Преданные забвению

    Валентин ТЯН
Преданные забвению
Роман




Москва
Экслибрис-Пресс


      ББК 84  Р 7
      Т 99



 Т 99           Тян В.В. Преданные забвению (Фантасмагория разума): Роман ( Собрание сочинений, т.III).- М.: Экслибрис-Пресс,  1997.- 384 с., ил.
ISBN 5 - 88161 -024 -5

               
          Остросюжетный социально-психологический, философский роман о таинственных и трагических событиях, происходящих в силовом поле Власти, в раю без Веры и Любви, о  фантасмагории несвободного разума - предвестии  беды.  О тех, кто заживо был предан забвению, но не смирился с судьбой и не примирился с теми, кто пытался отнять честь и достоинство.


     4702010201
Т------------------ Подписное издание
    8 Ю 8(03)-97
;  В.В.Тян, 1997 г.
ISBN 5-88161 - 024 - 5                ; Экслибрис-Пресс,  1997 г.

Литературно-художественное издание
Валентин Васильевич ТЯН
Valentin V.  TIAN
Преданные забвению (Фантасмагория разума)
Buryinqud in oblivion (Phantasmagoria of mind)
Romance
Собрание сочинений, т. III
Внешнее оформление Р.Халилова
Иллюстрации В.Н.Санджиевой
Редактор Л.И.Круглова
Корректор В.И.Бровко
Оригинал-макет подготовлен в издательстве “Экслибрис-Пресс”
Л Р № 063154 от 01.12.93.
Сдано в набор 25.10.96. Подписано в печать 20.11.97. Формат 60 х88 1/16. Печать офсетная.Гарнитура таймс.   Усл. печ. л. 24,00. Уч. изд. л. 33.50.
  Изд.№ 2.  Зак.№              Тираж 1000 экз.
ТОО “Экслибрис-Пресс”
127562 Москва, Алтуфьевское шоссе, 30, кв.274
АООТ “Политех-4”
 129110 Москва, Б.Переяславская, 46







                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                ОБЛАКА  НАД   БАШНЯМИ



                Глава 1

С наслаждением слушая космическую музыку по player, Валерий Васильевич Светачев провожал отрешенным взглядом уплывающие облака над кремлевскими башнями и с некоторым любопытством смотрел на голубой экран: в Концертном зале гостиницы “Россия” выступала новая эстрадная певица. в прозрачном экстравагантном платье (он тщился вспомнить имя певицы, но безуспешно), - потом мельком скользнул скучным взглядом  на новый тяжеловесный портрет М.С.Горбачева в золоченной раме, перебирал пальцами по краю стола будто по клавишам, уже уткнувшись  голубыми глазами в ряды телефонов и оргтехники, да вспоминал о том, о чем думал он год назад. Тогда  свешивался над креслом  серый от теней  облаков портрет Ю.В.Андропова, повешенный на место портрета Л.И.Брежнева... “Хоть бы пыль протерли...”- подумал тогда Светачев.- Андропова не стало, и его портрет  готовились заменить  на портрет Черненко, так  основательно  готовились,что привезли портрет, когда его не стало, раздосадовались и взялись срочно изготавливать  портрет нового генерального секретаря ЦК  КПСС М.С.Горбачева, которому повезло. Убедившись, по-видимому, что власть от  частой  смены  символов теряет устойчивость, почтенные “сталинские соколы” и  постаревшие выдвиженцы Хрущева, скрепя сердце, борясь с сомнениями,расступились перед менее почтенным - “пусть подержится за руль” и пусть будет “больше  социализму”.  Должен быть благодарен за это...Вон уже кричат: “...дай порулить!” Дали молодому, но своему. А кому же?  Пока молодой  любуется собой...Тогда и решили: изящный, красивый  портрет  повесить в низовых органах власти, а портрет “ символизирующий”-  в  правительственных учреждениях. Лучше бы повесили картину с видами  кремлевских  башен. Нельзя. В символике власти это не предусмотрено...”.
И  отметил про себя Светачев, что прошло ровно двадцать лет с той поры, когда группой товарищей был смещен с высших постов Н.С. Хрущев,  импульсивный лидер и несговорчивый человек.  Двадцативосьмилетний Светачев  только что  был введен  в круг номенклатурных работников,  посвященных в тайны “второго октябрьского переворота”. Тайн особых и не было. Из содержания закрытого письма становилось ясно, что   суть “дворцового переворота”, его цель заключалась в  смене на посту зарвавшегося старика на послушного  молодца!
Закавыка заключалась в том, чтобы при изъятии у Хрущева инсигниев  власти  были соблюдены формальности, в противном случае это будет выглядеть заговором, захватом, а не передачей  власти, что  осложнит ее легимитизацию ...Было ясно, что  Хрущев  не сложит власть добровольно. Конечно, Никита Сергеевич знал о какой-то возне вокруг него (информировали), но не мог себе  представить, что его могут сместить  эти выдвиженцы...Пусть посмеют, да он их к стенке поставит! Однако ожидая от “комсы” действий, Хрущев бездействовал. А когда он наконец-то догадался, что  его предали,  заметался, замешкался, призвал на помощь Микояна, и когда тот посоветовал, что любой ценой надо сохранить жизнь, понял, что упущено  время и не сможет бороться за свою политическую жизнь, оказавшись в монолитном окружении своих нетерпеливых выдвиженцев, и отдался воле судьбы . “Комсы- момсы” не теряли времени даром, созвали пленум!
Тогда Хрущев  вступил с ними, отплатившими ему предательством за то, что довел до самых высших  постов, в отчаянную полемику! Отвергал охрипшим голосом все обвинения, наветы, напраслины, но запальчиво, неубедительно, потому что не смог справиться с обуревавшими его чувствами. Как же так... давайте спросим у членов ЦК, у всех партийцев, в чем мои ошибки? Но члены ЦК  были на стороне членов Президиума! Круг замкнулся! Чему бывать, того не миновать. Наверное, Хрущев вспомнил, как  сам пришел к  единоличной  власти, убедился в мертвой хватке молодой поросли и сник.. Обида и тоска перевешивали гнев и ярость. Он  плюхнулся в кресло, замотал лысой головой, не желая видеть  выдвиженцев, которые стали верховными судьями...Амбициозность и неблагодарность! Защитники отечества, радетели его, а при ближайщем рассмотрении - карьеристы, интриганы...Научились преданно глядеть в глаза, а за спиной плести удавку... Неужели там, где власть, правит бал низость и подлость?  Но пришлось убедиться в этом на другой день после смещения, когда передавали по радио об избрании и назначении на  посты, которых он занимал.  Так, Брежнев Леонид...Так, Косыгин Алексей... Так, Микоян Анастас...предал?!  И  эти, Шелепин, Семичастный? Клялись в любви и преданности. Ещё позавчера обращались к нему  не иначе, как: “ Дорогой Никита Сергеевич!” Поделили обязанности, кузькину мать... Заранее договорились! И дальше  три богатыря будут орудовать в согласии. Это  у них называется... коллективным руководством, коллективным разумом.Взяло судьбу страны  какое-то коллективное руководство...То, что  я сделал, пойдет прахом...Рады бы меня забыть, да  не  смогут. ..”
Но было мало поводов, чтобы вспоминать бывшего. Убедившись, что обличение  хрущевского волюнтаризма  вызывает в народе только сочувствие к человеку, которого обидели,  негласно решено было имя его предать  забвению. И  это не стоило никаких усилий: портреты его, где  висели, заменили на такого же размера портреты Брежнева, не  было  нужды обновлять стены кабинетов, в учебники истории  его имя не попало и поэтому не надо было ничего вымарывать и переписывать, разве что опустить в календарях  минувшее десятилетие. Однако прошлое никуда не исчезает и порой напоминает о себе  неожиданно, часто в периоды кризисов.
В  сентябре 1983 года, когда истребители ПВО сбили в ночном небе над Курильской грядой южнокорейский пассажирский авиалайнер (погибло около трехсот  ни в чем не повинных пассажиров), “показали кузькину мать” врагам-империалистам,   и  ракеты с атомными  боеголовками готовы были вырваться из недр земли, устремляясь в бездну звездных войн, Андропов поблагодарил наших славных соколов, но обратился к опыту  как будто бы напрочь забытого наставника Никиты Сергеевича по разрешению мировых кризисов. Разум восторжествовал, кризис миновал, но моральную победу одержал Рейган, назвавший СССР “империей  зла”. Рональд Рейган с  торжествующей улыбкой “зачитал” перед всем миром “приговор” стране, которая не признает нравственных норм, и снискал славу справедливого судьи. Смотрите, я им, Советам, предлагаю “нулевой вариант”, они отвергают, потому что думают об одном... И бескомпромиссность и  вечная  твердость руководителей Союза в переговорах будут восприниматься как проявление всего того же “зла”.  Горбачев  это почувствовал,  попытался смягчить тон трудного диалога ( советники по внешней политике  на сей раз плохого не насоветовали ).  Объявил  борьбу  со “всем злом, что мешает”, оповестил  весь мир  о перестройке, демократизации, гласности, но определил для себя их параметры: перестройка - это нечто среднее между текущим и  косметическим ремонтом, демократизация - это такие выборы, когда побеждают правящей верхушкой рекомендованные и проверенные люди, гласность -  можно подавать голос, жаловаться на житье-бытье, а кто хочет,  может подискутировать с “архитекторами перестройки” о темпах перестройки. Новый секретарь, выдвинутый старой номенклатурой, скорее всего  не заинтересован в реальных переменах и потому в решительный момент  спрячется за словесными туманами. Вот и гадают: как долго продлится этот процесс перегруппировки сил перед каким-то новым ускорением, спешно и несвязно  объявленным Горбачевым, не завязнет ли оно в аппаратном болоте? Что ускорять-то? Внятного ответа никто не услышал.  Вспомнили: из союзных лидеров Хрущев первым  заговорил о перестройке   (оттепель продлилась почти на две зимы и три лета!).  Между двумя эпохами вызмеились расплющенные  рельсы времени, и на шпалах проржавели костыли, вбитые  главными путеукладчиками. И не легко понять, кто и где когда  какие вбил костыли, но  уж  точно, в одной шестой, во Вселенной,  не в то время и не в это, а во Времени.
Двадцать лет прошло, пройдет, значит, и миллион лет, миллиард  лет... от выбранной точки отсчета, но останутся эти годы  в бездне времени, даже если Земля спустя пять миллиардов лет упадет на огненную поверхность солнца, ибо жизнь вечна.. Но какой же след оставил в памяти человечества  этот краткий миг  в истории  державы, эти  восемь тысяч дней и ночей  жизни каждого?  И сколько  в  эти  дни и ночи  уместилось  событий, повлиявших на ход отечественной и всемирной истории? “Мы всегда были первыми. Мы первопроходцы...Человечество только пыталось следовать за нами! Пришлось сделать  невиданный скачок вперед в своем развитии, преодолеть земное тяготение, прорываясь в дальний космос, заглянуть вглубь Вселенной, чтобы открыть новые галактики, новые миры,  старалось  выдержать  жестокие испытания страхом  и постаралось найти достойные ответы на некорректные  негуманные   вопросы: или вы, или мы? ни вы, ни мы?  Оно избежало  катастрофы, более страшной, чем гибель Атлантиды, падение Вавилонской башни...Оно - человечество, сообщество людей, языков.И спаслись от гибели  языки...обратившись к праязыку?  Люди изобрели язык, чтобы объединяться? Когда?  Определили временные границы праязыка: два с половиной миллиона лет -  шестьсот тысяча лет назад!  Как долог путь к человеку!
И  это все? И это все, и  это всего за два десятка лет? И это все с остальным миром! Увы! Планета не рота солдат, идущих в ногу по команде ротного, и не толпа зевак, умирающих  от праздного любопытства. А одна шестая -  это страна, зажёгшая  звёздочку в небе и  светлый факел на земле. Что ей повернуть реки вспять, “отрезать” моря от океана, вторгнуться в пределы чужой страны, чтобы  выполнить “интернациональный долг”,  выбросить за кордон как мусор  своих совестливых граждан, чтобы не тратить время на пустые споры, устроив им душевный стриптиз, а всех этих неисправимых возмущенных лишь угомонить... посредством новейших достижений медицины и физики ( воздействием на биополе?).
Великая одна шестая часть земного шара не  знает пощады к тем, кто умаляет ее достоинство.За то, что усомнился человек в  самоценности принадлежности к великой дроби - одной шестой сущи, его ожидает неотвратимая кара, ибо самоценность, самостоятельность личности означает уменьшение дроби. Человек должен  затеряться, умереть  в великой дроби, и в этой его самоотверженности и самоуничтожении  смысл, идея его жизни, ибо чем меньше он отягощает собой, тем больше дробь. А какая дробь не стремится к целому?  Молчите в уничижительном  смирении, если  вы желаете добра, а не зла  себе и близким...
Дождетесь часа Х. Остальной мир недоверчиво смотрит на великую дробь, втихомолку готовящуюся к превращению в единицу. Не забылись  слова  китайского друга Сталина о том, что если после ядерной войны нас останется несколько миллионов... Знает, как у нас такие слова превращаются в дела! И потому без слов добивается, чтобы такие слова не превращались в дела...
Но люди великой дроби никогда не хотели и  не хотят жить для таких дел и все тут! Они не смирились с амбивалентным существованием  в мире бесконечно малых и бесконечно больших чисел, с жизнью авансом, и снизились “темпы строительства будущего общества”! Не только не смирились, но и не согласились...И Брежнев  боролся с  несогласными за единомыслие, и Андропов, и Черненко, и все безуспешно. Горбачев “выбросил белый флаг”: живое творчество масс! Зачем же тогда   укреплять  пошатнувшиеся  органы  власти?!
Только  какие-то таинственные силы ( извне?) оказывают на несознательных  воздействие, отрицательное, вопреки природе вещей,  влияние...Это звезды, конечно, звезды  влияют на  мироощущение и мировосприятие. Но под звездами все мы равны, где бы ни родились. И уж  судьбой ли предназначены все, от мала до велика, для  достижения сиюминутных целей высших путеукладчиков, жаждущих вбить свой костыль в вечные шпалы, то есть увековечить себя на скрижалях истории, но коль предназначены, то уж вынуждены потакать как неразумным капризным детям?  Пусть свобода декларирована, права гарантированы, но люди не могут жить в согласии с разумом и сердцем, коль  душа растревожена, гложет ее тень сомнения. Увы! их жизнь не принадлежит им самим, их жизнь принадлежит идолам живым,  властителям земным. Они  творили  свою вечность, отнимая у народа столько времени, сколько необходимо на строительство стратегических магистралей,оборонных объектов, тайных захоронений для ядерных отходов,  голубых городов за Полярным кругом, на повороты вспять не туда протекающих рек.. И строят родненькие по приказу, без души и разума, потому никак не построят к сроку. Грандиозные незавершенки будущего переживут иных  “кремлевских” зодчих, то есть секретарей секретарей, потом окажутся  в запустении и забвении.
Секретари уходят в мир иной, а страсть к великим стройкам (будто передается  генетически) никогда не затухает, наоборот, возгорается-разгорается с каждым новым секретарем секретарей! Эта страсть пронизала ум и сердца миллионов сограждан! Может быть, все это заложено в каждой неприкаянной душе? Кто  знает, ведь в душу не заглянешь. Будто бы ничего людям не надо, как строить города-сады!  Откуда ни возьмись бескорыстные ученые(наиболее талантливым присваились псевдонимы) с маньякальным упорством воплощают нереальные идеи и громоздкие проекты в жизнь,  внушая себе и другим, что сделает всех сильнее и лучше, у них  появлялись помощники, называющие себя  золотыми   руками, которые и воплощали идеи и проекты в объекты, механизмы и машины, призванные облегчить труд тех, кто на них работает,  и все вместе возводили нечто, чему нет названия!  В борьбе за осязаемые метры, килограммы, литры терялся смысл деяний, забывалась конечная цель. Люди эти только и знали, что строить, только  не знали, что  они  строят и что им строить! Механизмы и машины выходили из чрева заводов громоздкими, неуклюжими и разрушительными, прямо-таки разваливались на ходу, калечили людей и опустошали  бюджет страны.Да беда одна не ходит. Все взрослое население  втянулось в это чертово колесо! А следом за ним... Всех  вовлекло в это колесо, в вертящуюся пропасть... Дети, подростки, быстро лишившись романтического флёра, туда же, в это чертово колесо... Учились у старших в меру своих способностей. Но не уповали  на свои способности. Больше  верили в положение, в связи своих родителей. Дальше-больше! Чада ждут манны небесной от родителей, народ же от вождей, а вожди от своих советников! Все-все чего-то от кого-то ждут! И спешат порадовать друг друга успехами, которых не было и нет. Ведь когда всем хорошо,   то  и каждому хорошо. И если представить,  что было бы, если б всем-всем стало хорошо? Почему же надо представлять в воображении? Надо добиваться этого  визуально, графически!
Рапорты, самоотчеты, награды, премии, приписки, борьба с коррупцией, борьба  с  мафией,  борьба с самим собой, борьба  за монолитное единство, то бишь борьба с инакомыслием - за единомыслие... Единомыслие! Лень ума или фантасмагория преемников “кремлевского мечтателя”? И ребенок несмышленый, и глубокий старик, и влюбленный парень, и наивная девушка должны будут думать и мыслить так, как думает и мыслит самый главный мыслитель?! Тогда как убедиться в мудрости самого главного в стране человека, если все одинаково мыслят, одинаково думают? И кто может ручаться за этого самого главного мыслителя, уповающего на коллективный разум и верящего в магию цифр?! Мало ли что цифропоклонник был убежден, что построил развитую  многоэтажную страну, где хоть на верхнем этаже есть все?
Многоэтажный рай, расцвеченный цифрами, приходится перестраивать.Цифрами одними не прожить. Такое же мнение и у окружения всех первых лиц, которое стеснялось отличиться. Бывали исключения. Екатерина Алексеевна Фурцева отличалась от нового старого окружения, которое  не хотело оставить ее за это  безнаказанной.  При первом удобном случае её отдалили, но не удалили, направили в министерство культуры полновластной хозяйкой. Женщина красивая, гостеприимная, кому, как не ей лелеять красоту, которая спасет мир?!  Ей не говорили об этом вслух, не желая обидеть, но эти слова в новой ее судьбе. А она, конечно, таила обиду, и управлялась   культурой по-своему:  любила ходить в баню с популярными певицами отводить  душу: то ли комплекс королевы терзал смазливую властную бабу, то ли блажь... Увы! Одних привечала, других - отлучала.
А еще, а еще... Бывший хрущевский протеже,  министр лесного хозяйства, оказывается, любил устраивать стриптиз-шоу у себя на даче правительственной, не опасаясь гнева Политбюро! Оно намеревалось было затеять разговор об этике чиновников, но разговор так и не состоялся. Между тем для дачного представления русалок направлял сей лесной король своих эмиссаров в различные ВИА и  учреждения, славящиеся очаровательными созданиями... Почему же не  помассировать свое тело  за государственный счет, если можно? Ему было можно. Лес - стратегическое сырье и дабы не случился сбой в поставке  сырья из-за смены главного поставщика, откладывали разговор об этике на неопределенный срок. Иссякнет поток сырья, тогда министру предъявят полный счет! За  нескромность, за нарушение этики, потерю совести. Вроде  бы  вели  себя  поскромнее другие совестливые члены правительства, разве что плотно ели, крепко пили... Ну и на здоровьице! Ничто человеческое ведь не чуждо никому, только  наивные люди  думают, что чем выше ступеньки, тем святее. Не святее, порой наоборот...
Природа власти не изменилась. А люди умеют приспосабливаться...Надо изменить не природу власти, а механизм власти, то, о чем говорил Петр Григорьевич Григоренко, что последует за словом правды. “Но Григоренко там, в свободных Штатах,  а я здесь...Если бы не было семнадцатого, если б не было тридцать седьмого,  стали б мы  теми, что есть?”
Мысленно  совершая путешествие во времени, Светачев,  красавец блондин с голубыми глазами, темными бровями, но увы! с подпорченной фигурой, резко откинулся на спинку кресла, чуть было не опрокинув поясной портрет М.С.Горбачева в багете. Задел макушкой, погладил ее, смягчая боль, потом провел ладонью по лицу, будто снимая усталость. Но расслабиться как-то не удалось. Помешали. Тихо открылась массивная дверь, затем показалась точёная женская ножка. Это ножка секретарши Аллы Ивановны. “Что-то срочное?” Не дадут выключиться из процесса бумаготворчества ни на минуту, разве что приспособиться под  этот процесс. Иначе закиснешь.
- Валерий Васильевич, я отвлеку вас на минуточку? - проворковала Алла Ивановна, стоя в проеме двери.
-Можно, если срочно,- пошутил он.
 Молодая женщина с пышными формами - темное строгое платье обтягивало  холеное роскошное тело, - приближалась к нему, волнующе покачивая бедрами.
-Это все срочное. Пожалуйста, черкните вот здесь, - она ткнула наманикюренным ноготком в мелованную бумагу, - так, отлично. Тут просят разрешения на  открытие швейного цеха в  селе Ермолино, под  Калугой. Для выправления демографической ситуации. Так в письме написано. Девчата в Москву да в Москву.
-Три сестры хотят в Москву?  Ну вот моя виза, пусть едут.Что ещё?.
-А кто откроет кредитную линию?  А здесь  просят разрешить заменить  на  молоковоз  бетономешалку, которую при- слали по ошибке. Бывают накладочки. Теперь вот, вот, вот и вот. Всё!
-Сколько времени потрачено, чтобы составить эти бумаги, отпечатать, визы собрать?  Сколько таких бумаг подписал! Лучше стали жить? Если б не подписал их? Что, мир станет другим?  Случился бы хаос? Да, Алла Ивановна, буду работать над докладом о структурной перестройке отрасли к совещанию ученых аграрников. На свой страх и риск.
-Михаил Сергеевич  этого  вам не поручал, так зачем же заниматься тем, что не получило  одобрения?
- Речь идет о перестройке, а не о том, чтобы толочь воду в ступе,- сказал Светачев, возражая кому-то.- Если отвергаются очевидные вещи, то что же? Я хотел б узнать, как ученые  смотрят на проблему. Робею я перед  светилами. Доктора, академики, а я кандидатскую по экономике  защитил экспромтом, но корплю над докторской, корплю, денно и нощно.Мне стыдно, что я здесь...
-Валерий  Васильевич, не терзайтесь.  Не им же поручать такие дела? Они умницы, но они не интеграторы, если уж руководили, то коллективом из одного человека, да и то с грехом пополам, - подчеркнула с улыбкой Алла Ивановна. - Вы им определите направление, они рады будут. Если вы их убедите,   то они не пойдут за вами. Они не любят, чтобы их убеждали.
-Вы спрашиваете: останусь ли на своем посту после реорганизации, что грядет? Пустое все. Затевают такую перетряску аппарата, что профессионалов не останется. Виновата кошка, что она сера? Виновата, если  хозяину нравится черная... От кого-то хотят  освободиться, а кого-то выдвинуть, с соблюдением приличий, времена-то другие. Вот и задумал Михаил Сергеевич свой переворотик. Случай подвернулся. Не заикался же о перестройке до своего  пришествия. Спросите его  о содержании перестройки, ответа не дождетесь. Перестраивать  надо. Но он-то бросил клич о перестройке, чтобы создать послушный ему аппарат. Да  уже тут зашевелились.Если отдать на откуп окружению нового кадровые вопросы, то где мы будем завтра?
- Подумаешь, реорганизация! Таких реорганизаций тут было... Вы светлая голова! Вы останетесь. В президиумах не будете сидеть, потому что светлая голова, привлекать будете внимание, но в первых рядах место забронировано, опять же потому  что у вас светлая голова. Надеюсь, и меня к  себе возьмете?
- Ох, Алла Ивановна... как же мне без вас? Как же без ауры творчества, которую вы создаете? Я другого образа жизни для себя не представляю. Тут не реорганизация нужна, а замена. Время пришло. И если упустим время, то мы все упустим.  Но чему бывать, того не миновать.   Вы мне уж нагадали... и как всегда   сердцу вопреки. Разумеется, что в президиум не попасть. В одиночку этого не добиться.
- Но в первые ряды! И мои слова сбываются. Они ведь все почтенные, как же им без поводырей? Но из-за того, что у вас светлая голова, не пустят вас в президиум. Им гораздо спокойнее, когда рядом  черненький или кудрявенький мальчик. Смиритесь.
- Хорошо, коль сбываются, а пока будем работать... вместе. Урожай какой-никакой собрали, но  будем закупать хлеб. Так вот. Я вот думаю, кто мы здесь - творцы счастья или несчастья? Если творим зло, то что же... Эта реогранизация - это  иллюзия перемен. Здесь не хотят перемен. Но начинать надо отсюда.  Багровеет закат... Михаил Сергеевич полагает, что поведет страну вперед? Он говорит, что мы родом из Октября. Все ясно. Еще в прошлую осень, когда были,  по приглашению Маргарет Тэтчер, в Англии, он ни словом не  обмолвился о каких-то переменах. Пост меняет человека...   До обеда никого ко мне не пускать. Прошу  разобрать  почту.
-На сегодня к вам записалось сто девять человек.И трое сотрудников  насчет стройматериалов  для  дачи.
-Приму в конце дня троих. Остальных направьте в отделы и главки, - сказал он, упершись руками о кромку стола.
 Глубокое дыхание подымало и опускало его объемные плечи. Какое-то отчаяние охватило его. Алла Ивановна потупила   взор.
-Дело в том, что  все вопросы в вашей компетенции. Директор  из Ивановской области приехал. Вопрос по структуре полей. Хочет вместо картофеля выращивать хлопок. Выгодно.Фабрика  готова закупать местный хлопок-сырец. Поставки из Узбекистана срываются.
-Зачем же  сюда ехать по такому вопросу? На месте  бы и решили. Отметьте командировочную  и отправьте домой. Ничего не решают, едут и едут. Это ужас! Накопилось столько вопросов, что не разгрести с тьмой помощников.
-А почему бы вам не расширить штат помощников до тысячи? На каждую область и регионы по десять помощников и то минимум две тысячи...
-Вы мне насоветуете.А тех ругательных писем не принесли?
-Зачем? Я их по отделам разнесла.
-Практически я ничего не решаю, а только мешаю. Они что пишут? Ладно бы, создали  себе кормушку, а то мешаете! Грустно все это.  Хорошо. До семнадцати ноль-ноль к телефону меня не зовите.
Он вновь погрузился в свои думы бесконечные в глубокой тишине просторнейшего кабинета, где хорошо бы устроить дискотеку. Пригласил бы Аллу Ивановну на танец? Он представил себя диск-жокеем и танцующим с Аллой Ивановной какой-то немыслимый  современный танец  и покраснел. “Чего это я становлюсь развязным? Что за  странные фантазии чинуши ?”
 Наверное, в редкие минуты уединения оттого  вспыхивали в мозгу такие некабинетные мысли, потому что он был перегружен другими образами, ассоциациями и цифрами и нуждался в какой-то  разрядке, переключении ассоциативных рядов,  и эти его фантазии на неслужебные  темы свидетельствовали о том, что  он живой человек... мужского пола. Иногда он должен был убедиться в этом! Не для себя, конечно...В редкие минуты уединения ему хорошо думалось и вспоминалось и мечталось! Позади -  жизнь, спрессованная в сорок девять лет. И пережил потери, и  пострадал не однажды о  непредсказуемости своей судьбы, падал с крутизны, и подымался наверх,израненный. Нет иной судьбы у номенклатурщика? И врагу не пожелаешь пережить потрясения, вызванные сменой первых  лиц в государстве!  Но Светачев  остался в руководящем круге, остался в раю без Веры и Любви. Этому есть, конечно, объяснение, сложное, но логичное. Менялась политика, чаще внутренняя, реже внешняя, но легкомысленно легко аграрная. Новый секретарь  считал своим долгом непременно спасти страну и... гибнущее на корню сельское хозяйство. Но приглашал в свою команду  спасителей таких товарищей, которые  вникали не в существо дела, а  в сложившуюся ситуацию, и потому, даже если намечалось что-то, то  в общем-то  ничего не менялось, ибо оставался в неприкосновенности незыблемый  принцип - ни хозяев, ни хозяйчиков. Есть в стране один хозяин - народ! И его представители  радели  за отечество не во благо безумной идеи, а за  свои  пайки, нелишние льготы, особые привилегии!
А Светачева не вводили в состав разработчиков этой “спасительной”политики, благодаря бесчисленным злобствующим завистникам, которые  аттестовали  его как искусного копировщика, огранщика, латальщика дыр и... записного полемиста. Но почему?  Кто так считает?  Он чувствовал себя на своем месте как рыба в воде. Довольно быстро адаптировался к меняющимся условиям работы, нюхом улавливал конъюнктуру, хотя не любил подлаживаться под новые веяния. Приходилось сдерживать порыв самолюбия, если намеренно не включали в группу прорыва или в оперативную группу. Довольно успешно  учитывал конъюнктуру, вникал в новые веяния; чувство самосохранения никогда не подводило его. Срабатывала и интуиция, которая безошибочно подсказывала, как поступать в той или иной обстановке, настраивала даже  на особый образ мышления. Но это ли помогало ему удержаться в седле и  это ли помогало ему так стремительно взбираться на вершины власти?  Если бы...
Им водили как куклой:  по окончании Тимирязевки его направили в союзный научно-исследовательский институт старшим научным сотрудником, потом взяли в министерство, а потом  его рекомендовали в Госплан. И по разнарядке как молодого и перспективного в числе пятидесятитысячников  послали на руководящую работу в Казахстан. Там он “застрял” надолго.  Были какие-то поползновения в сторону  скорого возвращения: ведь поначалу направили было  набраться ума-разума в высшую партшколу  в Москву, он  уже взял авиабилет на московский рейс,- передумали, “завернули” в Алма-Ату. Эта путаница с рейсами только развеселила его.(Путаница неслучайная.Появилось какое-то закрытое распоряжение Хрущева о  подгоготовке кадров на местах). Конечно, лучше б в белокаменной, поближе к первоисточникам, хотя Алма-Ата не периферия; да, и здесь не придется скучать, но политические пончики пекутся в кремлевской кухне. Он понимал, что бороться  с чиновничьим произволом, переиграть судьбу в одиночку  невозможно. Сидит чиновник в кадрах и строит козни, допускает путаницу! Но без умысла. С бумагами тот работает, ведь чиновник, имя его неизвестно, дело его бессмертно! Ну, спасибо чиновнику, оторвал человека  от производства, от жизни. Если б знал он, что  вел чиновник  сложную кадровую политику  по закрытой инструкции, скорее  накалявшую, чем разрязавшую обстановку...
По окончании   партшколы  направили Светачева  аж сразу в ЦК КП Казахстана, вначале инструктором сельхозотдела, а через некоторое время его статус подняли до замзавотделом, а спустя три месяца назначили - таки и.о. заведующего сельхозотделом, курировавшего северными областями республики, населенными большей частью русскими.Но  кадровыми делами заинтересовался Кунаев, который повел политику на усиление республики в составе Союза,  и сразу же начались запутанные аппаратные комбинации. Из Совмина в ЦК, а из ЦК в Совмин...переправлялись личные дела. Смешалась история с географией и этнографией. Этот представитель центра, но тянет только на вторую роль, а тот  не подходит на первую роль, потому что не русский, не казах, а, простите, некоренной национальности... После орочных  перемещений и замещений и заполнений вакансий выяснилось, что на должности  завотделом и замзавотделом претендуют представители центра, а  это никак  не  сочеталось с   принципами и пропорциями в кадровой политике!
А тут  и  возникла  ещё одна патовая ситуация. На должность замзава, с которой начиналась цепочка назначений,  казаха не нашлось, а на должность зава образовался избыток претендентов!  Не у дел оказался Светачев, а оставлять в беде  номенклатурного товарища - это преступление. Думали, рядили, и высшие  чиновники внесли    новые коррективы в судьбу Светачева, “спустив”  на вновь открытую  должность и.о. замзава. В этот раз ему не повезло. Заведующим стал  Иген Сарсенбаев, тучный  лысый казах,  ставший дипломированным специалистом, благодаря личным овцам. Он был не без юмора, и все же  работа под его началом Светачеву радости не  доставляла.
-Ты мне сделай работу, а я  ее поменяю на отару  овец,- велел Сарсенбаев.
-  Я не отказываюсь, сделаю, но  лучше поменять на госпремию.
-Ой бой, Валер, я тоже так думаю.
А  ведь  Сарсенбаев получил госпремию и поднялся этажом выше, освободив  кресло, за которое  сейчас ухватились  намертво  различные кланы. Да ещё  имела свои виды Москва.
-Виновата наука,- извинялись перед ним.- Наука твердит о новой исторической общности. А когда приходит пора делить пирог, вытаскивают армейский устав. По старшинству! Пока существует Союз, будет действовать армейский устав?  Понять трудно.
-Понять можно. Вот я ощущаю себя тем, из-за чего все это происходит. Но я же знаю, что  важно родство душ, а не родство по крови. И все мы родственники. Кто ближе, кто дальше, но хочется соблюсти групповые интересы? Кто ближе, кто дальше... Не совершаем ли мы роковую ошибку, определяя  место человека по цвету волос? От человека к человеку, а не человек над человеком. Когда-нибудь  так будет.
Но пригласили на консультацию   ученого  из  головного института этнографии, на которого ссылаются  во всем мире в связи с его оригинальными взглядами  на  проблемы...
Этнограф,сверкая солидными роговыми очками,  энергично доказывал номенклатурным  невеждам,  что в доисторическое время на просторах Европы и Азии проживали русы, которые ведут свое родство от первопредка Ория (согласно священным и ведическим писаниям), и нынешние якуты-саха ведут родство  от   русов-саха, а татарами называли  русов-татар, а монголами русов-монголов,  алтайцами  -  русов - оратов. Наукой установлено, что  алтайцы - предки прокорейцев и корейцев. Следовательно, корейцы тоже происходят от  русов-оратов! Таким образом национальности в Союзе - этноразличия внутри одной  великой общности. Дальше - больше. Русы - предки  всех народов, населяющих  ныне Союз.
- И массагеты - предки казахов,узбеков и других  народов..Массагеты не соседи , а  родственные с русами  племена. Более того, - подытожил  этнограф, - есть много удивительных совпадений или параллелей в сообществе людей  Языческие обряды индейцев и жителей Брянщины не отличаются друг от друга.Я не утверждаю, чтобы быть зрячее, надо непременно заглянуть вглубь веков. Там было все. Только за последние полтора века исчезло пятьсот языков, исчезли державы. Гибель богов, кровавые рассветы, реки скорби...
- Но все же рассветы. Спор  к чему-то приводит, ибо справедливость не существует абстрактно, она имеет цену. Отсюда вывод: первые должности за Иваном, вторые за  Мыколой, а третьи за Ароном, а пятые- десятые - по дарованию.
Поблагодарили этнографа и призадумались. Принять рассуждения озабоченного этнографа или подождать?  Кого, чего? На первые должности присылают  из  центра! Наместники, значит. Раз наместники, то  кто же мы? Об этом нельзя говорить вслух, это стыдно! Новому державному впередсмотрящему не нравится Кунаев, которого в республике уважают. Но в Кремле поступят вопреки  народному мнению. Так что грядет  ненастье...
Момент настал. После смещения Кунаева с поста  первого руководителя  союзной республики   и  назначения на этот пост Колбина,прилетевшего из Тбилиси в Алма-Ату спецрейсом, после устранения беспорядков на улицах Алма-Аты с помощью милиции ( без участия войсковой части, которая была приведена в боевую готовность), и умиротворения местной интеллигенции посулами  вновь завертелась кадровая карусель и  на  номинальную должность замзава   утвердили  корейца-детдомовца с казахской  фамилией,  восстановили неписаный принцип подбора  кадров, и опять  возник вопрос о Светачеве, часами сидевшего в косоворотке, серых брюках и тюбетейке вприемной Колбина в ожидании перемен в своей судьбе. Помощник Колбина, собрав сведения о Светачеве, с кем-то посовещавшись, отправил его во второй эшелон - в Совмин. “Ясненько, я не их поля ягода. Тогда так и скажите, что  не хотите пускать в свое поле. Я служил отечеству, а не людям. Дурень. Так  продолжаете мучить дурака? Как насчет совести? Пять месяцев я сижу без зарплаты. Это не горе, это вам укор. Не стыдно вам? Скоро решиться? ”
-Скоро, наберитесь терпения.
-Скоро я пойду побираться. Такого не может быть, потому что такого не может быть никогда?
-Считают нецелесообразным ваше пребывание...в связи с событиями.
-Этого следовало ожидать. Возрождение старых методов.Это будет иметь последствия. Союз - это Вера. А если Вера поругана, то нет и Союза. Если меня оставят здесь, я постараюсь загладить вину, свою косвенную за эти события.  Это, может быть, и так. Сделайте ещё полшага, очистите душу от греха.
-Вы нас не запугивайте, мы знаем, мы все знаем. В связи с изменившейся линией необходима другая расстановка сил. Вы это понимаете?
-А вы понимаете, что человек долго находиться в подвешенном состоянии не может?
-Эх, Валерий Васильевич, что ваши мытарства перед вечностью?
- А что? Разве для нас существует вечность?  Мы  разделили вечность на мгновения, но , к сожалению, они не стали вечными мгновениями, они исчезают. Как удержаться в мгновениях? Поддержите в это мгновение, чтоб не было поздно. Поступите разумно хоть раз.
Ну и в очередной перетасовке его направили в министерство сельского хозяйства республики с формулировкой “в связи с переходом на другую работу”.  Назначили общим приказом - с  включением  в номенклатуру, - заместителем министра с исполнением обязанностей первого заместителя министра ввиду болезни оного. Наконец-то вроде бы дело по плечу  предложили вечно невезучему Светачеву, светлой голове.  Надолго ли? Можно ли позабыть недавние служебные обиды. И какие обиды? Боролись от мала до велика за казахстанский миллиард!  Легко сказать - миллиард! Ясно стало, за что бороться, но с чем бороться? Светачев с горя весьма энергично включился в эту борьбу с косностью, с природой, с самим собой. Он выезжал в хозяйства, объезжал поля, радовался или огорчался видам на урожай. А осенью летал на военных самолетах и вертолетах по всей республике, и спасал энергичными мерами от дождя и ливня целинный хлеб. Навесы возводил, мобилизовывал на просушку зерна   дисциплинированных студентов и аспирантов, и стар и млад, и пьянь и дрянь. Раз летает, то спасает! И эти его бдения как-то вознаграждались. В самом прямом смысле слова. Светачева наградили орденом Трудового Красного Знамени, директора хозяйств, секретари райкомов, которых опекал Светачев, были заслуженно удостоены звания Героя труда. Среди них были и друзья Светачева. При встрече они как-то с тоской замечали скромненький орденок на груди члена  правительства, орденок, который смотрелся как какой-нибудь самодельный значок. Они и не скрывали своего разочарования: не умеет их толкач постоять  за себя! Светачев не обижался, понял, что его  наказали за что-то, но отшучивался  как мог: “А меня-то не за то, а за то, что...” И в этой шутке была своя доля правды.
К счастью, в народе, приходящем в себя после памятных экзекуций, еще не вызрело понимание того, что аппаратчики только и мешали и мешают живому делу. В самом деле, ну если бы не летал Светачев над “ширью пашен и полей” стальным коршуном, то что же, сорвалась страда? Конечно же, нет. Но не все так думали.  Аппаратчиков все-таки и тогда не жаловали. За глаза Светачева называли  жирным котом, походя обижая невинного человека: у него, кроме рабочего  стола и кресла, за душой не было. Конечно, он заботился, чтобы стол был   поудобнее, а кресло повыше... Но только ли потому он летает “над полями, да над чистыми”? Ему построили за государственный счет дачу, жена устраивала там творческие вечера (навещали озлобленные неудачники). 
Светачев уставал тогда на государственной вахте, так уставал, что валился с ног. Ну как же! Бесконечные телефонные звонки по горизонтали и по вертикали, совещания, планерки, коллегии, инструктажи... Телефонограммы. Что телефонограммы? Запросы, просьбы, сигналы, их читать не надо, все ясно. Просьбы вмешаться, просьбы немедленно помочь, просьбы немедленно наказать. И выходит, нужны срочные, сверхсрочные, неотложные меры, нужна его добрая воля. Убеждался Светачев, что ему не остановить этот вал просьб. Но ведь люди просят, люди!
И он мобилизовал все свое умение, сноровку, смекалку, включая в орбиту своих интересов все новые и новые связи, дабы хоть сдвинуть с места воз проблем. Да хоть бы подвижка была. Вроде бы все его действия были продиктованы каким-то смыслом, даже высоким смыслом. Вроде бы, вроде бы... Но что-то стало лучше? Да, что-то стало лучше и порядка стало больше.  Не без его помощи. Хотя, конечно, могли обойтись без его помощи и без него самого. Могли, могли, да не смели, как же, как же, Светачев  авторитетная  личность среди хозяйственников: выводит состав из тупика! И делает это не корысти ради. Коньяк, баночку икорки и к нему.Решит он любую проблему. В благодарность подарили ему сарайчик на берегу Черного моря. Сарайчик оказался заброшенным трехэтажным особняком. Светачев устоял от соблазна, отказался от “сарайчика”, но дальний родственник жены записал на себя эту недвижимость,  взялся ремонтировать. И нельзя было сказать, что  Светачев был абсолютно бескорыстен. Он знал, что сидит в кресле не вечно, его могут в любую минуту  перевести туда, куда бы он и не хотел, он жил ощущением и ожиданием перемен. Так не лучше ли самому стремиться к этим переменам, чем ждать их? Помочь состояться этим переменам...
А он тяготился столь неожиданной, но худой славой “бунтаря-одиночки”. “Летим мы над пропастью. И у того, у кого повреждено крыло,  не хватит сил преодолеть... Нет машины времени, чтобы попасть в золотое  время, остается только - преодолевать...сообща. Меня считают пробивной силой, прохиндеем, толкачом, чертом, который пройдет сквозь игольное ушко. А ведь я живая машина времени. Я помогаю людям перенестись туда, где не ругаются матом, где свет, где царит любовь.   Но не так обстоит дело, не так. Но разубеждать, дорогие, не стану, да это и невозможно, только усугублю свое патовое положение. И всех только утвержу в противоположном о себе мнении”. Вот тебе легко сходился со всеми, кто в нем нуждался! Но сходился, и в итоге  стал доступен многим, ну, всем, кто хотел облучиться его активностью. Однако не было панибратства между ним и приближенными, но люди позволяли себе в отношении к нему допустимую фамильярность. Он не мог всерьёз воспротивиться невольному легкому нарушению служебной этики. Да пусть же! Не барышня он кисейная!  Думает о деле, то  есть о людях. Если можно улучшить, поправить дело, то к чему  разговоры  об обстоятельствах, не относящиеся к делу ?
Полгода он носил вериги заместителя министра республики, власти  получив больше, чем ожидал. Но работал больше не головой, а спиной. Его все время дергали. Он только то и дело разгибал спину. Из Кремля только к нему и обращались за объективной информацией и вполне справедливо. Тамошний министр часто обижался на московское начальство, но всегда заискивал перед своим замом! Все это предвидел  чиновник, боровшийся за соблюдение пропорции и национальных принципов в подборе кадров. Светачев вносит своей неуемной  активностью  какое-то напряжение в высшей сфере. Сказать, чтобы поубавил свой пыл - нельзя, неэтично. Произвести рокировку - тоже нельзя. Ситуация... Об этом было доложено наверх. Приняли по отношению к Светачеву “соломоново решение”. Вызвали в кадры и сообщили, что направляют в Академию общественных наук, в аспирантуру, опять же с отрывом от производства, то есть освобождали от должности заместителя министра!
Погоревал немного и поблагодарил чиновников за проявленную заботу. Тут какой они принцип соблюдают? Учиться — не работать, ума набираться.
-Велели пристроить бывшего третьего, - откровенно заявил кадровик.- Колбина отзывают. И связи с этим вы превращаетесь, грубо говоря, в мишень.Как нам быть? Наше дело сохранить статус-кво. А что плохого в учебе?
-Плохого нет, только я не собирался садиться за парту.
-Век живи- век учись.Все будет хорошо. Попадете в сферы, только  держитесь линии...Что тогда скажете?


                Глава 2

И вот Москва. Три месяца пресловутой учебы пролетели как один день. За это время Светачев преуспел в реализации творческой потенции. Подготовил диссертацию, выпустил две научные брошюры, опубликовал несколько статей в центральных газетах и журналах, почти все они имели положительный резонанс в высших кругах. Этим дорожил, этим жил, с Москвой не успел “познакомиться”, не выкраивалось времени.  Но тяготился пребыванием в Академии ( здесь морочат голову), и  уж засобирался домой, в Алма-Ату, подумывая о спокойной преподавательской стезе... Но в день отъезда пригласили в  Центральный  Комитет, предложили номенклатурную, но рабочую должность инструктора отдела. Предложение так себе...  Он согласился. В Казахстане его забыли напрочь, записали в нети.Он ведь был в системе  аппарата, где исключены личные отношения, а не в системе -”группа товарищей”. А в Большом доме его помнили по оперативным и толковым реляциям. Ну что ж! За дело! Но скорого удовлетворения от новой работы он, конечно, не получил. Много из того, что предлагал он, просеивалось, отклонялось уже в самом отделе. Одно было утешение: всё, что касалось целины, рекомендовалось ведомствам внимательно изучить, потому что “двубровый орел” Брежнев взял решение проблемы целины под свой контроль. Тот  считал освоение целины крупным достижением народного хозяйства, проявлением мудрости руководящего ядра, стержнем аграрной политики, творцом которой  видел самого себя. О Хрущеве велено было не поминать всуе. Светачев подготовил ряд интересных разработок по  дальнейшему освоению целины, и они проходили под  грифом первоочередного изучения. Светачев  “засветился”: понимает, но не учитывает конъюктуры.В Большом доме Светачев попал к Лигачеву, в тот момент, когда разворачивалась антиалкогольная кампания.Светачев  честно признался: “Не верю в  ее успех, люди  озлобятся и будут искать выход, теперь уже без нашей помощи”. Сняли трех замминистров, не обеспечивших постановление...В это число попал Светачев. Выдвинули его, то есть “спустили” в Госплан, начальником подотдела сельского хозяйства, а еще через некоторое время перевели на должность замминистра сельского хозяйства Союза. Окружающие завидовали его быстрой карьере, даже козни строили. И все же продвижение это было естественным, законным. Шутливо оправдывался перед коллегами: “Говорят, мне присуще  исключительное трудолюбие, гибкий ум и большие организаторские способности. Что, не видно?”. Зря завидуют. Он попал не во власть, а в силовое поле Власти. А это не одно и тоже. Забывают, что он  стал замминистра, на которого в час Х спишут ошибки всей политики. Он сел не в кресло, а на гвозди. Не простили за то, что собой он перекрыл путь наверх иным пронырам. Получил паек, дюжину льгот, тайные привилегии, но  это далеко не райские кущи. В общем-то он получил заветную вертушку. А это игрушка для солидных дядь.
Однако Светачев не упивался добытой властью, как иные земляки-коллеги, а экономно ею распоряжался, ибо с ее помощью ему легче было реализовывать свои идеи и замыслы. Нет, зря он не занимал высокое кресло в министерстве. Урожаи в сводках росли, сельскохозяйственная продукция увеличивалась, правда, не кратно, как хотелось, но в прогрессирующих процентах.  Впервые данные, которые выдавало ЦСУ для служебного пользования, совпадали с открытыми данными. Светачев знал об этом. Как знал он и о том, что его наградили. Он хотел, чтоб его наградили. Только каким орденом? Оказывается, его наградили вторым орденом Трудового Красного Знамени. Награда вполне заслуженная. Это уж точно. И все же он был недоволен собой, искренне недоволен. А если уж говорить начистоту, то успех-то липовый, во всяком случае мизерный. Да, мизерный. Закрома государства полупусты, в них ветры гуляют.  Таков результат его самоотверженной, целенаправленной деятельности! Не отчаивался, духом не падал. Чего он хотел?!  Он хотел заполнить закрома государства. И не считаясь ни с чем? И не считаясь ни с кем?  Конечно же, не считаясь. Все это он считал тогда в порядке вещей.
Но как часто бывал на грани душевного и морального истощения?! Бывало, срывался с цепи, потом,  опомнившись, просил прощения, и вновь впадал в состояние полной апатии. Но ему удавалось скрывать от окружающих свое душевное состояние иронией, неоправданным порой раздражением. И таким образом поддержать внешнюю форму. Но его гордая натура  была  уже пронзена чувством долга и  служебным озарением. Он вновь покорно клал себя на плаху...Его не щадили, ему не задавали   вопроса: зачем? От него  не ожидали иного. Ведь он не хлюпик и не карьерист. 
Он же, наказанный за свое усердие,находясь  в  состоянии какой-то прострации, чувствовал, что и сейчас пребывает в тупике, идейном, нравственном, знал, что  одному ему  не  выбраться из этого тупика и надо пробиться к тем, кто услышит его  и как можно скорее, иначе не сдобровать всем, пропасть всем. Вырваться и куда же бежать? Туда же, в тупик!
 Толочь воду в ступе, конечно, бессмысленно, преступно,но  он толок воду в ступе и  признаться в этом было выше его сил. “Уходит время сквозь пальцы, свет разума горит в пустом пространстве...” Но как же признаться в собственной несостоятельности, чтобы снять с плеч бремя ответственности?
Где-то в глубине души его заронилось сомнение... в необходимости такого признания. “Что от того, что я ощутил бессилие? Я должен бороться, а не прикопаться в гряном белье. Они не теряют времени даром, захватывают плацдармы...   Это сила. Сила, способная сокрушить всех, даже государство. Потому-то: укрепляйте собою государство... То есть ослабьте себя, забудьте о себе, займитесь самобичеванием, разоружайтесь перед  соратниками!” Он в точности не был уверен, что находится в идейной ловушке, но однако, однако... Как никто другой  он был заморочен, оглушен лозунгами, прописными истинами, проработками, заканчивающимися фразой: “Во имя торжества светлого будущего”, утратил способность критически оценивать происходящее.   Он  иногда сомневался в реальности происходящего, ему казалось, что все это -  фантасмагория его  разума... “
Перед его мысленным взором неумерщвленный  Сталин приказывает  министру вооруженных сил сразу после расстрелов врагов-врачей, обвиненных в пользу США, посылать через Берингов пролив в Америку миллионы китайских солдат с целью уничтожить  главную империалистическую державу... “ Дорогой Иосиф Виссарионович! Я рядовой Светачев Валерий охраняю склад со снарядами. Говорят, начнется война с США. Уничтожить США - это не стереть три буквы на карте. И они ведь захотят нас уничтожить, чтобы выжить. Людей много погибнет. Пожалуйста, прикажите генералам не начинать войну. Мне хочется взорвать склад. Переведите меня в  другую часть”. Письмо адресату попасть  не успело, пролежало где-то ровно год. Пришел короткий ответ из приемной Хрущева и  перевели Светачева после обследований в военном госпитале с Дальнего Востока в Северный Казахстан, на освоение целинных и залежных земель. Был отчаянным трактористом, получал награды, но полагал, что дают по ошибке.
-И вообще зря все это, - сказал он, молодой тракторист, получая медаль.- Когда-то страна вывозила хлеб заграницу, не распахивая новые земли. Зачем попусту  людей тревожить?
-О чем ты? Тебе дали медаль? Мало? В вожди захотелось? Или вожжей?
-Но зачем все это?- не унимался молоденький Светачев.
Наверное, Хрущев  был убежден, что народ, который готовили к войне, нуждается в подвиге.  Придумал освоение целины, придумал здорово. Был тем же Хрущевым, который, встав у руля страны, многое сделал для возвращения достоинства миллионам несправедливо осужденных, униженных и оскорбленных. Без этого какой же подвиг? Но освобожденые не захотели совершать подвиг. Люди запоминают только обиды, только горе и беды. Хула на Никиту стала правилом хорошего тона. Как же! Ворота лагерей распахнул, а  домой возвращаться нельзя, на работу в прежнем качестве устроиться нельзя, в депутаты выбираться нельзя, анкету зачищать нельзя: судимости-то не погашены. А  его выгибы и загибы? Крушил личные подворья? Крушил. По ошибке ли молодости, по  административной ли дури, какая разница! Ну, а те же два парткома, два  райкома, два обкома на одной территории? Две головы об одно туловище?! Что за наваждение? Что за шутки? Прежние штучки? А, гопака перед Сталиным плясал ... в молодости! Теперь он после выноса тела Сталина из мавзолея и перезахоронения его все-таки за мавзолеем Ленина (правильно,  Ленин и Сталин должны  покоиться рядом!), заставляет водить хоровод вокруг него! И водят хоровод, исполняют вальс-каприс, готовы выполнить любой каприз... Кукуруза за Полярным кругом?  Будет королева полей в Заполярье. Желаете крушить  яблоньку да козу извести, чтобы в Желаете, чтобы фруктов было  вдоволь да не иссякли молочные реки? Вырывайте с корнем яблоню до грушу, а коров и  коз  как врагов освобожденного труда забивайте к празднику! Аж враги  из-за кордона позавидовали: у русских изобилие? Так ли не так? Послушаем перебежчиков?
 Бороться с такими перебежчиками и подстрекателями можно по-всякому.  Но Хрущев выбрал такую тактику, предложенную иноземными стратегами:  отгородиться от них берлинской стеной, а  с острова Кубы  нацелить ракеты против  главного врага всего светлого будущего... Сталину  не позволили “показать кузькину мать” Америке, а вот он покажет... Карибские видения  не давали покоя Никите Сергеевичу...
Они слегка отрезвили его, но не остановили полета его фантазии. Он строил планы  построения светлого будущего во всем мире  на примере  построения  этого будущего в нашей стране. Человек импульсивный, нетерпеливый, он обещал построить общество изобилия - за двадцать лет! Прошло двадцать лет, ну и что?  Если б Хрущев  встал из гроба и... Но он тогда  не лукавил. Он верил в свои сны, в свои видения после застольных речей. Вот и форсировал отрыв людей от их якобы унизительного тяготения к земле. Зачем личное подворье, когда будет государство-сад, изобилие продуктов? Долой подворье! Захары должны стать Обломовыми. Хрущев, проявляя отеческую заботу о  людях, захотел подарить им свое нафантазированное изобилие, являющееся чистым продуктом усвоения  урывками от секретарских бдений  квинтэссенций сводных лекций красных профессоров, расстрелянных потом как оппозиционеров. Это его желание было искренним. Народ ведь пострадал от сталинского произвола, народ ведь вынес на своих плечах тяготы войны, поэтому народ должен жить счастливо, народ это заслужил. Вот упрощенная схема рассуждений выдающегося деятеля, как уже тогда его величали. А чтобы он, народ, зажил счастливо, надо первым делом наполнить закрома!
Поэтому с таким энтузиазмом  Хрущев - кормилец и заступник  ратовал за  свою целину. Убеждал: сотворим мы рай! Открытая политика Хрущева была понятна народу. Но неверно, что миллионы поддались его зажигательным речам , этого не было. Не было никакой эйфории, да и не очень обманывались тогда люди. Какой подвох в призыве:поклонитесь земле и утолите голод? Тут и размышлять-то не надо. Ясно, как божий день. Хлеб - ломоть солнца! Будет хлеб, будет людям счастье!
Осенью пятьдесят четвертого  к элеваторам потянулись вереницы грузовиком с  целинным хлебом. Правда, и раньше, еще в тридцатые годы, а то еще с прошлого века здесь выращивали хлеб переселенцы, потом раскулаченные, осужденные, депортированные корейцы, поляки и другие народы, но то не в счет... Оторвали, оторвали от солнца краюху жизни! Чем не подвиг? Чем не геройство?  Молодец, Никита!..
Потом успехи целины  Брежнев припишет себе: это он принес людям счастье, счастье навека. А Хрущев ? Пусть выращивает овощи за высокими заборами  охраняемой дачи.  Так ему и надо! Противостояние, противопоставление свергнутых, отвергнутых  новым,  проклятье отринутому  миру   стало знамением времени.
Вот где надо искать истоки  приписок, монбланы обмана. Людей приучали петь   дифирамбы  тому, кто находится у власти, и предавать анафеме разбитого идола...
Ежегодно обновлялся иконописный портрет Брежнева за счет бюджета. Прибавлялись награды, писались новые портреты “двубрового”. Потом начали как по команде приписывать ему самую  верную аграрную политику, ученые  академических институтов подкрепили приоритет нового секретаря секретарей фолиантами. Да так умело, что кажется, поверил не только идол од и приветствий, но и замороченный политическим иллюзионизмом “совок”, разуверившийся в реальность происходящего. И многие из трезвых аналитиков закрывали глаза на отдельные мелочи и сопутствующие неприятности, о которых  если и говорили, то с легкой усмешкой. И главный аргумент -  духмяный каравай! Но увы! Все это было да сплыло. Но все же было! И он, Светачев, только изредка  вспоминает обо всем этом. До воспоминаний ли, когда ни на секунду не дадут отвлечься? Найдется ли полсекунды, чтобы оглядеться? Да и что можно увидеть, к тому же находясь на третьем этаже огромного серого здания, в  просторном кабинете, с окнами в сторону кремлевских башен? Это не поле целинное,  здесь иные чувства, иные думы тебя обуревают. Да и нынешний Светачев резко отличается от молодого Светачева, энергичного, взрывного, оптимистичного. Да,  изменился  он  в последнее время, довольно сильно изменился, переменился, хотя при внешней неизменности он не вызывал у знакомых подозрения подмены. Вера вообще ничего не замечает. Или она потеряла всякий интерес  к  мужу, давно не парящего в облаках? У нее своих проблем по горло?
Работала она в управлении культуры горисполкома, в отделе, где напрасной работы было непочатый край, от чего валилась с ног, а голова трещала от неотложных  забот и хлопот. Трещала в буквальном смысле. Дома Вера повязывала голову  свою мокрым полотенцем. Постанывала. Балерина в прошлом, деятель культуры в настоящем, мегера в будущем!
- Верочка, разве можно так? Кто просил тебя так изводить себя? Пожалуйста, одумайся , - уговаривал он, заглядывай ей в глаза, в которых вспыхивали звездочки. - Ты сердишься на меня, что я устроил тебе вот эту нежизнь? Ты печалишься, что твоя будущность пересеклась с моей любовью?
- Какие слова говоришь! А когда-то стеснялся даже говорить об этом.  А ты женился не на мне, а на балерине, - выговорила Вера, - что, не так? Так. Ты же  забрал меня из театра, увидев,  что задираю ноги, пардон,  высоко прыгаю...Сорвал мой решающий спектакль. Ты душу мою покалечил. Пошла бы я управлять культурой, если б не встретила тебя? Ты же знаешь, не мое это - управлять культурой, я не Екатерина Алексеевна.  Управлять культурой - только ее калечить.Я  стою  возле  Музы. К сожалению. Ну и что, что я была в кордебалете? Я была в искусстве! А сейчас я около искусства и все из-за тебя!
- Не могу принять этих упреков при всем твоем желании. Помнишь, я ушел, когда  ты призналась, что  не любишь меня. Потом встретились, и ты сказала, что  сказала неправду...
- Что мы упрекаем друг друга? Давай разойдемся. Я буду жить у дочери, а ты к сыну уйдешь. И  не будем докучать друг друга.
- Не кощунствуй, - рассердился  он. Стоял у аквариума и смотрел на  танец черных и красных фантомов. Но долго любоваться рыбками не мог, появились рези в глазах (  зрачки  после  насечек  лазером как будто обжигались).
- Так  сразу же - не кощунствуй. Да тебя не жалуют дети. Да и внуки тоже. Ты занудлив, как старый дед. Погляди на себя в зеркало.
- Это почему же старый, да еще и дед? - он только усмехнулся.
Жена всегда задевала его, подкалывала незлобиво, но все же больно. Она нарочно старила его, старила словами. В этом был какой-то умысел. Вере казалось, что она стареет быстрее, нежели муж, и потому вдалбливала ему в голову мысль, что он уже далеко не молод. Он как-то разгадал ее хитрость и посмеивался про себя. “Ох, Верочка моя, неужели я променяю тебя на кого-то? Да никогда. Чтоб позарился на чьи-то прелести? Ну было, не без того. Порхают возле тебя феи, как же, как же... Кто дарит эти орхидеи? !” Инстиктивно  он почувствовал, что  холодок, возникший за последнее время, развеется, если он этого пожелает,  подошел к ней и крепко обнял ее, воодушевляясь. От огня ее тела в нем вспыхнул огонь опасный, хотя и не хотел в этом себе признаться.
- Что с тобой? Валера, что с тобой? - наивно-тревожно спросила жена.
- Разве не видишь, что дело не во мне. Я человек нормальный, но заключенный в мавзолей...
- Так вырвись из него. Всего-то!
- Сможем ли мы разобрать мавзолей мысли? Предвижу, что люди должны пойти на жертвы, чтобы разобрать мавзолей по камешкам. Незавидна будет судьба этих людей, ох незавидна. Их будут клеймить позором те, которые привыкли жить в мавзолее.
- Уж не себя ли включаешь в эту страшную группу? - спросила Вера.
- Я, себя?  Ты о чем?  Мне уготована судьба копирки, вечного зама, тени, призрака...потому что я не фаворит случая, как говорят. Когда-нибудь жизнь станет другая. Но ведь до когда-нибудь надо  как-то жить?  Из грязи, чтобы в князи, или никаких князей.  Тс... Телефон щелкнул. Прослушивают. Когда-то после таких прослушиваний принимались радикальные меры. Генералов Гордова и Кулика расстреляли,прослушав их разговор. Оставили без внимания радиоразговоры униатов и усташей. Что вы ходите услышать от меня, голубчики?  В  следующий раз я вас обрадую.Я поставлю вопрос о  законности прослушиваний перед Верховным Советом. Затаились?
-Валера, ну хватит, у них такая работа.
-А кто  разрешил подслушивать?  Вот это я хочу узнать?
-Валера, все, все, когда мы полетим на Камчатку, к горячим источникам?
Он видел, что жена неумело пытается посочувствовать, стараясь постичь причину его переживаний, тревог и надежд. Не обрадовался.  Мало одного ее сочувствия. Поняла это и Вера. Она  расстроилась,  и не скрывала своего недовольства и огорчения, отвернулась к окну, всхлипывая.
Резко повернув взгляд к окну и ничего интересного не увидев, он ощутил мысленно реальность происходящего. Панорама вечерней Моквы все же растопила его сердце. Разноцветные звезды огней радовали глаза. Звезды, Вселенная, и ты, и Вера в сотворении новой реальности. Ты еще гол, ты не чувствуешь кожи. Все внове...
И опять разбередила его душу   Вера  вопросом,  заданным полушепотом:
-Тебе не кажется странным, почему не звонят твои друзья?
- Нет, не кажется. У каждого свой путь. У каждого своих дел, что не переложишь на других. Да и нечем делиться-то. Все так скучно. Тонны, кубы, выполнение плана, недовыполнение, выговор, строгий выговор. Скучная игра. И каждый год все в том же порядке, без исключения. Беличье колесо.
- Ты ли или не ты передо мной, мой ли  муженек? Видела я жуткий сон.
- Какой?Ну скажи, что за сон ты видела?
Тут Вера  встрепенулась, бросилась ему в объятия.
-Не могу даже и представить. Завели тебя в каменную палату, автоматчики открыли по тебе огонь, но потом помиловали: отрезали твою голову от изреченного пулями тела и пришили твою голову к другому телу. Я закричала и потеряла сознание...Уж ты ли передо мной?
Это был все он же, Валерий Васильевич Светачев, по-прежнему гордый,гонористый, самолюбивый человек, и потому мучительно переживавший за нетерпимую ложь, которую он так  самозабвенно  творил!
- Напрасны твои беспокойства.Причем ты, если жизнь  такая?
Этим признанием в искренности он как бы пытался удержать в душе  тлеюшие угли  любви.
- Надоело все, - вздохнула Вера.
- Ты говоришь не о нас?
А ночью они признались вновь друг другу  в  любви. Он взбодрился, к стыду своему, в нем пробудилось здоровое мужское чувство... Он притянул жену, страстным поцелуем вызвал и в ней ответное желание, добился близости... Все это произошло внезапно. Его стрела любви попала... в точку. И забылся на миг всегда владевший собой... Тут уж он без стыда и лжи испытывал всепоглощающее чувство наслаждения. И увлекся, увлекся! Вера застонала невольно от бурного крепкого объятия, отдаваясь напору без лжи, без стыдливого сопротивления даже, хотя ощущала в последнее время какой-то скребущий холодок к мужу и мучилась от этого.
Но почувствовала какое-то угрызение совести от неестественной близости...с родным  человеком. Зачем эта ещё близость, когда и без этого они близки и родственны? Это было необъяснимо.
- Пусти, пожалуйста, недосуг мне с тобой...
- Недосуг, понятно...
Понятно - она не старая еще женщина, занятная матрона, но уже дважды бабушка! И вот с нею поступают как с молодой невинной девушкой. Грустно, хоть и несмешно. И ничем не утолить, не развеять эту грусть.
И он разгадал причину  этой грусти. “И все же почему? Почему?” - с отчаянием подумал Светачев перед тем, как уйти в желанный иллюзорный мир сна, хоть и реальный мир был не менее иллюзорен. Порой даже не хотелось просыпаться, чтобы не сталкиваться с людьми, не огорчать их и не огорчаться. Он их и огорчает, и обижает, и сердит, а не хотелось ни того, ни другого, ни третьего, никак не хотелось.
Такие вот отношения с окружающими, с женой... Тяжко, да от начальства и от жены никуда не деться. Находясь на вершине пирамиды, трудно убежать от неумных начальников и спорить с женой! Выбора нет? Наверное, нет, и надо терпеть как многие терпят, чтобы стать атаманом. Только терпеть и сколько терпеть? И это ведь не выход из положения? Советуют: надо более хладнокровно  относиться ко всему, что происходит, и тогда можно работать продуктивно, даже с осуществлением каких-то неординарных замыслов. И еще для этого необходимо одно условие - это угодить суметь своему шефу. Суметь подольстить вовремя... Конечно же, надо это делать с умом и тактом. Шеф хочет выглядеть умнее, чем есть. Подготовка хорошего весомого доклада для шефа и есть попытка доказать ему свою преданность. Стараешься. Руководитель оценит твое старание, твое интеллектуальное подношение. Это  взятка? Если даже и так, то факт ее дачи не установишь и не докажешь. Только уши горят. Всем все ясно! Сама система виновата: зависимость от старшего, причем тотальная зависимость... Продвигаемся, разбиваемся, выбиваем  себе удачу  в ней и  с помощью оной. Что ломиться в открытую дверь? Бычок только обламывает рога о дверной косяк. Канцелярская же крыса ищет себе лазейки или прогрызает пол. Но тигр  поступает как тигр в чиновных дебрях. А тигру поэтому надо угодить. Но в меру! Того, кто наследил, напрудонил, ожидает страшная кара. Спасение чиновников в крупномасштабных акциях. Горишь - сбивай огонь, пламя встречным ураганом. Эффектно, здорово. Светачев и был автором нескольких крупных  проектов, о которых и сбивал огонь направленной на него критики. В последнее время пришло к нему понимание пагубности гигантомании, последствия которой - дутая слава разработчиков, напрасная трата средств и ресурсов, нулевая отдача. Надо, надо избавляться от этой мании величия. Но как избавиться, когда привыкли горы сдвигать, рекам русла менять, народы выселять да ничего не решать? Психологию людей в одночасье не изменишь. Так что же?
Об этом его, Светачева, беспокойство в последние дни и недели. Он-то отрешится, отрешится от наносного, от пены избавится. Что ж, есть от чего избавляться, есть от чего отрешиться. Но если б он смог распутать  систему, опутавшую страну! Зреет в душе такая мысль... Но ему и не позволяли особенно и поразмышлять. Вот и сегодня. До чего же колготной день! С ума сойти!
Он и не заметил, когда вошла Алла Ивановна, как долго она молча клала на стол папку с входящими бумагами. Тонкий аромат изысканных духов вернул Светачева к действительности.
 Просьбы, жалобы, кляузы.
- Чего только не просят и кто только не просит, - вздохнул он. - отпустите материалы сверх лимита. Это из Ферганы. Дайте что-нибудь из резервного фонда. Это из Грузии. Помогите - разоряют. Это пишут отчаявшиеся люди из корейских бригад луководов. Выделите десять рулонов пленки, чтобы укрыть от дождя измельченное сено. Это орловцы. Откройте кредиты на строительство фермы. Из Рязани. Просьбы. Просьбы. Нищие. “Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек...”
- Что делать, иначе не умеют, - сказала Алла Ивановна, приблизившись к его креслу. - Надо помочь, а как же?..
- Помочь надо. Но когда они станут хозяевами жизни?
- Да их же лишили того, чтобы стать им хозяевами. Если б я была министром, то обязательно наделила их землей и отпустила.
- Все это не так просто. Все страсти по земле, по родимой. Загляните вглубь веков.
- Люди не умели и не умеют договариваться. Порой как звери безъязыкие. Язык человеку для чего? Чтобы договариваться? Увы!
- Да, к сожалению. Ну вот, я удовлетворил все просьбы. Остальное направьте в управления и отделы. И проследите за исполнением. Опять мы задержались. По выговору мы заработали. Ведь так?
- Вы,  может быть, а в доме я хозяйка.
- Возможно. Ну, до завтра, Алла Ивановна.
- До свиданья, Валерий Васильевич.
- Завтра можете задержаться. Я буду с утра.
Светачев отпустил затомившуюся Аллу Ивановну и сам тоже засобирался домой. Удивляла тишина в кабинете. Странная какая-то тишина. Никто из высшего руководства не позвонил. Вертушка молчала. Более чем странно. Ладно, завтра узнаем, в чем дело.Отпустив водителя со служебкой, Валерий Васильевич решил поразмяться. Маршрут давно освоенный. Пройтись вдоль скверика, потом проехать несколько станций метро, и еще пешочком минуты две-три до дверей правительственного дома. Нечасто, но все же  бастовал против своего сидячего образа жизни, бастовал ногами, идя на работу или с работы “своим ходом”. Вот и вся забастовка! А результат сразу. Лучше думается, черт подери. А это просто необходимо вечному заму. Еще до шефа как до неба, до своего шефа, почивавшего в мягком кресле... Вообще-то что было бы, если б забастовали где-нибудь, на той же великой стройке? Такое может быть? Такого не может быть! После “шахтинского” дела страна не знает ни забастовок, ни даже случаев опоздания на работу. Может, опаздывают, но ведь никак не зафиксируют. Это, конечно, недоработки ведомств. Не надо искажать. Более того - утаивать! Ведомства в обстановке повышенной секретности  в интересах государства ведут ускоренное строительство атомных станций в густонасленных районах. Население не должно знать ничего! Что такое население? Способно оно хранить государственные тайны? То-то и оно-то. Спасение отечества в ведомствах! Но  в последнее время сильно засомневался в расхожем суждении о силе правды в ее сокрытии.  Могущество отечества не в сокрытии истинной силы, правды, а в свободе мысли. И разум наш загнали в  клетку, борясь за чистоту идеи? Впрочем в России это не внове. Мыслитель Чаадаев был же  признан  сумасшедшим не  доктором, а царем, находился под домашним арестом!  Мы же всех инакомыслящих, протестующих против лжи, направляем в психбольницы. Что там царь!
“Ну, пора домой, засиделся в кабинете. Что хорошего в созерцании людских унижений? В сущности я читаю эти народные писульки как  исповеди, с












































горечью. И мы не протестуем, когда говорим о всесилии или произволе ведомств. Неужели я и есть ведомство? Я же вопреки ему действую. Надо хозяйствам предоставить все возможности, чтобы они сами хозяевами стали? Чтобы они обрели     самостоятельность, почувствовали  ответственность, думать начали, стали, наконец, настоящими хозяевами дела, считать стали бы свои доходы и расходы? Ясно же, что пока не будет такой возможности, человек и не почешет затылок. Когда создадим ему условия для самостоятельной работы, предоставим ему возможность позаботиться о своей судьбе самому, тогда будут позитивные сдвиги. Но это называется рубить сук, на котором сидишь. Потому разговоры ведутся тыщу лет, а воз и поныне там. И все врут, запутывают  друг  друга.
 Когда считают, потерь не бывает. Когда же будут считать? Сейчас одни только потери. Когда будут считать потери? Мы не считаем, потому что все было государево, а теперь государственное. Разница небольшая. Сейчас только одни потери, безвозвратные потери, просто кошмар какой-то. И какими инструкциями, приказами, постановлениями перекроешь эти каналы потерь? В какую-то черную дыру все уходит. Министерство тут бессильно, совершенно бессильно. Сколько бумаг изведено на инструкции по перекрытию каналов! Наверное, чиновники извели миллионы деревьев, чтобы доказать, что проявляют государственную мудрость. Надо ли теперь переводить бумагу на бесполезные инструкции о сокращении числа ненужных, никчемных, но разорительных для страны инструкций? Боже, что мы делаем! Страшно подумать! Мы привыкли требовать, повелевать, считая низы нерадивыми глупцами. Откуда у нас такое высокомерие, комчванство? Но и не перестаем лизать пятки начальника, выбивая ногой зубы просящих и молящих. Так дальше нельзя, но и забывать об этом нельзя. Забвение источник беды”.
В “шашечной” “Волге” Валерий Васильевич - все же отказался от пеших прогулок - незаметно для себя вздремнул. Но додумать давнишнюю мысль не успел. “Волга” остановилась у высокого подъезда, пожилой водитель вздохнул:
- Кажется, приехали. Оплата по показаниям счетчика.
- А время не учитывается? Спасибо, до свиданья, - хрипло произнес  Светачев, вылезая из теплой кабины.
- Я только что по радио слышал, ликвидируются все министерства. Давно пора. Андропов не успел. Вампиры...
- Интересно... Поживем - увидим. Ну, до свиданья.
Сумерки дохнули на него мягкой прохладой... и зловонным отравляющим газом.Из глаз  потекли слезы, защемило нос, горело нёбо...Остановив дыхание, он  спешил  выбраться из этого  гиблого места...
“Неймется кому-то. Хотят... отравить меня, а травят всю округу. А пертурбация - провокация... Эти  шустрые  прорабы перестраивают пирамиду, чтобы оставить все...по-прежнему... Только я им мешаю, я говорю! Я взорву, к чертовой матери, весь этот порядок вещей...”



                Глава 3

Утром Валерия Васильевича  Алла Ивановна  подсыпала  в чашечку  горячего кофе... несколько  неприятных  вестей.
-Из аппарата правительства требуют ответа на запрос.Очень недовольны, что не вовремя... Я без вашего разрешения потеребила главки, визы будут завтра. А вот здесь,- Алла Ивановна прикоснулась ноготком кожаной папки вишневого цвета,-  срочные телефонограммы. На Алтае, в Южном Казахстане, Каракалпакии началась засуха. Речь идет не об отдельных очагах , а об обширном зонах поражения. Никого не пускать? Просители. Сегодня их пятьдесят пять человек.
-Направьте в главки.Ну, ничего не меняется.  Теперь ещё засуха. Как будто новость...- произнес вслух Светачев, погружаясь в чтение телефонограмм.-Что ж, узнаем, чего стоит система защиты от засухи. 
 Известие об этом будто иглой кольнуло его сердце. Он  не разучился до сих пор все принимать к сердцу. Сколько сил, сколько энергии было потрачено им, будучи еще республиканском министерстве,  на борьбу с засухой! Его и прозвали борцом с засухой! Под его эгидой  ученые и практики-природоведы, имея на вооружении новый комплекс противоэрозионной техники и используя ранее  накопленный горький опыт, разработали основные звенья системы почвозащитных мероприятий по борьбе с засухой и ветровой эрозией почв. К ним (знает наизусть, хоть ночью разбуди его - расскажет без запинки) относятся зернопаровые севообороты с короткой ротацией; почвозащитная технология возделывания зерновых культур с приемами влагонакопления, регулирование поверхностного стока талых вод и применения комплекса противоэрозийной техники. И знает, как их произвести. Но ведь не он должен производить  эти работы, а призванные для этого люди, но у которых нет заинтересованности в “хорошем конце - делу венце”, ибо этой работой кормятся! Такая вот неувязочка, которую должен устранить он, Светачов, имея древний набор средств: “ кнут и пряник”. Подсознательно хватаясь за кнут и раздаривая окаменевший пряник, он уподобляется тем, которых осуждает. Специалист исполняет предписанное, не видя перед собой ничего, кроме унылого взгляда начальства. А пряников ждет только начальство, представившее результаты пред  твоими очами, вот этой стопке телефонограмм. Всем хочется пряника, да избежать пламени кнута! Не работники, а лошадки! Вот и получается, что ничего не получается! Сколько было сломано перьев при определении оптимальных сроков посева зерновых культур и внедрения новых засухостойких сортов! Едва-едва пришли к какому-то разумению, к какому-то консенсусу! Посчитали эффективным полосное размещение паровых полей на тяжелых по механическому составу почвах и всех культур  в чередовании с многолетними травами на легких почвах. Спорным оказалось применение гербицидов в борьбе с сорняками, а также залужение сильно эрозированных почв. Но основные элементы почвозащитных мероприятий по борьбе с засухой и ветровой эрозией почвы благодаря его настоянию, скорее настойчивости  широко применяются во всех областях Казахстана и  степных  районах Сибири, во всех  тех зонах земледелия, которых он курировал, и опыт этот перенимают за рубежом, правда, в сильно препарированном виде. Не задумывался, почему. Наверное, полагал он, там нельзя иначе. Ежегодно плоскорезную обработку в поконтрольных районах проводят на четырнадцати-шестнадцати миллионах гектаров, полосное размещение паров -на двух миллионах гектаров, а  ранее залуженные семисот тысяч гектаров сильноэрозированных легких почв вновь вводятся в пашню с применением почвозащитных севообротов. Это же титанический труд! И что же? Да ничего. Или на местах проигнорировали эти агротехнические мероприятия, предписанные сверху? Может быть. В хозяйствах ( он по своему опыту знает) не любят в хозяйствах науку, теоретические выкладки, потому что некогда (даешь план), да и хлопотно внедрять эти кабинетные идеи. Что-то вроде внедряют, да лишь пускают пыль в глаза. Какое тут почвозащитное мероприятие! Себя бы защитить от невзгод! Кто поручится, что ты не накликал на себя беду? Может, потому поля беззащитны перед наступлением  засухи? Люди боятся проявить инициативу... Странные  вещи происходят с людьми. Накладно сделать то, что необходимо, убивают время в напрасных хлопотах, потом мучаются от того, что не сделали того, не сработали этого. Вынуждены будут прикладывать вдвое больше усилий, трудиться под нажимом, под  прессом, чтобы только не нанести делу большего ущерба. Почему все это происходит? Люди не чувствуют себя хозяевами положения.Какие-то силы не хотят, чтобы они стали хозяевами! Какие это силы? Мы-то ведь не хотим, чтобы люди чувствовали хозяевами.
 Хозяева - это мы, обитатели Старой площади и прилегающих к ней площадей, а остальные - исполнители воль.   Недостойные - здесь, достойные - там. Это и есть внутренная политика обитателей рая, которую они проводили с завидной настойчивостью. Светачева  попросили остаться. Он чем-то приглянулся. Да и жена   измучилась скитаться. Она боится перемещений, передвижений, перемены улада жизни, да и за детей у нее беспокойство.  И он боялся оставить ее одну с маленькими детьми там, за тысячи километров от его временного пристанища. И  оставлял ее одну, опрометью  мчась навстречу делу и опасности... Он хотел быть там, где свершается... В нужный момент на нужном месте - так поступают настоящие аппаратчики.Скажут:  повернуть курсом на Магелланов пролив в шторм, чтобы продемонстрировать мощь, они, аппаратчики,  повернут корабль курсом на этот пролив. Скажут: выучить язык аборигенов  Австралии - выучат.  Это не издержки власти, а ее проявление!
К сожалению, еще слабо воспринимают установленную еще при первом вожде концепцию: нужны исполнители на всех уровнях, тогда в стране утвердится должный порядок, но не железный  порядок. Сталин и Дзержинский уже знали, как навести порядок. К  сожалению, их пример не давал преемникам покоя.  Всех  нытиков и хлюпиков вымести метлой! КГБ, Минздрав и другие ведомства должны развернуть кипучую деятельность по очищению и оздоровлению, определению направлений,  выправлению искривлений. В управления этих ведомств пробрались  равнодушные ко всем, но не равнодушные к себе, испытывающие радость в  горе и унижении слабых.Их привлекает слава, блага и правительственная ложа в Большом театре. С этим ничего не поделаешь. Смирились. Вызывает досаду высшего руководства только то, что эти ведомства работают неаккуратно, оставляют следы. Конечно, не вся та свободная пресса, не весь цивилизованный мир выступают в защиту инакомыслящих, “диссидентов”, изгнанных из страны или загнанных в психушки, но всё-таки червячочек  душу гложет. А результат от такого очищения получается ни то, ни сё: с одной стороны - временный эффект от “очищения”- прикусили языки, даже анекдотов не  “травят”, а оставшиеся аплодируют “партии и правительству”, и моральный ущерб, нанесенный  самой Власти - “А они-то устроили рай  за счет наших кровных...При царе такого не было...” Назрела пора для закрытия этих изживших себя ведомств, пора создавать новые структуры в системе новых координат...Чтобы остаться, надо меняться. Это больно, это страшно, но это необходимо. Тех, кто не меняется, оттеснят...
-Да, Светачев,- сказал в трубку  Валерий Васильевич,- начинайте  осуществление  мер по системе защиты от засухи. О результатах доложите.
-Вы знаете, сколько  это стоит?
-Если бы не знал, не стал бы настаивать,- поднялся на тон его баритон.
-Стоимость  спасенного  урожая не покроет затрат.
- Но если бы не ликвидируем очаги засухи, то  потери станут постоянной величиной.  Я несу  полную ответственность, действуйте  согласно   схеме.
Ещё одна телефонограмма: чабаны Казахстана и Киргизии пасут личный гурт на государственном пастбище. Не справка, а  откровенный донос. Ну и  где пасти личный скот, когда частных пастбищ и в помине  нет? В овчарне?
“Несуразица какая-то. Как чабаны могут разделить овец на личные и государственные при переходе на летнее пастбище? Во-первых, им всем не до этого. Во-вторых , нет частного пастбища! Следовательно, овцы будут пастись на общем пастбище. Таким образом мы всегда будем стыдливо уличать чабанов в нечестности.Не напрасным ли будет  наш праведный гнев? Уже многих чабанов-путаников  привлекли к уголовной ответственности, дабы наказать по всей строгости закона и  других отвадить от государственного ковыля и лебеды. Может, все правильно, по закону, но мне не нравится...Толкаем в лужу, обливаем  грязью и обвиняем их в том, что  они в  грязи...”
-Алла Ивановна, оповестите начальников главков, в четырнадцать ноль-ноль закрытое заседание.
-Хорошо, Валерий Васильевич. Будут все, кроме Савчука.
-Тогда пусть его зам поприсутствует, - произнес он  с досадой.-Будет докладывать об опыте работы по выращиванию грибов в шахтных разрезах? Предупредите, чтобы придерживался регламента.
-Хорошо,- Алла Ивановна наклонила с достоинством голову, в золотой короне волос. В будни она распускала волосы и выглядела не так строже, как в иные дни. Сегодня она хотела подчеркнуть важность устраиваемого  Светачевым мероприятия!
Он обратил на это внимание. Хотя с некоторых пор  углубился в свои заботы, как будто не замечал  того, что происходит вокруг него. “Хороша,- подумал он.- Моя Вера в пору молодости, но моя Вера другая. Ушла в благотворительность. Вытаскивает из забвения художников, музыкантов. Да тот же скрипач!  Об этом доморощенном таланте  ни слова ни доброго, ни худого в прессе, ни в центральной, ни в  ведомственной. Какой скрипач? Талантливый? Паганини рождается раз в столетие. Но  Вера  терзается  как мать дитя-калеки. Стонет: чахнет, гибнет талант от невнимания. Нет же, вытащила, нянчила, в Европу впустила.  Костьми легла, а  добилась для скрипача визы на временный выезд. А скрипач там... остался, оставив Вере одни неприятности общения с компетентными лицами.  И еще неприятности  с родственниками... Что тут приятного?
Она передала ему  пространное письмо - исповедь ее дальнего родственника Вадима и просила помочь. Вадим поведал о скверной истории, ища сочувствия. Поплатился за свою нерешительность и мягкотелость. Родители предали его. Он так считает. Переживает. “Я, конечно, мразь, но и они - твари. Простит ли бог меня за это?”  Дыма без огня не бывает. А родители, по исповеди Вадима, не ангелы. Предали его, потом отреклись  от дочери. Попросту удалили “с глаз долой”, прогнали к ее зятю,  отняв у неё квартиру. И когда Зоря (младшая сестра) осталась без квартиры, тогда она поняла, какую  она  допустила - “промашку”, доверившись родителям. Родители невзлюбили мужа Зори, даже видеть его не могли. Они не взлюбили зятя с первого взгляда.И “мстили” ему за свою нелюбовь... Жена с советом, зять с приветом. Коли так, то стала “ненавистной” дочь. Обвели Зорю-то. Опомнилась, когда уже без квартиры осталась. Плакала, билась об стену головой, чтобы только не сброситься с эстакады... Зять пожалел, к себе позвал. Когда  Зоря уезжала жить к  дочери, в прошлом году вышедшей замуж и родившей дочку, она пришла к матери и вымолвила без надрыва:
-Мы видимся в последний раз.
Зоря  знала, что говорила. Она не называла мать матерью.
-Зря ты обижаешься на меня.
-Когда у тебя отняли дом, что ты чувствовала?
-У всех  ведь отняли. Я и забыла об этом.
-Теперь у меня отняла. Но я не забуду, нет.
Зоя Петровна молча роняла слезы. Она не обвела вокруг пальца свою дочь, она по обыкновению своему  искусно плела многоузелковую интригу и в итоге оставила Зорю без квартиры. Так Зоя Петровна  “отомстила” ненавистному зятю. Зоря уехала к дочери в Чимкент, навсегда простившись с родителями. Но Зоя Петровна названивает дочери, чтобы узнать, как она устроилась у своей дочери. Она не хочет понять, что сказала перед отъездом Зоря. Зоря расставалась с родителями  как со случайными людьми. Но не сказала об этом им в лицо. Постеснялась. Зоя Петровна придумывает (подумаешь, обидела!) какой-нибудь повод или причину, чтобы позвонить Зоре. То, мол, соседка интересуется, как жизнь в Чимкенте, хочет переехать, то, мол, отец плохо чувствует. Отец уже не вмешивается в дела. Он всегда шел на поводу Зои Петровны, был  тараном ее интриг. Родители были сплочены, их объединяла любовь и общие заботы. Многих детей  родили они в любви. Вадим  родился в Кустанайской степи, в снежном сугробе. В землянке провел  босоногое детство. Хотели вернуться в Хабаровск, где у них было жилье, но не разрешили.Начальник милиции  убедил: “Как-то живете? Живите. Куда ехать? В пекло?” Назревала война с Японией и, чтобы разместить солдат для укрепления дальневосточных рубежей, выселили всех корейцев. Родители (тогда они ещё не были женаты) лишились жилья, но не горевали. “У нас же не жизнь отняли, а всего лишь крышу, и опозорили.Через всю страну повезли как скот. Позор пережить можно,от этого не умирают, а без крыши можно жить?” Но крыши нет, а дети нарождались. И каждого они должны были поставить на ноги.Каждого и всех. В  океане жизни, полном неожиданностей. Потому в жизнь детей они вмешивались люто и бесцеремонно, коверкая их судьбы. “Сетуете на родителей? Они плохого не пожелают. Выжить надо, несмотря ни на что”.  Это значит: всем по минимуму. Зоря “попалась” родителям и они “сыграли”. А было так. Зоря купила в Ростове частный дом. Надоело скитаться по чужим углам. Собрала-таки за много-много лет  на небольшой домик из кирпича-сырца. Она стояла в очереди на квартиру,  но знала, что никогда ее не получит. А у третьего сына  Бориса (нефтяника) дела пошли так удачно, что он приобрел в трех городах по квартире. В Ростове родители приглядели ему - трехкомнатную. Борис купил, но пока жить в ней не собирался. Резона переехать в Ростов пока у него не было. И тогда Зоя Петровна  решила  выйти на авансцену, сыграть свою роль. Узнала, что Зоря должна Борису. Очень большую сумму. И Зоя Петровна сообразила, как вернуть эту сумму Борису. Пусть Зоря продаст свой дом-развалюху, вселится в квартиру Бориса и живет сколько желает, а может быть, со временем и выкупит. Зоря не чувствовала подвоха и согласилась. Продала свой домик, вселилась в квартиру брата, отдала ему долг. Купила на остатки мебель, утварь. О будущем не думала, потому что крыша надежная есть, под нее можно что-то сложить. Только Зоря не догадывалась, что крыши-то у нее и нет!
А под главной крышей - в стране произошли странные перемены. Цены на дома и  квартиры поднялись  до небес... Стало ясно, что выкупить братову квартиру Зоря не сможет и за сто лет. Что же?  Обитать в землянке, как ей предлагали сердобольные знакомые, и строиться.Зоря  осталась жить в квартире, числящейся за Борисом. Но у родителей были свои интересы. Они хотели вселиться в освободившуюся квартиру и поменять ее на  такую же в  том городе, где сейчас живет Борис. Родители хотели быть поближе к богатому сыну.
-Зоря, надо покупать или освобождать квартиру, - сказала Зоя Петровна  дочери,- сколько вы намерены жить в ней бесплатно?
-Но сказали, что квартира передается в мое распоряжение.
-Да, но не вечно же жить  в чужой квартире? Что думает зятек? Бездельник!
-Причем Игорь?
-А притом. Мог бы заработать и погасить долг. Освобождайте квартиру.
- Сейчас освободим, мама, ждите.
Борьба за квартиру шла три года. И увенчалась победой родителей. Тайком они выписали дочь с зятем из домовой книги!
У них это не первый такой жестокий опыт  реквизиции. Ранее они отняли трехкомнатную у старшего сына, то есть у Вадима. Не выдержал, поделился бедой с Валерием Васильевичем...  Родители с семьей вернулись в Хабаровск, но вернуть свои дома они не смогли. Жили в бараках, общежитиях. Вадим добивался в Хабаровске трехкомнатной квартиры целых восемь лет. Наконец, включили в жилищно-строительный кооператив. Это означало везение, поворот судьбы, это было знаком счастья. Квартиру в собственность получить! Ее можно подарить, заложить, продать, если, конечно, не отберут. А если продавать, то по реальной цене, а не по номинальной! Вадим получил квартиру, справил новоселье. Но пожить в ней не удалось - переехал в Москву. После срочного переезда в столицу квартира осталась за Вадимом. Он же владелец квартиры, но он не решил, что делать с квартирой. Долго не мог решиться на продажу оставленной им квартиры. В Москве Вадим занимал ( дальнее родство со Светачевым помогло, конечно) разную административную должность, то бывал вторым замом, то  старшим специалистом, то третьим  замом начальника,  он к  служебным своим повышениям или понижениям относился спокойно.Изначально  было ясно, что он не “проходная фигура” по  постыдной графе. Была мечта высокая и он стремился к этой мечте. У него имелся проект дворца науки и искусства, который он мечтал возвести на юго-западе столицы, недалеко от Академии наук. Проект был выполнен в своеобразном стиле, и это стало препятствием в его утверждении в инстанциях. За проектировочные и оформительские работы  он должен был оплачивать сам.  Не Леонардо да Винчи, не Кулибин, государство не может финансировать неконкурсной проект. Попробуй подай на конкурс, когда в комиссии сидят традиционалисты! Но душа желает открытия во благо людей. Так помогите отягощенной душе. Почему бы не помочь тому,  кто жаждет признания? Так нет же. У него же и отбирают. С точки зрения родителей правильно. Младшим надо жить. У тебя, Вадим, беды позади, цветущие годы прошли, а они, младшие, только-только... Так им жить, не тебе.Предали  забвению твою надежду, твои мечту, предали тебя  самые близкие.
Вот как. Младшим, значит, все мало и мало. Они все ноют. Родителям нужно выполнить свой родительский долг перед младшими детьми. И вот родители надумали ... продавать квартиру не свою, а Вадима. Чтобы на вырученные деньги купить младшим то и это. Младшим надо встать на ноги. За счет старшего, они так решили, считая, что правы. И сейчас бы, спустя двадцать лет, поступили б точно также. Младшие купаются в роскоши, им невдомек, что  старший мается от зарплаты к  зарплате, дурью мается... Нет, чтобы помочь  брату - и позыва к этому нет...  Ему трудно, у него ничего не выходит, то, что задумано, то, о чем мечтает,чего он добивается, скрывается  в тумане. Воплощение проекта - удовольствие дорогое...Сдав в залог или продав квартиру, он бы приобрел на полученную сумму  для доводки проекта, провел бы экспериментальные разработки без согласования, одобрения, утверждения и чиновничьей волокиты. Но увы! Родители не посчитались с его интересами. И накопилось на душе какое-то чувство отторжения от  родителей. Он хотел бы не думать о них, не вспоминать, хотел бы забыть  об их  существовании. Он ведь ушел от них,  живет своей жизнью... Всё так, но он сын своих родителей. Там, в глубине души и памяти теплится чувство родства с ними. Он вскипает, клокочет, когда они напоминают о себе. Ведь те предали его в тот момент, когда решили отнять его хабаровскую квартиру...в пользу  его младшего брата. На миг остановилось сердце  Вадима, когда он узнал об этом. Жена не растерялась, положила таблетку под язык. “Это же подлость. С ними подло поступили. Они на мне вымещают!” Нет, не вымещали зло, они посчитали целесообразным  изымание лишних квадратов в пользу не имеющего никаких квадратов!
Словно подменили родителей. Когда их подменили? В 1929 году, когда раскулачили деда Вадима за утаенную несущую курицу, которая несла яйца не в курятнике, а в кустах акаций.  Курице отрубили голову , а деда арестовали ( заперли в амбар), реквизировали  недвижимость и имущество в пользу голодных ( очутившуюся на улице семью деда приютили родные). Вспомнили про арестованного, отперли амбар, чтобы отправить в труднодоступный район, а дед избавил милиционеров от этой заботы: умер от голода. Бабушке ( у нее было семеро детей) всем миром построили дом с двухскатной крышей. И его лишилась. В тридцать седьмом процедура освобождения квартир и домов от неугодных хозяев максимально упростилась: сказали человеку,что он чуждый элемент, значит, отняли у него жилище! Вадим ставит двадцать свечей в церкви в память о  репрессированных родственниках. В чуждые элементы угодили те, кто имел угол.  Тогда  владение своим углом считалось преступлением...Семьи репрессированных лишались  своих домов,  своих квартир.
Были вышвырнуты из своей землянки родители Вадима за обгоревший портрет Сталина (случился пожар по вине Вадима). Отец уехал в Узбекистан, на учебу, спасаясь от скорого суда. Повезло Вадиму: его  оставили с матерью! А многих детей  репрессированных отправили в детские дома! Им давали другие фамилии, другие имена, навсегда отнимая их от родителей и от права на изъятую у родителей квартиру! Но дурной пример заразителен. Коль законы государства такие, то что высовываться - надо жить по этим законам. Вадим добивался квартиры восемь лет. Сколько писем  в инстанции, сколько справок  и инстанций - не счесть! Получил-таки квартиру. И ее отняли родители, оправдывая свою реквизицию тем, что одному человеку не положено иметь две квартиры. Если б оставили за ним, то сегодня не пускался б во все тяжкие ради проекта. Он бы давно реализовал свой проект, кто знает, может быть, его проект получил бы признание.
И он бы выполнил свой долг перед теми, кому он обязан светом в очах. “Родителям надо было выполнить свой долг перед младшими детьми. И поступили со мной по-свински,- подумал Вадим. Его душа раздиралась противоречиями. Гнев и ярость против родителей не могла все же заглушить сыновние чувства. Иногда ему хотелось побывать наедине с родителями, открыть им свою душу. Но увы! Странные чувства испытываешь, когда тебя “кидают” свои же. Кинули тебя родители, по-настоящему кинули. Ты им доверился, потому что они были тебе самыми близкими людьми! И они не стали считаться с твоими желаниями по праву родства. Ты же сам поощрил их на такие поступки. Надо было не оформлять дарственную на отца, и квартира оставалась бы за тобой, никуда не делась. И тогда б ты не ссорился с ними же, ведь ссора продолжается двадцать лет. Родители тебя уже ненавидят. А ты  не можешь успокоиться? Не можешь простить коварства? Нет, не можешь...
“А мы тебе заплатили!”- заявляет мать. Какая наглость! Они заплатили! Они не говорили тогда, когда передали Вадиму денег, которых едва хватило на мебель. Если б Вадим пустил квартирантов, получил бы больше. Младшая сестра, которая участвовала в отъеме квартиры, заикнулась об этом.  Постыдная семейная история.
Позвонил брат:
-Отец болен.
-Положите  в больницу.
-Не хочет. Вызвали врача.
-Правильно.
-Отец хочет поговорить с тобой.
-Что зря волновать отца? Из-за этого мне звоните?
Вадим бросил трубку. Сейчас он не может сказать отцу какие-то ободряющие слова. Может быть, отец и ждал этих слов от старшего сына: никаких слов не дождется. О сыне забудьте. Ни есть, ни нет.
Гнев затмил разум Вадима. И все, что он сейчас хотел, так  это не наговорить лишнего. Ни слов, ни действий! Нет слов,  нет и действий. Ничего нет. А  то, что было,забыть и все.
И Вадим забыл все, хотел забыть все. Однако это никак не  удается. Только бы отвлечешься, но  напомнит  неудача с проектом. Нужны деньги, не те деньги, которых получает Вадим в виде зарплаты. Большие деньги. Была б квартира. “Скоты родители! И я скот!”
-Юн Вадим Сенсуевич, так-так,  у вас псориаз. Придется пробыть у нас в палате с недельку.
- Целую неделю?
-За неделю постараемся вылечить. Что с вами происходит? Все ваши нервные точки зашкаливают. Горят лампочки.
-Жизнь такая.
-Что жизнь? Рано бы жаловаться на жизнь!
-Всего не расскажешь.
-Я бы что сказал: жить поуже - не хуже,- сказал врач.- Всего не обхватишь.Я должен знать хотя бы в общих чертах о ваших переживаниях, чтобы лечить эффективно.
-Долгая история. Я тридцать лет работаю над  полимерными соединениями. И проектирую дворцы искусств. Отсюда мои беды.
-Как будто другие не занимаются полимерами, как будто другие не занимаются проектированием.
-У меня свой подход. А как все началось? Окончил Московский технологический институт и меня направили в Хабаровск, на химзавод. Разрабатывал свой проект. Но не дали возможности развернуть работу. Причин много. Жил у родителей.Семь лет проработал на  химзаводе. Жил в бараке. Родители приехали. Им выделили комнатку  в бараке. Очереди на квартиру не дождаться. И я вступил  в  заводской ЖСК по сбора всевозможных справок и активной общественной работы, например, заготовка сена для подшефного хозяйства..Однажды эта заготовка сена закончилась для меня “резаной раной правой голени”. Пьяный косарь прошелся косой по моей ноге. На мое счастье, не перерезал косой сухожилья. Рану мне зашили...Я выписался из больницы, и настал срок   внести первый паевый взнос. Внесли родители. Так  они  считают. Родители занимались  огородом и собрали необходимую сумму. Я, наверное, тоже что-то внес в семейную копилку. Получал зарплату и отдавал матери. Пока суд да дело,родители купили домик в том же Хабаровске. А чуть позже я получаю кооперативную трехкомнатную квартиру в центре города! Конечно, радости моей не было предела. Но через год судьба моя изменилась. Я поступил в Московский архитектурный институт, в Москву переехал. Мне было тридцать. Через год женился -остепенился, все путем. И с квартирой уладилось. Жили в комнатке в коммунальной квартире у ее матери. Записались в очередь на кооперативную квартиру. Это я надоумил жену. Спустя полгода подошла очередь. Я обратился за помощью к родителям. Они сняли нужную сумму и передали мне. Я внес первый взнос. Через полгода получили двухкомнатную квартиру. Родился сын. Двадцать лет гасили ссуду на квартиру. Мы были пленниками квартиры. А родители надумали продать мою квартиру. Я сказал: “Живите в этой, пока не получите свои квартиры. Я  решу, что с ней делать.” Не добившись от меня согласия,испугавшись, что я приеду продавать свою квартиру,   родители попытались продать  ее тайно, без моего согласия, нашли покупателя, да ничего не вышло. Собрание членов кооператива не разрешило продажу квартиры...без моего письменного согласия. Тогда сестра моя(принимала деятельное участие в отчуждении квартиры в надежде, что  ей что-то  перепадет, узнала у юриста, какие требуются формальности для этого) надоумила родителей переменить тактику: взывать к сыновним чувствам, напоминать о сыновнем долге. И все для того, чтобы я  оформил дарственную на квартиру на отца или мать. Полгода добивались от меня дарственной. Я никак не мог решиться дарить, то есть лишиться квартиры. Как будто отрывали от меня часть сердца. Но родители не отступали от меня. Им нужна дарственная и больше ничего. Звонки, мольбы, увещевания. Мне  стало муторно на душе, я не выдержал, обещал выслать  дарственную. Оформил дарственную на отца, отправил ценным письмом.Сердце щемит, на душе пусто. Родители тут же продали мою квартиру по реальной цене, переехали в Ростов, купили трехкомнатную...младшему брату, который только что женился.  Мне же обещали  помощь, посылали переводы. Купил гарнитур,потом  костюм, затем  телевизор. Полученных в разное время денег хватило бы на комнатку в коммуналке.  Если б знал, что родители  обманут! Я не мог простить их предательства. Я отрекся от них. И вот видите, я у вас...
-Серьезная проблема,-  усмехнулся врач, подавляя в себе мома.- Крушение веры - это, конечно, серьезно, это  крушение судьбы. Но не отчаивайтесь...Они же любят вас, опомнятся...
-Я так нервничал...Я всю жизнь маялся отсутствием денег. Для разработки собственного проекта нужны были деньги. А их нет. Вот когда пригодилась бы моя “лишняя” квартира. Поэтому я не могу вспоминать с радостью о родителях. Я гневаюсь, в груди рождаются проклятия. Иногда я проклинаю себя за мягкотелость и свою судьбу. Как подводит мягкотелость!
-Неужели вы не могли убедить родителей, что они поступили скверно и надо им повиниться?
-Квартирная тема всегда возникала в разговоре с родителями, особенно в разговоре с матерью. Но та не принимала претензий. Мол, ты живешь и живешь, какая еще квартира, той квартиры уже нет.
- Я вам советую  забыть все, - сказал доктор.- У вас была мощнейшая обида на судьбу, на себя, на родителей. Вы  включили  в себе  программу самоуничтожения, которая может обернуться тяжелейшим недугом. Пожалейте себя.
Но  как же забыть, когда невозможно забыть?  А квартиру, что в Ростове родители купили, отдадут внуку от младшего сына. Мать получила и в Хабаровске свою квартиру. Но ту отдает внучке за то, что дочь будет ухаживать за больными родителями. Дальновидные стали родители. Люда, сестрица моя, развернула энергичную деятельность. Она и приложила руку при изъятии хабаровской квартиры. У нее две дочери. Одной уже купила квартиру. Второй дочери нужен музыкальный салон. Пока арендует. У дочери Люды Лоры обнаружились музыкальные способности и Люда жаждет увидеть свою  дочь хозяйкой музыкального салона. И для этого нужна  хотя бы трехкомнатная квартира, которую можно приспособить под салон. Хорошо. Но не за счет старшего брата! Люда считает, что  старшему брату заплатили за квартиру. “Во-первых, я не собирался продавать её родителям. Во-вторых, то, что они оказывали материальную помощь,  не компенсирует и трети реальной стоимости квартиры, не говоря уже о том, что я  бы мог получить вдвое-втрое больше  такой компенсации на сдаче в аренду. Словом, чистейшей воды надувательльство!”
Вадим  написал  родителям,  что порывает с ними. Те не поверили. Остались невозмутимы. Пусть сыночек понервничает, выпустит пары и успокоится. И это продолжалось двадцать лет. И последняя капля. Свою квартиру в Ростове родители  завещают внуку от младшего сына.  И приглашают в гости! Ростовская квартира теперь не родительская, а внука, по завещанию матери. Вадиму ничего не полагалось.
“Я   написал родителям, что моей ноги у них не будет. Они не поняли ничего. И вот обидели сестру. Я написал письмо сестре.Так минует нас то, что нас печалит, да придет радость, сестра. Рассуди, кто прав, кто виноват, как  мне действовать дальше? Я хотел бы, чтобы они меня забыли. Я хочу  забыть их.”
Вот   такая исповедь  Вадима.  Она  озадачила Светачева, он   никак не мог прийти в себя. “Забыть нельзя,простить - да”,- подумал Светачев. Как помочь Вадиму?  Словом утешительным?  И словом, и делом. Но помочь делом  не в состоянии. Можно позвонить, конечно, кое-кому, и выделят Вадиму необходимую сумму на осуществление проекта, но его звонок воспримут как распоряжение министерства!
Он набрал номер домашнего  телефона Вадима.
-Вадим, встретимся  завтра, рассмотрим вопрос о финансировании.Где?  У входа на выставку достижений...
 Мысли роятся, как пчелы вокруг  озабоченной матки, и все впустую, никак не удается почерпнуть что-то. Ему хотелось выработать какую-то логическую концепцию по развитию регионов на ближайшую перспективу ( иначе зачем он здесь  сидит?), но мешали привходящие моменты. Нет, лукавит. Какие это привходящие моменты, когда страна подошла к опасной черте в своем развитии? Экономика расшатана, финансы расстроены.  Миллионы людей оказались за чертой бедности. Нужны какие-то срочные меры для выхода из этой ситуации. “Давайте, будем защищать безработных и бездомных в странах Запада!” Нашли таких, привезли в Союз, но они у нас оставаться не пожелали...Искажают облик нашего мира отдельные индивидуумы? Ю.В.Андропов (вызывает исторические реминисценции) попытался быстренько найти виновных во всем этом и наказать их строго. В скором  судилище над директором  магазина “Елисеевский” Соколовым люди почувствовали возвращение тех времен... Кое-кого охватило смятение,  поджилочный страх. Особенно после встречи генерального секретаря с передовиками производства...В речах выступавших послышалась плохо скрытая угроза... Если начнется кампания чистки, то кто  бы ни был - великий ученый, выдающийся  полководец, талантливый артист,   отличный  модельщик,- может  быть подвергнут остракизму, лишен средств к существованию.Не будут забирать тебя ночью, не расстреляют под звуки фанфар в день чествования новых героев, но ты   обречен.    Неслучайно К.У.Черненко поспешил отбросить кнут, бумажным пряником  возвращая все на круги своя. Успокаивал народ победными рапортами, придуманными еще Брежневым. По части сочинения рапортов отраслевые министерства, конечно, весьма наловчились.
- Огромный штат сотрудников занят собиранием и сочинением всевозможных  рапортов со всех концов страны,- говорил с возмущением Светачев,встав у фонтана дружбы и обращаясь к Вадиму, внимавшему все это как откровение.- Сколько изобретательности надо проявить, чтобы выдуманные цифры сверкали золотом!  Цифры засверкают так, как угодно будет  руководству, лишь бы платили. Раздували, подтасовывали, лгали и награды получали. Мне было порой так стыдно, что бросил все и полетел к пингвинам.  Ну и что? Возвращаюсь и узнаю: сочинили докладчики рапорт об урожае пшеницы, выращенных аж за Полярным кругом. Сочинители получили свои награды, а в докладе Брежнева прозвучали на весь мир слова о выдающихся достижениях  отечественной науки. Есть мировая наука, есть отечественная. Так вот отечественная наука отличалась от мировой фундаментальными открытиями и великими изобретениями. Холм из цифр, сверкающих золотом - достижение  аппаратных очковтирателей- алхимиков. И эта выставка  достижений -  того, чего  нет  в стране. Иллюзион.Удивляем мир, а то  скучно  жить... 
-Сокращают штаты, чтобы раздувать новые,  и здесь имеются  достижения! -вторил Вадим, сложив руки на груди. Среднего роста, изящный, симпатичный, с ироническим взглядом  карих глаз. Если б чуть укоротил длинные черные волосы, обрамляющие овальное лицо, то  вовсе выглядел бы  одним из мелких  чиновников какого-нибудь ведомства.
-Достижения, достижения...Честно говоря, я устал от латания дыр в народном хозяйстве, моя фантазия иссякла, в последнее время я все чаще и чаще обращаюсь за  помощью к грозным   начальникам главков. К сожалению. Многие же начальники огромных главков - это люди физически и духовно  преклонного  возраста, не отличаются гибкостью ума, звезд с неба не хватают, многие из них сладко позёвывают на совещаниях. Это, конечно, те, кто не сорвал сгоряча предохранитель, удерживая куда-то катящийся механизм в рабочем режиме. Единственное достоинство - умение владеть с собой при любых обстоятельствах. Но они едва оправились от уроков Андропова. Это кадры, сформированные Брежневым.И опять надо  обратиться к одному из начальников главков, просить, объяснять, что ты не верблюд.
-Может, не надо, - слабо сопротивлялся Вадим. Но голос выдавал его заинтересованность.-Хоть бы  продвинуть...
Светачев качнул головой.  Уж  эти начальники главков! Не были они ни  циниками, ни хамами, но кто скажет, что они  простые орешки. Хорошо усвоили урок: по первому сигналу об опасности сгруппироваться на какой-то общей платформе.Нет, не с тем,  чтобы обхитрить шефа. Шеф  сам обхитрит любого, уж тем более  Светачева. Тогда пусть не мешает. Пусть шеф обхитрит  самого себя! Чтобы кто-нибудь не нажился на его ошибках, он ведь всегда тянет резину, любит “повременить”.  И умел делать паузы! Иногда он так “повременит”, что себе навредит, делу навредит. Но раз настаивают, значит, кому-то нужно. но не ему. Надо действовать вопреки!
 Перед тем, как идти на совещание, сговаривались придерживаться какой-то общей оборонительной линии. И так как решение  было анонимным, угодное молчаливым заговорщикам, привлечь кого-то к ответственности даже теоретически не удавалось. Но шеф интуитивно находил виновных и наказывал. Сговаривались и сами намечали “жертву”. Но если б ввести поименное голосование, на коллегию пригласить представителей прессы, а материалы коллегии опубликовать хотя бы в ведомственных изданиях, а не отправлять в архив под грифом “секретно”...Увы, ни первого, ни второго не разрешают! Знают наверху, совсем закоснели начальники управлений, потому запрещено  публиковать материалы коллегий.А Светачев не может ощутимо обновить состав руководящих работников. Но   может наказать любого. Подчиненный беззащитен. Кем бы он ни был, хоть гений.Система абсолютизирует власть начальника!
Но не может взять дельного человека с улицы, не может. Тем более из  национальных округов. Не поймут. Остается только обращаться к тем, кто путается под ногами. Только бы спросить у сочинителей инструкций и директив,  как можно управлять из центра, не зная , что происходит в регионах? Государство никому не доверяет. Обязательно нужно нудное изучение анкетных данных, а анкетные данные должны быть безупречными. Анкета - это ловушка, вроде бы незамысловатая, но очень затейливая. Ее цель - предать забвению личные качества человека! Человек с дарованием не пройдет через анкетное сито в сферы власти, если не удовлетворить составителей хотя бы по одной из граф. Личные дела  у нас имеют свойство превращаться в дела уголовные.
-Анкету заполнили?-спросил на всякий случай Светачев.
-А как же.
-Ну-ка, посмотрим. Анкеты надо уметь составлять.Вот это не надо,- подсказывал Валерий Васильевич.
Анкеты, бесчисленные анкеты. Вся страна обсыпана анкетами. Они для того выдуманы, чтоб чуждый элемент не проник в святая святых. Но попробуй выйти из этой особой касты! Любой здравомыслящий человек не может выйти  из неё без риска для карьеры и жизни. Ведь он так или иначе окажется под перекрестным огнем. Но удивительное дело: анкеты точно отражают пристрастие первого лица. Можно обнаружить удивительную гармонию между анкетными “да” разных лиц со взглядом руководителя! Вот тебе и каста, вот тебе и баста!
Еще в бытность свою в Казахстане Светачев почувствовал, что руководящие работники республики и не только республики находятся в плену застарелых схем и догм. В ходу у них удобное клише, броские лозунги и подгонка всех и вся под стальные конструкции директив, сочиненных анонимными авторами. Казалось, вся страна живет лозунгами, книжными идеями. И  усилиями чинуш отброшена на несколько веков назад, в разгул смутного времени. Говорили одно, а делали другое. Людям казалось, что они (на свою беду) делают то, что надо осуществить в первую  голову, что любо первому руководителю. А шеф любит исполнительность, любит нерефлектующих, безмолвных, солдат в цивильных одеждах. Естественно, они возненавидели Светачева,  борющегося против любого протекционизма и постыдного натурального обмена, по принципу: ты - мне, я - тебе. Это ему открылось случайно,  когда  подслушал в курительной комнате  разговор двух ответственных сотрудников.
“-Помните. Был у нас некто Семечкин. Не помните? Он ведал трудовыми ресурсами. Говорите, штаны протирал, о своей значимости пекся и спёкся, окоченел от важности, навсегда окоченел. Он рвался в первые лица. Его-то и не пускали любыми путями в первые лица. Не позволяли и снизу, и сверху. Он раздражал всех подчиненных и руководство своим острым умом и особенно - независимостью суждений. Не надо такого. Шеф выступил с докладом и объявил о болезни Семечкина, выписку из истории болезни зачитал. И Семечкин сник. а потом куда-то исчез.Так действует шеф. И Светачев дождется...”
“-Когда идея становится фетишем, нет места чувствам. У Светачева  больное сердце. Ему  б справиться с  этой болью”.
“-Нет у нас к нему веры, любви. Его любовь к нам непонятна.  Кто просит его заботиться о нас?”
А вот и нет, не больное у него сердце.  Да, он раздражал первого руководителя республики своей отзывчивостью,умом своим пытливым, а высшее тогдашнее руководство не поощряло оригинальничания, объективно поддерживало высокочтимого Динмухамеда Ахмедовича. Светачев же  раздражал работников аппарата своим достоинством, порядочностью, уважительным отношением к людям, а хуже  этого и быть не может. Он ведь генератор идей, но не колесо,  во многом, если не во всем зависим  от людей, которым “начхать” на сии идеи, потому что им до “лампочки”. Не дай бог довести эти идеи до сведения  первого лица. Заставят внедрять согласно директивам. И аппаратчики сделали все, чтобы не впустить Светачева  в первые лица. О, это они умеют!
Тайно был приведен в действие невидимый механизм сдерживания. В управленческой махине одновременно  сработали тормозные устройства по линии Светачева.  Скрытые недоброжелатели запустили пикантную информацию о  тайной любовнице замминистра. Откопали-таки историю давнюю. Казалось, напрочь всеми забытую. Не история, а эпизод из жизни, который выветрился из памяти. Стоит ли вспоминать о  добрых деяниях, счет выставлять? Что не сделать доброе дело, если выдалась такая возможность? Но не для того ведь, чтобы кричать об этом на каждом перекрестке? Но доброхоты вытащили на свет божий этот эпизод, смакуя некие подробности, якобы свидетельствующие о нравственной неустойчивости будущего заместителя министра. Известно, что  молоденькая девчонка работала в райкоме комсомола. Девчонка бойкая, смышлёная. А других туда не берут. Не бабуле же там ковылять с клюкой! Обнаружилась у девчонки организаторская жилка. Если б это дарование парню молодому, а тут девчонка...Если уж ей невмоготу, то пусть пробьется в лидерши сама. Так нет же,  при первой возможности Светачев выдвинул ее и добился назначения директором птицефабрики! Это и тогда насторожило ревнителей нравственности. И тогда и после неумело оправдывался Светачев. Тем хуже для него. Он еще смеет что-то говорить! Тем более, что  он никого не слушает. Говорят, что не берет взяток. Не может быть. И  берет взятки, и борется против этого зла.Правой рукой берет, а левой отмахивается. Потому  не могут поймать с поличным!
 И в объективке “темные пятна из биографии”  перекрыли строки “из позитива”.С такой объективкой тебя ожидает участь тени или призрака. Дотощность аппаратчиков или злой их умысел. “Дед и отец В.В.Светачева,  участники революции и гражданской войны,  репрессированы. По данным  архивов КГБ они репрессированы за  оппозиционную деятельность...” Едва ознакомившись  с объективкой, которую уже отправили, куда надо,  Валерий Васильевич  выбежал на улицу и кричал безголосо: “Помогите, люди добрые, хоронят заживо!”
-А теперь все это придется переписать. Надо  завтра принести, у меня совещание, обращусь...Послезавтра он позвонит. Но я не должен  фигурировать...
-Спасибо.
-Чтобы сделать красиво, должны поступить некрасиво. По-другому никак. Меня уже ищут.,- сказал Светачев, пожав крепко руку Вадима.-Держись.
Светачев откинулся на спинку сиденья служебной “Волги” и  вновь озаботили его  неотступные думы.
...Неслучайно клеют к его имени мерзкое слово - взятка. Не раз искушали взяткой, тонко провоцировали, удавалось избежать напастей, но  однажды попался в ловушку: на день рождения вручили ему его скульптурку, покрашенную  в  черный цвет. Через некоторое время вычитал в газете, что он берет скульптурками, отлитыми из чистого золота. Случилось это перед назначением его на высокую должность. Естественно, вместо назначения последовало понижение!  Кто говорил, что Светачев не берет взяток? Не берет,  ему оставляют, он их оприходывает! А вообще  кто устоит перед таким соблазном - молчаливо согласиться с признание твоей власти и заслуг! Тем более такой амбициозный человек, как Светачев. Это уж слишком? Стойкий, значит,  выдержанный, не разменивающийся на мелочи. Теперь и скульптурки не примет. Но если предложат нечто... даже преподнесет это нечто, например, новоявленная директриса - писаная красавица. Почему преподносит это нечто эта директриса, почему директриса - красавица?  Так вот она выступила на совещании о вреде злословия. Может быть. Но дрогнет тот, в ком совесть нечиста. А народ безмолвствовать не будет. Если слухи обрели крылья, то их не остановить. Но  слухи есть слухи, и все же. Да не брал взяток. Чего не было, того не было, но поверили не ему, а поверили мерзким слухам.  Поверили, но значения особенного не придали, иначе зачем им возобновлять массированные атаки? Верят наветам. Вот что страшно. Конечно же, ему не доверяли и не доверят прокладывать лыжню. Ему доверяли только идти во след.
Он успокоился и поверил тем, кто звал. Хрущев сзывал всю страну на целину,на духмяный каравай.  Откликнулось полстраны. Вера  в успех у людей  была    сильная, безоговорочная, потому и пошли за Сергеичем бывшие фронтовики как  школьники  за подарком деда Мороза. Не думали о последствиях, полагаясь во всем на вождей. Там наверху решили, значит, решили правильно, потому не стоит  убивать время на пустые размышления. Вперед, так вперед. Безоглядки, по-русски ринулись вперед. И как вкусен добытый тобой хлеб!  Ломоть хлеба досталось каждому. Это в эпоху волюнтаризма Хрущева. Но его переиграли, вывели и забыли и пришла другая эпоха. Эпоха аппаратных игр. Только игроки одни и те же. Что-то мелькает, что-то сверкает. Но ничего не меняется. Сколько же тянется косметический ремонт обветшалого, ставшего на вечный якорь судна? Это латание дыр однако  подается как переустройство всего сущего, и потому должно  с трепетом следовать указаниям свыше! Ну всем предписано неукоснительно выполнять указания! Всем, всем предписано...Стоит  ли их выполнять? Ведь все не могут выполнять эти указания. И  кто же сочиняет и пишет эти указания? Да помощники, советники, то есть простые смертные! А миллионы таких же простых смертных должны выполнять эти указания! Удивительно! Однако все направлено на то, чтобы выполнять указания! То есть идти вослед надуманным мертвым  мыслям. И попробуй отступись!
Светачев невольно и бездумно шел за ответственным лицом и был как за каменной стеной. А если б не шел за ним? Наверное, это закончилось тем. что он оказался там, где ему не хотелось бы находиться. Шеф всегда заметит твое усердие, но и  накажет в случае чего за твои грехи и не грехи. Идти за шефом - дело доблести, только идти было некуда. У шефа  обычно не было идей, воплощение коих наполняет смыслом пребывание в  “раю”, конкретных идей, двигающих  обыденную работу. У Валерия же Васильевича их пруд пруди. Он буквально фонтанировал идеями, предлагал их наверху сидящим, внизу суетящимся, мол, выбирайте, применяйте. Но увы! Только шефу дано право претворять идеи, только шефу позволено позаимствовать чужие идеи, сделать их своими и с фанатичной яростью воплощать их в практику. А сомневающихся вон, немедленно! Шеф  ставил их, совестливых,  к нравственной стенке, не стесняясь... А кое-кого из сомневающихся, но не отличающихся совестливостью, определял  на перевоспитание испытанным методом: эффектным удалением или с глаз долой. Иначе какой прок от такой реализации идей? Бесспорно опасны сомневающиеся. И Светачев по настоянию шефа вяло занимался разбиванием едва возникших групп и группок, рассаживал по разным кабинетам. Они ни много, ни мало опасны...для системы. Опасны потому, что расшатывают идеи генератора идей, то есть расшатывают систему. Люди роились в сером лабиринте, запутывались. Запутывались в невидимых и жестких сетях  идей первого лица, который позаимствовал эти идеи у своего зама.  Воплощая эти идеи, невольные реализаторы грандиозной пустышки вступали в какую-то порочную духовную связь, создавали тайную сеть, осуществляли какой-то  акт тайного сговора, дабы только не угодить в черный кондуит шефа. Туда попадали невинные. Реализаторы вступали в негласный сговор, чтобы противостоять натиску злой воли шефа. У него ведь только злая воля. По одиночке он ведь выпотрошит каждого! И потому  малознакомые, давние сослуживцы,  недавно  подсиживавшие друг друга,  добивавшие слабого, объдинялись не по побуждению сердечному, но... духовно. Ведь только в тайном сговоре им было сподручно подгонять чуждые идеи шефа под  какую-то реалистическую концепцию, поддающуюся пониманию, и при этом избежать разномыслия! Инакомыслие по-прежнему было немыслимо. Сам его дух изгонялся из каменного лабиринта министерства. В принципе. Потому что с духом бороться бессмысленно. Но люди, у которых “мозги” набекрень, тоже изгонялись отсюда! Нет, не изгонялись, они изводились. Они терялись в лабиринте, как-то пропадали, как пропадает та или иная вещь. Редко кто находил свободный выход из лабиринта.
 Если кто находил выход, то выходил из него не тем, каким входил. И потом никому не был нужен. Ни семье, ни государству. Хоть погибай.И погибал. Серый лабиринт успел вынуть из мытаря душу и сердце. Да и счастливцы серого лабиринта и не замечали этого, потому что для них очередное отречение очередной жертвы? Почему? Обитатели лабиринта становились равнодушными, индифферентными, эгоистичными полусуществами, полурастениями. А этого-то и добивались сверху! Вектор командного рыка был направлен на массы, на числа и цифири, он не уповал на отдельные личности. Личность в этом спрессованном пространстве никогда никого не интересовала. Масса - это, конечно, безличное множество, но не множество личностей. Масса, поддаваясь силе, давлению, превращается в метамассу -  нечто бесформенное, однообразное, безобразное. Она поглощает  все оригинальное, все, что составляет смысл.  И слава богу, что  метамасса не всеобъемлюща и не всепобеждающа, но нельзя же уповать, полагаться только на инстинкт  массы. Разума-то у массы нет, есть только инстинкт, и она может вы может поклоняться идолу и затоптать его..
К сожалению, Светачев не знает до тонкостей закона изменчивости  метамассы, чтобы  опереться на него в критический момент. Он не собирается стать идолом, по своей природе - он собиратель , но с амбициями лидера.Масса боится вождя, как ни странно, очень боится ее и лидер. Ведь достаточно только разочароваться массе в  лидере... А он, Светачев, хочет сослужить людям добрую службу, заслужить их доверие и тем самым быть менее зависимым от этой административной системы.
Он знал, что когда-нибудь ему это припомнят.  Авторитарной власти выгодно поддерживать в массах  животный страх, якобы для пользы дела, а на самом деле для безопасности лидера. До сих пор в министерстве свято поддерживают   поджилочный страх. Здесь все приучены трепетно ждать руководящих указаний. И как спустят низам указания, все  набросятся их выполнять самозабвенно. Это и избавление от страха и возвращение в лоно разума. Указания - каркас, скелет некоего подобия  сущего. Покрыть их неким материалом, привести к какому-то подобию - излюбленное занятие обитателей этого государственного лабиринта. Идущие вослед  высокой фигуре пытаются обрести внутреннее достоинство при исполнении указаний. Но когда нет  новых указаний, тогда вновь рабья душа в пятки ушла, жизнь заглохла. Но в дни выполнения указаний душа воспрянет, будет переполнена достоинством и гордостью. К воспрянувшим духом  и не подступись. Они- де высшая инстанция, но они же и  низшая,  их миновать ни в коем разе нельзя! Иначе, возможно, остановится  эта жизнь в этом государстве. Но  стоит только кому-то  в лабиринте воспротивиться этому странному правилу поведения, как начнется избиение младенцев, жестокое избиение. Но удивительное дело, обитатели  лабиринта не хотели идти дальше выполнения указаний. Указание - бог, остальное дьявольщина. “Дожили, дальше некуда. Уж доживем ли до благих намерений, ощутимых перемен? Мы, вершители, лопаемся от яства, а у народа о хлебе насущном забота. Что  это? По  всей стране урожай едва сам десять, а то и сам пять! Стыдобушка и только! Не только стыдно, но и тяжко! Но ведь мы идем.Неужели так должно быть идущим вослед солнцу?! Но каково, каково идущим?! За солнцем, за солнцем нас не видать, но сколько же нас? Кто считал? Пустые мы  бутылки. из которых выпустили джин,тени бледные в сумеречной мгле, тени вождей. Устали мы от любви, преданной любви к вождям, но боимся их ненавидеть. Чем  выше  солнце, тем короче тени, чем ниже солнце, тем заметнее  тени. Сейчас солнце на  закате. Очередной преемник  усопшего партлидера -  наше духовное солнце? В общем засуетились тени. Тяжело идти вослед, но нельзя не идти. Куда? Может,восстать против всего этого?”
Но Светачев однако не подвигнул себя к восстанию против  диких порядков.  Он даже  отказался от мысли о протесте как абсолютно непригодной, никчемной.  Не хотел стать  посмещищем перед  министерской публикой.
И  все  же  кто-то должен попытаться “ослабить в атмосфере лабиринта  внутреннее давление, способное произвести взрыв, по мощности равный землетрясению”.
Вот этого здесь боялись пуще всего. Боялись и готовились к худшему...Не дай бог кто-то из руководящего круга, расколет монолит, потянет за собой...  И случилось то, что ожидалось.
Восстал против порядков серого лабиринта некто Елкин. Восстал против общей линии, не направляя огонь критики на  отдельные личности. Пощадил! Что личности? Общая линия не работает на общее дело.Гасится  инициатива нет ротации руководителей, демократических выборов, уравниловка  развращает коллективы.
Это даже не пахло критикой. Голая констатация фактов.Но эта голая констатация возмутила  руководство своей наивной откровенностью.
 Шеф пригласил к себе  своих заместителей.
-Узнайте, что же он так? Может, обидели? Квартиру не выделили? Сколько лет стоит?  Пятнадцать. Нельзя ли придумать что-нибудь? Надо ему заткнуть рот.
-Знаете, он  из  этих,  спекшихся.
-Остановите хулигана, что вы, в  самом деле!Заткните ему глотку.
 Против Елкина приняли административные  меры. И он стал некто. “Все ничто. Жизнь моя - жизнь моя. Я не вымаливал у кого-то свое счастье. Я его заслужил, я его строил. Ввели в строй и меня, в общую линию вписали, больше - перечеркнули. Почему общая линия пересеклась с линией моей жизни?” Критика была далеко идущей. Критика удалась. Все всё поняли. И  выводы стороны  сделали надлежащие. Елкин послал жалобы в газеты, и пока их рассматривали,  он был наказан по всей линии, возможной для сотрудника без  статуса. “Куда вы ведете? Никуда!” - сказал  напоследок Елкин. Но его наказанного, потерявшего лицо, уже не слушали, не воспринимали всерьёз.
Елкин есть - Елкина нет. Сотрясает воздух? Не будет сотрясать воздух.Нашли в биографии. Дед там, отец тоже...Но официально отрекся от них. Строит домик на садовом участке. Из чего строит? Из фондируемого материала? Нет. Да не может быть, чтобы  нельзя было найти у человека и не зацепить! Осадили мигом: устыдили прилюдно за проявление  преступной халатности, выразившейся  в  срыве  графика работ,  спрятали в подотдел отдела филиала . И опять со своей темой? Выступил в ведомственном журнале со статьями. И гонорары получал? Это нонсенс!  Он замахнулся на общий стиль, на систему. Ишь какой! Вразрез с общей линией? Да что же такое? Такого не должно быть, чтобы вопреки...Уволить по  статье...
“ Стыдно, что я не подошел к нему в трудную минуту. Простит ли?”
В сером лабиринте собрались сотрудники, привыкшие командовать, вести за собой других сотрудничков (согласно заветам незабвенного вождя), за собой, а не сбоку или спереди, так, как подскажет судьба. Куда вести - это поводырей совсем не интересовало, никак не волновало. Как и не волновало и то, имеют ли они  или не имеют  право вести за собой  бессловесную толпу  по  предначертаниям. Ведь все их пути-дороги ведут в никуда! Но  беспокоятся ли об этом? Не привыкли ли   эти  путеводители  думать, что такое право дано им свыше?
Они действительно думают только о себе и своем окружении. Сразу почувствовали, что Светачев не из их окружения.Ну и сгруппировались...против него. Никоим образом не выказывая своего этого понимания, они вели себя с ним  таким образом, что  бросали молчаливый упрек  чужаку. Он-де забывает, что живет в реальном мире, среди обычных нормальных людей, втайне желающих в общем-то одного - жить непугаными птицами. Светачев понимает, что среди них он как белая ворона. Его чураются, его не понимают! Он об этом осведомлен и, конечно, в отчаянии. Идти-то, бежать-то некуда. Да ему нельзя и жаловаться.Кому? На кого? Он же на виду у всей отрасли. Он недоволен своей жизнью. недоволен кремлевским пайком, да кремлёвским ателье, списком на дефицитную литературу, может, он тронулся разумом?
Слухи, как вата, обволакивают его и не дают ему покоя. Неужели он уже враг не лабиринту, а кому-то в тесном душном мирке? Кому-то стал неугоден, кому-то наступил на мозоль. С той давнишней истории ниточка черная тянется. Он-то забыл, а  недруги не забыли эту историю. С перевода одного умного сотрудника исполкома на хозяйственную работу. Сотрудник этот - женского пола. И усмотрели... Чушь усмотрели, а не работу с кадрами. Ну разве что работу, приятную для души, не столько любовную  интригу, а сколько проявление тщеславия. Светачев  вздул мыщцы свои, поиграл мускулами, продемонстрировал могущество, взяв да переведя молоденькую бабеху на солидную должность. Ну перевел и перевел! Ну нет. Надо выяснить, по какому принципу он формирует кадры?
Подняли дела, провели служебное расследование. Нарушение закона не выявлено. Ещё бы! Закона о  госслужащих  и в помине нет.  Светачев выиграл бой с недоброжелателями.  Но жизнь в лабиринте оказалась такой жестокой штукой, не приведи господь.Здесь не забыли ничего, не простили ни за что. Ничего не прощается в этой жизни, ничего. А ведь еще недавно было возможно все. Теперь нет. Надо суметь вовремя слинять, да вовремя перекраситься под немыслимый цвет. И тот, кто успел перекраситься, уцелел не только физически.
 Ему кажется, что “умрет не от гордости”. Но это предположение досужее особенно его и не угнетает. Но порой он невесело шутит, что умрет от приобретенного инфаркта. И вновь кто-то пустил подленький слушок о его слабости к деньгам и дорогим подаркам.  Ох и любят выявлять чужие слабости, мнимые слабости. На чужой роток не накинешь платок. Да, в аппарате министерства выявились факты взяточничества, еще какие факты. Но он-то, Светачев, был чист как роса. Как ни странно, он не видел каких-то пухлых конвертов, по почему-то за ним ходит и ходит дурная слава!
Да, не накинешь на каждый роток платок!  А слухи лезут в уши, вылезают  из ушей. И он бессилен что-либо предпринять, чтобы как-то нейтрализовать эти слухи. Доказать несостоятельность этих слухов? Кому доказать? Что доказать?  Слухи уже прилипают к нему, отпугивают от него посетителей. К нему уж не идут на прием, стараются не попадаться на глаза. Боятся “вымазаться”.
“Обратиться в суд? На кого подать жалобу?  Защитить ли суд честь и достоинство? Сомневаюсь...”
Он в отчаянии глубоком от убеждения, что не поднять ему  лежачее дело, не поднять, сидя в вязком лабиринте-мышеловке. Надо вырваться из трясины. Он и порывался уйти от греха подальше. Хотя уйти было некуда. Заикнулся об этом шефу. Подал служебную записку. Но его не допустили с вопросом об отставке  к шефу. А слухи! А слухи! Дескать, Светачев такой же как все, чем лучше других? Потихоньку  дырявил сыр. Не то что компрометирует отрасль, он ее уничтожает. И возмущается, что  его не за того принимают.  Кто поверит, что он чист как стеклышко? Да никто!
Закон больших чисел действовал безотказно. Все такие, как все, чем тогда Светачев лучше других? Следовательно, естественно, он если не серая мышь, черная, проворен и безобразен, как все зубастые твари. По анкете он ангел. Ах, анкета, конечно, замечательна. Светачев проник в высшие сферы с помощью анкеты. Это правда. Но ведь  анкета - анкета,а человек - человек. Светачев наш упорно добивался чистой анкеты и добился! Значит, было что забыть. Светачев защищался анкетой, выставлял беловики. прятал черновики. Его отец был председателем Западно-сибирского совдепа! Был лично известен  вождям революции. Но  после свертывания политики нэпа был смещен со всех постов и обвинен в измене родине. И пришлось юному Светачеву однажды в решающий момент жизни  сочинить...легенду- анкету. Анкета - это судьба. Потому очень внимательно вчитывался в анкетные данные многих кандидатов на должность. Ведь когда визируются анкетные данные, то ничего изменить  уже невозможно...Приходится только подписывать документы. Так  только знакомился с начальниками главков ну за день до их назначения.Личные-то дела в ажуре. Анкета подшита к делу,  а человек вот он, перед тобой, живой и невредимый. Поговори с ним, выяви нутро. Ну, поговорил, побеседовал, что же? Можно что-то выявить? Производит приятное впечатление,флюиды обаяния расточает щедро. Но как же узнаешь о деловых и душевных качествах? Никак пока. Мирись с тем, что есть. Там видно будет. А там и не выходило, потому что человек входил в роль, в роль министерства. Удавалась же новобранцу министерская роль! И, право же, он был не лучше и не хуже других. Беда, если лучше! Удивительное дело: чем  был лучше начальник главка до деловым качествам. тем был хуже для дела! Ведь его взяли не для совершения дела, а для исполнения роли! К сожалению, умный начальник путал божий дар с яичницей. Такой начальник вникал в процесс огромной управленческой сферы, невольно вносил свое, а механизм управления отторгал чужеродное, ломая зубья, нарушая сцепление.
 Валерий Васильевич просил иного новобранца не проявлять излишнюю ретивость, умерить свой пыл и  служебный восторг.
-Пожалуйста, ради бога, вы ничего не делайте лишнего, тогда наша река не выйдет из берегов. Зачем нам чрезвычайные происшествия?- посоветовал Валерий  Васильевич одному чересчур энергичному начальнику главка.- Ваша активность при молниеносной исполнительсти без мотивации приносит  делу только  вред и зло, значит, и людям.Менять надо образ жизни.
Этот начальник главка явно обиделся. И надолго. С тех пор демонстративно подчеркивает свою пассивность, отрешенность, однако пообтерся и вполне вжился в размеренный ритм министерской жизни, не выходя явно далеко  за сферы  потаенных интересов. Давно бы так? Таких Валерий Васильевич не забывал. Заставлял себя  одаривать их путевками в лучшие дома отдыха, добавлять льгот. Это было довольно действенным средством для укрощения активных и  эффективным способом отсеивания и привлечения на свою сторону новых людей.
 Для нового великого дела - обновление жизни, изменение её  порядка  требуются совершенно новые люди, люди, души  которых не разъедает мелкая корысть.
 “Мы в перекрестье истории, появляются новые люди, способные  увенчать дело, если в огне личной корысти не сожгут  свои праны. Но не надо мечтать о человеке-волнорезе, идущем навстречу бурям и не  склонном к  рефлексиям. Наверное, такой человек найдется сам, его искать не надо. Сейчас важно подготовить кадры в центре и на местах. Надо  учредить пост президента страны... Всенародные выборы...  Объявить бы референдум. Вот за это надо бы побороться Я неприемлю заговоры, захваты, прихватизацию. Здесь нам не нужно учиться у  тираноборцев, - сказал Светачев на встрече с людьми, у которых сложились свои взгляды на происходящие события.- Нужно блокировать некоторых деятелей из силовых структур, прощупать “прозревших” на возможность вступления с ними в союз. По-умному все надо. Происходят непонятные вещи: телефоны прослушиваются, переписка просматривается, не исключена и наружная слежка. И все же что нам дом построить? Да ничего. Расчистить надо площадку.Расчистить дорогу от непутевых....Иные строптивые начальники главков толкуют теперь о скромности, дисциплинированности среди своих сотрудников, тихо проклиная Светачева. И не хотят даже вспоминать каким образом заняли штабы и кресла высокие в этих штабах.Будто все это с неба свалилось! Но ведь не утаишь в этом мире ничего, ровным счетом ничего. А утаить-то хочется, и приучают ко лжи подчиненных. Их корыстная педагогика разлагала души, но никто из учителей народа не обращал на это внимания. Метамасса лично никого не интересует.  Обыватели к тому же приучены к покорности, незаметности, а неискренность, хамство захвативших власть кажутся им  божественным откровением, святой правдой. Никто и помыслить не может о двойной или даже тройной морали первых лиц отечества. Мол, эти люди особые, эти люди святые, они денно и нощно пекутся о благе народа, живота своего и чужого не жалея. Так думают наивные обыватели, без которых не вознестись на вершину пирамиды. Таких - покорных, инертных, согласных во всем - несть числа. С ними бороться невозможно. Их и победить нельзя, как думали тираны и вожди.Они потому и существуют, что есть пастыри, которые знают, как жить. С ними надо говорить. На понятном языке”. “ Так, как Валерий Васильевич Светачев?” Да кто же он такой, Валерий Светачев?  Пастырь? Отец святой?
“Кто я такой? Да кто бы не был...Они не верят мне, потому что я земной, не божественный, даже не патриарх Тихон. Они видят во мне себя.Я зол на весь мир, потому что голоден, потому что обижен? Я человек, а человека можно обидеть. И все. Не  делайте из человека бога. Отсюда ведь беды. Ведь ошибаются, когда полагают, что чем выше должность, тем  больше в человеке божественного? И наоборот, чем меньше должность, тем меньше божественного и человеческого, а чем меньшую должность занимает человек, тем он, мол, коварнее и несчастнее? Но так ли?  Потому и  должностные преступления, что существуют должности. Исключение -  партноменклатура? Миф и только. Но в  должности ли дело? И уж  враги те, кто заимел должность? Те,  кто во имя утверждения своей власти  посылает  погибель дела. Неужели не ясно? Кажется, я  заронил все же искру в чью-то душу. Лед дал трещину, но до ледохода далеко. Ждать не надо.  Вставай пораньше, сновай по коридорам, как угорелый, и уж вечером  соберись  с силами, чтобы  поделиться с женой сомнениями, тревогами и надеждами.  Вера  замкнулась в себя и ее надо вывести из  поля ее печали. Она не видит того, что происходит. До митингов еще далеко, но обсуждают  все и вся  воткрытую. Если бы на самом верху слышали , что говорят внизу!...”
Вот что говорят там в подворотнях (докладывают Светачеву):ненавижу красных, красно-коричневых и прочих, что им судьба человеческая, что для них страна, которая стонет от их безумств, почему они храбры - а потому, что трусы. Они лишают слова потому, что боятся услышать то, что им мало не покажется. Властолюбцы  патентованные (себя они  товарищами по великому делу величают)   затащили всех остальных в лагерный ад. Так они любят народ. В любви признаются и клянутся, а мы им верим. Любовь - вещь абстрактная, но она прозрачна. Когда они говорят о любви, значит, надо спасаться. Может, они и любят, только не нас. Себе они  рай устроили и боятся его потерять. Им зачтется когда - нибудь, ведь бог не простит им вероотступничества.
-Ты  ихнюю организацию не трожь, - несмело возразил другой, защищая “ум, честь и совесть нашей эпохи”.
-Я их кагал не трогаю.Верх в ней взяли преступники. Они натравливают нас друг на друга, по вере, моя вера лучше, твоя хуже,  ты плохой, я хороший, а они себе рай устраивают! Пока мы пленники обмана, мы остаемся в яме.
- Солитер проник в народное тело! Мы не видим. Власть должна быть прозрачна. Если этого нет, то жди напастей. Представь себе, что скинули этих, придут другие. Все также будет, только слова другие прозвучат. Если, конечно, люди не получат настоящей свободы. Страх очень нужен и тем, и этим!
“Вот этих разговоров там, наверху, не слышат. А тех, кто пытается докричаться до высоких кабинетов. выдворяют из страны, загоняют в психушки. И   отравляют ядом, ткнут тебя зонтиком в грудь и через час тебя не стало. По  чьему приказу ткнули тебя зонтиком? Ответа нет. Одно ясно, что  это сделало государство. Никто и не заметил, когда государство превратилось в репрессивную машину. Анархисты были  против государственной машины, но и те, кто пришел к власти в октябре семнадцатого, по сути своей двойные анархисты, ибо подменили государственную машину репрессивными органами! Анархистом стал и тот, кто говорил  про ум, честь и совесть нашей эпохи. Но он же скорее сокрушил, чем создал государственную машину. Если созданное им государство  ущемляет  личность, то это антигосударство. Но почему народ, которому больше импонирует анархизм, терпит это государство? Народ очарован иллюзией...Но он освободится от гипноза, от аллюзии веры,откажется от услуг  вероломов. Потому так рьяно боролись с Верой, взрывая души. Не надо бороться с Верой, не надо разрушать... Но не надо сотворять идолов Веры. Наступит рассвет и мы пойдем к храму солнца.Часы включены...”
Валерий Васильевич не успел додумать эту довольно опасную мысль. Вера поделилась очередной своей радостью.
-Я счастлива. В пансионат “Березка” путевку дали. И грустно.
-Почему же? Живешь мечтой об отпуске?
-Встречают по одежке. А могут и не встретить. Так что как одеваться, во что одеться?
-Ну как?  Как в пансионате?  Помнишь, наша внученька дочери  отвечала:“-Оленька, тебе интересно было в пансионате?”“-Нет, мамочка.” “-Почему?”“-Потому что тут одни  неинтересности  есть”. Так вот: мне не хочется в пансионат, потому что там  одни  неитересности! Но куда деваться?
-  Деваться некуда. Нас загнали в яму устроители рукотворного рая...
- Боролись за справедливость и добились: одним -  привилегий, другим - щедрые обещания, каждому - по способностям.
- Добром не кончится...
“Конечно, Верочка, добром  это не кончится, если не искоренить зло. Это опасно для жизни...находиться в поле иллюзий...Если бы знать, как  жить в  раю, где  нет Веры и Любви?”



