Упавшие с небес

                I. Овража


                Знакомство


Теплые солнечные лучи коснулись верхушек шепчущих сосен. Был конец цверния – весна заканчивалась в Титоре. Сюда на Простуженную поляну Сонного леса пришла маленькая девочка лет восьми-девяти. Лес этот был самым странным местом в округе. Про него ходило множество легенд, будто люди, попав сюда, сходили с ума и исчезали бесследно. Детей в лес не отпускали, да и местные взрослые не решались заходить в него так глубоко, чтобы не видеть Овражи – небольшой деревеньки, расположившейся на возвышении посреди Рогатого оврага – многокилометрового чуда природы, по форме напоминавшего подкову. Даже охотники, промышлявшие дичь в округе, не заходили в лес глубже, чем на пять километров, не находились там дольше трех часов и уж тем более не ходили в лес в утренние или вечерние часы. Посещение «сонных дебрей» в ночное время приравнивалось к самоубийству, отважившихся на такое не искали. И только эта маленькая девочка не боялась ходить так далеко, в самую чащу. А Сонный лес как живой, всегда такой холодный и враждебный к людям, словно распахивал свои мохнатые объятия перед этим странным, но словно бы родным ему ребенком. Хищники не трогали девочку. Ягоды, грибы и травы, будто сами, прыгали к ней в корзинку, и она всегда знала, в каком именно месте можно их найти и когда лучше собирать, чтобы они не потеряли своих полезных свойств.
 
Была эта девочка кареглазой, черноволосой, никто и никогда не слышал, чтобы она говорила, даже ее отец, могучий кузнец Ганир, любивший свою маленькую дочурку Тиль больше жизни (хотя и не показывал вида). Знала она толк во врачевании, была смышленой и умной, не играла с деревенскими ребятишками и, как водится, за свои странности снискала славу колдуньи. Взрослые ее избегали и сторонились, ровесники и ребята постарше дразнили и даже иногда издевались, но Ганир всегда был начеку и реагировал молниеносно и жестоко, после чего обидчик еще долго хромал или не мог сидеть. И только здесь, на Простуженной поляне Тиль чувствовала, что ее понимают
 – Сонный лес будто бы общался с ней. Шепчущие сосны радостно приветствовали девочку:

– Здравствуй, Тиль.

– Здравствуйте, сосны, – мысленно отвечала она им.

– Как твои дела? – учтиво осведомлялись они.

– У меня все хорошо, спасибо.

– А как поживает твой папа?

– У него тоже все хорошо… – и еще много, много чего.

Но сегодня лес вел себя иначе. Что-то тревожное и непонятное висело в воздухе. Он будто бы хотел предупредить ее: «Будь осторожна, Тиль, опасность близка. Уходи скорее, я не хочу, чтобы тебе причинили вред». Было в этом что-то страшное, зловещее, от чего девочка поежилась. Тиль стояла посреди поляны. Ветер развевал ее черные волосы, а в руках она держала большую плетеную корзину. Нет, ей нельзя уйти сейчас – отец болен, запас ведьминой травы кончился, а растет она только здесь. Надо побороть страх, надо остаться. Девочка закрыла глаза, сделала глубокий вдох и выдох. Затем снова вдох и снова выдох – страх немного отступил, сердце стало биться ровнее. Она еще постояла полминуты, прислушиваясь, как у нее в груди все спокойнее раздавалось «тук, тук», затем открыла глаза, присела и начала собирать ведьмину траву.

Но страх не ушел без следа, чувство чьего-то присутствия не покидало ее, и с каждым мгновением оно усиливалось все больше и больше. Тиль чувствовала, что за ней наблюдают чьи-то пристальные холодные глаза. Она оторвалась от своей работы и посмотрела в ту сторону, откуда, как ей казалось, пришло это ощущение. Что-то странное было в этих шепчущих соснах возле маленького ручья, бьющего из каменной породы небольшого холма, который на несколько метров выдавался вперед из чащи, словно какой-то причудливый нос (за эту причуду природы поляна и получила свое название – Простуженная). Тиль выпрямилась во весь свой детский рост, держа обеими руками корзинку с ведьминой травой, и стала пристально всматриваться. Так продолжалось около минуты. Вдруг что-то красное мелькнуло между сосен, на высоте пяти метров над землей, отчего девочка вздрогнула. И в то же мгновение по лесу пронесся жуткий рев. Огромные деревья (более тридцати пяти метров высотой и четырех метров в обхвате) оказались выломаны, падая в разные стороны, а посреди хаоса из обрывков древесины, коры и осыпающихся иголок вырос могучим, грозным исполином монстр. У Тиль все смерзлось внутри, ноги словно приросли к земле – она замерла, не в силах пошевелиться. Монстра от жертвы отделяли каких-то двести метров – не слишком большое расстояние для пятиметровой машины смерти. Последующие события заняли не более трех секунд, но для девочки время словно остановилось.

Вот что увидела и услышала Тиль. Рев смолк. В невероятно мощном рывке чудовищный зверь оторвал свое громадное тело от земли и стал стремительно приближаться к своей жертве по баллистической траектории. Но эта стремительность для перепуганной девочки была так же медленна, как неотвратимо надвигающаяся на муху смерть в виде мухобойки. Вот монстр достиг верхней точки своей траектории и стал спускаться вниз. Вот уже можно разглядеть его абсолютно гладкую морду без носа, рта или иных выступов или углублений, лишь горсть каких-то кроваво-красных пятен разбросана по ее поверхности. Похоже, что это его глаза. Чудовищные лапы с гигантскими когтями в человеческий рост нацелены на нее. На звере ни клочка шерсти, он весь переливается, словно отлит из серебра. Вот лапы касаются земли метрах в десяти от того места, где она стоит. Кажется, что это легкое касание, но нижние конечности зверя когтями уходят в землю с глухим грохотом, гася огромную инерцию, и от этого удара Тиль вздрагивает. В девочку летят комки грязи, вырванные лапами монстра при приземлении. Не успела она прийти в себя, как он уже навис над ней, занеся громадную лапу для удара. И вновь этот оглушающий, леденящий рев.

Тиль не выдержала – зажмурилась так крепко, как только смогла. В отчаянии внутренний голос завопил: «Не-е-е-ет!»… Мгновения тянулись медленно, словно минуты. Казалось: вся ее короткая жизнь вновь и вновь проносится в голове. Рев неожиданно оборвался. Прошло еще немного времени, и она перестала мысленно кричать. Прохладный ветерок обдавал ее похолодевшие руки и босые ноги. Сердце гулко стучало в груди, в сонной артерии, в ушах и висках, а смерть все не приходила. Неопределенность давила еще больше, чем страх неминуемого конца, и именно она заставила Тиль разлепить веки. Огромная (почти в рост девочки) гладкая морда зверя была в полуметре от босоногого ребенка. Красные пятна исчезли, на их месте зажглись зеленые. Монстр, не отрываясь, с любопытством разглядывал это маленькое испуганное существо. Тиль вздрогнула, выронив корзинку. Гладкая морда слегка склонилась набок, и на ее уровне, зажатое в кончиках длинных, довольно элегантных, многосуставных пальцев, появилось лукошко. Тиль недоуменно глядела на это странное существо, которое еще полминуты назад было готово разорвать ее, а теперь так забавно себя ведет. Вдруг зверь издал целую какофонию звуков – звуков, не похожих друг на друга и неповторяющихся, порою они складывались в слова, которых девочка не могла понять, так как не знала языков, на которых были они произнесены. Все это напоминало испорченное радио, которое беспорядочно переключалось по всему частотному диапазону, но ни разу не попадая на одни и те же радиостанции дважды. Разумеется, Тиль не могла провести такой аналогии, так как средневековье и радио несовместимы.

Попытки установить голосовой контакт длились еще минут пять. За это время «жертва» успела совершенно успокоиться, а звук, похожий на «треск» дельфина, ее развеселил: девочке показалось забавным, что громадный зверь может производить такой славный шум. Заметив, что губы Тиль загнулись кверху, монстр неуклюже отпрянул, отчего маленький человечек брызнул звонким смехом. Зверь склонил свою морду на другую сторону и в точности воспроизвел смех девочки. Теперь Тиль насупилась, она подумала, что этот исполин передразнивает ее, отвернулась и пошла прочь. Зверь издал жалобный дельфиний «треск», но девочка не обернулась, затем он снова рассмеялся ее смехом, но она лишь ускорила свои шаги. Монстр понуро опустил морду, и взгляд упал на корзинку девочки, которую держали его пальцы. Он сделал два больших шага, нагнал обиженного ребенка и протянул ей корзинку. Тиль посмотрела на зверя – он жалобно «трескнул». Девочка картинно отвернулась. Великан зашел с другой стороны, вновь жалобно «трескнул» и протянул корзинку. Тиль снова отвернулась. Тогда зверь издал радостную симфонию дельфиньих звуков и неожиданно ловко подхватил девочку своей громадной рукой. У Тиль от страха перехватило дыхание, она изо всей силы вцепилась в один из пальцев великана. Зверь быстрыми и уверенными шагами направился прямиком к холму, из которого бил маленький ручей. Шагов через сорок они оказались у его подножия. Зверь взглянул на девочку: на лице ее застыло оцепенение. Он вновь весело и ободряюще «затрещал». Тиль «слепо» посмотрела на него. Тогда великан чуть наклонил морду к девочке и «затрещал» так нежно, что оцепенение отступило. И тут Тиль поняла, что никакой это не монстр, а доброе, хотя и довольно странное существо, которое никогда не сделает ей ничего плохого. И она вновь улыбнулась ему.

Металлический гигант ухватился за каменную породу и начал взбираться вверх. Холм был не холмом, а пологим подножием одиноко стоящей посреди Сонного леса остроконечной скалы, высившейся более чем на полторы тысячи метров. Эта скала, казалось, имела столь же аномальное происхождение, как и сам Сонный лес. У нее не было кратера, наличие которого хоть как-то смогло бы объяснить ее нахождение в этих местах. Это была голая, единственная на многие мили вокруг скала, не имеющая ни тектонического, ни вулканического происхождения, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой, и она материализовалась из пустоты. Неудивительно, что местные называли ее – Одинокая вдова. Чем выше гигант поднимался по склону, тем сильнее Тиль сжимала его огромный металлический палец своими ладошками. Ветер трепал ее гладкие черные волосы, бежал по детской коже, свистел в уши, заставлял слезиться глаза. Девочке было не по себе, но это был не страх, а скорее какая-то тревожность. Страха она не испытывала, ей будто кто-то говорил: «Не бойся, Тиль, ничего плохого с тобой не случится. Все будет хорошо».

Великан перестал подниматься, он придвинул к своей морде руку, в которой была девочка, и нежно «трескнул», одновременно указывая легким кивком в противоположную сторону от себя. Тиль обернулась и посмотрела в том направлении, куда указывал великан, и тревога сразу исчезла. У девочки перехватило дыхание от того, что предстало ее взору. Вся Простуженная поляна была как на ладони: почти правильный овал, усыпанный разноцветными яркими цветами, словно бы это была не поляна, а цветочная клумба, спроектированная неведомым садовником, – настолько все было гармонично и сбалансировано. Девочка не могла оторвать глаз от этой красоты. Сердце то учащенно билось, то замирало, и казалось, что это никогда не кончится. Тиль была счастлива.

С тех пор Тиль с большей охотой ходила в Сонный лес, ведь теперь у нее появился настоящий друг, с которым можно было поиграть. Ее забавлял этот могучий исполин, особенно звуки, которые он издавал. Вместе они могли играть часами. Великан поднимал ее высоко над землей на своей руке и ходил по поляне, заходил в сосновые дебри. Эта забава особенно нравилась Тиль. Так прошло все лето.


                Странные гости


Осень в Титоре была довольно короткой и не начиналась обычно в первый осенний месяц жетвень, а затягивала со своим появлением до хладня. Вот и в этот раз птицы запоздало начали собираться на юг, хотя зима уже подступала вплотную. Пару раз ночью случались заморозки, и Ганир строго-настрого запретил Тиль гулять босиком. Поэтому на ее маленьких ножках красовались кожаные, с коротким мехом внутри туфельки (если их вообще можно было так называть – сшиты они были из цельного куска кожи без твердой подошвы). Девочка возвращалась из Сонного леса с целой корзиной грибов. До опушки ее проводил великан, но вот от окраины леса до Овражи ей пришлось идти одной, и тогда она прочувствовала, насколько тяжела эта ноша. С того самого времени, как Тиль повстречала диковинного зверя, не было и дня, чтобы она не уходила на Простуженную поляну поиграть со своим единственным другом, каждый раз, словно в оправдание своих «походов», принося домой грибы, ягоды, хворост или иные дары леса.

Камень Мароно (огромную глыбу) и сухое почерневшее дерево Тиль уже прошла, а значит, ей оставалось пройти еще треть пути (отец учил ее грамоте, и потому считать она умела). На склоне Рогатого оврага тропинка, ведущая в Овражу, раздваивалась. Тиль повернула налево. Изба, в которой они жили с отцом, как и кузня, в которой кузнец Ганир зарабатывал своим мастерством на жизнь, находилась на окраине, метрах в пятидесяти от остальных построек. Спустилась в овраг девочка довольно легко, прошла немного по его дну, а вот последние метров двести подъема дались с трудом – корзинку буквально пришлось волочить, будто она налилась свинцом, почувствовав близость дома. Когда Тиль поднялась на холм, то остановилась передохнуть – в ушах гулко стучало сердце. Она была практически дома – каких-то сорок – пятьдесят шагов. Отдышавшись немного, девочка вновь взяла корзинку и пошла к избе. Дойдя до бревенчатого угла, она услышала, как отец с кем-то разговаривает. И этот кто-то что-то подробно ему объясняет. Тиль осторожно вышла из-за избы.

Около кузни стоял отец с огромным молотом в руках. Он был по пояс голый, и лишь рабочий фартук частично прикрывал его могучий обнаженный торс. Ганир был поистине громаден: метр девяносто рост, его телосложению позавидовал бы любой тяжелоатлет. Местные недаром относились с уважением и опаской к этому богу огня и металла. Рядом с ним стояли трое путников, и на их фоне кузнец выглядел уже не так величественно, как если бы перед ним стоял кто-то из деревенских жителей. Двое из них были выше кузнеца минимум на полголовы, а одному он едва доставал до плеча. Путники были одеты в длинные черные мантии с капюшонами, полностью скрывающие их тела от любопытствующих глаз. А глаз этих было не мало – у окраинных домов собралась приличная толпа зевак. Судя по тому, как сидели мантии на этих незнакомцах, можно было предположить, что в весовой категории если они и уступают кузнецу, то ненамного. А тот, что стоял дальше всех от Ганира, казалось, весил больше его на добрых полцентнера. Был он шире своих спутников, а на спине красовался чудовищно огромный горб. Все трое стояли, почти не двигаясь, вот только самый высокий из них странно, еле заметно водил капюшоном, словно его глаза разглядывали кузнеца.

В тот момент, когда Тиль вышла из-за кузни и поставила корзинку на землю, отец говорил одному из путников:

– Я все понял. Это очень сложный заказ. Он потребует много сил и металла, но еще больше – времени, чтобы найти этот металл в таком количестве, да и сама работа займет не один месяц.

Подумал немного, он продолжил:

 – Поступим так, приходите через полгода: я уже сделаю часть работы, и вы сможете убедиться в ее качестве, и если вам понравится, заплатите вторую четверть суммы, и работа будет продолжена.

Собеседник ответил:

– Хорошо, приятно иметь дело с таким мастером. В этих местах это большая редкость.
 
Незнакомец повернул свой капюшон в сторону девочки:

 – Да, кстати, раз уж речь об оплате зашла…

Кузнец обернулся:

– А, это и есть моя дочь Тиль. Тиль, подойди сюда.

Тиль было потянулась за своей корзиной, но незнакомец неожиданно сказал:

– В этом нет необходимости: мой ассистент осмотрит девочку.

С этими словами он слегка повернул капюшон к самому высокому своему спутнику. Тот перестал «глазеть» на кузнеца и довольно плавно и изящно зашагал к девочке. Поравнявшись с Тиль, человек в черной мантии остановился и несколько секунд смотрел на черноволосого ребенка сверху вниз. Девочка тоже смотрела на незнакомца с большим вниманием: она пыталась разглядеть его лицо, но капюшон был слишком глубоко надвинут и лицо незнакомца тонуло во мраке.

– Ну, здравствуй, Тиль, – сказал незнакомец низким женским грудным голосом, приседая на корточки, – вот, значит, ты какая.

Тиль ошарашено смотрела на это существо – именно существо, так как тот, кто присел перед нею, не был человеком. Из полумрака капюшона на нее смотрели большие круглые зеленые глаза, очертания головы были скорее звериные, нежели человеческие, и еще девочке показалось (было плохо видно), что все лицо незнакомца было покрыто короткой шерстью. Тиль было отшатнулась и собралась закричать, но неожиданно чей-то проворный мягкий палец лег ей на губы:

– Не надо кричать, моя хорошая, я не причиню тебе вреда. Я просто хочу посмотреть на твой язычок, только и всего. Будь хорошей девочкой – покажи мне его.
Тиль все еще в сильном потрясении смотрела на это существо, которое разговаривало с ней, как врач-педиатр, с коими ей в силу понятных причин не приходилось сталкиваться до сегодняшнего дня. Не осознавая собственных действий, почти машинально девочка высунула кончик языка. В глубине капюшона рот существа улыбнулся:

– Нет, нет, моя хорошая, этого мало, я хочу увидеть его полностью.

Тиль высунула язык настолько, насколько смогла, при этом у нее даже заболело во рту.

– Ну, что это? – притворно сердясь, произнесло существо. – Где ваши манеры, сударыня? Разве вы не знаете, что так показывать язык неприлично?

У Тиль округлились глаза от страха. В этот момент у нее был чрезвычайно забавный вид, и именно поэтому существо совершенно беззлобно, весело, но почти беззвучно рассмеялось.

– Ну, ну, моя хорошая, я не хотела тебя напугать.

Рука существа взяла руку девочки. Зеленые глаза смотрели с добротой и нежностью.

– Не бойся, моя маленькая, у меня и в мыслях этого нет, – сказал голос «существа» у Тиль в голове. – Ты ведь не боишься тетю Тиграну? Ведь правда?

Тиль улыбнулась.

– Вот и молодец. А теперь, моя хорошая, мне нужна твоя помощь. Ты не откажешь Тигране?

Девочка весело мотнула головой.

– Ты моя умница. Будь хорошей девочкой и открой ротик, чтобы Тиграна смогла посмотреть твое горлышко.

Тиль исполнила просьбу существа. Оно прикоснулось своими большими мягкими, покрытыми шерстью пальцами к голове девочки и слегка запрокинуло ее. Какое-то время существо рассматривало горло ребенка, а потом, убрав руки, сказало немного задумчиво вслух (словно сама себе):

– При визуальном осмотре речевой аппарат в порядке, со слухом вроде тоже все нормально… – и, обращаясь к девочке, добавило:

– Так почему же ты, моя упрямица, не разговариваешь?

– А я разговариваю, – произнесла Тиль мысленно, отвечая Тигране.

От этих слов существо пошатнулось, на мгновение потеряв ориентацию: столь сильное было воздействие. Немного оправившись от удара, оно с неописуемым восторгом заговорило телепатически:

– Что? Это ты, ты, моя хорошая? Не может быть, не может быть! Скажи же еще что-нибудь.

Тиль телепатически радостно по-детски закричала:

– Да это я, я, я!!!

От нового удара существо упало на землю, чуть было совсем не лишившись чувств. Для обычного титорца это было бы сродни тому, как посмотреть на солнце – лишь пятна перед глазами, но Тиграна взглянула на него сквозь телескоп, без какой-либо защиты. Это незамедлительно вызвало ответную реакцию окружающих. Двое в черных мантиях сорвались было с места, но существо подняло руку, ладонью указывая по направлению к своим спутникам, чтобы они оставались на своих местах, и тут же спрятало ее. Это было сделано так быстро, что Ганиру показалось, будто это неожиданный порыв ветра всколыхнул одеяние упавшего. Тиль недоуменно смотрела на существо:

– Что с тобой? – произнесла девочка телепатически. – Тебе плохо? Это я? Это все из-за меня?!

Превозмогая боль, Тиграна поднялась с земли и, несмотря на всю остроту момента, с прежней нежностью мысленно произнесла:

– Тише, тише, моя маленькая, ничего страшного. Просто не надо использовать такой сильный поток: я не справляюсь.

– Я не понимаю, что не так? Я делаю что-то не так? Поток, что за поток? Я не понимаю, не понимаю!!! – Тиль побелела от страха, потому что в этот момент Тиграна вся согнулась в три погибели от жуткой боли, пронзающей мозг, словно тысячи острых игл. По щекам девочки от отчаяния потекли слезы. В полуобморочном состоянии, лишь благодаря невообразимой силе воли, Тиграна подняла глаза на ребенка – слабая улыбка появилась на тонких губах:

– Не плачь, моя хорошая, – ты ни в чем не виновата. Я помогу тебе. Доверься мне…
– с этими словами она протянула ослабевшую ладонь к девочке.

Тиль взяла ее за руку.


                Тяжелый разговор


Солнце уже клонилось к закату, когда все трое путников покинули Овражу. Они шли не торопясь. Им некуда было спешить до темноты, и поэтому оставалось время для разговора.

– Да, забавно, – сказал Семен Алексеевич (старший группы военных медиков). – Мы искали искусного кузнеца, способного изготовить примитивный кожух для ядерного реактора, а нашли техномага восемнадцатого уровня. А ведь ты могла погибнуть, девочка моя. Зачем ты нас тогда остановила.

– А что вы смогли бы сделать, Семен Алексеевич, если даже с моим тринадцатым уровнем я была на краю? У вас, насколько мне помнится, седьмой.

Семен Алексеевич откинул капюшон. Лицо человека, появившееся из глубин черного одеяния, не могло принадлежать Семену Алексеевичу, его обладателя скорее можно было назвать просто Семеном. На вид Семену было лет двадцать пять. Русые волосы, синие глаза, мягкие черты лица без шрамов и морщин – все это противоречило той официальности, с которой Тиграна обращалась к нему.

– Я, конечно, за здоровую атмосферу в коллективе без козыряния, но, похоже, Тиграна, ты перегибаешь палку. Не забывай, что я старше по званию, и отвечаю за всю группу, и эти язвительные выпады совершенно неуместны. То, что там произошло, – не детская шалость, это верная смерть. А ты знаешь, что если одного из нас не станет, то выживание всей группы будет под сомнением. Это не шутки – ты поняла меня, девочка? – ответил он.

– Да, – согласилась Тиграна понуро, будто и впрямь была нашкодившей девочкой, которую только что отчитали.

– Семен, но ведь она права: мы не смогли бы ей ничем помочь, а только бы помешали, – сказал второй спутник каким-то вибрирующим голосом.

– Да ведь я не об этом, Оршан. Конечно, мы ничего бы тогда не сделали, даже и пытаться не стоило. Но это легкомысленное отношение… – он посмотрел на Тиграну.
Она смотрела на него.

Семен с притворным раздражением вдруг сказал:

– И прекрати, наконец, копаться у меня в голове, когда я тебя отчитываю.

Тиграна улыбнулась, слегка обнажив длинные клыки, а в глазах появилась хитринка.
Все трое прошли еще триста метров, прежде чем кто-то из них заговорил. Это была Тиграна. В некотором задумчивом напряжении она сказала:

– А ведь у этой девочки не восемнадцатый уровень, как может показаться по ее силе воздействия, что само по себе уже невероятно – ни один землянин не поднимался выше пятнадцатого, и вам это хорошо известно, – она выразительно посмотрела на Семена.

– Допустим, известно, но ты хочешь сказать, что ее уровень выше?

Тиграна утвердительно кивнула.

– Насколько выше? – с некоторой тревогой спросил Семен.

– С учетом того, что она не умеет правильно пользоваться своим даром и использует, даже нисколько не напрягаясь, такой колоссальный поток психокинетической энергии только для того, чтобы транслировать свои мысли на небольшое расстояние, я могу заключить: ее уровень не восемнадцатый и даже не двадцатый. По самым скромным оценкам он приближается к двадцать пятому. Но это еще не все…

– Это не ее предел – так? – резко спросил Семен.

– Да. Более того, она находится в начале своего становления техномага. Скорее всего, Тиль превзойдет тридцатый уровень.

– Но ведь тридцатого уровня достигают только старые и древние расы, а обитатели этой планеты даже не младшая раса. Столь колоссальный скачок для этой маленькой девочки – это невозможно, это мистика.

– Да, это мистика, но это так… – согласилась Тиграна.

Семен молчал. Тиграна и Оршан тоже шли молча. В воздухе повисли настороженность и неуверенность, переходящие в страх. Никогда еще эти трое не сталкивались со столь колоссальным проявлением парапсихического дара, и возможности этой маленькой девочки по-настоящему пугали их.

– Я в тупике. Я не знаю, как поступить, – в голосе Семена звучало отчаяние. – С одной стороны, мы не можем оставить ее без присмотра и позволить, чтобы судьба сыграла в рулетку. Но, с другой стороны, как управлять, по сути дела, богом в теле ребенка? Ведь понимаешь, что она не враг, а лишь напуганная, беспомощная в своем незнании и неумении девочка, и все равно боишься. Боишься ее незнания и неумения, а вдруг она неосторожно пожелает, чтобы все на этой планете умерли. Не со зла, может, даже не думая об этом, просто проснется на рассвете и захочет телепатически пожелать отцу доброго утра, не рассчитает силы, выплеснет слишком мощный психокинетический поток, и больше никто и никогда не проснется на этой планете.

– Вы слишком сильно сгущаете краски, Семен Алексеевич, чтобы вот так случайно запустить такой поток, у нее недостаточно могущества, а о целенаправленном воздействии не может быть и речи: слишком мало она знает и умеет, – не согласилась Тиграна.

Семен ответил сухо:

– Пока недостаточно могущества, но только пока. Не забывай, Тиграна, ты сама сказала, что она еще находится в становлении. И к тому же двадцать пятый уровнень – это уже всесторонне развитый техномаг, а не просто телепат или экстрасенс. Комплексное управление пространством и временем – это намного серьезнее.

Тиграна посмотрела на Семена, как побитая собака.

– Не надо говорить этого. Семен Алексеевич, я прошу вас… Не надо, вы ведь сами не хотите этого. Ведь она же еще ребенок, она не виновата, что получила такой дар. Не надо…

Из больших добрых глаз Тиграны потекли крупные слезы. Это было странное зрелище. Казалось, любое выражение можно было представить на этом лице: злость, радость, счастье, ненависть, тоску, но только не отчаяние. Семен не смотрел на Тиграну. Ему было так трудно впервые за долгие годы, но он сказал:

– Да, девочка моя, это тяжело, это дико, это очень, очень жестоко и бесчеловечно, и при одной только мысли об этом у меня разрывается сердце, но лишь так мы можем быть уверены, что Тиль не причинит вреда миру.

Тиграна рыдала:

– Но ведь вы не знаете ее. Она не хочет никому зла. Тиль очень добрая. Она, она…

Семен виновато посмотрел на нее:

– Я верю тебе, Тиграна, верю. Я сам не могу до конца осознать, что именно мне приходится принимать это решение. Но оно должно свершиться. На одной чаше весов жизнь девочки, а на другой – жизнь целого мира. И я готов пожертвовать собой, даже всей группой ради маленькой Тиль, но не целой планетой – ни одна жизнь не стоит так дорого…

– А может быть, не следует действовать так радикально, Семен, – произнес вибрирующим голосом Оршан. – Я, кажется, знаю, как обойтись без крайних мер.
Тиграна возликовала – она уже успела прочесть его мысли. Семен посмотрел на Оршана. Несколько мгновений все молчали. Молчание прервал Семен:

– Тегорский контур – контроль мозговой активности? Что ж, это, пожалуй, выход. Однако насколько мне помнится, его применение к землянам имело самые плачевные последствия: люди просто сходили с ума. Ты не боишься, что эту девочку постигнет та же участь?

Оршан все тем же монотонным голосом произнес:

– Во-первых, Тегорский контур не контролирует всю мозговую активность носителя, а лишь механизмы, отвечающие за активизацию парапсихических способностей. Во-вторых, этот контур настраивается на постоянное подавление способностей выше двадцатого уровня, и потому в фоновом режиме выделяет слишком сильные локализованные поля, которые для землян являются запредельными. Именно в этом кроется причина умственных расстройств. Насколько я понимаю, уровень этой девочки выше двадцатого – значит, нам нечего опасаться за ее здоровье.

Семен с облегчением согласился словно с плеч его упал груз непосильной тяжести:

– Да, Оршан, ты прав.

– Я знаю. Я всегда прав.

И эта фраза была бы воспринята с большей долей юмора, если бы не этот монотонный голос. Но спутники поняли своего товарища, и шутка принесла с собой облегчение и какое-то ощущение нереальности того страшного разговора, что только что имел место. Все трое снова молчали. Невозмутимый «горбатый» Оршан шел в привычном размеренном темпе, только его «горб» слегка покачивался из стороны в сторону. Движения Тиграны были исполнены грации, даже несмотря на то, что она о чем-то сильно задумалась, слегка приотстав от группы. Семен с любопытством наблюдал за ней. Капюшон Тиграны оказался слегка откинут назад, и потому было немного видно ее лицо – лицо полузверя, получеловека. Глаза были слегка опущены, но она не смотрела на дорогу (изящная походка получалась у нее рефлекторно) – взгляд был направлен в никуда, а на тонких губах сияла еле заметная улыбка. Семен все понял, понял без слов, без прочтения мыслей, да и зачем их было читать, ведь глаза Тиграны могли сейчас сказать куда больше. Он лишь совершенно искренне улыбнулся и произнес, обращаясь к ней:

– Да, Тиграна, с тех пор как ты пришла ко мне в первый раз на практику пять лет назад и до сегодняшнего дня, я ни разу не видел такого выражения на твоем лице...

– Что? – переспросила она, словно находясь в каком-то забытьи.
Семен, на пару секунд отведя взгляд, опустил голову, а потом вновь поднял ее и заговорщически спросил Тиграну:

– А ведь тебе не хочется уходить, правда?

Тиграна все с той же задумчивой улыбкой покивала в ответ.

– И что-то мне подсказывает, что дело здесь не только в этой замечательной девочке…

Ответная реакция Тиграны, не заметная в лучах заходящего солнца для глаза титорца, вырвала возглас притворного удивления из уст Семена:

– Ну надо же, а я и не знал, что тигроид может покраснеть!

Теперь, казалось, даже белые полосы короткой шерсти на ее лице стали розовыми.

– А вам обязательно, Семен Алексеевич, меня подначивать? – отозвалась Тиграна, стараясь подавить смущение.

Он произнес телепатически:

– Ну ладно, не сердись, я не смеюсь над тобой, а, если хочешь знать, даже завидую: это самое прекрасное состояние, которое мне известно.
Тиграна чуть помолчала, а потом ответила тоже телепатически:

– Спасибо, Семен Алексеевич.

– Да ладно… – ответил он и, немного помолчав, добавил также вслух: – А вообще я и не думал, что тебе нравятся мужчины такой породы.

– Ну где вы там? – вмешался в их разговор Оршан. – Через двадцать секунд солнце совсем сядет, а вы все болтаете или забыли, что нам еще полночи до замка добираться.

– Кому полночи, а кому и до рассвета не успеть, – отозвался Семен.

– Вот то-то и оно… – заключил Оршан.

Солнце село за горизонт. На Титору неумолимо надвигалась ночь, и эти трое путников растворились в полумраке, словно кто-то задернул за ними занавес.

                Агноций

За окном плыла красивая лунная ночь – было двойное полнолуние. Выпавший снег от света двух лун переливался, искрился, словно драгоценная россыпь камней, а Сонный лес, укутавшийся зимним покрывалом, издали производил впечатление сказочной нереальности. Это зрелище завораживало, и потому маленькая Тиль сидела у окна и любовалась этим великолепием. В печи потрескивали поленья, горело несколько лучин, но в избе было светло не от них – свет проникал сквозь стекло окошка, у которого сидела девочка. Руки ее были заняты работой: она плела снегоступы. Ганир подошел сзади и коснулся своей большой ладонью плеча девочки. Тиль обернулась и взглянула на отца. Он смотрел в окно. На его лице, перечеркнутом большим рваным шрамом ото лба до подбородка с левой стороны, поселилась задумчивость. Тиль не первый раз наблюдала за отцом подобное. Вот так обычно по вечерам, когда работа в кузне была окончена, он мог сидеть и смотреть в одну точку часами, глаза его не моргали, даже не двигались зрачки. Однажды она заметила маленькую слезинку, подступившую к краю глаза, но так и не покинувшую его пределы. Вдруг кузнец, продолжая смотреть в окно, произнес:


– Красиво… – и после паузу: – Как тогда.

Он перевел взгляд на Тиль. Глаза его были полны грусти.

– Любуешься, доченька? Ведь, правда, красиво?

Кузнец очень редко называл Тиль доченькой, да и вообще был скуп на чувства, а потому девочка улыбнулась и радостно кивнула.

– Десять лет назад тоже было такое полнолуние, тогда-то я и познакомился с твоей матерью. Что это была за ночь, – он помолчал, – до сих пор не могу забыть!

Ганир закрыл глаза и постоял какое-то время, не произнося ни звука. Тиль знала, что мама была для ее отца единственной по-настоящему сильной любовью, и не было дня, чтобы он не вспоминал о ней, хотя с тех пор, как ее не стало, прошло более шести лет. Девочка, разумеется, не помнила своей матери, так как была тогда еще совсем маленькой, но из рассказов отца она узнала, что это была самая добрая, красивая и заботливая женщина в целом мире, которая умела любить так, как никто никогда уже не сможет. И, глядя на Ганира, Тиль охотно ему верила, так как кузнец никогда не врал, похоже, он даже не умел этого делать, словно сам был выкован из стали, столь же стоек, непреклонен, и, казалось, ничто в мире не способно было заставить его сказать неправду, лицемерить, предать. И это было так, ибо он слишком хорошо знал цену предательства и лжи... Ганир открыл глаза, вновь посмотрел в окно, а потом вдруг продекламировал:

– Свет лун путь в вечность освещает,
А снег искрится и горит,
И только Савинора знает,
Как лунный свет меня манит.

Он перевел взгляд на дочь – и его глаза светились добротой и заботой. Это был взгляд любящего отца – роскошь, которую девочке еще не доводилось видеть. И потому она убрала свою работу, положила маленькие ладошки поверх ладони Ганира у себя на плече и прижалась головой. Длинные гладкие черные волосы Тиль сокрыли ее детские ладошки. Она смотрела на отца не отрываясь. Кузнец рассказал:

– Это стихи, моя маленькая Тиль. Сто лет назад при Фарийском дворе был великий поэт Агноций. Он никогда не врал, не льстил, не стремился угодить, и в народе его за это прозвали Правдивый. Старый император очень ценил своего трубадура за талант, а потому мирился с непокорной натурой Агноция, ибо был он очень мудрым человеком. Но императора не стало, и на трон взошел его племянник, скупой, недалекий правитель, любивший власть, золото и лесть, а потому Правдивому не нашлось места при новом дворе, и его выгнали, словно воришку-попрошайку. Он долго скитался по свету, много страдал и умер в нищете. Но в народе родилась одна очень красивая легенда о нем. Будто бы в ночь двойной луны Агноций был недалеко отсюда. В ту пору он очень сильно болел, и жизненные силы покидали его. Легенда гласит, что он шел из Батора в Гижи – город, в котором он родился и где хотел окончить свои дни, но не добрался до места. Силы покинули его у поминального дерева, вон там, – и Ганир указал на одиноко стоящую почерневшую высохшую шепчущую сосну в поле.

Глаза девочки загорелись от такой потрясающей близости к легенде. Кузнец продолжил рассказ:

– В ту пору нашей деревни еще не было, и потому никто не помог Агноцию. Он, обессиленный и обреченный, припал к стволу этого дерева и стал просить богов отсрочить его конец, чтобы успеть написать по себе поминальный стих. Таков древний обычай трубадуров: каждый из них, перед тем как отойти в мир иной, должен оставить после себя последние слова – реквием, по которому потомки бы вспоминали его: кем он был, как жил и как умер. И если трубадур не написал по себе поминального стиха, значит о нем не останется памяти, и получится, что жизнь прожита зря, а это самое страшное, что может быть. Потому из последних сил он отчаянно взывал к богам, но боги были глухи. И вот когда уже смерть стояла у его изголовья, случилось чудо: явилась прекрасная Савинора, богиня плодородия. Она сжалилась над несчастным трубадуром и сказала, что даст ему время написать реквием, если в нем он опишет красоту ее владений. Агноций написал на куске коры шепчущей сосны своей кровью поминальный стих, когда же Савинора прочла его, то заплакала: так это было красиво. Ее слезы упали на грудь трубадура, и он заснул, чтобы больше не проснуться. Так не стало великого поэта. Наутро его нашли окоченевшего, с куском коры, на котором были написаны кровью только эти четыре строчки, остальное забрала Савинора. С той ночи шепчущая сосна засохла и почернела, в память о великом трубадуре, растопившем сердце богини.

Ганир закончил свой рассказ. В глазах Тиль блестели слезы: ей было безмерно жалко Агноция Правдивого. Кузнец улыбнулся дочери:

– Милая, моя хорошая Тиль, ты плачешь. Тебе жалко трубадура? Но ведь Агноций умер счастливым. Когда его мертвого нашли утром, на его лице светилась блаженная улыбка, и те, кто знал Правдивого лично, уверяли, что более счастливым они его прежде никогда не видели. Прожить жизнь не зря и умереть, сознавая это, – великое благо, доступное не каждому. А жалости достоин тот, кто упустил жизнь, прожил ее не так, как хотел.

Неожиданно слова Ганира прервал мелодичный звон дверного колокольчика. Лицо кузнеца привычно похолодело, исчезла нежность в глазах, улыбка растаяла в мгновение ока. Он перевел взгляд на дверь в сени.

– Кто это так поздно? – словно спрашивая самого себя, произнес Ганир и пошел открывать.

Когда сенная дверь распахнулась, в избу хлынул поток холодного воздуха, и потому кузнец почти сразу закрыл ее за собой. В сенях раздался его твердый голос:

– Кто это?

Снаружи отозвался женский голос:

– Это Лота. Откройте, я принесла молоко.

Послышался шум отодвигаемого засова. По-видимому, припозднившаяся гостья вошла в сени. Тиль вновь услышала отца:

– Что же вы сегодня так поздно, Лота, что-то случилось?

– Ой, и не говорите, не говорите, – залепетал торопливо с причитанием тот же женский голос. – Несчастье, большое несчастье у Кочи Кривого: его сын пропал. Утром ушел в Сонный лес и до сих пор не вернулся. Уж Коча с охотниками ходил в лес. Искали, искали, да так и не нашли. Не иначе его Савинора прибрала, уж больно мальчонка был видный. Как плачет Анира! Я не отходила от нее весь день. А под вечер она уж и плакать перестала – просто лежит и смотрит в одну точку. Так страшно. Ведь это их первенец, они его так лю…

Кузнец оборвал на полуслове:

– Что же ты, клушка болтливая, меня не позвала сразу? – Тиль еще ни разу не слышала, чтобы отец называл кого-нибудь из деревенских на ты, да еще и разговаривал на таких повышенных тонах. – Вместо того чтобы кудахтать там и охать, ты должна была прибежать ко мне и все рассказать. Кого Коча с охотниками мог там найти? Это Сонный лес, только я знаю его достаточно хорошо, только я и Тиль. Но и мне не найти заблудившегося ночью, а до рассвета там еще никто не дотянул.

Похоже, у Лоты был шок. Она что-то бессвязно мямлила, словно оправдывалась. Прошло некоторое время. В сенях послышался шум. Женщина все-таки смогла взять себя в руки и спросила кузнеца:

– А что это вы делаете?

Ганир ответил спокойно и невозмутимо, словно предыдущих слов и не было вовсе:

– Как что? Cобираюсь в лес на поиски.

– Но как? Но как? На улице ведь ночь, – запричитала Лота. – Вы же пропадете там, сгинете. Савинора вас не пожалеет. А дочка? Она же не сможет без вас.

– Ничего со мной не случится, – сухо ответил Ганир. – Мне много раз приходилось смотреть смерти в лицо, и она проходила мимо. Вместо того чтобы понапрасну отговаривать меня, лучше, Лота, принесите мою шубу, она висит в избе около двери, и присмотрите за Тиль в мое отсутствие.
 
Очевидно, Лота поняла, что отговаривать кузнеца бесполезно. Дверь в сени отворилась, и в ее проеме возникла невысокая грузная женщина. Она потянулась за шубой, висевшей сразу за дверью, попутно осматривая помещение, и, задержавшись взглядом на том месте, где была Тиль, воскликнула с некоторым удивлением:

– Ой, а что это у вас окно открыто? На улице зима, а у вас окно открыто, неужели не холодно?

– Что?! – донесся из сеней встревоженный голос Ганира. И, буквально отпихнув Лоту в сторону, в дверях возник кузнец. Лицо его побледнело в мгновение ока, лишь только он увидел распахнутое окно, пустую скамейку возле него и разбросанные по полу высушенные ветки ползучего кустарника – материал для плетения корзин, лаптей, снегоступов.


                Ведьма


Ночной лес завораживал. В том месте, куда зашла Тиль, он был довольно редкий, и лунный свет проникал до самой земли. Снег переливался, искрился на сосновых ветвях, кустарнике, на самой земле, наполняя все вокруг каким-то странным теплом. Хотя было довольно холодно, девочка не чувствовала этого. Но не эта красота поразила ее. Сонный лес пел, пел многоголосым нестройным хором, на разные лады, и эта палитра звуков, между собой никак на первый взгляд не связанных, не была похожа на настраивающийся оркестр, а рождала удивительную по красоте мелодию (разумеется, обычный титорец не смог бы ее услышать). Тиль ничего подобного никогда еще не встречала. А лес радостно кричал ей множеством голосов: «Здравствуй, Тиль! Как твои дела? Как хорошо, что ты пришла. Посмотри, как здесь все красиво, и это все для тебя!». Тиль улыбалась: ей было приятно это слышать. А лес все хвалился перед нею, приветствовал ее, смеялся, но неожиданно радость отступила, и сотни тревожных голосов на разные лады спросили ее:

– Тиль, а почему ты пришла ночью? Разве тебе не страшно ходить одной по ночам?

– Нет, не страшно. Я знаю, что мне нечего здесь опасаться, – мысленно ответила она голосам.

Лес не унимался:

– А как же твой папа? Он пришел сюда за тобой. Он волнуется, он ищет тебя. Разве можно так поступать, Тиль?

Она ответила не сразу:

– Папа… Да, это плохо, что получилось именно так, но по-другому я не могла.

– Что-то случилось, Тиль? – спросил ее лес.

– Да, случилось, – сказала она. – Сегодня днем где-то здесь заблудился мальчик. Его родители очень сильно переживают за него. Я пришла сюда искать этого мальчика. Но мне нужна помощь: в одиночку я не найду его.

По лесу понеслись радостные возгласы:

– Какая ты хорошая, Тиль, какая смелая! Пришла сюда одна, чтобы помочь заблудившемуся мальчику. Да, конечно, мы поможем тебе, все поможем, все. Мы знаем, где он, мы покажем…

«Как страшно, как же все-таки страшно: не пошевелиться, не сдвинуться. Какое это жуткое место», – такие мысли вертелось в голове у Юлана, мальчика десяти лет. Он забился под корягу, не в силах позвать на помощь, даже что-то прошептать, и чувствовал, как холодеет тело, как жизнь медленно покидает его. Было непонятно, откуда взялся этот страх, и вроде деревья как деревья – обычные сосны, но что-то здесь было не так. Мысли путались, Юлан не мог сосредоточиться, словно ему в уши одновременно кричало множество людей, но при этом не было слышно ни одного звука. Он еще помнил, как пришел этот страх: незаметно подкрался, сначала как настороженность, потом как беспричинная тревога и, наконец, страх. И теперь ничего не осталось, кроме него. Страх поселился в его душе, чтобы убить, а самое непереносимое то, что в последние часы именно это чувство сопровождает его, заглушая все те воспоминания, которые и составляют жизнь.

Юлан полусидел, полулежал, подобрав колени к подбородку, и смотрел впереди себя на искрящийся снег огромными от ужаса глазами. Вдруг на снегу возникла чья-то тень, следом за нею он увидел ноги в кожаных башмаках. Мысль мелькнула в голове: «Вот и конец – это Савинора пришла за мной. Но почему у нее такие маленькие ноги?». Юлан медленно поднял взгляд на того, кто стоял перед ним. Это не была Савинора, это была та девочка с окраины деревни – Тиль. Мальчишки про нее говорят, что она колдунья, ведьма, и они правы, ведь не может же маленькая девочка бродить одна по Сонному лесу ночью и не бояться. Мало того, она улыбается – ей весело. Странно, но страх куда-то уходит. Вот она протянула руку, и от ужаса не осталось и следа. Словно против воли мальчика, рука его поднялась навстречу. Девочка ухватилась за нее и потянула Юлана к себе. Он не сопротивлялся, наоборот, ему захотелось выбраться из-под этой коряги, словно это была не развороченная нора длиннорылого кабана, а могила. Суставы больше не деревенели. Юлан почувствовал, что озноб проходит и тело наливается теплом – странное ощущение. Но этот шум в голове не уходит, сбивая с толку, дезориентируя, мешая сосредоточиться. Словно пытаясь заглушить его, Юлан зажал уши руками. Не помогло. Тиль заглянула в глаза Юлану, взялась за его руки и мягко убрала их, словно говоря: «Это не поможет, надо не так». Она немного развела руки в стороны ладонями вниз и начала слегка покачивать ими, при этом она смотрела поверх головы Юлана на деревья, на губах ее была мягкая улыбка. Выглядело это так, словно Тиль – оратор, пытающийся угомонить разбушевавшуюся толпу. Невероятно: шум в голове мальчика начал стихать, распадаться на составляющие. Когда стало почти совсем тихо, Тиль поднесла палец к губам, как бы говоря: «Тише», и шум исчез совсем. Теперь Юлану вновь стало страшно: перед ним была ведьма, другого объяснения тому, что он сейчас видел, не находилось. Тиль перевела на него взгляд, и мальчик попятился. На ее лице поселилось недоумение. Она сделала шаг по направлению к нему. Юлан испуганно вскрикнул:

– Не подходи ко мне, ведьма! Я не отдам тебе свою душу.

