов вернул в жизнь слова, до сих пор заезженные-затертые до полного исчезновения их смысла – личность, достоинство, саморазвитие, культура межличностных отношений, самовоспитание…  И уж коли речь зашла о стилистике книги, отмечу еще одну важную вещь: автор чужд какого бы то ни было самолюбования, рисовки, несмотря на то, что знает себе цену. Ни одной нотки высокомерия, самовлюбленности, самопиара в книге нет, потому что нет в самом авторе. И потому, что масштаб личности не таков, чтобы потакать своему самолюбию: «будущая всеобщая, поголовная духовность (а это значит прежде всего человечность) - вот глав-ный предмет моей постоянной страсти, моего самого сильного, преобладаю-щего чувства. Любовь к будущему духовному совершенству людей, даже без надежды на его осуществимость – вот мое главное чувство» (с.85).
Тут мы подошли к самому главному. К самому главному и в книге, и в авто-ре, и в обращении автора к своей аудитории. «В общем, слепоглухота предъявляет крайне жесткий выбор: или научиться жить полноценной творческой, напряженной духовной жизнью, компенсируя недостаток «живого» общения через книги и результаты своего собственного творчества, - либо так и мучиться своей ненужностью, неинтересностью, обвиняя в равнодушии, бессердечности весь мир. Третьего слепоглухота не дает» (с. 95).  Вспоминаю фильм Альгиса Арлаускаса  «Прикосновение», снятый в 80-е годы о Суворо-ве. Кадры, которые особенно ярко запомнились – люди, едущие в электричке, и Саша среди них. Камера подробно фиксирует выражение лиц в вагоне – кто спит, кто лениво смотрит в окошко, но единственный человек, у которого на лице  отражена богатая духовная жизнь, напряженное состояние души – это он, Саша Суворов. И в этих кадрах нет никакого преувеличения, всё как обычно, знакомая картина. И даже обидно за здоровых, но равнодушных ко всему на свете, погруженных в мелочные заботы людей, привыкших к своей усталости от серой повседневности. «Нельзя расслабляться. Иначе – личностный крах. А постоянная отмобилизованность предполагает, что ты всю жизнь – с детства до старости – находишься на вершине своих возможностей. Возможности в ходе самооразвития расширяются, и вершина становится все выше и выше. Сначала это только твоя вершина, твой высший уровень…, но однажды может оказаться, что твоя вершина – уже не только твоя, а общечеловеческая» (с. 243).
Но к такому выводу человек приходит не сразу, ведь зрелость суждений связана с возрастом. Чтобы с детских лет не предоставить ребенка его беде, чтобы дать ему шанс выкарабкаться на поверхность самостоятельности и от-ветственности, надо мягко и постепенно подводить ребенка к этой жесткой констатации. «Нельзя скрывать правду (об инвалидности и ее импликациях. – А.А.В.), но можно смягчить ее любовью, вниманием, общением» (с.  74).
И автор формулирует жизненно важную установку, которую я бы назвал «доктриной Суворова» - восприятие инвалидности не с отрицательной, а с положительной «бухгалтерией» - не с точки зрения потерь, а с точки зрения приобретений (См. с. 368). В разговоре с девочкой инвалидом, которая поде-лилась с А.В. своими страданиями, ведущими к суицидным мыслям, он говорит не только об ответственности перед близкими людьми, но и о том, что надо суметь так воспринять свою беду, чтобы поменьше мучиться инвалид-ностью, ограничениями, а побольше ценить их преодоление. Вот положи-тельный ответ на основной вопрос философии, как его ставил А. Камю, - о самоубийстве. Бунт, который провозглашал Камю – не выход, это апофатическое определение. Бунт – это всего лишь путь, дорога. Если использовать модное изречение – к «храму». Камю храм не нужен. Ему нужен путь. А Суворову нужен и путь, и храм. Многим такой ответ покажется, скорее всего, наивным, простеньким. Детским. Неизощренным по своей антифиоритурности. Но ведь и у Суворова, и у его собеседницы, парализованной девочки, этот вопрос вовсе не литературный, не праздный, не абстрактный, не теоретический. Это вопрос страшный, мучительный, болезненный. Жить или нет. «Суицидные настроения – расплата за сколько-нибудь нормальный интеллект в условиях тяжкой инвалидности» (с. 274). Сколько же силы надо мобилизовать в себе, чтобы избрать «положительную бухгалтерию», сколько мудрости и мужества! Преодолеть – значит победить. Такое несчастье, такую беду. «Желание жить у меня частенько пропадает из-за того, что я всё необратимее устаю от необходимости побеждать слепоглухоту каждую секунду… Я не-плохо – лучше многих – приспособился к жизни в этой ситуации, но я никогда не мог и не смогу с этой ситуацией смириться. Отсюда вечный поиск об-ходных путей к реальной человеческой – личностной – полноценности» (с.201). Обходных – это значит альтернативных, дополнительных по отношению к тем, которые ему предлагаются его близкими – сопровождающими, учителями, друзьями или родственниками. Так складывается личное про-странство, независимость, которая обходится недешево – ошибки бывают болезненными не только в физическом, но и в душевном планах. Но без независимости, свободы, самоопределения – пусть в ограниченных масштабах, Су-воров себе жизни не представляет. «Я так сформулировал альтернативу: либо жить, либо прозябать. И я решил для себя, что прозябание – хуже физической смерти» (с.361). 