                Глава 4

Узкое совещание началось ровно в четырнадцать ноль-ноль. Валерий Васильевич сидел за своим столом, выпрямив неестественно спину, ясным взором окинул присутствующих, готовых  внять  каждому  его  слову  как  откровение.
- Ну вот, дорогие мои, природа вновь нам предлагает тест на интеллект, - произнес  он с некоторой торжественностью  трудную первую фразу .- На сегодня вырисовывается такая картина: появилось несколько очагов засухи,  которые  превращаются в зоны бедствия, тем временем солончаки наступают. И мы собрались, чтобы  выработать и принять  эффективные меры для ликвидации этих очагов...Не дожидаясь, я начал осуществление мер по  ликвидании очагов засухи по системе защиты.Но система не учитывает  новых обстоятельств...
-Вот именно, Валерий Васильевич, - подхватил начальник первого главка Андрей Владимирович Нестеров, вскинув золотые брови и немигающие глаза..- Меры нужны неотложные, срочные... Завтра будут конкретные предложения. Первое: это ввести ограничения на въезд в эти  пожароопасные зоны.
-Согласен, - энергично поддержал Светачев.- Прекрасно. Прекрасно, когда встречаю такое взаимопонимание. Так, с чего начнем, друзья мои, что будем считать первоочередной задачей? Какие вопросы требуют комплексного решения? Сможем ли мы помочь хозяйствам, значит, и  стране?
-Валерий Васильевич, ведь наш главк предупреждал о возможности засухи. И предлагал упреждающие меры, не послушались, - напомнил Роман Семенович Шевчук, грузный одышливый мужчина, невесть как затесавшийся в начальники главка ( по анкете!).- Так что...
-Когда предлагали? Впервые слышу, - с удивлением произнёс Светачев.
-В докладной записке, - сердито  выдохнул  Шевчук.
-Что за манера губить идеи в  бумагах? У меня каждый день таких докладных по стопке. Разве со всеми ознакомишься? И вообще, что хочу сказать? Многие идеи берутся, извините, с потолка. Лишь бы вас не упрекнули в бездействии? Друзья мои, поменьше бумаготворчества, побольше живого дела. Так было бы лучше.
Шевчук прикусил язык. Заерзали на стульях приглашенные. “Этих людей нельзя посвящать в тайные планы. Они ни на что не способны. К тому же скрытые трусы...Предадут.”
-Поступили многочисленные факты  нарушений  правил выпаса скота,- продолжал Светачев.-  В частности,  чабаны пасут личный скот на  государственных пастбищах.
-А где же им пасти своих коров и овечек?  Земля  - собственность государственная,-  недоумевал  начальник главка Животченко.
-Что вы предлагаете?-спросил напрямик Светачев.
-Изъять личный скот,- сказал  Нестеров.-Но это  вряд ли получится. Уже были случаи отказа  от принятия отар на откорм. Летом студентов отряжаем. Зимой солдат. Планируем  падеж  скота  из-за неумелого  ухода. В жутком сне не  приснится? У нас  это наяву.
-Готовьте за моей подписью постановление о разрешении выпаса личного скота на пастбищах.
-Правительство отменит постановление, как противоречащее  законодательству,- напомнил Нестеров.
- И все же готовьте постановление,- настоял на своем  взъяренно Светачев.
По существу не было нормальной дискуссии, вообще не было дискуссии. И в  этом он был виноват сам. Не позволял разводить антимонии.  Установил правило: на коллегию должны приходить с готовыми выводами. Уже дело коллегии принимать их или отклонять.
Ораторы же должны кратко и четко изложить суть предлагаемого. Они должны экономить государственнее время. Это расписано и правилами внутреннего распорядка ведомства. Но начальники точно хватили через край. Они явно демонстрировали дружное, стадное единомыслие. А чего ожидать иного? Каждый из них отвечал за конкретный участок, не видел конечной цели, и, следовательно, ни за что не отвечал! И втайне осуждал Светачева, потому и были солидарны между собой! А по-другому и быть не могло. Защищают государственные интересы, аж зубы сводит. А государственные интересы таковы, что заставляют власть предержащих подавлять очаги национального сопротивления всеми имеющими средствами. Сепаратистов приходится объявлять бандитами, давить танками, бомбить их селения авиабомбами, а живых и непокорных загонять в пропасть и возложить на последних ответственность за геноцид. Сталин это умел делать мастерски. Уж что-то, а сталинократия  жива и действует, пока под маской ревнительницы порядка. А чего вы хотите, сторонние благодетели? Везде и всюду сила правит бал. Одни возвышаются, другие падают ниц, события разводят друзей по разные стороны, это нормально, но ненормально то, что противоборствующие стороны не видят горя, не замечают собственной жестокости, порой впадают в дикость. Защищают государственные интересы не жалея живота своего. И все из-за сносного угла, да вкусного пирога! Конечно, у человека должен быть свой угол, чтобы защититься от грозы. И уж потом, в душевном спокойствии он сможет насладиться искусством Кабалье Монтсеррат, Каллас Марии. У этих людей трепещет душа. ..Они подличают! Предали уж его, Светачева, однажды, да и не однажды...
И после всего этого Светачев не удивлялся убожеству мыслей подчиненных. Боже мой, боже мой! Но они, подчиненные, чего греха таить, нравились ему покладистостью, внимательностью, послушностью. Словом, подчиненные великолепно исполняли отведенные им роли статистов. Но какие роли? Емкие роли. Чтобы добраться до этих ролей,чтобы оказаться поближе к идолу власти, сколько сплетено интриг, сколько судеб поломано, сколько честных людей оклеветано! Это особая порода людей с повадками лис и нравами хорьков. Особо опасная крысиная порода. “Нет, они  не пойдут со мной”.
Даже  и  не   пытался Светачев опуститься  до  этого круга, старался избегать с ним каких-то контактов, порождающих конфликты. Общался по производственной необходимости, только по работе. И все же чувствовал свою зависимость от этого круга. Без них, подчиненных, он ничто! Он что-то означает  в их присутствии, их присутствием.  В конечном итоге  не ради отрасли, а ради самого себя. Что упрекать того же  начальника главка Нестерова в увлечении строительством дач и коттеджей?
“А  вы честны и бескорыстны, как Будда? Вы человек, лишенный практического разума?”- задает Нестеров  Светачеву немой вопрос.
“ Разум подсказывает, что надо   строить на свои  средства,- отвечал Светачев.,- иначе могут быть неприятности. Придется вмешаться, приостановить это строительство...”
 Почти установлено, что  Нестеров строит на средства, выделенные  для министерства обороны. Якобы министерство обороны отказалось от выделенных средств. Лжет. Ложь - его идол. Жаль. Нестеров -  руководитель с перспективой. Зачем втягивает себя в темное дело? Кто втягивает? Кто покровитель? Кто-то из руководства правительства?Полагает, что никогда не откроется? Надеется, что Светачев промолчит? Он не промолчит, хотя рискует остаться в одиночестве! Очень жаль, что так полагает. Беда, и другие начальники главков отвлеклись...Что за работа, что позволяет отвлекаться?  Но так долго, конечно, продолжаться не может. Развалится сельское хозяйство - развалится это министерство сельского хозяйства, его попросту разгонят, назвав этот разгон поизящнее - перестройкой, обновлением...Развалится огромное  ведомство от собственной тяжести по закону Паркинсона, ибо оно не способно к самоограничению. Тяжел напор людей, стремящихся попасть в ведомственный рай. Но повав в этот рай,  люди, маясь от  скученности и обыденности, теряют инстинкт самосохранения, поступают как неразумные  существа. В борьбе за выживание  уплотняются как кильки в консервной банке и подписывают себе приговор.
Уверенные в себе, здравомыслящие   уходят, тихо, мирно, как покидали перволюди родные гималаи или африканские горы, разбредаясь по всей земле. И везде и всюду их поджидают опасности. Приходится думать, как их избежать. Но всем этим заниматься нельзя.
- Не принимайте на себя  все. А если сбой?- уговаривал Нестеров.
“Толпа, группа должна выполнять прихоть одного умного, неумного, но одного человека,- думал про себя Нестеров.- Вот где причина катастроф?”
-В данной ситуации нет выхода. Если направить  чабанов из  центральных  районов? Направляли в годы целины, помните?- Светачев  апробировал первую попавшуюся мысль.
-Во-первых, надо  разобраться,- уточнил Нестеров.- Вопрос больше к министру внутренних дел.Тот может для острастки приговорить  к изгнанию  глупых подданных.
- Может,- согласился Светачев.-Вы предлагаете разрубить Гордиев узел?
“ Кто вспомнит о трижды проклятых, дважды изгнанных? Конечно же, никто и не вспомнит. Что же? Опять выдворение? Выдавливание за пределы  системы? Куда уж дальше?  Нетерпимостью система разрушает уже экологию человека, чтобы выжить, людям  разве что уподобиться рыбам, предкам далеким. Со временем в стране останутся только плотва и щучье племя. Живучи,  бессмертны они. И уж братва...  десантировала в автономные сообщества для их  развала. Радоваться, что система разваливается? Помочь ей развалиться окончательно? Объявили войну  собственному народу, назвав ее чисткой! Если война, то как на войне - разведка, разоблачение, ложные маневры. Земля исполосована. Неужели никогда не сойдут национальные  межи? Государства рождаются и гибнут, но почему должны гибнуть народы, как сегетальные растения? Этого не должно быть, если  люди не забудут о своем родстве. Или этого мало для мира и согласия? Но с кем посоветоваться? Кому довериться? Вот в чем вопрос. Нужно  осмотреться, приглядеться, прежде чем решиться...”
Начальники в тихом замешательстве: от них ждут готовых решений, а они опасаются выдавать на - гора такие решения из боязни определиться. Иметь собственное мнение всегда рискованно, тем более сейчас, когда все так быстро меняется. Да и лезть вперед батьки...Сегодня твое мнение смелое, оригинальное, а завтра сменится шеф и ты станешь посмещищем из-за “смелого” мнения.. Надо быть крайне осторожным с собственным мнением, лучше, конечно, затаиться, чтобы как-нибудь уйти от ответственности. Члены коллегии зациклились на мелочах!
 Светачев так и не добился ничего путного от начальников главков. Смысл их выступлений и  линия поведения заключались в следующем: примите любые решения, мы поддержим. Даже Нестеров отнесся индифферентно к фантазиям Светачева. Вот те раз!Не ожидал от них такого смирения, такого облёза.
-Все ясно, - заключил  Светачев.- Вопросы есть? Теперь у меня к вам просьба. Я вас прошу всех сдать дачи. Как вы их получили, это неизвестно, но  ясно одно, что нечестным образом. Потому надо немедленно сдать.Подумайте и доложите.
Ушли начальники, не проронив ни слова. Будто они есть и как будто  их нет.Светачев вновь остался наедине со своими  нелегкими думами и заботами...
“Что делать осенью? Закрома заполнены наполовину. Каковы начальники - таковы и закрома. Начальники не живые люди, а окаменелости. Равнодушны настолько, что какой с них спрос! Вот Животченко разве что мух не ловит, изобрел алфавит министерства, новоявленный Стефан Пермский,подарил алфавит министерским язычникам. Грамотнее они не стали. И мастеровитее. Придется закупать хлеб. Где? Возможно, в Канаде, иного выхода из тупика не вижу. Рассуждаю так, как будто я владею всеми средствами.Надо обратиться в Совмин с обоснованием. Иначе не поймут, засмеют. Нужно запудрить мозги. Ведь подумают: заграницу захотелось. И уж присочинили: Светачев детей в Штаты и Италию  отправил. Добавят смачно:“Дети наши в  жопе, а ихние в Европе.” Всего измазали! Может, и в Европе. Почему нельзя?
 Чтоб не опозориться, проявляют неистовую самоотверженность в разрушительной работе и неработе! Все делают в сельском хозяйстве революции, а сытно поесть никому не удается. Обещают манну небесную, попросту лгут, чтобы успокоить голодный люд. Желудок не успокоишь пустой проповедью. Но пустые проповеди не умолкают. Проклятую зерновую проблему  никак не удается решить, и ее надо решать как угодно, любым способом, иначе придется решать уже политические проблемы, а может быть, и не придется вовсе. Хватаются за одно, берутся за другое,  кидаются за третьим.  Настало время поиска  виновника беды...
Он вспомнил свою позапрошлогоднюю поездку в Германию, потом в Канаду, все то, что поразило его как замминистра  и как человека. Живут  там люди, свободные  в суждениях, волеизъявлениях, не глядят начальнику в рот, не оправдываются перед начальством за каждый пустяк, не дрожат как осенний лист, свободны от чувства страха. Может,  потому-то и успехи в делах? У нас же недоверчивое отношение к начальству и двойственное к  непосредственному начальнику. Спешат выразить ему свою преданность, любовь, а дома кипят злобой и ненавистью к нему. А злобу нечем прикрыть, потому что она  неизбывная. Она в конце концов обнаруживается, и  глупый начальник ищет повод, чтобы побольнее приструнить гордецов, наказать тех, кто к нему “неравнодушен”, “неровно дышит”. Иного и не дано такому начальству. Ведь что же еще? “Наверное, и меня ненавидят мои подчиненные, вынужденные подстраиваться под мой жесткий стиль работы. На их беду я работоспособный, более того, я неистов в работе. Многие вынуждены изображать свое служебное рвение, усердие, выпячивать показной патриотизм.Грудь нараспашку, лицо - знамя. Да ладно, ладно об этом.
Меня однако беспокоят больше  хозяйства,  которые ушли вподполье. Их  тысячи. Почему? Почему только пятая их часть едва-едва оправдывает  свое существование? А остальные присосались к государству! Да, присосались  как  груднички. Но почему мы нянчимся с ними, мертвой хваткой уцепившись за них? Значит, мы не само государство? Нам ведь нужны эти хозяйства-страшилки, чего греха таить, именно нам мила эта форма хозяйствования. Что, нету на свете других форм? Есть. Почему только эти формы незыблемы? Абсолютное большинство хозяйств нищенствует, влачат жалкое существование, их надо закрыть, а не можем, не можем как-то решить вопрос об их ликвидации...Даже глава государства не может. Потому что воспримут ликвидацию  убыточных хозяйств как покушение на сам строй! В общем так и есть. Их слегка пожурили, а они криком кричат, взывают о помощи. Что им дотации! Вместо того, чтобы накормить страну, эти хозяйства  просят  милостыню. Вот опять умоляют списать долги. Сколько можно? И ни у кого же не возникнет и тени сомнений - а хорошо ли мы делаем? Списываем недоимки, прощаем долги, не обращаем внимания на упущения нелюбимого, но родного дитяти. Уж это наше всепрощенчество. Не здесь ли корни разгильдяйства, лени? Почему наше предприятие рай для бездельников и  ад для желающих по-настоящему трудиться и жить нормально. Ясно, почему. “Бежали от неволи крестьяне и добежали до абсолютного бесправия. Что за отношения с крестьянаями у власти? Да никаких. До сих пор действует  второе издание крепостного права, отмененного царем Александром Вторым. За что боролись, на то и напоролись. Будто бы отдали крестьянам землю, на самом деле привязали их, закрепостили, даже паспорта отобрали, чтобы они не могли выехать за пределы района...И превратили сельских жителей в  тех же овец на  беспривязном содержании. Стали искать им какое-то утешение. Награды давать за самоотверженный труд. Появилось тринадцать тысяч героев труда,  хлеба и молока больше не стало. Но план по героям перевыполняем!А как же! Совсем было трудящиеся упали духом. Надо подымать их дух, тонус.  Даже в  самом захудалом хозяйстве обязательно найдется свой герой труда, который выдал на-гора столько, что не под силу целой бригаде! Конечно, герой. И таких несметное количество. Только успевай подписывать наградные листы!
В последнее время Светачев подписывал уже списки. Ну если в каждом хозяйстве было по герою, почему мы бедствуем? Оказывается, иному покладистому Емелю приписывают  результаты общего труда. С миру по нитке, а голому Емеле рубашечка со звездочкой! Газеты, радио, все средства массовой информации и пропаганды кричат о  победе  нового строя, в учебниках о том же, Создали деятели  клуб звезд, но им кажется, что создали мир звезд. Но как говорят корейцы, проходит время и все даёт трещину. Начинает распадаться клуб звезд на  почве обмана. От мерцания звезд светлее не стало.
 Ну что ещё сделать, чтобы  высветлить жизнь?  Но кто-то хотел высветлять жизнь, но внезвездная пыль пыталась приспособиться к ней? Как же иначе! Попробуй усомниться! Давно ли  давали десять лет за три колоска, взятых с  ничейного поля?  .Брать нельзя, а сеять, сажать - конечно.  Не  посадишь - тебя посадят. Но дерзать по указке - себя терзать.
Его размышления прервал телефонный звонок.
-Светачев, держись. Погиб помощник генпрокурора при невыясненных обстоятельствах.
-Как же так? Еще вчера я разговаривал с ним. Что могло случиться?
-Застрелили в подъезде дома. Подробности неизвестны. Он вел уголовные дела, в которых фигурируют люди повыше тебя рангом. Говорят, и ты  фигурируешь в каком-то деле...В связи с изъятием дач.
-Печально. Человек был  честный. А насчет дач. Каждый должен  выкупить.
Светачев налил в стакан воды из графина и выпил. В груди прокатилась боль. Помощника генпрокурора  он  знал шапочно, но знал, потому остро испытывал чувство утраты. Убили человека, потому что подошел близко к тому, что скрывалось, что утаивалось? Попытался разобраться в “дутых производственных цифрах” и “квартирно-дачном строительстве”и чего-то там установил, выявил какую-то зловещую закономерность?  Но  спешил помощник, проявлял нетерпение. Все равно  ведь откроется, разве можно утаить от времени?  Ах да, утаивают не от времени, утаивают от людей.
Помощник генпрокурора  взял под свой контроль дело, которое никак не двигалось с места.. В интересах следствия  о деле говорилось скупо, замешаны  крупные фигуры. Были намеки. Даже у Светачева поинтересовались о технологии производства “дутых цифр” и реальных, но сокрытых дач и  квартир...С продвижением  этих дел ли связана череда перестановок в  министерствах? Прокатился слух, что  того замминистра снимают и  направляют на периферию  на укрепление... После выяснилось, что  замминистра  передал замужней дочери  трехкомнатную квартиру на законном основании, но по устному телеграфу довели до сведения “взрывного” министра  о квартирной и дачной афере  зама.Те, кто сделал это черное дело, конечно, интриганы высшей пробы. Таких еще свет не видывал. Другого переводят на другую работу, будто бы  послом в одну из африканских стран. Тоже жертва интриги. Сам же не был силен в искусстве интриги. Поэтому был страшно удивлен, когда его сместили с должности. Ничего не объяснили и выпроводили из Садового кольца. И он ничего существенного не смог сделать в свою защиту. Далеко сослали. Далеко - не близко. Вдали от родины страдалец оклемался. Хотел вернуться, доказать свою невиновность, за честь свою постоять,  но сказали, что пока не стоит. Его вывели из структур. Поставили на нем крест. Заживо похоронили. 
Светачев хотел позвонить  заживо похороненному, но раздумал все же. Позвонить неудачнику - навлечь на себя беду! Уже совершено три покушения на его жизнь. Пока что безрезультатных для исполнителей. Возможно, был тут какой-то умысел. Но и трех покушений всё же многовато для человека. Сколько ещё покушений может пережить? Но помимо  этих покушений - атаки на его духовный настрой...
Да ещё  неприятности в связи с поддержкой отношений с немецким однокашником Дитцем Клаусом! Клаус был выходцем из поволжских немцев. В сорок первом  родителей депортировали в Казахстан. После войны в порядке исключения родителям  Клауса разрешили выехать в ФРГ. Клаус приехал учиться в Москву уже  как иностранный гражданин. Дружили. Органы предложили Светачеву  стать осведомителем, но  он  не отклонил предложения,  стал плохим осведомителем: ничего  дельного не сообщал о Клаусе. Тот поехал в ФРГ, не ведая  отом, что  за ними установили наблюдение, и открыл агрофирму. Поставлял в Россию  минеральные удобрения, оборудование, сырье для производства . Клаус был женат на русской, с которой познакомился на одном из студенческих вечеров. Он много лет жил в России, душой стал русским, ему хотелось  дома сохранить русский дух. Но свободная жизнь на исторической родине дала ему ощущение счастья. Жить по естественному праву и только. “Человеку хочется реализовать богом данную мечту, и он стремится к этому всей душой. Почему надо мешать, регламентируя каждый шаг человека? Мешать не надо. Ушел я в свою фирму с головой и никто не мешает. Но не мешает и тонуть. А это твои проблемы”. Клаус долго не мог адаптироваться к новым условиям жизни.К стиль-чезу он не был подготовлен.
-И ты не сможешь сразу запеть...другим голосом. Мы пели с чужого голоса. Когда восстановится голос? Рано или поздно вы тоже будете жить по естественным законам развития, а не по теории кабинетных ученых. Жаль, что тебе, аппаратчику будет трудно перестроиться,- сказал в этот приезд Клаус.
-Почему же? Я же поддерживаю с тобой нормальные деловые отношения, договор заключил.
-Но от имени министерства. А если у тебя была б своя фирма, то этот договор ты бы не заключил, тебе не было резону заключать такой договор, Валерий. Дело не в том, что я хотел обмануть тебя, в твоем  лице мою Родину.  Россия моя родина, она у человека одна. Я желаю, чтобы процветала Россия. Но я хочу, чтобы процветала и моя фирма. Когда человеку хорошо, то и вокруг хорошо.
-Ладно. Ты где проводишь отпуск? Может, в Сочи, в санатории Совмина?
-Нет. Я  лечу в Таиланд.
-Я там не был, но  говорят, чудесная страна....
-Ты там не был, тебе не понять. Там мужчина может реализовать свои интимные фантазии, а  ты даже думать об этом не смеешь. Ты здешний человек, тебе мешает ранг, общественное мнение. У нас общество смотрит положительно на стыдливые проявления здоровых инстинктов и с пониманием относится к  его наклонностям.И всё-таки я ещё не стопроцентный гражданин свободного немецкого государства.
-Как понимать?
-Как хочешь, так и пойми. Я еду отдыхать в Бангкок инкогнито. Всё-таки эротическое турне. Я люблю жену свою Надю. Не об этом речь. Но жена есть жена. Есть грани, за которые нельзя переступать. А там ты хочешь, чтобы девушка тебя ублажала. Десяти дней мне хватило вот так. Двух девочек заимел и дюжину красоток. Таиландки  нежны, восхитительны.  Рай для тела. А  душа другого жаждет. Семья, дети. Интересно жить, когда деньги есть. Нельзя без денег. Но и просить нельзя.Потому я создал фирму. Фирма дает мне средства и свободу. Ты не сможешь создать. А впрочем...В России нигилисты столько лет у власти! Они заморочили народ, потерявший ощущение  времени. Люди жили в сомнамбулическом сне. Потому Сталин смог тридцать лет удержаться у власти, лишив людей ощущения реальности. Ведь такое не может происходить в реальной жизни!  Но путем Сталина идти уже нельзя и не пойдут.Другого вождя люди просто не примут. Мир не тот и ваша страна не та. Вы живете по анкете. Но это же ни в какие ворота. Это во времена оные можно было подчистить анкету и занять кресло. Да и то  лицам коренной национальности. Вот тебе и  торжество справедливости. Отец мой был  выдающимся модельщиком. Чтобы  сделать больше, он создал артель, по устной договоренности. Но за это его вначале сослали в  Верхоянск  в зверосовхоз  куниц откармливать. Добывал родине мягкое золото. Не понравилось. Сослали  в Норильские рудники. И с тобой так будет, выведут из структур и ты обречен будешь. О тебе даже запретят вспоминать. Я не хочу, чтобы мой друг был запрещен...
-Клаус, жду от тебя поставки дефицитной продукции строго по графику.
-Можешь не говорить. Я сам в этом заинтересован.
Светачев был доволен разговором с Клаусом. Сегодня же отправить по всем каналам успокоительные депеши.Вообще командный стиль всем порядком осточертел. Но...
Ну что это? Весной сверху вниз бросают клич: сеять вслед снегу, в сжатые сроки! Придумали идиому: “в сжатые сроки”. Сроки, которые еще и сжаты - это же обман, нарушение тех же сроков, нарушение естественного процесса...и все для блага, для  налитого колоска. Да так ли? Для чего это, для кого? Может быть, для тех  хитрецов-говорунов, которые только и видят себя в креслах повыше и помягче и мечтают о закрытых распродажах. Бог мой, сколько же их расплодилось в последние годы! Чем недееспособнее хозяйства, тем  больше опекунов!
Следовательно, все разумно, все оправданно, все то, что делается наверху. Сейте в снег, а осенью будьте добры - все сдайте государству, потому что добро-то государственное. Именно сдать, сдать до единого зернышка и все тут. Ну и что, что люди сотворили это добро? И все-таки, что это, как не грабеж средь бела дня? За этот грабеж  чиновники получают  ещё и награды! Слышали бы, как клянет их крестьянин! Но не слышат, толсты  стены кабинетов.
Крестьянин видит  все  это, ведь на его глазах все это и происходит. Он видит, он замечает все это, но молчит, чешет затылок, помня уроки немилосердного возмездия. Он ведь понимает, что   не он  хозяин своего труда. Ведь если всё то, что он добыл своим горбом, должен сдать неведомому кому, то какой же он хозяин? Потому он вял. А если взбодрить? Может, потому и нужен принудительный энтузиазм? Так на  этот счет у вождей не было  никакого сомнения.Сталин не был  наивным и благодушным главным хозяином державы.Он знал, что от свободного крестьянина не жди энтузиазма. Да и от колхозника мало проку! Подневольный труженик полей и ферм только и думает денно и нощно, как накормить семью, потому что работа на поле не дает ровным счетом ничего! Чем лучше он работает на усатого дядю, тем  беднее становится. Не хотим! Ах, не хотите! Почувствовав запах войны,  загнал всех в колхозно-совхозно-производственный лагерь.И устраивал показательные пиры.Приходилось проявлять энтузиазм, дабы не очутиться то ли на застолье, то ли на скамье подсудимых. Вождь давно покоится в земле. Но  слухи о смерти Сталина сильно преувеличены, работает без сбоя его система управления. На производстве с человека снимают три шкуры. А униженный, низведенный до уровня говорящей машины человек не может трудиться в полную силу.Такая вот бессмыслица правительственного энтузиазма. Такая вот безнравственность. Но безнравственность клевретов системы теперь никого не смущает. Что с них взять? Так должно быть.
 Не позволили крестьянину жить в согласии с землей, с природой, не позволили. Обзывали его, навешивали на него ярлыки, сгоняли с земли, лишали родины. Потому что прекрасно понимали, что чем сильнее его связь с землей, тем сильнее он. Сильный крестьянин или тот же рабочий будет сам по себе. А власть предержащие боятся этого. И чиновники старались превратить производителя хлеба и машин в просители, все обобрать, все отобрать, а потом распределять по своему усмотрению.И все это называлось управлением народным хозяйством. Лихо, лихо управляли, лихо заправляли! И управляют! И заправляют! Бесчинствуют всесильные аппаратчики. Уж  этот всесильный аппарат!
И нет спасения от этого всесильного аппарата? Дать бы свободу крестьянину, рабочему, а не председателю колхоза или директору завода, которые в сущности являются теми же аппаратчиками, которых ненавидит народ. Ишь ты, ишь ты! Дать свободу только крестьянину  и рабочему и не дать свободу тому же председателю или директору? Это же абсурд! Наверное, еще долго нельзя будет разорвать этот порочный круг. А искать решения, искать выход в сталинском лабиринте - бессмысленно и опасно, хотя многие ищут здесь свои ответы...”
Он  делал горестные пометы в памяти: многие лучшие хозяйства, которых он знал, разорены всесилием аппарата! Справедливым распределением изъяли у лучших хозяйств все, что можно, чтобы бросить жалкие подачки десятками нищенских хозяйств, и разорили тем самым лучших и развратили слабых. И сам он, Светачев, руку к этому приложил. Как приезжают в Москву руководители хозяйств и предприятий, такдуша на разрыв. Все  первым делом к нему со всякой мольбой - просьбой. Разрешите получить лесоматериалы, строительные материалы и станки и так далее. Один руководитель плачется:
-Вы послушайте, что такое наша жизнь под бдительным оком ведомства? Срамота! Зачем нам при бедности подсобный промысел?Правильно, девок чтобы своих пристроить, короче - удержать дома! Убегают девки в город, там они хоть и не находят счастья, но кажется им, что лучше там живется. Редкая возвращается. А парни спиваются от скуки. Вот и швейный цех открываем. Девчата вышивают полотенца, переднички. Дело им нашли. А швейных машин за безналичные не купишь. Хозяйствам не положено. Им по разнарядке спускают. Что мы делаем? Перечисляем в агроснаб деньги, якобы за полученные комбикорма, с учетом качества и перевозок, а агроснаб якобы обращается в швейный  комбинат... аферная цепочка тянется до бесконечности. Система порождает аферу, зло, а сливки снимают дельцы, неужели не ясно?
-Ясно.  Но кто должен был пускаться во все тяжкие?- строго пристыдил Валерий Васильевич.- Это не способ выживания, это явное преступление. И увольте меня от этой напасти...
-Выручите нас, выручите, пожалуйста, вы обязаны нас выручить, вы бог наш... Не хочется туда загодя. Лучше всё же здесь, чем там мыкаться, хотя особой разницы не вижу.
-И все же вы хотите туда, послушайте, вы ведь поступаете неадекватно нашим реалиям.
-И вы приветствуете жестокость как метод?
-Великая страна не может быть справедливой и доброй ко всем. Дает шанс.
-Причем тут время? Или справедлива или несправедлива.
Приходится объяснять незадачливому ходоку, что эта партизанщина претит ему. Вроде убедил очередного просителя.Но после такой беседы   он находил на столе своем сувениры этого или иного хозяйства-просителя, а сувенир золотом окантован. Он  раздражается, разряжается праведным гневом, требует возмутителя спокойствия к позорному столбу, но того и след простыл.
Перед уходом он спустился в столовую получать из “тумбочки” продуктовый набор. Встретил начальников главков. Получив свою сумку, Светачев спешил покинуть здание. У дверей его ждал телохранитель.
 А вечером Вера разложила  на столе “дженльменский” набор и  потчевала мужа такой вот сентенцией:
-Вспомни, разве ты не стремился как-то угодить всесильным боссам, чтобы только решить тот или иной пустяковый вопрос? Придумывал себе праздник, резал барашек. Ты  возмущался, ты стыдился непонарошку, я видела, ты переживал, хоть и не показывал виду. Так устроен этот  мир и его переменить - ой, ой, надорвешься. Действуй не вопреки неписаному закону, а согласно ему.
-А я что делаю? - выдохнул он гневно.- Я хочу,чтобы сидел в кресле человек, а не краб с клешнями. Чиновники не думают о государстве, нет, не думают. И не стыдно им?
-И не стыдно. Государство - оно слишком абстрактно. Это что-то холодное, тупое, страшное, как айсберг, о который  разбивается “Титаник”. А жить-то надо. Вот и рискуют. Если б ты вывел кое-кого на чистую воду!
-Ладно, бог  с ними. Надо и о себе подумать. Я так не могу: лишь бы урвать, на других начхать.Не стыдно, потому что урываем у государства. Попробуй у друга или знакомого. Тебя умучит совесть.
-То-то и оно-то, Валера.Береги ты свои нервы, береги себя.Не забывай, что ты руководитель высшего ранга.
-Слабый руководитель, во мне все пятнадцать признаков слабого руководителя. Разве ты не знаешь?
Валерий Васильевич углубился в чтение памятки, выданной слушателям высшей школы управления при министерстве, в разработке которой участвовал он сам:
“Итак, пункт первый. Всегда сталкивается с непредвиденными обстоятельствами, так как не способен предугадать их, почувстввать их прбилижение и подготовиться к ним. (Это верно).
Пункт второй. Убежден, что знает дело и умеет его делать лучше всех, потому все старается делать сам. (Ну, конечно же!)
Пункт  третий. Занят деталями, участвует во всех делах, из-за чего никогда не имеет времени. Принимает   посетителей, держа в одной руке телефонную трубку, а другой подписывая телеграмму и в то же время консультируя стоящего у письменного стола сотрудника, - вот принцип его работы.( Наполеончик!)
Пункт четвертый. Письменный стол его всегда загружен бумагами. Причем совершенно непонятно, какие из них важные, какие срочные, а какие и вовсе не нужны.(Таких сплошь и рядом)...”
-Это к тебе относится. Пункт пятый,- сказала Вера.- Работает по 10-14 часов. Засиживается в учреждении допоздна. Работает даже по ночам.( Это о тебе ).
-Пункт шестой, - произнес Валерий Васильевич и с серьезным видом посмотрел на жену.- Всегда ходит с портфелем, в котором носит непрочитанные бумаги с работы домой, а из дома - на работу.( Это я себя имел в виду.).
-А  это опять же к тебе адресуется, -  промолвила Вера.- Пункт седьмой. Решение старается отложить на завтра: ведь вопрос может решиться сам или его решит кто-то другой.(Перестраховщик).
-Точно. А вот пункт восьмой. Никогда ничего не решает до конца, бремя нерешенных вопросов ложится на его плечи, давит на психику ( Ну, заяц!).
-Опять камешек в твой огород. Пункт девятый. Все видит белым или черным, для него нет оттенков, полутонов, нюансов. (Истинный  аппаратчик).
- А вот про шефа. Пункт десятый. Склонен из мухи делать слона. Случайным. второстепенным деталям придает слишком большое значение, неспособен отличать главное от второстепенного.( К сожалению, водится и у меня такой грех).
- А вот что  скажешь? Пункт одинннадцатый. Старается принять наилучшее решение, вместо того, чтобы принять выполнимое.(Зарисовка с натуры).
-А что  скажешь по этому поводу? Пункт двенадцатый. Фамильярен с подчинёнными: похлопывая по плечу или обнимая за талию, старается приобрести репутацию хорошего руководителя.( Если талия хорошенькая, то почему бы и не обнять? Шутка.)- Он обнял  жену, но  она  разомкнула объятия.
-Вот прислушайся к этому совету. Пункт тринадцатый. Готов к любому компромиссу, чтобы избежать ответственности, склонен свалить вину за свои ошибки на других, ищет “козлов отпущения”.(Только с начальством).
- Ишь! Пункт четырнадцатый. Работает по принципу “открытых дверей”, к нему в кабинет идет кто хочет, когда хочет и по любому поводу. Не дай бог...
- А вот про твоего шефа. Пункт пятнадцатый. Когда коллективу присуждается премия или награда, он первый в списке, в президиуме занимает место в первом ряду.(Если пустят в президиум).Что же, так и сложил крылышки? Совсем сдался, Валера?
-Сильных , волевых руководителей у нас полно, а дело не движется. Вот и думаю. Так ли уместны в наше смутное время сильные руководители? Но совестливым в этой жизни нет места. Вот характерный случай.  Отраслевое хозяйство “Зеленый Дол” составило и направило объединению “Сельхозтехника” предварительную заявку на поставку ему трактора и комбайна. Я утвердил эту заявку. “Зеленый Дол” получил заявленный им трактор, а комбайна никак не дождется. Ну и председатель  “Зеленого Дола” обложил начальника “Сельхозтехники”, к матушке послал. Начальник подал на председателя в суд. Еле-еле разняли новоявленных Ивана Никифоровича и Ивана Петровича! Пришлось одного из них перевести в другой район. Без меня это решили. Я виду не подал. Но одобрения своего не выразил. Обидели обоих. И меня тоже. Опасна не столько амбициозность, как нетерпимость к критике, неумение прислушиваться к мнению других - я только обозначил внешние признаки застарелой болезни руководителей всех уровней. Все идет от нашей расхлябанности,разгильдяйства, необязательности. А почему? Потому что люди не хотят горбиться на элиту, превращающуюся в касту. Элита сама себя воспроизводит, потому  порой она так  родственна, будто одна семья...
-А ты, разве ты не элита? Ты по петровскому табели о рангах действительный тайный советник. Ты же депутат Верховного Совета республики и член правительства. Все соответствует, даже у тебя власти больше, чем у петровского сподвижника. Но с тобой могут поступить по-свински. Тебе прислали уже  вторую повестку к  следователю. Я боюсь за тебя.  Ты тяготеешь к сольному выступлению.
-И узнаю силу вакуума? Народ меня не защитит? Потому народ притерпелся к этому и ничего не хочет. А это плохо. Человек, который ничего  не хочет, пропащий, списанный со счетов. А таких тьма тьмущая. И я в отчаянии. Боятся меня, потому будто что-то делают в окружении. но это видимость одна. Ничего не могу с этим поделать. борюсь, а все вязнет в какой-то тине. Я простестую, а толку-то! Система - слон, а ты - моська. Огромный механизм ворочается по инерции, требует колоссальных усилий, чтобы сдвинуть что-то с мертвой точки. Катастрофа не катастрофа, но нечто страшное грядет. Такова реальность.  В общем старшее поколение постаралось, чтобы всем икалось.
-Не переживай, Валера. Ты борись всеми силами, сколько душе угодно. Только  точно узнай, кто твои  недруги.
Иногда Вера из чувства противоречия только возражала ему, что ни слово - одни упреки, контраргументы,  выпады. На нее иногда находило. И Валерий Васильевич, взведенный, незаметно для себя в состоянии аффекта готов был ее испепелить. Потом почувствовал свою вину. Почему? Почему она видит в нем одни недостатки. Почему все берет в штыки?Потому что  не любит? Или такова  ее натура? Изводить тех, кто близок?
-Я знаю, кто мои недруги. Ты погляди, на какие только ухищрения не пускаются, чтобы только окончательно раздеть несчастных... Налоги, штрафы, безвозвратные проценты, неделимый фонд. Кто бы смог выдержать такой пресс? От прибылей ничего у мытарей не остается. Да еще повышаем цены на услуги, на машины и механизмы, на всё и вся, бросаем всех в вечную долговую яму, чтоб носы не задирали.Виноватые покладисты. Потом пытаемся вытащить их дотациями, чтобы они во всем зависели от вампира - центра. Это уже не экономика, а политика. В сорока странах побывал. Абсурднее политики я не встречал. Разум подсказывает, что так идти дальше некуда, нельзя. Вообще нельзя идти, когда на ногах гири. Подстегивать репрессиями? А репрессиями можно построить Беломорканал, Днепрогэс, Братск, но не  общество, где люди осставались бы людьми, как об этом талдычат вожди.Тот, кто говорит, что хочет облагодетельствовать страну, или обманывает или лжет. Знаю, не со слов, иным так и хочется запустить машину репрессий:авось,поможет. Солженицын достаточно подробно исследовал комплекс диктаторов в  “Архипелаге ГУЛАГ”. Диктаторы в России не новость. К сожалению, наша жизнь способствует появлению авторитарных личностей.
-А об этом говорить не стоит...Мало ли...
-Чего  я хочу?  Чтоб не забыли  меня близкие люди.Позабыт, позаброшен...
          
               
                Глава 5

Застолье. И вдруг Бочинин, вездесущий и неизбежный Бочинин, пригнувшись и сложив ладони рупором, задает невинный вопросик  сидящему напротив  замминистра Валерию Васильевичу Светачеву.
-Как  вы думаете, уж не засиделся Семен Владиславович?
-Да он такой бодрячок, иных двух молодых да ранних стоит, - сказал с удивлением Валерий Васильевич.
-Человеку под семьдесят, а носится, как молодой козел.Но это имитация резвости. На самом деле не тянет, более того, он торчит не на месте, как приставная оглобля. Никто ему не напомнит, что ему пора на пенсию.
-Но я, к вашему сведению, не напомню, - качнул головой Валерий Васильвич, наливая в бокалы янтарное переливчатое вино.- Не в нем дело. Дело в другом. Каждый должен иметь равные  с другими возможности для развития, не на словах, а на деле. Семен Владиславович, наверное, получил  эту  возмоность сполна...Только у нас, при нашей системе  возможны такие повороты...   Такого не видел даже Гильгамеш. Конечно, поэму  “О все видавшем” вы читали. Гильгамеш в поисках бессмертия совершает героические подвиги,  вступает в борьбу с несправедливым порядком, установленным самим богом. А мы толчем воду в ступе... А вообще что семьдесят лет? Ерунда. Человек должен жить долго. И я знаю, что человек - единственное существо на земле, которое может добиться физического бессмертия.  А пока он добился бессмертия духа. Передавать мысли и дела последующему поколению - это не что иное, как бессмертие. Думаю, что человек не будет долго оставаться в плену у  времени.
-Конечно, что хорошего находиться в плену даже у времени? Константин Устинович захотел вернуть милое ему его время. Молотова восстановил в рядах! Хотел восстановить доброе имя Сталина. Кое-что успел сделать. Даже дочь Сталина Светлана Аллилуева в Москву приехала. Ждала чуда. Но чуда не произошло. Печатают портретики вождя. Но создана комиссия по реабилитации репрессированных.Светлана уехала в Тбилиси, но и там  не нашла сочувствия. Она - дочь Сталина, вот и всё.
-У меня знакомый, кореец по происхождению, ребенком по милости Сталина был депортирован с родителями из Приамурья в Каракалпакию, в пески. Жили в землянке. Только после смерти отца народов выбрались из землянки.  Родители вернулись в Хабаровск. Но увы! пришлось ютиться в полуподвале, пока не вступили в жилищный кооператив. Как бы этот человек отнесся к Светлане Аллилуевой, если б они встретились? Верно. Поэтому она поспешила покинуть родину, на этот раз навсегда...
-Чего хотел Сталин?  Добра и справедливости, как ни звучит странно применительно к нему, но добра и справедливости державе, но его державе! И вера была, такая вера в торжество справедливости. Неколебимая вера! Трудно в это поверить? Если представить, что человек появился на земле около трех миллионов  лет назад, по-видимому, в Африке. Потом люди расселились по всей земле. Расселялись, переселялись.. А человеческие цивилизации появились где-то сто пятьдесят веков назад. Атлантида, пирамиды Египта, фигуры  Наска, могильные курганы на Алтае, в Корее, наскальные рисунки в пещерах Испании, Китая, приручение лошади,  изобретение колеса - это все в рамках  ста веков. Нужно совершить путь длиной в  три миллиона лет, чтобы разум мог  открыть колесо.Велик человек. Но он  уходит слишком молодым, не успевая постигнуть даже малой толики...Так что: засиделся ли Семен Владиславович?  На  этот вопрос должен ответить отдел кадров. И вообще, нигде ведь не сказано, что надо трубить от сих до сих. Не в нём дело. Система устойчива Семенами Владиславовичами.Он ведь пороха не выдумает, и не надо. Пусть никого не беспокоит.
-Это, конечно, так. А это плохо.Он совсем завольничал, пользуясь покровительством. Да. об этом.  Зачем управлению...половой гигант? Все, наверное, знают, что он вытворяет на своей даче. Все девочки из нашего машбюро, как выяснилось,  побывали на этой даче в отдельности и все вместе, напивались на халяву вусмерть, плясали в чем мать родила...потом дарили ему невинность и усладу. И все за чистые бриллиантики! Если б не чистые бриллиантики, то  сколько бы  это продолжалось, неизвестно. Но девочки устроили скандал! Однажды обнес их бриллиантиками! И все выплыло наружу. Обманщик  Семен Владиславович! А он и  не покраснеет. Его увещевали, ему объявляли выговор, два выговора, а он продолжает свое. Натура-дура. Любвеобильная. Конечно. и мы ведь...Но мы хоть сдерживаем свои фантазии... Но оргии кончились плачевно. Уснула-таки навеки от чрезмерных возлияний одна  девица на веранде его дачи и сей высокопоставленный извращенец по этой части ненадолго завязал. Теперь он по части коллекционирования ювелирных изделий подвизается, такой мастак стал, такой мастак... всех переплюнул.
-Ну это ложная информация, - возразил Валерий Васильевич, притом очень неуверенно.- Коллекционирование ювелирных изделий запрещено. Не наивное он дитя. Наверху не поняли б...Если это так, то это возмутительно. Я проверю, и если...
-И ничего не будет. Семен Владиславович, конечно, непотопляем, тримаран. В общем сильная личность. Он в легендах и мифах.. Семен Владиславович расшибется в доску, на брюхе проползет, а выполнит задание правительства...на бумаге. И всех, кто ненароком попадёт в орбиту влияния, помнет, раздавит, чтоб ни-ни. На самом верху его считали крупным организатором, часто кидали на прорыв. И везде он душил инициативу, творчество, спрямлял линию во имя государственных интересов. Семен Владиславович, трудно в это поверить,  примерял на себе на службе шинель Дзержинского (и представьте, ему эта шинель очень  шла.Но тяжела оказалась,страдал мнеломой), а дома предпочитал мягкий халат, мягкие тапочки, мягкую мебель. Искалечил судьбы многих  ученых - не клеветой, это не модно, а запретом их идей. В духе Трофима Денисовича Лысенко  и средневековой инквизиции. Оказывается, можно запретить идеи. У нас  можно! Преданные остракизму ученые так и доживают свой век заштатными по сути сотрудниками в тяжкой атмосфере некогда родного института, курируемого борцом за чистоту идей Семеном Владиславовичем. Что это - диалектика бездушия? А может, противоречие, неизбежное противоречие нежизни? Но если нежизнь, то  какое противоречие? Глупость и произвол, с которыми вынуждены были бороться... Родной институт невольно помог им сгруппироваться, оформить крамольные идеи и он же по настоянию Семена Владиславовича отвернулся от них из-за этих же идей! Но если крамольные идеи возникали не по злому умыслу, а в силу логики науки? Почему бы не учесть это обстоятельство? Не подумать о судьбе трудных ученых? Мы так наплевательски относимся к таким пришибленным людям, как будто так и должно быть. Наоборот, считаем добродетелью унизить умного человека. Ударил поддых мозгарикам и ты стал как бы сильнее и благороднее! Трофим Денисович Лысенко  стал “великим”, столкнув в пропасть колосса Вавилова.В известном году, сделав донос  на соседа или  коллегу, человек переполнялся гордостью от выполненного гражданского долга. Обычный карандаш оказался пострашнее пистолета. Карандашом простым можно уничтожить людей в сотни раз больше, чем топором, пистолетом или даже автоматом. Чем ниже нравственный уровень личности, тем выше снайперский счет. Ворошиловский стрелок, оказывается, непременнно попадал в очкарика. Как всенародно превозносили такого стрелка! В то время невзрачный, серенький, заурядный человечек мог пересажать всех жителей села или рабочего поселка и целого квартала города, что было не редкостью, но этот человечек из трусости обрекший на мучительное небытье сотни своих знакомых и близких, ходил в истинных героях. Ему верили, потому что первым сумел сообщить куда надо о соседе или сослуживце или незнакомом человеке, что тот враг, а этот - сын врага, а  оболганным им людям - конечно, нет! Может быть, кому-то нужно было это надругательство над словом. Никто не додумывался до сути, и возможно, от страха. А страх - что, как не враг свободного человека?
-Это из области философии. Кто-то любит философские беседы, а кто-то пожевать. А кто-то просто мудрее: ближе к богу, ближе к хлебу.
Семену Владиславовичу нравилось внушать страх. Страх ведь - первый враг правды. Надругательство над словом, беззаконие творилось под знаком всеобщего страха. Когда были преданы забвению человечность и разумность. У страха глаза велики, но мал разум. Семен Владиславович - сам порождение страха,-прекрасно вжился в систему страха. Главное,опережать событие и тогда событие  не коснется тебя. Чувствовал за версту потенциальных доносчиков и на секунду опережал собственным наветом. Что ж, жизнь суть борьба, суть осиное гнездо, где выживают осы, не потерявшие жала. В борьбе  надо  пользоваться теми методами, коими пользуются противники или молчаливые друзья. Страшен враг, когда ты не готов к борьбе. Если ты червяк, тогда о чем речь? Кстати, в известном году иные субчики сделали себе головокружительную карьеру на крови. Не побоялись крови, не побоялись бога. Они потрясли страну до основания. Временщики в борьбе за власть сняли все нравственные запреты...Угрозами и насильно загнали человека в угол, чтобы озлобить его и вывернуть его душу наизнанку. Человеку негде было укрыться, и, чтобы сохранить жизнь, он должен был позабыть свою суть человеческую. Иначе его достанут из-под земли. Все ли знают, что установлена была тотальная слежка, все ли знают, что Сталин дважды затеял перепись населения, чтобы  выявить врагов своих? Слух пустили, якобы он пытался таким образом остановить развитие центробежных сил, а это требовало адекватных мер, причем в нужном месте, на самом-то деле он хотел обезопасить себя. Это значит уничтожить всех. Вот почему он хотел создать нового человека без роду и племени...Потому и было создано тотальное полицейское государство, которое и подорвало нравственность, а затем и экономику  страны. И Семен Владиславович в этом чудовищном механизме, в дьявольском объекте беды - одна из главных разрушительных  шестерней. Кто изымет эту шестеренку из дробительной машины? Только государство, но оно чудище без разума. Потому-то если кто-то покусится на интересы Семена Владиславовича, тому уж нечего делать в управлении. Следовательно, не найдется оппонента Семену Владиславовичу. Не найдется, он ведь всех потянет в тартарары, в пропасть, если мы сами не очухаемся.
-Найдется оппонент, обязательно найдется, - возразил Валерий Васильевич с уверенностью, внушающей доверие и надежду.- Но меня сейчас беспокоит другое. Страна влетела в болтанку. Как она выкабаркается из этой ямы? О стране не думают! Мы как пауки в банке. Говоря проще, обострились конфликты между отдельными народами и личностями. Так, именно так, нее перебивайте. И я вовсе не ухожу от вопроса вашего. Не горячиться, не хвататься за оружие. Может быть, это поможет вскрыть и изобиличить ложь и научит нас строить межнациональные и межличностные  отношения на основе искреннего и истинного уважения друг к другу, к каждому народу страны, малочисленному ли, многочисленному ли, каждому человеку. Человечество - не муравейник, а сообщество миров! А миры должны уживаться. Ясно же, что узконационалистические симптомы, мягко говоря, приводят к замкнутости, изоляции, вырождению, а не столько сохранению языка, традиций, нравов. Вспомните историю всех мертвых языков! Хотелось бы верить, что сейчас, в страданиях и борьбе, рождается сострадательное  братство народов. В России - все россияне. Но в ней “осевой” народ по мысли Карла Ясперса формирует основу государства. В этом суть. Но осевой народ не должен настаивать на своей исключительности, дабы не вызвать стремления к исключительности и обособленности у других, идущих вместе в глубь времени. Беда в другом: в России много параллельных линий, которые никогда не пересекаются.Россия будущего - это слияние многих параллельных, многих цивилизаций и ничто другое. Поиск золотого сечения - не пустое занятие настоящих лидеров...  Важно понять следующее: благие перемены не грядут по мановению волшебной палочки, их можем вызвать только мы сами. Вообще  добрые чувства  в   природе человека,  только  лидеры твердят об избранности своей нации. Они хотят власти, они-то разгребают угли.
-Я не верю, что люди не смогут договориться. Там, где люди равны, доверяют друг другу. Например, латышам, литовцам и эстонцам кажется, что их загнали в Союз, поэтому пока нет взаимопонимания. Но понимание придет, я в  это верю...-Вера перевела разговор в другое русло, в область искусства:
-Страна, нет, руководство страны в очередной раз избавилось от крупных деятелей культуры. Художников, выразителей чувств народных, лишили гражданства, выдворили за пределы страны. Говорят умно, да не то, поют сладко, да не по указке...А пресса вроде призвана оправдывать эти акции, противно все, - попыталась вплести в канву мужской беседы свою ниточку банальной, но опасной мысли до сих пор молчавшая Вера.
-Но все это в прошлом, - строго поправил Валерий Васильевич свою жену.- Правда, в недалеком прошлом, если не считать новых Чаадаевых, которых пришлось выставить за кордон, пускай там вещают. А мы тут будем глушить все радиоголоса!. Но ведь деятели искусства садаптировались применительно к подлости, то бишь обстоятельствам, научились лгать так, что ложь не ложь , а сущая правда. Сколько нужно труда и сил, чтобы восстановить правду? Действительно, сколько потребуется времени, чтобы очистить душу? Оказалось, что вождям не по нутру искусство правды.   Катком ползучего реализма современные бояны лакировали гадкую действительность. В романах и в песнях воспевались личности такие сильные, такие беспощадные, такие непримиримые, что оторопь берет. А что же с остальными, обыкновенными? О них скороговоркой. Редко кто и вспоминал о них. Легион гераклов совершают подвиги, но  жизнь   не становится лучше. Вообще жизнь рисовалась иными воспевателями в искаженном виде, но искусство усилиями державных функционеров  стало двухмерным, плоскостным, лживым. Сюжеты выдуманные и не отличаются разнообразием, все те же - плохой и хороший герои, банальное их столкновение, но даже в плохонькой драме -  торжество сильной личности. Хорошо-то как! Эти сильные личности положили страну на  лопатки. Отсутствие темы доброты, милосердия в литературе меня удручает. А музыкальные жанры - усложненный туш и походный марш. Барабанщики и горнисты затмили виолончелистов. От вранья в газете и на радио люди болеют по-настоящему, общество страдает,  мы в состоянии кризиса.
-Насчет кризиса сильно сказано, - возразил Бочинин.- Но что искусство отражает жизнь неадекватно, это совершенно очевидно, искусство превратилось мягко говоря в служанку в государственном доме. Десятилетиями насаждая в массах откровенную клюкву, добиваясь отчуждения людей от истинной красоты, красоты мысли и чувства, искусство порождает уродливые являения в ирреальном и реальном мире. Для чего все это?  В этом случае массы останутся массой, ею легче же управлять!  Георгий Федотов прав, когда говорит, что “всякая тирания нуждается в художественном помазании, без него она недолговечна. Беда большевиков заключалась в низком уровне эстетической культуры и, главное, в давлении масс”.Вполне корыстная цель облеклась в пышные вроде бы наряды пресловутого соцреализма. Бедные, бедные наши художники! Понимаем, что топят они в этом болоте душу, продавая не только заказные творения, но и саму душу и сердце власть предержащим. Но попробуй не... И тот, кто сопротивлялся этому, попадал в немилость. Власти таким не прощали. На них, опальных художников, натравливали свору борзописцев и вот очередная независимая личность обречена на творческую гибель и несчастье. О  времена, о нравы!
-Верхи, как и низы, сгорали от  нетерпения. Уже второе поколение послереволюционное они мечтали поместить в новое общество, но  туда хотели пустить только избранных, две трети населения. И, как говорится, любой ценой воплощали бредовую идею, объявив таковыми идеи содружества наций. Раскулачивание, расказачивание, коллективизация, индустриализация, упорядочение, разоблачение, лагеря, борьба с уклонами, борьба с оппозицией, борьба с нытиками, борьба с национализмом, с космополитизмом -  борьба, борьба, борьба. Людей загоняли в угол, называя его светлым будущим, но и они спешили в общее стойло... Уж  скорее б это будущее, может быть, там будет покой от тиранов! Вот эта тайная надежда не позволяла людям впасть в отчаяние.Чем мучиться, лучше топить душу в тоске и печали. Народ наш жалко. Унижен великий народ, он стал ниже асфальта.Но так долго продолжаться не может.
-Валерий Васильевич, вы всё  идеализируете народ, - опять возразил словоохотливый гость, - уже и народа-то нет. Георгий Федотов ставит вопрос о том, будет ли существовать Россия как Империя, как государственный союз народов. Он же указывает на опасные симптомы.  “Самый тревожный - мистически значительный - забвение имени России”. Вместо России - Союз. Что за союз? Союз республик. Каких это республик?  Было ощущение, что мы в туннели, а в туннели   людям жить нельзя.Оглядывались на мир, высовываясь из проема туннели. Сталин отгородил нас от остального, нет, от всего мира.
- Это и привело нас к полной нравственной деградации, только это,- заметил Валерий Васильевич.- Ведь доносы, клевета, право сильного вместо справедливости - стали нашими нравственными императивами и традицией.  И должны были гордиться этим, ведь защищаем великую страну Советов от наветов.К чему пришли - пока догадываются немногие. Народ однако прозреет. Вот тогда будет кое-кому страшноватенько. Как ни  мучили народ, превратить его в раба было невозможно. А прозревший народ скинет с плеч своих мучителей без всякой жалости, спустит их в помойную яму, он не простит того, что благодаря своим поводырям-злодеям был отброшен на обочину естественного развития. Ох, эта имперская политика амбициозных старцев. Наведение порядка в Венгрии, Польше, ввод войск в Чехословакию летом 1968 года - все это акции готовились на  Старой площади без ведома народа, но от его имени!
-Когда не церемонятся с другими народами, то какие могут быть китайские церемонии с собственным народом? Мой сын участвовал в  умиротворении чехословацких  демократов. Он гордится исполненным долгом. Я не стремлюсь его переубеждать. Во-первых, я должен был считаться с нынешней политической  ситуацией. Я не должен подавать и намека о своем конфликте с линией. Во-вторых, сын должен сам прозреть, в этом я уверен. И я опасаюсь резкого прозрения. Вояж в Чехословакию не прибавил к славе потомкам суворовских чудо-богатырей даже лепестка лаврового, а сына все же наградили орденом. Я был поражен. Неправое дело венчается наградой! Я не мог поздравить сына с такой наградой. А вообще почему люди так агрессивны? Пока существует род человеческий, не исчезают войны. Войны кроме горя людям ничего не принесли.  Почему исчезла древняя Ассирия или империя Александра Македонского? Уповали на меч.Если позволить им не отвечать за свои действия, они перебьют друг друга и вымрет род человеческий. Нетерпимость, ненависть - страшные чувства, но они не должны питать науку ненависти, множить вселенское зло...Кто может вспомнить о казненных в Ниневии, и самих жителей Ниневии, павших от рук завоевателей, уничтоженных индейцев Америки, умервщленных в концлагерях  фашистских режимов. Их невозможно всех помянуть поименно. Живем, не тужим по убиенным.Помянуть только своих близких. Но почему только своих близких? Помянуть надо всех, кто погиб от руки человека. Мы живые должны помнить о жестокости старших, чтобы стать чуточку добрее! Мы  лучше, нам хочется жить лучше. Но человек от человека. Значит, для добра творим зло. От меня вред, зло. Я носитель зла. Удивительно, но так. Вроде делаю доброе дело,а получаетсязло. Почему? Недавно был в Каире. Пирамиды. На  сердце действует. Здесь первый человек появился. Автобус взорвался террористами.Любить человека. У нас уважения-то не было. До любви ли? Надо дотянуться до уважения.
-Будем надеяться, - последовал ответ.-Хотя  мы по одному  обманом  и под страхом увели под подземному коллектору полстраны! Из каждой семьи. Укрепляли семью. Стало лучше? Такого нигде в мире не было. В Соловки, на Колыму. Расстреливали тысячами.Говорят,Ассирия была жестокая.Но мир не знал такой жестокости, такого вероломства.Это коварная война с собственным народом, не понравивщийся вождю .Из всех достижений  человечества -это коварство?
Светачев и его гости оказались людьми одного поля, и потому нашли для себя много точек душевного соприкосновения, так сказать, идеологического консенсуса. Они не склонны были считать, что вечер, который прошел в выяснениях отношений, был приятным, но вынесли много полезного. Остались добрыми знакомыми, хоть и не друзьями. Он считал, что друзей в зрелые годы не ищут. Может быть, он и пытался выйти из плена застарелых догм, по пока что не получалось. Увы! Он сын своего времени. В рядах нет друзей, есть товарищи, притом товарищи по проведению линии...
-Коллеги по выполнению железных директив,- пошутил Валерий Васильевич, будто стоя на трибуне.- Организация наша  стала орденом меченосцев  или опричников, защищающим  интересы империи, но без царя. Что такое  землю - крестьянам, фабрики- рабочим, вся власть - Советам?  Это и есть империя без царя. Коли так, то народ не должен получить ни земли, ни фабрик.  Может, потому гражданская война затянулась? Народ боролся не за миражи.  Новая экономическая политика, поощрение торговли - может быть, самый  разумный политический ход  Ленина. И она, новая политика, импонировала людям. И поэтому она стала реальной. Но Сталин свернул ее ростки не по недомыслию, нет. Он почувствовал  появлении слоя независимых людей ослабление личной власти.  Он и  столкнулся с мощным противодействием его политики. Оппозиция- это все интеллигентские штучки. Были открытое непоминовение властям, восстания. Ах, так! Получайте! Повальное раскулачивание. Кто с головой, того к ответу, а кто без головы, того в колхоз. Ведь они  не хотят жить так, как велят сверху. Среди раскулаченных оказалось много тех, кто шел за радикалами. Новый уклад жизни насаждался огнем и мечом! Потому и коллективизация  без разбору унесла миллионы жизней. Зачем было делать то, что вопреки желанию людей? Насилие против народа - это преступление. Те, кто совершал это насилие - преступники.
-Валерий Васильевич, вы говорите так, будто вас самого репрессировали. Но если уж говорить честно, то сталинократия оставила тяжелое наследие. Осудили ее поверхностно, главное, не выявили её корни, не выявили, потому-то и рецидивы, метастазы. И еще долго будем мучиться прошлым. И что мы знаем о тех страшных преступлениях? Да ровным счетом ничего, мы приговорены к незнанию.. Если узнаем, то ведь зашатаются основы. Верно, нельзя раскапывать старые могилы, чтобы... Потому-то и нынешние    должностные преступления? Коррупция и  хищения во всем сферах. Что это? Да не что это! Орудуют на каком-нибудь предприятии махинаторы и жулики, а их покрывает крупный начальник областного или даже республиканского масштаба. Ему тоже хочется жить...есть черную икру...
-Таких надо вовремя  выявлять и наказывать, притом строго. К сожалению, слабо работает прокуратура, юстиция, - вздохнул Светачев, разводя руками от тоски и безысходности.- Это опасно. Помощника генпрокурора убили средь бела дня!
Оно связано с раскрытием деятельности подставных строительных фирм. Фирмы государственные по форме, а частные фактически. Их создание долго вязло в чиновничьих коридорах.  С созданием полуразрешенных фирм производство оживилось. И клиенты  появились.Крупные клиенты. Шел разговор об их прикрытии. Но вмешался поммощник генпрокурора и теперь шел разговор о раскрытии имен клиентов... Один слабонервный не выдержал, организовал устранение помощника генпрокурора. Помощник  чувствовал о нависшей над ним опасности, менял места и время встречи... Устранили его накануне подписания важных документов. Помощник знал об этом, но с интересах следствия держал сведения в тайне. Помощник суживал круг, вот в чем дело. Но он все равно бы не вышел на того, кто заказывает музыку. Тот  забрался слишком высоко.
-У нас ведь как. Разрешено то, что разрешено. Все тот же разрешительно- запретительный принцип! Еще Салтыков-Щедрин писал об этом. Но разрешает-то кто? Господа из Глупова. Но как они дорвались до власти? Как они узурпировали право разрешать и запрещать, чувствуя себя хозяевами положения. И сами они от собственного самодурства страдают, потому что ничего вокруг нет. 
-Не то слово. Это зубная боль. Самое радикальное это увдалить зуб. А это больно опять же. Куда мы идем - никто не знает. У людей отняли самомалейшую инициативу, всякую волю к  естественному  деянию, поэтому мы плодили и плодим ленивых исполнителей и подпольных дельцов. А зачем? Огромная держава, несметное богатство, хватит всего на многие поколения, нам бы процветать, а боимся гнилья, боимся обывателя соседа, который вдруг заживет красиво. Мы привыкли недоверять друг другу. Вместо того, чтобы помочь, мы топим других. Мы жестоки. По внушению и из страха никого не хотим знать - ни родных, ни близких, ни знакомых, ни друзей, никого! Какой-то странный инстинкт самосохранения. Притупилась совесть, если она ещё теплится в наших душах. У нас извращенное сознание, особое понятие о чести и достоинстве. Провозгласив, что все средства хороши для достижения цели, тем самым снижаем нравственный порог. А  это явный знак общественного беды!
-Истинная правда, - согласился Валерий Васильевич.- А родню нельзя забывать, нельзя отрекаться от родных и близких.- Тут по лицу его пробежал нервный тик.- Что значит “некогда”? Хотя что говорить? Я своих братьев забывать стал...
-А про отца ничего не знаю. Знаю только, что его забрали. Нам сменили фамилии. Мы не отреклись от отца. И все-таки...- лгал или импровизировал собеседник, намекая на  то, что  не откровенен Светачев, кое-что утаивает.
-Стыдно, но как по-другому-то? Главное, выжили.
 Валерий Васильевич поддержал тезис собеседника, вдруг почувствовав в нем обыкновенного интригана и провокатора. Испугался и подался собственному испугу.
“Кем подослан? Зачем? Напомнил об отце.  Я не помню, а этот помнит. Копался в архивах. Неспроста. Чтоб дискредитировать меня? Возможно. Кому-то я мешаю?”
Затронули много тем, расставались в полночь, расставаясь, облобызались.
-Было все вкусно, было очень интересно...
-Приходите, рады будем...-промолвил благодушный Светачев в порыве дружеских чувств.
-Позвоню, позвоню.Есть у нас одно дело...
-Позвоните. Утром  буду  у  себя, если не позовут  к куратору. До свидания.
А утром в фойе министерства его дожидалась высокая златоволосая синеокая девица в белой блузке и джинсовой мини-юбке, в модных туфельках. Ноги точеные, стремительные. В руке -голубая  сумочка.Серебряные браслеты на тонких запястиях. Девица совсем юная, улыбчивая, как будто обласканная весенним светом...  “ Семнадцать лет... Папина любимица. Своенравна. Девушка - тайна.  Всего не доскажет...” И покраснел от  этих мыслей.
- Здравствуйте,Валерий Васильевич.  Я Алена Малинина из Главатома,  должна вам передать записку, только не здесь.
-Уж не могли другому посыльному поручить...
-Другого посыльного остановят,- повела она тоненьким , чуть вздернутым носом.- Я  и то обращаю внимание.
- Кто не обратит внимание на такое изобилие красоты? Нет таких. Вы...в приемной у Георгия Анатольевича, ну, как же, как же, - сказал он волнуясь.
-А я вас знаю, и не по телевизору. Мы с вами знакомы, даже обсуждали одну проблему, но  вы разговаривали со мной как  с  техническим работником.
-Ну, Алена, немного не так. Я обменивался мнением как с представителем другого ведомства. Я не нарочно соглашался, невольно соглашался. Как же, как же! Стройненькая, хорошенькая, нежная топ-модель. Вот не знал, что Георгий Анатольевич   ешё и  кутюрье.
“Так хороша, что хочется поставить на витрину. И  глазам  и душе отрада”
-А вот ошиблись. Он отношения не имеет. Ему позвонили. Он сказал спуститься в  подвал, чтобы...
-Подвал затоплен,- тихо промолвил Светачев.- Вы  принесли заявку?
- Тогда, тогда... Вы машину сами поведете?
-Конечно, сам.
-Возьмите меня под руку. Мне дурно...
Он взял ее под руку и они спустились с парадной лестницы, вышли к парадному подъезду.
Водитель поджидал Светачева в черной “Волге” с правительственным номером.
-Сергей, вы свободны.
-Машину  оставите в гараже?
-Да.Как всегда завтра утром подъезжай к подъезду.
-А  вы без охраны? По инструкции нельзя...
-Еду на  Старую  площадь. Эта девушка - мой ангел-хранитель...
Валерий Васильевич сел за руль, Алена откинулись на спинку сидения. Выехать на кольцевую для Светачева не составляло труда. “Волга” с правительственным номером, кто же будет препятствовать?  Но ускользнула мысль. У него кружилась голова. Алена...Она, конечно, или ещё ребенок, или опытнейшая искусительница. Не сидела на сиденье, а возлежала будто на гинекологи-ческом кресле,  отведя согнутые загорелые босые ноги.  Коленкой она невольно или нечаянно коснулась его ноги.  Он скосил глаза и обомлел. Под мини-юбкой ничего не было, разве прозрачный поясочек, то бишь трусики.Треугольное лоно притягивало взор  штрихами темными и таинственной полоской. Демонстрация невинности или неведения?
Он пытался отвести взгляд, но это ему плохо удавалось. Она не замечала всего этого, как не замечала растегнутой пуговицы на своей блузке и рвавшихс из плена  материи вишенок сосков. “Волга” чуть не протаранила  бордюры, благо, вовремя сбавила  скорость.
-Валерий Васильевич, слушайте,- прошептала она.- Просили передать вам, что вам помогут, но не сейчас, а начало действия вам сообщат.
-Кто  сообщит?
-Я сообщу. Обнимите меня. За нами слежка. Забыла сказать водителю, чтобы заменил  правительственный номер  на обычный.
Он взглянул на нее с удивлением и восхищением. Девочка посвящала  в  высшую тайну, значит, она посвящена в эту тайну. Смелая или глупая?
-Когда?
-Скоро.Пустите.
Она уперлась коленкой о руль, а другая коленка коснулась дверцы. Наивная и самоуверенная, она хотела опробовать на нем силу чистой, честной девушки, зная, что ничего с нею не случится, если она не позволит... Она знала, что он не может не увидеть ее чистоту,  честь её... Он видел перед своими глазами то, что она могла увидеть только в зеркало - её лоно, родинку над лоном и... девственную плеву, сиявшую  розой. Он откровенно уставился на нее и наслаждался ее бесстыдной игрой.
-Играешь с огнем, Алена...,- произнёс он хрипло, выруливая на запруженную  автомобилями Пушкинскую площадь.-Ты это осознаёшь?











































-Однажды я сыграла... не помните? Вам понравилось то, что я...? Вы считаете меня девицей легкого поведения? Иначе нельзя встретиться с вами. Обнимите. Наблюдают.
- Как бы тебе сказать,- произнес он, привлекая ее к себе,-   я бывал там, на Западе...
-Ну и что?
-Ты несравненна.
-Я знаю это.
-Если б ты встретилась лет двадцать назад...
-Тогда меня не было. У вас были женщины, много женщин, я знаю. Вас делить не надо.Вы мужчина с золотым сердцем.И никто вас не смог приручить. Я единственная, которая не хочет вас приручить...Я единственная, которая желает вам тепла и света в ненастье.
-Да, Алена. Очень жаль, что наши линии не сошлись.Я глупости говорю.
-Как знать, Валерий Васильевич, глупости ли это? Вы ведь всю жизнь мечтали обо мне, тогда ещё, когда меня еще не было на этом свете? Так. И не пытайтесь спорить с ясновидящей. Ну, остановите здесь. Я здесь сойду. Жених следит, ходит по пятам...
-Жених.Конечно, жених у такой девочки, конечно, жених! Но мне слышать об этом неприятно.
-О да, понятно. Что жених?  Он сам по себе, я сама по себе.
-Алена, побудь еще.
-Вам приятно со мной, да?
Алена с негой откинулась на спинку сиденья, разведя колени,распахнула блузку,   улыбнулась ему: “Ну, глядите...”
Он наслаждался взором столько долго, сколько было можно, до полного затмения в глазах и сознания. Очнулся, огляделся и заметил, что их  “Волга” привлекала  внимание...
-Я вас полюбила с первого взгляда. Я ваша. Я вся ваша. Я вся буду ваша, Валерий Васильевич, мой первый мужчина, которого я полюбила. Я встречусь с вами и очень скоро. До  свидания!
-До свидания...девочка синеокая. Папина дочка.
Алена одарила его обезоруживающей улыбкой, открывая дверцу кабины.
Валерий Васильевич, заметив “хвост”,  не сразу  повел тихо вздрагивающую машину в середину потока машин, борясь с нахлынувшими на него чувствами. Смутно на душе и радостно.Отчего смута? Отчего радость? Что произошло? Ничего ведь не произошло...Произошло. Но  впереди - пропасть...
Через полчаса он очутился в квартире терапевта ведомственной клиники Людмилы Павловны, одинокой женщины, снял стресс, заглушил тоску по Алене...Возвращался домой за полночь.”Что сказать жене? Нечего. Ничего не говорить, чтобы не врать...”



                Глава   6

Двоюродный брат Валерия Васильевича Виктор Федорович Архипов, работающий директором  агрокомбината в Калужской области, не дозвонился  в приемную Светачева, позвонил по прямому телефону и пригласил родных на субботу и воскресенье к себе, в свои пенаты: “Валерий, мы хотим вытащить вас из гранитного лабиринта, на лоно природы, такая проблема!” И ещё он хотел обратить внимание местных властей на свое близкое родство с замминистра. Обратят внимание и будут наконец решать долго не решаемые вопросы, не ссылаясь на объективные причины и отсутствие указаний свыше.
-Так, в субботу или воскресенье...В субботу открытие выставки сельхозтехники. Воскресенье пропустим. Мне надо быть в посольстве США. Приедем к тебе, Витя....-прокричал в трубку Светачев. -Обязательно приедем.
Валерий Васильевич уже лет двадцать не виделся с братом.Жизнь развела. Уж совсем было забыли друг о друге.И эта или та жизнь опять связала их одной судьбой, свела их вместе. Все по божественному провидению. Вот и захотелось  им обоим повидаться. Проснулось родственное чувство. Брат разбудил! Стыдно стало до омерзения. В суете сует подрастерял Светачев родственные чувства и связи. Дед по матери пропал без вести на фронтах первой мировой войны. Другой дед тоже умер в безвестности. Дядья выпали из виду. Отец сгинул в пучине политической борьбы... Человек, забывающий свои корни, теряет и свое человеческое достоинство. Выходит, что он уже не человек, а машина. Не скажите. Нет, не машина, а еще человек.
Нетерпелось Валерию Васильевичу побыстрее увидеться с братом и его семьей. Давно, давно не виделись. И оправдания этому нет.
 В пятницу вечером он поручил Бочинину открыть выставку сельхозтехники (передал  ему текст приветствия) , выкроил  себе время для неотложных дел, а в субботу поспешил с женой на утреннюю электричку “Москва - Малоярославец”. Сели. “Отлично. Поросто чудесно”.- думал Светачев. Спустя три часа ты у брата. Брат, наверное, будет несказанно рад, если привезут ему круг колбасы, несколько пачек сливочного масла. Вера купила все это в спецмагазине. А детям деверя она купила в спецунивермаге кое-какие обновы. Везем радость. Одно удручало: утренняя электричка была полна народу. Светачевы так и не нашли  в ней свободных мест. Пришлось ехать стоя.
-Приезжают в Москву, отовариваются и с мешками возвращаются восвояси. Довольные?  Нет. Ненавидят они москвичей, будто бы виноватых во всем этом безобразии, - шепчет Вера мужу.- Добром это не кончится.
- Если  уж виноваты москвичи, так  в первую очередь   чиновники. Ох, уж эта пресловутая, сверхбдительная централизация. Все, что произведено на местах, везут в Москву.Так решило правительство. А жители “оголенных” мест “по доброй воле” приезжают в Москву за продуктами, теряя время и деньги на транспортные расходы. Что это? Чудеса в решете! Глупость, возведенная в ранг государственной политики!  И вместо того, чтобы бороться с нею, мы воздаем ей хвалу.
- Кто воздает? Те, у кого привилегии. За привилегии все отдадут.  Когда-то за честь клали жизнь, а теперь честь положить готовы за эти фикции.Мне делают немыслимые подарки, чтобы я провела певицу в кремлевское ателье. Немыслимо. Но вы ведь ни у кого не спрашиваете, хотят ли они такой жизни?  Вы навязываете им такую схему жизни, от которой хочется бежать безоглядки. А куда бежать? Скажи, куда бежать? Бежать некуда. Вся страна превращена в ловушку. Вся страна попала в лабиринт, где никто не может найти выхода. Из-за вас, между прочим.
-Я и виноват.Виноват, а как же.
К ним приглядывались.К ним прислушивались.
Веру он узнавал и не узнавал. Она, конечно, вошла во вкус, ей нравилось положение жены замминистра, но оставалась при этом всё той маменькиной дочкой, но с характером. С годами она не утратила своего таинственного очарования и неувядаемой женственности. И незаметно гасила в муже грубые чувства и желания, будя в нем выхолощенные, благородные чувства. Так уж получалось, что она была ему и матерью, и сестрой и подругой. Чем старше они становилась, тем теснее становилось это сочетание. Вывод этот в одно мгновение и обрадовал, и опечалил его.
-О чем ты?- улыбнулась Вера, не отводя от него своего ровного теплого взгляда. Будто облила она его серебряным лунным светом.
-Бессовестная я тварь, - сознался Валерий Васильевич.- Не испытывал особенного желания видеться с братом, что скрывать. Боялся молвы. Привечает, дескать, родственника! Мол, как не порадеть родному человеку?Родного не позабудешь. О, дорогие, не по адресу упреки. Но выдвигать случайного человека, чтобы только не упрекнули в покровительстве? Я бы не смог. Брат, наверное, по достоинству занимает должность.
-Ладно об этом. Как брат твой нас примет?
Брат встретил  родных радушно. Встречал  на крыльце, приставленном к бревенчатой избе, требовавшей ремонта. Крыльцо скособочилось, глухо отзывалось на шаги.
-Проходите, проходите, сколько лет, сколько зим?- Виктор Федорович обнял Валерия Васильевича, потом поцеловал нежно Веру.- Вся такая же красивая, глаз не отвести.
Валерий Васильевич, наконец-то, увидел жену брата Марию, печальную, рано увядшую женщину, подошел к ней, поцеловал ей руку:
-Как здоровье, Маша?
-Какое здороваье?- вспыхнула Мария.ю- От такой жизни какое здоровье? И не мечтаю и не чаю. Скорее б туда, на покой!
-А племянники?- воскликнула непосредственная Вера, всплеснув руками.
Заскрипели половицы, как несмазанная телега.
-В Калугу поехали, на экскурсию, - отозвался Виктор Федорович довольно бодро.- Маш, мечи на стол все. Ну и картошку с нитратами!
-И здесь нитраты?- удивился Валерий Васильевич.
“Что делает наш министр удобрений? Воздвигает горы удобрений. Выбивает деньги из бюджета. Умеет. Его даже наградили орденом за такие успехи. Сам Брежнев вручал награду.Молодец, действуй и дальше так. Министр рад стараться, рад стараться.А зачем столько удобрений? Ведь чем больше удобрений, тем меньше будет произведено продуктов. Но ведомство преследует только свои интересы. Министр готов всю планету покрыть минеральными удобрениями, чтобы звездочку героя выцарапать. Только и миллионы своему ведомству, конечно же, легко выбить...потому что он был близок телу. Страна гибнет в войне  ведомств. Как излечить страну от этих ран?”
-Если тебе там наверху плохо, то как же нам? Но тебя что-то печалит, гнетет что-то другое? - не то спросил, не то выказывал свои наблюдения Виктор Федорович, без особенной надежды на откровенность.-Тебя я ведь знаю,ты...
-Да. Проблемы нашей жизни кричащие. В молодости верил всему, что спускалось сверху. Директивы, инструкции. Там, наверху, сидят, думал, святые люди,озабоченные интересами государства, а оказывается, что далеко не так. Там, наверху, такие же люди, что и внизу, земные, обыкновенные, и так как жестока система - они стали жестокими. Не замечали этого, потому что мы их идеализировали, а  не надо было. Мы с самого начала идеализировали власть.О наркомах песни пели. В бронзу отливали любимых.В свое  время Сталину нужна была идеализация высшей власти, чтобы не могли покуситься на нее. Поэтому он и восстановил номенклатуру. Это чтоб не попал в сферу власти чуждый элемент и не подорвал ее основ. Но номенклатура оказалась в сталинских сетях. Вождь несколько раз обновлял номенклатуру, опасаясь ее усиления. Ведь номенклатура сама себя воспроизводит, смещает неугодных и сажает в кресло лицо, приятное им во всех отношениях. Сместила Хрущева, возвела Брежнева, ну и...он рассыпался от благодарности...Может, потому при нем страшно разросся аппарат? Пытался что-то сделать в сторону улучшения Хрущев. Ан не вышло. Хрущев не Сталин, сам оказался в ловушке, расставленной его жертвами. Леонид Ильич любил жить пышно, но без внешних новаций, понимая что к чему. Потчевал номенклатуру икрой и наградами. Не хотел перемен, упаси боже.Перемены опасны.Можно раскачать корабль. Праздник должен сменяться праздником, вот и все перемены.Как готовились к праздникам! Рапорты, рапорты и демонстрации и парады. Жизнь умещалась в рапортах и парадах. Когда это было? До парада? После парада? Таков был наш... менталитет. Народ хотел, чтоб его обманывали? Но еще Бакунин говорил:”Народа никогда и ни под каким предлогом и для какой бы то ни было цели обманывать не следует”. А мы обманывали народ, притом нагло, а сейчас пытаемся  умилить его  сказочками. Здесь и заключен дьявольский умысел. Власть всегда против народа, и в этом её безумие.
-А ты восстань, ты же не с улицы, то-то будет переполоху, а? Слабо? Понимаю. Ну, как же, тебе посчастливилось попасть в номенклатуру и ты сделаешь все, чтобы удержаться в рамках этой номенклатуры. Ты позабыл, конечно, о нуждах простых людей, не позабыл, ты их просто не знаешь, ты из другого теста, ты не видишь, что творится вокруг. Присовокупи и проблемы национальные. Вот тебе и полный букет проблем. Что у нас тут делается? Коренные жители поехали  на великие стройки. Вымерли целые улицы! Я устал приглашать со всех уголков страны.  Мы рады принять всех, кто пожелает у нас поработать. Из Чувашии, Мордовии обосновались многодетные  семьи, приехали ханты. Прижились две корейские семьи. Они выращивают овощи, трудяги. У них родина - земной шар. Вот и кочуют. Где примут их, там и остаются,  особых надежд не питают. Я их принял. Вкалывают днями и ночами без отдыха ради квартиры. А коренные гордые, не договоришься без церемонии. А этих я могу в любой момент...Возможно, они первыми  отвернутся от меня, как мы от своих предков...Это меня мало волнует.Можно ведь отнять квартиры, землю отнять, что арендуют,придумав какой-нибудь предлог...Пока дружим, а потом - не знаю. Когда свои овощи будут вывозить за пределы территории, тогда не знаю. Без милиции не обойтись. И так по всем позициям...
-Корейцев я знаю.Прадед моей Веры - кореец, я этого не знал. Еще в прошлом веке он открыл отделение корейского языка при Петербургском университете. Но потом закрыли отделение. Прадед сгинул. А дед был выслан в Среднюю Азию, выращивал арбузы, даже свой особый сорт вывел. Их обрекли на голоднюю смерть,а они выжили. Вопреки законам выживания. Что, они обречены быть трудягами? Они ведь изгои, забытые люди? То есть бесправные? Послушай, Виктор, они ведь свои овощи, не  государственные хотят на  сторону  вывозить, туда, где можно и выгодно все это реализовать. Что тут незаконного?-спросил Валерий Васильевич.- А впрочем, мы занимаемся не тем, чем нужно. Надо следить за тем, сколько лишнего произвели, а нем затем, сколько произвели.В  США  министерство сельского хозяйства занимается только тем, чтобы не допустить перепроизводства продукции. Там ведь на себя работают, рады стараться. На земле человек должен быть хозяином. А этого у нас нет. Оторвали Антея от земли: и он побежден, и земля побеждена. Ухода за ней нет. Люди хотят работать на земле, а им не позволяют. Обиженные едут с жалобами в Москву. Но ведь и в Москве нет правды. Ведь это же гибель надеждам. Тупик. Курица защищает свой выводок. Как это самоотверженно она делает. Мы не защищаем крестьян, оратаев, наоборот, разоряем. Серый лабиринт отнял у нас рассудок. О чем я говорю? Серый лабиринт - это главное здание нашего ведомства...
-Ты вон о высших материях-категориях, а я запутался в конкретике-арифметике. Не хватает доярок, пустились в бега, в секретарши, и я пускаюсь во все тяжкие. Высокой зарплатой на дойку прельщаю. Но не идут на фермы. Говорят, зачем большие деньги, коль нечего на них купить? Разве что поменять на доллары? Но попробуй поменять. Посодют за незаконные валютные операции! А многие предпочитают под дурочку играть. Коль государством гарантируется минимум зарплаты, зачем работать. Зарплату получаем, работать не работаем. Комбинат влез в долги у государства, сумма огромная, а всем до лампочки,  кроме меня.
-Почему же? А, понятно. Ты отвечаешь за дела хозяйства, но ты не хозяин. Двойственность  положения тебя удручает...
-Но как вылезти из долговой ямы? Авось, спишут?  Но ведь не дело это, - посетовал хозяин дома. - Денег даже на зарплату нет. Не хотят работать и все тут. Кому хочется работать задарма. Советуют, надо закручивать гайки, да покрепче, чтоб иным неповадно было. И как ни кляни  отца народов,  а он вот здесь. Собственно, мы действуем по-сталински, деятельность наша направлена на закручивание гаек. Иного не дано. Кто отлынивает от черной работы, того отодвигаем в очереди на квартиры, даже лишаем квартиры.
-А как же право на жилище?- задал вопрос на “засыпку” Светачев.
- Мало ли что в конституции записано? Приходится увязывать право на жилище с правом на труд. Если человеку будет интересно на работе, он не станет отлынивать. Но сплошь и рядом человеку неинтересно. Поглядим на орудия труда. Всем вилы да лопата.
-Да что же ты?- изумился Валерий Васильевич.
-А  где компьютеры, где новейшая техника, где современная технология? Одни риторические вопросы. Собираю на свои деньги компьютер. Корпус, материнскую плату достал. Будет в бухгалтерии компьютер. Я тут хотел  поменять  трактор на холодильную установку, не позволили. Связали по рукам и ногам. Только ору на разгильдяев! Я только ору, мер не примаю, а человек принимает свои меры: сматывает удочки и в город, в бомжи. На территории комбината четыре деревни. Но практически пустуют. Я не знаю, что делать...Криком кричи...
-А ты не повышай голос, Вить, - резонно заметил  Светачев,- Постарайся их понять. Ты повышаешь голос, они молчат, но это не значит, что им нечего сказать. Их приучили к молчанию. Все ещё  страна рабов?
-Не знаю. Не успеешь оглянуться, а он  бежит от земного рая  без всяких документов. Я же не выдаю их. Бежит за свободой. Но свободы нет и там, куда бежит. Там ведь тоже начальство! Некоторые вернулись. О какой свободе говоришь, когда инициативного человека к ногтю? Я пытался поменять вилы на компьютер. Одернули:  не высовывайся, умник. тебе больше всех надо? Заинтересовано ли государство в яркой, творческой личности? Человек наш экономически и интеллектуально не свободен. А что толковать тогда о политической свободе? Валерий, тебе не кажется, что  наша форма хозяйствования с партийным  кнутом уже изжила себя?  Жаль, если ты не видишь этого.
-Конечно, нет так. Менять надо все, не кое-что, а все. К сожалению, этого не понимал Брежнев. Он ведь взялся за все отвечать.И швец и жнец и на дуде игрец.   Нынешний генсек пытается что-то переменить. Но вижу, что закончится перестройка  сменой декораций. Все  останется  по-прежнему.
-А я в таком затыре, что хоть...Пытаюсь в райцентр поддаться инженером, да не тут-то было. Могут за это и из рядов исключить, перспективка заманчивая. Лучше бы в исполнители! Сделал свое дело и беги домой смело!
-Если бы так...Сам же признаешь, что не любишь несогласных. Они молчат на работе, а дома кипят гневом.
-Знаю. Монополия.Уж  дорвется до власти, за уши не оттащишь. Жадность к добру не приводит, а жадных зависть доконает. Бог дал человеку жизнь и пусть он живет как хочет, только чтоб не мешал другим. Нет, не пусть. Запретили всё и вся.Это  привело к социальным деформациям, социальным аннигиляциям. Где отцы, где деды? Они боролись с врагами, потом боролись с собой.Но жертвы оказались напрасными. Сознательную ли дисциплину в жизни установили? Недаром Сталин подменил ее железной. Ряды пополнились не людьми, а механическими, железными исполнителями. Во это страшно. Убивать несогласных - пожалуйста, выполним директиву вождя! И убивали же, убивали бездумно, фанатично, вот что страшно. Думаю, не было бы жертв, если бы в стране был противовес партии власти. Какое там, когда кричали ура и в воздух чепчики бросали.Согласен: несогласные не должны быть в одних рядах, как в семье порядочной. Несогласные должны быть вне рядов, вне семьи. Потому нравственно мужу доносить на жену, отца на сына?  Известные горькие годы не канули в лету.
-Послушай, ты всегда же хотел быть директором, насколько я знаю...Надо уйти в глухую оборону или наносить удары.Попрекают дедом, отцом? А ты им тоже тем же оружием.
- Если ты на горе, то сможешь спокойно созерцать на драку  тигров.Но я на земле стою. Плохо  голому человеку, -признался он честно, глядя в глаза высокопоставленному брату.-  Умрешь червяком.
-Тогда я самый счастливый человек, - улыбнулся Светачев.- Во всяком случае, более счастливым, чем ты? Ну, насмешил! Я серая тень власти.
-Ты не смейся. Архипов-директор видный деятель районного масштаба. Пока живы мои современники, будут помнить, что жил-де Виктор Архипов, орденоносец, руководил многотысячным коллективом, вывел людей на путь истинный, надорвался и умер  на боевом посту.
-Да, перспектива...-усмехнулся Валерий Васильевич.
-Люди всегда ненавидят начальников. Им во где  начальники, которые-де только и думают о своей утробе и потому все портят. Люди не хотят работать на дураков или хитроумных начальников! Вот в чем дело. Лучше работать - лучше жить. Это понятно. А лучше работать не хотят, потому что лучше будут жить только начальники. Начальники думают только о себе. Отсюда искажение взаимоотношений. Есть предел всему. Тебе уже ничего не хочется, ты устал жить. Тебе лишь бы дотянуть до пенсии, но дадут ли дотянуть? Помоги, Валерий. Кажется, меня хотят снимать. Вытребовали личное дело. Да, мы детдомовские, но мы знаем своих родителей. Старался угодить власти, не в пример родителям.
-Не  ты первый, не ты последний.
 -А у меня ни кола ни двора - не думал о себе. Думал о деле. Но работать  на комбинате после того, как снимут с должности, невозможно будет. Надо повлиять на райком. Завтра ты пройдешься со мной по селу, поговоришь с людьми, пообещай им что-нибудь, тебе поверят. Ты из Москвы, высшее руководство. Важно, чтобы люди поверили. А то они сомневаются в моем родстве с тобой. А сомнение - плохой советчик. Нужна хоть малая, но надежда на стабильность. Людям нельзя без надежды. И вот меня хотят снять, присылают другого. Люди взбудоражены. Бесконечные перетряски уклада жизни пагубно отражаются на настроении селян. Им нужно спокойствие. Спокойствие - основа для нормальной работы. А без настоящей работы - ничего нет. Потому и живем на дотациях, стыдно.
-Конечно, то, что мы делаем, афера чистой воды. Втянуть державу в аферу! Это было у нас возможно при Сталине, как в Германии при Гитлере, в Италии при Муссолини, - говорил Валерий Васильевич,обретя благодарного собеседника, - когда подменяли закон речами! Сейчас околпачить народ трудно.Тщатся горбацевцы с людьми заигрывать, непременно что-то обещают, “каждая семья получит квартиру к  двухтысячному году” и прочая, прочая...Люди думают-гадают, что все сие означает.Хорошо ли это или плохо? Хорошо. Когда не обещают - что-то затевают! Сколько без суда и следствия уничтожали невинных, чтоб виноватые молчали как рыбы! И это возвели в ранг добродетели. Чтоб это не повторилось, надо каждому осознавать себя личностью.Но какая личность без прав? Но мы отравлены Сталиным, в каждом из нас своя капля яда-сталинида. Будем страдать, пока не выведем из себя яд. Но как вывести этот яд? Бытует мнение, что  хаосом можно справиться только железной рукой.Разве это не действие  сталинида? Призывают установить  порядок железной рукой! Скажу  больше: в высших кругах предпринимаются попытки установления этого режима. Это мне доподлинно известно.
-И ты спокойно говоришь об этом?
-Потому что нет еще реальных действий. Но есть люди, которые не согласны с курсом Горбачева и не возражают против действий “порядочников”.Надо спросить у народа.  Если большинство людей не желает такого порядка, зачем его устанавливать: в угоду избранным или избранному? В  этом суть. Мне надоело приписывать все успехи одному  Горбачеву, или еще кому-нибудь, а все неудачи списывать на безымянных лиц. А Чернобыльская катастрофа? Скрывали масштабы катастрофы. Хотели предать забвению и ликвидаторов и эвакуированное население, будто ничего не было. Не удалось. Встревоженная Европа обращалась в Москву, за разъяснением. Хотели соврать и умолчали. Но вранье оказалось накладным. Если б вовремя сказали  правду, то  жертв было б меньше. Хотели достучаться до высоких инстанций.Да куда там. Академик Легасов повесился. Это был его последний крик. потрясенной души Не услышали.
-Совестливый он был человек. Так складывалась жизнь, что вопреки ему все складывалось. И уйти от ответственности нельзя. Он взял на себя свою долю ответственности за эту катастрофу.
-Обширные зоны радиации. Я вышел с докладом на самый верх, меня не поняли.- со вздохом  произнес Валерий Васильевич. 
-Ну сколько же можно? Может, хватит, а? Не мешайте нам жить. Мы простые люди.
-Вот простые люди самые опасные - посчитали наверху. И все силы бросили на борьбу с ними.  Говорят, какие-то исследования ведутся, направленные против простых людей. Всех туда? Так много несогласных с этой жизнью, с этим постоянным враньем. Не лучше ли их рассортировать? Вот и рассосредоточили чернобыльцев по регионам. Чтобы они не могли собраться и выразить свое возмущение ...
-Знаешь, я вспоминаю один забавный случай. Я тебе говорил, мы не Рогачево, а новый Вавилон. Полсотни наречий. Ну и подготовили концерт художественной самодеятельности. Двадцать песен на языках народов. А худсовет не утверждает. К Фурцевой обратились. И вот пришел ответ из министерства культуры. Пусть все споют русскую народную песню. Вижу чудное приволье. А меня слегка пожурили. Но в должности оставили, так я попал в поле зрения, ещё когда Маленков  претендовал на роль первого лица в государстве. Но у него не получилось. Как сейчас говорят, у него не было харизмы. А у Хрущева было немножко от харизмы. И он стал первым. Маленков высказывал разумные вещи, касающиеся  экономики. Говорил про инициативу. Вот я и сгруппировался. Хозяйство стало миллионером. Мне медаль, ну еще кое-кому медали. Посмотришь на поле пшеничное, душа радуется. Но  вот горы зерна. И все это куда-то уходит.Я ничего не понимаю. Весной опять требуют успешной посевной, как будто я не хочу  этого. Абсурд. И в то же время заставляют заниматься  подсчетом  человеко-дней! Чем больще продукции, тем больше  долга.Что делать, ума не приложу...
-Короче, что ты хочешь?
-Помоги списать долги. Позвони первому, скажи пару слов о погоде и всё...Поймет.
А в это время Вера и Мария исповедовались друг перед другом на тесной кухне. Теплился малый огонек в печи.   
-Я чувствую себя одинокой. В высший круг я не попала, а в круг интеллигенции меня не принимают, - сетовала с печальным юмором Вера.- Почему-то избегают меня. Видимо, считают меня стукачкой. И я повисла между небом и землей, не хожу и не летаю. И все потому, что я не сама по себе, а мужняя жена.
-Ну, а я кто же? Тоже мужняя жена. Терпела, терпела, надорвалась, болею,- призналась Мария, тяжко вздыхая. - Жизнь наша вконец исковеркана. Помнишь, у Короленко: серый камень забрал здоровье, жизнь. Наша серая жизнь отняла у нас Любовь. Я ведь по любви пошла за Виктором. А теперь одно только к нему раздражение осталось. Неотесан, невоспитан. Безотцовщина и есть безотцовщина.
И разом обе женщины примолкли. Ведь не вина мужей, что они стали в одночасье безотцовщиной. Им что-то привиделось...Жили отцы-мужики и вдруг сказали им, что они живут неправильно, схватили, потом лишили жизни. Избитых, изможденных мужиков бросили в воронок, повезли в овраг и прикончили выстрелами в затылок.  Палачам казалось, что  не они  взрывали ночную тишину выстрелами, обрывая чужую жизнь по чьему-то злодейскому приказу. И сами они онемели от ужаса.
- А мы всегда нужны властям,- гнусавили палачи-привидения.- Мы изведем миллионы по одиночке! Перестреляем всех как куропаток, вот когда до самих себя доберемся, тогда хана...
- За что  нас  так? В  аду мы  будем гореть.  Мы  бездушные.
-Если б у нас в груди держалась душа, то не смогли б выдержать...Помнишь, как девок мы пускали? Что-то они в своей деревне навредили. Их хахали донесли. Вытащили девок голенькими из постели, да в кутузку. А потом нам передали. Сталин  подписал  секретное распоряжение : таких судить ускоренно и пустить в расход. Девки вреднейшие, гниды в общем, хоть и были вылитые русалки. Таких в Европе сжигали, на Руси  топили в проруби, а мы в расход пускаем. Бог нагнал на весь народ порчу, ну и мы всё маемся.
-Ты че это мы, мы? Это они - дурни, не знают, чего хотят, только  вредят власти, которая всем рай обещает. Сократили едоков, нам больше достанется.
Еще долго перебранивались между собой убийцы в законе, но в ночном шорохе их голоса пропали вовсе. Уж не черти в человечьем обличье  бродят по темным закоулкам ?

                Глава 7

Утром Валерий Васильевич в сопровождении Виктора Федоровича направился в контору комбината. Контора - это старое здание, возведенное в начале века, бывшее имение помещика. Если подремонтировать, подкрасить, то контора  смотрелась бы. Но средств для ремонта конторы у комбината нет.
К конторе тянулась змейкой узенькая тропа. Светачев этому не удивился. Если нет средств для ремонта самой конторы, то какая еще дорога...
-Если нам повезет с шефами, то осенью проложим асфальтированную дорожку хотя бы от  конторы до клуба. Стыдно гостей звать, гостей принимать.
-Я хотел порадеть родному человеку, да не могу. Не смею обидеть других. А ты обидел кого-нибудь?- спросил Валерий Васильевич, пытаясь вывести брата на откровенность.-Грабил своих односельчан, скажи честно?
-Я сделал все, что мог. Я пытался защитить их от грабителя - государства. От этого грабителя бежать некуда. И разжалобить  его невозможно.И  взялись теперь за меня, - вздохнул Виктор Федорович.- Не меня, так другого. Система такая...и не отцы наши придумали. Отцы пытались возразить, да только поздно было. Пусть земля им пухом! Знаю одно, это невозможно, и ужасно то, что невозможное стало возможным. Пропади все пропадом.
-Ладно,попытаюсь помочь. Но только попытаюсь, - произнёс Валерий Васильевич.-Но ты не будь простофилей. Сделай всё, как надо. Не подставляй меня Я должен быть в форме, готовлюсь к худшему. Нельзя жить в страхе. Я это на своей щкуре убедился. Бросили меня одного. Нельзя без поддержки.
-Ты о форме, а я о ферме. Помоги. Разве я подводил когда-нибудь тебя?
Но дошагав до конторы, они свернули с тропки и направились на ферму. Архипов засеменил за широкоплечим номенклатурным братом и затараторил:
-Ферма моя печаль и мое спасение.
-Что так?
-Был за мной грешок. Любил я сметанки свежей побаловаться. Ну и однажды зачастил на ферму. А там молоденькая доярка. Ее Адой звали. Звали. Родители её тогда только что из Риги переехали. Им не понравилось в Риге. Ненавидят тамошние русских. Так Ада даже не русская, а русскоязычная, но все равно рижане на них, пришлых, косились. А косой людской взгляд не солнца луч...Аду я увидел и понял, что попаду в ад.  Так и случилось. Или я ее, или она меня заманила. Однажды мы очутились в баньке. Любила она кого-то, но я у неё был первым...Я был тогда между небом и землей. Заботы земные и любовь к божественной Аде. Представь, дела в хозяйстве заладились, в районе начали замечать.
И первый секретарь нанес визит, ты его знаешь, сейчас в Президиуме Верховного Совета начальником протокольным отделом, большой начальник, вырвался из грязи в князи. Так вот этот первый начал знакомство с хозяйством с фермы. Я его за белы рученьки и на ферму, к обеденной дойке. Он глазами зырк-зырк и высмотрел Аду. Шепчет: “В баньку её замани.Икорки и молдавского винца на десерт”. Я ему напеваю: “Может, вон ту, синеглазую?” Первый мотает квадратной головой: “ Нет, эту давай, Аду.” У меня потемнело в глазах. Но делать нечего, велю Аде истопить баньку для высокого гостя. Баньку она истопила, хотела к себе возвращаться, да первый добром ее не отпустил. Она к участковому...Дело замяли. Аду в лабораторию я определил, в закуточке с пробирками возится. Спрятал от гостей. Но красоту разве спрячешь? Этот первый в Москву на повышение, другой первый зачастил к нам. И Аду выглядел. Хмурится. Подобрел, как Ада баньку истопила. Ее и Банькой прозвали.А я завернул к синеглазой. С Машей давно мы как брат и сестра. Видишь, ей нездоровится. Воздерживался, потом невмоготу стало. Так вот живу - маюсь, гореть мне в аду...
-Подожди с адом. У нас с тобой дела. Поддержишь меня, если я упрусь рогами в стену?
-Мы же братья, о чем речь, Валера...Только помоги с выбиванием дотации. Техника стоит, люди без зарплаты сидят...
Валерий Васильевич только развел руками, глядя на эти братовы достижения. “Так вот почему звал меня брат! Хитёр брат, как погляжу. Довел хозяйство до ручки. Но сколько таких хозяйств и хозяев мнимых? Не счесть! Почему? Ведь братово хозяйство не исключение, а правило! Значит, надо не исключать исключение, а исключать само правило. Вот вернусь и займусь этим. Но ведь меня не поймут. Скажут, покушаюсь на святая святых! И кто? Сам Светачев! И бежать-то некуда. Расправа будет крутая. Исключение из списка, выдворение из правительственного дома”,- подумал про себя Светачев, удрученный увиденным.
-Валера, что-то случилось?
-Почему  хорошо там, где нас нет? Шучу. Что ж, придется подбросить тебе из резерва,- сказал Светачев, про себя споря с самим собой? “ Начинать все сначала? Я ничего не боюсь. Начнем все сначала, хотя бы и в мои годы. Вера не выдержит такого удара. Эх, бежать бы куда глаза глядят, да бежать некуда, мне - некуда. Такова участь высшей фигуры номенклатуры. К сожалению, это так. Остается только сказать то, что накопилось на душе, а не то, что хочет услышать главный человек. Но услышит ли находящийся в плену собственных догм? Но сказать надо. Только как решиться на это? Ты бы смог? Главный испытывает пиетет к железным схемам. И формы хозяйствования, созданные мудрым и великим - опорные точки в этой схеме управления экономикой. Арифметика проста и страшна:  в стране столько хозяйств, они должны произвести столько-то. Если не произведено столько, то надо разобраться, скрытые или явные противники плана! Здесь торжествует ортодоксальный материализм. Если госкомстат плохо считает, то виноват госкомстат! Если управление основано на  кнуте и прянике, то виноват будет кнут.   Поманят - не поманят. Кого поймают, того секут. Материалисты-идеалисты  не только недрами,  жизнью людей распоряжаются. Мы и боги, мы и дьяволы.Не так? Ты директор, но ты не только ведаешь производством, ты распределяешь жилье, жизненные блага, принесешь одним радость, а другим горе.В схеме начальник - подчинённый человек - нуль, в лучшем случае - винтик, шестеренка. За малейшее отклонение от нормы -  кара. Происходит  технологизация человека, его огосударствление.  Мы создали государство- монолит, где  нет воздуха.Меня душат.Что я должен делать?
-Валера, а по-другому нельзя? Мы видим, что ненормально, и ноем, как будто душу вынули.  Отцы наши приняли мученическую смерть, потому что душа живая не приняла этой гнуси. А мы трусы...Кто бы поднял нас в атаку! Я бы пошел не рассуждая...
Они прошлись вдоль запущенного сада, мимо  убогих жилищ, заросших травой приусадебных огородов, вдоль покосившихся заборов, устремляя взор тоскливый к небу. Только небо оставалось таким, каким оно было всегда, и оно давало некоторое успокоение душе.
-Государство плохо деревней, - вновь заговорил Валерий Васильевич с некоторым воодушевлением.- Я не представляю деревню будущего, этой клеточки государства, если сейчас не поможем ей. Деревня всегда помогала государству, но её разорили и она нуждается в помощи. Никакими волевыми усилиями не спасти её, только материальная помощь хоть как-то облегчит её участь. Помогут ли теперь миллионные иньекции? Люди разуверились во всем. Они думают, что всё и вся против них. Это страшно.  Смоешь вернуть веру людям? Виктор, прошу тебя, не усугубляй их положение своим...нетерпением быстрого личного обогащения. Я, конечно, помогу с дотацией, но ты не смей её разбазаривать.
-Тебе легко рассуждать, живя в столице, - расстерянно пробормотал Виктор Федорович, заметно мрачнея. “Уж что-то, а доносчики работают без дураков. Донос и клевета у нас на высшем уровне”.
-Понимаю, Виктор, понимаю...Ты о своих болячках, и я о болячках.
-Валерий, помоги мне поднять хозяйство. Хоть одно хозяйство не будет нахлебником у государства, хоть одно. Нас всего двое на всем белом свете. Всех извели...
-Помогу, но ты веди себя...- многозначительно произнес Валерий Васильевич.- Зарывать деньги в землю - что хорошего?
-Ты много лет работал в Казахстане. Наверное, слышал о Михаиле Васильевиче Ли и Иване Никифоровиче Худенко. Писали, вещали, и вдруг замолчали.  Что с ними?
-Плохо с ними. Я уже работал в министерстве сельского хозяйства республики, занимался проблемами интенсивного земледелия. Планировали урожаи и добивались намеченного!  Планировали от достигнутого. Чем меньше достигнуто, тем меньше запланировано. Ты заинтересован в достижениях? И вот необычный эксперимент в Акчи. Честно говоря, я не сразу понял взрывную суть эксперимента, но что привлекало меня, так экономические способы оздоровления производственных отношений. Изучил их опыт, поддержал. А как же? Там людям не надо брать за горло директора и управленцев, чтобы свое взять. Там все заинтересованы в конечном результате. Все у всех на виду. Доходы, расходы, прибыль. Все, что сделано тобой - твое. Не надо ничего просить. Ведешь себя достойно. Относишься к  начальнику без подобострастия, потому что он не распорядитель твоей судьбы. И никаких этих унизительных дотаций.Это попытка перестройки снизу! Помнишь, Маленков про инициативу говорил, не вышло. Хрущев об экономической самостоятельности  говорил, да похоронили идею его сменщики. А тут снизу  борются за здравый смысл! Ну не совес снизу. Худенко  в министерстве работал, его направили в хозяйство. Я пришел на место Худенко. Конечно, я стал  помогать... До сих пор государство спасало убыточные хозяйства. Акчинцы сами вывели себя из ямы! Представь себе: все  сами  себя спасают. Тогда зачем столько начальников?   Тамошнее руководство с запозданием почуяло политический вред эксперимента!  Возрождение, мол,  частнособственничества, разбазаривание государственных средств и ресурсов.Последовало указание от помощника Кунаева:  эксперимент прекратить. Так в Алма-Ате увидели крамолу в эксперименте, затеянном в Акчи. Судьба авторов эксперимента печальна.Они в тюрьме. Меня дезавуировали, поручив курировать другое направление. Так что не выходи за рамки, пытаясь что-то сделать.
-А в рамках тесно, аж кости трещат. Чую, что доведете вы экономику до ручки всякими регламентациями.
-И дотациями тоже.  В пору  целины обходились без дотации, - подсказал Валерий Васильевич.- Это же не вычеркнешь.
-Ты имеешь в виду хрущевскую авантюру?
-Там  сталинские формы хозяйствования только создавались и к тому же  раньше райкомов и райсоветов. Люди некоторое время были предоставлены самим себе. Вот и пошло дело на первых порах.
- Вот именно. Вспомни себя, Валерий. У тебя получалось. Ты был относительно свободен, ты вел себя, как руководитель Акчи, а тебя, слава богу, не репрессировали. Почему? А некому было! А я весь в паучьей сети. За свое скрипучее кресло  отбиваю поклоны  первому секретарю райкома, председателю райисполкома, начальнику управления сельского хозяйства и еще черте кому...Попробуй не  поклонись. Да еще в баньку веду...Для тебя это откровение?
Тот погрузился в свои думы и не расслышал последних слов брата. Вдруг произнёс:
-Все, что делали тогда, направлено было на конечную цель. Но до неё было далеко и высоко, как до Туманности Андромеды. Идти не в чем. Тут акчинцы полезли со своими экономическими выкладками. Когда и где? Когда целинный муравейник разрастался. Всё в муравейник, а не из нее. Акчинцы  вроде пчелиного роя. Может быть  пчелиный рой в муравейнике? Нет, конечно. Зачем они лезли на рожон? Зачем шуметь, что доказывать? Я их поддержал не вовремя.Попасть в струю - это счастье. А они поспешили, выбились из струи. Я  этого не понимал, носился с ними, как с писаной торбой. Был наивен, делал все по своему усмотрению. И вот видишь, подняли меня на щит. Пытаюсь тиражировать прогрессивный метод - говорят: зачем? Дескать, как и что же тогда контролировать? У нас развита система контролирования, а не контроля. Контролируют контролёров, контролируют контролёров контролёров.
-Ни у кого нет уверенности в своей правоте. Имитация контроля. В итоге никакого контроля. Только страх и хаос. На ферме то же самое. Вот увидишь.
На ферме бойкие доярки  забросали высокого столичного гостя каверзными вопросами. Он не растерялся, но пришлось поднапрячься, пытаясь найти приемлемые ответы. Никогда не терялся перед женщинами, помня, что он красивый, сильный, уверенный в себе мужчина. Но тут что-то спасовал...
-Вы там, в Москве, мечтаете о молочных реках и кисельных берегах, а это  видели?-  средних лет разбитная доярка сложила перед ним лодочкой заскорузлые ладони.- Не мозоли, а  уродство. Муж сбежал, не хочет со мной жить, считая меня уродиной. Дура была, что не сбежала в свое время на часовой завод сборщицей. Была возможность. Говорю же, дурой  была, надавили на чувство домашнего патриотизма: Никуда не ходи, дергай коровьи сосцы.
-Рая, ну зачем же так?- укорял доярку Виктор Федорович, стыдясь за нее перед высокопоставленным родственником.- Работа так она везде работа.У кого мозоли на ладонях, у кого  на заднице...
- Шутите? Говорю все как есть. Обидно все ж. Нам рога коровьи, а им сметанки. Почто так-то? Я хотела бы послушать гостя.
-Ну, знаешь ли...
Виктор Федорович поспешил увести брата от языкастых молодиц да от двери лаборатории. Чего доброго, заглянет Валера в лабораторию, увидит Аду и захочет баньки...Не пристало братьям делить одну постель...
В конторе Светачев молча обошел тесные кабинеты, разговорился с молодым экономистом Лидией Варенниковой. Девушка редкостной красоты. К тому же наделенная душевным  обаянием. Воодушевленная вниманием высокого гостя, она попыталась ввести Валерия Васильевича в курс дела,  толково и увлеченно объясняла фыинансово-экономическое положение хозяйства.
-Мне кажется, необходимы следующие вещи, чтобы оздоровить экономику хозяйства, - убедительно сказала Лидия, охлаждая нежной ладонью пылающие щёки.- Поменьше б отчетов. Нас даже заставляют подсчитывать количество зерен в центнере хлеба. Нас обязывают соблюдать номенклатуру продукции, заставляют даже выращивать скорцонеру, который никак не приживается. Это же для нашего хозяйства прямой убыток. Но попробуй возрази. Хоть чуточку самостоятельности! Нам  излишне подчинение районным органам, потому что областные органы требуют то же самое, что и районные. Понимаю, что им надо оправдывать свое существование. Если бы даже эти вопросы решались частично, то мы воспрянули б. А несвобода порождает безынициативность...Снимите с нас путы, хотя... обращаюсь не по адресу?
-По адресу, - сказал Валерий Васильевич, и оборотился к брату:- И ты молчал об этом? Я принимаю все слова экономиста. Золотой экономист.
-Все так, но не удержу, наверное, - поддержал покровительственный тон высокопоставленного брата Виктор Федорович, стараясь однако не обидеть подчиненную.- С квартирой ничего не выходит. Золотой экономист мыкается по общежитиям и баракам, стыдно сказать.Мы ведь три года ничего не строим. Денег нет, да еще должники мы. Круг замкнулся. Нужны молодые специалисты. Чтобы пригласить их, нужны квартиры. А квартир нет, потому что комбинат ничего не строит, а не строит, потому что нет средств, а нет средств потому, что заработанные  нами средства забирает государство. Круг замкнулся. Помоги разорвать этот круг. Ладно, после потолкуем еще об одном деле. О чем? Пошли к главному агроному, потолкуем об интенсивных технологиях. Человек он прогрессивный.
-Неудобно, выходной день все-таки,- вдруг постеснялся Светачев потревожить душевный покой незнакомого человека. Ему не хотелось прерывать беседу с молодым экономистом. Но брату, видимо, это не понравилось. Его угнетала какая-то тайна, связанная с Лидией Варенниковой. Опять какая-нибудь  лирическая история? Сколько же можно, ловелас - брат!  Распустился,  вконец?
-Разве на селе бывают летом выходные дни?- удивился Виктор Федорович.- Мы работаем, не щадя себя. Не как вы, в стольном городе. Пойдем к  агроному нашему, кстати, он хочет узнать твое мнение о своей диссертации. Да, он пишет диссертацию. Не перевелись Ломоносовы.
-Ну хорошо...-согласился Валерий Васильевич.- Лида, звоните.
-Я обязательно вам позвоню. Вы поддержали эксперимент в Акчи и знаю, что  из  этого  вышло.Вы мужественный человек.
-Как говорится, первый блин комом. Звоните. До свидания.
-Позвоню обязательно.
Он поморщился. Упрекают его столицей. Не стремился он в столицу. Так вышло. Если б брат знал, как непросто, как нелегко попасть на вершину государственной пирамиды человеку без связей, без денег, без опоры! “Меня выручила наивность. Я был самоотвержен в работе и это стало проходным баллом. Хотя, там наверху, уже ценится не это, а умение угадать настроение главного. Ведь признается только единоначалие! Отвратительно? Но так и только так! Я устал, брат, и не знаю, что делать. Уходить? Но куда? Забравщемуся на вершину пирамиды некуда уйти. Только можно упасть нечаянно с огромной высоты. Или сбросят тебя слуги народа.А внизу одни камни. Чтобы удержаться, надо спрятаться в ячейках лабиринта до естественного завершения жизненного пути, естественного выброса на свалку, как делают многие коллеги. Иначе затопчут. Таковы здесь нравы. Находясь наверху, я, конечно, кому-то симпатизировал, кого-то продвигал, считая, что так и надо. Кадры ведь надо растить! Чем выше, тем теснее. И естественно, я обижал кого-то неведомого, выделяя именно приглянувшегося мне человека из общей массы. Я страшно не любил анкет, характеристик, объективок. И поделом. Чушь все это, но как они могут подпортить, а иной раз и перечеркнуть судьбу! Однажды я хотел взять начальником главка толкового директора хозяйства. Человек знает  дело не понаслышке, а как следует. Не прошел. Нашли что-то по линии родственников матери. Дядя оказался  представителем репрессированного народа и вообще “врагом народа”, был, естественно, расстрелян. Директору не было тогда еще и трех лет,он ничего не знал. Но надо было ему указать в анкете об этом эпизоде из семейной истории, а он не указал, потому что не знал о дяде ничего. Обнаружили органы. Нехорошо. И даже сняли кандидата на должность начальника главка с директоров. Плохую же услугу я ему оказал. Но человек не в обиде на меня. Я хотел как лучше. Человек ушел из сферы экономики, ушел в историю. Занимается археологией. Перебивается с хлеба на квас, жена ушла от него. Вышвырнут и меня, если найдут что-нибудь в моей биографии. Отца потерял, но есть родственники...Разыщут среди родственников чуждого и сомнительного, и все, биография подмочена. А уходить нельзя. Не желаю. Такие мы. Интересны наши  лидеры. Пишут в анкетах одно. Они сплошь на бумаге  представители великой нации, а как красиво звучат их фамилии и имена. А все  подчищено, подправлено. Но от других требуют хрустальной чистоты. Так как это невозможно, они держат всех в узде...”
-Главный не из местных. Да и вообще местных... кот наплакал. В коллективизацию всех прямиком в Соловки. Главный агроном мордовчанин. Не знает толком местных климатических условий, чешет напропалую. И что-то получается.
-У тебя и  экономист из приезжих, да доморощенных за пояс заткнет. Разве успех дела зависит от местности? От внимания к человеку и его дарования...
Виктор Федорович  хотел замять разговор о Лиде, а брат все возвращается к этой больной для него теме. Четверть века назад молодой директор  Архипов  составлял план развития хозяйства с молодым экономистом  Мариной. Её направили в хозяйство после окончания института и она должна была отработать три года. Однажды она  спросила Виктору Федоровичу:
-Виктор, вы не отпустите меня? Я должна...поехать...сегодня, сейчас.  Жених не может приехать сюда. Отпустите.
-А с кем я буду работать?
-Найдете работника. А у меня судьба положена на карту.
-Вы должны отработать срок и можете уехать.
Это Марину никак не устраивало. Марина хотела ухеать до окончания срока. ее что-то беспокоило. Виктор Федорович упрямился, и может быть не последняя причина ...красота Марины.
-Я же знаю, что нельзя, что можно.  Я знаю, вы вправе отпустить меня.
-Ладно, отпущу летом, после посевной.
Прошла посевная, и Марина напомнила о том разговоре.
-Отпущу после страды, - обещал Виктор Федорович.
-Не дождусь. Отпустите.
-Ну все, разговор окончен,- взбеленился Виктор Федорович.
-Не знаю, что мне сделать.
-Выпей  валерьянки.
Марина  неделю ходила хмурая. Призналась, что  выходит замуж. Но жених не хотел приехать к невесте. Здесь не было для него работы. Марина хотела выйти замуж за любимого человека. И быть лю.бимой?  Но как объяснить это  упрямому начальнику?
-Виктор Федорович, отпустите. Я сразу приеду после свадьбы...-пролепетала она, сама не понимая, что говорит.
-После свадьбы? Нет...
-Я не могу...люблю  его и хочу  с ним...вместе,  всегда.
-Ты хочешь сказать, что я злодей?
Она промолчала, слёзы были ее ответом. И однажды они встретились в поле. В травах высоких. Он обнял ее и они упали в густую траву... На другой день он подписал ее заявление об увольнении по собственному желанию. Марина уехала, не простившись с Виктором. И через двадцать три года приехала по направлению Лидия, дочь Марины. Оказывается, Марина вышла замуж, но замужество не принесло ей счастья. Но родилась дочь. И  она  ее воспитала.Виктор Федорович считал и себя причастным к несчастливой судьбе Марины и опекал Лидию как родную дочь.
 -Лидия умница, но и главный тебе понравится, - уверял  он.
-Посмотрим.
Главный агроном, как и следовало ожидать, завел одну, но нудную песню. Как было бы хорошо, если дали бы побольше кислороду.
-Хотим меньшим количеством добиться большего, понимаете?- круглолицый колобок уставился на замминистра как на диковинку без тени подобострастия и страха.- Но выходит наоборот. Хлеб убираем с помощью горожан. Единственное, чего я добился, так не допустил сенцухт- депрессии. Да и то это не моя заслуга. К весне проедаем семенной фонд, добываем где-то семена...что хорошего? Да ничего.Это все результат наших иллюзий, ирреальный результат. Для настоящего успеха нужно раскрепощение чувства, мысли. Свободный человек еще что-то может. Мы и хотим стать альтернативой ныне действующей системе хозяйствования. Не меньше. но и больше. Посмотрите. Ведь сплошь и рядом нарушаются севообороты иза того, что буквально все регламентируется районными органами. Почему бы не создать нам постоянные звенья на закрепленных за ними земельных участках? Говорите, что тогда ограничится набор культур, невозможна ротация культур? Неправда,наоборот, более частой станет ротация культур. Вот посмотрите на технологическую карту. Что мы делали? Отменили тарифные ставки. Есть объем работ,  исходим из него при  формировании звена или бригады. А отменили тарифные ставки для того, чтобы не делить операции на выгодные и невыгодные. Отменили аттестацию. Зачем она? Поле - лучший экзаменатор. Не платим за классность. Если б всхожесть семян зависела от классности механизатора! Звено теперь может реализовать часть продукции. Если б звену позволили повысить цены на неё, но не разрешают, а что вообще делают ведомства? Цены на удобрения повысились, техника подорожала, а хлеб стоит копейки. Что это? Это все благодаря вам, - агроном выразительно посмотрел на Светачева.- Мы не имеем права повышать цены на свою продукцию. Мол, богу - богово, кесарю - кесарево. Хотя, наверное, мало ли абсурда в других сферах  жизни.
-Послушаешь вас, мы того и гляди попадем в царство абсурда, - вздохнул Светачев.-Неужели столь необходима такая регламентация процесса труда?
 В душе родилось сострадание к этому незаурядному пожилому человеку, вынужденному заниматься тем, что было вопреки его совести. Потому страдала его совесть. А эта самая тяжелая болезнь из всех болезней, свойственных человеку.
-Но неужели мы так бессильны изменить что-либо в этой системе?- спросил главный агроном.- Или мы навсегда дети этой системы? Неужели мы обречены? Почему мы не может распорядиться своей судьбой? Мы бы хотели создать свободные производственные союзы, объединения.
-И волки сыты, и овцы целы, - подсказал с усмешкой Валерий Васильевич.- Но ведь такого не бывает.
-Нужна специализация. Это азбучная истина. Только при специализации возможны рыночные отношения, которые подвигнут хозяйства на достижение качества и конкурентоспособности продукции и изделий. Здоровые рыночные отношения и больше ничего. И запретить чиновникам вмешиваться в производственные дела. Во всем мире поступают так. А у нас чиновники  какие-то зинджантропы, ей богу, двухмиллионные окаменелости. Уж не совались туда, куда не надо.Тогда вернется настоящая цена рублю. А сейчас что? Бесхозяйственность. Впустую гоняют трактор, трактористу и всем другим все равно, всем до лампочки. А ведь кто не читал, тот недосчитался. Если все не взаимосвязано, то ничего путного не выйдет. Мне стыдно за не за судьбу свою, за наше хозяйство, да и за страну. Сколько же можно заниматься  глупостями, не понимаю. Сталин бы этого не допустил. При нем приносили реальную пользу, а неприносящих пользу... Кнут потеряли, пряника нет, ну толку нет...
-Ну, за судьбу экономики страны не стоит беспокоиться, - возразил Валерий Васильевич.- Наша страна самая богатая в мире. Другие страны будут задыхаться в кризисе, а мы только расправим плечи. Вот увидите.
-Уж я-то точно не увижу.
Агроном пожал плечами.Он не ожидал другого ответа. Нам с детства внушали, что страна наша - страна несметных богатств, надо только уберечь последнее от двуногих крыс - несунов.
-Страна богатая, а люди живут бедно. Почему? - разговорился агроном.- Потому что живут между инструкциями. Чтобы жить нормально, надо обходить какие-то инструкции. Вот брат мой в каждую весну едет в Актюбинскую область выращивать с корейцам  арбузы. Сам бригадир пригласил. Бригадир-то оказался однокурсником. Вместе в одном институте учились. Инженеры-механики. Ну и взяли их в КБ. И ваньку валяют, и штаны протирают. Куда это годно! Им хочется заработать на сносное житье, да на жилье. У каждого семья, а жилья нема. Ушли с работы, которая их не кормит.Их места заняли люди, звёзд с неба не хватающие, но продвигающиеся по службе. Бог с ними. Вкалывали наши инженеры на бахче, как могли, не жалели живота своего. Вырастили горы арбузов.А сдать продукцию невозможно! До предела снизили заготовители закупочные цены, дальше некуда. Не без умысла местных властей, выступающих против частников! А сезон удачный как никогда. Что делать? Не пропадать добру. Брат встал за прилавок. Не хотел сдавать продукцию наглому заготовителю-грабителю. Да хоть бы вернуть то, что вложено... И испытал столько всего, что хватило на всю жизнь.
-Ах ты, спекулянт. Живодёр! Тебя гнать мало! А это дай, это мое, потому что на чьей земле вырастил?
-Что ж, бери! Где написано, что земля твоя?
-Земля общая, на ней ты вырастил все это, а ты себе в карман.
-Бери это, бери. Черт с тобой. Халява  слаще.
-Во-во, слаще!
Оказывается, рынок - единственное место, где люди смело проявляют свои эмоции. Оскорбления так и сыплются на голову брата, а он сносит их порой молча. Раз принял этот крест, то надо достойно его нести. Забойкотировали местные жители продукцию бахчеводов. Раздумывать долго нельзя - скоропортящаяся продукция скоро начнет разлагаться. Брат, не долго раздумывая, вывез пять машин арбузов сортов “Огонек”, “Роза Юго-Востока”. Спешил очень. “Огонек” - сорт скороспелый. Уже в конце июня наливается соком, огнем. Надрежь такой арбуз, он заполыхает пламенем. Завез эти дары юга в Вологду, люди охотно покупают. И вот тут происходит раздвоение личности. Брат мой всю весну и лето был  бахчевником, трудился самозабвенно - все прекрасно. А начинается реализация  продукции - меняется человек. Труженик стал продавцом и продает он не что-нибудь, а скоропортящийся продукт. Он должен доказывать, что  вкалывал без дураков. Мой брат делает это истово.
- “Выберите самый большой арбуз...задаром.”Задаром, дар земли..
-Я тебе дам  задаром. Ты что просишь? Сволочь!- бросает ему в лицо грязное ругательство покупатель. Злой, бездомный босяк.
-Я вам выбрал арбуз-мечту, а вы меня так! Но приходите еще, отдам за два притопа и три прихлопа. А для самой красивой девушки выберу самый большой, самый сладкий арбуз за одну улыбку.
Девушка улыбнулась и протянула денежку:
-Спасибо.
-Пожалуйста, кушайте на здоровье.
 Труднее было с детьми, устоять перед ними невозможно.
-Дяденька, пожалуйста, за тридцать копеек, вот тот арбузик.
Брат,  не раздумывая, отдает большуший арбуз за полцены настырному мальчику.
К двум часам дня его мучает сонная одурь, жажда. Покупателей почти нет. Но и дождя нет, хоть облачко витает над базаром. Ну и хорошо.Зной заставит людей заглянуть на базар. Так и есть, возвращаются рабочие домой...через базар. Большинство без денег. Злые. Некоторые и вовсе агрессивны.
-Мы на заводе гробимся, а ты тут торгуешь арбузиком? Живодёр!
-Это я живодёр?-вскипает брат и хватается за нож.
-Ты что, без рук и ног хочешь остаться? Смотри, парень! Подай гнилушку за четверть твоей взятой с потолка цены...
Брат хочет купить “Жигуленка” , но об этой мечте надо было помалкивать. чтобы не раздражать людей. На душе пусто. На  сердце тяжесть. Вместо нормального чувства - накипь, ржавчина.
Брат едва выдержал рыночный этап своей жизни. Тачку, конечно, купил, но потерпел, можно сказать, жизненную катастрофу. Невеста каким-то образом разузнала о весенне-летних таинственных исчезновениях жениха и сделала ручкой. Брат остался с носом. И сколько таких? Почему на производстве не позволить человеку заработать? Столько, сколько он хочет? Выдумали оклад. Оклад и все тут. На финише жизни подкинут к окладу проценты. Рабство! В революцию люди шли. Против рабства. За что боролись, на то и напоролись. Отобрать у человека все, чтобы он работал на одном только голом энтузиазме. А он не хочет работать, занимается самоедством и все.
Унизительно  все  это. Вот брат хочет отказаться от такой непутевой, унизительной судьбы. Из огня да в полымя. Вырвался из кабалы, а люди его пинают, мордой об стол. За что? Кто-то превратил процветающую страну в страну абсурда. Всю страну опутали двойной колючей проволокой и людям невозможно вырваться на свободу. Будто дьявол витает над страной. Народ одурманен, ослеплен, он все же верит, что им правят честные и умные руководители. Если же  загнали народ в лабиринт, то кто они? И не надо верить словам-похвальбам. Одурачивать нас научились. Обирают народ, а говорят, что строят светлое будущее. А как иначе? Но болтуны не краснеют даже. А тех, кто сомневается, мигом в психушку. Что делается в стране! Но так долго продолжаться не может.. Рано или поздно люди сбросят  неслухов с  красными книжечками.
Валерий Васильевич выслушивал все это с чувством горечи и бессильного гнева. Уж не провокатор ли сей агроном? Во многом прав агроном, а с восторгом поддержать его не может, должность не позволяет, более того, должен сделать внушение, но и этого он не может сделать.
-Ну, до встречи в Москве, - сказал он, прощаясь со странным агрономом.
-Говорят, хлеб всему голова. Нет, свобода - всему голова. Свободы нет, нечего человеку делать. До  свидания, Валерий Васильевич. Теперь я верю: в комбинате многое переменится после вашего приезда. Побоятся теперь дергать Виктора Федоровича, а то ему житья нет от этих матерщинников. Ему доставется больше всех. Кто сумел, тот ногами проголосовал. А Виктор Федорович приклеил себя билетом к одному месту.Его участи, не судьбе, а участи не позавидуешь: все заранее расписано, предоопределено. Скучно у нас в стране. Но другой стране мы не смогли жить.
-Вы все горазды возмущаться за своим столом. И бороться по-страусиному. Страшноватенько. Кто-то другой должен это сделать, а я уж спрячуксь за спины чужие. Но вы хоть высказываеете свое мнение. Большин ство инертно. Народ поднять...это, конечно, на волне недовольства удается  авантюристам. Им нравится власть больше своей жизни, и не дай бог власть попадет в руки  маньяку. Мы будем ему благодарны за реки крови и лагерную баланду! Бойтесь вождей нарциссов. Советую выйти на площадя, настало время митингов. Чтобы не повели не туда.Сталин позвал всех на  кровавое пиршество, тем и закончил... Сталин оригинален? Он хорошо владел психикой человека.Натравить  одного против другого - для него истинное удовольствие.И вы говорите, что  найдутся такие, которые не остановятся ни перед чем?
-Найдутся, если  каждый будет жалеть себя.
-И молчать. Забирали воронки людей -   молчали! Расстреливали - молчали! В страхе. Одного  окаянного боялись. Как все понять?
Валерий Васильевич пожал руку  опечаленному агроному, подмигнул, мол, держитесь, с тем и вышел из тесного кабинета, заваленного семенами, саженцами. материалами для гербариев...
В коридоре стало тесно от работников конторы, вышедших из кабинетов, чтобы поглядеть на  высокое московское начальство. Может быть, со дня основания села, а ей без малого  семьсот лет, не наведывался сюда столь высокий гость. А гость и вправду, высок и пригож, долго будет женщинам сниться.И мужчины забытого богом уголка надолго будут заряжены энергией этого настоящего мужчины. Говорили, что детдомовец. Взлетел, взлетел на самые вершины.Орел, да  и только.
-Валерий Васильевич, мы забытые люди, просто существа без памяти. Но вы там, в коридорах, не затерялись?
-Затерялись, ещё как затерялись, - подхватил Валерий Васильевич.-  Вы о шефе моем слышали? Нет, конечно. Предполагаете, что он есть. Значит, для вас он привидение. И для нас, работников министерств, он как привидение, месяцами не видимся, а если увидим, то услышим от него пару ничего не значащих фраз. Покажется, напустит страху и исчезнет.Привидение, настоящее привидение. У него нет живой деятельности. Что советники и помощники насоветуют, напишут, то он и изречет, да и то сотую какую-то часть. Привидения правят страной. Почему? А вы подумайте, почему? Рад встрече с вами, земляки.Будьте здоровы, до свидания!
Пожилые заулыбались.
-Это какие мы земляки?
-Самые настоящие. На одной земле мы родились, или не так?
-Это верно. До свидания, Валерий Васильевич, приезжайте, не забывайте.
Он прослезился.В груди прокатился какой-то огонь. Так Валерий Васильевич был расстроган встречей с земляками. Он  понял, он почувствовал, что поверили  и вверяют надежды на перемены ему, и знал теперь,  что должно завтра, во все , во все года,  дабы не оторваться душой от них, не  стать привидением.