Недоумение на лице Тиль сменилось холодностью.

– Дурак, – раздался чей-то спокойный голос у мальчика в голове.

«Маленькая Савинора» отвернулась и пошла прочь. Теперь Юлан стоял в замешательстве: «Зачем эта ведьма вообще сюда приходила, если теперь уходит? А может, она и не уходит, а заманивает меня, хочет, чтобы я успокоился, потерял бдительность, и тогда она нанесет свой коварный удар. Ну нет, меня не проведешь. Я не поддамся. Я останусь тут, не пойду, а не то заведет в какую-нибудь чащу, да так, что и не выбраться потом. Ну уж нет – дудки. Погоди, погоди, а что я буду делать здесь? Вот сейчас она уйдет, и что дальше – опять голоса, страх, одиночество и, наконец, смерть? Нет, не хочу. Но что же делать, что же тогда мне делать?».

– Ну, ты идешь или здесь тебе больше нравится? – прервал череду его мыслей тот же спокойный голос.

Юлан опешил. Он посмотрел вслед удаляющейся девочке, и у него непроизвольно вырвалось:

– Что? Что ты сказала?

Она обернулась и посмотрела на Юлана значительно, словно бы говоря всем своим видом: «А я разве что-то сказала?».

«Нужно идти: хуже уже не будет», – решил про себя Юлан и поспешил за Тиль.

Девочка шла неторопливо, и он почти сразу нагнал ее, хотя о том, чтобы поравняться с ней, даже и не думал – так и шел позади. Лунный свет искрился на снегу, обволакивал хрупкую фигурку Тиль, и казалось, что это действительно «Маленькая Савинора» ведет его сквозь свой заповедный лес. Они шли молча, лишь слышно было, как снег хрустит под ногами. Юлан исподлобья посматривал на свою спасительницу: «Вот ведь странная какая ведьма – не похожа она на ведьму. Вроде они все злые страшные старухи, а эта – девчонка, и ничего, даже очень симпатичная. И бояться бы ее следовало, но почему-то не страшно, хотя я и не знаю, куда она меня ведет и что будет дальше. Вот она обернулась – улыбается мне. Какая-то она странная. Тоже что ли улыбнуться?». На серьезном лице мальчика появилась неуклюжая улыбка. Тиль прыснула беззвучным смехом. Юлан насупился: «Ну вот еще, мало того, что непонятно, куда ведет, так теперь и издеваться взялась надо мной. У, ведьма!».

– Дурак, – раздался все тот же голос в голове у мальчика, но на этот раз он звучал звонко, весело, словно это было не стыдливое оскорбление, а почетный титул. И вновь Юлан не понял, откуда пришел этот голос: губы девочки были неподвижны. Он даже огляделся по сторонам – нет ли здесь кого-нибудь поблизости. Но, разумеется, никого не было, да и быть не могло, ведь это Сонный лес. Все с той же улыбкой Тиль взяла Юлана за руку и поманила куда-то за собой. Мальчик недоверчиво насупился: «Ну что это она еще задумала? Куда тянет? Да не пойду, что я, с ума сошел, что ли? Сейчас заведет в чащу и превратит в какую-нибудь зверюшку помудреней или в пень, и что я потом делать буду? Не очень-то хочется быть пнем».

– Да ты и есть пень. Упрямый, глупый пень, – сказал тот же голос.

Юлан закричал:

– Да кто здесь? Чего ты дразнишься? Выходи, хватит прятаться – я тебя не боюсь!

– А никто и не дразнится. Если ты упрямый и глупый, как пень, так что же с этим поделать, – отозвался голос.

Мальчик схватил Тиль свободной рукой за рукав шубы (другую его руку она и не выпускала):

– Тиль, послушай, ты не видишь, где он, откуда кричит? Ох и проучу я его, когда найду.

Тиль слегка поджала губки и начала кивать с упреком в такт этому загадочному голосу:

– Ну и пень же ты! Мало того что глупый, так еще и слепой. Нашел себе соперницу – любишь девчонок бить? А я еще хотела тебе показать кое-что. Задира и задавака, неблагодарный, глупый пень.

Юлан опешил:

– Это ты?

– Ну надо же, догадался, – отозвался язвительно голос.

Юлан отпрянул от Тиль.

– Что ты надо мной куражишься, ведьма? «Пень, пень» – только и повторяешь, что «пень». А, понятно, это заклинание такое, чтобы я в пень превратился, да?

– Ну все, держись: я сейчас тебя отлуплю, – предупредил раздраженный голос в голове мальчика. Тиль наскочила на Юлана и начала его колотить. Мальчик отбивался. Они повалились на землю и стали кататься по снегу, отвешивая друг другу тумаки. Шапка слетела с головы девочки. Ее густые черные волосы растрепались из-за этой потасовки. В рукава шубы и под подол набился снег. Юлану тоже досталось: снег попал за разорвавшийся ворот, ведь одежда на нем была очень ветхая. Шапка тоже валялась в стороне. Никто из них не хотел уступать другому. В том месте, где они лупили друг друга, снег утрамбовался, образовав довольно широкое углубление. Наконец, изрядно подустав, Юлан отпихнул воинствующую Тиль и поднялся на ноги. Весь вываленный в снегу, он стал отряхиваться и при этом глухо бубнить:

– Ну вот еще не хватало – с девчонкой подрался. Да ведь какая настырная, не унимается совсем. Вот и ворот мне разодрала, и что я дома теперь скажу? – раздосадовался он, осматривая себя.

Тиль сидела на снегу и тяжело дышала после драки. Она смотрела на Юлана снизу вверх сквозь пряди спутанных густых волос. Мальчику стало не по себе:

– Ну что ты на меня так смотришь? Не буду я с тобой больше драться. Вон ворот мне разорвала.

– Скажи, что я не ведьма, – прозвучало у Юлана в голове.

– Ну как же ты не ведьма, когда так спокойно ходишь по Сонному лесу ночью, разговариваешь, не раскрывая рта? Только ведьмы так могут.

– Я не ведьма. Стала бы я драться с тобой, если бы была ведьмой, превратила бы в пень и все. А в Сонный лес я и сама первый раз ночью пришла, за тобой, между прочим, глупый и упрямый задавака. Лота Болтливая рассказала, что ты потерялся, вот я и пришла. А как у меня получается говорить, не раскрывая рта, и сама не знаю, но только я не ведьма.

Юлан проворчал недоверчиво:

– Зачем это ты за мной в лес-то пошла? – ему казалось, что она лукавит.

– В пень тебя превратить, – съязвил голос.

– А, так все-таки ты призналась! – возликовал Юлан от того, что вывел-таки эту ведьму на чистую воду.

– Дурак ты. Стала бы я уходить ночью из дома в такой мороз, чтобы позлорадствовать, превращая задаваку и глупца в пень. Ты ведь так и так пропал бы.

– Тогда я ничего не понимаю: что делать ведьме ночью в лесу, если не пакости? – недоумевал Юлан.

– Не знаю насчет ведьмы, а я пришла сюда, чтобы вывести тебя из леса, а ты, глупый пень, все обзываешься, – с обидой произнес голос.

Юлану стало не по себе. Он стоял, склонив голову немного вправо, смотрел в сторону на утрамбованный снег и потирал левое плечо. Ему было очень неловко. После некоторых раздумий мальчик пробурчал:

– Ладно, прости. Я был не прав, ты не ведьма. Больше я не буду тебя так называть, но и ты не называй меня задавакой, дураком или глупым пнем: это очень обидно.
Он посмотрел на Тиль – девочка хитро улыбалась.

– Спасибо за это, – заговорщически произнес голос. – Но это еще не все: ты ведь меня колотил сейчас, и я должна тебя за это наказать.

Тиль сорвалась с места и, подбежав к Юлану, начала буквально выталкивать подростка к густому кустарнику позади него. Мальчик растерялся. Он не успел опомниться, как сухие ветки оцарапали ему затылок, а сам он очутился на холодном снегу позади этих зарослей. Юлан поднялся на ноги и снова начал отряхиваться, приговаривая: «Ну вот опять она меня в снегу вывозила!». Ветки кустарника зашуршали, и напротив бедолаги возникла Тиль. В руках у нее были две шапки, одну из которых, шапку Юлана, она протягивала ему.

– На вот возьми а то простудишься, – весело произнес голос у него в голове.
Юлан взял шапку и, нахлобучивая ее, пробубнил:

– Зачем это надо было? Ведь ты же первая начала драться. Опять меня в снегу всего вываляла. А я еще перед тобой извинялся…

Тиль встала в позу «руки в боки»:

– А ты всегда такой ворчливый или только при мне стараешься? Лучше обернись.
Юлан насторожился:

– Зачем это мне оборачиваться, чего я там не видел? Не буду.

– О-о-ох, какой же ты упрямый, – прозвучало у мальчика в голове. Тиль ухватила его за плечи и, не отнимая рук, развернула Юлана на сто восемьдесят градусов. Он особо не сопротивлялся, а когда Тиль отошла в сторону, так просто остолбенел. Перед ним открылась залитая лунным светом, укутанная снегом Простуженная поляна. Было ощущение, что вся она усыпана серебром: и могучие сосны, уходящие ввысь, и густой кустарник по краям поляны, и сама она переливалась и слепила с непривычки глаза. Небо было абсолютно чистым, а звезды необыкновенно яркими. Казалось, что небосвод и эта поляна отражаются друг в друге. Но было среди этого безмолвного великолепия что-то еще более прекрасное. Юлан не сразу разглядел, но когда увидел, на мгновение у него перехватило дыхание. На другом конце поляны выступающий между зарослей холм был словно покрыт многогранным прозрачным стеклом, переливающимся всеми цветами радуги – это замерз ручей. Ни разу в жизни Юлан не видел ничего подобного, и потому смотрел, не отрываясь и не замечая вокруг себя более ничего. Вдруг откуда-то сбоку прилетела горсть снега. Юлан обернулся. Тиль лукаво улыбалась. Он рассеянно спросил:

– Чаво это ты?

Тиль все с той же лукавой улыбкой присела, набрала полные ладоши снега и швырнула в мальчика. На этот раз он успел увернуться и с возгласом «Ах вот ты как!» сгреб ладонями снег, попытавшись сделать снежок, но, разумеется, ничего не получилось: было холодно. Тогда он просто швырнул снег в девочку, но непонятно откуда взявшийся в абсолютном безмолвии порыв ветра осыпал им Юлана. Тиль залилась в беззвучном смехе. Юлан тоже засмеялся – его звонкий мальчишеский смех покатился по поляне.


                Опасность


Кузнец блуждал по Сонному лесу уже больше часа. Тщетно он звал свою дочку – она не откликалась. И как это так получилось, что он, опытный следопыт и охотник, знающий этот лес как свои пять пальцев, и вдруг потерял ее след? Всегда такое спокойное и трезвое сердце колотилось, словно бешеное. Впервые за долгие годы он был в замешательстве. Кузнец остановился у одной из шепчущих сосен, чтобы перевести дыхание. Лес был на удивление спокоен и тих. «Тиль, где ты?» – прокричал что есть мочи Ганир. Но только эхо откликнулось ему, принеся обрывок фразы «ты – ты – ты». «Боже мой, ведь Тиль же немая и не сможет ответить, даже если попала в беду», – вдруг пронеслось у него в голове. Сердце сжалось. Неужели он потерял ее, неужели она призвала ее к себе. Нет, нет, не может быть, она не могла так поступить, ведь она любила его и ее до самого конца. «Тиль!» – в отчаянии прокричал он. «Тиль – иль – иль», – отозвалось нестройное эхо, и вдруг откуда-то сбоку донеслось еле слышное: «Тиль». Кузнец насторожился. Он вновь повторил имя дочери, и сквозь отголоски эха ему ответил тот же голос: «Тиль». Кузнец достал топор из-за пояса. Что-то нехорошее было в этом голосе. Ощущение опасности висело в воздухе. Кто-то неизвестный был рядом. Кузнец озирался по сторонам, но вокруг были лишь шепчущие сосны. И вдруг он заметил какие-то следы, обрывающиеся метрах в двадцати от него. Следы были огромными, странными, не похожими ни на что, с чем ранее ему приходилось сталкиваться. Он поднял взгляд и испытал еще большее изумление. На фоне снега это было не так заметно, но шепчущие сосны позади следов словно бы искривлялись, их стволы выгибались в стороны, рябили. Все это было очень странно и пугающе, непонятно даже для Сонного леса. Опасность буквально дышала кузнецу в лицо, и он это ощущал каждой клеточкой своей кожи. Ганир хотел было сделать шаг по направлению к следам, но откуда-то далеко из-за спины эхом донесся чей-то знакомый детский голос: «Мы здесь-десь-десь-десь». Кузнец обернулся, хотел крикнуть в ответ, но осекся. Он вновь развернулся, на этот раз вполоборота, к следам и недоверчиво с опаской посмотрел на них. Тот же детский голос прокричал: «Господин кузнец, мы здесь: я и ваша дочь Тиль», – и снова нестройное эхо передразнило. Кузнец прокричал в ответ на пару с Сонным лесом: «Оставайтесь на месте-сте-сте, я сейчас приду к вам-вам-вам». Взамен этой фразы эхо донесло другую: «Хорошо-шо-шо, господин кузнец-нец-нец, мы никуда не уйдем-ем-ем». Ганир пошел на детский голос. Но шагов через сорок его нагнало прежнее беспокойство, и он снова оглянулся через плечо. Все было по-прежнему: следы были на том же месте, а сосны за ними все так же выгибались и рябили. Удостоверившись в этом, он пошел дальше и уже больше не оглядывался назад. И только тихий, еле слышный мальчишеский голос сказал: «Хорошо-шо-шо, господин кузнец-нец-нец, мы никуда не уйдем-ем-ем».

Юлан все не мог понять, куда они бегут и что случилось. Почему там, на поляне, Тиль вдруг ни с того ни с сего перестала улыбаться и даже не увернулась от брошенной им горсти снега? Почему лицо ее побледнело, словно она увидела что-то страшное, и ее голос закричал у него в голове: «Быстрее, беги за мной». Это было очень странно. Они бежали что есть мочи, огибая кусты и деревья, утопая в глубоком снегу. Ветер свистел в ушах, и ничего не было слышно, кроме голоса Тиль, который все отчетливее звучал у него в голове: «Не успеем, не успеем, не успеем». Вдруг девочка остановилась и обернулась к Юлану, чуть не налетевшему на нее, она была чрезвычайно бледна. Тиль вцепилась своими ручками в его тулуп. Юлан растерянно смотрел на нее. Волосы Тиль выбились из-под шапки, взгляд девочки растерянно бегал по его лицу.


– Так мы никогда не успеем, – в отчаянии сказала она ему мысленно. – Что же делать?

– Куда не успеем? – отозвался Юлан вслух.

Но она словно не слышала его:

– Не успеем, не успеем.

И вдруг ее взгляд сфокусировался:

– Кричи что есть мочи, кричи.

Юлан недоумевал:

– Что кричать?

– Что угодно, только кричи, умоляю…

– А-а-а-а, – закричал он как-то вяло и неохотно.

– Громче, громче, – умоляла его Тиль.

Юлан немного прибавил. Тиль стукнула кулаком ему в грудь:

– Ты что издеваешься? Громче кричи.

Юлан обиженно сказал:

– Я что-то не понимаю этой игры. Какая-то она неинтересная. И ты дерешься постоянно, – его голос оборвался на полуслове, так как из глаз девочки потекли крупные слезы.

– Ну ладно, чего ты, не плачь. Я буду кричать громко, могу даже охрипнуть, если хочешь.

– Кричи, миленький, кричи: «Мы здесь!».

И Юлан закричал во все свое мальчишеское горло: «Мы здесь!». Эхо понесло его слова во все стороны. Тиль улыбнулась ему благодарно сквозь слезы, и Юлану сразу стало как-то тепло и хорошо на душе.

– Подожди, – сказал ее голос у него в голове. – Не кричи пока.
Юлан замолчал. Тиль подняла взгляд вверх, словно задумавшись о чем-то. Мальчик неотрывно смотрел на нее. Карие глаза, с дрожащими слезинками в уголках глаз, длинные густые волосы, выбившиеся из-под шапки, небольшой курносый носик, благодарная улыбка на губах. Юлан поймал себя на мысли, что он любуется Тиль. И тут же сказал про себя: «Ну вот еще, чего это ты? Это же просто девчонка». И словно бы сам себе ответил: «А все равно приятно». Улыбка начала спадать с губ Тиль. Она вдруг снова сфокусировала свой взгляд на Юлане.

– Крикни еще раз, крикни: «Господин кузнец, мы здесь: я и ваша дочь Тиль», – попросил ее голос у него в голове.

– Какая это непонятная и странная игра, – сказал мальчик, но перечить очаровательной кареглазой «ведьме» он не стал. Юлан прокричал то, что ему сказала Тиль, и вновь нестройное эхо унесло его голос.

– Оставайтесь на месте-сте-сте, я сейчас приду к вам-вам-вам, – громовой голос Ганира Адецкого дотянулся в ответ.

– Хорошо-шо-шо, господин кузнец-нец-нец, мы никуда не уйдем-ем-ем, – откликнулось эхо голосом Юлана. Это получилось у него как-то само собой, без просьбы Тиль. Она улыбнулась ему и обняла:

– Спасибо, Юлан, ты очень помог, ты молодец.

Они так и стояли: Тиль, обняв Юлана, а Юлан как-то неуклюже, немного разведя руки в стороны. Вокруг было тихо-тихо, только время от времени с веток шепчущих сосен падал снег. Мальчик был в полном замешательстве. Он никак не мог понять, как это она узнала, что где-то недалеко в Сонном лесу в эту пору кто-то ходит, и причем этот кто-то – ее отец. Ведь сам Юлан ничего не слышал и не видел, хотя Коча Кривой (его отец), опытный следопыт и охотник, не раз брал сына на промысел и учил слушать лес. Все это было непонятно. И он хотел было поделиться этими мыслями с нею, но голос Тиль у него в голове помешал:

– Послушай, Юлан, сейчас придет мой отец, и я прошу тебя: не говори ему, что я умею так разговаривать и, вообще, что я умею разговаривать. Пообещай мне, пожалуйста.

– Какая же ты все-таки странная… Я обещаю, – сказал он.

Неподалеку зашевелились кусты. Юлан насторожился:

– Кто здесь?

– Все в порядке, – донесся знакомый голос кузнеца, – это я.

Потом появился и сам Ганир Адецкий. Он сурово посмотрел на них:

– А я как погляжу, вы здесь не скучаете.

Тиль и Юлан разом отпрянули друг от друга. Кузнец отряхнул свою знаменитую берзовую шубу от снега (никто, кроме Ганира, в деревне не отваживался промышлять столь опасного и коварного зверя, как берз). Он холодно посмотрел на детей:

– Ну и что вы мне устроили. Сначала один, неизвестно зачем, по глупости или от безделья, убежал в Сонный лес и заблудился там, перепугав до смерти своих родителей. Потом другая совершила еще большую глупость, отправившись в одиночку на его поиски, и этим чуть меня с ума не свела. Я их ищу по всему лесу, а они здесь обнимаются и даже не думают, что кто-то за них может волноваться. Ну ладно он, – кузнец указал кивком головы на Юлана, – но ты, Тиль, как ты могла так поступить? Я думал: ты умнее и рассудительнее. Ты же знаешь, что в Сонный лес ночью ходить нельзя даже тебе. Это очень опасное место, и может случиться все что угодно. Ты подумала о том, что было бы со мной, если с тобой что-нибудь случилось?

– Но ведь она спасла меня. Если бы не Тиль, я бы пропал, – вступился за девочку Юлан.

– Посмотрите на него, защитник выискался. Ты бы лучше помолчал. Вся эта каша из-за тебя заварилась. И твоя очередь подойдет. А дома добавят – мало не покажется, – отрезал кузнец.

Но Юлан не сдавался:

– Раз я во всем виноват, то меня и ругайте. А Тиль – молодец, она хорошая.
Кузнец надвинулся на мальчишку, занеся руку над головой:

– Вот сейчас как тресну по затылку, чтобы не перечил взрослым и не влезал куда не надо.

Юлан не унимался:

– Пусть так, только Тиль все равно молодец – она меня спасла.

В этот момент между ним и Ганиром встала кареглазая «ведьма». И весь ее вид словно бы говорил: «Если ты хочешь его ударить, то сначала тебе придется ударить меня». Кузнец опустил руку. На его суровом лице мелькнула на удивление теплая, почти отеческая улыбка:

– Вот, значит, как, спелись? Похоже, ты нашла себе хорошего заступника. Э нет, я не прав, скорее это ты нашел себе защитницу, – сказал он, обращаясь к Юлану, – вон как она тебя защищает.

Юлан вышел из-за спины Тиль:

– Я и сам могу за свои поступки ответ держать, без каких бы то ни было защитников.

И кузнец ответил ровно уже без малейшей доли иронии или издевки:

– Верю.


                Поступок


С той ночи прошло три дня. Был яркий солнечный день. Снег искрился под маленькими ножками Тиль, возвращавшейся из леса. Она несла с собой небольшую вязанку хвороста. Поднявшись по склону Рогатого оврага, девочка вдруг увидела группу мальчишек разных возрастов от шести до двенадцати лет, о чем-то оживленно споривших у молодого каменного деревца. Среди них возвышался оглоблей шестнадцатилетний Атер, вожак этой шайки задир, хулиганов и забияк. Тиль почувствовала что-то недоброе. Но тут она увидела Юлана. Он разговаривал с Атером, и, похоже, их разговор был очень напряженным, так как мальчик судорожно сжимал кулаки. Нахальный подросток стоял, выставив правую ногу несколько вперед и слегка подавшись назад, руки его были сплетены на груди в замок. Тревога девочки возросла. Она испугалась за Юлана, ведь они его обидят. О, этот бездушный верзила! Он так холодно и нагло смотрит на него. Что же будет, что же сейчас будет?

Тут Атер небрежно наклонил голову в другую сторону и боковым зрением увидел Тиль, остановившуюся в нескольких метрах от его шайки. Он ухмыльнулся:

– А вот и она. Ну что, Юлан, давай.

Мальчик перевел взгляд на Тиль. В его глазах она прочла ужас нерешительности, нахлынувший с еще большей силой, лишь только он увидел ее.

– Ну что же ты? Ты же у нас храбрец. Так покажи же нам, что это не просто слова, – и Атер развернул Юлана, стоящего вполоборота к Тиль, к ней лицом, одновременно толкнув вперед. В руке мальчика был камень. Мальчишки стали полукругом, вожак – за правым плечом Юлана метрах в двух позади.

Юлан стоял в нерешительности с камнем в ладони и смотрел себе под ноги – он не мог взглянуть в глаза этой девочке, не побоявшейся прийти за ним ночью в Сонный лес, ослушавшись отца. За его спиной раздался наглый голос Атера:

– Ну, и долго нам ждать? У тебя что, кишка тонка бросить камень в ведьму? А может быть, ты влюбился? Так мы вас обвенчаем. Ведь, правда, братаны, обвенчаем?

Грянул наглый хохот и выкрики с издевкой: «Обвенчаем, обвенчаем! Влюбился в ведьму! Жених!». Юлан стиснул зубы:

– Я сделаю это.

– Что это ты там пискнул? – нагло окрикнул Атер Юлана.

– Я сказал, я сделаю это! – громко повторил мальчик. Голос его был полон решимости.

– То-то, – отозвался Атер.

Мальчишки умолкли. Повисла тревожная тишина. Юлан все стоял, не поднимая головы.

– Ну, – нетерпеливо выкрикнул Атер, – и долго еще нам ждать?

– Недолго, – зло ответил Юлан и, подняв голову, кинул, не целясь, камень в Тиль. Булыжник угодил девочке в лоб. Она упала навзничь. Мальчишки засмеялись: «Поделом ей, ведьме, молодец, Юлан!». Но Юлану было не до смеха – он стоял чернее грозовой тучи в полночь, больно закусив губу до крови, чтобы не закричать. Ладони его сжались в кулаки, и он обернулся к Атеру:

– Я сделал то, что ты мне приказал, а теперь ты сдержи свое слово: расскажи купцу Жимале Меняле, что мой отец не виноват в пропаже его овцы. Ведь это ты на спор выкрал ее из стада, пока твои шестерки отвлекали отца, а потом продал бродячему торговцу за серебряный даринг.

Атер почернел:

– Ты, молокосос, смеешь обвинять меня, Атера Менялу, в воровстве – это была овца нашей семьи, и я был волен распоряжаться ею, как мне вздумается. А что до твоего отца, то он получил по заслугам и еще получит, ведь он трус и пьяница – об этом вся деревня знает.

– Замолчи! – закричал Юлан. – Ты сам трус, трус и подлец! Ты боишься рассказать своему отцу правду, ведь он накажет тебя. Ты боишься своего отца.

– Я, я… – замямлил Атер. – Да я ничего не боюсь. Слышал?

– Тогда сделай, что обещал, ведь я сдержал свое слово, – твердо сказал Юлан.

Один из мальчишек поддержал его:

– Атер, а он прав, он все выполнил.

– Да что ты понимаешь? – заверещал срывающимся голосом Атер Меняла.

И тут со всех сторон послышалось: «Да, он прав, он все сделал. Не отнекивайся. Сдержи слово, Атер».

– Да вы что, сговорились? Что он сделал то, что сделал? – продолжал верещать подросток.

Тут он увидел, как с земли начала подниматься Тиль, и, обрадовавшись такому обороту событий, надменно приосанившись, нагло заявил:

– В лес сходил? Ну и что? Уговор был, что он один пойдет в лес, пробудет там до утра и вернется – сам вернется, также один. А в итоге что? Пришел ночью, да еще, если бы не эта ведьма и ее папаша, так он вообще бы не вернулся, – Атер презрительно сплюнул через щель между зубами. – Герой! А я-то, добрая душа, решил дать ему еще один шанс, сказал: «Кинь камень в ведьму, покажи, что ты не водишься с нечистым». А он даже кинуть нормально не смог: она и не вскрикнула, да ей и не больно вовсе, а еще трусом и подлецом меня называет.

По лицу девочки со лба тянулась маленькая ниточка крови. Меняла совсем осмелел:

– Сам ты трус и подлец, как и твой папаша. Пойдем отсюда, братва, перед таким не может быть обязательств.

И Атер, довольный собой, повернулся спиной к Юлану. Все было сделано отменно. Во-первых, он, Атер, сохранил лицо перед своими шестерками, а во-вторых, не было надобности признаваться отцу в воровстве и подставлять свой хребет под хлыст с металлическим наконечником, а этот выскочка вновь оказался униженным – так ему и надо. Но это был еще не конец. Юлан окликнул его:

– Стой, Атер, ты не можешь так уйти! Ведь моему отцу отрубят руки.

– Ну а мне-то что? – усмехнулся тот и пошел прочь.

– Стой! А если я, а если я пойду в Сонный лес снова и проведу там два дня, тогда ты скажешь, что мой отец не виноват? – голос Юлана дрожал.

– Да у тебя кишка тонка, – сказал Атер равнодушно, ведь главного он уже добился: ему не придется признаваться в воровстве. – А, впрочем, делай что хочешь – это меня не касается, я и так давал тебе слишком много шансов.

– Атер! – крикнул в отчаянии Юлан. – Атер, даже полубогу Хагеннону потребовалось три попытки, чтобы доказать свою доблесть и храбрость, и самый безжалостный бог Акрон не посмел отказать ему в этом.

– Ты не Хагеннон, – зло сказал Атер, все это его начинало бесить.

– Зато ты Акрон, – твердо ответил Юлан.

Атер рассвирепел. Обозвать его богом, олицетворяющим трусость, подлость, хитрость и коварство, да еще и при полном сборище – было самым страшным и непростительным из оскорблений, которые только мог придумать Юлан. На этом фоне лавры труса или подлеца казались безобидной шуткой. Он закричал:

– Да как ты смеешь?! Да кто ты такой, чтобы так меня называть?! Выродок, сын труса и подлеца!

Но Юлан совершенно спокойно и жестко сказал:

– Тогда дай мне еще один шанс, докажи, что я ошибаюсь.

Атера приперли к стенке, ему было уже не отвертеться. Напрасно он бросал панические взоры на своих шестерок, в их глазах было написано: «Дай ему еще один шанс, или ты нам не вожак». Атер стиснул зубы, лицо пошло красными пятнами, и он даже не закричал, а завизжал:

– Ты хочешь шанс?!! Ты хочешь еще один шанс?!! Ну хорошо же. Будет тебе шанс, прямо здесь и сейчас, – глаза Атера горели безумной злобой. – Сонный лес – слишком легкое испытание для такого наглеца. У меня есть задание получше, получше… – он засмеялся недобрым, жутким смехом. – Видишь те камни на дороге?
Юлан посмотрел на тропинку, ведущую из Рогатого оврага в деревню: на ней валялись припорошенные снегом булыжники.

– Да, – ответил он с некоторой настороженностью.

– Так вот, ты будешь бросать их в эту ведьму, пока она не начнет умолять о пощаде или пока камни не кончатся, – заключил Атер.

Повисло молчание. Ноздри подростка хищно втягивали воздух, словно ноздри древесного волка, почуявшего окровавленный след добычи.

– Ну что, слабо?! – выкрикнул он, – я так и знал, что ты пустозвон и тряпка!

– Й-й-а-а сделаю это, – невероятным усилием Юлан выдавил из себя эту чудовищную фразу. Его всего трясло.

Глаза Атера округлились:

– Что? – переспросил он в растерянности.

Подросток не мог поверить в то, что услышал. Отдышавшись пару секунд, он словно в исступлении с возгласом «Ах, так!» кинулся к Юлану. На бегу подхватил булыжник, лежащий на дороге. Подбежав к мальчику, он схватил его руку, сомкнутую в кулак, бесцеремонно разжал пальцы и вложил в ладонь камень. А потом крикнул в его побелевшее лицо, брызгая слюной:

– Ну, давай, герой, покажи свой лучший бросок! Швырни в нее камень, чтоб она завизжала, как кинатка на бойне.

С этими словами он развернул Юлана в сторону девочки и бесцеремонно толкнул вперед. Мальчик, словно пьяный, сделал несколько неуклюжих шагов вперед, чудом не упав на землю, и застыл на месте как вкопанный. Сердце стучало в висках, пальцы деревенели, Юлана колотило, словно в лихорадке. Но как, как он может кидать камни в нее, ведь она ни в чем не виновата, ведь она такая слабая и беззащитная, ведь она такая добрая?! Это бесчеловечно. Она не закричит, она не сможет. Это все знают. Пока не кончатся камни. Они не кончатся, а она не закричит – тогда она умрет… При этой мысли Юлана начало колотить еще сильнее. «Будь проклят Атер, этот трус и подлец. Будь проклят!».

– Да вы посмотрите на этого горе-храбреца: он дрожит как сефировый лист, – заржал с издевкой Атер.

– Хагеннон недоделанный, не может даже с девчонкой справиться, – подхватил вожака один из мальчишек.

– Тряпка! – гаркнул другой.

– Слабак! – выкрикнул третий.

Пальцы Юлана судорожно сжали камень. Собрав всю силу воли в кулак, он с трудом, словно на плечи ему навалилась вся тяжесть этого мира, поднял взгляд на Тиль и замер. От того, что Юлан увидел, разрывалось сердце. В пяти метрах впереди перед ним стояла девочка в порванной шубке. Ее черные волосы беспорядочно развевались на ветру. Из-под них сочилась алая струйка крови, стекая по бледным губам к подбородку, капая на шубу и холодный снег. Она улыбалась Юлану улыбкою доброй, обреченной. Но всех больше поражали ее глаза. Они будто говорили: «Не бойся, кидай камень – я закричу, я обязательно закричу, вот увидишь. Мне не больно. Переступи через меня, ведь я никто, а тебе это так надо. Мне не больно, мне не страшно. Переступи через меня, я тебя прощаю».

Камень выпал из рук мальчика. И в этот момент он все понял, понял раз и навсегда. Больше никто и никогда не заставит его совершить подлость, подлость по отношению к себе, к близким ему людям. Но еще отчетливее он осознал, что больше никогда в жизни не причинит вреда этой бесконечно доброй девочке. Не причинит сам и никому не позволит сделать этого. Он повернулся к мальчишкам.

– Подними камень и брось, – приказал Атер.

– Нет, – сухо ответил Юлан.

– Подними камень и брось! – с еще большей угрозой рявкнул подросток.

– Нет, – тем же тоном повторил мальчик.

– Тогда твоему отцу отрубят руки. Лучше подними камень, – процедил сквозь зубы Атер, надвигаясь на Юлана.

– Не подниму. Ты ведь не собирался признаваться? А даже если б и собирался, все равно не подниму.

– Дурак. А я собирался, собирался, – cказал подросток высокомерно. – Ну, раз ты не поднимешь камень, это сделаю я. – И он нагнулся за булыжником.

– Больше никто не посмеет кинуть в нее камень, больше никто и никогда, – ровным голосом сказал мальчик.

Юлан был готов идти до конца, понимая, чего стоить ему будут эти слова, но для него это уже не имело значения.

– Вот как? – подросток ухмыльнулся. – Тогда этот камень для тебя. – И Атер со всей силы швырнул булыжник в мальчика. От удара Юлана повело, он зашатался и упал. Вокруг раздался хохот и возгласы: «Так его! Молодец, Атер! Наподдай еще!». У мальчика все плыло перед глазами: камень угодил в голову (сильно болел лоб и саднила бровь). Но как бы ни было больно, следовало встать, встать во что бы то ни стало и немедленно, иначе они займутся ею. Юлан собрался с силами и с трудом поднялся на ноги.

– А, так тебе мало? – гаркнул Атер. – Получай еще. – И в мальчика полетел другой камень. На этот раз Юлан успел прикрыть голову, и булыжник угодил в его руку.

– Ах, вот ты как? – «взорвался» подросток. – Ну держись! Эй, братаны, зададим-ка ему жару. – И на бедного мальчика обрушился град камней. Он закрылся локтями, согнувшись в три погибели, обхватив голову ладонями. Камни разбивали ему в кровь руки, ноги, оставляли огромные болезненные синяки на теле. Вскоре все тело превратилось в один большой синяк, а камни все летели и летели. Тиль не выдержала этого зрелища, подбежала, пытаясь увести своего защитника прочь, несколько булыжников угодило в нее. Она зажмурилась от боли, охватившей тело, а когда открыла глаза, увидела, что Юлан повернулся к ней лицом и закрыл ее собой от камней. Кровь текла у него по рукам, по опухшему лицу, один глаз заплыл – мальчик был в полубессознательном состоянии и лишь чудом держался на ногах. По щекам девочки потекли слезы: она не могла смотреть на него, но и взгляда отвести не могла. Атер, запыхавшийся и самодовольный, прислонился к небольшому каменному деревцу рядом с тропинкой, наблюдая за экзекуцией.

И вдруг воздух прорезал шум, похожий на свист. И почти сразу за ним последовал звук удара и довольно сильный треск. Мальчишки перестали кричать и смеяться. Больше ни один камень не полетел в сторону Тиль и ее стойкого избитого защитника. Взоры деревенской шпаны были прикованы к побелевшему Атеру, рядом с правым ухом которого на расстоянии в два сантиметра торчал край лезвия боевой секиры с укороченной рукоятью. Зазубренная кромка боевого пятикилограммового топора погрузилась в жесткую древесину каменного деревца на десять сантиметров, отчего по стволу от места удара до самого корня пошла глубокая трещина. Несколько мгновений мальчишки были неподвижны, затем словно нехотя они обернулись в ту сторону, куда смотрел замерший от ужаса Атер. Метрах в десяти стоял кузнец с каменным зловещим лицом. Его большие сильные руки были скрещены на груди. В левой ладони были зажаты три небольших метательных топорика, а в правой красовался огромный пудовый мясницкий топор. Оцепенение отступило не сразу. С криками и воплями, побросав камни и палки, мальчишки кинулись врассыпную, оставив на произвол судьбы своего одуревшего от ужаса предводителя. Кузнец молча откинул топоры прочь и подошел к Юлану и Тиль. Он коснулся плеча мальчика (именно коснулся, ведь защитник его дочери еле держался на ногах) и сказал спокойно и твердо:

– Все. Уже все кончено. Ты молодец, ты сдюжил.

Юлан поднял мутный взгляд на огромного человека, потом перевел его на Тиль, и тут силы покинули ослабевшее тело. Ноги мальчика подкосились, и он бы упал, если бы кузнец вовремя не подхватил этого маленького бесстрашного Хагеннона. Ганир, придерживая одной рукой Юлана, снял с себя шубу и бросил ее прямо на снег, а затем бережно уложил на нее израненного и, посмотрев на дочь, сказал:
– Позаботься пока о нем, мне надо уладить еще одно дело.

Кузнец поднялся с колен и направился к бледному, как мука, Атеру. Он надвигался на него неотвратимо, как мясник подходит к туше или как патологоанатом к трупу. Не мигающие глаза, казалось, смотрели сквозь Атера, а лицо было каменным, как у статуи. Подойдя вплотную, кузнец взялся за рукоятку топора и почти без видимых усилия достал его из дерева. А другой рукой так же спокойно взял подростка за шиворот и поднял на уровень своих глаз. Ноги Атера беспомощно болтались в воздухе. Ганир произнес ровным, не терпящим неповиновения голосом:

– Я скажу лишь один раз и, если хочешь жить, советую уяснить сразу все, что я скажу, – второго разговора не будет. Понятно?

Атер поспешно закивал. Было видно, что подросток понял все, особенно ту часть фразы про жизнь.

– Так вот, – все тем же тоном продолжил кузнец, – ни ты, ни твоя свора больше никогда не приблизитесь к моей дочери, иначе жизнь твоя оборвется в тот же час. Это понятно?

Атер вновь поспешно закивал. Кузнец продолжил:

– А теперь ты побежишь домой, бегом побежишь и скажешь своему отцу, что Коча Кривой не крал его овцы, а украл ее ты. Я видел, как это делал именно ты, – кузнец не стал говорить, что сам собирался пойти к Жимале Меняле и все ему растолковать, а просто придвинул подростка к себе совсем близко, так что Атер видел только глаза Ганира. – А если не побежишь, и если не скажешь, то я приду за тобой, и ты узнаешь, почему Магоры прозвали меня Кровавым.

С башмаков Атера закапало. Кузнец отодвинул его от себя почти на вытянутую руку и перевел взгляд на ноги подростка. Атер начал всхлипывать, распустив нюни. Кузнец вновь поднял на мальчишку свой тяжелый взгляд, от которого подросток весь подобрался, пытаясь отстраниться от него как можно дальше.

– Пошел прочь, – сказал Ганир и отшвырнул негодяя. Атер пролетел метра два и упал в сугроб, а кузнец отвернулся и пошел к Тиль и Юлану. Подросток чуть ли не ревел от обиды, страха и унижения. Ганир остановился и, не оборачиваясь, произнес:

– Ты еще здесь?

Атер сорвался с места и побежал прочь.


                Излечение


Какие же все-таки тяжелые веки! Совсем не хотят разлипаться, но надо, надо их открыть. Вот показалась тоненькая полоска света, пробиваясь сквозь непроницаемую пелену долгого сна. Вот она стала ярче и отчетливее. Появились контуры и очертания каких-то предметов. Вот контуры и очертания превратились в объекты, словно кто-то повернул ручку резкости. Юлан обнаружил, что лежит в избе на чем-то, но на чем именно – не понятно: не было сил даже голову повернуть. Он видел лишь бревенчатый потолок да несколько лучин, тлеющих возле него. Все тело болело, было больно глотать, дышать, казалось, даже просто смотреть. Вдруг на фоне потолка показалось чье-то лицо, Юлан не сразу понял чье. Это была Тиль. Она улыбалась. На мгновение ему стало так хорошо, что боль исчезла, и он улыбнулся ей в ответ. Глаза девочки будто заискрились, и лицо ее вдруг исчезло так же неожиданно, как и появилось. Боль вновь вернулась, словно бы никуда и не уходила, и стало казаться, что лицо Тиль – это лишь чудный сон, пригрезившийся больному. Но тут откуда-то сбоку донесся голос кузнеца:

– Что? Он очнулся? Ну, пойдем-ка – поглядим.

Послышались тяжелые шаги, и над ним возник могучий торс Ганира Адетского. Выражение его лица было несколько мягче, чем обычно, и это был добрый знак, ибо такое случалось крайне редко.

– Ну, что ж, молодой человек, добрый вечер. Вот вы и очнулись. А мы уж с дочерью и не надеялись, – сказал кузнец, обнимая за плечи Тиль, возникшую непонятно откуда.

– Хотя… – он посмотрел на дочь, – нет. Надеялись. Она же у меня ведьма.
Юлан улыбнулся. Он собрал все силы, которые только смог в себе найти, и сказал еле слышно:

– Нет, не ведьма…

– Но, но, тебе сейчас нельзя говорить, – сказал строго кузнец, – силы последние уйдут. А тогда что же, зря моя дочь три ночи не спала, все за тобой ходила. Я уж и родителей твоих выгнал, чтоб отоспались, все равно от них толку никакого, а ее вот спать не смог уложить.

У Тиль действительно был усталый вид, Юлан это заметил только сейчас. Но он вдруг вспомнил про отца, и кузнец, очевидно, успел прочесть эту мысль на его лице, так как, опережая вопрос, сказал:

– С твоим отцом все в порядке. Его руки целы: Атер признался во всем.

Огромный камень упал с души мальчика. Он вновь собрал все силы в кулак:

– Спасибо вам, и простите меня.

– Но, но, что я только что про разговоры сказал? – произнес с еще большей суровостью кузнец и, несколько смягчившись, добавил: – Благодарность принимается, но вот что касается извинений, то нет. И это «нет» по двум причинам: во-первых, извинения должны быть адресованы к ней, а не ко мне, а во-вторых, дважды за одно и то же не извиняются, тем более что поступки намного красноречивее слов.

Юлан все понял без дальнейших объяснений. Ему вдруг стало так хорошо и тепло на душе от слов Ганира, что он сквозь боль еще раз улыбнулся. Кузнец сказал:

– Ну, хватит разговоров на сегодня. Сейчас мы с дочерью тебя накормим, а потом тебе надо будет еще поспать. Сон – лучшее лекарство, не так ли, Тиль? – он посмотрел на дочь. Она с готовностью кивнула.

– Ну а когда ты окрепнешь, я, пожалуй, возьму тебя к себе в кузницу. Покажу, что значит колдовать над железом.

Деревенские жители втихую поговаривали, завидуя таланту Ганира в кузнечном деле, что, дескать, он, как и дочь, знается с нечистой силой. Иначе как же ему удается делать такие потрясающие вещи? Разумеется, никто и подумать не мог о том, чтобы прилюдно обвинить его в колдовстве: уж больно жить хотелось. Но Юлан-то знал, что ни Ганир, ни его дочь не общаются с нечистой силой, а все дело в их потрясающих умениях, в их талантах, и сама возможность перенять хоть малую часть мастерства знаменитого кузнеца заставляла колотиться сердце мальчика в эйфории. Ганир нагнулся к нему пониже, и все с тем же непроницаемым выражением лица произнес:

– Я сказал «когда окрепнешь», а не «айда, чего разлегся?».

Юлан вновь слабо улыбнулся, и ему на секунду показалось, что кузнец, пусть еле заметно, но тоже улыбнулся в ответ. Но, наверное, это действительно показалось, ведь вот же его лицо: оно сурово, оно не умеет улыбаться просто потому, что принадлежит Ганиру Адетскому – великому и ужасному, которого боятся все в деревне, которого так испугался Атер. Воистину он – сам могучий Цитратин – бог камня, металла и огня, выбравшийся из черной горы, чтобы жить среди смертных и поражать их своим величием, силою, умением.

Кузнец обратился к дочери:

– Принеси-ка нашему больному твой знаменитый бульон, а я пока помогу Хагеннону подняться, – в его голосе не было ни тени насмешки, будто перед ним действительно лежал полубог – герой легенд и баллад. Ганир приподнял Юлана, осторожно подсунув свою большую ладонь под спину мальчика, придерживая другой рукой его голову, и сел рядом с ним, не отнимая от него своих рук. Тиль принесла глубокую глиняную миску, из которой аппетитно поднимался пар, и латунную ложку, покрытую затейливыми узорами, проработанными до мельчайших подробностей. Она присела на край кровати, на которой лежал мальчик, зачерпнула ложкой бульон, осторожно поднесла к своим губам и подула. Дыхание девочки разметало легкий парок над бульоном в ложке. Она наклонилась к Юлану, ложка с супом оказалась рядом с его губами. Мальчик приоткрыл рот и отхлебнул. Юлану показалось, что он в жизни не ел ничего вкуснее. С каждым глотком организм словно наливался теплом. За первой ложкой последовала вторая, за ней третья, четвертая, пятая… Мальчику стало спокойно, тепло, боль отступила куда-то, и захотелось спать. Веки вновь стали тяжелые-тяжелые. Тиль положила ложку в миску с бульоном и улыбнулась Юлану, заглядывая в его сонные глаза. Кузнец тихо сказал:

– Ну хватит на сегодня. Тебе надо еще поспать, чтобы набраться сил. Так что давай отдыхай, – и он вновь уложил мальчика на подушку.

