III. Новый год

Алиса Алисова и Андрей Беляков

НОВЫЙ ГОД
       
     Капитан Пономаренко встречал Новый, 2020, Год — как и положено — дома, в кругу семьи. Жена хлопотала у накрытого стола, гирлянды на елке мерцали, спаниель Бим мотался из кухни в комнату и обратно с красным бантом на шее, кто-то в последний момент ринулся в магазин за сахарной пудрой — не хватило... Пономаренко с удовольствием вдыхал манящие ароматы, грыз мандаринку и, сидя у наряженной елки на диване, наслаждался нестареющими «Джентльменами удачи». … «...Мы и так, как три тополя на Плющихе, а тут ты еще разляжешься, как собака...»  — в этом месте Бим вдруг громко тявкнул, метнулся к экрану и прыгнул в кадр — капитан опешил: троица из фильма раздвинулась, Бим облизал одного из них и помчался по амфитеатру стадиона вверх. Пономаренко протер глаза — с экрана ему подмигнул Крамаров: «Что, дядя, не ожидал?  — мы и не такое можем! За собачку не беспокойся — к утру вернется. А тебе задание: собирай манатки и дуй на дачу. Придумай, что хочешь. Там откроешь баню — тебя встретят. Дело серьезное. Понял?»  — «Какая баня?  — У меня и бани-то никакой нет, один сарай...»  —  мелькнуло в голове. «Будет, пока доедешь! Ну, что расселся — давай, времени осталось три часа. До Нового Года надо успеть.»  Капитан очнулся — за плечо трясла жена: «Задремал, что ли? Сидоркины зовут Новый Год на даче отмечать, там уже все готово, поехали!»  «Чего это она вдруг?  — так готовилась, готовилась, все уши прожужжала то про елку, то про мандарины, а тут — дача... И Сидоркины эти — зачем они сдались... Так славно было бы дома махнуть рюмочку-другую, да и залечь «на дно» на денек — а там на заимку с мужиками...» Но что-то неспокойное заныло внутри, будто кто толкнул в бок, засвербило, и настойчивый внутренний голос отчетливо произнес: «Надо, капитан, надо!».
    За городом снежило. Редкие машины слепили дальним светом. Неполная луна то пряталась, то робко выплывала над дальним лесом, но ничего не освещала. Было тепло. К Сидоркиным — направо, но капитан почему-то свернул налево, к своей «даче». Лес сгустился, обступил со всех сторон; темные ели и сосны задевали, казалось, верхушками друг друга по обеим сторонам дороги. Свернули на лесную, совсем узкую, дорогу. Только тут жена всполошилась: «Ты куда едешь? Нам же в другую сторону!»  — «На дачу»,  — буркнул капитан. «Какая дача?! Ты что, Вася?!»  Пономаренко молчал. Ему еще что-то говорили, громко и возбужденно, даже тормошили за рукав; потом вдруг притихли.  К даче проехали с трудом, дважды едва не застряли. Пономаренко заглушил машину и, перемахнув через невысокий забор (снегу намело почти вровень в ним), ринулся к темнеющему сарайчику, как ледокол разгребая собой снег. Рядом с сарайчиком и правда стояла небольшая недостроенная, но с дверью, банька. Все честь по чести: брусовая, цветным шифером крыша; правда, печной трубы не было. Точь-в-точь избушка на курьих ножках — только ножками служили высокие толстые брусья. Капитан подергал дверь — не открывалась. Вокруг было тихо, снег перестал, луна осветила небольшой участок и две ели рядом с банькой. Раздался очень далекий, но внятный вой, отозвавшийся эхом. В баньке что-то завозилось, дверь распахнулась — и в нешироком проеме, подсвеченном изнутри колеблющимся огнем, знакомый дедок с отросшей жиденькой бороденкой сердито проворчал: «Чо стал-то?  —  Заходь, коль пришел, Новый Год отметим. Не густо тут у тебя, печки и той нет, пришлось костер разжигать». Пономаренко шагнул внутрь. Дверь за ним захлопнулась. Посредине небольшого пространства горел синий, отливающий кверху красным, огонь — но горел как-то странно: дров было не видно, огонь будто парил в воздухе. У огня на грубом деревянном кресле, закинутом наспех видавшим виды пледом в крупную, когда-то зеленую клетку, сидел «бородач», задумчиво глядя в огонь и не обращая никакого внимания на капитана. Однако в помещении было тепло, даже фикус стоял в бочке у противоположной стены, а рядом висела большая клетка с какой-то странной птицей, напоминавшей одновременно и огромного попугая, и павлина с длинным, свисающим через прутья клетки хвостом в красно-золотую крапинку. Дедка видно не было, никого другого Пономаренко тоже не наблюдал — впрочем, освещение было неярким, углы темнели (кто знает, что там или кто затаился). Наконец бородач повернул голову и в упор спросил капитана: «Ну, что делать будем?  —  Доигрались?  —  ВАДА иск подает, все наши труды насмарку.» Пономаренко хотел сказать, что он тут ни при чем, он же не ОКР,  но промолчал почему-то. Бородач усмехнулся: «Все вы ни при чем, а ситуацию нам разруливать? Что вы такие беспомощные-то — даже когда можете, не делаете. Один Президент ваш и  бьется — а остальные... только и киваете друг на друга...  Если бы не наш интерес и не сделка — выходит, проваленная,  — то и живите, как хотите. Насильно никого не спасешь». Бородач помедлил и добавил: «Да еще —  Президент». И твердо: «Заслуживает». Пономаренко —  на всякий случай —  еще раз промолчал. Бородач пододвинул откуда-то взявшийся узкий, с подлокотниками, стульчик — «Садись!». Капитан сел — но ему было так тесно, что давило с боков, и даже показалось, что теперь он встать сможет только вместе со стулом. «Значит, так,  —  бородач щелкнул пальцами — птица повернула голову и, раскрыв зеленый глаз, покосилась на гостя,  — твои действия такие: отвезешь сейчас своих к Сидоркиным — и что ты их потащил сюда с собой?  — и вернешься.»  — «Куда?»  — «Куда-куда,  — к нам, на аппарат, будем работать».  —  «Какой апппарат? И сюда-то зачем было ехать?! И банька эта... мираж, что ли?»  — «Баньку мы тебе, так и быть, оставим, к весне сам достроишь. А ехать надо было — здесь связь, в городе пространство дельта-омегой забито, не слышно совсем. Впрочем, тебе детали ни к чему, к твоему заданию это отношения не имеет. Вот сюда и приедешь — товарищ тебя проводит»,  —  и бородач кивнул в сторону клетки. Капитан обернулся. Птица усмехнулась, растянув клюв в узкие губы; из-под крыла высунулись три длинных чешуйчатых пальца; одним птица ловко поковыряла в носу-клюве.
     ...Сидоркины шумно и радостно встретили семейство Пономаренко; тут же открылось игристое (под гордым названием «шампанское»), всех потянуло за накрытый стол — время близилось к 12-ти часам полуночи, вот-вот появится Президент. Пономаренко незаметно выскользнул во двор, понимая, что до полуночи ему никак не успеть на свою «дачу». Но что-то изнутри толкало его и вело, действия были отработанными и быстрыми, машина летела по накатанной дороге как по цепкому асфальту — легко и даже с каким-то присвистом, будто спорткар по кругу. Вот и «дача». У заборчика маячила хвостатая тень — «Птица»,  —  сообразил капитан. Только он занес ногу — как вдали, словно кремлевские куранты, пробило полночь — капитана подхватило, слегка крутануло над замерзшей яблоней  — пара веток ссыпалась в снег — и вознесло ввысь, от чего перехватило дыхание; «не успел»,  — затухающе пронеслось в мозгу, и Пономаренко  отключился.