                Глава 8

 Возвращались Светачевы в Москву опечаленные. Они были удручены увиденным и услышанным. Угнетенное состояние Виктора и больное сердце Марии вызывали волну тревоги, оптимизма не добавляли.
- Не живут, а маются.Валерий, ты подумал, как  вызволять  их  из  беды?
-Подумал. Непросто это сделать. Все мы в беде, в яме, только боимся сказать об этом, боимся сказать об этом вслух. Конечно, Вите надо помочь, хотя  как помочь? Да он такой...бархатистый  весь, а жальце есть. Но  попытаюсь ему помочь, да вряд ли что у меня и получится. У меня конфликт с высшим руководством, я чувствую, что кольцо вокруг меня сжимается.Я говорю, что единомыслия, единодушия давно нет, как ни пытаются добиться этого очистительные органы, свирепствуя с помощью психушки, цензуры. Я выказываю неудобные мысли. Это всем не нравится. Упрекают, я таким образом завораживаю людей, завоёвываю дешевую популярность. Но ведь не могу повторять, как попугай, чужую ложь. И там, наверху, понимают, что тут нет ни грана правды. Как-то об этом заявлял я в эксклюзивном интервью корреспонденту ведомственной газеты. Какой переполох, бог ты мой! Меня вызвал на ковер сам Горбачев. Но до выговора дело не дошло. Но я, кажется, навсегда закрыл себе дорогу в высшие сферы,не жалею. Чувствую, вокруг меня уже создан какой-то вакуум. Чувствую и все тут. Хочется уйти, громко хлопнув дверью, но ведь этого не допустят. Я в западне.
-Ты, Валерий, провинциал. Прост и наивен. Вольтер что говорил? Язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли. А ты говоришь то, что думаешь.
-Вера, тебе не кажется, что распад монолита - скорее итог действия внутренних сил. Уже нет единства между народом и лидером. Неправдоподобно, что тысячи людей думают точно так, как первый руководитель. Но о чем думает первый руководитель? Да ни о чем, ведь он в сущности рупор. Но окружение возвеличивает его, реанимируя идейку о единении народа и лидера...Какое может быть единство народа и лидера, когда они живут по-разному? В это не поверит ни один здравомыслящий человек.  Но твердят,божатся, и кажется, что так и должно быть в державе нашей. В державе-государстве, возглавляемом ... генеральным секретарем ЦК Коммунистической партии!  Судьба народа вверена человеку, выражающему чаяния и интересы  одной группы людей, жаждущих повести народ в мир чуждых, потому ложных идей. Это  сохранение раскола в обществе, духовные и нравственные страдания людей,  отвлечение их созидательной энергии на преодоление  и отторжение этих чуждых идей. И вообще скажу, люди хотят жить по-людски, но беда, если  лидеры  спешат творить историю, не считаясь с чаяниями людей, что ведет к углублению раскола в обществе. Можно ли остановить процесс раскола общества, не меняя судьбы людей? Возможно ли скорое отторжение ложных идей, превращаемые лидерами в государственные? Беда, когда ложная идея превращается в государственную. Но государство без идей, без объединяющей мысли обречено.
-А по мне уж лучше государство без идеи, - сказала Вера.- Что ни вождь, то с собственной идеей, из-за смены вождей сколько книг списано в макулатуру, сколько картин переведено в запасники. а то и уничтожено, сколько снято с постановки спектаклей...
-Да, Вера, но...так вечно продолжаться не может. Не меняя ничего, не изменишь ничего. Говорят, что перестройка - не новая стройка. Суть системы, суть вещей не меняются. Остается административно-командная система. Директорский корпус, армия организаторов производства, ударные фронты, кому- слава, кому - позор.    В стране  сейчас семь сельскохозяйственных министерств. Это правительство в правительстве. Семь оборонных министерств. Обороны столько, что   она  ослабила обороноспособность страны. Укрепляются органы...Такое державе не под силу. Я высказался за реформирование армии, за упразднение института политработников. Ты же знаешь, чем все это кончилось. Меня обвинили в непатриотичности!  И я должен быть вежливым и деликатным  к тем, кто  разваливает  страну? Я все ещё пытаюсь их понять... Но я не разумею.
Давно  натолкнулся на это недопонимание, нет, на непонимание. Его принимали в министерском лабиринте за сумасшедшего. Он покушается на незыблемые взгляды. Понять его трудно. Печется о сокращении числа министерств, а об этом и  речи быть не может. Наоборот, раздувались, разбухаются штаты министерств,  появляются дополнительные главки. По закону интенсивности и длительности. “Предвидел все это Бергсон. Недаром его у нас запретили.” Между тем созданы главки по всем видам сельскохозяйственных культур, и чем больше главков, тем хуже с развитием тех или иных культур. Воистину, главки создавались для того, чтобы ликвидировать ту или иную сельскохозяйственную культуру, но поднять рейтинг министра или куратора. Чем больше главков, тем могучее министерство. Князь велик дружиной. Главк по саратовской пшенице. Главк по сильной пшенице. Через некоторое время не стало ни саратовской, ни сильной пшеницы. Закупаем. Чудеса и только...Но чудеса ли? Может, закономерность, печальная закономерность?
-Чтобы лишить кого-то свободы, надо создать  партию. Опять же по Бергсону. Тогда выбора свободного и свободного волеизлияния не будет. Ленин для того и создал партию, чтобы прийти к власти, оттеснив других. Но расторопные люди смекнули, что надо проникнуть в эту партию и занять   доходные места. Мафиозные группы засылают своих ставленников в руководящие органы. И второе. Идет процесс разложения кадров. Здоровые силы в аппарате есть, но они не у власти. Вот в чем суть. Здоровым силам не удается прорваться к власти. Посмотри на окружение последних  первых лиц? Тебя охватывает гнев, тоска, отчаяние.  Куда же  толкают бедного? В пропасть! А бедный за собой  тащит...
-Да уходи ты из  этой  кучи, - сказала Вера, - хватит обманываться.Ты выберешься, другой, и так все выберутся. Надо только кому-то начинать.
-Чтобы не отвечать за чужие грехи? Мне уже взваливают чужие грехи...
 Вспомнилась одна недавняя встреча...Случайная встреча ли все же...  В вагоне пригородной электрички Светачев встретился с сотрудником девятого управления КГБ. Сей сотрудник якобы   возвращался с ночной  рыбалки. Был в брезентовой робе, в резиновых сапогах с загнутыми голенищами. За спиной спальный мешок., где спрятан спецнабор приборов и инструментов  для спецзадания. Крепкий здоровый мужчина выполнял специальное задание КГБ:  вести наблюдение за руководителями высшего звена и регулярно докладывать своему руководству. Он особенно не докучал своей физиономией на совещаниях, но  Светачеву запомнился.
-Знаете, я исходил все Подмосковье. Нет, не перевелась рыба.И слава богу. Рыбная ловля - это вторая охота, а сбор грибов - третья. Солоухин так и назвал свою книгу о грибниках - “Третья охота”. Мне по душе вторая охота. Запустишь удочку в мутную воду и выуживаешь вот такую щуку. Невозможно описать чувство, которое ты испытываешь при этом.
“ Ну, конечно же, выловить министерскую щуку - все равно что переспать с красоткой. Это страсть”...-вяло так размышлял Валерий Васильевич, убеждаясь в том, что встреча эта  далеко неслучайна. “Это кто же так свирепствует? Люди Андропова? Неужели Горбачев их не сменил? Во всяком случае система агонизирует, коль за ее служителями ведётся откровенная слежка. Они считают себя патриотами. А мы, значит, не патриоты. А мы, значит, не те. Люди, которые не принимают систему, ставшей тормозом, путами для всех, видите ли, непатриоты. Странная логика у  этих патриотов из КГБ. Уж  дальше некуда. Ну и что же будет доложено клистирному ведомству? Все как есть, или ещё вымажут дегтем? Да что же это такое? Скоро окажется под контролем даже  игра воображения.  Атака на  волю человека  проводится согласно концепции административно-командной системы. Там, на самом верху сластолюбцы и развратники  вынашивают зловещие планы.  Надо помнить об этом.
Валерий Васильевич не выразил никакого удивления по поводу столь неожиданной встречи.
-Наловили  с пуд?- полюбопытствовал он, покосившись на худой рюкзачок попутчика.
-С пуд не пуд, а на уху достаточно, а это разве мало?
-Я разве что сказал?
-Мне  послышалось. В этот раз рыбы попрятались. Они ведь тоже эволюционируют, умнеют.
-Интересное суждение. Я то полагал, что процесс эволюции -длительный процесс, его нельзя видеть,его  можно только понять.
-На днях я поймал странную рыбу, без хвоста, прарыбу. Эволюционирует не особь, а род, вид. Вы правы. Рыбы не поумнели за неделю, просто они попрятались от хищников. А это случается часто. И среди людей такое случается. Можно запросто пойматься в сети неприятностей. Я вот впервые сталкиваюсь с непонятным для меня случаем. Большой человек, можно сказать, завтрашний лидер страны, а говорит то, что говорить-то нельзя. Что же это за первый кандидат на выдвижение? Я не делаю никаких выводов.
-Правильно. Поживем, увидим,- сказал в замешательстве Светачев. Сознание просверлила искорка догадки: “Уж не  они ли травили меня газом? Не они ли убили помпрокурора?”

                Глава 9

На пятом этаже научно-исследовательского института  микробиологии провожали на пенсию Ларису Семеновну Осинину, старшего научного сотрудника. Новоиспеченная пенсионерка - крупная, эффектная женщина, выглядела гораздо моложе своих пятидесяти пяти лет. Более молодые сотрудники смотрелись её старшими сестрами. Наверное, на возраст влияет и  душевный настрой,и  характер. Какая пенсионерка? Может, ошибка какая-то? Ей нет ещё пятидесяти пяти лет... Но завотделом седовласый Иван Павлович поднял рюмку  с вином.
-В  этот волнительный для всех нас день позвольте выразить чувство высокой признательности и благодарности вам, дорогая Лариса Семеновна. Более тридцати лет  вы трудились в стенах нашего института, в коллективе лаборатории. Более двадцати научных отчетов вышло за это время с вашим участием. Это огромное количество опытов, аналитических разработок, выводов, которые прошли через ваше сердце. И наградой тому - признание коллектива, людское признание. Ваша доброта, чуткость помогали нам трудиться в атмосфере дружбы и товарищества. Это незабвенно, это в памяти. Помните об этом, но не грустите. Ваши дела, ваше доброе сердце, ваша душа - залог новых высот в жизни. Примите наши горячие пожелания вам добра и света. Самое главное. Вас приветствует замминистра Валерий Васильевич Светачев. Да-да, замминистра.
Заведующий вручил ей приветственный адрес - золоченую папку, цветы, дорогие сувениры и красивый настольный сельский календарь со следующими словами:

Ведь календарь не просто книга,
А кладезь мудрости земной.
Читают в деревенской риге,
Читают  сердцем и   душой.

Лариса Семеновна уронила на глянцевую папку несколько жемчужин слёз, так была расстрогана. Она не ожидала такого внимания к своей особе, ушла незаметно по-английски, со слезами на глазах.
Тихо, тихо прошла её жизнь в стенах института. Пришла молодой девушкой и девушкой ушла. Сколько в институте было событий, повлиявших на многиесудьбы? Их не перечесть. Одни уверенно подымались на самые верхние ступеньки служебной лестницы, другие попросту исчезали - не нашли счастья в институте, третьих удалили с глаз долой.  Ларису Семеновну  внутриинститутские  события коснулись  краем, все-таки дотянула  она до пенсии.  Внутриинститутские события  не оставили в ее  душе  каких-то  следов. Лариса Семеновна  не ставила высоких целей в жизни, не была амбициозна и не принимала участия в борьбе за  жизненные позиции и принципы. Судьба избавила ее от этих напастей. Она имела свое кредо. Если чересчур много хотеть, то ничего и не получишь. Все, что ни делается, то к лучшему. Но пусть все это происходит само собой, без её участия. Её дело принять безропотно любой сюрприз судьбы, каким бы он ни был. Родителей репрессировали в 1937 году, расстреляли, реабилитировали в пятьдесят шестом, но обо всем этом Лариса Семеновна узнала позже. Так богу угодно: опозорить,лишить людей имени и жизни, а потом восстановить добрые имена, притом без шума. Как-то само собой получилось, что обо всем этом она узнала случайно. Росла сиротой, о родителях ничего не помнила, да и не вспоминала о них, боясь нечаянно навредить себе.Она просила у них прощения и  обещала сохранить их жизни в своей. Надо жить тихой, незаметной жизнью.  Весьма скромны были ее жизненные запросы и поэтому ее считали пришибленной, заурядной. И относились соответственно. Но ее нисколько не заботило это обстоятельство. Она ни на что не претендовала. Ее вполне устраивал остаточный принцип. И выиграла главный маленький приз. Благополучно дотянула до пенсии. Ещё с прошлого года институт “лихорадило”. Урезалась программа исследований, сокращались штаты. Из министерства пришло распоряжение за подписью  В.В.Светачева о ликвидации лабораторий... В этой ситуации институт не мог постоять за Ларису Семеновну. Едиственное, что мог сделать институт - устроить теплые проводины, с застольем, с торжественным оглашением приветственных адресов. Замминистра отметил ее заслуги и пожелал новых творческих успехов...Спасибо. Я очень вам признательна..
Она не знала, что будет с нею, когда она уйдет на этот самый  заслуженный отдых. Одна только мысль, что дотянула до пенсии, радовала. Но одной радостью жить не сможешь.Неопреденность с раскладом последующей жизни, конечно же, порождала в ее робком сердце какую-то смуту. Ведь окажется уйма свободного времени, а как быть с этой самой бездной времени, куда его девать,  вообще куда  деваться? Страшно подумать даже. Эта неопределенность  очень пугала её. Пойдет в киоскеры? Будет читать вдосталь газеты и журналы, узнает много интересного и нового. Нормалёк.. Сможет  зачитываться любовными романами. Лучший способ убивать время! А книги любимых авторов - томик обожаемой Марины Цветаевой, “Лолиту” Набокова, “Мастера и Маргариту” Булгакова купит она на черном рынке. Увы! пока все это на черном рынке. Конечно же, Лариса Семеновна не заглядывала на черный рынок, она боялась...Подойдет человек в штатском и схватит за руку! Она боялась мужчин в штатском. Может, поэтому...осталась старой девой. Не горевала особенно. Признаться, сильно боялась мужчин, особенно мужчин в штатском. Могут ведь обидеть её, запросто могут. И у кого тогда искать защиты? В далекой молодости она была красива, обращала на себя внимание мужчин, да упорно не замечала обращенных на нее взоров, циничных, похотливых, как ей тогда казалось, замечала, но не обращала внимания. Испытывала она, испытывала  влечение к мужчинам, но стыдилась этих чувств, изводила  себя за это. Затерзала сама себя.Неужели она так распутна, что готова отдаться первому попавшемуся мужчине? Но нет, это же невозможно. Героически боролась сама с собой и в этой борьбе вышла победительницей. Влюблялась в начальниц и безобидных старичков и обезопасила себя от драмы, от трагедии. Было,  у знакомой муж  сел в тюрьму, по глупости, оклеветанный сослуживцами, потом сын на первом году службы в армии полоснул себя автоматной очередью после очередной экзекуции со стороны старослужащих, имела два привода. За недоносительство на мужа.Знакомая имела два привода в милицию за укрывательство сына; не выходила б замуж, ничего бы этого не было. Недавно сошла с ума, обитает теперь в психушке. Не позавидуешь.
Лариса Семеновна внутренне была довольна собой, что оберегая, ограничивая себя, ущемляя себя, никого не обидела. Потому-то и осталась жива, что ничего не видела вокруг, ничего не слышала. Главное, жива. Но обидно, конечно, что уйдет она когда-нибудь из жизни и оборвется одна живая ниточка. Ну и что? Подумаешь, ниточка. Что значит ниточка?  Да ничто, ничего. А если не ниточка, если миллион ниточек?  Тогда опасно, трудно привыкнуть к мысли, что человечеству грозит опасность самоуничтожения. И грозит-то опасность от властолюбивых своих отпрысков. Уж в какие бы ни рядились тоги, даже в облачения святых, не скрыть им своих когтей стервятников. На людском невежестве и страхе взбираются к вершинам власти тираны. Сколько еще этих тиранов народятся на земле. Родить тирана - душегуба незавидное женское счастье. А если б  и знала, что родится тиран?  Но женщина  рожает в муках дитятко, не зная, что он станет тираном.Лариса Семеновна избавила себя от этого греха. Не оставляет на этом свете неприкаянную загубленную душу. Тираны -то тираны, но кто они сами по себе? Неприкаянные души так легко попадают в ловушку, расставленную тиранами. Это  непонятно. Это страшно. Наверное, тираны умеют проникать в духовные сферы, овладев тайнами внушения страха и отчаяния.
 Иногда  она впадала в пароксизм отчаяния от этих мыслей, хотя и стеснялась их. Засмеют же! Нашлась, мол, защитница народа - дочь врагов народа!
Не хотелось на заслуженный отдых, ой, как не хотелось, но в отделе ей казалось, что уже тяготятся ею. Абстрактно любить человека можно, но когда доходит до судьбы конкретного человека, лучшего не выбирают. Вызовут, вызовут ее на беседу! Словом, Лариса Семеновна решила опередить события. Собралась и ушла. Из НИИ насовсем. Забрала все вещички, чтобы не оставлять о себе память. Была Лариса Семеновна и нет Ларисы Семеновны, не было такой души на белом свете. Что была, что не была, человечество этого не заметило. Значит, души её нет на этом  свете...И  какое имеет значение, что перемещается в пространстве её тело?
В первые  вечные выходные дни она будет упиваться  свободой и бездельем. Во-первых, никто тебя не тревожит, не вспоминает, к черту не посылает, как делает завлаб в минуты авральные. Потом, правда, что-то кольнуло в сердце. Выходит, ты никому не нужна. Но пусть тогда не тревожат. И даже хорошо, что так! Ведь она не должна была жить. Не вписывалась в милосердие вождей, готовых забивать гвозди из людей.А вот тихо прожила жизнь в любезном своем отечестве и по недоразумению благополучно дотянула до своего отшельничества. Но что это за жизнь была? Но Лариса Семеновна не задумывалась над таким вопросом, и другим не задавала, ну, и конечно же, из боязни чего-то. Твердо усвоила: государство вольно распорядиться судьбой каждого человека по  своему  усмотрению и могло случиться всякое с Ларисой Семеновной. Но ведь не случилось того, что могло случиться. Выходит, сумела она, как червь, зарыться в землю, хоть копали и перекапывали ее всякие новаторы-землеустроители, сумела обмануть немилосердное государство. И потому чувствовала некую вину перед ним. А ведь  еще  когда-то кто-то  решил, что она достойна жить и ей, одинокой женщине, перед самым уходом на пенсию предоставили однокомнатную квартиру. Но за что? За какие такие заслуги? До сих пор не может ответить на этот  вопрос, потому что ей непонятна логика тех, кто решил её обрадовать. С какой стати? Непонятно. Но коли так, не  будем ломать голову над  проявлениями заботы государства, которое может породить и подпоручиков Киже и убить своих сыновей. Лучше отвлечься от этого. Отвлечься - увлечься. За долгие годы собирательства создала приличную библиотеку - на книжных полках есть Библия, “Илиада” и “Одиссея”, европейская и восточная классика, серийные и редкие книги о мировом искусстве. В антресолях кое-какая запретная литература. В случае чего можно отречься от  запрещенных книг: их оставили прежние хозяева, которые уехали заграницу. К “запреткам” она не притрагивалась.Государство все же не верит людям, коль запрещает книги. Значит, государство идеологизировано, держится на каких-то идеях, которых могут развеять  десять книг!  Книги стали её друзьями, её окружением. Если б не они, как было тяжко ей, одинокой душе. А сейчас у нее никакого настроения.Такое настроение, что ничего не хочется,ни телу, ни душе...Ничего, ничегошеньки. С постели вставать не хочется. Даже умываться не хочется. В глазах копоть. Это ж надо, какое неприятное зрелище! Она сознавала, что была красива.”И что из этого следует?”- уныло подумала она. Красота - от Бога и его забота, в каком образе  была среди людей раба божья Лариса.  Но Бог наделил Ларису  жизненной  силой и она  оказалась...нерастраченной. Все было напрасно. Как  это- все напрасно? Да очень просто. Прожила она - дочь несчастных родителей никчемную жизнь, потому что прожила в страхе и обиде, была потому не в себе, не своя, украденная какая-то.  Не приглянулась судьбе? Обидно! Ох как  обидно! Так обидно, что невмоготу...И чем заглушить эту обиду? Ну, ни чем, ну, не чем... Но, если нечем заглушить нестерпимую обиду, то как же жить-то дальше? И ничего не приходит  в голову.Не надо, не надо  ни о чем думать-раздумывать. Чем дольше  вязла душа в бездне сомнений, тем горьше становилась  обида...
Но она уже не осознавала того, что делает. Было желание... уснуть, только бы уснуть! Хорошо бы уснуть. Нашла в аптечке снотворные таблетки, всыпала в стакан, залила водой и  выпила...без раздумий  и спустя минуту  уютно улеглась на диване, раздевшись догола (стало жарко, душно) и прикрыв девичьи груди...коленкоровой папкой - приветственным адресом! Уснуть бы и никаких сновидений. Не хочется просыпаться. Проснуться и мучаться, чтобы вновь уснуть?  Не проснуться бы никогда... Только бы сомкнуть глаза...Уснула мгновенно, будто провалилась в пропасть...
Соседи почувствовали неладное спустя неделю. Соседка жила тихо, а тут ее вовсе не было слышно. Позвонили в домоуправление. Там обещали выяснить.  Соседи успокоились. Забеспокоился о жиличке... назойливый сантехник, которому  приспичило проверять состояние санузлов, хотя недавно наведался и кое-что подкрутил, кое-что подправил.  Ему захотелось опохмелиться. Он-то и обзванивал квартиры и никак не мог дозвониться до Ларисы Семеновны, которая всегда подносила ему стопочку и огурчик или помидор, или давала на водку. Решил наведаться. На его настойчивый звонок никто не отозвался. Помчался в домоуправление. Работники домоуправления в присутствии милиционера  взломали  дверь. И тотчас ощутили сладковатый трупный запах.
Милиционер осторожно  подошел к  покойной.
-Приветственный адрес. На пенсию проводили. Застолье. Алкогольное отравление? Суицид?  Мотивы?  А может, убийство?  Одинокая женщина, наверное, были какие-то накопления... Это надо проверить,- резюмировал он хладнокровно.- Придется  завести уголовное дело. Не входить, вызываю судмедэкспертов.
Милиционер  поклал коленкоровую папку в  “дипломат” и позвонил в  отделение милиции и  спецклинику. “Очень  странно.Приветственный адрес. Возникает вопрос...к Светачеву. ..”
Но  его размышления прервали  пожилые  жильцы, выбежавшие на лестничную площадку  с криками:
-Убили! Убили!
   
                Глава 10

Соседи были взволнованы, напуганы другим печальным событием - убийством супругов Черновых. Черновы жили больше заграницей, чем в Союзе, делая кратковременные  наезды в родные пенаты... Работая в советских торгпредствах, они объездили  весь мир, провели жизнь в дороге.  Нечасто, где-то в   Австралии  или в Штатах они  вспоминали с тоской, что остались в Союзе дети, беспризорные дети. Старший вовсе потерялся. Поехал к тете и к тете не приехал. Искали - не нашли.Погоревали и  смирились  с ударом  судьбы. Не потерять бы оставшихся!.. В этот приезд они привезли им видеомагнитофон и компьютер. И убежденное неприятие нашей жизни, которое они даже не скрывали. Что скрывать? Времена-то другие, не сталинские, но  непонятно, какие...
- Что за жизнь у нас, не понимаю. Люди гибнут за видеотехнику! Душили живую мысль, охаивали “всё не наше”, отучали  людей от комфорта,  красоты  и мы, имея  все,  практически ничего не имеем. Я имею в виду страну, всех  нас. За всем надо ехать за кордон, всеми правдами и неправдами! Ну если в Кремле засели твердокаменные партийцы? Замечено возрастание числа кагебешников и психушек. Чеховская палата номер шесть знаешь где сейчас? Зайди в наши каменные структуры. Я как-то заглянул в отдел внешних экономических связей сельхозведомства, что на Садовой. Ну и что? Секрет полишинеля. Даже Светачев, второе лицо в ведомстве, не может сущую безделицу приобресть за свои кровные! Попросил привезти компьютер аж из Штатов! Даже продлил мне  командировку! Наши создают бека, компьютер для детей, вещь никчемную.  Нам повезло, мы можем приобрести любую видеотехнику, - с некоторым сарказмом говорил он, поудобнее откинувшись на кожаном диване.- Ну иди сюда, посмотрим фильм ужасов. У нас страна ужасов, потому запрещают фильмы ужасов. У них нормальная жизнь, и они выдумывают ужасы.
Она слушала вполуха, потому что не разобрала ещё все коробки и баулы.
-Когда покажешься в отделе?
-Честно говоря, не имею желания...Да  все, небось, забыли меня...
-Напомнишь о себе... Ведь не знают,что мы, наконец-то, дома...
Звонок. Она открыла дверь. И была сражена наповал выстрелом из пистолета с глушителем. Он  в ужасе закрыл лицо руками и  вбежал было на балкон, но в спину врезалась пуля и адская боль выключила сознание... Через пятнадцать минут грабители покинули помещение. Унесли все ценные вещи. И поспешили покинуть элитный дом. Как будто испарились. Конечно же, грабителей не обнаружили. След простыл, да и следов не оставили, кроме неизбежных вмятин на ковровой дорожке. Потому что это были необычные грабители. Не случайные. Знали, где и что, когда и как..
Вот эту  страшную новость и обсуждали шумные соседи, всякое видавшие на своем веку  и потому  весьма  скептичные  и  даже  циничные.
- Если б не загранкомандировки, эти несчастные жили б...
- Но  ведь  хочется  людям  свет  повидать.
- А  кому  не хочется? Побываешь там и вернешься  человеком. Пустили б туда...
-По миру пустят, но не пустят! Сколько анкет заполняла, чтоб только в несчастную Польшу на недельку... Валь, забыла? Тебя же в райкоме на беседе срезали банальным вопросом, заставили смолчать,  пригрозили увольнением с работы. Мы все в аквариуме плаваем, но рыбки ли золотые или ракушечки немые - вот в чем вопрос.
-Нас за червей принимают, как  вот тех   корейцев, которые в земле возятся.Мы почва, перерабатываем, все хорошо,  полезные  ли мы твари. Брр! Высунься, напомни о себе - затопчут!
-Страшно, из-за коробок заграничных средь бела дня лишили жизни...
-Грабители и убийцы.
-Убийцы там,- пожилой мужчина ткнул пальцем в “небо”.- Те ведь отобрали этих и отправили в заграничный рай. По какому принципу  те отбирают счастливчиков, одному богу известно?
- Ясно по какому. По признаку родства, неважно, какого. Нас не принимают за своих. Там  такие же огольцы,  похлеще подлецов в законе.Потому они наверху.
- И отгородились от жизни стенами. Да  грабители  эти  не спутают двери.
-Да, как же иначе?  Золото - не магнит, а притягивает. И уж пристанут. Нас такая напасть минует. К  тем,  кто ютится в коммунальных клетушках, никакие воры не наведываются.
-Так что же, ютиться, как черви, в коммуналках?
-Я не о том. Зачем же вести себя вызывающе, что хочется  одернуть?
- Ты  про  этих, Страховых, говоришь?
- А то о ком же, вестимо, про Страховых. А они - Страховы  что за люди? Странная чета. Он-то Страхов - точно, а она-то  Ким Соня, кореянка, значит. Он геолог от  бога, сквозь землю смотрит, на жадюга. Много самородков нашел, обогатил казню, но и себя не забыл. Устроились. Жили скромно, тихо. Но  наведались  какие-то в погонах, по наводке, видимо. Все забрали, мало показалось. Наведались ещё. И без работы остались соседушки. Ну  хоть пропадай . Не жалуются. Только они  помрачнели, потускнели, сникли, в общем.Что они за люди, мы ведь и не знаем. Встретимся на лестничной площадке, здравствуйте, до свидания, и все. Совки мы все, хоть русские, хоть корейцы, хоть евреи, кто бы ни были, совки есть совки. Если радуются, придем и узнаем, почему радуются.
- Причем совки? Нас оглушили.И мы не можем ничего понять. А  происходит всеобщее отчуждение. Какая-то мгла, безысходность наступает... Вот выселят из столицы в один момент. В пятьдесят пятом, уже после Сталина выдворили нас из столицы и не объяснили, за что. Где они, что с ними- никто ничего не знает. О них никто  не  вспомнит.  Что вспоминать,  когда забыли? Хватятся, нагонят страху.
- О чем ты? Вопреки всему надо держаться, надо искать какие-то светлые пятна в сером,  беречь свое  сердце. Я так считаю.
- Ты  так  считаешь, но  если у человека отнимут все , чем  живет, тогда как?
- Тогда не знаю.
- Отняли у Марчуковых  вторую квартиру, что на северные деньги купили. Кому-то они на хвост наступили. Марчукова потеряла работу по сокращению штатов. И на кухне делать нечего, разве что играть пустой посудой. Да  есть поедом своего мужа, который не просыхает. Вновь в норильские рудники кинуться, да здоровья нет. Последнее топит в вине. А Страховых прогнали ото всюду, но не печалятся.  Черви поддерживают. Доберутся и до червей.
-У нас  ведь что? Одна большая контора. Ушел из нее- считай, пропал. Чем заняться,  да и можно ли чем-либо заняться? За предпринимательство можно схлопотать   пятнадцать лет сидения в заключении. А стать свободным, вольным человеком - это по-ихнему стать бездельником. Вышлют в отдаленные районы! Человеку было плохо всегда, а ныне плохо как никогда, но кому хорошо-то? Лучше быть приписанным к чему-то устойчивому! Опять же неумно! Ну, спрашивается, зачем Страхов так вцепился в ножку чиновного стола? Спотыкнулся о них! Ушел бы в тень, зажил по-человечески. Есть же какие-то кооперативы “Рога и копыта”.
- Какой кооператив? Так его так измочалят за это аппаратные чинуши. Позволь одному уйти, так последуют другие. Секретари - это же бешеные псы. А Страхову хочется жить без них, ну сосуществовать с параноиками. И в пределах допустимой эрозии нравственности, как они понимают эту самую эрозию нравственности. Иначе нельзя. Опасаются  потерят опору.  Что стержень нравственности?  Его  все время подтачивает наша система  ложными поступками властолюбцев и мнимыми приоритетами. Смяли человека. Его  для власти нет, он забыт,заброшен. Попробуй докажи, что не  так! Тот, кто шурупит, не спешит  выделиться, старается раствориться в серой массе, хотя не очень-то и получается, старается не просвечиваться в каких-то случайных акциях. На них заведено, небось, огромное досье. Государством управляют особые люди, и нечего соваться в их дела  без достаточных на то оснований. Каждому уготована своя ячейка в сетях  и не дай бог выпасть из нее. Тогда пеняй на себя. Страхов невольно высовывался из ячейки и не раз испытывал на разрыв свою определенную государством судьбу. Учился, учился, выучился, пришла пора жениться - женился, то есть создал ячейку государства. Ему неведомы слова: праздно провести время, убить время, весело провести время! А иной мужик женился на Работе, или работа - его любовница. Вот до чего довели. Испытывает влечение к женщинам? Ну если не баба или... но из страха быть вызванным на беседу  любит их воображением! О, насчет воображения он горазд. Зачем я его упрекаю? Ведь и сам страдаю этой заячьей болезнью... На ней и  держится эта система, эта конструкция.
- Ну  вот, зарапортовался. Уж совсем.
- Да, совсем! Уж такие мы! Память о жестокостях в нашей крови, ее не предать забвению, потому что жестокость в крови... Что из того, что  предки бежали от деспотов? Бежали от одних, нарвались на других!  Из огня да в полымя! Что больнее, то страшнее! От Ивана Грозного до Сталина - колесования, четвертования, расстрелы, душа содрогается. Просыпаюсь не от крика петуха, а от стона пытаемого. Прав только один,дескать, царь или вождь, а остальные виновны, неправы. А неправых надо выправить. Наше государство - машина для создания человеческих штампов. Сомневающихся на долой, а недовольных - в подвалы! И о какой доброте мы будем говорить? О доброте души? Была доброта, но сплыла. Русская душа добра. В союзе это неважно.На  добрую русскую душу  есть свой злой  гений  “колоний”. В Ташкенте  после странной смерти Рашидова  только и говорят о злых гениях колоний. Хотя и те и другие и здесь и там. Попробуй распознай их. Это те, кто сидит в креслах, или  те, кто поддерживает эти кресла, или те, кто их не поддерживает? А кресла эти в бетонных башнях, которых тревожит качка. Власть имущим это пострашней судьбы башни вавилонской , но по неразумению  решили построить новый Вавилон. Не объединением различий, а стиранием различий, то бишь национальные характеры, национальная душа. Бросили в мелкий помол, им, мол, не хватало ещё новую свалку устраивать по поводу цвета волос, разреза глаз. Живите единым человечьим общежитием. Коммуналка  с мерзостью ее  быта  и прелестью доносов - не творение ума, а фантасмагория разума! Вот чего должны бояться люди и не поддаваться на провокации интриганов, хотя это очень и очень трудно. Что Сталин? Он только указывал пальцем: “Ату его!”, и   уж “коммунальщики” бросались без раздумий на несчастного с таким остервенением, с таким восторгом, что могут только люди без веры, “ако звери”. Но когда человек теряет разум? В тот день, в тот час, когда теряет Веру в человека и, поддавшись стадному чувству, безропотно выполняет чью-то злую волю, “злых гениев колоний.” У нас в стране испокон веков боялись гнева князей, царей, вождей. А это вело к  самодурству последних.
Если приглядеться поближе к Страхову, то можно сделать вывод: он не заметил, как у него отняли самое главное - достоинство. И потому-то он так себе, ни рыба, ни мясо. Обидели его жену, разлюбил начальник, уволил, а он наградил жену оплеухой.
- А ты, а ты-то каков? Горазд осуждать кого угодно,Светачева, Горбачева, только не себя самого. Вот где наши беды зарыты! В пренебрежении к другим. Ты живешь без Веры. А где же ей взяться?  В интернате живет, а под ним  обязательно подвал! Это в подкорке, в подсознании. Предали человека. Неужели ты этого не понимаешь?
- Понять, чтоб навлечь беду? Нет, жена, я не хочу вникать  в хитросплетения  этой  жизни. Не моего ума...
- Не твоего ума, верно. Вот почему  в  человеке подспудно зреет недовольство всем и вся. И это когда-нибудь отразится на судьбе отечества. В нашей стране невозможно  предсказать судьбу, потому что не известно, что ему уготовано властителями, разве что предчувствие убережет его от беды. Хочется почувствовать себя забытым, сиречь счастливым. И будь у тебя хоть семь пядей во лбу, ничего путного у тебя не выйдет. Потому что  везде и всюду - пренебрежение к человеку. Может быть, к старости человек прозреет, поймет, как его обманули, и добьет себя яростью и желчью. Собственно так и происходит.
Такая судьба уготована Страхову. Он человек не без талантов, во всяком случае, способностей. Но ему была уготована трудная судьба. Еще родители, не веря в справедливую реализацию его творческих возможностей, всячески препятствовали ему в достижении своей цели. Зачем? Чтобы только себя исковеркать, да замуровать себя в камере и всех родственников потянуть следом за собой? Кто в этой стране чувствует себя свободным? Главное, нет свободы выбора, как и самого выбора. Так о чем разговор? Может быть, родители Страхова были правы, готовя сына к незавидной, заурядной жизни, к жизни червя дождевого. Авось, не выкопает рыболов розового червя? Однако же Николай Страхов и здесь на самой невидной работе нашел для себя какую-то отдушину. Своим молчанием, прилежанием и умением угодить непосредственному начальнику поднялся в зрелом возрасте на ту вожделенную ступеньку, когда уже можно говорить, что он человек не с улицы, не шпана. На это ушла вся энергия первой половины и часть второй половины жизни, если уж на то пошло. Спрашивается, а как же радость, счастье и тому подобная дребедень, ежели на чепуху ушла вся жизнь? Николай Анисимович Страхов не знает ни вкуса радости, ни вкуса счастья, не изведал их, но живет ведь! И что в этом плохого? Со стороны кажется, что жизнь Страхова естественна, как естественна жизнь полевого цветка в диком поле. Но ведь только со стороны. А что же он сам, Страхов?
“Конечно, постоянная борьба за безбедное существование исказила меня. Я не стал тем, каким должен быть, если бы все шло в естественном развитии. Да, я не подличал, но совершал мелкие, порой некрасивые, неприличные поступки, и, хотя никто не замечал этого, мне было стыдно”,- размышлял,думая не о себе, Страхов.
- Если вспомнить, то мне чаще бывало плохо, чем хорошо и радостно. Но ведь совершал постыдные поступки (не преступления!) ради достижения всяческих маленьких благ. Чтобы добиваться больших благ, надо было и действовать решительнее и вероломно и, тогда уж не бывает стыдно, тогда бывает только страшно. А я боялся, всегда боялся чего-то. Меня всегда останавливал животный страх. Хорошо ли это или плохо? Не знаю. У меня есть пристрастия, но только буду кому-то хорошим фоном в час икс...” И этот час икс настанет, обязательно настанет. Виноваты в этом верхи. На самом верху оставили “царствовать лежа на боку” выработавшего весь политический ресурс старика, жадного до символов и власти, до всяческих наград. Зная слабость державного старика, старались на обделять его орденами и медалями и прочими наградами, а сами старались прибирать к рукам немерянные богатства страны. Ах, если б так можно жить вечно. Увы! У завистников краснеют глаза! Они кипят гневом! Ну что делать с этими диссидентами? Опять всех на Соловки? Но это уже невозможно! Что же тогда? Тогда задействуем другие, более цивилизованные способы борьбы с этими инакомыслящими! Наградолюбивый старец только тем и занимался, что боролся с инакомыслящими, окончательно выживая из ума. Страхов подвергся административной высылке за анекдоты о генеральном сопуне!
Вернулся недавно, да и то по амнистии, по случаю смерти старика. Еще недавно окружение агонизирующего старика, видя его скорую кончину, и вовсе свирепствовало в борьбе по присвоению государственных богатств. Не гнушалось ничем: пускало грязные сплетни, фабриковало дела на своих конкурентов! Остальная аморфная масса, конечно, не взирала на все это равнодушно, но не могла ничего поделать, и потому будто бы смирилась, успокоилась. Томительно, застойно было скатившееся на многострадальную страну, истерзанную таким насилием, произволом, безвременьем.
Когда же оно кончится?
Знали, что скоро оно кончится, но не знали точно когда, и потому было мучительно ждать конца чего-то или начала чего-то. Страховы устали ждать и с  четой Тэнов, которым они доверяли, решили воплотить на практике идею о выживании  в экстремальных ситуациях. Были отклики. Записывались в последователи.Супруги Тэны были одни из первых. Светачев   не рассуждая, дал “добро”.
Но однажды вызвали супругов Тэнов в районное отделение КГБ. И бетонные стены оказываются имеют уши. Предупредили. О чем, супруги Тэны и сами толком не поняли, о чем. Худо им было б, если б не уход Брежнева.
После неожиданной кончины Леонида Ильича Брежнева  через некоторое время началось... брожение, бурление в винной бочке. Поговаривали о слиянии многих министерств, ведомств, централизации управления при всемерном развитии самоуправления. Как этого достичь, никто толком и не знал. Тем временем началась кампания по самоочищению и саморазоблачению. Чтобы придать этому процессу импульс, арестовали некоторых одиозных замминистров и директоров заводов и магазинов. Директора магазина “Елисеевский” быстренько подвели под расстрельную статью и расстреляли с опубликованием приговора суда в центральной прессе. Подкатывались и к Светачеву. Примеряли к нему статью. Подкатились, да и откатились. Он сам активно подключился в другую, собственную кампанию по борьбе с привилегиями. И ударить по нему, значит, ударить по самой государственной системе, которое сейчас очищается от ракушек. С этой целью и производится слияние, укрупнение. Поговаривали о слиянии сельскохозяйственных министерств в единое общесоюзное, поговаривали вообще об упразднении всех сельскохозяйственных и других  управленческих ведомств и образовании некоего консультативного органа. Даже если бы и создали такой орган, чтобы изменилось? Разумеется, аграрный сектор без присмотра не останется. Власть жирует на экономике, тем более на аграрном секторе, где безвозмездные дотации! Правда, аграрный сектор нынче стал именоваться  агропромышленным сектором экономики, а сеть предприятий - АПК! Восторга не вызвало. Заговорили о коллективном подряде на селе: ребята, делите свой пирог сами. Надеялись, что дело пойдет. Будет мясо, молоко, все будет! А если дадим некую самостоятельность колхозам и совхозам? Им пока  не дали этой вожделенной самостоятельности, а вот бригадам ослабили вожжи... Но и в бригадах ввели только-только элементы самостоятельности. Но сколько шуму было! Но что за элементы самостоятельности? Если есть самостоятельность - то есть самостоятельность, а если нет - то нет.
Валерий Васильевич высказал  эту свою точку зрения на расширенном заседании коллегии с участием представителей хозяйств, где успешно внедрялся коллективный подряд.
- Кто кричит: “Деньги на бочку!”?  Тот, кто не заработал этих денег. Так стоит ли нам уподобляться вору?
 Его выступление прозвучало диссонансом в общем дифирамбе по коллективному подряду. На Политбюро ему сделали внушение.
Светачев вынужден был отступить. Это был провал! Не просто провал, а позорный провал. Позор, позор! Если б можно было избежать всего этого?! Невозможно. Но и терпеть такое невозможно. Расстроенный, в ярости и гневе он заперся в туалете. Затянул брючный ремень на шее, а  свободный конец привязывал к трубе. Довольно долго возился с ремнем, плохо завязывавшимся в узел. Долго возился... И напугал Веру. Она постучалась в дверь, открыла ее и подняла истошный крик, изрядно напугав... мужа.
- Ты что это, а? - недоумевала она.
- Что я? Животом маюсь. Что-то я съел...
- Пожалуйста, Валерочка, компотику, легче будет.
- Смеешься?
-... Мне стыдно... Я по собственной воле творил беззакония. По принципу: ни себе, ни людям! И делал это с упоением, с полным сознанием необходимости таких акций! И пребывал в состоянии эйфории от сознания выполненного долга! Осуждал отца, считая его виноватым передо мной. Отрекся от отца, дяди, от всех родных отрекся. Сталин заменил  моих родных и близких товарищами... Ленин был богом, а бога любят умозрительно, бог есть бог. Он в тебе и все. А Сталин с тобой живет, великий человек, но живет рядом, твой отец, любимый отец. Можно ли усомниться в отце... родном, обожаемом? Да ради него готов на мыслимые и немыслимые поступки. Да что я? Мои сокурсники считали Его своим отцом, доносили на своих грешных родителей и считали, что выполняли сыновний долг. Я не писал доносов, родных и близких не осталось, но ведь на собраниях клеймил позором разных там маловеров, сомневающихся в идеалах!  Ещё обижал сирот, тех, кто лишился родителей, но не считали Сталина своим отцом. А ведь маловеры ни в чем не провинились! Они сомневались, потому что думали! А мы не сомневались, потому что не думали! Мы только верили. Любому слову, молвленному сверху! То есть не слову, а тем, кто произносит его! То есть всем тем, кто наверху, ведь они живые боги! Богобоязненное мышление, ущербное мышление! И что же? Наверху только лгут! И сурово расправляются с теми, кто догадывается об этой лжи. И со мной произойдет то же самое. Так лучше я сам...
- И ты, и ты... чтобы избежать наказания, как нашкодивший мальчонка. Уж, чего-чего, а этого не ожидала от тебя. Ты меня разочаровал.
- Разлюбила? Нет, этого не может быть, я ведь чувствую, что это не так. Если уж ты меня оставишь, то как мне жить? Жизнь в одиночестве - не для меня.
- В одиночестве ты не останешься.
- На что намекаешь?
- Ни на что не намекаю.
- Намекаешь. Я люблю тебя. У мужчины ну есть своя тайна.
- Ах, тайна. Тогда и у меня есть  тайна.
- Как ты сможешь смотреть в глаза со своей тайной?
- А как ты?
- Я люблю тебя и только тебя, ты мой свет души.Я все сказал без лжи.
- Знаю, знаю. Пойдем ужинать, дорогой мой человек, муж богоданный...
- Жена моя, душа моя, мне стыдно, что я жил жизнью амебы. Но какой амебы! Амеба, которая возомнила себя... Но амеба воинственная. Понимаешь, меня мутит от стыда. Нам предписывали, внушали  любовь к лидерам. Умер лидер, его сменил другой, появился третий. И мы, как душечки, любим, лелеем очередного лидера, становясь политическими приспособленцами. Почему мы любим лидера, не понимаю, только за то, что он лидер? А, понятно, лидер - это символ Родины, а Родина у всех и каждого одна. Или все же мы больше всего на свете любим кабинеты, ковры, кресла, телефоны? Неужели я был чудовищем в человечьем обличии? Да не может этого быть. Хотя... Мы прошли такую муштру, что стали злее цепных псов, готовых по желанию хозяина разорвать в клочья. Нас воспитывали не в тепличных условиях, а в диких условиях, когда бушевали бури. В таких условиях даже хлеб насущный, если не ухаживать, как должно, превращается в овсюг. Хотя овсюг никогда не станет хлебом! Овсюг может симитировать достоинство хлеба! Этим он опасен. Так неужели я превратился в овсюг? Похоже , что да. Ну да, прозрел я. Ведь ни у Сталина, ни у Хрущева, ну и  Брежнева не было ясной концепции развития страны.Этой концепции нет и  у нового.
- И чего ты от них хотел дождаться?
- Помнишь, мы спорили до умопомрачения о сталинской теории собственности? Курочка может быть в личной собственности или не может. Мол, насчет курочки - не знаем, а баран не может быть в личной собственности. Есть баранину - значит есть чужое, украденное. Было, того, кто мог отведать баранину или говядину, клеймили позором!
- Если б только  это...-вздохнула Вера.
- И я был ревностным поборником идей  классиков, готов был жизнь отдать за отца народов...
- А я  хотела умереть, когда  сказали, что умер  Сталин. Лежала на кровати , зажав нос ладонью. Мама отвела мою руку, кричала. Я испугалась и опомнилась.Что должно произойти в жизни, чтобы  люди протянули другу другу руки в беде?
- А  лидеров подводят советники, которые стремились нравиться  своим патронам, а не  отвечать за свои советы. Потому и уходили в песок лучшие идеи, что не по нутру советникам. И все решительные попытки лидеров улучшить сельское хозяйство - паллиатив. Коль есть советники - зачем наше ведомство? Это они подсунули Хрущеву идейку об освоении целинных земель. Его предупреждали, что кончится плачевно это освоение. Люди не вещи, не выбросишь. Они напомнят о себе. Но Никита Сергеевич не слушал никого. Как же! Целина будила людские надежды.  Но она не оправдала их. Она же вызвала и проблему: казахи стали меньшинством в своей республике. И принесла им же новые проблемы. Пастбища распаханы. Захирело овцеводство, коневодство.В  коллективизацию три миллиона казахов умерло с голоду. Тогда те люди, которые  сумели справять овец и лошадей, выжили. С  освоением земель коневодство загублено. Местные проблемы нельзя решать из центра. Но бездарные авторы тогдашней аграрной политики здравствуют, они у руля жизни, к сожалению. Так какие у нас планы на завтра?
- Что же, неужели не можешь повернуть руль? - невесело улыбнулась Вера.
- Если б смог, конечно, повернул. Что ж, уйти в отставку? Но это же невозможно! Наломают ребра! За славное прошлое! За каравай целинного хлеба - ломоть солнца! Все так, но ведь... это красивая ложь. Большой целинный каравай - это миф. Я поддался обману. И других ведь смущал. Лепили себе побрякушки - радовался. Не знал, что вывозили  золотые слитки за канадскую пшеницу. Если б знал, то точно, я был бы в другом месте...
Светачев, вспоминая свои молодые годы, стыдился тогдашнего своего неуемного пафоса, что как-то помогало ему  расположить к себе людей. На эмоциональном подъеме находил какие-то слова, и люди шли за ним. Секретари райкомов, директора фабрик и заводов - слушали вполуха. Им все было известно, все было ясно. И все же слушали его “золотую речь”. На большом душевном подъеме даже смысл разговора становится другим, совсем другим... Его слушали, его слова принимали как руководство к действию. Не иначе! Неужели ему удавалось разбудить в них какие-то чувства? Политическое шаманство  вызывало  всплеск  эмоций. Эмоции - это допинг для лидера, не имеющего своей программы. Я  это понял, к сожалению, поздно.  Все держится на эмоциях. Даже не удосуживаются обратиться к  анализу . В сторону нудный, самоедский анализ! Все высоты можно взять самоотверженностью, нахрапом. Так какого же черта взывать к интеллигентским стенаниям, к саморазоблачению, к нудизму, то бишь, научному анализу событий, состояния? Страна должна выплюнь застрявший в горле кость, если сможет...Кто бы мог помочь?
- Фу, что ты говоришь? Выброшенная в Темзу кость застряла в горле России? А хотели ли вожди вытащить эту кость? - задала невинный вопрос Вера. - Каждый думал о своем личном интересе! Не исключение Никита Сергеевич, борец за коллективное руководство. А о Леониде Ильиче говорить не будем. Этот был выдающийся деятель современности. Коллекционер иностранных автомобилей, наград, любитель вина и женщин. Какой социализм? Ему глубоко чужд социалистический образ жизни. Ему достаточно рапортов об успехах в социалистическом строительстве. Вот и сочиняли вы рапорты. Разве не так? Ты же восхищался рапортами Петра Владимировича Гутникова?
- Тише - кот на крыше. Да, конечно, летели наверх рапорты, и я к ним руку прикладывал. Нам казалось, что делаем серьезное дело, составляя подробные рапорты, - говорил Валерий Васильевич с некоторой долей самоиронии. - Мы полагали, что таким образом утираем нос западу! Черный кофе без сахара, но лимончиком. Отлично. А Петр Владимирович - человек умный, знает, что иначе нельзя.
- Конечно, если страну превратили в военный лагерь, то осталось только сочинять рапорты, - негромко сказала Вера, прислушиваясь к странному щелчку в телефонном аппарате. - Вот вы их сочиняли и сочиняете. Оказывается, главное - рапорты. Вспомни. Да помышляли вы о том, как еще угодить высшему начальству. Угождали и вам. Общество катилось вниз от вашего угодничества, не так? Так, дорогой мой, от этого никуда не денешься. А вы наверх ползли!
- Мне лично никто не угождал, - возразил Валерий Васильевич.
- Этого быть не может, - произнесла Вера с укоризной. - Система построена не на  взаимопомощи и взаимодействии, а на подчинении и соподчинении. Ты же упрекал Гутникова за огрехи в работе, а тебя  упрекали за его огрехи. Чем бы это кончилось, если б не  согрешил ваш министр. Ладно, простим ему! Хорошо-то быть добренькими. А он запустил руку в государственный карман, присвоил себе огромные средства. С почетом  Горбачев отправил казнокрада на пенсию, только и всего. А тебя обложили, как медведя, потому что пробудился от спячки раньше других. Худо будет тебе, я чувствую.
Вера могла припомнить еще немало таких историй, но пощадила его. Было бы верхом жестокости напоминать мужу о тех неприятностях, которые он хочет позабыть, забыть прошлое. Забыть напрочь.Сегодня наказывают будущим за вчерашнее.  Неужели такова цена выживания? Человек, оказавшийся в системе  безличностных отношений, становится и  мучеником и жертвой. И он, Светачев, пытаясь унять душевную смуту,  совершает... суицид, политический суицид.  Кто бы понял его душевные муки, кто бы утешил? Уйти от этого, уйти в  диссиденты... Но, попробуй, вырвись из круга?  Попытка вырваться приведет к сужению  петли. Светачев не мог стать диссидентом, как многие  друзья и  знакомые Веры, служители свободной Музы. У чиновников госаппарата  возможности  выбора  нет. За критику изнутри  - они должны испить чашу  аппаратного яда. Хватит ли мужества , чтобы  испить эту чашу?
- Но ты-то не Сократ, не Петр Григоренко, а Светачев, - промолвила Вера, глядя в глаза своему мужу, - у тебя свой путь. Ты обижал других, но нечаянно. И тебя обижают. И тебе надо унять свои обиды. Ты борешься за царство справедливости в чиновном раю. Ты не видишь солнца от восхода до заката,  чтобы могли видеть это все другие. Конечно, это нечеловеческая жизнь. Мне грустно.
Валерий Васильевич подошел к жене, обнял её за плечи.
-Ты думаешь, я не  предлагаю им выбора? Отвергают все, потому что все другое для них потеря. Я поневоле  одиночный борец против несправедливости...Только мои противники - косность, жестокость, коварство, равнодушие... Все так, но по -другому то как?
 - Дышать трудно  стало. Пожалуйста, открой балконную дверь.Хоть бы дождь . Все эти дни небо в тучах и облаках, а дождя все нет.
Вера освободилась из объятий, поправила прическу, направилась к балкону.
Удушье мучало чету Светачевых, но только не могли установить для себя точный диагноз болезни, да этого никто не мог бы сделать. Может быть, это и не болезнь вовсе, а если болезнь, то болезнь особенная, специфическая, свойственная людям, попавшим в каменный лабиринт? А без точного диагноза лечение эффективное практически невозможно. Экстрасенс настоятельно предложил Светачевым поменять четырехкомнатную квартиру на “Маяковке” на такую же в “Кунцеве”.
Валерий Васильевич, честный человек, вынужден приспособиться к той системе лабиринтных отношений, к которой он испытывал изначально органическое отвращение. Приспособиться... Насколько это возможно? Настолько насколько нравственно пал субъект. Насколько жепал в своем служебном рвении он, Валерий Васильевич? Он и сам не раз задумывался над этим и не находил точного ответа. Выкладывался на службе и выходит, что все понапрасну, более того, во вред людям, себе, стране. А не надо было выкладываться. А не выкладываться - тоже преступление. Это неожиданное открытие буквально жгло его сознание. Хотелось ему заново родиться, быть чистым, благородным, умеющим слушать тех, других, может быть, тех безымянных, кто внизу служебной лестницы.
- Я поработаю над проектом обновления системы, - сказал он, направляясь к себе в кабинет.
Вера только ждала этого. Зазвенел звонок. Какой-то мальчишка добивался свидания с нею. Неудавшийся пианист и настырный поклонник начальниц.
- Да, да, нет, нет, да...
- Когда.
- Звоните...

                Глава 11

В  этот день Лера пришла из школы неожиданно рано. Отменили два последних урока.Рада была непомерно. В голову учеба никак не лезла, а лезла всякая дребедень. Стыдилась этого, все-таки не маленькая, скоро пятнадцать, взрослый человек, а голова набита пустяками! Стыдилась она и... своего змеиного тела, особенно сильно изменившегося за последнее время. Если опустить голову и посмотреть на пальцы ног, то этих пальцев не увидишь. Щёки горят, как угли, а глаза - они тоже горят, горят нестерпимым светом. Было отчего. Знала бы об этом мама, она, конечно, расстроилась б сильно. Но хорошо, что мама ни о чем не догадывается. Мама слишком занята собой, удручена своей неустроенностью: на работе вечные проблемы, а отношения с мужем, отчимом Леры, на грани разрыва... Тут виновата не мама, а она, Лера... Мама, мама, она не такой человек, чтобы самой решать что-то, да за себя. А отчим Виталий и не думал о какой-то резкой перемене в своей судьбе. Он прилетал в Москву из Норильска с мешками денег, а однажды женился на Евгении Степановне, маме Леры, не раздумывая, не глядя так женился. И потом разочаровался в семейной жизни, и в жене тоже. Она оказалась женщиной тщеславной, чопорной, неразговорчивой, да ещё брезгливой, смотрела на него, как на случайного гостя, с недоумением и с отвращением исполняла... супружеские обязанности. Она осталась верна своему покойному первому мужу, отцу Леры. Илья однажды ушел из дому и не вернулся. Нашли через месяц на дне Москвы-реки. Он порывался выехать за границу, свежим воздухом подышать, его упорно не пускали, под предлогом того, что имел доступ к секретам. Уволился из ящика, пошел слесарем в метро, потом еще куда-то, так промучился лет десять, а его все не пускали. Вроде бы он владеет нестареющими секретами! И тогда он решил устроить скандал. Например, встретиться с корреспондентом радиостанции “Свобода”. Это же приговор себе вынести! Приняв такое решение, он преобразился. Стал собраннее, внимательнее к милой жене, любимой дочке, и непреклоннее...  в намеченной цели. Да и действия  его стали “целенаправленнее”. Названивал в иностранные посольства, пространно излагал мотивы своего обращения, словом, обращал на себя внимание.
- Илька, это плохо кончится, - умоляла Евгения Степановна, - умоляю, остановись.
- Они меня превращают в идиота, в князя Мышкина. Я хочу туда, где не дадут тебе волчьего билета только за то, что не хочу ходить на их собрания. Я хоть должен показать пример, как можно бороться, не подвергая опасности жизни других. Я туда, покуда...  Я не согласен, не хочу носить больше колпак идиота! Но я не изменник, как ты этого не понимаешь. Я хочу, чтобы мое открытие принесло всем пользу, а не во вред!  Оно принесло чистое золото  и когда я заикнулся о процентах, то им это не понравилось. Со мной вели беседы.Какие проценты, когда открытие сделано благодаря  лаборатории... Да еще засекретили меня. Хоть ты не позабыла моего имени?
Они сидели на диване, обнявшись, и тихо плакали.
- Илечка, миленький, не надо, - молвила она с надрывом. - Я люблю тебя, я всегда с тобой, я твоя, твоя...
Он уже дрожащими руками расстегивал пуговицы на ее халате, потом лихорадочно срывал бюстгалтер и ссохшимися губами впивался в вишневые соски, разрывал плавки... Она застонала, обняла его за шею и развела подкошенные ноги. Они сблизились...
- Боже мой... - вновь застонала Евгения. Как прекрасен миг обладания! Но это всего лишь миг. Миг, уступающий свое место веренице пустот, пропасти. И долгое, тягучее возвращение  к прежнему состоянию.
- Женя, дорогая моя, я не могу.
- Сможешь. Устал - так отдохни, вернется все.
- Не вернется, если отняли. У меня отняли все, право любить тебя...
Потом приходит отрезвление, разочарование.
- Я не могу так жить, когда относятся к тебе, как к чужому. Не чужой я.  И  всё родное и не родное. И тебя выставляют за дверь, отворачиваются... Ты это понимаешь?
- Понимаю, конечно, понимаю, - отвечала она неуверенно. - Ты куда?
- Я им устрою...
Он ушел... молчаливый, полный решимости... Нашли через две недели. То ли утонул, то ли помогли утонуть.
Евгения Степановна в день гибели мужа почувствовала, что её покинула душа. Она стала другим человеком, обиженным и ущербным. И самоотреченной. Вновь полюбить  Евгения Степановна не могла, сердце похолодело, если не замерзло, и весь остаток сердечного тепла обратила на дочь, удивительно похожую на Илью, внешне и характером. Красивая, да на беду, знающая цену своей красоте. Евгения Степановна втайне опасалась за её судьбу. Как бы не разочаровалась в жизни. Природа ее ничем не обделила, а ходила в школу замарашкой.  Нужда заставляла Евгению Степановну выйти вторично замуж. От нужды избавилась, но не нашла тепла, не могла согреться и согреть сердце... Нет, она не ненавидела Виталия, не могла ненавидеть, но не могла пересилить себя и выказать к нему свое расположение, реже он терпеливо добивался ее близости. Без надежды. Он обновил, да обновил их общую двухкомнатную квартиру, одел её и Леру с иголочки, катал их на новенькой “Волге”, одарил любовью, проявляя сочувствие и участие... Чего бы еще? Говорящего попугая  жако в золотой клетке. Хорошо, будет говорящий попугай...
Евгения Степановна стыдилась своей черной неблагодарности к Виталику, но никак не могла заставить  быть поласковее с ним, неожиданным спутником её жизни. Какой он спутник? Богатый гость. Виталий же ничего не понимал в происходящем. А потом в нем заклокотало возмущение. Его гостем считают! Но расстаться ему с Евгенией Степановной не хотелось, нет. Это он её нашел, не она его. Но чувство, что его обманули, жило в нем незаживающей раной. И справиться с этим чувством никак не удавалось. Оно росло, выливалось через край, “обжигало” печенку. Потерпит еще, сколько сможет душа, и завяжет с семейной жизнью. Но многое переменилось в последнюю зиму. Неожиданно между ним и Евгенией Степановной встал человек - это повзрослевшая Лера. Лера еще вела себя как ребенок, не стеснялась его. А видела в нем не мужчину, а близкого человека, которого зовут Виталиком. Но Лера так и не научилась назвать его, как велела мама, папой. Какой же он папа? Папа один и его нет. Не папа, не отчим, а просто Виталик. Евгения Степановна попыталась было вмешаться, поправить дочь, но, подумав, махнула рукой. Виталик и есть Виталик. Не заслуживает большего, как только этого уменьшительного имени! Невыразительный, серый, среднего роста, средний, средний во всем, разве что годами моложе Евгении Степановны, нет, нет, он никак не приглянулся ей. Но она не считала себя обманутой. Она выходила замуж за золотые руки его, мощные руки: благородный металл краснеет в его руках. Но не могла ничего поделать с собой. Не обращала на него внимания, терпела его присутствие и все.  Пусть живет и живет, как хочет, так и живет. Решив так, Евгения Степановна замкнулась в себе, ушла в свои сладкие и горькие воспоминания, тщетно пытаясь реанимировать свою прежнюю жизнь. Она отжила свое. Лишь бы Лера жила без оглядки, без оглядки, особо не задумываясь над будущим, которого у нее не будет. Хотели их выселить, да уход из жизни Илюши помешал этому. Вдову с дочкой-сиротой просто позабыли, но страху нагнали...Тут и Виталик появился, её помощник и лерин защитник.
...Лера по привычке оглянулась по сторонам, прежде чем войти  в подъезд, очутилась в полутемном лифте и через минуту очутилась на своей обшарпанной лестничной площадке. Вынула из кармашка платьица ключ, просунула в дверной замок. Но дверь открылась раньше, чем она коснулась ее ручки. Оказывается, отчим открыл дверь. Он пришел домой раньше Леры, в последнее время, часто слинял с работы пораньше.
- Виталик, ты опять сбежал с работы, - усмехнулась Лера. - Ты почему сбегаешь с работы?
- А ты? С какого урока слиняла? Что маме скажем? - отпарировал Виталик.
- А ничего ей не надо говорить. Чтобы пойти в ресторан официанткой не усердие в учебе нужно, а что-то другое.
- Я восхищен тобой, Лерочка.
-Восхищен? И вправду восхищен?
Как-то странно он посмотрел на падчерицу, что ей на миг, всего лишь на миг, стало не по себе. Лера вновь покрылась пятнами, только от одной мысли о своем уродстве. Она считала себя уродом. Скоро ей пятнадцать, а грудь ровная, а ноги как прутики. Она накрыла стол, подала Виталику тарелку борща, налила и себе в тарелку полчерпака, а про хлеб забыла. Но Виталик мигом сообразил, порезал батон на тонкие ломтики. Да ещё откупорил бутылку “Кагора”.
- Немножко можно, Леронька.
- Немножно нельзя. Мама узнает, огорчится.
- Ну, мама, она ведь придет вечером. Слушай, Лера, а ты... ты меня любишь?..
- О чем ты, папочка? - встревожилась Лера, инстинктивно называя его папочкой.
- О том, милая моя девочка, о том. Я столько лет тебя знаю и вот ты... теперь красотка, ну, красотка, глаз не отвести.
- Так уж красотка! Зачем врать? Не умеешь врать!
- Я вру. Ну, да, вру.
Он вновь посмотрел на неё так, что она опять содрогнулась. Он смотрел на неё “виноватыми” глазами. Она порой недоумевала, а сейчас испугалась отчего-то. Ей хотелось встать, подхватить что-нибудь для защиты и выбежать-сбежать из дому. Он уловил ее мысль и положил руку на плечо ее, обжигаясь. Она мгновенным движением отбросила эту мерзкую руку.
- Маме скажу.
- Скажешь? Она же меня прогонит. Ты этого хочешь?
- Нет, не хочу. Ничего не хочу.
- Знаю, не хочешь потому, что ничего не понимаешь. А поймешь, сейчас поймешь.
- А... что задумал!? Не надо...
- Лерочка, милая, умница! Я хочу тебе и маме твоей счастья.
- Знаю. Ты заменил папу.
- Да, папу... Лерочка, ну не бойся...
- А-а-а... - закричала негромко девочка. Да, она встревожилась, но страшно не было, нисколечко не было. То, что пытался уединиться с нею Виталик, ей было понятно. Она знала, почему ссорится Виталик с мамой, которая терпеть его не может из-за этого. Надо попытаться его отговорить.
- Ты папочка...
- Ну какой я тебе папочка? Забыла?
- Нет, не забыла.
- А ты знал моего папу?
- Твоего папу? Знал ли? Конечно... - запнулся Виталий, но быстро овладел собой. - Он хотел жить своим умом... Зря!
- У нас никому не дают жить своим умом?
- И правильно делают. Представь, все захотели своим умом жить?
- Представила. Хорошо. А ты отстань от меня...
- Лерочка, тише. Я все слышу, я все понимаю. Ты ведь не хочешь мне плохого, правда? Я люблю тебя, девочка... Ах, Лерочка, какая ты  неблагодарная!
- Не надо, Виталик, прошу тебя. Я побежала. Нельзя оставаться. От этого бывают дети, я боюсь.
- Не бойся, ничего не будет. С мамой твоей ничего не случилось от этого, потому что ничего не было.
- Скверный ты человек... Отстань! Зачем женился?
- Мама твоя  умница, знает много, считает, что я ничего не понимаю, давно меня оттолкнула. Из-за тебя и остаюсь! Ох, Лерочка, как ты хороша...
- Я уродина...
- Кому ты говоришь? Ты была угрюмой и дикой, как зверёк, а сейчас ты это или не ты?
- Нет, не я, я хочу быть другой... Я побежала.
- Лерочка, ты хочешь оставить меня одного? Послушай, Лерочка, что я скажу. Я не смог спасти твоего отца. Я должен защитить тебя.
- Виталик, ты о чем?
- О том, я мог спасти твоего отца, а не смог.
- Ты, спасти отца... Ты знал его?
- Знал, но не встречались. Не довелось. Человек какой был! Открытие сделал. Для людей. И хотел жить за счет своего открытия, а не за счет своей работы. Нельзя этого было допустить.
- И что же?
- Не знаю, что было бы, но произошло...
- Скажи, а как ты с мамой познакомился.
- Ну все ты хочешь знать. Когда похоронили твоего отца, надо было выяснить, какие приборы, проекты остались бесхозными...
- Так тебя прислали?
- Никто не прислал...
- Виталик, я тебя боюсь.
- Как мужчину? Придется бояться, придется и отбояться. Ты девочка... Ну, иди сюда.
Виталик помог ей освободиться от одежды, от всей одежды, которая замерла в оцепенении, в страхе. И она превзошла все его ожидания. Не мог оторвать глаз от налившихся ягодок грудей, от смуглой впадины между ними, от которой тянулся матовый свет веером, к  тёмной пуповине. И еще дальше к нежной выпуклости, покрытой робким пушком. Он поцеловал все эти вожделенные места, а в пухлом зеве увидел девственную плеву. Он догадывался об этом. Значит, разговоры о том, что Лера погуливает, пустые. У них там в школе с пятого класса шалят. Лера восьмой класс заканчивает. Еще одну весну и не видать ему её невинности. Он забыл сейчас, что отчим, плохой, недобрый, но  отчим.Его тело вопреки древнему запрету, стремилось к близости...с телом, и это стремление было там неодолимым и бессознательным, что нельзя назвать...преступным.Более сильное тело притянуло более слабое... Лера даже не вскрикнула, отозвавшись сладостным стоном. Потом только, когда он усталый и опустошенный откинулся рядом, прикрыв бедром ее девичье лоно, не скрывая своих намерений о новых атаках, она заплакала.
- Что ты наделал? Виталик, пусти, а вдруг мама придет...
Это возымело действие. Он вновь покрыл ее всю поцелуями и нехотя отпустил. Она соскочила с дивана и натянула трусики и майку.
И вовремя. Раздался звонок.
- Я открою, - прохрипел Виталик. - Ни слова!
- Хорошо, - испуганно пролепетала Лера.
Евгения Степановна, пребывая в “диссидентстве” и печали по разбитой своей жизни, и не догадывалась о том, что творится в доме. Виталик не приставал к ней, был к ней равнодушен, ей было хорошо. Зарабатывает много, половину приносит. И ладно. Она не думала, как дальше сложится жизнь без этих тягостных для обоих супружеских отношений, хотела одного - покоя.
- Я только что с митинга. Когда мы угомоним этих крестных отцов - бездарных мечтателей, крикунов, доведших всех нас до крайнего истощения?
- Евгения, я, конечно, не шибко разбираюсь в политике, но и демократы хороши, хотят превратить страну в колонию Запада.
- Какая колония? Наши же нас в тупик загоняют! Чувствуют, что время их истекает, неистовствуют. На работе я возмутилась поведением замдиректора. Дачу себе и сыну построил! Так меня же на бюро за подрыв авторитета руководителя. Затребовали мое личное дело, в архив запрос сделали, оказывается, дед мой репрессирован, но нереабилитирован. Не могут реабилитировать ввиду отсутствия свидетелей и исполнителей. Следов никаких.
- Это у нас могут, - усмехнулся Виталик. - Плюнь на все, береги здоровье.
- Не могу, как видишь. Считаешь, что я ненормальная? Мне ничего не надо, лишь бы... - Евгения Степановна не договорила, но всем все было ясно и понятно.
Лишь бы Лера была рядом, тихая и радостная. Правда, уж очень затаилась Лера. Отделывается она почему-то двумя-тремя ничего не значащими фразами и старается, почему-то, поскорее уединиться. “С девушками такое бывает”, - подумала Евгения Степановна и переключилась на свои извечные проблемы. Скоро в институте покатится волна сокращений, возможно, и ее это затронет. И если все же ее сократят ”за язык”, то куда податься? Может быть, в вычислительный центр, что Орликовом переулке. Вроде бы центр подчиняется сельскохозяйственному ведомству, но выдает продукцию и для других отраслей, в том числе и для отрасли, где пока числится она, так что есть резон обратиться туда. Был бы жив Илюша, он бы одобрил такой выбор. Деньги кое-какие будут,платье для Леры выкроит, не голой же ходить взрослой девице.
А Лера уже привыкла к Виталику, уже не ненавидела его, но и не сочувствовала. Но  уже не могла без ласк и актов любви. Она жила его сладострастными поцелуями и ощущениями своей женственности. Он проникал в ее комнату тайком, набрасывался на нее страстно, жадно, с силой добираясь до ее самого интимного места и завершая этот любовный натиск бурным извержением плоти, ей тогда хотелось петь и улететь в искрящийся звездный мир. Она не ощущала своего тела, только легкая тревога омрачала душу.
- Что будет, если  мама  узнает? - иногда тревожилась она, обняв его за шею, а коленками обняв его ноги.
- Не узнает... - с придыханием обронил он.
- Я изменилась. Посмотрит на меня и  все поймет.
- Не изменилась. По твоим  дням  живем. Скажи, что одноклассник.
- Все так, а когда придет пора замуж выйти?
- За меня выйдешь.
- Что ты говоришь?  Мама умрет. Такой  позор  она  не  переживет.
- Мама твоя в конце концов смирится. Она вышла за меня из-за тебя.
- Тебе придется развестись с мамой и жениться на мне. Но это  невозможно.
- Почему? Все возможно, только надо очень захотеть. А я тебя другому не отдам.
- Хорошо. Давай  так. Ты  разводись с мамой, пока она не догадалась, уходи, а через некоторое время ты возьмешь меня к себе. Иначе мы убьем маму.
- Есть резон. А потом, когда она узнает все?
- Не знаю.
- Так будет, как будет. Тебе еще учиться  надо.

























                ЧАСТЬ ВТОРАЯ

                ТАЙНЫЕ  ЖЕЛАНИЯ
 

               
                Глава 1

Вадим  был сегодня  в  настроении. Видимо,Светачев обнадежил, прибодрил.Торопливо разворачивал на столе  чертежи. 
- Мы любим эту жизнь, которая нас не любит.  Непонятно? И объяснять  не надо. Не имеет смысла. Надо ли объяснять Земле, что такое Солнце? Любовь - это солнце.  Мы живем  в  лабиринте, привыкли, но у нас смещенное понятие на всё и вся. Мы  изнываем от тупиковости   лабиринта, но сами же боимся  искать выход. И отдушина - это ты...
- Ты любишь не меня, ты любишь любовь, - со вздохом сказала Ирина, сверкнув печальными глазами. - Я пришла к этому открытию после встречи с твоей дочерью.
- Как? Откуда тебе известно, что у меня есть дочь?
- Оттуда - от верблюда. На студенческой научно-практической конференции. Там выступала твоя дочь.
- Трудно расставался с ее матерью, - с дрожью в голосе произнес Вадим.- Лялечке было три годика, она ничего не понимала, почему папа собирается куда-то улететь. Объяснили дочери, что так надо. Мы расстались без ссор. Я был увлечен, но когда попытались жить вместе, у нас это не получилось. Она считала меня серостью, убогостью, ограниченностью. Я не мог всего этого вынести. И вот однажды все открылось. Она увидела меня со своей подругой. Да, меня обманули и увели. Ничего плохого не могу сказать о Ларисе, но она любит себя больше всего на свете. Растрезвонила на всю округу.Такого удара я не ожидал. На работе открылось. Выгнали с треском за моральное разложение. Борьба за нравственную чистоту требует жертв.Ну и кого принести в жертву?  Меня, конечно, на заклание, кого же ещё!
- Хочется новизны, новых ощущений, чувств? Так, наверное, надо понимать.Ты опасный человек, ты предаешь.
- Ну, конечно. Из всех женщин ты дороже всех,- признался он, покрываясь красными пятнами.- Поверь мне.
- Плохи мои дела. Ты убил меня. Я же не твоя мама, как ты думаешь?
- Не напоминай мне о матери. Она исковеркала  мою судьбу, может быть, за то,  что хлебнула яда. Травили ее за дворянское происхождение. Конфисковали фамильное, из-за фамилии не пускали даже в педучилище.Хотела стать  учительницей. Но стала в семье  комиссаром, не терпящим возражений. Чувства перехлестывают ее разум. Мне уж сколько? А любит и до сих пор поучать из чувства любви к чадам, особенно ко мне, я ведь самый старший. Она считает, что  меня надо опекать как малое дитя. Что ни день, то ошибки. Или  характера нет или ума недостает. У меня все заканчивается черновиками. Подсобили б чуть-чуть, словом и деньгами. Так нет же. И это зависть ко мне. Внутренне не желают мне добра, нет, не желают! Я не знаю, почему так ко мне относятся, почему?
- А потому, что ты хочешь возвыситься, жить иначе, по-своему.
- У каждого своя судьба.
- У каждого своя судьба, а жить - то среди людей. На необитаемом острове, наверное, не имеет значения богатство, роскошь, особость. Тебе от природы многое дано и потому не ищи сочувствия у людей. Ты должен сделать что-то хорошее им, чтобы они к тебе хорошо относились..
- Но чтобы сделать, помогите мне. Я не умею добывать материальное, которым можно осуществить идеальное что-то.
- Ну, чего ты хочешь  в  этой жизни? Сотворить дворец-радугу, когда людям  не до всего. Фундамент закладывают, добился, а о семье забыл. Чем мы питаемся, ты хоть догадываешься? Нормальные  мужики виллы в Канаде или на Кипре приобретают, одеваются  от  Версаче, но не устают вещать о том, как они сочувствуют  всем, кто прозябает. 
- Таким мужиком мне никогда не стать, я хочу,  чтоб на душе было  чуточку светлее. Никто   не поручают мне строить дворец. Да и не смогу  строить по поручению. Это не характер, это мое отношение к жизни.  Нельзя строить что-то на лжи. Вот это я хотел  преподнести тем, кто ждет от меня каких-то откровений. Боюсь, что ничего из моих затей не выйдет. Ещё ничего нет, а уж опутали домыслами, наветами. Я не проповедник, я архитектор. Это не одно и то же. Мое слово - это камень.  Вот в чем дело. А чтобы донести, нужен особый  сосуд, средство передачи. Жизни одной не хватает, чтобы раздобыть эти средства и осуществить свой проект. Наверное, я не тем местом добиваюсь чего-то. Но хочется порадеть за родное отечество.
- За себя тебе хочется порадеть. Но тут что могу сказать? Порадей. Для миллионов - жить достойно - это и есть радеть за отечество, хотя они искренне удивятся, если спросят  их  об  этом.
-Сколько же людей необустроенных, непонятых,несчастливых! И только по  вине  ничтожного  меньшинства. Вот об этом стоит подумать.
-Сестра моя двоюродная замуж вышла за жителя Австралии, русского фермера. А там русских  с той, с гражданской. Тоскует, домой хочет.Не станет она  австралийкой.
-Зачем?   Прапрапрадеды мои покинули  Корею в голодный год, очутились в России, сохранили фамилию. Хочу сказать, не по своей воле люди покидают родину.
-Да, конечно. Вот мы в комитете по оказанию помощи беженцам обливаемся слезами. Люди  не ищут счастья, ищут доброты, сочувствия.
-В нашем яростном двадцатом веке? Зажигают звезды на спине и звезды на небе.
-Там, где зажигают звезды на спине, не зажигают звезды на небе. Беженцы не любят вспоминать. Но они ничего не забыли, память цепкая у них. А ты сможешь сказать  что-то путное, чтобы не то что восхитились, хоть бы поняли тебя? Ты же жалуешься, что тебя не слышат. Кстати, не выгонят тебя с работы? За квартиру платить нечем...
Вадим работал в Центртеатрпроекте. Уже десять лет протирает штаны в отделе. Немало.Руководство обратило внимание. И он окрылился и воодушевился. Тайно по совместительству работает ещё в одном институте... Скучать некогда. Живет в малогабаритной двухкомнатной квартире со смежными комнатками с женой, сыном и дочерью.  Перегородил  большую комнату шифоньером и  двухкомнатная стала  трехкомнатной. Да ещё придумал закуток с помощью занавесок. И каждому члену семьи был свой уют. Недаром в юности постигал фокусы иллюзиониста, а позже в проектном институте самозабвенно занимался пространственными решениями по заданным параметрам. Планировали жилые каморки, а проекты театров, цирков отличались громоздкостью, помпезностью и грубостью. Народ должен смотреть грандиозные зрелища, он ведь строитель светлого будущего. Никаких рефлексий. А строители должны быть рады и этим временным каморкам. Поэтому квартира  - предел мечтаний, самое счастье. Тысячи, миллионы крепких мужчин, презрев любовь,  женятся на квартире!
Вадим не гневался на государство, а гневался на родителей и братьев, потому что  они - родные.Близкие и дальние родственники “разбросаны” по Союзу, никогда не собраться вместе... Родители живут в трехкомнатной квартире в Ростове-на-Дону, там же и два брата. У каждого трехкомнатная квартира, машина, гараж, видео, словом, дом - полная чаша. Могли б и о старшем сыне и старшем брате позаботиться. Но нет, чтобы помочь старшему сыну, старшему брату. Нет же. Не хотят, чтобы столичный сей брат жил, как они, явно не хотят. Ишь чего захотел, ему мало столицы. И все ноет, ноет, как ему не стыдно? Испытывали к нему острейшую неприязнь, гамму чувств, где преобладали ревность, равнодушие, даже антипатия. Ну что это за старший брат, который так беспомощен, что клянчит, то и дело клянчит последние рубли? Да ещё обижается? Да, обижается. Что мы можем сделать? Пусть обижается. Не до него, вечного нытика старшего брата...Вспомнят о Вадиме, когда нужны какие-то услуги. Ускорить прием на консультацию к знаменитому профессору, достать билеты в театр и прочие мелкие услуги. Иногда им хочется поделиться своими достижениями со старшим братом. И он должен радоваться успехам каждого. Он радовался, притом искренне.
- Я купил вторую квартиру, трехкомнатную, -  по телефону сообщает младший брат из Таганрога. Его распирает радость.
- А кто будет жить?
- Пока никто. Для внука купил.
- Но внук еще не родился.
- Родится. Ну, как дела?
- Как дела? Все так же. Вот на кухне разложил свои бумаги.
- Зачем на кухне? Перегороди ширмой свое место в комнате, тебе кабинет. Не знаешь, учить надо.
- Замолчи, скотина! - Вадим не выдержал, бросил трубку. Правда, брат бросил трубку секундой раньше, поэтому не услышал последнего слова.
Неделю вспоминал об этом телефонном обмене любезностями  жене, нет, самому себе.
- Сколько можно? Хватит,- сказала Ирина.
- Конечно, хватит. Лучше б не звонили. Как звонят, не хочется говорить ни о чем. Их-то распирает радость, им-то хочется поделиться со старшим братом не деньгами, а радостью, успехами. Вадима выводило это из равновесия на неделю, а то и больше. А с родителями он вовсе не мог разговаривать. Отобрали квартиру в общем, Вадим некоторое время жил в Хабаровске, жил с родителями и братьями, работал на заводе. И вот получил квартиру трехкомнатную, кооперативную.Наконец-то женился и переехал в Москву. С женой получили малогабаритную двухкомнатную. Родились дети. Родители получили свою квартиру, а трехкомнатную продали и купили трехкомнатную квартиру только что женившемуся младшему сыну. Но чтобы продать трехкомнатную Вадима, полгода мать “боролась” с сыном. Он не желал оформить дарственную матери. Но  уступил мольбам, когда услышал те слова, которые он хотел услышать.
- Вадим, мы тебе поможем, - клялась  мать.
Помогали.
Но в итоге Вадим лишился трехкомнатной квартиры.Недавно он лишился работы. Сокращение штатов из-за отсутствия хоздоговорных работ( прекратилось финансирование  многих проектов).Бюджетные средства так и не поступили, деньги куда-то подевались. Иностранные фирмы готовы были закупить некоторые проекты, но директор института принял эти наглые предложения в штыки. “Продавать родину не собираюсь!” И уволил  семерых  ведущих сотрудников, в их числе Вадим... Поначалу обрадовался. Ты сам по себе. Никто тебя не шпыняет, никто тебя не тревожит. Его мучила головная боль. Теперь узнал, что такое свербящая головная боль. Но есть-то что-то надо. Пошел на разовые работы. Поможет кому-то погрузить домашний скарб, вскопает чей-то огород. Но все это разовые работы. Постоянную работу по душе не нашел. Может быть, плохо искал. Требуются слесари-сантехники, газосварщики, электрики, да и то на неполный рабочий день. К сожалению, Вадим не был специалистом-финансистом. Словом, и домой он ничего не приносил.
- Нас предали. Мы ведь что? Готовы животы положить ради государства, а это ничего не значит. Нас вышвырнули, чтобы удержаться самим. Подлецы.
Позвонил самый младший брат. По своим делам, новый “мерседес” купил, а вот теплого гаража приличного никак не найдет.
- Тут на хлеб денег не наскребу никак...
- Что так? Испугались твоих аппетитов и потому  избавились от твоих притязаний?
-Что ты говоришь?
Вадим ходил взад-вперед по середине комнаты, приходя в себя , не решаясь позвонить Светачеву, как советовала Ирина. “Позвони, может, он посочувствует, посоветует, вывел же тебя из  ступора. ..Но  Светачеву сейчас не до меня...”


               
                Глава 2

Светачев как давний аппаратчик довольно точно предугадал политический ход  тщеславного лидера, который будет иметь неприятные последствия для высших чиновников и для страны. На Политбюро было решено упразднить аж семь министерств! То есть добрую четверть  правительства. Политически крупное решение, но с нулевым эффектом. Все функции этих министерств переходят вновь создаваемому госагропрому “Союза нерушимых”. Создается гигантское за всю историю Союза  ведомство, которое должно контролировать развитие всего агропромышленного комплекса. По численности это ведомство будет превосходить все семь упраздненных министерств, вместе взятых! Это правительство в правительстве.
Почтенные члены Политбюро не углядели здесь никакого умысла или подвоха. А политический маневр был предпринят  прежде всего для того, чтобы отправить в отставку потенциальных  противников генеральной линии. Предполагалось появление новой политической фигуры, оппозиционной к  старому крылу Политбюро. Третье: руководитель госагропрома  входит в руководящее ядро государства. Им окажется  ближайщий сподвижник Горбачева! Тут и гадать нечего. Затевается перетряска аппарата, громко именуемая как перестройка,  в результате которого придут к власти приверженцы  генеральной линии. Конечный вывод: лидер новый, а методы  правления старые! Итога нет, ведь экономическое положение в стране не изменится от этих поверхностных преобразований.
Некогда крамольная идея вновь всплыла на дрожжах перемен  как проявление мудрости нового секретаря секретарей. Валерия Васильевича Светачева утвердили всё же на должность заместителя председателя Госагропрома- министра, но без права определять политику ведомства. Ему доверили контроль за выполнением директив. Удержался на вершине. Даже поднялся на полступени выше. Зампред в ранге министра! Однако он не испытывал радости от брошенного ему куска пирога. Не только потому, что ожидал большего. По видению перспектив развития он не уступал, а превосходил главу ведомства. Но ему отказывали в выработке  концепции развития в новом ведомстве, которое создавалось под эгидой бывшего молодежного лидера! Начальников главков взяли из прежнего министерства, специалистов из другого, руководствуясь лукавой мыслью гоголевской Агафьи Тихоновны. Опять же, чтобы  разорвать старые клановые связи, ослабить позиции  старых сил. Новый относил себя к новым силам. И породил новое ведомство как штаб для новых сил. Но что сие новообразование  означает, представляет  штаб  ударных фронтов или все же мозговой центр? Светачев почувствовал (“и ежу понятно”), что ему подан сигнал - пора перейти от командного метода к экономическому, но это, видимо, понятно только ему, а не тщеславному лидеру, создающему свою команду, что дорого обойдется стране. Отрасль постигнет хаос, пока будут разворачиваться интриги, чтобы разметать сложившийся корпус специалистов. Но куда подевать эти незаменимые кадры командиров, которые только и умеют - командовать? Это трудно представить даже.  Светачев предложил сменить вектор перестройки, ибо цель ее - не жертвы, но его идея не понравилась Горбачеву. Светачеву же велено было заниматься конкретикой, а не политикой перестройки, но все же  и после этого демарша генерального секретаря  не осознает свою  линию ошибочной. И все же. Измордовали его как следует, потрепали нервы при утверждении, ох, как потрепали! Не он ли говорил, что сельское хозяйство - труднейшая отрасль народного хозяйства, да еще и потому, что высшие руководители страны сами создали эти неразрешимые проблемы. Менее всего сельское хозяйство нуждается в каком-либо вмешательстве, и если нельзя ему помочь, то хоть надо попытаться не мешать ему. Это мнение Светачева известно  лидеру, смотрящему на эту проблему иначе,  но обошлось, обошлось. Видимо, не хотелось скандала в святом семействе. Это же скандал - без видимых причин выбросить за борт члена правительства. Конечно, лидер должен укреплять сельское хозяйство ( так было, так будет), но  укреплять лучшими кадрами и продемонстрировать монолитность и могущество большого дома. И потому реальных перемен в аграрном секторе экономики не предвидится.  Помощи сельскому хозяйству пока неоткуда. В таком случае ему хоть не надо мешать, надо позволить ему находиться на саморегуляции. Но тогда что делать-то верховному ведомству? Дергать за вожжи, огреть кнутом зазевавшегося коня? И все ли при будут довольны?
Это ж какими нервами  надо владеть, какую слоновую кожу надо иметь, чтобы побывать в шкуре руководителя, которого греют кнутом по поводу и без повода? Нет же настоящих руководителей, только мы позволяем жаждущим играть сыграть такую роль...
Размышления Светачева явно нарушил телефонный звонок.
- Валерий Васильевич, - в трубке раздался щелчок (наверное, сработало подслушивающее устройство), потом все стало слышно отчетливо, - Скориков вас беспокоит. Какие меры принять по отношению к Прохорову? Он ведь развалил коллектив редакции, даже среди фотокоров не пользуется авторитетом. Произошел дикий случай. Приходит корреспондент к Прохорову: “Евгений Сергеевич, у вас было полно моих слайдов домашних животных, сказали, что опубликуете в  журнале слайд  высокопородной козы, что Ирина Викторовна отобрала...”. А в позу: “А козла не хочешь?” Прохоров считает, что высокопородная коза - это выдумка корреспондента, конечно, после того, как выслушал Ирину Викторовну,  не выезжавшую дальше Садового кольца и не видевшую в натуре живую козу. “Можно... козла”, - соглашается корреспондент и  говорит: “На тебе...” и показывает дулю. “Почему?” - спрашивает Прохоров. Но  разве станет этот корреспондент говорить, что он привязан к этой кондовой пробке, Ирине Викторовне, завотделом иллюстрации, которой он угождал всегда. Любовь ведь зла! Прохоров этого не знал, но почуял неладное и уволил Ирину Викторовну. Поделом ей. Ну и корреспонденты взбунтовались.Нельзя увольнять без согласия коллектива! Вроде не будем с вами играть, не игрушки мы. Взрослые люди, а ведут себя  как дети. Но все обстояло сложнее, а главный редактор запутался и... Ведет себя как слон в посудной лавке. Что с ним делать?
- Разобраться и принять соответствующие меры, - сказал Валерий Васильевич, надевая наушники. Полилась космическая музыка. Вслушиваясь в неё, Светачев проронил:
- Слушали бы друг друга. Тогда б и жалоб не было.
- Меры можете принять вы. Я  докладную подготовлю.
- Подготовьте докладную. Но принять меры должен коллектив.
“Хотя, что я говорю? Туловище не сможет снять голову. Голова сможет укоротить туловище! Так и происходит. В большом доме одни головы без туловищ. Страшно!”
Принесли докладную на злополучного редактора журнала,  курируемого Светачевым. Курировал не по собственному желанию, а по должности. Его фамилия не стояла в выходных данных этого издания, но без него не выходил в свет ни один номер журнала. С главным редактором он мельком виделся на большом каком-то совещании. И все. Он считал само  кураторство  никчемным, вредным и унизительным. Что может быть в журнале, курируемом представителем власти?  Патока, патока. Сунул папку в нижний ящик стола.
- Одно остается. Надо взорвать все это. Но первое, что нужно - вывести людей на улицу.

                Глава 3

Странная сходка происходила на одной из московских квартир. Люди разного возраста и роду деятельности собрались, чтобы выработать наиболее эффективный метод  для выражения несогласия с режимом. Сходка была в разгаре. Никто не руководил собранием, но чаще прислушивались к человеку с аккуратной бородкой.
- Надо выйти на митинг. На Манежную площадь. С плакатиками. Небольшими, чтобы можно было спрятать...
- Да нас тут же арестуют. Неужели не ясно?
- Пусть! Зато мы сможем обратить внимание общественности на нашу зажатость. До чего дошло! Мы даже не можем рассуждать вслух. Можем рассуждать про себя, да и то с оглядкой. Они превратили нас в  существа без языка, в червей. Можно и дальше мириться с этим? Можем ли молчать? Но и кричать пока не будем. Надо выйти на улицы, с завязанными ртами, вот что нужно.
- И тут же скрутят нам руки. Так же?
- Если мы все выйдем на улицы с сомкнутыми руками, то всех нас не упрячешь. Надо только начать. Арестуют нас, продолжат дело другие. Все начнем сначала. Мы будем сопротивляться насилию, не отвечая насилием на насилие. Мы скажем,  гниды те, кто терзает нас. Преступники те, кто прибирает то, что плохо лежит. Мы вышли, чтобы сказать об этом. А сейчас самый момент, когда можно... Горбачев уже не контролирует. Он только  пытается... Но легче не стало. Античеловеческая система же остается без изменений. Говорят, люди гибнут за металл. У нас хуже - люди гибнут за ложь!
-Посмотрите на демографическую ситуацию, - заговорил до сих пор молчавший лысоватый мужчина в джинсовом костюме.- Только голая статистика. Смертность превалирует над рождаемостью. Миллионы уходят в “белую горячку”. Им все до фени. У них все отняли. Кто был ничем, остался ни с чем. Говорят, что все пропили. Нет, у них все отняли, опоив идеологическим “Солнцедаром”. Кто эти грабители? Они не грабители, они распорядители.  Не фараоны, не ханы, не короли, а уполномоченные по золотому запасу   и людским ресурсам!  Кто их уполномачивал?  А кто уполномачивал Сталина и его последователей  бросать в лагеря  ни в чем не повинных, не согласных вести скотский образ жизни, кто уполномачивал  строить счастливое общество  с помощью остальных несчастных? Есть ответ?
 - Хватит,  скажем мы,  не надо ничего строить для нас. Уходите.
-Но даже эти уйдут? Заполнят вакантные места другие.Останется репрессивный механизм, механизм подавления свободоволеизлияния. Мы не знаем, как сменить зарвавшихся наездников, прежде чем они заездят коней. Народ отлучен даже от формального от  выбора своих руководителей, а руководители не ответственны перед народом, да и они не могут договориться между собой. Потому и криминализация власти, узурпация власти. Каждый хочет быть и судьей и прокурором и народным заседателем.
- Может,пойти  коллективы с просьбой о поддержке?
- Какой же директор позволит такое? Их же снимут. И что дальше-то?
- Мы хотим не ту перестройку, что объявил Горбачев, а  настоящую перестройку, мы хотим жить в  стране, где люди могут объединяться по интересам, высказывать свое отношение к правительству, не боясь репрессий, в такой стране, где есть политическая и  экономическую свобода. 
-А есть наши требования передать в виде петиции Горбачеву?
-Передавали.  Ответа не дождались. Мы на кухне говорим, а на людях будто аршин проглотили. Как же человек может быть свободным, когда у него нет средств существования? Человека выдворяют даже за крамольные, но невысказанные мысли, и  он остаётся, да, без куска хлеба, идти-то некуда с черной молвой. У нас все учреждения и предприятия не просто предприятия и учреждения, а ещё идеологизированные,  даже в прачечной действует промывочное бюро! Нужно добиться права выражать свои мысли не только на кухне. Люди и на кухне говорят разно. Тсс! Подслушивают. Можете представить миллион овчарок, ждущих команды “фас”! Эта свора растерзает нас в мгновение ока, и воспоминания о нас не останется. Не потому ли те, которым невмоготу, хотят выехать за границу насовсем, а страна, оказывается, не подписала Венскую конвенцию. И текст этой Конвенции прячут от нас. Почему? Боязнь массового выезда? Так создайте условия, чтобы у людей не возникало желания покинуть родину. Что-то не желают возвращаться изгнанные. Еще бы! Пусть нас отпускают! На все четыре. В стране-ловушке, где люди игрушки, жить невозможно.
- Завтра выступите с этой речью.
- Знаете, все-таки осторожнее с формулировками,- произнес  мужчина с аккуратной бородкой.- Мало ли? Да,   страна еще долго не будет готова к  открытости, если и сделает шаг к ней. Но неправы и те, кто думает, что у этой страны свой особый путь к демократии.  Заблуждаются.  Послушайте речи руководителей. Набор безличных предложений и повелительных наклонений. При слове демократия они сморкаются. А твои политические пристрастия - это только пристрастия. Так что же? Сидеть, сложа руки? Ух, дальше некуда!
- Захотелось острых ощущений?  Встреч с  подвальными крысами? Оттуда не выйдешь, а если и выйдешь, то не тем., изгрызут крысы-то. Там царит демократия: всем и каждому воздадут, невзирая на чины и звания. А может, биться  головой о бетонные ступеньки у родного подъезда? Можно. Но это не путь! Где гарантия, что не кокнут в подъезде, не зарежут на операционном столе, не загонят в психушку? Если избежишь этого, то ты счастливый человек. Но я еще не  встречал  такого человека!
-Куда ни кинь - везде клин. Вот что получается, когда запрещают развиваться, когда заставляют петь одну песню. Для властей не существует запретов, а для народа возвели миллион запретов! И всех до сих пор существовавшие правительства были антинародные! Потому что эти правительства навязывались народу. Мы не против людей, которые в правительстве и  в аппарате.  Мы не против людей, которые в правительстве и  в аппарате. е враги они нам, как мы им. Господи, мы только хотим  изменить нашу жизнь. Неужели  это много, что  надо  выставлять заслон из милиции? 
- Завтра мы выходим на митинг, - заключил милый человек в очках, в свитере. - Хватит ныть за судьбу свою горькую. Если сами о себе не позаботимся, то кто же?
- Если б это помогло... - засомневался хозяин квартиры. - Я, пожалуй, не пойду на митинг.
- Надо как-то начинать.
- Нас уволят  с работы и через неделю будем просить милостыню на Казанском вокзале, это в лучшем случае. Ведь в нашей стране  нищих нет. И упрячут. Будешь без вести пропавшим.
- Потому нет нищих, что нищие мы все! Так вот я не хочу быть без вести пропавшим. Не надо мной помыкать. Но я выйду на митинг, вот и все.
- Бояться нам нечего, отбоялись.. Мы не против кого-то, мы против чего-то. Кому надо, пусть думают, против чего мы!
Некоторые на митинг не пошли. С каждым из них побеседовали в  районных отделения КГБ. Их выдал мужчина в джинсовом костюме.

               



                Глава 4

Евгения Степановна по натуре была застенчивым, крайне стеснительным человеком, и любое “высовывание” ей давалось физически мучительно и не без душевной борьбы. Она болела после каждого такого всплеска отрицательных эмоций. Поэтому она не могла представить, как она выйдет на улицу с плакатиком. Знакомые, соседи, наверняка, сочтут ее явно помешанной, душевнобольной. И они будут недалеки от истины. И все же Евгения Степановна тайком разрисовала фломастером плакатик и спрятала его в антресольке, чтобы Лера и Виталик не увидели. Лера, увидев ее мазню, забьется в истерике, Виталик тоже не выскажет одобрения. Лера после похорон отца замкнулась, затаилась, видимо, какой-то страх перед жизнью заполонил ее сердечко. Надо беречь израненное сердце, не бередить закрытую в плотные створки сомнения душу. Евгения Степановна так и делала. Не лезла к дочери с расспросами, вызывая на откровения, молча выслушивала то, что иногда поведывала Лера любящей ее маме. Евгения Степановна огорченно замечала, что дочь относится к ней выжидающе-настороженно, даже отчужденно. Евгения Степановна пыталась понять, в чем причина такой отчужденности дочери, но понять не удавалось. Надо поговорить с Виталиком, может, он прояснит... Но она уходила от разговора, чтобы не навлечь беду. Рассердится Виталик, бросит их... Он кормилец семьи. На его заработки они и живут. В институте очередное сокращение штатов, ее, старшего научного сотрудника, перевели на полставки, когда она заикнулась о переводе в вычислительный центр. Руководство института убеждало ее не высказывать своего личного мнения на происходящие события...во избежании  недоразумений.
-Мы научный институт, у нас своя конкретная проблематика, над которой должны работать.- Директор института  седовласый старичок-бодрячок  заговорил поставленным тенорком.- Политикой пусть занимаются политики. Не будем отнимать у них кусок хлеба.
- Откуда вам известно, что у меня есть свое мнение? Это мешает научной работе? Хотела бы поучесть советы ваши, да вот видите- сыта,-  сказала Евгения Степановна, краснея, теребя нещадно пальцы.
- Зачем отвлекаться? Занимайтесь научной работой. У вашего мужа были открытия, которые сейчас  приносят прибыль государству. У вас же разработки на уровне рацпредложения. Конечно, утрирую, последняя ваша разработка тянет на изобретение по предварительному заключению экспертной комиссии, поэтому я прошу вас остаться, сохраним полставки, вы понимаете, что это в наше время...Академик Цветков лишился лаборатории, кафедры, живет случайными выстулениями в печати. Он кончился как ученый. Сам виноват.
- Понимаю, но если б мне отчисляли десять процентов от прибыли за разработки, мне б и полставки не нужно. Мне снизили гонорар  до одной десятой процента от прибыли.
- Ни душой н телом не причастен к тому, что вы говорите. Увы, вы требуете невозможного, забыли,  в какой  стране живете?  У нас своя система оплаты, самая справедливая, между прочим. Оборудование, лаборатория - чьи? Не ваши же. Так о чем речь?
- И все равно несправедливо.
Евгения Степановна выбежала из кабинета директора пунцовая от волнения. Добралась до лаборатории, плюхнулась на крутящий стул, уронила голову на стол и зарыдала.
- Что с вами, Евгения Степановна? - подбежала к ней лаборантка, молоденькая Лора со стаканом воды.
- Ничего, ничего, Лорочка, просто я вспомнила и вот...
Евгения Степановна приложила к глазам платочек.. Большие  зеленоватые  глаза  припухли.  Они излучали мягкий, тихий свет печали. Но сейчас в них появилось мерцание.
- Как всегда, не выделили  средств. Кто-то их не заложил в бюджет, не смог. Но почему кто-то должен все это закладывать? Мы рабы - рабы не мы. Рабство во все поры тела и в душу проникло. Мы тревожимся, если на нас не накричали.  Когда все это кончится? Меня муж содержит, я содержанка. Лора, простите великодушно, я тут много лишнего наговорила. Стыдно...
Она оглянулась. В  лаборатории, кроме них, не было никого. Ушли, чтобы не вмешиваться в конфликт Евгении Степановны с руководством института. Всем известно, чем кончаются эти конфликты. Ей чуждо чувство коллективизма, индивидуалистка, эгоистка, вот и получается такой пассаж..
Домой пришла Евгения Степановна в состоянии подавленном, угнетенном. От ужина отказалась.
- Мама, кофе с молоком?
- Да, Лерочка, с молочком.
- Ой, а молока и нет. Забыла я сегодня за молоком сходить. Опоздала. Пять уроков.
- Ну хорошо, тогда чай с лимоном.
- Нет, чай с вареньем яблочным, твоего приготовления. Ну как?
- Спасибо. Ну что у тебя по физике?
- Написала контрольную. Все задачки решила. Надеюсь, на четыре с плюсом. Он никогда не ставит пятерки. Он говорит, что занимается припиской. Сам знает предмет на тройку, а нам ставит четверки с плюсом. Школа борется за звание образцовой. Им, учителям, дали установку: подготовить к концу четверти восемьдесят процентов хорошистов и отличников!
- О боже! И тебя вовлекли в эту кампанию? Значит, поступишь в институт?
- Наймешь мне репетитора...
- Что ты говоришь? На что? Меня перевели на полставки.
- Не расстраивайся, Женя, придумаю, что-нибудь, - поспешил на помощь Виталик.Он был смущен, его что-то мучило.
- Знаю, что придумаешь. Я так благодарна тебе за все, - сказала Евгения Степановна.
Виталик густо покраснел. Это показалось ей странным. “Наверное, у него завелась женщина. Что же, этого следовало ожидать. Нам надо спать отдельно. Что же это я так?  Виталик любит меня... И что это явсе беспокоюсь о нем? Он ведь  человек  неглупый, не пропадет. А если завтра меня арестуют, то что же с Лерой? Виталик ее не оставит, вот это  утешение, слабое, но утешение. Но я пойду на митинг...”
Она пошла на митинг. Звенело все тело. Лицо горело. Но все было обыденно. Собралась в переулке небольшая группка мужчин и женщин, одетых  по-будничному, вместо кейсом и сумочек  в руках  самодельные  плакатики, свернутые в трубочку.
- Ну, рядами дружными на Пушкинскую площадь, - сказал расторопный мужчина в роговых очках. - На Манежную не  пускают. Если разгонят, то по домам.
Группа  демонстрантов направилась к Пушкинской площади, обойдя кинотеатр “Россия”. И вдруг дорогу ей  загородила дорогу милиция.
Раздались милицейские свистки и через минуту подъехали три милицейских “Рафика”. Группу расчленили, затолкнули в “Рафики”.
Вталкивая молодую  женщину в голубой куртке, милиционер прошелся резиновой дубинкой по ее спине. Женщина обернулась и закричала:
-Ты что, с ума спятил? Слав, это ты?- вскричала женщина, узнав мужа в разъяренном милиционере.
-Я что сказал, не выходи!Не задерживай, Полин, влезай  быстро..
А  Евгению Степановну пытались грубо впихнуть в переполненную машину последней. Она сопротивлялась, пытаясь вырваться из цепких рук дюжих озлобленных милиционеров, но не тут то было. Ее взяли подмышки и, раскачав в воздухе, со смачной бранью забросили в машину. Она упала на пол, лицом ударилась о пластмассовую спинку сиденья. Кровь потекла из разбитого носа. Остановила кровь  носовым платком и рукавами демисезонного пальто.
-Выходить по одному.
В отделении милиции со всех сняли допрос, заставили расписаться в правильности изложения ответов.
- За что вы нас? - спросил напрямик дежурного участкового милиционера незадачливый руководител группы. - Что мы сделали, чтобы подвергнуться насильственной доставке в милицию. Мы не нарушали общественный порядок.
- Вы нарушали общественный порядок, привлекая прохожих плакатами. Антиобщественная пропаганда -  уголовное преступление. Так что задерживаем на день, материалы дела будут переданы в вышестоящие инстанции.
- Мы подадим в суд за превышение полномочий при задержании. У вас не было ордера на задержание.
- Это детали. Вы не имели права...Мы были обязаны.
- Вы нанесли телесные повреждения...
- Вы же оказывали сопротивление милиции, а  это преступление.















































- Можно позвонить домой.
- Нет, нельзя. Вот дадут разрешение, - пожалуйста. Неймется вам, граждане-товарищи, сидели б дома, неймется.
- Отпустите женщину, - настаивал руководитель группы.
Вызвали “скорую помощь” и увезли Евгению Степановну в институт Склифосовского. Там обнаружили у нее сотрясение мозга и оставили в палате.
Только на другой день Лера и Виталик разыскали ее и навестили.
- Что случилось, мама?
- Ничего не случилось. Упала, нос разбила. А  Полина  мужа потеряла. Разводится. Ну, я скоро выпишусь.Хочу домой.
Выписали ее через неделю. Дома замучили ее головные боли. О том, чтобы появляться на работе, не могло быть и речи. А через неделю ее поместили в больницу. И Лера, и Виталик, и Евгения Степановна вдруг почувствовали, что пришла в дом беда.
- Лерочка, доченька, ты одна у меня на свете. Мне страшно. Мы с отцом твоим думали, что опора жизни - правда, а выходит... оборачивается это вот этим. Может, я выкарабкаюсь...
- Ты же не изменишься.  Ты такая... В психушке очутишься, мам, главное, переступить порог, чтоб дверь тебя не ударила.
- Инстинкт самосохранения. Мы не переступили порог инстинкта. Мы-то думали, живем по своей воле. Живи инстинктом...Я пыталась переступить инстинкт...
- Что ты говоришь, мама? - Лера уронила голову на мамину грудь и зарыдала.
Молоденькая медсестра   обняла Леру,  сказала дрожащим голосом:
-Лерочка, что ты, Лерочка,  у мамы температура, ей нельзя расстраиваться. Вот и хорошо. Я провожу тебя. Меня Машей звать.
Медсестра Маша  проводила  девушку Леру, ставшей подругой, до автобусной остановки.
- Все будет хорошо...
- Маму жалко...
Лера вернулась домой отрешенная.
Виталик был дома, мастерил что-то. Он был в состоянии душевного подъема. Это было видно невооруженным глазом. Лера знала отчего. Испытывала к нему ненависть и... приязнь.
- Я пойду к твоей маме завтра. Зачем ее расстраивать? - сказал Виталик, раздевая Леру, - Дождь  сильный? Ты вся промокла.
- Если с мамой что, ты должен уйти насовсем... - пролепетала Лера.
- Оставить тебя одну?
 - Ты пришел к нам и все несчастья...
 - Это тебе так кажется, Лерочка... - заволновался Виталик. - Это вовсе не так.
- Я должна подумать. Мне хочется кричать, кричать. Я не знаю, что со мной происходит.
- Успокойся. Давай, выпьем, полегчает.
Виталик откупорил бутылку портвейна, наполнил вишневого цвета жидкость в рюмки.
- За тебя, Лера...
- За  мамочку... я  не  могу...
Евгения Степановна не поправлялась. Ей становилось  все  хуже. Ее лечили, лечили, а ей становилось все хуже и хуже. Ее мучали галлюцинации.
...Царь персов Кир, сидя на коне, грозным взором  окинул понтонные мосты с боевыми башнями через реку Аракс. За рекой  простиралось царство массагетов. Передовые отряды персов остались на другом берегу реки, чтобы  охранять мосты. И  по  сигналу  вереница  лучников и всадников  двинулось к мосту. Топот ног и гвалт  нарушали затаенную тишину округи.
 Кир всматривался в горизонт и  вскричал от ярости. Где же  ненавистные массагеты?
Где-то  в степи затаилась эта   гордая цариса Томирис. Кир послал к ней сватов. Томирис, поняв, что он домогается царства массагетов, отказала ему. Сваты вернулись ни с чем.
Кир казнил сватов и решил уничтожить царство массагетов.
 Передовые отряды Кира  увидели войска массагетов. Кир приказал вступить в сражение и взять в плен царицу Томирис. Он думал, что  войско массагетов ведет  в сражение  Томирис. Он ошибся. Привел войско навстречу  с персами Спаргапис, сын Томирис. Он  принял передовые отряды персов за все войско Кира и вступил в сражение, не оставив за собой резерные отряды.
-Пустить  стрелы!- Приказал Спаргапис.
Тучи стрел полетели на  живую стену из щитов. Началась жестокая сеча. Скрежет металла, крики и стоны, истощное ржанье коней не замолкало до полудня. И  которкая тишина, прерванная звуком рога. Трубил победу трубач.  Передовые отряды персов истреблены.
 И тут ринулся к  горстке воинов Спаргаписа Кир. Короткое, но ожесточенное сражение закончилось пленением Спаргаписа.
-На копья  и  похоронить отдельно, - произнес Кир, с ненавистью  всматриваясь в  молодое лицо  сына Томирис, чем-то напоминавшее  лицо Камбиса, своего  старшего  сына, в котором души не чаял.
Камбис и пятеро лучников подняли на копья связанного Спаргаписа и   бросили  к убитым и казненным массагетам.
-Найти Томирис,  оставить живой,- велел Кир. Он похоронит  ее живой рядом с сыном. Но среди пленных воинов массагетов  не нашли Томирис.
 Кир  сжал в ярости кулаки. Он должен уничтожить царство массагетов, взять в плен  царицу. Он спешил  это  сделать. Он покорил Вавилон. Покорит  и Скифию. И в  году (530 году до н. э.) ... со дня сотворения мира он  станет  властелином  мира, как предначертал  Господь, бог небесный.  Спаргапис  отнял у Кира  двадцать тысяч  лучников и две тысячи  всадников.Осталось сто  пятьдесят   тысяч  лучников и тридцать тысяч всадников. А сколько у Томирис войска? Разведчики не могут сказать толком.   Она будет защищать свое царство, свою честь и достоинство до последнего вздоха. Никто не снимет с ее головы  царскую   корону.  На  защиту  своего царства Томирис собрала огромное войско, которое рассредоточила  по оврагам и  перелескам.   Она выжидала.
-Проклятье!- вскричал Кир и повел  воинов в атаку. Полетели стрелы. Их посвист приглушал предсмертные стоны воинов. Стрелы  кончились.  Трупы  лучников, всадников и коней   были усеяны по всему полю.
Воины Кира и массагеты  сошлись   у холма и бились  врукопашную.Томирис рвалась к Киру, чтобы сразиться с ним...Ей было сорок  пять, статью и силой бог не обидел. Она не боялась вступить в поединок с Киром.Не успела. Чье-то копье проломило его щит и проткнуло грудь.
  Остатки войск  Камбис  повернул назад, к понтонным мостам, оставив на заслон горстку храбрецов. Заслон смяли, но не достать.
 Томирис подошла к бездыханному Киру , велела  бросить голову  Кира в мех с кровью , и сказала:
-Как и грозила тебе, напою тебя кровью.
...А-а.-а, - застонала Евгения Степановна и замотала головой. К ней примчалась медсестра и сделала укол.
-Сейчас пройдет...
-Спасибо. Я  видела  кровь...Можете  позвонить моей дочери? Завтра чтоб пришла...
 Лера ночами плакала. Виталик ее успокаивал и утешал ее по-своему, гипнотически искусно. Лера поддавалась его ласкам, стыдливо утешаясь. Она чувствовала себя взрослой женщиной и это чувство возвышало, избавляло от тоски, от горя. Обещала маме закончить институт, пойти по стопам родителей, обещала не вполне уверенно. Заранее будто знала, что не поступит в институт, не пойдет по стопам родителей. У нее другой путь. У нее подрублены крылья, загублена душа.Хочется забвения. И ночами занималась с Виталиком постыдным занятием...

                Глава 5

Читая секретную сводку происшествий, Светачев, “надрюмившись”, сделал вывод об активизации деятельности  спецслужб.
“Маразм крепчает”,- подумал он без сарказма о новом старом высшем руководстве. -Если думающие, мыслящие  люди оказываются в  наручниках, то как звучат панегирики о курсе гласности и демократизации? Издевательски, больше ничего.Придется обратиться к  председателю КГБ с запросом. Или поговорить с  Н.Н. Нельзя. Если б Алена  смогла  передать  мое послание...”   
Обращались к Светачеву многие друзья и приятели по всякому поводу и без повода. И он вынужден был откликаться на посильные просьбы, вопреки своему нравственному принципу. Устроить надо было какого-нибудь оболтуса

в  аппарат ведомства да так, чтобы не бросалось это устройство в глаза. У него раскалывалась голова от ярости, никакие таблетки не помогали от головной боли. Надо бы вытащить из дыры двоюродного брата, да вот душа противится этому. “Ну, если бы у моего брата не было меня, тогда что же? Он смирился бы с собственной судьбой? Наверное, нет. Да брат и не просится в Москву, здесь ему будет невольготно. Да замолить грехи власти хочет...Задумал храм, то бишь  дворец культуры построить... Не устоял перед соблазном, доярок и бухгалтерш влекучих пруд пруди, влюблялся, терял голову,”- улыбнулся Светачев: “Теперь печется о своих домочадцах! Все путем. Вроде никому дорогу не перешел. Но сколько ж недовольных в его хозяйстве! И стопка этих писем - не все. В Большом доме - столько же писем-жалоб. Так что брату я ничем не смогу помочь. Ему остается честно принять удар судьбы. Готовится постановление об обновлении руководящих кадров среднего звена. Сообщить ему об этом? Или не стоит расстраивать раньше времени? ”
Светачев  так и не нашел для себя приемлемого ответа. А с друзьями проще. Иные попали не без его помощи в руководящий состав России и Союза. Теперь расторопные мужики возле Горбачева помогают решать государственные проблемы. Как решают -  время покажет, но решают, решают. Нет, не лидеры в окружении Горбачева, к сожалению. Они будут погружены в гипнотический сон под воздействием генсека. И очень обидно будет, если обнаружится, что время упущено. Возвышение не подтвердится свершениями. Будет обидно.
Но нет, не всегда так: чем выше, тем лучше, лучше обзор. Порой человек превращается в неодушевленный объект. Когда крупный организатор будет управлять только процессом. Валерий Васильевич заметил, что он не узнает своих идей. Как так получается? Он, естественно, подает идеи. Отделы как могут оформляют их. И уже несут ему оформленную в виде книги генеральное направление на подпись. И не узнать идеи - полная противоположность тому, что он предлагал. Почему? От исполнительности, услужливости подчиненных, от их неистового, безмозглового холуйства? Вот и добейся правды! Все мучительно ищут ее, делают вид, что ищут, потому что ложью отравлена душа.

                *      *      *

Он повернул лицо и увидел Алену. Она была в осеннем пальто и высоких сапогах. Густые золотисные волосы были распущены до плеч. Лицо сияло солнечным загаром. Только глаза - синие-синие - излучали холодную вечность. Было страшно заглянуть в эти глаза. И он избегал встречаться с этими глазами.
- Я знаю, что вы повернули русло реки...
- И за это ничего?
- Об этом и поговорим. Н.Н. передает вам привет. И ещё...
-Алена, я против тайных затей. Если группа решительных вознамерились стащить с пьедестала живой памятник, что изменится? Что от этого людям? Эта группа поставит на пьедестал свой памятник. Стоило все это затевать?
-Вот об этом и  напишите  Н.Н. Не здесь... Я вас приглашаю на дачу, на  папину  государственную дачу. Но вы с папой не встретитесь. И вы знаете, почему.Он  вас осуждает. Он неправ.
- А с женихом твоим...не встретимся?
- А что жених?  Когда мамы не стало, я к папе да к папе. Он рассердился: “Ты  что  это, нашла друга?!” И привел этого Сережу. Его отец - папин друг.Познакомились: “Привет”, “Приветик”. Я с ним иногда общаюсь по телефону, чтобы не обижать папу. Жениха не смотрят глазами, а слушают ушами,- засмеялась она.- Но он герой не моего романа.
-Сердцу не прикажешь?
- Это уж точно. Везите  меня на своей “Волге” с зашторенными окнами...
- Хорошо.
- Сами везите. Водитель твой  общается с водителем папиной машины. А вдруг они нечаянно обмолвятся... Я не хочу расстраивать папу, я никого не хочу расстраивать.
- Но жених-то огорчится.
- Он не узнает ничего.
- Как это не узнает?
- А вот не узнает.
- Значит, я  твой папа или старший брат.
- Вы тот, о  котором  сны мои. Душа моя и вам близка. А в жизни много препятствий, которых надо преодолевать, не так ли?- заговорила она, запутывая засмутивщегося и ставшим близким ей человека.- Я сказала не все.Вы ревнуете меня к  Сереже?  Я желаю ему  встретить девушку  и  забыть меня.
... На даче Алена вела себя хозяйкой и принцессой. Переоделась во все прозрачное.
-Идем,- Алена взяла его за руку и повела в гостиную.
 Запахло вкусным.
-Лялечка, наполеончик в баре, а для Виктора Ивановича с Николаем Львовичем водочка в холодильнике,- произнесла с подобострастием дебелая домработница.
-Папа только что в Париж  вылетел,- сказала Алена.
 -Да, он вчера говорил,-  вспомнила домработница.
Впервые воочию увидев Светачева, сразу почувствовала в нем государственного мужа и потеряла к нему всякий интерес.
-Небось, дома беспокоятся о вас,- проскрипела домработница.-Время неспокойное. И все из-за Светачева и его братии. Ну что ему не живется спокойно? Взбаламучивает море, не знает, что будет?
-Точно,- проронил Валерий Васильевич, смутившись.
Домработница  смахнула пыль с портрета красивой жекнщины, очень похожей на Алену, вздохнула и ушла. Дольше оставаться не могла.Грузными шагами удалилась к себе, в  антресольку.
-Строга,- усмехнулся Валерий Васильевич.- Не узнала меня, слава богу.
Надменная Алена так и млела перед ним. Ну, девчонка. Влюбилась по уши. И гордится, что положила к ногам своим  “государственного мужа”... Душа ликует. Вокруг нас вьются всякие, все начальники, да она умница, головы не теряет. Остается недотрогой. Но видно за версту, она тяготится этим.
- Вот мы и одни, Валер,- заворковала Алена.-Хоть поговорить можно.
- Жучки какие-нибудь.
- Нет никаких жучков.
Она узнала о нем все, даже то, о чем даже его жена не ведает. “Котище ещё тот Валерий Васильевич!” Узнала, любит созерцать красивых голых женщин. Об этом поведала по секрету ее подруга, которая оказалась с ним наедине после одного правительственного приема. Так он созерцал ее в чем мать родила. И был после этого особенно неистов в любви. Алена узнала об этом случайно и промучалась до коликов от приступа ревности.
“Чует сердце, мой Валера. Меня он полюбил как папа. Разум придерживал его чувства. Но я  открыла душу и тело... когда я показала все, что сама  видела только в зеркало, он впал в сумасшествие. Сама видела... Я живое воплощение его грёз.Он стал пленником своих грёз или я опалила его огнем? Но нет назад пути. Ну и пусть. С Серегой я как-нибудь улажу. Я ничто, а буду что. Сереге и не приснится во сне. Будет советником Валерия...”
- Ален, дай уж погляжу на тебя. Женщина, красивая женщина - это счастье, блаженство, смысл жизни.
- Красота вянет, смысл исчезает. Женщина - это роман-реквием, элегический роман. Старая женщина - депортированная из страны счастья, её расстраивает даже воспоминание, прошлое обжигает как угли. Как отдалить наступление старости? Вот ты никогда не будешь немощным стариком? Ты владеешь  эликсиром молодости?
- Конечно, владею. Но я  памятлив. Не забыть мне этих минут никогда.Ты о чем задумалась, девочка?
- Вы меня забудете, как только я вам наскучу?
- Это невозможно.Я люблю тебя, потому что не полюбить тебя невозможно.Кто однажды увидел тебя, тот полюбил навсегда. У меня помутился разум, когда ты  призналась...
Он поднял ее на руки и поплыл-поплыл до широкой тахты, покрытой розовым бархатом с бахромой.
Она поклонилась ему и выпрямляясь, стягивала прохладный пеньюар. Раскрыла руки, притягивая его взглядом. Он поцеловал ее в губы, шею, груди, откинулся на спину, обнял ее.
Она улыбнулась, поглаживая бедрами его живот и встала на коленки.
- Милый... ласковый...
Валерий Васильевич мучал себя, созерцая все то, что девочка не могла созерцать, розовый лепесток девичьей чести...
- Не надо...
- Люблю тебя, девочка.
Он входил в нее со страхом и восторгом, дрожью наслаждения, с превеликой осторожностью и нежностью  свершая ритуал любви...
- Я тебя так люблю...счастье мое.
В глазах ее он увидел  крохотное лицо свое в  блеске лучей.
- Я вся твоя...навсегда,- прошептала она , рыдая...
Утром они сидели за столом и насыщались тем, что приготовила домработница.
- А  это... на столе у Брежнева не было, вот. Вчера б ты сказал, что  я  сумасшедшая.
-А теперь убедилась в  моем безумии?
- Так тебя в психушку?- усмехнулась Алена.- Ну, пожалуйста, ответь...
-Вот как началось. Однажды Брежнев попросил Юрия Владимировича: успокойте Синявского, Галанскова как-нибудь, успокойте шизиков, уши закладывает.  Юрий Владимирович предлагает: “ Прекрасно. Если они страдают шизофренией, то их за рученьки да в психбольницы.” “Одобряю, Юрий Владимирович, но психически ненормальных  не поддается подсчету. Немало буйнопомешанных. Могут натворить нечто... Надо решать.” “Решено: в каждом населенном пункте - одна или несколько психбольниц по численности населения. Задача вовремя пополнять эти заведения”. Значит, слежка, ужесточение правил внутреннего распорядка, превращение страны в  полевой лагерь с комендантом.
- И папа мой считает, что мерзость... .
- Но Андропову так не показалось. Не признавал никаких церемоний. Сбили без всяких угрызений южнокорейский лайнер. Мир содрогнулся. Да и народ наш отрезвел. Расправу чинят с каждым. Конечно, запад побаивался Андропова. И повел себя так, как вел себя в тридцать восьмом году.
- Точно так, как прежде?
- А в  МГИМО твоем не говорили о секретных документах МИДа? Тогда только в двух словах. Я не ваш лектор.
И он поведал о том, что знал, но без отстраненности лектора. Запад тогда боялся Гитлера и направлял его пыл на Сталина. Запад молчал, когда Сталин продолжал применять репрессивные меры против внутренних врагов и начхал на права человека. Мол, внутреннее кровоизлияние страны только ослабит Советы. Так полагали Черчилль и другие западные лидеры. Двойной стандарт отвратителен, но он развратил иные души.Иные уж жаждут выселить одних, чтобы  занять их квадраты. Хорошо еще, что только выселят. Могут и шлепнуть без суда и следствия. Концы в воду. Или: не выдать справок. Одна знакомая была репрессирована, реабилитирована. Но справку о трудовом стаже не дали. Работа на лесоповале не входит в стаж. Женщина не могла оформить пенсию, вынуждена жить подаянием. Повесилась. А была известна на всю страну. Так что все может быть в стране, где много “лесов, полей и рек”. Закон тайги. Ну каждый раз лидерам нужен акт устрашения. Когда-то это было “шахтинское дело”. А сейчас? Исключат на Пленуме ЦК кого-то из функционеров, который слово сказал...о бомжах.  Люди  нуждается в защите, а страна в людях, способных ее защитить. Вернуть идейно депортированных. Им ведь родина нужна. Они ведь не птицы, да и птицы возвращаются в родные места. В стране, где  нет гарантии,что не придут за тобой, страшно.
- Конечно, страшно. Пусть будет по-другому, по-человечески. Чтоб не бояться назвать того, кого сердце выбрало...
- Конечно, я тоже этого хочу. Но ты-то от чистого сердца или лукавишь?
- Валерий, парень, за которого я собираюсь выйти замуж, мне нравится, хоть папа привел. Он старше меня на три года. Но мне кажется, что он старше тебя. Рассуждает, как замшелый дед, у которого нет будущего. Я для него как соломинка для утопающего. Я  хочу  весь белый свет оповестить о любви к тебе, а нельзя...
-Ты убьешь  своего  друга.
- Я не хочу  этого. У него  ко мне влечение. Говорит: “телесно ты безупречна, само совершенство. И ты знаешь об этом. Но почему ты так  чуждаешься меня, если я тебе нравлюсь?”
Алена только усмехнулась, обнажив свои белоснежные зубы.
- Он не любит тебя. Он  видит в тебе только воплощение чистоты и невинности.
- Конечно, видит. Говорит, что только во мне он видит женщину, девушку.
- Ну вот...
- И может что-то сделать с собой, если узнает, что я не девушка. Дурости хватает.
- Что же нам делать?
- Если девушка умна, она найдет выход из любого тупика. Не думайте о том, что будет. Вы любите меня и я вас, вот и все.
- Я тебе признателен, Алена. Ты так прекрасна, что даже представить не можешь. Сердце мое как будто плещется в море радости и блаженства. Ты мое зеркало?
- Конечно. Вы  в  этом зеркале прекрасны.
- Я боюсь... чтобы разбить зеркало, достаточно его уронить. Иди, иди сюда, несравненная.
Он вновь взял ее на руки и направился в спальню, чтобы забыться в объятиях любви. Не сразу  сблизился с нею. Она сомкнула ноги, издала бархатный стон.
- Поклянись, что в назначенный день отзовешься на мой призыв.
- Конечно, Аленушка, боже мой, любимая моя...
Искрится  взгляд.
Он встретился в этим взглядом. Почувствовал, что перетомила его, его мужское достоинство теряло силу, смягчилось, она резко разомкнула ноги, бесстыдно обнажив губы любви, розовая ягодка зияла между нежных губ. Тело Валерия Васильевича воспрянуло и его чувствительный орган потянулся к этой ягодке, похожей на его же орган, только уж махонький, прикоснулся и вошел в лоно любви...
- Сладкая моя девушка...
- А ты милый мой, желанный мой.
-Душа моя,звезда моя ...
- Сладкий мой. Светозарный мой...
И  даже после, когда выбрались из огненного брода, куда бросились с безумием, всепоглощающей страстью, как будто  выбрались и опомнились,  им было совсем-совсем не стыдно за сладкий миг забвения.
Алена напомнила об удивительном эпизоде в своей и его жизни. Валерий Васильевич однажды спас ей жизнь. Шесть лет тому назад.
- Не помню, что было шесть лет назад.
- Мы купались на Москве-реке. С подружкой учились синхронному плаванию. Мы увлеклись и занесло нас на середину реки. “Ракета” неслась. Нам показалось, что на нас.
- Вспоминаю. Было. Валерий Васильевич все вспомнил. Жарким июльским днем он, работник Госплана, и сотрудник Министерства среднего машиностроения, два приятеля - как-то сидели на одном закрытом совещании вместе и подружились - решили искупаться на Москве-реке. Едва дождавшись закрытия совещания, который проводил Суслов Михаил Андреевич, сбежали к Москве-реке.
- Слушали, постановили, все заранее известно, мы свою роль статистов исполнили, пора и окунуться в чистую воду Москвы-реки. Это важнее всякого совещания. Не пристало нам гордиться тем, что мы приглашены на закрытое совещание.
Валерий Васильевич сгоряча наговорил еще откровенных вещей про это совещание, пока они не очутились на излюбленном месте на берегу Москвы-реки, в некотором отдалении от пляжа. Окунулись в холодную воду, вынырнули и зафыркали как моржи. Как прекрасна жизнь, как она прекрасна. На небе синем ни единого облачка. Невидимый жаворонок выражает свои чувства птичьей мелодией. Люди, наверное, в родстве с птицами, раз понимают их чувства.
- Какая благодать - солнце, чистая вода, теплый песок, - сказал сотрудник министерства, с шумом вылезая на крутой берег. Плюхнулся на песок, животом на горячий песок и закрыл глаза.
Валерий Васильевич собирался выбраться на берег и услышал пронзительный крик:
- Помогите, помогите...
Нервная дрожь прошла по телу Светачева, скованному страхом. Но опомнился вовремя, нырнул в воду и торпедой на утопающую. Это была девочка-подросток, она испугалась чего-то, захлебнулась и... Испугалась “Ракеты”, которая неслась на огромной скорости вверх по реке, оставляя за собой буруны. Девочка была не одна. С подругой. Но подругу отнесло волной за другой борт “Ракеты” и оттащило вниз по течению. Она пыталась подплыть к подруге, но безуспешно. Валерий Васильевич вынырнул, глотнул воздуха и увидел только в метрах пяти руку с расжатыми пальцами, исчезающую в бурунах. Валерий Васильевич нырнул и торпедой к утопающей. Под водой он схватил за волосы и устремился наверх. Подплыл к берегу. Девочка была без сознания. Поднял ее на руки и выбежал на берег. Положил на песок. Наклонился и приложился губами в синие губы. Вдохнул ей из полных  легких. Тут только опомнился сосед по закрытому совещанию.
- Валера, сдави грудь, отведи руки за голову.
Но боялся подойти поближе. Ему казалось, что девочка не подает никаких признаков жизни. Запрокинутая голова будто в маске...
Светачев сдавил ладонью грудь девочки, едва прикрытую тесемкой, потом приподнял бездыханное тело и затормошил ее, попытался разжать скрещенные судорогой ноги. И почти удалось. Коснулся коленями безжизненных ног...
- Ну все, уходите прочь, все углядели, как вам не стыдно...
Алена пришла в себя и затрепетала от гнева. Ее обнаженную разглядывает мужчина.
Валерий Васильевич опешил, услышав эти слова, адресованные ему. Только сейчас он был уличен в нескромности. Да, углядел кое-что. Но вышло нечаянно, вопреки его воспитанности. Груди девочки были похожи на персики, а лоно нестерпимо  голенькое. И когда он раздвигал сведенные ноги, углядел все, родинку над лоном и даже девственную плеву. Красивая девочка.
- Что вы тут... - услышал Валерий Васильевич девичий голос. Это была подруга девочки, постарше, лет шестнадцати, тоже без лишнего на обнаженном теле.
- Мы, мы... - замычал  Светачев.
- Вы очень любопытны. Так вот, мы по синхронному плаванию. Нам загар равномерный нужен. На пляже загорать не могли, вот почему мы здесь... А вы  почему здесь оказались? Неужели нельзя было подальше, дяденьки вы бессовестные...
- Не знали, что нельзя... - пробормотал  он. - Все, уходим. Олег, пошли.
И они быстренько покинули “запретную” зону, направились в пивной ларек.  Валерий Васильевич постарался забыть досадный эпизод и вскоре забыл.
-...Так вот оно что...-пролепетал он.
-Ну  все, я  временно разлучаюсь с тобой, уже утро,- чего-то испугалась Алена.
Светачев быстро собрался и ушел вдоль сада к утренней электричке. Уже миновал просеку, как  услышал выстрел. Стоял за березой охотник и целился в него из охотничьего ружья.Это был Серега, аленин жених.
Светачев выхватил пистолет и выстрелил в  макушку березы, не целясь, и  забежал за ель, перебежал  мостик и скрылся в чащобе. Серега  за ним,  стреляя безприцельно, спотыкнулся и упал...