Юлан произнес уже в дреме:

– Хорошо, но только пусть и Тиль поспит.

Кузнец обратился к дочери:

– Слышала, что тебе Хагеннон сказал? Ну-ка быстро спать. Увижу, что не спишь, накажу.

Тиль поднялась с края кровати, отдала миску с супом отцу и, усталая, но довольная и счастливая, отправилась спать.


                Обучение


Зима была в полном разгаре. Забота Тиль и ее талант врачевательницы быстро поставили Юлана на ноги. Теперь он стал частым гостем в избе кузнеца. Ганир нашел себе внимательного и старательного подмастерья, вместе с которым подолгу пропадал в кузнеце: нужно было выполнить заказ вовремя, и помощь пришлась как раз кстати. Мальчик ловил каждое слово своего кумира – Цитротина во плоти. Школа Ганира Адецкого была сурова, но увлекательна. Порой в конце дня у мальчика от усталости дрожали ноги, но наутро он неизменно возвращался. Родители Юлана не могли нарадоваться на своего сына: шутка ли, известнейший кузнец на всю округу, никого не бравший себе в подмастерья, вдруг остановил свой выбор на их мальчике. Кузнец с учеником вместе ходили в Сонный лес, в те его места, где не бывал до этого ни один охотник – к подножию Одинокой вдовы за Простуженную поляну. Там в пещерах они добывали какие-то камни, Ганир называл их мягким железом. Юлан же про себя дал им другое название: серый блеск, по цвету руды. Камней было много, и потому кузнец предусмотрительно одолжил у Лоты Болтливой горбача вместе с санями. Это копытное животное было незаменимо для работы в поле и перевозки грузов и чем-то напоминало вола, только без рогов и крупнее. А огромный горб на спине спасал горбача при длительных переходах. Это животное было одомашнено около трехсот лет назад, когда силами двух пограничных империй был организован поход против Пустынников – кочующих племен. Ганир, обычно немногословный, в пути старался поддерживать разговор, делился тайнами Сонного леса, своего кузнечного мастерства. Юлан же был очень внимательным собеседником и, казалось, схватывал все на лету.

Занимался рассвет. Сегодня Юлан пришел раньше обычного. Отец просил его помочь вечером, и мальчик справедливо решил, что, приступив к обязанностям пораньше, он все сможет успеть до заката. Однако, подходя к двери кузни, Юлан услышал странные звуки, доносившиеся изнутри. Тяжелое дыхание, свистящие звуки, лязг металла, скрип досок – было похоже, что внутри идет бой. Он осторожно заглянул в проем двери. Огромный, могучий кузнец, обнаженный по пояс, упражнялся в боевом искусстве. Движения его были отточены и в то же время совершенно неуловимы. Ганир держал одной рукой боевой двуручный меч с изысканно отделанной рукоятью – Юлан впервые видел рыцарское оружие так близко. Меч выписывал в воздухе невиданные пируэты, стремительно падал вниз, как бы нанося рубящий удар, и вновь вздымался вверх, ставил блок, вновь падал и вновь вздымался, переходил из одной руки в другую. Казалось, этому не будет конца. Дыхание Ганира было шумным, но ровным. Сказывались многолетний опыт и практика. И хотя меч был довольно тяжелый, кузнец, казалось, ничуть не уставал. Но вот он замер в боевой стойке, вытянув левую руку вперед, а правую с оружием занес над головой. И тут Юлан заметил в углу кузни соломенное чучело в доспехах, выкованных Ганиром. Это был двухслойный рыцарский панцирь, надетый поверх кольчуги. Юлан, не моргая, следил за своим наставником. Что-то должно сейчас произойти, что-то невероятное. Прочнее этих доспехов не было в целом королевстве, именно поэтому на Ганира, не переставая, один за другим сыпались заказы от знати со всей округи. Левая рука кузнеца медленно поднялась вверх к рукоятке меча, и только она крепко ухватилась за нее, последовал молниеносный удар. Раздался лязг рвущегося металла. Меч почти полностью прорубил доспех, пройдя наискосок от плеча до талии порядка тридцати сантиметров. Кузнец спокойно достал лезвие из смятого, искореженного от удара доспеха.

– Да, кажется, доспех неплох. В этот раз его полностью разрубить не удалось, – сказал кузнец сам себе и, слегка помолчав, добавил уже громко: – Ну как, тебе понравилось то, что ты увидел, Юлан?

Мальчик оторопел: все это время он старался не произносить ни звука, а кузнец сумел заметить его.

– Что молчишь? – спросил Ганир. – Я слышу твое дыхание. Я услышал его еще пять минут назад, когда затихли твои шаги.

– Это невероятно. Вы разрубили доспех, вами же выкованный. Я думал, что это никому не под силу, что его нельзя прорубить и топором, а уж про меч и говорить нечего.

Кузнец ухмыльнулся:

– Ты прав: это очень хороший доспех, но прорубить тяжелым боевым топором его может любой достаточно сильный человек, а вот мечом это сделать очень сложно.

– Тогда как же это сделали вы? И как вы услышали мое дыхание?

Кузнец улыбнулся:

– Твое дыхание услышать было несложно. Ты, похоже, забываешь, что я каждую неделю хожу в Сонный лес на охоту и всегда возвращаюсь с добычей. А для этого, Юлан, нужно иметь хороший слух. Неужели тебя этому не учит твой отец?

– Учит, конечно, – ответил мальчик несколько понуро, – но чтобы слышать дыхание…  – и через паузу с энтузиазмом спросил: – А вы научите меня так ловко разрубать доспехи, и всем этим движениям, и слышать дыхание?..

Мальчик замолчал на полуслове, так как лицо кузнеца стало серьезным и несколько печальным. Он подошел к наковальне и вдел меч в дорого расшитые черные ножны.

– Это, Юлан, искусство убивать – кровавое ремесло, меняющее человека навсегда, и обратной дороги нет. Может быть, когда-нибудь мне и придется научить тебя и этому, но не сейчас. Поверь, оно мне не принесло ничего, кроме страданий. В прошлом я совершал очень страшные вещи, о которых хотел бы забыть, да не могу.

Он посмотрел на Юлана и улыбнулся:

– Я лучше научу тебя драться, а то этот верзила Атер от тебя просто так не отстанет. Вот будет любопытно посмотреть, как десятилетний сорванец надает парубку оплеух.

Юлан представил, как отвешивает затрещину долговязому Атеру при всей его шайке, а у того от обиды горят большие уши, и рассмеялся.

– А еще надо научить тебя грамоте, а то ты считать-то толком не умеешь. Без этого нельзя в кузнечном деле, если хочешь стать таким же искусным, как я.

На том и порешили. Теперь день Юлана начинался с того, что он просыпался до рассвета, завтракал и бежал в кузницу, где его уже ждал наставник. Ганир многократно бросал мальчика на доски, показывая хитроумные приемы и движения, учил переносить боль, быть собранным, концентрироваться в бою. Иногда за ними украдкой наблюдала дочь кузнеца, зажмуриваясь при каждом броске или ударе. После они немного отдыхали, и кузнец занимался с Юланом письмом и арифметикой – мальчик на редкость был смышленым и очень быстро все схватывал. Особенно ему нравилась арифметика: было что-то притягательное в этих хитроумных цифрах. Ближе к полудню они делали небольшой перерыв, обедали втроем. После чего учитель с учеником принимались за работу. Заказ должен был быть выполнен вовремя. Поздно вечером, уставший, весь в ссадинах и синяках, Юлан возвращался домой, чтобы в очередной раз услышать от матери:

– Что же он измывается над тобой? Ведь совсем замучает.

– Мама, – только и мог выговорить уставший мальчик, и она умолкала.

А когда Юлан засыпал, Коча Кривой обнимал жену за плечи и говорил тихо, чтобы не разбудить сына:

– Все правильно, так и надо. Как нам с тобою повезло. Настоящим человеком сын наш растет.


                Тиль умеет говорить


Зима близилась к завершению, и запасы засоленного мяса, сделанные еще осенью, подходили к концу, потому кузнец решил пойти на охоту. Он всегда делал это втайне от дочери, так как знал, что она не одобряет этого промысла, да и мяса она не ела. Однажды даже произошел случай, за который ему, Ганиру Адетскому, было стыдно.
 
Как-то летом он возвращался с охоты и нес на плече окровавленную тушу дикой кинатки со стрелой в горле. Кузнец пробирался осторожно, чтобы дочь ненароком его не увидела. И, по всей видимости, ему это удавалось, так как Тиль нигде не было видно. Но, подходя к пристройке с боку избы, Ганир вдруг ощутил на своей спине чей-то испытывающий взгляд и похолодел, словно вор, пойманный на месте преступления. Он медленно обернулся – у него за спиной стояла Тиль. Большие карие глаза были полны слез. Она смотрела на него, словно он ее предал. Кузнец опустил взгляд: ему было очень стыдно за то, что он сделал. Не глядя на дочь, Ганир положил окровавленную кинатку на землю и пошел в кузню с опущенной головой. Тиль проводила его дрожащим взглядом. Через минуту он появился снова, и в его руках была лопата… Все то время, пока отец копал яму, Тиль не сводила с него глаз, а он не мог посмотреть на нее. Когда же все было кончено и туша несчастного животного оказалась погребена в яме, Ганир подошел к дочери, смотревшей на свежий холмик земли, и, положив ей руку на плечико, сказал тихим голосом:

– Прости.

Она не глядя положила свою детскую ручку поверх его руки.

Вот и сейчас ему было не по себе вспоминать все это, впрочем, как и всякий раз, когда он собирался на охоту уже после того случая. Правда, сегодня это чувство было острее. Ганир даже закрыл глаза, стоя в нерешительности: идти или не идти. Но колебания были недолгими: знаменитое хладнокровие кузнеца взяло верх. Он твердой рукой поднял лук, повесил его через плечо, колчан со стрелами закрепил на поясе, взял охотничий нож, небольшой топорик и собрался уже было выйти из сеней на улицу, но вдруг остановился в дверном проеме, не переступив порога. Ганир стоял так, наверное, минуту или больше, потом вдруг снял с себя лук, отцепил колчан, прислонил их к косяку распахнутой двери и вернулся в избу. Тиль сладко спала. Ее длинные прямые волосы разметались по подушке, а одна прядь прилипла к губам. Лицо девочки светилось счастьем и безмятежностью, давно Ганир не видел свою дочь такой счастливой. Кузнец смотрел на то единственное сокровище, которое осталось у него в этой жизни и ради которого он жил, и сердце вновь наполнялось нежностью, как когда-то давно – более шести лет назад. Этот нос, эти губы, овал лица – как же она похожа на свою мать, вот только цвет волос и цвет глаз были другими. Кузнец легким касанием отодвинул прилипшую прядь, наклонился и поцеловал Тиль в лоб. А затем произнес еле слышно:

– Прости.

Девочка наморщила лоб, словно что-то почувствовала или услышала спросонья, но так и не пробудилась. Кузнец еще немного постоял, любуясь дочерью, и вышел из избы.

Было уже около восьми часов утра, когда Ганир поймал себя на мысли, что сегодня ничего не удастся добыть. И действительно, он бродил по лесу уже четыре часа, но до сих пор не видел ни одного зверя или птицы, а ведь кузнец знал, где какую добычу искать. Сонный лес словно вымер. Вот и сейчас, стоя около шепчущей сосны, закрывающей его от высоких порослей кустарника, припорошенного снегом, он не слышал ни звука, кроме шепота. Это «шептали» сосны – их иглы на ветру терлись друг о друга, создавая такой причудливый звук, чем-то напоминающий шепот. Обычно зимой в этих зарослях бродили дикие кинатки, которые были не прочь полакомиться годовалыми ветвями кустарника. Двигались они всегда очень осторожно, но чуткий слух кузнеца без труда мог уловить легкий хруст, едва слышный в нескончаемом шепоте леса. Ганир собрался с мыслями. Время для охоты было уже позднее – днем дичь намного осторожнее, к тому же Юлан уже пришел в кузницу, разогревает печь и ждет своего учителя, а Тиль наверняка встала и скоро пойдет в лес, если уже не пошла, и потому ему следовало возвращаться домой. Он повесил лук на плечо, закрыл колчан, чтобы стрелы не выпадали при ходьбе, и собрался было уходить, как вдруг что-то почувствовал. Кузнец постоял, прислушиваясь несколько мгновений, затем вновь снял оружие с плеча, открыл колчан, достал стрелу. Напряжение висело в воздухе.

Ближние кусты зашевелились, и Ганир натянул тетиву лука, готовясь выстрелить, – вот-вот должна была появиться дичь. Но в следующее мгновение в голове у него словно что-то прострелило, и лишь неимоверным усилием воли он не разжал пальцев правой руки. Появилась Тиль. Скорее всего, она просто гуляла, не подозревая о грозящей опасности. На лице ее сияла беззаботная улыбка, пока взгляд девочки не встретился со взглядом отца, направленным поверх оперения стрелы. Тиль вздрогнула – это вывело Ганира из оцепенения. Сразу весь обмякший и уставший, он опустил лук.

– Тиль, о боги, ведь я чуть было, чуть было не… – словно задыхаясь, произнес Ганир. Руки и ноги его ломило, в ушах колотилось сердце.

Но тут откуда-то сбоку раздался грозный леденящий рев, послышался треск выворачиваемых деревьев. От этого рева кровь стыла в жилах и сердце словно переставало биться. Ганир среагировал молниеносно. Он развернулся по направлению к приближающейся опасности, поднял лук, прицелился и выпустил стрелу. Стрела отскочила от брони пятиметрового металлического зверя, стремительно надвигающегося на кузнеца. Гроздь глаз громадины горела рубиновым цветом, как тогда на опушке Простуженной поляны. Огромные лапы с длиннющими когтями, как солому, срезали попадающиеся на пути деревья – монстр был неудержим. Кузнец достал другую стрелу и вновь выстрелил – безрезультатно. Тогда он отбросил охотничий лук в сторону и извлек из-за пояса большой топор, приготовившись к последней в своей жизни битве. Не сводя глаз со зверя, Ганир закричал дочери:

– Тиль, беги, спасайся!!! Уходи, доченька, я задержу его!!!

Ужас, парализующий ужас вонзился девочке в сердце. Вот сейчас умрет ее папа, а вместе с ним не станет и ее друга, ведь после того, что он сделает, она уже не сможет считать его другом. Не станет… Никого не станет, если она что-то сейчас же не сделает. Но что? Проклятые мысли путаются, застревают где-то, не успевают, а времени так мало. Вот мгновение, а за ним еще одно, и еще, а потом уже будет слишком поздно. И Тиль, сама того не осознавая, вдруг закричала так громко, как только вообще могла эта маленькая восьмилетняя девочка:

– Микин, не-е-е-е-ет!!! Это мой отец!!!

Казалось, ничто в целом мире не могло остановить эту громаду. Ни могучие стены, ни огромные армии не справились бы. Ибо от стен остались бы только камни, а армии разбежались бы в панике. Но в следующее мгновение случилось невозможное. У монстра будто бы закончилась невидимая цепь, натянувшись струной и не пуская его дальше, словно бы голос девочки материализовал ее из пустоты. На полном ходу Микин, как назвала его Тиль, подался всем телом назад, ухватившись передними лапами за деревья, а задними выпахивая глубокие траншеи в земле. Лишь каким-то чудом монстр сумел остановить себя в полуметре от кузнеца. Все смолкло. Несколько мгновений монстр и кузнец, застыв, смотрели друг на друга. Но тут послышался треск падающего дерева – слишком уж сильно при торможении Микин ухватился за него. Падала огромная шепчущая сосна, и на ее пути стоял кузнец (зверь находился несколько в стороне, так что она его даже не могла задеть). Ганир, не сводя взгляда с монстра, стоял все в той же боевой позиции, даже не пытаясь увернуться от неминуемо надвигающейся гибели. Металлический зверь сделал небольшой шаг вбок, не глядя вытянул правую лапу в сторону и слегка вверх так, что она оказалась согнутой в локте, пальцы разжались, приготовившись к захвату. Сосна упала прямо в эту могучую клешню. Когти тут же вонзились в древесину, надежно фиксируя ствол дерева. Одним легким движением зверь откинул в сторону эту гигантскую многотонную сосну. После этого он выпрямился, когти втянулись, лапы перестали быть лапами, превратившись в руки с длинными многосуставными пальцами. Россыпь глаз больше не горела кроваво-рубиновым цветом, теперь она была зеленой. Кузнец посмотрел на упавшую сосну, потом перевел взгляд на зверя и несколько секунд не сводил с него глаз. Затем опустил голову, пряча топор за пояс под шубу. Когда кузнец вновь посмотрел на зверя, на лице его была задумчивость, будто бы он упустил что-то очень-очень важное. Словно вспомнив что, Ганир быстро обернулся к своей все еще мертвенно-бледной дочери:

– Тиль, ты что-то сказала?!

Произнеся это, он бросился к девочке, упал перед ней на колени, нежно взялся мозолистыми руками за детские плечи и, заглядывая ей в глаза, горячо заговорил:

– Доченька, это ты сказала? Ведь это была ты? Ты умеешь говорить? Ну, конечно, умеешь, конечно же, умеешь. Ну скажи еще что-нибудь, не молчи, говори, доченька, пожалуйста, говори.

– Я тебя люблю, папа, – словно в трансе прошептала Тиль. И вдруг слезы хлынули из глаз девочки. Она обняла отца и заголосила:

– Я очень, очень сильно люблю тебя, папочка. Я не хочу тебя потерять, как маму. Как же мне было страшно.

– Ну, ну, успокойся, моя маленькая, – уговаривал дочь кузнец, а в глазах его блестели слезы, – все уже позади. Со мною все в порядке. И я тоже очень сильно тебя люблю.

Ганир прижал к себе Тиль покрепче, и они молча стояли (девочка в полный рост, а кузнец на коленях), боясь выпустить из объятий друг друга. Но вот раздался шум нескольких шагов, и зазвучал приятный голос:

– Ну, скажи еще что-нибудь.

Кузнец поднял голову – над ними стоял великан.

– Что? – негодующе спросил Ганир.

– Ну, скажи еще что-нибудь, не молчи, говори, пожалуйста, говори, – произнес великан, но совершенно непонятно было, как он это сделал, ведь рта-то у него не было.


                Старые раны


Начинался очередной день в Титоре. Овража потихоньку оживала. Деревенские выходили на подворье, чтобы идти в поле. Следовало торопиться: земля уже начала высыхать после сошедшего снега, а еще не было посеяно и половины, и потому староста так нервничал, покрикивая на народ, чтобы быстрее собирались. В этом году таяний выдался исключительно теплым, даже жарким, что угрожало неурожаем, а герцог Титорский, хотя и был довольно мудрым, мягким человеком и не взимал с крестьян из года в год все большего оброка, как делали другие, однако за недобор старосту мог и в долговую яму посадить, а с остальных спросить недоимку. Может быть, поэтому впервые за те десять лет, что Ганир жил в этой деревне, Кишур Седовласый приходил, чтобы просить его помочь с посевом зерна. Кузнец согласился, хотя раньше оброк отдавал своим товаром, но отказывать старосте он не захотел: Седовласый был мудр и справедлив, а метивший на его место Меняла слишком уж был корыстолюбив и беспощаден для деревенского головы.

Солнце еще не успело в полной мере показаться из-за горизонта, а народ уже собрался почти в полном составе, не хватало только купца со своим семейством: он под предлогом продажи меха светлейшему герцогу Титорскому отбыл еще вчера. Угрюмые, невыспавшиеся, измученные тяжелым трудом люди, приевшиеся друг другу за долгие годы, гомонили. Кто-то сыпал проклятья в адрес изворотливого купца, умело избежавшего этой трудовой повинности, другие кляли герцога с его порядками, старосту Седовласого за то, что который день подряд он выгоняет всех в поле, а третьи просто выясняли отношения друг с другом из-за какой-то мелочи. Были и те, кто, устав спорить и возмущаться, просто молчал, прекрасно сознавая, что это всего лишь очередной день и нужно беречь силы, ведь до вечера еще далеко, а сделать надо много. И не было среди них ни правого, ни виноватого, ибо все они были и правы, и виноваты одновременно. Но за всеми этими разговорами осталось без внимания одно немаловажное обстоятельство: на горизонте показались всадники, спешно приближавшиеся к деревне. Лишь кузнец, молча стоявший поодаль, заметил их. Он пристально всматривался в эти силуэты, прокручивая в голове возможные варианты развития событий, после чего наклонился к дочери и сказал ей что-то тихо на ухо. Она посмотрела на него полными тревоги глазами, словно не понимая то, что ей только что сказали. И тогда кузнец прикрикнул на нее: «Ну же, Тиль!». Девочка подбежала к Юлану и, ухватившись за его рукав, потащила за собой, торопливо приговаривая:

– Пойдем со мной скорее, ну скорее же.

«Пленный» недоумевал:

– Что случилось, Тиль, куда ты меня тянешь? В чем дело и почему ты такая бледная?

Лицо девочки и правда словно было покрыто толстым слоем пудры, а по коже бежали острые иглы страха. Юлан не сопротивлялся: тревога Тиль передалась и ему. Они побежали к кузнице на окраине деревне, там был тайный подвал-погреб, специально вырытый кузнецом как раз для таких случаев. Слова отца вновь и вновь прокручивались у девочки в голове: «Тиль, быстро бери Юлана и бегите в подвал кузницы: то, что здесь скоро будет, не для детских глаз». Тиль знала, что отец никогда не разбрасывается словами, и потому-то ей и было так страшно.

Опасения Ганира Адетского были не напрасны: всего через несколько минут после того, как его дочь и Юлан укрылись в кузнеце, пятеро всадников въехали в Овражу. Это были солдаты Готарской империи, а точнее, гвардейцы личной гвардии императора, о чем свидетельствовала яркая эмблема в виде скрещенных меча и топора на начищенных до блеска доспехах. Всадники восседали на закованных в облегченную броню казурах – двуногих существах, чем-то напоминающих рапторов (только травоядных), ростом чуть выше земной лошади. Топот и визгливое всхрапывание казуров заставило гомонившую толпу умолкнуть. Сотни две голов обернулись на эти тревожные звуки. Сельчане застыли в оцепенении: они не видели солдат в этих краях со времен чумной войны, когда герцог Титорский, присягнув на верность своему господину, императору Аврелию шестому, разослал в свои владения дружину собирать ополченцев. С тех пор прошло чуть больше восьми лет, но еще ни один сельчанин из ушедших в тот долгий поход не вернулся живым. Большую часть армии за каких-то пару дней выкосила красная чума – страшная, доселе невиданная болезнь, непонятно откуда взявшаяся в тех краях. Многие тогда связывали этот мор с небесным знамением, якобы предвещавшим близкий конец света и пришествие Загота – древнего бога, пожирателя душ и плоти, источающего зловоние преисподней и способного убивать одним лишь взглядом (местные легенды и мифы особо изобиловали такими подробностями). Однако, признаться, знамение это было действительно жутковатым. Что-то похожее на комету упало в недра Сонного леса километрах в трехстах от Овражи. Но никто так и не отважился по понятным причинам выяснить, что же именно упало с небес. А позже поползли слухи, будто в других местах тоже наблюдали подобные знамения (по крайней мере, еще два точно) и что теперь уже конец света не за горами.

Один из всадников выдвинулся вперед. В нем угадывался благородного вида мелкопоместный дворянин – рыбешка с амбициями акулы. Мелкие черты лица, прыщи на коже, крысиные глазки – великовозрастный мальчишка, подлец с извечным желанием самоутвердиться за счет того, кто слабее или кажется таковым. Бесцеремонность и беспощадность по отношению к тем, кто ниже родом, и почти рабская покорность перед более знатными и сильными, способными уничтожить, раздавить, написать донос или просто избить за казармами (подальше от глаз начальствующих чинов). Страх и ненависть, зависть и тупая бессмысленная злоба от невозможности что-либо поменять в своей жизни – все это буквально сочилось из этого всадника.

– Эй, вы, свиньи! – с крайним презрением и некоторой наигранностью выкрикнул он. – Кто в этом гадюшнике голова?

Повисло недоуменное молчание. Не то чтобы местные были особо непривычны к такого рода изречениям «благородных особ» в свой адрес (хотя сам герцог Титорский этого себе не позволял), недоумение вызывало другое: как и кем были произнесены эти слова. Тщедушный офицеришка с визгливым голоском и замашками барона или герцога. Непонятно было, как вообще он был принят в гвардию. Продолжительное молчание вывело его из себя:

– Вы что, свиньи, вздумали поиздеваться надо мной? – взвизгивая, заорал лейтенант, ухватившись за рукоять меча. – Да я вас всех сейчас здесь… – осекся он на полуслове то ли оттого, что осознал абсурдность угрозы: пятеро воинов против двухсот крестьян, то ли оттого, что не смог в волнении вытащить свой меч. Паучьи глазки злобно забегали по лицам угрюмых крестьян. Напряжение возрастало с каждой минутой.

– Простите старика, молодой господин, за нерасторопность, – произнес Седовласый с покорностью, подходя к казуру лейтенанта, – с годами слух мой ослаб. Я Кишур Седовласый – голова этой деревни.

Лейтенант, не сводя своих паучьих глазок со старика, развернул казура боком и с силой пнул Седовласого так, что тот упал навзничь. По толпе прокатился ропот. Лейтенант злобно ухмыльнулся:

– В следующий раз будешь порасторопней, свинья. Вставай, чего разлегся!

Седовласый поднялся. Было видно, что это падение не прошло для него даром. Кишур держался за плечо правой руки, ему было очень больно, хотя он изо всех сил пытался не показывать вида, что это так.

– Слушай внимательно, свинья, и передай своим, – все также пискляво и с крайним презрением произнес всадник. – Я – Сдюр Гаачи, лейтенант гвардии Готарской империи, принес вам, недостойным тварям, благую весть: наш великий император дарует вам свою милость и берет под защиту эти земли. Взамен же от вас, свиней, требуется всего лишь покорность, воинская и трудовая повинность, а также оброк – всего три мешка зерна и серебряный даринг с подворья.

Кишур Седовласый от изумления даже повторил последние слова всадника как бы сам про себя:

– Три мешка и серебряный даринг с подворья? – и обращаясь к лейтенанту: – Но, молодой господин, мы не сможем собрать такой оброк, даже если этот год будет урожайным. Больше восьми мешков на подворье мы никогда не собирали. А из этого – два мешка на посев, два мешка герцогу Титорскому, а теперь, если мы будем платить Готарской империи, то просто умрем с голоду.

Рыцарь ухмыльнулся:

– А вот это меня не касается. Можете сажать или не сажать свое зерно, платить или нет своему герцогу, но Готарской империи платят всегда, или она забирает все, – Сдюр слегка наклонился вперед, словно стараясь прокричать следующую часть фразы Кишуру в уши: – Ты слышишь, свинья, все!

Рыцарь выпрямился, обвел толпу взглядом и вновь посмотрел на Седовласого:

– Так, за зерном подводы прибудут через два дня, а серебро соберу я.

Седовласый опешил:

– М-м-молодой господин, ну как же…

Сдюр снова ухмыльнулся:

– А ты что думал, свинья, я в жетвень приеду? Не-е-ет. Вассалы Готарской империи кушать сейчас хотят, а не в жетвень. Или ты думал, что в жетвень мы наше жалование получаем?

– Но, молодой господин, у нас нет столько серебра, – испуганно проговорил Седовласый.

Сдюр расплылся в слащавой улыбке, от которой страх Кишура удвоился:

– Нет зерна, нет серебра. Ну что ж, свинья, рабы нам тоже нужны – взамен зерна и денег наш милостивый император готов принять в рабство пятьдесят душ из вашей деревни.

Гаачи наклонился к Седовласому и издевательски-заговорщическим тоном добавил:

– Или ты скажешь, что их у тебя тоже нет?

Глаза старца забегали по лицу всадника: он не знал, что ответить.

Сдюр подленько рассмеялся:

– Вот видишь, свинья, я же говорил, что Готарской империи платят всегда, – всадник выпрямился в седле и продолжил, обведя толпу взглядом: – Через три дня приедет генерал гвардии с отрядом побольше и заберет пятьдесят из вас, а чтобы вы не разбежались, как мусорные крысы, мы сейчас возьмем заложников, немного – человек десять. Если через три дня пятидесяти душ не наберется, я лично прирежу пленных.

Сдюр и не заметил, как приблизился к опасной черте, переступив которую можно было распрощаться с жизнью. Четверо его сопровождающих уже поняли это, судя по тому, как нервно они переглядывались. Толпа крестьян мрачнела с каждой секундой. Вот-вот могло произойти непоправимое. Но лейтенант не унимался:

– Ну что, свиньи, кто из вас хочет стать заложником?

В ответ – пара сотен колющих взглядов и недобрый гомон. Взор Сдюра упал на маленького мальчика лет пяти, держащегося за подол матери:
 
– Ага, кажется, одного я уже нашел… – и, быстро нагнувшись, он ухватил ребенка за шиворот и потянул к себе. Мальчик заплакал и стал вырываться. Мать с криками: «Да, что же ты делаешь, изувер» бросилась на Гаачи, пытаясь отвоевать своего сына. Черта была пройдена. Доселе относительно смирная толпа угрожающе двинулась на пришельцев. Четверо гвардейцев, сопровождавших Сдюра, попятились. Сам же лейтенант был слишком увлечен забавой по вырыванию ребенка из рук матери, чтобы осознать всю серьезность своего положения.

Ганир прекрасно знал, что если эти пять гвардейцев не выберутся живыми из Овражи, то в самом ближайшем будущем сюда прибудет карательный отряд в триста мечей и от деревни останутся лишь угли. И тогда кузнец закричал что есть мочи, перекрывая гомон толпы, плачь ребенка, вскрики матери и поток ругательств и оскорблений, которые лейтенант обрушивал на головы несчастной женщины и ее чада:

– Стойте!!! Ни шагу дальше!!!

Эффект был просто ошеломляющим. Толпа стала как вкопанная и умолкла. Пятившиеся всадники будто вросли в землю, словно этот приказ предназначался для них. Женщина перестала кричать, ребенок – плакать. Но больше всех этот крик изумил Гаачи. Он оборвал лейтенанта на полуслове и перебросил его из возбужденно-агрессивного состояния в состояние панического страха, если не сказать ужаса. Только после полуминутного молчания, картавя и заикаясь, не оборачиваясь, будучи не в силах оторвать взгляд от женщины и ребенка, Сдюр смог выдавить из себя:

– Кх-кх-кхто ето?

Бесспорно, лейтенант узнал этот голос. Эхом из прошлого он звенел у Гаачи в ушах.

– Сколько лет уже прошло – десять, двенадцать? А ты, Сдюрка, все такой же – прыщавый, трусливый мальчишка, каким и был когда-то. Странно, что ты еще жив и даже лейтенантом стал. Хотя, помнится мне, ты хотел быть генералом. Неужели твой язык отсох или у аристократии тебе нечего стало лизать?

Сдюр разжал пальцы, отпуская перепуганного ребенка к матери, и медленно повернулся в седле лицом к кузнецу. Гаачи был мертвенно-бледен:

– Г-г-ганир – К-кровавый р-рыцарь? – уже не картавя, но все еще заикаясь, пролепетал он.

Всадники, сопровождавшие Сдюра, переглянулись.

Лицо кузнеца было непроницаемо холодно:

– Для тебя – Ганир Багардо, сын Лаела Багардо, графа Адецкого, а Кровавый рыцарь умер давно.

По толпе разнесся ропот. Жуткие истории ходили про кровавого рыцаря. Будто был он бесчеловечно жесток и беспощаден, будто бы мог в одиночку вырезать целую деревню, не щадя при этом ни женщин, ни стариков, ни детей. И нельзя было убить его, ибо был он столь искусен в бою, что на всем материке и близлежащих островах не нашлось бы воина, способного сравниться с ним в военном деле.

Сдюр, все еще бледный, неуверенно ухмыльнулся:

– К-как это, Г-ганир Б-багардо жив, а К-кровавый р-рыцарь мертв?

Кузнец и не думал отвечать на этот выпад Гаачи. На лице его не дрогнула ни одна жилка:

– Ты зря приехал сюда, Сдюрка. Овража слишком далеко расположена от Готара, а вашему императору следовало бы умерить аппетиты: наша деревня пока еще часть Арляндского королевства, а его никто не завоевывал.

Ганир стал медленно, угрожающе надвигаться на Гаачи, сжав крепче в руке ручную соху и не сводя с его лица своих неморгающих глаз:

– Уходи отсюда, Сдюрка. Мы не будем платить Готарской империи, и рабов мы вам не дадим.

Гаачи попятиться на своем казуре. Краем глаза бледный лейтенант заметил, что один из его всадников достал арбалет и прицелился в кузнеца. Он визгливо прикрикнул на него:

– Убери сейчас же! Тебе что, жить надоело? Это же Кровавый рыцарь!

Всадник убрал арбалет. Кузнец, словно ничего не замечая, продолжал медленно надвигаться на Гаачи. Сдюр заговорил торопливо, не заикаясь:

– Подумайте хорошенько, Ганир Багардо, ведь вы знаете, что это не конец. Мы вернемся, и нас будет не пятеро, а рабы уже нам будут не нужны. Подумайте, Ганир Багардо, подумайте.

Но кузнец не останавливался. Лицо его было все так же непроницаемо. И тогда Гаачи крикнул:

– Ну ладно, вы сами решили свою судьбу. Уходим…

Всадники развернулись и поскакали прочь. Голос кузнеца нагнал Сдюра Гаачи:

– Эй, Сдюрка, послушай моего совета: не приходи сюда больше, иначе останешься тут навсегда – второй раз я тебя не пощажу.

Лейтенант не ответил.

Две сотни пар глаз провожали удаляющихся всадников, пока те не скрылись за горизонтом. Кузнец стоял спиной к толпе и тоже следил за всадниками, крепко сжимая ручную соху собственного изготовления. Кишур Седовласый подошел к Ганиру:

– Что же теперь будет, господин?

Кузнец ответил не сразу – тревожные мысли не покидали его:

– Зови меня, как и прежде звал, Ганиром Адецким: не господин я тебе. А что делать? Уходить нам надо, вот что, и чем скорее, тем лучше. Не сегодня-завтра сюда нагрянет карательный отряд и вырежет всех жителей, а деревню сожжет. Скажи сельчанам, чтобы собирали пожитки. Завтра на рассвете мы должны покинуть деревню. Пойдем Сонным лесом на восток до Гремучего ключа, от него свернем на Аранскую дорогу и по ней в Гижи. За городскими стенами карательный отряд нас не достанет. А насчет посевов не беспокойся, Кишур. Я думаю, герцог Титорский прислушается к моим словам и не станет брать оброк в этом году. Голодать деревне тоже не придется: у меня есть кой-какие сбережения, на год хватит.


                Бой


Тиль было не до сна. Весь прошлый день до полуночи они с отцом укладывали пожитки в мешки: ценный нераспроданный товар, заказанный самим герцогом, одежду, вяленое мясо, овощи, набирали воду в кожаные фляги. То, что было не увезти с собой: тяжелые сельскохозяйственные орудия, оружие, кузнечные инструменты, Ганир спускал в подвал кузни. Вечером прибежал Юлан, чтобы помочь спустить их незаконченный заказ (благо он был разборный). Тогда кузнец отправил дочь высыпаться. Наутро предстояла долгая дорога. Кузнец вместе с Юланом провозились полночи. И уже где-то часа в два падающего от усталости мальчика Ганир отправил домой, а сам продолжил сборы.

Начало светать. Кузнец, изнуренный ночной работой, укладывал последние пожитки на подводу, как вдруг колючая тревога хлестнула его по затылку. Ганиру было знакомо это чувство, не раз спасавшее в прошлом и ни разу не подводившее его. Он оторвался от своей монотонной работы и огляделся по сторонам, внимательно всматриваясь вдаль и прислушиваясь к каждому шороху. И тут тревога переросла в самое настоящее чувство опасности. Где-то там, за деревенской околицей, поднималась еле заметная дымка пыли и слышались чуть различимые поступь и всхрапывание двух десятков казуров. Мысли, как молнии, пронеслись в голове кузнеца: «Сдюрка. Успел-таки. Наверное, наткнулся на один из разведывательных отрядов и, отослав одного из своих в полк для доклада, с остальными выдвинулся обратно за ним, за Ганиром. Что же, неглуп этот проныра. С целой деревней двадцати воинам не справиться, но вот одного кузнеца вполне можно прикончить. Пусть даже он и Кровавый рыцарь. А больше и не надо – тогда ведь деревенские никуда не разбегутся. А Сдюрка со своей дружиной дождутся подмоги и тогда уж точно всех угонят на готарские рудники. Ну ничего, не так-то прост Ганир Адецкий, раньше и не в таких переделках бывал. «Тиль», – вдруг промелькнуло у него в голове, нужно, чтобы она успела убежать. Ведь если что с ней случится… Позвать? Нет, они уже в деревне – крик услышат».

Ганир одним ловким движением подхватил свои знаменитые доспехи и побежал в дом. Распахнул дверь избы, одновременно застегивая ремни доспеха. Кузнец вбежал в комнату и застал маленькую Тиль, сладко спящей на печи. Лицо ее было спокойно и умиротворенно. Девочка и не подозревала, какая опасность им угрожает. Ганир схватил дочь за плечи и начал будить. Тиль открыла заспанные глаза:

– Папа? Что случилось? Уже пора? – спросонья произнесла она. Но уже в следующее мгновение Тиль окончательно проснулась, так как отец тревожно и быстро заговорил:

– Дочка, тебе надо быстро уходить. Одевайся! – кузнец отошел к окошку и стал всматриваться в улицу. – В деревню нагрянули солдаты. Они пришли за мной. Но не бойся, я с ними справлюсь. А тебе надо уходить сейчас же. Беги за избу и спускайся в овраг. Там есть несколько старых керичёвых нор. Спрячься в одной из них и сиди тихо, пока я сам тебя там не найду. А если я не приду за тобой в течение дня, ночью беги в Сонный лес и ищи Микина. Ты меня поняла, Тиль? – кузнец посмотрел на дочь.

Она уже была одета:

– Да, папа, я поняла.

– Хорошо. Тогда пойдем скорее, пока все еще спокойно.

Они вышли из избы вместе. Тиль прижалась к отцу:

– Папа, пойдем со мной. Папа, ну пойдем…

Кузнец понял, что Тиль хотела сказать дальше. Он опустился к ней и обнял:

– Нет, Тиль, я не могу пойти с тобой. Тогда они найдут нас. Да и жители деревни не смогут уйти. Мне придется остаться и… поговорить с солдатами так, как умею, – кузнец ухмыльнулся. – Не бойся, моя хорошая. Со мной ничего не случится.

Кузнец поднялся с колен:

– Беги же, ну.

Тиль побежала, но на краю оврага остановилась. Кузнец сдавлено крикнул:

– Ну же!

Тиль нырнула в овраг.

Кузнец быстро подошел к подводе. Он продолжил облачаться в доспехи. Надел шлем. Достал короткий трехзарядный арбалет собственной конструкции. Пристроил за спиной одноручный меч и легкий топор. Спрятал под доспехи пару ножей и несколько метательных дротиков. И в этот момент из-за кузни показались всадники, их было семеро. Шестеро впереди, облаченные в средние доспехи (разведчики-гвардейцы), а за ними поодаль Сдюр Гаачи. В голове со знакомой скоростью промелькнуло: «Остальные решили действовать из засады. Так, по крайней мере, трое арбалетчиков приготовились к стрельбе и ждут сигнала. Двое притаились по сторонам кузни. Вон поблескивают наконечники стрел. Еще один притаился за тем бугром, возле каменного деревца. Его выдает небольшое облако пыли. Так, а где еще десятеро? Решили зайти с тыла – сейчас не до них, но все же».

– Сдавайтесь, Ганир Лаел Багардо, Кровавый рыцарь, и мы сохраним вам жизнь! – наигранно, словно глашатай на площади, прокричал Сдюр Гаачи.

– Да ты, верно, шутишь, Сдюрка, – рассмеялся кузнец. – Сдаваться? Кому? Горстке желторотых увальней, нацепивших на себя гвардейские доспехи? Да у них еще на губах молоко не обсохло. А в бою-то они у тебя были или только за казармой ребра тебе считали?

Гвардейцы побагровели. Среди семерых, что вышли против кузнеца в открытую, только Сдюр Гаачи разменял четвертак. Остальные едва дотягивали до двадцати. Да и на гвардейцев они мало походили: широченные, неповоротливые, заплывшие жиром парубки (казуры под ними запыхались и тяжело переступали), со следами вчерашней попойки на лице – и в походе Сдюр не мог держать своих людей в узде.

– Да что несет этот бурдюк неотесанный, – прокричал один из всадников. – Вот я его щас.

Он потянулся за арбалетом, прикрепленным к седлу. Но в тот же миг из его рта хлынула кровавая пена: стрела из арбалета Ганира пробила ему горло.

– Ты бы держал своих людей в узде, Сдюрка, – сказал спокойно кузнец, – с их манерами колбасой торговать, а не в гвардии служить.

Сдюр прикрикнул на своих людей:

– Мы здесь не на прогулке. Сколько раз говорить: это тот самый Кровавый рыцарь, а не крестьянин с сохой.

В голосе Сдюра чувствовалось сильное напряжение.

– Тот самый? – зловеще засмеялся кузнец, опираясь ногой на колесо подводы, впрочем не теряя бдительности и самообладания. – И это все, что ты можешь сказать про меня – тот самый?! Неужели теперь тем самым называют всякого, кто наводит ужас на киронов, магоров, аренгов, палиров. Того, кем пугают непослушных детей, того, кого проклинают тысячи вдов и сирот, чье имя стало сродни красной чуме. Да знаете ли вы, молокососы, что мне не было и двадцати, когда я уже возглавлял имперскую гвардию. А в двадцать пять за моими плечами было более пятнадцати битв и трех десятков утопленных в крови крестьянских восстаний. Мне бросали вызов самые отчаянные головорезы и искуснейшие воины окрестных империй. И где они теперь? Я один выходил против трех дюжин бойцов, и на мне даже царапины не осталось. А знаете почему? Мне плевать, убьют ли меня или нет. Я не боюсь ни того, ни этого света. Столько крови на моих руках, что я давно перестал видеть кошмары. Весь мир для меня слился в одно кровавое месиво. А я уж и не человек вовсе – мясник, а вы жалкие куски мяса. На что вы вообще надеялись, придя сюда?! А ты, Сдюрка, я никак не ожидал, что ты настолько глуп и самонадеян. Ведь я же тебя предупреждал, что живым ты отсюда не уйдешь. И ты не уйдешь живым отсюда. За все то, что ты сделал, за все твои предательства ты заплатишь сегодня.

Ярость лилась из уст кузнеца, словно из рога изобилия. Он будто спустил с цепи околевшего от злобы и ненависти, оголодавшего зверя, спавшего в нем долгое время. Эффект был ошеломляющим. Гвардейцы вжались в свои доспехи, даже лучники в засаде, казалось, закостенели. Слишком живо было в памяти то, с какой скоростью этот нелюдь расправился с одним из них. Сдюр Гаачи был мертвенно-бледен. Ему был хорошо знаком этот ледяной взгляд кузнеца. Взгляд подавлял волю врага, заставлял трепетать искуснейших воинов. Прямо здесь и сейчас он, Ганир Лаел Багардо, легендарный Кровавый рыцарь, мог за полминуты перерезать всех этих гвардейцев, как куропаток, и никто даже и пикнуть не успел бы. Но… Но Ганир закрыл на миг глаза и вспомнил. Вспомнил, почему он больше не Кровавый рыцарь и даже не Ганир Лаел Багардо, граф Адецкий, а просто Ганир, искусный и умелый кузнец, гордость и краса здешних мест. Вспомнил ту, из-за которой решил порвать со своим кровавым прошлым. Вспомнил их дочь Тиль…

– Уходи, Сдюр. Уходи навсегда и забирай свою шайку. Это твой последний шанс. Ты меня знаешь – вам со мной не справиться.

Молчание длилось около минуты. Горло Гаачи словно что-то сдавило, а во рту пересохло. Но, пересилив себя, он смог прохрипеть:

– Я не могу уйти. Он знает, что вы здесь. Что она… Убить его, – каким-то не своим голосом внезапно закричал Сдюр.

Гвардейцы вышли из оцепенения и потянулись за своим оружием. Но было в их движениях что-то странное. Словно были это не люди, а какие-то куклы, марионетки в чьих-то умелых невидимых руках. Ганир среагировал молниеносно. Еще ни один из арбалетчиков из засады не успел выстрелить, как оставшиеся две стрелы трехзарядного арбалета кузнеца достигли своей цели. Стрелки, засевшие по сторонам кузни, Ганиру больше не угрожали. Он швырнул уже бесполезный арбалет в одного из самых проворных всадников, готовившихся к броску своего копья. В этот момент стрела третьего арбалетчика лязгнула по шлему кузнеца, лишь слегка коснувшись металла, и срикошетила в сторону. Кузнец одним плавным движением извлек из-под доспеха пару метательных дротиков. Первый полетел в сторону каменного деревца, настигнув стрелка, перезаряжающего свое оружие. Увернувшись от копья, кузнец запустил второй дротик в другого копейщика, который вот-вот должен был метнуть свое смертельное оружие, и опередил противника на какие-то доли секунды. Всадник так и завалился назад с отведенным для броска копьем. После этого Ганир обогнул подводу и, достав из-за спины одноручный меч и боевой топор, ринулся на врагов. У гвардейцев не было шансов. Их движения были неуклюжи и где-то даже медлительны против отточенной годами смертоносной техники Кровавого рыцаря. Некоторые из них не смогли парировать даже одного удара опытного воина и, смертельно раненные, падали со своих казуров. Последним был Гаачи. Ганир видел пустые, равнодушные глаза своего врага, словно и не человек это был вовсе, а послушная марионетка.