Суворов - довольно плодовитый автор. Но в книге нет ссылок на авторские работы! Ни на научные, ни на прозу, ни на стихи. Наоборот, свои очевидные заслуги, авторство которых принадлежит ему по праву и «по понятию», как сейчас выражаются, он делит с коллегами и сотрудниками. «Сам я от «роди-тельских прав» на совместную педагогику» отказываюсь (с. 170), - пишет Су-воров. Дело в том, что в прошлые годы разгорелись споры о приоритете на первенство и авторство этой педагогической доктрины. Так вот из этой борь-бы за приоритет А.В. Суворов выходит, высказывая опасение, что ненароком эту книгу могут воспринять как очередной раунд споров. Главное – что сов-местная педагогика, к которой Суворов пришел 1988 году, приехав в пионер-лагерь «Салют» с четырьмя слепоглухими ребятами, существует и распро-страняется. И как практика, и как теоретическое обоснование, и как педагогическая доктрина.
Педагогическая деятельность занимает огромное место в жизни и в рабо-тах Суворова. В книге много рассказано о Загорском интернате, о многочисленных опытах инклюзивного воспитания детей инвалидов, об эксперименте, который длился не один год в пионерском лагере «Салют», о многочислен-ных поездках Александра Васильевича по стране – на Юг и на Север, на Запад и на Восток. И выяснилось, что совместная педагогика – вовсе не односторонний процесс «заполнения» мира слепоглухих детей духовностью зрячеслышащих. Это процесс взаимный, обоюдный. Детские коллективы меняют свои качества – становятся добрее, восприимчивее, предупредительнее и к инвалидам, и вообще ко всем остальным – как в отряде, так и шире, с други-ми людьми. Уж не говоря о самих больных детях: «Проклинание инвалидности в связи с человечностью – мощнейший стимул полноценного развития и существования личности. Этот стимул – стремление быть со своими здоровыми друзьями, несмотря ни на какую инвалидность, - должна стать решающим мотивом , побудителем к самореабилитации у слепоглухих детей» (с 187). Именно так преодолевается разрыв между вселенными. Преодолеть ограниченность от мира здоровых людей, избавиться от одиночества оказывается возможным, превратив его в уединение – труд любознательной и актив-ной души. «Уединяясь, я напряженно сам с собой общаюсь… Уединение – это умение общаться с самим собой, неумение скучать» (с.230 – 231). Поэтому так важно индивидуально общение и общение с собой. Только индивидуализация может привести к полноценной личностной инклюзии, или просто включению в жизнь.