                Глава 6

Конечно, Светачев надеялся, что личная его жизнь останется для всех, за исключением некоторых любопытных, за семью печатями. И надеждам  этим не суждено было сбыться. Он ведь мужчина видный, милый женскому сердцу,  здоровый мужчина. А какой мужчина отказывает себе в  утехах для того же физического и душевного здоровья? Тем более- одинокий...
А ведь женщины - их трудно обмануть - за версту чувствуют его обделенность супружеским вниманием. Конечно же, жена занята, наверное, больше собой, детьми, ей не до мужа, не простого, а государственного, занятого до такой степени, что он недосягаем до ее личных притязаний. Жена идет за мужем, ни в коем случае не переча ему. Наверное, такие вот отношения в семье Светачевых.
Валерий Васильевич ладил с женщинами, в то время, как с мужчинами он часто вступал в конфронтацию. Удивлялся:  как  быстро коснеют и косеют посаженные в кресла мужики!
- А в этом году нет улучшения, - твердил зам.начальника главка Лисичкин.
 -А говорили недавно совсем другое. Вы меня извините. Все искали бога на небе, а он - вот он, здесь, на земле. Бог тот, кто кормит страну. Крестьянин! Вот именно, крестьянин, и никто больше. Но его-то мы не считаем богом. Вот где беда...Светачев, - кивнул он, - понял это давно. Но если бы он решал сам в соответствии с разумением! Он бы отдал колхозникам и рабочим все, что они просят. Потому просят то, что нужно! И все же... даже завали  ублюдков - сиамских близнецов - колхозы и совхозы - комбайнами, тракторами, хоть завали их комбикормами... А толку? Надо, надо находить верные пути и решения. Но найдем ли эти решения в недрах?
Проблема отстающих хозяйств и предприятий - не частная проблема в экономике, она затрагивает самый уклад всей нашей жизни. Та же унтер-офицерская жена - сама себя сечет! А экономика - что? Это легко, это удобно, это эффективно. Но эффективно ли это? Очень эффективно. Свернули шеи миллионам соотечественников, не желающим реагировать на административный зуд. А добились чего-нибудь, кроме рукотворного болота? Добились, всего добились. Уж до чего дошло: указывают, что можно художнику рисовать в этом болоте, а режиссеру  какой  фильм  поставить об этом болоте! “Комедь?”
И  таким же образом хотят разрешить проблему ублюдочных хозяйств?! Не можем выделить сполна фонды, потому что казна пуста, потому что колхозы и совхозы бедны и убыточны. Как разорвать этот круг нищеты? Чем разорвать? Мы связываем здоровых людей путами инструкций, запретов, исключений, разрешений, но так же не может продолжаться бесконечно. Значит, нам надо вести себя иначе, если хотим остаться. Однако, чиновники-временщики, добившиеся высоких кресел в просторных кабинетах, считают, что эти кресла, эти кабинеты для них незыблемы. Они почивают в креслах или дремлют, уж что-что, а это их забота и жизнь. Им нравится это ведомственное томление.  Любого, самого непоседливого человека посади в это мягкое немедицинское кресло, через некоторое время будет закисать от томления. Где тут позаботиться о душе? Как бы не произошло отлучение души! В министерской вот пустой замоте. В министерской замоте в душе чиновника гаснут последние жизненные стремления и импульсы. Несчастный готов оставить душу за порогом своего кабинета. Ему лучше жить без души. Он отдал дьяволу душу.
Он бросил взгляд  на  зеркало и поразился. Вроде не был похож на Мефистофеля, но и ангелом не выглядел.
Упустишь момент и забудешь, как тебя звали. Все остановилось - вокруг тебя и в тебе... Как запустить остановленные часы? Он, Светачев - большой сильный человек, не обладает магической силой, как известный англичанин, силой воли запускающий часы, он обыкновенный человек, но облеченный большой властью по счастливому стечению обстоятельств. Но не обладает всей полнотой власти, чтобы сдвинуть маятник... И он решил, что надо выйти на второе лицо в государстве. У нас  правда только тогда правда. когда выскажет ее высокое лицо.
- Почему мы уповаем только на формы хозяйствования, формы жизни, придуманные классиками? - спросил он напрямик.-Они их придумали для одних, отказывая другим другой жизни. Односторонние классики.
- Вы что, хотите вернуть помещиков? - вопросом на вопрос отпарировал хозяин высокого кабинета.-Это ваше тайное желание?
- Пожалуйста, не извращайте мою мысль. Но нам не нужна ни новая революция, ни гражданская война, ни контрреволюция. Но неужели на этих ублюдочных хозяйствах свет сельский клином сошелся? Оглянуться окрест себя нельзя? Неужели ничего нельзя перенять более лучший опыт, потому что чужой опыт? Мы ругаемНЭП? Может, зря? Мотивация труда была: можно продать излишки хлеба. Тогда и был хлеб, пеньки. чугун... А сейчас закупаем. Что происходит? извращение отношений.Черная аренда, черная субаренда, черная экономика.Тайная покупка права на пользование сопровождается взятками, убийствами...
- А вам-то что? Закупаем и закупаем! Зато продаем нефть! На наш век хватит всего. И денег, и орденов. Только не высовывайтесь. Отсекут голову. Пусть ничего не движется. Остановленное время - это же замечательно!
- Это время, в котором было все. И нравственное отступление и сговор верхов и жизнь порознь.
- Не понимаю, о каком сговоре вы говорите? Люди поднимаются по ступеням служебным согласно своим способностям, на конкурсной основе, на основе выборности и сменяемости,  именно так и не иначе.
Чем круче ступени, тем труднее поднимать наверх. Ох, уж эти ступеньки! Да, анкета, да, система номенклатуры. А вы как хотите? Вы хотите превратить в проходной двор отделы кадров? Если бы не эти ступеньки, то мы здесь не сидели.
- И не даем житья людям. Неужели не видите, что люди живут непразднично, хмуро? А это опасно... для державы.
- А  это уже не ваша забота! - сказал второй секретарь  секретарей.
Разговора не получилось. Но Валерий Васильевич вышел на самого Горбачева, изложил суть своего предложения. Горбачев пространно сказал, что о беседе будет доложено Политбюро ЦК. Почему же он не хотел взять на себя ответственность? Даже если дойдет вся мысль в кратком изложении до адресата, сумеет ли Горбачев воспользоваться этой мыслью и переломить бытущее в Политбюро мнение, что ничего менять не надо. От добра - добра не ищут. Что ж, пусть хоть будет доложено.
О демарше Светачева стало известно на другой день. Председатель комитета не выразил никакого отношения. Сделал вид, что будто он ничего не знает. Какое отношение?! Горбачев позвонил и просил выразить свое мнение. “Мешать не буду. Только у Светачева ничего не получится”, - сказал Председатель комитета. - Если бы у кого-то что-то получилось! В том-то и дело, что ничего путного не выйдет. На то и ведомство, чтобы гасить и гасить огоньки!
“Светачев - чужак, хоть из нашей среды, - заключил однако Председатель. - Слишком долго проваландался  в погранзаставе. Его вытащили, за стол посадили, а он на стол лезет. Никак не может абстрагироваться. Но ладно, он нам не мешает. Делить самый сладкий пирог ему не позволят. Но неприятно, он все замечает. И мне понятны его тайные желания. Надо, конечно, его отвлечь, позвать на охоту, в Завидово. Тогда он позабудет все. Мысли-то у него на голодный желудок, сытому спать хочется. Светачев кушать хочет. Он самый обездоленный в руководстве ведомства. Обижен Светачев. А обиженный человек вне контроля. Вот что мы упустили из виду”.
Через некоторое время принесли Светачеву в голубой папке список желающих поохотиться в Завидово, в списке было два человека:  Председатель и он, Светачев В.В.
 Валерий Васильевич, сославшись на занятость, себя из этого списка вычеркнул, хотя понимал, что навлечет на себя гнев Председателя...

                Глава 7
 
Светачев  стал неуправляемым. Неприлично неуправляем.И Председатель попытался  поговорить с ним начистоту.
-Валерий Васильевич, там, где вы, конфликты и конфликты. Может, в вас дело? Подумайте.
-Хорошо, я подумаю.
-Там, где вы, обязательно  случается что-нибудь. Вы человек  “против”?
-Я человек и “да” и “против”,- в тон Председателю сказал Светачев.
-Предупреждаю.
-Я вас понял,- едва сдерживаясь, произнес Светачев. Он не желал выяснять отношения с Председателем. Это было совсем ни к чему...
Он вызволил Лидию из совхозного плена, устроил ее в экономический отдел. Незаметно для себя увлекся Лидией. Алена что - девчонка, не женщина. А Лидия - ему ровня. Оказывается, он способен на бескорыстные чувства. Неожиданно и для него - это новое чувство, эта новая любовь. Он не стыдился своего чувства, не особенно не выставлял его напоказ, что он-де мужчина, а не сухое дерево, но это очередное  увлечение отнюдь не бравада. И окружение Светачева не придавали этому  особого значения, не устанавливали для Лидии режим наибольшего благоприятствования на вверенном ей участке работы. Окружение выжидало. Чем  все  это  закончится? Семейным скандалом? Супруга Светачева, ходят слухи, не  очень ревнива, да и  сама была замечена в обществе молодого человека, у которого  на  лице  было  написано, что сгорает от счастья... Самому Светачеву не до жены. Он ведь серьезно увлечен. Он, конечно же, достаточно деликатен, чтобы скомпрометировать...
“Люблю, люблю Лидию. Она мой последний островок надежды...” Уйти к Лидии? Это невозможно! Стыдно. У него уже внуки. Скажут, Валерий Васильевич совсем сбрендил. Крупный человек. Государственный муж. Обширные связи. Положение. Он - человек высшего круга. И должен вести себя подобающим образом. Влюбился!? Бес в ребро? Какой бес? Он еще свое не получил. Как можно закрыть наглухо сердце, если стучится жизнь? Но уйти к Лидии в Москве, невозможно. Вернуться в степи каким-нибудь директором  предприятия? Или отказаться от того, что плывет в руки? Он позвонил друзьям, живущим в глубинке. Не нашел удовлетворительного решения своего каприза. Идеалы прежние, но мы другие! Да и идеалы, если разобраться, устарели. Да забраться в глубинку - никогда не найти тех, кто предал отца... нет выбора. Придет время и напишут в Правительственных “ведомостях”: “Освободить от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию”. Так что же? Отказываться от того, что плывет в руки? Но нет, нельзя допускать этого, нельзя упускать свое.
Валерий Васильевич решил поразвлечься, поразмяться. Это его давняя привычка, от которой невозможно освободиться, избавиться, но еще труднее от притязаний надоевших красоток, коих надо было как-то пристраивать, чтобы с глаз долой. Что было, то было. И с Лидией надо было как-то решить, обязательно решить. Но позитивно. Потому что Лидия натура  особенная.

                Глава 8

Лидия, наконец, вышла из ванной. Потемневшие волосы закрыли плечи. Она тонка, как лоза, и стройна и грациозна. Груди дерзки и высоки. Острые розовые соски набухали и съеживались в такт дыханию. А впалый живот венчался темным треугольником, острием сводящим вожделенные линии длинных ног. Боже мой, как она несравненно хороша! Валерий Васильевич потерял голову.
Он взял девушку на руки и нес ее как сокровище вглубь комнаты. Лидия слабо сопротивлялась, вяло отталкиваясь нежными руками, разжигая его страсть. Его ласки и поцелуи - он страстно покрывал поцелуями все ее тело - вызывали в ней трепетное чувство радости и стыда.
- Не надо, Валерий... Боюсь... я чего-то...
- Не бойся, я не враг тебе.
- Но не друг же...
- Друг предаст, а я нет... я люблю тебя...
И когда он, наконец, в белесой тьме освободился из плена одежды, обнажился, в возбуждении и затмении разума заключил ее в объятия, тяжестью своей  раздвинул ее ноги, зажигая огонь любви, исторгая стоны страсти. Она стонала тихо, ей было больно и сладко, потому что впервые отдавалась любимому мужчине. Слезы полились из сияющих глаз. Она обхватила его шею, страстно отвечая на его поцелуи. Он презрел все преграды и слился с ее миром ... “Милый мой, сладкий мой...” Валерий Васильевич ее первый мужчина, любимый... “Украл меня - не жалей меня...” “ Касатка моя...” Он испытывал такое наслаждение, которое было ему неведомо в ту первую незабвенную ночь с Верой. И было много женщин, несчетно много, но  воспоминания о них  стерлись в его памяти. Только оставляли иные из забытых им неприятные хлопоты с устраиванием абортов, гашением семейных конфликтов. Но всегда удавалось уладить такие неприятности. Валерий Васильевич не добивался, не домогался любви. Хорошенькие женщины сами как-то находили его. Грешно было отталкивать их от себя. Его ведь не убудет, а женщинам хочется близости с ним, девушкам не терпелось лишиться невинности. По доброй воле и с любовью. Устраивал оргии, какие и императору Нерону не снились. Они не стеснялись его, не стеснялись себя. Лишь бы отдаться ему, самцу. Почему? Он же задумывался над этим. А зря. К нему липли не только потому, что пригож и красив, сексуален.  Добивались близких отношений с ним из-за высокой должности. Эта должность внушала практичным мечтательницам восторг и страх. Он же  этого не замечал. А сейчас все и всех затмила Лидия.
- Русалка моя ненаглядная...
И вновь испытали сладкий миг забвения. Но  пришло и время отрезвления.
- Если родится сын, назову в честь деда - Никодимом, - сказал Лидия.
- Почему не Валерием? Только фамилию мою нельзя... Знаешь, где мы окажемся. Под лестницей. Нас же спустят со ступенек.
- Я любовница твоя. Тайная любовница.
- Не звони по розовому телефону. Алла Ивановна поймет сразу. Она не проговорится, но ведь на ее лице все будет написано. Что за общество наше? Невозможно. Общество, сотканное из лжи, несправедливости. И сами наводняем ложью, потому что жизнь - это правда. У нас не ложный мир, а лживый мир.
И даже Лидия не могла увести его от этого неприличного, лживого мира. Наверное, Валерий Васильевич испорчен и навсегда. Пожалуй, остается одно: оздоровить общество и исцелиться самому. И как только он пришел к такому печальному выводу, ему стало страшно, воистину страшно. Он знал, что ему, бросившему вызов всему аппарату, не обществу, а всего лишь аппарату управления, не будет пощады. Миллион тайных способов, чтобы ликвидировать его и предать его имя забвению. Кто может спасти предателя от козней аппарата? Для предателя наказание неминуемо.
- Валера, ты мне сейчас не нравишься, да, нет, нравишься, - промолвила Лидия, нежась в постели, любуясь именитым любовником. Он же, в распахнутом халате, шел взад-вперед по комнате и обрубал энергичным движением рук... воздух. Он был однако отрешен ото всего. Кажется, не слышал ничего, кроме гула своего возмущения.
- Валерочка, что с тобой? - повторила свой вопрос Лидия, прикрыв лебяжьей рукой исцелованные обнаженные груди.
- Мне стыдно. Вот я с тобой, наедине с тобой, мы счастливы, что можем быть наедине! А миллионы сводят концы с концами, да что там, не сводят, ничего не сводят. Обманывают себя. А пропаганда кричит, что у нас рай, земной рай. Скоро нас сметут, сдунут как пену...
- Пусть кричит, пусть кричит. А ты-то честен?
- Нет, не пусть. Я не могу терпеть это безобразие.
- Но ведь ты в свое время был чуть ли не Матросовым. Парнем строил дорогу Абакан-Тайшет, космодром, отправился парнем молодым на  великую стройку.
- Да, было, чуть без не остался, когда придавило мне ноги рельсом, чуть не закопали меня в котлован космодрома, Потом на целину во главе отряда. Тимур и его команда и что? Я встретил в степи тайных первоцелинников, которые имен своих не помнили, отзывались на клички. Администрация лагерей довела их до такого животного состояния.
- Революции без жертв не бывает. Тем более, что вождь говорил о революционном насилии. Обещал много, чтобы повести за собой голодных и рабов.
- Мы ничего не построим на насилии, только разрушим.
- Зачем разрушать? Пусть все идет, как идет. Аппарат любит строить, чтобы заявить о себе, перестраивает и все попусту, потому что строят не для людей, а для отчета. Устала я от отчетов.
- Ты права, хватит всего этого. Вот я хочу сказать об этом. Любое движение становится реакционным, даже если и было прогрессивным. Обычно, придя к власти, начинают творить беззакония, чтобы утвердиться и войти во вкус власти. Стали  тормозом!  Как  оттащить от кормушки?
- Ради бога, умоляю, не надо.
- Боже мой, и ты, и ты...
- Да, и я, а как же!
- Почему, дорогая моя, ну почему?
- А потому, что это приведет к новому выяснению отношений, - сказала Лидия, как бы самой себе - Война - не война, но кровь прольется. Ты об этом подумал? Ты потерял своего отца, я - деда. И этого мало? Валера, тебе же достался счастливый билет, так что же? Рвать в клочья этот билет? Ты только представь, на что нацелен твой гнев! Не стоит! Кто же смирится с изменением, то есть ухудшением своей позиции в системе, еще определенной отцом народов? Он как будто умер, но ведь он жив и каждый день рождает новых и новых сыновей, для которых  не писаны законы. Я это поняла еще в глубинке. Я уж повесилась на березе, да она спасла меня - свесилась кудрявая к земле. И счастлива, что встретила тебя. Ты вытащил меня из этого тупика. Зачем, если ты не со мной? Поди сюда, ко мне, свет мой сердечный, хочу обнять тебя, уйти в тебя...
Он ждал этого зова и затворил ее в своих горячих объятиях, ожиданиях, сбылись, сбылись ожидания. Она одаривала его любовью обыкновенной, не извращенной, но чувственной, плотской.
- О боже мой, это невозможно, маточка моя, ох... Вот замкну тебя в кольцо и не выпущу. А-а-а... единственный мой,  я жива тобою, милый мой,  боже мой, я умру в тебе...
Она отдавалась ему истово, ее молодое тело, пронзенное страстью, билось в конвульсиях. И не отпускала его, не отпускала от себя, пока не устали от этой любви.
- Я рожу тебе сына или дочь, и ты не бойся...
- Ох, Лида...
 Он вновь покрывался поцелуями, коснулся губами ее лона, в котором зарождалась новая жизнь. Они теряли ощущение времени.
В этот день они забыли о... работе, которая была оправданием их вины... Но на другой день они заспешили на службу, которая и предоставляла им возможность жить в свое удовольствие.
За Светачевым  пришла по вызову его служебная машина и он поехал в Комитет один, без Лидии. Она же отправилась на работу минутой позже, как обычно - автобусом.
“Меня, наверное, ищут, - нехотя подумал Валерий Васильевич, закрыв глаза. - Ну и пусть. Надо Вере позвонить. Мне нужно создавать свою группу, не группу прикрытия, а ударную группу. Я буду воевать с этими монстрами. И это не слова,  конечно, не слова. Лида меня не переубедит. Только я буду осмотрителен, я буду внимателен, сам расставлю сети для недругов, но в их ловушку не попаду. Кушать подано? Они подавятся мной! Подавятся. Я взорву лабиринт изнутри, да так, что никто и не вспомнит, а был ли лабиринт...” Для вашего же блага. Вам же хочется сладкой жизни, как и всем... извращенцам. Народ нищенствует. Правители считают, что виноват в этом народ. Правители наказывают народ. Запустили еще три завода по изготовлению наручников! Только не знают, по чьему распоряжению. То ли секретарь секретарей, то ли предсовмина руку приложил!
Но вы  напрасно стараетесь.  Не  мешайте жить. Светачев вновь погрузился в свои мечтания. Лидия...Она вызвала в нем такое желание - здоровое, физическое желание, обуявшее его еще в годы кипучей юности. Озорная Алена только подзадорила. Он ощущал себя сильным мужчиной. И за это он должен быть благодарен Лиде, Алене... Он был человеком обязательным и благодарным.
Позвонил кое-кому, намекнул... Лидия укрепила свои позиции в отделе. С ней обращались как с главной, хотя она занимала рядовую должность. Это вначале как-то шокировало ее, но потом она привыкла к такому обращению. И все же не чувствовала в себе уверенности.
Валерий Васильевич тут подумал о Председателе, который интересуется мальчиками... Наверное, слух о том, эстрадный танцор бывал у него на даче, другие эстрадные мальчики - верен... Председатель не захочет понять зама...Тогда пусть он знает, что он не святой папа... К сожалению. Ну его к черту. Одна отрада, одна отдушина - Лидия.







               
             

                ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ

                ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ  ПРОИСШЕСТВИЯ



                Глава 1
 
И вдруг и не вдруг пошли разговоры, что в центральном ведомстве, которое должно было стать полигоном для новых сил,  ничего не изменилось. Там всё также... Все также  невыносимо и тяжко  тем, кто не хочет терять не бесконечное свое время. Там все время с кем-то и чем-то борются. Чтобы ничего не изменилось... Потому и назвали это ведомство “Полигоном- загоном”. Руководство  полигона пытается все довести до автоматизма. Общение между людьми сведено до минимума. По разнарядке, и по  наводке!  Из благих же побуждений.  И все же возникают какие-то сбои в автоматике. И в связи с этим участились странные случаи...Опять в подвале нашли обезображенный труп неизвестного мужчины. А днем позже ещё один труп.  И ещё новость: помощник генпрокурора, которого, боясь неминуемого разоблачения( теперь это стало очевидно), заставили “замолчать”, оставил какие-то бумаги, проливающие свет на  тайный заговор...Но эти бумаги исчезли...Но всплыли  ещё три трупа в затопленном подвале. Их вытащили из затхлой воды, повезли в спецклинику на судмедэкспертизу. Трупы были так обезображены, что опознать их было задачей не из легких. Кто они, эти утопленники? Сотрудники ведомства? Обратились в управление кадров. Помочь следователям и тут не могли. Нынешние сотрудники все на своих рабочих местах...Может, из уволенных или вовсе их посторонних? Просителей, представителей и жалобщиков пруд пруди, они проходят в здание без какой-либо регистрации. Проходят и проходят. Но каким образом попали эти уволенные в затопленный подвал? Сами спустились по лестнице или спустили...?  Если сами...то что же? Надо топиться, чтобы уйти от позора?  Вопросы, на которые нет ответа... Когда все-таки осущат подвал? Этим должен заниматься Светачев, но не занимается...
“Хотим, чтобы избавить жизнь от извращений. Но ведь этого не хотят те силы, которые отстранены от руководства, оказались не у дел. Они мутят воду. Их месть коварна и неожиданна. Но  уступить им - признать себя побежденными. А не хочется. Неровно дышим друг на друга. Стало душно. Слегка приоткрыли форточку, чтобы проветрить лабиринт. Кто-то простудился. Кто-то затаился. Но начал прорезаться голос, ломаться голос у онемевшего люда. И можно было понять их первые упреки-претензии к тем, кто...Так править страной могут те, кто страну не любит. Но этих слов те не слышат. Попытались заикнуться об изменении атмосферы,  а так ничего и не добились. И если бы можно исправить что-то там, где нельзя ничего исправить! Мы родом из Октября. И если мы хотим что-то изменить, то надо прийти к истокам...Зачем  же деды молодые промозглой октябрьской ночью пошли за заговорщиками, прибывшими в страну по распоряжению германского генерального штаба в запломбированном вагоне?  Спустя тысячу лет “новые варяги”, не дожидаясь Учредительного собрания, вероломно арестовали Временное правительство и установили особую власть - диктатуру пролетариата? Начальник германского генерального штаба Людендорф ликовал, что спас страну от гибели. Военные действия на германском фронте утишились, наступило перемирие, скоро мир...Людендорф оказался провидцем. Разогнано  Учредительное собрание, которое должно было сформировать законное правительство, а вскоре был подписан похабный Брестский мир...Тогда только опомнились сторонники вековых традиций и законности, но было поздно...договориться. Гражданская война не могла  восстановить законность, ибо война - это преступление. В списке преступлений убийство царской семьи,без суда, из соображений целесообразности, убийства ни в чем не повинных людей... Но этой жертвы оказалось мало.Новая элита в затмении разума  залила страну кровью.Для укрепления державы были схвачены и уничтожены миллионы и миллионы “врагов народа”, которые хотели просто жить. Просто не бывает. Или ты с нами, или ты враг. Деды  с ликованием водворяли согласие на крови и выдворили его из страны.  Непримиримость отцов и дедов, взрыв ненависти к  “врагам”. Чем больше уничтожим врагов, тем лучше! И  это  называлось борьбой за справедливое общество. Победившие унижали, загоняли с бранью площадной, с зоологической ненавистью в угол всех, кто хотел жить по-человечески. Творя несчастья, они были счастливы. И упивались своей правотой. Нет справедливости, а есть правота! Мечтаете о справедливости? Напрасно мечтаете. Ожидать справедливости от тех, кому кровь что вода? Получили, получили жаждущие сполна от  лиходеев  справедливости. Расказачивание, раскулачивание, выселение целых народов, как же, как же - рассеяли их мелкими группками по республикам Средней Азии, дабы не смогли  объединиться и выражать свое возмущение... А для укрепления власти   снизили порог наказания до двенадцати лет!  Наркомы продемонстрировали всему миру свою  кристальность. Правда, отрекались от  приверженности к обскурантизму, винили в этом своих жертв. Враги, вредители вынуждают принять по отношению к ним адекватные меры наказания.Врагов и вредителей  становилось все больше и больше, ускоренные суды, тройки не зачитывали имена их, осуждали списками!
Война “скрыла” от мира продолжающуюся сталинскую инквизицию, упростила ее осуществление. Избавлялись от внутренних врагов, определив их в штрафные батальоны, в трудовые армии ( через каждые три месяца полностью сменялись трудовые дивизии и корпуса из-за естественной убыли).   Конечно, на закрытых совещаниях высших руководителей рассматривались глобальные меры по очищению страны, но одно дело  сталинская инквизиция в условиях информационного вакуума, другое - их реальное  повторение в   эпоху спутников и электроники. События будут развиваться не  так, как задумали в  нулевых кабинетах. Сбить людей с панталыку. Может, объединиться и столкнуть тех, кто мутит воду? Пусть горит земля под ногами эгоистов! Нет, другой путь. Надо иначе все.Но каким образом? Путь другой - говорить, говорить, выслушать других. Отказаться от нанесения ущерба другим. Обижая, не добьемся справедливости.Так чего я хочу? Свалить несущие конструкции, то есть  Председателя и его  людей. Опозорить их, нанести им тяжкую обиду, чтобы добиться справедливости? Зочет ли председатель стерпеть обиду? Наплевать? Он не сват, не брат. Не родственник.А если заглянуть в родословную до тысячного колена? Все люди - родственники. Только председатель особенный. Добраться до таких высот может не каждый. Эгоизм или альтруизм помог ему взобраться на вершины? Или система нуждалась в нем и он пришел? Так с кем бороться?  С Председателем или системой, его породившей? Председатель  натура  сильная, волевая,  агрессивная, отпрыск злочастного Октября. В нем столько отрицательной энергии, что побудешь с ним час, и  закружится  голова. от ее воздействия. Но Председатель любит проводить такие сеансы, экзекуции.  Стремление к потребностям тела и души  вопреки разуму? Неумение сдерживать себя? Упорное нежелание слушать голос разума как инстинкт власти? Что это? Это форма утверждения?   
Светачев думал свою неторопливую думу, потому что он не видел какого-то решения в сложившейся ситуации.
- Система не лишена -антилогики, потому не жизненна, а живуча. Чем больше работаешь, тем меньше получаешь, а если не работаешь, то живешь на дотации!  Вот откуда родом нынешняя расхлябанность. 
По вертушке сообщили ему, что произошел мощнейший взрыв на нефтезаводе. Есть многочисленные жертвы.
А через полчаса влетел к нему в кабинет ведущий специалист главка черненький, легонький мужичок по фамилии Стриж. Он спешил донести до Светачева отдельные детали происшедшего. Для карьеры это очень важно - Стриж обо всем узнает первым! С ним нельзя не считаться!
- Валерий Васильевич, этот взрыв мог произойти и раньше. Технологическая линия старая, нагрузка большая. У меня родственник на этом заводе сменным мастером работает. Он предупреждал  главного  технолога, а  тот...Что он мог? Взрыв произошел не в его смену. Жив.
-Что предупреждал - это хорошо. Но сам-то что? Не вам упрек. Так всегда. У людей, предварительно одураченных, отняли главное - свободу, не дав им взамен ничего. Свобода - это значит, что тебя будут слушать. Не слушают. Если не слушают, то какая техника? Что мощь техники? Когда не слушают друг друга, а одного слушают, то людям-то все равно! Какие наметки, какие надежды? Авось! И если выйдет из строя техника, то ущерб огромный... государству, не нам с вами. Сколько аварий в метро, на воздушном транспорте, на железной дороге, на автостраде, а нам все равно. Только Чернобыль... смутил наше невозмутимое правительство. Попытались вначале скрыть то, что было. Как будто речь идет о дорожно-транспортном происшествии! Какая мудрость при уходе от ответа?  Никакой мудрости. Только возрастает число жертв. Череда жертв. Сколько можно? Нельзя ли без жертв? Наверху посчитали, что нельзя. Ведь изменить сложившийся статус-кво - изменить мир! А наверху не хотят ничего менять. В этом и заключалось искусство руководителя. Ибо изменить мир - надо изменить природу человека. Это не удавалось даже деспотам, да они и не верили человеку. Еще Сталин сказал, как решать проблему: есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблем. Чтобы понять ситуацию - надо разобраться с людьми. И начали изощряться  в устранении, выпрямлении проблем... то бишь в удалении людей. Учился ли Сталин у фараонов строить на костях жертв светлое будущее, но он и построил ирреальный мир, в котором мы живем до сих пор! Нам плохо почему? Души загубленных витают над нами. Вот что значит продать душу дьяволу. И хватило тому  хитрости, чтобы не попадать в сети заговоров, самому расставить ловушки и тридцать лет вампирствовать! Мы в душе хотим тирана, потому радуемся, когда нас истязают. Тиранами становятся “разные, прочие шведы”, готовые отличиться перед хозяином! Ныне любая авария, вызванная беспечностью какого-то нерадивого поденщика - это невинные жертвы и все мы в какой-то мере халтурщики. Если б знать о степени аморальности наших действий! “Принимаясь за дело, соберись с духом”, - говорит Козьма Прутков. “Не все стриги, что растет”, - говорит он же. Но, к сожалению, каждый, кто дорвался до власти, не знает меры. Вначале он начинает красиво лгать. Но тот же Козьма Прутков заметил: “Единожды солгавший, кто тебе поверит?” Но по-привычке продолжает врать...
- Ясно. Соберитесь. Вылетаем через полчаса.
- Валерий Васильевич, я не могу. Мне нужно составить отчет.
- Отчет отложите.
- Не могу отложить. Мне объявят строгий выговор.
- Непременно. Если не объявить выговор, то пойдет шквал срыва отчетов. Я  этого допустить не могу. Хотя видно, как мы поработали в году минувшем...
Стриж выскочил из кабинета, ведь времени забежать домой не остается. Успеть бы позвонить жене. Как  авария, так Стрижа  туда же, к месту аварии. Не могут без него!
Валерий Васильевич видеть не мог эти отчеты, рапорты, сводки. Вранье, сплошное вранье. Бумага не краснеет. Однажды, он изящно отправил куда подальше Гутникова, приславшего безукоризненный до отвращения рапорт! Все приглажено, запутано, искажено до такой степени неприличия, что тошнит. Иной раз начитавшись отчетов, он подбегал к окну, открывал форточку и дышал-дышал как перед смертью. Хотелось ему убежать куда-то, хоть к черту на кулички. Да, в спертом воздухе монолита при всем старании, по Козьме Пруткову, не отдышишься.
“Вот негодяи, все скрывают, все скрывают о взрыве на элеваторе, на нефтепроводе, о падеже скота на мясокомбинате, эпидемии в Сибири. И этот взрыв, наверное, скроют. Уже дали указание прессе, да решить не пускать прессу. Вот тебе и гласность, торжественно провозглашенная Горбачевым. Конечно, хроника катастроф - жуткая хроника! Но причем тут эта изощренная попытка приукрасить картину? А причина в чиновнике, приковавшем себя к креслу. Ну никак не желающему уступать власть достойному соседу. Достигнув возможного, не желаем жизненных высот, хоть и не имеем сил их удерживать. Теперь все силы направлены только на удержание высот. Где уж тут до забот о людях? Вот противоречие. Заметить бы, когда человек  цепляется за эти высоты, вовлекая в борьбу других. Сталину не по плечу была высшая власть, так он утопил в море крови страну несогласных с ним в ад и рай. А остальных - на стройки земного рая. Вырвал-таки у народа язык, глаза и уши.
“Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства?” - сомневался или удивлялся Козьма Прутков”.
Пробыл вот человек двадцать лет в каменном лабиринте. И он сломлен. Он уже “скупее  стал  в  желаниях”. Хочет тихости, покоя, семьи без любви, но денег уже не хочет. Деньги только смущают. Он довольствуется малым. Ну, может быть, пару бутылок пива в знойный день. Как этот Глухов Э.И. Вроде бы нормальный человек, а вот ничего не слышит, ничего не видит, и молчит, как рыба. Приносит толстые отчеты на подпись. Знает, что их подпишут и сдадут, не читая, в архив. И выдадут ему новую папку для отчета. И пошел, пошел вон из кабинета, не порть воздух. Почему мы так не любим отдельного человека? Не хотим, так не хотим, чтоб он жил по-настоящему, что регламентируем каждый его шаг. Жестоко наказываем за побочный заработок, но и зарплатой не позволяем человеку распрямить крылья фантазии. “Где родился, там и  сгодился. Там и помер”. Это счастливый случай. Провожают в последний путь чужие люди, которые не знают твоего имени, которое не имело для них значения при твоей жизни. Покойный ничем их не обременил и провожают в последний путь, потому что думают о себе...
Глухов заковылял к  себе в дальний уголок кабинета, в закуток за шкафом и хватился за сердце. Ему стало плохо.Он сдал отчет Светачеву, а вместо слов благодарности услышал:“не нужны больше отчеты, товарищ Глухов”. Он, Глухов, всю жизнь собирал и составлял отчеты, ничего другого он не умеет! Убил, убил его одной фразой жестокосердный  шеф  ведомства.
Светачев ведь понимает, что если он заживет по-настоящему, то он станет свободным!  По-настоящему свободным. Сколько бичей, бомжей, а то просто бездельников, живущих кое-как, без цели, без обременительной мысли, без томительных чувств, но свободных! Помани их колбасой, мигом примчатся? Нет, не примчатся. Такая свобода Глухова, и не только его, не прельщает! Вот почему сколько протокольных рож на организованных митингах! А верхам ненавистны эти люди, совсем ненавистны. “Ненавижу людей, сделавших карьеру на анкете...”, - подумал Светачев после ухода Глухова. - Как сказал Козьма Прутков: “Держаться партии народной и современно, и доходно”. Такие держатся кучно. Они ведь прекрасно понимают, как огромна и могуча сила команды, собранной в кулак. В угоду консервативных кругов витийствуют на митингах! Их связи с руководящими кругами незаметны, но так ощутимы! Сколько сыновей и дочерей номенклатурных деятелей можно найти в ведомствах! Вот на них и натыкаются отдельные правдолюбцы, которые и падают в пропасть. Ведь того, кто осмелится критиковать порядки, изничтожат. В ход пойдут все: лжесвидетельство, доносы, телефонный террор. Хоть и не засекречен, как Иванов. Попробуй свалить команду! Разбить монолит! Попробуй-ка! Ну что ж. Надо попробовать. Хватит писать отчеты!

                Глава 2

Похоронили Евгению Степановну на Лианозовском кладбище, где были похоронены прадед и прабабушка Евгении Степановны (дед похоронен в братской солдатской могиле в Австрии, погиб в первую мировую войну, отца расстреляли и до сих пор неизвестно, где он похоронен, если похоронен).
Пришли помянуть Евгению Степановну ее сослуживцы, знакомые. Поддержали словами Леру, у которой глаза были сухи и погашены, а голос онемел, сказали что-то утешительное и сочувственное  Виталику и тихо разошлись.
- Ой, мама... - всхлипнула Лера и упала на диван.
Виталик не смел к ней подойти.
- Пойду к Михаилу, - сказал он. - Поговорим с тобой завтра, когда пожелаешь.
Михаил, сосед Виталика,  как будто ждал его .
- Заходи, заходи, Виталь, - загустел бас соседа. - Поговорим о том, помнишь, интересном деле, помнишь.
- Помню, конечно, помню, - сказал Виталий, - но это потом. Сейчас мне что делать?
- А ничего. Просто надо жить. Жизнь-то не остановилась. Она никогда не остановится. И каждый найдет в ней то, что хочет найти. Жаль Евгению Степановну. Она пыталась изменить ход жизни.
- Вот этого ей не надо было делать. Каждому - свое, кесарю - кесарево. Она ступила ногой не на ту дорогу...
- Я считаю, что сделала правильно. Лера одна осталась.
- Почему одна? - насупился Виталик, краснея.
- Да, да, ну в смысле...
- Лера закончит школу, замуж выйдет. Устроится в жизни. Так что за нее не будем беспокоиться.
И пришла пора. Лера полюбила молодого человека. Студента МАИ. Собралась за него замуж. Виталик ничего не сказал, только вздыхал. Он долго раздумывал. Представить себе, что Лера уйдет, не смог. “К тому хлыщу? Да никогда в жизни!”
- Лера, поехали, ты же хотела шубу присмотреть, - напомнил Виталик.
- Поехали.
“Лада” на огромной скорости врезалась в бетонную эстакаду...

               

                Глава 3


Скоро заканчивался срок заграничной командировки, но Иван Куневич еще не решил, что делать. Остаться и попросить у вашингтонских властей политического убежища, или ненароком “залететь” в Израиль. О том, что б вернуться домой, в Союз, и речи не могло быть. Не для того он добивался загранкомандировки, чтобы вернуть не солоно хлебавши. “Где родился, там сгодился!”. Не сгодился. И умрет он не там, где родился. Кстати к нему обращаются, с ним не порывают. Да вот хотя бы эти письма.
“Здравствуй, Иван!
Ты прости меня, что я так неожиданно  вторглась в твой душевный мир, нарушила твое спокойствие. Пойми меня правильно, иначе я поступить не могла, так как ты, уже будет месяц, как молчишь, и мне нужно окончательно выяснить, что все кончено между нами, но теперь я начинаю сомневаться в твоем упорном молчании. Не удивительно было бы твое столь длительное молчание, если бы мы друг с другом на прощание рассорились и расстались чужими людьми. У нас ведь было все наоборот, рассудительный разговор и соответствующее решение. Писать мне я тебя не заставляю (если ты сам почему-то не желаешь писать мне). Да и не могу заставить - это не в моих силах. На твоем месте я бы, Ванюша, так не поступала, как в том случае, когда у меня в голове были другие мысли... - тут Иван  усмехнулся, но только провел рукой по своей ухоженной бородке: “Какие это мысли другие? Ладно, что дальше?” - У меня хватило бы смелости и решительности прямо, открыто обо всем сказать в глаза. Зачем же заствлять человека задумываться понапрасну, переживать, причинять ему душевную боль, а может и смеяться над его чистыми и прекрасными чувствами. Не слишком ли большое наслаждение в этом?” Эх, Мара, Мара, если бы знала, что я чувствую... - вздохнул Иван и продолжал вчитываться в адресованные ему строки: - “Понимаю, может быть, для тебя я никто, но я же человек с мыслями, чувствами, самолюбием и пристрастиями. Надо с этим считаться, так как и у тебя есть свое достоинство, душевная теплота, человечность. Это я знаю, потому я никогда тебе не напрашивалась и не буду напрашиваться - не в моей это натуре, я прекрасно понимаю, что свои отношения человеку не навяжешь, тем более нельзя заставить чужое сердце полюбить того, кто не мил, не симпатичен. Не могу насмехаться над чувствами другого человека. И тебя остерегаю от этого.
Мои отношения к тебе ты прекрасно знаешь. Те слова, которые я тебе говорила, были не фальшивыми, а шли из самой глубины души. Может быть, используя мою откровенность и прямоту, ты решил поиграть на моих чувствах. Если это так, то подлее на земле нет ничего. Но этому я не хочу верить, знаю, ты не из тех, кто любит любить, но не любит. Я хочу тебе верить и глубоко верю, верю даже больше, чем самой себе...” Ах ты, моя Эмма, моя госпожа Бовари... - подумал Иван, и вновь уткнулся в письмо. “Ты почему-то молчишь, не хочешь подать своего голоса, а я здесь все время думаю, в чем дело. В голову приходят самые разнообразные мысли. Может, там с тобой что-нибудь стряслось, иначе ты не мог бы молчать...” Ты угадала, Мара, стряслось, стряслось, я не могу вновь вернуться в эту нашу грязь, ненависть... Ну, что ты мне советуешь?” “У меня к тебе единственная просьба, Иван: пожалуйста, напиши мне обо всем откровенно, в чем дело. Только правду напиши, будь она для меня самая горькая или лютая для моей души. Если горькая, то у меня хватит силы воли заставить себя зажаться, затаиться, замолчать навсегда, смогу перенести неоправданные разговоры людей. Пусть ты мне бросил вызов перед всем коллективом института, будет мне неприятно, мучительно, ведь выгнать - не выгонят - закрытый институт, космические исследования, государственные секреты - и уйти нельзя никуда, - и это я перенесу. Только не молчи, ответь, родной?”  Написала это слово и сама испугалась. Может быть, даже в душе своей я не должна так думать. А так хочется поверить, что я нашла   слово золотое. Буду очень ждать ответа, не дать его ты не можешь.
Ведь я дала тебе слово и хочу быть ему верна до конца, не хочу, да и не в моих силах, его нарушить. А вот, когда ты мне все напишешь обо всем откровенно, я буду знать, что делать, как мне жить дальше.
В неопределенности жить для меня - целая пытка. Давай, если не смогли окончательно выразить свои отношения при наших встречах, хоть сейчас все выясним. Прошу, Иван, тебя, хорошенько подумай над этим письмом, а главное - пойми меня правильно, не осуди, что я решила тебе первой написать. На моем месте ты сделал бы точно также. Не думала я, что мне придется тебе писать такое письмо. Все это время, каждый день ждала, так и не дождалась. Неужели ты забыл меня, вычеркнул из своей жизни? Не верится, что-то.
Если у тебя есть очень уважительная причина молчать (я представляю, что такая у тебя служба), и ты остался прежним в отношении ко мне, то, конечно, ты меня прости. Хорошо?
Отпуск мне дали с 20 июня, так что домой я поеду числа 19, 20, 21. Если до этого времени ты не сможешь дать мне ответ на Красную поляну (я еду к подруге), то очень тебя прошу, напиши мне в Рязань. Помни: в своих мыслях я всегда с тобой рядом.
Пиши каждый день, может, дойдет до меня твое доброе слово.
С искренним приветом к тебе, Мара. До свидания, милый...”
Иван сложил письмо вчетверо, всунул в визитку. Еще не решил, отвечать на это письмо или нет. И если отвечать, то что написать. Письмо могут вскрыть. Поэтому написать надо что-нибудь невинное. Иван понимал, что ему придется расстаться с Марой, если... Причин окажется десятки и сотни и всех их не учтешь. Главное в Маре, в прекрасной девушке из Рязани. Она храбро, бездумно подарила ему свою невинность, но подарит ли свою Родину, то есть привезет ли себя сюда? Ее объявят предательницей, и она сникнет под грузом этого тяжелого слова.
Иван написал, что, действительно, служба не позволила ответить сразу, что работает себе во вред, но не Родине, надеется на лучшее...
Мара разразилась длиннющим письмом. И каждая строка была орошена любовью и слезами.
“Здравствуй, Иван! Сегодня восьмое июня. Сижу и думаю, что вот уже ровно два месяца, как мы впервые встретились с тобой и месяц с тех пор, как с верой друг в друга распрощались. Не скрываю: мне было очень тяжело смотреть на таявший в небе самолет. Пожалуй, такого острого чувства боли мне еще никогда не приходилось испытывать. Казалось, что я навсегда  распростилась с самым близким, с самым дорогим для себя человеком. Удивительная вещь - эти чувства, они приходят к человеку неожиданно, в одно время. Мимо одного проходишь хладнокровно, а другой тронет тебя до глубины души и оставит в ней свой след. Подобное случилось и со мной. А ведь раньше я говорила, что у меня, наверное, каменное сердце и никто не может растопить его. Можешь, Иван, гордиться - ты его растопил. За это время я очень и очень много передумала, а еще больше пришлось думать  потому, что ты столь длительно молчал. В голову приходили разные мысли, довольно тревожные. Вспомнился каждый твой шаг, твои слова. Не скрою: к твоим словам относилась довольно критично, упорно и глубоко тебе хотелось верить, верить больше, чем самой себе и одновременно стремилась найти фальшь в твоих словах. Шуточка-ли - месяц целый молчать! В одном из звеньев моей жизни-мысли была и такая: неужели я в тебе ошиблась, неужели ты двуличный человек, что при наших встречах не смог прямо, даже все сказать в глаза... “Мара, я разве мог все сказать тогда? И ты бы поняла меня?” - Иван грустно усмехнулся. Вздохнул и вновь  углубился  в  чтение письма, не смея пропустить ни строчки: “Такие тревожили душу мысли. Роились и другие мысли. С беспокойством думала, что, может быть, что-нибудь с тобой случилось. При этой мысли вся холодела. Утешала  себя тем, что я для тебя никто, не подходящий человек и ты не будешь страдать обо мне. Надо б нам обоим смириться с создавшимся положением, посчитать, что наши отношения - просто чудесный сон...” Что она пишет: “Я для тебя никто!”. Она так наивна? Так наивна, что равнодушному к ней человеку позволила донести до постели и лишить чести?
Она временами доводила его до бешенства. Тоска по Маре разрывала его сердце. Ну ладно, что же дальше? “Но это, Иван, не все. Твое молчание было для меня настоящей пыткой, а еще больше усиляли эту пытку люди, которые все спрашивали о тебе, что ты пишешь, как твоя работа. Что я им могла сказать? Конечно, я отвечала что-то неопределенное, вроде: “Все хорошо, работает”. Люди остаются людьми, им все интересно знать. Думала я и о том: может, я ошиблась в своих чувствах к тебе, может, это временное увлечение. Эти мысли ко мне  еще приходили и при наших встречах. Я не хотела и не хочу обманывать прежде всего себя, а также тебя. Все обстоятельства приходилось взвешивать, проверять себя, а потом уже говорить. Мои слова, которые я тебе говорила, были не фальшивыми, а шли из самой глубины сердца. Когда мы с тобой прощались, я была твердо уверенна, что мы еще встретимся, верила тебе, и это мне в некоторой степени облегчало жизнь на таком расстоянии от тебя. Только твои письма меня отвлекали от черных мыслей. И вдруг это твое молчание. Вот тогда я и стала сомневаться, думать и передумывать о многом. А все-таки, родной мой, ты писал мне, какое-то чувство подсказывало мне, что ты не написать мне  не мог, хоть когда-нибудь, да пришлешь письмо. Правда, в последние дни я немного успокоилась, перестала ждать так, как ждала раньше. Решила первой подать слово, дала тебе телеграмму с тем расчетом, чтобы ты на нее дал ответ мне и, наконец, окончательно выяснить наши отношения, хоть они были уже выяснены (я думала, что окончательно). Видно, когда писал это письмо, то телеграмму еще не получил. Это тогда очень хорошо: получилось так, что и ты первый подал голос и я!
Ну ладно, хватит об этом. Твое молчание я прощаю: лучше позже, чем никогда.Иван, ты даже не можешь представить, как я обрадовалась твоему письму, наконец-то, оно долгожданное, пришло. Вот теперь я опять начинаю приобретать покой, буду думать, что все будет хорошо. Сегодня, наверное, будет первая ночь моего душевного спокойствия. Приехала домой благополучно. Взяла билет на электричку, села в нее, два часа ехала вся погруженная в свои мысли, в десять вечера была дома. Почувствовала, даже очень резко одиночество, вроде бы что-то потеряла. Очень и очень скучала и скучаю, особенно после работы. И на этот раз моими спасителями стали книги, читаю запоем, и еще чтобы развеять тревожные мысли, переживания, стала учиться ездить на велосипеде. В последние дни так стала...” - дальше читать сил не было и Иван разорвал это письмо в клочья. Все кончено. Он остается. Если не дадут политического убежища, он уйдет в подполье. Маре писать он ничего не будет. Дать ей свободу - это было выше его сил. Он вспомнил свои встречи с ней и попытался представить ее в чужих объятиях - это было б для него страшной пыткой. Он вспомнил, как познакомился с ней. На новогоднем балу.  В состоянии аффекта  стиснул ее запястье.

С жизнью на волне короткой
Радуюсь будням как всегда.
Но время наматывает на сердце
Витками незаметными года.

Вдруг душу - ей, не дожидаясь бед.
А она с обидою до слез:
- Поздно! Поздно! Чувства мои - вразбег!
Да разговор невозможен всерьез.

Ошеломило ее, возможно,
Признание запоздалое мое.
Улыбка грустная возникла
На поникшем ее лице.

Приспущенные веки намекнули,
Что напрасны надежды все.
Но голубой укор глаза метнули,
Что долго не решался я рискнуть.

В звезды трогательных веснушек
Мольбу бросаю, похожую на бред.
Но в пустые звуки превращались
Слова мои сердцу мне во вред.

- У меня нет никого, поверьте.
Но жалеть? Зачем? Не смею, не могу, -
Она роняла правду не на ветер,
На голову печальную мою.

Зареклась жалеть меня рано,
Чтоб не сделать мне больней.
Ведь жалостью врачуя рану
Поранишь еще сильней.

В одежде и шляпе Д’Артаньяна
Шла она в счастливый Новый год.
А я бежал в свои будни пьяно
Надеясь, что у любви - особый код!

“А  ведь предчувствие не обмануло меня. Мара не отвернулась от меня, прикипела ко мне со всей душой. Я ее первая любовь и последняя. И это страшно. Она не переживет... А сердце мое разрывается от разлуки.”
Но Иван долго не мог решиться остаться. Ему обещали политическое убежище. “Я не хочу исходить из эгоизма разума. Живи только для родины? Цинизм нашего времени. Не отсюда ли вражда племен, по-нынешнему, конфронтация?  От практического разума пора перейти к высшей ступени, всферу чистого разума.Человек живет не только материальным, но духовным. Забывать об этом нельзя. Если останусь, то окажусь живым укором Родине, ставшей для невозвращенца мачехой. Живым укором! Но потерпят в органах, где задают вопросы, не нуждаясь в твоих ответах? Предатель Родины живет припеваючи?” Он жив еще! Это нестерпимо. И все же эти апологеты новой нравственности не смогут сразу же устранить его, отправить в рай, не обезопасив себя от вселенского позора. А им сейчас не хочется разоблачений. Следовательно, года три-четыре можно жить спокойной жизнью. Этого вполне достаточно, чтобы написать книгу о реальном рае, куда загнали миллионы людей фанатики-большевики. Власти закрутили до предела гайку, малейший удар и ржавый стержень даст трещину... Тогда-то тем более не смогут.

               


                *     *     *

Руководитель КГБ в ледяной тиши кабинета изучал сверхсекретный доклад. О политически неблагонадежных людях, работающих в высших государственных структурах и закрытых учреждениях и предприятиях и ведомствах. Доклад был  обзорный, так сказать, ознакомительный, но аналитический. Состоящий из одних фамилий и названий ведомств, доклад скорее всего напоминал черный расстрельный список, что подсовывали в свое время на подпись Сталину.
Более того, доклад был идеологически  верно выверенный, с политической преамбулой,  с содержательной основной частью, с разъяснениями, с биографическими сведениями и характеристиками.Сталину такие доклады и не снились. Да и не принял бы пространные доклады.
Составители этого доклада перестраховались. Абсолютное большинство фамилий было руководителю КГБ знакомо. Да, тот же Куневич. Конечно же, встречал эту фамилию в материалах различных симпозиумов, совещаний. Куневич был докладчиком по закрытой теме (слава богу, не орбитальная станция и не лазерное оружие), то есть  был носителем информации, утечка которой нанесла бы вред государству. Сетовал на практику открытого финансирования проектов, сопровождающегося удушением  лучших проектов. Собирается просить политического убежища. “Нашему Ванюшке всегда под ногами камушки”. С ним все ясно. Задержать, доставить в Москву  и в  Лефортово, в глухую камеру, без света, без ручки, без бумаги, дабы  лишить возможностей для научной деятельности.
Но не миновала его внимание фамилия Светачева?!
Руководитель КГБ не смог скрыть своего волнения. Светачев в числе подозреваемых в неблагонадежности? В  это было поверить трудно.
Может, ошиблись составители списков? Этого не может быть: что-то, а искусству составлять эти довели до совершенства. Уж попал в список, то в уж в минуту попадания в список ты совершил что-то или готов был совершить.Чем длиннее и полнее список - тем лучше.
Список был столь обширен, что сфабриковать или передавать дела в суды было не представлялось возможности. Судопроизводство затянулось бы на многие десятилетия. Нужно провести кратковременную и тотальную чистку госаппарата с определением неблагонадежных в психушки. Не исключаются авиакатастрофа и автокатастрофа с целью нейтрализации политического противника. К политическим противникам  Сталин причислял и двенадцатилетнего ребенка, если он сын врага народа или изменника. Жена Рихарда Зорге и десятилетний сын были сосланы в Сибирь и расстреляны, после того как разведчик был разоблачен японской тайной полицией. Ныне негласно к политическим противникам причислены должностные лица  не ниже  областной номенклатуры, выступающих против линии перестройки. Сюда причислен Светачев и он  должен попасть в авто- или авиакатастрофу...
Почему? Светачев  попал в  высший круг “по ошибке”. В 1981 году, по возвращении из Ташкента  Л.И.Брежнев  потерял сознание и стало ясно, что  его пребывание у власти  имеет  прогнозируемый предел, разгорелась борьба  двух группировок: одряхлевших “сталинских соколов” и “наследников по косвенной” Хрущева во главе с Андроповым. Инициативу перехватил Ю.В.Андропов, тщеславный председатель КГБ.  Достоверные и малодостоверные сведения, порочащие семью Брежнева, просочились  на страницы западной печати, которые  “возвращались” в виде радиоголосов.  Эти передачи не глушились. Этот информационный накат на семью Брежнева  удался.Галина Леонидовна взята под домашний арест. Второй  “икряной” накат лишил Брежнева возможности  корректировать состав Политбюро. Заговор блестяще удался:   Андропов  стал  вторым  секретарем  партии, фактически  первым руководителем, ибо  формировал кадры. Горбачев и другие нынешние  ведущие деятели - выдвиженцы Андропова. Светачев не входил в это число...
Руководитель КГБ вызвал помощника, пригласил подойти поближе к столу, пролистал список и вычеркнул фамилию Светачева, напротив фамилии Куневича поставил черный крестик, подписал список и отдал помощнику.
- Первому заму, во исполнение.
- Будет доложено письменно.
- Не надо письменно. Доложите устно. Прессе подбросьте компромат на  Куневича. О его конфликте с Уголовным кодексом. Готовьте  основание о его выдаче до того,  как он получит политическое убежище. А что  насчет Светачева?
- Совсем мало. Неравнодушен к красивым женщинам, встречается с дочерью... собирает антиквариат, строит дачу, выступает на митингах с речами, не одобренных Политбюро.
- Разве этого мало? Прослушивайте телефоны, установите наружное наблюдение. Проясните насчет дачи. О результатах доложите. Доложу на Политбюро.-
-Вот тут пленки. Снимали скрытой камерой. Его диалоги с секретарем-помощником Аллой Ивановной Разумниковой и Еленой Юрьевной Малининой, по матери. В первом сюжете  Разумникова  принимает подарки от чабанов для передачи Светачеву, тот  прячет эти подарки в шкаф и говорит  Разумникеовой, чтобы она  не принимала такие подарки. Но появляется постановление, за подписью Светачева, разрешающее выпас личного скота на государственных угодиях...
-А что во второй пленке?
-Тайные свидания  Светачева с  Малининой, по матери. Девушка  влюблена в него.  Отцу  Елены об этих свиданиях не известны.
-  Поговорите с ней. Светачев, наверняка, делился планами на будущее. Вот и выведайте.Он никак не может разобраться с чувствами.
-А Лидия Варенникова?
- Мысли, с которыми он делился с нею, устарели. Они касаются  управления отрасли.Председатель комитета затребовал доклад. Узнаем поподробнее. Председатель  раздражен  позицией, занятой Светачевым. Он считает это предательством. Считал его опорой, не ожидал коварства. Коварство не знает границ. Думаешь,  друг, а показывает фиг. Предложили Светачеву уйти.
-Это  ошибка.Окажется вне поля зрения. 
-А что сообщает Виктор Иванович?
-Подтверждает, что  сбор денег  проводится. Бригадиры овощеводов передавали  секретарям обкома , сумма уточняется.  Поехали к  Светачеву представители областей...
-Продолжайте наблюдение и не более того.А что с уголовным делом, находивщим под контролем помощника генпрокурора?
-В документах, подшитых в этом деле, подписи Светачева поддельные. Он возмущен.
-Я бы  тоже  возмутился. Два слова о коленкоровой папке.
-Лично Осинину  Светачев не знал. Увольняли Осинину...Чтобы выглядело прилично, устроили проводы не заслуженный отдых. Ну и к Светачеву обратились.Представили на медаль, а  награда запаздывает.  Подставили.
- А у Светачева и Разумниковой какие отношения?
-Она  его любит, преданна.
-Любовница?
-Нет, духовная близость.
-В одном детдоме росли. Побеседуйте с ней. Может, будет помогать нам? Если нет, то  поступайте по своему усмотрению.
-Можем насторожить Светачева, особенно после убийства его охранника.Новый охранник наших предложений не принимает.Предотвратил покушение на Светачева. Собрал информацию, проник  в...Снайпер три дня находился под крышей  и дежурил за Светачевым. Но тот был информирован.Светачев избежал наказания. Снайпер исчез.
-Отстранить телохранителя, объявить  розыск. И последнее. Он догадывается об отвлечении средств, производимых  через подконтрольные ему структуры? Ситуация в стране сложная, средства необходимы.
-Он  пытается наступить на хвост. Борется с  должностными нарушениями.
-Только чтоб не  вылезал. О переменах  фиксируйте.
Руководитель КГБ раздумывал о том, как доложить о Светачеве. А вдруг окажется, что и  первое и  второе лица окажутся агентами влияния. Светачев, конечно, не предатель, но вполне возможно, что он агент влияния. Это деликатный момент. Но как доложить об этом? Может быть и дальше собирать компромат, может, Светачев сам себя загонит в угол, оскандалится? Может, подождать немного? До появления в газетах его кулуарных высказываний с сильными выражениями? Чуть-чуть подправить эти выражения, только чуть-чуть. Светачеву трудно будет откреститься от своих высказываний. “У меня только слово”. “Уж очень много слов!” “Потому что жизнь  такая”.Может быть, поговорить с ним?  Нет. Отступникам нет прощения.
И  впервые руководитель КГБ мучительно раздумывал над выбором решения. Это было крупным решением, может, самым крупным в его жизни. Устранить политического деятеля - это существенным образом изменить политический курс страны. Взять на себя такую ответственность глава КГБ еще не мог. Это был не Ежов, не Берия, это был крупный аппаратчик, хорошо знающий правила аппаратной игры, признающий какие-то правила, соблюдающий кодекс чести.
“Что с ним носятся как с писаной торбой? Нашли б что-нибудь, подбросили б пачечку долларов...Может быть, он обижал подчиненных? Когда-нибудь кончится все это и позабудут, как субчика и звали... Остался б там, за кордоном, уехал б куда-нибудь, на остров Пасха, жил бы там. Обменяли бы на островитянина. Другое дело,  согласился бы жить  у нас островитянин? Человек не может без родины. Родные люди, родная природа...  Но Куневич остался. ” - подумал руководитель КГБ. И решил не форсировать события. Тут нельзя проявлять особое рвение, не рискуя очутиться не на той стороне. Пусть идет, как идет. А время все расставит на свои  места.
И получилось так, как и предполагал глава КГБ. На Политбюро не любили громкие скандалы. Да и избегали каких-то разговоров о бывших соратниках. Нынешний генсек не обладал той властью, что обладал Сталин, не в силах сталкивать лбами, ломать через колено, последний секретарь секретарей  мог только маневрировать.
“Светачева для меня не существует. Идти на Политбюро с кратким списком, а тот список, где фигурирует фамилия Светачева, сдать в архив. Пусть потомки изучают проблему благонадежности государственных деятелей. В архивах они найдут много интересного. А сейчас нам не нужна ясность. Жить не интересно.” Нажал на кнопку.
- Соедините меня с первым номером.
Глава КГБ мог набрать номер секретаря секретарей сам, но не сделал этого по двум соображениям: чтобы не уличили его в полной лояльности к генсеку; чтобы не повязали его с генсеком по назревающему крупному скандалу.После ухода Андропова председатель КГБ  вновь не самостоятельная политическая фигура.. Надо бы восстановить утраченные позиции.(И такая попытка будет сделана  в августе 1991 года).
Через час состоялась в Кремле встреча членов Политбюро с главойКГБ. Произошла краткая, но содержательная беседа.
Хозяин кабинета  проглядел список и положил в папку.
-Секретари обкомов?  Потворствуют поборам?
-Мы знаем всё обо всех,-  сухо произнес руководитель КГБ.
-Хорошо. Ваше мнение о Светачеве?
- Что я скажу  о Светачеве? Я бы не хотел даже затевать разговора о нем, - произнес  руководитель КГБ,- потому что его проблема - не наша проблема. Его критическое отношение  к происходящим у нас событиям  нам известно, чаадаевщина с примесью наполеоновщины.
 - Человек замахнулся на генеральный курс, на курс перестройки. Не реагировать мы не можем. Болен - не болен, надо вытащить на Пленум. Это будет показательный суд. Пусть весь мир убедится, что мы не свернем с избранного пути, - сказал как отрезал  хозяин кабинета. Потом он пожалеет о сказанном.
- Мне нечего добавить, - проронил  руководитель КГБ.
И в этот же день было заведено генеральной прокуратурой уголовное дело на Светачева В.В. по фактам хищения государственного имущества в особо крупных размерах.На генпрокурора было оказано давление. “Почему такие-то страсти?” “А потому...в своем углу не гадят. Он нарушил закон...Рушится дело? Придумайте что-нибудь, не отпускайте, пока не сломается. Задавайте вопросы, все время задавайте вопросы.Проверьте насчет недвижимости. По линии жены много домовладельцев. Для нас он не существует. Он в нетях. Нет Светачева, сукиного сына. ..”
Светачеву пришла по почте повестка явиться к следователю. “Они хотят замотать меня, списать по полной программе Ничего у них не выйдет. Они окажутся за чертой  прежде, чем они попытаются опустить меня в яму...  ”.


                Глава 4

С некоторых пор центральное ведомство начало “лихорадить”. Потекли, полетели на верх, на самый верх, письма и жалобы. О том, что во время уборочной страды было плохо со снабжением запчастями и горючим. Были случаи, Когда  не смогли вывезти горы пшеницы с полей из-за простоя автомашин. Грузовики сутками простаивали возле заправочных станций. Нет бензина, нет солярки. И это было удивительно. Весной, готовясь к уборочной страде,  подолгу решали  “топливный” вопрос, вроде все утрясли, согласовали, предписали, учли, слимитировали. И выясняется, что ничего не учли, ничего не утрясли. Все кабинетные решения провисают в воздухе. Ими насыщен воздух, все за, против нет. И что это? Саботаж иных работников, недовольных урезыванием привилегий? Может быть, но ведь вроде была продумана и система контроля. Нет, как такового, контроля, возражает информатор, есть многоступенчатая система  проверки и перепроверки контролеров. Но из-за многоступенчатости упускается сам контроль... Что-то опускается, что-то вписывается, все запутывается, чем дальше, тем больше. Обращает внимание, что в отчетах кем-то вычеркивается  факт спорадической  вспышки  сибирской  язвы...
Вспомнили. Письма в инстанции писал некто Ефимкин, старший инженер. Сидел  Нуль в нулевом  отделе. И вроде  бы давно вращается в министерстве, следовательно, “вписался”.  Был незаметен. И отдел-то не из ведущих, потому вместе с отделом очутился в Госагропроме, без излишнего шума, как бы в общем потоке вливающихся-сливающихся. И вдруг письма. Громкие письма. Что это? Кто это? Ефимкин! Какой Ефимкин? Чей Ефимкин? Как попал в структуру комитета...По рекомендации Светачева?
Письма пишет из чувства обиды или мести? Какая обида? Какая месть?  Не может быть. Тихий человек. Слова не вымолвит. Ну совсем его не слышно. Нигде и никогда. Его и взяли в ведомство, потому что тихий, незаметный, аполитичный как будто бы, беспартийный, следовательно, никому дорогу не перешагнет, а работать будет за кого-то как положено по инструкции. Это то, что от него требуется. А в отделах всегда много незаметной работы. Вот этот черненький, невидимый, тихий человек вдруг о себе и напомнил! Собственно, не о себе, а о безобразиях, творящихся в ведомстве. Как будто разбирается, где безобразие, а где обычный порядок вещей.
В открытую, без стеснения говорит, что в ведомстве расцветает такое явление, как манипулирование цифрами, и объясняет, почему это происходит. В ведомстве от самого главного до дворника считают дело отрасли не своим делом. Так оно и есть. Если б это дело было своим, личным делом, то было бы сумасшествием заниматься приписками. Обманывать самих себя? Утверждать о том, чего нет в природе!  Административный восторг или житейский идеализм? Это может быть. Но о каких  хищениях и злоупотреблениях в родном ведомстве речь? У себя не воруют. Если бы так. Однако тащат себе все, что могут и не могут. Надо положить конец этим безобразием. Надо менять систему, порождающую эти безобразия. А система прогнила.
“Практическая цель этого древоточца - произвести  замену руководства!” Хочет с позором прогнать шефа!
С письмом- приговором носился по этажам, зачитывал отдельные пассажи, живописал о безобразиях в ведомстве, копию уже в райком послал, грозится отправить в Большой дом...Шеф - крепкий, опытный ведущий? Он бы никогда не смог бы пробраться к рулю, если бы не...система выдвижения. Свой своего выдвигает! Чуть приоткрыли двери и лезут все в лидеры. А вот Светачев  считает, что  двери  надо заколотить и уйти. Представь, что все иначе. Не будет иначе, пока мы не переиначим.Почему так много недовольных? Мы ли виноваты, что людей разделили на своих и чужих? Только так. И в итоге одни к нам, от нас к ним, но всегда ров. Я  хочу сровнять ров...” Человек взял на себя роль верховного судьи, не имея опоры и сил, не думая о расплате. Неужели Ефимкин не знает, что расправа будет мгновенной и беспощадной? Неужели он думает, что с ним будут возиться, как с писаной торбой? Ошибается, глубоко ошибается. С ним расправятся так, что сам он не догадается об этом! Все будет обставлено так, что комар носа не подточит.
Довольно оперативно выяснили, что сей Ефимкин работает в подразделении, которое непосредственно не контролируется Светачевым. Валерия Васильевича это уточнение немного успокоило (теперь не смогут обвинять его в кадровых упуцщениях). Он не знал всех ведущих сотрудников, да и не мог знать. Ведь он курирует направление в отрасли, в которой занято несколько миллионов человек. В его фактическом подчинении две тысячи человек в центральном ведомстве, не считая руководителей республиканского и областного уровней. Со многими он знаком номинально, заочно. Но, в целом,у него  дисциплинированная команда. Видимо,  отделы кадров допустили ошибку в отношении Ефимкина, выдав ему пропуск в ведомство. Мало препарировали анкетные данные, упустили, а он затаился до поры до времени и заявил о  себе нештатным поведением. А в общем-то Ефимкин прав и потому он не может быть наказан, не наказав самих себя! Этого любителям нравственности не объяснить. Хотя, конечно, на первых порах пытались не замечать Моську, возомнившую себя слоном.
Между тем первые лица были глубоко возмущены поведением Ефимкина. Родина-мать кормила его, поила, чтобы трудился,а он ищет приключений.  Стало им очевидно, что надо как-то нейтрализовать действия вышедшего из-под контроля атома. Прежде всего срочно подготовить контрписьма от имени сотрудников. Несогласны с тем, что пишет Ефимкин. Второе: найти что-нибудь порочащее его и без того отвратительную личность. В третьих: пустить слух о его сумасшествии. В-четвертых: подвести его под сокращение штатов. Для этого развернуть перестройку структуры управления и ликвидировать отдел, где сидит шелкопер...
В тихом кабинете без таблички уединились два седовласых номенклатурных работника. Переговаривались между собой тихо, что едва слышали друг друга.
-Иногда достаточно обругать человека, чтобы не быть им обманутым, - сказал когда-то Козьма Прутков. - Может, обругать?
- Все так, но на него ругань теперь не подействует. Поздно все. Поздно что-либо переменять. Мы хотим и успокоить общественное мнение и его ублажить. Как сказал тот же Козьма Прутков - одного яйца два раза не высидишь! Надо выключить его из игры и как можно быстрее.
- Чтобы  обвинить, надо найти лжесвидетелей. И найдем таких. Но умных надо бы.Как ваш Игорь Семенович? Переведем его из рядового в старшие сотрудники, приблизим его очередь на машину, в ряды порекомендуем. Этот давно хочет пролезть в ряды не мытьем, так катаньем. Так пусть он лжесвидетельствует на процессе. Но в чем заключаются претензии бунтаря нашего, этого, ну  этого Ефимкина?
- Говорит, что ведомство занимается не тем, чем надо, что скрывает оно от народа непозитивную информацию. Напрасные инструкции, вредные бумаги спускает на места. Каждого второго может черной краской. Ему хотели было возразить.
- Ну и что же? И почему он? Говорите, его обидели?
- Может быть. Не повысили в должности. Поздно теперь что-либо исправлять. Да всех возражальщиков он на смех поднял. Бичует аппаратчиков. Причем умело. Мол, начальство, которое не хочет слушать низов, обречено. Откуда он такой взялся? Над ним не капало. Что же?
- Он проник откуда-то. Чужак. Втесался. Не вписался. Обиженным себя чувствует!
- Чужак! Значит, плохо  знает  обстановку, и потому бухает в лужу. Создали вокруг него вакуум?
- Да. Уяснили понимание. Его сторонятся. Есть мнение, а есть и решение. Пока что только понимание.
- А этого вовсе недостаточно. Намекайте людям, что он пустое место. Никаких отчетов ему не поручайте. Никаких дел, ни малых, ни больших. Сам подаст заявление об уходе. Сила за теми, кто не позволит сокрушить никому наше единение в кулаке. И этот... против нас! Паскуда. Понравилось ему наше единение. Как выяснилось, он еще ничей. Но из  рода вечных борцов. Он живет, чтобы бороться.С ним невозможно договориться.Борьба, борьба, борьба, жить нормально он не может. Он сойдет с ума, если кому нервы не испортит.Для успеха дела нужны такие люди. Его хотели обласкать, приблизить к тумбочке, но... Собирать грязь - это его пристрастие. Так о каком единении можно говорить? Да, он наш, рязанщина, он и борется с нами, не с туземцами.  Был бы человек Ивана Ивановича или на худой конец Петра Сидоровича, а то видите ли, сам по себе! Индивидуал! Потому и мается. Но это его проблемы. Наши проблемы - как его нейтрализовать.Он должен выпасть. Мы во власти, и то Ефимкин так непочтителен, а если выпадем из обоймы?  Он всех нас за Можай загонит.
- Он обвиняет нас, что мы омертвили оставшиеся неразворованные государственные средства и ресурсы, способствовали выпуску огромного количества ненужной, но так называемой плановой продукции.
-Он упрекает нас   в неумении управлять. В наших руках огромные средства, но мы не умеем делиться.Это очень серьезно. Вот что тревожит нас,  даже  трясет. Трясет все ведомство.Вот причина вибрации. Мелкая вибрация всегда была. Только не ощущали ее мы. Ефимкин снизу, Светачев сверху раскачивали здание-корабль. Когда нас начало мутить от качки, тогда только заметили. Как этот Ефимкин к нам затесался? У нас же железный закон: один выбирает другого, другой третьего. Только так создается свой круг. Круг стал широк, размывается его край. Попал чужой в круг - начинается вибрация. Чужих нам не надобно. Вы, может быть, предложите ему уйти?
- Уйти? Не уйдет он никогда. Для этого совесть должна быть. Его же отовсюду гнали, он приполз к нам, проник как крыса. Вот и все.
- Обиженный человек - страшный человек. Он хочет, если не сможет занять чужое место, то сильно его изгадить. Понятно, не устраивает жизнь в тени. Но и выводить его  на свет не стоит. Что ж, придется приговорить к забвению.
- Выгнать с работы с его заботами, надеждами и сомнениями.Пусть его помучается.
- Да, с волчьим билетом. Нигде не примут. А предпринимательство запрещено. Он обречен. И поделом.
С Ефимкиным поступили должным образом. Его обвинили в том, что в отчетах он не учитывает человеческий фактор. Следовательно, составляет политически неверные отчеты. За произведенными квадратными метрами теплиц, миллионов тонн зерна, сахарной свеклы составителем отчетов умышленно сокрыт  потенциал рабочего коллектива, энтузиазм тружеников. Его отчеты обнаружили, дескать, полную несостоятельность их составителя. Строгий выговор с предупреждением и понижением оклада.
Ефимкин с этим был в корне не согласен. Он возмущался. И не напрасно! Ему приклеили ярлык кляузника, смутьяна, ему навесили наглые обвинения во вредительстве и саботаже. “Что это? Что происходит? Хочется сделать что-то, а ничего не выходит. Натыкаешься на барьеры. Люди не враги самим себе. Но отсутствие Веры. А вот представь, что не для начальника, а для себя, значит, для всех. Только представь. Представил? Страна другая.  Доносов нет, лжесвидетельств нет. Страха нет. Все на равных... - думает Ефимкин. - Ну и что? Тогда никто работать не будет. Поначалу люди привыкли жить в страхе, работать под страхом. Подчинялись не делу, а большому начальнику, маленькому, непосредственному начальнику, которые вместе и входят в руководящий круг страны. С большой натяжкой можно допустить, что эти начальники могут поступиться какой-то ерундой. Но они поступаются, лишь бы их жизнь была в ажуре. Но сколько можно спекулировать на страхе? У исполнителей - свой круг. У ведущих - свой круг. Постоянное столкновение этих кругов ведет к раскачке механизма. Все очень просто и непросто. Сталкиваются интересы всех и каждого и каждого с каждым. Но до сих пор интересы меньшинства довлеют над интересами большинства. Меньшинство больше организованно и спаянноИ беда, если агрессивно. Оно умеет мобилизоваться. И ударить вовремя и в цель. Оно умеет разложить на полочки остальное большинство. Пока не проникнет вирус а-ля Ефимкин. Пораженная вирусом власть - уже не власть. Чуть зазевался, и власть потеряна, массой таких, как я, уже трудно будет управлять. Потому-то пытаются удержать каждого в ловушке-клетке. Время от времени бросать приманку. Этому - квартира, тому - очередь на автомашину, третьему - награда... Но нельзя жить все время под высоким напряжением. Я хотел сокрушить источник страха любовью. Любите врагов своих, чтобы не бояться. Но меня не поняли. Я люблю вас, дорогие мои. Неужели я не хотел бы вам добра? А вы меня не поддержали. И я лечу над пропастью. Как наслаждаются те, кто взял на себя право над душой моей измученной. Наверное, из низменных радостей самая низменная - это власть. Нет ничего для  эгоистов слаще власти...”
Его размышления прервал телефонный звонок. Вызывал непосредственный начальник. В кабинете начальника Ефимкину объявили строгий выговор начальника управления.
- А я лишаю вас премии, -  прошипел сквозь зубы начальник.
- Вот и хорошо, а то не знаешь, что делать с этой премией, в ресторан не пойдешь, разве что на троих...
- Шутки неуместны, - сморщил одутловатое лицо начальник. -За что вы так невзлюбили? За что, что для вас стала реальностью  несбыточная мечта более достойных людей.
 Ефимкин стоял ни жив, ни мертв.
Оглушенный выговором и лишенный премий, Ефимкин в этот вечер не спешил домой. Он позвонил Кларе ( звавшейся до недавнего времени Матрёной), давней своей знакомой. Даже больше, чем знакомой. Она могла стать его женой. Но жизнь как-то разлучила их. Жизнь-то разлучила, а они не были согласны с этим. Встречались иногда.
Ефимкин поехал к Кларе. Это в районе Чертаново, в закрытой зоне. В метро ему почему-то хотелось вздремнуть, позабыть обо всем происшедшем, уснуть. Завтра надо сдать некорректный отчет по распоряжению монстра, который утонул в кресле и видит сладостные сны от хорошего расположения духа, в них монстр превращается в ангела. Попробуй не сдай вовремя отчет. Страшна будет месть монстра. Лучше совсем уйти из жизни, чем предстать голеньким перед огнедышащим этим монстром. Может, так и сделать? Прояснит это Клара...
Все же Ефимкин решил навестить Клару. Пусть потом обвинят его в ночных играх в закрытой зоне, пусть обвинят. Ему хотелось бегства из беспощадной действительности, хоть на миг побыть в невыдуманном раю. Клару полна доброты. От огня огонь! Поделись, человек, огнем. Если каждый, да поддержит в  себе огонь, то он никогда не иссякнет, не погаснет. Как важно, чтобы у людей было духовное единение, сплочение, но этого нет и потому плохо всем и каждому.
- Кто поймет души моей боль? - вопрошал он самого себя, давять от тесноты в набитом, как селедки в банке, обшарпанном вагоне электрички.
“Ох, эти тупики социальные. Кто их разроет: Мы и создали эти тупики и, видимо, не нам их разрыть. Но, может, наши ошибки кому-то сослужат хорошую службу? Передать б свой горький опыт следующему человеку. Это и есть правда? Дело живет человеком. А все живое горит. То, что может гореть, жило, сбывалось. Любовь к человеку должна быть действенной, а не абстрактной. Жить - это значит гореть. И надо жить по законам любви, а не по законам техники и труда. Что это такое? Люди строят свою жизнь в соответствии с директивами плана! В соответствии с директивами ты должен строить личную жизнь! Ну что это такое? И подмена законов жизни и законов экономики прихотью начальников привела к социальным бедам. Директор думает, сколько процентов госзаказа его предприятие сможет выполнить и насколько он будет вознагражден. Полнейший идиотизм административной системы! Мы любим государство, жертвуем всем и вся, а государство не любит нас! Государство - это государство, а мы - это мы. Людям тяжело, а не выходит у них ни черта, потому  что наше государство - это все же не я и не Клара...”
Клара не ожидала его, давно не ожидала. Вспыхнула от радости, едва завидя его. Она все так же была верна ему, как в далекие годы юности. Но не сложилась судьба. Но и на судьбу она не жаловалась, разве можно жаловаться на самое себя? Он признателен ей за это.
- Проходи, мой милый, - промолвила каким-то торжественным голосом Кларе. Она была в симпатичном халате. Готовится встретить гостей? Руки вымазаны в тесте. Ну, конечно, ждем гостей. - Пеку пирог. Племянница должна заглянуть. Да не одна, а с женихом.
- Надеюсь, не сегодня.
- Завтра, - уточнила Клара, успокаивая его.
- Вот и отлично. Я должен много тебе рассказать. Крокодил приказал сдать отчет завтра. Не сдам. Сколько же можно ему издеваться надо мной? Хватит рабства! Ты сегодня удивительно красива.
- Ну, я всегда была в форме, - со смешком сказала Клара. - Что же дальше?
- И добрая. Редкое  сочетание  красоты  внешней и духовной.
-Ты говоришь так, как будто  я  экспонат. Насчет духовной красоты. Откуда ей взяться, когда, говоришь, не сможем избавиться от рабства духа? Духовная красота означает прежде всего духовную свободу. Хочется быть свободным, не быть связанным ни с кем, ни с чем. Как не хочется слушать чьих-то команд! Увы! Невозможно  это покамест. А время уходит. Ощущаю, что уходит время, а ничего не могу поделать. У человека возможность - его время. Так вот, я уповаю на время.
- Послушай, Мотя...Клара. Не удивляйся моим словам - меня допекли. Я хочу жить, просто жить. А это невозможно. Я знаю, что замучал тебя своими стенаниями. И в нашем обществе, как и в животном мире, происходит естественный отбор. Волки разрывают слабого. Ослабевшие олени, собрав последние силы, разогнавшись, кидаются в море. У людей наиболее слабые, неустроенные - талантливые. Им всегда трудно. Ведь им всегда нужно пробиваться через болото. Но им ведь никто не сочувствует. Искажено общественное сознание. Исправить его пытаются сверху. Тот же Светачев. Только его считают противником стратегического курса, меня же пачкуном. Я не мастер, да, но все же... пытаюсь изменить порядок вещей.
- Может, не надо, мой милый? Отойди. Уйди. Россия велика, всех не обратишь в свою веру. Тем более князей из грязи. К отчетам твоим придрались. Всегда можно придраться. В крупных величинах всегда бывают какие-то неточности. Не раздражайся от этого! Если б каждый жил по своим законам!
- Туда одна дорога, - спросил Ефимкин.-Мне плохо. А Светачеву каково? Его теперь обвиняют...Якобы он подписал приветственное адрес  сотруднице института  за.. .player. Дьяволиада!
- Ты сможешь  справиться с  дьявольщиной?
- Пытаюсь. Я заметил: монстр ведомства ждет представителя из какой-либо автономной области, уединяется и потом... проект обретает реальные черты. Видимо, монстр уломал представителя на взаимовыгодные условия в пользу первого! Я не выдержал, выступил.
- Зачем? Сможешь доказать, о чем они договаривались? Это надо доказать! А взяточничество искоренить невозможно. В наши дни трудно быть кристально честным. Когда самый большой человек был нечестен, брал и не отдавал, то что же люди поменьше?
- У нас в отделе один попался на мелких взятках. Так его выше подняли, чтобы не достали! Достанут - начнутся разоблачения. Люди в сотах не постигают многих вещей. Большой увидел чужую идею, но довел до абсурда. А лизоблюды вертятся вокруг него. Что это они? Чтобы лучше жить! А лучше жить возле большого! Вроде пришел к власти порядочный лидер! Перемены в стране. Гласность. Демократизация. Перестройка. Но все пока лозунги. Разоблачили кое-кого. Для профилактики. Притихли крутые. Борьба приглушена. Но вибрирует все здание. Устоит ли?
- А тебе какая забота? Тебя тогда направили в Казань на прорыв и ты застрял там ровно на столько, что наши пути разошлись.
- А направили, чтобы соблюсти баланс, создать равновесие в национальном составе комбината. Это же абсурд. Был на примете толковый татарин на должность главного технолога. Его на соседний завод, а меня в главные технологи. И опять же: не ставили директором! По принципу: не те родители! Говорят, от завоевателей-монголов переняли.  Мало ли что говорят. Да, когда-то монголы, завоевав Казань, пошли с татарами на Русь, потом ушли,  а татарское иго затянулось на двести пятьдесят лет. Хотя говорят, что никакого ига не было. Это русы воевали с русами-татарами и русами-монголами. Это версия. Но ушли монголы, оставив не только руины. Но идеи, принципы организации управления. Они брали к себе на службу, не спрашивая, кто родители.  Наша же верховная власть стала центральной властью, она вмешивается во всё и вся, порой до глупости доходит,  но  не хочет  поступиться  властью. Власть не делят, власть берут. Когда все это кончится? Я вернулся  к своей работе, оставив амбиции там...
- И вообще: смотри на жизнь философски.Человек не может быть всегда честным, кристально честным. Неужели непонятно? Испытание страхом показало, что ужас страха может поглотить у человека весь его разум. Было же в известное время всеобщее безрассудство и безумство. Пережили это время. Тем, кому было бы стыдно, сейчас не найти. А тогда гордились, что истребили миллионы себе подобных - “врагов народа”. Добровольно вступали в ряды НКВД! Изощрялись в ликвидации сопливой девчонки - врага народа! Все это забыто, но кем? Мы не такие герои, мы не такие энтузиасты, как нас изображают. Мы строили не то, что хотели... Люди хотели жить, а не строить гробницы для фараонов. Это  злые тираны взрывали последние пристанища законных царей и  воздвигали себе мавзолеи. Но что им от того, что мы испепеляем их сейчас? Они были хозяевами страны-мавзолея! Они были страшны и тогда при жизни, они были дьяволами, но пели им дифирамбы. В бой шли за них! Затмение разума?
- Наверное. Верхутаи приглушили процессы глубинные, титанические. Только приглушили. А подземный вал нарастал. Никакой монолит не устоял бы. Не знаю, живи Сталин еще, он бы был сметен.
- Эх ты,  заплата на моей жизни, - вздохнула Клара. - И осадок времени. Как еще тебя не выбросила?
- Твоими заботами. А ты моя берегиня.
- Какая берегиня? Я мечтаю об изощренной мести над твоим малодушием. Это же ты перечеркнул свою и мою жизнь... из малодушия.
- Прости, - выдохнул он покаянно. - Если можешь...
- Что прощать? Не приходи ко мне больше, не напоминай о том, что дорого, - как-то обыденно сказала Клара. Нет, это не был каприз. Просто она устала.
- Это превышение власти. Это красный свет, где должен быть зеленый. Нарушение этики, - пытался шутить Ефимкин, не понимая, что шутка вышла глупая. - Прости.
- Что прощать-то? Уходи, Мотя. Мне завтра рано вставать.
- А если не уйду? Останусь.
- Ну, как знаешь. Не останешься. У тебя ведь своя жизнь. Приходишь, чтоб плакаться в подушку. Не так? Так.
- Почему мы не можем прийти к согласию? Как будто живем не по людским законам. Бредем не по правилам. Где живет душа, скажи? Неужели тебя не сводит с ума жизнь без души?
- Может быть, я оберегаю свой уголок, - съежилась Клара.
- Я хочу побыть в твоем уголке. Можно?
Ефимкин не ушел. Клара постелила ему на кровати, а сама легла на кушетку. Ефимкин долго ворочался на кровати, пытаясь уснуть. Смыкал и размыкал большие веки. В ночной мгле он все же отчетливо видел Клару, недовольную, неумиротворенную, в тонкой ночной рубашке. Увядшие большие груди, которые никогда не кормили ребенка, теснили ткань рубашки. Он осознавал свою вину перед нею за отнятое у нее счастье материнства, за отнятое счастье, и испытывал неукротимое влечение, бесстыдное вожделение к ее сатанински греховному телу, исковеркавшее его судьбу, ее судьбу... Он и сейчас стыдился проявления этих “незаконных” чувств. Но все же не был рабом любви, рабом. Но надо с этим кончать. Он сорвался с постели, начал одеваться.
- Ты куда? Метро не работает, а такси не поймаешь, не ходят. Оставайся уж, - сказала Клара. - Что обижаться-то? Я сказала то, что есть, не больше.
Она подошла к нему, обняла его, чтобы он успокоился. Он уткнул голову к ее груди, потом привлек к себе. Она отдалась  ему, оставаясь и слабой и нежной, и откровенной.
- Теперь рожу, для себя. Испугался? Никто не будет знать, кто отец моего дитя.
- Я тебя не понимаю. В наши-то годы? Мы ребенка сиротой сделаем. Зачем? Смотри, как люди озлоблены. Только и ждут на ком выместить свою злобу. И наш ребенок останется один-одинешенек в этом злом, беспощадном мире? Прошу тебя... послушаться меня.
- Тогда не приходи больше. Я умираю от абортов. Наведываешься как ясное солнышко, а мне месяцами ходить тень-тенью. Не приходи больше или останься. Я уж достаточно тебя наслушалась.
- Ладно, я подумаю. Но как в трудную минуту мне страшно. Земля гудит. Везде запреты, преграды. Это ведь они себя защищают, сволочи. Вот иду на красный свет, чтобы выжить.
- А ты молчи, а ты уходи.
- В черную дыру? Монстр окружил себя никчемностями, а я маюсь, потому что на мне воз. Монстр действует по известному закону  - подбирает команду из людей, которые никак не умнее его. А меня посадил на составление отчетов на мизерной зарплате. Только и делает, что оспаривает мою квалификацию.
- Это делают все начальники. И это не твое дело. Отчеты. Ты бы занялся настоящим делом, но, увы, это невозможно. Составлять дурацкие отчеты. И здесь проблемы.
- На чем порядок держится? На бессмыслице? Отчеты - бессмыслица. Наверх значит, пробиваются самые неумные по тому же закону. И ничего-то мы не поделаем. Потому верхушка обречена делать глупости. Монстр создал свою команду, которая поет ему осанну. Никто не осмеливается хоть как-то намекнуть монстру на его глупость. А почему? Никто не посчитает это за критику, а сочтут подрывом устоев. Мол, не монстра критикуют, а нападают на идеологические основы, партию, государство. Пока сам не завалится, его никто не сможет... даже пожурить. Управление трясет, вибрация такая, что вот-вот  катастрофа, а монстр наливается... надувается от обжорства.
- Что ты сказал? - спросила Клара, не веря услышанному.
- Он трясет директоров. Комбинаты с благоговения монстра производят горы ненужной продукции. Работники зарплату получают, премии, награды. Числятся в героях. Двоим присвоили даже звание Героя.
- А куда деваются эти горы? - полюбопытствовала Клара.
- Уничтожают. Опять наведываются директора.
-После  хлопковых дел, Гдляна-Иванова?
-Жизнь-то продолжается. Приезжают,  ублажают монстра, получая разрешение на списывание ненужной продукции. Я пытался поломать этот порядок, эту гармонию. Директора лобызают монстра. Идиллия. Кто-нибудь подумал об  этой странной гармонии отношений? И о том, кто же стоит горой за эту гармонию? Я пытался вычислить того теневика, который довел до идеала эти “семейные” отношения. Ведь не с луны же он свалился. Так кто же? Команда монстра не позволила даже заикнуться на эту тему. Говори, говори, да не заговаривайся. Выступила против меня  Лидия Варенникова. Квартиру получила вне очереди. Видимо, попросили. Потом Игорь Семенович. Все о каких-то ошибках в отчетах и моей недобросовестности. Меня замалчивали, а тут нарушили-таки заговор молчания. Не удалось предать меня забвению. Времена уже не те. Тогда решили бить по мне из дальнебойных орудий. Секретарь парткома вышел на трибуну: “Вот хочу выговориться. Сказать про все! Если скажу все, то кое-кому не поздоровиться. Вы ведь знаете, что существует предельно допустимый уровень вибрации, чтобы здание удержалось. Товарищ Ефимкин расшатывает здание. Его выпады направлены против всего руководства, его стиля, его линии. Почему мы раньше не смогли нейтрализовать выпады Ефимкина? Сначала не придавали этому значения. А вопрос как буравчик! а что же? а что же? Ну и что же? Ефимкин против всего. Его надо гнать!” Пигалица усекла. Секретарь парткома сделал вывод, да не тот. Монстр, конечно же, создал послушно-агрессивную команду. Люди молча исполняют волю монстра, а тот подавляет инакомыслие. Девчонка порола отсебятину? Ее ведь не просили выступить. Душа не выдержала. Меня хотели тихо убрать, а теперь, после того, как было выражено мнение коллектива. Девчонка неспроста и непроста, имеет доступ в высшие сферы. Она племянница председателя мехового кооператива”.
- Ну, тогда все ясно... - только и вымолвила Клара, роняя слезы.
- С ней ясно. А со мной? Ведь я же не замолчу. У монстра произошла конверсия совести, наглость обернулась хамством. У него сауна в Тульской области. Там же оставил женщину с ребенком. От ребенка отказался, считает, что не от него, подлец. Работала женщина на его даче. Говорят, красивая женщина, стройна как березка, гибка как змея. Ее отец из гитлеровцев. Оккупировали немцы деревню, ну и ... Ну и трудное житье у женщины. Была рада куску хлеба. Монстр нашел ее. Приодел. Красотка! Говорят, умирал от любви к ней. Но что это? Бросил ее, от сына отказался. Боялся анкету испортить. Но когда встал вопрос о даче, начал привечать директоров предприятий, выделять им фонды обильные. Такой чувствительный стал! Это монстру необходимы были субсидии. Проводит тихую агитацию. “Поддержите меня, я в отчаянии.  Человек не может жить одиноким волком, давайте вместе гонять стадо. Монстр прав. Но в стае он покажет свои клыки, как же, как же, да еще телефон тигра полосатого прогрызет. Только и делают у нас, что объединяются эти волки и сваливают неугодного им тигра. Стайный эгоизм, так называемый коллективизм. Но я разгоню  эту стаю.
- Не думаю. У  тебя и у них  разная степень защищенности, - вздохнула Клара. - Не задирайся. Богу - богово ... Оставь ты этого монстра в покое... Для тебя же лучше.
- Если бы. Ты бы видела, какие  они  творят безобразия! Им-то всеравно,себеони рай устроили. Но  что будет с нами завтра, послезавтра. Отсидеться в теплом углу и дождитесь лучшего.
-Как бы поступил на их месте?
-Я бы поступил иначе.Учреждение государственное, а  эти чинуши поступают, как им заблагорассудится. Одно невыполнение перекроем двумя недовыполнениями. Нехватку одной продукции перекроем избытком другой! Требуют все новых кредитов. Председатель выбивает кредиты. Ну и осечка произошла. Не смог выбить, хоть он был “близок к телу”!  Тут и заговорили об аренде, которая, мол, обойдется без кредитов. Не думаю. Арендующие - не хозяева. У них нет  средств  таких нет, не могут без кредитов. И  та же зависимость от чиновника.  Вынуждены  доброго и щедрого чиновника, молиться  на него! Наш шеф потерял лицо. Как он поступил? Правильно. Разогнал полкоманды, заполнил позвоночниками! Мол, все должны уйти, а он, назначенный ,а он, обласканный, может оставаться. Логика - еще та. А некому свалить монстра. Но я свалю, или мне провалиться сквозь землю.
Ефимкин рассказал еще многое из того, что было, и с горечью подытожил, уходя:
- Прутков Козьма говорил: если ветер  есть дыхание природы, то живой мир - ее легкие. Так вот легким плохо, они больны.
- Обрести свободу. Сбросить путы. Только и всего. Петь, прошу тебя, терпи. Не ты один.
- Нас разделили, расчленили. Они  понимают, что творят. Только мы не понимаем. Я к Светачеву обращался, давайте  сообща. Он не ответил. Не стал дожидаться, запалил  бикфордов  шнур...
- Ну и пусть горит. То, что не сгорит, останется. Уж сами себя не будем списывать со счетов. Это только на пользу делу, - напутствовала Клара. Она не сказала только, что монстр - это бывший ее начальник, от которого она получает подарки за то, что она снимает у него стресс...
Ефимкин шел на работу в хорошем расположении духа. Он уже не боялся взрыва негодования монстра, у него было объяснение, отличный контраргумент. Отчета пухлого не будет. Нельзя с этим пока. И вообще, все логично. Произошла подмена на подмене. Экономисты сидят на зарплате исполнителей, исполнители превратились... в вибромашины, корпуса которых от напряжения дали трещины. Так надо прежде всего приубавить мощности вибромашин, чтобы залатать корпуса... Нет, он, Ефимкин, не спятил, он в здравом уме, только  кидается под колеса... И никто не может остановить его перед последним шагом...
Тучи  сгустились  над Ефимкиным.
Он этого, к сожалению, не замечал. Был одержим жаждой мести. И не скрывал, что хочет отомстить за попранную свою честь. Ефимкин показывал сотрудникам тезисы своего письма в самые высокие инстанции. В этом письме он разоблачал руководство в махинациях. Письмо отпечатал, но решил внести ночью последние поправки и отправить в ЦК, на  главное имя. Уж тогда-то не смогут умолчать.
После работы Ефимкин завернул в хозяйственный магазин, чтобы купить дрель. На даче он хотел что-то смастерить.
В  это время двое - высокий загорелый мужчина в затертом костюме и куртке и низенький мужичок в джинсовых брюках и куртке  обсуждали  щекотливую тему.
- Он в магазине.  Вход один, подождем, когда выйдет, тогда подойдем, мол, на троих, - сказал низенький.
- Может, в магазин за ним? - спросил высокий.
- Лишняя улика. Подождем здесь. А потом выйдем к платформе, где густые деревья. Опрокинем стопочку, поговорим. Трофим, застегни пуговицы, монтировку видать.
- Хорошо, что предупредил. Почует недоброе, упрется.
- В случае чего на дачу собрался, мотоблок подремонтировать. И че он выступает? Что ему не нравится? Обижают его, да?  Не наш, что-ли?
- Мама-то у него баба рязанская, это уж точно. Я приезжал к нему на дачу, виделся с его матерью, добрая, рассудительная, мудрая. Только сынок не в нее, не удался. С гонором. Червяк  встал в позу. Тьфу!
- Ну, если червяк, зачем нам все это?
- А затем! Червяк должен землю удобрять, - резонно пояснил высокий. - Пошли, он вышел. Побыстрее, заворачивает за угол.
Бегом, бегом. Догнали Ефимкина, который чуть ли не волочил за собой портфель. В портфеле той  покоилась электрическая дрель и столярные инструменты. Портфель оттягивал руку Ефимкина и шел, заметно наклоняясь на бок.
-Петр, минуточку, обсудить надо!.. - пролепетал низкий.- Одно дельце есть.
- Да, Моть, поговорить надо. На дачу собрался?-произнес его напарник.
- Да. Надо  кое-что  доделать.
- Это, конечно, хорошо. Мы тоже собрались вот. Хозблок ставим. На столбчатый фундамент. Вдвоем нам не справиться. Может, ты поможешь, а?
- Рад бы, да вот...
- Петь, пойдем в тенечек, обсудим. У нас бутылка.
- Бутылочка?
Они прошли в густую лесополосу вдоль платформы. И тут высокий Трофим вытащил из-за пазухи монтировку и ударил изо всей силы по голове Ефимкина. Тот даже не вскрикнул, оседая на землю, упал на корточки, ткнулся головой в ствол старой березы. Низкий вытащил из кармана убитого письмо...
- Давай его на рельсы. Мельтоны запишут: пьяный, выпал  с тамбура вагона  электрички.
- Годится.
А на другой день ворвалась в нулевой отдел  страшная новость. Ефимкина нашли мертвым возле железнодорожных путей. Выпал из вагона электрички. Почему? Каким образом? Что произошло, одному богу известно.
Было возбуждено уголовное дело, но вскоре все было спущено на тормозах. А его последний отчет, где упоминалось о сибирской язве, исчез бесследно.
На похороны Ефимкина пришли только самые близкие ему люди. От администрации был только член профкома, который не проронил ни слова. Будто ничего и не произошло. Был человек - нет человека. Непривычно как-то, примерно так думал член профкома. Валерий Васильевич не мог не заметить причинно-следственной связи между готовящимся письмом Генеральному секретарю Ефимкиным и его неожиданной смертью. Но темная история есть темная история, по ней дела не составишь. Но все же возбудили уголовное дело, а  через неделю дело закрыли за недостаточностью фактов о насильственной смерти. Следователь, выпускник юрфака, изучил местонахождение трупа, сделал вывод:
- Нарушена координация движения тела вследствие алкогольного опьянения.
Светачев ухватился за ускользающую нить этой истории. Вспышка сибирской язвы имела искусственное происхождение. На это намекал Ефимкин. И правильно намекал. Светачев догадался, что эта вспышка связана с разработкой биологического оружия. Он  “вычислил”  даже фамилию засекреченного ученого, разработчика этого страшного оружия. Академик Альберт Николаевич Цветков. Ефимкин, если б узнал, то осудил бы этого ученого. Но ему не дано было знать такие секреты.
Прошло еще несколько дней, и все, кто знал Ефимкина, начали забывать о нем. Новые события заслонили старые. Готовилась крупная перетряска центральных ведомств. Недавнее слияние, укрупнение, сосредоточение не в счет. В кулуарах агроведомств только разговоров - о судьбе дотаций, субсидий и, естественно, самих аппаратчиков. Пусть говорят! Кто же будет курировать эти  горе - хозяйства? Может, и не надо их курировать?  Зачем они нужны? Людям надо дать землю и волю. Только и всего, но не больше и не меньше. Тогда никто крестьянам не нужен, кроме считанных посредников. Низкая производительность труда в колхозах? А как же! Что же еще-то? Разве это не говорит о том, что люди тихо бастуют, не хотят работать за так-перетак, что за сдача без отдачи? Пытаемся воздействовать на них. Нельзя однако давить на убеждения и сознание. Доколе! Сколько раз обманывали людские надежды аппаратчики всех мастей? Кто они, аппаратчики? Не с луны свалились. Свои же, обыкновенные, добрые, злые, но свои же. Но  множатся ряды аппаратчиков. И уже воспроизводят они самих себя. В стране восемнадцать миллионов аппаратчиков, это в то время, когда сорок  миллионов оказались за чертой бедности. А председатель колхоза - новый помещик. Высасывает кровь у крепостных, то бишь, колхозников, при этом не уступит иному помещику. Председатель колхоза - взяточник, мздоимец, он же взяткодатель, откупается от районного начальства. Он - раб, он - царь, царек. Кто хитрее и нахальнее, тот оголил всех своих односельчан и получил для своего хозяйства звезду Героя. Такие тоже есть.

                Глава 5

“Нужно менять всю систему, опутывающую жизнь. Приватизировать промышленность, дать землю в частную собственность, а не торговаться об аренде. Кабальная аренда земли существовала всегда. И те, кто хотел работать на земле, давали взятку распорядителям земли. Скудеет земля, жиреют пауки! Менять систему не хотят те, кто встроен в нее. Я  в морду одному такому дал и мне дали три года строгого режима. Отбыл от и до. Но буду бить в морду сукиным детям.Сможем ли мы разрубить этот гордиев узел?”- читал Светачев  письмо некоего  Костромина из глубинки, аккуратно пришитое к делу.
Светачев был в отчаянии. Сколько ни бился, а все бился головой о резиновую стену.  Входил  к руководству с предложением ликвидировать всю эту систему управления. Идею как будто бы приняли. И вместо группы министерств появилось правительство в правительстве под названием Госагропром. Что теперь-то? Н.Н. попытался несколько успокоить Светачева и просил собирать все пожелания из глубинок.
Их не счесть. Определились главные. Конечно, крестьянин ли, рабочий ли, инженер ли, каждый должен стать собственником земли, завода, КБ. Тогда не будет взяточничества, которое поломало столько прекрасных судеб, не будет понуканий.
Возможно ли это? Он только тем и занимается, что как может так и защищает обиженного. Нельзя запаздывать! “Запоздал, и человек сбился с пути...в тюрьму угодил.Приходи ко мне, дорогой мой человек, поговорим по душам, поговорим о душе. Ведь столько накопилось!”
Хотелось Светачеву поговорить с приятелем, другом, но у него не было  приятеля, друга, одни протеже или коллеги! Причина в нем самом? Верно: кто первый скажет правду, тот враг?  А если промолчишь, то друг? А если ты солжешь,  все поверят, что ты не враг, если не  друг? Не  этим  ли софизмом  пользовались при манипуляции общественным мнением -  главным  средством в укреплении своей власти? Тот, кто первым обольет соседа грязью, может спать спокойно? Может, может в эту ночь спать спокойно. Но только в эту ночь. И повторит судьбу соседа, как всегда было, было. Только в жизни многое повторяется, ибо земля круглая?
Об этом надо сказать Председателю комитета, как можно скорее.
Но никак не мог собраться с духом. Кто первый скажет правду, тот враг?
К тому же  по привычке добросовестно исполнял он,Светачев, свои обязанности в новом комитете и вскоре был назначен первым зампредом председателя. Агроком уже вобрал в себя семь старых сельских министерств и десятки и сотни НИИ, центров, филиалов.

                *       *       *

Молодой командир подлодки Ефимкин тщетно пытался восстановить связь с материком. Лодка легла на дно океана. Над лодкой бездна воды. Но лодка не боится тысячекратного давления, ее корпус отлит из высокопрочного сплава. И команда из ста человек, оказавшись в морском плену, не беспокоится за корпус  атомной подводной лодки. Но мучительно сдавливала виски предельной тяжестью мысль: что случилось в лодкой?
- Не воспользовались помощью американцев, чтобы себя не обнаружить, а зря... - сказал Лукин, замкомандира  лодки.
- Приказываю не развивать эту тему, - сурово отчеканил Ефимкин. - Надо выяснить, почему прервалась связь с материком.
Команда была удручена происшедшим событием. Каждый порывался что-то сказать - подсказать Ефимкину, но могут ведь обвинить в паническом настроении.
- Никаких дневниковых записей. Мы даже имен своих не имеем права разглашать. Дали подписку.
- Как узнают на материке, что мы потерялись? - спросил на стихийном собрании   старшина Баранников.
- Это  так  важно, чтобы узнали? Важно, что мы выполняем государственное задание.
- Это так, но...
- Запасов продовольствия осталось на месяц. И всего другого на месяц. Сумеем наладить связь с материком, считайте, что...
- А подняться мы не сможем своими силами?
- Направят судна, нас подымут.
- С глубины двух километров? Это исключено. Нам самим надо выбираться.
- Если произойдет какое-то чудо. Инопланетяне нам помогут. Может такое быть.
- Может. Конечно, может.
Бились, бились над восстановлением связи, пока тщетно. Мимо иллюминаторов проплывали диковинные существа и моллюски, которые обитали  на дне океана  намного раньше кистеперых рыб, предков земноводных и млекопитающих. Самым древнейщим обитателям земли было немного любопытно и совсем не страшно... Странное существо залегло на дно и нарушило их отлаженную жизнь...
- Поймали материк. Всего связь длилась две минуты. Успели сообщить координаты... И опять нет связи.
В нулевом кабинете обсуждали сложившуюся ситуацию.
- Если мы направим суда, то вынуждены признать, что нарушили международные обязательства. В лодке несколько биоракет...Узнает Цветков, такой шум подымет...
- Выкиньте из памяти Цветкова.  Он не поможет.
-А если  направить вторую лодку?
- Обнаружат. Уже запеленговали сигналы этой лодки.
- Неужели нет никакого выхода?
- Есть. Вычеркнуть эту лодку из списков и реестров. Не было и нет этой лодки. На лодке поймут, что родина права, поступив так  в сложившейся ситуации. Родственникам членов экипажа не сообщать об исчезнувшей лодке. Находятся их мужья и сыновья на выполнении государственного задания. Начислять на личные счета зарплату, вплоть до особого распоряжения.
-Родные просят передать приветы. Правда, у командира Ефимкина  умер отец...
-Передадим при первой возможности. Но связь прервана...

                Глава 6

Альберт Николаевич Цветков только недавно был рассекречен. Еще недавно он был главным разработчиком биологического оружия. Как-то сразу все определилось. Способного выпускника биофака МГУ направили в закрытую лабораторию. И здесь у него раскрылись все его гениальные способности исследователя и практика. Как бы шутя он раскрыл многие тайны живой материи, над раскрытием которых бились выдающиеся умы всего мира. Научные идеи ученого укрепляли военную мощь и могли принести неслыханную прибыль промышленным кругам. Дело только за автором идей... С ним  могло что-нибудь да случиться, он ведь мог исчезнуть... За Цветковым охотились иностранные разведки, пытались даже выкрасть его, но, отчаявшись выйти на него, решили перехватить его идеи, его мысль... Искали доступ к закрытым публикациям. И здесь  любопытных ожидала полная неудача. За исключением статей общего плана, Цветков ничего не публиковал даже в реферативных журналах и ведомственных  сборниках. Грозное оружие было создано без каких-либо эксцессов ( информационный вакуум обеспечил деятельности лаборатории и ученых полную безопасность)  и Запад узнал имя создателя этого оружия. Там, на Западе хотели услышать и самого создателя абсолютного оружия. Но особое ведомство не спешило рассекретить субъект. Запад  тщетно подобраться к  безымянному субъекте, страна не знает... в связи с информационной блокадой. От какого-либо контакта с прессой  субъект  был исключен. Однако субъект почувствовал, что властям было бы спокойнее, если бы его теперь не существовало. Это ненаучное открытие привело Цветкова к отчаянию и депрессии. Он уже не мог продуктивно работать. Он прекрасно понимал, что попал в ловушку. Он представлял интерес как носитель идеи, но не как личность! Теперь он не единоличный носитель идеи, теперь   он личность. А личности - страну не интересуют. Цветков понимал, что нынешнее его творческое бессилие могло усилить неприязнь блюстителей секретности до полной враждебности... Сработал инстинкт самосохранения. Он сумел отослать служебную записку находящемуся в Алма-Ате Светачеву, курировавшему  закрытые научные проекты ( первые опыты проводились в Казахстане), и   передать открытое письмо информационным агенствам западных стран. Сделано это с блеском, с изяществом. Наши органы опоздали с перехватом письма. Через три дня оно было переведено и  опубликовано во всех  странах, входящих в совет безопасности ООН. Мировое сообщество было потрясено случившимся! Органы за три дня так и не нашли приемлемого решения. Ликвидировать ученого с момента передачи письма уже стало невозможно. Разразится скандал. Разве что изолировать? Но чтобы изолировать, нужна формальность: письменное согласие Академии наук. Собирали президиум Академии два дня. Академики-старички никак не могут собраться. На третий день собрали старичков ( М.А.Суслов пригрозил роспуском руководства академии) на  заседание президиума академии, чтобы осудить открытое письмо Цветкова, которое было опубликовано в зарубежной прессе. Академики не спешили выразить свое мнение... В правительственных кругах - непонятное затишье. Зловещее затишье. Видимо, письмо произвело эффект разорвавшейся бомбы. После такого неожиданного удара тогдашнее правительство не могло прийти в себя. Научная общественность тоже не могла выработать единого мнения. Ждали реакции старичков-академиков. Но старички не спешили высказаться, тем более осудить академика Цветкова,  заботясь не о том, чтобы выработать  единое мнение, а о чести Академии наук. Так уж заведено, хотя привычка, давняя привычка выражать единодушие и единомыслие, гасила на корню живые эмоции, то и не выразили своего отношения к академику Цветкову. Те, кто курировал науку, растерялись. Чудит академик,  ерзаются академики, все они с причудой. И гнев Суслова только внес сумятицу в отношении к опальному академику. Единственно, что положительно - это то, что простой люд никак не реагировал, потому что до него (позаботились органы!) не доходила сколько-нибудь правдивая информация. А что пишут в газетах, то и будет пищей для размышлений тех, кто хочет причислить себя к мыслящим существам. Лучше всего этих мыслящих существ водить за нос, потому что не известно, как все обернется. И водили за нос этих мыслящих безымянных существ, лишь бы только в обществе поддержать нормальную социальную температуру. Но эти мыслящие существа не хотят быть учеными прокурорами и  судьями.
Согласно сводке, в столичных кругах разброд и шатания, у ученых смутное представление о  стратегической партийно-политической линии. Аполитичность мудрецов огорчила Суслова. Он поделился своими огорчениями с генсеком, членами Политбюро. Между тем в Академии занялись гаданием: Откуда подует ветер и сорвет ли с голов шляпы или кепки? Но так и не осудила непатриотичный поступок академика Цветкова!
И одновременно Л.И.Брежнев вырабатывал свою позиции относительно академика. Он желал бы, чтобы против академика были применены все меры воздействия, с одной только целью - это возвращения ученого в сферу научной деятельности. А личное мнение пусть держит при себе. В КГБ никак не могли произвести расшифровку позиции хозяина Кремля по поводу вызывающих поступков академика. Если предусмотрены меры воздействия, то какая же научная деятельность академика? На всякий случай выработали двадцать вариантов воздействия. Из радикальных заслуживал внимания следующий способ нейтрализации Цветкова: предложить ему сверхсекретное задание, засекретить его вновь, дать ему новое имя, фамилию, фактически похоронить его заживо, но если он не поддастся генеральной линии, ликвидировать. Было решено предварительно поместить в газетах некролог: мол, смерть вырвала из наших рядов замечательного ученого. Тем  самым будут решены несколько задач: усыплена  бдительность охотников за черепами, успокоено общественное мнение и отрезаны  для ученого пути к возвращению к прежней жизни. Умер Цветков, ушел от нас навсегда. Однако уйдет навсегда только в декабре 1989 года. Со вторичным засекречиванием у органов ничего не вышло. Цветков отказался взять псевдоним, ему всучили, правда, паспорт с измененным именем и отчеством, паспорт взял, поблагодарив гебистов за заботу, завуалировал прозрачные мотивы своего отказа от неприемлемого предложения. Неужели неясно? Ведь пытаться объяснять очевидное - значит оправдываться в несовершенных грехах. Что за порядки, что за общество, где человеку все время надо оправдываться? Нет, на сей раз, не будем оправдываться!
И все-таки Цветкову пришлось написать несколько объяснительных записок. Он был человеком, привязанным к государственной колеснице, и потому его возможности выражения собственной воли были несколько ограничены. И вынуждали его попросту писать объяснительные, хотя все было ясно, что к чему. Всем-всем было ясно, но только не Цветкому, который действительно не понимал, зачем он должен кому-то объяснять, почему действовал так, а не эдак, почему говорил то, а не это. Во мне хотят видеть только машину, выдающую идею и такую систему контроля установили, что нормальному человеку впору умереть от стыда. В ванной вмонтировали подслушивающее устройство. Система, построенная на неверии и ненависти, порождает только ненависть к ней самой... - вздыхал он, сидя в приемной известного учреждения. - Неужели нельзя ничего изменить в этой ситуации? О, ужас!” За свою жизнь Цветков уже перестал бояться, потому что он  постиг тайны жизни и смерти, наверное, ему не страшны и боли физические, если б не эти муки душевные. И чтобы не подвергать себя мукам, он пошел на конфликт с властями, причем сознательно. Нельзя народ удерживать в намордниках и путах. Да, удавалось тиранам на некоторое время удержать строптивцев в узде, благодаря молчанию давно прозревших, но малодушных, дрожащих за свою шкуру должностных лиц. Молчали не только овцы. Молчали  волки. Было много способов, чтобы заставить человека держать язык за зубами. Достаточно только спросить: “Вы разве враги своим детям и внукам?” Достаточно только произнести эту фразу, и загнанный в угол профессор навсегда замолчит, в одночасье становясь немым ученым. И все же, профессор сумел подстраховаться! Единственный сын окончил один из университетов США и остался там по совету отца для дальнейшей научной работы, более того, получил американское гражданство. А жена Цветкова, приученная ко всем лишениям и испытаниям, приготовилась к худшему. Еще юной девушкой она попала в подвалы  страшного ведомства как дочь врагов народа, где стальным прутом выбивали из нее антинародный дух, но выдержала пытки даже  электрическим током и осталась жива. Обычно человек не выдерживает такой пытки, сходит с ума и отрезает путь к спасению. Такого человека нельзя было выпускать на волю, чтобы не стал он живым свидетельством чудовищных зверств. Зинаида Петровна не сошла с ума, более того, ум у нее обострился, как бы заискрился, и чем больше наносилось физических ран ее тщедушному телу, тем крепче становился ее дух, дух борца. Отбоялась, что смерть, когда замороченную жизнью жизнь не кажется. Не за себя боролась. За правду, которую всегда утаивали, за свободу, которой люди так и не добились. В кровавой многовековой борьбе и в терновом венке революции они несли не образ Христа, а Антихриста, скорее всего самого дьявола, и как поплатились-то за свои наивные мечтания! Людей обманули, как дурачков простенькой байкой о честном разделении общего пирога и загнали их косяком в коммунистический рай, то бишь, ГУЛАГ. Зинаида Петровна поняла это в подвалах Лубянки, дала себе клятву: если выйдет живой, то не промолчит. Вырвавшись из застенок Лубянки, она попыталась как могла раскрыть заговор верхов (а как же?) с помощью своих статей в неофициальной полулегальной прессе (жизнь заставила ее стать публицистом и философом), выступала в студенческой аудитории. Вначале официальные лица не обращали никакого внимания на это (подумаешь, жена профессора), но когда зарубежные информационные  агенства заговорили о новом достойном тандеме на арене борьбы за демократическую отдушину в лагере большевиза! - крутохонько взялись за болтливую жену закрытого ученого-невидимки. В печати осрамили ее раз и навсегда. Оказывается, ее появление на Лубянской площади было обусловлено ее собственными садистскими наклонностями. Ей хотелось почуять запах человеческой крови, видеть страдания истязаемых жертв, насладиться агонией. Если есть ангел смерти, то она и есть настоящий ангел смерти. Тот, кто попадал в ее объятия ( так было сказано и напечатано в ведомственной печати), исчезал бесследно. Доказательства? Да вот они, доказательства. Экзальтированная дамочка стоит в обнимку с начальником следственного отдела. Снимок был сделан скрытой камерой. Этот волосатый начальник отдела обнимал подследственную во время допроса, тем самым подвергая ее душевному истязанию. Но снимок можно комментировать и так и эдак. Прокомментировали снимок: куколка, которая желает сильных ощущений! Это было слишком даже для ведомственной прессы, где клеймили кого угодно и как угодно. Явно переборщили с комментарием старого снимка!
Да, уж поздно взялись за нее. Она осталась верной женой ученого, но свое мнение на обустройство жизни имела. Ну, это прерогатива властей. Вечно она, власть, запаздывает. Власть почему-то всегда любит безликость и безликих. И яростно ополчается на тех, кто проявляет свою особость. Зинаида Петровна прекрасно все это понимала и по возможности избегала столкновения с властью, однако, не теряет своего достоинства. Она считает, что человеку нельзя терять достоинство ни при каких обстоятельствах, иначе не сохранить себя, как индивидума. Она прекрасно осознает, что власти готовы превратить народ в население, в лучшем случае, в хор немых и глухих. И самое страшное: власть преуспела в этом черном деле, да, преуспела. Нынешняя власть чудовищна, потому она никого не представляет! Не удивительно: люди, нормальные люди, поднявшись во власть, становятся безумцами. Ведь только безумцы могут запретить думать, предлагая единодушие и единомыслие, то есть полное бессмыслие. Но почему власть так ограничена и неразумна? Малейший намек на разумную деятельность власть отвергает раз и навсегда. Сведен к нулю инстинкт самосохранения! Рубят сук, на котором сидят! Они рушат веру людей во власть. Но это Зинаиде Петровне давно известно, только вот людям наивным невдомек. И ее задача - раскрывать тайный заговор власти, тайны власти. Покуда жива, будет говорить.
К Цветковым приходили думающие и сомневающиеся, и их было так много, что утаивать от властей своих гостей стало невозможно. Да и было ясно, что установили рьяную слежку, пока что только слежку. Поэтому Цветковы предупреждали и предупреждали гостей о последствиях визитов, но предупреждения игнорировались.
- Власти поступают всему вопреки, поэтому нечего надеяться на благоразумие. Одичаем ведь ненароком. Странная она, власть трудящихся. Никому нет покоя, так изначально задумано, и никак нельзя по-другому. Люди должны любить эту власть, потому что она власть трудящихся. Но власть предержащие не ошибаются, если сами создают и подкармливают так называемую группу скандирования, группу влияния, поддержки, одобрения, это помимо карательных органов. Мы все превратимся в насекомых, ей богу, если не выразим своего возмущения, - сказала Зинаида Петровна полушепотом, не совсем веря, что ее не подслушивают. - Мы верим власти, в Кремле заседают государственные достойные люди, всех благ им при жизни, почета и славы после смерти... Тут она приложила палец к губам.
 - Они подлецы, а не государственные мужи, - нарочито громко произнес Игорь Иванович, правовед. - Мы не хотим жить по  волчьим законам. Выражаем протест. Они думают, что все мы - люмпены, у которых нет ничего за душой. Экспроприировали и пролетарии и буржуи с тем люмпенами. Третьи пробились в управляющие! Эти - волки.
- Каким образом? Может организовать митинг? Или демонстрацию? Этого сделать почти невозможно, укокошат на месте. Но попытаться надо!
К демонстрации готовились загодя, со всеми предосторожностями. И все-таки произошла утечка информации, видимо, внедрились агенты КГБ. Ведь органы успели заблокировать улицу, куда должны пройти демонстранты. Демонстрацию городской милиции удалось сорвать, но резонанс о сорванной демонстрации был немалый, сообщения о сорванной демонстрации появились в зарубежных информационных агенствах. Мир ждал, что же будет дальше. В этих условиях изолировать зачинщиков демонстрации стало проблематичным. Властями было решено: установить слежку за неблагонадежными. И уж по части слежки органы достигли блестящих результатов. Они сумели внедрить “своих”, которые через некоторое время сумели взорвать изнутри демократический очаг оппозиции.
Как ни пыталась  либеральная группа радикально изменить стиль жизни общества, свой первый этап борьбы за демократическое преобразование общества она проиграла. От нее отвернулась мыслящая часть студенчества, техническая интеллигенция, отдельные профессора. И проклинали главного вдохновителя нравственной смуты, смутьяна - академика Цветкова.
- Из-за него  все  это. Страдают исполнители, а дирижер на свободе, - вздыхали на коммунальных кухнях. - Его надо упрятать, тогда водворится спокойствие. Надо написать письмо правительству, мол, мы, простые советские люди, возмущены антисоветскими действиями академика Цветкова, мы просим привлечь к суду предателя социалистической Отчизны. После такого письма вряд ли правительство отмолчится.
- Но он же всемирно известный ученый...
- Ну и что? Пока он гражданин страны, сало русское лопает. Посадить его надо на хлеб и воду... Пусть узнает, почем фунт лиха. Вон в Питере схватили за шиворот художников и поэтов. Шемякин, Бродский - коли так, то их запросто упрячут.
- За них хлопочут. И схлопочут.
- Выдворят из страны и все дела! Не плюй в колодец!
- Все-таки это нечестно. Разрешили говорить и вот тебе!
- Говори да не заговаривайся. Поделом им.
Как бы то ни было, несколько писем и обращений пошло на самый верх. Ученые - бездари продемонстрировали свои верноподданические чувства и с негодованием набросились теперь на немногочисленных учеников Цветкова. Их в мгновение ока выдворили из ВУЗов, НИИ, не пощадили даже парня, который работал дворником - тоже уволили. Власти думали, что таким образом они вытравляют дух бунтарства в организациях, не понимая, что тем самым вызывают сочувствие у окружающих. Народ ведь всегда недолюбливал власть предержащих, а иногда просто ненавидел. Этого власти не учли.
Разогнав группу Цветкова, власти только усилили и расширили “тлетворное” влияние упрямых ревнителей свободы. Какой свободы? Свободы выбора? Еще чего? Может быть, этим несостоятельным людям хочется анархии, развала страны? Ну, этого уж, точно, не позволим. Пока пусть ходят по улице без конвоя, может успокоятся, а если не успокоятся, то успокоим, мигом успокоим. Ах, им судьба Владимира Буковского не дает покоя! Но ведь каждому воздастся, каждому - неужели это неясно? Ясно - неясно, да коли уж так. Не хотят уяснить? Тем хуже для них.
Органы не стремились находить какое-то взаимопонимание с этими инакомыслящими, наперед зная, что эти диссиденты вшивые не приемлют верное, потому всесильное, учение, более того, обвиняют это учение в провокации перманентного раскаяния в обществе, причинившего беды неслыханные людям, горе неисчислимое. Придерживаясь такого мнения, эти люди становятся пособниками свободного мира, а недозволенными действиями они помогут этому миру, становясь уже его агентами. Дождутся второго тридцать седьмого года, непременно дождутся... Вот Сталин придет в свой кабинет в Кремле, закурит трубку...
Но ждать было  муторно, потому Цветкова решили изолировать, до лучших времен, но каким образом? Этот вопрос, казалось, прорабатывали самым тщательным образом. И в глубокой тайне. Но все тайное рано или поздно становится явным и неприглядным. Изоляция должна была быть для Цветкова неожиданной и полной. В печати немедленно опубликовать серию компрометирующих материалов против ученого. Инициативной группе ходатайствовать о лишении ученого всех наград. Перед президиумом академии поставить вопрос о лишении звания академика. Помимо всего прочего этот вопрос был поставлен перед президиумом академии, но не прошел. Трусливые академики, срочно заболели, не пришли на заседание и не позволили отнять то, что невозможно отнять - суть ученого. Допусти это, академия покрыла бы себя и, может быть, всю науку несмываемым позором. Академия, конечно же, не могла пойти на это, даже если сам Брежнев обратился к седовласым. Но обратился Суслов. С ним не поспоришь, но зачем же  спорить? Не возражать и не соглашаться, уходить от ответа. Так решили ученые мужи. И этим в какой-то мере облегчили участь Цветкова. Нет, его судьба не могла быть предрешена, как в былые времена, не могла быть перечеркнута росчерком пера. Цветков понял это. И это придало ему сил, подняло дух, дух мятежный. Он решил не просто отойти в сторонку, но бороться за то, чтобы не создавать биологическое оружие, столь противное человеческой природе, но которого от него ждали, требовали. Он, выходит дело, должен стать общественным деятелем. Вот чего не могли допустить высшие круги. Из намеченных мер по нейтрализации, пока что был пущен слух о нерусских корнях академика, строптивого ученого, и, следственно, о его “генетической” склонности к предательству интересов России. Не случайно, мол, женат на скрытой еврейке. В этих слухах были намешаны небылицы с былью и  горькой правдой. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году, когда НКВД производило повальные аресты врачей-евреев и их родственников, Цветков прятал свою молодую жену в своей лаборатории. Ищейки НКВД - вчерашние деревенские парни - не смогли в молоденькой уборщице признать дочь врачей-вредителей. Ночью наведались к Цветкову. Пришли трое... “Откройте дверь. НКВД”. Цветков тотчас же открыл дверь. Ворвались трое в штатском, хрясь по морде ученой, удар ногой по печени, готовое бревно распласталось на полу прихожей. По нему и протопали в спальню, но жидомасонку не нашли. Где, что? У ученого мужа не спросишь - как лежал, так и лежит бревном. Оставили повестку явиться в НКВД и ретировались из квартиры. Они-то ушли, а он к ним не пошел. Позже приведут в отдел, откуда мало кому удавалось вернуться домой. Цветкова же после строгого допроса  методом устрашения отправили под чужим именем куда-то за Урал создавать бактериологическое оружие. Ему ничего не оставалось, как согласиться с этим рашением органов, но все же не преминул заметить, что если так необходимо его учатие в создании оружия, то не мешало бы предоставить для него минимум условий научного творчества. Он также согласился (наглость какая!) поехать в командировку с женой! Так он спас Зину от неминуемой гибели. Командировка затянулась. Сталин умер, но ничего не изменилось в судьбе Цветкова, ибо оружие еще не было создано. Никита Сергеевич Хрущев хотел заполучить это оружие. И о возвращении Цветкова в Москву не могло быть и речи. Но своими ходатайствами и пожеланиями   руководству страны он попал в немилость к новой власти.
Без серьезных оснований его перевели на новый уровень засекреченности, что называется - заживо похоронили.Его даже сотрудники лаборатории толком и не знали. Не знали, чем занимается этот важный сотрудник Иван Иванович или Иван Никанорыч, отзывается и на Ивана Сидоровича, при этом виновато улыбается, как бы извиняется за то, что оказывает людям неудобства из-за склада своего ума. В России всегда горе от ума. Его ненавидели за его ум и пытались направить его только на пользу государству, вернее, тех, кто у кормила, у руля государства. Эти люди могли его уничтожить, но работать за него не могли. Считали его машиной по производству секретнейшей продукции и хоть он - биологическая машина - у него не должно быть личной жизни. И полагали, что у него нет никакой личной жизни. Биологическая жизнь - да, но личная жизнь? Какая еще может быть личная жизнь? Есть жизнь для отечества и другой жизни просто нет де-факто и де-юре. Для личной жизни Цветкову не оставляли и часа в сутки. Он вставал рано, ложился поздно, согласно режиму, с женой почти не виделся, да и невозможно было “поплакаться в жилетку”, потому что квартира была “нафарширована” жучками. Переговаривался с женой с помощью жестов и мимики. Потом он узнал, что квартира особым отделом НКВД и его жесты расшифровывались. Этим занимались несколько работников особого отдела! Все более убеждались, что Цветков не патриот, но и не предатель, а странный человек, даже не человек, а сосуд, наполненный одним серным веществом. И этот сосуд надо контролировать, дабы сосуд не разбить случайно.
Разлучить с женой строптивого ученого не решились. Это может повлиять на содержимое сосуда. Так Зинаида Петровна стала неким придатком ценного сосуда. И этот сосуд ее стараниями начал проявлять вредные свойства. Он него начали исходить импульсы, наносящие вред окружающим и даже стране великой. В это трудно поверить - в это невозможно поверить? Но это так, не выдумки.
Стараниями органов слух должен прокатиться по всей стране и вызвать в каждом гражданине отвращение к отщепенцам, более того, презрение, более того, позыв к решительным действиям против перевертышей. Властям только остается исполнить волю народа! На столе у Светачева появилась инструкция  по нейстрализации выступлений Цветкова...
“Я  эту волю не могу исполнить. Это постыдная воля. Но каждому - свой хлеб. А что - хлеб? Говорят, что хлеб деше и в этом великое достижение нашего общества, в этом богатство нашей жизни. Но хлеб будет еще дешевле, если ни один колосок не пропадет на поле. Богатство отдельного человека измеряют золотом, а общества - хлебом... - думает Валерий Васильевич, сидя все в том же кресле, - это вошло в подсознание, подкорку. А ведь представление совершенно неверное. Удивительная штука подсознание. Можем одновременно думать о проклятом производстве, о красоте девушки, о конфликте с сыном, о книге Лосева “Проблема символа и реалистическое искусство”, вспомнить загадку, которую сочинил сын в шесть лет: “Побежал красный хвостик, под елью мелькнул и скрылся. Кто это такой? Лиса!” И с тревогой думать о тяжелом положении крестьянина. Крепостное право фактически сохранилось. Гнет сверху. Почва уходит под ногами - заболачивание земель! Давление спереди и сзади. И не снять ему этот пресс самому, потому что он уже сковал его изнутри, сдавил душу хлебопашца. Это не эмоции. Тяжелый осадок на душе оставил доклад президента Академии сельхознаук Никонова. За тридцать лет потеряно сто тысяч населенных пунктов! Произошло люмпенизация рабочего класса, настоящее раскрестьянивание, равнодушие к делу, радоваться нечему. Везде царит обезличка, равнодушиек делу. Техника для села не выдерживает серьезной критики. Все на скорую руку. Больше простаивает, чем работает, такая закавыка. Механизаторы “сидят” на ремонте! Но какой там ремонт?! Больше раскурочивают эту технику, чем восстанавливают. Культурный уровень этих горе-технарей оставляет желать лучшего. Какой с  них спрос? Но что делать? Перевести всех их на аренду? Но что аренда? Она - полумера, если не диктат командной системы. Аренда ведь ничего не дает, кроме как снижение административного контроля. Как быстрее насытить желудок, то есть рынок? Люди ничего не принесут туда, потому что все еще не чувствуют себя хозяевами. Зачем куда-то что-то нести, когда отберут последнее. И земля-кормилица в бедственном положении, потому что живут на ней ну не хозяева, а гости залетные! Необходима хотя бы длительная ответстенность за землю. Но ее как не было, так нет. Как быть руководству в этой обстановке? Уповать на волшебную палочку? Волшебной палочки, естественно, нет. Необходима длительная, кропотливая работа... все тех же новых рабов! Дураков нет, чтобы делать сизифову работу задарма! В сельском хозяйстве любая работа нудна, монотонна, потому что все состоит из мелочей. Сверхурочно ковыряться в мелочах? А это уже из области морали. Только на этот морально-этический фактор и уповаем, на него и рассчитываем. Надеемся на совесть. Нельзя все  отбрасывать. В человеке - не инстинкт, а  чувство бережливости,   но оно к тому, к чему он прикоснулся. Но возможны крайности. Но напомнить о высокой миссии человека все же стоит. С чего должны были начинаться мои первые шаги как первого зампредседателя? Нужно попытаться вернуть должное уважение к земле. Чем раньше, тем лучше. Уж очень дорога ее цена. Сколько врагов на землю русскую зарилось! Истоптали, испоганили! Моя мечта - вернуть былое плодородие земли. Не больше и не меньше. Можно вернуть? Можно, конечно, можно. Но необходима, конечно, научная информация о состоянии земли. Сбор фактов, их анализ, синтез идей в виде концепций развития. А концепции-то нет. Но нечего и предложить, нечего проецировать на скучную аудиторию. Да, аудитория - молчаливое большинство, которому ни цель высокая ничто, а суета - все. Но отсутствие цели - плохой побудительный мотив. А цель всех лидеров - человек, он - сердце мира. Если сгинет человек - погибнет мир. А  пропадет человек, стоит только потерять  связь с землей. Откуда же бомжи, обитатели вокзалов? Верность земле - вот тот камертон, по которому выверяют душевную чуткость, кто верен родной земле, тот предан любимой работе, рад, любому делу. Ведь что может быть прекраснее этого...? Что способствует рождению чуда - души светлой.
Но ему не дали додумать думу. Заглянул председатель комитета, поинтересовался, как идут дела, но не спешил выслушать. Ему это было неинтересно. Он все заранее решил.
- Понимаю, малые дети - заботы малые, большие - большие. Если дети заболивые, сердечные, то беспокоиться нечего. Тревожно, когда бессердечные, - сделал свое резюме председатель. - К сожалению, дети - это каторга. Их надо устраивать, у вас проблемы. Расширьте отдел, пристройте чадо. Только чтоб я не слышал об этом.
- Все так, а тревожно. Много цинизма, - вздохнул Светачев.
- Народ ожесточился, грызет как собака, а голоден как волк! Вы поглядите на очереди, - сказал председатель комитета. - Всем не угодишь.
- Неужели не добьемся перелома в борьбе с дефицитом и очередями?
- Никогда. Люди ведь работают по принципу сплошной электрификации - всем все до лампочки. Мне тоже все равно. Мне, как говорится, в космос не взлететь!
- Понимаю. Но ведь если не покончить с этим дефицитом, то печальна наша участь. Как покончить? Обещаниями? Сказать - поколебать воздух - легко, а дело  сделать - не воздух колебать.
- Уж как-нибудь справимся с окаянным нашим хозяйством, которое, как чудовище, пожирает всех, уничтожает природу. Идет настоящая экологическая война, только кого с кем - не знаю, но каждый в ней участник. Отношение к природе - это лакмусовая бумажка, по которому узнается человек. Какие мы, а? Достойны проклятия?  Валерий Васильевич, подумайте на досуге.