– Не дури, Сдюрка. Уходи, пока можешь, – парировав удар, сказал кузнец. Но Гаачи был глух к его словам. Удивительно, но меч гвардейца выписывал в воздухе искусные пируэты, и это при том, что Сдюр славился на всю гвардию своей неуклюжестью в бою. Однако многолетняя практика Ганира сделала свое дело: он выбил оружие из рук противника. Кузнец приставил острие меча к горлу Гаачи:

– Ты проиграл, Сдюр. Пшёл прочь.

Но в следующее мгновение случилось невообразимое. Сдюр Гаачи со всей силы подался вперед с неестественной кривой ухмылкой на лице и пропорол себе горло. И в этот момент его лицо изменилось. Из глаз хлынули слезы боли и отчаяния (словно невидимый кукловод оборвал ниточки у своей марионетки). Несчастный только и смог прохрипеть: «За что?». Вцепившись рукой в острие меча, он начал сползать вниз. Ганир не раз в своей жизни видел смерть и потому привык с равнодушием смотреть ей в глаза, но сейчас ему было не по себе.

– Зачем ты это сделал? Я же отпустил тебя.

Но Сдюр не ответил: у него началась агония. А через несколько секунд он застыл навсегда. Кузнец смотрел на поверженного. Много горя причинил ему этот никчемный человек, но Ганир не чувствовал облегчения от его смерти, как, впрочем, и от смерти остальных гвардейцев.

– Эх, Сдюрка. Что же ты наделал? Ты и тут умудрился мне душу разорвать.

Кузнец постоял молча какое-то время возле тел, а когда обернулся в сторону избы, справа от нее из оврага показались копья всадников.

– Ну вот и еще десятеро… – произнес Ганир.

За копьями выросли фигуры в доспехах. Но это были уже не двадцатилетние парубки. Почти каждого из них Ганир знал лично. Это были многоопытные воины, сражавшиеся с ним плечом к плечу. А во главе их был генерал гвардии, некогда его преданный друг – Деур, герцог провинции Кирона.

– Ганир, я не поверил своим ушам, когда этот обормот и прохвост Сдюр Гаачи рассказал мне о том, что повстречал тебя в этой захолустной деревеньке. Я лично захотел убедиться в правоте его слов. И вот ты стоишь против меня, живой и невредимый. Сколько же лет прошло, друг мой?

– Здравствуй и ты, друг мой Деур. И я рад видеть тебя в здравии и почете. Да вот только не к добру наша встреча. По разные стороны поставила нас судьба, по разные…

Лицо тридцатипятилетнего Деура изменилось. Из искренне радостного и воодушевленного оно в момент посерьезнело.

– Значит, Сдюр был прав. Ну и зачем тебе все это? Зачем тебе эти крестьяне? Что ты, потомок древнего и могущественного рода, легендарный воин и благородный дворянин, делаешь здесь? Твое место при гвардии – командовать армией, выдвигаться в походы, венчать свое имя славой. Помнишь, как тогда в молодости ты говорил мне это? Помнишь? Неужели ты предал себя, ради чего?

Кузнец ответил:

– А ведь ты не помнишь тот снег. Тот кровавый липкий снег. Ведь тебя там не было. Деревня Хватка. Дети, старики, женщины с оглоблями и вилами в руках, отбивающиеся от господ гвардейцев. А из-за чего мы пришли в эту деревню? Нет, не из-за жадности этого Сдюрки, прикарманившего весь оброк. Мы пришли потому, что Готарской империи платят всегда… Скольких детей за свою жизнь ты убил, Деур? Нет, такой славы мне не надо. Уходи, Деур. Не тронь этой деревни, уходи.

Лицо генерала суровело. Казур под ним нервно всхрапывал и нетерпеливо переступал.

– Что ж, Ганир, мы знаем друг друга с детства. Тебе пришлось подавлять голодный бунт в деревне Хватка. Я видел, что было в ней после этого. Я понимаю. Но ты убил десятерых гвардейцев. Ганир, ты ведь знаешь, что это значит, – Деур помолчал какое-то время. – Уходи, Ганир, забирай все, что сможешь, и уходи. Мы не тронем тебя.

– Спасибо, Деур. Но как же деревня?

Генерал ответил сурово:

– Ты ведь сам сказал, Ганир: «Готарской империи платят всегда». Их я отпустить не могу.

– Тогда и я останусь. Деур, не совершай моей ошибки, не превращай Овражу в Хватку.

Друзья исчезли. Друг против друга стояли враги. Деур скомандовал:

– Сатот, Вирар, Тиас! Взять его!

Все трое спешились. Они достали мечи и полукругом двинулись на Ганира. Кузнец смотрел на них, не отрываясь:

– Это я вас всему научил. Сатот, Вирар, Тиас, я же вас друзьями называл.
Друзья продолжали молча наступать на противника. Ганир приготовился к битве. Первым удар нанес Сатот, за ним Тиас и Вирар. Ганир парировал. Через четверть минуты Вирар упал замертво, сраженный боевым топором кузнеца. Двое оставшихся с удвоенной силой насели на Ганира. Но за Вираром вскоре последовал Сатот.

– Тиас, – произнес в пылу сражения кузнец, – я не хочу убивать тебя. Прекрати.

– Не могу. Он знает, что она… – Тиас поперхнулся своими словами. Глаза остекленели. Движения стали ломаными, неестественными.

Ганир закричал:

– Деур, да прекрати ты все это. Я же вас всех поубиваю.

Но Деур и все, кто был с ним, перестали слышать его. Невидимый кукловод уже натянул ниточки, и послушные марионетки ринулись в бой. Пятеро спешились и достали свои мечи. Деур, пришпорив казура и крепко сжимая копье, рванулся к месту схватки. Еще один гвардеец, что держался поодаль, молодой и неискушенный в битвах, прилаживал стрелу к арбалету. На его лице зияла отвратительная ухмылка. Все гвардейцы будто бы разом озверели.

Тиас упал, сраженный мечом кузнеца. И в этот момент над Ганиром возник Деур. Копье пробило доспех Кровавого рыцаря и угодило в правую половину груди. Удар сшиб Ганира с ног. В пылу битвы никто и не заметил маленькую девочку, стоявшую около избы, уже даже и не скрывающуюся за ее бревенчатым углом. Она видела все. И как отец зарубил Тиаса, и как сам он упал, сраженный копьем Деура.


                Микин


И тут Тиль закричала пронзительно, звонко, так, как умеют дети. И почти в тот же миг со стороны Сонного леса донесся, подхватывая крик девочки, жутчайший многоголосый рев. Рев, сплетенный из тысяч и тысяч звуков живой природы, самый страшный рев для агрессора, похожий на вопль матери, почувствовавшей, что ее дитя в опасности, и потому готовой растерзать любого обидчика бесстрашно, ценой собственной жизни.

Солдаты окаменели. Невыразимый ужас заструился по венам, артериям, капиллярам, заполняя каждую клеточку организма, заставляя деревенеть суставы. Беспокойные казуры, обычно не способные сколько-нибудь долго стоять на одном месте, вдруг словно вросли в землю и перестали всхрапывать. Время будто бы остановилось. Мгновения не бежали, даже не тянулись – они ползли.

Отряд гвардейцев застыл в тех позах, в которых их настиг этот рев. Генерал все продолжал судорожно сжимать древко копья, торчащего из груди отца Тиль, не в силах вытянуть его назад или хотя бы разжать пальцы. Пятерка спешившихся воинов все так же стояла в надменных позах. Вот только выражения их лиц уже были совсем иными. Самый молодой из солдат (он сидел верхом) в этот момент смотрел в сторону леса, и в его глазах, как в зеркале, отражался стремительно приближающийся Микин. Солдат не выдержал: по бокам казура потекло…

От окраины деревни до Сонного леса было около трех километров. Для всадника верхом без тяжелых доспехов такой путь с учетом всех оврагов, рытвин и ручьев этой местности с максимальной скоростью там, где это можно, покрывался минут за семь-восемь. Но то, что видел этот новобранец, было просто невозможно. Гигантскими прыжками, покрывая за раз двести-триста метров, выпахивая длинные траншеи своими лапами при приземлении и вырывая большие комья земли при отрыве, на огромной скорости приближалось громадное чудовище. Уже через четыре секунды оно преодолело треть пути. Буквально влетело в камень Марона, расколов эту глыбу пополам, при этом не получив никаких повреждений, даже серьезно не потеряв в скорости. Еще четыре гигантских прыжка, и Микин на краю оврага – сильнейший рывок, и по крутой траектории на головы извергов начала спускаться сама смерть.

Пятеро все так же, как каменные, продолжали стоять спинами к непреодолимой опасности, а генерал, замерший истуканом вполоборота, огромными от ужаса зрачками наблюдал за неизбежно приближающейся расплатой. Под непосредственным же ударом оказался новобранец. Глаза парня остекленели. Последняя секунда его жизни тянулась особенно медленно – это и была самая страшная расплата: видеть надвигающийся конец и быть не в силах сделать хоть что-то. Мозг заработал с удвоенной скоростью, ловя каждое мгновение, как камера ускоренной съемки. Вот монстр приближается. Страшно горят ненавистью его рубиновые глаза. Следующее мгновение – он уже ближе, огромные ступни зависли в двух метрах над головой. Кажется, что нестерпимый, оглушающий рев заполз в голову и разрывает ее на части. Еще мгновение – ступни в полуметре, хочется пригнуться, но это не реально: тело не успеет, да оно и не слушается. Следующего мгновения для гвардейца не наступило…

От мощного толчка при приземлении чудовища генерал выпустил из рук древко копья. В солдат полетели комья земли, клочья травы, плоти, брызги крови – казур с всадником были раздавлены, как спелая ягода под сапогом лесника. Это столкновение вывело из оцепенения. Казуры встали на дыбы, пешие гвардейцы обернулись, генерал пытался сдержать своего скакуна. Действия чудовища были молниеносны. Одним движением своей мощной лапы оно отбросило на несколько метров в сторону двух казуров, загораживающих его от солдат. Рассеченная плоть несчастных животных врезалась в бревенчатую стену кузни. Солдаты закричали в ужасе, но их криков не было слышно в нескончаемом, все поглощающем реве. Еще никто из гвардейцев не успел поднять меча, как на них обрушился страшный удар. Они пережили своего собрата всего лишь на полторы секунды. Один шаг – Микин в полуметре от генерала. Колоссальный скользящий удар, похожий на пощечину тыльной стороной ладони. Но только пощечина эта была нанесена не справа налево, а снизу вверх. Всадник с казуром пролетели по воздуху метров десять, и на землю упали уже их мертвые тела.

Противники были повержены, но Микин продолжал бешено озираться, отыскивая новых. Его глаза неумолимо горели рубиновым цветом, по телу стекала свежая кровь врагов, кое-где на лапах (особенно на полутораметровых когтях) висели куски плоти. Звуки также продолжали тонуть в громовом реве, и потому Микин не заметил, что Тиль уже перестала кричать: та жутчайшая резня, что произошла на ее глазах, повергла девочку в ледяное оцепенение. Когда же взгляд его сфокусировался на ребенке, то в первое мгновение он не мог понять, почему она так на него смотрит и почему ее милое детское лицо перепачкано грязью и брызгами крови. А Тиль видела перед собой не то нежное и заботливое создание, с которым она так любила играть в лесу, а холодное, неудержимое чудовище, ненавидящее все и вся, не способное на любовь, заботу, дружбу. Оцепенение сменила усталость, усталость эмоциональная, усталость оттого, что лучший друг, который когда-либо был у нее, вдруг сорвал с глаз пелену детского восприятия мира. И когда Микин понял это, когда он увидел в ее глазах огромного кровожадного монстра, залитого чужой кровью, который вот так легко может расправиться с любым, он попятился, неуклюже оступаясь. Рев уже не простирался над окрестностями, и вокруг повисла гробовая тишина: все живое будто умерло или притворилось мертвым в страхе перед обладателем этого неведомого гласа.

«Тиль, что же я наделал, Тиль», – лишь смог выдавить из себя этот грозный и непобедимый, в одночасье сникший воин. А Тиль все так же продолжала смотреть в его поблекшие рубиновые сенсоры своими пустыми от горя глазами, пошатываясь и лишь каким-то чудом удерживаясь на ногах. Микин опустил голову: он не мог смотреть на нее, не мог. Взгляд упал на когти, эти проклятые, окровавленные когти, холодные, никогда не затупляющиеся, не знающие пощады ножи. Он вдруг весь закипел: «Никогда, Тиль, этого больше не будет никогда, я клянусь тебе, я клянусь…». С этими словами Микин резким движением скрестил когти, мощнейший рывок – пронзительный скрежет ломающегося металла, за ним еще один рывок, и еще, и еще... С остервенением, в исступлении выламывал он эти ножи, словно пытаясь вырвать всю злобу, ненависть, жестокость из своего сердца антиматерии. Когда Микин закончил, его лапы представляли собой искореженное металлическое месиво: когти были вырваны, изломанные пальцы беспомощно торчали. Он перевел взгляд со своих конечностей на Тиль. Теперь его глаза со знакомым зеленоватым оттенком смотрели на нее с нежностью и раскаянием. Тиль перевела свой взгляд, все такой же отстраненный и пустой, на Ганира и, перед тем как упасть в обморок, вскрикнула: «Отец».

Микин рванулся с места, успев подхватить упавшее без чувств дитя. На правой конечности искореженная лапа заменилась на длинные и ловкие пальцы (на левой этого не удалось сделать) – они-то и подхватили ее. «Тиль», – тихим, нежно-тревожным голосом проговорил он, перевел взгляд на отца девочки. Несколько мгновений Микин смотрел молча на него, а потом сказал обреченным голосом:

– Я не смогу излечить тебя, я просто не знаю как.

Ганир улыбнулся еле-еле улыбкой умирающего и сказал:

– Я хочу посмотреть на дочку в последний раз, помоги мне приподняться…

Микин приблизился к отцу Тиль, протянул к нему руку, в которой лежала девочка. Ганир ухватился за его палец еще крепкой рукой и попытался подняться. От этого движения длинное копье, торчащее из его груди, пошевелилось, доставляя ему сильную боль. Ганир схватился за древко копья, выпустив палец великана, и остался лежать, поперхнувшись кровью. Прокашлявшись, он вновь посмотрел на Микина и сказал:

– Помоги мне еще раз.

– Хорошо, – отозвался великан.
 
На второй конечности у него все еще продолжал функционировать один палец. Он запустил его в землю под Ганира и осторожно приподнял умирающего, затем поднес к нему поближе ладонь, на которой лежала без чувств Тиль. Кузнец, сильный и выносливый человек, одной рукой держал копье, а другой нежно и бережно коснулся головы дочери, ее длинных черных волос.

– Какая она у меня хорошая, так похожа на свою мать. Она – это все, что было у меня эти годы. Я помню, когда впервые ее увидел: такая маленькая и трогательная лежала в колыбели и улыбалась. У меня в тот момент замерло сердце и перехватило дыхание, а она протянула ко мне свои ручки. И не было в тот момент счастливее человека на свете...

Микин все это время смотрел на Ганира. Умирающий кузнец, обычно такой суровый и холодный, весь как-то размяк. Его голос, всегда стальной, не терпящий неповиновения, звучал особенно нежно и трепетно. Глаза, некогда суровые, казалось, повидавшие все в этой жизни (немалые битвы, болезни, страдания, предательства, ложь) и оттого не способные на сопереживание, излучали в эту минуту такую доброту и заботу, каких Микин прежде еще никогда не видел. А по исполосованному шрамами лицу текли отцовские слезы. Кузнец посмотрел великану в зеленые глаза:

– Помнишь тот день, когда она впервые заговорила, ту поляну, где ты чуть не растерзал меня?

– Я помню все до последнего мгновения... – отозвался великан.

– Тогда я впервые испугался за многие годы. Нет, не смерти, ее я уже давно не боюсь, давно… – какое-то время он смотрел в одну точку, а потом продолжил: – Что смерть – неизбежность. Все мы рано или поздно умрем, можно лишь выбрать, как это будет, хотя и не всегда – это привилегия. Я испугался за мою доченьку, как она будет без меня.

Он помолчал немного, а потом с отчаянной надеждой заговорил, будто каждое его слово было последним:

– Пообещай мне одну вещь.

– Все что угодно, – отозвался Микин.

– Я умираю, а у Тиль на целом свете больше нет никого… Никого, кроме тебя. Поклянись мне, что отныне ты будешь заботиться о ней так, как будто это твоя дочь. Поклянись, что ты станешь ей отцом, поклянись же! – кузнец вцепился в его металлический палец так сильно, как только смог.

– Клянусь, – твердо, словно от этого слова зависела судьба мира, сказал Микин.

– Пусть она называет тебя отцом, как называла меня. Воспитай ее настоящим человеком. Ты сможешь, я знаю.

– Смогу… – отозвался великан, он уже смотрел куда-то вдаль, и его глаза постепенно наливались рубиновым цветом.

– Что там? – с тревогой спросил Ганир, и его лицо подернуло страхом предчувствие опасности за дочь.

– Все в порядке, – спокойным голосом обреченно сказал Микин, – мне нужно еще раз сразиться за Тиль. Еще один раз…

Он положил кузнеца возле телеги, у колеса, прислонил Тиль к его левой руке. Затем пальцем левой лапы зажал древко копья почти у самой руки Ганира, а правой, расплющив дерево, бережно отщипнул эту длинную палку.

– Так должно быть легче. Будьте здесь. Что бы ни случилось, не отпускай ее. Я скоро вернусь.

Микин выпрямился, повернулся в сторону надвигающейся опасности, и тут его взгляд скользнул по начищенному металлическому щиту. С отполированного диска на великана смотрела гладкая морда с кроваво-красной гроздью сенсоров, разбросанных по ее поверхности, морда осатаневшего до последней степени зверя, готового растерзать все и вся. Микин сжал свои длинные многосуставные пальцы правой руки в кулак: «Больше никогда, Тиль, больше никогда…» – глаза великана вновь приняли зеленый оттенок. Он сделал несколько больших шагов вперед и приготовился к удару. И как раз вовремя, ибо в него на огромной скорости, словно пушечный снаряд, врезалась птица. Это была не простая птица, а размером более двух метров, с громадными металлическими когтями и с фантастическим размахом крыльев – более пятнадцати метров. Микин пошатнулся, но устоял, и почти в то же мгновение последовал ответный удар левой лапой. От этого удара оглушенная птица отлетела на двадцать метров, упала и еще десять кубарем прокатилась по земле, поднимая в воздух пыль. Микин знал, что это было не все. Не успела рассеяться пыль, как из ее недр вынырнула и, не сбрасывая скорости, в одном сильном прыжке на великана набросилась еще одна диковинная тварь. Она не была похожа ни на одного из обитателей здешних мест. И производила впечатление сказочного, мифического существа (как, впрочем, и Микин, своим видом являющий большую загадку титорским жителям). Этот новый противник, в противовес своему предшественнику, действовал иначе. Он не вкладывал всю свою силу в единственный удар, а за счет скорости и потрясающей ловкости быстро перемещался по телу великана так, что тот при всей своей подвижности каким-то чудом не успевал за ним, наносил короткие, но страшные удары длинными и мощными когтями. И эта тактика возымела бы успех, не будь у Микина такой потрясающей брони. Эта битва не могла длиться долго, и рука великана все-таки спустя пару секунд изловчилась и схватила зверя за длинный, покрытый шерстью хвост. Зверь издал гортанный возглас, похожий на болевой вскрик. Микин изо всей силы рванул противника за хвост так, что тот отцепился от его брони и повис, беспрестанно ворочаясь и извиваясь, пытаясь высвободиться или хотя бы ослабить боль. Шальные когти зверя продолжали в исступлении кромсать ноги железного воина в напрасной надежде, что тому станет больно и он таки разожмет пальцы. Микину не было больно, да и быть-то не могло, а потому он с размаху, не меняя хвата, ударил врага о землю. Тот моментально обмяк. Тогда великан небрежным движением бросил зверя в ту сторону, куда несколько секунд назад была отправлена птица.

Новые клубы пыли скрыли поверженных врагов, но Микин не повернулся спиной, не ушел, как делал обычно в конце боя, ибо это был не конец… Он чувствовал свои удары, они были много слабее, чем могли бы быть. Он ощущал силу противников, их напор, крепость. Эта схватка их не убила, ибо Микин не хотел этого. Великан ждал нового нападения…

Пыль начала оседать, но Микин и без того знал, что происходило там, инфракрасные сенсоры работали безотказно, и поэтому то, что случилось далее, не было для него неожиданностью. Пыльное облако вспучилось, словно кто-то включил в его центре мощный вентилятор, и из его недр на огромной скорости вверх взмыла птица и скоро превратилась в маленькую точку на небосклоне, готовясь броситься камнем вниз на голову врага. Хвостатый зверь также приготовился к атаке. Микин слышал, как бешено стучит его сердце, как убыстряется дыхание, как весь организм врага вновь наливается яростью и силой. Все трое замерли, словно привязанные псы, ожидающие, когда их спустят с цепи, чтобы снова броситься друг на друга и терзать, терзать, терзать… За секунду до того, как все должно было случиться, Микин уловил присутствие еще одного существа, и в то же мгновение раздался громовой крик.

Раненый кузнец отчетливо услышал приказ, только не понял, что он означает. Слово, а это было именно слово, не походило ни на одно из слов титорского, адетского, киронского или другого наречия, которое когда-либо слышал Ганир, но то, что это был именно приказ, он не сомневался. Если бы Тиль была бы сейчас в сознании, то она почувствовала бы мощный психокинетический всплеск, распространяющийся вокруг. И лишь Микин понял, что означал этот громовой возглас, ибо воин объединенной армии возмездия знал все языки и наречия своих заклятых врагов – великой гильдии. Этот возглас означал: «Стойте!».

Прошло некоторое время, но никто из врагов не атаковал. Они словно бы застыли, не в силах переступить через это слово. Пыль осела, и раненый кузнец увидел, что рядом с хвостатым зверем, все так же готовым к атаке, стоит обыкновенный титорец (ну, может быть, не совсем обыкновенный – под два метра ростом, атлетического сложения, в каких-то странных доспехах). Незнакомец положил руку на плечо зверя и что-то сказал на своем непонятном языке. Зверь явно негодовал, пытался ему объяснить, указывал на Микина, но незнакомец лишь качал головой и продолжал говорить. Потом он вдруг обратился к великану, но Микин оборвал его на полуслове и стал выкрикивать слова, похожие на угрозы и проклятия. Незнакомец попытался что-то возразить, но бог войны не дал ему этого сделать. Напряжение нарастало с каждой секундой. Казалось, что все вот-вот повторится.

– Папа, пусти меня.

Ганир в изумлении посмотрел на свою дочь. Глаза девочки были открыты, и она умоляюще глядела на своего отца.

– Папа, пусти же меня, ведь они убьют друг друга, – вновь повторила Тиль, не раскрывая рта.

– Доченька, это ты сейчас сказала? – беспомощно спросил негодующий кузнец.

– Папа, папочка, пусти же меня, пусти. Они убьют друг друга. Это так глупо, и так страшно. Ведь они лишь хотят помочь, – голос Тиль отчаянно звучал в голове Ганира.

– Нет, Тиль, я не могу: они тебя покалечат, Микин справится с ними. Я не могу позволить, чтобы с тобой что-то случилось. Только не с тобой.

– Папа, – губы девочки дрожали, но ни единый звук не сорвался с них, – я знаю: ты меня очень сильно любишь и хочешь мне добра, я тоже очень-очень тебя люблю, но если ты меня сейчас не отпустишь, то я умру.

Рука Ганира разжалась. Он отпустил дочь, отпустил в бездну навстречу судьбе. Впервые в своей жизни он не мог ее защитить или уберечь, и от этого сердце умирающего кузнеца сжалось от боли и страха за его Тиль, такую маленькую, но такую смелую Тиль.

Со всех ног девочка кинулась к Микину, приготовившемуся броситься на врагов, и в последнее мгновение успела схватиться за его ногу. Великан обернулся, его бледно-красные глаза увидели ее.

– Тиль, зачем ты здесь? – с неподдельной тревогой спросил Микин. – Они могут тебя покалечить, уходи скорее, я их остановлю.

– Не убивай их, не надо: они хорошие, они пришли помочь.

– Тиль, что ты? – глаза великана стали вновь зелеными, – я же тебе поклялся, что никогда и никого не убью, даже это отродье, не знающее жалости, подлое и ничтожное отродье.

– Если ты не убьешь их, то они сделают это с тобой, у них не будет другого выбора. Я не могу потерять вас обоих, не могу, и если тебе хоть капельку дорога моя жизнь, – слова задрожали на ее губах, – отступись, молю тебя, выслушай их.

– Но, Тиль, они же мои враги, они безжалостны… – упавшим голосом произнес Микин.

– Просто выслушай их, – еле слышно произнесла девочка, и по ее щекам потекли слезы...

Великан поднял взгляд выше головы девочки и отчетливо произнес:

– Говори, – и обернулся к врагам.

Незнакомец сделал несколько шагов вперед. Теперь их разделяло двадцать метров.
Незнакомец заговорил на титорском:

– Девочка говорит правду, мы не хотели зла. Полгода назад, прознав о мастерстве местного кузнеца, мы приходили сюда, чтобы заказать Ганиру Адетскому одно изделие. Он согласился на наше предложение и обязался выполнить заказ за два сезона. Сегодня заканчивается срок. Когда мы подходили к деревне, то услышали шум боя. Почувствовав угрозу, мои товарищи поспешили на помощь, чтобы остановить кровопролитие. Признаться, то, что они встретили здесь вассала гугоров, повергло их, да и меня тоже, в шок. Они решили, что ты напал на эту деревню, чтобы уничтожить жителей, и поэтому атаковали тебя, атаковали без надежды на успех, ведь против тебя у них нет оружия. Оно есть у меня, – при этом незнакомец потрогал один из механизмов у себя на запястье, продолжая: – И я бы воспользовался им, если бы не Тиль. Она заклинала, чтобы я не убивал тебя, сказала, что ты не нападал на деревню, а, наоборот, защищал ее от солдат Магорской империи.

– Врешь, – выкрикнул Микин, – как она могла сказать тебе хоть что-то, если лежала без сознания у отца на руках?

Незнакомец улыбнулся:

– О, Тиль – уникальный ребенок даже по меркам великой гильдии. Таланты ее сознания поистине грандиозны для титорцев, адетов, киронов, магоров или любой другой народности этой несчастной планеты. Удивителен ее дар и для моей расы…

– Что ты хочешь этим сказать? – с нерешительностью осведомился великан. Он явно чувствовал, что незнакомец прав и, более того, знает что-то о Тиль, что-то такое, о чем сам Микин смутно догадывается, что-то невероятное, грандиозное, потрясающее воображение.

Незнакомец улыбнулся:

– А разве ты еще не понял, разве ты не почувствовал?

– Что, что я должен был почувствовать?

– Ну, как же, разве ты не помнишь тот день, когда встретил эту девочку, как накинулся на нее, как на врага. Неудержимый зов крови – дар ваших повелителей. Этот беспощадный изуверский дар – проклятие, призванное помочь в управлении своими рабами, глушащее разум, волю, способность чувствовать хоть что-то, кроме ненависти. Как ты преодолел его? Это ведь невозможно. Почему ты не разорвал Тиль, почему остановился?

– Я… Я не знаю, – упавшим голосом проговорил Микин. – Что-то заставило замолчать этот глас, и мне стало противно, противно оттого, что я способен на такое, способен причинить вред этому маленькому созданию. Но, более того, я испугался, что чуть было этого не совершил, а ведь мог бы, мог, как смог сделать это с ними… – и великан посмотрел в ту сторону, где лежали обезображенные окровавленные тела мертвых солдат.

– И что же заставило тебя сделать это? Блокирующая программа, способная противостоять воле древней расы, силе, которой подвластны движения звезд и даже целых галактик, перед которой склонились многие народы, куда более могущественные, чем твой? Так что же это было?

Микин опустил глаза, и его взгляд упал на девочку:

– Тиль.


                Миледи


Незнакомец сказал, обращаясь к своему хвостатому спутнику:

– Тиграна, нужна твоя помощь.

– Уже иду, Семен Алексеевич, – низким грудным женским голосом отозвался «спутник» и торопливой походкой «от бедра» направился к кузнецу. Проходя мимо незнакомца (Семена Алексеевича), зверь взял из его рук какой-то приборчик и прошествовал дальше. Поравнявшись с Микином, «он» вдруг остановился и, не поворачиваясь к великану, а лишь скосив на него снизу вверх зеленые глаза, сказал с укором:

– Хвост не казенный. Нечего за него дергать, – и, не дожидаясь ответа, все той же легкой походкой направился к телеге, у которой лежал раненый кузнец.

Семен Алексеевич улыбнулся:

– Тиграна, Тиграна, – он посмотрел на великана. – Ох и забавная же у нее эта манера знакомиться.

Тиль, стоявшая возле Микина, побежала за полутигром-получеловеком. Великан с некоторой тревогой окликнул девочку:

– Куда ты, Тиль?

Девочка остановилась на секунду, обернулась к Микину, и ее голос зазвучал у него в голове:

– Но ведь он мой отец.

– Будь осторожна, – только и смог вымолвить он вслед бегущей девочке.

И почти в тот же миг до зеленоглазого воина откуда-то сбоку донесся голос Семена Алексеевича:

– Не волнуйся за девочку. Даже если судьба мироздания зависела бы от смерти Тиль, Тиграна не смогла бы ее убить. Забавно, но более нежного и заботливого существа, чем этот звероид, я не знаю.

Великан с недоумением смотрел на своего собеседника, который буквально за какое-то мгновение совершенно незаметно для его сенсоров преодолел двадцать метров и теперь вот так запросто говорит с ним, словно ничего экстраординарного не произошло. Микин спросил:

– Зачем…

– Я это тебе говорю? – перебил его Семен Алексеевич. – Впереди нас ждет долгая дорога, а стена недоверия крепка – надо же с чего-то начать ее разрушение.
Великан немного напрягся – он еще не привык, что в его сознании ковыряются, как в открытой книге, и не скрывают этого от него. Но спустя пару секунд он сказал:

– Больше не надо так делать.

Собеседник посмотрел ему в глаза-сенсоры и ответил с раскаянием:

– Прости, это как-то само вырвалось. Когда приучаешься к телепатической практике, трудно уследить за тем, слышишь ли ты слова собеседника или его мысли. Это больше не повторится.

Микин помолчал немного, а потом спросил:

– А с чего ты взял, что я останусь с вами и что вообще буду помогать врагу?
Семен Алексеевич улыбнулся:

– Сдается мне, что эта девочка и ее отец – единственное в твоей жизни, ради чего ты готов пойти на все, что угодно, даже не убивать ради них. Не такие уж мы и враги тебе…

Тем временем Тиль поравнялась с Тиграной. Cущество, более двух метров ростом, покрытое короткой белой в красную полоску шерстью, всем своим видом излучающее странный коктейль из необыкновенной грации и огромной физической силы, не останавливаясь, повернуло голову к девочке и посмотрело на нее большими добрыми кошачьими глазами.

– Что такое, Тиль? – не раскрывая рта, произнесла звероид.

– Тиграна, с моим отцом все будет в порядке, ты поможешь ему? – тоже телепатически спросила девочка.

Тиграна улыбнулась:

– Но ведь ты сама знаешь ответ, не так ли?

– Да.

– Тогда зачем спрашиваешь?

Тиль немного насупилась и совершенно по-детски сказала:

– Но ведь я же еще ребенок – всем детям свойственно задавать вопросы. И потом я очень сильно волнуюсь за папу.

Тиграна улыбнулась еще шире.

– Ну ладно, ладно, – примиряясь, сказала она, – с твоим папой все будет в порядке. – И добавила: – Тиль, когда я буду его лечить, пожалуйста, не общайся со мной телепатически: это будет меня отвлекать, а мне нужно будет сосредоточиться.

«Хорошо», – отозвалась девочка привычным для титорцев образом и как раз вовремя, так как они уже были около раненого Ганира. Тиграна подошла к изголовью кузнеца, присела и, осторожно проводя обследование раны большими мягкими руками-лапами, сказала:

– Бедный мой, что же они с тобою сделали.

Ошеломленный кузнец смотрел на странное существо, склонившееся над ним, на длинные уши, посаженные чуть ли не на макушку, на слегка вытянутую морду с усами, напоминающими усы древесного волка, и никак не мог понять, кто это – человек или зверь и что ему от него надо. Взгляд его упал на дочь. Тиль поспешила успокоить отца:

– Это друг, папа, не бойся. Она поможет тебе. Она тебя вылечит.

Он все так же молча перевел взгляд на существо. Большие зеленые глаза Тиграны смотрели в его глаза, и было в них что-то знакомое, что он уже когда-то встречал. Мысли завертелись с бешеной скоростью так, что заболела голова. Мозг силился и никак не мог выудить из себя то, что, казалось, само вырывается из глубин сознания и никак не может пробиться. И вдруг словно прорвался какой-то барьер, сердце застучало с удвоенной силой. Кровь из раны начала сочиться сильнее:

– Глаза, эти глаза…

Тиграна приложила ладонь к его щеке и сказала нежно:

– Ну, ну. Тебе нельзя волноваться, успокойся, успокойся.

Тиграна закрыла глаза. Девочка молча смотрела на нее и на отца. Она сразу поняла, что происходит, а потому не мешала звероиду. С лицом Тиграны происходили странные изменения: оно то становилось веселым, то вдруг грустнело на глазах, на тонких губах расцветала улыбка, а после сочились слезы из-под закрытых век. Так продолжалось около минуты. Кровь из раны стала сочиться медленнее. Когда Ганир совсем успокоился, Тиграна открыла глаза, и взгляд ее уже был иным…

Она посмотрела на девочку и сказала:

– Какой хороший у тебя папа. Он так сильно тебя любит, так сильно, – повернула голову к Ганиру, – любит…

Кузнец и звероид смотрели друг на друга, не отрываясь, смотрели так, словно были знакомы давно и так крепко, что им не нужно было слов, телепатического дара Тиграны или иного способа общения, чтобы понять, что происходит у каждого из них в душе. Время все так же отсчитывало мгновения, но для них оно остановилось. Мир словно бы исчез: не было ни смертельной раны, ни тел, лежащих в стороне, ни Микина, ни незнакомца в доспехах – никого, кроме них.

– Тиграна, – тихо позвала Тиль. Слова растворились в пространстве.

– Тиграна, – сказала девочка громче, и ее голос эхом отозвался в голове звероида. Женщина-тигр вздрогнула, словно очнулась, и взглянула на дочь кузнеца. Тиль улыбалась. Тиграна смущенно улыбнулась в ответ, слегка опустив голову, и как-то воровато посмотрела на девочку. Казалось, даже шерсть на лице звероида стала более красной, чем была до этого.

Тиль сказала:

– Всему свое время. Время молчать еще придет – сейчас время лечить.

– Да, моя хорошая, – отозвалась Тиграна, оправляясь от смущения, – ты права: я немного отвлеклась…

Она взяла в одну руку приборчик, который ей дал Семен Алексеевич, широким пальцем другой руки нажала на какую-то клавишу. Из его недр в сероватом конусе, похожем на конус клубящейся жидкости, принявшей форму невидимого сосуда, поднялись две круглые капсулы размером не более тирульского боба. Тиграна аккуратно взяла их двумя пальцами и поднесла к губам Ганира:

– Послушай меня внимательно, мой хороший, – сказала она спокойно. – Эти две капсулы ты должен проглотить. От этого зависит твоя жизнь.

Кузнец кивнул в знак согласия и перевел взгляд на капсулы.

– Ну вот и хорошо, – улыбнулась Тиграна, – открой рот.

Ганир повиновался. Она положила капсулы ему в рот. Кузнец проглотил их. Тиграна поднесла прибор к левому подреберью Ганира, и кузнец ощутил небольшое жжение в желудке.

Тиграна, погруженная в рабочий процесс, начала что-то бормотать на непонятном для отца Тиль языке:

– Так, они уже всосались в стенки желудка. Это хорошо. Ассимиляция займет примерно трое суток. Адаптация иммунной, эндокринной системы, так… Это все пока малозначительно. Внедрение на клеточном уровне. Не то… Ага, заживление и регенерация тканей.

Тиграна посмотрела на Ганира и сказала по-титорски:

– Сейчас мы немного подлечим тебя, мой хороший. Если почувствуешь жжение в груди, не волнуйся: это скоро пройдет. И вот еще, в течение трех дней ты будешь чувствовать себя странно, непривычно, возможно, будут боли, шумы в голове и еще некоторые неприятные ощущения, которые я не знаю, как описать на твоем языке.

Тиграна улыбнулась и потом добавила:

– Эти дни я понаблюдаю за тобой.

– Это будут три самых замечательных дня, миледи, – промолвил раненый кузнец.

– Спасибо, это очень приятно, – улыбнулась Тиграна и добавила уже сухо: – Но разговаривать тебе вредно, я еще не закончила лечение.

Она поднесла прибор к тому месту, откуда торчал обломок копья, пронзивший грудную клетку Ганира. Тиграна вновь заговорила на непонятном языке:

– Так, концентрация нанороботов слишком мала. Нужно прервать ассимиляцию и увеличить количество активных элементов на два порядка. Так, так, хорошо… Теперь нужно блокировать кровеносные сосуды и нервные узлы вокруг раны.

Тиграна обратилась к кузнецу по-титорски:

– Сейчас будет немного больно.

И в то же мгновение грудь кузнеца пронзила острая боль. Он сильнее вцепился в сломанное древко копья, чтобы не закричать.

– Сейчас, сейчас все кончится, – проговорила Тиграна, положив свою руку поверх руки кузнеца. – Не шевели копье, не тревожь рану, сейчас все кончится.
Боль ушла внезапно, как и появилась. Кузнец почувствовал себя  так, словно бы из его груди не торчало никакого копья. Единственное, что могло показаться странным для него в этот момент, – онемение краев раны по всей длине проникновения лезвия.

Тиграна улыбнулась:

– Ну как, боль ушла, мой хороший?

Кузнец улыбнулся в ответ:

– Да, миледи.


                Прощай, Овража


Полдень уже был позади, когда длинная вереница из подвод выехала из Овражи. Крестьяне покидали свои жилища под угрозой неминуемой гибели. Процессию венчал Оршан: он был облачен в мантию. За ним шла подвода с раненым кузнецом. Рядом с ним лежала Тиль, она спала. Тиграна немного «поколдовала» над ней, чтобы хоть как-то смягчить то, что довелось увидеть девочке. А ей довелось увидеть немало… На краю подводы сидела и сама Тиграна, все утро и половину дня она провела в работе. Нужно было, чтобы две сотни крестьян позабыли о проделках Микина. Такое большое количество гипносеансов ей приходилось проводить впервые. И потому она была выжата, словно лимон. Следом шли две подводы, груженные имуществом Ганира Адецкого (включая тот самый неоконченный заказ). Далее – подвода деревенского головы, а за ней уже и все остальные. Замыкали колонну наспех укрепленные зимние сани. Их с натугой тянули два горбача. Посередине саней лежало огромное металлическое нечто, по форме напоминающее яйцо. Семен Алексеевич шел рядом. Вся процессия выдвинулась в город-крепость Лебадри…
;

                II/I. Лебадри


                Странный лекарь


Десятилетняя дочь герцога Титорского Амелина лежала в постели. Лицо девочки было усыпано красными пятнами. Великое множество лекарей и шарлатанов, которых приглашал герцог, в один голос говорили, что у его дочери красная чума (неизлечимое заболевание). Герцог был в отчаянии. Он очень сильно любил свою дочь и потому был готов осыпать богатством первого встречного бродягу, лишь бы тот вылечил Амелину.

По стене ползала жирная муха. В комнату сквозь довольно широкое окно проникало осеннее солнце. Глаза девочки были открыты. Она практически не двигалась, обессилев от недавнего кровопускания. За дверью послышались голоса. «Опять лекари, опять кровопускание или пиявки», – пронеслось в голове Амелины. Дубовая дверь отворилась, и в комнату вошли двое. Отец и кто-то в черной, до самого пола мантии. Спутник герцога спросил его:

– Если я вылечу вашу дочь, вы сдержите свое обещание?

– Даю вам слово герцога Титорского: замок Лебарди станет вашим, – ответил отец Амелины, голос его дрожал, – только, умоляю, спасите мою дочь. Другие лекари говорят, что она не проживет и пары дней.

– Не волнуйтесь: ваша дочь скоро будет здорова. Но она должна слушаться меня и выполнять все мои указания.

– Она будет, она у меня послушная, а знаете, какая смышленая. Вот вы не поверите – ей девять, а она уже умеет читать, писать и говорить на четырех языках, – голос герцога все так же дрожал.

Лекарь в черном сказал, обращаясь к герцогу:

– Прошу меня простить, благородный герцог, но я не могу начать лечение в вашем присутствии. Эта процедура требует таинства. Вы будете только мешать.

Герцог замешкался, не осознав слов лекаря.

– Ну же, время уходит, а ваша дочь слабеет с каждой минутой, – твердым голосом произнес незнакомец.

– Да, да, – с покорной торопливостью ответил герцог, – уже ухожу.

Дубовая дверь закрылась за его спиной.

– Хорошо, – отбросил капюшон незнакомец. Показалось лицо молодого мужчины лет двадцати пяти – тридцати. До самого подбородка на нем был надет облегающий тело скафандр, похожий на водолазный костюм. Он сел на край кровати и придвинулся ближе к больной. Амелина смотрела на него глазами испуганной кошки.

– Так, моя хорошая, – он на минуту осекся и пробубнил себе под нос: – Кто бы слышал, я говорю, как Тиграна, – и продолжил через паузу: – Моя хорошая, дай мне свою руку.

Девочка с трудом вынула ее из-под одеяла. Как и лицо, ее рука была покрыта красными пятнами. На запястье были характерные шрамы от кровопускания. Незнакомец вздохнул:

– Что за варварские методы? Она же совсем без сил. Ох уж эти лекари-шарлатаны.
Он взял руку Амелины за запястье. Девочка почувствовала, что на указательном пальце незнакомца было что-то вроде небольшого наперстка – анализатор.

– Так, температура, пульс, давление, хм… Хорошо, дорогая моя, дай мне свой пальчик, – с этими словами лекарь взял безымянный палец девочки большим и указательным пальцами. Девочка чуть вздрогнула. На подушечке пальца проступила капля крови. Лекарь сказал:

– Посмотрим, что у тебя с кровью. Ага, все ясно…

Он достал из складок своей мантии какой-то прибор. Нажал на клавишу, и в светлом конусе из его недр поднялась пилюля. Незнакомец подошел к столу. Там стоял стеклянный графин с мутноватой водой. Он опустил в него указательный палец с «наперстком».

– Как вы пьете это? Совершенная антисанитария.

Тем временем в сосуде начал образовываться осадок. Через минуту вода в графине стала прозрачной, а на дно осела какая-то жижа.

– Совсем другое дело, и кипятить даже не надо, – лекарь взял позолоченный кубок и налил из графина, затем подошел к девочке.

– Послушай, моя хорошая, ты должна проглотить вот это, – он протянул пилюлю маленькой герцогине. – А в кубке – чистая вода, чтобы запить.

Девочка взяла пилюлю ослабевшей рукой, положила себе в рот. Лекарь сел рядом, приподняв ее, так как без посторонней помощи сидеть маленькая герцогиня уже не могла. Он поднес к губам девочки кубок, и Амелина сделала глоток.

– Ну, вот и славно, – произнес лекарь и прислонил пациентку к себе. – Давай я расскажу тебе сказку, а ты внимательно, внимательно слушай меня. Договорились?
Девочка подняла на него взгляд, и лекарь понял, что она согласна. Он начал свой рассказ убаюкивающим баритоном:

– Ну, слушай. Жили-были в одном очень далеком королевстве семеро друзей-лекарей. И больше всего на свете любили они помогать другим. Кого им только не приходилось лечить: людей, чудного вида зверей, птиц, – лекарь усмехнулся, – и еще бог знает кого. Но пришли могущественные чудовища, и началась страшная война. Лекари продолжали лечить больных и раненых, спасали множество жизней, – в этот момент рассказчик смотрел куда-то вдаль. – Они ездили по всему королевству. И там, где начинались битвы, как и многие другие лекари, они были рядом, чтобы спасать жизни доблестных воинов и мирного населения: крестьян, горожан, разных вельмож. Но однажды на лекарей напали. Их телега сломалась, и они надолго остались в одной из тихих провинций королевства, далеко-далеко от своих близких. Им было очень грустно. Свою телегу они, увы, починить не могли: не было инструмента, а подходящего кузнеца, чтобы сделал его, рядом не оказалось. Но лекари не отчаялись. Они помогали жителям этой малой провинции, лечили крестьян, горожан. Однажды к ним обратился сам герцог. У него смертельно заболела дочь, и он уже отчаялся ее исцелить. И тогда самый главный и мудрый из лекарей решился вылечить его дочурку. И знаешь, что он сделал? Да ты, я вижу, спишь давно… – лекарь наклонился к уху девочки. – Он ее вылечил.

