Незабываемый десерт

                Памяти моей матери, Антонины Тарасовны, посвящается
    
     Легко, со временем, зарастают раны земли брянщины, скрывая ужасы войны. Природа, лекарь жизни, смогла зарубцевать зеленью следы траншей, окопов, политых кровью русского солдата.
   
     Довольно просто человеку восстановить природный статус-кво. Но как ему, бедному, залечить непреходящую боль людской памяти от зверств фашизма на моей земле?   
   
     Кровоточат седой памятью войны раны душевные фронтовиков наших, ныне живущих в мирной стране. Редеют их ряды, этих героев, положивших свою жизнь и здоровье к алтарю Победы.
    
     С каждым годом становится все меньше у нас детей войны.
    
     Лишенным детства, волей германского агрессора, довелось им испытать на себе все «прелести» нового немецкого порядка, насаждаемого в моей родной стране.
    
     Семьдесят семь лет прошло с тех пор, как кованый сапог немецкого солдата не топчет земли Брянской области.
    
     Но память о былом военном лихолетье во временах забвения не сгинет. Практически каждая семья многострадальной моей Родины не досчиталась, с окончанием войны, отца, брата, сестры, матери и сына.
    
     Ужасно больно, но и радостно вспоминать мне скупые, из души идущие, слова моей матери о бесчинствах, зверствах оккупационных войск немцев в Брянском крае.
   
     Душа моя взрывается и стонет при одной лишь только мысли, о том, что видела моя родная мать в годы войны.
   
     Но и легко и радостно на ней, что мамочка моя смогла пережить мучения и выстоять в ужасном шторме лихолетья.
      
     Семьсот одиннадцать дней засилья немцев на брянщине сломали судьбы многим землякам мамы.
    
      Кто-то из них отправлен был в качестве рабочего скота эшелонами в Германию. Тела иных до смерти были растерзаны собаками врага. Кому-то из них, за малейшую провинность, довелось лишиться глаза, испытав на нем остроту немецкого штыка. Иным же просто довелось опухнуть с голода, найти приют последний своего тела в Овраге смерти. Другим же пришлось на всю оставшуюся жизнь бороться с постоянной болью в конечностях от раздробления их костей немцами, стальной трубой и топором-кувалдой. Иные детки, за провинность перед немцами и полицаями, лишались одного, а то и двух-трех пальцев. Другие просто были повешены, забиты насмерть, либо зимой, донага раздетые, замерзли на морозе.
      
     Прошу прощения я у терпеливого читателя за то, что вам рисую страшную картину жизни наших граждан в годы войны.
      
     Но это лишь цветочки, как  говорится. Если кому-то тошно, больно читать было эти строчки, не стоит вам читать абзац, идущий следом.
      
     Руку положа на сердце, вам с болью сообщу, со слов моей матери, за явное неуважение к новой власти, невольный нецензурный жест мальчишки в адрес немецкого унтер-офицера, знакомый ей парнишка, на глазах односельчан, лишился не только правой руки, но и самой своей кожи. Второго мальчика за то, что он без разрешения после работы на полях без проса взял пару морковок из телеги, в качестве десерта, полицаем был отдан на растерзание собакам.
      
     Сама моя мать, с раннего детства сиротка, росла в большой семье с родным братом и совместными детьми ее отца и мачехи.
      
     Читатель, верно, знает о судьбе сиротской из народных русских сказок. Впрочем, мамочке моей не довелось, как в сказке, собирать глухой зимой подснежники и терять туфельку, на балу у принца. Однако, на себе примерить платье дивное сиротства и «любви» своей мачехи ей удалось в полный рост.
      
     Учеба в школе моей матери давалась легко, во всем она преуспевала. Была она круглой отличницей, за что администрация края (области) наградила ее весной тысяча девятьсот сорок первого года путевкой во Всесоюзный пионерлагерь Артек. 
      
     Вот, только Великая Отечественная война сорвала планы мирной счастливой жизни граждан и моей матери.
      
     К концу августа тысяча девятьсот сорок первого года Брянский край был занят оккупационными войсками.
      
     Немцы со знанием дела старались насаждать «западные ценности» на русской земле. Вкус этих ценностей на себе самой познала девочка Тоня.
      
     Отец ее Тарас, как и ее старший брат, мобилизован был на фронт.
      
     Мачеха с пятью детьми, не успев эвакуироваться от наступающих фашистов, была выброшена немцами на улицу из собственного дома.
      
     Добротный дом сельчанина Тараса служил дюжине немецких солдат казармой. Постоянного контингента обитателей в доме практически не было. Проходило три-четыре дня, и дом встречал новых «гостей» и хозяев.
      
     Неслабое хозяйство семьи матери, буквально за два месяца после начала войны, было утрачено. Быка и пару лошадей Тарас отдал добровольно в обоз нашего продовольственного отряда.
      
     Поскольку в семье было пятеро малолетних детей, ей было разрешено оставить в хозяйстве корову. Был в хозяйстве и птичник из дюжины кур, пяти гусей и десяти уток. Из них, стараниями оккупантов, из домашней живности, осталось две курицы-несушки, да хромой гусь.
      
     Впрочем, гуся и одну курицу фашисты съели в первое же рождество на бывшей советской земле.
      
     Женщине с пятью детьми разрешили жить в курятнике. Места для детей в нем было очень мало. Поэтому мамина мачеха самовольно заняла свободный уголок в конюшне, где тогда уже располагались лошади оккупантов. Втайне от господ-немцев, старший мальчишка с моей мамой соорудили в том мизерном уголочке двухъярусные полати-нары, прикрыв доски - горбыль пучками соломы и охапкой сена.
    
     Сено брать категорически запрещалось, оно было предназначено немецким лошадкам для их пропитания.
    
     Немецкий ефрейтор, узнав о самовольном расположении детей в конюшне, за использование семьей сена, нещадно, до кровавых ран, выдрал-избил кожаной плетью многодетную мать-мачеху, выбросив ее детей во двор. Старшего мальчишку заставил враг налить воды в большое корыто для скотины и улечься в нем по горло. А на дворе-то был мороз почти под сорок минусовых градусов. Пролежал мальчишка в нем до появления на воде ледяной корки. Естественно, он заболел от той сырой водицы. С большим жаром тела слег паренек в «постель» в курятнике. Израненная плетью до полусмерти, его мать попросила помощи у немцев в лечении ее сына. В ответ ее сапогами избили слуги нового порядка.
      
     Так бедный Мишутка и не оправился от зимнего купания в корыте. Весной его не стало. Худющее его тельце нашло последний свой приют под холмиком земли на опушке близлежащего леса.
    
     Слушал я рассказ своей матери, по лицу которой уже ручьем текли горькие слезы за жизнь, поруганную волей немецкого солдата. И сам я зарыдал, в злобе неистовства, проклиная те звериные года.
    
     Будь проклята война с ее подругой-смертью. Будь проклят пир коричневой чумы, унесший миллионы жизней наших граждан.
   
     Грядет семидесяти пятилетие победы русского солдата над фашистом, чего страна и мир весь ждут.
    
     Восславим ум полководцев наших, приведших наш народ к Победе, и солдата волю, к жизни на земле, свободной от фашизма! Восславим тружеников тыла и детей войны, сумевших выстоять в те огненные годы, прославив на века советского солдата, гражданина, сына, мать!