                Глава 7
В читальном зале центральной научно-технической библиотеки   длинноволосый юноша в очках  ходил по рядам и полушопотом спрашивал:
-Есть  студенты МГУ?
- Там, целуются.
- Даром времени не теряют. Я по поводу лекций профессора Гумилева. Журнал “Природа” , где его статья  об энтогенезе, изъят, хотя объявили о гласности.  Не одолжите конспект лекций?
- Спроси о чем-нибудь, но не об этом. Ты хочешь нам свинью подложить?
- В год свиньи
Покоя вам, любви,
Чтоб надежды все сбылись,
Чтоб планы все удались.
- Спасибо, спасибо, хорошо б и в год змеи и в год крысы, во все года.,- сыронизировал  студент.- Ты по чьему0то поручению?
-Я из движения за обновление. Мы поддерживаем Светачева. Слышал?
-А как же! Но увы!  Нам не хватает доброжелательства, веры друг в друга. Хотя по природе своей человек добр.
- Мы верим только вождям, которые о нас так заботятся, так заботятся, что от  интеллигенции остались рожки да ножки.Слышали, Евсеев погиб в атокатастрофе. Задавили сына главного редактора гласности.Так нас любят.Нас запугивают, нас унижают, доколе? Вот  тебе и  Горбачев.  Под воздействием его речей лучше не стало. Никак  не воздействует  его слово на  человека моего поколения.
-А потому что его время прошло.  Чижевский , Вернадский   говорили о воздействии на людей  космоса, ноосферы,  Гумилев, локализуя сферу воздействия, развивает  понятие пасионарности. В этом контексте объяснимы и Великие переселения народов, взаимовлияние  и взаимодействие. Это, конечно, а эксперимент с социальной географией! Одних туда, других  сюда, этих за моря, тех в необжитые края, а тех перемешать, названия рек и гор переименовать, чтоб ничто  не напоминало об аборигенах. Создаем новую географию, новое для  в мире  государство! Государство  для одного лица. Это все игры лидеров! Для них игра, а народам горе!
- .Приходи  в дом культуры  завода  “Компрессор”. Будет выступать Светачев.
- Будет интересно? Горбачев не лидер, хотим лидера, скорее вождя. Чтобы потом  во всем  угодить ему. Деды угождали и тем и этим. Сумели сохранить жизнь.
-Но душу сохранили? В том-то и дело.
-  Значит, приглашаешь послушать народных витий?  А что, приду.
Длинноволосый парень  покинул читальный зал, направился к выходу. А спустя час после этого он сидел в кабинете Светачева., который  беседовал с  инженером из “ящика”.
- Млеете перед  властью! Вот директор вам поручает работу, потом начинает чернить вашу работу и вас самих, чтобы не платить. Неужели не тошно?
- Эх, мечтаю я...
- Что за мечта, что  так  маешься с душой?
- Не скажу!
- Не надо глядеть на других свысока, надо уважать чужие нравы, людей, всего народа. Знаешь, чем меньше народ, тем больше в нем гордости, духа, злости. Говорят же, что казахи - гостеприимны, незлопамятны, корейцы - трудолюбивы, чеченцы - воинственны. Ну и что? Задавим, если голос подымут. Вперед и выше. Такой вот авангардизм политический! Что малые народы? Хотят определиться? Их захватят другие, более могущественные народы. Силой удерживаем, кровь проливаем свою и чужую. Так мы живем. Но так, как мы живем, нельзя жить, это тупик. Где выход? Если б знать, где выход? Надо разгребать тупик. Неизлечимые болезни империи - национализм, шовинизм, сепаратизм, двойной стандарт в конце концов приведут к гибели её. Не попасть как под обломки этой империи! Я звоню в Алма-Ату, а тамошний министр и не хочет даже разговаривать, готов разговаривать на равных! А в Вильнюс позвонить - вежливо отклонят все твои предложения. Вот и ведем деловые переговоры с бразильцами. Уж завалили страну бразильским кофе! Пей - не хочу.
Но Светачева тревожила не эта дипломатическая борьба между центром и республиками. Тревожила сама система координат. Хотя бы расшатать ее, эту треклятую систему - Ленин и Сталин создали такую систему, в которой нормальная жизнь просто невозможна. Следовательно, всем надо менять психику. Вот и меняют. Миллионы людей проходят психическую обработку.
“Алена откуда? Душа вольная. Из этой же системы. Выдалась возможность подышать свежим воздухом, так она теряет всякое приличие.
И я тоже. Хотя кто может с уверенностью сказать, что прилично, что неприлично. Никто. Можно пытать человека невинного во имя утверждения идеалов! Можно кое-кого и расстрелять для острастки! Все можно. Но если все можно, то что нравственно? Вот именно. Можно жить в безнравственном обществе? Можно, если у тебя сила. Но нет гарантии, что не отнимут у тебя эту силу! Потерявшего бдительность Хрущева быстренько вывели из коридора власти. Зазевался - тебя за белы рученьки. Ну, просто удивительная страна наша, лошадка необузданная. Вот как обуздают! Лошадка необузданная, потому лютует и наездник. Где русский человек не побывал? Он обшарил весь шар.Но жить он хочет у себя на родине. Для русского родная земля превыше всего. Любой другой может жить на чужбине, но сердце русского подвергнется мягкому натиску ностальгии. Так устроена его душа. Хотя индейцы тоже не могут жить вне своей родины. Видели индейцев, живущих и работающих в Европе? Смог бы Светачев прожить среди папуасов как Миклухо-Маклай? Наверное, смог бы. Но умер бы от скуки. Может быть, в жизнеустройстве туземцев много интересного, но россиянам жить по российским законам. У каждого народа свой особенный путь, потому что тот или народ живет по своим законам.Но можно и должно говорить о равенстве культур, только не надо универсчализировать уклад жизни. На беду, большевики решили радикально перестроить уклад жизни. Фанатичность большевиков дорого обошлась народам России. Миллионы ушли в небытие. И чтобы отправить в небытие, раскололи страну на виноватых и невиноватых. Невиноватые - это стукачи и палачи. Без вины виноватые не смогли, не хотели быть виноватыми перед родиной и перед будущим, решившись на неправое деяние. Они не могли допустить, чтобы их осудили потомки. Бог им судья. Абсолютное большинство осужденных сгинули, не имеют могил, их забыли, они навсегда потеряны. Войти в народную память - почти невозможно, если нет ничего “интересного”. А что интересного в опущении человека? Это неинтересно. Поэтому в памяти не задерживается. Умиротворение насильственное никак не доброе деяние, загнать свой народ в угол! Такое могут только люди с анормальной психикой, каковыми были большевики. Да, иные из них были фанатиками веры. Но это не меняет дела. И они сделали страшную карьеру на крови. Тридцатилетние наркомы. Правда, недолго ходились бесновались эти молодые железные рыцари. Их травили, убивали, чтобы занять их места, их гимнастерки. Гимнастерки багровели и тяжелели и лоснились от терпкого пота... Сталин не любил преемственности во властных коридорах, запускал туда все новых и новых, то есть новых временных рыцарей, меченосцев, ревностно следил, чтобы они не сгруппировались, натравливал друг на друга, чтобы сфокусировать на них гнев людской. Сталин великий мастер интриг. К власти приходят с помощью интриг, но удержаться могут мастера интриг. Наркомы-назначенцы были младенцами по части интриг, потому их головы Сталин срезал одним взмахом косы. Правый уклон, левый уклон, группа Иванова, оппозиция Петрова, а их надо под корень. Головы летели, Сталин прибавлял себе славу борца за социалистическое отечество. Новые наркомы - новая борьба, новые фимиамы Сталину! Он умело играл на доверии к нему народа. Все, что делает и не делает, Сталин посвящает народу. Этот фидуциарный способ правления Сталиным был выбран неспроста. Россия держится на вере. Верит в хорошего царя, а не в хорошие законы. Кончилась вера в батюшку, кончилась его власть. А вера питается страхом. Сталин это учел. Созданная им система - это система страха. Такая система не может продержаться долго. Но она не рухнет сама по себе.
В самой матушке России людям живется несладко, но в сопредельных странах еще хуже, потому что жили там Россией.
- Что вы здесь вытворяете безобразия? Вас никто не звал. Вы еще хаете страну, которая вас приютила.
- Мы страну не хаем, мы отвергаем ее порядки, которые не позволяют людям жить по-человечески. Мы вовлечены в процесс, который увлекает всех, кто бы ни был. Ох, эта разделенность мира? Перессоримся, перебьем друг друга, сделаем планету немой!
- Оставьте планету в покое.
- Мы оставим, ее захватят паханы новые! Так, наверное, и будет. Что могут разъединенные люди? Да ничего! Покуда люди озабочены внушаемым величием, ну ничего путного не выйдет у этого месива, называемого построением нового общества.  Главное, строить жизнь. Но архитектор не ты, не ты. В этом беда.
- А что же мы можем?
- Хотя бы не делать того, чтобы не нанести ущерб себе и другим.  Это элементарно. Но материя состоит из элементов.

                Глава 8

- А я цветы эти на даче вырастил. Гвоздики - цветы женихов, каллы - цветы невест. Подарок так подарок.
- Кого выдавать замуж собираетесь? Кого женить собираетесь?
- Племянница замуж собралась, - сказал с радостью Валерий Васильевич, сворачивая на другую неопасную тему. - Как все получилось? О, это долгая история, слава богу, со счастливым концом.
- Потом расскажете, а сейчас нам надо определиться по запрашиваемой дотации.  В связи с ухудшением финансовой ситуации урезают дотации. Проблемы с её распределением. И съедим мы по ордену...
- Сколько будет обиженных, не счесть! Всем добреньким не будешь. На кого направим гнев народный?
-На вас. Для того и вы... Все будут помнить, какой вы...

                Глава 9    

Племянница Валерия Васильевича, красивая девушка, высокая, стройная, голубоглазая и улыбчивая, насмешливая. А если серьезно, то она поняла, что ей не надо прикладывать к чему-либо усилия. Все придет само собой. Однажды и учиться не захотела... вопреки желанию родителей и дяди с тетей. После десятилетки поступила в ателье индпошива, где и работает по сей день, правда с перерывами. Ну просто силком затащили в заочный техникум легкой промышленности, но вскоре она умудрилась забросить нудную учебу. Кто знает, и она не знает, останется ли в ателье.   Покрасоваться у зеркала бы, а тут заставляют распарывать швы. А если серьезно, то скучно. Смеха ради она демонстрирует на импровизированном подиуме собственные модели нижнего белья. Собирается толпа поглядеть на диву. Восторгаются подруги. А у мужчин будут всякие мысли и чувства, может и возвышенные. Все пустое. Собирается замуж. Это уж точно. Созрела. Наверное, удачно, значит по душе. По любви. Кто же он? Он заканчивает институт. Без напряги. Умница. Встречались три года, то есть любовались друг другом. И все путем, все по душе.
Лена замечталась, как-то. Выйдет замуж за Витечку и родит троих детей. Непременно троих. Витя, конечно, закончит свой институт. Он будет работать где-то и подрабатывать вечерами где-нибудь, например, в холодильнике мясокомбината. Или будет разгружать уголь или гравий, или перекладывать путевые шпалы, или укладывать асфальт. А со временем устроится в НИИ. Оклад, конечно, положат мизерный, но со временем-то, да с его головой - то ли еще будет! Все со временем, никак иначе. Мама говорит, в нашей стране нельзя спешить. Потому что поспешишь - людей насмешишь. Оклада Витькиного и его левых, конечно, на семью не хватит, но голодать, наверное, не будем: поможет номенклатурный дядя. Ах, жить хочется по-человечески! Лена вспомнила почему-то один эпизод в жизни ателье, а может и в ее жизни! Однажды пришел в ателье мужчина лет сорока, высокий, представительный, сияющий, как же не прийти, когда одно такое ателье на всю первопристольную. Он заказал выходной костюм по последней моде. Лена старалась, старалась и, кажется, угодила привередливому клиенту. Иначе бы он не притащился вновь в ателье. Но не для того, чтобы заказать еще один костюм, а выразить признательность Лене за ее чувство красоты... Сказав все это отчетливо, со смыслом, он подарил Лене коробку шоколадных конфет. Познакомились, еще раз. Оказывается, клиент работает директором рынка. Всеволод Николаевич весьма, оказался весьма обходительным человеком. Лена млела перед ним.
- Приглашаю вас в ресторан.
- Есть повод?
- Есть. Это вы, Лена.
- Тогда, конечно...
Но Лена отказалась от приглашения, но само приглашение ее взволновало. Ее приглашают! Вынула из сумочки зеркальце, осмотрела ну всю себя. Еще глядится, еще нравиться самой себе. А если уж самой нравится, то мужчинам тем более.
Всеволод Николаевич пришел еще раз со срочным заказом. Смокинг к приему иностранной правительственной делегации.
- Да, вот. Меня обожают все. Даже милиционеры. Каждый свой шаг осыпаю рублями! А вы вот...
- Я упреков не заслуживаю. Вы в этом убедитесь.
- Рад слышать. Живу в полном одиночестве, разговариваю с портретом отца...
- А я с портретом деда.
- Так приглашаю вас...
Пригласил-таки Всеволод Николаевич скучающую девушку к себе.
Лена поддалась таки уговорам. Почему бы и не пойти? Взгляну чуток на чужую жизнь и на чужую историю, так похожую на историю ее семьи, и назад...
К тому же он высылает за ней персональную “Волгу”. Потом они пили мартини, пробовали “птичье молоко”.
- Леночка, тебе должны идти серьги. Ну-ка, вдень вот эти безделушки, поглядим...
И прикоснулся пальцами к нежным мочкам лениных ушей, вдевая две золотые сережки, усыпанные бриллиантами. “Ну как?” Лена не знала, что сказать. Да слов ли он ждал от нее? Конечно, нет. Так, что же? Ах, боже мой... Она обвила гибкую шею любезного хозяина. И в ней поднялась такая волна благодарности, что будто захлебнулась в ней. Она не понимала, что делает в приливе чувств. Зажмурив глаза, она освобождалась от ига одежды, чтобы дать волю набрякшим грудям, и влажный озноб прокатился по всему телу. Разлепила веки. Она увидела Всеволода Николаевича совершенно голым, взволнованным, опасным. Он жадно целовал ее вздернутые груди, а верный друг  угодил в нежную непорочность девичьей сути, постепенно исчез в ней, и в ту минуту Лена почувствовала тупую боль и новый прилив нежности. Почувствовала какой-то миг и слабое отвращение к чужому мужчине. Опомнилась было, но что же, уж поздно раскаиваться в слабости... Да разве можно раскаиваться в слабости?
- Что я скажу Вите, боже мой!
- Какой еще Витя? А мне ничего не надо говорить. Я люблю тебя.
Встреча взволновала обоих. Он поцеловал ее руку, она коснулась сухими губами его почему-то горячей, как лампа, щеки.
- А я Витю.
- Свежо предание, да верится с трудом.
- Но разразится скандал. Все решено, я должна выйти замуж за своего Витю. Я не могу принять эти сережки.
- Они твои. Оставь Витю.
- Мама не велит, ой, не могу, что я скажу Вите?
- Придумай что-нибудь.
- Я совершила ошибку...
-... Которую теперь не исправить.
- Почему же?
- А потому.
- Серьги? - воскликнула она. - Я не могу...
- Скажешь, сэкономила на мороженом и купила.
- Все так, а то, что было?
- Я позвоню врачу, вернут тебе то, что было, эка невидаль. Не убивайся. Было б из-за чего убиваться. Но лучше б забыть про него. Всеволод Николаевич вдруг замолк. Проблема есть и надо решить ее по-мальчишески или интеллигентно, но оставлять ее нерешнной нельзя. И однажды вместе с Витей вошли в лифт двое. Неожиданно один зажал ему рот, другой ударил ногой в пах. “Оставь Лену, падла. Мы тебя предупредили.” Витя упал без чувств. Пришел в себя в квартире. Он бревном вдавился в диван и над ним нависло одутловатое лицо мамы.
- Витенька, сынок, тебе плохо, да? Доктор сказал, что опасность миновала. Хочу сказать, что не будет у тебя счастья с этой Леной.
- Мам, не надо, я люблю ее.
- А она любит тебя?
- Любит.
- Ой, не знаю.
- Узнаешь.
Лена была у врача и уж потом пристала к Вите со свадьбой, чтобы испытать чувства Всеволода Николаевича, к которому испытывала странное физическое влечение. Всеволод Николаевич не мог жениться на ней, пока не развелся с третьей женой. Лена потребовала скорого оформления развода, и бракоразводный процесс затянулся на два года. Их тайная связь продолжалась два года. Лена хотела уж выйти замуж за Всеволода Николаевича, значит, надо самой развестись. И однажды открылась Вите. Это было неожиданно для него. Он не хотел поверить тому, что слышал. Слушал признание Лены будто без интереса, со смехом, потом начал заваливаться на бок. Упал бы, если б не удержала его за плечи Лена. Она не растерялась. Вызвала “скорую”. С ним случился приступ. Молодой, а малохольный какой-то. В общем попал Витя в полосу фатального невезения... Больничная койка, покой, тишина. И все же он сумел задать Лене наивный, но трудный вопросик.
- Давай, обдумай все, можешь обдумать спокойно? Может, все ты выдумала?
- А серьги? Откуда у меня серьги? У меня же оклад швеи шестого разряда. А серьги стоят целое состояние. А эти браслеты, а это платье из дома моды?
- Так ты купилась или продалась?
- Не знаю. Не трави меня, не истязай меня, - выкрикнула Лена в отчаянии. - Если можешь, прости.
- Как это можно простить? Ты... обманула меня. И давно же ты обманывала меня!? Уходи, видеть тебя не могу.
В этот же день Лена примчалась к Всеволоду Николаевичу.
- Я не могу... - заплакала Лена, - оставить Витю. Я сделала его несчастным.
-Уедем куда-нибудь? Не могу я в этом каменном лабиринте жить. Забудем всех и пусть нас позабудут. Мы хотим покоя и забвения.
- Что ты сказал? Ну что ты сказал?
- Не могу я здесь жить. Обрыдло все.
- Ты не можешь, а я могу?
- Можешь. Разведись, развяжи путы. Ты скажи ему, что между вами все кончено. Ты же не испытываешь к нему никаких чувств.
- Я люблю его! - воскликнула она. - Я его люблю.
И в эту минуту она почувствовала на себе ожог пощечины.
- Не смей так говорить. Ты принадлежишь мне и не желаю слышать о ком-то ни было. Давай уедем куда-нибудь, хоть на день. Да мне нельзя тут быть дольше ни минуты. За мной следят, рассматривают под микроскопом. Махнем на Камчатку. Прописка в Москве сохранится. Вернемся через десять лет, когда все позабудется и позабудут нас. Камчатка далеко от Москвы, но близко к мировой цивилизации. Рукой подать до Японии, до Штатов, а так Европа. Надо оторваться от ищеек.
- Боже мой, за кем не следят? Пусть следят... Кем ты меня зовешь на Камчатку? Одалиской? Наложницей?
- Лена, что ты говоришь?
- А то. Я света белого не видела, как встретила тебя. Что было на мне, то и осталось. Да эти сережки! Возьми их, мы в полном расчете.
- Что ты говоришь? Уши вянут. Завтра же пойдем в ЗАГС, - выдавил Всеволод Николаевич. - Закатим свадьбу! Машину продам. Если я жадина, то кто не жадина? Не веришь? Поверишь.
И чтобы доказать это, он наконец-то развеллся с женой, к которой не испытывал никаких чувств. В свое время ему навязали жену, любовницу . самого замминистра, курировавшего столичные торги. Шефа посадили, и Всеволод Николаевич поспешил расторгнуть тягостный брак. Расторгли этот брак без долгих слушаний.
На свадьбе Всеволода Николаевича и Лены были Валерий Васильевич с Верой, выполнявшие роль родителей Лены, многочисленные родственники и знакомые Лены и ее жениха. На свадебном столе горели каллы...
- Уж не оставишь ты нашу Лену там, на Камчатке? - спросила без обиняков Вера.
Ей не понравился Всеволод Николаевич. Калач тертый. Но ведь ничегошеньки нельзя, что-то изменить, если даже и попытаться это сделать. Лена в западне! Предчувствие не обмануло Веру.
На Камчатке Всеволод Николаевич развернул бурную деятельность. Легализовал свой собственный рынок. Не без успеха. Потекли к нему денежные ручейки. И случайно (надо же!) погорел на перепродаже наркотиков. Взяли с поличным. Вначале он отпирался от улик, открещивался от всего, отчего невозможно было открещиваться. Следователь никак не мог припереть его к стене. И тогда он решился применить на крайние меры: запер Всеволода Николаевича в камеру, где можно только стоять, и включил сирену, да позабыл выключить. Выключили сирену через три часа, открыли камеру, извлекли полумертвого подследственного.
- Подпишите вот это и вы будете переведены в КПЗ, - просил следователь.
- Вам нужно меня посадить за решетку?
- Вы это заслужили.
- Докажите. Не можете. Нужно, чтобы я оговорил себя?
- Зачем? Вы сделайте чистосердечное признание, только и всего.
- Какое еще признание?
- Подпишите вот это.
- А если не подпишу? То, что вы написали за меня, ведет к вышке. Неужели так вы меня ненавидите.
- Ненавижу. Вы хотите обогатиться за счет государства. Обогатились. И нанесли огромный ущерб государству.
- Да я способствовал притоку товаров и продукции и вывозу избыточной продукции. Во всем мире это оценивается адекватно.
- То во всем мире, то есть в остальном мире. У нас за это вам полагается как минимум десять лет с конфискацией. Вы хотите вышки? Пожалуйста, хищение в особо крупных размерах.ю Вы сменили двенадцать машин, купили дачу, скупали антиквариат...
- Но ведь это же не хищение.
- Замолчи, гадина. Подведу под вышку, сволочь. Я в автобусе езжу, а ты на “Волге” разъезжал, девиц катал.
- А тебе кто мешал?
- Совесть.
- Совесть? Твоя совесть позволяет подвести минимум под максимум человека за его проявления.
- Позволяет. Знаю, что ты не без греха.
- А если потом окажется, что не было состава преступления.
- Когда это будет! Про тебя и про меня даже в семье позабудут.
- Может, все-таки не позабудут, если ты не будешь им обузой. Я понимаю, у кого много, у другого - ни шиша, всегда нехорошо. Думаешь, всего меня выпотрошил? А если я поделюсь с тобой, то как?
Тут следователь насторожился.
- Зачем? Я все у тебя изыму.
- Пытать будешь, могу и не вспомнить...
- Вспомнишь все. В камеру его пусть вспомнит.
Следователь продержал Вадима Николаевича в камере три часа и, кажется, достиг своей цели. Подследственный впоминал, напрягая память и волю, но провалы в памяти и расслабленная воля не позволяли ему маневрировать перед настырным следователем по фамилии Вислоухов.
Адвокат добился для Всеволода Николаевича пятиминутного свидания с Леной. Сумел-таки столковаться со следователем.
- Лена, передай следователю баночку, что под сараем закопана, поняла? Как-нибудь передай. Он мне вышку шьет белыми нитками.
- Поняла. Я все сделаю так, как надо.
Следователь и виду дне подал. Но чувствовалось, что он подгоняет дело под статью, предусматривающую десять лет с конфискацией имущества. На большую уступку его душа уязвленная не могла пойти. “Гадина, в землю закапывает награбленное. Ну не сволочь, а? Жизнь, шкура своя дороже. Выкапывает... За десять лет вспомнишь все. Вышки не будет, а будет десять лет для размышления. Взяли манеру закапывать в землю!.. Ни себе, ни людям, ни государству. Не человек, а помесь волка с бурундуком - вот кто сей делец, властелин рынка. Не расскажет сейчас - расскажет о своих кладах после, по здравом размышлении”. Дали десять лет с конфискацией имущества. Забрали все, даже серьги, подаренные Лене. А Лена вернулась в Москву с трехлетней дочкой. Органы хотели и ее задержать, да вмешалась Вера, правда, от своего имени, но все же подействовало. Но в уголовном деле ее имя не было вычеркнуто. По чьей-то халатности или предусмотрительности. За Леной могли прийти. Это потом. А сейчас она была убита горем. Как же, как же! Гонялась синяя кошка за синей птицей и угодила в грязную лужу. С трудом, превеликим трудом восстановилась в родном ателье.
Ее приняли в штыки не в штыки, но весьма и весьма настороженно, и если б не то обстоятельство, что она племянница члена правительства, ей было бы и вовсе худо. Но обошлось. Она вновь демонстрировала нижнее белье, но без вдохновения и наивной смелости.
Так в заботах и в суете прошел год. И однажды поздно вечером звонок в дверь, настойчивый, но вежливый. Открыла Лена дверь. На пороге... Витя.
- Я хочу взглянуть на тебя, - услышала Лена сквозь гул в ушах и в груди.
- Проходи, - чуть слышно проронила она. - Ждала тебя, сердцем чуяла, что придешь.
И он остался. Все началось как бы сначала. Позабылось плохое. С трудом собирали хорошее. И была славная малышка Натка, в которой они души не чаяли.
- Я ждал тебя, так ждал тебя. Родители махнули на меня рукой. Страшно подумать: у меня нарушена духовная связь с родителями. Они нравственно меня истязают. Когда-нибудь они поймут, что так нельзя... Я знал, что ты вернешься.
Из репродуктора льется голос Максаковой.
- А я? Помутился перед мною белый свет...
- Лен, что вспоминать плохое.
- Конечно. Как мама моя говорит, дети выросли и свили свои гнезда. Правда, мама дочерей не любит. Мол, зять любит взять. Родители отвернулись от меня, потому что ослушалась их. Старшая моя сестра Аня за Полянцевым, ты знаешь, вроде счастлива теперь. Николай стал ровней, а Аня, хоть и клуша, но свое дело туго знает. Мы были малышечками-девчонками. Теперь отцы-матери. Отцовское чувство - ответственность, материнское чувство - любовь... Но если бы так...
- Так, моя Лена. Я буду думать о будущем нашей Наты.
- Ну, гляди. Надо бы навестить Аню. Она для меня родная душа.
Они стояли обнявшись, боясь заглянуть друг другу в глаза. Нахлынули те чувства, которые были преданы им забвению. Обида и гречь захлестнули обоих. Но любовь, неизбывная любовь с великим усилием вытесняла эти чувства... Надолго ли? Серьезное испытание ожидало Лену и его Витю уже в ближайшем будущем, а пока они были в счастливом неведении.
-Если б ателье было моим, я бы кое-что изменила, - сказала она за ужином. - Не дают развернуться. И сам ни гам, да другим не дам. Всех заковали в цепи - оклад! Было бы смешно, если б не так грустна я им предложила белье из дорогостоящего, очаровательного материала, чтобы женщина почувствовала себя женщиной, так нет же, отклонили, сказали, у нас такие изделия ни к чему.
Ее суждения не были секретом для руководства ателье, тем более что высказалась даже в многотиражной газете и по местному радио. И как-то продолжила свои размышления в местном отделении КГБ. Беседу вел, скорее, допрос вел молодой, но нахрапистый уполномоченный-немоченный. Еще бы! Такая возможность покуражиться перед швеей-манекенщицей. Видели, видели ее в нижнем белье, все видели, сильна секс-бомбочка, но зачем на власть бочку катить?
- Я б хотела, чтоб людям хорошо было. Им нравятся мои изделия. Почему же тогда нельзя порадовать их.
- За счет государства?
- За свой счет. Я хотела б иметь собственное ателье.
- Еще чего! Вы племянница Светачева. Понимаете, как вы подрываете устои государства. А впрочем, ваш дядя тоже... Его ждет его участь.
- И вы мучаетесь, как поступить с неугодными людьми?
- Это еще труднее, чем как поступить с каким-нибудь неугодным народом.
- Кто кому неугоден - еще вопрос.
- Нет, не вопрос. Он решен раз и навсегда. Неужели вам это непонятно? И кто этого не понимает, будет наказан.
- Очень мило.
- По-всякому, но каждому - по сеньке и шапка.
- Ну и какую же шапку вы мне выбрали?
- А вы подумайте на досуге. А пока вы свободны. Подпишите. О нашей беседе должны знать трое: вы, я и мое руководство. Это вам понятно?
- Это понятно. Непонятно другое. Неужели вы верите в справедливость того, что делаете?
- Это мои проблемы.
- Вы чужой среди своих, как говорят.
- Сильно преувеличиваете мой рейтинг. Я красный. А вы? Берите пример с сестры  Ани.

                Глава 10

Аня, конечно, человек без странностей. Только представьте это. Мечтала о небе, о вертолете, а замуровалась в задрупанной конторке, мечтала о роскошной жизни, а свыклась к неустроенности своего быта. Да и личная жизнь удалась-не удалась. Выйти не за Николая Полянцева, а за его старшего брата Ивана, конечно, не могла. А ведь вышла за Ивана, серьезно рискуя своей судьбой, да и здоровьем тоже, мотаясь по стране. Полянцевы - большая семья, где семеро детей. Трудно, ох трудно же росли дети. Старший сын Ваня учился хорошо, поступил на факультет журналистики. Родители помогали ему, как могли. А могли немногое. Старшая из братьев и сестер после Вани была Нина. Она-то училась плохо. Окончила всего семь классов и устроилась на курсы кройки и шитья и пришла в то же ателье, что и Лена. Неудачно, скорее неудачно все же вышла замуж. Муж попивал, а теперь и вовсе не просыхает. Двое у нее детей, их поднимать надо, а мужу хоть бы что, все пьет и пьет на свои и чужие деньги. Средний из братьев Николай. Шабашит в строительной бригаде, притом деньгу сшибает. Потом идет Наташа. Эта закончила финансовый институт заочно, работает старшим экономистом. Тайком ждет своего принца. Младше Наташи на год - Семен. Тоже окончил финансовый институт, уехал на Север зарабатывать деньги. Предпоследний из братьев - Толя окончил дорожный институт, строит автостраду Москва-Симферополь. Последний - Федя, он в армии. Отслужит свое - вернется. Большая семья, да умиляться нечего. Семья недружная, одни склоки, да скандалы. Может быть, из-за нужды, постоянной нужды? Аня шутит по этому поводу:
- Нужда? Когда ее не было? Я себя только начала помнить с нужды. Нужда и сейчас одолевает, когда я себя начинаю забывать. Будто лелчу в самолете, который падает в воздушную яму. Самолет ухает куда-то. А звезды смеются... Ну, отлично!
- Шуточки все? - укоряют сестры.
- Ой, мамочки, как мне тяжко... жить не в своей жизни. Кто может выдержать? Конечно, я дура. Дуры бабы русские. Я ведь чего хочу? Ничего не хочу. Захотеть - беду навлечь.
Аня  замужем за Иваном, непутевым Иваном. Иван больше ходит в безработных, чем работает. За острое слово страдает. Из партии исключили. А с таким клеймом лучше жить на необитаемом острове. Но тоже шутит: “Жил-был замначальника. Он только и замечает: то не так, это не так. Убрали замначальника. Теперь его самого “поливают”. Но самого начальника, что над Иваном, не убрали с пути и не уберут, потому представляет власть, а Ивана-дурочка вышвырнули на улицу. Да так, что упал и долго встать не смог. Только недавно куда-то пристроился. И вечно без денег приходит домой, такое создается впечатление, что ему нравится работать даром, разве что за спасибо. Такой вот Иван. Чем руководствовалась Аня, ну чем руководствовалась Аня, выбирая его в вечные спутники? Даже внешне Иван незавидненький, невзрачненький, а рядом с Аней, женщиной крупной, стройной, статной, Иван выглядит нелепо. Лене очень трудно было вдаваться в мотивы действий Ани, не понимала ее и потому осуждала ее про себя. Считала, что Аня, при ее красоте, особенной, неземной, при ее доброте душевной, могла бы получше устроить судьбу. Да, вроде все к этому шло. Но желание покататься как сыр в масле  пересилило... В тринадцать лет она отдалась иностранцу за тысячу долларов. Прогуливалась возле “Националя”. Приглянулась молоденькая московская девочка - студенточка (она представилась студенткой и ей, высоконькой и безалаберной, быстренько поверили) и ее позвал заморский бизнесмен в ресторан, а потом повел в номер, и все это Анечка с превеликой охотой... Правда, Анечка почувствовала себя потерпевшей стороной в первом любовном акте, о чем она призналась Лене с некоторым ужасом. Щедрые доллары скуповатого бизнесмена изъял у Ани вороватый милиционер, да еще пригрозил приводом в отделение милиции. Правда, потом Аня делилась с ментом заработанное... “Ведь хочется хоть маленького, да счастья! И попыталась дура бороться за себя, да облапошили. Но я - дура, круглая, какой-там борец за себя, за свои интересы, понимаешь? Вот ведь в чем дело. Всем хочется меня одернуть, скольнуть, не знаешь от кого ждать беды?” - прошептала она Лене. Потом она будто вспомнила что-то, усмехнулась. Отгадай загадку: “У какого молодца капает с конца?” Боже мой, до чего какой же степени опустилась Аня. Уж ниже нельзя. Надо ее срочно замуж выдать, вызволить из грязной лужи. Но когда Аня выбрала Ваню, Лена внутренне противилась выбору такому. Не могла найти себе лучшего спутника! Нашла кого обаять! Конечно же, Лена ревностно защищала интересы сестры, порой была просто невыносима.
Это было время, когда вся Москва ходила в... спаниелях. Ваня вывел на прогулку своего спаниеля и встретил Аню, возвращающуюся с очередной вечеринки. Они были знакомы давно, да все никак не находилось повода для диалога. При встрече они обменивались улыбками.  В этот раз вмешался в молчаливый диалог... спаниель, неожиданной подбегом к Ане.
- Не бойтесь, - крикнул Ваня.
- Я не боюсь, - улыбнулась Аня.
- Он узнал вас и обрадовался. Вы расстроены?
Аня запнулась. Не могла же она признаться, что всю выручку отнял вороватый милиционер, собиравший на “жигуленка”. На душе пустота, вакуум... Хоть вешайся. Спаниель помешал. Заговорили о чем-то, потом свернули на привычный маршрут. И теперь Аня выслушивает стенания Вани.
- Молчание - золото, - сказал на экзамене отстающий студент, - произнес Ваня. - Да и кто же услышит мой слабенький голос? Говоришь, все равно услышат? Только дольше надо звенеть, не уставать звенеть. Где? В краю родном. А в краю родном всегда теплее. Звали, златые горы обещали, да в краю родном теплее.
- Эх ты, неутомимый истинный творец!
- Какой я творец. Я нытик, я хлюпик. А ты моя Касталия. Я полюбил тебя с первого взгляда, как впрочем и старший мой брат Николай. Но его быстренько увели. Я имею ввиду его брак с дочерью посла в Греции. Теперь он в Греции, изучает классическое искусство. А я стану Оки.
- Не станешь ты Оки, а станешь ты тем, что судьбой намечено. Я ведь тоже хотела много чего, а не вышло ничего.
- Не расстраивайся. Пойдем, я хоть чаем тебя напою, согрею.
- Пойдем, - произнесла Аняя и подхватила Ивана под руку. - Только бы не домой. Меня заедят. Такая-сякая, дряная. Ну, дряная, а что от этого? Хочется жить как хочется, а оказывается нельзя. Ой, я не могу.
- Пойдем ко мне, согрею тебя чаем и словом, - сказал Иван.
- Хорошо, пошли к тебе. Только не домой. Звякну предкам, чтобы не синусоидились.
Иван привел Аню в свою однокомнатную квартирку, заставленную книгами и кипами газет, разноцветных папок. Обои выцвели, а кое-где были поцарапаны. Спаниель постарался, когда в одиночестве нетерпеливо дожидался хозяина. Иван провел Аню на кухню и усадил за столик. И через минуты две он торжественно произнес:
- Я люблю яичницу с салом.
- И я тоже.
- Тогда я рад. Есть спиртик. На экстренный случай. По рюмке?
- По рюмке, - воодушивилась Аня.
Они смело влили в себя разбавленного спиртика и закусили огурчиком. Посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись. В миг породнились.
- Ванечка, ты хороший, Ванечка. Душа у тебя добрая. Я еще не встречала...
- И ныне так, и встарь так было, - подхватил Ваня. - Меня сейчас мучит комплекс Адама. Хочется надкусить зеленого яблока. Биологию не отменишь или не заменишь этикой. Я должен быть идеальным, а не получается. Мучаюсь.
- А больше чего от тебя ждать, - усмехнулась Аня, раздеваясь.
- Жена. И я твой муж.
Аня была предельно опытна и по-молодому энергична и потому умела брать любовную волну в свои руки и извлечь из нее максимум наслаждения. Ане нравился муж, потому что в любовном акте он играл пассивную роль.
- Ну, довольно, Ванечка...
Устроилась ее жизнь. Скучная. Но вечерами спешили домой. Готовили ужин. Что бог пошлет, то и...
- Я больше звонить Илюше не желаю. Дружба врозь. Да, было, было. Два аспиранта познакомились на симпозиуме. Один москвич, другой - из Сибири. Илюша из Сибири. Он очень скрытен и ревностно относится ко мне. Потихоньку выведывает, насколько продвинулся в работе и только тогда успокаивается. Я добился некоторого успеха и он протягивает мне руку. Его надо принимать таким, какой он есть.
- А дальше что? - спрашивает Аня.
- Не знаю. Он ведь из ранних саженцев. Рано расцвел, рано увял. Женился. Однажды, все путем Новый год встречают, а он проторчал в родильном доме, дожидаясь первенца. Дождался. Но замучил всех!
- Что у тебя с повестью, несчастный мой гений?
- В потенциале каждый писатель, но выстроить произведение дано немногим. Увы! Мне не дано. Но я умею ценить истинное. “Система вещей” Жана Бодрийяра.
- Человек узнается в гневе. Теперь вижу, что узнается в признании.
- Что, я гневаюсь?
- Да. Ты злишься. Ты все еще ученик в системе, цепочке “ученик - профессионал - мастер”. И тебя это бесит. Великие прошли через страдания. А ты всего боишься. Боишься страдания? Я боюсь. Да что там боюсь, страшусь.
- Ну, зачем же так?
- Ты бы мог при жизни ад пройти? Как все истинные... Как Достоевский, Цветаева Марина?..
- Бог шельму метит. Меня не пометил.
- Да. Это видно.
- Я и не знал, дорогая, что у тебя произошла корреляция критериев моего творчества. Что ж. Я хочу создать свой журнал. На особом принципе, да, Аня. Важно создание целенаправленного потока информации и тем самым получение обратной связи. Чем эффективнее журнал, тем прочнее эта связь. Необходим не поучающий, а полемический тон, достаточная глубина темы, литературное совершенство текста.
- Не верю я в твой план, уж слишком грандиозен. Ну зачем тебе это? Жизнь надоела?
- Не верь тем, кто ничему не верит. Журнал мой будет идти впереди моего читателя, вести его, говорить его языком.
- У тебя нет четкой позиции, чтобы вести его, говорить его языком при такой душевной размеченности. А своим языком? Как ты будешь добиваться точности идеологической линии? Говорят нынче о содержательной наполненности текстов, а не о цитатничестве. Чем ты наполнишь журнальные страницы? Сказами о гигантских стройках, где люди утонули в цифрах.
- Это, конечно, больной вопрос.
- Как выверить текстовую наполненность? Критерий - непредвзято подходить к анализу явлений, суметь помочь социальной группе, которой мы отдали предпочтение, решить свои проблемы, по возможности точно излагать свои мысли, хорошо, когда журнал выступает  синхронно с остальной прессой. Значит, не отстает! И не валить все на обстоятельства, на чиновничьи рогатки, на жидомасонство. Грешны инородцы, а мы - чистые ангелы?  Строим ли новую Россию или разрушаем? И такой дом соорудили, где жить невозможно... “Шалью пуховой метель кутает ширь полей”. Как строка?
- А наш сыночек сочинил: “Дядя Вася нос расквасил”. В тебя? Может, у него-то что и получится?
- У него? Да. И у меня. Должны и меня, услышать в сонм голосов. Я люблю людей, поэтому люблю лес, зверей, птиц, все живое. Мог бы об этом и не говорить, но я хочу, чтобы ты поняла меня.
- Скажешь, что не поняла? Ты любишь меня?
- Ты ничего не видишь. Ты молода и у тебя зоркие глаза. Твои глаза видят лучше, но я вижу сердцем и душой, мое сердце немолодое не обманывается. Ты недовольна мной. Считаешь меня пленником судьбы.
- Все так. А знаешь, почему у тебя до сих пор не получается? И с журналом ничего не выйдет! Ты там, где легче. И со мной ты... Потому-то я подошла тебе. А сам не предпринимаешь никаких усилий. Что плывет - то и берешь.
- Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей, - кажется, Пушкин подметил, - усмехнулся Ваня, слегка опьянев от собственных планов и неожиданных событий.
Аня побагровела.
- Так что же... - вымолвила она.
- Меня печатают, а ты как пришла, так и ушла.
- И уйду, есть кому меня позвать.
- Знаю, куда тебя зовут. Не тебе бы это говорить!
Они поссорились, притом остро и обидно, не оставляя, кажется, пространства для примирения. Разбежались по своим углам, а углов-то и нет. Просто они перестали разговаривать. Спаниель подбегал к обоим. Иван вбежал на кухню, залпом осушил чуть ли не бутылку водки, огнем ее заливая огонь горечи и зла.
- Дура я, какая же дура, что вышла за тебя, - сказала Аня в сердцах. - Ты не можешь забыть того, что было до тебя в моей жизни. Откуда мне было знать, что встречу тебя? Теперь я знаю, как тяжко моей двоюродной сестре Кате. Она меня предупреждала. А что до... так до тебя, извини... Неинтересно все. Одни твои стоны и нытье чего стоят. Выродились у нас мужчины, одни нытики остались. Да что это такое? Ампутировали мужиков, а что же еще? “Чарли меня понимает... хоть по-своему, но понимает”, - подумала Аня и мечтательно зевнула.
Иван потянулся к стакану.

               
                Глава 11
 
Чарльз Берроу, американский бизнесмен, уже третий раз в этом году переступал воздушные ворота Москвы, стеклянные коридоры Шереметьева. Имел намерение создать совместное предприятие, и не для того, чтобы приобщить русских к предпринимательству, а с тем, чтобы владеть контрольным пакетом акций. Он вкладывает доллары в дело не для того, чтобы ими распоряжались люди, не понимающие вкуса к деньгам. Имел также намерение встретиться с Аней, первой своей московской чаровницей. Он знал, что Аня вышла замуж, имеет сына, но жизнью своей недовольна. Можно представить. Совки  будто звери в клетке. Они привыкли к несвободе, но и счастья не знают. “Мы, американцы, ведем себя так, будто вся земля - это родной дом. Это так и есть. У нас доллары. А доллары не знают границ. А они любят ставить перегородки, возводить стены, ну недалеко ушли от древних китайцев. Не понимают, что стены не защищают, стены только ущемляют. Однако тянет меня в эту варварскую страну, тянет и все. Здесь что-то есть. Не напорочить мне... Любят они обижать своих провидцев. У них во все времена были обиженные. Почему-то наверху всегда оказываются люди склонные к насильственным действиям. И всех несогласных пускают под пресс. И вся недолга. Но что удивительно: сколько не выволакивай несогласных, они не переводятся. Страна энтузиастов, страна мечтателей и свергнутых героев. Ну и пусть! Пусть свергают своих героев, а мы будем вывозить алмазы...”
Берроу встречался в Москве с замечательным ученым Каменковичем (может быть, фамилия вымышленная), который ошарашил его вполне реалистическим проектом:
- Мы должны думать о долгосрочных планах, чтобы спасти жизнь на земле. Нужно увести всю солнечную систему, когда погаснет солнце, вглубь галактики, к новой звезде. Для этого нужно построить космический парус. Этот парус, может быть, придется строить тысячи лет, но надо начинать.
- Кто будет начинать, мистер Каменкович? - усмехнулся Берроу, и усы его зашевелились. - Мы должны быть колоссально богаты. Про себя подумал: “Уж не агент КГБ? Член правящей партии - это уж точно. А какой-же член правящей партии -  не чекист? Почему они свою партию стыдливо называют правящей, когда другой партии и в помине нет? Надо прощупать. Останешься и без капиталов и без головы в этой дикой стране. Астролог, возможно, прав, советуя не делать резких шагов в России. Но звезды повернулись ко мне...”
- Мы бы были богаты, да только войны никак не дают стране подняться. Вот и  академик Цветков создал биологическое оружие. Сколько сил, сколько средств потрачено на это. И теперь этот ученый стал пацифистом. Если он настоящий ученый, то не может направлять свою деятельность против жизни. Это нонсенс. Жаль, что ему не дают слова, пытаются нейтрализовать любое его выступление. Он восстал против системы, которая превращает человека в машину, но не против жизни. Этого наверху никак не хотят понять.
- Но это проще всего, - сказал Берроу. - Мне понятно, всем нормальным людям это понятно. Ясно, что у вас все продолжается Калидонская охота. Только Мелеагр Ленин, Мелеагр  Сталин, другие кремлевские мелеагры  не могут укротить вепрей, ибо сами вепри! Мне так кажется. Цветкоф жив?
- Он жив. Его только никуда не пускают. Видите ли,  он разваливает систему, это понятно, но неужели мы все будем где-то там, провалимся.
- Может, это и так. Зачем вам система, которая душит всех вас. И еще вы нахваливаете  свою систему! Не понимаю, как можно. Вижу, почему у вас чудовищная коррупция в министерских коридорах, а вы не видите. Я устал... замечать и молчать.
- Вы устали... молчать. А мы не устали? Сейчас хоть можно сказать, кто есть кто. Гласность. Страна должна знать своих героев. Ужас!
- Конечно. Но ведь как его... Гдлян пытался сказать, да отнимают микрофон, сгоняют с трибуны. Про Сахарова я не говорю. Его вовсе изолировали. Почему?
- Неужели неясно?
- И вы верите, что Цветков  свалит  эту  систему?  Вы  верите  в успех?
- Не знаю, право, - промямлил Каменкович.-Не Цветков  разваливает  страну, а  ее властители. Спросите у Гдляна и Иванова, сколько вывезено золота , изъятого в Узбекистане, в бронированном спецвагоне? Почему не оставляют  это  золото  там, где  изъяли?Это золото очень дорогое. Большинство населения республики убеждено, что это грабеж под видом установления справедливости и законности. Они устали от бесчинства центра.Вспомнили  они и давние события. Они созрели, чтобы  бороться за государственную независимость. Андропов хотел очистить  отдельные республики , отдельные министерства от коросты, но одно дело министерства, другое - целые республики.Я б на месте Горбачева вернул изъятое золото.   
- Цветков добился многого. Он пошатнул власть предержащих, сорвав с них покровы таинственности. Сняли с министерских должностей некоторых вепрей. Это много или мало?
- Но система осталась в неприкосновенности, система, основанная на экспроприации награбленного, то есть несправедливость возведена в квадрат. Вот где собака зарыта...
Чарльз Берроу запнулся, увидев отражение в окне. Два милиционера прогуливались во дворе, никуда не спешили. Значит, пришли. К кому? Да милиционеры ли эти двое в милицейских формах? Скорее всего, это штатные сотрудники КГБ...
- В этом и я не сомневаюсь, мистер Берроу. Система пустилась во все тяжкие, чтобы укрепить себя изнутри, но какой абсурд. Не существуют для “пастухов” запреты, табу. Натравливают один народ на другой, на границах государства провоцирует конфликты, чтобы отвлечь народ от насущных проблем. Ушли из Афганистана, так надо системе новый Афганистан вызвать. Все это называется государственной политикой, искусством сдерживания, лавирования, умиротворения. Главное, народ предан забвению. Но он и там, за чертой, неспокоен. Люди не согласны с действиями властей. Конечно, после жертвоприношения попритихли вепри. Но смотрите, сколько людей, желающих выехать в вашу страну!
- Ежегодно полмиллиона. Толпы у нашего посольства.К сожалению, не можем взять всех желающих. Квота.Но учитываем ситуация, понимаете?
- Об этом стыдливо умалчиваем и заставляем молчать тех, кто хочет сказать об этом. Кто-то не хочет разобраться в серьезности явлений.
- Мистер Каменкович, почему многие ваши сотрудники хотят выехать из страны? Они же настоящие патриоты.?
- Это единственный способ сказать “нет” системе, а не стране.
- А что же “нет”?
- Да все то, что вопреки человеку. Не надо ничего разрешать. Тот, кто разрешает, творит произвол. Надо жить не по чьей-то воле. Цветков пытается это сделать... хоть для себя, и подвергли его унижению. Но мало поддержавших его. Если б  поддержали...
- Ладно, не будем об этом. Я не агитировать приехал. Я пришел по конкретному вопросу. Сможем ли мы разработать тот проект, автором которого вы и являетесь? Или нам ничего не позволят?
- Как сказать? Правительство любит большие проекты, чем грандиознее, тем привлекательнее. У меня, конечно, не проект века, но людям было бы теплее. Обратитесь к зампреду правительства.
- Хорошо, мистер Каменкович. Я добьюсь встречи с Цветковым. Это важно для мировой общественности. Это поможет ему.
- Это ему только повредит. Да вас мигом выдворят. Припишут абсурдную причину, состряпают дельце. Мы живем все еще по законам абсурда.
- И все же, я попытаюсь.
- Вы хотели курировать мой проект.
- Да, вы правы.
На том они расстались.
У мистера Берроу оказалась уйма свободного времени. Записался на прием к зампреду правительства. Его, как представителя делового мира всего Запада, должен принять почти на официальном уровне зампред правительства. Однако, ответа из приемной запреда никак не последовало. Ни “да”, ни “нет”, передано было нечто неопределенное - “ждите”.
Чарльзу Берроу ничего не оставалось иного, как ждать, ждать у моря погоды. В чужой стране, где его время пребывания стоило столько  долларов, что иному москвичу и в фантастическом сне не снилось. Может, его для того и держат за порогом приемной, чтобы выкачать из него все доллары? Неужели чиновники русского правительства считают его идиотом? Возможно, что это так. Ожидание не только дорого, но и томительно. И он вспомнил о давней своей чаровнице Ане. Тяга к ней оказалась неодолимой. Как ее разыскать? Давно не живет она на прежней квартире, переменила адрес, которого никто из московских знакомых мистера Берроу не знает. Остается только уповать на счастливый случай. К мистеру Берроу приставали нахальные проститутки, но никто из них не вызвал в нем ничего, кроме отвращения. Правда, от их услуг он не отказывался, благо, что ему это ничего и не стоило. Ему казалось, что некоторые из этих проституток работали на КГБ. Это неизбежное зло, с которым сталкивается каждый иностранец. Ну и пусть! Как низко пали Советы! Тем хуже для них.
Мистер Берроу приехал в Советы не для того, чтобы взрывать, он не террорист, он приехал делать бизнес, потому что здесь нет для него конкурентов. Он привезет свои капиталы. Научит русских приумножать свои сбережения. Это и Советам полезно. Рано или поздно они поймут, что надо не запрещать, а не мешать парням дела делать. Так где же Аня, милая Аня? Берроу вспомнил, что Аня объясняла что-то про тетку, как ее, Екатерина Васильевна Юдина, которая очень ее обожала, что она известна в отрасли, ее даже министр в пример ставит. Только бы разыскать эту Юдину, “известную в отрасли”, и тогда...
Мистер Берроу решил обратиться в справочное бюро, потом передумал. Надо попросить сделать это знакомого москвича. Так будет лучше. Чтобы не навредить Юдиной и милой обожаемой Ане.
“Если я не увижу Аню, то, наверное, сойду с ума. Что делать, чтобы не сойти с ума?.. “ Но было предчувствие, что все-таки Аню он увидит. И чутье подсказывало, что встреча с академиком Цветковым не состоится.
По своим каналам мистер Берроу узнал, что Цветков болен и очень огорчился.
Человек был болен. Это был великий человек, лауреат Нобелевской премии. К сожалению, оказался болен в тот момент, когда хотел встретиться с ним Берроу. Но если болен, тогда надо лечить, помочь избавиться от болезни, пока не поздно. Болезнь никогда не отступает. Да, худшие предположения подтвердились. Стало известно, что лечить поздно! Почему поздно? Спасти никогда не поздно. Если, конечно, в силах спасти...  Нашелся бы  великий знахарь...Верить кремлевским врачам во всем могут только...

                Глава 12

“Всем было жить на зависть нельзя. Кому было можно? Тем, кто входил в номенклатуру. Номенклатурщики жили обособленно и предавали их земле с особыми почестями. Они это знали. И все-таки хотели взять у жизни все, что можно. Алчные, жадные. Может быть, не такие уж тщеславные, но своего не упустят. Номенклатурщики - те же буржуины только с красными билетами! Стоила ли эта игра слов октябрьского переворота, гражданской войны, последующих необъявленных войн с собственным народом с миллионными жертвами? Странная, странная вещь получается. Ради смены вывески готовы уничтожить само здание. Смени вывеску, а суть не меняется. Кто-то ведь должен распоряжаться собственностью. Распоряжались народные комиссары, притом так безобразно, что преуменьшили богатство страны, заодно и сократили число покушавшихся на эту собственность. За колосок, подобранный в колхозном поле, десять лет лагерей. Пусть гниет колосок, а ты умри с голоду. Важно, что защищена собственность государственная. Отлучив народ от собственности,   отлучили его от дела, от профессии. Говорунов сплошь и рядом, а людей дела раз-два и обчелся. Работать на дядю не хочется, но защищать государство да, готовы живот положить...”
Дерунов всегда отлынивал от героической работы, от субботников, воскресников, мол, найдите дураков где-нибудь на стороне. И физически уставал и болел, когда приходилось выполнять работу во благо общее. Да зачтется ли работа его, Дерунова, во благо общее?
Нет, так дальше жить нельзя. Это я понял давно. Но сказать об этом никак не решался. Обман сплошной. В кабинетах пишут пухлые доклады, что строят рай на одной шестой планеты. Мы не верим. Мы уходим. И на обломках Союза не напишут наших имен, не гадите, ну и ладно. Мы жизнь потеряли. Не хотелось бы, чтобы наши дети и внуки, как мы, прозябали.
Утром людской ручеек тек в Лужники. По цепочке было передано, что выступит на митинге Светачев. Действительно. На импровизированную трибуну вышел Светачев. Высокий, богатырский сложения мужчина в каленом плаще. Разрубал  застывший холодный воздух сжатым кулаком.
- Господа, товарищи. Мы собрались здесь, чтобы сказать, что не приемлем тот темп перестройки, который задали кремлевские рулевые. Заморожена кровеносная система государства, чтобы ее разморозить, нужно серьезное усилие, сплоченность наша. Нас брали по одиночке. И ночами, что было легко и незаметно. Возьмемтесь за руки, друзья. Нас много. И страна наша большая. Но если б жизнь человека зависела от просторов родины! Жизнь человека зависит от жизни человека. Человек человеку. Так вот там создали нам невыносимые условия жизни. Еще раз скажу: так дальше жить нельзя. Да, прав Станислав Говорухин, так жить нельзя! Но кому он адресуется? К Политбюро! Тому Политбюро, которое сделала нашу жизнь невыносимой. Да очнитесь, пора. Все громкие преступления... нити тянутся к Кремлю. Хлопковые дела, пропажа икры и ее обнаружение в Находкинском морском порту, бриллианты, найденные в аэропорту Шереметьево. И еще они устроили себе привилегии. На каком основании привилегии? Мы строим самое справедливое общество, а эти устраивают себе привилегии.Доколе?
Светачев обрушился  на Политбюро с такой силой, что митингующие скандировали:
- Долой коррупционеров!
- Долой министров - паразитов!
Гул стоял невообразимый. Светачев чувствовал мощное дыхание многотысячной массы.
- С нами шахтеры. Бастуют шахтеры Кузбасса, Караганды, Ростова-на-Дону, Донецка. Не можете управлять страной, уходите по добру  - по здорову.
Расходились люди воодушевленные, скорее наэлектризованные речами смелых и неподкупных. Может быть, в толпе были сотрудники КГБ, может быть, но толпа их уже не боялась. А трусы дома на кухне осуждают ненавистный режим.
- Если кого-либо заберут, надо немедленно предать это гласности. Правильно было сказано, с нашего молчаливого согласия происходят предательства и убийства. Хватит, доколе!
- Народ наш - неразгаданный код. Не разгадать никогда. С таким остервенением уничтожать, лишать жизни друг друга во имя лучшей жизни! Никому в мире этого не понять. И нам не понять. Однажды мы встанем, отряхнемся от пыли и шагнем в новую жизнь. В это я верю. И это будет.
- Не надо без нужды менять образ жизни, но сейчас такая нужда настала. Лишь бы Светачев нас не предал. Он изнутри, а мы извне будем разрушать, разбирать старый дом, чтобы построить новый.
- Поздно. Его уже выперли из ЦК, из кандидатов Политбюро. На время болезни шефа его сделали исполняющим обязанности  председателя  госагрокома. А он оказался неблагодарным. Начал громить заскорузлое закостеневшее Политбюро, хотя не имел права голоса. Но был вхож в высший круг.
- Добром это не кончится для него.  В газетах что о нем пишут?!
- Подло, из-за угла? Нет, побоятся. А вот какую-нибудь автокатастрофу или еще что-то в  этом роде  они  придумают запросто. Думали, что вывели из клуба безумных старцев и все, Светачева нет, сгинул, канул в лету. А он не сгинул, не канул в лету!
-Не учли уязвленную гордость, амбиции поверженного предателя их интересов. Вывели из состава самых верных? Считают, что тебя не было на этом свете, а если и был, то сплыл?  Помянете разве что тихим, недобрым словом, помянете...
Егор Кузьмич звонит по вертушке:
- Светачев неправ. Неужели не можете убедить его в этом. Разберитесь. И доложите, какие меры приняты. Но чтоб без эксцессов. Не хватало нам международного скандала. Нас считают дикой страной, с нами не хотят иметь дела. Ну, подключите прессу, что-то о неадекватном его поведении будучи за границей, изложите факты так, чтобы всем было ясно, с кем имеют дело...
А Егор Кузьмич имел конфиденциальную встречу с самим секретарем секретарей. Какое они приняли решение, знают только несколько человек из высшего круга.
Однажды они в сердцах пожаловались друг другу:
- Ну, зачем мы вытащили его из степных просторов, чтобы здесь в тесноте куролесил? Мы поступили опрометчиво.
- Просчитались. Думали, он будет нам благодарен, а видите, как свинью подкладывает! Доколе можно это терпеть? Что мы его так боимся? Он стал популярен. На чем он заработал себе дешевую популярность? Тычет пальцем, мол, мы живем, как при коммунизме, мол ему претит коммунизм для избранных. Он против принципа кто не работает, тот не ест. Вредный мужик. Его надо нейтрализовать пока не поздно. Но было поздно. Совершили на него неудачный наезд. Было ясно, что был совершен наезд. Пришлось затемнить эту историю. На время Светачева оставили в покое. Его перевели в десятые заместители министра. На двери кабинета даже таблички не полагалось. Оставили одну секретаршу- Аллу Ивановну. Светачев на работе фактически и не бывал. Болел больше. “За державу обидно. Такая великая страна, а людей превратили в неодушевленные предметы. Не верят в душу. Какая душа! У людей нет души. Человек - это, как они рассуждают, орудие производства и воспроизводства. И поступить с ним надо соответственно. Так какого черта уничтожали это орудие производства? Живодер - капиталист не уничтожал принадлежащее ему орудие производства. Он мог выбросить на улицу человека, но дальше никакого дела до этого человека у него нет.У  наших всегда есть дело до каждого. Не оставляем  в беде, загоняем в беду. И упрекают,  что обращались с самым бесценным капиталом по-варварски, бесчеловечно?  Да все-то во имя построения великой державы. Но народ прозревает, раскрывается великая ложь кремлевских старцев, окруживших себя опричниками. В день икс они будут заметать следы, уничтожать секретные бумаги - сведетельства их злодеяний, может быть, ликвидируют кое-кого из владельцев секретной информации. Все может быть. Но это, может быть, спасет старцев от возмездия, но не спасет прогнившую административно-командную систему. Гавриил Попов обозначил болевые точки системы, заметив при этом, что система не реформируема. Он поставил политико-экономический диагноз болезни. Осталось только сделать исторический выбор. Какой выбор сделает окружение Горбачева. Какой выбор сделает поверженный Светачев? Ясно, какой. “С ним надо бороться всеми дозволенными и недозволенными средствами”.



                *       *       *
 На приеме у знахаря...академик Цветков( недуг не ждет, государственные клиники  академика обслуживать фактически отказались).
-Чтобы выжить - надо врать, изворачиваться, юлить, саркастически смеяться, улыбаться, когда в тебя вгоняют свинец...Но если все это отвергается человеком? Тогда отвергается человек...
- Профессор, вы тратите  много сил, чтобы говорить, - сказал знахарь, - давайте, я вас излечу.
Цветков якобы согласился.
Знахарь иссушил язык и гортань больного.
Теперь великий человек не мог говорить. За него говорил знахарь. Великий человек остался безголосым. А это уже не человек.

                *        *       *

- Мистер Берроу, мы не можем устроить встречу с академиком Цветковым, ввиду того, что он лишился дара речи. Он болен, тяжело болен. Состоялось собрание научной общественности, где обсуждался вопрос о неэтичном поведении академика Цветкова.
Цветкову по существу вынесли приговор, а он не мог оправдаться! Ему приписывали преступления, говорили за него и каждый добавлял кое-что от себя. И его затягивали в ловушку. Власти боялись его слова. В газетах прославляли героев труда, которые трижды или четырежды перевыполняли план. В плановом хозяйстве человека, перевыполнившего план, представляют к высшему званию! Абсурд, да и только. “А вот мисс Лену, которая с успехом демонстрировала дамское белье, примерно наказали! Внезапно она исчезла. Это плохой знак. Эта девушка - сестра Ани. Надо пойти в ателье...”
Но его намерению не суждено было осуществиться. Оказывается, ему, иностранцу, нельзя было посещать ателье, где клиентами являются московские директора и прочие руководители среднего звена. Берроу только рассмеялся. Какой-то апартеид красный! Он-то посмеялся, а в конторах наших всерьез всполошились. Это зачем американцу нужно рваться в ателье? В самой заштатной американской фирме шьют лучше, чем в  московском перворазрядном ателье. Значит, американца интересует не производство, не наше штучное изделие, а кто-то из работников ателье. Кто именно?
Весь аппарат Комитета был занят “вычислением” искомого субъекта. По всей вероятности, этим субъектом мог быть директор ателье. Подняли архивы, анкетные данные. Родственники по прямой, по нисходящей не имели судимостей, все агнцы, во всяком случае законопослушные граждане. Вполне может быть.
- Руководящих должностей не занимали, были рядовыми работниками. Но ведь было что-то, раз их представитель вылез в руководители. Копилась энергия и она воплотилась в этот выступ. Может, вызвать на беседу?
- Побеседовать надо, но человек не должен догадаться, что с ним говорят и  комитета. Это может оказать свое воздействие на собеседника. Понятно, конечно.
- Такие нежности, что...
- Не стоит зря беспокоить человека, пусть себе думает, что хочет.
- Он может думать, что угодно, но Родине могут повредить эти его неуемные мысли.
- Допустим. Ведите за ним наблюдение. Не снимайте наблюдения и за американцем. Уж  очень настойчив. К сожалению, не за что прицепиться. Или полнейший идиот или шпион божьей милостью. Стоит, стоит разобраться.
- Стоит, еще как. Нам каждому по звездочке и по ордену, а может еще поближе к телу, к самому председателю.
- Может, все может быть. Только надо действовать умело, конечно, и смело, мы ведь в своей стране, у нас свои неписанные законы. Не нравится, пусть проваливает к себе в Штаты, ведет себя как хозяин. Сотрудники КГБ развернули угол наблюдения за американцем с тем, чтобы максимально охватить направления действий американца. Берроу позвонил в справочное бюро, поинтересовался телефонами ювелирных магазинов, бывал, в основном, в пределах Садового кольца, раза два выезжал за город. Разрешение на это имелось. С кем же он хочет встретиться? Какие секреты его интересуют?
- Арестовать его без предупреждения,  без всяких  китайских церемоний.
- С твоими нервами лучше уйти от нас подальше.
- Хорошо бы, да бумажку-то подписал, до конца дней моих нести этот крест.
- Я бы с этим американцем поступил так. Любит он наших девочек. Если нам сыграть роль обманутых женихов?
- Вполне...
- Тогда за дело.
Эти сотрудники КГБ в штатском часто наведывались в рестораны, где бывал Берроу, но никак не удавалось столкнуться с ним. Видимо, история с Пеньковским приучила закордонцев к сверхосторожности в общении с нашими. Осторожничай, осторожничай, мистер Берроу, все равно узнаем, чем ты дышишь, что хочешь. Убрался бы по-добру по-здорову восвояси, не мозолил бы глаза. Ах, парни русские. Ну, мало ли что? Да хоть трижды ты мистер русского происхождения, все равно ты мистер-квистер миллионер, кровопиец, которого прихлопнуть надо бы. И что это мистер такой, который лезет туда, куда не надо.
- Мы в своей стране, и пусть он проваливает. А здесь он раб, мы властны над его телом и душой. Попадись только.
И Берроу попался. Совершенно случайно. Он заглянул в забегаловку, намереваясь перекусить перед поездкой в Загорск, но перекусить не успел. Два подвыпивших мужика оттеснили его к стене и, выкрикивая грязную брань, сильно помяли “буржуйскую тушу, вынимая душу”. А очнулся в больнице, лежал он в одноместной палате. Одна койка, да тумбочка. Берроу разлепил веки под пристальным взглядом. Над ним склонился доктор, толстый, усатый русский доктор. Берроу вскрикнул было, но стон его слабый пропал где-то в глотке, да и пропала память. Он не понимал, что с ним, чего от него требуют, что ему говорят, слышал и не слышал. Был странно безразличен ко всему, что творится вокруг него. Непонятно, почему вдруг засуетились эти увальни в белых халатах?
Между тем в американском посольстве были встревожены исчезновением мистера Берроу в Москве. Политического убежища он не просил. Видимо его выкрали. С какой целью? Если под давлением гебистов в белых халатах он попросит политического убежища, то это будет скандал мирового масштаба. Мистер Берроу член Всемирного совета реконструкции и развития мирового хозяйства. Судя по всему, московские власти хотят скандала. Зачем? Чтобы сорвать совместный проект освоения месторождения киберлитовых трубок. Мы сами с усами, не нужны нам совместные проекты. И для того, чтобы завалить проекты, нужно выключить Берроу. Ясно, как божий день. Но МИД, выдавая визу на въезд, гарантировало ему безопасность и свободу передвижения. А московские власти решили, что это слишком жирно для заокеанского субчика. А районные власти организовали хулиганское нападение на нахального мужика, который якобы оттолкнул их, пытаясь взять мороженое без очереди. Кто он такой, чтобы без очереди? Проучили мужика, чтоб впредь не совался без очереди. Но мужиков якобы привели в милицию, завели на них карточки, отпустили. Свои же! Если мировая общественность не успокоится, тогда заведем дело на хулиганов дадим условно три года. Свои же!
Затеяли, конечно, сложную игру с этим неугомонным американцем, но где-то перестарались и замять в случае чего скандал с похищением иностранного гражданина вряд ли удастся. Разве что сбросить этого Берроу в шахту, а иностранным журналистам показать обезображенный труп человека, попавшего в автомобильную аварию. Пока отыщутся родственники, пока получат разрешение на вывоз трупа, сей труп полностью разложиться и идентифицировать его будет практически невозможно.
Берроу получил свое. Он хотел господствовать над всем миром, взять под свой контроль весь мир, но в итоге залечивает поврежденные органы. Единого мирового порядка под эгидой американского капитала не будет. Будет установлен на всей земле коммунистический порядок. Может быть нынешнее поколение и не будет жить при коммунизме, но следующее - уж точно. Продвижение к коммунизму будет ускоренно, путь к светлому будущему будет прокладываться огнем и мечом. Коммунистическая диктатура, установленная над всем миром, уничтожит корни зла раз и навсегда. Могут пострадать и невинные люди? Могут. Борьба - грязное дело, без жертв не бывает. Зато большинство человечества будет жить не в роскоши, но довольно сносно. И тех, кто с этим не согласен, надо уничтожать, уничтожать. Человечеству грозит всемирная тирания? Возможно, если оно тяготеет к упрощению. Уж чего проще установить одно всемирное правительство. Гитлер хотел же мирового господства. И Наполеон, и Александр Македонский. И “кремлевские мечтатели”  о мировой революции. К счастью для человечества, этим планам не суждено было сбыться. А если б этим планам суждено было бы сбыться? Возможно ли всеобщее рабство? Разделилось ли человечество на надсмотрщиков и подконтрольных? Возможно, возможно. У каждого народа в каждом веке свои маньяки. Их мании величия стоили миллионы человеческих жизней. Маньякам ничего не нужно от людей, кроме ихсмерти. Своей смертью люди должны утвердить величие очередного маньяка.
К цивилизованным методам подавление воли - психологический прессинг. Психбольницы неслучайно появились в Штатах, потом эти учреждения появились в Европе, на одной шестой земной сущи. Тиранам, чтобы утвердиться, нужно бороться с населением. Психушки - это удобно, эффективно. Не надо никаких судов, громких скандалов. Очищается общество от людей, у которых обнаружилось отклонение от нормального психического состояния. Но дело не ограничилось одним или двумя психбольницами в крупных городах. Пациентов в такие клиники становилось все больше и больше. По секретному предписанию были переоборудованы многие обычные больницы в психбольницы. И вот в одну такую переоборудованную больницу и угодил мистер Берроу, судьба которого висела на волоске. Пока мучались над вопросом: замуровать в бетон или сбросить в шахту или все же отпустить... олигофреном, дабы не поверили ему...










                ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

                ВЕЩИЕ СНЫ


                Глава 1

Екатерина Васильевна Юдина изменилась не только внешне, но характером,  который год работая директором птицефабрики. Стала властной, не терпела возражений. Но сама этого не замечала. Большие вопросы делила на мелкие и решала их по-бабьи, с надрывом. Признавала однако и свои ошибки. Это было удивительно. Иные ведь искали виноватых в других, а она у себя. Юдина уже восемь лет работала директором, то есть все четверть века. Тут год за три идет. По закону или теории относительности директорское кресло находится в поле гравитации. Во внешности не обнаружить эту... причину. Нежная, как пирожное. И надо же! Прекрасно ловит мышей! Может, потому, что другим позволяла делать это? Да, она не пыталась за всех решать великие и малые вопросы. Она говорит-отвечает: “Откуда они знают, что людям нужно? Нас же не слушают. Отсюда и пассивность, равнодушие - за них, людей, решают.Я бы тоже была такая, если б попала в их положение. Был бы полный улёт! Они ведь ни во что не верят и почему должны верить? Кому? Этой самой, которая провозглашает стратегический курс, потом корректирует и меняет? Ей надо же как сыр в масле кататься, чтобы  все остальные воду в ступе толкли.Ну да, если б не она, мы б все там на донышке ползли как раки...”
-Ох, Васильевна, вы уж скажете!
Себе внушала: “ Если можно, выслушай всех. Не по долгу службы, не думая о вознаграждении”. И дала зарок не нанести обиду равнодушием. Однажды Юдина всерьез раздумывала, когда лучше оставить пост - сейчас или позднее? Не нашла ответа. Если бы знать!? Когда откроется свет - в конце туннеля? Трудно понять зигзаги судьбы, лучше отказаться что-либо понимать в этой сумятице: то сваливаются на тебя благополучные периоды, то обрушиваются неблагополучные. И все-то зависит от капризов ведомства! Вот ведомства взяли да взвинтили оптовые цены на механизмы и оборудование. На каком основании? В планах это не предусмотрено. После трех таких незаконных финансовых операций фабрика отброшена на исходные позиции. Ведь фабрике не разрешили поднять отпускную цену... потому что фабрика находится на дотации. Какие там дотации? Слезы!
И Юдиной, бедной женщине, некому и пожаловаться. Стена и стены. И везде торжество хамства. Когда же кончится этот ведомственный произвол? Да кончится ли? Беда фабрики - беда всей страны. До сих пор думали, что не так, полагали, что это хозяйство - тонюсенький капиллярчик, который не может повлиять на весь державный организм. А оказалось, что может, и от судьбы этого капиллярчика зависит и судьба всей страны. Выходит дело, покупатели засывали власти письмами. Где яйца? Мы не можем ездить за яйцами за тридевять земель! Нет во всей округе ни дешевых, ни дорогих яиц. А обещали даровые яйца!  Государство занималось только обещаниями. Государство в лице своим главных уполномоченных  давало торжественные обещания. Люди были уверены, что государство не может обмануть нас, которые поверив в обещанное светлое будущее, как волы без слов, без ропота тянут бессильную для себя лямку. Так решили звезды. И люди будто лишились разума. Они были уверены, что с каждым днем жизнь становится все лучше и лучше, потому ничего не нужно копить, ничего не нужно прятать на черный день. Теперь, на старости лет при нищенских пенсиях вынуждены думать о приработках, опять же незаконных. На селе соседнем хромоногая бабка Егоровна, да в том же “Первомайском”, где директрисой Надежда Васильевна Журавкова, вынуждена выращивать во дворе телят. Телята чуть бабку не затоптали, требуя корма. Угомонили телят. Ночью  этих несчастных животных  увели неизвестно кто, то ли волки, то ли люди. Деревня беднеет, как никогда, беднеет, скудеет. А деревня - боль сердечная для всей страны. Слабеет это сердце, умирает, это сердце. И кто спасет его? А внук этой бабки мыкался, мыкался в деревне родной, ставшей мачехой, плюнул и уехал в большой город. Он хочет работать для себя, но у него организационной хватки всего-то нуль.  Отучили от самостоятельности. Нет у него организационной жилки, потому и в городе у него ничего не получалось. Впал в отчаяние. Оформили грузчиком на фабрике. Попивать начал. Налево сбыл яйца. Попал в одну историю. Дали срок. Выпустили досрочно. Стал бомжем. Обитает в подвале вместе с крысами. А  таких людей... Почему бы им не позволить собраться в артель, в аренду. Это ведь не растащить кровное, отнюдь. Жить с оглядкой на дядю или тетю, или жить, видя перед собой горизонт. Есть разница?
Раздался  телефонный звонок, который вывел Юдину из полосы раздумий  в будни.
- Разрузить некому...-жалуется завхоз.
- На вокзал сбегай, там полно, кто за стопку разгрузят и погрузят. Встретишь Евстифеева, скажи, что квартиру вернуть не можем, не разрешают, а комнатку в общежитии дадим, пусть возращается.
- Не вернут жилье, не вернется. Он считает, что квартиру у него отняли. Шибко обиделся на всех, кто ему срок шил...
- Не надо было дебош устраивать, срок получать. Я что говорила? Проси прощения, не доводи дело до суда. Гордый. Не полсушался. И квартиру потерял, и доброго имени лишился. Веди кого-нибудь. Впору фабрику закрывать.
- Ладно, приведу, будь они неладны.
Екатерина Васильевна охотно принимает бомжей к себе на фабрику. Но зачем? А затем! Разбавляет монолитный коллектив всякой “дрянью”. И не объясняет, почему. Ясно, что не из любви к  аморальным типам так она поступает. Но ведь разлагает коллектив. И не отчитывается! Ни перед кем не отчитывается, ей не стыдно. И много ли  наработают эти типы за гроши? А Юдина готова  устроить на фабрике всех непутевых и лодырей, из-за которых фабрика на грани... Юдиной напоминают о  снижении себестоимости продукции. Доброта и себестоимость - понятия не однородные. За это ее похвалят и в Агрокоме (Светачев обрадуется, все-таки был отцом крестным...)  и в московском правительстве? Кто-то и похвалит. За “спасибо” она и работает. А почему? За кресло держится. На фабрике у нее кресло, да и то чужое, в любое время могут и отнять. Вот и пускается во все тяжкие, чтобы усидеть в чужом кресле. Доколе. Ею недовольны все.
- Распустила всех, - прокатился слушок по фабрике. - У нее свой взгляд, да, видно, свой мирок, в котором всем она хочет угодить. Но что из этого? Кроме вреда, ничего.
Все так, но все-таки у нее свое мнение. Правда, она не спешит его навязывать людям. Из этого что? Терпимее люди становятся, отзывчивее. Да и фабрике теперь видна какая-никакая перспектива. Юдина кланялась бомжам даже. И они к ней всей душой. Теперь Юдиной можно уходить. Теперь и ни годом позже. Но куда? После того, что она пережила, фабрика была для нее светом в конце туннеля. Она не собирается уходить с фабрики, даже если снимут с директоров. Есть обязанности, которые надо выполнять. И она их выполняет любой ценой. Куда уходить? Да можно ли уйти? Поздно и некуда. На руках двое детей: поставишь их на ноги надо поставить,  не думать о надвигающейся старости. Это пустое. Никуда не деться, из туннеля времени не уйти, не зацепившись за его своды. Но ведь жизнь, которая прожита,  не прошла без смысла. Пожелала ли и детям, и внукам своим подобной участи? Да, пели осанну развитому обществу, до того развитому, что пришла пора позаботиться о себе, о близких... А надо ли? Уж не завели нас в тупик? И нельзя ли поспокойнее, без эмоций разобраться в нашем родном историческом тупике? Чтобы избежать неприятностей - надо избегать их! А бежать от них, оказывается, нельзя без риска... попасть в новые неприятности. Какого только риска? Риска крушения? “Меня упрекают в том, что слепила свою команду из подруг и друзей. Позволительно спросить: а не шутите? Какие подруги, какие друзья? Команда ух - работаем до двух! Такая команда предусмотрена системой, которая любит жестоких, бессердечных, беспрекословных исполнителей. Кто я, собственно? Да никто. А такие, как я, за всех решают. На это стыда хватает. Ору, горло деру и не стыдно, потому что государство поощряет это! Но только первому лицу! Все мои замы инертные люди, даже Петя! Замдиректора Петр Хасенович Когай! Формально замдиректора, а так -  петушок. А начинал орлом. Теперь и на воробья не тянет. Разве что предан мне. Такая инверсия в его поведении непонятна мне. А что, собственно, непонятного? Что может быть иначе при такой директрисе: я каждый его шаг, каждый чих контролирую на свой лад? Но это стиль нашей жизни. Идет процесс сдерживания человека. И в человеке вырабатывается условный рефлекс на запрет, а  в обществе проповедь коллективизма сдерживает нормальное развитие индивидуума. Но что же вы хотите? Анархии? Что же дальше? А дальше ничего хорошего не будет, если все будет так! Не высовывайся, будь дисциплинирован, инициатива наказуема. Ну, что это? Надо обязательлно восстанавливать модель социализма с человеческим лицом, не увлекаться иллюзией, утопией, да не загонять людей в пустые эксперименты силой. Человек по природе - творец. А хотят, что бы он был только роботом! И подход к нему находят как к роботу. От нашего человека уж и не требуют творческой самостоятельности. Даже от ученых требуют подчинения головы руке! Зачем с таким изощренным упорством добиваемся послушания?  Конечно, человек непредсказуем. А робот предсказуем!  Вот и хотят превратить работника в роботе. И хороши все методы! А как учат ложной скромности? Стыд и срам. Если мальчик скажет, что хочет стать командиром отряда юных космонавтов, его засмеют. Юным космонавтом стать разрешается. Но упаси боже, командиром! Спеленатый человек - вот идеал для бюрократа. Но нет! Так дальше нельзя. Мы должны дать выход энергии человека, мы должны сделать каждого человека экономически независимым. Это свободные лозунги, пока лозунги, опасные лозунги. Ведь свободный - независимый. И если человек станет богатым, то он станет неуправляем. Это должен знать любой мелкий руководитель. Это не секрет. Это знает министр и начальник отдела. Потому всех первых лиц держат на подачках!..”
До конца дня она не выходила из кабинета, ожидая звонка из Агрокома. Мысленно спорила с кем-то из чиновников, где-то соглашалась, где-то не соглашалась, обрекая однако себя на терпеливое ожидание звонка. Но не дождалась.
Утром Юдину ждали неприятные новости. Они зашифрованы в телефонограммах. И одна из них лежала на ее столе. Ее фабрику снимают с дотации.
- В связи с тем, что фабрика вышла на вторую модель хозрасчета, - прочитала она вслух  фразу и горько усмехнулась, добавыила от себя:-Может сама добиваться вожделенной прибыли. Будет позволено оставлять часть прибыли на нужды производства. Облагодетельствовали!
- Но почему все делается через насилие? Что за глупый вопрос? Разразилась она каскадом тирад. - Нас поставили в невыносимые условия. Всю прибыль в утробу государства, а на социальные нужды, если уж и оставалось, то крохи. Люди начали разбегаться. Государство вынуждено было давать фабрике дотации. Теперь отнимают. Обрекают на подневольную волю. Я хочу кооперации с теми, кто хоть что-то делает. Кооперации по вертикали и по горизонтали. Неужели это непонятно?
- Конечно, непонятно, - сказал главный инженер Петр Хасенович Когай, невысокий смуглолицый человек, склонный к юмору. - С государством не спорят. Надо немедленно перейти от споров к согласию. У государства нет души, но оно наделено  бездушной силой. Бодался теленок с дубом, бодался. Лучше поспорьте со мной.
- Значит, спорить бесполезно. Остается глотать жвачку. Мы, значит, коровы, куры и лошадки.
- И овечки. Всё-таки государство не вегетарианское. Мясо любит.
- Вы все шутите. А я не понимаю, чего же от меня хотят. То ли послушания, то ли повиновения. А может быть, ничего от меня не хотят. Лишь бы не мешала я им. Бросают фабрику на произвол судьбы. Это называется экономическая самостоятельность.Но денежки  вынь да положь!
- Это уж песня в стиле рок. Пой и пританцовывай. Крутись как можешь. А ведь недавно сочиняли речитативы, то бишь рапорты. Страна - лагерь. Секретарь - председатель  - маршал, многажды герой. Подавай ему рапорт. Помните, мы рапортовали о двух тоннах куриного помета, собранного сверхплана. И сверхурочно? Рапортовать о том, что и не собирались сделать. В пропасть летели с космической скоростью. И все молчком!
- А можно было сказать что-либо? Петр Хасенович, вы лукавите? Сказать, чтобы вылететь, как пробка? Если сверху не захотят, то Юдина и минуты не удержится в кресле. Пока я им нужна, как курочка, несущая золотые яйца. Заупрямлюсь - так в порошок сотрут. Вакханалия беззакония во имя светлого, справедливого будущего. Я все думаю: можно ли построить будущее на фундаменте насилия? Но строят и строят, ошметки летят. Почему это происходит? Да потому что власть в руках бандитов, которым только бы добраться до несущей курочки. Пройдет время и люди узнают, какие негодяи обитали в Кремле.
- Я ничего не понимаю, что ж тогда это такое? Я знаю, к власти приходят те, кто домогается власти. Это особые люди. Но почему они превращаются в монстров и вампиров - не могу ответить.
- Не говорите так своим подчиненным, - предупредила Екатерина Васильевна, - скажут: если не понимаете, то уходите. А вообще-то система держится. В данном случае еще положение начальника достаточно крепко. Пока еще начальник уйдет других, чем его уйдут. А его снизу не уйдут. Силенок маловато. Столкнуть зарвавшегося начальника этого истукана с острова Пасхи? Боже упаси! Ну пожурят: ну, зарвалось начальство, которое хотело уволить всех, кто его критикует! А сей начальник и уволит и затопчет бессловесных овечек. Что получается? Некрасиво. И у начальника нет защиты перед большим. Его могут снять без разговоров. Это называется проявить принципиальность. И перед высшим начальником большому начальнику нет защиты. “Пошел вон” называется укреплением отрасли. Ситуация та! Есть ли выход? Главное, вывернуться, чтобы не угодить в ловушку. Любой диалог, разговор серьезный могут изменить ритм жизни, а убыстрить ритм - значит, все серьезное превратить в фарс! Не секрет, ныне удивить можно только скоростью. Вот кто я? Я - проводница и пассажирка огромного поезда, заведенного на тупиковый путь. Мы ведь не видим, куда нас заводят, мы же в процессе. Бездушность, жестокость диспетчеров или манипуляторов людских судеб не распознаешь сразу, потому что ты в поезде или в железном лабиринте. Да, именно манипуляторы, игроки, а не дирижеры людского оркестра. Дирижерами им мешает стать ими же лелеемая несвобода. Наверное, мне все же надо уходить. Я только злюсь. Бросить все и уехать. Но куда? Некуда. Занесена в компьютер! Если бы в другое время. Это время надо создавать. Время, где дышалось бы легко.
- Не преступники, чтобы нас в компьютер. Да нас миллионы. Никаких материнских плат не хватит, что все охватить-схватить. Время для маневра есть. Екатерина Васильевна, надо нам все же идти навстречу к людям, о которых мы печемся. Отдадим цехи в аренду.
- Меня никто не обязывает давать цехи в аренду так, из благих побуждений. Но зачем? Неужели такая нужда в жирных котах? Конечно, плохо с фондами. Я вынуждена обратиться к Вершинину. А это, вы сами знаете...
- Зачем? - насторожился Когай. - Он ведь внимательно выслушает и забудет.
- Потому что я боюсь фабрики. Покажешь палец - откусят. Коллектив для меня уж нечто. Почему? С некоторых пор, как начались веяния, коллектив всегда прав. Вот и боюсь! А моя команда, которая мною создавалась, практически разложилась! Жаль. Не на кого опереться.  Тина засасывает...
- А что переживать? - сказал Когай, не принимая упрека в свой адрес и переведя трудный диалог в другое русло, на другую плоскость. - Не надо никаких команд. Это же и ежу ясно. Для сознательного человека - необходимость действий, синхронность его действий с технологическим процессом важнее, чем голая команда. Команда- это для примитивов или тунеядцев. Что нам нужно? Отойти от командных замашек, ей-богу. Пусть люди руководствуются принципом разумности, пусть попробуют творить судьбу. Я так считаю. Может, и нам перепадет.
- Поделиться ответственностью, поменять бремя ее на достаток и комфорт? Но ведь достаток и комфорт сами не приходят. Как вырваться из-под ига государства-чудовища? Кто поможет? Мне легче всего командовать, а непослушных наказывать. Старо, как мир. А жить по-новому как? То, что вы мне советуете, жить по-новому? Если б! Ну позволим мы поковыряться в земле без нашего догляда, да те, что сверху сведут на нет наши игры. Те наверху хотят жить по-новому? Кто знает? Да, тот же, кто указывает, повелевает! Такой “вождизм” ведет к отрыву от масс. Видно же невооруженным глазом, что тоталитаризм неизбежно ведет к тотальному разъединению интересов, задач, к демагогии. Директорау, руководителю нужно выполнять план, а людям нужно жить. Как совместить вот эти разные интересы, всем вытянувшись в струнку. Ладно. Заключайте договор на аренду с шабашниками.
- Они хотят встретиться с вами.
- Зачем? Ваше затея, вы и отвечайте. Почему вы так печетесь? Что, родственники одолевают?
- Бригада этнографическая, - улыбнулся Когай, карие глаза сверкнули озорно. - Все кушать хотца! Есть армяне. А они строители от бога. Среди искателей вольных хлебов и две корейские семьи. За корейцев ручаюсь. Они патентованные трудяги. Это от невостребованности.
- Не ручайтесь. Восточное коварство всему миру известно.Шучу.
- В данном случае о коварстве речь не идет. Если уж поступили коварно, так это с ними. Обманом выселили в голые степи, чтобы заселить их дома более лучшими для властей людьми! Властители разделили людей на своих и чужих. Эти ближе, те дальше. Но  простите, кто властям роднее?
- Мне все равно. Вы имейте с ними дело. Только докладывайте, как и что.
- Письменно или устно?
- А в любой форме. Я должна знать все.
- Много хотите.
- Петр Хасенович,  я не намерена пререкаться с вами. Я должна готовиться к совещанию.
- Возможно, я опоздаю на вечернюю летучку, - сказал Когай, направляясь к двери.
- Интересно знать, почему? Ладно, после разберемся.
Как-то во сне коротечном Екатерина Васильевна представила свою встречу с Вершининым и пришла в уныние. Вершинин, хоть и одет в цивильный костюм, кажется, облачен в защитного цвета френч и галифе с красными лампасами. Воткнет в тебя немигающий взгляд и ты в оцепенении внимаешь его фразы-приказы. У Вершинина одно в ходу: “В порядке исключения ”, а тому, кто высовывается, Преподносит подарочек. Это, может быть, порицание, а может быть, и  увольнение. Как ему заблагорассудится. Скольких руководителей он перетряхнул, как пыль с ковра! Может быть и ее очередь настала. Когда-то он щедро дарил ей комплименты, а теперь смотрит искоса.
Как-то пыталась Юдина обратиться наверх по поводу конвейерной линии, через голову Вершинина, да получила такой щелчок по линии собственного носа, что до сих пор помнит об этом. И краснеет, и бледнеет, и покрывается нос пятнами. Что в таком случае предпринять? Восстать против ига Вершинина? Ведь не сговориться. Ее низкий ранг не позволяет ей сговориться с ним. Предложить, может быть, взятку? Опасно. Страшно. Смотря, какая взятка. Но стоит только поддаться страху - это значит посеять семена зла. Говорят же, что сон разума рождает чудовиц. Я стану чудовищем? Или уже стала?
“Поощряем  никчемность. Ученых выталкиваем - ум не нужен. К чему придем? Мы уже пришли. К абсурду. Страна абсурда. Но дело-то в том, что абсурд возведен в ранг государственной политики. И только тогда этот абсурд стал очевиден. Неужели суматоха рапортов и наград канула навсегда? Что подвигло страну пробудиться от спячки? Как она догадалась открыть окна и увидеть мироздание? Страна хоть догадалась высунуться из лабиринта, ловушки, расставленной ловцами. То ли свет земли, то  ли космическая музыка вывела ее из состояния анабиоза. У кого ушки на макушке, а  у кого  на спине...Спасение в раковине, в ловушке, или это химера? - эти непраздные размышления. А  что думают Недоступные,   высшие власти? Не кажется ли, что даже они заорганизовались? Даже мне, обласканной властью и властями, тошно и горько в толстой кишке ведомства. Я в ловушке, расставленной ловцом Вершининым. Захочет, только захочет он - заарестуют меня мигом. Те еще замашки! И тут же блокируют счета фабрики... Никогда фабрика не берется из долговой ямы. Но захочет, так добрый дядя ведомства Вершинин возьмет не из своего, а из государственного кармана фонды и одарит, если, конечно, Юдина сумеет обосновать свои требования. Ведь звал меня в заместители! Сдобная баба - заместитель министра! Конечно, он шутил. Имел какие-то виды. А потом разочаровался во мне, в моих курах-несушках, приносящих по яичку в неделю! Перестал меня замечать. Стыдится, что ли? Придется просить, умолять. Унизительно. Но почему приходится пускаться во все тяжкие? А государственный карман кто пополняет? Те же фабрики и заводы, рабочие и крестьяне. Чтобы казна стала богаче, обирают всех до нитки обирают. Те же Вершинины. Заколдованный круг. Кто разорвет этот круг? Надо ли государству заниматься такими неблаговидными делами? Однако же государство не считает это неблаговидными делами. Государство занималось этим и считает это святым делом! Вот такая правда, горькая правда.
Но правда одна, одна правда, однако более важна ее интерпретация. Говорим одно, и делаем другое. Говорили ведь: все для человека, для его счастья. А во дворе Лубянки убивали этого человека и обвиняли в этом. Энкавэдэшники расстреляли польских офицеров в Катыни, а свалили это на нацистов. Как первое лицо в государстве посчитает, так и пойдет. Но как советники и помощники насоветуют! А оно излагает то одну трактовку, то другую! Так было. Люди не успевают подладиться под руководящую трактовку, потому-де правильную, что спущена сверху, открещиваются от нее, но ее крушение - драма для исполнителей. И верхам приходится менять и менять трактовку, предать забвению, то чистое, что было. Да только проституция мысли, духа способствует закостенению государственных структур. Это же видно невооруженным глазом. Жизнь давно отвергла старые производственные структуры, а они еще существуют, реанимируемые идеологическими и карательными органами, и своим существованием доказывают, что государство стало неповоротливым монстром. Это так, видно невооруженным глазом.
Екатерина Васильевна подошла к зеркалу, критически взглянула на себя, подумала, что еще привлекательна, и подумав так, устыдилась от нескромных своих мыслей, густо покраснела.
- Почему все-таки не пригласил Вершинин в замы? Наверное, нашли что-то в родословной, может быть, кронштадтца, но не того кронштадтца, а того, которого предали анафеме.
Неуютно и страшно в таком государстве всем честным труженикам, потому что они не люмпены, не рабы. Вожди знали об этом и превратили страну в концлагерь, в ад, еще тогда, после Кронштадтского мятежа, после антоновского восстания. Окружили страну колючей проволокой. Пробили брешь в стене, но те, кому невмоготу, легли на колючую проволоку. И бегут в эту брешь все те, кто неприемлет бумажный рай. Беженцы. Сотни тысяч беженцев в родной-то стране! Кто? Куда? Откуда? Скажи только, что мы из Кронштадта! Вроде бы все мы дети одной матери-земли - славяне, тюрки, немцы, корейцы, греки, обречены быть вместе, но в гневе забываем об этом. И можно ли хоть здесь найти лилию мира? Вот подумали бы об этом! Но во всеобщем несчастии ищем виноватых и только виноватых. Копаемся в памяти. Кто был в оппозиции, кто был в блоке, а кто был против... Но кто же копается в ней, как не приспешники, почувствовавшие, что пахнет жареным? Они и создали и легализовали экстремистскую организацию, в задачу которой входило нагнетание психоза, паники, озлобления. Дабы доказать постулат иезуитов в цивильных костюмах. Нагрянули на фабрику субчики, открутили головы несушкам и удалились героями. В нынешней неразберихе виноваты все, но, конечно, не аппаратчики и кагэбэшники! Подстраховались на сто! Аппаратчики нанимали “легионеров” всего-то за червонец на экстремистские акции. Дошли до ручки, докатились, пришли. В деле роботизации, то есть превращения людей в бездушные машины, мы добились замечательных успехов. Молчим, пыхтим, злимся. Чего же еще! Теперь вперед и ниже. Очистим Родину от нечисти, хотим новое свободное общество! Свободное ото всех! Но никак оно не грядет? О какие колдобины оно разбилось, что во век не собрать? Всем ли досталось по загривку? Если не всем, то кому не досталось? “Отняли у тех свое, не чужое, и совесть моя спокойна”. Почему лишают дотации мою фабрику? Может быть, из-за Светачева, дальнего моего родственника? Наверное...”
Екатерина Васильевна не удержалась, вызвала главного бухгалтера, да только его одного, собственной персоной, как человека опытного, перед начальством покладистого, конечно же, по весьма серьезному делу. Главный бухгалтер встал монументом. Ей оставалось сказать речь. Сказала - приказала:
- Вот что, Иван Петрович. Пора нам отчитаться. Составьте проходной отчет. Наше дело поставлять москвичам и гостям столицы куры и яйца, но, главное, сдать в управление нулевой отчет. Завтра я повезу его на утверждение. Управлению важно показать кризис в отрасли, чтобы выбить средства. Это понимать надо.
- Да, но мы еще не отправили нашим потребителям и трех курочек в пересчете на квартал. Осталось на фабрике, сейчас скажу...
- Ну и что? Сами съедим, а отчет сдадим. А после отчета что останется, сгноим. Нет, лучше распределим по списку. И спишем на скрытых врагов перестройки. Слава богу, есть на кого списать. Да на тех же бомжей! Звоните в милицию.
Бухгалтер вышел из кабинета с озабоченным видом, а Екатерина Васильевна, оставив размышления о судьбах родины, подумала о своей судьбе, и о том, сколько еще денег понадобится на обустройство дачи и особняка. Насчет “мерседеса” она уже договорилась. Обещают новенький “мерседес”. Вот этим  постоянным оптовикам отпускаем яйца по себестоимости и даже ниже себестоимости. Убыток Вершинин спишет, никуда денется! Новенький “мерседес” “пропускается” через комиссионный магазин, чтобы взять с нее, с директрисы, символическую плату. В свое время Юдина оказала деловым людям серьезную услугу, и те ищут случая, чтобы отблагодарить, не оставаться же в долгу. Это  они же и  предложили подогнать новенький “мерс” в комиссионный магазин.  Идея пропустить новенький “мерседес” через комиссионный магазин - гениальна! Находятся же гениальные головы в кабинетах, на два порядка опережают уличных ловчил! По началу уж засомневалась было. Советовали повременить. Если б не лизоблюды порхатые! Нашептывают, нашептывают тебе, не верить нельзя - не поверить нельзя. Но уже прознали про мою дачу, строчат и строчат письма поганые в Кремль. Пусть строчат, теряют попусту время. Кто этими письмами будет заниматься? Конечно, сидят на письмоулавливателе свои люди, занимаются отписками. А если десятки сигналов из одного места. Заговором пока, не пахнет. Один и тот же недоброжелатель. Может, Иван Петрович и подбрасывает эти письма? Но все же заручиться справками надо. Надо все же обратиться к бравым молодчикам из патриотической организации, чтобы те припугнули малость кое-кого, во всеуслышание назначили бы день расправы. Пусть эти молодчики пройдут со своими стягами по мостовой и довольно.  До смерти напугаешь негодных,  не привлекая к ответственности боевиков, и мне спокойнее.
 Осуждать привыкли. Только бы помолоть языком. Только б не трудиться. А было ли трудолюбие? Но причем тут, зачем трудолюбие, когда элементарно не умеем мы организовать дело? И опять повело Екатерину Васильевну в сторону от порученного дела. - В нашем общежитии поганом, столько завалов, какая уж тут нормальная жизнь. Убежала б при первой возможности. Только куда? А на душе неспокойно. Едва вырвались из ловушки. От деда отреклись, отца - не помним - безотцовщина - так что не обессудьте, нет у родни никакой вины, а если уж я грешна, то с меня и спросите. А я всю себя посвятила делу строительства нового общества. И с этой стороны не взять.
И все же взяли с потрохами и не однажды, а многажды... Как бы вновь не очутиться в проклятой ловушке. Натворят власть предержащие всяческих бед, потом за них каются другие, замаливая грехи предшественников. Неужели так во всем мире, не только на “Руси Великой”, в той же Америке, да  в той же Мавритании или Танзании?
Опять, ну опять, наверху спешат с обещаниями, успокаивать быдло неспокойное. А сами-то, сами-то.  Золотой запас страны по своим норам и погребам! Вот и низы тоже раскачивают государственную машину, и люди, занявшие высокие кресла, падают с них, разбивая в кровь лицо. Это они пели осанну целине, стройкам века. Дорого обошлась хрущевская авантюра. Пыльные бури унесли весь гумусный слой с территорий, равной нескольким Франциям и Голландиям, вместе взятым! Сколько ж птицефабрик надо расселить, чтобы восстановить гумусный слой. Оголили, обесплодили землю. И опять пришлось затягивать пояса. Но разве главный зачинщик признает свою вину? Да никогда. И новый генсек пускается в свою авантюру, чтобы предать забвению недавнюю авантюру. Новый секретарь клич бросил: “Все - на  хлопок!” Полагает, что белое золото пустыни озолотит страну! Политическая алхимия. Белым золотом страну не завалили, но громким хлопковым делом завалили суды, следствие, прокуратуру. Гдлян и Иванов героями однако не стали. А несчастные директора и бригадиры, звеньевые не были восточными факирами. Хлопок - сырец, набирая в весе от воды. А звезды героя не считали , денег грязных не считали. Но двадцать тысяч человек под арестом - много ли, мало ли? Не часто попадаются среди них личности, эти ферменты общества? Да что личность? Она только мешает воплотить в жизнь в общем-то простенькую, примитивную на поверку идею, простенькую байку. Да, среди арестованных не оказалось ни одного, кто бы подал голос протеста! Покорно творили зло. Пробравшимся к власти мздоимцам хочется, очень хочется оправдать свое сидение в высоких креслах. И выдумывают глупые, ублюдочные идейки, окропляя их водой священной, а чаще всего кровью. Уж сколько было того-сего, этих выселений, сселений из неперспективных деревень, раскулачиваний, коллективизаций, а попросту организаций голода, всеобщего мора, всего-всего, что вырабатывалось в глубокой тайне, да в каменных лабиринтах! Мы их честим. Потому что мы их не выбирали. Люди расступались, и пробились сквозь людскую толпу аспиды. Как их назвать иначе? Они как раз не хотят, чтобы не они  чем-то владели, что-то имели, потому что они сами хотят владеть абсолютно всем и вся! И окунаются все в месиво. Так и никак иначе.  Умывшись кровью, солнца ясного не увидишь. Потому, наверное, верили временщикам, высоким кабинетам, что были пришиблены и ушиблены! А как же ? Да что было ожидать от тех людей, тысячу лет томившихся под князьями  и царями? От терпения не прибавляется разумения. Смиренные люди не утратили веру, надежду в высокочитимого и незабвенного Рашидова, он воскреснет... Что делают, что делают  эти из России. Им все золото давай, давай золото. Сколько вывезли, все мало! Защитите нас... А кто нас защитит?   Мы, конечно, не должны опуститься до голого натурализма, когда стали б никчемными высокие эмоции и чувства. Но как было бы хорошо вернуться во времена доисторические! Может, где-то и вернулись. Очередной вершитель судеб народных захлебывается в нервном смехе, предвкушая торжественные речи юбилейного заздравия. Но сколько же яда в этом нервном смехе! Уж к чему твоя собственная жизнь, твои эмоции и потери? Окаменела оболочка, как только душа еще держится в ней! Одна ли она такая!
Юдина будто ненароком вспомнила, как она попыталась экспромтом, на одном дыхании создать в коллективе атмосферу творчества. Надо ей следовать инструкциям, указаниям выполнять директивы. Будем жить по законам жизни. Быстренько разузнали все это и навешали ей таких ярлыков, что трудно было представить такое в здравом уме. Отныне судьба Юдиной могла повернуться как угодно, но отнюдь не в угоду ей. Что делать бедной женщине? Покаяться ли в грехах, как Магдалина? Биться головой о стену? Это, сказали наверху, слабый ход. Пришлось ей сочинять оправдательную. По наитию. А ведь хорошо придумала! Бумага все - все стерпит. Выдавала она воображаемое за действительное, но была ли, была ли эта ложь во спасение? Так ли нельзя не лгать? Да, до сих пор не оставалось сомнения, что поступает правильно, импровизируя напропалую. Дура - не дура, а поступала, как подсказывали сердце и разум, то есть правильно. Юдина относила себя к тем дурам, которые не осознают себя дурами и тем опасны, а к тем дурам, которые осознают себя дурами и потому ведут себя соответственно скромно. Ах, на “мерседесе” она раскатывает! А вы повнимательней приглядитесь к членам правительства? Они черпают алмазы лопатами!
 Не переставали указывать на ее промахи, мол, не все, конечно, так, но не так надо реагировать. И ей становилось стыдно за свои поступки. Зачем она нарывалась на грех? Это же грех настаивать, доказывать, упорствовать? Это же перечить начальству! Ну если хочется навлечь на себя высокий гнев и накликать беды? Да нет же, все ради того, чтобы все хорошее оставалось хорошим. А хорошего оказалось мало. Никого она не защитила, а себя оголила. Вытащили ее на коллегию и перед всеми высмеяли вдрызг, а в общем-то ни за что. Против лома нет приема. Никто в этой стране не защищен. Если каждый человек будет защищен, то и будет защищена от произвола. Но ведь это по здравому смыслу. Но ведь государство отвергает здравый смысл! Потому что оно вопреки человеку. Насколько глубоко затянуло фабрику в эту паутину бюрократических координат?
Ей никогда не доводилось владеть точной статистикой, как ни добивалась от плановиков и бухгалтеров, потом махнула рукой. Да убедилась: этого и не нужно было знать. Важно какие цифры выпятить к такому случаю, а какие - к другому. И она включилать в эту игру. Государство требовало от нее гибкой статистики! Но безнравственная статистика ее же и подвела! И неожиданным образом. Совсем недавно институт птицеводства заинтересовался продукцией фабрики. Привлекла внимание рекордная яйценосность кур. В начале отказывались этому верить. Сотрудники института, воспитанные на суматохе рапортов, не хотели в очередной раз стать жертвами обмана. И только по настоянию руководства института они приехали (их привезли на служебной машине) на фабрику!
- Екатерина Васильевна, что это? - задали ей странный вопрос. - Разве возможна такая яйценоскость? Вам хочется награды?
- Не что это, а настоящая продукция, - отпарировала она. - Не награды, а дотации. Помогите. Наши куры продуктивнее американских!
- Это вы сказали.
- Да, я сказала. Чувствую, перекроют краник.
- Мы должны убедиться в повышенной яйценосности кур...
Но она-то точно убедилась, что под нее ведется подкоп. Когай? Да ведь его никогда не поставят директором фабрики. По пятой графе не проходит. Он вне номенклатуры, вне политики, вне элиты.  И потому неймется? А против Когая ведет подкоп его зам. И в этой неблаговидной возне они позабыли главное: для чего они на фабрике. И себе же роют ямы. Тот начальник главка (точно, Евстигнеев Андрей Николаевич) будет проталкивать своего, назначит на должность прибыльную протеже без всякого утверждения и согласования, прекрасно сознавая, что совершает должностное преступление. Доколе так можно? Где же, однако источник вредных вибраций, который мешает, не может не мешать нормальной работе фабрики. Уж не в кабинете ли Вершинина? Может, все-таки начальник главка играет? Нахал. Этот начальник главка привез себе не один компьютер после командировок в США. И все за счет фабрики, курируемой им. Фабрике он ничего не привозит, разве что красивые буклеты. Его учат профессиональной этике, преподают предметные уроки, а результат - нуль и две десятых! И решили его все же наказать те, которых он ... не знал. И однажды постучали-поцарапались к нему в дверь маленькие девочки-близнецы.
- Дайте пить! - пискнули они.
- И для этого вы поднялись на девятый этаж? - удивился хозяин квартиры, захлопнув дверь, прошел на кухню, набрал кружку воды и вновь открыл дверь. Но девочек-близнецов уже не было. Как будто все это  приснилось. Не досыпает он ночей, работает. Иногда снятся ему или грезятся вещи странные.
Потом пришли к нему представители из Госстраха. Надо застраховать имущество. Сколько техники! Аудио-видео, а чудо компьютер. Пьет кофе с коньяком и смотрит клипы с Френком Синатрой, Майклом Джексоном, Мадонной, хотя уверял, не переставал уверять, что ничего лучшего, как песню о птичнице, он не слышал. И еще ему нравится, клялся он, песня о лесорубах. Сам напевал с наслаждением: “Привыкли руки к топору...”. Потом вздыхал: “Почти все трудовые профессии воспеты. Но когда же споют о начальнике главка?”.
Тем не менее начальник Главка застраховать свое имущество отказался, дабы не “засветиться” кое-где. Ведь сведения о домашнем имуществе тоже поступают в отделы по борьбе с... хищениями. Зачем же ещё с помощью госстраха нагонять себе страху?
- Вы ведь рискуете.
- Рискую? Может быть. А кто не рискует? Рискуют все, кто живет.Подумаешь, компьютер да телевизор японский! Затаскают за это. Буду рисковать не страховать. 
- Живет в смысле живет, или в другом смысле?
- Я сказать то, что хотел сказал. Ну, все!
Потом заглянул слесарь-сантехник. Обошел все комнаты, осматривая батареи.
И однажды, когда дома были жена и сын, пришли якобы из районного отделения милиции. Вошли в квартиру, выстрелили из бесшумных пистолетов в хозяев квартиры, забрали американский компьютер, аудио-видео, золото, бриллианты, меха, оставили записку:
“Живите скромно, по средствам. Народные мстители”.
Да, это были преступники, одетые в милицейскую форму. Недавно их уволили из органов. Но успели собрать достаточно точные сведения о том, у кого что есть. Поплатился, горько поплатился начальник главка. Жил бы как червяк, без запросов, без интересов, по средствам, ничего бы этого не случилось. А то случаются такие вот неожиданности. Его увезли в больницу в состоянии, близком к умопомешательству.
Начальник главка слег в больницу. Не имеет значения: выздоровеет, не выздоровеет. Его или снимут или отдадут под суд. Но в его отсутствие люди распрямились, не только духовно, но и физически. Учреждения и фабрики начали нормально функционировать, если считать, что продолжают ритмично составлять подробные отчеты и выпускать трудно реализуемую продукцию. Людей не трясло, фабрику не вибрировало. Юдина оправилась от шока, можно обойтись без дотации. Если б сгноить этого начальника в палате № 6. Но свято место пусто не бывает. Поставят надсмотрщика, еще свирепее прежнего...
Начальник главка - государственный человек, да вот государство его не защитило. Все мы любим государство, но эта любовь без взаимности, каждый должен защитить государство. Человек - ничто, его нельзя сравнивать с государством, его интересы несоизмеримы с высшими интересами государства, низвести личные интересы - это преступные интересы, и потому захотеть совершать преступления, нарушать принципы. И руководитель такой- нечто, а в сущности - ничто. Потому он перестал думать о благе подчиненных ему людей, а стал заботиться о себе, о своей безопасности. И окружает себя себе подобными. Хорошо, конечно, усваивал закон служебного восхождения, несчастный Евстигнеев, стал рабом этого закона! И потому каким бы крупным и талантливым ни был, этот организатор от бога, если долго засидится в кресле, то развалит, в конечном итоге, все дело. Да только к этому времени он успеет нахапать по-макушку, насытиться по горло, насладиться до омерзения, а окружающих превратить в телохранителей. Но дальше некуда! Если умный, то не попадется, а если глуп - то с треском вылетит из кресла или с креслом. Если окружение его окажется мало-мальски способным на самозащиту, то оно успеет разбежаться до полного фиаско руководителя, а если нет - то дождется другого, который выкинет всех без всякой жалости и угрызений совести. Зачем ему тухлое мясо? За борт и за окно с двухнедельным выходным пособием и без оного. И чем крупнее начальник, тем решительнее может, потому, что чем крупнее начальник, тем проще  его биография, но в ней много восклицательных знаков. Обычно начинал помощником комбайнера, или токарем, да слесарем, ткачихой, белошвейкой. И проявляет изумительные способности. Взлет, стремительный набор высоты.  Министр от станка, председатель от бороны, безъязыкие послы от печки. Не боги горшки обжигают!
Крупные начальники-универсалы - это главные послеоктябрьские гераклы, это несущие конструкции того красного лабиринта, внешне напоминающего милую усеченную пирамиду. Почему усеченную? Ее грозную вершину сами же и порушили, пытаясь укрепить поколебленную временем пирамиду. Оказалось, что время правильно распорядилось с вершиной. Фактически нет высшей идеи пирамиды власти, высшего руководства, оперативное руководство той же отраслью идет на уровне начальников главков или отделов. Сидящие же на более высоких креслах - это вовсе куклы или маски! В связи с тем, что пирамида усечена, она начала расползаться вширь, обрела большую устойчивость, теряла в прочности. Теперь перевернуть ее практически невозможно. Остается одно - уничтожить. Или ждать пока сама не разрушится. Конечно, разрушится. Какие вещи внутри пирамиды происходят. Евстигнеев выгрызает по кусочку свое. Незаметно. Но все начальники главков или отделов буравят пирамиду, разлагая пирамидальную систему изнутри. Подробности? Какие подробности! Один внедрял непринятые изобретения, беря крупные взятки, доказывал их значимость в народном хозяйстве. Да так уверовал в свою неуязвимость, что действовал нагло, красиво, с блеском. Засветился, конечно, да все кажется ему, что случайно. Признался честно, что закопал деньжищи и золотищи на дачке своей, помог следователям найти эти народные средства, на которых вполне можно построить свой завод или фабрику, но раз нельзя, то надо зарывать в землю. Но взятый под стражу начальник показал пальцем и направо и налево, впереди себя и выше...
Потрясли и других начальников главков - атлантов, действительно, замешанных на неблаговидных делах, и не зря. Изъяли столько, что можно открыть второй Центробанк! И вся пирамида завибрировала. Замы сотрясали воздух, доказывая о своей непричастности. Замзамы клялись в неведении... Коричневый лабиринт дал трещину. Пришлось срочно подремонтировать, штукатурить наружные стены и колонны, то бишь, удалить наиболее одиозных с глаз народных. На роли атлантов подрядились теперь замы и помзамы, из того же агрессивно-послушного управленческого аппарата. Это же не люди, а псы, в людском обличьи, готовые разорвать любого не из стаи, то есть инакомыслящего. Шеф вроде бы поощрял поиски, но ему приятнее статус-кво, рутина! Потому что инакомыслие как образив рутине. И эти руководители-заместители, горе-атланты тоже оказались нечистыми на руку. Охота согреться у чужого костра. Садисты эти - инженеры человеческих душ, настоящих изобретателей заставляли пройти по всем кругам унижения, если они оказывались людьми порядочными и честными, а если они были покладистыми, то обирали до нитки. А настоящие изобретатели были большей частью людьми наивными. Так они зароют все в землю.
Даже старцы политбюровские “дрогнули”, в испуге стали избавляться  от горе-атлантов. Но легко сказать: тогда вибрация пирамиды полностью вышла из-под контроля тринадцати немощных титанов. Но пирамида этой власти - сложный, очень сложный механизм-организм. И так как парализовало главные органы, сковало его мышцы, то организм власти занедужил, стал вообще неуправляем. Времени,  чтобы излечить его,  не было. Обычный механизм по инерции пошел бы вразнос, а сложный механизм власти едва-только начинал агонизировать. Так казалось там на Западе, на Востоке, на Юге, на Севере. Когда умрет естественной смертью? Ему надо помочь одряхлеть так скоро, насколько это можно.
Юдина поняла, что ей самое время уйти из системы, что надо решиться, чтобы не случилось с нею худшего. Уйти? Да, уйти. Притом нормально. Пока никому никогда это не удавалось. Даже вождям. Но она-то не вождь. Надо найти благовидную причину. Какую такую причину? Неужели поздно? Еще придется отвечать. Притом сполна. “Раз мы дети системы, то система меня и должна защитить, чтобы защитить себя. Жить-то надо. На всякое действие есть противодействие. Жить по старинке нельзя, когда все рушится. Надо хитрить, изворачиваться, ужалить, не попадаться, так можно, так нужно... А я уже наелась, меня всю воротит. Как жить дальше?”
А тут еще нелады с сыном. Наследник-то собирается разводиться. Потому что сошелся с одной разведенной. И зачем только устраивала работать на фабрике слесарем. Чтоб позорил мать! Но была причина. Однажды на фабрике случилась катастрофа. Погибли два слесаря и механик. Дело замяли. Никто не забил тревогу. Как будто так и должно быть. Сын директрисы неплохо справляется с работой. Но это было, конечно, далеко не так. На фабрике царила атмосфера страха, все были скованы им. Каждый всего боялся, и все боялись каждого. Пуще всего боялись Юдиной, боялись заикнуться о своих правах, боялись даже сказать лишнее. Как будто ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знали. Так будет лучше. И тогда, каждый может получить минимум того, что можно получить. Максимум? Юдина обрежет: “Работой нельзя обогатиться. Это безнравственно”. И добавит, что богатство ни к чему хорошему не приведет, что богатый человек не будет работать, он будет думать только о том, как бы поэксплуатировать другого и напомнит: “Слава богу, мы это проходили по учебникам”.
Руководствуясь высокими идеями и лучшими человеческими альтруистическими побуждениями, Екатерина Васильевна с наслаждением урезала надбавки. Она искренне верила, что борется за светлые общественные идеалы. Чем меньше люди будут зарабатывать, тем лучше для светлого будущего, которое уже давно наступило. Надо каждому указывать на место. А что ей перепадало на этой ниве, она зарывала в землю. И то хорошо. Другой бы в пыль пустил...
 В горниле власти перековали ее. Екатерина Васильевна  “работала”  с людьми и преуспела в их ограничении. Она была порождением системы, где каждый был ограничен! Она могла наградить каждого высовывающегося или зарвавшегося  своего подчиненного  такими вот  синонимами ограниченности ( за исключением Петра Хасеновича):
- Болван, бестолочь, придурок, тупица, идиот, кретин, олух, баранья башка, дурень, дуралей, дурачина, балбес, оболтус, обалдуй, осел, пентюх полосатый, продувная бестия, остолоп, дубина, чурбан, пень, бревно, фофан, недоумок, фалалей, медный лоб, набитый дурак, олух царя небесного, дубина стоеросовая, дурья башка, голова садовая, глупец, бесстыжая рожа, сумасшедший, безумный, ненормальный, “чума”, псих, чокнутый, не все дома, олигофрен, дундук...
“Ну ежели все сумасшедшие, то что мне делать?”- задала  она себе вопрос, ища ответа...

                Глава 2

До свадьбы осталось три дня. Сережа приставил к ее груди дробовик “Или туда вместе или навсегда вместе?” Алена сказала “да”. Сережа понял как “навсегда вместе” и простил ей все. Она сказала: “Хорошо, очень славно”, рассталась до вечера. сославшись на занятость, и позвонила Светачеву. Она  понимала, что пора прекратить всякие свиданки с Валерием Васильевичем, но сил не было, чтоб не видеться с ним. Она так к нему привязалась. И пусть говорят про него всякую чепуху, будто бы он обманом заманивал к себе в постель номенклатурных женщин, будто отнял любовницу  у бывшего второго лица в государстве. Злые языки. Что ж, наверное, дыма без огня не бывает. Светачев мужчина из мужчин... коленки подгибаются, хочется отдаться. Умеет открыть женщину в женщине!  Не приручить, нет. С ним радостно, не замечаешь. как время летит,  потому в  душу  твою вбежал зайчик -  ласковый утренний свет.  У них - своя тайна. Уже столько поз любви ей открыл не по камасутре. Заглянул в глаза и нашел... ее позу. Ее тонкие ноги очутились на его плечах, а груди ее на его груди, слились их души в одном порыве страсти. Там в ее лоне находился милый разбойник, сладострастно бодался головкой будто о ее бешенно колотящееся сердце.
- Милый, ты хотел что-то сказать мне?
В порыве страсти он одаривал ее  горячими словами признания:
- Только то, лебедушка моя, что ты единственная...
 Она запрокинула голову, распростерла нежные руки.
- Любушка моя. Я люблю тебя,  тебя в себе, себя в тебе...
- О, рыцарь мой.
-С пасибо за  эти слова. Буду, буду твоим рыцарем. Об одном прошу, не выходи замуж за  этого неуравновешенного обиженного парня.
-Он говорил, что стрелял в отчаянии. Он любил меня, я люблю тебя, а ты...
-Пусть все остается все как есть...
-Если так...
В тот день Алена сказала Сереже, что готовится к свадьбе. А может не надо никакой свадьбы. Кто поручится, что не наставит на нее ружье после свадьбы? Сергей добрый, рассудительный, но ревнивый, В припадке ревности он теряет рассудок. “Если б Валера сказал мне то, что должен был сказать. я б не мучилась. И мы б Сережей остались бы братой и сестрой. Но Валера не сказал главного, он в раздумии.”
И перед самой свадьбой Алена Малинина ( Малинина - фамилия матери)заставила себя пойти в закрытую больницу, чтобы восстановить девственность. А зря. Свадьба расстроилась.Алена  призналась Сереже, что видит она в нем старшего брата, милого, доброго,отзывчивого. Не могла представить себя его женой. “Чистый, хороший мальчик, не смею его обманывать. Нет, не выйду за него. Не променяю Валерия ни на кого...”

                Глава 3

Екатерина Васильевна скинула с себя тяжелую служебную амуницию, возлегла на тахте в чем мать родила. Немолода, тяжеловесна, но как притягательна! Большие груди со смуглыми пухлыми сосками набрякли и требовали ласки, нежности. Петр Хасенович, раздевшись, упал на колени, впиваясь губами в эти соски. Он судорожно осыпал поцелуями все ее тело, добрался губами до  умопомрачительной щелки.
- Ну, скорее же...
И  когда  он привлек ее к себе, когда они сблизились, она застонала и заплакала.
- Петя, дорогой мой, не покидай меня.
- Катя, что ты говоришь...
- То говорю, ты забудешь меня завтра. Я не хотела этого. Но я так одинока. Если б ты знал. И почему ты встретился только сейчас?
-Значит, так  всевышний распорядился,- сказал он с улыбкой, как ей показалось, снисходительной.
Екатерина Васильевна обняла его за шею, покрывала его чувственными поцелуями.
- Издеваешься? Люблю...
- Кого?- спросил он и получил щелчок по носу.
-Давай обсудим...
Они быстро оделись,сели за стол и торопливо согласовывали эти вечные производственные проблемы, которые были всего важнее.
- Держи фабрику в руках. Может, придет время, сможем стать настоящими владельцами фабрики. Верю, наступит такое время.
- Наступит, но не мы будем владельцами.
- Не рано  ли огорчаться? А теперь возвращайся на фабрику. Я ложусь на дно. Буду тебе звонить. Запомни: Алиса Эммануиловна.
- Хорошо. Буду ждать твоего звонка. До встречи.
- До встречи. Не встречайся с моим мужем. Он трезвый ничего мужик, но ведь не просыхает. А пьяные они проницательные. Муж дотумкает. Ничего он тебе не сделает. Но может повеситься.
- О чем ты говоришь?
- Устала. Но как я его могу оставить, пропадет ведь. Хватит о нем. В общем, остаюсь. Но я вернусь, Петя. Смотри. Заведешь шашни с конторскими, почувствуешь, что нельзя нарушать неписаные правила. Я не ревную, я  остерегаю тебя от неприятностей. Понятно?
- Понятно. Ну, до свидания. -Петр Хасенович закрыл за собой дверь и вошел в лифт.
На выходе из подъезда его ждали. Пятеро мужчин среднего возраста.
- Проверка документов.
Двое вытянули над головой его руки, повернули лицом к стене.
- Ноги врозь!
 Петр Хасенович расставил ноги и замер. Его быстро ощупали, вытащили из карманов документы, кошелек, ключи от “Волги” и квартиры.
- Наркотики, оружие есть?
- О чем вы?
- Ах ты, сука...
Удар носком ботинка в пах, удар кулаком в затылок. Петр Хасенович обмяк, повис на держащих его за руки  мужиках. Те разжали руки и Когай распластался на полу.












































- Ладно, пусть   оклемается,-сказал старший, пряча пистолет.- шума не подымет.
 Мужики убрались, как и возникли, мгновенно и бесшумно.
Очнулся Петр Хасенович через полчаса. Документы на месте. Правда, кошелек был пуст. Оставили на сигареты.
Он дополз до своей “Волги”, завел ее и выруливал на шоссе. В мозгу вспыхивали и гасли розовые искры. “Кагэбэшники из отдела “В”, по “мокрым делам”. Почему меня оставили в живых?  Все-таки службисты, а не бандиты. Если бандиты, то добрые. В последний момент поняли, что совершили ошибку, что “мочили” не того, кого надо. “Жаловаться. Кому? Да им же! Кому же!”
Петр Хасенович решил никому не рассказывать об этой страшной для себя встрече с привидениями, даже не потому, что не поверят, а потому, что не было побудительных причин... “Это неизбежное зло и с этим надо свыкнуться. Но ведь следили за мной, наверное, много времени за мной, то есть за человеком, похожим на меня. Хорошо, что у меня был паспорт. Иначе бы очутился в камере, потом бы признался во всем, что они хотели знать, чтобы доложить об успешной операции. Надеятся, что поймают продавца оружием или наркотиков. Меня они приняли за иностранца. Очень даже мило. Нет, не приняли за иностранца. Иначе бы не поступили столь грубо. Признали за своего. Но искали, видимо, татарина, алтайца, казаха, человека с восточным типом лица! Может быть, и ходит безнаказанно продавец наркотиков и оружия, похожий на меня,  так что же, таким способом собирать улики?”
Дома Петр Хасенович хотел было рассказать, что случилось, но жена и дети были потрясены самим его видом. И без слов было ясно, что произошло. Жена раздела его, уложила его на диван, промыла раны на лице, на шее. Он невольно застонал, когда Надя попыталась осмотреть его. Работала когда-то медсестрой, профессиональная привычка осталась.
- Я сам, о...
- Дети, идите спать, - сказала она и, когда они, слушаясь мамы, легли спать, сомкнули глаза, Надя решила осмотреть рану. Да, разорвана промежность, сплющена мошонка.
- Плохо?
- Временно плохо. Придется вызвать врача... из Ташкента.
- Узнают...
- Приехал родственник, ну и что, родственника нельзя навестить? Я сейчас позвоню. А пока я сделаю тебе обезболивающий укол.
- Мне завтра на работу  пойти.
- Завтра... нельзя. На лице синяки не сойдут за день. Не переживай, буду делать примочки. Жив остался, вот что главное.
- Да, разумеется...
- Родители твои тревожатся. От твоего брата Ильи никаких вестей.
- На подлодке почты нет.
- Шлют же радиограммы.
-Нельзя, наверное, слать радиограммы. Они же могут быть запеленгованы.
- Все так, но родители беспокоятся. Я попыталась их успокоить. Петя, так что же произошло?
- Произошло то, что должно было произойти. Обознались блюстители порядка. Следят за какими-то людьми, почему-то я попал в поле зрения соглядатаев.
- Неспроста, наверное. Работай, как будто ничего не произошло. Если засуетишься, точно подумают, что ты заслуживаешь их внимания. Боже мой, неужели так надо поступать с человеком, кто бы он ни был? По какому такому праву?
- Надь, ты уж не распространяйся об этом.
На фабрике встретили Петра Хасеновича так, как будто давно был директором. Толпились в приемной  с утра до вечера,  обращались с нерешенными вопросами, да с просьбами, просьбами. К концу дня ему казалось, что голова его увеличилась в объеме и внутри ее вспыхивают молнии.
Тут к нему  ворвались  арендаторы, чтобы решить неотложные  вопросы.
- Ливень  какой. Как из ведра. Его остановить нельзя, можно разогнать. Вот мы люди пришлые. Можете разогнать. Но если  вам нужна продукция, то вы должны платить нам столько, сколько надо.
- С наличностями туговато. Отложим на время проблему выплат.
-Это нельзя отложить, как этот ливень. Мы вытянем вашу фабрику из ямы, а вы нам хорошие деньги. Очень просто. Только в нашем государстве это просто может кончиться осложнениями.
- Может. Но не будем отчаиваться. Дерзайте. И не ходите ко мне толпами. Выберите бригадира. Ясно?
- Ясно. До свидания.
Недолго пришлось побыть в тиши. Раздался требовательный звонок.
- Петр Хасенович, это я, Екатерина Васильевна. Как дела?
- Что дела? Все в порядке.
- Я звоню из приемной. Я буду звонить. Сделай, как я просила. Если спросят где я, скажи, что на обследовании, пусть не беспокоятся.
- Хорошо.
- До скорой, Петр Хасенович. В трубке раздавались частные гудки.
“Екатерина Васильевна попала в ситуацию. Самой не выбраться. Ей переждать надо это смутное время. Продержаться до выборов. Переменится политика и она сможет вернуться на фабрику. Только бы не вышли на нее. Когда захотят, то найдут деревянную иголку в стоге сена. Бежать некуда, политического убежища не попросишь. Гонения она не испытывала. Залегла на дно. Но ведь директор фабрики не может исчезнуть бесследно. Должно быть объяснение. Объяснение будет...”
Позвонили Петру Хасеновичу из приемной Вершинина.
- Где Екатерина Васильевна?
- Она в отпуске.
- Как  так?
- Ну, в отпуске.
- Кто ее замещает?
- Я ее замещаю.
- Присылайте отчет за квартал. Работа вашей фабрики будет рассматриваться на коллегии.  Везите продукцию в столицу. Ельцин разрешил уличную торговлю. Пусть она мне позвонит.О дате заседания коллегии сообщим.
И только он собрался закрыть кабинет, как столкнулся с мужем Екатерины Васильевны.
- Где Катя? Ты вез ее в Москву, мне это известно. Вернулся один.
- Разве она вам не позвонила?
- Нет.
- Она позвонит, когда нужно будет.
- Даже так? Ну, если не так, то вам не поздоровится.
- Вы мне угрожаете?
- Предупреждаю.
Муж Екатерины Васильевны был вдребезги пьян и потому не было смысла продолжать разговор.
- До свидания, - сказал Петр Хасенович и вышел в коридор, перешагнув  через растянувшегося на полу посапывающего мужа Екатерины Васильевны.
А следующим утром ( приехав на  оперативку), тараща глазами-птицами, она наводила элементарный порядок во вверенном ей коллективе, притом не стеснялась в выражениях, будто вымещала на подчиненных злобу:
-Знаю я вас. Давно знаю. Отлучилась начальница два дня и давай сбиваться! Дурачье, дубы, черти драповые, чучела немытые. А еще хотите богатыми стать! В эксплуататоры захотели. Не будет эксплуататоров в стране, где все богаты! А чтобы все стали богаты, не обязательно сгруппироваться, сливаться. Групповой эгоизм у нас не проходит.
- Да, Екатерина Васильевна, да, да... Не проходит. А сын ваш хорош, ну до чего хорош!
-Знаю...
А на сына Екатерина Васильевна не имела никакого влияния. Он до того обнаглел, что вступил в открытую связь с разведенкой, вдвое старше его самого. Клавдия только числилась птичницей, а так больше занималась спекуляцией промышленными товарами. Женщина разбитная, завлекательная, тянет к ней молодых неопытных парней, как мух на мед. И наследничек-то попался в искусно расставленные сети. Екатерина Васильевна навела справки и узнала, что сын, показавшись в проходной, как ясно солнышко, помчался на край поселка к Клавке.
- Вот шлюха-то. Семью сына разбила, - в сердцах произнесла Екатерина Васильевна и вызвала Петра Хасеновича.
Петр Хасенович не без опаски вошел в неуютный кабинет начальницы.
- Оперативка завтра же... - произнес он.
- Сам и проведешь. Вот приказ о назначении вас исполняющим обязанности директора. А Юдина уходит в отпуск... по болезни.
- Я не понимаю.
- Чего не понимать? Поедем... я все скажу, что дальше делать.
Петр Хасенович вел “Волгу” с необычайной осторожностью, хотя Екатерина Васильевна требовала от него смелости и решительности, едва сдерживала гнев. “Волга” залетела в сумерках в МКАД, свернула на Ярославское шоссе, потом переулок, окутанный туманом.
- Это моя квартира, я здесь, правда, не прописана. Мне нельзя оставаться на фабрике, когда уйду. Понятно?
- Понятно.
Трехкомнатная квартира была обставлена дорогой мебелью  югославского производства.
- Все как у людей. Но жить-то не дают.
- Ты скажи, кто не дает?
- Ох, петушок мой... Иди сюда, скорей.