С этими словами лекарь уложил девочку на пуховые подушки, надел себе на голову капюшон и вышел из комнаты. Амелина сладко спала. Красные пятна на ее теле начали бледнеть. За дверью послышались голоса:

– Как там моя Амелина?

Лекарь ответил:

– Через пару дней она пойдет на поправку. Других лекарей не надо. Давайте ей бульон из коквы: белое мясо будет сейчас особенно полезно. И вот еще что, если вы хотите, чтобы красная чума оставила Титору, издайте указ, чтобы все: крестьяне, ремесленники, торговцы, знать – отстаивали воду, а после кипятили ее…

– Моей благодарности нет границы. Вы вернули меня к жизни. Вот бумаги. Лебарди отныне ваша вотчина…

– Благодарю покорнейше, герцог, вы очень щедры.

Голоса стихли. Через некоторое время дубовая дверь отворилась, и в комнату зашел герцог. Он тихо подошел к кровати и посмотрел на спящую дочь. Пятна на ее коже стали чуть различимы.

– Слава небесам, что послали мне этого лекаря, – проговорил шепотом благодарный отец.

Взгляд герцога упал на графин. Он подошел к столу. Внимательно посмотрел. Затем взял графин в руки и вылил из него воду. На стол в виде сплющенного пузыря выпала жижа. Она перекатывалась и дрожала.

– А может, это были и не небеса вовсе? – засомневался герцог. – Но мне все равно…

                Колдуны

– Да я вам точно говорю: это – самые настоящие колдуны. И ходят они в длиннющих мантиях, – распалялся один мужичок потрепанного вида в таверне недалеко от Цемейских копий – богатых месторождений урановых руд (окись урана использовалась для глазури, которой покрывали керамику королевства). Собутыльники смотрели на рассказчика как на помешанного, похохатывали и подзуживали.

– Я своими глазами видел, как один из них скинул с себя мантию и улетел на своих крыльях. Он был уродлив, с большим птичьим клювом вместо рта и носа.

– Скажи еще, что у него рога с копытами росли, – не поверил один из собутыльников.

– Рогов не видел, а вот ноги у него были птичьи.

– Ага, и он кудахтал, как коква, – рассмеялся второй.

– Да я вам точно говорю! Они приходят на Цемейские копи раз в месяц и ходят в Проклятый провал.

– А вот тут ты врешь, – сказал один из собутыльников. – В Проклятый провал даже звери не ходят. Те же, кто отваживается туда зайти, через несколько недель умирают в муках. Ты ври, да не завирайся.

– Я не вру. Я своими глазами видел, как они заходили туда и выходили потом живые и здоровые, – стучал себя в грудь рассказчик.

– Да чего вы его слушаете, он уже давно свой ум пропил – еле-еле на ногах стоит, а все туда же – колдуны, колдуны, – рассмеялся один из компании, подставив подножку рассказчику. Тот споткнулся и упал под веселый хохот окружающих.

– Что вы смеетесь? – обиделся мужичок, поднимаясь. – Я могу их описать. Их всего четверо, а ходят по двое. Тот, что умеет летать, в мантии выглядит как горбатый. На самом деле у него там не горб, а крылья. Ростом он примерно вот с тебя, – мужичок показал на здоровенного детину, сидящего за столом напротив рассказчика.
– Двое примерно одного роста, выше, чем первый. И еще один – ростом сажень без малого. У них черные мантии до пола и капюшоны надвинуты так, что не видно лица. Издали они похожи на монахов. И еще, я как-то заглянул в капюшон того, что ростом в сажень без малого, и увидел его глаза. Это глаза не человека, а зверя. И смотрят они прямо в душу, аж мороз пробирает до костей.

В таверне повисла тишина на несколько секунд. Лицо мужичка было похоже на лицо человека, рассказывающего страшную быль. Слушатели внимательно смотрели на этого пьяницу. Молчание прервал смех собутыльников.

– Это ведь надо! Звериные глаза!

– Сажень ростом!

– Горб с крыльями! – лилось со всех сторон.

Бедолагу совсем за шугали.

– Каков наглец. И он думает, мы будем слушать его бредни. Наказать шельму!

Десяток рук схватили бедолагу и повалили на стол. Хозяин таверны закричал:

– Держите пьяницу крепче. Посмотрим, сколько войдет в эту пивную бочку.

Он взял один из бочонков, стоявших в углу, и выбил пробку.

– Откройте ему рот, – скомандовал владелец заведения. – Тащите воронку. Сейчас мы накажем обманщика.

Во рту несчастного оказалась воронка. Хозяин таверны опрокинул бочонок. Вино потекло. Несчастный фыркал, брыкался, пытаясь освободиться. В это время дверь таверны отворилась и в дверном проеме возникли две фигуры в черных балахонах. Один из вошедших ростом в сажень без малого, второй – на полторы головы ниже и уродливо горбатый. Через плечо у каждого висела дорожная сумка с какими-то камнями. В таверне повисла гробовая тишина. Все застыли в тех позах, в которых их застигли обстоятельства. Вошедшие на мгновение замялись, переглянувшись, но затем прошли внутрь и сели за стол. Три десятка глаз следили за каждым движением путников.

– Хозяин, – позвал низкий грудной женский голос, – накормите нас с моим спутником чем-нибудь. Мы очень проголодались.

– А чем платить будете? – вырвалось у хозяина таверны.

– Серебро подойдет? – спросила женщина в мантии, вынула из-за пояса мешочек с монетами и высыпала их на стол. Рука в перчатке, доставшая деньги, была довольно крупная для женщины, равно как и для мужчины.

Три десятка глаз следили за движениями этой руки. Хватка собутыльников ослабла, и мужичок смог освободиться из их плена. Повернув голову по направлению к вошедшим, он захрипел:

– Это они! Я же вам говорил: горбатый и другой ростом в сажень.

Хозяин поставил бочонок на пол и вышел из-за стола, приблизившись к незнакомцам.

– Я всегда рад кредитоспособным господам в моей таверне, но я не знаюсь с нечистой силой. Снимите капюшоны и покажите свои лица.

Путники вновь переглянулись. Женщина засунула руку за пазуху. Все в таверне сразу напряглись. Незнакомка достала второй кошелек с монетами.

– Может быть, хозяин передумает? Плачу золотом, и мы не снимаем наших головных уборов. Мы – обычные путники, с нечистой силой не имеем никаких отношений.

Глаза хозяина таверны заблестели: не каждый день к нему заходили постояльцы, готовые платить золотом.

– Что же, господа, я вам верю. Что будете кушать?

– Две коквы каждому и вашего лучшего вина.

– Как будет угодно господам. Эй, Калига, ты слышал, чего хотят господа? Передай повару, чтобы пошевеливался. Нельзя заставлять госпожу и ее спутника ждать.

– Вы очень любезны, милостивый государь. Любезность вознаграждается, – на стол посыпались золотые монеты. Хозяин сам лично подошел и собрал их.

Мужичок скатился со стола и пополз на карачках к путникам:

– Что же вы сидите, люди добрые? Это же колдуны! А вы их привечаете, кормите. Не смотрите на хозяина таверны: он прожженный скряга, и за монету душу дьяволу продаст. Хватайте их. Их на костер надо, на костер!

Путник в сажень ростом посмотрел на хозяина таверны из глубины капюшона:

– Милостивый сударь, что творится в вашем заведении? Добропорядочных людей огульно обвиняют в колдовстве. Если ваши постояльцы не уймутся, то мы поищем другую таверну, где нам будут рады.

– Что вы, что вы, милостивые господа, он сейчас замолчит, – тараторил хозяин. – Эй, Гиря, Шарпень, выкиньте-ка этого молодца отсюда взашей, чтобы народ не баламутил.

Двое здоровенных детин подошли к мужичку, сгребли в охапку и выпроводили на улицу. Когда его выталкивали прочь, мужичок успел прокричать напоследок:

– Это ведь колдуны, что же вы сидите?!

Повисло тяжелое молчание. Глаза посетителей были прикованы к путникам. В этот момент принесли кокву и вино. Из мантии появились руки обоих путников. Теперь излишне полные пальцы женщины в перчатках никого больше не интересовали. Все устремили взгляды на руки «горбатого» – механические пальцы разделывали кокву, наливали вино. В черноте капюшона «горбатого» исчезали куски вместе с костями и хрящами. Женщина ела аккуратнее. Из-за стола встал рыцарь в кольчуге:

– Господа, кто вы такие и как оказались в этих краях? Я знаю всех благородных в этих местах, но вас я не знаю. Назовите себя.

Женщина ответила:

– Хорошо. Мы из замка Лебарди. Я – Тиграна, а мой спутник – Оршан. Вы удовлетворены, милостивый государь?

– Просто Тиграна и Оршан? – переспросил рыцарь.

– Мы из свиты барона Семула де Лебарди. А как вас зовут, милостивый государь?

– Я – барон Анаталис де Рабор. Слышали о таком?

Капюшон качнулся из стороны в сторону.

– Почему ваш спутник молчит, миледи?

– Он – немой, – отозвалась Тиграна.

– Не сочтите за дерзость, миледи, но не могли бы вы снять капюшоны, дабы не смущать добропорядочных постояльцев этой таверны.

– Простите, милостивый государь, но вашу просьбу выполнить я не могу. Если наше присутствие смущает постояльцев, мы можем просто уйти. – Оршан и Тиграна встали из-за стола, чтобы направиться к выходу, но рыцарь загородил собой выход. Его вассалы поспешили поддержать своего господина – еще четверо воинов преградили путь Тигране и Оршану.

– Вы никуда не уйдете, пока не покажите своих лиц, – сказал Анаталис де Рабор и достал свой меч. Его примеру последовали остальные.

– Раз так, то у нас просто нет выбора.

Тиграна повернулась к Оршану и кивнула. Они сняли капюшоны. Лицо женщины-тигра и орлоида обрамляли края эластичного скафандра.

– Безбожные твари, вы расплатитесь жизнями за свое колдовство! – прокричал барон и начал наступать на путников.

Тиграна усмехнулась. Она схватила массивный стол, за которым только что сидела и, упершись в деревянную колонну, швырнула его в барона и наступающих. Рабор смог невообразимым усилием увернуться от броска Тиграны, но его вассалам повезло меньше. Стол угодил в троих, тут же выведя их из схватки. Рабор кинулся на Тиграну. Она упредила его удар, схватив лезвие правой рукой, надежно зафиксировав. Барон не выпускал оружия. Тиграна подняла его вместе с мечом на вытянутой руке вверх. Она была на три головы выше рыцаря. Лицо Рабора оказалось напротив ее лица. Женщина-тигр издала утробный жутчайший рык, на который только была способна. Это рычание заставило других молодцов отпрянуть на пару шагов назад. Тиграна сломала меч Рабора и отбросила барона на несколько метров прочь от себя. Рыцарь, пролетев по воздуху, упал на стол и потерял сознание. Несколько дружинников схватились за арбалеты. Тут свой крик, похожий на орлиный, только в несколько раз более сильный, сравнимый с гулом работающего авиационного двигателя, издал Оршан. В углу лопнула стеклянная фляга с брагой. Один из арбалетов случайно сработал. Стрела вонзилась в мантию Тиграны, но она не пробила углеродного скафандра. Женщина-тигр достала ее и одним движением пальцев сломала. Хозяин таверны все причитал:

– Что же вы делаете, это же моя таверна! Что же вы делаете?..

Какой-то молодчик кинулся на Оршана с кулаками. Тот подхватил обидчика роботизированными руками и отбросил от себя на пару метров. Бедолага упал на пол. Тиграна крикнула:

– Кому дорога его жизнь, стойте! – в этот момент она саданула правой рукой по толстенной деревянной балке из шепчущей сосны, проломив большую дыру. – Мы с моим спутником сейчас уйдем, и больше вы нас не увидите.

Никто не сдвинулся с места – слишком убедительно зияла дыра в балке. Тиграна и Оршан продвинулись к выходу, спиною нащупав дверь, и вышли вон. В следующее мгновение в таверну буквально залетели Гиря и Шарпень. Дверь подперли снаружи. В луже на улице лежал мужичок.

– Я же говорил, что вы колдуны.

Тиграна подошла:

– Ты был прав, – она улыбнулась. – Это надо же так напиться!

Женщина-тигр обернулась к Оршану:

– Ну, нам пора.

– Чертов пьяница. Я даже не смог поесть как следует, – пробубнил Оршан. – Твоя руда при тебе?

– А как же, вот она, – и Тиграна открыла свою дорожную суму, выстланную изнутри материалом углеродного скафандра. – А твоя?

– И моя на месте. В путь…


                Сердце антиматерии


Тиль сидела на стуле в большой тентовой палатке возле Микина. Гайд, робот, похожий на огромную сороконожку порядка семи метров в длину, копошился над Микином. Великан сидел. Гайд работал с его левой рукой.

– И что ты с ней сделал? Это же надо, все покорежил, что можно было. Контакты спалил, оторвал крепление. Механические мускулы разорваны. Дай мне схемы левой руки, – попросил Гайд.

Лицо Микина засветилось. Сенсоры выдали голографическую схему.

– Не эту, – сказал Гайд, – схему кисти, обеих формаций.

Сенсоры на лице Микина моргнули, и появилась другая схема. Гайд посмотрел на нее с полсекунды и занялся делом. Множество рук разных размеров замелькали над изуродованной кистью Микина. Они прилаживали палец за пальцем, соединяли разорванные оптоволоконные нейроны, механические мышцы. И все это делалось так быстро, что Тиль не могла уследить за процессом. К девочке подошла Тиграна.

– Как там мой отец? – запрокинула голову маленькая колдунья.

– Он спит. С ним все будет хорошо, – отозвалась Тиграна.

– Ну что, Гайд? – обратилась она к роботу.

– Все бы ничего, но эти лапы изуродованы обстоятельно. Хорошо, что у него есть схемы ремонта. Минут через пять я закончу, – отозвался Гайд.

Спустя какое-то время он сказал:

– Подожди-ка. Плазменный анигилятор?

Гайд посмотрел на Микина:

– Так ты боевой андроид?

– Да, – подтвердил Микин.

– Стоп. Плазменные анигиляторы, разной мощности ракеты вплоть до двух килотонной, антигравитационные манипуляторы, боевые лазеры, различного рода силовые поля и черт знает еще что. Друг мой, вы – боевой андроид класса разрушитель А-3/4?

– Такая классификация мне не знакома. Но в боевом построении меня использовали против большого количества слабо, средне и сильно вооруженной пехоты, боевой техники и укреплений.

– Хорошего же друга ты себе выбрала, Тиль, за таким не пропадешь, – Тиграна поежилась.

– И что же, это все активно? – обратилась она к Гайду.

– В том-то и дело, что нет. Оружие заблокировано, очевидно, на самом низком уровне. Чтобы активировать его, потребовалось бы перебрать половину нейронных цепей. Но меня волнует не это. В мышечных волокнах наблюдается странный дребезг напряжения. Не исправен ОПЭ – основной питающий элемент. Что это – холодная плазма или… – не успел договорить Гайд, обращаясь к Микину.

– Реактор антиматерии.

– Сдерживающее поле петлевое? – спросил робот.

– Да, – подтвердил боевой андроид.

– Если поле коснется кожуха реактора, начнется цепная реакция и вся антиматерия тотчас же вступит в контакт с материей – это взрыв по мощи… А сколько антиматерии у вас в реакторе?

– В рабочей зоне или хранилище?

– В хранилище.

– На данный момент три килограмма триста восемьдесят семь целых и пять тысяч шестьсот восемьдесят две десятитысячные грамма. Я округлил до долей миллиграмма, но если нужно точнее…

– Более чем достаточно. Взрыв около пятисот семидесяти мегатонн в тротиловом эквиваленте…

– Грубая оценка, – подтвердил Микин.

– Неутешительно. Дребезг напряжения – первый признак надвигающейся угрозы. Сдерживающее поле уже почти вплотную подошло к краю кожуха. Что говорят датчики? – спросил Гайд.

– Они полностью это подтверждают, – ответил Микин.

– Мой друг, ваш «сердечный приступ» грозит нам и большей части Арляндского королевства неминуемой гибелью, не считая громадной зоны радиоактивного заражения, – заключил Гайд. – Когда же это произошло?

– При приземлении. Когда я входил в нижние слои атмосферы, отказали сначала стабилизаторы, а в полукилометре над поверхностью и двигатели торможения. Дребезг появился после удара о землю.

– И тогда произошла блокировка вооружения? – спросила Тиграна.

– Нет, – отозвался Микин, – позже, – он посмотрел на Тиль. – Это произошло тогда, на Простуженной поляне. Всплеск психокенетической энергии Тиль подавил программу разрушителя и заблокировал все механизмы ее активации. Теперь я не могу использовать свое вооружение, кроме примитивной боевой конфигурации.

– Ясно, – отозвался Гайд. – Дайте-ка мне схемы вашего реактора.

Микин посмотрел на Тиль. Девочка кивнула:

– Надо, Микин, они хотят тебе помочь.

Сенсоры Микина выдали объемную схему расположения реактора со всеми узлами и агрегатами.

– Так, – сказал Гайд, – а теперь показания датчиков.

Сенсоры Микина зажгли датчики на объемной схеме и вывели диаграммы. Гайд, посмотрев с полсекунды, заключил:

– А вот и дефект: эта направляющая погнулась и почти вплотную приблизилась к кожуху. Нужно вскрывать и устранять неполадку. Отключить реактор антиматерии в отличие от реактора холодной плазмы нельзя. Поэтому придется ремонтировать при активном реакторе. Тиграна, ты понимаешь, что это значит? Неловкое движение – и конец Лебарди.

Микин посмотрел на Тиль. Девочка уверенно сказала:

– Они хотят помочь, – и, переведя взгляд на женщину-тигра, на всякий случай тихо уточнила:

– А это точно необходимо, Тиграна?

– Да, Тиль, это необходимо. Ты же слышала Гайда.

– Вот видишь, Микин, это необходимо, – подбодрила она великана.

– Что я должен делать? – спросил он.

– Для начала ляг на спину, – произнес Гайд.

Микин откинулся назад, заняв почти все пространство в палатке. Под потолком подрагивал яркий светильник. Микин сказал:

– Я готов.

– Теперь мне нужна схема брони, чтобы добраться до реактора, – попросил Гайд.
Сенсоры Микина выдали нужную схему.

– Ага, вот тут, – Гайд на что-то нажал, что-то открутил. Броня Микина в четверть метра толщиной раскрылась. – А вот и реактор антиматерии. Тиль, хочешь посмотреть на сердце Микина?

Она кивнула в ответ. Тиграна подвела девочку поближе. Гайд вскрыл кожух реактора и убрал поле, поглощающее излучение в оптическом спектре… Зрелище завораживало. Яркие плазменные всполохи сливались в завитки и линии. Сдерживающее поле не давало вырваться радиации за пределы кожуха. Сердце Микина пылало вспышками анигилируемого вещества. Казалось, оно, как живое, билось, наполняя тело великана энергией жизни.

– Как красиво, – у Тиль перехватило дыхание.

– Тиграна, ты сможешь удержать антивещество в реакторе на ноль целых двадцать три сотых секунды?

– Да, – отозвалась она. – На полсекунды смогу.

Тиграна сосредоточилась.

– Вот и чудно, я подам сигнал. Начали…


                Я за тобой пригляжу


Ганир проснулся. Казалось, он спал целую вечность. Кузнец открыл глаза. Рассеянный свет обволакивал все вокруг. Ганир огляделся. Он находился в каком-то помещении, стены и потолок которого были абсолютно белыми. Кузнец лежал в неком подобии ванны. По ощущениям тело его было погружено в вязкую жидкость, напоминавшую кисель. Голова лежала в углублении, немного выше уровня жидкости. Ганир не видел своего тела ниже шеи. Всю поверхность жидкости покрывала какая-то матовая пленка. Он попытался приподняться, но смог поднять только голову: пленка не давала телу двигаться. Вдруг с правой стороны появилось чье-то тело в белом одеянии. Существо было высоким. Оно склонилось над Ганиром. И в следующее мгновение кузнец улыбнулся:

– Миледи, это вы? Где я нахожусь?

Тиграна улыбнулась в ответ:

– Ты в медотсеке, мой хороший. Я же сказала, что понаблюдаю за тобой.

– Сколько я спал, Миледи?

– Три дня, мой хороший. И еще одно, Ганир, называй меня Тиграной. Так меня зовут. И если тебе нетрудно, называй на ты, а то я чувствую себя старой теткой.

Кузнец улыбнулся:

– Хорошо, я не буду обращаться к тебе на вы, – он помолчал немного и добавил: – А ты очень красивая, Тиграна.

Звероид залился краской смущения:

– Спасибо, Ганир. Ты тоже очень симпатичный мужчина.

Кузнец улыбнулся только одним краем губ. Он вновь попробовал приподняться, но матовая пленка никак не хотела пускать. Тогда он сказал:

– Тиграна, я хочу встать.

– Хорошо, – ответила она и нажала на какую-то клавишу. Пленка моментально втянулась в края ванны. Жидкость, в которой лежал кузнец, была прозрачная. Он оглядел себя. А потом несколько сконфуженно произнес:

– Не смотри на меня, я – голый.

Любопытный взгляд Тиграны тут же метнулся на потолок:

– Не буду. Но тебе придется смыть с себя весь этот гель, прежде чем одеться.

Ганир поднял руки из геля и посмотрел на них. С рук капала вязкая жижа:

– Да, помыться не помешало бы.

– Сейчас, – сказала Тиграна и отошла от ванны.

Ганир сел и увидел, что женщина-тигр несет ему какое-то белое покрывало.

– Вот, – сказала она – прикрой свою наготу.

Ганир принял одеяние из рук Тиграны, выбрался из ванны и запахнул покрывало на себе на манер туники. Все это время Тиграна делала упорный вид, что не смотрит на кузнеца, но украдкой буквально пожирала его глазами. Когда Ганир оделся, женщина-тигр обернулась к нему:

– Так, теперь нам надо пройти в душевую, где ты и помоешься. Иди за мной.
Тиграна подошла к стене с большим овальным косяком. Приложила ладонь к панели генетического замка. Дверь бесшумно отворилась. Глаза кузнеца расширились от изумления, но он сдержался и более ничем не выдал своего изумления.

– Иди за мной и не отставай, – сказала Тиграна и нырнула в дверной проем.

Ганир последовал за своей миледи. Женщина-тигр шла походкой от бедра. Ее длинный полосатый хвост почти касался земли. Ноги были выгнуты как у кошки, но сквозь облегающую ткань костюма с прорезью для хвоста, просматривалась вполне человеческая спина и ее низ. Ганира захватило это зрелище, и он почти не замечал коридора, по которому они шли. Единственное, что он сумел приметить: стены, потолок и пол были серого цвета. В коридоре легко могли разминуться шесть человек, а до потолка при всем желании не смогла бы дотянуться даже его спутница (хотя Микин, скорее всего, уперся бы затылком). Тиграна неожиданно обернулась и лукавым взором уловила направление взгляда Ганира. Могучий и грозный кузнец покраснел от неожиданности, словно мальчишка. Тиграна снисходительно улыбнулась. Перед ними была точно такая же овальная дверь, как и в комнате. Женщина-тигр касанием ладони открыла ее и сказала:

– Это мужской санитарный блок. Строго говоря, мое нахождение в нем неэтично. Но ты не умеешь пользоваться всем тем, что здесь есть. Я покажу как…

Ганир стоял под душем – так эту вещь назвала Тиграна. Теплые струи бежали по могучему телу. Его не покидали мысли о своей спасительнице. Все-таки это было странно: она явно не человек, а какое-то мистическое, загадочное существо, и она ему нравится. Нет, она нравится ему не как новый друг или как объект флирта, это чувство иное. Она ему нравится как женщина. Но женщина ли она? С таким чудным видом впору выступать на арене бродячего цирка. И все же она ему нравится своим не похожим ни на что известное видом. Он выключил душ. Прошел в другую кабинку, закрыл за собой дверь, как научила его Тиграна. Нажал кнопку, и со всех сторон на него подул теплый, даже немного горячий воздух. Он поднял руки, чтобы быстрее просохнуть. Через пару минут на нем не осталось ни капли воды. Ганир вышел из кабинки, повторно нажав кнопку. Что-то его смущало помимо чувства симпатии к Тигране, что-то, что касалось именно его. На чистом полу лежала привычная одежда. Он поднял ее и начал одеваться. Взгляд упал на зеркало. Стоп. Что это? Он не мог понять. Это было слегка уловимо, но все же было. Его лицо. Все тот же шрам, те же глаза, нос, рот, лоб, щеки, уши, но было что-то не то. С зеркала на Ганира смотрел не тридцатипятилетний мужчина, а молодой человек лет двадцати пяти. Кузнец подбежал к зеркалу и стал рассматривать свое лицо. Никаких сомнений не было – он стал моложе.

– Тиграна, – позвал он, – Тиграна!

Дверь отворилась, и звероид вошла в мужской санитарный блок.

– Ты еще не одет? – спросила она, окидывая взглядом обнаженный торс кузнеца.

– Что со мной, Тиграна? Что с моим лицом?

– А... – протянула она. – вот ты о чем. Понимаешь, Ганир, там, откуда мы пришли, люди живут, ну скажем, дольше – это считается нормой. Все наши лекарственные препараты рассчитаны на эту норму. Организм здешних жителей несколько отличается от нашего, но это не является для нас проблемой. То, что я дала тебе там, в Овраже, приспособилось к тебе, но не только. Оно немного изменило тебя. Отныне ты будешь жить… – Тиграна замялась, – вчетверо дольше, не будешь болеть, дольше останешься молодым.

В голове Ганира крутилось множество вопросов, на которые никак не находилось ответов. Его вдруг прорвало:

– Да кто вы такие, Тиграна? Что значит «будешь жить вчетверо дольше» и «дольше останусь молодым»? Что значит медблок, санитарный блок, где мы вообще находимся? Из каких вы мест, если говорите: «Что там, откуда мы пришли…»?

Тиграна задумчиво смотрела на него:

– Похоже, пришло время поговорить с Семеном Алексеевичем. Он все тебе объяснит.

И тут в голове Ганира пронеслась отрезвляющая мысль: он совсем забыл о дочери.

– Где моя Тиль? – отрывисто и с явным нетерпением спросил кузнец Тиграну.

Она улыбнулась:

– У тебя замечательная и очень смышленая доченька. Кстати, когда она все-таки начала говорить?

– Где моя дочь? – с той же решимостью повторил Ганир.

– Ой, прости, я опять начала болтать. С Тиль все в порядке. Пока ты спал, я присматривала за ней. Она здесь, на корабле.

– На каком еще корабле?

– Все, что сейчас вокруг тебя, это корабль. Мы на корабле. Одевайся, Ганир, нас ждут Семен Алексеевич и вся команда. Нас ждет твоя дочь.


                Упавшие с небес


В помещении было много рассеянного света. За круглым столом сидело несколько персон. Именно персон, слово «существ» не подходило, так как среди присутствующих были и люди. Троих Ганир видел раньше: это были Оршан – та птица, которая нападала на Микина, Семен Алексеевич и Тиграна. Еще двое были ему совершенно незнакомы: красивая женщина – супруга Семена Алексеевича Виктория (она сидела рядом с мужем) и какое-то непонятное существо с множеством ног-рук и совершенно нереальной головой – Гайд. Ганир сидел спиной к входу, через который они с Тиграной вошли в эту комнату. Все присутствующие смотрели на кузнеца.

– Где моя дочь? – нарушил тишину Ганир.

– Не беспокойтесь, – сказал Семен Алексеевич и положил руку поверх руки супруги. – Она играет с нашим сыном.

Но на лице кузнеца читалось явное недоверие.

– Ну что же, если вы не верите нам на слово, – опустил и поднял взгляд Семен Алексеевич, – вот смотрите.

Он произвел какие-то манипуляции рукой над непонятным Ганиру выступом на столе, и в его центре появилась объемная картина. Повиснув в воздухе, она показывала, как дочь кузнеца играла с черноволосым мальчиком, ровесником Юлана. Они бросали друг другу какой-то шарообразный предмет и что-то весело выкрикивали. Ганир встал и перегнулся через край, дотянулся до картинки – рука вошла в нее. Изображение задрожало.

– Что это? – спросил он изумленно.

– Голография, – ответил Семен Алексеевич.

– Голо что? – переспросил Ганир.

– Объемное изображение, – пояснил Семен Алексеевич.

Ганир убрал руку от изображения:

– Вы – колдуны? Ведь это колдовство. Что вы сделали с моей дочерью? – сильное волнение звучало в его голосе.

– Успокойтесь, Ганир, это не колдовство. Мы ничего не делали с вашей дочерью. Я же говорю, это просто изображение – движущаяся картинка. На самом деле ваша дочь играет, а мы просто это видим на расстоянии. Если вы нам и теперь не верите, то мы приведем Тиль сюда.

Ганир испытывающее смотрел на Семена Алексеевича. Барон повернулся к женщине-тигру:

– Тиграна, сходи за Тиль, пожалуйста.

Она встала, зашла кузнецу за спину, открыла дверь и скрылась в дверном проеме. Семен Алексеевич продолжил:

– Нам придется подождать минут пять – десять, прежде чем они придут. Может быть, вы хотели что-нибудь спросить у нас, пока их нет?

– Кто вы такие? Что это за место? Зачем вы здесь и что со мной сделали? – на одном дыхании произнес кузнец.

– Видите ли, Ганир, это не так-то просто сделать, – неожиданно вмешалась в разговор Виктория.

– Почему? – искренне поинтересовался он.

– Потому что многие вещи, которые мы знаем, вызовут у вас недоверие и сомнение, как, например, эта картинка. Поверьте, нам трудно объяснить вам все это. Не менее трудно вам будет понять, – терпеливо объясняла Виктория. – Вам придется поверить нам в каких-то вещах без объяснения, потому как объяснить мы их вам не сможем.

– Хорошо, – сказал Ганир. – Я готов слушать. Так кто вы? Откуда? Что это за место и что вы со мною сделали?

Семен Алексеевич начал рассказ:

– Мы из земного содружества – организации, объединяющей восемьдесят четыре колонии землян. Понимаете, Ганир, ваши звездочеты знают несколько планет, звезд, но ваш мир они не приписывают ни к одной небесной классификации. А между тем мир, который вы населяете, – планета, и она не уникальна. Есть множество миров сродни вашему. Понимаю, это звучит непонятно, ново, но вы обещали верить нам.
Ганир задумался. Он смотрел на круглый стол с полминуты, а потом поднял взгляд:

– Вы пришли с неба?

– Если вам так будет легче понять, да, – ответил Семен Алексеевич.

– Так вы боги? – продолжил кузнец логическую цепочку средневекового человека.

– Нет, Ганир, мы не боги – мы инопланетяне. Мы пришли с другой планеты, похожей на вашу. Мы не боги. Вы знаете две эпохи своего развития – античность и средневековье. Мы просто обогнали вас на несколько эпох и потому кажемся богами.

– Хорошо, допустим, – в его голосе кузнеца чувствовалась неуверенность. – Что это за место? – спросил он после короткого молчания.

– Это корабль, на котором мы путешествуем среди звезд.

– Корабли плавают по морю, а не летают по небу, – резонно заметил кузнец.

– Наш корабль не умеет плавать. У него нет парусов, весел, но он летает. Поверьте, Ганир, он летает.

Ганир задал еще один вопрос:

– Зачем вы прибыли в наш мир?

Семен Алексеевич опустил глаза:

– Понимаете, мы приземлились на этой планете не по своей воле. Там, откуда мы пришли, идет кровопролитная война. Враги повредили наш корабль, и мы были вынуждены приземлиться на эту планету.

– Что вы сделали со мной?

– Мы вас вылечили – просто вылечили. А остальное – побочный эффект лечения.

– Я помолодел – как это понимать? – не унимался кузнец.

Семен Алексеевич и Виктория переглянулись:

– А как вы думаете, Ганир, сколько нам с супругой лет?

– Двадцать пять, не больше, – твердо ответил кузнец.

– Мне – пятьдесят шесть, Виктории – пятьдесят один. И по нашим меркам мы еще очень-очень молоды. Первые свои двести лет жизни наши сородичи живут отведенный им срок: рождаются, взрослеют, стареют. По истечении этого срока у них есть выбор, в каком возрасте жить предпочтительнее: мы можем молодеть, можем жить, как у вас это называется, вечно. Хотя бывают и такие, которые не хотят жить дольше отведенного срока. Их у нас расценивают как самоубийц и пытаются не допустить смерти этих несчастных.

Сказать, что Ганир замер от изумления, – ничего не сказать: он был просто поражен. Спустя пару минут кузнец взял себя в руки:

– Вы можете молодеть и не умирать?

– Ну, отчего же, умираем, если нас убить, – ответил спокойно Семен.

– Так что же вы сделали со мной? – спросил отец Тиль, уже предчувствуя ответ.

– Теперь вы, Ганир, проживете еще сто семьдесят пять лет, при этом будете стареть только в последние двадцать пять, – также спокойно произнес Семен.

Но это известие вовсе не было обычным. Кузнеца словно обухом по голове огрели. Какое-то время он молчал, собираясь с мыслями. Наконец самообладание вернулось к нему. Ганир собрался что-то спросить, но в этот момент за его спиной открылась дверь и в комнату вошла Тиграна с детьми. Тиль бросилась на шею к отцу:

– Папа, я так рада тебя видеть!

– Доченька моя, – обнял он ее, мужская слеза скатилась по щеке.

Мальчик десяти лет подошел к чете де Лебарди. Семен Алексеевич спросил сына:

– Ну, чем вы занимались?

Мальчик серьезно ответил:

– Мы играли в съедобное-несъедобное.

– Хорошо, – улыбнулся барон, потрепав сына по голове.

Ганир отстранил дочь от себя и оглядел с ног до головы. На ней было зеленое очень красивое платье, какая-то странная обувь в тон ему, а на голове красовался бант. Прочтя немой вопрос в глазах отца, Тиль сказала:

– Пока ты спал, обо мне заботилась Тиграна. Эти платье, туфли и бант она мне подарила. Она очень хорошая, папа.

Ганир посмотрел на женщину-тигра, стоящую возле них, и поблагодарил:

– Спасибо, Тиграна.

– Не за что, – улыбнулась она. – Проводить время с Тиль – радость для меня.

Ганир перевел взгляд на барона:

– Вы позаботились о моей дочери, ответили на все мои вопросы, но я до сих пор не знаю ваших имен, кроме Тиграны, разумеется.

Тиль улыбнулась:

– Папа, давай я тебя представлю, – и с этими словами она указала на существо со множеством рук-ног.

– Это – Гайд. Он, как и ты, постоянно занят. У него золотые руки, посмотри, какую брошку он мне сделал.

Ганир пригляделся к платью дочери и увидел брошку длиною в сантиметр и шириною в пять миллиметров, изображающую какого-то жука. Брошка была металлической. Лапки, усики, головка, тельце – все было сделано с потрясающим мастерством.

– Это, – указала она на барона, – Семен Алексеевич, как его называют, старший группы. Он самый главный.

– Его я знаю, дочка, – сказал Ганир. – Он – барон де Лебарди.

– Если точнее, – произнес старший группы, – барон Семул де Лебарди. Я прошу вас называть меня так при посторонних. Семен – имя, не свойственное здешним жителям. Я бы не хотел привлекать излишнее внимание к замку и его обитателям.

– Это, – Тиль указала на мальчика, стоявшего между своими родителями, – Федор, сын барона и баронессы. Мы с ним подружились. Он – хороший мальчик.

И снова рассказ девочки прервал Семен Алексеевич:

– При посторонних он – баронет Федосул де Лебарди, мой племянник. Кто поверит, что у двадцатипятилетнего барона есть десятилетний сын?

Тиль продолжала:

– Рядом с бароном его супруга – баронесса Виктория де Лебарди. Виктория – это ее настоящее имя. Представляешь, папа, у них тоже есть имя Виктория. Она очень добрая и красивая.

– А это – Оршан, – Тиль указала на птицеподобное существо. – Он говорит, что ему много лет и он не любит молоть языком попусту.

По комнате прокатился смех.

– Да-да, узнаю старину Оршана, – произнес Гайд.

– Как странно, мне казалось, что у тебя удален блок юмора, – колко парировал орлоид.

– Господа, не ссорьтесь, – произнес примирительно Семен Алексеевич.

Тиль продолжила:

– А это мой папа – Ганир Адецкий, самый искусный кузнец в округе.

– Спасибо, Тиль, мы знаем, – произнес Гайд. – Благодаря его усилиям мы можем надеяться на довольно скорое возвращение домой.

– Да, вы сделали большое дело, Ганир, – Семен Алексеевич поддержал слова многорукого существа.

 – Благодаря кожуху реактора, изготовленного вашими умелыми руками, мы можем запустить ядерную реакцию, так сказать, в кустарных условиях.

– А где Микин? – неожиданно спросил кузнец.

– Микин остался в замке. Мы пока не вполне ему доверяем, – сказал Семен Алексеевич серьезно.

– Я не понимаю. Вы доверяете мне, но не доверяете Микину? Если нужно, я готов за него поручиться. Почему вы холодны к нему?

– Он из стана наших врагов. Простите, Ганир, но вашего поручительства нам мало. Микин должен заслужить наше доверие. Давайте на этом и закроем вопрос.

Воцарилась тишина. Ее нарушил Семен Алексеевич:

– Теперь, когда мы покончили с вашими вопросами, Ганир, мне бы хотелось заострить внимание на одном немаловажном деле. Видите ли, замок Лебарди в нынешнем его состоянии не готов для приема двух сотен жителей – не хватает домов. Люди вынуждены ютиться под открытым небом. Я распорядился, чтобы Кишур Седовласый раздал все топоры и пилы, которые только есть в наличии, и направил мужчин на заготовку леса. Честно говоря, нам инвентаря не хватает. Также не хватает гвоздей для постройки изб. В связи с этим у меня для вас, Ганир, есть новый заказ…


                Мы строим город


Во втором внутреннем дворе замка Лебарди стояла наспех сооруженная печь. Рядом были огромная наковальня и чан с водой. Построить кузницу Ганир еще не успел. Городу срочно требовалось более десяти тысяч гвоздей, и он работал на открытом воздухе не покладая рук. Своей крыши над головой у него тоже не было, и он принял великодушное предложение Тиграны: пожить у нее вместе с дочерью, пока они не обзаведутся своим жильем. Рядом с Ганиром суетился его подмастерье – Юлан. Мальчик разогревал в печи докрасна болванку, доставал ее щипцами и клал на наковальню. Ганир мастерски работал молотом, Юлан вертел заготовку во всевозможных плоскостях. Работа кипела от рассвета до заката. К концу рабочего дня мальчик валился с ног от усталости, но наутро возвращался снова. Из-за большого заказа Ганир отложил тренировки Юлана, он вообще отложил все иные дела, так как свободного времени у него просто не оставалось. Тиль любила проводить время с Тиграной и Микином, когда они не были заняты. С Микином Тиль гуляла по лугу перед стенами замка, собирала цветы, каталась на его могучей руке, играла в прятки. Великан всегда умудрялся хорошо спрятаться благодаря своей мимикрии. Когда у Тиль заканчивалось терпение, она применяла свой телепатический дар, чтобы отыскать его. Другие дети не участвовали в этих играх, они по-прежнему считали Тиль ведьмой, а Микина просто боялись. С Тиграной дочь кузнеца сплетничала по-женски, играла в куклы (Тиль плела кукол из соломы). Женщина-тигр учила девочку поварскому ремеслу, а та в свою очередь рассказывала о лечебных травах. Но больше всего ей нравилось уходить с Тиграной в рощу к озеру рядом с городской стеной и упражняться в телепатии, телекинезе. Тиграна просила Тиль прочитать ее мысли, выставляя блок и сопротивляясь ее попыткам. У девочки плохо получалось, но женщина-тигр подбадривала маленькую «колдунью», говорила, что со временем все получится, и ученица охотно верила. Также она предлагала Тиль попробовать двигать предметы усилием мысли. Тиграна поднимала камешек в воздух, заставляла его вращаться, а затем просила девочку повторить это. У Тиль не всегда получалось. В один из дней Тиграна подарила девочке тиару со словами: «Тиль, носи это украшение, не снимая. Твоя сила растет, эта тиара будет сдерживать ее, дабы она не навредила тебе, моя хорошая, и окружающим. Ты будешь снимать ее только здесь во время тренировок». С этого дня Тиль носила тиару постоянно. Между тем город строился, рос. Группа Семена Алексеевича, за исключением Тиграны, которая должна была тренировать Тиль, и крестьяне занимались заготовкой леса, строительством домов. Посевные работы, а также работы с реактором ушли на второй план. Нужно было за лето построить дома для всех жителей. На какое-то время Федор остался без родительского присмотра. Несколько дней он пытался завести дружбу с местными ребятами, но все сторонились баронета. Но не его высокородное происхождение отпугивало потенциальных друзей, а та мистическая, непонятная сила, проистекающая от приближенных барона. За глаза их называли колдунами. Наконец, оставив бесплодные попытки завести друзей среди местных мальчишек, Федор решил себя чем-то занять. В один из дней он, как настоящий мужчина, пошел в кузницу к Ганиру, чтобы тоже принять участие в судьбе города, раз отец ничего ему не поручает. Федору было обидно: какой-то мальчик по имени Юлан может работать наравне со всеми, а он – нет. Ганир и Юлан были увлечены работой, и потому не сразу заметили гостя. Только когда один из раскаленных добела гвоздей оказался в чане с водой и та зашипела, остужая готовое изделие, Федор громко кашлянул, давая понять всем о своем присутствии. Ганир обернулся, Юлан выглянул из-за наковальни. Разгоряченный кузнец поинтересовался:

– Федосул, что ты здесь делаешь?

– Я пришел узнать, не нужна ли вам помощь.

Кузнец поспешно ответил:

– Нет, баронет, передай дяде, что мы справляемся.

Кузнец хотел было отвернуться и заняться очередным гвоздем, но Федор сказал:

– Дядя меня не посылал. Он и не сомневается в вашем умении, уважаемый кузнец. Я, наверное, неправильно спросил. У вас не найдется работы для меня?

– А-а-а, – протянул кузнец, опять оборачиваясь к баронету. – Что же, может быть, работа и найдется. А что ты умеешь, Федосул?

– Ну, я это... Не знаю, – запнулся мальчик.

– Вот что, – сказал Ганир. – Мне надо принести еще металла для ковки, а то в печи он уже заканчивается, ты мог бы поработать молотом. Сил хватит его поднять? – улыбнулся кузнец, протягивая свой почти пудовый молот мальчику.

Федор удивительно легко взял в руки этот предмет. Ганир даже присвистнул:

– Вот даже как, смотри-ка, Юлан, какой богатырь!

Федор улыбнулся и, справившись со смущением, спросил:

– Что я должен делать?

Ганир обернулся к своему малолетнему напарнику:

– Юлан, достань-ка заготовку из печи.

Мальчик вытащил раскрасневшийся кусок металла специальными щипцами и положил на наковальню, не убирая от заготовки щипцов.

– Видишь красный конец бруса? – спросил кузнец. – Бей по нему со всей силы, что у тебя есть, чтобы он вытянулся и стал длинным и острым. Справишься?

– Постараюсь, – ответил новоиспеченный кузнец.

– А бить точно нужно изо всей силы? – уточнил Федор.

– Изо всей, иначе никак.

Федор уверенно перехватил молот поудобней. Сделал он это так непринужденно и легко, что кузнец поднял брови. Мальчик для чего-то подсунул носок правой ноги под выступ наковальни. И в следующее мгновение случилось что-то совсем уж невероятное. Молот невообразимо быстро, со свистом рассекая воздух, описал дугу и обрушился на заготовку. Удар был такой силы, что черенок молота не выдержал, и металлическая часть инструмента полетела прочь. В разные стороны разлетелись брызги раскаленного металла и искры, при этом каким-то чудом никого не задело. По щипцам Юлана пошли колебания. Руки мальчика завибрировали. При ударе Ганир вздрогнул. Он не верил своим глазам: этот десятилетний мальчик был сильнее его, Ганира Адецкого. А Федор виновато смотрел на сломанный черенок, как бы всем своим видом говоря: «Ну я ведь спрашивал, изо всей силы бить или нет». Немая сцена длилась секунд пятнадцать, после чего баронет протянул оставшуюся в его руке палку кузнецу:

– Простите, я сломал ваш молот.

Кузнец взял его, и первые несколько секунд ничего не мог ответить. Он только вертел черенок в руке и напряженно на него смотрел. Потом вдруг опомнился:

– Ничего страшного, юный баронет, это моя вина. Я и не думал, что ты можешь вот так вот.

Он обернулся к Юлану. Мальчика все еще подергивало от тряски.

– Юлан, ты как, в порядке?

– Да, – ответил тот. – Только руки больно.

– Ничего, это скоро пройдет. Ты видел, что сделал наш юный друг?

– Да-а-а, – протянул Юлан. – Вот это сила.

Но потом, словно бы спохватившись:

– Много ума не надо, чтобы инвентарь ломать.

Ганир улыбнулся:

– Юлан, это же баронет, со знатными людьми так не разговаривают.

– Знатные люди – умные, образованные. Они кузнечный молот не ломают. А он что сделал?

Ганир снова улыбнулся:

– Ты тоже первое время допускал ошибки, что же я бить тебя должен был? Ничего, с кем не бывает, ну сломал молот – другой есть.

Юлан буркнул про себя:

– С кем не бывает, с кем не бывает – со мной не бывает.

Ганир немного нахмурился.

– Хватит дуться, Юлан, работать надо. Я пойду за железом. Покажи все баронету. Да, кстати, Федор, то есть Федосул, вот тебе другой молот, только в этот раз со всей силы бить не надо: у меня не так много их осталось, – улыбнулся кузнец.