     … «...всех с Новым Годом!»  — Пономаренко сидел в кресле; рядом, на диванчике, пристроился бородач, с интересом смотревший в телевизор,  — «Надо же, какой у вас тут примитив, физики совсем не знаете, плазмой как гвозди забиваете...».  —  И обернувшись к капитану: «Слушай, Пономаренко, и запоминай: сейчас еще раз пробьют куранты, уже по-настоящему, на последнем бое в экран передашь вот это»,  — и протянул тонкий, трубочкой свернутый лист бумаги.  — «Что это?»  — «Наш — то есть ваш — ответ ВАДА».   «Где я?»  — тревожно ощупывая взглядом окрест пытался сообразить Пономаренко.  Что-то вроде мелькнуло под елкой.  «Ну что тебе все знать хочется?  —  Жить спокойно надоело? Ты просто посредником выбран, ты проводник, твое дело — слушать и исполнять, принимать и передавать, все остальное — не твое».  — «Кем выбран? Почему?»  — Бородач внимательно вгляделся в глаза капитана, тот замолчал, мысли всякие испарились, рука сама взяла протянутый листок. Бородач улыбнулся,  нагнулся, ловко вытащил из-под елки знакомую бутылку — «тебе на память от нас и на праздник»; потом вытянул пальцами экран телевизора — и шагнул в него. Пономаренко как завороженный следил за ним — и вот снова Президент улыбнулся своей мужественной улыбкой, глядя — как показалось — прямо капитану в глаза, будто только им двоим была известна Истина, и только им нести эту ношу во благо отечества (и не только),  — и это наполняло гордостью и силой, и понималось со всей прямотой: «кто, если не мы». Пономаренко едва не поднес руку к голове, чтобы отдать честь, но вовремя спохватился (не в форме!)  —  и протянул листок. Президент кивнул, давая понять, что миссия выполнена. И еще раз сдержанно улыбнулся.   
   Пономаренко прошиб пот — «...взгляд немного усталый; оно и понятно — двадцать лет, и все сам, положиться не на кого. Любой смертный устанет, а он — держится, лицо — римское, точеное. За ним, как за стеной».  «...Смертный,  — Пономаренко словно запнулся,  —   Или...»,  — но еще не родившуюся  догадку Пономаренко убил в зародыше. «Но это черное пальто?  —  снова будто кто-то подбрасывал капитану не его мысли,  — зачем это черное пальто? Каким ледяным, рыцарским одиночеством и недосягаемым превосходством Знающего веет от него»... «Неспроста все, неспроста», — стучало в висках. Рядом кто-то громко чихнул, капитан вздрогнул — знакомый уже дедок ухмыльнулся, шмыгнув носом: «И в кого ты такой умный, Пономаренко? Догадался,гад!...»  —  «Но неужели!...»  — Пономаренко чуть не заплакал и с надеждой посмотрел на экран. А Президент, словно услышав его сомнения, продолжал, и так по-доброму — где-то далеко в глубине — вдруг засветились его глаза, что у капитана опять защипало в носу. Он ясно вспомнил свое детство, фигурки из картона, которые он вырезал вместе с дедом, а потом раскрашивал и невзначай посадил синее пятно на праздничную гобеленовую скатерть с золотыми петухами... Исчезли и бородачи, и дедок, и все наносное ненужное. Остались: только он и Президент. И Родина.
      ...За окном грянул салют — одновременно с боем курантов. Все, шумно подняв бокалы, на секунды замерли — было слышно, как за окном поскрипывал снег, будто кто-то неторопливо подходил к дому.  И вот: окно распахнуто, лунный свет заливает все вокруг, как искрящейся волной, — и всех понесло на ней, качая и баюкая, и наполняя теплым детским восторгом — как с горки на старинных санках, с загнутыми кверху полозьями. … Наступил новый год...



….....................