                Глава  4

Подлодка ожила,  тихо погружалась ко дну  океана, отчаянно сопротивлялась нештатному погружению... и вновь стала. Что-то случилось с атомным реактором и лодка не могла всплыть. Постоянно поддерживалась связь с управлением подводного флота Министерства обороны, управленцы подсказывали экипажу подлодки выход из создавшегося положения:
- Проверьте систему  электроснабжения.
- Проверили. Все в порядке.
- Перейдите на аварийный режим... - приказывали командиру подлодки.
И он перевел подлодку на аварийный режим. По всем показателям лодка держалась над дном океана хорошо, и о том, что она могла затонуть, не было и речи. Но могла ли она всплыть? На этот вопрос никто в Питере и тем более в Москве не мог бы ответить. Слишком весомым был бы ответ. Подключили вычислительный центр Министерства обороны. Прорабатывались тысячи вариантов выхода из аварийной ситуации. Но результаты были неутешительны. Экипаж справиться с аварией был не в состоянии.
Разбудили среди ночи главнокомандующего Военно-Морскими силами, заместителя Министра обороны:
- Ваше решение...
- Мое решение? Послать другую подлодку на выручку.
- Время упущено. Нужна глубоководная подлодка с глубиной погружения до...У нас такой лодки нет. Есть у американцев.
- Почему не поставили меня в известность? - грозно спросил главком.
- Ситуация была вполне управляема, поэтому решили все же не будить вас.
- Ситуацию управляемую превратили в неуправляемую. Я проинформирован об исключении из списков флота  экипажа  подлодки.Это  безобразие.
- Как вариант...
-Если принимаете свои варианты, то зачем меня вы будите? Безобразие. Ответите перед трибуналом.
- Слушаюсь, товарищ адмирал...
Отправили к терпящей бедствие подлодке самую быстроходную подлодку, находившуюся в заданной акватории Атлантического океана.
Быстроходная подлодка ( быстроходность была получена за счет снижения предельной величины погружения) развивала свою фантастическую скорость, готовая превратиться в горящую ракету. Но до искомой точки в заданном  координате далеко, несколько суток  ходу...
Между тем терпящая бедствие подлодка никак не могла всплыть. Да и всплывать долго не разрешали! Чтобы не обнаружиться. Когда дано было разрешение, пожалуй, стало уже поздно. Можно было обратиться за помощью к американцам, которые курсировали рядом, совсем рядом. Радары свидетельствовали об этом. Но кому могла прийти в голову такая несерьезная мысль? Обращаться за помощью к потенциальному противнику? Это же верх беспринципности!
Подводная лодка медленно, но верно погружалась в пучину. Командиру лодки все было ясно, но он не терял присутствия духа. Поделиться ли своим печальным открытием с комсоставом? Или все же не говорить о своем открытии ровным счетом ничего? Командир решил не говорить. Зачем нервировать команду? Это совершенно ни к чему. Надо попытаться извлечь хоть толику надежды в создавшейся критической ситуации самому. Команда формировалась под него, бывалого морского волка. Шли к нему, вверяя ему свои души и... тела. Но виноват ли он, что лодка погружалась в пучину вопреки команде? И на это должен ответить новый командир подлодки Нефедьев Виктор Петрович.
- Приборы что-то... - сообщил заместитель командира лодки капитан третьего ранга Когай Владимир Хасенович, невысокий темноволосый крепыш.
- Что приборы? - оборвал капитан второго ранга Нефедьев. - Приборы могут искажать события.
- Судя по всему, нельзя нам уповать на помощь извне.
- Дорогой мой, на помощь извне уже опоздали, - проговорился командир подлодки.- Надо самим выкарабкиваться, самим. И времени на это нет. Мы фактически на дне океана. Преодолеть двухкилометровую толщу лодка не сможет. Нужна помощь извне. Подоспеет ли помощь?
- Тут курсируют американские суда и подлодки. Мы же не в состоянии войны. Неужели наши откажутся от помощи американцев?
- Мы не в состянии войны. Но наша лодка  сбилась с курса и находится сейчас в территориальных водах США. Если это обнаружится, то Рейган вновь предаст анафеме империю зла. Как поступит наш  флагман? Престиж страны выше жизни нашей. Что жизнь наша? Ничто.
-Нам приказано не рассуждать, приказано выбраться из этого района. Для граждан великой державы мысль об обращении за помощью к противнику отвратительна... - капитан Нефедьев прервал дискуссию, которая могла бросить искру раздора в команде подлодки.
- Рассуждать запрещать - вот это приказ так приказ, - обескураженно произнес Когай, заметно мрачнея.
 Спорить сейчас глупо, но проглатывать трюизмы-отравы не менее глупо. Если существует приказ, то его Нефедьев должен был объявить. Но приказ объявлен не был. Вскоре такого или другого приказа никто исполнять не будет. Командиры подлодки стали спиной друг другу.
- Не обижаться, капитан, - сказал Нефедьев. - Родине служить мы дали клятву. И кто  предал Родину, тому, вы знаете, что...   
- Не о Родине речь. Так что же,  предавать тех, кто с нами?
Подтверждались худшие предположения командира. Высшее командование не хотело обратиться за помощью к американцам. А наша помощь гибнущей подлодке, конечно же, сильно запоздает.
По команде Нефедьева предприняли отчаянную попытку усмирить реактор. Атомный реактор по каким-то причинамвышел из нормального режима работы, вот-вот должен был или остановиться, или взорваться. Надо было остановить, во что бы то ни стало остановить его, чтобы выявить причину разлада в реакторе. В нутро его заглянуть пока не представляется возможным, значит, надо обратиться в управление, где зарегистрированы мотивы и аспекты поведения реактора в подобной ситуации. К несчастью, связь неожиданно прервалась.
- Там, на Большой земле выясняют отношения, власть делят, воюют, кровь проливают, не до нас. Жили, жили душа в душу, дружба не разлей вода. А теперь каждый хочет обособиться. Выходит, терпели друг друга в коммуналке, и как только появилась возможность разойтись, разошлись бы путем, достойно, да миром не могут. Разве им всем до нас? Мы попались, еще как попались! Дано чувствовали, что так будет. Помните дело Саблина? Это первая ласточка.
- Нас предали? - спросил Когай.
- Нет, не предали, - возразил Нефедьев. - С нами всегда так поступали. Мы для них быдло, живая пряжа, из которой они сплетут себе политическую удачукорзинку. Если мы вернемся, то выразим свое “фе”.
- Если мы вернемся... Кажется, мы уже никогда не вернемся. Сто восемьдесят душ взлетят в космос, а тела пойдут ко дну. Интересно, умолчат ли о нашей гибели?
- Командование решит, как поступить в таких случаях. Всем оставаться на своих местах, выполнять свой долг до конца. Это я говорю, командир подлодки.
По щекам его покатились слезы, скупые мужские слезы. Еще он жив, еще течет в жилах кровь, коль бьется в груди усталое сердце.
Но что-то произошло с людьми. Некоторые матросы катались по полу, потеряв контроль над собой. На глазах они сходили с ума.
- Мы умерли, нас нет во всей Вселенной. Лучше б не родились. Нет никакой силы, чтобы вызволить нас? Почему такая несправедливость? - застонал старшина Грибанов, разрывая на себе форму.
- Да замолчи, слушать тошно, не хнычь, сволочь!
- Я сволочь? Ты гнида, гад! - старшина бросился на Нефедьева, но Когай отвел занесенную над командиром руку, оттащил буйствующего моряка в его каюту.
В других каютах было неспокойно, прощались друг с другом, с жизнью. В одной из них будто вспомнив что-то, сказал матрос Доренко, - Надо написать письма родным. Может, подымут лодку, тогда прочтут.
- Что ж, это верная мысль, - поддержал матрос Галеев. - Что же напишем, однако?
- Свои пожелания, - сказал матрос Шутов.
- Это какие пожелания? - вспылил Доренко. - Зачем им еще наши пожелания? Надо написать о том, как мы отбываем в вечное плавание. Не по нашей вине. Нас обманули. Нам подсунули лодку с изъяном. Об этом нам не сказали. Реактор оказался с изъяном. Мы этого не знали. И отправили нас выполнять задание обманом.
- Теперь уж поздно говорить об этом, - с горечью сказал матрос Шутов. - Вряд ли узнают когда-нибудь, что не мы повинны в гибели своей. Мы погибнем дважды. Могут навешать всех собак на нас... Пожелаем им доброго отношения к тем, кто не может за себя постоять.
- Хорошее пожелание. Тише, ребята, я девчонке должен передать записку. На берегу не смог. Парень долго раздумывал, потом вывел на бумаге: “Люся, я люблю тебя. Помни об этом”. И заплакал. Навзрыд. И никто его не успокаивал.
А в каюте № 5 было весело. Здесь пели плясали. Раздобыли технический спирт и сожгли пересохшие горла. Потому не пели, а орали похабные песни.
- Откройте, - не то просил, не то приказывал Когай, но его и не слышали и не слушали.
- Иди ты к чертовой бабушке, - выругался кто-то.
- Устроите пожар, кто вас спасет?
Раздался хохот.
- Спаситесь сами. Откройте люки. Что, скушал?
Когай отошел от двери этой каюты, чтобы очутиться в другой. Здесь находился обслуживающий персонал подлодки, инженеры, механики.
- Где-то здесь села на дно американская подлодка “ Traident”. Дло сих пор ее не подняли. Пока технически не представляется возможным. Но сколько об этом было разговоров! Если б наш случай стал предметом разговора!
- Боюсь, что такого разговора не будет.
- Тогда нашу участь повторят еще многие экипажи. Очень жаль.
- За оборонную мощь страны придется платить.
- Если б только за это. Мы платим за престиж державы. И вообще у нас раздвоенное мышление. Мы ведь всегда считаем: что нам хорошо, то им плохо. Но если им плохо, то нам разве хорошо? У нас у всех мышление одного полушария. Будут ещё жертвы такого мышления. Ладно, давайте заполнять судовый журнал.
- Зачем? Лодку не поднимут. Экипаж подлодки боевой... “Его зарыли в шар земной”. Лодку никогда не поднимут. Меня уже тошнит. Я прилягу, ладно. Не будите понапрасну. Я хочу видеть счастливый сон, перед тем, как не проснуться.
- Оставьте его в покое, а остальным в машинное отделение, - приказал Когай, хотя понимал всю бессмыслицу своего приказа.
Не все подчинились нелепому приказу.
- ... докладываем, мы устали, сделали все возможное, чтобы удержать лодку на плаву, но ничего не вышло.
- Так что же, сложить руки и ждать у моря погоды?
- Позвольте в считанные часы жизни оставаться наедине, вам это понятно?
- Понятно. И все же...
- Прошу оставить каюту, - сказал инженер Сидоркин, хватая его за рукав кителя, - Чего вам от нас надо? Неужели не понимаете, что случилось и что нас ждет?
- Понимаю. Если мы потеряем достоинство, то мы потеряем все, даже право на память. Подумайте.
Когай покинул эту каюту и поспешил к Нефедьеву. В мозгу молниями вспыхивали отчаянные мысли. Может, созвать всех в кубрик, чтобы общими усилиями выработать дальнейший план действий, чтобы найти какую-то лазейку в ловушке. Галеев обращался к Аллаху, отбивая истово поклоны. Был назначенным вожаком среди молодежи. Молодые моряки причисленым к молодежной организации, а комсостав сплошь из красных рядов. А теперь у каждого своя вера. Выяснилось, что среди членов экипажа есть христиане православные, католики, протестанты, мусульмане, буддисты. Когай мог бы причислить себя к буддистам, хотя он никакую религию не исповедовал. Дед говорил, что  буддизм проник из Индии в Корею, на историческую родину Владимира Хасеновича, через Тибет, Монголию, Бохай. Предки передали Когаю какую-то память о буддизме, что закодировалось в его морально-нравственном состоянии, что сейчас противоречило его настрою. Что предначертано человеку, то сбудется, и, если он хочет оставаться человеком, то должен проявить обыкновенное человеколюбие. Когай гордился тем, что попал в экипаж подлодки. Ему оказано высокое доверие. Его считают патриотом России, Союза. Подлодка могла совершить враждебное действие против Южной Кореи в великом противостоянии Союза и Соединенных Штатов Америки, ждала приказа! Случись это, Когай без колебаний выпустил бы смертоносные ракеты по целям Южной Кореи и покончил с собой. Родина та страна, которая воспитала тебя, и не важно, к какому народу ты себя относишь, может быть, к  тому народу, на языке которого ты говоришь и думаешь.  Нелегко быть великой державой. Ей постоянно приходится гасить энергию закомплексованности и это будет стоить немалых жертв с этой и с другой сторон. Ной спас человечество. Спасет ли Нефедьев подлодку с многонациональным экипажем? У него достаточно интеллекта, чтобы вести подлодку к заданной цели, но хватит ли деликатности, чтобы выполнить эфирную работу, вселенскую миссию? Вот этого опасался Когай, более чуткий к неофициальным,   эфирным отношениям.
- Товарищ кавторанг, что будем делать?
- Вы будете делать то, что я скажу. Я - командир подлодки.
- А  где шифрограмма о том, что вы назначены командиром?
- Вы выражаете сомнение?
- Так развейте сомнение.
- А пошел ты, - вдруг сорвался на крик Нефедьев.
- Хорошо, я пошел в свою каюту. Мне хочется осмыслить свое время, которого не осталось. Прощайте.
- Стой, умник, я тебя посылаю наверх. Одень скафандр, открой люк и всплывай наверх.
- Меня же расплющит по выходе из люка. Скафандр рассчитан на километровую глубину, а не на двухкилометровую.
- Вот именно. Всплывешь наверх и укажешь местонахождение лодки. Неужели не  дошло  до извилин, умник?
- А всплыву ли? Вы же прекрасно знаете, что не всплыву.  Был бы батискаф...
- Прекратить рассуждать, мудрец. Одевай скафандр, покажи пример.
- Нет, не покажу пример.
Нефедьев выхватил пистолет и выстрелил в Когая. Пуля задела шею и раздробила челюсть.Кровь хлынула ручьем. Подбежал Галеев и забинтовал рану, остановил поток крови.
- Галеев, одеть скафандр и выйти из лодки.
- Хорошо. С Аллахом я говорил, он зовет меня к себе.
Галеев одел скафандр, успел запрыгнуть в отсек, который тут же  закрыли, открыли люк. Галеев исчез в непроглядной толще воды. Через иллюминатор увидели: скафандр сплющился, взорвался. Это произошло на глазах у всех. И переполнились гневом к Нефедьеву. Это его самодурство и презрение к подчиненным  привели к гибели матроса.
- Этого не надо было делать, - сурово произнес мичман Олейников.
- Не обсуждать мой приказ! - вскричал Нефедьев, понимая, что в любую минуту может произойти взрыв в  самом экипаже из ста восьмидесяти человек.
И произошло то, что должно было произойти: славяне сплотились вокруг Нефедьева, мусульмане объединились, даже лишившись своего лидера Галеева. Калмык, тувинец держались вместе.
- Матрос Бюрчиев, одеть скафандр! - приказал Нефедьев.
- Вы же видите, что задача невыполнимая, - возразил тот.
- Выполнять приказ!
Но за калмыка заступились... мусульмане. Нефедьев прикинул, что новоявленных мусульман примерно  сорок человек. В условиях замкнутого пространства лодки углубление конфликта  привело б к неминуемой потасовке и крену лодки .
-Выполняйте приказ!-вскричал Нефедьев.
- Оставьте в покое всех нас, хватит, - сказал Бикчентаев, выражая какую-то решимость.
- Именем Родины я подвергаю тебя аресту и заключаю в изолятор номер шесть. Матросы Иванов, Кузнецов, уведите его в изолятор, - с металлом в голосе произнес Нефедьев, не ожидавший такого противодействия.
Бикчентаев неожиданно ударом ноги уложил на пол Иванова, а Кузнецова “выключил” ударом ребра ладони в шею. Нефедьев уложил Бикчентаева одним выстрелом.
- Пристрелю всех, кто ослушается моего приказа.
Воля и  отчаянная решимость Нефедьева  произвело должное впечатление на экипаж.. Матросы будто бы “очухались”, обрели способность к исполнению разумных действий.
- По местам. Выполнять каждому свою судовую роль! - приказал Нефедьев. В  эту минуту он казался Верховным распорядителем судеб.
Подчинились его воле. Каждый пытался выполнять ту роль, которая была предписана Уставом  морского флота. Но сейчас была совсем другая ситуация, вдвойне нештатная ситуация. И вряд ли ревностное исполнение своих обязанностей могло спасти лодку, терпящую крушение. Может быть, надо было “отпустить” экипаж и он бы нашел адекватное решение? Такое и в голову не могло прийти Нефедьеву, полномочному представителю великой державы. Он не может уступить власть, даже толику власти кому-либо из подчиненных. Перевыборы командира? Это исключено. Но какая попытка была сделана. Мичманы и старшие командиры на основе трех кандидатур: Когая, Сидоркина и Ганиева. Нефедьев отверг  это  сходу:
- Уставом не положено заменять командира при исполнении обязанностей. Выборы не предусмотрены. Дело не в командире корабля. Дело в том, что экипаж не подчиняется командиру. Я должен контролировать экипаж, чтобы повлиять на ситуацию. Задача всем ясна?  Ясна. Так что же вы?
- А то, что вы не справляетесь с обязанностями командира подлодки, - выступил вперед  старшина Баранников. - которые вы исполняете в связи с болезнью капитана Ефимкина.  И потому нужны выборы нового командира.
- Я запрещаю выборы!-закричал Нефедьев.
- Мы назначаем выборы. Кто за то, чтобы переизбрать командира корабля, поднять руку, - сказал старшина Баранников и первым поднял вверх руку. Но тут же опустил. Нефедьев выстрелил в руку. Но подбежали матросы и выбили у него пистолет, завернули за спину руки.
- Успокойтесь, так нельзя...  - ласково журили матросы разбушевавшегося капторанга.


















































- Вас всех отдадут под трибунал, - пригрозил Нефедьев. Но угроза не подействовала. Экипаж загудел. Даешь выборы! Обстановка накалялась.
- Кто за то, чтобы избрать командиром подлодки Когая Владимира Хасеновича, прошу поднять руки... - прокричал Баранников.
- Беру самоотвод, - прохрипел Когай. - В виду ранения в шею и... нарушением функции речи.Я не могу...говорить.
- Самоотвод принимается.
- Я тоже беру самоотвод, - сказал Сидоркин. - Мое дело техника.
- Кто за то, чтобы командиром корабля стал Ганиев, прошу поднять руки! - сказал Баранников.
Проголосовали все “мусульмане”, Когай и часть православных матросов.
- Не проходит.
- Кто за то, чтобы командиром подлодки стал  старшина Баранников, прошу поднять руки, - прохрипел Когай.
За Баранникова проголосовало более половины экипажа. Иные, воспользовавшись неразберихой, попытались решить свои личные вопросы.
Кто-то попытался выбраться на палубу. Наверное, он полностью потерял контроль над собой. Никакой силой нельзя было открыть дверцу на палубу, а механизм, который передвигал дверцу, уже не срабатывал.
Попав в ловушку, люди пытались, попытались разбить ее, то есть урепить эту ловушку, то бишь лодку, которая окуталась дымом. Теперь единственное, что нужно было сделать, это заглушить реактор, чтобы не произошла утечка радиации. Для этого нужно было пройти к горящему реактору, то есть погибнуть в мгновение ока. Каждому  выпала минута активного действия. Если удастся потушить огонь реактора в течение часа, то должны шестьдесят Матросовых не терять ни секунды из своей обреченной жизни. Полкоманды записались в Матросовы! Командир подлодки не ожидал этого.
- Родина вас не забудет! - сказал Баранников и смахнул слезы на глазах.
-  Веди, командир!
Первым ринулся к реактору веселый матрос Ксензенко, украинец из Киева. Разогнался и прыгнул в пламя, залил трещину в реакторе расплавленным металлом. От Ксензенко остался прощальный крик. Следом за ним ринулся Сидоркин, тоже остался прощальный крик. Потом московский студент-математик Аронов, виновато улыбнувшись коллегам, шагнул к реактору. Он будто хотел сказать, что не обессудьте, если кому-то причинял неудобства своей особенностью, ведь в подлодке  никто, кроме него, не разбирался в красоте формул и цифр. Выходило, что только он один наслаждался красотой формул и цифр, и это его смущало всегда. Он пытался приобщить других, но куда там. Избегали его, как человек не от мира сего. И он отчаялся от никчемности своего моряцкого бытия. Даром ел хлеб моряка. Но так не бывает. Каждому будет  дана минута правды.И пришла эта минута. Аронову казалось, что  все люди земли  воозхрились на него  с верой и  надеждой. Он обернулся, улыбнулся и, вздохнув, ринулся к реактору.   
Он успел  выполнить все, что наметил, прежде чем  сгореть в рукотворном аду.В последний  миг он обнаружил ошибку в расчете реактора, и радость утишила адскую боль...
Потом всех затянуло в эту азартную игру в смерть, которую воспринимали только как азартную игру. Часом позже, часом раньше - только смерть. И все же каждому была дорога секунда, последняя секунда. И только в последнюю секунду выкрикивали самое заветное.
- Мама, не забывай!
- Отец, я ухожу.
- Марина, прости, я не виноват.
А командир подлодки Баранников не хотел вмешиваться в этот стихийный подвиг. Самое лучшее - не вмешиваться. Где уж тут вмешиваться, когда у каждого на исходе свои святые секунды. Пора подводить итоги. Родился в Ленинграде, учился в обычной школе, потом поступил в высшее военно-морское училище и по его окончании сразу же был направлен в команду этой подлодки...в должности старшины. Перед выпускными экзаменами  в морские учебные заведения поступило негласное предписание об искоренении саблинщины в среде курсантов и выпускников.  Баранникову не присвоили звания офицера за критическое отношение к  политическому курсу высшего  руководства. 
Он не особенно расстраивался. Все повернется каким-то чудом. И в его руках окажется руль судьбы. Чем увереннее лодка бороздила океанские глубины, тем выше поднимался по служебной лестнице. И вот командир подлодки. Потом командир бригады. А это уже адмиральская должность. Это известность, почет и уважение. Но увы, не суждено ему стать адмиралом, Колумбом океанских глубин.
А вот уже пошел дым по потолку каюты, значит, матросы не смогли перекрыть стенку.
Хоть трещину в реакторе залили расплавленным свинцом.
“Прощайте, мои родные, прощайте, не забывайте, возьмите нас в свою жизнь...”
Баранников понял, что время для вывода подлодки из кризисной ситуации упущено. Но безнадежно ли упущено?  Может быть, найдется какая-то малюсенькая лазейка  в стальной могиле? Старшина Баранников однако не стал искать эту лазейку вместе со старшими офицерами. Единоначалие он понимал как принятие решения единолично. Бросив к реактору шестьдесят человек, он уверовал в свою непререкаемость, в свою избранность. Если люди отдали свои жизни по одному только его приказу, то он представляет что-то. Ему было невдомек, что люди отдавали свои жизни во имя Родины, во имя человечества, во имя самой жизни. И это не были только высокими словами. Потому что так и было. Каждый из них знал, что обречен тот, кто считает себя обреченным. И потому они бросились в огонь, потому что не считали себя обреченными!
Каждый из них был уверен, что можно спасти лодку. Дорогие мои, не спорьте там и тогда, когда делом можно высечь искорку надежды. Огонь в реакторе потушили. Взрыва реактора не произойдет. Новых Хиросимы и Нагасаки, нового Чернобыля не будет.
- Матрос Чернецкий, запишите имена и фамилии всех членов экипажа, участвовавших в нейтрализации реактора! - приказал  старшина Баранников, задыхаясь.
Матрос открыл судовый журнал и переписал фамилии всех участников ликвидации аварии.
Какой-то газ распространился по отсекам и каютам. Дышать стало трудно.
- Всем надеть противогаз! - приказал  старшина Баранников.
Надели противогазы. Даже Когай сумел надеть противогаз, хотя рана на шее давала о себе знать, отдавалась умопомрачительной болью.
Что теперь делать? Полностью реактор может остыть через сутки. При кромешной тьме и холоде они должны продержаться сутки. Только спустя сутки можно будет приступить к осмотру реактора. Инженер-реакторщик Сидоркин погиб. Погибли все специалисты-атомщики во время нейтрализации реактора. Надо было хоть одного-единственного остановить перед роковым шагом. Старшина Баранников этого не сделал. В ту минуту он думал только о том, как нейтрализовать разбушевавщийся реактор. Эту проблему Баранников решил. И предотвратил взрыв атомного реактора, вселенскую катастрофу. Баранников выполнил главную задачу. Ликвидировал причину возможной катастрофы. Теперь надо спасти лодку. Надо продержаться еще сутки. Старшина Баранников приказал всем одеться потеплее. Не зажигать спичек.
“Что за газ? Метан? Углекислый газ? Надо срочно определить...”  Незнание наказывается. Наказывается высокомерие, гордыня, спесь. Кто бы определил точно, что за газ? Надо пораспросить, кто на гражданке был химиком.
Старшина Баранников подумал о том, как в кромешной тьме расспросить об  этом, когда на тебе противогаз. Снять противогаз - значит, потерять сознание и лодка останется без управления. Этого допустить нельзя, ни в коем случае. Значит, надо искать какое-то решение по выходу из тупика. Одному ему надо искать. Чем больше советов, тем дальше искомое решение.
Где же мичман Сучков?   Этот мичман однажды поддержал Баранникова в минуты роковые. Был такой случай. Сучков же искал уединения. Он тоже решал нелегкую задачу. Составлял донесение о морально-политическом состоянии экипажа в отдел КГБ. Пока что в уме. Материализировать донесение было нельзя. Кто-то может прочитать донесение и узнает кое-что. Как выглядит экипаж в глазах КГБ! Вот этого допустить нельзя. Как и нельзя допустить, чтобы раскрыли вторую, основную сферу его деятельности. Конечно, экипаж знал, что есть в лодке кто-то из органов, и заставлял себя  смириться с  этим. Так надо, так положено. Во всех крупных и производственных учреждениях введены первые отделы и это не воспринималось, как из ряда вон выходящее. В подлодке не было первого отдела, но его функции выполнял... мичман Сучков, плохой мичман, но добросовестный информатор. По его донесению кое-кого списали на берег. Его вот не оставили на берегу, потому что он добросовестно выполнял свои главные обязанности перед Родиной. Не стоит искать справедливости в ведомстве, где проверяют каждого на предмет соответствия образа мышления неким стандартам. Стандарты меняются в соответствии с системой мышления того, кто управляет страной, и потому нет никакой гарантии на торжество некоей справедливости. Сучков составляет донесение, а уж как аукнется это его объективное донесение - это не его проблемы. Он должен дать полную картину того, что происходит. Понимал, что это недостижимо, тогда привлекая на помощь свою фантазию. Вдохновение посещало его в минуты критические. Он понял, что настали эти критические минуты. Извлек из внутреннего кармана комбинезона несгораемую и непромокаемую бумагу и с огромным усилием записывал фломастером первые наблюдения - выводы в критический момент жизни экипажа.
“И. о. командира подлодки кавторанга Нефедьев проявил слабоволие и уступил руководство старшине Баранникову. Вопреки Уставу флота командир был избран открытым голосованием на основе трех кандидатур. Возникли разногласия среди членов экипажа по религиозным и политическим мотивам. Все сильнее устремление к самостоятельности, что чревато анархией. Попытка Нефедьева восстановить контроль устранением зачинщиков не удалась...”
Писал он в темноте, не опасаясь “разоблачения”. Когда закончил записывать, то оказалось, что не записал многое, что счел необходимым. Но бумаги не нашлось. А искать во тьме не представлялось возможным. Его уже порядком донимало ощущение голода. Наверное, не его одного.
- Где кок?
- Тут я. Что надо?
- Дай поесть.
- Есть печенье, конфеты.
- Давай печенье, конфеты.
Кок раздал печенье, конфеты.Моряки снимали только на какую-то секунду противогазы, чтобы проглотить печенье, конфетку. Они изнывали от жары. У кого-то помутился разум, иные бились о стенку каюты, набрасывались друг на друга. Их разнимали. Но в темноте это плохо удавалось. Доставалось невиновным. О том, чтобы попытаться вернуть в строй лодку, никто уже не думал. Никто не думал, как же все же спастись. Можно только продлить агонию, настолько, насколько хватит питьевой воды и продуктов. Но продуктов на всех хватит на трое суток. Это консервы, печенье, конфеты. Мясные продукты из-за обесточения холодильника испортились.
Произошла драка при распределении сухих пайков. Еле-еле разняли дерущихся. Двоих спасти не смогли. В затмении разума и в приступе ярости расшибли лбы. Были друзьями. В темноте трудно что-то различить, что-то разобрать, не отличить своих и чужих. Каждый должен был рассчитывать только на себя. Сосед в состоянии аффекта может проломить твой череп гаечным ключом. Уже произошло два таких случая. В кромешной тьме невозможно деление людей на своих или чужих, начальников и подчиненных. Хаос, воцарившийся в тесном пространстве лодки, продлевал агонию экипажа подлодки.
В радиорубке раздавались позывные, но понять их никто не смог. Радиста рядом не оказалось.  Наверное, его задавили в свалке. “Не выбраться. Не выбраться...”

                Глава 5

В комнате тишина. В этой тишине слышно шуршание одежды, поцелуи, вздохи.
- Ну-ну, милый, не надо.
- Не надо что?- прошептал Юра.
Он с жадностью бросился целовать скользкие шары ее грудей, прежде чем сблизиться и познать сильнейшее сексуальное чувство, умело провоцируемое женщиной.
- Ты мне очень нравишься, Клава. Все ладно у тебя.
- А мне стыдно. Если отяжелею, наложу на себя руки. Хоть бы пронесло. Не буду встречаться с тобой. Поезжай в Москву. Я дам адрес. Ты, я же вижу, из нашего круга.
- Мать не пустит. Она у меня идиотка. Она выдаст такое, что впору мне бежать к тебе. Да в Москву меня никакими калачами не заманишь. Будем встречаться. Я не могу без тебя... - застонал он.
- Ты мне в сыновья годишься.
- Ну и что? - искренне возмутился он. - Мы же любим друг друга. Рыбонька моя милая...
- На тебе, боже, что мне негоже. На безрыбье и рак рыба!
- Да замонала ты со своей глупой проблемой. Ты чья? Ничья? Я чей? Ничей! Вот и встретились.
В дверь постучали. Клавдия накинула на голое тело халат и открыла дверь и ахнула. Перед нею стояла Екатерина Васильевна. Не верилось, но приходилось верить глазам.
- Юра у тебя? - был короткий вопрос.
- Что вы лезете? Вот свинство, ****ство! - закричала, заматерилась Клавдия. - Я хочу жить, как хочу. И никто мне не указ.
- Верно, Клавдия, но парню портить жизнь не надо.
- Откуда вам известно, что я ему порчу жизнь? Он истосковался по душе. Я ему поесть дала. А теперь душу отводит. И вы хотите все испохабить? Приехали...
- Уж дальше некуда. Давно он без материнского пригляда. Я виновата, да. Но я и лучше знаю, что ему надо. Ему нужно найти себя в себе. Придет время, я сама подыщу ему уголок рая.
- Не загоняйте в этот ваш рай силой, прошу вас, ради бога. А впрочем... ну вас, к лешему!
И Екатерина Васильевна увидела перед собой захлопнутую дверь.
Клавдия сбросила халат,  юркнула в постель, обняла парня.
- У, мой хороший!
- Клав, а Клав...
- Твоя матушка совсем рехнулась от того, что она директриса, - сердито сказала Клавдия. - Будто я держу тебя силой. Я держу тебя, но держу женской силой, если уж держу... А она силой власти хочет кого-то удержать. Да и сама-то прячется, чтобы власть игрушку не отняли. Старорежимная. Конченая. Ну, иди к ней, ты же телок, ха... Под мамину юбку. Обмаралась она, что я тебя от нее отняла. Да не отняла я, не уйдешь ты от нее никуда, никогда, мать же, но ты - это ты, а я - это я. Неужели не понятно? Ну, иди к маменьке-то, иди, не держу.
- Куда мне в ливень-то? - пробурчал он дурашливо и расхохотался.
Была глубокая осень. Дождь нещадно хлестал по стеклу, вселяя в души тревогу. Дождь разразился в ливень. На улице журчал невеселый поток.
Тащу воду, да к Новому году, будто шептал дождь.
В комнате было сыро, пронзительно сыро. Только в постели тепло, даже жарко.
- Зима будет не холодной, но затяжной, - сказал Юра. - А весной, когда береза оденется в свой наряд, я уеду на север...
- Зачем на север?
- Я хочу убежать от лжецов. Поступают бессовестно и им не стыдно. Почему? Я не могу видеть их рожи.
- И мать свою?
- И ее тоже.
- Понятно.
- Всегда, во все времена люди у власти врут и призывают поверить в их ложь, - тут Юра изрядно разволновался и заговорил будто не своим голосом. - Расплодились тысячи и тысячи ученых лжецов, которые вдалбливают в головы ложь о реальном рае, якобы построенном трудом окровавленных энтузиастов, на костях заключенных и освященном кровью миллионов невинных жертв. Этот жестокий обман породил сущий идиотизм нашей жизни. Это и есть истина, горькая истина. Я почему ушел из университета? Ленина подавали как икону, а потом отменили экзамен по красной библии. Те же самые товарищи. Обман продержался всего семьдесят лет. Немало, но и немного в масштабе государственного времени. Что будет дальше, не знаю. Народ просыпается. Народ - это вулкан, действующий вулкан. Он Ельцина защитил. Хотели учинить неприятности, да  глас народный - глас божий.  Я хотел руки наложить, а  послушал Ельцина... Я верю в него.
- В общем, никуда ты не едешь. Будешь жить у меня. Пока не надоест. Ненароком угодишь ты не туда, куда надо.
- А ты мне заменишь свободу? - спросил Юра и вдруг засмеялся. - Я угодил туда, туда...
Он притянул к себе Клавдию, нетерпеливо. Потому что не смог справиться с возбуждением...

 


                Глава 6

В детдоме переполох. Кто-то проник в буфет и украл две пачки печенья, банку варенья, три бутылки сиропа. Искали этого злоумышленника. Никак не могли найти его и строго наказать. Сережа за обедом съел тарелку супа, но от печенья и варенья отказался.
- Ты что это, Сережа? - спросила повариха тетя Каля.
- Ничто... - пробурчал Сережа.
Воспитательницы спросили всех воспитанников, но никто не признался. Не признался Сергей, что это он проник в буфет и объелся... “Я же не украл. Не отнял у кого-то. В чем моя вина? А ну вас всех!”.
Но больше Сережа не залезал ночью в  буфет. Стыдно. Но однажды совершил один поступок, облетевший весь детский дом.Залез на макушку сорокаметровой сосны и сказал, что не слезет, если не переведут в следующий класс.
Классная руководительница Тамара Валентиновна охрипла, ведя с ним долгие переговоры.
- Чтобы перевести, надо сдать экзамен по математике, физике, биологии. Ты сможешь сдать?
-Не буду я сдавать. Я сдал экзамены, меня даже не выслушали, поставили двойки. За что?
-За незнание.
- Я знаю не хуже отличницы вашей Таньки Ручкиной. Я сдам сейчас.
- Хорошо. Позову учителей.
Тамара Валентиновна пошла в школу и привела математичку, физичку и биологичку, вредин, каких Сережа не видел. И они испытывали к нему если не ненависть, то настоящую антипатию.
- Бесфамильный, вот условие задачи...
Математичка продиктовала нудным голосом длинную задачку и ждала ответа. Кажется, прошла целая вечность.
Сережа прокричал ответ. Ответ был правильный.
- Три, - сказала математичка.
Физичка взяла билет и зачитала.
Сережа ответил на два вопроса из трех.
- На два вопроса ты ответил. На третий ты не ответил. Три.
А потом  экзаменовала Сережу  биологичка. Взяла билет и зачитала три вопроса. Сережа вспотел, отвечая на самые трудные вопросы.
- Три, - сухо сказала биологичка.
-Сергей, ты сдал экзамены, ты переведен в следующий класс. Спускайся, - сказал Тамара Валентиновна, - от правой ноги сучок. Ну, смелее. Долго спускался Сережа с сорокаметровой сосны. Дважды чуть не срывался, пугая классную руководительницу. Примчался директор детдома.
- Борцовские маты принесите быстро.
Старшеклассники притащили борцовские маты. И вовремя. Сережа сорвался с дерева и упал на маты. Тамара Валентиновна не успела подхватить его на руки, только смогла ухватиться за ремешок от брюк.  Сережа сорвался и вывихнул ногу.
Месяц провел в больнице. Потом сбежал из этого детдома, потому что не хотел видеться с врединами. Его поймали и определили в другой детдом.
- Мама, мама, где ты? - Сережа плакал ночами, а днем боролся с ощущением голода.

                *       *       *

Сережа Бесфамильный проучился год в новом детдоме, потом сбежал. Сбежал ночью. Их, детдомовцев, хотели отправить на уборку картофеля. Так ему устроять темную...Сережу такая перспектива не устраивала. Он решил сбежать. Ночью он бежал в лес. Шел и шел по ночному лесу, и ему казалось, что слышно далеко окрест биение его сердца. У него пробудилось неодолимое желание убежать из детского дома, он не мог там жить. И ребята там такие несчастные, отрешенные, а учителя и воспитатели - они разные, относились к воспитанникам детдома как к убожествам. Одни злыдни собрались в детском доме. “Этого нельзя, того нельзя”. И заступиться некому. Коллективный папа - это страшно. Ужасна и коллективная мама. Это такая стена, такая холодная стена, в сосульку превратишься.
Сережа не хотел превратиться в сосульку, он хотел жить и найти свою родную маму или хоть ее могилку, а потом и родного папу, а потом... поджечь этот проклятый, ненавистный детский дом. Зачем, зачем его загоняют в детский дом? Он не хочет жить в детском доме. Лучше жить в лесу. В лесу он устроил шалаш. И прожил все лето в шалаше. Ловил рыбу, птиц. А хлеб добывал продажей рыб! Но осенью с наступлением холодов потянуло в город. И его опять поймали! И определили его в ПТУ! Директор училища поговорил по душам с найденышем.
- Ты хочешь один. Но надо среди людей. Значит, надо найти свое место. Ты парень с характером. А еще бы и уметь что-то делать. Попробуй.
Сережа отчаянно осваивал новые для себя профессии: токаря, слесаря, лекальщика, разметчика, фрезеровщика, литейщика, оператора ЭВМ, столяра, инструментальщика и еще множество других необходимых мирных профессий. Когда все это освоил, то и пришло ощущение собственной значительности, независимости и обрел достоинство. Но его “заносило” в сторону, в сторону от накатанной дороги. На заводе ему совали самые невыгодные работы, но он выполнял их с остервенением и тихой решимостью, сжимая губы. По его ухмылке люди узнавали, что приставать к нему с пустяками не стоит.
- Молодец, парень, он сделал невозможное. Молодец.
- А вы как думаете? Бесфамильный свое дело туго знает.
Но заплатили за это насмешками. Коечку в многоместном общежитии дали, на большее не рассчитывай. Он заскрежетал зубами и топнул ногами. Включил себя в группу по созданию новинки. Напросился на самые ответственные пуско-наладочные, вначале на сборочные работы, но перед самым пуском поставил ультиматум:
- Увеличиваете мне оклад или я ухожу.
- Бесфамильный, ты осознаешь, что говоришь? Что значит уходить в этот момент? Это остановить весь процесс.
- Останавливайте. Я ухожу.
Сергей продемонстрировал серьезность своих намерений. Буркнув, что у него температура, он помчался в стоматологический кабинет. Всем было ясно, что это отговорка.
- Будет тебе оклад, - сказал начальник цеха.
Бесфамильному повысили оклад. Этого он добился в течение полугода работы, хотя другие добивались этого годами. Получил комнатку в том же общежитии. Пришло время влюбиться. И он влюбился. Влюбился в девушку, за которой ухаживал Буян-Окаян. Перешупал табун девушек, натешившись, неохотно уступал своим дружкам. “Силен Буян-Окаян, ничего не скажешь!” Сереге понравилась Таня, зазнобушка Буяна-Окаяна, у которого был к ней интерес, мечтал о ночке темной с ней. Да что там, поманит пальцем - она примчится. Но не успел поманить пальцем. Серега выводит ее из круга. На танцах пригласит ее, прижмет к груди и покружит возле Буяна-Окаяна.
- Серега, я боюсь... - шепчет Таня.
- Не бойся...
- Он тебя убьет, и меня убьет...
- Не убьет, - произнес Серега.
И в этот момент кто-то кладет свою тяжелую руку ему на плечо. Это Буян-Окаян.
- Идем, - рыкнул Буян-Окаян.
- Идем, - ухмыльнулся Серега.
Таня в ужасе отпрянула, забилась в углу.
Парни вышли на улицу в обнимку, напевая какую-то песенку. Пьяные и пьяные, пусть остудят головы на свежем воздухе.
Едва отошли от дверей дискотеки, как Буян-Окаян, завернул Сереге руку и занес над его грудью блескучий нож. И в ту секунду страшная рука была вывернута с хрустом, нож покатился на землю.
- Падло, пером меня хотел проткнуть? - выдохнул Серега.
Буян-Окаян застонал от страшной боли.
Отчаянный вернулся в дискотеку, подошел к  Тане, вывел ее из дискотеки.
- Я провожу тебя.
- Я живу далеко.
- Провожу.
Они пришли к ней.
- Родители на даче.
Сергей остался. Захотелось поцеловать ее груди. И он целовал упругие девичьи груди. А потом... Она оказалась девушкой.
- Давай поженимся, - сказал он утром.
- Давай. Отвернись!
Он вновь припал к ее груди. Они встречались не тайком, уже подали заявление в ЗАГС. И повестка в военкомат.
- Тань, меня посылают в Афганистан. Свадьбу откладываем. До моего возвращения.
Это было разумно. Таня выплакала глаза и согласилась с доводами Сергея.
Призвали в армию Сергея, Таня вновь встречалась с Буяном-Окаяном. Смертельно его боялась. Понесла. Родила девочку. Чья дочь? Неизвестно, чья... Сергею она написала все как есть. Записала дочь на Буяна-Окаяна. Сергей переживал очень, но потом успокоился. Внешне. Вот вернусь - разберусь. Когда только вернусь?
Сергей и вспоминать не хочет, как он жил все годы.

                *       *       *

В Афганистане Отчаянному досталось. Однажды командир полка огласил приказ: перебросить десант на правый берег горной реки, у самого крутого ущелья, и держать круговую оборону, до подхода основных сил. Ущелье простреливалось. Задача ну просто не выполнимая.
- Сержант Бесфамильный, два шага вперед.
Бесфамильный отчеканил два шага, выпятил грудь.
- Рядовой Катин!
- Рядовой Ребров!..
- Форсировать реку. Занять круговую оборону.
- Есть форсировать реку, занять круговую оборону.
Форсировать надо было под кинжальным огнем противника. Как это сделать? А приказы не обсуждаются, они исполняются. Отчаянный присел на валун, глянул на притихших двоих рядовых - Катина и Реброва. Времени на подготовку к форсированию реки не осталось.
- Вот что, ребята, слушайте сюда. Вы остаетесь. Прикрываете меня. Вызываете огонь на себя. Выставьте чучела. Я буду там.
-Один хочешь переправиться? Герой?
- Решение командира не обсуждается. Оттуда я подам сигнал. Два совиных крика. Понятно?
- Но как переплыть реку?
- Обыкновенно. В скафандре.
- Может, не стоит рисковать?
- Риск - это не выполнить приказ. Я буду там!
Отчаянный надел скафандр, на плечо автомат, гранату, моток шпагата и пополз к реке.
Рядовые Катин и Ребров выставили чучела, запустили дымовую шашку. Отчаянный дополз до реки и его заметили с того берега. Открыли по нему прицельный огонь. Отчаянный решил искать у кромки воды, выждать минуту-другую. С того берега перевели огонь на Катина и Реброва и по чучелам палили нещадно.
Улучив момент, Отчаянный нырнул вглубь воды. Шел по дну реки, противостоя потоку. Не дойдя до середины реки, Отчаянный выдохся. Понял, что надо использовать напор воды в свою пользу. Пусть отнесет его в сторону. Главное, суметь выбраться на берег. Выбрался на берег и запрыгнул за скалу. По нему открыли шквальный огонь.
“Нет, теперь вам меня не достать. Я пришел сюда, я останусь здесь, сколько мне приказано. И вы, духи, смиритесь с этим. Да, я гость незванный, но это не моя вина. Ну, идите сюда, суки!”
Отчаянный закрепился на высотке, выстрелил из ракетницы. Начался артобстрел. Горела вода в реке, горели камни. И сквозь огонь Отчаянный уводил Катина и Реброва, которые тянули стальной канат. Отчаянный вышел из-за скалы, спускался к Катину с Ребровым. Встроем теперь тянули канат. Конец его привязали к скале.
-Привяжем плот и будет мост.
По этому мосту переправились на вражеский берег и погнали моджахедов.
- Но мы не можем вечно здесь стоять. Мы уйдем, они вернутся. Их же земля.
- Приказ не обсуждается.
Через неделю Отчаянного наградили медалью “За отвагу”, да направили в спецотряд.
- Не забывай нас, Серега.
- Конечно, нет.
- Ты не боишься смерти?
- Я ей не раз видел в глаза.
Тень прошлась по загорелому лицу Отчаянного. Он вспомнил, вспомнил. Ему говорили, что его родители погибли в автокатастрофе. А он чудом остался жив. Может быть. А может быть, не так, как рассказывают.
- Удачи тебе, Сергей!
- Встретимся дома.
- Встретимся...

                *      *      *

Из Афганистана после выполнения спецзадания Сергея откомандировали в Иркутск в распоряжение Забайкальского военного округа. Но неспокойно было в южных районах Союза. Перед ним поставили задачу: “Твое дело нейтрализовать всякого, кто выражает националистические взгляды”. Какие взгляды должен выражать человек? Вот на это ему не дали ответа. Сам найдешь ответ. Был во многих столицах среднеазиатских республик. И везде приходилось приводить в чувство нелегальных лидеров националистических групп. Сергея экипировали под уголовника или блатного, сказали: ...Иди и разбирайся, сделай внушение”. Первый исход кончился неудачно. Попросту не нашел этих “бандюг”. И второй и третий выход окончился безрезультатно. Пришел в кафе. За стойкой кафе выглядывало улыбчивое личико. Оказывается, ее зовут Айша. Смугла и чертовски хороша. Парни вились вокруг нее, вились. Наверное, это и были местные наци. Ну и шут с ними, с наци. Растолкал их без церемоний. Они взъерепенились.
- Ты откуда такой взялся? - спросил толстенный парень, полтора пуда, “Жиртрест”.
- Оттуда.
- Так иди отсюда туда, раз пришел оттуда.
- А может быть, ты уберешься?
- Мне убраться некуда. Убирайся ты. Иначе - сделаешь себе уход конем!
Сергей не мог превратить в тушу дерзкого завсегдатая кафе на глазах у девушки, поэтому кивнул ему пойдем на улицу. Толстяк последовал за ним.
- Что надо?
- Слушай, хватит бузить, а?
- Катись отсуда. А то сделаем уход конем.
- Я не скажу, что уложу всех, но никому не поздоровится, если будете делать мне гадости. В честном поединке победить меня не сможете. Значит, нечестный поединок вы изберете? Так что, ребята, глядите. И вообще, что вы бузите по-напрасну?
- Мы не бузим.
Сергей вошел в кафе и направился к Айше. “Неужели мы не найдем языка?.. Чем я не такой?”
Да, Айша смотрела на мир по-другому, чем эти местные парни. Она с интересом изучала незнакомого парня, который дерзит, но, удивительное дело, дерзит, не задевая твоего достоинства. Айша в конце концов согласилась пойти с ним в кино.
- Ты наших не зли. Они другими не станут. Они всегда будут. Только чтоб не все были как они, правда?
- Правда. Но пусть они не выступают.
- И как ты с ними поладишь? Они никому не дают спуску.
- Я не боюсь за себя. Вот это они почувствовали. И зауважали.
- А почему ты не боишься за себя?
- Это надо рассказывать не один вечер.
- Я готова слушать.
В следующую встречу она пригласила его в родительский дом. Родители Айши - отец - учитель казахского языка, мать - воспитательница в детском саду - кореянки довольно настороженно встретили непонятного гостя.
- Вы откуда? - спросил отец Айши.
- От верблюда, - пробурчал Сергей. - Шучу. Себя показать, на людей посмотреть. Охота к перемене мест.
- А живете на что? - спросила мать Айши.
- Интересный вопрос. Как придется, как бог даст.
- Это недостойно мужчины.
- Ну и что же делать?
- Да мало ли дел, достойных настоящего мужчины. Еще чаю?
- Спасибо, - Сергей перевернул пиалу. - Айша, мне пора.
Айша проводила его до автобусной остановки.
- Куда тебе ехать?
- Некуда. Айша,я приехал, все. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
- Я единственная дочь. Не позволят мне выйти за русского.
- А без родительского благословения?
- Нельзя. Я не смею их огорчать. У меня есть жених. Мы помолвлены, еще когда мне было пять лет, а ему семь. Ты вон чуть не столкнулся с толстяком. За его братом я помолвлена.
- А, вот как! Но никаких помолвок. Мы женимся и все.
- По нашему обычаю нельзя так. Родители должны вернуть слово.
- Пусть возвращают!
- Ради тебя?
- Ради меня. Я люблю тебя. А ты?
- Я... я... люблю тебя.
- Ну все.
- Не все. Не отдадут меня за непонятнородного человека. Они так считают. А я, а мне... да я люблю тебя. С первого взгляда.
- И я тебя полюбил с первого взгляда.
- Рассказывай сказки другим. Я ведь слышала, не одна по тебе сохла.
- Но я люблю тебя.
- А если я не выйду за тебя?
- Не переживу, Айша. Поэтому подумай.
- Я подумала. Ты отчаянный. Выхожу за тебя.
Сергей женился на Айше. У них родилась дочь Мамлакат. Родители Айши отдали зятю большую часть своих сбережений.
- Надо вам свой угол иметь.
Но денег этих едва б хватило на прихожую. Но ведь к этим деньгам можно добавать кое-что и что-то производить, а не вкалывать у чужих за баланду. Сергей объездил ко всем друзьям в Литву, Латвию, Центральную Россию, север Казахстана и нашел взаимопонимание. Открыл полуподпольную фабрику, где “афганцы”-инвалиды шьют спортивную одежду. Зарегистрировать легально фабрику - угодить в психушку.Но надо попробовать.
Дело стало прибыльным. Конечно, Сергей рисковал, рисковал своей свободой, но отступиться не мог никак. А тут “возник” бывший жених Айши. С ним случался припадок пещерной ревности к мужу Айши. Ночами этот бывший жених стоял под окнами квартиры Айши и ... выл волком. Однажды, Айша, когда не было мужа в доме, открыла форточку и крикнула:
- Не приходи сюда больше. Не стыдно тебе? Найди себе... Ты же не калека...
- Какая ты бессердечная! Но я тебя люблю, я не могу без тебя. Зачем ты ушла от меня?
- Жунус, не ушла я от тебя, я сама нашла. И ты найдешь, непременно найдешь.
- Не надо мне никого искать, я знаю только тебя и все.
- Пожалуйста, забудь обо мне.
- Как я могу забыть, когда не могу забыть? Ладно, пойду. Может, придешь ко мне?
- Иди, Жунус, не смеши людей. Я замужняя женщина.
Жунус ушел. И больше не появлялся.
Сергей был занят добыванием сырья, встречами с нужными людьми, избеганием ненужных людей - это у него получалось - приходилось прибегать к переодеваниям, парикам, имитации хромоты, а самое главное, сбытом товаров. Произвести продукцию - это полдела, может быть, и вовсе не дело, а вот сбыть и получить за них те деньги, которых надо было получить - стержень дела.
В Ивановский трикотажный комбинат Сергей приехал в намерением добиться своего. Комбинат не имел права отгружать продукцию не юридическому лицу. Сергей заявил, что у него полномочия юридического лица имеются, но вот же - директор комбината кряжеподобный человек - этих полномочий не признал. Навязать этому человеку свое мнение невозможно. И вот Сергей попытался “расколоть” скупердяя.
- Не по адресу обратились, молодой человек, - пробасил директор комбината.
- Можете отпустить сырье? - напрямик спросил Сергей.
- Не могу.
- Это почему же не можете? Если вы всегда не могли, то как вы очутились здесь?
- Это уже не ваша забота.
- Я вас прошу выделить то, что вам не нужно, ну, вторсырье. И вы поймете, что вам это выгодно.
- Комбинату это лишняя забота.
- Комбинату может быть. Но больше фабрик, вам же лучше.
- Не лучше. Мы должны поставлять всем сырье. Если б продавали им. Больше покупателей - тем лучше.
- Так я вам покупатель. Я же покупатель. Вот наличными.
- Допустим, я разрешу отпустить сырье, да вахтеры не пропустят машину.
- А это моя забота! - повеселел Сергей.
- Смотри, парень, не наделай шума. Сам понимаешь.
- Зачем шум?
Машину вкатили на территорию комбината как прицеп к МАЗу. Перед МАЗом открылись ворота комбината. И обратно, таким же образом.
Поздно ночью вернулся домой. Айша накормила его и они леги спать. Не сразу...
-Сережа, вчера я видела вещий сон...
-Потом, потом расскажешь...
И ночью клубы языки пламени и дыма разбудили их.
- Горим, - закричал Сергей и бросился в детскую комнату, взял на руки Мамлакат. Но прихожая была объята пламенем. Выбежал на балкон. Над землей пятнадцать метров.Увидел убегающего мужчину.
- Айша, привяжи мне покрывало,- сказал Сергей.- Быстро. Я приду за тобой.
Сергей перешагнул балкон, прижимая к груди дочь Мамлакат. Покрывало развевалось парусом. И смягчило падение. Но Айша исчезла в дыму. Сергей взобрался на балкон, но огонь не позволял ему взобраться на балкон. Айша умерла в больнице... На другой день Жунус покончил с собой.
И Сергей оставил дочь Мамлакат у тещи и уехал в Челябинск. Там возглавил организацию по защите “афганцев”.

                Глава 7

Светачев прилетел в Сеул во главе правительственной комиссии по совместной добыче ресурсов моря в Корейском проливе ( Председатель добился назначения Светачева главой комиссии с целью его умиротворения). В Сеуле он встречался с министрами, был принят премьер-министром. Встречи теплые, радушные. Повезли его в Чемульпо. Жители этого приморского города помнят героическое сражение крейсера “Варяг” и канонедки “Кореец” с японской эскадрой. Городской голова Чемульпо познакомил высокого гостя с белоснежноволосым и худеньким старичком, очевидцем этого сражения. Старичок сказал по-корейски, прикладывая руку к груди, а переводчик старался ничего не упускать:
- Дедушке Ли было тогда шестнадцать лет. Утром мы провожали крейсер “Варяг” и канонерку “Кореец”. Смертельная опасность поджидала русских моряков. Мы им помочь не смогли. Наша страна имела сильный флот. В шестнадцатом веке наш флот побеждал японский. Потом исчез наш флот. Воспользовавшись этим, Япония вынашивала планы об аннексии Кореи. В этот трудный момент Россия протянула нам руку помощь. Корабли российского флота  направили к берегам Кореи. Крейсер “Варяг” и канонерка “Кореец” охраняли покой  прибрежных вод. И вот японская эскадра виднелась на горизонте. Вечером мы узнали, что экипаж крейсера, окруженного японскими кораблями, открыл кингстоны. Прошло немного времени и Корея стала колонией Японии. Японская администрация отравит королеву, сажает в тюрьмы патриотов, проводя политику насильственной ассимиляции, ссылаясь на общность исторических корней. Япония за морем, а Россия - соседка наша и близка нам по духу. Я приветствую высокого гостя из России.
Старик подошел к Светачеву, передал ему ларец с пуговицами и лентами.Переводчик пояснил:
- Это когда матросы “Варяга” бывали в городе, он обменивался с ними пуговицами и лентами. В память об этом передает вам ларец.
Светачев взял ларец и поклонился старику.
- Здоровья вам и радости жизни, - сказал старик. - Я счастлив, что дожил до этого дня. Мне за сто, многое видел, многое понял. Нет ничего выше свободы. Об этом говорил  великий  корейский флотоводец Ли Сун Син. Он погиб в сражении. Много веков мы, корейцы, за свободу. Но однажды мы потеряли ее.  Русские помогли нам обрести свободу. И я счастлив, что могу сказать об этом сам. Приезжайте еще, чтобы созерцать красоту моря. Здесь давно не происходят сражения. Это хорошо.
Светачев еще раз поклонился сентиментальному, чувствительному старичку, простился с сопровождавшими его сотрудниками городской администрации и поехал в аэропорт.
Эта встреча надолго запомнится. Еще до вчерашнего дня не знали о существовании друг друга. Каждый жил своей жизнью по обычаю своего народа. Встретились и породнились. Жизнь столетнего старика внушала уважение и... восхищение.
Светачеву запомнились примечательные слова старика: “Долгие годы наши страны не признавали друг друга. Но от этого никому лучше не стало. Люди должны говорить на одном языке - языке согласия”. Что ж, будем говорить на языке согласия, мудрый дед.
Многое передумал Светачев, возвращаясь на родину, узнав многое о Корее. “ Корейцы - выходцы с Алтая. Алтай - родина многих племен, расселившихся по просторам континентов. Все мы, на каком бы языке ни говорили, одного корня.А предки прокорейцев по Берингову перешейку перебрались в Северную Америку. Если первочеловек появился в Африке, то выходит, что люди несколько раз совершали кругосветное путешествие. Астрология, шаманизм, зародились в недрах Азии, распространились в Африке и вновь вернулись в Азию. Круги жизни... И чтобы понять сегодняшнее, реальное время, надо заглянуть вглубь веков. Как это суметь заглянуть? Жрецы Египта времен фараонов всерьез полагали, что люди - пришельцы Сириуса? Если  пришельцы, то как объяснить нелюбовь к  самим себе?  Рука так и тянется к курку, а прицел к виску. Жестокость в крови? И только сейчас, когда люди развили в себе способность уничтожить все живое на земле за какое-то мгновение, пробудился в них инстинкт самосохранения. Не составит труда передать себя забвению. Тогда-то и поняли самоценность жизни...”
Работа правительственной комиссии была признана успешной. Такую оценку вынес Председатель, демонстрируя свою объективность. Совершал ошибку, повышая рейтинг Светачева, помогая превратить в самостоятельную фигуру. Об этом говорили Председателю, но из чувства какой-то вины перед Светачевым не мог поступить иначе. И поплатился за свою  “доброту”. По настоянию Светачева  Председатель посодействовал снятию наружного наблюдения  за академиком Цветковым...
 




                Глава  8

  Цветков вдруг почувствовал, что снято наружное наблюдение за его персоной. Даже такая мелочь: обычно по утрам на скверике в беседке сидел безобидный старичок и читал газету. Одну и ту же газету. Видимо, у старика не было денег покупать свежие газеты или экономил на газетах. Этого старика не было. Может быть, заболел старик? Но в беседке всегда кто-нибудь находился, какой-нибудь рассеянный старичок. Теперь же беседка пустовала.
А во дворе вступал с ним в бесконечный диалог благообразный мужчина, всегда опрятно одетый - Николай Иваныч. Не скрывал своего “органического” неприятия системы.
- Послушайте, что творится?
- А что творится? - понизил свой дребезжащий голос Цветков.
-Как что? Будто бы перестройка, есть тема для разговора,  а говорить-то не позволяют.
- Кто не позволяет?
-Вы же выступили за вывод войск из Афганистана? Ну и что было? “Предательство интересов государства!” Скольких матерей обманули, сказав, что их сыновей послали на защиту отечества! Горбачев когда-нибудь вернет ребят, жаль, что много погибнет, пока он добьется решения об отзыве войск. Выведет и из Европы войска, берлинскую стену разрушит. Хрущев возвел стену, Горбачев разрушит. Брежнев с Андроповым ввели в Афганистан войска, Горбачев выведет. Но поплатится за чужие ошибки.
- Все это - разумные действия незастывшего лидера, но как бы не показался слабым. А простят его вывод войск и там и там? Отвернутся от него.Ушел, не закрепился! Да он бледно будет выглядеть под напором критики, тем более, что допустил гласность. Допустил слабенькую подвижку в жестокой системе державной на свою же голову. Чуть замешкался Михаил Сергеевич, а уж достают его оппоненты!  А ещё новая элита донимает. Каждый хочет выбиться в князья. С этим ничего не поделаешь. Джинна Горбачев уже выпустил, остается только уповать на лучшее.
- Для кого?
-Для Горбачева. Говорят же, человек может избежать несчастий, ниспосылаемых небом, но от тех несчастий, которые сам человек навлекает на себя, нет спасения. Не вижу просвета. Вновь джинна в бутылку не загонишь. Чтобы протянуть свое правление, свой срок хоть усидеть в Кремлевском кабинете, ему кажется, что нужно лавировать между политическими скалами. Это не гарантирует его от  участи Хрущева. Он ведь народу не верит. Он аппаратный лидер. И народ ему не очень-то и верит. Но если б его выбрал народ, тогда б никакие враги его не достали. Увы! Он боится свободных и честных выборов, которые бы привели б к власти умных, честных, прогрессивных лидеров, а не твердолобых и твердокаменных.И все-таки, хоть он умеет наводить тень на плетень, но она не устоит под напором ветра.
- И все-таки без него мы были бы еще там, - сказал Цветков вполне искренне. - О державе кто думает?Да никто, особенно из новых?  Ельцин так и считает, что Союз рассыплется, надо спасать Россию. Он за независимость России! Если это произойдет, то Горбачеву в лучшем случае уйти на пенсию. Что Союз без России? Но и целостности России ...Может, такое и случится! А что спасет Россию? Объединяющая мысль? Государственная идея. Православие, народность, конституционная власть... и это при том, что в России сосуществует все великие конфессии, чтоРоссия - это русские, славяне, но не толькославяне, но и тюркские народы, северные народы, немцы, корейцы, и все они россияне, и при том,что центральная власть сползает к самодержавной власти, а любой лидер превращается в царя, а этопритеснение, усмирение, обделение, разделение. Это о чем говорит? О том, что государственная идея - не заурядная идея. Нету идеи - нету государства, слаба идея - слабо государство. Его надо не только укреплять, но и обогащать. Каким образом? Поговаривают о предпринимательстве - помните, это было бранное слово.Появятся предприниматели и разовьются глотательные способности, более крупные будут заглатывать более мелких,а мы будем с восторгом взирать на это. Хлеба будет мало, но зрелиц, вдоволь. Будем возмущаться письменно и устно. Сейчас же гласность, но...
- И все-таки, если б можно, Горбачев с удовольствием предал бы всех их забвению. Собственно, он ставит на радио и телевидение своего человека,который б повел достойную игру. Старого профессора, который не может никому возразить, он отправил на научную работу, в проректоры. А на радио и телевидение направляет своего сюзерена. Все правильно. Гласность гласностью, но чтоб в рамках! От Горбачева нельзя требовать слишком многого.
- Но если он сказал “а”, то должен сказать и “б”, верно?
Собеседник энергично помотал лысой головой:
- Не скажет. Разве это не очевидно? Вы смотрите, как он много говорит. Тот, кто много говорит, тот мало делает. Да, он ничего и не делает. Чтобы не усугублять ситуацию. Ничего хорошего из этого не выйдет.
- Почему же? Горбачев освободил людей от страха. И они  свергают своих лживых идолов. Незавидна судьба Горбачева. Это же король Лир! Но его не забудут... потому что он король Лир!
- Все уходят в Лету. Надо настоящую жизнь прожить по совести, не отвлекаясь на думы о бессмертии. В этом и весь смысл жизни человека. И счастье.
- Конечно, имеет значение, что скажут о тебе потомки. Конечно, хорошо, если ничего не скажут. О мертвых или хорошо, или ничего.
- Знаете, я был заживо похоронен. Но я сумел выбраться с того света. Не сразу. Мне дали другую фамилию. Я не я, и лошадь не моя. И вот я думал об ушедшем “я”. Иногда сожалел, что тот умерший не сделал того, этого. Я спрашивал у знакомых, у друзей, знаете ли вы об умершем хоть что-нибудь, но ничего утешительного слышать не мог. Умерший сам себя предал забвению своей гладкостью, идеальностью, понимаете? Дерево живое не бывает гладким, как бревно. Представьте, если б я смолоду выступал против государственных тисков, меня бы засекретили? Да никогда! Меня бы упекли без шума, как это умеют делать и сейчас. Но тогда был великовозрастным наивным ребенком. Ведь вынужден был верить коллективному пропагандисту. Изо дня в день одно и то же, привыкаешь, как к наркотику. Говорят всякую ерунду и я всему этому верю. “Нынешнее поколение будет жить при... !” И я верю в эту чушь, да еще с восторгом скандирую ее! Слава богу, что идея  повального равенства - этой религии нищих запала только в душу знаменосцев эпохи! Такой ажиотаж вокруг несбыточной программы подняли в прессе! Те, кто сочинял ее, и подняли ажиотаж. Кто бы тогда мог сказать: “А король-то голый!”  Народ  оказался тем простодушным ребенком,  но не  произнесшим этой фразы. Народ прекрасно видит, что делает свита короля. Если свита верит в  программный рай, то почему она укрепляет органы, наращивает мускулы?! Крах идеи - это всегда крах людей, связавших себя с идеей. Помните, самоубийства секретарей обкомов? Герой газетных полос и уходит геройски, сделав харакири. Помните, какие пышные похороны устроили одному такому герою? Секретарь ЦК покончил с собой, чтобы ему устроили пышные похороны. Пышные похороны милее серой жизни - так-то.
- Да, времена. Смелые и несогласные только и могли, что сводить счеты со своей жизнью. А эти игры во всеобщие выборы? Смешно же! Кого выдвигают в народные депутаты? Бессловесную доярку вперемешку с пустым говоруном. Ушли от этого? Слухи о гибели позорной системы сильно преувеличены.
- Ну, мне пора. Я в таком затыре, что не знаю.
- Вроде бы отошли от научной деятельности...
- Отойти-то отошел, да не ушел... навсегда. Вот если помогут...
- Вы шутить изволите.Но разве так шутят?
- Мне,вырвавшемуся дважды с того света, можно.
- Ну, хорошо, вам можно. Вы человек без страха. А как другим? Ведь люди все же не избавлены от страха. А страх - это естественное чувство живого существа.
- Ну, если естественное чувство, то что говорить? Будем и дальше лгать себе и людям в страхе божьем? Или все списывать на страх? - Цветков скептически улыбнулся. - Далеко ли мы пойдем в прогрессе, а не вернемся в духовную пещеру! А если без шуток, то я верю в Россию. Только пошевельнутся миллионы, и панцирь страха затрещит и разлетится в прах. Потому и успокаивают народ байкой о реальном рае и делают заморозку. На Старой площади знают, что делать.
- А вы как намерены действовать?
- Я, конечно, всеми известными цивилизованными методами. У меня только идеи, а если позволят высказаться, по постараюсь “истину царям с улыбкой говорить”. Буду просвещать вождей наших, которых, правда, сейчас называют лидерами. Только кто их выдвигал, кто их выбирал? Вот это сакраментальный вопрос. Прорвались к власти и трясут народ как грушу. У нас власть мафиозная, да другой быть не может. К сожалению. Но я верю, что так дальше продолжаться не может. Знаю, никто отпустить народ не собирается, но если все же он будет свободен, освободится от пут, тогда, конечно, настанут другие времена. Я в это верю. До свидания.
После этого длинного диалога Цветкова вызвали на конфиденциальную беседу в органы. Цветков не испытывал никакого страха, открывая тяжелые двери здания на Лубянке. Он отчетливо осознавал, что миссию своей жизни давно выполнил, а физическая смерть - она неизбежна, потому ее не надо бояться, а надо достойно встретить. Как ни странно, органы закалили его физически, моря голодом, мучая холодом, подвергая полной изоляции от внешнего мира. И вновь убедились, что Цветков не сломлен, даже наоборот, окреп духом и только силой духа поддерживает слабое старческое тело. Потому органы отказались от тактики запугивания, а попытались вызвать ученого на откровенность.
- Чего вы добиваетесь?
- Я ученый. Но я давно не занимаюсь научной деятельностью, потому что при теперяшних обстоятельствах идет во вред человечеству, стране нашей. Поэтому я отказался от научной деятельности. Я добиваюсь всего лишь одного, чтобы каждый смог выполнить свою миссию, если вкратце сформулировать свою мысль.
- Разве  мы не стремимся к тому, о чем вы говорите?
- А нельзя ли  вам, вы знаете, о чем я говорю, оставить руль? Это она твердит о правильно выбранном курсе, только она сама твердит. Разве это ни о чем не говорит? - Цветков говорил без страха, но без надежды на взаимопонимание.
- И не стыдно ли вам гноить в тюрьмах своих политических противников? И не совестно вам так безбожно обманывать народ? Наверное, и стыдно, и совестно. Но не хочет признаться в этом никому.
- Вы партию не трогайте, вы, беспартийный человек, вы позаботьтесь о себе... - остановил серый человек в штатском... Какой-нибуддь полковник КГБ?” - промелькнула в мозгу Цветкова догадка, и он почувствовал озноб и токи в коленях.
- Я и забочусь о себе, - сказал Цветков. - Если кругом плохо, то - как вы думаете, хорошо ли мне? Если кругом стреляют, то, как вы думаете, безопасно ли мне в зоне обстрела? Если притесняют научную мысль, то, как вы думаете, вольготно ли ученому?
- Но ведь лично вам ничего не угрожало.
- Но вы меня изолировали! Сменили мой облик.
- Вы неисправимы.
- Разумеется. Душа не погибает, она отлетает...
- Вы ученый, как можете говорить такие вещи! Вместо того, чтобы укреплять Родину, вы ее разваливаете.
- Может, разваливаю ее не я, а другие? Зачем нам столько брони? Мы против всех? Или все против нас? Уверяю вас, это заблуждение. Нам так кажется. И живем мы  иллюзиями!
- До свидания.
Органы приняли ряд мер против мятежного профессора. Практически отключили телефон. Звонить стало невозможно. Постоянные помехи и шорохи в телефонном аппарате, явные и неявные прослушивания. Прервалась связь с научным миром. Письма к нему не доходили. И его письма не доходили до адресатов. И не возвращались обратно!
Бороться против этого было не с кем. Цветков в отчаянии бился об стену головой, седой головой. Но брал себя в руки. Он не за себя боролся, за себя отборолся. За другую, достойную человека жизнь. Не колбасой докторской жив человек!
“Неужели я одинок? Сегодня одинок, но когда-нибудь людей, которые хотели бы жить достойно, без лжи и обмана будет столько много, что никаким органам с ними не справиться...И эти люди поймут Светачева. И тогда мне  можно заниматься  своим делом...”

                Глава  9

Несколько дней лихорадило Агроком: в вычислительный центр залетел вирус, который разрушал методично и безжалостно базу данных. По чьей вине залетел вирус? Этого никто не мог сказать. Выяснилось, что один из сотрудников триста пятого отдела засиживался допоздна, готовя отчет. Может, он и  занес в компьютер вирус? Кто этот сотрудник? Искали этого сотрудника. Не могли найти. Триста пятый отдел переименовали совсем недавно в энный, а триста пятый в свое время был закрытым третьим подотделом, который входил в отдел, курируемый первым замом, но в связи с тем, что первых замов стало пять, то отдел потерялся при распределении - разделении обязанностей. Документация у самого и.о. Председателя. Но тот первый временный председатель( не утверждали на Полютбюро из-за  того, что  Горбачев выдвигал своего “кадра”), уходя на пенсию, куда-то задевал ненужные ему папки. А новому первому все не хватало времени на изучение архива. Учреждение разрослось...Немедленно, но аккуратно надо  было его расформировать. Необходимо, позарез необходимо технико-экономическое обоснование ненужности этого учреждения, которое работает только на себя. Надо хоть дезавуировать функции данного учреждения-монстра. Иначе нельзя. Обвал. Народное хозяйство стонет от директив, указаний, постановлений, немедленного выполнения распоряжений, рекомендация, инструкций. Кто-то постановил сеять такого-то числа, хоть в дождь, хоть в снег. Кто-то решил (а как же иначе-то?) выдавать технику строго по номенклатуре отдельным хозяйствам. Выдают по квоте, не отступая ни на йоту ( на бумаге). Может, этому свекловодческому хозяйству не нужны картофелеуборочные комбайны, а нужны сеялки! Так нет же, навязывают ненужные машины, потому что сверху все уже согласовано, все уже подписано. Теперь ничего нельзя изменить даже на бумаге. Ведомство уже работает на себя! К черту такое ведомство.
Светачев пребывал как во сне. Отвечал на острые вопросы, реагировал, но как-то равнодушно, не соотнося все это к себе самому, к реалиям. Уставал, поступая вопреки своим желаниям. Происходили странные вещи внутри ведомства. По неразумной воле ли домового, полстергейста? Наверное, абсурд - планировать урожай, определять, сколько сеять гречихи в колхозе “Победа”, не где-нибудь, а в кабинете запреда Агрокома! Ан нет! Планируем, определяем за все колхозы фабрики и заводы! Дай разгуляться нашей злой воле, мы бы всех загнали в тупик! Даже если б любя! Даже если б шутя! Может быть, тот неведомый сотрудник в отчаянии и  запустил злополучный вирус в компьютерную систему? Попробуй восстанови эту систему!
В отчаянии Валерий Васильевич набросился однажды на своих, будто вымещая накопившееся зло. Довольно резко поговорил с сыном. Кажется, ничего серьезного не предвещало. Сын - природный нытик. Все ему не так, все ему не эдак. И родители у него не те, и сам он не тот, и жена у него не та. Говорит об этом, говорит всем, кто его слушает. Ну и пусть говорит! Он выражает свое мнение, он выражает свое отношение. Пусть выражает: Только бы разобраться, почему? Валерию Васильевичу было некогда, да и не придавал значения эмоциональной настроенности сына.  “Ох рано он завел семью...(Валерий Васильевич и сам женился в восемнадцать неполнях лет).  И вот сын завозмущался всерьез: “Наташка моя - тиран. Угнетает как может. Она никогда не спрашивает, что я люблю, что не люблю. Я не люблю песчаные пляжи. Лучше бы сидеть дома с книжкой, чем на пляже скучать. Такой я странный. Так нет же, затащила в Анапу”.
Молодой отец и дед ( Валерий Васильевич давно дед!)  старался переубедить сына, но как-то вяло, потому что душа его была отравлена ядами жизни. Наташа любит тебя, вот и все. Он явно не убедил сына. Видно, сын - раб своей жены. Не способен, совершенно не способен на самостоятельные решения. Какое-то рабство духа! И нет у сына никакой возможности освободиться от рабства, потому что он раб любви. Упрекай его, не упрекай, но это так и не иначе. Надо же! Валерий Васильевич любит жену, не просто любит, но испытывает восторг, смешанный с откровенными желаниями, но он, однако, не раб ее, скорее рыцарь. Но он еще рыцарь этой системы, только разочарованный рыцарь.
Сверлит мозг вопрос: Кому служили? Шефу или народу? Получается, что шефу. Скверно. Но если не работать, не работать вообще на шефа? Не работать вообще невозможно. Как это не работать? Превратить себя в общественную плевательницу? Да и председатель - пленник системы, не рыцарь;ему ничего не стоит объявить его, Светачева, саботажником! В общем-то он и есть саботажник! У Светачева огромная власть и в то же время он никто и ничто. А кто же! Он не узнает своих идей и мыслей после бесчисленных проработок, изменений, поправок и согласований. Ему несли на подпись совершенно непохожее ни на что положение,постановление, а инструкциям счет потерян. Он вынужден был подписывать эту и ту  галиматью. Он приходил в отчаяние. И отходил... оргией. На его же глазах искажают его мысль, его облик, причем с восторгом! Ничего не мог поделать с этим, хотя власть у него была немалая. Можно переменить решение, если оно противоречит здравому смыслу, но результат будет тот же самый. Может быть, сменить состав референтов и консультантов? А толку-то. И в этом случае результат будет тот же. Чудовищная чиновничья машина разжует все и вся. Хоть криком кричи, хоть убейся, эту машину не остановить, не разжалобить. Да что же это такое?
Светачев, находять на вершине пирамиды власти, на острейшей вершине пирамиды , стал фактически никем и ничем. Это обычный удел высших чиновников. Потому что он не волен ничего решать сам! Конечно, последовало разочарование, уныние, усталость. Цезарь сам виноват в своей погибели. Жажда власти привела к вакууму власти. Такова участь всех цезарей и цезаристов. Но если вступить в сделку с совестью, махнуть на все и всех рукой, то жить можно. Тогда кто же он, В.В.Светачев? Машина по уничтожению бумаг? Могильщик идей? Сколько немыслимых инструкций и срочных указаний сочинил он? Не счесть. Сколько писем трудящихся и служебных писулек прочел он и ответил на них? Не счесть. Так что же - служебная карусель заслонила все? Уж солнце заслонило. Это уж точно. На служебную канитель уходило все служебное время да и не служебное тоже, если не считать времепровождение. В этом и заключена его жизнь? Грустно, печально, безысходно. Загублена предначертанная для горних высей жизнь. Могла ли она увернуться от искушений, пойти по другому руслу судьбы? Или у судьбы одна дорога, один путь? Наверное, могла, если бы не серый лабиринт. Его, Светачева, что скрывать, соблазнил этот серый лабиринт. Да, Светачев поддался соблазну, искушению власти. Но то была воля случая. Или счастливый поворот судьбы. Его ведь могли и не заметить. Вот именно: могли не заметить. Он даже не был директором какого-нибудь отстающего хозяйства в том же Казахстане, где стартовал во власть. Но опять же... Директор - исполнитель директив, всего лишь исполнитель, если он не хочет влезать в чужие души, в чужие карманы! Директор не хозяин, а раб тех же инструкций и указаний, распоряжений и постановлений  центрального правительства. И тот, кто не понимает этого, обязательно попадет в немилость к вышестоящему начальству. Но чем же лучше судьба  самого главного начальника? По сути дела секретарь секретарей - узник системы, основанной на железной дисциплине, то есть на страхе. Грустно все это. Так грустно, что душу щемит. Почему так тускло, серо, мглисто? Человек очутился по воле фортуны на вершине власти, а нет ему счастья, нет покоя, нет душевного комфорта. Его вытолкнула на эту вершину его умение обещать. Он обещал то, во что верил, а верил, потому что не мог не верить. Он верил в светлое будущее, где всех ждет изобилие. И вот, и вот... Стыдно, что нет обещанного изобилия. Инструкции, предписания, директивы, даже самые блестящие, не дали обещанного изобилия. Наверху полагали, что людям для создания этого изобилия не достает голых инструкций! Потому то их надо вести куда-то. Зачем? Считали массы недееспособными, отсталыми. Как зачем? А затем, чтобы народ не остался без присмотра. Вольный народ не позволит самозванным поводырям себя околпачить. Потому-то свирепствовали все временщики, пытались обуздать неуротимую энергию народа путем провокации на всплеск этой энергии. А чтобы эффективнее провести эту нелегкую и опасную работу, надо ее обезличить. Все и никто лично! Разве бывает хлеб именным? Все обезличено, опосредованно, отштамповано. И “простые” люди лишены достоинства. Рабочий - это раб. Крестьянин - гость на своей земле. Гость! Нежеланный гость. Норовит хозяйчиком стать! Больно за этого гостя, который должен быть хозяином, а не гостем. А что крупный организатор. Поглядит на него косо более крупный и ты никто. И все беды от этого, от отсутствия устойчивости. Каждый и все лишены почвы под ногами. Потому и цепляются за него. За него надо было бороться, потому что на его плечах стояла многочисленная рать министерских чиновников, которая прямо-таки бесчинствовала в закабалении живого пьедестала. Светачев попытался было урезонивать чиновных обжор, но куда там - они довели его хроническогоартериального давления и душевной депрессии! Светачев однако скрывал ото всех свои душевные страдания, бодрился, но это была хорошая мина при плохой игре. Он не хотел быть уязвимым. Лишний, конечно, лишний он в сером каменном лабиринте. Так и не разгадал его код. Он всем мешает здесь своей наивностью и приятием лабиринтной жизни. Поэтому он носитель зла всему серому лабиринту.Потому его здесь не только не любят, его здесь ненавидят. В этом он абсолютно уверен. Однажды он намеревался выступить на коллегии с тезисами о коррупции, но вспомнил судьбу ведущего специалиста Ефимкина, найденного мертвым у железнодорожного полотна, и намерение серьезное и улетучилось. На коллегии даже сама постановка такого вопроса будет завалена. Но можно же поднять эту тему в свободной аудитории!
Но зачем столько забот? Можно сойти с ума. Это вполне возможно...
Отвлечься, отвлечься от горечи, отвлечься... усладой души и сердца,..любовью. Любовь? Любовь прекрасной женщины? Да, любовь... Он увидел Лидию и увел ее от брата. Тот признался, что увлекся Лидией и всерьез подумывал о союзе с ней... Валерий Васильевич увидел Лидию и не было совестно перед братом, разбивая ее иллюзии... Он-то полюбил ее... искренне, она-то... И все-таки да, любовь не может заменить совесть, больную совесть. Он должен уйти от корысти, но уйти достойно. А это зависит от человека. Что за человек - Светачев? Уйдет ли он достойно. Как, однако, уйти достойно - вот в чем вопрос. А зачем однако же уходить? Куда уходить? А это не важно. Ты уже ушел, и тебя здесь нет. Не только здесь нет тебя, кажется, во всей вселенной нет.Это и представить страшно. Вроде бы ты крупный, великий в своей сфере человек, Вселенная, а вот нет тебя, не говорят о тебе, не пишут, не показывают по телевидению. Тебя даже не близкие не узнают! А почему?
В эти дни он находился под “эгидой” вещего сна, и зная, что они сбываются, держался внешне спокойно, ничем не выдавая своей тревоги.
...Его, Светачева, как будто бы не существует на свете, его нет потому, что нет у него настоящего дела. Хотя всю жизнь он работал, трудился, что-то сочинял, что-то делал, что-то находил, что-то терял, огорчался, радовался, а теперь уж видно, что это не работа, не дело, не радость и не горе настоящее, а нечто неосязаемое для обоняния, не осутимое для ощущения. Потому опасное. Вот что обидно, вот что страшно. Это горькое прозрение. Неожиданное открытие только нагнало тоску в одинокую душу. Жизнь прошла. А второй жизни человеку не дано. И все же что-то да остается от здравого ума? Агроком должен быть расформирован, таково убеждение Светачева. Он еще не потерял способности здравомыслить. Агроком когда-нибудь будет упразднен, это не прогноз, это завтрашняя реальность, с которой все же должны считаться, если чиновные люди не утратили ощущения времени. Он объездил весь мир, даже бывал в джунглях Бразилии, в высотках Нью-Йорка, у фермеров Канады, в Гонконге, видел пагоду Шведагон в Рангуне, крепость Альгамбра в Испании, мавзолей Тажд-Махал, там запечатлены Мысль и Чувства, но какая мысль витает  над крышей лабиринта?  Может быть один отвект. Но если с ответом давно все ясно, так чего же медлить, чего же тянуть с определением  позиции? Отчаянные решились на исход, стали выбираться из серого лабиринта.  Кому-то удалось выбраться из ловушки, но счастливчику приходится харкать мокротою. Но над всеми нависла угроза краха...Так что же? Повторить судьбу Нинки-Веселинки? Сия пышногрудая красотка не признает ни начальства, ни рядовых исполнителей, она со всеми, кто ее устраивает. А признает только мужчин плечистых и породистых, настоящую мужскую силу. Все это за версту чувствуют, и летит пчелка собирать нектар! И бриллиантики настоящие. Однажды она принесла к нему на подпись какую-то бумагу, наклонилась, прямо-таки легла на стол, протягивая эту бумагу. Валерий Васильевич не мог дать объяснения тому, что произошло после. Он пристроился... сзади женщины, задрал подол ее платья, спустил розовые трусики, обнажив пухлый задок, алую щелочку, потом расстегнул “молнию” на брюках, освобождая затомившегося озорника, и в следующее мгновение они сошлись в таком горячем единении, в таком самозабвенном клинче, стремясь извлечь из   служебной встречи чистый оргазм, так самозабвенно, что не замечали реального течения времени. Только стон слитный стоял. Не произнесла Нина ни единого слова, чтобы не смущать его. А коль не произнесла слова даже, то ничего словно бы и не произошло. Замечательно! Но потом Валерий Васильевич замечал, что Нинка зачастила, виляя задком, в кабинеты начальников главков... Как же, идет сокращение штатов, чтобы не упасть, Нина-Веселинка солому стелет...
Однажды она вышла, покачивая бедрами, из кабинета начальника главка Гречанинова, примерного семьянина. Совратила-таки и его, самого стойкого, самого верного мужа во всем ведомстве. Как она грациозно приближается к млеющему начальнику, неся перед собой папку на подпись, нехотя  повернется и каблучками по паркету - как весенние капели - цок-цок...Начальник облизнется и заглядится.  У Нинки-Веселинки задок изумительный, вызывающий даже у захудалого, квелого мужчины чувственное желание. После того, как Нинка-Веселинка поклонилась всем начальникам, Светачеву стало тошно в своем кабинете. От нее надо было срочно избавляться, пока не дошла она до кабинета самого председателя. Ей это ровным счетом ничего не стоит, раз плюнуть. Скорее выпроводить ее из серого лабиринта, пока не поздно. Она - опасный фактор нездорового возбуждения. Она опасна неразборчивостью связей. Она как инфекция, против которой нет серьезной защиты. Знает она многое из того, что не следовало бы знать. Светачев терзал себя тем, что не смог устоять перед Нинкой-Веселинкой, и добавил себе хлопот и неприятностей. Надо было изображать каменное лицо при встрече, надо было не обращать внимания на шепотки... Ну, было что-то привлекательное в ней. Ну, поддался невольному искушению! Потом опомнился. Но не дело - избегать женщину, которая, наоборот, напрашивалась на внимание. Надоело до чертиков. Придумал. Перевел активную сотрудницу с повышением в должности в филиал. Пусть уж там развращает сонных мужичков! Подальше от глаз любопытных, с глаз долой. Был в этом срочном волевом перемещении элемент неэтичности, но что поделаешь? Да и делать было нечего. Светачев вынужден был поддерживать  имидж борца за  служебную этику, ибо ему не важно, считают ли его в высшем эшелоне  безупречным, совестливым, но важно, каковым посчитают его все, кто не в эшелоне. Если узнают об этой его неприличной связи, то не миновать сплетен: “Он, оказывается, того, юбочник! Неразборчивый!” Но не дай бог, чтобы о его связи с Нинкой-Веселинкой узнала Лидия Варенникова. Не простит она ему этого мужского коварства. Она стала одной из его любовниц, но, право же, самой милой, самой желанной - ничего не требовала, не была капризной, как многие женщины, переступившие последнюю черту. Лидия была ему усладой и отрадой, может быть, последней, и потому столь милой его немолодому мужскому сердцу. Ах, эти служебные утехи, ни уму, ни сердцу, но отнимает, засоряет мозги, разрывает сердце. Но пустое все. Жизнь стала никчемна, пуста. Сочинял инструкции!
Валерий Васильевич предался непраздным размышлениям, вызванным суровыми реалиями дней сегодняшних, чтобы найти свои ответы.
“Бегут из нашего агроада, из гипро и прочих НИИ куда глаза глядят. Все те, в ком теплится еще человеческое достоинство. Это ли не забастовка ногами!” А перед глазами милицейская будка... Задержан Задерихин Колян, однокашник, где-то здесь, на вокзале обитает. Добивается какой-то правды. Натворил что-то в революционном городе на Неве, еще при Григории Романове, завели даже уголовное дело, срок дали условный, но не условно, а натурально выбросили из квартиры,то есть выписали, отняли жилплощадь. Правдолюбец стал бомжем. Задерихин лишился квартиры, лишился прописки, лишился работы, лишился куска хлеба, лишился достоинства, и причем тут уж ум, трудолюбие, желание жить. Все это стало лишним. И таких с каждым днем становится больше и больше. У этих людей - жизнь в прошлом, но нет настоящего и будущего. Для них время остановилось. Это потерянные люди. Жалко, очень жалко этих взрослых сирот отечества, но им-то от этого?
Светачев пытался безуспешно  встретиться с Задерихиным, но его краткосрочные наезды с охраной только отпугивали бомжей. Бомжи разбегались кто куда, прятались кто как мог.
- Вы Задерихина не видели?
- Нет, не видели, не встречали. Не знаем такого, - лгали бомжи высокому начальству. - А что?
- Передайте ему, что Светачев ждет его завтра, пусть позвонит в приемную.
- Это чтоб его задержали и быстрехонько за сто первый километр? Да нет такого, с удовольствием б передали вашу просьбу, но нет такого среди нас.
- Вас как звать?
- Никак не звать. Кличка на что? Меня кличут Фиксатый. Мельтон при выселении клыки-то ногой выбил. И мне вставили фиксы за счет государства.
- А почему выселяли?
- Дом я сам строил. На свои деньги. Работал в колхозе. Ну, не понравилось. Упрекали его. Коз держал. Молоко, пух продавал на сторону. Жить хотел, ни от кого не завися. Коза заскочила в колхозный огород. Сторож в козу картечью. Ну, я и потрепал сторожа. Суд. Год общего режима. Вернулся, а в моем доме сторож хозяйничает. Ну я его со ступенек крыльца смахнул... А на другой день милиционер с постановлением сельсовета о выселении. Не соскучишься.
- Можно было опротестовать...
- Опротестовать? Я к брату в Орск, есть такой город. Не прописывают! Квадраты не позволяют. Я к сестре. Не прописывают. А без прописки на работу не устроиться. Полмесяца у брата, полмесяца у сестры, бегаю от ментов. Но там не спрячешься. И подался в белокаменную. Бутылки собираю, в желудке пусто не бывает. Но здесь, - бомж стукнул в грудь. - Свербит, хотя вроде  торричеллиева пустота. 
- Так можно же изменить ситуацию... - пробормотал Валерий Васильевич.
- Зачем? Мне здесь хорошо. Никто над душой не стоит. И ментов теперь не боюсь. Что он мне сделает? Штраф наложит за нарушение паспортного режима? Он же и будет платить. Отвезет в кутузку. Тогда надо ему придумать причину, дескать, я месяцами не моюсь и от меня разит за версту. Так это не причина, чтобы отвезти меня в кутузку. Так что обречен я на вольное житье-бытье.
- А вернуться нет желания?
- Забыли меня там, позабыт-позаброшен. Коли так, то вроде бы и не жизнь там у меня была. А здесь у меня хоть кличка есть...
- Будет желание поговорить о жизни, звоните, встретимся...
Валерий Васильевич пожал ему руку и повернулся и направился к своей машине. Толпа зевак ринулась за ним.
- Мы слышали, что вы боретесь с привилегиями. Ну и что же сделано?
- Боремся. Создана комиссия по борьбе с привилегиями. Комиссия работает. Выявлены факты. Разбираемся.
- Это хорошо. За народные деньги себе дачи понастроили, хоромы возвели. Светлое  будущее вроде строим, а лучшие строители себе хоромы строят. Как же так?
- С этим разберемся.
- Разбирайтесь. Когда покончите с принудиловкой? Гонят на стройки великие и ничего не платят, должны работать за так или под дулом. Когда будут платить по справедливости? И вообще...
- Свои к своим относятся как к чужакам.Так уж повелось.
- Когда пришли люди в кожанках, конечно, навели порядок, но жить-то как? Члены в хоромах, а бэпэ в подвалах. Члены в кабинетах сидят, кофе пьют, а бэпэ орудуют кайлами... за пустые окладики. А еще  их учат как жить! А это ни к чему.
- Приходите в Лужники, поразмышляем.
- Придем. Но ты, Валера, держись. Наезжать на тебя будут, пока до худа не доведут. Но если уж взялся за гуж, не говори, что недюж.
- Спасибо, спасибо за поддержку.
Валерий Васильевич еле-еле втиснулся в кабину служебной “Волги”. Ему пожимали руки, его обнимали, целовали зароосшие мужики, неопрятные женщины. И он проникся чувством нерастраченной любви к незнакомым людям. “Родной народ, добрый, разобиженный, забытый. Костьми лягу, а постою за него, не дам его в обиду...”
С переполненным чувством, даже прослезился Светачев, решительный и собранный  уехал с площади трех вокзалов. Он почувствовал, что народ больше любит своих сыновей, чем чтит. И любовь эта безгранична. Люди встретили его как своего, родного человека,  но никак как лидера. “Валера, действуй, а мы тебе подсобим...”
Светачев уединился в своем кабинете, размышляя о судьбе своей и судьбе народной. Нет у него своей-то судьбы, его судьба - это судьба народная.
Позвонил сам председатель.
-Валерий Васильевич, зайдите на минутку.
Светачев направился в кабинет Председателя с чувством тревоги. Конечно же, его выход в народ несанкционирован председателем, а председатель очень ревностно относится к любым шагам замов, тем более к экстравагантным действиям Светачева.
- Валерий Васильевич, что это вы с народом заигрываете? Далеко идущие планы? Вам бы справится с фронтом работ, что вам  доверили...
- Не заигрываю я с народом, а хотел бы пообщаться с людьми, узнать, как живут, чем дышат. Нам с этим народом жить.
- Тем более. Мы должны идти впереди народа. А вы в народ идете. Власть, которая доступна, не власть. Вы знаете, что такое тайна власти? Ваши действия подрывают авторитет власти. Вынужден запустить пробный шар о скором отстранении вас от должности. Если воспримут, то придется вам подыскивать себе новую работу. У меня все!
Светачев вышел, не проронив ни слова.
Он понимал, что Председатель не мог прореагировать иначе. Запустили пробный шар. В прессе муссировалась тема о некомпетентности министра Светачева и о скором его смещении с должности. Реакция была противоречивой.
“Поговорил с народом и оказался неугоден. Так кого же они хотят, чего же они хотят?”
Были и другие позиции: “Правильно, пора снимать с должности, не на месте человек. Пусть кормится лекциями, а не инструкциями”.
И между этими мнениями были и  нюансы и зазоры в оценке деятельности Светачева. Но снять с должности - навлечь гнев народа на себя. До открытой демонстрации не дойдет, но народное безмолвие будет грозным. Отправить на длительное лечение? Но веь все знают, что Светачев здоров как бык. Известны и его похождения. Хотя он не желает отличиться в демонстрации силы. Просто ему нужно продемонстрировать, что он находится в высокой форме. Это здесь принято негласно. Светачева не устраивала перспектива быть выдворенным теми, которых он внутренне презирал. Презирал он Председателя, который падал ниц перед генсеком, но вынужден был не выходить за рамки служебной вежливости. Председатель не имел права уволить зама, но с предложением о снятии с должности мог выйти на генсека. Значит, надо опередить возможные действия Председателя. “Надо выступить с докладом об обновлении всей системы власти, порождающей стагнацию жизни...”
Светачев не заметил, что в приемную (Алла Ивановна ушла, сославшись на головную боль) вошел кто-то и вмонтировал в телефонный аппарат жучок. Руки были в резиновых перчатках, которых он, безвестный сотрудник, выстрехонько снял и выбросил в мусоропровод. Сбросил туда же и накладные усы и парик.
Валерий Васильевич плотно закрыл двойные двери и набрал номер прямого телефона закрытого министра.
- Андрей Иванович, какие меры предусмотрены, если спутник, космический корабль сорвется с орбиты Земли и вырвется за пределы солнечной системы?
- Какие страшные картины вы рисуете! Это случится не скоро, если случится. Но, если случится, то поймут, что космос не только благо, но и неизвестность. Космический корабль покинул пределы солнечной системы без надежды вернуться. Произошла ошибка в расчете. А в корабле пять членов экипажа! Это предусмотрели?
- Космос - это всегда риск и отвага и подвиг. Космонавты знают, что могут и не вернуться домой. Для вас это новость?
- Наше ведомство хотело бы проводить эксперимент по производству продовольствия в условиях замкнутого космического пространства.
- Это верно. Господство в космосе - господство на земле. Пока на земле существует паритет сил. Но может этот паритет нарушиться.
- Зачем нам мировое  лидерство? Обустроить бы Россию...
- Вы выделяете Россию? Я вас не понимаю.
- Да, за многострадальную, вечно голодную Россию. Вы посмотрите. Полстраны едут в Москву за колбасой. Стыдно мне. Да что же мы делаем? Паритет надо поддерживать как-то по-другому. Да нужен ли этот паритет? Может быть, народам великим и малым договориться надо бы о коллективной безопасности, а не о безопасности одних за счет других. Да как этого достичь, когда земля нашпигована ядерным оружием? Будем взрывать вечные территориальные проблемы? Сбросить бомбу туда, где неспокойно; захотели независимости,  не хотите быть в составе великой державы получайте! Зачем государство? Чтобы только удерживать разноязыкие народы? Нужен механизм, помогающий добиться согласия. Ей богу, не стоит одним укреплять государство. Скоро граждан не останется, одни генералы и голодные и разутые солдаты.
- Вы подымаете такие вопросы, что не входят в нашу компетенцию. Ближе к делу.
- Я разве не о деле? Если мы отказываемся первыми применить ядерное оружие, то надо сократить число ракет  до разумного предела.
- Где этот разумный предел? Нам грозит опасность с Востока, не говоря о Западе, чтобы снять эту опасность - надо глядеть в оба. Грядет новый Чингис-хан. В Пекине ему памятник поставили. Уж забыли-то Чингис-хана, а он уснул на несколько веков, чтобы проснуться и оглянуться окрест. Уж поверьте мне.
- Да мало ли кому поставят памятник?Никакие Чингис-ханы, никакие Наполеоны державе не страшны, как наши внутренние раздоры.
- Что же, горлопаны опаснее завоевателей?
- Меня тревожит то, что происходит в России, уж потом во всем мире. По-другому не получается. Или у вас есть особый рецепт?
- Валерий Васильевич, сделайте официальный запрос. Мы изучим. До свидания.
На другой день Светачева вызвали на Политбюро. Долго продержали в приемной, потом пригласили.
- Мы хотим понять ваше поведение, ваше отношение к перестройке, - сказал Михаил Сергеевич, поглаживая ладонью пятнистую лысину.
- Вот о темпах перестройки хотел бы сказать, - произнес Светачев, - буксует перестройка. На местах и у нас повсюду, почти всегда оказывают сопротивление переменам. Привыкли по накатанной дорожке, хоть и по наклонной. Это всем известно. Неизвестно, чем обернется перестройка. А люди не хотят неизвестности.
- Речь идет о вас, товарищ Светачев, - сказал Горбачев.
- Я не согласен с методом и темпами перестройки. Передовой отряд   отстал от запросов времени, - произнес Светачев.
- Вы на  ряды не замахивайтесь. Позволили тут гласность, видите ли, но это не значит нести хулу на партию. Чего вы хотите, я не понимаю.
- Менять все, проржавело все.
- Будет созван внеочередной Пленум. Добились. Созывается внеочередной Пленум по персональному делу Светачева.
- Созывайте Пленум. Я этого хотел. Надеюсь, хоть там скажут правду.
- Какую правду?
Пленум напоминал древний обряд жертвоприношения. Приносили в жертву самого лучшего, самого способного, самого деятельного товарища. Двадцать семь высших чинов партии набросились на Светачева словами-булыжниками. Уж кажется, забили до смерти.Его вынесли из зала заседания на носилках. Но все это будет завтра...Похабщина.Свинство.






                Глава 10

И кругом так. Мужики бастуют ногами и беспробудным пьянством. Иначе как понять все это? По телевизору красотки полуголые, в кино - секс заокеанский, по-нашему - похабщина. Отвлекалка неприкрытая, наглая. Ну хорошо, нужен секс на голубом экране. Нужно отвлечь мужиков от крутой эротики: пяль глаза, за это деньги не платить! Полки голые, на витринах свиные ляжки-муляжи. Жизнь со своими проблемами и абсурдами, завернутыми в красный транспарант. Разве не абсурд хотя бы это? Шепчем крестьянину: “Будь хозяином!” Говорим рабочему: “Будь хозяином!” А хозяином чего? Того, чем он не владеет? Надо владеть, чтобы произвести что-то. Не владея ничем, остаемся ни с чем. Абсурд в квадрате! И таких абсурдов на каждом шагу пруд пруди! Да кого это может интересовать наверху? Да никого особенно. Уж эта тщательно скрываемая импотенция... верхов. Тщатся мужи оплодотворить общество, да не выходит у них ничего. Потому что боятся сойтись с народом-то по-настоящему. Потому что боятся обнаружить свое бессилие. Отсюда показная суета руководства, процесса извержения инструкции! Кто бы видел эту суету высшего эшелона, эту бесплодную суету. Самая настоящая импотенция.
Не миновала эта беда и Валерия Васильевича. В последнее время его довольно часто навещала мысль об импотенции. Он сам не знает, почему. Импотенция. Мужское бессилие. Его симптомы обнаружил Валерий Васильевич недавно и неожиданно, и приводило его в отчаяние. Изменила Лидия. Он узнал об этом совершенно случайно. Точно, изменила. Не поверил. Изменила с Председателем. Да он же, Председатель, импотент самый настоящий, патентованный. Как это могло случиться? Случилось... И когда узнал об этом, хотелось задушить ее. Невозможно было представить, как она отдается другому мужчине, как извивается в его объятиях, стонет в неверном экстазе, воруя мгновения оргазма. Все это нельзя было представить, разрывалось сердце. Узнала, что он попал в ступор, и обеспокоилась, но обеспокоилась не о нем, а о себе. Эта сторона жизни стала для нее главной. А он-то думал, что не так...Значит, все дело в... импотенции. Но почему? За что такая расплата? Наверное, слишком транжирил себя, не был безнравственен, но не был и разборчив, рационален, и когда так нужна была мужская сила - он лишился способности быть утешением ее... Нинка-Веселинка отняла остаток сил. И что-то с ним случилось.
Да, это произошло у него после очередного и последнего посещения Нинки-Веселинки. Принесла на подпись какие-то бумаги, он подписал. Потом молниеносно сблизился и когда разомкнул объятия, Нинка-Веселинка одевалась! “Где мой ребенок родимый, касатик мой?”
- Ниночка, Ниночка...
- Это было двадцать лет назад. Сегодня ему двадцать исполнилось. Родила. Мне шестнадцать было. Мальчик здоровенький, розовенький родился, а я его испугалась. Отказалась. Домой с ним нельзя было. Родители мои строгие. Отец директор школы, мама - воспитательница. Пришла домой без ребенка. “Где ты пропала? Всю милицию на ноги подняли! - спрашивает отец. Отвечаю: “У подруги была”.
- Будем искать твоего сына.
- Думаешь, я не искала? Может, его усыновили какие-нибудь богатые американцы? Помогите, пожалуйста.
- Попытаюсь разузнать...
На сей раз Нинка-Веселинка ушла разочарованная. Она ведь не знала, что Валерий Васильевич тайно лечился, но лечение не помогало.
Вот чем мы занимаемся... Глупостями мы занимаемся. Выдалось такое счастье, как от него отказаться? Другого-то нет!
“А мужик вертится, вертится, трудится в поте лица своего, не там, и не тогда, когда надо.  Мудрует, а на прилавках, понятное дело, нет ничего, пусто. Но понукать крестьянина бессмысленно, он знает, что делать. Знает, но не делает. Начхать ему на инструкции. Да и тому, кто у станка стоит, не до инструкций. Инструкциями сыт не будешь. Вот где собака зарыта. А не врем ли мы, когда поем трудяге осанну, когда желаем ему самостоятельности? Мы-то хотим регламентированной, регулируемой самостоятельности! Ладно, ковыряется в поле или у станка, но отчетик пришлите, отчетик представьте. Потому, наверное, и робок добытчик-разведчик. Требуем от него самостоятельности, да лукавим изрядно: только и делаем, что вытравляем из него дух свободы? У него душа скована страхом, самым натуральным страхом перед Большим домом. Этот страх у него особенный. Страх,  который холодит его мозг, останавливает сердце. Какая же это свобода? А в страхе человек ничего не может толком. Может быть, от генетического страха развилась в нашем человеке лень? За ничегонеделанье перепадали ему крохи, а за активность могли отправить и отправляли в недавние времена в места не столь отдаленные... Никому не даем житья, чудища мы неразумные. Захотим, и пошлем в дружественные страны защищать родные границы.
Считалось это великим счастьем, выпадавшим далеко не каждому, потому что не судьбой предначертано. Погиб в афганской войне внучатый племянник Валерия Васильевича Илюша, младший сын Екатерины Васильевны Юдиной, как предсказала цыганка. Черноглазая цыганка взглянула на ладонь Илюши, ему ничего не сказала, а Екатерике Васильевне шепнула: “Берегите его в году будущем. Двадцать будет. На руке написано. Рука плохая. Выпадет плохой год”. Не озолотила руку цыганки, даже прогнала шарлатанку. Не уберегла Екатерина Васильевна своего сына. Погиб он в день своего рождения, в двадцать лет. Молодой, щедрый моджахед жахнул в него стингером. И этого моджахеда с криком:” Урус шайтан!” - развеяли ракетным огнем. Кажется, что никакого моджахеда и не было. Кажется, что не было и солдата Ильи Юдина. Но он был и надо отправить в Подмосковье родителям груз - двести. Сгребли лопатами запекшийся песок. Юдина встретила этот груз как подобает, как партия, как руководитель, а у разверстой могилы сына произнесла слова клятвы: “Илюша, родной, не горюй. Мы отомстим. Твой брат ступит на то место, где ты ушел  от нас. Это я тебе обещаю. Илюша, ты слышишь меня?”
Валерий Васильевич увел от могильной ямы Екатерину Васильевну в минуты прощания...
“Илюша мальчиком у... Любил он Аллу Пугачеву, письма на телевидение посылал звезде... Говорил, моя звезда. Светло на душе, когда она поет...” Светачев разделял ее скорбь. И о своей судьбе призадумался.
Он поставит вопрос о выводе ограниченного контингента войск из дружественной страны, о немедленном и полном выводе.
- Наши парни не должны погибать на чужой земле непонятно за что. Это ошибка. За это будут отвечать. Но сейчас надо исправить ошибку.
Ему позвонили по вертушке.
- Займитесь своим делом.
Он даже не смог ответить. Созвонился с генералом КГБ, поинтересовался судьбой своего друга Николая М., полковника КГБ. Выполнял в дружественной стране спецзадание. Должен был вернуться. Но ни слуху, ни духу.
- Не беспокойтесь. А если быть точным, то такой человек у нас не числится. Следовательно, он у вас где-нибудь. Ищите у себя!
Другого ответа Светачев не ожидал. Он теряет силу, в этом он убежден. Разговаривают с ним и будто не с ним. Считают его недееспособным человеком. Интересно, как это определяется? По результатам его действий? Действует он энергично и напористо. В отношении   вышестоящего начальства. Наверное, так и надо. После внеочередного Пленума ЦК он почувствовал вокруг себя вакуум. От него шарахались, как от прокаженного. Председатель комитета вообще перестал с ним даже по телефону перемолвиться парой слов. И Светачев бессилен изменить ситуацию. Предают друзья. А где они, любезные женщины? Уходят от него. Первыми покидают женщины, потому что он перестал быть мужчиной? Вот ведь как. Он любит  женщин. Значит, мужчина, черт  побери! Не обязательно!..
Лида, звезда моя вечерняя... Было на душе свежо, будто холодная струя в жаркий душный день. А теперь при случайной встрече улыбается грустно, смеется. “Но я бы показал ей за такой смех...”
Поезд в незнаемое составлен, только локомотива нет. Нашли локомотив, а он морально устаревший, ветхий! И по закону подлости всегда в нужный момент локомотив никудышный отыскивается. Неужели нельзя найти новый локомотив? Нужны новые локомотивы. Но кто их создаст? Мы ведь боимся гениальных ученых, великих конструкторов, настоящих инженеров, травим их, как мышей. Был с нами гениальный ученый, затравили. Мир признал, а мы не избрали в доморощенную Академию! Пустили же в Академию его заклятого врага, саму серость! И эту серость избрали действительным членом! Не просто серость, а фашиствующая серость! Ученый выступал против вероломства серости не речами, делами своими. И его выдворили с кафедры, выставили из лаборатории, обрекли на самостоятельное теоретизирование, что называется на голодном пайке, по причине тог, что жена едва могла обеспечить семью, она сама себя-то не могла содержать, тем более ученого мужа, хотя зарабатывала хорошо. Увы! Наша средняя зарплата - это среднеарифметическая, а не среднедушевая, этой зарплатой едва дается залатать прорехи на заднице. Где уж тут содержать семью? В семье этого ученого постоянные ссоры.
- Пошел бы торговать “неделькой”. Состоятельные женщины хватают пачками. Я то вон какие ношу, стыд...
- Уволь...
- Тогда зубы на полку. Из зарплаты что осталось? Ничего. За квартиру, телефон, домофон заплатила. Так что иди к маме. Незадачливый ученый вернулся к маме жить на ее пенсию. Размолвка на бытовой почве! Не здесь ли главная причина распада семьи ученого? Остался человек без работы, остался без средств к существованию, остался в одиночестве, в соломенном вдовстве.
Светачев, узнав о бедственном положении ученого, не задумываясь, бросился защищать, спасать этого ученого, зная, что поплатился за это, притом самым жестоким образом. Ученая мафия, курируемая членом Политбюро, не простит этакой пристрастности администратора в лице Светачева. Дело в том, что Светачев по должности не имел права вмешиваться в дела академической науки. Это дело второго секретаря партии. Наукой ведает, науку направляет обскурант! Ситуация абсурдная. Но ведь ученые живут не в безвоздушном пространстве, к тому же они существа весьма и весьма уязвимые. Им свойственны личные амбиции и это толкает их на какие-то неадекватные поступки, в основе коих мотивы субъективного характера. Наш ученый разворошил вот этот старый, злой улей. И ему, ученой пчеле, не стало житья. И трутни объединились. Во главе с ученым мафиози. И жалят, жалят беднягу. По велению, а не по своему желанию. Как опасно, когда сосредоточена вся власть в одних руках! Уж который раз, когда народ оказывался в жесточайшей ловушке, а урок не впрок. Светачев потому и счет необходимым вмешаться не в свои дела, которые не назовешь только научными. Он вполне отчетливо видел свое назначение в том, чтобы облегчить жизнь миллионов людей. То есть дать ход разработкам ученого своей властью. Если не станут достоянием практики великие открытия ученого, то это будет сдерживать развитие общества, это значит, что пострадает каждый, то есть весь народ. Доколе! Мелкие упущения, мелкие злодейства накапливались и привели в итоге к нынешнему политическому, экономическому и экологическому кризису. Смириться, значит? Но Светачев к тому же, как представитель Агрокома, должен был еще и остановить, дезавуировать беспокойного ученого, то и дело создающего проблемы. Ведь Агроком только и создавал различные препятствия в виде инструкций, постановлений, исключений, разрешений. Однако Светачев, как честный человек, не мог быть безучастным к судьбе ученого-изгоя. А как же иначе? Ученый владел истиной, а истина вечна. Не хотеть истины - значит, способствовать лжи. Это безнравственно, как и безнравственно избегать  истины.
Светачев подготовил распоряжение, по финансированию проекта ученого, спустил это распоряжение в Главк науки.
- Алла Ивановна, проследите, пожалуйста, чтобы распоряжение было зарегистрировано и передано начальнику главка для исполнения, - строгим тоном сказал Валерий Васильевич.
- Что еще?
- Все.
Алла Ивановна вышла из кабинета с голубой папкой с распоряжением и направилась в приемную Председателя комитета, чтобы зарегистрировать распоряжение. В приемной сидел помощник Председателя бодрый старичок с бегающими глазками - Иван Никандрыч, просматривая деловую почту. Кивнул Алле Ивановне, мол, вижу,
- Ваша настойчивость похвальна. Я слышал, что Валерий Васильевич в последнее время склонен к спонтанным решениям. Спешит. После Пленума ему осталось всего ничего.
- Не знаю, что будет со всеми, но он останется, знайте об этом. Я вам говорю.
- Вашими устами да мед пить. Я приглашаю вас на работу.
- До этого, конечно, далеко. Куда-нибудь да пойду, где-нибудь да найду. А что, Председатель так гневается на Валерия Васильевича? За то, что открыл жалюзи на окнах?
- Гнилья много, это верно. Но где он-то был до сих пор?
- Как где?
- Ладно, Алла Ивановна. Вы не можете не защищать своего шефа, поэтому я вас не упрекаю ни в чем. Желаю только не терять благоразумия.
- К сожалению, от женщины этого требовать нельзя. Чувство подсказывает, что у Валерия Васильевича золотое сердце.
- Оставьте бумагу, будьте любезны, Председатель занят.
- Иван Никандрыч, будьте и вы любезны, зарегистрируйте распоряжение Светачева и отдайте мне, я отнесу Филимановскому.
- Это вы куда так спешите? Нет, оставьте бумагу, разберусь.
- Ну, Иван Никандрыч, - томно промолвила Алла Ивановна. - Я вас очень прошу.
- Не надо просить. Если распоряжение срочное, оно сегодня же будет у Председателя, если не срочное, то завтра.
- Иван Никандрыч, не надо Председателю. Ему зачем это распоряжение? Технической политикой кто занимается? Светачев. Распоряжение не подлежит обсуждению.
Иван Никандрыч сдался. Он зарегистрировал распоряжение, торжественно вручил Алле Ивановне.
Направилась она к начальнику главнауки, на пятый этаж с каким-то предчувствием. В приемной печатала на машинке моложавая женщина, видимо, секретарша.
Алла Ивановна видела здесь эту женщину впервые, поэтому решила представиться:
- Меня зовут Алла Ивановна. Я секретарь Светачева Валерия Васильевича. Принесла распоряжение для исполнения...
- Сейчас передам Владлену Максимовичу. Только не знаю, будет ли исполнять... От председателя указание поступило о заблокировании всех распоряжений Светачева. Так что не знаю.
- Как узнаете, сообщите мне.
- Я вам не обязана ничего сообщать. Уж как решит  Владлен Максимович.
Алла Ивановна возвращалась к себе пунцовая от гнева и горечи. Что сделал Валерий Васильевич, что сводят на нет все его усилия. Фактически он министр без портфеля. И это произошло не так далее, как после Пленума. Но сколь долго продлится это странное взвешенное состояние для Светачева. Ему не доверяют. Не доверяют ему, не доверяют и ей, Алле Ивановне. И это верно. Она ему беспредельно преданна, душой обожает его, любит, как женщина, не требуя взаимности, между ними тончайшая пленка и ничего больше. И как же она допустила, что Светачев так сорвался, пытаясь взять большой вес. Замахнулся! А может быть, и взял бы вес, если б сочувствовали ему. Вроде человек он со здравым смыслом. Но в чем проявляется здравый смысл? Здравый смысл. В чем выражается этот здравый смысл? В здравом уме академики травили своего коллегу? Пожалуй, в здравом уме. Но в состоянии аффекта. Людей доводят до состояния отчаяния и тогда теряют они нравственные барьеры, рвясь к недостижимой цели.
- Алла Ивановна, вы чем-то расстроены?
- Да вот распоряжение не исполняют. Валерий Васильевич подписал, а вот...
- Отчаянный мужик Валерий Васильевич. Видели, как его там... Как бешеные псы набросились на него. Нет, такие кадры, такие кадры. Кто их только готовил. Наверное, доморощенные Песталлоци! Впрочем, воспитателем Александра Македонского был Аристотель, великий Аристотель, который учил гуманизму, поэтике.
- Добр и  справедлив Валерий Васильевич, добр по-настоящему, потому ему трудно. Конечно, Валерий Васильевич отчаянный, но и отважный человек. Ничего, он сумеет не отчаянный, а рисковый мужик. Ему трудно, и всем, кто с ним. Правда?
Алла Ивановна пришла к себе расстроенная. По щекам покатились слезы.
- Что такое? - спросил Валерий Васильевич.
- Ничего, Валерий Васильевич, вы просили “Поэтику” Аристотеля. Вот она. По бибколлектору выписала. Просят вернуть через два дня.
- Хорошо. Закажите Сеул. По совместному проекту.
Алла Ивановна вышла из кабинета Светачева, едва владея собой. Она не смогла сейчас сказать о вызывающем поведении начальника главка.

                Глава 11

Аристотелева “Поэтика” как будто написана вчера, человечество не очень-то ушло за две тысячи лет, в понимании смысла бытия. Незыблемыми остались нравственные ценности, стремление к красоте. Но изворотливее, изощреннее методы борьбы за власть, что вбирает все... Сброшены защитные нравственные жилеты, бесстыдство стало новой моралью. Так действует мой зам. Где мой зам, черт побери? Его нет на месте. Как выразился Председатель, он у девки вино пьет и девку пользует. Придумал для этого лабораторию. И сошло же! Председатель помахнул подпись, не глядя. Говорят, что он импотент на сто процентов.  Зам от радости знакомит Председателя с  Лидией, “показывает” ее ему. Тот ее увидел. В тот момент, когда он  надумал “восстановиться”... красивыми женщинами. И Лидию уговорил... Не уговорил, а по-просту напугал  молодую женщину. Разве он упустит “красотку варьете”? Все здесь сцена, а каждый ведет свою партию, а женщина тут танцует служебный канкан! А что же народ? Народ глазеет на него! Чиновник считает, что народ - это безликая масса. У него нет даже имени! Какая-то новая историческая общность... И с такой философией вылезли наружу... рожи! Сколько наглых властолюбцев появилось только за последние годы. Откуда? Да оттуда, из нашего прошлого. Слишком много борьбы, слишком много борцов навоспитали. Что же объединяет людей? Сила, страх? Тогда нужны только борцы, безжалостные борцы, которые схватят массы обручем холодным. А может, доброта? Все же доброта? Тогда не нужны герои, обыкновенные гераклы. Однако же сколько героических борцов в литературе. Не счесть. Одни герои. И все борятся, борятся, не живя, умирают. Люди рождаются на земле для жизни, значит, на земле должны расти хлеба, благоухать цветы. Зачем же тогда создан Агроком? Чтобы тысячи чиновников держали в тисках тружеников? Только сельскому хозяйству не надо помогать, ему надо не мешать. Это кто же так рассуждает? Ефимкин? Кто такой Ефимкин?
“Кто-то расправился с Ефимкиным. Не сам же себя поклал на железнодорожное полотно. Почему расправился? Напал Ефимкин на след мафии?”
Все-таки странная смерть Ефимкина, хоть следствие объяснило все, расставило все точки над “и”. Произошел несчастный случай. Не стоит об этом говорить. Предать забвению имя несчастного. Так предназначено судьбой. Но так не должно быть. Это зло. Но как наказать самое зло? Оно многоголово, потому страшно и бессмертно. И все же Ефимкин безрассудно бросил вызов Злу и этим он не только показал пример, но и оказался... самим примером! Проиграл ли он бой? Да был ли бой, бой с открытым забралом? То не бой был, то была расправа. И погиб человек. И посеял семена сомнения. Да, найдется ли во всем ведомстве хоть один честный чиновник, который руководствовался бы только интересами того дальнего человека? Нет, не найдется. А если найдется, то его найдут. Разве что он сам, Светачев. Руководствуется интересами конкретного человека. Светачев видит себя человеком сочувствующим всем. Но он обречен... потому что сочувствует человеку. Он же, облеченный властью, выступая от имени государства, выступал тем самым в ущерб конкретному человеку. Неразрешимые противоречия. Сколько людей сломалось на этих противоречиях: Государственный человек - враг человеку с улицы, труженику? Ведь тот же крестьянин задавлен напрочь аппаратом. В крестьянине, кормильце всегда видели потенциального врага государства, и вся мощь государства была использована на то, чтобы подавить волю крестьянина. Многие свои и чужие грехи списывали на него. В нем видят нелегального богатея, потому всячески препятствуют его стремлению к свободе хозяйствования. Как же, как же, оставь крестьянина без присмотра, он найдет клад в своем поле и вновь зароет. Потому государство должно контролировать все: как и что сеет, чем он дышит... На председателей и руководителей и возложить функции контроля! Приглядеться надо бы больше к уполномоченным и прочим фискалам. Этой главной опоре аппарата, опоре государства на местах. Государство - это пирамида контроля. Но разве малосреди государственных контролеров махровых взяточников и преступников? Несть числа. Обидно, что председатель Агрокома не видит или не хочет видеть этого. Он за ужесточение контроля. “Все должно быть схвачено”. Он ярый противник предоставления земли и воли крестьянам. Зачем? Не успеешь дать крестьянам волю, как они кулаками станут. Зачем нам новое раскулачивание? - спрашивает он. Но зачем раскулачивать-то? Почему мы боимся богатых, заработавших своим умом и прилежанием богатство? Что за извращенное отношение к творчеству, к талантливым предприимчивым людям? Ненависть к ним как будто бы обоснованная: фокусничают, из одного рубля делают два! Пусть даже ты стал богатым только своим трудом, не по наследству, тем хуже для тебя! Тебя будем метить свинцом. Так и никак иначе. Поражает неистребимое неприятие богатых! И эта тихая ненависть к тому, кто думает не так, как все. Талантливый - изгой? Ну почему же? Пожалуйста, можем даже пожалеть. Но если и талантливый, и богатый? Это невозможно. У нас талантливый не должен быть богатым, все, что создал, он должен отдать. А не отдаст... Довольно искорки и все сгорит в огне ненависти.
Манипуляторы всех мастей не преминули воспользоваться этим инстинктом древних. Ввергают в смятение, а то и в ужас собитыия недавнего прошлого, прошлого не ставшего еще прошлым... Не надо заглядывать в глубину веков. Раскулачивание... Оно прошло успешно, потому что умело разожгли у бедняков ненависть к “нажившим нечестным путем несметное богатство”. Красного петуха в кулацкие хутора. Сколько жертв было у слепой ненависти? Им несть числа! Фараоны и фараончики, тираны и тиранчики, захватившие власть, считают своим долгом не служение народу, а его изничтожение, вытравление в человеке чувства достоинства, свободы, любви. И, кажется, преуспели и преуспевают в этом. Преуспели же в подавлении предприимчивости, вопреки  инициативе, то есть в проявлении даже малейших признаков свободы. Но пожинаем-то печальные плоды! Ефимкин восстал против власти маленьких тиранов, и ему вынесли окончательный приговор их приспешники. Конечно, безрассудство! Пожалуй, участь Ефимкина была предрешена в недрах серого лабиринта. Могли даже удавить в каком-нибудь подвале самого лабиринта, выбросить из окна восьмого этажа и сымитировать самоубийство. Все могло быть. И зная все это, Ефимкин решился. Ну, не безумие ли это? Пойти ва-банк! Наверное, он не видел иного выхода. И получил сполна свое. А еще кое-кого предупредили. Не потерпим крамолы! Так пойти ли вслед за безрассудным Ефимкиным или отсидеться лучше в норе? Или последовать примеру всех, кто раскулачивал невинных, силой загонял людей в сплошную коллективизацию, возводил вопреки здравому смыслу гигантские животноводческие фермы-комплексы, где рождались настоящие ураганы и вспыхивали страшные эпидемии, утверждал монокультуру, ничтоже сумнящеся, что хлопок или сахарная свекла - это и хлеб, и молоко, и мясо. Некролог отечественному сельскому хозяйству в траурной рамке полей писали в сером лабиринте с особым остервенением. Бумаги, красок, времени не жалели. Такие некрологи появились во всех ведомствах. А в Политбюро - лучшие, что там творили, это некрологи. Что-то невообразимое творится в обществе. Обрушились опорные нравственные скрепы. Понятия противоположные смешались. Слились понятия добра и зла, верности и предательства, любви и ненависти. Наглость выползла на поверхность и ее нельзя вытравить. Это-то и страшно. А еще поговаривают о демократизации жизни! В это верят самые безнадежные оптимисты. Те, которым все равно. То, что академика А.Д. Сахарова вернули в Москву, не говорит ни о чем. Без суда сослали, без всяких объяснений вернули. Один генсек сослал, другой вернул. Что изменилось? Та же бесцеремонность! Это и есть сильная власть! Бесцеремонная власть, чуждая власть, опасная власть. В великой державе да под всесильной центральной властью какая может быть речь о правах человека? Но неужели великая держава будет держаться только на насилии? Может, не так! На митингах выступают публицисты, историки, общественные деятели, ратуют за права человека. Отрицают то, что неприемлемо для человека с улицы. Но Светачев не с ними, митинговыми борцами, хотя он и выступает на митингах. Почему? Неужели он не испытывает даже симпатии к демократам? Признаться, он бы хотел изменить все к лучшему, но не выходя из серого лабиринта. Это невозможно? Наверное, это и невозможно. Поэтому нынешние неформальные лидеры перестройки не пошли вослед традиционным лидерам, к которым Светачев относил... себя. Нынешние сами прокладывают дорогу в свое политическое завтра. За ними - люди. Они способны собрать на митинги двести - триста тысяч слушателей. А кто за Светачевым? Да никто, почти что никто. Даже жена не слушает. Слушают трое подчиненных. Только Алла Ивановна внимает его словам. Да и то из робости, а не из необходимости слушать. На коллегии Светачев (жив-то парторг, жив) владеет аудиторией. Но ведь его речь, даже пересыпанная пословицами, каламбурами, не что иное, как очередная инструкция, предписываемая к исполнению. Но какая просветительная речь? Ведь вся она пронизана пафосом высшей власти!
Он наставлял, как действовать, а в голову всякий вздор лезет. “Позвонили родные из Ростова, так не кстати. Вера не знает, как ответить... из деликатности. Ладно, выкрутимся. Неожиданные родственники. Они как эти летающие тарелки. О них нельзя всерьез говорить, потому что никто их толком не знает, хоть известно, что они существуют. Но время для раздумий есть. Пусть приезжают, коли им хочется побывать в белокаменной, пусть. Да только вот в неудобное время призжают. У меня свои проблемы, проблемы с Верой, и у нее свои проблемы, не знаешь, куда кидаться, что решить. Вера встречается с кем-то, но не переступила черту... Но душой она мне почти изменила. Она не приемлет то, что я делаю. А ведь я ничего не делаю, так колебание воздуха, да стрессы неизвестно по какой причине...
А что, если махнуть в субботу на охоту в бразильские дебри? Отличная идея, может, избавлюсь... от бессилия... Кому смешно, а мне страшно...”
Откинулся в кресле, испытывая какую-то тяжесть в груди. Груз времени или груз тяжких забот давит его грудь, он не может в точности определить. Как освободиться от этого груза? Наверное, интенсивной тренировкой тела и ума. Какая же интенсивная тренировка тела и ума, когда времени не хватает даже на составление инструкций? Голова раскалывается от сочинения всевозможных ненужных инструкций. Если б только голова? Ломит спину от героического сидения в кресле. Неужели могут позавидовать такой участи? Наверное, могут. Ведь многим кажется, чем они хуже Светачева, сидящего на этом правительственном кресле? Ничуть не хуже. Даже во многих отношениях лучшее или достойнее Светачева. Вот ведь как человеку нужны миллионы вещей, но если нет свободы, то ничего это ему не нужно.
“Где обитает душа, когда спит разум? Когда просыпается разум, как долго пребывает он в сумеречном состоянии? Больше сумерки разума может быть и не порождают чудовищ, но создают ирреальный мир, в котором жить невозможно. В нем происходит смешение добра и зла, - теребил себя Светачев новыми для себя открытиями. - Конечно, мой собственный горький опыт свидетельствует об этом. Все эти долгие трудные годы - годы воителя сказались на нравственном моем коде, я на все смотрю сквозь призму борьбы. Этот - наш или не наш, это - наше или не наше. Если не наш или не наше, то непременно его  изолировать, уничтожить? Да учинить суд показательный, скорый, неправедный. Так, незаметно для самих себя, мы, максималисты, стали наследниками не только добра, но и зла. И когда настал мой черед, я хоть нашел время для сомнений, чтобы познать и добро, и зло, по крайней мере отличить первое от второго. Пришел в лабиринт триумфатором, а, оказывается, такие здесь не нужны. Дело даже не во времени, а в самой природе человека. Человек неожидан, противоречив, переменчив, он правдив и неправдив в одну и ту же минуту, он велик и низок одновременно, он добр и зол...
Можно ли разгадать когда-нибудь его код? Почему он действует порой вопреки разуму, логике вопреки? Неразгаданный код человека - опасный фактор для его жизни, его саморазвития. Человеку, бывает, все время плохо. Но почему? Потому, наверное, что в этом виновать он сам, позволив закупорить в каменном лабиринте... Это такой служебный идиотизм, который ведет к разрушению, но не лабиринта, а человека в лабиринте. Бежать-то некуда, за ним захлопнулись двери. В этом, наверное, причина необъяснимости, непредсказуемости поведения человека. Так, значит, я непредсказуем? Как легко удалось ввести меня в заблуждение насчет целинной авантюры,.. то бишь эпопеи. Это, конечно, политическая фантасмагория. Был всенародный гипнотический сон разума, когда тысячи и тысячи людей в состоянии сомнамбулы, сорвавшись с родных мест, оставив немощных и престарелых родителей и близких, ринулись обживать степные просторы, скорее всего уродовать их, чтобы помочь решить правительству продовольственный кризис! И это сумасшествие назвали подвигом. Может, и был подвиг, но стоило ли совершать такой подвиг, да не ради родного Отечества, а ради политических химер?
Уж не великая мистификация ли этот поворот кремлевских демонов лицом к человеку? Обыденный житейский вопрос мы всегда облачаем в идеологические одежды. Зачем? Чтобы массы поверили в значимость дела видных деятелей отечества? А с поверженными деятелями для расправы вовлекали обывателей? И все эти годы все были охвачены этой борьбой, никому покоя не стало, житья не стало, пока понимали безнравственность расправы и мазали всех, вовлекали всех в совершение этой расправы и тогда расправа уже не расправа, а борьба с врагами. Пока страна превратилась в лагерь. И в лагере этом. Как в лагере! А всуе все это делалось опять же ради счастливой будущей жизни!
Воистину жить настоящим, жить сегодняшним днем - вот чему надо учиться, вот к чему надо стремиться. Мы всегда пребываем, существуем в настоящем, но в надежде на лучшую жизнь в будущем.
Миллионы так и ушли, обворованные этим будущим, не пожив в настоящем, все время борясь с кем-то, даже с самим собой, будто бы приближая будущее. В этой борьбе мы находили... счастье. Разгадан ли код нашего загнанного в угол человека, с остервенением строящего самое, как ему кажется, гуманное общество? Нет, не разгадан. И таких остервенелых - миллионы! Но дай им волю и укажи цель! Непонятно и страшно, что миллионы людей, пусть даже и виноватых, извели ради строительства гуманного общества, ради процесса строительства! Что же в коде нашем-то? Вечное недовольство и угольки ненависти, ко всему и ко всем!
Обязательно у того, кто наверху, виноват тот, кто внизу! Так, наверное, легче понять самого себя, легче жить. Задача властей - время от времени направлять эти чувства по какой-нибудь соответствующей моменту жертве. Да, этим невинным методом с успехом пользуются разные манипуляторы, политические авантюристы. Занятие все же неблагодарное. И все же, наверное, прав Монтескье, который заметил, что “повсюду, где два человека могут жить удобно, не стесняя друг друга, - между ними создается союз”. Но если удобно одному, то это значит, что удобно другому и то не надо ничего навязывать, если мы хотим жить в гуманном обществе, то. Но сверху навязывали низам свою теорию союза, сильного со слабым. Сказано ведь: дорога в ад выстлана нашими благими намерениями. Да-да, теми самыми, о которых мы не успеваем вещать и вещать. И я ведь не устаю вещать! И слова нормального не могу сказать, ладно бы, равнодушным обывателям... Так что же я должен посоветовать детям и внукам? Вспомнил... У Бальзака в его “Побочной семье”: “Если отец и не обязан давать детям отчет в своей жизни, то должен завещать им опыт, за который дорого заплатил судьбе”. Но я не завещаю своим детям даже собственный опыт, мною же осужденный... “ Самый страшный грех - не власть употребить, а купаться во власти.”
И тут  Светачев не мог, конечно, без содрогания и стыда вспомнить о своих слабостях, частым пленником которых он был. Не мог и не желал  вспоминать о многочисленных мимолетних связах с девушками  и женщинами, разве что о эротических радостях... Тем более полученных по роскошным руководствам, привезенным им из-за границы... Такова участь крупного руководителя новой генерации. Теперь, когда он, может быть, никогда не станет настоящим партнером женщины, он воскрещал воспоминания, пусть и постыдные. Вспоминая, с особенной радостью вспоминая, он вновь... наслаждался неопытностью девственниц, милым смущением женщин, стремящихся, задрав изящные ножки, подняться вверх по служебной лестнице, наглостью скучающих хищниц, которым нужна была валюта. Вот эти последние отрабатывали валюту неистово. Умело провоцируя любовные атаки с его стороны, они опустошали его физически и морально, извращали, искажали его. Он не был безнравственным человеком, юношескими были его желания, да и любил он только одну женщину - Веру, а вот не мог устоять перед дьявольским соблазном. На какое-то время его будто покидал разум. Ему казалось, что он и будто не вступал в новую и новую связь, потому что не мог он остановиться, потому что и в самой последней связи не находил полного удовлетворения. Однажды изменив Вере, он всерьез опасался, что будет равнодушен к ней, но нет - сильнейшее эротическое чувство подарила ему Вера, и все другие женщиины только стимулировали это чувство или вовсе воспаляли, рвали его неукротимое тело. И сейчас оно требовало... отдыха. Если б так! Если б это! Может, Вера права, что некоторая его физическая обездоленность это следствие его душевного кризиса, нравственных терзаний! Оказывается, что годы ушли впустую, а его блестящая деятельность не что иное, как служебный онанизм. Можно сойти с ума, если б не Вера...
Его любовь к Вере так и осталась любовью молодого мужчины к юной девушке, которая втайне испытывала страх перед ним. До встречи с Верой Валерий невольно, да невольно, приобрел случайный сексуальный опыт, потому и смотрел на невесту с ясным блеском в глазах. Ему было ясно, абсолютно все ясно. Конечно же, Вера влечет его, влечет, и понятно почему. Прекрасная замечательная девушка. Телом гибка, стройна, звездно притягательна. А открыта, оголена... Когда это было не помнит, но помнит, что он поднял Веру атласно голую, на руки страстные , и оба упали друг на друга на кровать... Кроме восторга и желания, он испытывал перед девушкой какой-то стыд за свой грех... Но слабое чувство стыд было подавлено неукротимым приливом новых чувств. Приложился жадными сухими губами к лебяжьей ее шее, будто оказавшаяся вспугнутой птицей, поцеловал будто слизнул ягодки сосков, а руки неукротимые притянулись к огненным бедрам. На время страсть затмила их разум... Вера впилась в него горячими глазами, со стоном раздвинула нежные чуткие ноги, не стыдясь любимого. “Милый, ненаглядный, я твоя...” Она так и замерла в позе самозабвенной любви, закрыв на великом смущении глаза, вверяя ему свою судьбу, а ему ничего не стоило увидеть жадными глазами в темном лобке ее, раскрывшейся от возбуждения, розочку плевы... И он не смог не воспламениться в неуемной страсти... И вопреки всему налился несвойственной ему силой, стал огромным, добрым, близким. Вера будто говорила: “Прости меня, я честна, чиста, люби меня, забудь все...” Он услышал это долгожданное, услышал это и его друг упругий и сильный, поднявшись, встав, мгновенно закрыл собой лобок, притронулся к розе, надорвал ее... И вошли они, молодые и влюбленные, в другой мир, в мир неистовой любви и блаженства, с которым не хотелось расставаться. Как давно это было! Но воспоминания, воспоминания греют душу, смягчает сердце...
Вера и сейчас отзывчива на ласку, на любовь, и с пониманием относится к временному огорчению мужа. Она давно догадывалась, что случилось с мужем, не винила его, приняла удар с покорностью... обреченного человека. Она понимала, что муж стал истым служакой, а служака не имеет чести и достоинства. Вот и поплатился. Но она будет молчать  о его падении . Молчание и есть ее протест, ее упрек ему.
Она не хотела, чтобы эта тайна случайно открылась детям, близким, родным. Она стала... избегать их. Реже стала звонить, откладывала всякие встречи. И очень увлеченно на людях шутила, смеялась, будто в доме царила прежняя идиллия. Всякие крамольные замечания о ее личной жизни отметала с порога, а поползновения насчет того... сего... умело блокировала. Интересовались: уж здоров ли Валерий Васильевич? На это Вера отвечала шутливо: На что намекаете? А, насморк? “С кем не случаются беды? Таких людей просто нет”.
Многие пытались понять перемену в настроении Веры, натуры сложной, экзальтированной и тонкой, но это было почти невозможно. Отчаявшись разгадать тайну доброй, отзывчивой женщины, они усомнились в самой природе этой тайны.  Может быть, “свихнулась” она на политике? И от этого стала сама не своя? Похоже, что так - время-то какое, свежим ветерком подуло. Не зря, значит, Светачев и демократы потрудились.