Федор улыбнулся в ответ.

Ближе к вечеру к кузнечному месту подошла Виктория. Она разыскивала сына. Телепатический дар подсказал, где его искать. Баронесса была удивлена и обрадована тем, что ее мальчик выбрал себе достойное занятие. Ганир тепло отзывался о Федоре. Говорил, насколько он способный ученик и все схватывает на лету, что он им очень помог, и если баронесса не возражает, пусть ее сын ходит в кузню и обучается кузнечному делу. Федор во все глаза смотрел на мать. Разве могла она отказать ему? Только Юлан был мрачен и неприветлив. Еще бы, ведь в нем бушевала ревность воспитуемого к другому, более способному ученику.

Виктория и Федор, поужинав, решили пойти встречать Семена, который должен был возвращаться с заготовки леса. Заприметив отца, баронет побежал ему навстречу. Семен Алексеевич вместе с Микином, нёсшим на плече огромную вязанку сосновых стволов, прошли в ворота. За ними тянулись подводы с лесом. Федор как раз проходил мимо склада с древесиной, когда вдруг один из канатов порвался. Массивные бревна покатились сверху. Федор растерялся. Если бы на его месте сейчас был Семен Алексеевич, то ничего страшного не произошло бы. Многолетняя практика, накопленные знания и умения не раз спасали ему жизнь. Барон быстро бы вышел из-под удара, даже не вспотев. Но это был Федор – мальчик десяти лет. Семен Алексеевич рванулся с места, успев крикнуть:

– Федор, беги! – и следом: – Ускорение!

Сердце заколотилось неимоверно быстро. Мозг начал ловить мгновения, как фотоаппарат при скоростной съемке. Ноги мелькали, отталкивались неимоверно сильно. Но этого все равно было мало – бревна уже приближались к Федору. С другого конца к сыну бежала Виктория и что-то кричала, из-за свиста в ушах барон не слышал, что именно. В голове на мгновение пронеслась мысль: «Мы его потеряли». И тут воздух прорезал оглушительный рев, а за ним гулкий свист. Это Микин, отбросив свою поклажу, оттолкнулся изо всей силы, вонзив в почву когти для лучшего сцепления, и, вырывая комья земли, разрывая механические мышцы, полетел в неимоверном прыжке в сторону Федора. Великан обогнал барона. Буквально за мгновение до непоправимой трагедии Микин опустился рядом с баронетом. Мальчика подбросило в воздух от толчка. Великан поймал падающие бревна, остановив их. Федор упал на землю и ушиб колено. Через секунду Семен был уже около сына. Полсекунды позже подбежала Виктория.

– Федор, что с тобой? С тобой все в порядке? Ну скажи, не молчи! – окидывая взглядом мальчика, тараторила мать.

– Со мной все в порядке, – как-то медленно и тягуче произнес сын.

Родители не сразу поняли, в чем дело: просто они все еще были в форсированном режиме. Семен оглянулся на Микина, перейдя к обычному ритму. Великан держал бревна.

– Семен Алексеевич, заберите ребенка. Бревна неудобно держать.

Барон положил руку на плечо баронессы, склонившейся над ребенком:

– Дорогая, нам надо идти. Микин уложит бревна.

Они встали и отошли прочь. Микин изменил положение своего тела. Бревна начали скатываться вниз, но великан придерживал их. Было заметно, что он прихрамывает на правую ногу – скорее всего, она была толчковой. Все «неудобные» бревна оказались на земле. Великан выпрямился. Семен Алексеевич о чем-то говорил с супругой. Они пришли к согласию, и барон подошел к великану:

– Микин, ты спас нашего сына. Ты сделал невозможное – мы безмерно благодарны тебе. Отныне мы доверяем тебе – примешь ли ты нашу дружбу?

Микин окинул взглядом Семена, Викторию и Федора:

– Да.


                Оракул


– Не нравится мне этот Федор, – говорил Юлан вполголоса Тиль, идущей рядом с ним, чтобы баронет, шагавший метрах в десяти впереди, не слышал его. (Тиль рассказала Юлану, что баронета на самом деле зовут Федором, что он является не племянником барона, а его сыном. Поначалу мальчик с недоверием отнесся к новой информации, но Тиль попросила баронета подтвердить ее слова, сославшись на то, что Юлану можно доверять. Баронет долго отнекивался, но в итоге под натиском маленькой «колдуньи» он все подтвердил.).

– Не знаю, по-моему, очень хороший мальчик, – пожимала плечами Тиль. – Трудолюбивый, смелый, умный.

– Ага, задавака этот твой Федор. Зазнался он, вот и все.

– Это почему он мой? – возмутилась Тиль.

– Ну не твой, это я сказал просто так. Но то, что он задавака – это точно. Ну вот посмотри, Ганир его мастерству учит, а этот зазнайка инвентарь от якобы усердия ломает – красуется. Учитель начал его фехтованию обучать, так он все чучело изрубил, на котором я тренировался, и еще говорит мне, что я недостаточно упорен. Это мне-то, тому, кто в кузне пропадает с рассвета до позднего вечера.

– Может, он и красуется, может, он и задавака, – улыбнулась Тиль. – А ведь ты ему попросту завидуешь.

Юлан умолк на полуслове – девочка попала в точку. Он что-то хотел ей ответить, возразить, сказать, что она ошибается, но все было слишком очевидно. Юлан покраснел:

– Ну и пусть я ему завидую, пусть он сильнее, быстрее, искуснее, но это не дает ему права так свысока смотреть на меня. Ведь я тружусь не покладая рук, я тоже достоин похвалы.

Неожиданно Тиль взяла Юлана за руку, остановилась, чуть привстала на носочки и поцеловала в щеку:

– Ты достоин похвалы, мой защитник.

Юлан покраснел еще сильнее:

– Ну что это ты, не надо, тоже придумала – защитник.

Тиль улыбнулась:

– Как же, ты забыл, что защищал меня там, у каменного деревца, когда хулиганы издевались надо мной?

– Это, ну это…

Юлан не успел договорить, Федор окрикнул их:

– Ну где вы там? Уже почти дошли – вон озеро видно.

Юлан откликнулся:

– Идем, идем, – и уже тише: – Задавака.

Они пошли.

Озеро было чистым, как слеза. Вода с голубовато-зеленоватым оттенком. Видно дно даже на середине озера. Было раннее утро, и потому солнце, отражаясь от поверхности, слепило глаза. Федор уже стягивал с себя одежду, когда Тиль и Юлан подошли к берегу. На баронете красовались какие-то облегающие очень короткие штаны, закрывающие тело от верхней части бедра до пупка. Юлан впервые в жизни видел плавки. Тиль сняла с себя платье, свою тиару и, как и Федор, оказалась в купальном костюме. Юлан тоже разделся и остался в одной нательной рубахе до колен. Он спросил, указывая на купальник Тиль:

– Это у тебя откуда?

– Этот, как его называет Тиграна, купальник она мне сделала. В нем очень удобно плавать: не стесняет движений.

Федор крикнул:

– Хватит разговаривать, пора купаться, – разбежался и со всего маху прыгнул в озеро. Во все стороны полетели брызги. Дно резко уходило от берега вниз, и потому прыжок не травмировал Федора.

Юлан насупился:

– Он и тут хочет покрасоваться.

Тиль засмеялась:

– Да будет тебе, Юлан, смотри, как весело. Бежим, – и девочка побежала вслед за Федором в воду. Юлан последовал за ней.

Дети весело плескались, ныряли, Юлан с Федором плавали наперегонки. И несколько раз Юлан выиграл. Это все Тиль. Пока ее защитник нырял, она подплыла к Федору и на ухо попросила его, чтобы он проиграл хотя бы пару раз Юлану в заплыве. Всем было весело. Мальчишки продолжали соперничать, но уже как-то по-доброму, без перегибов с обеих сторон. И тут взгляд Федора упал на утес, из которого бил небольшой водопад. Там недалеко от струй воды был уступ. Федор сделал жест рукой:

– Посмотрите, вверху есть хороший уступ, с которого можно прыгать в воду. В том месте глубоко и нет острых камней – просто идеально.

Юлан нахмурился:

– Федор, высоко же, а если поскользнешься, так ведь и убиться можно.

Баронет выкрикнул в запале:

– Трусь сколько влезет, Юлан, а я – прыгну. И он поплыл к каменному утесу. Доплыв, Федор начал подниматься. Баронет бросил взгляд в сторону и радостно крикнул:

– Э-ге-гей, вы, там! Здесь в зарослях сбоку есть тропинка, ведущая к уступу. Поднимайтесь по ней – это будет здорово.

Юлан и Тиль переглянулись, но не сдвинулись с места. Тогда Федор забрался на уступ, вытянулся, как струна, присел и, оттолкнувшись, полетел вниз. При этом он громко кричал:

– Пыль звездных доро…

Последняя фраза потонула в воде вместе со своим хозяином. Федор, подняв фонтан брызг, погрузился в воду. Юлан и Тиль улыбнулись. Секунды через две Федор вынырнул. Он замахал им руками и закричал:

– Ну, чего вы ждете? Поднимайтесь наверх, – и, видя их нерешительность, махнул на них рукой. – Ай, не надейтесь, ждать не буду. – Он снова подплыл к утесу и начал карабкаться. Юлан посмотрел на Тиль:

– Вроде бы это безопасно и весело. Может, прыгнем?

Девочка кивнула в знак согласия, и они поплыли к тому месту, где, как уверял Федор, начиналась тропинка к уступу. За время, пока они плыли к этому месту, Федор успел еще пару раз прыгнуть. Тропинка действительно тянулась через заросли, и была она не более полуметра в ширину. Поэтому ребята начали подниматься по ней, прислонившись спиной к утесу. Впереди шел Юлан, за ним, держа его за руку, поднималась Тиль. Дети забрались довольно высоко – метра на четыре над поверхностью озера. Когда они добрались до уступа, ширина которого была чуть меньше метра, застали на нем Федора. Он развернулся спиной вперед и, очередной раз звонко крикнув: «Пыль звездных дорог», прыгнул вниз. Юлан встал на уступ – да, было страшно. Он даже чуть отступил от края. Но стоило взгляду остановиться на Тиль, как мальчик преобразился, улыбнулся, показывая, что не испугался, и прыгнул с уступа, заголосив какую-то первую пришедшую в голову глупость вроде:

– Серебряный эфес.

Удар о воду. Плеск брызг во все стороны. Погружение. Когда Юлан вынырнул, первое, что он увидел, это озабоченное лицо Федора, смотрящее куда-то вверх. Мальчик проследил за взглядом своего соперника и обомлел от увиденного. На уступе стояла Тиль, но это была не она. Ее смоляно-черные длинные волосы поднялись вверх, словно бы развеваемые каким-то неощутимым ветром. Глаза зияли двумя белыми светящимися огнями. Мальчишки, казалось, замерли, делая лишь гребки руками и ногами, чтобы не утонуть. И тут Тиль открыла рот. Она начала говорить, но голос, этот странный многозвучный громогласный голос, словно эхо, был не ее:

– Ты никуда не уйдешь. Я не позволю. У тебя не хватит сил. Почему я тебя не пускаю, ты – зло. Я не дам тебе сеять зло. Ты останешься здесь, пока я жива. Тебе не запугать меня.

И тут Тиль сделала небольшой шажок вперед, переступая с ноги на ногу, и сорвалась. Она все еще продолжала пребывать в этом необычном состоянии, когда коснулась воды. Всплеск. В разные стороны полетели брызги, осыпав обоих мальчишек. Но они не сразу поняли, не сообразили, а когда до них дошло, было поздно. Первым в себя пришел Федор, сразу за ним Юлан: Тиль ушла под воду и не всплывает. Они нырнули, не сговариваясь, одновременно и начали изо всей силы грести ко дну. Тиль было видно в воде. Она лежала неподвижно. Глаза не светились и были закрыты. Она вернулась в нормальное состояние, просто была без сознания. Первым до нее добрался Федор. Он схватил девочку за руку, потащив за собой наверх. Секунды две спустя подплыл Юлан. Он ухватил Тиль за вторую руку. К берегу они гребли как угорелые. Федор все тараторил: «Быстрее, быстрее – еще можно успеть». Они выбрались из воды. Федор положил Тиль на песок и скомандовал Юлану:

– Быстрее принеси нашу одежду!

Мальчик пулей метнулся к разбросанным вещам. А Федор времени не терял. Он начал делать массаж сердца. Юлан подбежал с одеждой:

– Что ты делаешь?

– Жизнь ей спасаю! Давай сюда одежду!

Федор свернул вещи в рулон, подложил Тиль под спину так, что голова девочки оказалась запрокинутой назад, при этом грудная клетка приподнялась над землей. Федор скомандовал:

– Ты зажми ей нос и вдыхай воздух в рот по команде!

– Это как?! – не понял мальчик.

– Изо рта в рот. Теперь понял?

– Да.

Федор делал массаж:

– Одна тысяча, две тысячи, три тысячи – дыши.

Юлан выдохнул.

– Одна тысяча, две тысячи, три тысячи – дыши...

Мальчишки делали реанимацию Тиль, но она никак не приходила в сознание. По лицу Юлана текли слезы. Три минуты ничего не менялось. Юлан читал в глазах Федора растерянность, и это пугало его еще больше, ведь сейчас он всецело полагался на умения своего соперника и видел, как таяла его уверенность. Пот проступил на лбу баронета. Федором овладел страх, что они не смогут спасти Тиль, но он гнал его от себя. А девочка все не дышала. И тогда от отчаяния Федор начал колотить по груди Тиль.

– Одна тысяча, две тысячи, три тысячи…

– Что ты делаешь?! – сквозь слезы спросил Юлан.

– Я, я не знаю… – всхлипывал Федор. – Я пытаюсь ее спасти.

Удар – «Дыши», еще удар – «Ну, пожалуйста, дыши!!!»

И тут Тиль вдохнула. Из ее рта потекла вода. Юлан отпрянул. Глаза Федора просохли.

– Мы справились – она жива!

Юлан и Федор обняли друг друга. Юлан сказал:

– Спасибо тебе, Федор. Ты прости меня за то, что я плохо о тебе отзывался и завидовал.

Баронет ответил:

– И ты меня прости за то, что подзуживал и подначивал тебя.

И, не сговариваясь, произнесли:

– Забыли.

Они разомкнули объятья и посмотрели на приходящую в сознание девочку. И первое, о чем она спросила, было:

– Ну, брызг много было, а то я что-то не помню?

Ребята рассмеялись сквозь слезы.


                День рождения Федора


Лето близилось к концу. Слаженным трудом избы для горожан были построены. Все ресурсы сосредотачивались на строительстве, а посевная так и не начиналась, следовательно, ни о каком урожае говорить не приходилось. Всю провизию барон лично закупал в соседних поселениях. Приближалась осень, и Семен Алексеевич подумывал о ярмарках, столь знаменитых в Титоре, как о возможности наполнить амбары и погреба Лебарди. Предстояла сложная зима. Голова барона была занята делами праведными, и одна немаловажная деталь коварно ускользнула от его внимания. В один из дней к супругу подошла Виктория и спросила:

– Семен, а что ты решил подарить Федору на день рождения в этом году?

– Дорогая, я еще и не думал об этом: дел много. Вот подойдет праздник, что-нибудь придумаю. А ты к чему завела этот разговор?

Виктория улыбнулась:

– Это время пришло, дорогой. Праздник – завтра.

– Как завтра? Постой, какое сейчас число? Ох, голова моя дырявая, чуть день рождения своего сына не проворонил! Надо же гостей созвать, стол накрыть, придумать развлечения…

Виктория вновь улыбнулась:

– Я уже обо всем позаботилась, разве только гостей еще созвать осталось, но вот подарок будет на твоей совести, дорогой, – и она поцеловала мужа в лоб.

Семен задумался. Он провел указательным и большим пальцами по подбородку. Взгляд просветлел:

– Нашему мальчику исполняется одиннадцать. Он у нас уже мужчина. Ему нужно что-то особенное. Мы подарим ему головоломку Ватслова, как когда-то подарил ее мне отец.

Супруга с сомнением посмотрела на Семена:

– А не рано ли ему такой подарок делать? Ведь это серьезная головоломка. Из всей нашей команды, наверное, только Тиграна способна дойти до самого сложного уровня.

Семен улыбнулся:

– Ничего. Он ведь занимается на обучающей машине. И ты на прошлый день рождения подарила ему Капитовые сферы. Мальчик уже перерос эту игрушку, а головоломка Ватслова как раз тем и хороша, что перерасти ее землянину практически невозможно. К тому же начальные уровни этой игрушки соответствуют уровню Капитовых сфер.

Виктория взяла мужа за руку:

– Что же, ты прав. Давай так и поступим.

У Ганира с утра кипела работа. Город был построен, но как убедился Федор, у кузнеца всегда хватает дел. Город-то построили, но вот до себя руки не дошли. Ганир сооружал кузницу вокруг печи и наковальни (до этого заказ для города он выполнял под открытым небом), а уж о своей крыше над головой и речи пока не было. Хотя, признаться, ему и не очень хотелось обзаводиться своим жильем. Делить крышу с Тиграной для Ганира было безумно приятно. Но стоило признать одно: дома, в которых проживали барон и его люди, были довольно ветхими. И где-то в самой глубине души Ганир надеялся, что, когда он все-таки построит себе избу, Тиграна разделит с ним его скромное жилище. Стены кузни уже были готовы. Была готова и труба печи. Федор и Юлан сидели на крыше и принимали доски, которые им подавал кузнец. Баронет находился ниже своего напарника. Юлан же был на самом коньке, принимая доски из рук Федора. Мальчики работали в два молотка, забивая гвозди, каждый со своей стороны. Работа двигалась довольно быстро. Подав очередную доску своему напарнику, Федор сказал:

– Юлан, у меня завтра день рождения. Я бы хотел, чтобы ты пришел ко мне на праздник. Ой, – вдруг спохватился баронет, – Ганир, вас с Тиль я тоже приглашаю.

Ганир взял очередную доску, прислонил ее к стене и, вытирая пот, ответил:

– Конечно, Федор, мы с Тиль обязательно придем. Юлан, а как ты?

Юлан забил в доску гвоздь, чтобы она не скатилась вниз.

– И я буду.

Кузнец поинтересовался:

– Федор, а кого ты еще пригласил?

– Будут мои родители, Оршан, Тиграна, Гайд, Микин. Ну, еще вы.

Юлан забил еще один гвоздь в доску:

– А что будет на дне рождения?

– Ну как, – недоумевал Федор, – угощения, торт, игры, Гайд обещал фейерверк.

– Фее что? – переспросил Юлан.

– Фейерверк. Ты что, никогда об этом не слышал?

– Признаться, – сказал Ганир, – я тоже никогда с этим не сталкивался. Что это такое – фейерверк?

Федор заговорщицки улыбнулся:

– Это даже лучше, что вы ничего об этом не знаете – хороший сюрприз будет.

– Ладно, – улыбнулся кузнец. – Знаешь, Федор, у нас завтра в кузне работы для тебя не будет – приходить не надо. Лучше готовься к празднику.

Весь следующий день прошел в заботах. Кузнец с Юланом с рассвета и почти до самого заката проторчали в кузне. Они усердно ковали подарок баронету. Тиль была с ними. Она решила внести свою лепту в подарок Федору. Тиграна вот уже больше недели вела приготовления ко дню рождения Федора. Она тайком от Тиль и Ганира шила им праздничную одежду. Остальные также были заняты предпраздничной суетой: баронесса готовила, барон и Микин занимались декорированием предстоящего места празднования, Гайд с упоением мастерил из подручных средств фейерверки, а вот Оршана нигде не было видно. Вечер подкрался незаметно. Из кузни вернулись Ганир и Тиль. Кузнец нес в руках какой-то сверток. Когда они вошли в кухню, то обомлели: на столе стоял красивейший торт с одиннадцатью свечками. Ганир и Тиль, не сговариваясь, выдохнули:

– О-о-о.

На этот звук в кухню вошла Тиграна. Руки ее были за спиной. Она улыбалась:

– Ну, раз вам торт понравился, то я надеюсь, что ваша сегодняшняя одежда понравится не меньше.

И с этими словами она вынула руки из-за спины. В них было воздушное зеленое платье для Тиль и одеяние, не хуже чем у самого герцога Титорского, для Ганира, тоже выполненное в зеленых тонах. Дочь и отец переглянулись и подошли к женщине-тигру. Тиль провела рукой по платью:

– Ух ты!

Ганир был более многословен:

– Красота-то какая! Сколько же времени у тебя ушло на такое чудо?

Тиграна улыбнулась:

– Вы же знаете, что рукоделие – мое любимое занятие, а за ним время пролетает незаметно. Что значит слово «неделя»? Для меня это словно «я сегодня начала». Ну, примерьте же скорее.

Отец и дочь взяли одежду.

На небе была одна полная луна, а немного в стороне половина второй. Звезд было не счесть. Маленький, уютный дворик, обнесенный двухметровым, покосившимся от времени забором был наполнен светом. Когда-то в этом доме жил знатный купец, но за десять лет, что замок пустовал после мора красной чумы, все успело поизноситься. На заборе, избе, на дворовых столбах висели разноцветные, перемигивающиеся гирлянды. Это Гайд постарался. Немного в стороне сидел Микин. Все гирлянды подходили к этому великану и питались от его сети. В противоположной стороне от Микина стоял стол со всевозможными угощениями. Во дворе были изысканно одетые барон и баронесса, Гайд, разумеется, Микин. Оршан сказал, что задержится. Баронета не приводили до того момента, покуда не соберутся все гости, чтобы не испортить впечатления. Во всем чувствовалась атмосфера праздника: и в яствах, и разноцветно мигающих гирляндах, и в праздничных одеяниях гостей – даже звезды и луны на небе, казалось, подготовились к этому празднику. В ворота постучались. Виктория пошла открывать. Это были Ганир, Тиль и Юлан. Как только ворота отворились и вошедшим открылась тайна загадочного свечения за забором, они остановились как вкопанные, любуясь гирляндами. Тиль выдохнула:

– Ой, как красиво! Папа, Юлан, смотрите, какая красота!

– Ты права, доченька, очень красиво, аж дух захватывает. Что это, баронесса?

Виктория улыбнулась:

– Это гирлянды. Проходите внутрь, мы скоро начинаем. А где Тиграна и торт?

– Она сказала, ей нужно принарядиться, и просит у вас прощения, что задержится. Торт принесет она.

Виктория окинула взглядом кузнеца, его дочь и Юлана:

– Какие вы все сегодня нарядные. Такая швея в Тигране пропадает. Юлан, а кто тебе сшил этот костюм?

На мальчике были льняной полукафтан, подпоясанный неброским кожаным ремешком, льняные штаны и небольшие сапожки с мягкой подошвой. Юлан немного смутился.

– Кафтан и портки мне мама справила месяц как. Она говорит, что негоже подмастерью кузнеца в драной рубахе бегать. А обувку мне Ганир сделал, – тут Юлан заулыбался.

Виктория, пропуская входящих, заметила:

– А вы, Ганир, как я погляжу, еще и скорняк.

– Скорняжим помаленьку, – улыбнулся он.

Прошло примерно полчаса. В ворота снова постучались. На этот раз открывать пошел Семен. Ворота раскрылись, но за их створками собравшимся у стола не было видно, кто это был. Семен аж всплеснул руками:

– Тиграна, боже мой, ты просто обворожительна.

Послышался такой знакомый Ганиру грудной голос:

– Спасибо, Семен Алексеевич, я старалась. Возьмите торт, пожалуйста.

Из-за створок ворот появились торт и рука Тиграны в белой шелковой перчатке. Ганир вытянулся как струна, желая увидеть больше. Тиль улыбнулась и кивнула Юлану на отца. Барон сказал, открывая створку ворот:

– Проходи, Тиграна, мы только тебя и ждем.

Тиграна действительно была обворожительна. Белое с голубоватым отливом платье, недостающее до земли всего каких-то десять – пятнадцать сантиметров. Глубокий вырез впереди, приоткрывающий ее округлые формы, покрытые короткой шерстью. На шее золотой кулон, подаренный Ганиром якобы за то, что Тиграна приютила их с Тиль у себя. Длинные белые перчатки выше локтя. На голове венок из полевых цветов. Сердце Ганира заколотилось в бешеном ритме. Семен Алексеевич за правую руку вел Тиграну к столу. В голове женщины-тигра крутилось одна фраза: «К Ганиру».

Барон улыбнулся. Он поставил торт к другим яствам в центр. Затем обошел стол и подвел Тиграну к Ганиру. Кузнец сильно сжал руку дочери. Тиль взмолилась:

– Ой, папа, отпусти, мне больно.

Кузнец не сводил глаз с Тиграны:

– Да, да, доченька…

Руку он не разжал. Тиграна смотрела на Ганира своими глубокими зелеными глазами. Кузнец сейчас чуть доставал женщине-тигру до подбородка. Их разделяло не более полуметра. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Ганир хотел что-то сказать. Открыл рот, но то ли дыхания не хватило, то ли комок в горле застрял – он так и не смог ничего произнести. И тут до Тиграны телепатически дотянулась Тиль:

– Тиграна, но хоть ты ему скажи, пусть отпустит мою руку: мне больно.
Тиграна, «опомнившись», опустила голову и посмотрела на Тиль. Девочка показала движением, что не может высвободить руку. Тиграна улыбнулась и, не меняя наклона головы, перевела взгляд на кузнеца:

– Ганир, мне очень приятно, что ты так рад меня видеть, но руку дочки лучше отпустить.

Ганир посмотрел на Тиль.

– Ой, прости, доченька, иди поиграй с Юланом.

Он разжал ладонь. Тиль бросила взгляд на Тиграну:

– Не обижай папу, – улыбнулась она.

Тиграна присела, наклонившись к ребенку, и коснулась пальцем ее носа:

– Ах, ты, моя маленькая Варвара. Не беспокойся, я твоего папу не съем, – женщина-тигр значительно посмотрела на Ганира, – а так хочется, – и они обе рассмеялись.
Тиль пошла к Юлану (юного подмастерья смутило поведение своего наставника, и он отправился донимать Гайда вопросом, чем тот занят). Тиграна выпрямилась и посмотрела зелеными глазами в глаза Ганиру:

– Ты что-то хотел мне сказать, прежде чем я тебя так бестактно прервала.

– Я… ты…

– Да.

– Ты необыкновенно красивая, – наконец выдохнул Ганир.

Ушки Тиграны вздрогнули. Она улыбнулась слегка, обнажая свои белые зубы:

– Спасибо, Ганир, это очень мило.

Десять минут спустя все собрались за столом, позвав виновника торжества. Торт на время убрали, чтобы устроить сюрприз Федору. Первому слово предоставили Ганиру. Он позвал к себе Юлана и дочку. Они втроем подошли к Федору – намечалось групповое поздравление:

– Федор, мы тебя знаем всего несколько месяцев, но… – Ганир умолк.

Тиль и Юлан переглянулись, кивнули головой и хором продолжили:

– За это время успели крепко подружиться. Ты очень славный мальчик, верный друг, – теперь умолкли Тиль и Юлан. Дальше продолжал Ганир:

– Хороший ученик, трудолюбивый молодой человек. Ты много помогал нам, – теперь уже говорили все трое: – За это мы решили преподнести тебе этот подарок.

Ганир достал из-за спины сверток и протянул его мальчику. Федор взял его обеими руками. Посмотрел с одного конца, с другого, взвесил на руке, как бы делая вид, что придирчиво изучает подарок. Тиль не выдержала:

– Да разворачивай уже.

Федор улыбнулся. Он в один момент снял упаковку (мешковину) с подарка. Это был одноручный меч в черных, шитых золотом ножнах, с фигурной рукояткой, эфес которой был выполнен в виде головы какого-то чудища. На ножнах был вышит крылатый зверь в полете.

– Кто это? – спросил Федор, указывая на зверя.

– Это Анкуранский дикий возгун – самый крупный крылатый хищник, – сказал Ганир. – Мне о них когда-то рассказывал отец – знатный мореплаватель. Этот зверь охотится на птиц, на мелких зверей не крупнее кинатки. Возгун не водится в этих местах, но о нем существует множество легенд. Мы с дочкой подумали, что у четы де Лебарди нет своей эмблемы, своей геральдики, а знатным без этого никак нельзя. Вот я и попросил Тиль вышить золотом крылатого возгуна на ножнах.

– Спасибо, – светился счастьем Федор. – Очень хороший подарок.

– Подожди, достань меч из ножен, оцени боевую сталь, – предложил Ганир.

Федор одним заправским движением вытянул метровый клинок. Обоюдоострое лезвие было заточено, как бритва. По центру с каждой стороны меча проходил небольшой желоб для облегчения веса оружия. Меч действительно был очень легким.

– Подожди, сейчас я кое-что покажу, – кузнец сделал легкий жест рукой. – Юлан, доставай.

Мальчик вынул из-за пазухи шелковый платок и подал Ганиру. Кузнец взял его за края двумя руками и попросил Федора:

– Вытяни меч вперед и поверни ребром.

Именинник все так и сделал. Ганир отпустил платок. Ткань грациозно упала на лезвие, а вниз полетели уже два куска шелковой материи.

Семен Алексеевич, молчавший все это время, вдруг сказал:

– Ганир, вы очень искусный кузнец, но вы не считаете, что такой подарок для ребенка не уместен? Это просто не в наших традициях.

Ганир задумался, подбирая слова.

– Понимаете, глубокоуважаемый барон, – начал он. – Мой первый меч мне подарили на восьмилетие, и примерно с этого времени я начал обучаться фехтованию. Конечно, с моей стороны было бестактно делать такой подарок, не ознакомившись с вашими традициями. Но это Титора, а в ней считается жизненно необходимо мужчине уметь обращаться с оружием, и потому детей обучают фехтованию с раннего возраста. Вы же сами разрешили Федору учиться у меня ратному искусству. Подарок мой – персональное оружие, которое юный ученик должен использовать для некоторых тренировок, чтобы знать силу стального меча. Но если это неприемлемо, я прошу прощения и заберу подарок обратно.

Федор умоляюще посмотрел на отца. Барон и баронесса переглянулись. Виктория еле заметно кивнула. Семен Алексеевич перевел взгляд на сына:

– Хорошо, молодой человек, вы можете оставить этот подарок у себя, но пока вам не исполнится восемнадцать, носить его при себе вы не будете. Как заметил уважаемый Ганир, вы будете использовать его как спортивный снаряд для тренировок под руководством своего наставника и не более того.

– Хорошо, отец.

Семен Алексеевич протянул руку к сыну ладонью вверх. Федор вздохнул и вложил в ладонь отца меч в ножнах. Барон улыбнулся:

– Ну а теперь, по-видимому, пришло время для нашего с мамой подарка.

Семен Алексеевич передал меч супруге и достал из-за спины какой-то шар немного меньше футбольного мяча.

– Вот, сынок. Ты знаешь, что это такое?

– Нет, – покачал головой из стороны в сторону Федор.

– Это головоломка Ватслова. Она сложнее Капитовых сфер, что мы подарили тебе на прошлый день рождения.

Федор взял сферу в руки. Он повертел ее, потом поднял взгляд на отца и спросил:

– И какие правила?

Семен Алексеевич улыбнулся:

– На первом уровне сложности нужно прочитать правила, написанные под кожухом головоломки. Ты разве не заметил на сфере надпись: «Прочти под крышкой».

Федор хмыкнул. Он сконцентрировался и секунд через десять начал читать вслух:

– Данная головоломка представляет собой многоуровневый… Так сейчас, что там дальше, что-то на жер, жер, жер... Не могу разобрать.

Семен улыбнулся.

– В этой головоломке, даже чтобы прочитать правила игры, необходимо преодолеть трудности нескольких уровней сложности. Так и то слово, которое ты не можешь разобрать, требует от тебя больших усилий, чтобы прочесть его, чем остальные. Нужно сильнее сосредоточиться, Федор.

Именинник вздохнул и наморщил лоб:

– Жер, жер… А, тренажер! Так, что там дальше… По развитию паранормальных спецспособностей. Головоломка содержит задания, которые необходимо выполнять, чтобы… Опять непонятно, – пробубнил Федор. – Чтобы, чтобы… А, чтобы переходить к новому уровню сложности. На каждом этапе представлено задание для данного уровня сложности, и нельзя преступить к следующему заданию, не решив предыдущего. Наградой после выполнения задания будет классическая мелодия. Для того чтобы преступить к выполнению задания номер один, нужно… Нужно, нужно… Никак не могу разобрать.

Тут послышался щелчок. А секунду спустя все вокруг заполнили звуки Собачьего вальса. Семен Алексеевич улыбнулся и похлопал сына по плечу:

– Молодец, Федор, а я и не думал, что ты сможешь так сразу открыть Собачий вальс. Ведь даже чтобы прочитать до конца задание, нужен уровень, превосходящий уровень Капитовых сфер хотя бы на один порядок.

– А я и не прочитал, – опустил голову Федор.

– А как же ты тогда догадался, что нужно усилием мысли отщелкнуть внутренний замочек красного цвета?

– Это сделал не я, – Федор покраснел.

Барон посмотрел на супругу. Она отрицательно покачала головой. Тогда он перевел укоризненный взгляд на Тиграну. Но и она была ни при чем.

– Ой, – ойкнула Тиль. – Кажется, это сделала я. Простите меня, я не хотела, это случайно вышло… Федор, хочешь, я застегну замочек обратно?

– Пока не надо, Тиль. Больно уж мелодия хорошая…

Когда Собачий вальс умолк, послышался какой-то необычный шум. Это был приглушенный гул и шел он откуда-то сверху. Все подняли головы вверх и замерли. Облаченный во фрак специального покроя, ни разу не взмахнув крыльями, спускался во двор Оршан. Сразу было не разобрать, но по мере его снижения стало ясно – он на чем-то стоит. Когда до земли оставалось метра четыре, неожиданно орлоид будто бы утратил контроль над снижением и сорвался в свободное падение. Все ахнули. Но буквально за полметра до земли контроль вернулся, и Оршан сумел затормозить. Опустившись на землю, он, как ни в чем не бывало, сошел с чашеобразного прибора и ступил на булыжную мостовую. Его тут же окружили трое: Тиль, Юлан и Федор.

– Ой, Оршан, что это?! – взволнованно и радостно воскликнула Тиль.

– Как это у тебя получилось – летать без крыльев? – изумился Юлан.

И только Федор спокойнее своих приятелей спросил орлоида:

– Где это ты взял антиграв, Оршан?

– Пришлось немного повозиться в металлоломе Гайда, потом еще месяц ушел на сборку. Но вот наконец мой подарок тебе готов, – произнес Оршан в своей обычной манере, не удосужившись даже ответить на вопросы Юлана и Тиль.

Тут подошел Гайд.

– Вижу у твоего подарка контроллеры высоты барахлят, да и выглядит твой антиграв аляповато.

Оршан нахохлился:

– Вот еще, скажи спасибо, что так собрал. Я же с того времени, как птенцом был, в подобной технике не ковырялся.

Федор обернулся к барону:

– Отец, можно мне оставить этот подарок?

Семен вновь посмотрел на супругу. Та опять еле заметно кивнула.

– Что же, сын, можно. Но пусть сначала Гайд доведет этот антиграв до ума. Чтобы не летал выше двух метров над поверхностью и не быстрее сорока километров в час. А еще, чтобы никто другой из обитателей замка и вообще посторонних не видели антиграва.

– Спасибо, отец, – всплеснул руками от радости Федор.

– Да не мне спасибо нужно говорить, а Оршану. Он же собрал антиграв.

– Спасибо, Оршан!

А Тиль и Юлан наперебой засыпали Федора вопросами:

– А что, этот антиграв действительно летает? А что это такое – антиграв? А как на нем летать? А дашь прокатиться?

И еще много чего. Но тут к детям подошла Тиграна. Она нагнулась и приложила ладони к спинам Юлана и Тиль:

– Дети, пришла самая сладкая пора. Настало время для моего подарка.

– Да, Тиграна! – хором крикнули Тиль и Юлан.

Женщина-тигр выпрямилась, зашла за стол, наклонилась, что-то достала из-под него (за скатертью имениннику не было видно, что именно), взяла свечу со стола, снова нагнулась так, что видно было только ее спину, голову и плечи. Она делала гиперболизированные пассы руками так, чтобы маленькое пламя не погасло, придавая происходящему шуточную театральность. Зеленые глаза горели огнем. Потом Тиграна нашла взглядом многорукого робота и скомандовала:

– Гайд, пора.

Он запалил фитиль. Все с замиранием смотрели, как горит бикфордов шнур. Гайд рассчитал все правильно, и первая очередь фейерверков сработала одновременно. Маленькие снаряды с характерным шумом взвились в воздух и где-то на высоте метров в двадцать–тридцать сработали, озарив звездное небо тысячью огней. С забора посыпались искры, и тут Тиграна с громким криком: «С днем рождения!» – достала свой красивый торт. На нем по краям горели бенгальские огни, а в центре – одиннадцать свечей. Ганир, Тиль и Юлан смотрели на это празднество огня, раскрыв от удивления рты. За первой волной фейерверка последовала и вторая, и третья. Федор обернулся к Ганиру и Юлану:

– Вот это и называется «фейерверк». Я же говорил, что будет здорово.

Вскоре фейерверк закончился.

Тиграна позвала:

– Федор, иди, задуй свечки.

Бенгальские огни уже отгорели, и женщина-тигр достала их из торта. Угощение было водружено на стол. Все собрались возле торта, обступив Федора полукругом. Виктория улыбнулась:

– Загадывай желание, сынок.

Федор зажмурился на мгновение, открыл глаза и подул на свечи. Несколько мгновений спустя вверх взвилась очередная партия фейерверка. Федор разрезал торт (ему в этом помогали Юлан и Тиль). Каждому достался кусочек. Естественно, Гайд мягко отказался от своего, сославшись на то, что его программой это не предусмотрено. Когда огни погасли, из дальнего угла двора, где сидел Микин, донесся его голос:

– Кажется, остался только мой подарок неврученным. Федор, ты бы не мог подойти.

Все обернулись. За этим празднеством хозяева и гости позабыли о великане, благодаря которому горели все гирлянды во дворе. Федор отложил свой кусочек торта и направился к Микину. Тот сидел на земле, расставив ноги в разные стороны. Мальчик остановился в двух метрах от него, так как он попросил близко не подходить из-за гирлянд. Микин поднес свой кулак к Федору пальцами вверх. Ладонь разжалась, и в его руке оказались какой-то шарик со множеством отверстий и еще два прибора, немного меньше его. Очевидно, они куда-то крепились на тело.

– Что это? – спросил Федор.

– Это квантиг.

– А что он делает? – спросил мальчик.

– Гайд мне рассказал, что у вас есть такая старая, старая игрушка: ёё называется. Так вот квантиг похож на нее. Только в нем нет лески и управляется он силой мысли.

– А откуда он у тебя? – беря прибор в руки, спросил Федор.

– Это часть моей экипировки. Гайд помог перенастроить ее под человека.

Тут вперед вышел Семен Алексеевич:

– Это оружие, Микин?

Микин выдержал длинную паузу:

– До того, как Гайд перенастроил его, – да, сейчас же он не опаснее вашей игрушки ёё.

Семен долгим взором посмотрел на Микина.

– Отец, я могу принять этот подарок?

Семен не отвечал. Он смотрел на великана.

– Папа, подарок, – сказал Федор, дернув отца за рукав.

Семен перевел взгляд на сына, потом на Гайда:

– Этот квантиг точно не опасен?

Робот ответил:

– Я сам все сделал. Будьте спокойны, Семен Алексеевич.

Барон посмотрел на супругу. Та секунды две ничем не выражала своего согласия или неодобрения. Но потом как-то не совсем уверенно кивнула. Семен обернулся к сыну:

– Что же, если Гайд говорит, что она не опасна, тогда мы с мамой не возражаем. Но условие то же: никто, кроме присутствующих, не должен видеть этой игрушки.

– Хорошо, отец, – сказал Федор и, оборачиваясь к великану, спросил: – Микин, а как он работает?

– Ты лучше у Гайда спроси, это ведь он настройку делал и собирал недостающие части.

Федор повернулся к Гайду:

– Гайд, расскажи.

Робот подошел.

– Все очень просто. Вот этот контроллер присоединяешь к шее сзади – он фиксируется сам и не падает. А этот прибор крепится на ладонь. Ну, надевай.
Федор сделал так, как сказал Гайд.

– Что дальше?

– Контроллер на шее считывает твои мысленные команды о необходимых действиях и передает их в прибор на руке. Ты волен сам придумать ключевую команду для выполнения того или иного действия. Прибор на руке обрабатывает полученную информацию и просчитывает безопасную для носителя траекторию движения квантига. После чего передает команду о движении в сам шар. Шар движется с помощью антигравитационной (как твой антиграв) или электромагнитной подушки. Радиус действия квантига – сто метров. Все очень просто. Попробуй приподнять шар. Для этого нужно мысленно придумать ключевое слово для управления. Ну-у-у…
Федор задумался на миг. Потом перевел взгляд на шар. Квантиг покачнулся из стороны в сторону и приподнялся. Все замерли.

– Сделай еще что-нибудь, – предложил Гайд.

Федор перевернул руку ладонью вниз – шар соскользнул, но не упал, а завис над землей. Федор сделал характерное движение рукой, и шар вновь вернулся в его ладонь. Гайд пояснил:

– Федор, ты заметил, что для этого движения тебе не потребовалось произносить команду или даже задумываться над тем, как должен двигаться шар. Прибор автоматически подстроился под твой ожидаемый стереотип движения ёё. Это очень удобно, не правда ли?

– Ага, – улыбнулся Федор.

– Ну, попробуй бросить его, – продолжил обучение Гайд.

Федор замахнулся и бросил шар. Он ударился о забор, отскочил и, словно на резинке, вернулся обратно в ладонь мальчика. Гайд придерживался менторской программы:

– Так, теперь попробуй сделать с ним что-нибудь такое, что отличается от возможного движения ёё. Это можно сделать двумя способами: представить себе или мысленно произнести команду и ключевое слово. Подобное действие требует от тебя большего времени и усилий на исполнение, чем упражнение со симулятором ёё.

Федор разжал ладонь, и шар начал подниматься вверх. Поднявшись на четыре метра, он завис, а потом стал описывать в воздухе знак бесконечности.

– Очень хорошо. Первичное ознакомление закончено. Ответ на остальные возможные вопросы есть в инструкции в интерфейсе шейного контроллера.

Тиграна хлопнула в ладоши:

– Так, хватит на сегодня технических штучек. Федор, снимай с себя оборудование, будем танцевать. Гайд, ты подготовил записи, о которых я тебя просила?

– Да, Тиграна.

Женщина-тигр громко скомандовала:

– Так, давайте соберемся в круг.

Семен и Виктория встали рядом. Тиль, Юлан и Федор заняли противоположную строну. Напротив Ганира встала сама Тиграна. И тут полилась мелодия: танец маленьких утят с адаптированными словами. Тиграна радостно крикнула:

– Повторяйте за мной, – и она начала характерно двигаться. Дети засмеялись и начали повторять (именинник оценил юмор, а Тиль и Юлан раньше просто никогда не слышали ничего подобного). Взрослые не остались в стороне. Ганир поймал на себе недвусмысленный взгляд Тиграны.

Звезды светили ярко. В эту лунную ночь открывался великолепный вид. Ганир смотрел на свою миледи и любовался ее белоснежной улыбкой и зелеными глазами. Она шла рядом с Ганиром и держала его за руку. Они оставили праздник в самом его разгаре и теперь брели где-то во втором внутреннем дворе замка. Здесь изб почти не было. Но было большое хранилище сена: жители заготавливали запас на зиму.

– Какое сегодня небо красивое, – вздохнула Тиграна и скосилась на Ганира.

– Да, небо очень красивое, особенно те две звездочки.

– Какие? – спросила Тиграна, переведя взгляд на небо, пытаясь отыскать предмет разговора.

– К сожалению, ты их не можешь видеть. Эту красоту вижу только я, – сказал загадочно кузнец.

Тиграна посмотрела на него с непониманием. Ганир улыбнулся.

– У тебя сейчас такое милое выражение лица.

Тиграна улыбнулась в ответ:

– Но что же это все-таки за две звезды?

– О, это самые прекрасные звезды, которые только можно увидеть. Перед их светом меркнут остальные, даже луны не могут сравниться с ними.

Тиграна опять подняла взгляд на небо:

– Где же эти звезды? Мне очень хочется посмотреть на них.

Кузнец вдруг заприметил бочку с водой, стоявшую неподалеку от сеновала, и предложил:

– Если ты так хочешь увидеть их, пойдем, я покажу.

Он подвел Тиграну к этой большой, до краев наполненной водой, бочке.

– Смотри, – сказал Ганир, указывая на гладь воды.

Тиграна склонилась над бочкой. Она смотрела на себя. Секунд через пять женщина-тигр подняла взгляд на кузнеца.
 
– Где же звезды, Ганир?

– Разве ты не видишь? Смотри, – и они оба склонились над бочкой. – Вот одна, – кузнец почти коснулся отражения глаза Тиграны своим пальцем, – а вот вторая.

Она подняла голову и посмотрела на Ганира. Их лица сейчас разделало расстояние не больше десяти сантиметров. Сердца обоих бешено колотились. И тут Тиграна одним ловким движением через бочку дотянулась губами до губ Ганира. Они обхватили руками лица друг друга. Поцелуй был долгим. Первым пришел в себя кузнец. Он мягко отстранил от себя Тиграну. Она спросила, слегка закусив губу:

– Что-то не так? Я тебе не нравлюсь?