В педагогике вообще трудно отделить теорию от практики. Ни одна педагогическая теория не в силах измерить и эксплицировать личностную харизму педагога, его обаяние, его любовь и любовь к нему.  И хотя эмоциональные факторы воспитания активно изучаются и используются, они из теорий в практику не «делегируются».  Вот и принципы совместной педагогики – тео-рия или практика? И то, и другое, и еще опыт, мудрое понимание, нежная за-бота и суровая правда. Главный принцип – человечность, взаимопомощь и труд, который позволяет ребенку быть человеком, сейчас и здесь - в противоположность пионерскому лозунгу – стать человеком когда-то в будущем. Надежность. Взаимная интеграция: «единственно человечна только взаимная интеграция», устранение барьеров между здоровыми и больными людьми – дело в основном как раз здоровых, дело их инициативы. Принцип совместно-разделенной дозированной деятельности, обоснование которого Суворов ви-дит в концепции Ф.Т. Михайлова о структуре обращения. Принцип преобладания индивидуальных форм работы над массовыми действиями. Надо наде-яться, что этот принцип не будет похоронен гонениями на авторские школы, внедрением ЕГЭ, тестов и компьютерных обучающих программ – обезличкой образования, низведения воспитания до уровня выволочек за проступки, вы-зовов родителей на школьный ковер и вообще забвением воспитательной ро-ли школы. Принцип поиска сочетания заботы и самостоятельности, или принцип профилактики детского паразитизма, спекуляции на взрослой жалостливости. Принцип поиска обходных путей решения проблем: по сути – принцип свободы для инвалидов, который обеспечивает личностную самостоятельность, нахождение своей собственной альтернативы поведения, избавляет от полной зависимости от посторонней помощи. Не буду перечислять все, но вот четырнадцатый принцип пропустить невозможно. «Нельзя расслабляться. Иначе – личностный крах. А постоянная отмобилизованность предполагает, что ты всю жизнь – с детства до старости находишься на вершине своих возможностей» (с.243). (полностью эта цитата на стр. 10 данной статьи. – АВ).
Заключительная четвертая часть книги – о том, какими способами воз-можно включение взрослых слепоглухих в жизнь зрячеслышащего общества. О том, как учились на психологическом факультете МГУ четверо слепоглухих студентов, как было организовано учебное пространство и как оно меня-лось со временем и с новыми техническими приборами, какие им встретились учителя, и какая дружба связала на долгие годы учеников с учителями. И о конвейере доброты, как назвал Суворов среду, в которой он рос как исследователь и педагог. Я сомневаюсь, что такая среда существовала и существует сама по себе, как повсеместное открытое и дружелюбное отношение к инвалидности, и уверен в том, этот конвейер включал сам Суворов. Он прекрасно понимает, что «Острее всего психологическая проблема взаимоотношений с другими людьми, а не физиологическая проблема исправности глаз и ушей» (с. 293). Так что рулить этими отношениями ему пришлось и приходится са-мому. И самому изобретать инструменты самостоятельности, вроде тетрадок, которые всегда были при нем, и в которых на отдельных страничках были за-писаны просьбы к окружающим – помочь в том или ином случае, если он путешествует по городу один.
  В конце книги несколько приложений. Это проза, воспоминания, рассказы о близких, о детях, о взрослых, о путешествиях и забавных случаях в разных местах. Несерьезные сюжеты. Из которых становится ясно, что полнота жизни, научная и литературная работа, бесконечная возня с малышней – больной и здоровой, музыка в душе, стихи на бумаге… всё это выражено в последней фразе книги: «Чувствую себя счастливым от того, что у меня есть друзья. Есть поддержка. Я востребован. А творческая самореализация – это как ды-шать. Было бы чем дышать, то есть было бы творчество. Вы же не прыгаете от восторга, при каждом вдохе и выдохе?» (с. 508).   

Литература:
1.Басилова Т.А. История обучения слепоглухих детей в России /Татьяна Ба-силова. Научно-популярное издание. - Москва: Эксмо, 2015. - 208 с.
Ильенков Э.В.  Становление личности: к итогам научного эксперимента //Коммунист 1977 №2 С.
2. Майданский А. Воспитание и природа: Уроки Загорского эксперимента//Философская антропология. 2019. Т. 5. № 1. С. 81–101

3. Мещеряков А.И. Слепоглухонемые дети. М., Педагогика, 1974. .
4. Михайлов Ф.Т. Самоопределение культуры. Философский поиск [Текст] / Ф. Т. Михайлов ; Рос. акад. наук. Ин-т философии. - Москва : Индрик, 2003. - 271 с
5. Московцев Г.Н. Я дышу, или муковисцидоз изнутри. Спб.: Питер, 2013. .

Статья была напечатана в журнале "Философская школа" в №10 за 2019 г.