                *       *       *

Страна потихоньку, с болью, срывала с себя путы страха, приходила в себя от озноба, оцепенения, выплескивая свои эмоции на площадях и улицах. Забастовки, митинги, собрания,сходы- во сне ли это, не фантасмагория алкоголика?
 Уж не бессмысленно ли против самих себя, ибо народ  и выразители его интересов, его  вожди едины,  и, выступая против власти, которая заботится о тебе, о твоих детях,  выступаешь против своих детей, против  самих себя. Не веря власти,  не щадя ее,  защищая себя, свои интересы, наносишь ущерб стране, государству...Но эти софизмы мало кого убеждали. Нет, не едины  - народ и Власть...
Эту  великую ложь всегда отливали в  слитки золотой истины, и потому тяжело прозрение...Но так же будет стыдно тем, кто выдавал ложь за правду!
Под вопросом монополия на власть. Светачев предчувствовал это, но не поэтому решил “сменить коня”... Другие будут другими.  Партократы очищают свои ряды, укрепляют, но им уже не удержать тесные ряды в глухом повиновении. Зреет в народе недовольство крайним максимализмом одной партии. Хуже хунты. Пусть не правят страной непримиримые фанатики, а неспесивые и сердцем чистые,  находя согласие в споре! Это же естественно. В поле всегда много разных цветов. Нельзя один цветок объявить главным, единственным, а остальные - сорняками. Это противоестественно.
И в семье ведь нет похожих друг на друга. Что же? Изгонять непохожих? Значит, бесконечное выпалывание? Выпалывая все цветы, мы обедняли поля... Закрепляя в семье за кем-нибудь одним безраздельную власть, мы не можем избавить ее от раздора. А всю страну? Все все это понимают, но тоскуют по сильной руке, которая расставит все по полочкам. Что это? Все тот же гнетущий страх? Нежелание думать за вождей? Ведь думать за вождей тяжело, непривычно, да и ни к чему. Как хорошо, когда спустят сверху вниз готовые решения!
И зная эту слабость масс, самовыдвиженцы-лидеры навязывали и навязывают им одни лозунги за другими, которые впоследствие сменили на призывы. Но к чему призывают старцы кремлевские? Умиляться пустыми полками магазинов, гасить внутренние раздоры и  мафиозные разборки статьями конституции,  да не святотатствовать над высокими идеалами! Верили красному цвету, верили красивым словам и безжалостно уничтожали всех некрасных, всех неверующих, теперь устали верить красивым словам. Истощилась вера. А это страшно...Об этом говорили не только дома на кухне. Об этом говорили на площадях... Вера Светачева однако на митингах замечена не была. Она стеснялась выражать свое мнение столь откровенно...




























                ЧАСТЬ ПЯТАЯ

                БОМБА    В   ПОДВАЛЕ


                Глава  1

Отчаянный переминался с ноги на ногу в вестибюле Агрокома, безуспешно пытаясь попасть к какому-нибудь начальству. Вахтер не пускал к какому-нибудь начальству.
- Скажите, кому? - строго спросил вахтер.
- Зачем это вам?
- Тогда отойдите от стойки, не мешайте.
- Когда я проливал кровь в Афгане, не говорили таких слов. Парни стали калеками, в беде они,  их надо выручать.
- Но причем я?-растерялся вахтер.
- Ах ты, тварь, - Отчаянный поднял было кулак перед носом вахтера, но опустил руку.
- Что происходит? - спросила Нинка-Веселинка. Она направлялась с папкой в закрытый отдел и увидела эту безобразную сценку.
- Я... я по поручению ребят, воевавших в Афганистане. Вот эту бумагу нужно передать начальнику. Только не знаю, какому.
- Вас как звать?
- Сергей. Сергей Бесфамильный.
- А меня Нина Станиславовна. Будем знакомы. Пошлите, я вас проведу к  тому начальнику, который должен рассмотреть вашу просьбу.
Отчаянный покорно шел за Ниной Станиславовной, косясь на ее высокую грудь. “Что это я? Сисек не видел? Что это я!..”
- Странная у вас фамилия, Сергей...
- Фамилия как фамилия. В детдоме дали.
- А родители?
- Не знаю. Вроде погибли в автокатастрофе. Как узнаешь? Я пытался выяснить, пока не удалось.
- Вот как. Ну вот мы и пришли. А где вы остановились?
- У кореша... на вокзале. Завтра вылетаю, билет на руках. Вот только письмо кому вручить, не знаю кому. Письмо напоминание, так  что смотрите. Нас послали, потом забыли. Мы выполнили долг. И стали не нужны стране. Квартиры получить не могут, потому что вычеркнули из списков, устроиться на работу не могут, нет специальности...
-Понятно,- проронила Нина Станиславовна, с ноткой сочувствия, даже прослезилась.
И  привела Отчаянного в приемную  Светачева.
-Алла Ивановна, пожалуйста,  вот представитель с письмом к заместителю министра.
- Садитесь, я сейчас,- сказала Алла Ивановна, взяв письмо.
-А к нему  ему  нельзя?- настаивала  Нина Станиславовна.
-Хорошо, я узнаю.
Алла Ивановна вошла в двойные двери. И вышла через минуту.
- Пройдите, только ненадолго.
Сергей Бесфамильный  вошел в двойные двери и очутился в просторном кабинете.
Робко приближался к Светачеву, неслышно ступая по ковру. Валерий Васильевич  вышел из-за стола, подошел к Отчаянному, пожал руку.
- Значит, ребятам   нужны протезы?
-Да, новые руки и ноги не растут.
-Скоро такое возможно.  В Англии и США  ученые добились результатов, и у нас ведется работа. Слышали об академике Галкине?
-Они-то добились. А ребята лишились не только рук и ног, они лишились своих прав: их не берут туда, где были до ампутации рук и ног. Тогда они сбились в свою артель. Оказывается,  не имеют права! Не мешали б им заниматься посильным делом. Они же не виноваты, что их бросили на произвол судьбы, можно сказать. Так оставьте в покое. Я добывал из кое-что для пропитания. Так житья не дают. Сидят в конторах крючкотворы. Ничем их не проймешь. Кое-кому я сделал внушение, чтоб им неповадно было. Но ничего не добился. Скажу честно, изымал у торгашей башли. Нет, все это не дело. Мы хотим открыть свое дело. Парни ходить не могут, но руки золотые, все могут. А те, у кого нет ни рук, ни ног, могут губами чертежи делать. Только не считаются с ними, потому  что они инвалиды. Когда нужны они были, вспомнили, кинули в афганское пекло. А потом бросили. Вам не до нас, вы тут делите...
- Сергей, все понятно,- остановил разговорившегося посетителя Светачев.- Я попытаюсь разобраться в ситуации. Все эти вопросы решимы. Позвоните мне послезавтра. Или я сообщу вам...
-Куда? Я вам позвоню. До свидания.
Сергей вышел из кабинета окрыленный.Светачев сидел не шелохнувшись, в некотором замешательстве. Он обнадежил парня, и надо было каким-то образом оправдать эти надежды. Если б Сергей знал, что иногда и министр  не может ничего решить. “Я, конечно. не все повидал, но знаю, что нельзя, что можно. Сейчас невозможно. Что же. Все равно мне начинать. Пойду, несмотря ни на что...” Он потянулся к красному  телефону.
- Ну что? - спросила Алла Ивановна, прикоснувшись ладонью к  плечу Сергея.
- Все в порядке? - спросила Нина Станиславовна.
- Да. Только я должен позвонить через два дня.
- Идемте в АХО. Может быть забронируют место в гостинице.
Отчаянный молча шел в сопровождении Нинки-веселинки к какому-то важному начальнику,чтобы пробить бронь. Вдруг остановился:
- Нет, не пойду. На вокзале у меня кореша...
- Тогда, тогда... приходите ко мне. Запишите адрес.
Отчаянный записал адрес. И спустился в вестибюль.
На вокзале он встретился с корешом, тот предложил пойти на одно дело, которое может привести к успеху. Отчаянный почему-то не проявил интереса.Кореш заметно огорчился.
- Погоди, через пару дней я отвечу, - загадочно произнес Отчаянный, разметав по плечам веер волос рыжих.
- Чего ждать? Уплывет мешок с деньгами.
- Ну и шут с ним.
- Пусть он по-братски поделится. Наторговал от пуза, раздулся, ходить не может. А башли ребятам нужны? От твоего министра дождешься как от козла молока... С пустыми руками собираешься вернуться к ребятам?
- Уговорил. Пошли. А перышко оставь.
- А он, думаешь, без пушки ходит? Черт с два.
- Уговорил. Но без мокрухи.
Кореш привел Отчаянного к длинному шестнадцатиэтажному зданию  в нескольких шагах от метро. Отчаянный осмотрел местность. “В случае чего бежим вон туда, в пролет, и нас никогда никто не найдет. Если кого-то из нас сильно поколют, добить не оставлять живым. Договорились?”
Торгаш жил на пятом этаже. Отчаянный, надев маску, нажал на кнопку звонка.
- Привет от Черного бугра.
Дверь открылась. Молниеносно ворвавшись в прихожую, Отчаянный уложил на пол приемом самбо пудовую тушу хозяина. Наступил ногой на толстую шею.
- Поделись золотишком...
- Там, в шкафу.
Кореш вытащил из шкафа мешочек с деньгами.
- Жируешь, а мы там пыль с огнем глотали.
- А что не откупились?
- Ты, сволочь, все наши деньги забрал. Будешь шебуршать - накажем. Пока.
Отчаянный выбежал в подъезд первым. Корешом вышел через минуту.  Мгновенно миновали пролет. А потом прогулочным шагом направились к метро.
Через час они были на московской кольцевой дороге. Закопали мешок с деньгами.
- После завтра заберем. Ребят надо спасать.
- А ка же, - сказал Кореш.- Будь спок. Этот теперь не заявит...
Отчаянный не стал уточнять, почему.
- А мне нужно по одному адресу.
- Нужно так нужно. Как тебя найти?
- Я тебя найду, - сказал Отчаянный. - Пока!
Нина Станиславовна жила недалеко от Садового кольца. Небольшая, но двухкомнатная квартирка. Мягкая импортная мебель. В книжных полках сияют золотом собрания сочинений классиков.
- А я думала, что не придете.
- Пришел.
Отчаянный вручил сияющей хозяйке огромный букет цветов.
- Спасибо.
Нина Станиславовна - вся радушие и доброта. Женщина дородная и притягательная. Отчаянный оценил обстановку и убедился, что Нина Станиславовна живет одна.
Она провела его в комнату для гостей, усадила за стол, прошла на кухню и вплывала с подносом. На подносе домашние пирожки в тарелочке и чашечки с чаем и баночка варенья.
- А пирожки с мясом.
- Вкусные.
- Спасибо.
- В армии макароны по-флотски. А до армии в заводском петеу щи кислые и чай без сахара.
- Закончили ПТУ?
- Куда денешься? Закончил. Гайки точить - могу. Мозги вправить не умею.
- Зачем же? Надо жить в согласии с людьми.
- А согласен я был, когда в Афган посылали. А согласен я был, когда в детдом меня родные запихнули? Я, малыш, был для них обузой.
У Нины Станиславовны лицо на мокром месте.
- Зачем же так, Сережа. Жизнь сложна, надо попытаться понять тех, кто попал в беду...
- Меня обижали. Пускай теперь те, кто меня обижал, глотают слезы. Я их всех к ногтю...
- Ох, Сережа... Ты, наверное, устал с дороги. Прими душ. На диване будешь спать. Завтра я узнаю, что делают с твоим запросом. Светачев должен помочь. Его племянника недавно похоронили. Тоже “афганец”.
- Да... я думал, что в Афган посылают сирот и прочих...
- Нельзя так говорить, Сережа. Полотенце у зеркала.
Сережа вышел из ванной освежевший. На диване одеяло крахмалом пахнет. Спазмы схватили его пересохшее горло. С тех пор, как ушел из детдома, ему приходилось спать где придется и как придется.
Нина Станиславовна ушла в маленькую комнатку, легла на кровать. Ее беспокоило какое-то чувство. Ей хотелось почему-то разузнать все о Сереже.
Встала, накинула на голое тело халат, завязала поясок. Вошла в большую комнату, присела к дивану, вздоохнула:
- Сережа, ты уж извини, я хотела узнать, где ты жил, в каком детдоме...
- Не хочу вспоминать. Где был, там меня нет, а коли так, то неинтересно об этом. Нина Станиславовна, знаете...
Отчаянный притянул к себе хозяйку, растегнул халат и целовал-целовал ее большие будто материнские груди, втягивал в губы один сосок, другой, как ребенок голодный.
Нина Станиславовна застонала от сладкой боли.
- Что ты делаешь, Сереженька...
Отчаянный не отвечал. Исцеловал груди ее, он взял ее под себя и возбужденным  своим отростком  прикоснулся к ее лону...
- Сереженька, сыночек мой... - задыхаясь, выронила она магическое слово.
Отчаянный опомнился.
- Что, что ты сказала?
- Я узнала... Как не узнать свою кровиночку.  А родинка...
- Да... мама... Ах ты, мама...
Он обнял ее и зарыдал.
Зарыдала и Нина Станиславовна.
Отчаянный встал, оделся и собрался уходить.
- Как ты могла меня предать?-Он сжимал кулаки, из глаз посыпались искры.- Я не могу представить, ум за разум зашел. Мне хочется убить тебя...
- Сереженька, дурой была. Мне шестнадцать было. А потом, когда рассталась с тобой, я хотела руки наложить. Искала тебя по всем детским домам.
- Плохо искала. А что я тебя упрекаю, ты же отказалась от меня. Ууу...
- Не отказалась, не отказалась.
- Все ухожу. Я всю жизнь искал тебя. Лучше бы не встретил тебя. Ууу...
Отчаянный ушел, как ни удерживала его Нина Станиславовна.
Люди расступались, уступая ему дорогу, провожая его сочувственными взглядами. Он одаривал их улыбкой, а на лице проступили багровые пятна отчаяния.  Те люди, которые уступали ему дорогу, ему не враги. Враги те, кто не позволяют ему жить по своим правилам.

                Глава 2

Вера простояла час на подиуме. А художник Ник никак не мог передать на холсте особое сияние тела натурщицы. И он знал, почему. Он влюбился в натурщицу. Он влюблялся во всех своих натурщиц, но с окончанием работы это его чувство улетучивалось как эфир. Ник  в экстазе творчества готов был превратить натурщицу в статую.
- Ник, пока вы улучшаете образ, натура развалится?
- Нет, Вера...
Он обошел Веру, с восторгом и восхищением созерцая ее обнаженное тело. Гибкие, стремительные линии, уплотненные временем, бархатное сияние кожи. Изумительные выпуклости грудей, средоточия любви... Нежное, беззащитное лоно, покрытое золотистым пушком.
- Тогда сеанс закончен. Мне надо на худсовет, я должна открыть худсовет.
- Хорошо. Продолжим в четверг.
- Почему вы выбрали меня для своей картины? Я немолода, уже бабушка... Потому что я супруга министра и руководитель отдела культуры городского правительства? - строго спросила Вера.
- Зачем вы так, Вера, неужели я похож на лизоблюда?
- Да, я - Вера, не Маня.
- Прости, Вера. Душа выбрала, а не разум. Если б разум взял верх, то натурщица для этой картины была б другая. Если б по разуму, я должен был держаться от тебя подальше, как можно дальше.
- Значит, все же по разуму  выбрал. Голый практицизм никогда до добра не приводила. Понимаю, картину твою не уничтожат, раз списал с меня... Но ты хоть подумал о том, какой скандал разразится, если выставишь ее!
- Эту картину  выставлять не буду. Интимная. Она моя мечта. Мой идеал женщины... Власть, красота, добродетель, но не ханжество.
- И ты увидел во мне такую женщину?
- Да. Твой супруг видит только лишь твою тень, которую любит. Я видел твоего мужа на тусовках... Он смотрит сквозь тебя и вдаль. А я вижу тебя и все... Ты не тень. Гордо ты идешь, мне нравится,  как ты держишь головушку свою. Ядолжен все осмыслить.Жду тебя в четверг.
Не без душевных мучений шла Вера позировать вновь к молодому художнику Нику. Он не был известен публике, знали его только богемствующие собратья по кисти. “Ему нужен скандал. Иначе б зачем такая откровенность от натурщицы? Но мне-то зачем этот скандал?” - задавала она вопрос, но не могла на него ответить.
В мастерской на этот раз было тепло. Ник позаботился, чтобы натурщица не съеживалась от холода. Ник сегодня должен перенести живой цвет её кожи на холст.
- Я думал, что не придешь... - прерывисто произнес Ник, помогая ей снять пальто. Нечаянно коснулся бородкой ее румяной щеки. Вера была почти вровень с ним ростом. “И не Афродита, и не фотомодель, а Живая Женщина... без прошлого и будущего, вечная женщина...” - подумалось ему.
- Ты сейчас подумал обо мне нескромно. Я просто натурщица.
- Хорошо, ты просто натурщица, - мгновенно согласился он. - Я счастлив, что нашел такую натурщицу. Но я уж готов. Ты готова?
Вера деловито разделась, не оставив на обнаженном теле ничего, стала на подиум...
- Смотри на звездное небо.
- На синее небо? Звезд пока не видно. Вот вечером...
Ник смотрел на нее, водя кистью по холсту. Вера видела себя на холсте и чувство восхищения и стыда захлестнули ее.
- Зачем же писать так подробно?
- Писать приблизительно, пристойно? Ненастоящие художники... Прости...
Ник подошел к ней, встал на колени и... коснулся губами  ее розового лона. Она стояла не шелохнувшись. Затуманились глаза, большие, мечтательные, порочные... Она не сопротивлялась. И это спасло ее от нечаянной измены мужу. Ник, позабыв все на свете, впился губами в   губы, углубляясь языком...
- Ник, не забывайся...
- Ты... ты рада?
- Рада, но не омрачай эту радость... Ой, ой... - Вера коснулась ладонями его сияющего высокого лба, как бы отталкивая от себя. Но было поздно. И он, и она почувствовали то, что происходит после близости.
Он встал, пошатываясь.
- Я пойду и больше не приду. Ты нарушил уговор...
- Прости меня. Я счастлив.
- Ты счастлив просто с женщиной. А ты был бы счастлив с женщиной Верой, у которой любимый муж, дети, внуки, у которой кружится от забот и переживаний головка? Я поняла, ты рисуешь женщину, с которой приятно спать. Тогда лучше взять в руки фотоаппарат, а не кисть и краску. Не согласен?
- Не согласен. Зачемсогласилась?
- Зачем я согласилась?
- Вера, ты ведь рада тому, что случилось?
- Не спрашивай. Ты хочешь спросить, познала ли я... оргазм? Не спрашивай. Ты хочешь, чтобы я ушла от мужа? Нет, я не могу, не смею так думать.
- Понятно. Уходить от мужа не надо, если ко мне не придешь. Ты любишь мужа, я люблю тебя. Хотел бы, чтобы ты родила от меня.
- О чем ты говоришь? Это невозможно.
- Возможно. Ты боишься не себя, а общества. Опозорят тебя...
- Не говори больше об этом. Я... я могу вновь стать матерью, ты разбудил во мне эти чувства, но мне нельзя...
- Значит, у меня никогда не будет сына.
- Зачем же так?
- Я слышал, что твой супруг не может сказать, что он “сердцем чист и не спесив”. Я слышал, имеющий уши да слышит. Он не сможет упрекнуть тебя...
- А я не хочу слышать даже об этом. Меня он ни на кого не променяет.
- Я не об этом.
- Все, я ухожу. Заканчивай картину без меня. И спрячь.
- Не буду я прятать.
Вера оделась, молча попрощалась с художником и покинула мастерскую. Осознавала, что поступила опрометчиво, согласившись позировать.
Но через день вернулась к Нику. Ее влекло к нему, сильно, неодолимо. Хоть не позволяла ему переступить последнюю черту, себе позволяла все, оставаясь физически верной мужу. И как-то поняла, что муж догадывается о ее визитах к художнику, но спокоен за нее, не из равнодушия, а из безграничной веры в ее чувство к нему. Она не рассказывала о причинах частых своих отлучек из дому, чтобы понапрасну не расстраивать мужа, который и так расстроен. Однажды они пошли на прием к... врачу-сексологу. Светачев был отрешенный, податливый, послушный, как приговоренный к смерти, но осознающий.  что он особенный. Как будто бы слушал...   неадекватные вещи о своем физическом состоянии, подспудно полагая, что врач, его осматривающий, не Фрейд, даже отдаленно, очень отдаленно не Фрейд при всех своих степенях и званиях. Но к концу беседы все же снизошел к врачу, высказав следующее:
-Я согласен, что происшедшее результат нервных срывов.
- Вы попали, как бы выразиться, в ступор. Нервные срывы приводят к ступору... Надо нам найти причину этих срывов. Вот и все. А остальное - остальное, - сказал врач. - А вас, - врач взглянул на Веру выразительным взглядом, - прошу перестать быть сестрою своему мужу. Это вам не составит труда. Вы такая интересная женщина. Можете и ревновать, если такой повод найдется.
Светачев передернулся. И до врача дошли слухи! Светачев как-то  не допускал, что врач может и сам “до всего дойти”. На то он и врач. Да и усилий особенных прилагать не нужно.К тому же на лице пациента все написано! От страха “разоблачения” перед Верой Светачев “заморозил” свое лицо, поспешил закончить осмотр.
- Ну хорошо, Валерий Васильевич, осмотр окончен. Ничего серьезного. Пройдет. Вы волевой, активный человек, но временно парализована ваша воля. Переборите паралич воли. Не сможете сами, мы поможем, - тут врач рассмеялся. Ну, там эротический массаж... Может, обойдемся без этого. Возьмите себя в руки, вы мужчина или не мужчина, если уж начистоту. Конечно, вы сильной воли мужчина, можете  преодолеть беду без посторонней помощи. Вот что я хочу сказать. Жду вас через месяц.
Вышли из кабинета врача слегка удрученные и хмурые. Но Вера опомнилась, взяла себя в руки. В вестибюле поликлиники она взяла мужа под руки, засмеялась:
- И чего мы расстраиваемся? Ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Мне смешно все это. И тебе должно быть смешно.
- Вера, не успокаивай меня. С кем не бывает. Но почему именно со мной?
- Это происходит с каждым мужчиной твоего возраста. Не думай об этом, лучше будет. Валера, мы прожили все эти годы счастливо, несмотря ни на что. Ты, конечно, раздражал мою родню своей бравадой. Я им говорила, что все пройдет.
- И какая же ты у меня Сивилла! Я не могу смеяться.
- А ты не смейся над собой, когда не нужно.
- Разве смеются когда нужно? Но мой смех - это смех сквозь слезы.
- Валера, что произошло? Я с тобой же,  что произошло-то?
- А твои свидания?
- Тебя тревожат мои свидания? Одно скажу, я всегда была и остаюсь с тобой, что бы  ни произошло. Но пусть у женщины остаются какие-то свои тайны.
- Хорошо, ты меня убедила. Но мне тяжко. Не сложилась, не задалась жизнь. Я столько  вреда нанес людям. Бог видит, не хотел..
- На твоем месте другой бы такого натворил... У тебя душа неспокойная. Знаю,  несладко  тебе от  чинодралов. И  мне порой хочется умереть, глядя на тебя.
- Да, Вера. Но надо биться до конца. Чтобы не посмеялись и над нами.

                Глава 3

Отчаянный открыл дверь приемной Светачева и застал строгую Аллу Ивановну.
- К сожалению, Валерий Васильевич занят. А вашу просьбу рассматривал  Председатель.  Отклонили. Не только вашу просьбу. Просьбу матерей-депутатов. Да, погибли их сыновья там, в Афганистане,  пока они здесь боролись  против  непатриотов...
Кровь прилила к лицу Отчаянного.
- Как так отклонили?  Предали ребят? Им что теперь, умереть?
- Молодой человек, успокойтесь. Дело в том, что признать ребят-”афганцев” участниками войны правительство не может. Ребята находились там в порядке оказания интернациональной помощи. Душа обрывается. У меня муж погиб там в бою. Написали: “погиб при исполнении служебного долга”. Даже не “задания”!  Надо обращаться  за помощью  в местную администрацию.
Отчаянный бросился искать Нину Станиславовну. Нашел.
Нина Станиславовна вышла из кабинета какого-то  начальника с папкой под мышкой, важная, величавая, направлялась в кабинет Светачева.
- Нина... - пробормотал он.
- Что, дорогой мой?
- Нина Станиславовна, в просьбе отказано. Ребята просились не в бой  за одних афганцев против других, а просили помочь...Я просто не знаю, что тут...
- Не может быть.
- Читайте...
- Невероятно. Приходи вечером, придумаем что-нибудь.
- Не приду. И ты знаешь, почему? Ты мне тоже сказала “нет”.
- Сережа, не я. Приходи, ладно.
Вечером Отчаянный пришел к Нине Станиславовне. Надо было что-то придумать, чтобы не оставить в беде “афганцев”.
- Сереженька, не переживай, придумаем, чтобы выручить твоих ребят, - сказала Нина Станиславовна. - Ты ешь, наверное, такого никогда не ел?
- Нет, конечно. На подножном корму, как придется. Я хотел понять, что такое жизнь без обид. Конечно, со мной поступили несправедливо. Мама, скажи, кто мой отец? Скажи, а?
- Я ждала этого вопроса.
- Так что же?
- Я не могу сказать об  этом. Жив твой  отец, только он не знает, что ты жив.
- Так где он? Ты разошлась с ним?
- Мы вместе не были никогда.
- Почему?
- Твой отец...ещё тогда был заместителем министра, депутатом. Я девчонкой помогала матери на правительственных дачах. Однажды я пришла одна в недобрый час.
- Понятно.
- Нельзя говорить об этом. Он сейчас тем более недоступен. Да он и не знает, что есть ты. Хотя, может быть... Ты похож на отца, только немножко.
- Ты хочешь сказать, что я  похож  на тебя, то  есть я - это  ты?
- Да, Сереженька...
Нина Станиславовна подошла к нему, обняла за плечи... и зарыдала.
- Без меня вырос. Прости. Я счастлива, что ты нашелся.
- И я, что нашел тебя,- но голос был печальный.
- Сереженька, я должна тебя прописать к себе. Но ведь надо доказать, что ты мой сын. Это нелегко.
- Ну и не надо доказывать.
- Но как же. Пока живи так. Я буду хлопотать. У меня родни близкой нет. Троюродный брат в объединении, где “Буран” выпускают, работает инженером. У него допуск. Космос, секреты. Соревнуемся с Америкой. У них “Шатлл”, а у нас “Буран”, но наш лучше. К  дяде я тебя и  направлю.
- Не надо меня направлять. И вообще я сам решу, что мне делать. Я нашел мать - а это все. Остальное мелочи. И скажу тебе, мать, у тебя есть внучка Мамлакат.Замечательная внучка.
- А почему не сказал об этом сразу. Так я бабушка? Есть фотография внучки?
- Вот, - Сергей вытащил из кармана паспорт, а из паспорта фотокарточку дочери.- Похожа на тебя? И на свою маму похожа? А на меня не похожа. Она говорит:  “ Ты папа - урус, а я - Мамлакат!” Как я могу ее оставить, предать? Ну, я возвращаюсь  в Алма-Ату.
- А это внученьке.
- Спасибо, мама.
- Сереженька. Надо нам жить вместе. Я так больше не могу. Ты мой единственный родной человек. Приезжай, приезжай навсегда. Я хочу, чтобы мы были вместе, не разлучались.
- Если б можно, мама. Я не могу оставить ребят, ты это понимаешь?
Они обнялись и плакали от безысходного горя.

                Глава 4

Валерий Васильевич закрылся в кабинете на целый день. Он готовился к серьезному выступлению на активе. Не выступать было нельзя. Но отвлекали звонки, да настойчивые начальники главков и отделов со своими неотложными бумагами.
Только что выслушал доклад  начальника первого главка Нестерова о снабжении  продовольствием  войсковые части.
-Вот  письмо от  замначальника штаба  южного  военного округа. Генерал Цай В.С.  просит выделить...Вот письмо генерала Пака А. Г. , Среднеазиатский военный округ...Из Алма-Аты обратились генералы Байков и Лян с аналогичным письмом...
-Рассмотрите  и подготовьте ответы. Решите положительно.
 Вбежала в кабинет взволнованная Алла Ивановна, чуть не столкнувшись с Нестеровым..
-Позвонили. В подвале  заложена бомба. Взорвется через три часа.
-Садьте. успокойтесь,- сказал Валерий Васильевич, поднеся к ней стакан с водой.-Пейте. Что с вами? Я вас не узнаю.
-А не могу сказать. И что бы обо мне не говорили, помните, что я чиста перед вами...
-Алла Ивановна, что с вами?- Валерий Васильевич обнял ее за плечи - они вздрагивали мелко-мелко.- Я боюсь за вас...
-Бомба  против вас...Может, покинем здание?   
- Если бомба в подвале, зачем же  покидать здание? Время есть, чтобы найти бомбу. Вызовите группу по обезвреживанию. Пока оповещать этом никого не нужно. Держите меня в курсе, но не отвлекайте.
 Однако два раза порывался к нему на прием Петр Владимирович Гутников, начальник  главка, но безуспешно.
 - Петр Владимирович, что за спешка? Завтра будем решать... - с раздражением проговорил в телефонную трубку Валерий Васильевич, додумывая мысль и фиксируя ее карандашом на мелованной бумаге. (“Боже мой, не найдется простой бумаги. Надо сделать замечание Алле Ивановне.”).
- Завтра нельзя. Ходоки у меня в приемной. Они ждут ответа... - твердо произнес Петр Владимирович, тоже заряжаясь отрицательной энергией.
- Хорошо, приходите, - сказал Валерий Васильевич.
“Чей Петр Владимирович? С какого времени он здесь? Когда организовали Агроком? Разогнали старых, набрали новых. Но новый ли Петр Владимирович? От него веет плесенью. Но что это я так сурово? Потому что много узнаю от добровольных доносчиков? Ну все, все пронюхали. И о моем сочувствии Груздеву и антипатии Гутникову, и про его шашни с молодой директрисой Журавковой...  И про раздачу фондов, и про списание долгов, и про раздачу наград. Если это так, что это уж слишком. Это называется злоупотреблением  служебным положением. Пора, пора нам отойти от этого стиля руководства, от этого стиля жизни. Зачем же в таком случае вытаскивать такого гриба на свет? Председатель наш, конечно, того... питает слабость к кондовости...”
Петр Владимирович прошел в кабинет Светачева неторопливой, но уверенной походкой. Приблизился к столу Светачева, воздел папку.
- Садитесь, Петр Владимирович, у вас неотложное дело? - вежливо спросил Валерий Васильевич.
- Да. Требуется изучить эти две страницы и вынести решение.
Держался  Гутников с достоинством, не как подчиненный, но преисполненный готовности выполнить любое государственное задание.
- А вы не можете? - спросил Светачев.
- Формулировка задачи не в моей компетенции, - заметил Гутников.- Просят продать заброшенный рудник, где трудились деды.
- Но ведь вы должны прийти с предварительными наметками, - возразил Светачев.
- Вопрос-то принципиальный, - подчеркнул Гутников. - Представители многих районов и регионов поднимают вопрос о частной собственности на землю. Как проигнорировать это? Что значит проигнорировать вопрос? Это загнать болезнь внутрь. Последствия тяжкие.
- Вы задаете вопрос, а я отвечаю! Хорошенькое дело! Хорошо устроились. Народ поддержал в Октябре семнадцатого ну вот, я вот вычитал в одной книжке - русалимов только потому, что они выдвинули, как говорят, убойный лозунг: “Фабрики - рабочим, землю - крестьянам!” Конечно, рабочие должны стать хозяева того, что производят. Конечно, крестьяне должны владеть землей, на чужой земле хлеб горек! Земля принадлежит всем, то есть никому лично, - решили на практике. И никто не хочет  окультурить ее, разве что из-под палки. Повышаем  культуру варварскими методами! А  культура - это свобода.  Создали систему карательных органов. Систему наказания. Но ситуацию не спасли. Нет земли - нет хлеба.И еще чего-то хотим! Я за то, чтобы решить вопрос положительно. Изложу свое мнение на коллегии.
- Валерий Васильевич, нельзя отдавать землю в частную собственность, - убежденно произнес Гутников. - Мы породим класс латифундистов и вызовем новую гражданскую войну.
-Господи, вот это упорное нежелание отдавать землю в частную собственность и  спровоцирует войну. Она уже идет.
-Ваша идея губительна для страны. В “Ригведе” говорится: “История Русской Империи насчитывает  18 миллионов лет, а вначале была Идея, и Идея была в Боге, и Бог был Идея...”Земля - это материальная ипостась Идеи, исключающая делимость...
- “О, Шумер, великая земля всех земель вселенной, залитая немеркнушим светом, определяющая божественные законы для всех народов от восхода до заката!..Да будут хлевы твои многочисленны, да приумножатся твои коровы, да будут овчарни твои многочисленны, да будут овцы твои бесчисленны”,- продекламировал с улыбкой Валерий Васильевич, вступая в необычную полемику с эрудированным оппонентом.- И мы любим свою землю и потому  не отдадим ее никому!  И не отдавая землю тем, кто должен ею владеть, мы  зальем ее красным светом.  Любим ли мы свой народ, если мы так упорно не  отдаем то, что принадлежит, как вы говорите, народу?
- В данном случае  правы мы  оба. И отдавать нельзя и не отдавать нельзя. Отдадим - прекратятся дотации, не бюджетных  инвестиций. И где мы очутимся? Нет, я возражаю против готовящегося закона о земле. Пусть остается все, как есть. И ленинский бумажный декрет о земле, который списан у эсеров, и гознаковские дотации. Иначе произойдет революция.
- Земля в наследство. Это же естественно. Земля образовалась пять миллиардов лет назад, жизнь возникла пятьсот миллионов лет назад. Земля в зрелом возрасте. Она прошла только половину пути. На ней люди обретут бессмертие, может быть, в самый канун вселенской катастрофы, но нам надо быть добрее к себе самим.
-Что хорошего в  консервации зла?
-Люди обретут реальное бессмертие и это означает торжество Добра. Земля будет поглощена солнцем, а Млечный путь  столкнется с другой галактикой. К тому времени люди сумеют выбраться из беды. Тогда, наверное, поймут, что право на землю это право на жизнь. И те, кто  отказывает людям в праве на землю, не заслуживают доброго слова. Сколько раз пытались эту идею похоронить, замуровать в бетонную стену страха, предать анафеме, забвению, а она вновь вырвалась с того света. Думаю, неспроста все это.
- Валерий Васильевич, у нас с вами разные понятия о добре и зле. Вы правы в одном, что зло вечно и  бессмысленно его хоронить добром, с ним надо ежечасно, ежедневно бороться.
- Ах,  вот в чем дело? Мы все боремся? И мы презрели все нравственные преграды. Наши идейные предшественники  преподали нам урок новой нравственности. Все оправданно, все нравственно, все, что идет во благо народа. Ленин начинал прозревать, потому Сталин изолировал его, объясняя это заботой о здоровье вождя. Поверили. Кто мог усомниться в нравственности кремлевского горца?
- Усомнились и не однажды. Не в этом дело.
- Когда  умер на операционном столе Фрунзе? Когда убили Кирова? Кто убил Кирова? Тоже вопрос!
- Сталин направил следственную бригаду часом раньше до выстрела убийцы. Ответ очевиден. Но не в этом дело. Следователи нашли убийцу, приговорили. По закону! И ещё приговорили тысячи и тысячи невинных за смерть великого гражданина... без судебного процесса! Сталин сполна отомстил врагам за  гибель народного любимца! У Ленина Сталин взял урок: всех  маловеров под курок!
-В “Русской правде” было: око за око, зуб за зуб. В ленинской правде: тысяча ок за око, тысяча челюстей за  зуб. Помните: за смерть Урицкого расстреляли десять тысяч белых офицеров?
- А тихую  войну  с мирным населением забыли? Только та революция чего-нибудь да стоит, которая умеет защищаться,- произнес Гутников.- После революции всегда находятся виновные. Не участвовал - виноват, участвовал - виноват. По одному в суд правый! И так всех, кто ходит, а кто не может ходить, того на месте. Но, Валерий Васильевич, не будем подвергать ревизии славную историю... Что было,  то прошло и быльем поросло.Это выгодно маловерам, диссидентам, прочим антисоветчикам.
- Зачем же тогда пришли? - возмутился Светачев. - Зачем спровоцировали дискуссию на тему о нравственности?
- Чтобы узнать ваше мнение, - последовал ответ. - Для работы.
- И узнали?
- Во всяком случае прояснилось. Вы мечтаете о даче где-нибудь на Багамских островах?
- А вы нет? Ясно, ясно.  Мне необходимо подготовиться к выступлению на  симпозиуме по экологии.
- Понятно. Вы никак не хотите понять одну вещь: если мы отдадим землю крестьянам, фабрики - рабочим, то мы не будем нужны,нас забыли как звали.
- Хорошо. Мы будем нужны самим себе. Я изучу запрос и передам вам.
Петр Владимирович с достоинством покинул кабинет, а Светачев  в изнеможении откинулся на спинку кресла.
“Визит не случаен. Это Председатель послал его на разведку. Гутникову какая корысть? Не быть ему министром. Но он хочет удержаться в разваливающихся структурах при любых обстоятельствах. Пока Гутников на стороне председателя. Это ежику понятно. Председатель хочет выведать мое настроение. Скоро выборы. Вот и выискивают потенциальных кандидатов во враги, чтобы ударить наверняка. С кем я? С Ельциным? Не с Горбачевым же, который не сможет уйти достойно: переоценивает свои способности, не ощущает  гнев, накопившийся в людях! Ельцин придет к власти, но потом  спокойной жизни у него не будет. Он не будет достраивать то, что отцы не достроили... Сможет ли? От правового беспредела до правового государства и гражданского общества.”
Но Светачеву не дали додумать не праздную мысль. Гутников  побежал докладывать обстановку шефу. (“Светачев  предлагает невозможные вещи. Он предлагает раздать земли, приватизировать заводы по переработке сырья, призывает в смене курса правительства. Вы  примите меры,пока не поздно...” “Он в здравом уме?” “Кто знает, поговорите с ним, он такое несет, уши вянут...”).
Невозмутимый  шеф позвонил по внутреннему телефону  Светачеву, дабы убедиться в этом и потребовал немедленно представить точную картинку по хлопководству. Поступил сигнал в ЦК и в Президиум правительства. Происходят странные вещи. Изобрели  новый метод по удвоению урожая с помощью воды. Наливают в хлопок-сырец воды  столько, сколько он может удержать! Следователи Гдлян и Иванов не унимаются. Надо разобраться и принять упреждающие меры.
- В  четырнадцать ноль-ноль буду у вас, - сказал Светачев.
- Жду вас в тринадцать тридцать,- уточнил председатель.
Светачев поднял на ноги все отделы, курирующие хлопководство, потребовал только объективных данных для внутреннего пользования. Ну смелее, дорогие, выкладывайте, настоящие цифры, хватит мудрить. Надо, надо разобраться в ажиотаже, поднятом вокруг хлопководства в среднеазиатском регионе, послушать ходоков. Гутников как-то говорил, что к нему наведываются председатели  колхозов, чтобы выбить фонды и приукрасить цифры... Но ведь Гутников только говорит, а подать материалы в следственные органы не спешит. Не позвонил Гдляну! Говорит, возмущается, но никак не решится самому за дело взяться. Все бы жар загрести чужими руками. Верх безнравственности! Другой бы на его месте подал бы заявление об увольнении. Ходят ведь слухи, грязные слухи о мздоимце-Гутникове, а ему хоть бы что, преспокоен. Удивительное самообладание. Председатель - непробиваемый для него щит и меч. Выгнать Гутникова заранее никому не удастся. Но попытаться выключить его из игры? Это можно. И опять же надо спешить. Гутников выдвинул себя кандидатом в народные депутаты! Мол чем я хуже Светачева! Что ж, пусть народ решает: или Светачев, или Гутников. Каждому хочется славы и пирога сладкого. Но как добиться всего этого?  Обещанием? Тот, кто пообещает колбасы и водки, кто нарисует хороший натюрморт, должен победить. Но зачем же эти пустые обещания?! Уже третье поколение людей выросло на вере и пустых обещаниях, трудно перестроить психологию людей.
Светачев не думал, не гадал, что ему придется соревноваться в преданности народным интересам с Гутниковым, но раз придется, то не уступит ему ни в чем... Но врать не будет. Он будет говорить то, что есть, а не то, что хочет услышать секретарь-президент, его близкое и неблизкое окружение. Но могут тысяча незнакомых людей из ненависти к прекрасному человеку потерять достоинство и честь, клевеща на невинного с особым упоением? Оказывается, могут. Но сможет ли отвергнутый ими человек?
-Валерий Васильевич, - начал Председатель.- Вы нарушаете правило номенклатуры.Выступать единым фронтом, демонстрировать единство. Это не блажь. Мы соратники по общей борьбе. Кто выступает, того наказывают. Елкин, Ефимкин, Куропаткин, Цветков. Где они все? И вы туда же хотите?
-Да, когда борьба, то тогда и жертвы. Жертвы - это наши близкие.Люди.Помнить бы это.Не забывать, когда принимаем решение.Любое решение должно быть интегральным. Тогда будет правильным. Почему мое действие направлено против других, хотя я не хотел делать этого?
-Об этом я у вас спрашиваю. Вы хотите добра, а не зла. Но кто-то вам велел делать добро или зло? Импульс? Откуда импульс?Вы ведь не сами по себе.Я  вынесу дело на коллегию.
“Он покушается на мою честь. И если заглянуть во время - то он мой близкий родственник. Все мы родные, но мы не жалеем тех, кто не с нами. Навязываем свою волю, свою агрессивные идеи. Кто не с нами - тот должен быть вычеркнут из нашей жизни. Люди родственники, близкие, дальние, но человек ведь думает  о себе прежде всего...”
-Я не понимаю.
-И я не понимаю. Вы хотите лавр Македонского. Вы хотите изменить суть вещей.Я полагал, что вы скромнее в желаниях. Но кто вас поддержит? Или это проявление жизненного импульса, инстинкта? Вас поддержат? Выйдете на балкон, обратитесь к народу и за вами устремятся толпы? Охлократия - предвестник беды...
-Почему вы усомнились во мне? Лавры Македонского?
Устоять под напором клеветы. Тело держится, а вот душа... Родился он в марте, душа весенняя жаждет простора, простора...
Его душа посетила... звезду Орион. Там, в космосе - просторно, и потому там души людские добрее. Люди на земле ссорятся из-за тесноты? Не было дня, чтобы не убивали кого-то, чтоб утвердиться. Но тянутся друг к другу близкие души, это только в природе однополярные тела отталкиваются. А среди людей наоборот. Души одного поля сближаюся. “Изменит ли мне Вера, моя Вера, моя Надежда, Любовь, любовь моя вечная?..”
-Времени нет на дискуссию, ивините,- сказал Валерий Васильевич.
А час спустя он шел по пустотам подземного города, освещая себе дорогу слабеньким фонариком. Пробирался в темноте.Экономил батарейку. Здесь обитают какие-то темные личности. Они не злы и не добры, но они опасны, эти призраки. Светачев знал, что его жизнь висит на волоске. Выскочит кто-нибудь из темноты и бросит в него камень или лом. Он не причинит этим личностям вреда. Ему надо найти злоумышленника. Он хочет понять этого злоумышленника.Вышли трое.Что надо?-спросил он призрак.
-Где-то здесь бомбист.
-Где-то здесь. Ищи-свищи.
-Сколько вас тут!
-Не считали. Никто не пропал.У вас там теряются, а здесь никто не пропадает.
Светачев пошел по запутанным переходам. Кто-то бросил в него нож. Он успел перехватить нож. И бросил в  лужу.Нож был каменный.
“Может, те, из прошлого? Полно, Валерий...” Его трясло. Мозг был в отключке.
Но где этот злоумышленник?Найдет его и...что сделает? Он понимает, что он везучий человек. Везение было во всем. Повезло, что выучился. Повезло, что поднялся на вершины. Конечно. не без способностей. Хотел бы жить по чистому разуму. Когда-нибудь придем к этому. А сейчас живем тем. что диктует данное время, что в данном случае нужно. И всегда опаздываем.
Нет злоумышленника.Нашел Светачев бездомного в конце подземелья. Мальчик жил в подземной квартире. Не один. С ним был какой-то мужчина.
-Дяденька добрый.
-А папа есть у тебя?
-Помер. А мама замуж вышла, уехала...
-Пошли со мной.
-Не,а...
Услышал Светачев  какой-то хлопок....

                Глава 5

Вера столкнулась в дверях мастерской с длинноногой девицей, со всеми цветами радуг на лице курносом. Девица узнала ее и ухмыльнулась откровенно. Вере захотелось съездить по нахальному этому личику.Вздохнула.
- А, Вера, проходи. Признаться, я не ждал тебя... - сказал Ник, в каком-то смущении.
Вера догадалась, что девица эта больше, чем натурщица. Какое-то чувство зависти и ревности захлестнуло ее, она не могла поддержать нить разговора.
- Меня не ждал? Нет желания закончить картину?
- Желание есть. Но ты-то как? Ты же сказала, что не придешь. Я тут думал, как писать заново с новой натурщицей.
- Которую я встретила в дверях?
- Да... - растерялся Ник.
- Ничего у тебя с картиной не получится, разве что она  сабортирует...
- Что ты говоришь?
- То говорю, то...
Она быстро разделась, встала на подиум. Была смела. Понимала, что он пустошен разнузданной девицей, потому ей опасаться давно добиваемой им близости было нечего.
Он вытащил кисть, взял мольберт и встал в опасной близости от нее. Созерцал с пристрастием и сделал несколько яростных мазков на холсте. Вдруг отбросил кисть, мольберт, упал на колени.
- Все, только не это, - сдавленно выкрикнула Вера.
Он бережно коснулся ладонями ее талии, губами впился в нежную розовую щель, проникая языком все глубже и глубже...
- Ой, оставь, пожалуйста... - простонала она и упала на пол. Они сплелись...
- Люблю, Вера, так люблю тебя, ты мое вдохновение.
- На забывайся, милый...
Потом Вера заспешила домой.
- Ник, ты благородный человек. Ты гениальный человек. Свободный человек. Будь счастлив.
- Я счастлив и несчастлив. Я счастлив, что встретил тебя. Я несчастлив, что ты не хочешь стать матерью... моего ребенка.
- Я не свободна. Прости.
Вера ушла. Но приходила еще и еще. Картина была близка к завершению. И разразился скандал. На презентации картины, где Вера была с мужем, один из нештатных искусствоведов заметил:
- Картина замечательная, гениальная. Она могла быть создана благодаря натурщице, судя по всему, жене или любовнице художника...
Вера готова была провалиться сквозь землю. Валерий Васильевич не сказал ни слова. Но взял под руку оскандалившуюся жену и повел к выходу.
Дома он прошипел гусаком:
- Ты принесла домой грязь. Гадость какая! Как жить мне?
Вдруг он схватился за сердце и упал без сознания на пол. Вера упала на колени, приложила ухо к груди и прислушалась к биению сердца. Сердце билось...
Судорожно бросилась к телефону и вызвала “скорую помощь”. “Скорая” прибыла через двадцать минут. И все это время он не приходил в сознание. Вера потащила его к дивану, уложила, подложила под голову подушку, приложила ко лбу мокрое полотенце. За этим занятием и застала ее “скорая помощь” - молодой врач и две санитарки. Врач привел в чувство больного, сказал обыденным голосом:
- Нервный стресс. Не берите в голову. Жизнь - сумасшедший дом. Надо как-то приспособиться к этой жизни.
- Конечно, конечно... - проговорила Вера. - Спасибо.
- Полный покой. Ваш супруг переволновался. В общем-то здоровый человек, устал. Так реагирует организм на вызовы жизни. Никуда не денешься. Ну, поправляйтесь. Всего доброго.
В  доме тишина. Слышны  были  тяжелые  вздохи.
- Не подходи. Я видеть тебя не могу,- проронил Валерий Васильевич и отвернулся, чтобы жена не видела его слез. Но это подавленное состояние выдавал его голос.-Я думал, что счастлив, зря так думал...
- Выслушай. Я чиста перед тобой.  Мне очень больно, что ты не веришь...
- Я верил тебе, верил...
- А что произошло-то? Валера, ты стал таким мнительным в последнее время. Стыдно за тебя. Не ожидала, что окажешься таким слабым человеком. Впору усомниться в искренности твоих  помыслов. Ты за перемены в жизни или за себя в жизни?
- Ну, все намешала. Иди сюда.
Она подошла к нему. Он взял ее руку в свою...
- Валера, милый...-промолвила она, чтобы прервать молчание.
- Пока ты со мной, другие потери - не потери...
- Какие страшные слова ты говоришь? Не надо терять, не надо забывать, а уж если потерял, то не надо горевать, чтоб не потерять все...
- Это верно, Вера, - сказал Валерий Васильевич и без перехода: - Ты меня познакомишь с художником.
- Если он захочет.

                Глава 6

Однако надо быть готовым ко всему. С этими мыслями Светачев  приготовился к худшему. На случай, если останется один, приготовил завещание... Текст завещания он долго и тщательно обдумывал. С кем бы посоветоваться?
Напросился на прием к нему Лесняк. Валерий Васильевич не хотел встречи, но избежать ее было невозможно.
И вот сидят за столом два в общем-то немолодых человека, давние друзья... Впрочем, отношения между ними - это отношения старшего брата и младшего. Неразлучны четверть века. Вместе как иголка с ниткой. Светачев  был  переведен в областные структуры. Через некоторое время в сектор писем попал Лесняк, заочно заканчивающий сельхозвуз. Валерий Васильевич переводится в Алма-Ату, следом спешит Лесняк. И в Москву Лесняк попал по вызову Светачева. Родственные души. Настроение Валерия Васильевича мгновенно передается Лесняку.
В последнее время Светачев захандрил.
После похорон незабвенной Аллы Ивановны. Она спустилась в подвал на лифте ( искала Светачева), вышла на площадку, и тут взорвалась бомба. Судмедэксперты собрали  с бетонных стен и бетонного пола кровавые ошметки и увезли в больницу. Светачев не смог поехать на похороны. Он пребывал в прострации, плохо слышал, глаза слезились, но он не замечал этого, пытался бодриться, и, жалея его, не сообщили о дате похорон;  в тот же день вызвали его в Кремль и  возложили на него  временное исполнение обязанностей  председателя  в виду болезни Председателя, которому собираются сделать  шунтирование.( Председателя выгораживали. Дело, которое вел помощник генпрокурора, закрыть не удалось.Митинговщики требовали отставки Председателя. Делалась попытка свалить тяжесть обвинения на Светачева). Исполнение будет прервано с возвращением из  загранпоездки первого первого заместителя, которому Председатель всецело доверял. Однако через  третьих лиц было доведено до его сведения. что он  будет введен в самый высший круг, если  примет встречные предложения. Светачев ответил, что  не ставит свое политическое будущее в зависимость  от благорасположения или антипатии  отдельных лиц, ибо он служит не отдельным лицам, а  отечеству. Его ответ  был доведен до сведения...
Светачеву добавление обязанностей в данном случае не сулило ничего хорошего. Теперь он должен проводить ту линию, которую определили в руководстве, что было для него невозможно.Он пытался переломить ситуацию, но безуспешно.Обзванивал, но безрезультатно. К тем людям, к которым он обратился, не обещали ему поддержку, явно выжидая. Терпение Светачева кончилось, он начал срываться.
 Этого, кроме Лесняка, не замечают в Агрокоме. Надвигается беда. Ведь хандра хорошим не закончится. Вот об этой беде Лесняк и хочет предупредить своего старого друга, может быть, самого дорогого и незабвенного из всех друзей.
Та первая встреча его с Валерием Васильевичем, конечно же, была событием, еще каким событием, а может быть, и судьбой. “Если бы не  он, так я и остался бы в  неунывающим трактористом. Хоть в этом ничего зазорного нет, но все же... У Валерия Васильевича такая натура - помочь человеку подняться на ноги, поддержать человека. И не жалеет себя. Ведь неблагодарное дело - возиться с непутевым человеком. А я и был таким человеком. И делает это Светачев не по долгу, а по естественному своему влечению. Он желает всех осчастливить, и очень расстраивается, когда видит, что не получается. Конечно же, всех осчастливить - легко сказать. Но если это чувство перевести на язык конкретики, то это означает, что у него претензии к тому курсу, который его “заставили” проводить, у него неприятие к механизму управления как к механизму подавления. Чувства не обманешь. На каждом уровне управления сговариваются между собой, потому здесь легко отторгается инородное тело. Тот, кто стал инородным телом, обречен. И чтобы механизм действовал, надо регулярно смазывать его трущиеся части... страхом. Почти все махровые волокитчики, взяточники, заговорщики, преуспели в этом. Они б и вовсе, да Валерий Васильевич причиняет им неудобство воровать. Вот эти грызуны-заговорщики хотят пока что заблокировать все идеи Валерия Васильевича, чтобы выставить его в неприглядном свете. Неспроста слухи, скандалы, наезды... Что делать?.. Конечно, надо хоть предупредить Валерия Васильевича...”
- Валентин, ты что-то в последнее время захандрил, - сказал Валерий Васильевич, критически взглянув на собеседника. Между ними разница в десять лет, но выглядели сейчас одинаково немолодо. Как-то мгновенно постарели.
- Печальные новости. Умер Землянский младший. Вот телеграмма. В последние годы комбинат его лихорадил. Никак не мог встать на ноги. Пыльные бури доконали хозяйство. Известное дело, сдуло весь гумусный слой, а минералка только губит оголенную почву. В прошлом году взяли шесть центнеров на круг. И то спасибо небу - сжалилось, послало на землю дождь. Сколько выпало - столько и выпало... А Землянский с этим был не согласен. Трудился как папа Карла. И его понимали. Он был человечище. Щедрым был, неуемным был, принимал дары судьбы и ее удары...Был бы равнодушнее, жил бы... Я думал, что он бессмертный. Но ведь и эти крохи отдай - не греши! А вот сердце его не выдержало...
- Помолчим, помолчим, - сухо хрипло произнес Валерий Васильевич.
- Помолчим... - прошептал Лесняк, потом добавил: - Их ведь выслали туда, куда Макар телят не гонял. Все заново, да на горбу своем, кто корни пустил, а кто и верх корнями! Не устояли перед ураганом!
- Конечно, этого следовало ожидать, - сказал Светачев. - Их же не спрашивали, когда решали за них! И так во всем -  наш стиль!
Лицо его потемнело. Не было неожиданного в том, что из родной глубинки идут печальные вести и все же беда всегда неожиданна. Вот и Землянский ушел... Так уж получилось, что Светачев  не поддерживал связи со своими земляками, так уж получилось, однако помнил всех, помнил Буторина, Землянского, Корнеевых, Красницкую Леокадию, всех из того самого “Заишимского”, который был исходной точкой в  его взлете. А с Тоней и Антоном он однажды встретился на представительном слете специалистов АПК. Антон был уже главным инженером комбината, а Тоня - директором опытной станции. И они были избраны делегатами слета. Вообще-то областное начальство так решило. И правильно решило.
Валерий Васильевич не смог подойти к ним, потому что все время находился в президиуме, а в перерывах был в плотном окружении представителей из мест. Он сцепил ладони, будто обнимая их, моргнул радостно глазами и все... Дорогие мои, вместе мы не пропадем. Он должен был за всех решить, всем подсказать, всех выручить, и на другое - личное - времени не выкроить никак, разве что уворовать! Так уж повелось, так уж завелось. Неужели так должно быть с ним всегда? И он ведь и поступал так, будучи уверенным в своей правоте, в правоте дела, в правоте высшего руководства. Неужели мы правы, а все человечество неправо? Да откуда же у нас такое самомнение? Да что это такое, что с нами происходит? Мы родом из Октября - любимое выражение секретаря-президента. Но какие же страшные родимые пятна исказили нас! Но эти “октябристы”  - клятвопреступники. Мир - народам! Ввергли  “октябристы” ими расколотую страну в гражданскую войну. Землю - крестьянам. И ликвидация столыпинских хуторов и повсеместное раскулачивание, коллективизация! Власть - Советам. Какие это советы, когда комиссар советуется только с собой, исполнять или не исполнять.Узурпировали краснобилетники власть, преуспели в сокращении численности внутренних и внешних врагов! Только представьте. Чтобы извести миллионы ни в чем не повинных людей, эти “октябристы” принимали тайные решения. И мы, наследники , хороши! Говорим одно, а делаем совсем другое, то есть обманываем как никто. Готовим спецбригадой забои, для того, чтобы помочь Стаханову выполнить пятнадцать сменных норм. И это в то время, когда во всех шахтах страны - отсталость, рабский труд! И наплевать на всех остальных! Трубим на весь мир о величии рабочего человека! И его же снова на цепь как медведя! Та же пресловутая прописка! И обещанием предоставить жилплощадь на исходе жизни! В 1933 году в стране был страшный голод, а на Красной площади - парад физкультурников. Красавцы и красавицы с улыбкой, с искренней радостью телами своими выражают свою любовь к родному Сталину! А  на селе  стонут от сталинского крепостного права, и только  в фильмах  они радуются и поют, даже по версии лакировщиков не уменьшается число маловеров, нытиков, космополитов, хоть их бичуют нещадно, а честных художников, высказавших правду, обвиняют во всех смертных грехах и исключают из  структур. В перевернутом этом мире - перевернутые нравы. И вот - освоение целины! Это же очередной фальстарт или бег на месте, а может быть, и жестокий обман доверчивой массы. Раструбили: первоцелинники - это люди! Первоцелинники - это прежде всего лагерники и зэки! Да, не успели кинуть клич “все на целину!”, как тысячи людей со всей страны, побросав домашний скарб, заколотив окна и двери изб и хибар, разорвав всякие связи с прошлым, ринулись на поиски иллюзорного настоящего. Это было всеобщее хмельное ликование, которое больше походило на сумасшествие, на пир во время чумы. Полагали, что степь - это огромный каравай, но тщетны были эти поиски этого каравая. Где искали, там и потеряли. Искали хлеб насущный, потеряли кров. Потеряли кров - потеряли все: веру, надежду, любовь. Но дело было сделано. Назад дороги нет. На целинных землях появились тысячи новых сел, десятки новых городов, наладилась какая-то непонятная жизнь, похожая на сказку, где Иванушка-дурачок  еще невстретил свою царевну-лягушку, аперед ним - пути-дороги... Найдет ли Иванушка свое счастье? У перекати-поля есть пристанище? Ветер, ветер ли степной развеет мои сомнения? Так что же это таке - освоение залежных и целинных земель? Да все то же самое. На целинных землях только растиражировали древний опыт “одним махом всех побивахом”, создавая те же предприятия  с теми же надзирателями и прихлебателями... Кто же такие председатели и директора? Отцы командиры? Надзиратели! Еще какие! Да что помещики? Оброк им собрать да барщину, чтоб отработали. А тут за палочки рви себе поджилочки. Нет, эти нынешние - те же бандиты. Если не обворуют, то отберут! Зачем же тогда колхозам и совхозам еще парторги? Чтобы помогать этим новым помещикам в обирании тружеников! Да только труженики давно все поняли. Увиливали от работы, избегали начальников, им лишь бы не работать! Мало ли техники нагнали на целину, мало ли минералки понавезли, а воз и ныне там! Нет и не будет того хлеба, о котором мечтали. Нет-то нет, но надо списать это нет. Наши на что списать! На пыльные бури. Чудесно. На пыльные бури все спишем. И уже списывают! А пыльные бури, которые возникли из-за организационной спешки и головотяпства ученых и производственников, к лени-матушке отношения не имеют. Ведь нашему человеку многое хочется и ничего не хочется. Он может горы сдвинуть, если прикажут. А так жену гонять, да прожекты строить... Если б приказали - укротили бы пыльные бури. Пока на Политбюро решат - не решат пыльный вопрос. Беда не в бурях этих. Беда в нас самих. Мы ищем не там, где надо. Извне и вне... Наши поиски - это поиски слепых. А может быть, и не ищем даже. Надо все же высказывать это на самом верху. Надо, конечно, но я еще не готов к этому. Да и политическая элита не готова меня выслушать. Поймут как вызов. Ну и что же? Надо кому-то начинать. Тот, кто первым увидел, должен и первым сказать об увиденном. Хоть и будет обречен.
- Вот что, Валентин, поезжай на похороны. С командировочными и билетами туда и обратно я займусь, - сказал ошеломленно Валерий Васильевич.
- Мне кажется, что вокруг вас затевается что-то. И эти разговоры о Вере Сергеевне...
- И что же они там говорят?
- Эти разговоры никакого отношения к Вере Сергеевне не имеют. Касаются вашего усыновления сына Аллы Ивановны. Намеки, что, мол, это ваш сын.
- Не унимаются наглые интриганы...Муж Аллы Ивановны погиб в Афганистане, она воспитывала  Димку одна. Родни ни у нее, ни у ее мужа нет. Димку надо было в детдом?!  И все-таки, скажи, что...
- Нет, не могу... После Пленума все изменилось. О вас сочиняют небылицы...Говорят, что вы  замешаны в убийстве  помощника генпрокурора...
- Знаю, массированная атака. Им все кажется, что я заслонил им солнце. Кипят злобой. Велят уйти. Если я уйду, предам  тех, кто... Мне кажется, мое пребывание здесь сочтено. Вот что тебе советую. Держись, не теряй достоинства, не будь конформистом, хоть в обществе и находит понимание человек с ясными жизненными программами. Старых друзей не забывай. Безнравственно это. А впрочем, что нравственно, что безнравственно в нашем обществе абсурда? Ну, желаю тебе удач. По возвращении зайди ко мне. Ох, как хочется хотя бы часок побывать в том “Заишимском”. Там происходило мое познание жизни. Как хочется всех увидеть, всех обнять. Но увы... Лабиринт не отпускает. Кто попал сюда, тот уже отсюда не выберется. И никому, наверное, не найти разгадку такого феномена, такого таинственного кода. Ну, до встречи, Валентин.
Они простились. Лесняк покинул кабинет. Валерий Васильевич придвинул к себе папку с бумагами...
А в потаенном кабинете, прослушав запись разговора Светачева с Лесняком, прорабатывали варианты нейтрализации:
- Светачев уже безнадежен. Поздно проводить с ним какую-либо работу. Если уж руководство страны не могло его никак убедить, то что нам. Выйдем на него и обнаружим себя, засветимся.
- Может быть, автокатастрофа?
- Фиксируется любое ДТП, тем более катастрофа. Надо же объяснять иностранной прессе, как и почему. Со своей прессой проблем не будет.
- Так что же делать? С применением метана ничего путного. Ртуть разливали. Бесполезно. Разве что повторить то, что не удалось с Броз Тито в свое время?
- Его окружают преданные люди, не позволят приблизиться. Единственное - это воздействовать на его мозг низкими частотами. Нужно особое разрешение.
- Испросим разрешение.
- Если такого разрешения не получите, то вы понимаете, чем это нам грозит? Мы должны молчать. А  вы уверены, что мы сможем промолчать? Есть другой путь: выключить его соратников, единомышленников. Генерал без армии - это уже не генерал. Ефимкина изъяли. Вот Куропаткин. Потом этот Лесняк. Для Светачева - опора. Потом Лидия...

                Глава 7

Лесняк ехал рейсовым автобусом в Домодедово. Завтра похороны  сына Василия Степановича Землянского. Завтра проводят в последний путь человека, который решил уйти из жизни  в тридцать семь лет. Вчера позвонили Лесняку из нового “Заишимского” и сказали, что умер Землянский странным образом. Шутил, смеялся, сказал, что уходит. И перестал дышать. Не поняли. И потом, когда  он начал коченеть, приходило понимание. Понимание того, что не сбылись его надежды, ничего не сбылось, и, наверное, он уверовал в никчемность прожитой жизни. Это, конечно, ужасно. И завершил земной путь такими словами: “Похороните меня как христианина”. Говорят, в последнее время Землянский кидался из одной крайности в другую, не в пример Магнееву, гнувшему одну твердую линию, затыкал собой прорехи и дыры, но ничего путного из этого не вышло. Землянский, говорят, проклинал тот день и час, когда согласился создавать новый “Заишимский”. Собственно, заставили “согласиться” по прямой правительственной линии. И завел в тупик  еще недавно крепкий комбинат и, будто чувствуя разоблачение, решил уходом избежать персонального выговора.  Вспомнили все прегрешения его. Но, собственно, того отцовского комбината уже и не было и отцовы прегрешения - отцовы прегрешения. Но об отступлении не могло быть и речи. При отказе от должности Землянскому  ничего не грозило. И потому-то он не мог сказать “нет”. Но после неожиданного переселения на новое место будто что-то случилось с заишимцами. Не заладилась работа на новом месте, да и жизнь не заладилась. Люди молча несли в душе возмущение действиями властей и соглашательством Землянского. Мужик крут, конечно, крут, да и на него действует кнут. Гнев и возмущение не позволяли им спокойно взяться за дело, за обустройство новой жизни. Люди тщетно пытались собрать черепки разбитой в одночасье чаши жизни и это им никак не удавалось. Будто кто-то проклял их за молчаливое соглашательство с произволом властей, допустившего надругательство над достоинством и честью односельчан. Землянский быстро сдал, сник. Он умер в продуваемой насквозь полуразвалюхе, приспособленной под контору, решал какой-то пустяковый, но неразрешимый для летучего комбината вопрос. Умер не сразу... Простите, простите не оставляйте... И тогда вспомнили про Новинцева, к которому, наверное, и относились последние слова умирающего, просившего прощения за отца. Если б Новинцев смог услышать!  Землянский-сын чувствовал  отцову вину перед Новинцевым. А вина его велика и неизбывна. Только хотел Землянский причинить горе доброму человеку, творя зло, которого и так на земле с избытком. С осознанием вины умер Землянский. А уж засуетились местные власти. Приказали спасти комбинат! Вот именно: комбинат! Речь шла не о людях, а о двадцати тысячах гектаров пашни, которые должны давать нужную стране продукцию. Землянский должен, обязан выколачивать с этой пашни продукцию. Честно говоря, Землянский не хотел заниматься этим неблагодарным делом. Его б устроила скромная, никчемная работка в заштатной конторке, да тихая радость в семье. Но не верь тому, что говорится в минуты гнева и отчаяния. Наверное, Землянский ушел... вовремя. Его сопротивление районной власти достигло высшей точки. Он не хотел высевать скудные пашни элитными семенами, зная, что это не повысит урожайность бедных полей. Однако дали указание Светлане Новинцевой выделить достаточное количество семян элитных сортов. Она не спешила выполнять чье-то неавторитетное указание. Предстояла встреча с ней... Светлана Новинцева была верна его памяти. Она не забывала и свою любовь и свою вину перед ним. Он тосковал по первой семье, но терзался, что обездолил Светлану. Любящая женщина, мать двоих детей (один от Виталия Геннадиевича) молча сносила все печали и обиды. Землянский и слышать не хотел о каких-то стенаниях ограниченной женщины. “Какие элитные сорта для нашей бедной минералами почвы! Одноклеточное мышление приводит к таким перлам. Элитные сорта хороши, да к месту! Мне двести лет нужны  ваши рекомендации”.
И вот Землянский понял, что жизнь его в новом “Заишимском” бессмысленна. Но сил, чтобы уйти от этой жизни, не было. И вот итог.
Лесняк вез семье Землянского подарки, собранные профкомом, довольно дорогие вещи и большую сумму денег, и все это в огромном дипломате. При регистрации билета Лесняк забыл про дипломат и, когда вспомнил, то его уж и не обнаружил. Он только сообщил о пропаже дипломата и поспешно сел в самолет. Когда самолет набирал высоту, Лесняку стало плохо. Стюардесса принесла пакет.
- Не стесняйтесь... в пакет. Станет легче.
Ему действительно стало легче. Он вспомнил куда летит, зачем летит и вновь стало дурно. Как предстать пред очами Светланы и детей с пустыми руками, можно сказать, голеньким. Слова пустые, которые он заготовил, станут словами насмешки. И в эти минуты Лесняк позавидовал покойнику: “Что ему? Хорошо ему. А тут сгорай от стыда. Кругом ворье. Хоть бы кто-то украл нашу нелегкую жизнь, кто бы украл... Ему бы золотую наколку сделали...”

                Глава 8

На коллегии Агрокома выступил с докладом Светачев. Его уже никто и не слушал. Формальный доклад, условный докладчик, но пока что безусловный Председатель ( он выписался из больницы), горой возвышавшийся над президиумом.Это незыблемо.
- Так вот, уборочная кампания этого года отличается от прошлого только тем, что будут задействованы укрупненные звенья, - заканчивал Светачев. - А в остальном все, как в прошлом году. Следовательно, никаких происшествий. Ждем урожая невиданного. Коллективы художественной самодеятельности готовятся к осенне-полевой страде. Разучивают песни.
- Земля дарует. Прекрасно. Да пусть хоть сколько, все подарок земли. Считать не будем, - сказал кто-то.
- Будем. Еще как будем.
- Поменьше б убыточных колхозов и совхозов, да побольше арендных звеньев, расторопных фермеров, тогда бы что-то и получилось, собрали бы... А виноградные плантации надо сохранить.
- Создали управляемые хозяйства и комбинаты, а управлять урожаем не можем никак. Людьми можно управлять, но ведь растениями и животными, организациями можно ли? Нельзя управлять неразумными субъектами. Кто бы понял это!..
- Валентин Иваныч, это вы составляли доклад? - напрямик спросил у Лесняка начальник отдела внешнеэкономических связей Поротиков, внешне несколько помятый Аполлон.
- Данные для доклада подавали все отделы, - насторожился Лесняк.
- Я не о данных. Доклад не может быть без цифр. Я о концепции доклада. Закроем колхозы и совхозы, фермеры спешат наполнить закрома. Что же пустыми будут закрома государства? Что мы будем предлагать Европе? Кукиш с маслом.
- Если фермеры будут уверены, что не отберут произведенную продукцию, то они ее произведут. Надо купить эту продукцию.
- А, еще и купить! У Агрокома много денег? Послушать Светачева, так мы живем неправедно. Конечно, мы не Раскольниковы, не убиваем никчемных старух-процентщиц, но изымаем у старушек-колхозниц  проценты от собранного центнера, угрожая выселением из домов. Словом, мы двоюродные внуки Раскольникова. Знаете, это ваша школа. Я вас наслушался в курилке. А теперь - вот Светачев. Но одно дело - вы, другое дело - Светачев, министр. Я не понимаю. Отказываюсь понять что-либо...
- Вас никто и не заставляет.
- Но мы, управленцы, не должны заниматься мытьем окон. Для этого существуют другие структуры.
 Лесняк не стал спорить, чтобы не привлекать на себя внимание. Сосед - неприятная личность. Да к тому же полон самомнения. Такие вот в Агрокоме чиновники.
Но управлять пытаемся. Высшее начальство думает, что растения растут так, как хочется ему, начальству. Самообман, самообольщение. Но никто не пытается даже рассеять этот мираж, возникший в  социальной пустыне. Уничтожены ведь социальные классы группы, прослойки. Неугодный потомственный профессор стал крестьянином, а его место на кафедре занял вчерашний слесарь! Пироги печет сапожник, сапоги тачает пирожник. Это сплошь и рядом. Это полбеды. Настоящая беда - в стадности! Гуртом можно только опустошать поля, пашни, но никак не обогатить их. И эти распевки на всех перекрестках о колхозном счастье... только для уха начальства.
Ну раз поют - то, конечно, поют от счастья, а не о счастье, не иначе”.
Так что же такое счастье? Это когда поют песни? А если заставляют? Нравственно ли обманывать? Тогда в пятьдесят четвертом не обманывали, и не обманывались, что будет хлеб. И хлеб какой-никакой уродился. Не мираж. Он на глазах. Без обмана. Тогда все жили великой мечтой и там, на великих просторах полгода - с весны до осени, первого целинного урожая - царила вольница. Щупальца министерского спрута еще не могли дотянуться до “хлебов спелых...” Всеобщая радость от целинной вольницы. Тогда и пели гимн целине. А сегодня? Все схвачено. Мы сверху обещаем, а не те, кто должен. Обещаем, лишь бы обещать. Даем пустые обещания. И уже никто ни во что не верит. Агрокому тем более. Механизм ведомства вразнос пошел. Может, так и нужно. Пора разобрать машину до шасси, да не раздумывая сдать в утиль. Но его выступление было принято весьма холодно. Председатель застыл, как каменное изваяние. По окончании доклада он сказал, что никакого решения принято не будет, но вопрос будет изучаться. На том и закрыл заседание коллегии. И первым покинул зал заседания. Обошел Светачева, как свинью, вывалявшуюся в грязи.
- Вы раскачиваете опоры, на которых зиждется сама система. Поздравляю, - сказал Председатель. - Сделайте выводы. Остановитесь.
- Выводы будут сделаны, - с достоинством ответил Светачев.
- И что за реплики: “Виноградные плантации надо сохранить?” Если грешите по этой части, так не надо трубить об этом. Есть решение Политбюро о борьбе за трезвый образ жизни, забыли?
- Даже там отказались от  такого образа жизни...
- Трезвый образ жизни не подменяет  наш образ жизни.
- Если образ, то или этот, или тот. Но я не собираюсь дискуссировать по этому поводу. Однако он уже не смог остановиться.
Светачев подготовил технико-экономическое обоснование упразднения Агрокома. В свое время он предлагал распустить министерство сельского хозяйства. Как ненужный орган управления. Министерство вмонтировали в систему Агрокома. Но Светачева посчитали амбициозным человеком. Он ведь не хотел рубить сук, на котором сидит до сих пор?Так какого черта? Чем он руководствовался, задним умом или голым разумом? Понятно, иногда надо рубить сук, чтобы дерево росло. В этом парадокс, большой парадокс. Однако в тисках министерства была перемолота смелая светачевская мысль, но мысль не убита, ибо жив Светачев. Но она поселила в душах страх. Страх быть изгнанным, забытым обитал в сером лабиринте на Садовой. Непонятный, неодолимый страх, который, сковывая тело, убивал мысль!
Валерий Васильевич сумел преодолеть в себе этот страх. И вновь одержим мыслью... какую выгоду получит государство от того, что будет упразднен Агроком? Оказывается, большую выгоду. Выгоду абсолютную. О том и доклад. Но небольшой его доклад, всего на десяти страницах, застрял в кабинете Председателя. Будто не было этого доклада. Будто не существовало на свете Светачева. Он, второй первый зампред, проводил совещания, вел важные заседания коллегии, но как-то так получалось, что все в отсутствие шефа. А шеф его не замечал. Будто не было этого зама. У шефа два первых зама и четыре зама. Так вот, Светачев как второй первый зам пропал, хотя и не исключена должность  в штатном расписании.Решается вопрос об изъятии этой должности, готовится обоснование.
Светачев не сразу заметил перемену к себе со стороны высшего руководства. Попытался было апробировать свою мысль среди  начальников главков. Но те как-то стушевались. Кто-то посоветовал попридержать свое мнение. Светачев был взбешен. Взорвался.
- Иного, конечно, я не ожидал. У вас групповые интересы превалируют над государственными. Но ведь надо смотреть в корень вопроса, товарищи мои дорогие.
- Нельзя подрывать политическую линию, -  Гутников. - Мы должны исполнять.
-А если линия вредная? Я буду ставить вопрос, - решил Светачев.
- Не советую, Валерий Васильевич. Это глупо с вашей стороны. Вас не поймут, или поймут как... инопланетянина, - попытался возразить, нет образумить, увлекающегося руководителя все же лояльный к нему Гутников, но, кажется, безуспешно.
По комитету пронесся слух, что Валерий Васильевич...живет в каком-то ирреальном мире. Кто-то воспринял это как шутку, а кто-то всерьез. Причем слух упорно ходил по серым коридорам, обойдя все закоулки лабиринта. Дошел слух и до самого Светачева. “Что ж, все логично. Так и должно быть. Но я же настаиваю на своем”. Начнутся оргвыводы. Предчувствия не обманули его.
Опять вызвал его по неотложному делу Председатель:
- Я советую вам перейти в лесной комитет председателем. Вы разваливаете наш комитет своими неподконтрольными действиями. С первым замом председателя Совмина уже есть договоренность.
- Я не желаю переходить в другой. И буду бороться до конца, - проронил Валерий Васильевич, едва сдерживаясь. С ним поступают как с нашкодившим мальчишкой.
- Против кого и  против чего бороться? Уходите и оставьте нас в покое, - настаивал Председатель.
- Уходите вы.
- Вы государственный человек, а ведете себя как человек с улицы.
- Вот и хорошо. Здесь все должны быть с улицы.
- Послушайте, что вы говорите? Если все сами по себе, то вы представляете, что будет? Пяток жирных хряков будут валяться в грязи, а остальные  будут хрюках от бессилия и злости.
-И все же темпы перестройки  удручают,- сказал Светачев.
Назавтра он получил выговор за ослабление контроля за ходом посевной кампании. Выговор ни за что, в общем-то, есть за что. Чем больше работаешь, тем хуже отрасли. А он все же здесь не баклуши бьет, прорубает бетон.
Светачев не стал оспаривать глупый приказ. Пусть, пусть неистовствует Председатель. Тем хуже для него, тем хуже. Если Председатель гневается, то он явно неправ. И это должны видеть все и видят все. Пусть видят, замечают и... анализируют. Ведь не амебы же обитают в сером лабиринте, должны же понять элементарные вещи. И если поймут, то не поздоровится, конечно, не поздоровится самому Председателю. Хотя тот пока удивительно спокоен. И все потому, что он проведен в председатели первым лицом государства и не боится за свою судьбу. Не боится? Даже ухом не ведет! Вы там шумите, а мы будем продолжать свое, гнуть свое. И продолжал Председатель свое. Продолжал душить мысль. Продолжал душить инициативу, предприимчивость, неординарность мышления подчиненных. Недаром Председатель слыл великим мастером по нивелировке всех и вся. Вот что значит быть независимыми. Независимым от всех, от народа. Председатель не подконтролен народу. Он получил мандат от первого лица! И потому стал видным деятелем государства.
Как этого не понимают на самом, на самом верху? На самом верху уверены в незыблемости заведенного порядка и ведут себя нагло. Если сейчас не заливают свинцом глотку несогласного, то уж найдут массу иных, не менее изощренных способов избавиться от инакомыслия. Но почему? Поубавить бы наглости у этих мафиози! Но увы!  Наверное, задача непосильная для столпов серого лабиринта. Но неужели надо складывать оружие и сдаваться на милость своему душителю? Светачев трудно было и будет бороться в одиночку. Какие же действия будут решительными? Хватит ли силы пробить бетон? Обрасти сторонниками? Но ведь найдутся доносчики и попытаются опутать его нитями заговора. Уже найдено словечко: заговор. Председатель был страшно разгневан неординарностью действий второго первого зама, не просто разгневан, а даже взбешен. И его окружение подстраивается под это настроение. Готово сделать все, чтобы досадить Светачеву, возвращали ему без рассмотрения бумаги. Если уж не умеет держать нос по ветру, пусть почувствует, кто тут главный. И оказалось, что самый рядовой сотрудник, но сторонник Председателя, может нахамить Светачеву без опасения, что будет наказан.
Уговаривали его образумиться... его родные. Особенно сестра мужа сестры Веры. Нонна. Шумная, нескладная женщина. У нее нет детей. Потому как бы равнодушна к детским проблемам. Ее интересуют проблемы взрослых. Хотя относится с сочувствием проблемам родителей. Невестка Веры беспокоится о судьбе дочери, которая готовится поступить в институт. Вместе с дочерью готовится. Нанимает репетитора. “Не с ней надо сидеть, а с председателем приемной комиссии. Валерий может это устроить, но...” И в такое время Валерию Васильевичу искать приключений.
Он, конечно, крупный работник, но не главный. Главного все равно не обойти, а тому ничего не стоит стереть зама в порошок.
- Я бы не стала копать против шефа, - заявляет Нонна.
- Я не против шефа “копаю”. Придет этот шеф, придет другой, разница в фамилиях. Я в принципе против всей этой системы схватывания, законоличивание людей. Это ужасно. Это наносит урон всем. Отступление не будет.
- Валерий Васильевич, а у вас есть сбережение, чтобы так говорить? Вас вышвырнут на улицу, как будете жить-поживать? Добра не нажили и не наживете, а как будете жить, не имея даже на хлеб?
- Вышвырнуть, конечно, они смогут. Но я добьюсь, что вышвырнуть и их самих. Я чихнул на них, а народ вздохнул облегченно. Я ничего не потерял, зато я обрету свободу.
- Потеряете все. И вам не пережить этого. Редко кто мог пережить потерю власти. Вы во власти еще. А скоро там будете.
- Хорошо. Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак. Попробую поменяться ролями.
- Не стоит, Валерий Васильевич, - убеждала Нонна.
- Нина, кофе или чаю? - спросила Вера.
- Чаю. Жаль, не убедила.
- Что убеждать? Своя голова на плечах, не чужая. Сообразит. Ты вот, Нонна, скажи, что с домом твоим в деревне. Лето где проведешь в этом году.
- Что с домом. Разграбили дом. Мол, нашлась помещица. Увезли всю мебель, старый телевизор, ну все, что можно. Не жалко. Кому-то нужно.
- Забирайте ношу. Нам все равно покупать новую. Ремонт будем делать. Картины и книги отдадим в дар музеям и библиотекам, - сказала Вера.
- Правильно. Все равно заберут. Нельзя одному владеть такими ценностями, - говорила Нонна.
- Но мы всю жизнь собирали. Все деньги на  это... - лепетала Вера.
- У вас же все государственное - дача, автомашина... можно собирать антиквариат. И потому должны молчать. Вы сейчас склонны все отрицать. Нет, нет и нет. Лучше всего, наверное, не замечать ничего.
- Нонна, я пытался не замечать ничего. Там, за дверьми происходят великие события, а не встревай. А если там, за дверьми, сговорятся между собой, чтобы другим не показалось мало? Я хотел бы эти двери приоткрыть.
- Валерий Васильевич, вы совершаете страшную ошибку. Вы очутитесь  не там, где надо. Опять бомбу заложили под ваш кабинет. Ну и что, что нашли, обезврежили. Вас прежупреждают. Вы есть - и вас нет.
- Вот бы увидеть этих злоумышленников. Как призраки, неуловимы.Ты есть и тебя же нет.
- Зачем разорять осиное знездо? Валерий Васильевич, образумьтесь, - умоляла Нонна. - Вы говорите, что это в интересах страны. Все, что ни делается, так  это в интересах страны. А в интересах близких? А ведь осталась привычка извести род неугодного по прямой и косвенной линии. Ну, если не убьют сразу, то найдут массу способов, чтобы уничтожить род... я бы этого не хотела.
Говорит со змеиным холодком, с равнодушием безнадежно больного.  Нет, незнакомо ей чувство сострадания, потому можно говорить с высокой кочки равнодушия о долге, о честности, о любви и будет в общем-то права. Только в общем права. Как тяжело с теми, кто только в общем прав, но не в частностях! Но надо терпеть, конечно же, терпеть несправедливости к себе,  наветы и поклепы. Не переспорить людей, которые не хотят видеть ничего, кроме собственной персоны. Бог с ними! Жизнь выше личных амбиций и обид, жизнь - всего выше. И так ведь и надо поступать. Отдать жизнь за голую идею - отдать жизнь за фикцию, даже не за фрикцию - ха-ха. Большинство людей так и поступало и поступает. Светачев тоже еще недавно готов был отдать свою жизнь за фикцию, да еще с сознанием высокого долга! “А сейчас опозорят. Ну и что?” - подумал вяло Валерий Васильевич.
Встретил он однажды односельчанку, с которой произошло несчастье. Украла на колхозной ферме несколько мешков комбикормов. Завела в своем подворье двух телят и трех поросят, ну чтобы прикрыть наготу, да в Москве в Большом театре посмотреть “Лебединое озеро”. А комбикорма колхозникам не отпускают. Попробовала было выписать через бухгалтерию. А там сказали, что отпускают по государственной цене только передовикам производства. Обратилась к председателю профкома с просьбой поставить вопрос на собрании. Тот замахал рукой, какой еще вопрос. Накануне лишили звания передовика производства. Одного Героя соцтруда за какие-то прегрешения. Если уж Героя лишают звания передовика, то что говорить о рядовой колхознице. И тогда Анюта решилась. Да уж так неумело, что сразу же и попалась. Арестовали. Вину ее доказали. (Шла кампания по борьбе с хищениями, она попалась!) Списали и чужие грехи на нее. Посадили на три года. Отбыла срок. В доме - другая хозяйка. Муж ее не дождался. Некуда приткнуться. Ее не принимают, отказываются принимать в родной колхоз. Как же, воровка! Между тем председатель-взяточник выстроил втихаря себе и своим родным несколько хором в районном центре, в Сочи купил квартиру с видом на море. Однако попробуй докажи, что председатель - взяточник. В тюрьму угодишь за клевету. Председатель дважды Герой  труда, его бронзовый бюст сверкает золотом напротив конторы. Кто знает, как он вырвал же удачливый председатель две золотые звездочки, а, может, и выкупил, но ходит гоголем, гусак! Непотопляемый председатель, да, непотопляемый, ведь он навсегда вошел в историю колхозного движения”, вошел как деятель... На него жаловались, даже теракты устраивали, а пропадали, в буквальном смысле слова, те жалобщики. Жалобщиков ищут и не находят. Пропали, сгинули, так им и надо! Жаловаться не надо. Но и красть, не надо! Председатель берет, а не крадет. С ворами разговор краток, и вообще какой разговор? Так вот: бывшую воровку выгоняют из родного колхоза. Так что же? Она бежит в соседний, устраивается уборщицей в общежитие, там и живет. Гуляет с женатыми мужиками, которые приносят спиртное. Однажды нечаянно провоцирует драку: взревновали мужики! Ее оскорбили те же, кто ухаживали за ней, да избили ее жестоко и ославили на всю округу. И вновь Анюта возвращается в родное постылое село. Ее однако не принимают в честное колхозное общество.  Участковому милиционеру дано строгое указание ее здесь не прописывать и он остался неумолим. Что же делать? Не повеситься ли на первом суку? Плачет и пьет горькую, продавая свое тело. Да на нее уж и не зарятся. Худая, мослатая, как лошадь. Валерий Васильевич попытался было спасти эту падшую женщину. Обратился к председателю-взяточнику: возьмите бывшую колхозницу на самую черную работу. Никакими увещеваниями нельзя было уговорить председателя-героя принять бывшую односельчанку. “Не могу, не имею права. Я пользуюсь вашими инструкциями, предписаниями, распоряжениями”. Председатель с двумя звездочками чувствовал себя трижды героем.
- Ну, я тебе припомню! Заткнись о фондах! - в сердцах выдохнул Светачев и бросил с остервенением трубку. Это он говорил уже не по инструкции. Проходимец. Председатель не утаит об употреблении внеслужебной лексики министром! “Черт полосатый. Найду на тебя управу,” - стонал от бессильной ярости Светачев.
И его власти едва хватило, чтобы устроить несчастную женщину в бригаду по ремонту железнодорожных путей. Позвонил он замминистра МПС и обратился...со странной просьбой.
Общество немилосердно? Может быть. Бездумные чиновники - “надсмотрщики, надзиратели нации” - сочиняют и сейчас убийственные инструкции и предписания. Уж эти инструкции, распоряжения придумывают люди с нормальной психикой? Их должны исполнять “кормильцы”? А следить за исполнением инструкции должны бездушные чинуши.  “Я полагал, что обустраиваю жизнь миллионов сограждан, а оказывается, только обкрадываю их жизнь... инструкциями!” По эмпээсовской инструкции осчастливленная Анюта должна была отфихтовать в в день столько метров путей, что остается времени на  короткий сон. Улучит минутку и вздремнет. Улучит минутку и приляжет. Она забылась, положила голову на рельсу и... Машинист поезда увидел это безобразие, да поздно... Хоронить Анюту было некому. И при жизни она была вне жизни, а уж после смерти она оказалась ничто... Ну, мир по Платону.
Милиционеры отвезли покойницу в братскую могилу. Отмучилась душа. И таких Анют... Всех не пожалеешь. Некому будет державу поддержать. “Эх, хорошо в державе нашей жить”. Тем, кто захватил теплые места. Им нужна великая держава, не держава для человека, а человек для державы. Державе нужен не человек с большой буквы и не люди в мундирах, а безыменные и бессловесные, покорные гераклы, а не крикуны-патриоты. Но бессловесные гераклы не желают надрывать пупки во имя державы. И уже нужно создавать органы по выявлению таких гераклов и их нейтрализацию. Внутренняя борьба в великой державе неизбежна, а эта борьба в конце концов может ослабить державу. Но в маленькой стране дорог каждый человек, но у нее нет будущего, ибо все силы уходят на защиту своей особенности от внешней экспансии. Будущее за средними по величине странами, не страдающими ни манией величия, ни комплексом неполноценности. Но история так распорядилась, что мы живем в великой державе и по державному ее предначертанию.
И было много всего, не относящегося к человеку? Было время, когда радовались всему и вся. Радовались державным успехам и державным радостям. И что за радость такая! Чем больше цифр выдано на-гора, тем больше ликования, искусственного восторга. Восхищались успехам одного овощеводческого колхоза, трубили на всю страну об успехе одного замечательного завода кожевенных изделий. То там, то тут успехи, достижения, успехи на Севере, успехи на Юге, достижения на Востоке, достижения на Западе нашей необъятной Родины. И все-то знают, что кругом одни, одни достижения, и только создатели этих эфирных достижений знают, что на самом деле  вокруг царит развал, застой, хаос. И что тут неясного? Держава есть держава, можно кое-что и наскрести. Но блестящие лоскуты словесного атласа, как ни тщились фавориты нового, не могут прикрыть срамную наготу всего народного хозяйства. Лежит оно в срамоте и состоянии агонии. Понимали это наверху? Наверное, понимали. Но держава без успеха развалится. В конторах  и старались - перестарались усыпить народ (рождали в чиновных муках заветные цифры) с помощью... намордника на прессу. Ужесточилась цензура. По негласному указанию правительства то откроют выгодные цифры, то закроют невыгодные, чтобы создать в общественном сознании видимость благополучия и неуклонного движения. И все усилия высшего руководства направлены на то, чтобы создавать радостное настроение у населения, массы, толпыс помощью средств массовой информации. Показывайте великие достижения, критикуйте отдельные недостатки. Тех личностей, которые выражали недоверие и неверие, старались изолировать вполне гуманным образом - загоняя в психушку, выталкивая из учреждений с навешиванием ярлыков, лишая даже гражданства. В стране подогревался черный огонь, страх. По числу тюрем страна наша первая в мире. Но управлять массами кремлевским старцам не стало легче, чем Ивану Грозному, Сталину. И управляли, как могли, в закрытыми глазами. Но шутэны не шутили. Они управляли не шутя. И все, что ни делалось, будто делалось в насмешку. Все планы назывались великими, но ни один из них так и не был выполнен. Но сколько наград за успехи в коммунистическом строительстве. И у него, Светачева, этих наград целая коллекция, хотя и не “питал” к ним особого пристрастия. Правда, первые награды его радовали, другие принимал как должное, ревниво посматривал на других государственных мужей. Награды? Утяжелили себя, себя государственными наградами, а люди, которых обошли наградами, смеялись над награжденными. Наградами сыт не будешь. Вот если б зарплату повышали регулярно?! Да, повышают зарплату, другим-то но так повышают, что на эту зарплату жить было невозможно. Светачеву на окладе приходится изворачиваться, чтобы выкрутиться, вывернуться из тупикового положения. Иные теряли достоинство министра едва сводит концы с концами. Скольких людей остановил Светачев у последней черты. Но как было жалко молодых людей. На заре жизни полные энергии люди впадают в отчаяние! Они хотят, но не могут создать... семью. Государству предпочтительнее, конечно, проявление инстинкта. И полученным разумом они должны были подавить этот инстинкт двое порознь, чем одна семья. И все же сходились, но жить-то негде и порой не на что. Какая любовь, какая семья? Любите государство, укрепляйте его устои. И в старости за это, чтоб поддержать нищенское существование. Люди смирились с этим? Пожалуй, да. Но почему? Потому что состоятельные, самостоятельные, независимые державе не нужны, перегорели отчаянием? Или отказались от борьбы, бесполезной борьбы за достойное существование? Не отказались. Только жалобы писали, унизительные жалобы. И доставали всех просьбами. И писали их те, кто еще на что-то надеялся. А молодежь не писала подметных писем. Полнейшая апатия. Поэтому за верхами было закреплено право говорить, что у нас самая лучшая в мире молоддежь, потому что она самая покорная, самая послушная.
Правители, которые не могут вывести страну из тупика, должны уйти. Только какие правители могут осознать свою несостоятельность? Нет таких на свете. Если бы нашлись такие, то что же? Придумывают уйму причин, чтобы остаться... у власти. И нет никакой возможности избавиться от них. Коль народ привык к ним, терпит их, “стерпится-слюбится”. “Консервативные силы существуют не вне границ, а внутри границ, нам же их никто не подбросил. Значит, надо нам самим находить возможности для нейтрализации этой силы...” - подумал Валерий Васильевич и обдумывал новый кодекс своего поведения. Он убедился, что его выдавать до того, как структура развалится от собственной тяжести. Впредь все также ревностно исполнять “судьбоносные” обязанности министра или все же молчаливо сражаться с тенью, холодной, опасной, беспощадной тенью, которая пытается поглотить его? Валерий Васильевич, не позволял разгуляться воображению, но все же видел перед собой картину “Гернику” аппаратной мести. Не хотелось долго разглядывать эту картину аппаратной мести, закрыл на миг глаза, чтобы отрешиться от нее, стереть ее в своей памяти, ибо она незаметно, но реально будет координировать его поступки, действия, и даже мысли, для пущей уверенности подул по углам (благо что он один в кабинете и, кажется, никто этого не видит, но, кажется, колеблются, смеются шторы на высоком окне). Уж не померещилось ли ему все это? Не управляют ли им из космоса? Ах, этот космос, близкий и далекий, желанный и страшный. Если управляет нами космос, то наш разум никогда не достиг того уровня, когда человечество в состоянии в своем развитии не дойти до состояния самоубийства. Наверное, немало цивилизаций погибло в саморазвитии, не сумевши противостоять влиянию внешних сил. Наверное, нужно оглядываться порой на звезды.

               


                Глава 9

С минуты на минуту ожидалось открытие первого съезда народных депутатов Союза. Ожидалось событие... Валерий Васильевич включил телевизор. Правда, не прерывая работу над солидным отчетом. Этот бессмысленный отчет стал смыслом его  существования! Ничего у него не осталось. Дачу отняли, служебную машину отняли. Светачев ездит на работу автобусом... Сдаст отчет и вы - свободны. “ Вы  этого добивались...”.
Академик Сахаров порывается сказать речь. О конституции. И об отзыве наших войск из Афганистана. В зале раздались истерические выкрики. Солдат-”афганец” обвинил его в предательстве. Вскочила с кресла дебелая женщина: “У меня сын там, а вы тут...””Я  хоч...спаст...  ваш... сы...”. Ни академику, ни  другому “нейтральному” оратору не позволили  даже рта раскрыть. Зал на миг обезумел.   Председательствующему  пришлось прервать работу. С первой же минуты разваливалась жесткая конструкция регламента, хоть Горбачев “пытался удержать регламент”. Ведь регламент - это власть. Но увы! Не каждый это понимает. Ну вот не по регламенту. Но, естественно, ему не дают и слова вымолвить. Такие еще мы! Или нам кажется, что такие мы? Приученные к единогласию, единомыслию, идущие в первых рядах борцов строителей. Масоны по принуждению. Наверное, мы представляем сообщество людей, которых обуяла ненависть, если не сказать большего. Правда, не все сообщество... То, что Сахаров, Юрий Афанасьев, Ельцин на съезде - это все же поворот, зримые приметы перестройки, которую затеял Горбачев, скрытый протеже махровых аппаратчиков, превзошедших в политических интригах самого Суслова, последнего кремлевского Ришелье. 10 сентября 1982 года Брежнев не сумел арестовать Андропова не потому, что последнему стало известно об этом, а потому что последний предвидел такой ход и заранее подготовился: накануне провел серию наездов на “золотую молодежь”, проповедующую не тот образ жизни, и обнажил ее связь с политической элитой.
Элита не то чтобы испугалась, но притаилась. Андропов укрепил свои позиции и вплотную приступил к реализации  цели в жизни... Готовил себе опору. Может быть, Светачев попал в сферу интересов Андропова, но чувствовал на себе влияние темных сил... он тяготился этим влиянием, и однажды он поделился с собственными опасениями с Ельциным, на одном из союзных совещаний по идеологическим вопросам.
Потом Валерий Васильевич не раз встречался с Ельциным, уже в бытность его заведующим отделом строительства ЦК партии. Светачев по должности отвечал за состоянием дел по развитию инфраструктуры сельских районов. Проблема была и ее надо было решать под цековским нажимом . Светачев и его рабочая группа только расставляла опорные точки проблемы, но чтобы решить ее, не было  ни власти, ни средств. Он обзванивал министрам республик, приглашал на совещания... Приезжали замминистры и начальники главков. В последний раз собрались к него замминистры прибалтийских республик, Киргизии, Казахстана.
Есть какие-то подвижки. Особенно в Прибалтике, где появились уютные поселки городского типа. А  в Киргизии нашли некий сплав  архитектурно-планировочнывх решений домов, учитывающих современный уклад жизни и национальный стиль. (В бытность замминистра сельского хозяйства по строительству Кима Трофима Игнатьевича. Уйдя на пенсию, оставил строительство, занялся созданием ассоциацией корейцев Кыргызстана). Одни просьбы и стенания.
  Приходилось обращаться к Ельцину, опять же с просьбой решить один вопрос, другой. (Проблему дробили на вопросы и мелкие вопросы, чтобы легче было их решать). Борис Николаевич не откладывал решение вопросов и таким образом, что у Валерия Васильевича  и к очередному обращению готовил  порцию неотложных вопросов. Увы! Постыдный служебный паразитизм  был искоренен с переводом Ельцина  первым секретарем Московского горкома партии...
Что говорить, строительство объектов соцкультбыта на селе и районных центрах, конечно, запущено, и с какого конца к нему приступить - головная боль Светачева. Другие его коллеги самоустранились, видя, что кроме выговоров, они ничего не “заработают”. Надавили, нажали, подвинули. Дескать, никому ничего не надо. Борис Николаевич решал эти вопросы так, как если бы от этого зависела судьба отечества, не иначе. Многое кое-что продвинулось, но что кое-что для огромной страны? Потому, на первый взгляд, правильно будто бы поступали наши первые большевистские вожди, что в стране должно быть равенство в бедности, никому не позволено будет разбогатеть, если даже представится возможность, справедливо полагая, что нельзя разбогатеть при нашем уровне технологии, не эксплуатируя других. Вожди принародно обещали всеобщее изобилие, а втайне понимали коммунизм как равенство при бедности, и как раболепие, как послушание. Тогда не будет ни зависти, ни ненависти. И потому душили инициативу, предприимчивость, поиск, творчество. Душили-то душили, но всех не передушишь. И предприимчивые самые спрятались, да нырнули... в пучину теневой экономики, которая нынче ворочает миллиардами и подрывает основы государственной экономики. Приходится “отдуваться” Светачеву за это. Неверные действия государственных мужей породили и порождают тяжкие последствия. Чем больше ты ввязываешься в чужие проблемы, тем меньше толку. Кто же Ельцин? Борец за народное счастье, отчаявшийся аппаратчик или бонапартист? В нашей стране всегда с кем-то, с чем-то нет победителей, только страна от этой борьбы ничего не выигрывает, идет бесконечная борьба. Народ задергали, замордовали, да не совсем, теперь цепляются за рукава новых борцов за народное счастье. Так что же это - всеобщее сумасшествие? Бесовщина? Народ кидается из одной крайности в другую? Сердца стучат в порыве любви и восторга, а мозги набекрень. Любили и любим вождей. Теперь заполняем трибуны Лужников, чтобы внимать речам Ельцина, Юрия Афанасьева. Митингуем мы, а теперь уже и бастуем, предъявляем политические требования. Только кому? Разве закосневшая власть способна внять голосу разума? Какой разум у народа? Народ - это вулкан, который рано или поздно пробудится! Вопрос, только когда вулкан пробудится? Верхам трудно будет удержаться на огнедышащем вулкане? Или можно! Не отсюда ли и  революция сверху? Сможет ли эта революция решить все вопросы, ничего не доводя до конца? На словах политическая верхушка за перестройку всей системы, однако на деле не решены политические и экономические проблемы. Горбачев объявил, что каждая семья в ближайшие годы получит квартиру или жилье! Так решаются жилищные проблемы? Ну, а вечная продовольственная проблема называется продовольственной программой, которая будет успешно выполняться. Достаточно средств. Однако все топчется на месте. Воистину, отсутствие воли, нерешительность в осуществлении какого-либо дела хуже, чем неудачная попытка. Когда и сам не гам, и другим не дам, то случаются беды. Прибалтам не позволили региональный хозрасчет, так они теперь борются за отделение, обособление! Казимера Прунскене:  “Лучше жить отдельно хорошо, чем вместе плохо”. Обострились притом, всерьез национальные отношения.
Горбачев  не представляет всей опасности для целостности Союза вот этих настроений. К сожалению, он замечает то, что лежит на поверхности, вокруг себя, но не видит текстнических изменений. Происходит разлом континента, а новый лидер всю политическую энергию и волю сосредоточил на решении проблем с кремлевскими старцами, которые портят исторический фон, на котором он должен выглядеть новым великим лидером... страны, созданной предками. Увы! Он едва смог претендовать на лидерство в правящей верхушке, лидерство в правящей партии. Потому побоялся быть всенародно избранным президентом! У народов, населяющих страну, появились свои лидеры. Лидер  привык обращаться с ними, как с помощниками и консультантами, а это еще в большей степени задевает национальное самолюбие. И опять же та двойственность или нерешительность в политике Горбачева. Национальных лидеров  политбюро не признает, а “господин нет” - по настоянию того же политбюро Громыко подписывает Женевскую конвенцию! Подписана Венская конвенция, и десятки тысяч советских немцев, евреев, греков покидают родину, которая считает их инородцами. И вот кровавый калейдоскоп... Нагорный Карабах, события в Фергане, напряженная ситуация в прибалтийских республиках. А о реабилитации депортированных турков-месхетинцев, крымских татар, греков, корейцев ( так вот почему они бросились создавать свои ассоциации!) не было и речи,  они напомнили . Тогда и заговорили о бедах самой России.  Да что же это такое? Какой же  мы рай  построили? За этот, земной ад, именуемый раем, политические экстремисты совершили октябрьский переворот. Коня стреножили, но хотели оседлать власть навечно: но и управлять им только железными вожжами? Которые тут временные? Слазь!” Это желание слабых, но скорее всего всеобщее заблуждение. Когда же для стреноженного коня настанет облегчение? Тогда, наверное, когда люди возьмут свою судьбу в свои руки, когда отберут власть у серых кардиналов. Народ пока только шутит “ Дай порулить”. Кто же добровольлно отдаст власть? Это хорошо, что лидер, будучи уверенным в себе, все же решился на свободные выборы, к законодательной деятельности подключилось много компетентных людей не из номенклатуры. Но у руля остались амбициозные и некомпетентные эгоисты. Это видно невооруженным глазом. Это страшно. Это наводит на грустные размышления. Перевести б все их на вторые-третьи роли, но как? Именно передвинуть, но никак не задвинуть. И эта миссия Горбачеву никак не удается. Виной тому неразработанное законодательство. У нас не продумана система отставок. Какая система? Главный сказал “нет” и ты ушел, вот и все. Отставленный у нас - это отставленный от довольствия и потому отставленный это отвергнутый. А кто хочет быть отвергнутым? Потому-то аппарат оказывает яростное сопротивление новациям, не говоря уже о коренной перестройке в любой сфере жизни. Аппарат не хочет быть оттесненным от корыта, не хочет быть отвергнутым от общества. Уже не слухи, а факт, что аппарат укрепляет КГБ, армию. Но это чревато последствиями, чего не понимает генсек! Он произносит пространные речи о гласности, демократизации, а за его спиной его заклятые соратники укрепляют карательный аппарат. Пустили два завода по выпуску наручников, восстанавливают лагеря... Но ведь не зря говорят: чем больше армия, тем слабее государство. Придут другие, не те, о которых заботится  и опекает старье, и не те, о которых  мечтает народ. Политический эгоизм приведет к  криминализации власти. И предотвратить этот ужас никто пока не может...
И воистину: живущие в комнате ужасов боятся выйти из нее. Это Светачев вычитал в сатирическом журнале. Фразы весьма специфические, в недавние времена автор угодил бы кое-куда, по усмотрению врачей, или по решению судей. У нас еще совсем недавно все решалось просто. Не то сказал, не так сказал - на исправление куда-нибудь или куда надо. Сказав, что нравственно все, что для дела революции, мы переступили все нравственные законы, похоронили самую человечность. И генсек сам преподает уроки нравственности академику Сахарову! естественно, генсек, и естественно, мы поддерживаем генсека!.. Поэтому очищать надо наше отравленное сознание. О как это трудно и тяжко! А придется, если мы хотим жить с достоинством. Об этом напомнил гражданский подвиг Ельцина, Сахарова и других правдотерпцев и мучеников.
Валерий Васильевич из скрытых шестидесятников, стать не смог этот новый путь... потому что он постаревшее дитя сталинского времени. Он тщится выйти из тупика, но тщетны его попытки, потому что он заплутал в тенетах самого лабиринта.
“Повернулось. И невозможно оглянуться назад. Надо забыть все и идти вперед, чтобы тебя не столкнули...” - мысли эти оформились только сейчас и Светачев понимал всю важность этих мыслей.
- Завтра я возглавлю одну колонну демонстрантов. Будь что будет..”

                Глава 10

В главке неожиданное ЧП. Повесился в подвале  старший инженер Куропаткин. Судьба, конечно, у него была незавидная. Долго ходил в рядовых инженерах, да начальник главка, уходя на пенсию, передвинул его в старшие. Радоваться человеку, да век помнить о заботе государства. Куропаткин не успокоился. Ему показалось, что этой десятки ему мало, не хватает на жизнь... И он устроился по совместительству электриком в детском саду ( узнают, не сдобровать. Но как узнают?). Сын в садик ходил. Утром Куропаткин отводил его в садик, вечером приходила за сыном жена. Однажды заведующая предложила Куропаткину поработать в садике электриком. Он согласился. Все бы хорошо, но как-то жена Куропаткина повздорила с заведующей садом. Сын расквасил по недосмотру нянек нос. Нос опух, обезобразил  детское личико. Молодая мама не могла унять своего возмущения...обещала бороться с  порядками, установленными в идиотском саду. Заведующая заявила, что не принимает упреков, что ребенок - егоза, за ним не доглядишь, таких детей сорок сороков, а няня - воспитательница одна, да на полставки! Поговорили так, что стены трещали, не найдя общего языка, расстались врагами. “Славик больше сюда не будет ходить!” “Хорошо, напугали!” - сказала заведующая. - И вам здесь делать нечего. Я найду управу!” Заведующая поняла, что надо принимать меры( Что хорошего, коль родители забирают ребенка? Значит, родители плохие!). Она позвонила в Агроком и сообщила, что инженер Куропаткин работает по совместительству в ее детском саду. Она прекрасно знала, что Куропаткин не имел права этого делать. Законом запрещено совместительство ИТР. Такого подарка партком только и ждал. Громкое персональное дело! Партком заботится о нравственной чистоте рядов! Прорабатывали старшего инженера на открытом партсобрании долго и нудно.
- Исключить из рядов, - выразил мнение бюро главка  Агрокома ведущий специалист и почетный ветеран. Он был известен как специалист по персональным делам. Всегда первым брал “убойное” слово. “Народный мститель”.
- Да, я совершил тяжкий поступок. У меня двое детей - вот я и согласился на совместительство. Простите меня... - пролепетал Куропаткин.
Но простить было нельзя. То, что он сделал, не подлежит прощению. Куропаткин преступил КЗОТ, а главное, нарушил партийную этику. Подрабатывающий на стороне коммунист - какой пример для подражания? Нет, ему нет прощения. Следовательно, ему нет места в Агрокоме. Пусть проваливает, да побыстрее. Тут двух мнений быть не может. Прав ветеран партии. Куропаткин заслуживает только строгого выговора.  Влепили ему строгий выговор. И просили осознать совершенный поступок, бросающий тень на честь... Куропаткин сидел тихо, как мышка, в правом заднем углу шумного отдела, его и не тревожили попусту. Разве что попросят составить несрочную справку по подотрасли. И составлял непривычную справку... Иногда тяжко вздыхал, будто изображая радость. А ведь работал еще недавно инспектором ОБХСС при городском исполкоме. Гроза не гроза. Но его побаивались определенные круги. Будучи инспектором, нажил множество явных и неявных врагов. По характеру он был не из тех, чтобы по-настоящему работать инспектором. Тихий, застенчивый, очень ранимый, со сложной психикой. Он старался выявлять некие запутанные ходы и выходы нелегалов, выходил на такие закоулки, что у него менялось представление о жизни. И вынужден был уйти, вернее, его “ушли” оттуда! И заглянул он случайно в Агроком. Хотелось остаться. Тут работа другая. Бумажная, но ... Позвонили в отдел кадров, охарактеризовали, просили поверить. Звонивший был одним из замов... Светачева! Поручается развивать ему отрасль животноводства. Это на словах. На деле он губил эту отрасль. Аккуратно собирал сведения, обрабатывал их и приносил свой обзор Светачеву для включения в сводку. Обзоры составлял по своему календарю. Однако результатов труда он не видел.   Сводки так же аккуратно исчезали. “Принесите аналитический обзор,” -  велели ему, полагая, что он должен быть польщен оказанной честью. Куропаткин кивал курчавой головой. Поражался Куропаткин никчемности своей работы. Сводка есть - сводки нет! Убедился, что самое ценное - это его жизнь в этом мертвом доме. Эквивалента жизни сотрудника аппарата здесь просто нет. И он, Куропаткин, губит жизнь, пакуя безжизненные цифры своим временем!
А время это материализация жизни. Дорожим ли временем? Пусть даже незначительного человека? А значит и своим временем? Если б дорожили безвозвратным временем, не заставляли людей собирать бесполезные цифры. Ясно же. Все-таки плохо относились к Куропаткину, никак не относились.Будто не существует Куропаткина, а это оболочка с...цифрами! Но ведь мы одного поля ягода, а  бесполезный человек, пустое место! Чем лучше относимся друг к другу, тем лучше  в нашей  ноосфере, я не преувеличиваю.  Все так, но лучше не стали относиться к Купопаткину. Долго мурыжили вопрос о добавке к его скудной зарплате. Всего на  ноль целых ноль процентов, промежуточную добавку к ставке старшего инженера И однажды он узнал, что ему отказали в этой добавке.Мечтал о добавке. Это две книги в месяц.Или томик Пикуля на черном рынке. Мечта рухнула. Смысла жизни он не видел. Вечно считать копейки? Он устал жить...в тисках.А тут и вовсе...строгий выговор с занесением, увольнение по сокращению штатов...Потому как засуетился начальник отдела, он понял, что готовится  структурная  перестройка отдела и он будет выведен за штат...Он будет вышвырнут, растоптан! Как глядеть людям в глаза? Можно ли пережить такой позор?
Начальник отдела сказал:
-Вы наследили, вы смывайте следы.
-Нельзя переводом на другую работу?
-Здесь для вас  другой работы нет...
Куропаткин  спустился в подвал и повесился на собственном ремне, привязав его к крюку.
В агрокоме узнали об этом на третий день после исчезновения Куропаткина. Все та же заведующая детским садом сообщила, эту печальную весть... “Мы ждали Славика. Ни мама, ни папа не привели его в сад. Я позвонила соседям Куропаткиных, а мне говорят, что Куропаткин умер, из петли вытащили бездыханного. Не знаю, но жена у него - особа скандальная. Жаль покойника”,- заведующая детсадом разрыдалась в трубку.
-Какая-то ненормальная, - сказала инспектор отдела кадров.- То сообщает, что Куропаткин работает по совместительству, чтобы  ему насолить, а теперь плачет...
-Надо бы создать комиссию по организации похорон, - произнес замначальника отдела кадров.- Пойду, узнаю, как и что. Пойду, согласую.
И с согласованием произошла неувязка.
Руководство агрокома не хотело вывесить в вестибюле  увеличенный портрет покойного,да ещё с коротким некрологом. Обратились за помощью к Светачеву.Валерий Васильевич заспорил с руководством.
-Ранимый человек был Куропаткин. Это его уход из жизни- его протест.
-Но ведь аморально хоронить самоубийцу со всеми почестями. Никаких некрологов!
-Да самоубийца ли он? Не мы ли все его убийцы? Это мы отняли у него последнюю ниточку, за которуюон держался?
-Кого вы хотите обелить? Лжеца, нарушителя закона?
Светачев разругался тогда со всеми, кто был в руководящих структурах агрокома, сказал,что имеет свое личное мнение,  написал тяжкий некролог от своего имени. Понервничал изрядно. Но на красном столике стоял портрет с некрологом. А вечером уже дома Валерий Васильевич потерял сознание. Инсульт.
Его выводили из состояния комы доктора, которые не раз смотрели в глаза смерти..
-Не беспопокойтесь, он уснул за столом. Проснется ли? Выживет ли? Будем надеяться. Он всего лишь вздремнул.
И вправду, он увидел себя всего...Он увидел себя в белом.Стены тоже белые. Долго созерцал эти стены. И он понял...Он, обитатель серого лабиринта, оказался на сей раз в белом лабиринте. Это его   огорчило. А  потом   ему стало страшно . Это конец. Но конец чему, чего, кого? Это страшно? Он не будет видеть этого белого, потому что свет потух в глазах его. Он не будет ощущать боль - все живое ощущает боль - а он не ощущает, потому что ему все равно. Что такое?
- “Зовите внуков”.- хотел крикнуть он, а язык, как железный шкворень, больно бил по небу и мешал формироваться нужным, жизненно необходимым словам, самым главным словам в критические минуты своей жизни.
 Конечно, его не расслышали и не поняли.Не позвали внуков. Но пришла Вера. Она была в белом халате. Он ее не узнавал. Смотрел на нее пристальным взглядом и не узнавал.Нет,он не знает. Кто она? Почему она здесь, что ей надо? Он увидел на лице, сером лице женщины жемчужные капли, слезы. Это почему же женщина плачет, почему она плачет беззвучно, ллачет, как будто смеется? Эта женщина раздражает его, так раздражает, что лучше бы не видеть, лучше б ушла, он хотел выразить свое раздражение словом, но опять же язык во рту приклеился к небу не повиновался его мыслям и желаниям.
“Мы чужие люди. Понимают ли люди, что мы чужие? Но расстаться не можем. И ей будет плохо, и мне. В обрыве... Изгонят из всех структур. Очистят ряды. Я сам хочу уйти,но не хочу, чтобы  меня   изгнали”. Он знал, что и Вера думает примерно так. Мол, пусть он не живет с ней, но надо быть вмес те. Какая-то шалава сумела охмурить его, сумела. Она, наверное, молода, интересна. Как трудно быть не чужими. А когда-то как трудно было не любить друг друга. Так были увлечены друг другом, что казалось им, что умрут, если их разлучат. Никто и ничто не могли их разлучить, их разлучить могла только смерть. А теперь они испытывают глухое раздражение друг другу. Куда все ушло? Задачка, которую не решит даже  бог.
Вера не рассчитала такой вариант, не компьютер,  она  верила и жила чувствами. А чувства -это мгновения  вечности. Мгновения есть мгновения. Появилась  разлучница. Конечно, свою роль разлучница сыграла, она не злодейка, не коварная тварь, но сумела вбить клин в их отношения. Ревность и зависть доводили ее до бешенства.Но  она вбила клин и  между ним и председателем. Будто бы порядочная, а вот такая...Конечно, она подзуживает Председателю, якобы Светачев подсиживает своего шефа. Видно же, между  мужем и Председателем пробежала черная кошка...
А  Валерий Васильевич  напрягал  память,  мучаясь от головной  боли. Да и мыслей особенных не было. Долго обдумывал одну трудноуловимую мысль. Наверное, мысль была интересная, потому что долго томила его сознание. И под утро она все же покинула его. Он вытянулся на койке и забылся бездыханно, с открытыми глазами. А вокруг него суетятся люди. “Когда будем вскрывать тело?” Он уже тело. “Где хоронить будем? По рангу на Кунцевском кладбище...?” “Ему нет и пятидесяти трех. Так вот сгорел человек! Не мог сказать нет. Какая теперь разница, где будет покоиться? - на Кунцевском ли, Новодевичьем или Спас-Никольском? Ему ведь все равно.” “ Ему все равно, но не все равно его родным, всем нам...” “Говорят, душа еще сорок дней будет жить в нем, а потом покинет его. Попадет ли в рай его душа - неизвестно.” “Съели славного человека. Серый лабиринт никого не щадит, если попал в него, то живым не выйдет”. “Говорили ему, предупреждали его. Но искушение! Он сам понимал, что ошибся в выборе образа жизни. Рвался к живому делу. Да, у нас все набекрень. Лучших, сильных и здоровых людей заманивают в серый лабиринт и превращают в инвалидов и уродов. Пора уничтожить лабиринт, пора. Покойный был прав, но...Почему правы только покойники?!”
И похоронили Светачева на Кунцевском кладбище. А вскоре было принято решение об упразднении агрокома. “Упразднили?”- вскричал он и проснулся в холодном поту.
Вот выздоровеет и пойдет объясняться с самим Преседателем, теперь уж бывшим.Добрый,чуткий человек.Тогда почему такая обструкция? Председатель привык говорить “нет”, чем “да”, но так, что это еще ничего не означало. Интриган высшей пробы. Плетет интриги так, что жертвы благодарны ему за “заботу” отеческую”. И прост с виду Председатель. Да его простота хуже воровства...Как он отнесся к судьбе рядового инженера, у которого отняли имя....Никак не отнесся. Светавеч мог только посочувствовать инженеру, давнему своему знакомому тезке...Валерий Борисович работает на одном из закрытых химических заводов, живет в Минске.После окончания института направили в Минский химический завод. Тут любовь опалила своим огнем. Он лишился сна, она лишилась тяги к жии, спастись они могли только в...загсе! После свадьбы молодожены получили комнатку в заводском общежитии.Были довольны своей жизнью. Так бы и жить им в счастливом неведении, да не было счастья, да несчастье помогло. На заводе случилась авария, произошла утечка газа и всех обитателей общежития выселили кого куда. Валерию Борисовичу с женой дали сразу двухкомнатную квартиру, предвидя, что в молодой семье ожидается прибавка (о, щедрость административная!). Администрация завода не ошиблась. В молодой  семье родилась слабенькая девочка. У малышки - порок сердца.Какое несчастье. Все сочувствовали молодым инженерам. Молодые родители испытывали муки, с редкими минутами просветления в период улучшения  здоровья доченьки. Девочка росла, но синюшний цвет лица, замедленность движений отличали ее от сверстниц.Молодые люди были в отчаянии. Никто бы не сказал, что девочка здорова. Валерий Борисович практически был деморализован.У него дрожали руки, на лице заметен нервный тик. Не работал толком. Он подводил коллектив. подставлял, срывал общие планы. На работе у него одно недоразумение следовало за другим, но все же не созрели до той мысли, что пора избавиться от нерадивого работника. И по очень простой причине.
Его идеи были воплощены мо многих проектах. На так как он не принимал участия в разработке и реализации этих проектов, ( то оттирали от разработки проекта, то сам не хотел участвовать, дабы не обвинили в личной заинтересованности) то не попал в список кандидатов на соискание государственной премии. В день, когда в газетах появился список лауреатов, Валерий Борисович стал выяснять отношения не со счастливчиками, а...с женой.Своими ворчаниями она развеяла его чувства романтические.Ему было уже не странно, почему жена не вызывает тех чувств, которые она вызывала в первые встречи, когда был только-только увлечен ею. Ему совершенно случайно открылось,что Лия невысокого о нем мнения, сказала по телефону своей закадычной подружке: “Валера мой аморфная личность, кисель, не умеет говорить “нет”. Но внутренне не согласен. Поэтому и “да” сказать не может. Ни “да”. “ни нет, Ни бэ, ни мэ. Ну что за мужчина? Не может постоять за  себя. Я думаю, сменить ему брюки на юбку. Во всем я виновата? Я давлю на него? Может быть, но не до такой степени, что он даже не может понять, кто он в семье...”
Валерий Борисович устроил сцену Лие, потом просил прощения. Боялся теперь Лии, так боялся, что заикался даже. И надеялся, что родится сын или дочь, который станет его защитой. Ждал прибавления в семье с великим нетерпением. Когда родилась дочь, он и вовсе охладел к жене. А болезнь дочери погасила в нем все “мужские” чувства, которые, свойственны, наверное, здоровым мужчинам, выходит, он был нездоров. Лия была недалека от разгадки смутных догадок. Все помыслы мужа направлены на спасение дочери. Два раза в год приезжал с дочерью и женой в Москву.Это Светачев сумел выхлопотать направление дочери своего тезки в союзную клинику. Позвонил директору клиники поздно вечером домой...без нравственных усилий, потому что директор клиники приходился Светачеву родственником. Валерий Васильевич никогда не обращался к родственнику с подобной просьбой, но тут он не мог не обратиться с просьбой. Родственник отнесся с пониманием.
-Валерий, я все сделаю для того, чтобы эта девочка выздоровела, какие разговоры! Но ведь я не смогу помочь той, которая терпеливо ждет “приема к доктору”.
-Все верно. Но я видел эту девочку и сердце кровью обливается. Ей четырнадцать, а отец на руках носит.
-Понятно.И как же она дышит?
-Тяжело, я слышал хрип.
-Родители ее работают на каком-нибудь химзаводе?
-Да. Проведи больную как мою племянницу, по  моей карточке.
Светачев рассказал “родному доктору” то, что вспомнил, с подробностями с деталями, как того требовал не просто родственник - директор клиники.
Он встретил минчан во дворе свеоего дома. Тезка нес на руках тучную дочку, с настроением радостным, как показалось Валерию Васильевичу. Они поздоровались и облобызались. Светачев сообщил, когда и в какое время можно попасть на приём к профессору.
-Еще пять дней....-проронил Валерий Борисович.- Жара, комары. В Москве комары!
-Да, в Москве комары.
-Злые, злее, чем горные. Отец говорил, злее горных комаров не бввает.
-Бывают горные комары?
-Бывают. Отец дал подписку о неразглашении. Но его уж нет, в прошлом году умер. Но сказал мне, что было.
-А что было?
-Сейчас. Алочка, сдядем на скамеечку, вот так. Поиграем в салочки. Кто проиграл, тот рассказывает сказку.
Но Алочка вдруг закапризничала. Замотала головой, с некоторой опаской поглядывая на нового папиного знакомого, который помешал им играть в  салочки.
Валерий Васильевич порывался уйти, но почувствовал, что тезка хочет порасспросить кое о чём, остался досматривать игру.
-Папа, не вози меня больше в Москву, - взмолилась дочка.
-Хорошо, хорошо...-соглашался он.- Если это я сделаю, то мне больше нигде не жить.
-Что ты говоришь, папа?
-Алочка, пойдем, покормим голубей.
Он нес ее, большую, нескладную, на руках. Задыхалась она, задыхался он. А рядом шла Лия и рассказывала сказку-быль для ненаглядной доченьки “О приключениях Вити и Оли в лесу”, сказку-быль, сочиненную самой или услышанную ею в далеком детстве.
-В один из летних дней Витя и Оля решили пойти в лес за ягодами. Мамы и папы не  было дома. Они были на работе.
-А что они делают на работе?
-Мама в лаборатории проверяет пробирки. А их папа работает на заводе. Витя догадался оставить на столе записку:”Мама, мы - я и Оля - пошли в лес за ягодами.Будем дома вечером”.Ну и пошли в лес. Птицы поют и завлекают. Шмыгнула белочка. Олечка за ней. А белочка вглубь леса. Побежала за белочкой и не заметили, как очутились в густом сосновом бору. Наелись ягод. Земляники. Яркие. Они, как звезды, огоньками вспыхнули на зеленой траве. Настала ночь. Витя и Оля встали к огромной сосне, постояли - постояли, нарвали травы, потом притулились к сосне, чтобы уснуть. Но не могли сомкнуть глаз. Им было страшно. Но боялись думать об этом, чтобы не стало еще страшнее. И вот утро настало. Витя забрался на самое высокое дерево и увидел станцию как на ладони.
“Идти надо прямо и мы через час будем на станции, у родного порога”.- обрадовался Витя. Они собрали полную корзину ягод.  Горят как звездочки. Хотели обрадовать папу и маму.
-И я хочу ягоды. - сказала, задыхаясь, Алочка.
-Я сейчас, доченька. Принесу тебе спелой малины.Я быстро, - сказала Алочке Лия и заспешил в магазин “Овощи фрукты”
-Там ничего нет. Надо на рынок, - заметил Валерий Васильевич.
-Валерий Васильевич, скажите, почему на рынке все есть, а в магазинах всего ничего? Отец мой печалился: я комаров собой кормил, защищая интересы страны, живота своего не жалея, на старости лет хотел пожить, да сказали, что отжил, пенсии нормальной так и не дали...
-А что он делал?
-Помните, был особый район Китая. Китай наш вечный сосед. Нужно, чтобы сосед жил, как мы. Мы строили новое общество. И сосед должен строить новое общество. Мы строили “под водительством вождя”. А как же там, в Китае? Мы решили, что в Китае должны строить новое общество под водительством Мао. Караваны с оружием и продовольствием в особый район Китая, для Мао, но против Чан Кайши. Караваны пробирались через хребты Джунгарии. В итоге - Мао стал властителем. А потом вы знаете, что произошло, и до сих пор продолжается противостояние. Даже ведут разговор о постоянной опасности со стороны Китая. Кому мы не помогали. Но друзьями не  стали. И все ответили черной неблагодарностью. Руководствуются интересами высшими, вопреки разуму и сердцу, потом случается то, что должно случиться. У него отнялась нога, потом рука. Ходить не может, делать ничего не может. В Москву не пустили. Знает тайны,о которых не должны знать в столице, отец жил в глухой деревне, сторожил конторку.
-А отцу не было страшно....там?
-Он стоял за народный интерес и ему ничего не было страшно.
-А какой же народный интерес? Сталину нужно было и его ближайшему окружению. Лучше бы о себе подумал.
-Вы правы, Валерий Васильевич. Если сам о себе не позаботишься, то кто позаботится? Так, значит, завтра? В три к профессору? Спасибо, мы вам очень признательны.
-Не спешите благодарить, спешите делать дело.Сегодня есть клиника, завтра нет. Все разваливается, не знаешь, за что браться. За себя не страшно. Страшно за детей.
Валерий  Борисович сумел попасть на прием к профессору. Тот назначил Алочке тщательное обследование и амбулаторное лечение.
-О хирургическом вмешательстве пока говорить рано. Года через два посмотрим еще.
Когда исполнилось Алочке тринадцать лет, врачи решились сделать операцию. Она прошла удачно. А родители Алочки поседели, хотя им было едва за сорок.
-Теперь бы полечить Алочку заграницей. Но не пускают. Вы сделали все, мы вам  навеки вечные благодарны. Кто знал, что случайная встреча с вами так Алочке поможет.
-Заграницу и я не могу, хотя я, наверное, получаю вдвое больше, чем вы.
-Зато у меня льготы!-усмехнулся Валерий Борисович.
-А у меня привилегии, - подхватил Валерий Васильевич.
-Здесь Алочке жить нельзя, а туда бы, да тоже нельзя.
-Знаете, давайте я удочерю ее и отправлю заграницу на лечение,- предложил Валерий Васильевич.-Это единственный выход...
-Спасибо, если ничего с выездом не получится, то воспользуемся вашим предложением.
Валерий Борисович рассказал ему, что  хотел поработать над своим проектом, добивался финансирования, обратился с этой просьбой к Светачеву.
Светачев к Председателю с просьбой. Председатель даже и слушать не стал, категорически отказал.
-Таких заявок пруд пруди. Пусть он докажет сначала, что...Мы частными вопросами не занимаемся.
-Как он докажет, если не дадим возможности доказать. Вы совершаете ошибку...
-Все. Меня  туда  вызывают.
Валерий Васильевич рассказал своему тезке  о мотивах  отказа.
-Люди рвутся к власти. Какая малость, какая жалость!Наверное, потому, что живут как пауки в банке. Лучше не лезть. Надоели мне все начальники.
-И мне тоже, хотя как без них?- усмехнулся Светачев.
-Только не надо падать ниц.
-Все так, но  мой начальник - особый, - загадочно сказал Валерий Васильевич.- Ну, до свидания. Не отчаивайтесь.
-Лично мне проект этот не нужен. Я хотел облегчить жизнь людей.Меня не поняли.
-Когда-нибудь поймут. И председатель тоже.
Председатель Агрокома был все же крупной личностью.Своеобразной. Он и осознавал себя стратегом, решал задачи масштабно, не вникая в мелкие подробности, давал своему комитету работать в поте лица на радужную перспективу. Председатель комитета не любил бездельников и боролся с ними по-своему. Наказывать, конечно, надо, но лучше нагружать сотрудников работой хоть какой. И находил им работу, каждому посильную работу, ставя конкретную цель. А высшая цель это его цель. Председатель выходил по всем вопросам на высшее руководство страны и менее всего прислушивался к мнению своих подчиненных, просто игнорировал их мнение, пусть даже компетентное, обоснованное мнение, если оно не согласовалось с его мнением. Ведь что подчиненные? А ничто! Пусть даже их миллион, два миллиона (столько работает в отрасли), а не защищят в нужный момент его, председателя, перед высшим руководством. Еще недавно благодаря Светачеву он ведь чуть не распростился с креслом, когда усомнился в целесообразности (по подсказке аналитического центра Светачева) экстенсивности земледелия, да той же целины... Не позволили вольное толкование того Пленума ЦК об освоении залежных и целинных земель.  Но что такое целина? Слепая вера или святая вера? Или цинизм властей? Помчались за хлебом, за счастьем. Самоотверженно боролись- за что? За хлеб взахлеб. А если бы схватили краюху хлеба, то люди были б счастливы? Как иногда мало народу надо, чтобы  быть счастливым. Но без хлеба тоже ведь нет счастья. Диалектика.Например, хлеб блокадного Ленинграда помнят. Это навечно. Это свято. А то, ежедневно здесь происходят и  кавалерийская атака,  и наезды, и черте что. Самоубийство Ф.Д.Кулакова  не было громом среди ясного неба. Оно и удручает и потрясает. Так решать проблему нельзя. Правда. только как смотреть на эту проблему. Необходим системный анализ этой проблемы, объективный, а не субъективный. Тогда можно установить истину.Какую цель преследовал Светачев, предлагая ему, Предеседателю, свое понимание проблемы? Преследовал свою цель? Какую? Хотел подставить председателя, сбросить...Для чего? Ясно для чего? Возглавить штаб по структурной перестройке стистемы....чтобы не было над ним шефа? Вот как! Не раз встречались на семинарах, беседовали здесь в комитете, а  все никак не удается председателю  уточнить позицию Светачева, хотя главная позиция ясна - позиция оппозиционера, разрушителя. На этой основе они общего языка найти не смогут и не найдут. Выводы сделаны, надо приступать к решительным действиям...Интересы дела требуют этого.Хватит терпеть сумасбродные выходки Светачева. Пленум дал на это добро.Пока Светачев в больнице, надо собрать расширенную коллегию и поставить вопрос о служебном несоответствии занимаемой должности. Во исполнении принятого решения.