– Ты красавица, ты необыкновенная. И этот поцелуй много значит для меня, но…

– Но? – спросила Тиграна, пытаясь заглянуть в опущенные глаза Ганира. Она не читала мысли у него сейчас. Это было как-то стыдно делать именно в этот момент.

Ганир вздохнул. Он снова взял Тиграну за руку и, обойдя бочку, встал напротив.

– Понимаешь, это сложно, я дал слово, что…

– В чем дело, Ганир? – не понимала Тиграна. – Что за слово ты дал и кому?

Он поднял глаза на женщину-тигра:

– Это касается матери Тиль, Сааввы. Перед ее смертью я дал ей клятву. Клятву, что не женюсь, пока нашей девочке не исполнится шестнадцать лет. Тиль скоро будет девять, но ведь это не шестнадцать.

Теперь потупилась Тиграна. Она снова прикусила нижнюю губу, о чем-то размышляя. Затем женщина-тигр подняла взгляд.

– Ганир, скажи мне: я нравлюсь тебе?

– Нравишься ли ты мне? Когда я тебя вижу, мое сердце не может биться ровно. Когда я рядом с тобой, то мне хочется быть к тебе еще ближе. Когда ты смотришь на меня своими зелеными глазами, мне кажется, что я растворяюсь в их блеске. Я мучаюсь из-за того, что не могу прикоснуться к тебе, – он осекся. – Не мог. Говорю, как какой-то безусый юнец, – на его губах на мгновение поселилась самоирония. – Но я поклялся на ее смертном одре.

Тиграна подняла руку, зажатую в руке кузнеца, и потерлась щекой о тыльную сторону его ладони:

– Ты поклялся не жениться до шестнадцатилетия дочери, но ты не давал клятвы не любить. Я подожду эти семь лет, но позволь все это время быть с тобой и Тиль, быть только твоей, а ты будешь моим…

Жаркий поцелуй соединил их уста. Ганир обнял Тиграну, прижавшись к ней вплотную. Шаловливый хвост женщины-тигра вынырнул из-под платья и обвился вокруг ноги кузнеца. Тиграна буквально таяла как масло в руках Ганира. На мгновение кузнец отстранил женщину-тигра:

– Подожди, я ведь не знаю как это, ну это у тебя…

– Ничего, я помогу. Пойдем на сеновал. Там никто нас не потревожит.

Ганир и Тиграна снова начали целоваться. Одним заправским движением кузнец поднял женщину-тигра на руки. Она прошептала:

– Какой ты сильный, мой рыцарь, я – тяжелая девочка.



                А я умею больше



Прошло четыре года. Неподалеку от крепостных стен, в том самом лесном массиве – Озерной роще, где в свое время чуть было не утонула маленькая «колдунья», Тиграна помогала Тиль познавать свои способности и учила правильно ими пользоваться. Только здесь Тиль могла снять Тегорский контур и дать своему дару волю.

Мохнатый жук приземлился на небольшой булыжник и стал чистить свои крылья. Вдруг, непонятно почему, камень вздрогнул и оторвался от земли. Жук перебирал лапками и взмахивал крыльями, ловя равновесие, но тщетно – камень начал медленно вращаться. Прыснул чей-то смех. Жук перестал ловить равновесие и попытался улететь, но тут выяснилось, что он не в силах сделать этого. Насекомое в отчаянии махало крыльями, но двигалось беспорядочно, словно оказалось в невесомости. Смех принадлежал двенадцатилетней Тиль. Она с интересом наблюдала за телекинетическим сеансом Тиграны. Наставница показывала ученице, как можно с помощью небольшого усилия заставить вещи вести себя забавно. Но легкость, с которой давалась Тигране эта игра, была видимой, хотя она и являлась техномагом тринадцатого уровня по большинству показателей, но вот телекинетические способности были у нее не так сильно развиты.

– Ну как, ты все поняла, Тиль, дорогая? – поинтересовалась Тиграна, опуская наземь булыжник и отпуская в полет жука.

– Кажется, да, – улыбнулась девочка.

– Тогда попробуй сама приподнять или хотя бы пошевелить этот камень.

– Хорошо, – весело отозвалась Тиль.

Она сняла Тегорский контур со своей головы и передала его Тигране. Девочка сосредоточилась на камне. Он начал подрагивать, приподниматься. Тиграна засуетилась:

– Ну же, я знаю, ты можешь. Ну же, моя хорошая, – Тиграна так увлеклась, что не заметила хитринки в глазах Тиль. В следующий момент звероид приподнялась над землей. Сосредоточившись на обучении Тиль, Тиграна не сразу поняла, что происходит, а когда поняла, то первый инстинктивный порыв был такой, как у того несчастного жука: поймать равновесие. Поэтому звероид растопырилась, а хвост начал совершать вращательные движения: кошка всегда приземляется на лапы. После перманентного шока наступила фаза восторга, и восторгу Тиграны не было предела. Ее ученица еще до момента вхождения в подростковый период обладает таким колоссальным телекинетическим даром!

– Подними еще что-нибудь. Подними вон ту глыбу, – задорно прокричала Тиграна.

Тиль переключилась на трехтонный камень, лежащий у ручья. Глыба чуть оторвалась от земли, и тут же все кончилось. Тиграна плюхнулась на землю, трехтонный камень с грохотом рухнул вниз. Тиль побледнела и чуть было не упала, схватившись за голову. Из носа девочки пошла кровь. Тиграна подбежала к ней. Обняла и запричитала:

– Прости меня, моя хорошая. Я не должна была этого делать. Не должна была форсировать события, не должна была, прости. С тобою все в порядке?

Тиль улыбнулась. Она отерла нос. Кровь больше не бежала:

– Все хорошо. Просто у меня закружилась голова.

– Значит, ты уже на двадцатом уровне по телекинетическим способностям. Твои успехи просто поразительны. Я чувствую в тебе колоссальный потенциал, Тиль. Ты продвинулась так далеко, что мне никак не поспеть за своей ученицей. Но еще многому придется научиться. При первой нашей встрече я почувствовала силу, проистекающую от тебя – психокенитический поток, который был способен создать только техномаг двадцать пятого уровня. Теперь в этой способности ты на тридцатом уровне и продолжаешь расти. Я даже не могу представить, каков твой истинный потенциал. На моих тренировках ты учишься задействовать лишь малую часть своей силы. И мне грустно оттого, что тех знаний, которые я передаю и могу передать, недостаточно. Тебе бы кого-нибудь из старой расы в наставники.

– Тиграна, не грусти, – улыбнулась Тиль. – Мне еще очень многому предстоит научиться у тебя.

Женщина-тигр улыбнулась белозубой улыбкой.

– Спасибо, Тиль. Но мне кажется, нам пора идти – скоро обед.


                Кальди


За одной из повозок, покинувшей Овражу в день исхода, шел «блаженный». Тиграна заприметила его еще тогда. Позже она узнала у деревенского головы, Кишура Седовласого, как зовут этого несчастного. Кальди страдал аутизмом. Родители его умерли, и он жил лишь милостью деревенских жителей. Было несколько семей, где взрослого Кальди принимали как родного, кормили, давали ночлег. Он умел чинить одежду, плести рыбацкие сети, шить – за это его и ценили. Но, что бы он ни делал, его сопровождали цифры: один, три, семь, одиннадцать… Из деревенских было несколько грамотных, умевших считать, – двое или трое, помимо Ганира и Тиль, но им было невдомек, почему «блаженный» повторяет только эти цифры.

Вот и сейчас Кальди шел рядом с городской стеной, погруженный в свой маленький мирок. Тиграна окликнула его:

– Кальди.

Он не обернулся, а продолжал свой путь, неуклюже перебирая ногами.

– Кальди, – преградила ему путь Тиграна. – Кальди, посмотри на меня, – она сопроводила это обращение жестом.

«Блаженный» поднял на нее глаза.

– Ты хочешь кушать, Кальди? Посмотри на меня, ты хочешь кушать? – спросила она.

– Кальди хочет кушать, – перестроил ее фразу «блаженный».

Тиграна протянула руку:

– Ты пойдешь с Тиграной. Она тебя накормит.

Он взял ее за руку:

– Кальди пойдет с Тиграной, и она его накормит. Семь, три, семнадцать…

Тиграна повела за руку «блаженного»:

– Кальди, ты знаешь простые числа? Кто научил тебя этому, кто научил тебя цифрам?

– Мама, – ответил Кальди.

– Это хорошо, что ты умеешь считать, – похвалила его Тиграна. – А что ты еще умеешь, Кальди?

Он не ответил. Тогда она сделала жест руками:

– Смотри на меня, Кальди. Смотри на Тиграну. Вот так. Что ты еще умеешь делать?

– Я умею плести сети, чинить одежду.

– Ты починишь одежду мне?

– Починю, – отозвался «блаженный».

– Очень хорошо, Кальди, вот мы и пришли, – сказала Тиграна.

Она отворила дверь и впустила своего гостя внутрь. Изба была довольно просторной и светлой, с несколькими комнатами. Они оказались на кухне. В углу была большая печь. В противоположной стороне комнаты стоял стол. За него и усадила своего гостя Тиграна. Женщина-тигр взяла лаваш, налила в крынку молока. Затем взяла тот же прибор, которым когда-то лечила Ганира Адецкого. Нажала клавишу – появилась капсула. Она разломила ее, высыпала содержимое в молоко и размешала ложкой.

– Вот, Кальди, поешь, – Тиграна поставила еду перед гостем.

Кальди отломил лаваш, откусил кусок, запил молоком. Тиграна все это время сидела напротив и изучала «блаженного». Спустя какое-то время лаваш закончился, но молоко еще не было выпито до конца. Кальди отставил крынку и хотел было встать. Тиграна удержала гостя:

– Кальди, посмотри на меня, – она сделала жест руками. – Ты уже наелся?

– Кальди не наелся, – отозвался он.

– Тогда подожди немного, Тиграна принесет еще один лаваш.

Гость снова сел за стол и придвинул к себе крынку с молоком. Тиграна принесла хлеб. Через двадцать минут трапеза окончилась – «блаженный» ел довольно медленно. Тиграна подошла к гостю, держа руки за спиной. Послышался треск разрываемой ткани.

– Кальди, посмотри на меня.

Гость поднял взгляд.

– Я тебя прошу, помоги мне. У меня разорвалось платье, зашей его.

– Кальди починит платье, – ответил он, беря одежду из рук Тиграны.

Она поставила рядом с ним швейные принадлежности. Женщина-тигр села рядом и наблюдала за ним молча, держа в руках прибор. Через какое-то время гостя начало клонить в сон.

– Кальди, ты хочешь спать?

– Кальди хочет спать, – отозвался он.

Тиграна заговорила гипнотическим голосом:

– Пойдем со мной, Кальди. Я не причиню тебе вреда. Возьми меня за руку.

Она поднесла свою ладонь в поле зрения «блаженного». Они прошли в горницу. Тиграна села на мягкий ковер посреди комнаты и усадила гостя. Кальди сидел спиной к Тигране. Она обхватила «блаженного» ногами, фиксируя. Женщина-тигр воздела руки к его голове. В одной из них был тот самый прибор. Тиграна начала осторожно перемещать чудо медицинской инженерии вокруг головы Кальди, что-то шептала, внушала мысленно. Она вошла в транс, время полетело. Из закрытых глаз «блаженного» то текли слезы, то переставали. Его губы то расплывались в улыбке, то сжимались в линию. Вдруг Тиграна услышала знакомый голос:

– У нас гости?

Женщина-тигр очнулась от транса. Она очень сильно устала: прошло более пяти часов. Над нею стоял Ганир Адецкий.

– Да, дорогой, у нас гости, – от усталости слабо улыбаясь, ответила Тиграна.

С тех пор прошел примерно месяц. Кальди все также продолжал посещать дом Ганира Адецкого. День ото дня походка «блаженного» становилась увереннее. Он больше не бормотал цифры, не замыкался, а охотно шел на контакт. Как-то Тиграна прогуливалась около городской стены после напряженной работы в реакторном отсеке. Она брела, глядя себе под ноги. И тут неожиданно наткнулась на Кальди, согнувшегося в три погибели над каким-то чертежом.

– Кальди, что ты здесь делаешь?

– Да вот, тут одна интересная идея… – проговорил он, посмотрев на свою благодетельницу.

– Что это ты тут нарисовал? Емкость, трубы. Ты хочешь сделать водопровод?

– Как, как ты это назвала? Водопровод – интересное название. Я хотел назвать это водонакопителем, но твое название, бесспорно, лучше.

– Ну, расскажи мне, Кальди, что ты планируешь делать? – искренне поинтересовалась Тиграна.

– Здесь все самое главное: построить чан на уровне звенящего ручья, в Озерной роще, – с жаром начал он. – Нужно сделать желоб, по которому в него будет поступать вода. Там она будет накапливаться. Снизу к чану нужно подвести трубу и, проделав в стене замка дыру, протянуть ее внутрь. Конец трубы нужно закрыть вот таким замком и открывать, когда нужно набрать воды, – закончил он.

– Ты, наверное, хотел сказать «краном», – поправила его Тиграна.

– Как, как, краном? Кран. Ха, краном. Что же, наверное, краном, – улыбнулся Кальди.

– А что ты будешь делать, когда твой чан переполнится водой? Через край же польется, – озадачила она изобретателя.

– Ум-м-м, скверно. А ведь такая хорошая идея была, – раздосадовался Кальди. – А впрочем, можно приделать вот сюда трубу, тогда вода, дойдя до этого уровня, по трубе будет стекать в озеро. А, как? – воодушевленно посмотрел он на Тиграну.

– Похоже, лечение пора прекращать: ты уже здоров, Кальди, – искренне радуясь, сообщила ему Тиграна. – И вот еще что: тебе надо поговорить о твоем изобретении с Ганиром.

– Да нет, не так, – говорил Кальди, обращаясь к кузнецу, – труба слишком широкая, она не войдет в эту. И для чего ты сделал ее такой толстостенной?

– Все очень просто. Стачиваем с обоих концов толстостенную трубу, делаем на этих местах внешнюю резьбу. Берем еще две трубы, со стенками потоньше. В них нарезаем внутреннюю резьбу. Соединяем конструкцию. Повторяем подобное соединение необходимое количество раз. Вот и все. И кто сказал, что ты можешь трогать неоконченный заказ? – прочитал лекцию Ганир.

– Но ведь это мой заказ для города.

– Да хоть для самой Савиноры… Возьмешь, когда я закончу, и точка… – срезал Ганир.

– Всегда ты так… – обиделся Кальди. – Я на тебя Тигране нажалуюсь. Кстати, где она? Опять ушла в свой, как она там его называла, – реак…, реак…?

– Реактор, – уточнил кузнец.

– Вот, вот. И что она и что они там все делают? Вот бы посмотреть хоть одним глазком, – сказал Кальди, потирая руки.

– Не вздумай, я не посмотрю, что Тиграна о тебе печется, взгрею! Нам было сказано: мы не должны ходить ТУДА, значит, не должны. Табу! – Ганир навис над Кальди.

– Ну, ну. Ты чего, нельзя – значит нельзя. Только не надо драться, – отшутился тот.

Лес был густой. Через чащобу шел к намеченной цели Гайд. Словно большая сороконожка, он перебирал множеством ног, прижимаясь к земле. Длинное тело, порядка семи метров, огибало высокие деревья. Робот двигался изящно и быстро. Его корпус отбрасывал блики при лунном свете. Гайд всем своим видом напоминал огромное насекомое. Метрах в тридцати за ним бежал Кальди, стараясь не попадаться, и, похоже, у него это получалось, ибо Гайд не сбавлял темп и не оборачивался. Вдруг лес стал буквально непроходимым. Верхушки сосен были сломаны, словно кто-то срезал их. Подлесок утопал в древесных обломках. И чем дальше, тем больше их было. Стволы сосен становились все короче. Все больше попадалось выкорчеванных деревьев. Кальди с трудом поспевал за проворным роботом, на раз преодолевавшим завалы и буреломы. И вот за очередным древесным нагромождением изобретатель не увидел Гайда. Он на мгновение растерялся. Огляделся по сторонам. Взобрался на очередной бурелом и снова огляделся: робота по-прежнему не было видно. Вместо этого Кальди открылся необычный вид. Перед ним была поляна, усыпанная поваленными и срезанными деревьями. Стволы их почернели от некогда бывшего здесь пожара. Изобретатель слез с бурелома, прошел немного вперед, озираясь вокруг. Он пару раз споткнулся о корни выкорчеванных деревьев. И вдруг Кальди услышал слабый треск, пошел на этот шум и скоро наткнулся на какую-то плиту, замаскированную землей и ветками деревьев. Изобретатель разворошил землю и сбросил ветки. Его взгляду предстала огромная металлическая дверь серого цвета, из свинца. Дверь имела размер два на два метра. В середине была ниша. В ней находился какой-то прибор. Треск шел от него. Циферблат прибора был проградуирован и покрашен в четыре цвета: белый, зеленый, желтый и красный. Стрелка прибора подрагивала на отметке между зеленым и желтым цветами. Кальди попытался приподнять дверь за край – безрезультатно, она была толщиной порядка пятнадцати сантиметров и весила несколько тон. Он огляделся по сторонам, и его взгляд упал на поваленный ствол сосны диаметром в двенадцать сантиметров. Плита не была параллельна земле. Она образовывала с ней угол градусов в тридцать пять и в верхней точке прилегала неплотно. Кальди забрался наверх, затащив туда бревно. Поддел им край плиты и, повиснув на другом конце, стал раскачиваться. Плита съехала, приоткрыв проход. Изнутри пахнуло погребным духом. Прибор затрещал интенсивнее, стрелка сместилась в желтый сектор циферблата. Кальди заглянул внутрь. Там было темно. Изобретатель нашел палку, оторвав кусок ткани от своей рубахи, обмотал вокруг нее, сбрызнул чем-то из фляги, достал огниво и зажег факел. Кальди протиснулся в образовавшееся отверстие. Вниз вели земляные ступеньки. Он насчитал примерно тридцать ступеней, прежде чем попал в сводчатое помещение. Пока изобретатель спускался вниз, с каждым шагом он чувствовал себя все хуже и хуже. И вот теперь Кальди стоял перед каким-то свинцовым корпусом посреди помещения. Блики от факела танцевали на кожухе реактора. Изобретателю с каждой минутой становилось все хуже и хуже. В темноте загорелись зеленые глаза:

– Кальди, боже мой, что ты здесь делаешь?

– Тиграна? Тиграна, мне что-то нехорошо, – пробормотал он.

– Боже мой, как ты сюда попал? Зачем ты сюда пришел? Я же запретила тебе, всем запретила, – встревоженно проговорила она, выходя под свет факела. На ней был надет какой-то облегающий серый костюм.

– Тиграна, мне что-то нехорошо, – повторил Кальди, оседая.

– Тиграна, заканчивай свои проповеди, – прокричал Семен Алексеевич. – Тащи его в медотсек да побыстрей. Он получил смертельную дозу радиации.

Женщина-тигр одним прыжком оказалась около Кальди, подхватила его на руки и бросилась бежать в глубь помещения. Через пару секунд они были около двери. Тиграна произвела какие-то манипуляции, непонятные изобретателю. Силы трезво мыслить стремительно покидали его. Кальди начал терять сознание.

В комнате было светло. Вверху горела очень яркая лампа. Потолок был белый, как зимний снег на вершине горы. Веки разлипались неохотно. Вдруг над ним возникло чье-то лицо – это была Тиграна.

– Ну, вот ты и очнулся, Кальди. Как ты себя чувствуешь?

– Как побитая собака, – пошутил он.

– Тебе крепко досталось. Не будь я такой проворной, мы бы сейчас с тобой не разговаривали, – сказала она с материнской интонацией.

– Спасибо, Тиграна, хотя и не знаю за что. Почему мне стало вдруг так плохо, а? Что вы делаете здесь под землей? И где я нахожусь? – он попытался приподняться, но не смог.

– Тише, тише. Ты еще слаб, – проговорила Тиграна. – Ты в медотсеке нашего корабля. А плохо тебе было из-за радиации, излучаемой нашим реактором. Мы пытаемся зарядить батареи антиматерии.

– Это все, конечно, хорошо, – улыбнулся Кальди, – но я ничего не понял из того, что ты сказала, Тиграна. Что же это такое – реактор? Что такое батареи антиматерии, радиация и на каком это я корабле?

– Ну, хорошо, я попробую тебе все объяснить, но ты должен сохранить это в тайне.

– Ты же меня знаешь, Тиграна, я не из тех, кто разбалтывает чужие секреты, – с нетерпением ответил Кальди.


                Рассказ Тиграны


– С чего же начать? – Тиграна задумалась на мгновение. – Это будет непросто, с Ганиром тоже было непросто. Наверное, так. Мы с тобой находимся на планете. Это сферический мир, плывущий в космосе, как и миллиарды других планет.

– Вот уж нет, мы живем на плоском диске. Океаны омывают его, и у мира есть край, с которого можно упасть в ад.

– Скажи мне, Кальди, почему тогда мы не видим этого края? И корабли, уходящие в далекие страны, скрываются за горизонтом, но при этом не проваливаются в ад?

– Допустим. Но тогда, как мы удерживаемся на сфере и не скатываемся с нее?

– О, это благодаря гравитации. Она притягивает все к центру планеты. И народ на другой стороне не ходит вверх ногами, – упредила вопрос Кальди Тиграна. – На другой стороне все устроено точно так же, как и у нас.

– Но откуда ты это знаешь?

– Хотя бы потому, что я видела вашу планету из космоса.

– Что значит «из космоса»?

– Сверху, – улыбнулась женщина-тигр. – Мы прилетели из другого мира, блуждающего в космосе, как и твой, на этом корабле.

– Ты умеешь летать? – изумился изобретатель.

– Как и любой другой, оказавшийся на борту этого корабля.

– Ты, верно, смеешься надо мной, Тиграна. Корабли умеют только плавать, но не летать.

– Поверь мне, Кальди, этот корабль умеет летать. Забавно, так же говорил и Ганир в разговоре с бароном.

– Но почему вы не улетаете в свой мир, ведь, как я понял, вы очень хотите улететь?

– У нас недостаточно энергии для этого, – улыбнулась Тиграна.

– Какой еще энергии?

– Все в мире заключает в себе энергию: ты, я, вода, земля, ветер, свет светила, уран двести тридцать восемь… – опять улыбнулась Тиграна. – Вот тут внизу мы и получаем из него энергию, необходимую для полета.

– А что такое этот уран, как его, двести двадцать шесть, и почему мне там стало так плохо?

– Уран двести тридцать восемь – радиоактивное топливо. Оно участвует в ядерной реакции, выделяя огромное количество тепла, при этом распадается на другие элементы и создает мощную радиацию. От нее-то тебе и стало плохо. А вообще, это все очень сложно, чтобы объяснить за один раз.

– Да, Тиграна, ты права: это очень сложно понять. Но почему вы пришли именно в наш мир?

Она задумалась.

– Видишь ли, Кальди, там, откуда мы пришли, идет страшная, жестокая, кровопролитная война с могущественными силами. Мы не по своей воле попали на эту планету. Наш корабль был в составе флотилии, так называемой Объединенной гильдии миров. Его сбили. Входя в плотные слои атмосферы, мы сбросили все антивещество (нашу энергию), – пояснила Тиграна, – чтобы оно не взорвалось при приземлении. Ты, наверное, видел взрыв в небе шесть лет назад.

– Так это ваш приход озарило знамение? Тогда, признаться, многие подумали, что наступил конец света. Так вы, должно быть, боги? – глаза Кальди округлились.

– Нет, – улыбнулась Тиграна, – мы не боги, мы такие же, как вы. Просто знаем и умеем больше. И ты снова практически повторил слова Ганира.

– Такие же, как и мы? Но что-то вы на нас непохожи, ну, может, кроме барона, баронессы и баронета.

– Это потому, что я и Оршан – звероиды, а Гайд – робот.

– Что такое звероиды и робот?

– Робот – в данном случае означает, что этот разумный организм сделан из неорганической материи.

– Что значит «сделан из неорганической материи»?

– Гайд не родился. Его собрали из материалов, отличающихся от живых тканей, таких, например, как твои и мои, – она провела своей рукой сначала по его коже, а затем по своей шерсти.

– То есть он неживой, бездушный?

– Понимаешь, Кальди, здесь есть важные обстоятельства. Наш друг не дышит, ему не нужны ни мясо, ни овощи для поддержания сил, он не ходит в туалет и никогда не сможет произвести потомства, так как делают это животные или растения. Но Гайд разумен, понимает и воспроизводит эмоции, очень быстро обучается. Да, формально он неживой, но его возможность существовать так же важна, как твоя и моя.

– Хорошо. А кто такие звероиды?

– Любой живой организм, твой ли, мой ли, состоит из мельчайших формирований – клеток. Клетки внутри себя несут информацию о живом организме, называемую генетическим кодом или кодом ДНК. Сотни лет назад военные ученые нашего мира производили опыты с ДНК людей и животных. В результате появились звероиды – полулюди, полузвери. Некоторые из нас обладают огромной силой, кто-то невероятной скоростью и ловкостью, другие умеют летать или быстро плавать. Все звероиды делятся на кланы. Я из клана Тигроидов: во мне присутствует ДНК тигра – животного, обитающего на моей планете. Оршан из клана орлоидов: он умеет летать.

– А какие способности достались твоему клану? – с интересом спросил Кальди.

Тиграна достала из-за пояса какой-то металлический брусок. Взяла его одной рукой в кулак таким образом, чтобы один конец его торчал, и надавила большим пальцем на этот край. Металл, как пластилин, размялся в ее руке. Она разжала ладонь. У бруска скруглились грани, и он согнулся. Тиграна отдала его Кальди со словами:

– Моему клану достались сила и грация этого животного.

– Ничего себе, – Кальди с изумлением осматривал размятый металлический брусок. Еще немного повертев его в руках, он спросил:

– Тиграна, там, в темноте, как только я вошел, мне стало плохо, но ты находилась внутри дольше меня, и с тобой ничего не случилось. Почему?

– Ну, во-первых, в моем теле присутствуют нанороботы – специальные организмы, которые помогают от радиации, заражения, болезней, при восстановлении. Вообще, у них очень много функций. Во-вторых, на мне надет специальный углеродный скафандр, который задерживает львиную долю радиации.

– Ты так много знаешь, Тиграна. У меня просто в голове не укладывается. Ты должна научить меня тому, что знаешь. Это же так интересно. А когда будете улетать, возьмите меня с собой, ну пожалуйста, Тиграна, пожалуйста: я очень хочу посмотреть твой мир.

– Нет, Кальди, я не буду тебя учить этому и забирать никуда мы тебя не станем. Твое место здесь, на этой планете.

– На какой планете? До разговора с тобой я даже и не знал, что живу на круглом шаре – на планете.

– Неважно, Кальди, – спокойным тоном проговорила она. – Ты все равно никуда не полетишь.

– Но...

Тиграна не дала ему договорить:

– Ты не полетишь, и точка.

Кальди уперся рукой в лежак и приподнялся.

– Какая же ты жестокая, Тиграна.

– И вовсе нет, – улыбнулась она.


                В поисках друга


Двое всадников миновали узкий извилистый проход в скалах длиною в несколько километров. Они въехали в изолированный от остального мира оазис дикой природы. Вокруг росли вилиарские дубы – очень ценные и редкие породы деревьев. Мебель из их светло-желтой древесины украшала не каждый замок Арляндского королевства.

– Семен, ты все никак не успокоишься в своих поисках Норта. Ведь уже около шести лет прошло. Неужели ты все еще надеешься найти его? Мы уже изъездили все окрестности. И все безрезультатно.

Барон, облаченный в мантию, посмотрел на фигуру супруги в точно таком же одеянии. С некоторых пор Семен Алексеевич запретил другим членам его команды покидать окрестности Лебарди. Исключение составляли высотные полеты Оршана: его не было видно с земли.

– Да, Виктория, за эти четыре года мы чего только не повидали: и зыбучие пески, и болотистые топи, и диких зверей-людоедов, и разбойников разных мастей – все места, где пропадали люди, проверили – нет Норта. Но это не значит, что нужно бросать поиски. Он – наш товарищ, член команды. Виктория, помнишь, на Терренге во время обвала, когда мы с тобой остались под завалом, Норт нас не бросил. Он битых пять часов разгребал груды камней, а потом еще три километра тащил нас по туннелям до лифта, дыша ядовитыми испарениями. Не прекращать поиски – это самое малое, что мы можем сделать.

Виктория вздохнула:

– Ну где же нам его искать? Это даже не иголка в стоге сена.

– Маячок на его скафандре был активен до вхождения в плотные слои атмосферы. Так что радиус поиска – всего какая-то тысяча километров. Может быть, он здесь. Хотя то, что люди не возвращаются из этих мест, совсем непохоже на Норта.

Они ехали два часа лесом. Обогнули огромную, почти отвесную яму глубиной в несколько десятков метров и радиусом не менее сотни, поросшую густым мхом и колючим кустарником. Но все это время не было слышно ни вопля зверя, ни крика птицы.

– Тебе не кажется это странным? – спросила Виктория.

– Да, недобрая тишина. Мы не встретили ни одного животного, ни одной птицы на своем пути. Непохоже это на Норта, непохоже.

– Невероятно, на десятки километров я не чувствую живых существ крупнее жука. Да и насекомые немногочисленны – ни одной колонии вокруг.

Семен молчал. Виктория в напряжении смотрела на супруга. Казуры как-то несмело шли вперед, прядя ушами и вслушиваясь в каждый шорох. Напряжение нарастало. Барон вдруг сказал:

– Ты права: это какое-то гиблое место. Но меня страшит не отсутствие привычной для этого места фауны. Я чувствую нечто жуткое, и оно рядом, совсем близко.
В этот момент они въехали на пригорок и остановились. Казуры, почуяв опасность, стали как вкопанные, не желая сделать дальше даже одного шага. Впереди на поляне распласталась уродливой кляксой черная многотонная бесформенная туша. Клякса колебалась, подрагивала. С одного бока этой громадины торчало выкорчеванное дерево. Оно медленно погружалось в черную бездну туши.

– Боже мой, Семен, это же морф, – мысленно вскрикнула Виктория. – Откуда он здесь?

– Быстро. Отступаем, – также мысленно скомандовал Семен.

Но тут случилось неожиданное. Казуры, застывшие как вкопанные, вдруг испуганно запищали, выйдя из ступора, при попытках своих наездников скрыться как можно скорее из поля зрения кляксы. Поверхность тела морфа заколебалась в ином ритме, и из его недр вдруг выросло несколько длинных усиков с неким подобием глаз на конце. Они молниеносно развернулись по направлению пришедшего звука. Дерево перестало погружаться в недра чудища. Семен Алексеевич зашипел, не сводя полный ненависти взгляд с морфа:

– Что, гад, всю фауну съел, теперь за флору принялся!

Дерево вдруг надломилось и отпало. Клякса начала приобретать иную форму, всей своей структурой обращаясь к пришельцам. Из уродливого тела начали вырастать причудливого вида лапы, щупальца. Зрительные отростки впились в свои жертвы. Похоже, что звук морф принимал всей поверхностью тела.

– Брось своего казура и беги, они все равно не достаточно быстры, а эта тварь вот-вот сорвется в прыжок, – сказал супруге мысленно Семен.

Значительная часть массы морфа перетекла в противоположную от всадников сторону, готовясь воплотить слова Семена Алексеевича в жизнь. Викторию дважды уговаривать не пришлось. В мгновение ока супруги оказались на земле. Еще мгновение спустя мантии упали своим хозяевам под ноги. Виктория осталась в облегающем, тонком сером углеродном скафандре. На Семене был скафандр иного типа. Единственное в экспедиции шахтерское снаряжение с повышенной броней и мышечными усилителями, а также портативная плазменная горелка на антивеществе. Именно в нем он был, когда впервые столкнулся с Микином в Овраже. Семен всегда надевал его сам, так как привык брать в группе повышенный риск на себя. Костюм был похож на средневековые доспехи и потому несильно бросался в глаза местным жителям. Супруги де Лебарди совсем не собирались оставаться на месте и, мысленно дав команду телу «ускорение», побежали прочь. Спустя всего какие-то три секунды морф шлепнулся на неподвижных от страха казуров. Послышалось хищное хлюпанье и чавканье. Черная клякса задержалась на этом месте всего на какие-то полминуты. Все это время супруги де Лебарди бежали.

– Семен, что мы будем делать? Его здесь нельзя оставлять.

– Знаю. Я попробовал ментально связаться с этой тварью, но у меня ничего не получилось. Похоже, у него либо сопротивляемость телепатии очень сильная, либо разум чрезвычайно примитивный. Еще есть вариант, что он мыслит совершенно иным образом, отличным от известных нам форм жизни. В любом случае, у нас нет времени выяснять, в чем тут дело. Ясно только одно: этот фрукт – из стана врага и оказался на этой планете точно так же, как и Микин. Гугоры держали эту тварь в узде, а теперь, вырвавшись из-под их контроля, она начала действовать сродни какому-то вирусу, пожирая органику. Похоже, этот морф действительно чрезвычайно примитивное существо.

– Так что мы будем с ним делать, Семен?

Морф не дал барону ответить. Монстр душераздирающе ревел, стремительно нагоняя супругов. Барон и баронесса бежали тропинкой, по которой ехали сюда. Было очевидно, что по открытой местности от морфа не уйти. Множество его лап, щупальцев, отростков буквально впивались в грунт, толкая многотонную тушу вперед с поразительной скоростью. Когда расстояние между морфом и четой де Лебарди сократилось до десятка метров, барон мысленно скомандовал: «Быстро, в лес». Семен и Виктория в тот же момент резко повернули. Ревущая тварь промчалась мимо по инерции, гася сильный импульс. Чудовище даже завалилось на бок, давая вираж по большой дуге. Барон и баронесса бежали, огибая деревья, лишь незначительно сбросив скорость. Тварь отстала. Морф бежал напролом, выламывая деревья, но это чрезвычайно сильно замедлило его. И теперь у супругов вновь было время поговорить.

– Нам нужно уничтожить эту тварь, – сказал мысленно Семен, обращаясь к Виктории.

– Но как? Это же морф! Со скалы его не сбросишь и деревом не придавишь. У него потрясающая способность к регенерации, и каждая его клетка себе подобна. Достаточно небольшой части его тела, чтобы морф полностью восстановился за определенное время.

– Я заманю его в ту яму, что мы видели по пути, и взорву ранец скафандра с антивеществом. Заряда должно хватить, чтобы разорвать эту тварь и сжечь большую ее часть. Остальное доделает плазменная горелка, – Семен похлопал себя по запястью.

– Нет, одного я о тебя не отпущу, Семен.

– Тебе нечего ему противопоставить. И помочь ты мне ничем не сможешь. Только у меня есть все необходимое, чтобы остановить его. Мне будет спокойней сражаться, если я буду знать, что ты в безопасности.

И тут сзади донесся рев. Супруги оглянулись. Длинная черная «такса», огибая стволы дубов, стремительно приближалась к чете де Лебарди. Барон крикнул уже в голос:

– Врассыпную.

Супруги разделились. Но у морфа, похоже, был свой план действий. Туша устремилась за Викторией. Барон вскинул руку:

– Врешь, не уйдешь.

Тонкая полоса плазмы длиною в двадцать метров прорезала плоть морфа. Чудище взревело. Передняя часть его беспомощно плюхнулась на землю. Морф изменил направление. Кусок его тела, скользя по длинному корпусу, устремившемуся за обидчиком, выпустил щупальца по направлению к отрезанной части и начал сращивать ее с остальной тушей. Враг не потерял скорости, и Семену пришлось задействовать мышечные усилители скафандра на полную мощность. Виктория отбежала метров на двести и остановилась, провожая взглядом удаляющегося мужа, а вместе с ним и уродливого морфа. Сердце баронессы сжалось от отчаяния.

Семен бежал по лесу так быстро, как только позволял рельеф местности. Он прекрасно понимал, что длительное нахождение в форсированном режиме пагубно сказывается на его организме, что уж говорить о гиперфорсированном режиме, в который ввел его организм скафандр, впрыснув львиную долю различных препаратов в кровь. Тварь, видимо, подустала. Вся эта погоня, необходимость сращивать отрезанный ломоть плоти с остальным телом изрядно измотали морфа. Семен даже пару раз останавливался, чтобы зверь не потерял его из виду. Скоро все должно было кончиться: метрах в трехстах впереди по расчетам Семена была яма. Но тут крылась опасность: стоит только отсоединить ранец с антиматерией, как скафандр перестанет двигаться самостоятельно, исчезнет эффект мышечного усиления. А шахтерское снаряжение просто так, на ходу с себя не скинешь: ну не предусмотрен у старых моделей автоматический сброс! К тому же у ранца нет системы дистанционного или какого-либо подрыва – это же топливный элемент, не взрывчатка. Придется воспользоваться горелкой. Скафандр, конечно, поглотит часть взрыва, но не весь. А следовательно, при детонации нужно будет за чем-то укрыться. Задача была следующей: заманить морфа в яму целиком, выбраться наружу, снять топливный элемент, отбиваясь от попыток морфа выбраться вслед за ним плазменной горелкой, бросить ранец в яму, дестабилизировать его лучом горелки и успеть как можно дальше отпрыгнуть от края ямы до взрыва. После того, как морф окажется внизу, все должно уложиться в интервал не более трех-пяти секунд, иначе враг до него доберется и горелка не спасет. За этими мыслями Семен не заметил, как оказался у края ямы. Времени на раздумья больше не было. Барон оглянулся – морф приближался. Семен для верности помахал руками и пару раз крикнул, подманивая врага, а затем спрыгнул вниз. Добравшись до края ямы, морф остановился. Часть его тела с усиками-глазами перегнулась через край и посмотрела на свою добычу. Семен махнул рукой, подзывая тварь к себе, но на удивление морф проявлял чудеса сообразительности. Похоже, каким-то звериным чутьем он почувствовал опасность и не спешил спускаться в яму. Напротив, враг обтекал ее края, выбирая наилучший маршрут вниз, и оценивая опасность. Это не входило в планы Семена. Он подпрыгнул, и тонкий луч плазменной горелки вспорол черную плоть твари. Морф взревел. Семен не собирался останавливаться на этом. Он подпрыгнул еще, и луч горелки вырезал приличную часть туши врага. Морф, обезумев от ярости и боли, потерял всякую осторожность и начал с разных краев ямы, словно кисель, затекать внутрь, подбираясь к Семену. Барон ждал. Слишком поспешное бегство не принесет желаемого результата, зверь последует за ним и не попадет в ловушку. Взгляд Семена упал на нависший над ямой многотонный камень. Его можно аккуратно срезать горелкой и придавить тварь. Но течению мыслей барона помешали первые наплывы тела морфа, добравшиеся до его ступней. Пламя горелки полоснуло по черным отросткам, отрезая щупальца. Зверь взвыл от боли. В этот момент остатки туши морфа скатились в яму. Семен изо всей силы оттолкнулся от дна и начал быстро возноситься вверх. В этот момент пространство, где стоял барон, схлопнулось черной жижей туши чудовища, и огромный отросток начал подниматься вслед за беглецом. При этом туша морфа стремительно стекала с краев ямы в середину. Вновь пламя горелки ударило теперь уже максимально широким лучом в приближающееся щупальце противника. Морф вновь взвыл. Отросток начал падать вниз, в жижу туши. Семен ступил на край ямы и тут же срезал лучом горелки каменную глыбу. Следующие события словно слились в одно плавное движение. Семен ловко извлек из-за спины ранец с топливным элементом. Скафандр сразу дал о себе знать, повиснув тяжелым грузом на руках, ногах, всем теле, сковывая движения хозяина. Камень плюхнулся на морфа. Враг завозился под этой глыбой. Семен бросил ранец вниз, мысленно отсчитывая расстояние. Когда оно увеличилось почти до двадцати метров, сработала плазменная горелка, протыкая топливный элемент. Теперь нужно бежать. Какой неповоротливый костюм. Шаг, второй, третий – это все в гиперфорсированном режиме, мощный прыжок – уже нет времени. Взрыв. Сильная ударная волна спустя мгновение подхватила еще не успевшего упасть на землю Семена и понесла прочь от ямы.

Пелена отступила. Лицо Виктории сантиметрах в двадцати сверху. Семен осознал, что лежит на земле. На голове по-прежнему шлем шахтерского скафандра. Жена что-то говорит – сразу не разобрать. Сейчас он сделает над собой усилие. Звуки начинают приобретать отчетливость.

– Семен, ты в порядке? Ответь, с тобой все хорошо?

– Да, только в ушах шум.

Он попытался приподняться. Как же все-таки сковывает движения этот тяжелый скафандр. Он оперся на руку.

– Что там с морфом?

– Все, что было в яме, полностью сгорело, за исключением нескольких ошметков, разбросанных на несколько сотен метров вокруг. Лес местами занялся пожаром. Собирается дождь. Он должен потушить огонь. Ты пролетел по воздуху триста метров, ничего себе не поломал?

– Все в порядке. Лучше помоги снять скафандр. Нужно отыскать остатки морфа и сжечь, пока эта тварь не расползлась по лесу и не скрылась.


                Обыкновенное чудо


Юлан никак не мог сосредоточиться на работе. То заготовку передержит в печи, то плохо положит на наковальню, то щипцами недостаточно сильно зажмет, и молот кузнеца выбьет деталь прочь. После очередной неудачной попытки поработать Ганир с нескрываемым раздражением прикрикнул на подростка:

– Юлан, что ты ворон считаешь! Будь собранней.

– Простите, учитель, – отстраненно пробубнил подмастерье.

Он поднял с пола щипцами раскаленную деталь и снова положил на наковальню. Ганир ударил молотом – деталь опять отлетела на пол.

– Юлан! – вновь в раздражении крикнул Ганир.

– Простите, – пробубнил подросток и пошел за деталью. Ганир смотрел ему вслед. У кузнеца было ощущение, что его напарник сейчас не здесь, а где-то далеко-далеко. Юлан поднял деталь щипцами и вернулся к наковальне. Ганир положил руку подростку на плечо:

– Подожди, Юлан. Что с тобой? Ты весь день какой-то рассеянный, несобранный – сам на себя не похож. У тебя что-то случилось?

– Это все мой отец, – ответил подросток, откладывая деталь вместе со щипцами.

– Что с ним? – насторожился кузнец.

– Вы же знаете, что мой отец, бывает, прикладывается к браге. А если он до нее добирается, то пьет до беспамятства. В пьяном виде он безобиден, но может причинить себе вред. Вот сегодня утром забрался на чердак. Там у него была припрятана фляга. Напился как обычно, стал спускаться по лестнице, оступился и расшибся. Теперь лежит дома весь в кровоподтеках и ссадинах. Спит мертвым сном: что пьяному будет? А мать же волнуется, сидит подле него. Она его очень любит. Сколько раз отец божился, что больше не будет, но проходило время, и он снова брался за бутылку. Иногда по ночам мама плачет – я слышал. Загулы отца с каждым годом все сильнее и сильнее. Однажды он упьется до смерти. Это же мой отец! Учитель, что же мне делать?

В глазах Юлана дрожали слезы. Ганир подошел ближе и обнял подростка, прижал к плечу.

– Юлан, не надо. Все будет хорошо. Хочешь, я поговорю с местными, чтобы никто не продавал брагу твоему отцу, крепко так поговорю.

Подросток всхлипнул:

– Это бесполезно, мама уже говорила. Отец каждый раз все равно находит выпивку.

В дверном проеме совершенно бесшумно показалась женщина-тигр. Кузнец посмотрел на нее:

– Слушай, а давай поговорим с Тиграной. Она вылечила меня от смертельных ран, подарила разум Кальди. Тиграна – чудо. Неужели она откажется помочь?

На лице Тиграны появилась заинтересованность. Юлан, не отрываясь от плеча кузнеца, сказал, проглатывая слезы:

– Да разве здесь лечить можно? Пьянство – это же от беса.

Тиграна с помощью телепатического дара быстро разобралась что к чему:

– Значит, будем изгонять этого беса, – заключила она. – Так оставлять нельзя.

Коча Кривой открыл глаза. Он валялся где-то на полу. Сильно болела голова. Какой-то непонятный жуткий запах растекался по комнате. Коча попытался приподняться на руках, но они заскользили в липкой сырости, и он упал, так и не сумев подняться. Запах усилился, стал ближе, еще страшнее. Но откуда он? Руки, так пахнут его ладони. Он поднес их к лицу. Кровь, липкая, бордовая кровь. Он вдруг осознал, что лежит в луже крови, но это не его кровь. Это не может быть его кровью, ее слишком много. Если бы это вытекло из него, он бы сейчас был мертв. Но тогда чья она? Кто умер? Так, это его изба. Голову прострелила жуткая мысль: «Анира, жена. Что с ней?». Взгляд заметался по комнате, он обернулся. Волосы, рассыпавшиеся на досках пола, волосы – это Анира. Она лежит на полу, не двигаясь. Лужа крови тянется от нее. Глаза застыли. На горле огромная резаная рана. Перед глазами все поплыло. Он бросился к мертвой жене. Стал трясти ее, причитая:

– Анира, как же это? Анира, очнись. Кто же это тебя? – слезы хлынули из глаз. – Как же я теперь без тебя? Как же Юлан?

Сзади донесся низкий, сухой голос Ганира:

– Юлан никак. Вон он лежит с ножом в груди.

– Что? – поперхнулся Коча, словно его огрели по голове. Он попытался подняться. Ноги слушались плохо. Он посмотрел в ту сторону, куда указывал кузнец. В углу рядом с печью на деревянном полу, прислонившись к стене, сидел его единственный сын. Голова была опущена вниз. Из груди торчал большой охотничий нож.