                Глава 11

Забылась скверная квартирная история.  Вадим приезжал на лето к родителям, и был вынужден заикаться о помощи. Отец не выдержал:
-Ты приезжаешь, чтобы только скандалить.
-Я приехал, чтобы получить свое. Вы отняли у меня квартиру. Я не просил ее продавать. И если уж решено продавать, то продам я. Вы не согласились. Квартира моя, а захотели продать ее вы!
-Она не была твоей. Она твоего дяди, если на то пошло.
Отец напомнило своем младшем брате  Сергее... Летом в  год  смерти Сталина, его призвали  на  службу в  пограничные войска. Направили служить на Курилы. И однажды его  и  ещё одного пограничника- корейца, похожего на японца, нашли в Среднеазиатском военном округе, в войсковой части, дислоцированной в городе Уш-Тобе, забросили в  Японию с заданием собрать информацию о приготовлениях японских войск в районе Курильских островов. Возвращались парни с задания на лодке под видом рыбаков. До границы оставалось олоко ста метров. Их обнаружили японцы. Задержали. На другой день их изуродованные окровавленные тела обнаружили на той же лодке, которую прибило к нашему берегу. Рядом  в ворохе одежды лежала содранная с  ребят  кожа...
Похоронили Сергея  на сельском кладбище, родителям выдали пособие...Они переселились в отдельный дом. Прошло много лет, память о Сергее забывалась...   
И тогда отец дал ему две тысячи. Сами продали квартиру  за двадцать тысяч. Купили квартиру и “Москвич” младшему сыну. Но  старшему сыну  вешают лапшу на уши. Скоты.
Но не каждый день ссориться с родителями.
Вадим  возвращался в Москву с настроением.
-Отец все понял. Он поможет. Мать жалеет меня. Кормила меня на убой. Ты, говорит, на зарплате, а мы...
Вадим совсем расчувствовался. Всё-таки есть на земле родительская любовь! И уж каялся, что грубо говорил с родителями и плохо о них думал.
Но наступает новое лето. И на душе у Вадима смута. А как же квартира? Обещали ведь восполнить полностью за проданную квартиру. Обещали, но что-то не вспоминают об обещаниях.  Или родителям нельзя верить. Но как не верить родителям? Если им не верить, то кому верить? Смурно на душе у  Вадима.
Но словно чувствуя неладное, звонит из Ростова мать.
-Приезжай, сыночек. Фруктов поешь. Я всегда думала о тебе.
И сыночек размяк. Поехал. Родители сунули ему восемьсот рублей и вручили огромный арбуз. Вадима совсем рассиропился. И даже забыл спросить о том, что с квартирой.
Но часто он ездил к матери и возвращалдся без денег, но с фруктами и бахчевыми!
И так двадцать четыре года. И все же Вадим опомнился. Это когда мать попросила Вадима написать завещание: что она завещает квартиру внуку Гоше, племяннику Вадима. Вот это мать! Отбирает у старшего сына квартиру и завещает внуку, не сыну Вадима, а сыну Васи, младшего брата Вадима. который под давлением матери что-то иногда “подбросит” непутевому старшему!
С тех пор  Вадим не навещает родителей.
И много печального он узнает. Родители обидели ещё и любимую дочь Зорю.. Она вышла замуж неудачно. Родители невзлюбили зятя Игоря, так невзлюбили, что...Но решили помочь Зоре.  И всегда приближали их к себе. Возле матери дочери всегда хорошо. Но Зоре всегда было плохо. Зять сумел получить трехкомнатную квартиру в кирпичном доме. В Хабаровске. Был рад. Но вышла дочка замуж. В Чимкенте. куда ее направили после института. Молодым негде жить. Тут случился счастливый случай: появился желающий облегчить зорину квартиру на свою в Чимкенте. Зоря с мужем и младшим сыном купили себе маленький домик, но с паровым отоплением и даже огородиком.И так получилось, что Зоря должна была младшему брату Борису большую сумму - десять тысяч рублей. Заняли у Бориса, чтобы купить домик. Но что-то не заладилось у Зори с Игорем, никак не смогли собрать эту сумму, чтобы вернуть долг Борису.
Вмешалась мать:
-Зоря, домик у тебя плохой, продай, купи квартиру  Бориса.
Зоря так и сделала, продала свою квартиру и вселилась в квартиру Борису, но не оформила сделку купли-продажи. Зачем? Потом. Отдала деньги,  весь долг вернула. Борис сказал: живите, сколько хотите, потом выкупите. Осталось от продажи дома еще десять тысяч рублей. Внесли это. Осталось еще внести двадцать тысяч рублей.
-Ладно, будем так жить. Прописались. Жили так.
Разговор о возвращении долга откладывали. И  либерализация. И инфляция. И девальвация.  Зоря не поняла, что происходит, но поняла, что теперь она  должна вернуть Борису двести миллионов рублей. Зоря не смогла найти этих две сотни  миллионов. Родители боролись с Зорей, “вытряхивая” ее семейку из квартиры  на улицу. Естественно, они “победили”. Дело в том, что дарственная на квартиру была у отца, Зоря так и не  нашла время оформить юридически  свой въезд. С братом договорились же! И когда отец с с матерью ппришли “вытряхивать” всю семейку дочери. Зоря обомлела:
-Как же так? Это же квартира моя.
-Это не твоя квартира.
-Моя квартира. Так Борис сказал.
-Но вы не доплатили  двести миллионов.
-Сейчас нет.
-Тогда надо оставить квартиру.
-Но как же так?
И Зоря заплакала. Она проплакала неделю. Но родители стояли на своем.
Два года продолжалась война за квартиру, отец не передавал дарственную дочери.
-Зоря, уезжай к дочери. Внучка родилась. Вот и нянчи ее. Зять поможет с углом.
-Но у меня сын. Он не хочет уезжать из Ростова.
-Об этом раньше надо было думать. Никогда я не отдам дарственную .
Зоря вынуждена была уехать к дочери всей семьей. Оставить все. Через год приехала за мебелью. Что можно, то продала, остальное решила увезти. Остановилась у матери.
Говорили ни о чем.
Три дня, что провела Зоря у родителей, были для нее пыткой.
Мать решила все же проводить Зорю до вокзала.
-Зорюшка, пиши.
-Если будет время. В Москве пробуду два дня.
В Москву Зоря заедет к брату, передаст узелок,   произведет кое-какие покупки для дочери.
-Ты на меня обижаешься?- спросила мать у Зори.
-Не могу ничего сказать. Сама подумай.
-Приезжай. Пиши письма.
Поезд тронулся. Зоря отвернулась.
Она не видела, как мать стояла  и лила скупые слезы.
В Москве у брата Зоря отвела душу. Брат выслушал печальную историю.
-Десять лет была как каторжная.  Еду ни с чем.Родителям этого не прощаю.
Брат сказал быть ей добрее. Ведь родители.
Позвонила мать.Трубку взяла Зоря.
-Да, мама, да,мама. Петя, вы же знаете, интеллигенция. Помогите ему. Я завтра уезжаю в Чимкент.
Вадим проводил Зорю на Казанском вокзале.-Пиши.
Так Зоря уехала. Ни слуху ни духу. Она решилась порвать со всеми.
А Вадим решил порвать с родителями. Квартиру не вернуть, а попусту ссориться с родителями - нервы, время...И пожалел, что поведал об этом Светачеву.

                *       *      *

Больного Светачева В.В., после проведения курса интенсивной терапии,  выписали из больницы. Он целыми днями читал художественную литературу, особенно из “запрещенных”, наслаждался чтением. Книгами снабжала внучка. И кстати, внучка закончила в этоми году школу и собирается поступить в библиотечный институт. Но Валерий Васильевич очень скептически относился к ее выбору и ее общеобразовательному уровню. Внучка и вовсе разучилась рассуждать. Школа, отучив ее от этого, не научила мыслить. Внучка заучила десятки стереотипов, клише, готовых формул, которые не позволяют ей самостоятельно мыслить, давать верную оценку своим поступкам в своей простенькой будто бы жизни. Она не может отучиться от этих стереотипов, они въелись во все поры ее окаменевшего мирка. И потому внучка поневоле раздражает Валерия Васильевича своей духовной беспомощностью и косностью в суждениях. Но увы! Надо смириться с этим и вылечивать внучку от запущенного невежества и нравственной глухоты.И времени на переучку нет. Куда ее определить? Но что  же это? Стыд, да и только! Куда ей поступить, как на библиотекаря. Хоть научится читать. Светочка не обитает в пустыне. Любящие свое чадо родители выбрали самый подходящий инстиут - институт культуры, библиотечный факультет. Подходящая, самая подходящая специальность для Светочки.Иметь дело с книгами. Начали готовиться к вступительным экзаменам всем семейством. Весь дом вверх дном. Находили заготовки старых сочинений по литературе, пособия.Этого показалось мало. Светочку переселили к дедушке с бабушкой. Здесь тихо, здесь много книг, да и дедушка с бабушкой не школьные учителя истории и литературы, они могут по-своему трактовать события и явления в литературе и в жизни,и в этом отношении они почище иных репетиторов!
Беседы Валерия Васильевича с внучкой доставляли для него и радость и огорчение. Светочка не понимала главного: сути творчества того или иного писателя, заученно повторяла что-то об образах, персонажах, которые что-то делают, но почему поступает так или иначе герой, именно так, а не иначе, - каким языком говорит, вообще, что хотел сказать автор - на все это  внучка затруднялась отвечать. Часто она твердила:
-Деда, расскажи. В школе у нас Белинский, Добролюбов, Чернышевский.Это правильное направление, а все остальное неправильное. Некрасов - поэт революционной демократии, а Фет это фи...
-Пафос разрушения считали настоящим, а не ложным,- констатировал дед.- Белинский не отрицал “насильственные перевороты”. Спустя полвека его идейный наследник, тот, кто покоится в Мавзолее, создает уже теорию о революционном насилии.Разогрели разрушителей за какие-то десятилетия, они разрушили то, что строилось веками!
Деда рассказывает. Он устал рассказывать. Он говорил о нравственной позиции писателя, умении сказать то, что наболело, о желании изменить живописью словом нравы, красотою слова и мысли -душу обывателя. Нравственные и художественные искания великих - это же объяснение в любви к людям.Потому их произведения вызывают эстетическое наслаждение. К сожалению, внучка не убедилась в этом, наоборот, она готова побыстрей захлопнуть книгу классика. Ей кажется, что тягомотно и скучно пишут классики.
-Деда, сейчас люди живут другим. Что искания Андрея Болконского, Пьера Безухова? Сейчас демократия, каждый нашел дело себе по душе.Что искать-то, деда?
-Что ты говоришь, внученька?
-А что говорю? То говорю. Не надо ждать, когда надо дело делать? Ведь сейчас все можно, если хочешь помочь делу.
-Если все можно, то это уже не демократия, это анархия. Но мысль интересна, очень интересна. Я хочу, чтобы ты поняла: то, что мы видим, сейчас вокруг, не упало само из космоса. Конечно, мы, новое поколение лидеров, в какой-то мере повлияли на процесс демократизации, но увы, ведь только косвенно. Да,да, внученька. В аппарате засилье верхоглядов, но умеющие зычно подавать команду.Они сумели обуздать великий народ, за многие годы селекции превратив его, как они полагали, в общество единомышленников,  в стадо овец, они заставляли забыть о существовании целых народов, мол, канули в какую-то новую историческую общность.Но завели паспорт, где обязательно указывали национальность:человек без указания национальности не человек. Любили, чтобы все полочке разложено. Все решалось в кабинетах: они клали под сукно идеи человека с улицы, ставили всяческие рогатки и измывались над этим человеком. Не давали ему слова. Делали все, чтобы не пробивалась сквозь бетонные стены правда.
-Человек с улицы - это тот, кто идет по улице?- спросила Света.
-Светочка, это не совсем так. Так уж повелось: одни выращивают, другие реализуют. Как по-другому? Лишишься одного- лишишься всего.
-Дедушка, ты говоришь, что идея разрушения ещё со времен декабристов. В стране произошло три революции.
-А строение жизни осталось неизменной. Царская власть сменилась на власть Советов. А крестьяне и рабочие не получили ничего.
-И ты хочешь изменить строение жизни?
-Да изменить. не разрушить.
-Дедушка, я твоей стороне. Только жаль, что ты одинокий рыцарь. Я могу только тебе посочувствовать. Дедушка, я очень люблю тебя. Мама говорит, что хорошо с тобой. От тебя свет добра исходит.
-Ох, мама твоя  скажет! Ох если б меня понимали все, если б все. Но увы! Набросились на меня, будто я виноват в том, что плохо.
-И ты заболел из-за этого? Тебе не кажется, что это странно.
-Светочка, ты о чем? Конечно, человек не может все...
-Дедушка , я буду всегда с тобой, со мной тебе лучше?
-Да, Светочка. И я понял, почему мы родственные души. И нам хорошо вместе. Однако продолжим разговор о классике.

















               









                ЧАСТЬ  ШЕСТАЯ
 
                ЗАГОВОР    ОБРЕЧЕННЫХ


                Глава 1
 
-Что, что случилось?- спрашивали друг у друга прохожие у памятника Маяковскому.
-Выбросилась из окна  дочь бывшего председателя КГБ.
-Так что же это?
-Ей всего сорок шесть. Отец недавно умер. Может, печалилась об отце, все может быть.
-Может, все может. Но тут что-то другое.

                *        *        *

-Возьмите дыни, сладкие - ешь - не наешься. Две булки за кило дыньки, - говорила миловидная женщина, зазывая покупателей. В одно мгновение образовалась возле ее крытогоприлавка ( таких прилавок и “теремков” появились как грибы после дождя и уж привыкли к ним) очередь, которая также быстро исчезала.Исчезали дыни. Но арбузы не шли. Виктор Иванович помогал женщине продавать арбузы.Номинальная была помощь,  арбузы как лежали нетронутой горкой, так и лежат, их не покупают. Почему? - в душу покупателей не заглянешь. И Виктор Иванович читал газеты, делал записи в дневнике,  чтобы не терять времени даром. Однако сидеть за прилавком без дела - не дело. Спохватившись, он то и дело зазывал покупателей. Наверное, неумело это делал.Чересчур навязчиво, с настойчивостью, граничащей с нахальством. И порой не обходилось без оскорблений.
-Да не возьму у тебя! Это закуска? Егор оставил нам пивка, а про закуску забыл.
-Это почему же?
- Ежли он не пьет, то другие должны маяться? Че ему маяться? У меня сын в  Афганистане пропал. Я маюсь. А ты тут разврат устраиваешь. Пришли мальчики в розовых штанишках и развели в стране разврат. Из-за таких, как ты, страна разваливается...
“А у меня брат в Афганистане тоже  пропал без вести. Так что же?”- хотел сказать Виктор Иванович, но  промолчал. Он стоически выслушал “претензии” в свой адрес, не вступая в пререкания, чтобы не превращать прилавок в “театральную” сцену. Такое здесь слышали и другие “продавцы- барышники”.
Длинный прилавок заняли братья и сестры со своими женами и мужьями. Виктор Иванович был здесь лишним...Между родственниками давно началось жестокое соревнование за лидерство. Процветали зависть - двигатель всяких интриг. Жена старшего брата Людка решила перекрыть дорогу, во всяком случае, решила составить конкуренцию Зое, сестре мужа. Людка договорилась с директором рынка и выставила свой товар прямо на площадке, у ворот рынка. Люди идут к ней, забирают ее полосатиков да скорее домой. Редкий покупатель  добредет до крытого павильона.
“Мы хотим всех обогнать, веде хотим первыми быть!”- возликовала Людка, но поспешила, явно поспешила.
Удача? Может быть. Она много выручила. Себе. Но здесь говорят: или  всем, или никому. На следующий день все арендаторы, владельцы овощей выставили свой товар на площадке, не позволили Людке хозяйничать вволю, нарушили ее монополию. Но она в долгу не осталась...у нее комбинаторский ум, который подсказал новый “верный” хитрый ход.Она перессорила всех братьев, пустив в ход клевету, недомолвки, сталкивая зависть с добротой. Там, где нет мира, нет и достатка: в ссоре братья  забыли все, главное, о том, что надо дело делать, и  фактически хозяйкой прилавка стала Людка. Более того, она уже претендует на все заработанные братьями прибыльные позиции в круге. А  вскоре два младших брата “освободили” позицию,  став лютыми врагами, не успев  стать арендаторами в “вольной” бригаде. Младшего, Женю назначили бригадиром. Так решили родители...не без подсказок извне. Мол, у Жени дар начальника. Старший Юлий попал в его бригаду, попал в подчинение к младшему брату. Как-то заспорил Юлий с кем-то по поводу  распределения пленок и минеральных удобрений. Бригадир Женя приказал прекратить спор, бросил в  ярости: “Юлий, ты зайди на минутку в балаган”. Юлий зашел в балаган. Молниеносный удар в глаз. Это Женя учил старшего, как вести себя на людях. Юлий упал без сознания. Его приводили в чувство сестры. Братья теперь не разговаривают друг с другом. Но приходится общаться через посредников. Председатель хозяйства  требует за аренду земли помимо установленной официальной суммы “двадцать кусков”, а  главный агроном “десять кусков”. Выходит, что каждый арендатор должен выделить из выручки по “три куска”.
-Нет, да? Чтоб духу вашего здесь не было,- сказал председатель. А через час ворвались к  данникам на бронированных автомобилях молодцы в камуфляжах. Вопрос был улажен. Председатель ежегодно собирает с  бригад арендаторов по “двести кусков”! “Сто кусков”  оставляет себе, а другую половину дани отвозит районному начальству.
- Вы плохо работаете. У вас мало бригад, - сделал ему замечание  второй, но реальный первый  районщик.
-Нет пахотных земель,-промямлил председатель.
-А бумага и ручка  на что? И это наша забота? Изыщите возможности расширения пахотных земель. Мы занимаемся этим.
 Районное и областное и республиканское начальство только и занималось изъятием “незанятых” земель и созданием новых псевдохозяйств.Но последнее без ведома верховных властей невозможно. Надо за разрешением в агроком! И вот представитель области зашуршал бумагами в кабинете агрокома. Записался на прием к  министру Светачеву.
И вот почему.  Светачев только что вышел на работу, естественно,  особого желания вникать в дело у него не появится. Да и не секрет, что он ненавидел агроком. В Агрокоме будто бы тишь и благодать. После того, как умер при странных обстоятельствах неугомонный критик агрокомовских порядков Ефимкин, повесился Куропаткин, здесь все вернулось на круг своя. Представитель области появился в приемной Светачева совершенно негаданно, как июльский снег, да  с ворохом всяких бумаг.
-Здравствуйте, Валерий Васильевич!
-Здравствуйте, коль не шутите.
-Я не займу много вашего времени. Я тут насчет расширения площадей под посевные культуры. Вот тут обоснование, а тут расчеты. Население растет, людей надо обеспечивать работой.
-И вы будуте обеспечивать работой? Такой работой, которая их кормит?- только и спросил Светачев.
-И страну.А то за продуктами в столицу. А на самолет, как всегда, нет билетов...За удобрениями опять же в первопрестольную.Такая жизнь. Мы,конечно, опоздали на поезд.Очереди, дефицит. Но наша нежизнь кажется всем настоящей жизнью. Великая иллюзия всегда помогает жить. Так что доверьте Пушкину агитки.Недавно у нас разыгрывали талоны на пылесос. Так вот один товарищ вытянул талон. Ему торжественно вручили пылесос. Что с ним стало? Он целый день пребывал в экстазе, прыгал, танцевал, песни пел от безбрежной радости. А вечером  его наградили еще одним подарком - инсультом! Выписали талон на внеочередное обслуживание. Переволновался счастливчик. Возможно, нелады с   психикой.  Разве можно так восторгаться пылесосом?
Представитель ушел, позабыв папку. Светачев раскрыл папку, а в ней три пачки долларов да ювелирные изделия.
Он кинулся было искать представителя, а того и след простыл....Доллары и ювелирные изделия пришлось сдать в банк. После этого случая Светачев распорядился не пускать к нему случайных ходоков. Сделал строгое внушение Алле Ивановне.  Но если он отгораживает стеной от ходоков, то кто же он здесь? И зачем он здесь?
Позвонил дальнему родственнику...бывшему председателю Таможенного комитета Союза, ранее работавшему в КГБ.
-Николай,  что происходит?
-Сам не знаю. Валя услышала крик, подошла к окну и увидела страшное зрелище. Лежит на асфальте в брызгах крови соседка.Никаких записок не оставила.
-Да-а...Этим она сказала. Ясно.
-Ну, будь здоров.
-Будь здоров,- сказал Светачев и поклал трубку.
А представитель области на другой день на узком совещании местных воротил докладывал о своей успешной миссии в Москву.
-Обоснование и расчеты приняты. Вот бумага. Так что нам выдан карт-бланш.
Тайные встречи происходили и в других местах.
-Светачев за. Но  ему надо помочь. Он не одинок. Он в ядре. Но все же надо помочь...одолеть тех, кто мешает...
-Хорошо. Как бы нам обойтись без Москвы? По всякому пустяку мы отряжаем представителей и делегации. Никаких сверхсредств не хватит. Конечно, есть у нас тайный родник, намываем золота достаточно для себя, но недостаточно для московских чинарей. Но они дождутся. Перекручивают гайку, уже срывается резьба. Они там дождутся, им хочется сладкой жизни. Эту жизнь они получат. Эти друзья вспомнят школьную идиллию.
-Начинать надо. Поговорите с шахтерами. Пусть шахтеры...устроят забастовку. Остановятся шахты, остановится промышленность. Люди без зарплат останутся, казна без налогов от невзимания. Матросы без макаронов по-флотски.Посмотрим, как поведут себя московские чины.
На одной из встреч не велось никакой записи.
-Надо интернировать вот этих,- сказал в темноте  грузный мужчина безголосо.-Вот список. Ельчин, Светачев, Бурбулис, Шахрай...
-Список надо уточнить. Первых десять из этого списка надо...в случае осложнения ситуации.Дело это не из легких. Получится, если части, дислоцированные вокруг столицы, выполнят наш приказ...Все, расходимся, нас заметили.

                Глава 2

Вообще-то в серый лабиринт не пускают непонятных ходоков. Но однажды в огромном этом здании появился поджарый мужчина в мятом костюмчике и с дорожной сумкой. Конечно, очередной проситель. К тому же по виду неподдельный крестьянин...Его пустили в один кабинет, оказалось, что не туда. Тогда он заглянул в другой, третий, и все не туда он совал свой нос картошкой.
-Вам кого?- спрашивают у него ошарашенно.
-Мне того, - так же коротко отвечает он и забегает в следующий кабинет.
-А это туда, - посылают ему вдогонку.
Но его туда-то и не пускали. Оказалось, он хотел попасть к начальнику главка, да к тому начальнику главка, которого не должны были знать даже сотрудники комитета. Откуда посетитель узнал фамилию закрытого начальника главка? Не исключено, что произошла утечка информации. Какой может быть вопрос у простого посетителя к закрытому начальнику главка? Не положено посетителю обращаться к этому начальнику  и все! Но обошел настырный один кабинет, другой, третий, дошел до конца длинного коридора, потом поднялся на следующий этаж. Опять длинный серый коридор с дверьми, дверьми, дверьми...и за каждой дверью начальник, начальник, начальник....Сколько же их, начальников? Не сосчитать. Но в этом коридоре эвон сколько и бездельников! И везде всюду его, посетителя, выпроваживали. Вежливо, но выпроваживали. Но настойчивый посетитель не пытался даже возмущаться. “Ничего, допустите. Мне б только до Валерия Светачева достучаться. Друг детства. Он-то меня примет. Где только он здеся сидит, елки-моталки! Говорят, большой стал начальник, голове правая рука. Ну, поглядим, поглядим...”
Михаил Семенович Сазонов по коридору шел, как по боевой траншее, пригнув голову и озираясь по сторонам.
”Ничего , допустите, сердчешные. На мне все держится, голубчики. Главный я, а не вы. Меня не будет, и вас не будет. Я есть и вы есть. Меня не станет и вас не станет, конечно, ежели я - это все....И никуда от этого не денешься. Не примут, то худо будет. Вернусь и подожгу свою ферму, а не отдам ни копья, задаром ничего не отдам, коль не хотите меня выслушать. Не будет растение без солнца, без света вырабатывать хлорофил, запомните это, голубчики. Вы свет загородили стеной. Но все вернется на круги своя. Перестаньте удивляться изменениям в моем характере. Был смирным, робким, стал злым, непослушным. Что толку слушать каменюк? Я пришел за своей долей.Вы их у меня отняли. Нет? Такое возможно, голубчики...”
Сазонов сетовал, что здание это за день не обойти, такое оно огромное. Уже взопрел, ажсолью покрылся, а до нужного кабинета не дошел. И от этого его обуяла вселенская тоска. Здесь за него, посетителя, думают, гадают, решают, потому что считают его несостоятельным, неспособным. Довели дело до абсурда. Но это не так безобидно. Ведь получается, что ни делает правительство ( голова), то все правильно, даже сверхправильно, потому население (подошва) поет дифирамбы. А серьезно если, то и результат-то плачевный. Хромание на все ноги. топтание на месте, стыдобушка. А это никого из верхов, лидеров народных не волнует.
-Гражданин, уж очень частный у вас вопрос.Доильный аппарат не можете приобрести.Так это же не наш вопрос.Идите, знаете куда...В отдел, а впрочем, того отдела уже не существует. Нас скоро вообще не будет...
-Слава те господи! А Валерий Васильевич Светачев здесь работает?
-Да. Он в комиссии сегодня. Нельзя к нему. Да к тому же он по таким вопросам не принимает.
-Понимаете, мне нужно ему передать...
-А письма через отдел писем.
Не пустили в даже в приемную.Не объясняя даже причин такого к нему отношения.
-Можете оставить записку.
-Это не частная лавочка.
-Я понимаю, что не частная лавочка. Дорогие, вы понимаете, как тяжко, когда нет того, нет этого? Сын не может новоселье справить. Окна не застеклены. Стекла не может достать. То гвоздя нет, то стекло пропадает. Я хотел узнать, где все есть,  перехать туда жить....
-Ну, это...не к нам...тем более не к Валерию Васильевичу.
А это был друг детства Светачева. Но кто знал, что он друг детства? Не встретились и уж никогда больше не встретятся.
-Я буду делать свое дело, себя кормить, а вы, как хотите. раз такое дело, - сказал в сердцах арендатор.
-Хорошо, хорошо.
Отправили арендатора ни с чем.
В кабинетах решали важные государственные вопросы. Трудились в поте лица. С чувством важности всего того, что здесь решается. Здесь нет нахлебников, здесь царит само дело! Но дни высокго и громоздкого учреждения были сочтены!




                Глава 3

Светачев первым узнал о решении упразднить до нового года агроком. Он этого хотел, он добивался этого. По его аналитическому докладу  готовилось какое-то решение. Однако его не приглашали к выработке решения. Он был чужд тем, кто принимал решения. Но когда пришло решение об упразднении агрокома, он поначалу не поверил официальному сообщению, поступившему из аппарата правительства. Как это правительство решилось упразднить то, что оно воздвигало с таким сокрушительным напором, с таким азартом? Уму непостижимо! А ведь записали Светачева в сумасшедшие только за одну мысль об упразднении! Ведь он покусился на институт государства, он разрушает государство! Но если так, как с ним поступить? Поступить так, как поступали с другими, с которыми  вовсе случалось то,  что должно было случиться. Были ли Елкин, Ефимкин, Куропаткин,Цветков...А ведь выступали, обличали, защищали! Вывели за штат...Теперь на самом верху принялись воплощать эту его сумасшедшую мысль. Что случилось? Председатель не оправдал надежд своего патрона? А громоздкое ведомство стало  стало той пирамидой, которая  разочаровала её создателя? Не опоздал ли кремлевский зодчий  с упразднением своего детища?  Вскоре выбегут крысы  из подвалов и разбегутся  во все стороны, еще как разбегутся. То-то будет потеха. А как же шеф? Его зашлют куда-нибудь послом! У нас всех штрафников направляют послами в какие-нибудь страны. Говорят, будет создаваться мобильная авторитетная комиссия по продовольствию, опаять же, со всеми правами. Что ж - комиссия так комиссия. Суть в другом: секретарь-президент пытается укрепить свои позиции, создавая сильную опору в  новой комиссии по продовольствию. Эту комиссию поручается возглавить второму секретарю секретарей!
Светачев понял, против кого направлен удар! Прежде всего по нему  самому. Но на сей раз  отошедшие в тень “зодчие перестройки” избрали мудреную тактику: реогранизацию государственных и республиканских органов теми людьми, кто в этом не заинтересован. Раскол в лагере “перестройщиков” обусловил  ослабление проводимых линий. . Одни хотели остановиться, оглядеться, другие хотели идти дальше. Но и у тех, и у этих не было сил, чтобы остановить процесс распада.
Демократическое движение считает невозможным поддержку курса  горбачевской перестройки и и становится оппозиционным по отношению к  власти.”Конфронтация с демдвижением станет ошибкой Горбачева,- резюмировал Светачев  выводы и мнения членов демократической группы,- его нежелание разделить ответственность с этим движением приведет к ослаблению его позиции. Опасается заговора. Демгруппа против заговора как решение о передаче власти... Он видит опорой привычные структуры.От него отвернутся и  те люди, которые пытаются придать его  политическим потугам какой-то импульс...Не восприимчив к новому.” Посторонятся ли? Не похоже. Как ни в чем не бывало поручают возглавить ликвидком...Светачеву! Сам начал - сам должен закончить. И с утра до вечера он был занят  поистине судьбоносными делами. Решать судьбу каждого. А в самом центральном аппарате десять тысяч человек, а в отрасли одиннадцать миллионов. Он ошибся в предположениях: не хотят разбегаться крысы, наоборот. Оказывается. людям деваться некуда.
После алма-атинских, тбилисских, бакинских событий, антисоюзных демонстраций в республиках Прибалтики, ставших скорбным апофеозом ошибочной национальной политики  высшего  руководства,   отложена практика  засылки из союзного центра  в республики специалистов и руководящих кадров, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В центральных ведомствах усилилось напряжение, вызванное избытком  кадров. Удвоился, утроился накал борьбы за оставшиеся места. Но это вовсе не значит, их заполнят старые кадры. Новые идеи, новые люди. Появится много новых людей. Явление знаменательное. Будем встречать их с цветами или закидывать тухлыми яйцами?  Ну вот в ход пошли старые испытанные методы::доносы,клевета, инсинуации, подлоги. Он выслушивал доносы, клеветнические доносы, читал докладные и коллективные письма и оставлял это без внимания. Стоит уделить внимание, и это вызовет настоящую эпидению доносов. Я хороший, а все остальные плохие. Я достойный, а остальные - недостойны, я соответствую, а остальные - не соответствуют. Когда хотели “усиления классовой борьбы”, то насаждали  эту логику. Светачев отказывался принимать такую логику. Но  “очернительные” бумаги поступают  кипами.
-Алла Ивановна, сдавайте их сразу в архив,- велел Валерий Васильевич, едва  осилив  очередной  памфлет  на  “реформы в кавычках”, проводимые  в комитете, с прозрачным намеком на  “неследовательного идеолога этих  реформ( “господин Светачев и иже с ним”).  - Они полагают, что я против  них, я за них борюсь, за их  достоинство, в конце концов. Жаль, что не  понимают этого.
Позвонил Семен Владиславович. Начал без обиняков:
-Валерий Васильевич, ты там не обижай... Обиженные друзьями не станут. Не имей сто рублей, а имей сто друзей, которые в трудную минуту  не оставят в беде. Такая была  у тебя возможность...Если ты урод, то будь добрым уродом.
-Надеюсь, что это шутка, - сказал Валерий Васильевич.
-Снег, мороз, только солнца нет. К новому году появится солнце? Приглашаю в гости. Говоришь. что встретишь Новый год дома? Жаль...Говорят, что я чудище. Но  я никого не обидел. Ты, говорят, изменился за последнее время. Все люди, плохие, хорошие, хотят жить хорошо. Твое счастье, если ты им не мешаешь.
- Хотеть жить хорошо - не вредно. Вредно  за счет других. До свидания.
Светачев выглядел в эти напряженные дни не лучшим образом. “Высокопроизводительный труд” потребовал от него оптимального режима работы, а какой тут оптимальный режим, когда его всего трясет. Он плохо выглядит. Хоть от природы он был красив, недавно еще выглядел добрым молодцем, к тому же благородным и доброжелательным. Но теперь ничего близкого от доброго молодца не осталось. Сошла была красота, а доброжелательности не осталось совсем, ума не увидишь. Его и не было. Разве умный человек будет рубить сук, на котором сидит? Рубит сук с наслаждением, с садистским наслаждением. Может, свихнулся человек? Говорят, на нервной почве у него  выпали волосы, выпали зубы...
С волосами все в порядке, но выпали передние зубы ( борясь за справедилвость, он, “одинокий боец с привилегиями”,  заказал только  пластмассовые  протезы в обычном стоматологическом кабинете) и он шамкает. Ах, зубы...Воздух ли московский тому виной? Его сразила духовно и импотенция. Надо было не запускать болезнь, если это болезнь -  болезнь, то лечиться основательно. Но времени, проклятье, чтобы  поправить здоровье, не выпадало. На такой пустяк. Был полноценным человеком, а теперь кто?  Ужель  впереди зияет  пропасть, которую никак не перепрыгнуть? Наверное, нет. Его оставляют его в комиссии по продовольствию. Но  с понижением в  должности, в ранге замминистра, без права выносить решения. Его не назначили зампредом в республиканский комитет. Припомнили его политический нигилизм и популизм. Пожалуйста, реализуй ликвидаторский пыл в ликвидкоме. И здесь переусердствовал. Через две недели  оставят  даже  без  символической зарплаты за титаническую работу. А сбережений он не сделал никаких, шел вослед шефу, а шеф угодил в советники председателя правительства. Нет, не пустили заграницу, но нашли место под солнцем. Сохранили за шефом дачу, машину, со спецсвязью, охрану, спецклинику. Времена нынче другие. Но не крутые, не лихие. Рад Светачев тому, что происходит, но хочется плакать.
-Валерий Васильевич, может, учтете мои заслуги?-робко начал начальник главка Войтенко.
-Обязательно. Может быть, на Крайний Север? Там создается инфраструктура, нужны люди с опытом. Создайте свою фирму. Пора самому решать свои проблемы. Теперь есть такая возможность. Надо бы  встряхнуться, ей богу.
-Здоровье не позволяет. Дачу оставят на временное пользование, пока не определится с моим положением? Я там  новый сорт сливы вывожу...
-У вас же внуки, Эдуард Анисимович. Им больше нужна дача, чем вам. Без дела не останетесь, - успокаивал Светачев.- А вообще советую вам строить свою дачу. Принято решение об изъятии  незаконно  приобретенных  дач.
-Вы полагаете...
-У меня достоверные сведения.
 Он радовался, что ликвидируется этот главк. Никому не нужный главк! Черт с ним, с главком! Но жалко начальника главка. Толковый дельный человек, хорошие доклады составлял, выходил на коллегию с дельным предложениями. И такой человек по сути дела остается с сегодняшнего дня не у дел. И по воле Светачева. По доброй ли, злой ли воле, но будет выведен “за штат”.И это стало ясно им обоим. Войтенко выходил из кабинета, смахивая слезы. “ Уж лучше бы убили меня, лучше бы убили”.Войтенко  спускался по лестнице куда-то, не глядя, не глядя. Он спускался в подвал...Потемнело в глазах. Ему померещился родной дед по матери, да и отец...Бредут по подземелью, ориентируясь на блуждающие огни. Бредут и бредут, зная. что никогда не выйдут из подземелья...Их ведь никто не видел с тех пор, как увели в подвал. Их забыли. Но разве может забыть о дедушке, об отце?..
Пришли к Светачеву и другие начальники главков. Просили что-нибудь придумать, умоляли и даже угрожали.Иные не  скрывали своей лютой ненависти к нему. “Зачем вы все это ломаете? Вам надоела спокойная жизнь?” И Петр Владимирович Гутников просил войти в ситуацию, и начальник главка овощеводства Алексей Санчерович Ким, и главный биолог ведомства профессор Адамчук. Он занимался генной инженерией, добился несомненных результатов клонировании.Адамчук просился в длительную загранкомандировку, если не окажется места в новом отделе. Когда-то работал в лаборатории академика Цветкова...
Светачев подписал визу на загранкомандировку профессора Адамчука  Аркадия  Клементьевича, пожелал ему удачной роботы и успехов в научной деятельности. С профессором все ясно. 
Другое дело Ким А.С. Этот человек сотворил сам свою судьбу. Родился он в Уссурийске, но годовалым ребенком очутился на берегах Балхаша в связи с депортацией российских корейцев с Дальнего Востока вместе с дедушкой и бабушкой.  Родителей увезли неизвестно куда. Может, не увезли никуда, расстреляли на месте. Но не осталось никаких следов. Никаких архивных данных не нашлось. Алексей воспитывался в многодетной семье местного рыбака. И потому он с полным правом говорит, что он сын трех народов: корейского, казахского и русского. А духовная его родина - Россия. Учился в Тимирязевской академии, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, потом и докторскую. Работал в НИИ овощеводства, вывел несколько сортов огурцов, и пять лет назад назначили  начальником главка министерства. При  всех реорганизациях этого центрального ведомства  Ким оставался начальником главка. А теперь он не услышал предложения остаться на прежней должности.
-Валерий Васильевич, как мне представляется, мне надо подумывать о новой работе?- спросил напрямик Алексей Санчерович,  потирая  потные ладони.
-Возвращайтесь в науку. Ничем не могу помочь.
-Институт  закрывается в  связи с  нефинансированием.
-Рад бы помочь,но увы! - произнес Светачев.- Делиться нечем. Было б что... Тогда б о различиях-приличиях говорили, а сейчас просто не о чем говорить.
-А я слышал, что вы болеете за отрасль. Или не так?
-Мы представляем страну в виде бездонной бочки. Сейчас помочь надо ей.Или смиренно ждать своей участи. Вот какая дилемма у нас с вами... Неужели я не хотел бы процветания науки? Неужели я не хотел вам помочь? Но вы бы хотели, чтобы я помог? Думаю, что нет. И другой на моем месте  поступил бы точно также.
-Председатель разделяет ваши взгляды? Насколько я знаю, там  не замыслили такую радикализацию...
-Что касается председателя.  Федор Харлампиевич моей деятельностью доволен до такой степени, что Егору Кузьмичу пожаловался. Я копаю под него! Поживем - увидим,кто под кого копает,- завершил беседу Светачев.- Или Кутухтов под Светачева или Светачев под Кутухтова...Как бы узнать? Да ещё с приветственным адресом. Раздули до небес, меня  поливают грязью, бросают тень на  покойную. Совсем  ополоумели.
Он не сказал всего. Не сказал о том, что  какие-то типы предлагали ему  поддержку  в избирательной кампании,  если,конечно...окажет помощь. А он и не подумывал всем им бросать спасательный круг. Он радовался, что  трясет и крушит ядовитое дерево, но слезы навертывались на глаза. Он собирался бороться за торжество разума, а его принудили бороться с людьми. Он побеждал вместе с выводим за штат начальником аллюзии... “Выпью  эту чашу до конца. Разжалованного Гутникова  просят направить в  новый отдел. Так что же они там, слепые? Возглавить отдел бывшему... Тем более Гутникову. Бросать щуку в реку? Кто так делает?” Валерий Васильевич предлагал сокращенным высокопоставленным работникам возглавить агрофирмы, предприятия, биржи, хотя ни на йоту не верил в адаптивность старых по духу кадров. Не  привнесут ли эти белые воротнички старые порядки в новые формы? У нас  всегда так. Новое дело по какой-то неизвестной причине возглавляют старые люди и губят дело! Однако начальники главков наотрез отказывались возглавить новые коллективы! Оказывается, их не волновала судьба хозяйства, всего агропромышленного комплекса.Да хоть все погибнет  вокруг, их это нисколько не волнует. Их волнует только собственная судьба. “Они окончательно оторвались от жизни. Они как инопланетяне. Их уже ничем не пронять”. Потому Светачев махнул на них рукой: мол, действуйте, как хотите. И хорошо, что они не будут засорять собой ниву. Многие инертны. Они жить хотят, как жили,по-старому. Хотят жить лучше, но за счет других. А иные ведомства ведут себя как люди. Ведолмства хотят существовать за счет других ведомств. Это можно. Это было. Но этого не должно быть. Пришла к нему Нина -Веселинка.Была явно невесела, не может никуда пристроиться. Подносила папки начальникам, теперь некому носить.
-Валерий Васильевич, я не могу надеяться?
-Пока суть да дело, вам надо учиться работать с компьютером.
-Не ожидал от вас... вы переменились за последнее время.
-Не статуя...
-Валерий Васильевич, ради бога, не бросайте меня в пропасть.
-Нина  Станиславовна, успокойтесь.
-Я знаю, почему вы равнодушны ко мне. Вам симпатична, что тут скрывать, Лидия...
Однажды он увидел Лидию, выходящую из кабинета председателя. Почему она, рядовой работник, очутилась в кабинете шефа? Как она попала на прием к шефу? Зачем? Место новое ищет?И догадка как утюгом ударила его в мозг. Валерий Васильевич представил Лидию, тоненькую, нежную, в объятиях этого страшноватого медведя и сердце затрепетало от боли. “Она мне изменила. Она предала меня...Опозорила. Я не нарушил ее веры, но я не оправдал ее надежд. Она  предала  себя, она хотела себе счастья. Но какая дура? Или спятила?  Так он ее опорочил...Я её берег  ее честь...О,как...”.
-Что с вами, Валерий Васильевич?- забеспокоилась Алла Ивановна. Она догадывалась о той смуте, охватившей мятежную душу Светачева.
-Ничего. Душно стало. Просто душно.
Навел справки. Лидию взяли, пока условно, в новый отдел. Нового ведомства. Немного успокоился. Чему бывать, того не миновать. Лидия нанесла ему такой удар в сердце,  что ужаснулся. Свет померк в глазах. А судьба Валерия Васильевича  была предрешена, но еще не обрела черты определенности. То ли возьмут. То ли не возьмут. То ли идти ему в экономический институт замдекана, что означало стыд и позор, или исчезнуть в другом великом ведомстве. И вернуть Лидию...
-Лидия, что же  не приходишь? Жду, жду тебя, а ты игнорируешь,- позвонил он ей, презрев самолюбие и наступив на копье гордости.
Лидия не ответила. Она положила трубку.
Позвонили из службы точного времени, передали данные для агроспутника. Светачев передал эти данные в  главк науки и вытащил из стола кассету с записью космической музыки. “Слушайте, слушайте музыку Вселенной.Музыка эта обогащает наш разум и возвышает наши чувства...”- обращался он к кому-то, может быть, к о всем знакомым. А их у него несть числа.
А обиженный Алексей Санчерович  в эту минуту   уговаривал Вадима сделать вместе одно доброе дело.
-Как  защититься  малой группе от большой группы?  Я сейчас оказался без средств к существованию. Беззаконие творится и  будет твориться. Надо объединиться.
-Ассоциацию  создать? Или автономию? Напомнить о себе, забыли ведь, что мы есть, существуем.
-Кто сейчас не создал ассоциацию? Турки-месхетинцы , крымские татары, курды, армяне, немцы, поляки, казаки .Ну  и  мы  создадим  ассоциацию обиженных.
-Не о  том  речь. Мы должны помочь друг другу, ни один человек не должен быть забыт. В тридцать седьмом брали по одиночке..Это надо помнить...




                Глава 4

И для Лидии, рядовой сотрудницы, было странно, что ее часто вызывают на прием к председателю. Только потом она догадалась, что председатель озабочен. Она была наслышана о том, что он “не может”. Вот и хорошо. Светачев хоть ревновать не будет. Сам не гам и другим не дам. “У мужчин всегда так, я убедилась”.
В последний раз шеф ведомства выдохнул буквально следующее:
-В субботу поедемте на дачу отдыхать.
-Да, но...
-Никаких но...
Она почувствовала, что председатель желает ее, но желает не как -то странно , а как это выразится, она не ведает.Стало страшно.
-Бриллиантовое кольцо подойдет тебе? Какой размер пальца?- спросил председатель и хлопнул ее по ягодице.-В субботу.
-Спасибо, а в субботу я должна...
-...быть на моей даче.
-Зачем?
-А за тем, девочка, что надо разрешить один вопрос.
- С ответственными людьми...
-Да, для этого, жду. За тобой машина прибудет. Водителя зовут Васей, а моих помощников одного Олегом, а его друга Саней. Прекрасные молодые люди.
-Да, но...
-Никаких но, или я вас выставлю за дверь, - рассвирепел Председатель.-Твой Валерий с тобой рассиропился, чудак! Разложил кадры!
В субботу за ней приехади двое на “мерседесе”. Эти парни работали в разных отделах, но оказывается были приближенными председателя.
-Ну, Лида, побыстрее.- поторапливал ее маленький шустренький Вася, инженер отдела капитального строительства.
-Разве не видите, я одеваюсь!
Олег, оператор из вычислительного центра, высокий пышноволосый парень, и Саня, белобрысый крепыш из АХО, терпеливо ждали, пяля глаза на новую пассию председателя. Она не догадывалась ни о чем, старалась угодить председателю, во всяком случае не прогневить. Раз пригласил на дачу, надо принять приглашение. Только бы не узнал об этом Валерий Васильевич!
“Волга” помчалась по Рублевскому шоссе. Лидия сжимала в ладонях смятые цветы.
Такую дачу она увидела впервые и онемела. Двухэтажная с бассейном.
В бассейне она купалась с парнями, а председатель созерцал, созерцал...эту прелестную картиночку в натуре. И блаженствовал. Если б у него спросили, что такое рай, он был ответил, как школьник-отличник.”Но ведь кончится этот рай, вон Светачев что делает, разоблачает. Новый не спасет. Случайный человек, случай  вознес его в райские кущи.Он должен  удержать, а не может, потому что прогнал тех, на которых все держится.Хотел рая для себя одного, а не для всех избранных. Наш рай - это тот же сераль, только на всех допущенных, ха-ха-ха! Какая Вера, какая Любовь в нашем-то раю?! Снять с шеи этот личман. Нет вопросов. Поступить как  обычно или обойтись поделикатнее? Ждать случая, который сам  рассправится с ним?Но время не терпит.Может, прощупать настроение людей? Мы рванем, а они не поддержат.
-Ну, мальчики, поиграйте с Лидочкой, что же вы...
Они поднялись на второй этаж, где во всю комнату широченная тахта.
-Лидочка, покажи свое ...,- произнес он томно, вдевая на нее палец ... кольцо бриллиантовое.
И удалился в свою комнату, задернув тюль.
-Желаю того, что душа желает...
И Лидочка  подчинилась,преодолела чувство оцепенения, ожила, повеселела, была необычайно весела. Она была в каком-то странном состоянии наркотического опьянения. (Олег подсыпал в вино сильнодействующее возбуждающее). Она сбросила с себя все, что можно, мигом сделала на тахте изюмительный акробатический этюд. Сделала красиво.Была гибка как юная гимнастка, и вдруг развела коленки, нежные коленки, обнажая то запретное, то вожделенное для мужчин. Олег не выдержал, приблизился к ней первым, он взял ее за талию...
-Ну еще, - поощрил разомлевший председатель. Но Олег мгновенно ослабел, слез с женщины, которая ничего не чувствовала, не поняла даже, что с ней случилось.  Ее била сладостная  лихорадка.  Она хохотала и шебетала...Вспомнила...Вот Валерий Васильевич прижмет так прижмет, не вздохнешь, а замрешь  и блаженство...Лидия растянулась на тахте...
-Боже мой, сделайте ей... слойку, она хочет, - застонал председатель.
Олег лег на спину, вздыбив  плоть, притянул к себе Лидию. Она легла на Олега грудью, а к ней пристроился оживший вдруг Саня. И слились они в одну плоть...Застонала Лидия сладострастно...
-Понежней с ней, пусть ей будет сладко...- стонал председатель. -Разомните ее...
Парни разомкнули объятия.
-Не спешите, поиграйте. Лидочка, о, девочка...
-Конечно, поиграем...
Парни сделали несколько страстных движений, оттягивая последний миг, но председатель требовал показа настоящей страсти, но с тем, чтобы не  испортить девочку. Лидия не понимала, что с ней происходит, но выполняла все с некоторым удовольствием. Она была как будто опытна в этих делах, благо ее подругами  подрабатывали собой  по совместительству. Знала все, видела все, видела, как ее подруги вознаграждают клиентов настолько, насколько они могли раскошелиться. Лидия  слишком любила Валерия Васильевича и сейчас она испытывала некоторое разочарование...
-Ну, поиграйте же...
-Нет, я все...-взмолился Олег, разомкнув объятия. Он выполз из клубка тел мокрый, нежный. Отвалился от Лидии громодыщащий Саня.
Председатель уже был готов к участию к действу. Разомлевший он рванул тюль, вбегая в спальню, голый  мокрый штангист  приблизился к Лидии.
-Ну, возьми... милая...
Лидия догадалась, втянула в губы алые...
Председатель застонал и заплакал. У него началось...Сбылились мужские надежды.
-Вот еще бриллиантик. И дачку тебе выстрою, ай, золотце мое...
Лидии хотелось сомкнуть зубки, но она лишь самоотверженно и сладко захлебывалась от избытка любви... Тем более, что  эта любовь ей была незнакома...
В изнеможении Лидия упала. Председатель плюхнулся в теплые воды бассейна, побрызгался как морж,вылез, отдуваясь.
А Лидия не проявляла признаков жизни.
-Что с тобой?- рыкнул председатель.
-Мне плохо. Почему?
-Пройдет.
-Хочется провалиться сквозь землю.
-Ну, расклеилась.
-Нет, правда. Мне нужно уйти.
-Куда? Никуда не пойдешь, девочка.
 Но Лидия оделась и ушла. Исчезла в ночи.
-Что это она?Может, проболтается?
-Ничего. Будет молчать как рыба. Не скажет ничего никому. Она не идиотка.
И в агроком уже не вернулась, да из дома ушла...Ее двухкомнатную  квартиру занял  Олег, конечно, с помощью Председателя, так кстати возбудившего вопрос о разбазаривании жилищного фонда  Светачевым В.В. Естественно квартира была изъята и возвращена...Олегу, якобы выписанная ему согласно списка... Оформил  квартиру Олег все честь честью, хотел даже предложить Лидии какую-то компенсацию, но ее след простыл...Спустя много-много лет найдется она в Сибири, в заброшенном  в глухой тайге в старообрядческом скиту.Найдут ее забредшие сюда геологи, искатели  алмазов.
 
                Глава 5
 
     Валерий Васильевич понимал, что занимается странной деятельностью - ликвидирует  сук, на котором сидит, и не раз задумывался, почему ему поручили  заниматься этим делом. По сути дела, он вершитель чужих судеб. Никогда ему не приходилось заниматься столько пикантным делом: выбивать стул из-под тысяч людей! Тебе не нравится рай, рукотворный рай, тогда  круши его, сокруши...Говоришь, что согласен, что рай этот реальный, для посвященных, но рай без Веры и Любви, и потому  твоя душа не принимает? Рехнулся? Теперь нечто... И занимался сокращением штатов обитателей лабиринта вдохновенно, творчески, как всегда. При этом не терял он ни присутствия духа, ни чувства юмора.
-Корабль тонет, а спасательная лодка может всех утопающих забрать не может.Кто должен быть в лодке?- спросил он, обращаясь к залу. Переполненный зал загудел.
Он понял, что поставил вопрос некорректно... Но он  понял также, что нет повода для ликования, радости, однако он радовался, как ребенок, и это и было странно трогательно и по-своему смешно. Его деятельнсоть сейчас заключалась в ликвидации ведомства, и чем больше он сократит ставшие ненужными штатные единицы, тем скорее и он сойдет с государственной сцены. Сойдет так сойдет. О себе он уже не думал. Да и оставалось времени на раздумие...Конечно, без куска хлеба не останется. Но мог рассчитывать на особую телятину. Надо ли подниматься выше по этой лестнице, если б не так шатки ступеньки, когда все это стало пропастью. Слава богу, что этот объект не поднялся до Луны, не по карману казне народной. Но причем народ?Народ живет сам по себе, каждый из нас сам по себе, и все, что ни делал Светачев как министр каждый свой шаг обставляя высокими лозунгами, не что иное, как форма реализации собственных амбиций и эта форма реализации амбиций ему в корне претила. Тот вред, который нанесли обитатели лабиринта народу, выражается в отсталости страны, в упущенных ее великих воможностях, однако очень трудно определить конкретную вину конкретного лица.Виноваты все, кто задействован в структуре. И чтобы искупить вину, эту структуру стоило ликвидировать. Но процесс ликвидации негласно было решено растянуть также на полгода, дабы обустроить людей. Но он ускорял и ускорял события, ликвидировал   ведомство с опережением графика,  сокращал штаты с каким-то упоением. И обнаружил немало  врагов из числа вчерашних друзей. А из врагов обрел  друзей.
Ему без конца звонили, просили не бежать впереди паровоза, остановиться, и даже угрожали возмездием за содеянное  зло, если не одумается.
-Валерий Васильевич, ты хочешь жить, и мы хотим жить. Неужели непонятно? Это же элементарно, - позвонили ему из автомата, перечислили фамилии:- Оставь их в покое. Бакаев, Новожонов, Шестаков, Зиновский, Педь, Чен... 
-Понятно. Ищите  им  работу, - сказал Светачев.
-Обрубаете связи с регионами! По  какому праву? А где наше конституционное право, так сказать? Вы его узурпировали. Ваше право при вас. А мы должны спасти государство. Мы в черной дыре, где гибнут идеи и мечты. И эту черную дыру надо ликвидировать. Мне поручено.
-Валерий Васильевич, а вы сами завтра где очутитесь? На улице? Если бы? За вами грешки. А  доллары, которых...
-Какие доллары?- позеленел Светачев, мучительно вспоминая.
-А такие! Забылы? Коротка у вас память!
-Да бросьте вы, лучше о себе подумайте.
-Если вы такие честные, то не должны молчать.Все критикуете, все вам не нравится. А вы на себя посмотрите. Вы спиливаете дерево под корень.
-Ну и что? Сгнили корни дерева,- крикнул Светачев и бросил трубку.
Кровь прилила к вискам Валерия Васильевича. Провокация!
Так вот они где, провокаторы, люди без чести и совести. Вот они на загривке, они зубами вцепились.Светачев стыдится этих денег. Он сдал их в банк без объяснений и не заявил в милицию об этом неприятном происшествии. Оказывается, это была чистой воды провокация. Они даже не хотели подкупить его, зная, что из этого ничего не получится. Они хотели обмазать, чтобы “не возникал”. И вот Светачев “возник” и тут решили ему “напомнить”.
Часть “сокращенных” сотрудников пошла в кооперативы и среди этих  “обиженных” появилось немало активистов нефомальных объединений. Валерий Васильевич относился к ним несколько скептически, хотя понимал, что неформалы разгоняют стоячую воду. Сколько наболевших вопросов они поставили в повестку дня, на злобу дня! Не счесть. Но сразу решить их было невозможно, тем более в тесных рамках, в тенетах административной, тоталитарной системы. И приятно, что решить эту задачу взялись неформалы. Но как ощерились, взъярились номенклатурные и прочие чиновники и утописты-люмпены, дети тех, кто был ничем, а станет всем. Они  дружно сплачивали в ряды! Ряды эти множатся...Только бы не вылилось это в жестокую конфронтацию, возможно в гражданскую войну. Светачев не поддержал идею “нового дворцового переворота”, то есть заговора,  не стал встречаться с Н.Н. Этот заговор приведет к “прежнему курсу без Горбачева!” Однако Н.Н. уверял, что с укреплением позиции Ельцина страна освободится от пут прошлого. Это может быть, но он против заговора. Но не воспользуются ли этой идеей те, кто рядом с Горбачевым? Они ведь тоже понимают, что медлить нельзя...
В обществе накопилось столько ненависти, что достаточно искорки, чтобы вспыхнул пожар братоубийственного конфликта. Настало время разбрасывать камни. Понимают ли это верховые, узурпировавшие право управлять людьми? Похоже, что не понимают. Иначе как понять глухоту и немоту таинственного Полибюро? Да не заглядывают они, на вершине, в самый низ, не заглядывают. А зря. А внизу тьма низких истин. Постигая их, в последние дни Валерий Васильевич почувствовал себя плохо. Если представить...Ведь не для того он кажется пришел в главное ведомство, чтобы его разрушить. А вот он рушит, с остервенением рушит все. Разрушение ведомства - благо для отрасли, значит, благо и для всего государства. Да, время разбрасывать камни. Разрушить все то, что не поддается обновлению. Но ведь разрушение есть разрушение. Однако любое разрушение без потерь не обходится. Какие люди вынуждены были уходить, какие люди! Да, многих не раздумывая отправляем на пенсию досрочно, в расцвете сил. И объясняем это высшими интересами государства. Власть- всегда неразгаданный код. Властью когда-то эти энергичные люди были призваны служить мощному, но никчемному ведомству, и они служили не за какие-то там блага неосязаемые, а во имя блага государства.Теперь же власть в лице Светачева выпроваживает этих людей, потому что они очень деятельны, активны, еще в расцвете сил, полны идей.
Но не позволяем заниматься тем, чем они хотели заниматься. Нет, этому не бывать.
Наглухо закрывая ворота в мир свободы - мы приговорили их к забвению. Но зачем же? Где логика? Код власти, наверное, никому не разгадать. Отсюда и всякие промахи, эксцессы. “Ох, устал я от каменного века в нашей жизни. Куда-нибудь на Гавайи! Об этом и мечать нельзя. Впрочем, намекнули, что пора на отдых. Мавр сделал свое дело - мавр может уходить. Но уходить-то не хочется. Не из этого ведомства, нет, а из свода отечества. Как этого не понимают те, кто решает мою судьбу? Вообще-то кто дал им право решать? Кто эти вершители? Обожествленные обычные смертные, но надменные и коварные люди - не самые умные, не самые творческие натуры, но преисполненные важности от сознания своей высокой миссии на грешной и многострадальной земле. Их амбициозность от хамства... И грешат же они пустозвонством, но все сходит им, важным гусакам, к ним не прилипает грязь, потому что они сотканы из ничего. Вот единственно чем отличаются вершители судеб от всех остальных самозванцев. В лабиринте идеальный порядок, с подчинениями, соподчинениями, с номенклатурными дураками и без оных, со штатными информаторами и бессовестными осведомителями, необходимыми для поддержания общественного тонуса, а жить и работать здесь невозможно. Но и уйти -то человеку некуда. Куда ни кинь, везде каменный лабиринт, каменный век, зловещий тупик. Над нами весь мир смеется и ужасается, а мы давимся от собственного восторга, от телячьего счастья в этом нашем бетонном лабиринте. Люди Флинта вывернули наши души и вмуровали в лабиринт, в его ниши, мы не можем мыслить как нормальные люди. Для нас жить - значит умереть. Чтобы жить - надо умереть...” От этого открытия Валерию Васильевичу стало страшно. Мелкий озноб прокатился по его телу, и ему казалось, что в нем пробуждаются какие-то новые силы,которые вытесняют в нем старую энергию, он - это не он, а незнакомый мужчина, субъект...то есть жилец...
Стало не только страшно, но и радостно, радостно, от того, что найден ответ на вопрос, отгадка неразгаданного еще никем таинственного кода жизни,стало радостно и легко на душе, так легко,что ничто бы не тяготило его, даже смерть...


                Глава  6


Профессор Адамчук Аркадий Клементьевич сошел с автобуса и направился к международному аэропорту Шереметьево. Он летел в США по приглашению  технологического университета.
 В зале регистрации подошли трое элегантных молодца, показали удостоверения ФСБ и попросили пройти с ними.
-У меня виза.
-Знаем. Кое-что надо бы уточнить,- сказал высокий дюжий мужчина в черном костюме и галстуке горошек. Дубленку держал в руку.
-Уточняйте здесь.
-Уточним в депутатском зале.
Его вывели на улицу, посадили в  “Волгу”.
-Я не понимаю,- проговорил Адамчук.
-Поймете.
Профессор недоумевал. Он догадывался, что вокруг него поляризовались какие-то околонаучные силы, которых заботили прибыли от внедрения идей Адамчука. Научных “секретов” у профессора больше не было, в узком кругу знали, кто есть кто. Видимо, профессор Адамчук, придерживаясь нейтральной позиции, попал под перекрестный огонь, мешал и тем, и этим. Любой другой в такой ситуации должен был уйти. Адамчук принял решение...выйти из борьбы гигантов.Да, ему плыла в руки информация, он поневоле становился знающим и опасным.Опасным и тем, и этим.
-Почему  вы  не  выступили на всероссийской научной конференции?-спросил тот же мужчина в черном костюме.
-Запретили. Я и не собирался всколыхнуть общественное мнение. Постыдные вещи и ранее делались. Борьба идей подменялась, сами знаете, чем...Кому-то становилось не по себе, что у кого есть свое мнение. Я хотел назвать поименно...
-А Светачев, что же, вас не поддержал?
-У каждого свои задачи.Он просил выступить.Причем открыто.Так же нельзя, стыдно жить с закрытым ртом.
-Вы хотели сказать другое. Еще вопрос. Почему Светачев не вышел на связь с...вы знаете,  о ком речь?
-Это надо спросить у него.
-Хорошо. Спросим.Все. Выходим из машины.
Адамчук вышел из машины первым. Застегнул пуговицы на искусственной полушубке, его знобило. Был мороз под тридцать градусов. Уминал  зимними ботинками  скрипучий мрачный снег и  потирал руки. Адамчук не успел опомниться, как завели за спину его затекшие руки и надели наручники.
-Это вы зачем?- спросил Адамчук.
Он  понял  все. И тоска, смертельная тоска оледенила его  тело. Он обмяк, и его поволокли вглубь чащобы. И вдруг вспыхнул  яркий огонь и мгновенно настала кромешная тьма...
-Теперь надо подумать о Животченке. Если слюнтяй, зачем ввязываться?-возмущался все тот же мужчина в черном костюме.-Тем более, что не у дел оказался. Светачев догадывается. Он невзлюбил Животченка. Если попадет  в руки Светачева материал о Животченке, то  вытянет весь невод... Заболел, с сердцем...Хотели допросить, да его жена  тут как тут. Заболел, дескать, надорвался...Нет, не позволю без адвокатов. Он сидел на доходном месте. Он сырьем распоряжался.Как попал? Благодарный он или всех забыл. Вроде нет. Дача, ещё дача. То одному дачку, то другому.Но одному ему все это...Копнули. Простофиля, слюнтяй.Втянули в игру. А играть он не умеет.
-Так что нам делать с ним?-задал вопрос коренастый в серой куртке.
-Его надо защищать. Назревает...
 Ходили слухи, что вместо агрокома создается  госкомиссия по снабжению населения продовольствием. Словом, выметут из этого лабиринта всех, потом заполнят его клетки другими людьми. Заполнят пустые ниши бетонного лабиринта  другие очередные жертвы. Самые верхи с азартом списывают свои ошибки на руководство центрального ведомства, которое однако сковано путами номенклатурных связей. Потому и не удается Светачеву сделать что-то осязаемое в ликвидкоме. Да, он закрывал целые отделы, зная, что люди останутся без работы, ибо им запрещено открывать свое дело. Не куражился, но, может быть, где-то ликовал по этому поводу, разумом понимая всю ущербность нетерпимости и непримиримости.  Наверное, серьезно ослабил безопасность своей жизни. Но кому  гарантирована  эта безопасность?  Не сойдется твоя линия с линией государства, и ты окажешься там, куда не желаешь. Но кто определяет схожесть линий?  Равнодушные к другим. Проявят заботу, и беспокоясь об интересах государства,  спишут грехи на какого-нибудь козла отпущения. Верхи найдут мальчика для битья, и в один прекрасный, солнечный,  то есть в светлый свой день Валерий Васильевич пришел к выводу, что его и метят на козла отпущения и видят в нем мальчика для битья. “Допускал ошибки. И потому по отношению к Светачеву должны быть приняты меры!” Очень удобно. Здесь старцы тут как тут. Они явятся блюстителями высшей нравственности.Но эти старцы на политическом Олимпе просто-напросто устраивают заговоры и перевороты, одурачивают людей, чтобы удержаться на вершине власти. Как омерзительны эти старцы, эти сталинские выкормыши! Без этих старцев легче бы дышалось! Как было на хлебных просторах?Там в первые годы хозяйства воистину работали в прибыток себе и государству, потому что не было надзирателей, обирателей и прихлебателей! А как только появились райкомы и райисполкомы со всеми причиндалами. все стало на свои места.Тогда было изобилие. Но могло пропасть. Светачев предложил закупать у хозяйств продукцию. И спас её от гибели. Повезли продукцию продавать. Но и технику предложил не выписывать, а покупать. И брали столько, сколько необходимо. Светачев опирался на сметливый практический разум  сельчан и горожан. И не ошибся. Но вовремя “поправили” Светачева. И опять надо было призывать людей лучше работать, самоотверженно трудиться, где и пригрозить, а где и открыто наказывать за проявления частно-собственнической психологии, заодно подавать пример бескорыстия ( за служебное вознаграждение) и льготы. И все локазалось бесполезным. С ярмом на шее лучший в мире крестьянин проявлял не то прилежание к труду на общее благо, не то воздержание...
Не потому ли ныне  хозяйства влачат жалкое существование? Через каждые три года меняем весь председательский состав и директорский корпус, кого с позором изгоняем, кого выдавливаем как из тюбика наверх. Ну и что? А то, что все возвращается на круги своя. Хозяйства в глубокой яме, а те, что на краю пропасти,  клянчут дотации... Так и должно быть. Перед человеком ставят не человеческие задачи, а абстрактные, “идейные”. Ты должен трудиться во имя государства. А это за “палочки”, за трудодни, за похвальные грамоты, а те, кто не согласен с этим, трудятся из-под палки, в трудовахту в трудоночи. Все продумано до мелочей. Вся структура управления пронизана и подчинением и соподчинением, и глухой связкой всех звеньев, схваченной страхом. Возникновение в недрах этой системы чего-то живого, необычного, просто-напросто отсекалось, убивалось. Эта критическая линия пронизала общество насквозь, и оно стремилось к ложным идеалам. Все у него стало шиворот-навыворот. Крутые подъемы и рывки вперед, искусственные бриллианты стахановских рекордов бросали свои отблески на черную рутину хозяйственного организма. Надо было обновлять этот организм, а не провозглашать ложных мастеров героями труда. Их и не называли мастерами, их называли передовиками.Увы! А тех, кто отстал, кто не мог выполнить обычную норму и-за тяжелых условий труда, объявляли лодырями, ссылали в лагеря, на самом верху огромного лагеря - паханы и потому в стране не может быть другого течения жизни. За каждым догляд, пригляд, надзор. Какая свобода, когда говорить без оглядки нельзя? Можно ли говорить о  преступном руководстве? Однажды Светачев хотел выйти к людям со словами, но увы! отключили эфир! Хотели было заключить Светачева в следственный изолятор. Произошла жаркая дискуссия в коридоре радиокомитета. Кто-то схватил Светачева за грудки, но он свернул кому-то руку, а кому-то и шею. Измолотили и его. “ Светачев, вы хотите навязать свой образ жизни? Пусть народ выбирает? Сколько вы натворили бед? Забыли? В семье не без урода? Когда прозреете, у вас сердце разорвется.” Но Светачев отмел наскоки. “Это мы вас обвиняем!”  Эти порядки не изменились. А одна  прибранная к рукам газета трубит о великом вкладе в строительство нового общества одного деятеля  современности. Клише старое, вставляй новый текст,  будет всё то же.  Не спешит политбюро с новым текстом, а великий вклад выдающегося деятеля заключается всего лишь в очередном обещании дешевой колбасы. Успокаивает сей тайный избранник  номенклатуры на некоторое время нищую шатию колбаской и хлебушком, а сам якшается с шишкарями, зная,  что они решают, быть тебе  на красном троне и руководить  красной... мафией. К сожалению. надо этом никогда правды не узнает. Так всегда было у нас при всех режимах, так, наверное, и будет.
Так ради чего старается Валерий Васильевич? Чем лучше работает в системе методами системы, тем бессмысленнее и ужаснее его деятельность. Он понимает это, понимает дьявольскую сущность системы и свою обреченность, но не может выпутаться из нее, выключиться из нее, невидимые токи бодрят его истерзанное тело. Он как старый аккумулятор, который заряжается от источника питания. Источник питания - лабиринт.
-Не огорчайтесь, Игорь Петрович, вы потом оцените эту свободу, которая выпала на вашу долю. Идите смело в незнаемое, - сказал Светачев инженеру-механику отдела новой технологии.- Не надо просить, надо делать.
-А где средства взять?
-Заработать. Попробую заинтересовать потребителей.
-И у них найдутся деньги? На Запад я не собираюсь, я здесь родился. Где родился, там пригодился. Там бы нашлись инвесторы...
-Вы занимались подсобным промыслом? Вот и продолжайте. Вот деньги на проект...
-Вы фантазер. Верно говорят, во главе правительств должны быть поэты и художники.



                Глава  7

Наверное, в стране происходит довольно странные события, если появилось столько желающих покинуть ее.  Уезжают в Израиль,  в Германию, устремились неугодные на свою историческую родину, а “утечка мозгов”? Теперь каждый гражданин имеет право выезда. Приняли наконец-то соответствующий закон. Что же, каждый воспользуется этим правом? Властям бояться этого, во всяком случае задаются вопросом. Хорошо, чтобы задаются вопросом. Да, неуютно пока в нашем большом доме. Но в этом может быть виноваты мы сами. И сколько  веков живем  замутненным разумом.  Век двадцатый - период  проявления замутненного разума. И этот период должен смениться периодом  просветленного разума, означающий бессмертие, торжество души.
Взрыв атомного реактора Чернобыльской атомной станции обнажил долго скрываемые властями наши социальные язвы, духовные изъяны, мы не жалеем себя, не жалеем людей. Как крикуны, как хвастуны, трубим на весь мир о своих достижениях, об успехах отечественной науки и техники в то время, как другие страны используют научно-технический прогресс единственно для того, чтобы людям жилось комфортно. по-человечески достойно. Ох уж эта наша монополия на власть! Тот, кто у пульта, у власти, хоть мало-мальской, тот считает себя абсолютно правым. Он абсолютно нетерпим к инакомыслию, к инакомыслящим! Какая толерантность? И что же? Дошли до монополии никуда не годной работы. Ведь другой. по-настоящему свободной работы и не видели!
Светачев почувствовал себя таким же “чайником”, чего стыдился втихомолку, более того, считал себя внуком ломового извозчика, страстотерпцем, волнорезом, властолюбцем, готовым придавить любого несогласного рукой-плитой. Почувствовал это и ужаснулся. Неужели он не один такой странный на самом верху, на тайных этажах власти? Если его много, то это очень опасно для всех, и чтобы не взорвалась эта жизнь, такие, как он, должны анигилировать, исчезнуть, власть остается, когда она взрывается изнутри, а не сметают извне. В этом загадка любой власти, вот здесь заключен тот неразгаданный код власти, которого жаждут разгадать всякие проходимцы...

                Глава  8

-Его сломать трудно, он гибкий человек, а вот ударить в сердце?! Ударили в пах, оклемался, подлец.
-Он говорит, что открыл клетку, чтобы выпустить птичек на волю. Лукавит. Хочет нажить себе капиталец. Борец за народное счастье!
-Так что? Мы пытались его окунуть в грязи - не удалось. Может, переждать время, пусть перебесится.
-Пока не перекроет нам кислород? Он совершает над нами насилие. Дорвался до власти и творит зло. Его надо остановить...
-То есть предъявить ему счет? У него охрана. Охранник попался с извилинами. Вытаскивал Светачева из переделки. Изворотлив Светачев. Пытались разрушить его мозг электромагнитными волнами. У него могучий мозг. Он мучался от бессонницы, видел цветные сны, ну, там галлюцинации. Обычный человек не просыпается после трехминутного окунания в этих волнах. Куропаткин повесился, как будто по собственной воле, но после того, как его окунали в этих волнах...Стал опасен Светачев. Ну и его окунали в этих вол-           нах... Он потерял память, стерли эту память электроникой. А ликвидировали исключительно для устрашения Светачева и иже с ним. Крепкий орешек. Попытались опорочить его - не вышло. Дескать, миллион любовниц, детские дома укомплектованы его детьми. Женщины в восторге, а мужчины зауважали!
Подкинули тридцать кусков, дабы опорочить кристально честного деятеля. Догадался сдать в банк вещественные докзательства. Дали только лишний повод думать, что вокруг него что-то затевается. Вспомнили про то, как он предал отца. Но это темная история. Он не упоминал об отце, потому что не помнит. Был  в том младенческом возрасте, когда память фиксирует только детали. Он знает, что отец  гладил его по голове и говорил:”Если хочешь покоя, то плыви по течению. а если хочешь проявить себя, то плыви против течения реки”. У него и детства-то не было светлого, то ли у тети воспитывался, то ли  дядя его усыновил. И фамилия у него не то матери, не то прадеда по отцу. Если б его не было, то его б и не было, в новом обличье это будет другой человек.
-У человека есть то, чем он живет. И если отнять то, что составляет его суть, то он умрет. Вот в этом направлении и надо думать, надо непременно найти решение.
Собрались люди в подземном городке, в комнате, где никаких подслушивающих устройств. Кто эти люди, что им надо? Они живут не под землей, а на земле, им нужны земные блага и блаженства. На земле - обычная жизнь. Воздвигают дома, строят самолеты, выращивают уцветы, пишут картины,влюбляются, сходятся, рожают детей, ссорятся, расходятся. И горькая чаша их не минует, и счастье человеческое заденет кого-то своим крылом. Вот к этой жизни у этих людей свое отношение. Отнять б у людей жизненную энергию, чтобы себе блаженство и радость. Светачев явно мешал, он не Робин Гуд, нет, но со своей причудой и со своей философией не пират сухопутных морей, а тот, кого называют лидером, кого выдвигает масса. Лидер выражает волю масс. Поэтому надо еще понять намерения лидера, чтобы управлять массой. Устранение лидера - эффектно, но много не дает. Вот они решили ослабить лидера...
Мучительно долго разрабатывали план по ослаблению позиции Светачева. Поджечь дачу. Устроить пожар в квартире. И все это было недостаточно для такого человека, как Светачев. Что дача? Что квартира?
Словом, разрабатывали варианты. Усердствовали все. И если б Светачев увидел б всех, он б узнал всех и поразился б увиденному. Среди них большинство тех, кого он считал близким себе по духу, друзьями. Значит, эти люди не были друзьями, они держали всегда камни за пазухой. Надо было держаться от них поджальше.
-Я знаю что делать. Он живет по разуму. Посмотрим, что с ним станет после того, как...Он молодой дедушка, любящий вкучку.Дед, который  не помнит своего деда или не хочет тревожить тень...Не забывается, живет разумом. Человек просветленного разума - это бог, а не тварь, тем более  у него   гармония с природой. Сольется с природой.
Внучку Валерия Васильевича нашли растерзанной в подъезде его дома. Вера попыталась дотянуться до мертвой внучки и упала без сознания на бетонные ступеньки. Повезли ее в больницу. А Светочку в спецклинику, на судмедэкспертизу.
Светачев понял, в чем дело. Это была месть.Так отлпатили за его активную деятельность в ликвидкоме. Его ведь не раз предупреждали.
А он не хотел слушать эти мерзкие нашептывания. Не зря нашептывали. Приступили к делу...Но почему тогда не тронули его самого? Тогда бы завели уголовное дело с крупномасштабным расследованием и в поле расследования попали бы авторы записки. Тогда не скроешь ничего. Тогда все раскроется. А так они оставляют за собой пространство для перегруппировки, решают: его трогать нельзя.Но попытаться воздействовать на него можно и весьма ограниченным способом. Он нашел в день похорон Светы записку: “И до тебя, тварь паршивая, доберемся, если не угомонишься”.
Он не угомонился. Занимался тем же вопросами плюс еще вопросами охраны природы. Но это так, по инерции. Ему не хотелось жить. Почему и когда человеку не хочется жить? Когда нет стимула для жизни, когда иссякли жизненные соки, чакры. Потеряна честь, потеряно достоинство, и тебя охватывает душевная болезнь. “Выброситься бы из окна, к матери  пойти. к отцу...”
И был яркий июльский полдень. Во дворе темная зелень деревьев и кустарников. В них обитают безмятежные существа - птицы, которые поют...Вся страна следила за съездом всенародных депутатов. Такого представления наши зрители ещё не видели. Депутаты, вероятно, знали, что за работой съезда следят миллионы людей, вся страна, миллионы людей за рубежом. Настал звездный час для тщеславных личностей. Выстраивались в очередь у микрофонов. Если уж говорить, то говорить на весь мир. От заседания к заседанию смелели депутаты, развязывались языки. Кого же назначат на должность Председателя Комиссии Совмина по продовольствию и заготовкам? А утвердит ли еще Верховный Совет?
Позвонили из больницы.
-Веры Николаевны...нет, не пришла в сознание.
Удушье. Воздуха! Воздуха!.
Валерий Васильевич упал без сознания на пол. Ему показалось: он открыл окно, поднялся на подоконник, слернул шпингалет и будто сорвался...на пол. Врачи определят инфаркт, обширный инфаркт. Ему показалось: что он умер на второй день...
А его похороны должны были состояться...послезавтра. Об этом только и говорят...То ли сорвался человек, то ли надорвался...Смерть без причины не бывает. Бог шельму метит!
В окно бывшего кабинета Светачева видны башни Кремля.Золоченые башни с рубиновыми звездами. Пятиконечные звезды отбрасывали кровавый отблеск на стекла.



                Глава  9

На похороны  Светачева (в цветном своем сне все это запечатлелось отчетливо) приехали делегации из разных уголков страны, даже зарубежные деятели и ученые. Из закрытого акционерного общества  “Феникс” прилетели его представители Антон и Антонина Корнеевы. Светачев помог им укрепиться и выйти на заметные позиции в отрасли. На Кунцевском кладбище было так много провожавших в последний путь славного организатора отечественного производства, что правительственная комиссия по организации похорон Председателя ликвидкома сократило число выступающих на траурном митинге (оставшимся в списке позволили говорить по две-три минуты). Антон не попал в это число. Рангом не вышел.Антон хотел сказать последнее “прости”, но ему удалось только положить венок от представителей АО “Феникс” на свежий могильный холмик.
На другой день Корнеевы засобирались домой. Паковали чемоданы, собирали сумки. Примчался в гостиницу Лесняк.Запыхался. Не надеялся застать односельчан.
-Значит, домой?- спросил он.
-Домой, конечно. Жизнь. У живых - работа, забота. Жаль Валерия Васильевича.  Не хотел жить в обмане и лжи, не смог отступиться. И теперь успокоился, спит вечным сном,-промолвила Антонина, смахнула слезу.
-Его загубил агроком. Там нельзя выжить нормальному человеку. Валерий Васильевич решал нашу судьбу, решал и дорешался.Он борец-одиночка...
-А ты все в агрокоме?- спросил Антон.
-Какое там! Меня вымели  как вредный элемент. Лабиринт выталкивает ненужный элемент. Теперь я в Госплане, планируем объем продукции, производимой заключенными, планируем с учетом перевыполнения и превышения, то есть прогнозируем увеличение численности заключенных.Сумел зацепиться, - вздохнул Лесняк.- Но хрен редьки не слаще. До пенсии осталось еще десять лет. Дотняуть бы...
-Уже о пенсии думаешь! Старит тебя жизнь. - усмехнулась Антонина.- Скажи, что в Москве происходит? Вот мама моя хлопочет о прибавке к пенсии. Она была в детдоме особого режима, после того как репрессировали родителей. Мама не считается репрессированной, а “лицом, пострадавшим от репрессии”. Ну и трудности с прибавкой к песии...
-Антонина, ты сказала, что мама твоя в была в ГУЛАГе.Я слышал. что существовал “Совершенно секретный оперативный приказ” НКВД СССР № 00486 от 15 августа 1937 года, там есть такие слова: “социально опасные дети осужденных в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления подлежат заключению в лагерях или исправительно-трудовых колониях НКВД или  водворению в детские дома особого режима Наркомпроса республик по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД”. Слезами ребенка мы  орошали новую жизнь. Мы так до сих пор и не нашли своих дядьев и тетушек, пропали они, их забрали детьми в лагеря...Они сгинули. Наверное, и мама твоя лишилась многих. Что мы наделали с самим собой - что мы наделали! От помутнения разума.Но мы теперь другие. Но теперь умнее. Тогда от темноты и от страха мы оболгали своих же близких. На митингах кричали: “Позор врагам народа!” Подзуживали  к решительным мерам   выкриками: “ Мы великие, мы особые. А эти пособники гнилого Запада!” А “враги народа” - это наши деды, родители, близкие! Теперь другие митинги.Митинги, манифестации, за реабилитацию несправедливо осужденных. До забастовок дело может дойти. Долой шестую часть Конституции! Партократию к ответу. Руки прочь от Гдляна и Иванова! Кооператоров к ответу. За Ельцина! Все в одну кучу. Хаос полный.
-Конечно, что там говорить, власть зарвалась, никак не хочет признавать свою вину за кровавые преступления, за кризис нынешний, не хочет покаяться, а надо бы! и то, что она вещает сладко - ведь обман, сплошной обман! - Антон не скрывал своего возмущения.- Задрожали стекла в большом доме. Заговорили о передаче власти  секретарю-президенту. Все, чтобы остаться у руля. Не дадут порулить никому. При однопартийности президентство не что иное как узурпация власти под видом демократии, укрепления демократии. Неужели нужно совершить еще одну революцию, чтобы народ получил то, что принадлежит ему от природы- право на свободное развитие?
-Наверное. Ведь даром никто не даст ничего, аппарат - опора первых лиц - всполошился. Ведь то, что выгодно  аппарату - это не значит, что оно выгодно государству. Аппарат - паразит. Он стремится выкачать из народа, из государства все, что еще можно. Для этого он сговорится с чертом. Можно ли говорить о сговоре аппарата с мафией? Наверное, можно. Аппарат ратует за беспрекословное подчинение, за дисциплину, чтобы расширить возможность и дальше грабить население. Потому-то во всех без исключения производственных структурах так пестуют трудовые коллективы  эти самые порбюро, ведь осталась те методы управления: обычная порка, то бишь выговоры, порицания, исключения. Люди не могут прийти в себя из-за спесивых своих руководителей. ено кто из вождей слушал низы? Однако тот, кто вякает о дисциплине, политический банкрот и авантюрист. В экономике нельзя командовать, на команде, окрике нельзя удержаться над пропастью. “Успехи” палочной экономики - яркое тому свидетельство.
-Вся так. От этих понуканий люди не могут чувствоваать себя людьми, заняться делом с той естественной радостью, что свойственно людям. - продолжил Антон.- Нас сколько в  великой   стране-державе? Какая сила! Какие возможности! Но увы! Им противостоят бешеные из рядов!
-Но что ряды? Она развалится. Если должность связали с членством в рядах. то...когда нибудь все и развалится.
-Чтобы приснилось такое, хоть разочек надо увидеть, а то с чего бы приснилось,- усмехнулся Антон.
-Верно, - согласился Лесняк.- Верхи не хотят слушать низы, отметают все с порога. Дождутся. Народ избавится от этой “инфекции”.
-В общем, мы наследники зда и добра, отблески вечерней зари. Валерий Васильевич бросил вызов этой шатии, вспомнил добрым словом о невинных, но на себя взглянуть со стороны не смог! Засомневался: и чего это я воюю? Подумал: я такой же! В общем, все мы дети или заложники своего времени. Если мы чего-то хотим, то надо учесть это. Мы обвиняем высшее руководство во взяточничестве, но сможем ли мы сказать об этом устами закона? Да никогда! Нужна сила, другая сила, да посильнее этих красных меченосцев. Раз ее нет, можно умыться кровью за то, чтобы узнать правду, потому-то ничего и не выходит, кроме пустой болтовни. Мы еще не вышли из зоны страха. Мы только смотрим кино. И, вообще, смотри что происходит? Высшее руководство нечисто на руку, а мы толкуем о морали, как будто высшее руководство - это люди без стыда и совести. За что боролись, на то и напоролись? Боролись за чистоту, получили коррумпированное общество. Все повторяется? Почему верхи так не хотят отдавать крестьянам землю, рабочим - фабрики и заводы, а власть - народу? И свое же нежелание  возвращать то, что людям принадлежит по праву,  они прикрывают подслащенными фразами о высших идеалах человечества. Люди живут впроголодь, сладкого чая давно не  пили, только думают о том, как продержаться на  пустых щах, а верхи все жуют и жуют эту самую жвачку от сытости? Мол, жизнь хорошая и нечего унывать! Толкуют о равенстве их и нашего бытья!Так что же, они все еще уповают на послушание. Им выгодно наше разобщение, но в коллективе. Вытравляют индивидуализм и разрывают связь поколений. Знают ли они, что  в тех письмах, что идет со всех уголков страны, содержится одна просьба? отпустите, дышать нечем. Это те, кто все верят в доброго царя-батюшку.
-Выходит, что так.- сказал Лесняк.- Но вера кончится, надеяться не на кого будет, и людей может спасти только любовь к жизни.Мы хотим изменить наше бытье.  Значит, сознание определяет бытье. Мы не хотим жить так, как жили. Мы изменим наше бытье. Это наше желание осознанно и в душе мы  полны новой верой.
-И почему на самую макушку древа власти влезают только проходимцы, авантюристы, взяточники. садисты. Как говорил Черчилль, бульдоги. Надо менять эту мерзкую систему, только кто будет менять систему. Навалимся ли всем миром? Или вновь России умыться кровью?  Я считаю, нужны медленные, постепенные, терпеливые преобразования, скрепленные законом, я не знаю, как это произвойдет,- но разве жизнь сама не подсказывает, как жить?Или все мы, и наверху, и внизу - беспомощные инвалиды, слепцы несчастные? Тогда о чем разговор? Народ устал подстраиваться к этим мразям. Но прислушивались и к Светачеву. Он ведь что хотел? Нужны такие законы, которые не отнимали бы у народа права для самовыражения...не мешать ему жить, навязывая ему образ жизни, придуманных за кордоном.
-Конечно, устал...согласился Лесняк.
-Народ настрадался от учителей-вождей, ведущих в дебри. Вождям хочется вести, людям хочется жить. Кто кого? Об этом предостерегал Светачев. Светлый человек. Он первым прозрел...Он человек с разумом светлым. И частичка нашей души. И с нами. Он в народной памяти. Он мечтал взойти к царство светлого разума. Можно ли это? Есть ли ответ на этот вопрос? Из эры замутненного разума подняться в эру светлого разума, к естеству?
-Меня приглашают в комиссию по продовольствию,- сообщил вдруг Антон.-Не знаю, что делать...
-Ни в коем случае не соглашаться. Работа чиновничья. Ты для этого не годишься. Думаю, скоро ты будешь спрашивать, что делать. Пробудился все же народ, он только делает вид, что спит.
-Да, истосковались люди по вольной жизни и песне. Конечно. происходят в жизни перемены. они открывают простор инициативе, самостоятельности, возвращается все то, что делает людей хозяевами своего времени. А это и радость и песня и праздник. Но это пока что во сне...
-Пусть же будет этот праздник светлый венцом нелегких буден,- с подъемом сказал Лесняк, глядя на милых своих оджносельчан с любовью и восхищением, - ясным прологом в завтра! Светачев просил об этом. Замечательный человек. Он ведь жил жизнью всех тех, которые ему были дороги, он выразитель их интересов, как говорят. Если взглянуть на его генеалогическое древо, то увидите саму историю в лицах.
Они с некоторой грустью осущили бокалы и закусили.
-Что станет со всеми нами завтра? - промолвила Антонина.- Непонятные вещи происходят в Союзе, в прямом смысле неясно. Может, развалится Союз. Какой он в лешему союз нерушимый? Вот если развалится, как и где мы будем? Страшно подумать.Но ясно одно: что жить так, как жили. нельзя. То была не жизнь, то была антижизнь. Сейчас что нужно? Не надо творить в мукха идеалы, лишь бы жизнь ценилась как жизнь. Люди должны жить не для чего-то, для кого-то, а для себя жизнь людям дана богом.Смешно? Невозможно?
-Конечно, невозможно...при этих...-сказал Антон.- Нужна сменяемость верхов, как во всех демократических свободных странах. Не надо создавать кумира! Скажете, все  ясно, все это было. Но ведь сколько людей расплачивались своей жизнью. Народ всегда с открытым сердцем, потому и разят его кинжалом. Любой прорыв к свету дается тяжко, кровью. Представь только, нас отрезали от внешнего мира, но не забыли ни одного никто никуда. Может, ли в такой стране гражданин реализовать свое право жить, как ему хочется, развивая свои способнсоти, постигая тайны жизни? Или все это область социальной фантастики? Пока что торжествует царство насилия и несправедливости. А эти всевозможные анкеты, пятый пункт в паспорте, шестая статья в конституции! Скажи честно, может занять у нас негр или индеец подобающее место в жизни? Ой, нам надо еще много обдумать, переговорить.А ты еще сомневаешься: общественный порядок возможен только при общественном договоре. А договариваться мы еще не можем и не желаем. Уж эти избранники,  выразители воли народа! Они ведь не хотят ничего и не дадут слово вставить. Пригляделись мы к ним и ахнули - выползли, вынырнули те, кого не хотели видеть! Мы думали, что эти будут защищать наши интересы, а они оказались оборотнями. Почему происходит такое?  Мы такие? В стране творится вакханалия, царит хаос, есть где разгуляться темным силам, избранники наши - наследники угнетенных сил, как ни рядятся они в тоги демократов, склонны к простоте и ясности, и в семнадцатом захватили их деды власть, чтобы упиваться властью, и потом их отцы освящали власть кровавыми пиршествами, изведя человека как индивида. И это происходит и посейчас. Но трусоватый обыватель полагает, что пронесет, затаился мышкой в норушке. Уж сколько раз обманывался, а хочется обмануться еще раз, нельзя позволять унижать себя, а вот позволяем. И уж тащат нас в пропасть и мы тащимся в пропасть!
-Кто у нас думал об убогих и сирых?- сказала Антонина.- И еще я хотела бы узнать, каждый хочет и должен жить как душа желает, каждый по-своему. Но почему это вредно и опасно для государства? Ведь государство сделало все, чтобы разрушить семью, чтобы было некуда нести.
-Неужели так?- удивился Лесняк.
-Какая семья? Это завод по производству живых орудий труда. Чем больше орудий производится, тем лучше. Выдают пособия многодетной матери, а у этой матери разрывается сердце на столько частей, сколько у нее детей. Рожай для будущего детей.Все мы жили для будущего, жертвовали , жертвовали, жили кое-как, внося горе и беду в будущее, которое все время почему-то отдалялось от нас, становясь для нас неразрешимой загадкой, - пояснял Антон.- Это было время, в котором были сомнения и надежды. Надежды не оправдались, сомнения остались.
-Какие сомнения?- наивно спросил Лесняк.- Мы кажется все ясно.
-Может быть, ты и ответишь на этот вопрос?
-Я, я человек - ну как его, лабиринта, мое время - это время упущенных возможностей. Я свсего лишь идущий вослед. Только за кем? Если б знать! Держался Валерия Васильевича, а он, как это печально, выбыл со сцены, проиграв в борьбе  монстров политики. Они сговорились, и я вишу над пропастью!
-Со временем все раскроется. Надо только самим перестать быть простофилями. Новые деятели взывают на всех перекрестках  к демократии, но пока сдвигов не видно. Что, не так? Вот вам, аппаратчикам, вдвое повысили зарплату. Вы сами себе и повысили. Верхи только болтают о любви к народу, а заботятся только об аппарате. Это понятно и ежу, что сделали верхи для черного люда. Отодвинули от корыта подальше, а лаять - пожалуйста, лайте сколькуо хотите! Циники и все! Самые что ни на есть циники. Мол, живите как жили, довольствуйтесь сказками о красивой жизни! Раз так, то народ должен выбивать свое силой! Не откроешь кран, вода не потечет.
-Да что ты хочешь, Антон? Жить в каменном лабиринте и желать солнца? - усмехнулся Лесняк.- Надо нам выбраться из лабиринта. Надо терепеливо, цивилизованными методами добиваться этого. Терпи казак ,  атаманом будешь.
-А власти разве церемонились, достигая своей цели? А кремлевские маразматики будут спокойно жировать? - возмущался Антон.- Народ теперь этого безобразияч не допустит. Вляпаться в нехорошую историю.Но в иное измерение не попадешь. Воистину, у какого котла круштишьмся, ту кашу и ешь. Служит сын, его часть в Баку дислоцируется. Неспокойно там. Неспокойно в Тбилиси. Везде и всюду.Вот и думаешь: что в стране происходит? Хотели в отпуск всей семьей в Прибалтику, да что-то там не складывается. Дожили. Все разваливается. Скоро и Союза не будет.
-Образуется. Я верю, что жизнь наладится, - уверял Лесняк.
-У вас, не у нас, - вздохнул Антон.- Забудете вы нас. Забудете, что мы есть. Мы уж как-нибудь, но вы -то... Светачев был хоть опорой, царствие ему небесное.
И уже в салоне самолета Корнеевы вспомнили, что позабыли проститься с дочерью Светачевых. Решили,что позвонят ей по возвращении домой, в закрытый свой городок. Дома-то как такового практически нет. Хозяйство разваливается. Люди выходят из недр хозяйства, уходят в фермеры, в арендаторы, в кооператоры, уходят  со скандалом. Люди устали от начальников, не потому ли не спешат покинуть проклятую зону ...
Самолет пошел на снижение, вошел в облака, в густые клубящиеся облака, но это никак не отражалось на самочувствии пассажиров. Человек идет сквозь облака...

                Глава  10

Проснулся Валерий Васильевич среди ночи, пронзенный каким-то страхом.  Он видел странный сон. Во сне встретился с прапрапра...дедушкой Оратой, который жил... в горах Алтая. Гривастый,  огненноглазый. Голый. Часть тела прикрыта шкурой. Валерий Васильевич спросил  дедушку  о бабушке, но тот замотал головой. Дед держал в руке каменный  ножик и выстругивал из ветви ольхи стрелу. Сорок тысяч лет назад...
- Ее  тигры уволокли. Я пошел на охоту за  лосью. Вернулся с добычей, а жены уж нет. И я понял, что  ее  утащили тигры. Придут ещё. Успеть их встретить. У меня дети малые. Я говорил тиграм: “Уведите меня”. Но они твари неразумные. Не послушались. Я не знал, что делать. Тогда я зажег огонь, вызвал дух Ория, первопредка. Его дух прилетел со звезды Орион. Орий дал нам разум, и  впредь поступали мы  разумно. Я сказал тиграм:   “Если по доброму ко мне, то я  не подыму стрелы”.
Напали на  прапрапра...дедушку    тигры, сколько на руке пальцев, столько пятеро  от стрел, остальные  убежали, оглашая горы истощным рыком. Прапрапра...дедушка увел   мальчика и девочку в пещеру...
Светачев  побежал  за ними, по пути и умер, но душа осталась неприкаянной... Он только что похоронил себя, того Светачева, которого жалел, но которого стыдился. Нет, того Светачева нет. Есть новый Светачев, и будто не с ним было все это: покушения, доносы, анонимки, клевета. Позади настоящие выборы, и он, Валерий Васильевич Светачев, первый заместитель  столичного градоначальника, заместитель министра России по  связям с регионами. Но что пост, что звание, когда он действующий политик, лидер, каждый его шаг имеет отзвук. Моложавый мужчина, с трудом выносящий одиночество. Вера она только вчера  будто вернулась в Москву, она была на гастролях в Европе, на гастролях со своим протеже. Перед отъездом Светачев обмолвился о разводе. Эту новость Вера восприняла довольно спокойно, и он разозлился. Они прожили вместе долгую жизнь, одну жизнь и та жизнь ушла и формально они должны были распрощаться с ней достойно. как бы то ни было. Это не трагедия. Вера счастлива, очень даже счастлива - воплотилась давняя мечта в реальность. Что ж, Валерий Васильевич желает ей счастья, и вот такая смерть. И он пережил и эту смерть. После похорон внучки Светланы и жены Валерий Васильевич впал в депрессию. Но сильная воля, сознание предначертанности судьбы помогли ему выбраться из состояния депрессии.
А времени для праздных мыслей почти не остается. С раннего утра до позднего вечера он  на распутывании городских проблем. И установлению связей с регионами. И ему мешают, еще как мешают. Но он находит какой-то выход тому, что надо осуществить.И везде надо успевать. На открытии быть, на закрытии присутствовать. Вот пригласили на последний финальный тур конкурса “Московская красавица”. Это он помог внедрить идею о проведении конкурса красавиц во властных коридорах.Нельзя жить в хмурости и злости. Смотреть тяжко на женщин-путеукладчиц, женщин-бетонщиц, женщин-крановщиц. А если женщина не крановщица, не бетонщица, то она не женщина? Какая страна, такие и женщины! Так женщины должны изменить страну, обновить ее... “Мир спасет красота”..,- это еще Достоевский говорил.А в белокаменной красивых женщин пруд пруди.Только надо суметь разглядеть!
Валерий Васильевич приехал на финальный тур. Перед ним в купальниках царственно проплыли красавицы, так много было красоты, что он был слегка оглушен и ослеплен.
-А эта девушка как сюда попала?- спросил он у организатора конкурса, кивнул на златокудрую юную красавицу.
-Студентка. Или школьница.
-Да вы что? А с детсада что не пригласили? Снять с конкурса.
Девушка взглянула на него расширенными глазами, бкудто огнем полыхнула. И он почувствовал, как огонь проходит по всему его телу, и он чувствует удивительную легкость и силу, распрямилась сутулая спина, грудь поднялась. Он ожил...как мужчина, то есть ожил по-настоящему и боляся признаться в этом.
На другой день к нему на прием пришла эта самая школьница. ..Алена. Он просто не узнал её. За год так она преобразилась. Они не встречались год. Алена скрывалась, она не хотела опорочить Светачева своим вниманием и сама не знала, что делать. Год ждала - переждала и решила объявиться.
-Мне уже восемнадцать лет, а по условиям конкурса...
-Что же это вы? Садитесь. Давайте поговорим.
-Давайте поговорим. Но по какому праву вы?
“Если б она прошла полуфинальный тур, то может быть стать королевой города и тогда...Нет, нет, этого не должно случиться...”
-Права у меня нет, я лишь выразил свое мнение.
-Но почему я снята с финального тура. Я прошла и все другие туры.
-Этого я не скажу, Алена.
-Я буду на вас жаловаться...
-Что ж...
“Не знаю, что будет, но знаю, она будет моей...и у нас родится дочка, такая же, как Алена...”
-У-у-у, нехороший...-промолвила Алена.
-Да, нехороший. Давайте, продолжим беседу вечером.
-Вечером?- спросила девушка.
-Да, вечером.
-Хорошо.
Девушка ушла, а Валерий Васильевич с каким-то воодушевлением и восторгом принялся разрешать городские проблемы. Он стал демократом и это, конечно, мешало ему сыориентироваться в противоречивой ситуации, складывающейся в столице. Подняли голову патриоты, подзуживаемые недавними ортодоксами, которые в свою очередь перекрасились в шовинистов, государственники, кадеты, пытаются утвердиться либеральные демократы, социалисты, монархисты и множество мелких партий и течений. Валерий Васильевич довольно основательно разобрался во всех цветах политического спектра, и это помогало ему выработать общую линию поведения. Общество раскололось и он должен учесть это. Угодить всем невозможно, но сказать каждому, что ты готов помочь. Он не намеревался даже проигнорировать какую-либо партию. Это противоречит его принципам, что не стремится побеждать противников в игре без правил, а надо вести созидательную работу без всякого вознаграждения и без ропота и всплеска эмоции. В этом заключается искусство управления.И этим искусством он овладел довольно быстро, но довольно быстро и переучивался.Обстоятельства заставляли развивать эту способнсоть, отставать он не имел права, его могут оттеснить на обочину современной политической жизни. Но и врагов нажил, причем с самой неожиданной стороны, они не дают ему расслабляться. Компромиссы только усугубляют ситуацию.
Валерий Васильевич не переставал изумляться, поднимая трубку телефона и слышать вместо обычного доброжелательного приветствия странное сопение и шипение, завершающееся щелчком. И таких звонков-приветствий за день и не сочтешь. “Это кому же я так насолил?” А, налоговая инспекция проверяла поступления в бюджет. И я жалобу на произвол инспекции директоров фирм, уклоняющихся от уплаты налогов, оставил без внимания. Даже если нарушена статья закона, директора не должены были обращаться к нему за помощью, а Светачев не должен был вмешиваться. Есть арбитражный суд, куда и должны обращаться прижимистые директора. Те проглотили горькую пилюлю и затаили злобу на “перекрасивщегося красного”. И не только затаили злобу- сгруппировались и повели атаку на того, к кому обращались за помощью. Решили показать новоявленному городничему зубы. Благо, появилась такая возможность. Можно говорить,значит, можно и оговорить. Да, вновь пришел к власти этот редиска Светачев на волне народного доверия. Но ведь хрупкое доверие можно подорвать любой пустяковиной. Директора  наняли целую группу клеветников, которые распространяли по всему городу небылицы о Светачеве. Что-де Светачев авантюрист, садист и сексуальный маньяк... Слухи росли как снежный ком. Светачев к этому был довольно равнодушен. Он привык ко всяким неожиданностям, только убеждение, что он призван народом к высокой деятельности, поддерживало в нем дух. Он не сдался, нет, решил принять вызов, брошенный ему...кремлевской хунтой.
“Надо назначить нового начальника милиции города. Хотя бы приструнить мафию. С кем бы обсудить этот вопрос? Только не в стенах кабинета. Наверняка, кабинет прослушивается. Конечно, неприятно все это. Проигнорировать прослушивание? Но попытаются же помешать моим действиям. Зачем же вооружать полезной информацией явных недоброжелателей? Это неумно...”
Светачев решил пройтись по отделам, встретился с Геннадием Павловичем человеком, ведающим экологической службой города. Служба эта всегда была второстепенной и Геннадий Павлович был человеком-невидимкой в городской администрации.  С ним надо обсудить один из самых важных вопросов.
-Геннадий Павлович, давайте вечером совершим небольшой променад?
-Это почему же со мной?- удивился Геннадий Павлович.
-Испугалдись нелепых слухов? Я по очень серьезному делу. И вы мне поможете.
-Хорошо, Валерий Васильевич, в шесть вечера я освобожусь. Радиационный фон на севере-востоке столицы нормальный, но что-то тревожит.
-И это обсудим.
В шесть они прошли мимо памятника Юрию Долгорукому, шли молча, боясь “открыться”  первым.
-В городе нарастает вал преступности. Настало время: городскую милицию должен возглавить человек, который никогда в ней не работал...-начал Валерий Васильевич.- У меня есть одна кандидатура. Петр Семенкин, деятель новой волны.
-Прекрасно. Но ведь он не профессионал. Справится ли?
-Он не должен быть профессионалом, он не должен гонятися за преступником,  должен быть  вычислить его, он должен быть аналитиком. Семенкин - аналитик. Я верю, он справится с работой.
-Если верите, то в чем проблема?
-Проблема есть: не поймут его назначение. Вытащить из небытия....
-Все когда-то были в безвестности, но приходит время и выходят на авансцену лидеры и уходят в небытие. Остаются пирамиды. Читайте тексты пирамид. Они в потом в библию вошли.  Такова жизнь. Важно, каков лидер, совестлив, несовестлив, хамоват, каков человек. Вся головка столичной милиции разложилась. Пример, три наезда, два наката только на меня. Я обращался в руководство милиции, но было бесполезно. Поэтому Семенкин там необходим.
-Ну хорошо, вы меня убедили. Чем я могу помочь?
-В работе аппарата городской администрации давно знаете, как и что..-
-Есть идея. Довольно простая. Вкратце суть такова.
Геннадий Павлович изложил свою идею обновления руководства. Светачев с интересом выслушал. Их разговор был запеленгован.
-Их надо развести...Придет время, интернируем Светачева и  некоторых лиц  демократического  движения...
На  другой день Геннадий Павлович исчез. Объявили федеральный розыск. Светачев не отступился.
Но оказалось, что не так-то просто осуществить разумную идею - обновить только головку столичной милиции. Был принят такой вой в министерстве внутренних  дел, в комитетах и подкомитетах Верховного Совета. Дескать, новоявленный демократ Светачев совершает акт неслыханного произвола. В черносотенной прессе прокатилась волна публикаций, направленных на очернение Светачева. В ксерокопиях ходила родословная Светачева, демострирующая “нечистокровность дерьмократа”. Оказывается, один из прадедов Светачева был полукровка. И уже заговорили про углам:” Можно ли доверять нечистокровному  на одну восьмую,  сыну врага народа?” Иногда спор доходил до мордобития. Старались уязвить, подкузьмить, дискредитировать Светачева его недруги из упраздненного агрокома и нового Совмина, а если удастся, то и физически его извести.
Паче сожаления, не сумели в свое время довести его до сумасшествия, осталось совсем чуть-чуть.Не удалось, так есть иные, более радикальные способы политического возмездия отщепенцу решено было на сверхсекретном совещании не оставлять в покое “предателя”, ни на одну минуту. Решено было интернировать Светачева и...Пусть он знает, что посвящать в тайны власти людей с улицы нельзя и нельзя и если он нарушил эту неписаную заповедь, то пусть пеняет на себя. Им показалось, что Светачев корректирует свое поведение, становится осмотрительным,говорит всегда обтекаемо, округло, как бы беспристрастно.
Этим оттесненным от кормила власти ещё многое что казалось и привиделось. Им казалось, что дай Светачеву волю, и он надумает раздать землю в собственность всем, кому не лень взять, только для того, чтобы не дать возможность кабинетным людям погреть на этом руки. Получается, что чиновники и есть владельцы земли, фабрик, заводов. И Светачев(сукин сын) оттесняет их на задний план. Ничего не выйдет, господин Светачев, ровным счетом ничего. У нас есть свои люди, то бишь лобби в этой самой городской депутации, сильное лобби и в Верховном Совете Российской Федерации.Можем устроить тихий государственный переворот, передавим ретивых дерьмократов танками. Ельцина и его окружение возьмём в оборот.
“Так чего вы хотите? Жизнь наша искажена вашими мнимыми ценностями, страна люмпенизирована, и вам не хочется менять статус-кво. Что же тогда получается? Глупость в квадрате и больше ничего. Столько лет восторгались великим экспериментом социального переустройства, что людям уже не до восторгов, им ничего не хочется, и если чего и хочется, так только естественного развития событий, естественного хода вещей.
Упрекать себя, что выпало нам время взрывное? Человек появился на свет, и в его руках, во всяком случае теперь - судьба его. Светачев видит свою судьбу будто наяву, словно запечатленную в серии красочных слайдов. Прерывность слайдов и создает красочную тональность создающейся картине. Не виден процесс, видны только результаты, когда первый - главное.
“Удержаться на поверхности, во что бы то ни стало удержаться на поверхности...Нужно ритмично махать руками и ногами. Это непростое искусство, которое необходимо постигнуть.Я это искусство постигну...”
-Ваперий Васильевич, мы вас не понимаем, то вы отвергали все и вся. Теперь наоборот,  хулите отвергателей.
-Чего не понимать? Кажется, все тут ясно.
 



                Глава  11

Алена ждала его. Была одна. Перебирала куклы и матрешки. Разные куклы. Из Индии, Испании, Италии...
-А это кукла “Горби”. Папа привез.Папа с мачехой сейчас в США. Лекции читают,-  так говорит Алена. -Уже четыре года.
Валерий Васильевич взглянул с интересом на матрешки “Горбачев”, “Ельцин”, “Лигачев”...
-На Арбате продают. Папа купил. Не трогай. Он не любит...И вообще...
Чувствовал Светачев, что  отец Алены против  вот этого безобразия. И девушка вынуждена была встречаться с ним тайно.
-Я должен встретиться с твоим папой...
-Валера, я думала, что ты не придешь...
-Ты где-то пропала. Я искал тебя...всюду. Нет, и все.
-И ты забыл меня? Знаю, забыл.
-Разве зарю можно забыть? Ты заря моя, Алёнушка.
-А ты мой любимый и единственный, я не хотела причинить тебе зло и потому избегала тебя.Могли тебя опорочить. Девичья честь у девушки. А мужская в людях. Тебя знают  как реформатора, а не как ретрограда. Я, конечно, не разбираюсь во всем этом, но знаю, что это не звание, а ноша.
-Ты права, Аленушка. Это ноша. Сегодня меня окружили, кто бы ты думала? Беженцы. Беженцы со всей страны. Я не понимаю, у нас  все время беженцы. Это  страшно. Я пытаюсь помочь.
-Помочь надо. Я внесла в комитет по беженцам мамины  сбережения. И куклу “Горби” отнесла девочке... Папа привез из Берлина. Совестно становится. Я живу, а другие, такие же, как я, мучаются. Я не могу. Забудешь себя, о них не вспомнишь. Я больше не могу корить себя.
-Конечно, Алена, все так. Будем, будем обязательно будем. Мы должны беречь себя. Мы - надежда для тех, кто еще не потерял веру.
Алена устремила на него благодарный  взгляд.
-Валера, я люблю тебя. Я знаю, что мы будем счастливы.
Они слились в объятиях. Она даровала ему  радость обладания, дивные минуты наслаждения.
-О, девочка моя лучезарная. Я люблю тебя...
Взял ее бережно, познавая замечательный миг забвения.
На другой день они встретились на конкурсе красоты. Алена стала финалисткой, заняла почетное пятое место. Могла б претендовать на корону королевы красоты, но слишком “ушла в себя”. На Валерия Васильевича не смела бросить взгляд. Зарегистрировали свой брак без свидетелей,  скромно отпраздновали свадьбу.
-У нас будем ребенок, - призналась Алена и прижалась к нему . В глазах ее ясных  сверкнула тревога.
-Я счастлив, Аленушка, - выходнул он, сжимая ее в жарком объятии.- Родная моя ...
-А папа расстроен из-за меня. Вот так.
-Попытаюсь с ним уладить.
-Он скоро  вернется. Уже звонил.
-Когда?
-Сказал, что   двадцать пятого августа. У тебя неприятности?
Он взглянул на отрывной календарь. На листке чернели цифры  и буквы: “17  август  1991 Восход...  Заход... Новолуние...”.
-Осталась неделя. Надо подать заявление в загс.
-Послезавтра.
-Хорошо, послезавтра.
В последние дни на него свалились какие-то запутанные неотложные дела, с выяснением отношений,  с нервными стрессами.
И сегодня день оказался суматошным. Возвращаясь домой с полным кейсом всяких бумаг, решил пройтись  без охраны по Москве, подышать свежим воздухом... Августовский вечер был полон ещё очарования райского лета. Увы! Навстречу шла пестрая толпа, ощеренная портретами вождей, обмотанная красными транспарантами. Толпа была агрессивной, способной на то, чтобы подавлять твою волю. Валерий Васильевич озирался по сторонам, заметил, что можно разминуться с толпой у здания Центрального телеграфа, что он и сделал. Этой толпе он не смог бы ничего объяснить. Это было странно, это было удивительно, это было и обидно. В толпе - те же люди, с которыми он строил самое справедливое на земле общество, и эти люди были готовы совершить какой-нибудь акт несправедливости. Резал глаза как бритвой транспарант “Долой антинародное правительство!” Кому адресуется этот лозунг? Горбачевцам или ельцинистам? У демократов появилась духовная оппозиция, поддерживаемая старыми силами... Но духовной оппозиции нужно было выразить открыто свою зоологическую ненависть к молодым ребятам, попытавшимся открыть тяжелые двери в новую жизнь. Эта волна расстрелов энергичных, жизнеспособных людей, конечно, ужасает. Но что можно сделать, чтобы остановить эти страшные счеты ко вчерашним друзьям?
Да, жить неприспособленным к новой жизни стало материально труднее. Может, поэтому еще добавилась к нашим бедам и вакханалия преступности...Перед тем, как пойти в баню, общество скидывало с себя грязную одежду. Тяжелым было “прощание” с немытой” страной, тяжелым. Да и прощания настоящего-то и нет.
“Удивительное дело...Ночное совещание в Ново-Огареве, которое провел  Горбачев с узким кругом доверенных лиц, так и не освещалось должным образом в СМИ. Обсуждали процедуру подписания  Союзного договора, который должен быть подписан со всеми союзными республиками. Коли так, зачем тайно? Сказали только, что договор будет подписан. И Горбачев улетает в Форос в отпуск. И следом за ним на консультацию  устремляет министр внутренних дел! Руководителей союзных республик  что-то не приглашают. Затевается что-то. Заговор? Если Горбачев подпишет Союзный договор, то он  будет  одним из пятнадцати высших руководителей...Не подпишет ни за что. Тогда что? Заговор? Но если затеял заговор, то зачем ему лететь в Форос? Обеспечить себе алиби? Он же осудил неконституционные действия, мир знает его как прогрессивного лидера. Ему на это далеко не наплевать. Так что же?...”
Об этом говорили вполголоса. Кто-то узнал, что тайно встречались где-то на окраине Москвы министр обороны и Председатель КГБ...
“Жаль, когда прошлое цепляется за настоящее. У них ничего не выйдет. Заговор обреченных...”
Светачев  завернул в переулок, чтобы разминуться с митинговщиками, среди которых было много знакомых, направился к подземному переходу.
-Чего ты ухмыляешься?- вдруг подступился к Валерию Васильевичу какой-то пьяный парень, по всей видимости  возвращающийся с работы домой. На ногах держался, но был агрессивным. Может, ещё  наркотиков надрался? Тогда  и  вовсе  надо  остерегаться  этого  парня. Что у него на уме?
-Шел бы домой,  молодой человек..Небось, ждут...
-А ты откуда и куда? К Аленке? Скот! Ненавижу!- ревел   осоловевший  от   наркотиков  парень.
Светачев попытался было посторониться, но не тут-то было. Парень (это был Сергей!)  ударил кулаком ему  в грудь, пальнул газовым пистолетом. И тут Светачев отщатнулся, уронил кейс  и...на миг потерял сознание. Когда пришел в себя, то Сергея уже не было: исчез, будто сгинул, провалился  сквозь землю. Жаль. Валерий Васильевич  хотел поговорить с ним, о многом поговорить, начистоту, чтобы поставить все точки над “i” Увы!
Конечно, Сергей не исчез, он где-то здесь бродит неприкаянный, озлобленный, с замутненным сознанием,  несчастный-разнесчастный.  Под горячую руку  подвернулся Светачев. Неужели он  виноват в этом? Он не хотел обидеть этого парня, но  судьба  распорядилась  иначе. Может быть, Сергей поступил правильно,  исчезнув столь странным образом, как тогда, на станции. Им никогда не стать друзьями. Отныне их пути разминулись... 
Светачев поднялся на ступеньки, собрал разметанные бумаги в кейс, оглянулся по сторонам, спускаясь со ступенек...
“Эту неприязнь ему внушили, не стоит обижаться. Кто мог предсказать это? Алена говорила, что  этот парень безрассуден. Значит, мне повезло ешё,  повстречался пьяный...”,- подумал Валерий Васильевич, уходя от места неожиданного столкновения. Ласково обнимало мягкое московское небо, расцвеченное разноцветными звездами, и его не замечали, не видели; в эту мину











































ту, наверное, только это звездное небо знало о его существовании. Мимо него шуршали машины, спешили куда-то молодые парни и девушки. не замечая его, не зная о его существовании. Что же? Так и должно быть...и его пронзил душераздирающий крик. В кустах насиловали женщину. Светачев ринулся к кустам, и мужская тень исчезла. И женщина поспешила уйти подальше от этого страшного места.
Неужели так и должно быть: убийства с целью ограбления, изнасилования, самоубийства, как неприятие такой жизни...Кто может предотвратить все это?  Кто даст ответ на этот вопрос?
Валерий Васильевич не может найти приемлемого ответа, но он не впал в отчаяние. Он ищет ответ и надеется найти его. Если бы не надеялся, он бы ушел с поста, доверенного ему народом. Его ведь избрали на выборах.
И он должен ответить на вопрос: Настолько он сможет бороться с ущемлением прав человека, с насилием? Почему в Швейцарии или Люксембурге давно справились с этим общественным бичом, омрачающим жизнь любого политика? Объясняется высокой культурой и нравственной образованностью людей этих маленьких стран. Но почему-то и в Полинезии не знают этих социальных язв. Искать причины надо в нас самих, в особенностях нашего неуклонного поворота к социальной гармонии, превращения утопий в реальности. Мы - страна романтиков, утопистов, прожектеров, нигилистов, нетерпимых низвергателей. Кто не с нами тот против нас. Сколько сил и крови понадобилось для того, чтобы низвергнуть врага!
И оказалось, что враг  рядом, даже в тебе самом!
Запугали себя так,   что стали физически не в состоянии нормально мыслить, нормально работать. Мы великие мастаки по низвержению, разоблачению. списанию, подлогу, обману. И коль мы такие, то какие могут   быть быстрые результаты по изменению не той жизни? Но разве надо отчаиваться? Разве так это просто: обновить социальный механизм, который б не ущемлял права каждой личности, который позволил бы ей подняться над страхом.
Наш народ строит самое гуманное общество. Может, не надо строить это общество? Наш народ - самый дружный народ в мире. Это, наверное, так. Наши читатели - самые читающие в мире...И этот комплекс исключительности, избранности мешает нам и сейчас, когда нет прежней страны, мы ее потеряли.  Вступить в цивилизованный мир. Да и хотим ли? Мы до сих пор мним себя центром мира, центром Вселенной. В каждом все еще не изжита мания  величия. Если вступил в этот цивилизованный мир, мы исчезнем, растворимсчя как в эфире? Не о том ли трубят наши “народные” витии, сбивая нас к милой их сердцу соборности? Их слушать -себя не жалеть. Да, хочется иногда забвения, забвения после тяжкого нашего быта, политических раздоров, служебного светопредставления. Эх, яблочко, куда ты катишься, попадешь в губчека, не воротишься...Это осталось, и жить нам с этим, не исключено, что иному мыслителю доморощенному придется изведать судьбу Чаадаева, в лучшем случае Бердяева, или Сахарова, не исключено, что вновь миллионы будут преданы политическому забвению, все может быть.
“И я должен стать преградой на пути этих темных сил. Я выбрал свой путь, я - грешный человек, слабый человек, но не потерявший в страхе суть человеческую, и покуда я жив, звезды не померкнут над моим небом, покуда я жив...”
Так думал Валерий Васильевич Светачев, спускаясь в подземный переход, но завершить мысль не удалось. Он почувствовал какую-то слабость и с размаху упал головою вниз о бетонные ступеньки...
Никого рядом в эту минуту не оказалось.
В последнюю секунду до падения он увидел будто бы радугу, яркое свечение звезд; они летели и гасли. Сгорели все; и  наступила темнота. Он будто провалился в пропасть и летел, летел в бездну и до сих пор летит и летит, в черную бездну, в Лету, летит в одиночестве, в страшном одиночестве...

                Эпилог

Проснулсся  Светачев под вечер с ясной головой и удивился. Он лежал на больничной койке в просторной палате. Глянул в окно.Стекла  занялись розовым нежным пламенем августовского утра. Роса затемнила листву  березы под окном. Кто-то спорил. Это политический обозреватель российского радио излагал свое понимание последних событий  года.
“Огромная держава на одной шестой сущи исчезнет навсегда. Союзные республики обретут свою независимость. И им помогают демократические лидеры России. Демократы-ельцинисты в борьбе  против тех сил, которые хотят любой ценой удержать союз, защищают права личности...Демократы не за разрушение союза, отнюдь, а за гарантии свобод личности.Те, кто не могут  удержать союз, ищут  виновных в его неминуемом развале среди демократов.  При этом называют конкретные имена. Мол, страна должна знать своих героев. Это Светачев...аппаратчики, которых не взял под свои знамена Горбачев...”
Выслушав   все это,  Светачев  усмехнулся про себя. Он обвинен ни мало ни много как в развале  континентальной плиты, его причисляют к бывшим и к неразумным разрушителям. Ничего себе.
 Чувствует ли Светачев огромную ответственность перед страной, то есть перед Россией? Неужели не чувствует? Уж что бы ни говорили о нем, главное в его жизни - интересы России. Из миллиона вариантов нужно выбрать тот, который отвечает интересам России. Кто скажет, что  это легко. Достаточно ли только твоего признания в любви. Помогли ли в этом диссиденты, хельсинкская группа, академик Сахаров? Они боролись за права человека, а это не противоречило его, Светачева, нравственным устремлениям. Процветание страны возможно только при реальной свободе ее граждан. Путы всегда сдерживали движение. Нужно рвать путы, которые нужны всадникам для обуздания строптивого коня. Но наши всадники были без головы. Нельзя же им уподобляться. У Светачева не было однако реальной власти. Ведь не получишь власть из рук кремлевских старцев. И первое, что надо делать, это взять власть. Но не силой, как этот делалось до сих пор, а получить ее от самого народа. Значит, нужны всенародные выборы. Вот этого боятся старцы, да и секретарь-президент в том числе. Он недалеко ушел от старцев немощных, но злых.Что ж, это его беда, и пусть справляется с ней сам. Тут ему помочь некому. Если отстал, то надо самому прикладывать усилия, чтобы догнать время. Об этом, к сожалению, не говорило Горбачеву его ближайщее окружение, да и никого он не слушал, кроме ( если верить сплетням) супруги своей, женщины эрудированной, но все же неискушенной в государственных делах. А впрочем, кто знает, кого слушал, кого не слушал секретарь-президент, только теперь вполне ясно, что говорил он невпопад, не к месту и не вовремя, и Светачев  душой расстался навсегда.  Идиосинкразия  Светачева к нему привела вот к чему!
Говорил секретарь-президент о перестройке, об ускорении, пытался упрекать аудиторию, что она не хочет вникнуть в смысл перестройки, которую остроумный диссидент окрестил катастройкой.На глазах разыгрывалась драма неординарного лидера, отставшего от рядовых сограждан, которых тщился повести за собой. Смотреть эту драму было тяжело. Как же так? Как же так?! Судьба или улыбнулась или отвернулась от него. Отец и дядя секретаря-президента были репрессированы, но юноше удалось поступить в Московский государственный университет, еще до реабилитации отца и дяди! Приемная комиссия поверила в благонадежность преданность юноши светлым идеалам ...Комиссия не ошиблась. Будущий секретарь-президент  не уставал твердить о своей приверженности прежним идеалам! И заочный спор   Светачева с  секретарем-президентом не о тактике, а стратегических направлениях политики, спор о принципах жизни. Разногласия были принципиальные. И о примирении не могло быть и речи. За секретарем-президентом не стояла реальная сила, но оставались за ним силовые структуры, и он сможет в решительный момент опереться на них, если унаследовал от вождей ген... Возможно, унаследовал. Этот был мутант в политике, поэтому не устраивал никого из противоборствующих сторон.Поздно бросился искать поддержки в массах, призывая её  к живому творчеству. Что это такое - и сам толком не знал. Утаивание общественных нарывов, уход от острых проблем, ложь и заговаривание, забалтывание всего и вся -  политический багаж  секретаря-президента. Экстрасенсы и предсказатели не уставали утверждать, что этот секретарь-президент последний  из партмогикан. Не  сильный лидер, у него ахиллесова пята. И его ожидает отречение от власти, подобно отречению Николая Второго, но...
Николай Второй отрекся от престола, чтобы спасти импери.. Этого секретаря-президента  хотели  отлучить от власти, чтобы удержать Союз. Конечно, прогнозы мрачные. Серьезные политики не уповают на экстрасенсов, целителей, на черную и белую магию. Серьезные политики обращаются в центры политических исследований. Увы, в стране таких центров и днем с огнем не отыскать. Их вырвали  с корнем, прогнозистов стерли б в порошок, придающих значение и случайности и   личности, но ведь личности тормозят или двигают дело, поэтому не должно быть никаких личностей. Важна масса, как поведет  себя масса, так и надо отслеживать возможности. Массой можно управлять, и на беду в последние десятилетия появились личности, которых только надо изолировать и чем раньше, тем лучше. Изолировать Светачева, во что бы то ни стало, изолировать Светачева!
Письменных следов этого решения не найти, потому что такие решения принимаются в узком кругу и не фиксируются на бумаге. Но исполняются также точно, что и письменные решения. Принято решение убрать Светачева, и толпа, которая скандирует его имя в экстазе, тотчас же его и позабудет. А народ у нас сиречь толпа, неорганизованная масса, но чем отличается неорганизованная масса от организованной? Да ничем особенно. Толпа есть толпа. Не стоит уповать на нее и бояться ее.
В правительственных кругах смятение от непредсказуемых действий Светачева. Есть Светачев, есть проблема Светачева, есть Светачев, которого надо немедленно предать забвению, политическому забвению..Было дано указание прессе и радио и телевидению. Ни слова о Светачеве. Нет такого человека.
Но есть сторонники Светачева, им несть числа.  Внедрить в ряды сторонников Светачева  своих людей и разложить ряды.Эта работа проводится... Можно утихомирить и демонстрантов. Но если люди не боятся выходить на демонстрации, то власть уже не та власть.  И если хочется удержаться у власти, то надо учесть переменившиеся обстоятельства. Все так, но если дело касается каждого и этот каждый думает о том. как выжить. Что тогда? Да ничто. Всех выслушивать, всех умиротворить просто невозможно. В конце концов нас  миллионы, значит, кого-то забыли, кого-то обидели. Справедливым может быть только Бог. Лишь бы люди не калечили друг друга, как в ту гражданскую, и в беспощадной борьбе “за место под солнцем”. Фанатичная ненависть к человеку, которому приклеили ярлык врага...
Утром  Светачев проснулся от шума. Врачи, медсестры заспешили куда-то. Оказывается,по радио передавали сообщение о создании ГКЧП, о временном  исполнении обязанностей президента Янаевым в виду болезни Горбачева, о введении чрезвычайного положения...
-Что же будет?- вздохнула пожилая медсестра, проверяя пульс у Светачева.
-Ничего не будет...Это  заговор обреченных. Я знал, что они откроются.На свет вышли. На свету они ослепнут., выцветут. Жалкие.
-Жалкие? Они вон что задумали. Повернуть хотят жизнь.Вмешаться в жизнь.Я догадывалась.
-Забудьте о них.Эти уже в прошлом. Уходят в  небытье. Жалеть не надо.
- Вы слышите?
-Вижу. Будут встречать нас снарядами...Ну что ж...
На улицы Москвы с рыком  продвигались танки с расчехленными пушками.Танки продвигались к Кремлю. Не на парад.На штурм  Белого дома... Это было очевидно. И это  было страшное зрелище. Кто-то хотел запугать людей, вернуть их во время,  которое ушло безвозвратно. Но танки  остановлены. “Альфа”  не подчинилась устному приказу  руководителя КГБ, не  подвигла себя на штурм  Белого  дома, которого защищали невооруженные люди...


                *        *        *

“И приверженец светлых идеалов  сам был растерян и напуган. Осознавал, что в борьбе с теми, кто пытался открыть перед ним мир реальный, а не построенный в его скачущих мыслях,потерпел фиаско. Жалка участь его ближайщих помощников. Один покончил с собой. Другие путчисты сидят в “Матросской тишине”. Они хотели спасти страну. Спасители отечества! То, что разваливается, не удается собрать даже Черчиллю. “ Что эти жалкие люди? Горбачев сам не понимал этого,  ему казалось, что ему “подбрасывают” тухлые идейки. Ну, подбрасывают и подбрасывают. А ты не воспринимай и все! Он их и не воспринимал. При всей широте взглядов он был человеком, одной ногой стояшим в прошлом. Отставал от жизни, видел жизнь глазами близорукого человека. И его слова вначале удивляли людей своей приблизительностью, поражали никчемностью, бессодержательностью, а потом казалось, что он говорил в пустое пространство. Или секретарь-президент  был вынужден сидеть на пороховой бочке и  таить о глубинных процессах, происходящих в недрах этой бочки, или ничего не знал, не чувствовал...не сомневаясь, что доживек свой век во власти.  Были в истории державы и такие правители, которые доживали свой век во власти.Хитрые и злобные правители. Удержаться на вздыбленном коне - редчайщее умение. Удастся ли удержаться на вздыбленном коне времени секретарю-президенту - вопрос. Он много говорит. А это ничего хорошего для него и для страны не сулит. Он нравится загранице - рубаха-парень. Но он не нравится в стране родной. Выскочил откуда-то парень, кричит и сам не знает, почему кричит. На его счастье или на его  беду он оказался на перекрестке событий. Его заметили, потому что нельзя было не заметить. И он вылез наверх. В нужный момент. Вот и все. Но, к сожалению,  стал чужим даже  для своего окружения. Видимо, он хотел им стать. Стать тем, которого предадут и забудут. Почему-то всех деятелей, наводивших страх, их бездушных преемников забывали сразу, как только они сходили с арены. Наверное, они были теми деятелями, которые ничего и никого не представляли, только  представляли самих себя...”

                *       *       *

-Назови,  пожалуйста, всех наркомов и министров внутренних дел  Союза нерушимых...
-Крыленко, Ягода, Ежов, Берия, а последних не помню...Берия меня отпустил, а остальные меня не трогали, поэтому и не упомнил...Память дырявая. Даже этого, пучтиста, что застрелился, не знаю, как величали...Не надо, ну их к ляду. Всех их вспомнить, умрешь от обиды...
-Вспомни и  этих...
- Вспомнить всех эгоистиков по-именно не могу. И не желаю. Все они. Хватит нам идолопоклонства.Что же нас повернет друг другу?  Ты во мне нуждаешься, и я тебе. Ведь мы - люди. И по-возможности, жить надо по-людски, по  законам. И чтить  тех, кто ушел. Всех чтить...

               
                5 июля 1989 г. - октябрь 1997 г.
Москва
               















                Содержание

Часть первая- Облака над Часть вторая- Тайные Часть третья- Чрезвычайные Часть четвертая- Вещие Часть пятая- Бомба в Часть шестая- Заговор
Алфавитный указатель произведений
к  I - III томам собрания Биографическая
 


Алфавитный указатель произведений к  I - III томам собрания сочинений*

Криминальное наследство                II, 217
Последняя версия майора милии              II,3
Преданные забвению
(Фантасмагория разума)                III
Приговоренные к изгнанию                I
Самоубийство по заказу                II, 149
Тайный повелитель                II, 92
 ______________________
* Римская цифра обозначает  №  тома, арабская - страницу












 
Тян Валентин Васильевич родился 28 августа 1939 года в селе Красный Партизан Кустанайской области ( Казахстан). в семье учителя. Школьные годы прошли в сёлах Ташкентской области (Узбекистан), в г. Советская Гавань, в посёлке Клёрк Приморского края РФ, г.Уш-Тобе Талды-Курганской области (Казахстан). Окончил историко-филологический факультет Петропавловского  пединститута (Казахстан), сценарный факультет ВГИК (Москва). Доктор  исторических  наук.( исследования и статьи по истории печати, культуры,  некоторых вопросов истории России  и  Кореи).
В.В.Тян работал учителем в  средних  школах, корреспондентом газет в  Акмолинской, Северо-Казахстанской, Джамбулской областях (Казахстан), слесарем и токарем на заводах Хабаровска, заведующим отделом  журнала “Строитель” (Москва). Продолжает заниматься  журналистской (главный редактор журнала “Сельский календарь”), издательской (директор многопрофильного издательства “Экслибрис-Пресс”), научно-педагогической деятельностью (МГАП). Автор ряда учебных, научно-популярных и художественно-документальных  книг.
 Имя  русского прозаика и поэта Валентина Тяна  запомнилось после выхода в свет книги рассказов  “Березовые острова”, сборника стихотворений “Надеине с тобой”.  Вышло несколько книг  прозы  и  поэзии.
 В собрание сочинений В.В.Тяна включена  часть того, что  не обойдено читательским вниманием. В  романах  и  повестях, собранных в трехтомник, повествуются  о недавних,  ушедших, по-видимому, в прошлое таинственных событиях и  социальных катастрофах. И если  в них запечатлено то время, которое  кануло в Лету  и потому оно уже никогда не стало бы ни  лучше, ни хуже, то  стоит на него оглянуться.
      

Преданные забвению                Подписной индекс 46051
(Фантасмагория разума)                Каталог   агентства “Роспечать”