– Сынок, сынок. Как же это? Кто же тебя? – руки Кочи затряслись. Он приложил ладонь ко рту, чтобы не закричать. Кривой упал на колени и зарыдал в голос.

Ганир следил за ним абсолютно жестким взглядом. Коча не мог остановиться несколько минут. Когда наконец он убрал руки от лица, в глазах его горела ненависть:

– Ганир, ты же знаешь, я вижу, что знаешь, кто их убил? Я разорву его голыми руками. Это не человек, он мою Аниру, моего Юлана! Где он, кто он, Ганир?!

На лице кузнеца не дрогнул ни один мускул:

– Ты действительно хочешь узнать это?

– Да, где он? – с готовностью гепарда поднялся Коча.

– Ну, идем, – так же холодно проговорил Ганир.

Они вышли из горницы и оказались в сенях. Кузнец вдруг остановился возле бочки с водой:

– Смотри, вот он.

– Где? – непонимающе нагнулся над бочкой Коча. – Под водой?
– Ты смотришь на него.

– Что?! – вцепился в края бочки Коча.

– Это ты убил в пьяном угаре сначала свою жену, потом – сына.

Коча начал оседать. Он как-то в один миг постарел на десяток лет. Ганир же был неумолим:

– Сегодня утром Юлан рассказал мне, что ты опять ушел в запой. Мы решили, что так больше не может продолжаться и с этим нужно что-то решать. Тиграна согласилась нам помочь излечить тебя от пьянства, и мы втроем направились к твоей избе. Когда мы зашли внутрь, нам открылась страшная сцена: твоя жена лежала с перерезанным горлом, а ты сидел в углу и что-то бубнил. Зрелище было жутким. Когда Юлан вскрикнул от увиденного, ты поднялся и, обезумев, начал размахивать ножом, гоняя каких-то чертей. Я не успел среагировать, а твой охотничий нож уже торчал из груди сына. Мне пришлось приложить тебя покрепче. Тиграна кинулась к Юлану. Он еще хрипел, когда она убегала за помощью и лекарствами. Моли бога, пьянь, чтобы они смогли вытащить Юлана с того света, иначе я не знаю, что с тобой сделаю.

Коча Кривой был в глубоком шоке. Он сидел на полу возле бочки, обхватив руками колени, покачиваясь вперед-назад, и повторял только одно слово:

– Нет, нет, нет, нет.

Дверь из сеней на улицу отворилась, и внутрь буквально пулей залетели Тиграна, Семен, Виктория, Гайд. Не задерживаясь ни на мгновение, все четверо проследовали один за другим в горницу. Из избы начали доноситься звуки незнакомой Коче Кривому реанимации. Так продолжалось минут пять, прежде чем сознание вернулось к отцу Юлана. Он приподнялся, опираясь о бочку.

– Что там? – еле слышно спросил он у Ганира, стоящего возле приоткрытой в горницу двери. Тот даже не посмотрел в его сторону.

– Что там происходит? – произнес Коча громче.

Ганир посмотрел своим знаменитым неморгающим взглядом мясника:

– Похоже, у них ничего не выходит.

Коча больше не мог оставаться в стороне. Он всем телом подался вперед так быстро, что кузнец не успел заслонить собой проход, и отец Юлана оказался в горнице. Рядом с печью над телом его сына склонились все четверо пришедших, они что-то делали, переговаривались. Виктория посмотрела на супруга, Семен покачал головой. Коча за их спинами встал на колени:

– Нет, нет, не надо, зачем же вы качаете головой. Спасите моего мальчика, вы ведь можете, вы же все можете, – он пополз на коленях к врачам. – Я умоляю вас, ради всего святого. Вы же не одного человека спасете, вы и меня спасете. Пусть я жену убил – кара на меня за это, убить меня мало, но сын – он же должен пережить нас, жить после нас, – он подполз к ногам Тиграны, вцепился в них, как в единственный спасательный круг. – Я все сделаю, я в рабство к вам пойду. Знаете, какой я хороший следопыт: любую дичь выследить могу. А хотите на цепь посадите вместо гауча: я и гавать умею, – он начал лаять.

Все четверо выпрямились. На их лицах была жалость. Глаза Кочи Кривого бегали по лицам врачей:

– Нет, не надо. Не смотрите так, вы же его вылечите, да? Да?!

Слово взял Семен:

– Уже слишком поздно. Всех наших умений сейчас слишком мало. Мы не можем воскресить мертвого, только не здесь.

Пальцы Кочи разжались. Он упал на пол, словно мешок картошки. У отца Юлана просто не было больше сил. Он лежал на полу, и из его остановившихся глаз по щекам текли слезы. Время словно бы остановилось. Коча не слышал ни шагов, ни голосов. Глаза заволокла пелена. Казалось, так продолжалось бесконечно долго. Но вот перед ним возник образ Тиграны. Женщина-тигр протянула ему руку, все пространство вокруг заполнил ее тягучий против обыкновенного, низкий грудной голос:

– Пойдем, Коча, все еще можно исправить. Можно спасти Юлана и Аниру.

Коча хотел было быстрым рывков вытянуть вперед руку, но оказалось, что она бесконечно тяжелая.

– Давай, Коча, все в твоих руках. Ты можешь их спасти, только дай мне свою руку.

Он попытался что-то сказать, но рот тоже занемел. Голос Тиграны звучал как набат:

– Тебя держат твои пороки. Чтобы спасти своих близких, тебе нужно побороть в себе хмельного демона. Дай мне руку, Коча!!! Дай мне помочь тебе спасти их. Или ты не любишь своих родных?!!

Коча разжал рот. Откуда-то изнутри, преодолевая колоссальный барьер, вырвался крик. Словно ломая кирпичную стену, его рука вытянулась вперед навстречу руке Тиграны. Пальцы впились в ее ладонь. Все вокруг залил ослепительно яркий свет. Был слышен только голос Тиграны:

– Вынимаю отчаяние, безысходность, зависимость. Вкладываю свет, любовь, силу…

Коча Кривой открыл глаза. В теле была какая-то легкость, а в душе – умиротворение. Он повернул голову на бок и увидел заснувшую на стуле возле него жену. Коча улыбнулся:

– Анира, живая. Как хорошо. Значит, она все-таки их спасла.

Жена клюнула носом и тут же проснулась. Смотрела пару секунд в улыбающееся лицо мужа и сама улыбнулась:

– Ты очнулся. Как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо, ты живая. Я думал, что потерял тебя, – Коча вдруг спохватился. – Где Юлан?

– Он здесь. Они все здесь. Юлан, Тиграна, он очнулся.

Дверь в горницу открылась, и в нее вошли живой сын Кочи, женщина-тигр и Ганир. Юлан сразу же подошел к Кривому:

– Ну как у тебя дела, отец?

Коча приподнялся на правом локте и протянул левую руку к груди сына:

– Живой. Вы оба живы. Идите ко мне.

Сын и жена нагнулись к нему. Мужчина обнял их. Они ответили ему тем же.

– Мы так сильно волновались за тебя. Целый день и весь вечер Тиграна не отходила от твоей постели, колдовала. Ты бредил – было так страшно. – сказала Анира.

Коча Кривой отстранил от себя супругу, сына и посмотрел на них внимательно.

– Подожди, сколько я был без сознания? – переспросил он Аниру.

– Да как с лестницы упал, я тебя до кровати дотащила, так, почитай, с самого утра и уж вот до ночи.

– Быть того не может, я же, я же…

– Ничего этого не было по-настоящему, Коча… – неожиданно вмешалась в разговор Тиграна. – Это была галлюцинация. Я просто показала тебе, что может быть, если ты не бросишь пить. Только так можно было вылечить тебя от зависимости. Прости меня за то, что заставила испытать такой ужас.

Коча молчал, опустив голову. Затем приподнялся и сел на кровати, спустив ноги на пол.

– Да, то, что я видел, не пожелаешь и врагу, – он метнул взгляд на свою истязательницу. – Ну и как, все было не зря? Пить я бросил?

Тиграна нисколько не смутилась такой реакции, напротив, она, кажется, ожидала нечто подобное. Женщина-тигр вынула из-за спины бутыль с брагой и поставила на стол:

– Не знаю, сам скажи.

Анира с тревогой перевела взгляд сначала на Тиграну, которая излучала уверенность, потом на мужа. Коча смотрел на бутылку пару секунд, потом – на жену. Взгляд его был немного напряжен:

– Уберите. Видеть эту гадость не могу.

Тиграна улыбнулась.


                Пятеро против одного – нечестно


Лес в окрестности замка Лебарди был довольно густой, хотя до Сонного ему было явно далеко. Через подлесок шли трое: двенадцатилетняя Тиль и четырнадцатилетние Федор и Юлан. Мальчики заметно вытянулись, особенно Федор. Теперь Юлан был ниже своего соперника на полголовы и все больше и больше от него отставал. Между тем Федор доставал Ганиру только до верхней губы, а о том, чтобы догнать отца, и речи пока не было. Баронет за эти годы стал сильнее, быстрее, ловчее, выше и вообще красивее. Все это очень сильно раздражало Юлана. Он не упускал момента потягаться со своим соперником и хотя бы в чем-то превзойти его. Правда, в этом удача ему улыбалась редко. Вот и сейчас Юлан и Федор бежали на спор. Баронет – спиной вперед и не глядя через плечо, а его соперник в полную силу и лицом по направлению движения, но все равно проигрывал. Федор бежал легко, как кинатка, без усилий уклоняясь от вырастающих на его пути деревьев. Юлан, несмотря на свою подготовку, дышал тяжеловато: они бежали по пересеченной местности уже несколько минут. Федор улыбался:

– Юлан, поднажми, а то я шагом пойду. Прибавь хоть немножко, вон оно, это кривое дерево – метров сто осталось.

Юлан зло сплюнул:

– У тебя что, глаза на затылке? Ты как его видишь?

– Это неважно, мне можно даже с закрытыми глазами бежать. Я же местность с первого взгляда запомнил, а теперь просто вспоминаю, что и где находится.

В этот момент Федор зацепился ногой за корень, спрятавшийся в невысокой траве, и начал падать. Юлан улыбнулся:

– Ну, теперь я тебе не проиграю.

Федор упал на землю. Вот Юлан вырвался вперед на корпус, на два, три. Вот их уже разделяет пять метров, десять, тридцать. Кривое дерево все ближе и ближе, еще несколько секунд, и он коснется ствола рукой. Какой-то звук из-за спины. Нет, нельзя оборачиваться, а то точно проигрыш. Сейчас, сейчас, еще двадцать сантиметров. Поздно. Федор уже коснулся ствола.

– Ты, да как ты смог?! – ударил Юлан кулаком по дереву.

– Секрет фирмы, – улыбнулся Федор. – Просто я быстрее. Смирись.

– Погоди-ка, – вдруг спохватился подросток. – Ты же не спиной вперед бежал, я же видел – у нас был другой уговор. Это жульничество!

Федор замялся. Юлан его подловил. Когда он упал, то специально дал фору своему сопернику, чтобы победа была еще слаще, но слишком увлекся этими мыслями и пропустил момент, когда следовало вскочить и бежать. И потому, нарушая уговор, баронет помчался сломя голову лицом вперед за Юланом, войдя в режим ускорения. Сын Кочи Кривого возликовал, заметив секундное замешательство Федора:

– Значит, победил я! Ты продул, Федор, признай это.

– Ну подумаешь, немного пробежал не задом наперед, и что с того?

– Нет, ну ты совсем стыд потерял. С тобой невозможно спорить, постоянно жульничаешь, и только благодаря этому выигрываешь, – явно лукавил Юлан. Федор был куда быстрее и сильнее его. Подросток это знал и признавал в глубине души, хотя ой как не хотелось.

– Эй, мальчишки! Еще не набаловались? Вы забыли, ради чего мы сюда пришли? – донесся до них мысленный голос Тиль. – Нам совсем в другую сторону. Вы куда убежали? Я за вами гоняться не собираюсь. Видите меня? Давайте возвращайтесь.
Юлан и Федор переглянулись.

– Новый спор. Кто быстрее до Тиль. Я – на одной ноге, ты – как всегда во весь опор, – предложил Федор.

– Хорошо. Но прыгать будешь на левой. И смотри – только на левой. Если ступишь на правую, проиграл.

– Ты прямо как настоящий юрист.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, юристов каких-то приплел. Если испугался, то так прямо и скажи: мол нет, Юлан, мне тебя не победить в честном споре, сдаюсь сразу, был не прав.

Федор ухмыльнулся:

– Вот еще. Не дождешься. На изготовку! На старт, внимание, марш!

В этот раз обошлось без жульничества. Победил с большим отрывом Федор. Он прыгал за раз на пять-шесть метров, обогнав своего соперника на добрую сотню. Финишировавших подростков Тиль встретила не столь радушно, как они того хотели:

– Вы что, совсем из ума выжили? У древесной волчицы феноменальный слух. Она уже вся извелась. Мне стоило огромных усилий, чтобы удержать ее на месте. Идемте. Ее логово вон за теми кустами.

Тиль указала на кустарник, растущий метрах в семидесяти от них.

– Идите тихо.

Они пошли. Федор шепотом спросил:

– Тиль, а как ты так безошибочно определяешь, где и какое существо находится?

– Если бы ты, Федор, усерднее занимался с подарком своих родителей, я имею в виду головоломку Ватслова, а не гонялся бы наперегонки с Юланом, то не задавал бы мне таких глупых вопросов.

Юлан в этот момент возликовал. Он всегда очень любил, когда Тиль ставила на место своим мастерством зазнайку Федора. Баронет насупился:

– Ну, конечно. Сама ты уже ее разгадала полностью. Нет бы подсказать, что там нужно сделать. А то у тебя на все один ответ: сам да сам.

– А как ты хотел? Навыки и знания ниоткуда сами по себе не берутся. Все достается тяжелым трудом.

Тут Юлан второй раз возликовал: Федор опять получил по носу.

– И откуда ты все это взяла? – баронет сжал губы плотнее.

– Так Тиграна говорит. И я ей верю. Тише, вот мы, кажется, и пришли.

Тиль осторожно подкралась к кустарнику и раздвинула его ветви.

– Смотрите, вот они.

Юлан и Федор заглянули за раздвинутые ветки. Возле логова под одной из шепчущих сосен стояла ощетинившаяся волчица. Она была похожа на земную, только морда более вытянута с дополнительной парой глаз, затягивающихся в дневное время суток пленкой. Эти глаза активны при ночной охоте, а днем бесполезны, так как слишком чувствительны к свету.

Тиль прошептала:

– Ребята, спокойнее. Не делайте резких движений. Покажите, что вы не собираетесь навредить ей или ее щенятам.

Все трое начали медленно выходить из-за кустов, держа руки ладонями по направлению к волчице. По выражению лица Тиль было видно: с помощью своего дара маленькая «колдунья» пытается успокоить зверя.

– Стойте, – мысленно скомандовала она своим спутникам. – Мне надо с ней поговорить.

Юлан и Федор остановились, наблюдая за Тиль. Она подошла к волчице поближе. Та продолжала скалиться. Но вдруг что-то неуловимое повисло в воздухе, и волчица, словно гауч, завиляла хвостом и сама приблизилась к Тиль, начав лизать ей ладони. У подростков перехватило дыхание. Девочка обратилась к Юлану:

– Достань молоко, что мы припасли, и отдай ей.

Юлан очень осторожно достал заплечный мешок. Вынул крынку с плотно закрытой крышкой из пузыря горбача. Открыл ее, достал миску и налил молока. Юлан протянул миску Тиль. Она улыбнулась:

– Угости ее сам.

Сын Кочи Кривого очень осторожно протянул миску волчице. Этот зверь мог с легкостью впиться в горло, и потому подросток не торопился. Волчица обратила на него внимание. Втянула своим чувствительным носом запах, шагнула ближе. Юлан поставил миску. Зверь крайне осторожно приблизился к миске с угощением, лизнул, затем еще раз и еще. Несколько секунд спустя волчица увлеченно лакала молоко. Юлан хотел осторожно погладить ее, но Тиль быстрее зверя прочитала его жест и мысленно предупредила:

– Только не когда она ест – может укусить.

Юлан убрал руку. На звук лакающей молоко матери из логова начали выползать еще слепые кутята, забавно поскуливая и подвывая.

– Ух ты, какие хорошие, – вырвалось у Федора.

Волчица, разобравшись с угощением, вновь подбежала к Тиль и завиляла хвостом. Девочка запустила свою ладонь в густую шерсть зверя, проведя по черной спине. Волчица издала гортанный возглас – ласка была уместна. Тиль мысленно позвала своих спутников:

– Идите сюда, теперь можно, только не спугните.

Федор и Юлан приблизились и тоже принялись гладить волчицу. Та опрокинулась на бок, подставляя брюхо под ласкающие пальцы, и била от удовольствия хвостом по земле. Кутята смешно ползли к матери. Юлан подхватил одного на руки и начал гладить. Тот, смешно покряхтывая, пытался вывернуться из рук и жалобно скулил. Подросток не стал мучить кутенка и отпустил его поближе к матери. Все было так, как и говорила Тиль: древесная волчица вела себя словно прирученный гауч. Но тут случилось что-то странное: волчица перестала бить хвостом и на секунду вытянулась. А в следующее мгновение вскочила и замерла. Она уставилась Федору за плечо, навострив уши и к чему-то прислушиваясь. На ее морде отразилось волнение.

– Что такое? Что там? – спросил Юлан.

Тиль ответила через паузу:

– Она что-то услышала.

Федор напрягся, в этот момент его слух обострился до предела:

– Это всадники. Трое или четверо. Примерно в двух километрах отсюда в северо-западном направлении, они приближаются.

Тиль, казалось, тоже сосредоточилась:

– Точнее, пятеро всадников-дружинников. Они преследуют мальчика четырнадцати лет. Его зовут Муаян.

Федор только руками всплеснул:

– Да как это у тебя получается?

Тиль даже не заметила восхищения баронета:

– Скорее. Мы должны помочь ему. Если Муаяна догонят, то убьют.

– Да кто это такой, Муаян? – вклинился в разговор Юлан.

– Насколько я могу читать его мысли и мысли преследователей, он – сын беглого головы деревни. Крестьяне под предводительством его отца сбежали из соседних баронских владений. Большинство беглых уже окружили. Мальчик спасается бегством.

Федор, больше не говоря ни слова, поднялся и со всех ног побежал на северо-запад. Юлан крикнул ему вдогонку:

– Да подожди же ты! На тебе нет доспехов, у тебя нет оружия! Да стой же, меня подожди! – и Юлан побежал следом.

Что было делать Тиль? Она последовала за ними.

Легкие горят, а сердце того и гляди выпрыгнет, но останавливаться нельзя. Они близко. Он слышит топот казуров за спиной. Оглянуться страшно. Вперед, только вперед. Рядом с виском, сантиметрах в пяти, пролетело копье и вонзилось в землю. Сердце сжалось. Надо бежать в чащу: там они не смогут его преследовать верхом, но как назло лес здесь редкий. Овраг. Муаян кубарем скатился вниз, каким-то чудом не напоровшись на сучья и не свернув себе шею. Овраг крутой, верхом не спустишься, нужно объезжать. Возможно, это его спасение. Нет, западня! Овраг длинный, а противоположный склон крутой, не вскарабкаться. Стрела, еще одна. Он увернулся. Они кричат ему что-то.

– Попался, сопляк, теперь не убежишь!

– Стой ровно, сдохни, как мужик!

Муаян собрал всю свою волю в кулак и, преодолевая страх, прокричал с вызовом в ответ:

– А ты спустись и убей меня, если сможешь!

– Ах ты щенок!

И снова Муаян увернулся, но теперь уже от копья. Он не стал ждать, когда очередной всадник прицелится, а побежал оврагом прочь. Дружинники разделились – подросток это заметил. Двое скакали за ним параллельно по краю оврага. Оставшиеся трое, скорее всего, отправились искать пологий спуск в овраг. Ему нужно срочно выбраться на противоположную сторону, пока овраг не кончился, и как можно быстрее затеряться в лесу, но преследователи осыплют его стрелами, попытайся он это сделать. И потому остается только бежать вперед в надежде на чудо. А это так непросто. Дно оврага местами перегородили упавшие деревья, сучья, вымоины. Приходится перепрыгивать, нагибаться, скакать. Радует только одно: преследователям тоже несладко. Но как же больно бьется сердце, стучит в висках. Он спасается, бежит уже долго, слишком долго. Еще немного и ему конец: упадет, как загнанный казур. О нет – овраг кончился! Бежать некуда. Сзади слышен топот казуров. Те трое все-таки нашли спуск в овраг. И эти, что над головой, взяли на прицел. Муаян метнулся к одному склону. Две стрелы воткнулись выше головы в земляную стену. Он пробежал чуть дальше и снова попытался подняться – но опять стрелы. Все – бежать некуда. Его загнали. Это конец! Наглый смех сверху – смех охотника, поймавшего свою добычу и наблюдающего за тем, как она безуспешно пытается выбраться из ловушки. Ну уж нет! Так просто он не умрет, не сдастся. Вот подходящая ветка. Раз, два – прочь полетели ненужные сучья, дубина готова. Посмотрим кто кого. Сверху новая волна беспардонного хохота:

– Брось палочку, пастушок, чай не овец гонять собрался.

Муаян сплюнул:

– Да уж, не овец – баранов.

– Что? Ах ты, сукин сын! – и в след за ругательством в Муаяна полетела стрела. Подросток в последний момент отклонился, загораживаясь дубиной. Стрела застряла в левом плече, но кость не задела. Муаян до крови закусил губу, чтобы не закричать от боли. Нет, он не доставит им такой радости. Вместо этого он перехватил стрелу правой рукой и сломал ее древко. Левая рука теперь мало чем могла помочь в битве, каждое движение отдавалось болью. Шансы на спасение, и без того чрезвычайно низкие, сейчас таяли на глазах.

Сверху донесся голос одного из дружинников:

– А вот и остальные подоспели.

Муаян обернулся. Из-за поворота выехали трое преследовавших его всадников. Подросток принял боевую стойку. Один из дружинников, по всей видимости главный, ухмыльнулся:

– Кажется, щеночек перед смертью решил палочкой помахать. Ну что ж, давай посмотрим, насколько тебя хватит.

Дружинник спрыгнул со своего казура. Он был облачен в средние доспехи: кольчуга, защитные щитки на руках и ногах, панцирь, добротный шлем. Воин вынул одноручный меч из ножен и снял с казура притороченный к седлу боевой топор. Он начал наступать на подростка.

– Ну что, щеночек, потанцуем? Не волнуйся, я тебя не больно убью: раз и все.

Но тут со склона оврага донесся чей-то голос:

– Немедленно остановитесь. Вы находитесь в землях Лебарди. Хватит чинить беззаконие. Немедленно отпустите его.

Дружинники обернулись. На самом краю оврага стоял худощавый мальчишка, очень длинный, по возрасту – ровесник Муаяна. И потому старший криво усмехнулся:

– А ты, щенок, кто такой будешь, зачем указываешь дружине барона де Шетразо, что ей делать, а что – нет?

– Я – баронет Федосул де Лебарди, племянник барона Семула де Лебарди, хозяина этих земель, приказываю вам: немедленно оставьте мальчика в покое и покиньте эти земли.

Дружинники переглянулись. Старший несколько поубавил свой пыл:

– А чем вы докажете, что являетесь баронетом, а не каким-нибудь проходимцем?

Федор молча снял с пальца фамильный перстень, выкованный Ганиром, и бросил его дружинникам. Старший поднял упавшее кольцо, повертел его в руках, а потом сказал:

– Действительно, это гербовый перстень баронов де Лебарди. Но ваше требование, баронет, мы не можем выполнить, потому что исполняем волю нашего хозяина – барона Анио де Шетразо. А должны мы покарать всех беглых крестьян за предательство и измену.

Хотя Федор и был племянником хозяина этих земель и человеком знатного рода, но тон, с которым старший воин разговаривал с ним, был явно пренебрежительным. К тому же дружинник цедил фразы сквозь зубы, хорошо хоть не сплевывал. Федору ответ не понравился. Он оперся правой ногой о корягу, чуть склонился вперед, положив локоть руки на колено:

– Если вы не внемлете моим словам, я буду вынужден изъясняться на языке кулака и дубины.

– Чего? – переспросил старший, очевидно не сразу поняв, что имеет в виду баронет. Через пару секунд смысл слов Федора наконец-то дошел до него. На лице дружинника поселился недобрый оскал:

– Ребята, посмотрите-ка на него: молодой лебардийский петушок решил прийти на помощь шетразонскому. Похоже, сегодня барон де Лебарди останется без племянника, – угроза пронзила воздух, мобилизуя организм.

Федор улыбнулся недоброй улыбкой. Он решил для себя, что первый шаг будет за дружинниками. Долго ждать не пришлось. Старший сделал знак рукой, и один из всадников вскинул арбалет. Воздух прорезал свист стрелы. Но каково было удивление дружинников, когда спустя мгновение почти неуловимым движением руки Федор легко поймал ее и, демонстративно-небрежно помахав ею, отбросил в сторону. Надо отдать должное головорезам из Шетразо: пришли они в себя быстро. Старший снова подал знак сначала двум, которые были рядом с ним, затем другим, что были на краю оврага.

– Ну что, ловкач, посмотрим, как ты увернешься от четырех стрел сразу.

Всадники выстрелили почти синхронно. Федор просто прыгнул, да так, что у дружинников чуть челюсти не попадали. Овраг в этом месте был шириною метров пятнадцать. Ни одно из известных в этом мире животных не смогло бы перепрыгнуть его с одного прыжка, а этот мальчишка смог. Федор хорошо освоил ускоренный режим и пользовался им умело. Старший крикнул на своих подчиненных:

– Вы что, слепые? В мальчишку какого-то попасть не можете?

Один из них в растерянности ответил:

– Подишь попади в него, когда он прыгает, что кинатке и не снилось, а верткий, хлеще ясега.

Федор вновь принял свою надменную позу:

– Я вижу: со стрельбой у вас не клеится, может быть, врукопашную больше повезет? – и с этими словами он спрыгнул вниз.

Старший плотоядно оскалился:

– Все-таки, парень, ты на редкость глуп, раз сам прыгнул в ловушку. Ребята, принесите-ка мне его на копьях.

Всадники убрали арбалеты и достали копья. Они пришпорили казуров и двинулись боевой поступью по направлению к Федору. Баронет заметил, что они очень крепко держали копья, взяв древко под мышку. За долю секунды он просчитал свои дальнейшие действия. Федор, как мог, закрепил ноги в толстых корнях дерева, проступивших на дне оврага, и стал ждать. Секунды для него тянулись, словно минуты, и потому он сумел приготовиться к нападению всадников. Удар. Старший не поверил своим глазам. Казуры по инерции пронеслись мимо баронета, а вот всадники за своими питомцами последовать не смогли. Они будто бы налетели на невидимую каменную стену. Федор поймал оба копья своими цепкими руками, и все. Копья с треском сломались, выбрасывая хозяев из седел прочь. Корни у ног баронета полопались, но подросток устоял. Руки были в крови: это сломанные древки изранили их. Но баронет не замечал этого. Конечно, он бы мог более изящно и совершенно, без ущерба для своего здоровья обезвредить дружинников, но Федор добивался определенного эффекта. Баронет решил поселить в молодцах животный страх, а демонстрация колоссальной силы – один из лучших способов сделать это. И действительно, всадники на краю оврага замерли в исступлении, старший дружинник превратился в побелевшее изваяние с хорошо отвисшей челюстью, а два молодца, что вылетели из седел, были в нокдауне. Баронет отбросил обломки копий в стороны и угрожающе двинулся на старшего дружинника. Тот, некоторое время прибывая в шоке, не мог пошевелиться. И только когда расстояние между ними уменьшилось до пятнадцати метров, вдруг опомнился и бросился к Муаяну, выбил из его рук дубину и заслонился подростком, приставив к горлу лезвие меча.

– Не подходи! – срывающимся на визг голосом прокричал дружинник. – А не то я убью его!

Федор оценил угрозу. При всей своей скорости и ловкости он никак не смог бы помешать исполнить угрозу. Баронет остановился:

– Славные же вы воины, одним мальчишкой от другого закрываетесь. Неужели в Шатризо все дружинники баб трусливее? Может быть, отпустишь его, и поговорим по-мужски?

– Ага, и в жопу себя поцеловать, да? Ты за кого меня принимаешь? – шестеренки в голове старшего завертелись с удвоенной силой. – Давай лучше я тебе предложу: твоя жизнь в обмен на его. Стой и не двигайся, мои молодцы нашпигуют тебя стрелами, а этот малый останется жив – слово даю.

Баронет рассмеялся:

– Да ты, видно, совсем от страха одурел. Я на месте стоять не буду. А убьешь его – в твоем теле ни одной целой кости не останется. Это я тебе обещаю. Да, кстати, ты остался один.

И в это мгновение по шлему ближайшего всадника со свистом ударил булыжник размером с ладонь. Воин вывалился из седла. Спустя три секунды второй булыжник ударил его напарника. Это наконец добежал Юлан и сработал из самодельной пращи.
Баронет сделал шаг по направлению к старшему:

– Все кончено. Ты один. Не надо делать глупостей. Отпусти его.

Дружинник оказался загнан в угол. Неожиданно страх отступил, уступив место отчаянной удали и лихости:

– Что, думаешь, струсил я? Думаешь, я его не убью? Просчитался, сопляк, просчитался! – и дружинник сделал угрожающее движение мечом у горла Муаяна. Лезвие впилось в кожу подростка. Мгновение. Дружинник осунулся, руки ослабели, выпуская оружие. Еще мгновение, и он уже повалился на спину, проваливаясь в глубокий сон.

– Молодец, Тиль! – крикнул Федор куда-то в лес.


                Так рождаются легенды


Они ехали верхом на казурах. Федор, Юлан и Тиль держали себя с Муаяном, словно давно знакомые друзья, а он отвечал им взаимностью. Но каких-то двадцать минут назад шетразонский беглец сильно сомневался в судьбоносности этой встречи. Освобожденный подросток первое время, как и дружинники перед этим, был под глубоким впечатлением от увиденного. Еще бы, не каждый день сталкиваешься с человеком, который способен выбить из седел сразу двух всадников. Плечо Муаяна умело перебинтовала Тиль. Она же обработала рану, используя лесные травы. После перевязки к нему подошел Федор и спросил:

– Ну как ты, Муаян?

Подросток вздрогнул:

– Откуда ты знаешь мое имя? Я же его не называл.

Федор замялся. Тиль посмотрела на него:

– Ну, вы прямо сама предусмотрительность, баронет. Что уж теперь, объясните.

Муаян водил взглядом по своим спасителям и не сразу понял, что с ним говорит Федор, а когда понял, то похолодел. Этот верзила смотрел на него и, не разжимая губ, вещал прямо в его голову:

– Меня зовут Федосул. Я – баронет де Лебарди. Она, – он все так же молча указал на дочь кузнеца, – Тиль. А вот этот парень – Юлан. Мы с ней можем общаться телепатически, то есть без слов, с помощью мысли. И это Тиль узнала, что тебя зовут Муаян.

Подросток попятился:

– Вы – колдуны! Что вам надо? Не трогайте меня!

Тиль вздохнула и присоединилась к Федору, но говорила она в привычной для человека манере:

– Да, может быть, мы и колдуны. Но почему ты нас боишься? Если бы мы хотели причинить тебе вред, стали бы спасать? И потом не все колдуны среди нас. Юлан – совершенно обычный мальчик.

Юлан насупился:

– Ничего я не обычный. Я ученик самого Ганира Адецкого. И я уже не мальчишка.

Тиль улыбнулась:

– Конечно, Юлан, ты не обычный и не мальчишка, но двигать предметы усилием мысли или общаться без слов ты не умеешь. Значит, не можешь быть колдуном, которым Муаян не доверяет. Может, поговоришь с ним сам, а мы пока отойдем. Но поторопись, времени у вас мало.

С этими словами Тиль встала от только что перевязанного ею Муаяна и, пригласив за собой Федора, отошла метров на десять в сторону. Баронет последовал за ней. Юлан подошел ближе к подростку:

– Послушай, парень, понимаю, что их способности вызывают страх. Меня и самого коробит, когда они проделывают это со мной, даже в холод бросает, но они хорошие. Они мои друзья. Если бы не их способности, мы бы и знать не знали, что кому-то требуется помощь.

Муаян не сдавался:

– А откуда мне знать, что они тебя не околдовали или что ты тоже не колдун?
Юлан задумался:

– Видишь ли, Муаян, я простой парень, из крестьянской семьи. Хотя меня и учит сам Ганир Адецкий, но, кроме как кузнечному делу, фехтованию, чтению, счету и письму, ничему другому я не обучен. Это вряд ли можно считать колдовством.

Муаян улыбнулся:

– Ну, это немало. Что ж, я верю тебе, Юлан, не знаю почему, но верю.

– Наверное, потому, что ты не устоял против моего потрясающего обаяния, – приосанился Юлан и состроил смешную мину.

– Ага, и невероятной скромности, – подколол со стороны Федор.

Все четверо рассмеялись. После чего Юлан обернулся к своим спутникам:

– Ну, ребята, не мешайте, – и, вернувшись к собеседнику, продолжил: – Видишь, какие они, мои друзья? Много раз Федосул и Тиль помогали мне в тяжелую минуту. Сейчас у тебя трудности. Расскажи нам, и мы поможем. Нет ничего плохого в том, что тебе помогают колдуны, если они это делают от чистого сердца и не требуют ничего взамен. Ведь тебе нужна помощь? Мы знаем, что нужна.

Муаян опустил голову и сжал кулаки:

– Нужна, очень нужна. Моих соплеменников нагнали дружинники нашего барона де Шетразо. Они окружили их. Наш феодал живет на широкую ногу, а платить за это должны крестьяне. Он обложил нас очень высокой податью, и нам ничего не оставалось, как уйти. Барон отправил за нами погоню. Мы надеялись укрыться в лесах Лебарди, но они нагнали нас. По приказу барона зачинщиков бунта решено казнить, а это более… – Муаян замялся. – Много. Я не умею считать. Казнят и моего отца: он голова деревни. Остальные будут проданы феодалом в рабство. Мне нужна ваша помощь, чтобы спасти отца, спасти моих соплеменников. Колдуны вы или нет, умоляю, помогите мне. Хотя чем вы можете мне помочь? Вас всего… А-а-ах, я не умею считать.

Федор и Тиль приблизились. Дочь кузнеца произнесла:

– Зато мы умеем. Нас четверо, включая тебя, Муаян. Из того, что я смогла прочесть в твоих мыслях: сбежавших около двухсот человек, а дружинников примерно семьдесят. Нам самим требуется помощь…

И вот теперь они ехали. На лице Федора поселилась сосредоточенность. Было видно: он что-то пытается сделать с помощью своего дара. Наконец баронет расслабленно осел в седле, а на лице поселилась озабоченность. Федор обернулся к Тиль:

– Не получается. Я никак не могу связаться с родителями. Слишком большое расстояние. Нужно повернуть назад и сократить дистанцию.

Тиль была сама невозмутимость:

– Поворачивать никуда не надо. Я уже связалась с Тиграной, и она передала мое послание барону и баронессе. Они вместе с моим отцом уже выдвигаются вслед за нами. Твои родители нагонят нас минут через десять. Папа прибудет с опозданием: его казур не умеет так быстро передвигаться, как они. Да, барон тебе что-то хочет сказать, ты его не ощущаешь? Его способностей должно с лихвой хватать для вашего общения.

– Ну, Тиль, ты даешь! – только и сумел сказать пораженный Федор, умолкая. С ним уже говорил отец.

Муаян приблизился к Юлану:

– О чем это они?

– Ну, они же колдуны. Связались с бароном и баронессой де Лебарди, они, кстати, тоже колдуны, и те спешат к нам на помощь. С ними едет и мой учитель. Вот с их помощью мы и одолеем тех дружинников.

– Но как? Я, конечно, не умею считать, но нас все равно мало, даже если еще несколько человек присоединятся к нашему отряду. Постой, а разве у барона де Лебарди нет дружины?

– Дружина есть, хоть и небольшая. Но каждый из них стоит множества солдат. Не сомневайся, мы справимся. Барона, баронессы и Ганира Адецкого хватит.

Тиль поравнялась с ними:

– Возможно, сражаться не придется. Ведь это же барон – родовой хозяин земель. Высокородная сила на его стороне. Дружинники нарушают законы Арляндского королевства, находясь на территории Лебарди без позволения барона.

Федор придержал своего казура, чтобы остальные нагнали его:

– Как бы там ни было, а отец строго-настрого запретил приближаться к дружинникам и пытаться вызволить крестьян из неволи самим. Самое большее, что мы можем делать, наблюдать за происходящим и ждать подмогу.

– Разумно, – заключил Юлан. – С семьюдесятью нам в одиночку не справиться.

Через несколько минут Муаян указал вперед:

– Нам нужно спешиться. Мои односельчане и дружинники за тем холмом в низине, по крайней мере, они были там.

Тиль сосредоточилась:

– Да, они там.

Федор подтвердил:

– Я их слышу.

Они спешились, привязали казуров к дереву и, стараясь не шуметь, пошли в сторону холма. Минуты через две все четверо уже лежали в кустах на вершине холма, наблюдая за происходящим. Там внизу дружинники согнали сотни две крестьян в большую толпу, уже заканчивая вязать их веревкой в одну большую человеческую цепь. Это было сейчас не страшно, а вот то, что два десятка человек отвели в сторону от общей массы людей, не предвещало ничего хорошего. Большая часть дружинников охраняла пленных. Их боевые арбалеты были готовы к стрельбе, кто-то стоял с алебардой, у кого-то был обнажен меч. Пятеро дружинников озаботились теми двумя десятками крестьян. Наблюдавшие не сразу поняли, что происходит, а когда поняли, то внутри у них все похолодело. Одного из крестьян отделили от общей массы и подвели к импровизированному эшафоту – к старому поваленному бревну, грубо ткнули под колено, он упал. Его ближе подтащили к бревну и положили на него голову несчастного. Один из дружинников поудобнее перехватил большой боевой топор и зашел сбоку. Из укрытия восемь пар глаз хорошо видели лицо крестьянина. На удивление оно было спокойно, хотя и бледно. Федор за долю секунды до того, как Муаян закричал бы, успел зажать его рот ладонью, прочитав мысли подростка. Он начал вырываться, но баронет держал крепко. Федор повернул голову к Тиль и Юлану:

– Это его отец. Нужно что-то делать, помощь точно не успеет.

– Можно потянуть время, – предложила Тиль, сосредотачиваясь.

– Это как? Камнями их, что ли, закидать? – Юлан достал из-за пазухи пращу.

– Нет, – Федор мотнул головой. – Тебя сразу заметят. Предоставим это Тиль. Вон, смотри, уже началось.

Воин с топором в руке зевнул, затем еще раз и провалился в сон, упав рядом с крестьянином как подкошенный. Дружинники непонимающе переглянулись. До подростков донесся голос одного из них:

– Резаный! Кадюрх! Ты чего? Спишь, что ли?

Другой воин подошел к упавшему, нагнулся:

– Ага, как младенец, – он со всей силы пнул Кадюрха по кличке Резаный. – А ну вставай, олух. Кто головы рубить будет?

Тот только всхрапнул, но глаз не открыл. Тогда присевший схватил его за край доспехов в районе горла, приподнял и со всей силы врезал по лицу кулаком. Кадюрх мешком упал обратно на землю. Дружинник, сидевший на корточках, поднял взгляд на того, кто первым окликнул Резаного, по-видимому, начальника (забрало его шлема было поднято), и, разведя руками, недоуменно произнес:

– Чертовщина какая-то, спит как убитый, ничего не понимаю. Я такого никогда не видел.

Главный ответил:

– Сейчас ты от него все равно ничего не допытаешься, с чего это он вздумал спать за работой. Лучше оттащите его подальше, я с ним позже потолкую. А ну, ты и ты, взяли его за руки и за ноги – нам некогда.

Два дружинника нагнулись и подняли спящего.

– Тяжелый какой, разъелся на баронских харчах, – пробубнил один из них.
Начальник обратился к сидящему на корточках:

– Секира, возьми его топор. Теперь ты у нас будешь главным по головотяпству, пока этот увалень дрыхнет.

– Молох, может, кто-нибудь другой? Ты же знаешь, я люблю перышки трепыхающимся коквам щипать, а не когда они связанные лежат – азарта нет.

– Ты че, Секира, с каждым драться собираешься? Этак мы и до вечера не управимся. Сказано: руби, или ты так и будешь препираться со мной, Молохом Аришаном, командиром дружины его превосходительства барона де Шетразо?

– Что ты, что ты, – замахал руками Секира. – Надо так надо.
 
Он остановил двух дружинников, несших спящего Кадурха. С усилием разжал его пальцы и взял топор. Подойдя к бревну, где лежал крестьянин, он поплевал на ладони, перехватил поудобнее топор, принял подобающую стойку и… зевнул. Секира поднял растерянный взгляд на своего начальника и снова зевнул. Спустя мгновение его тело обмякло, и он повалился на землю. Молох грозно рявкнул:

– Вы что, издеваетесь? А ну приведите его в чувства!

У Тиль заломило виски. Второй сеанс телепатического погружения в глубокий сон не прошел для нее даром. Она посмотрела на Федора, потом на Юлана и сказала:

– Больше чем на четверых меня не хватит. Я еще не овладела всеми хитростями погружения в сон усилием мысли. Это отнимает очень много сил. Тиграна здесь более искусна.

– Нам много времени и не надо: помощь уже совсем рядом, – улыбнулся Федор, оборачиваясь на шум, слышимый только ему.

К ним в легкой броне, не стесняющей движений, стремительно приближались барон и баронесса. Метров за сто до наблюдательного пункта подростков они сбросили скорость и почти невесомо и бесшумно приблизились к четверке спрятавшихся в кустах. Барон с баронессой сняли свои шлемы. Муаян впервые видел таких высоких людей, выше верзилы Федора на полторы головы. А сам Муаян едва доставал им до солнечного сплетения. Баронет тихо сказал шетразонскому беглецу:

– Помощь уже здесь. Сейчас я уберу руки, а ты не будешь вырываться и кричать. Твоему отцу уже ничего не угрожает. Тиль, ты все контролируешь?

– Да, – ответила та.

Федор убрал руки. Муаян молчал. Виктория приблизилась к сыну:

– Ты не ранен, мой мальчик?

– Да нет, мама, уже все затянулось, – и он показал ладони. На них еле заметными бледными ниточками виднелись шрамы. Она обняла сына:

– Как же я за тебя испугалась, сынок!

– Ну, мама, не при всех же, – сконфузился он.

Тиль напряглась. Юлан сообщил:

– Они хотят попробовать в третий раз. Тиль уже на пределе.

Семен скомандовал вполголоса:

– Так, ребята, сидите здесь и ни во что не вмешивайтесь. Вот вам на всякий случай углеродные скафандры. Наденьте их, – он протянул какие-то прямоугольные эластичные брикеты в количестве четырех штук Юлану. – А мы с баронессой постараемся урезонить проходимцев. Минут через десять – пятнадцать приедет Ганир, только бы казура не загнал.

Барон и баронесса отползли метров на десять, встали и начали обходить холм, чтобы спуститься в низину, при этом стараясь не выдавать ребят. Федор привычным движением взял один из брикетов у Юлана, приложил его к шее, нажал на какую-то клавишу, и буквально за пару секунд его тело под одеждой оказалось покрыто углеродным скафандром. У Муаяна отвисла челюсть. Друзья баронета последовали его примеру. Когда Юлан протянул брикет Муаяну, тот замахал руками и вполголоса сказал, что бесовские одежды ни за что не наденет. Федор не вытерпел:

– Надевай, если хочешь спасти отца. Вдруг моим родителям помогать придется, а эти доспехи ни мечом, ни топором, ни стрелой взять нельзя.

Против таких аргументов Муаян возражать не стал.

– Да что это со всеми вами? – негодовал Молох, приказывая подошедшим дружинникам оттащить очередного спящего воина. – Этот топор что, заколдован? Каждый, кто за него ни возьмется, засыпает. Похоже, придется самому, – он достал свой двуручный меч из ножен.

– Стойте! – донесся до него голос Семена. – По какому праву вы творите беззаконие на моих землях? Кто вы такие, что дерзаете рубить головы крестьян во владениях барона де Лебарди.

Хищный взгляд Молоха метнулся в сторону двух человек в доспехах с гравюрой Анкуранского Возгуна на груди. Он поменял стойку, перехватив опущенный двуручный меч одной рукой так, чтобы его позиция на всякий случай не выражала угрозы. Его же люди, напротив, достали арбалеты, прицелившись в приближающихся рыцарей. Молох крикнул:

– Вы кто? Чего здесь делаете?

– Кто мы? – изобразил благородное негодование Семен, снимая с головы шлем. – Ты что, воин, не знаешь родовой геральдики соседних земель Шетразо? Мы – барон и баронесса де Лебарди, и я повторяю свой вопрос: по какому праву ты и твои люди чините беззакония в моих родовых владениях?

Теперь взгляд Молоха из хищного превратился в боязливо-опасливый. Он заскользил по склонам холмов, окаймляющих низину, отыскивая дружину барона.

– Ты меня, вообще, слушаешь, воин? – крикнул барон. – Назови себя.

Молох посмотрел на Семена:

– Мое имя – Молох Аришан. Я – командир дружины его превосходительства барона де Шетразо.

– Вели своим головорезам опустить оружие, или я сочту это угрозой нашей безопасности и приму меры, – Семен сообразил, что Молох боится нападения лебардийской дружины из засады, и потому умело использовал этот козырь.

Командир дружины посмотрел на своих подчиненных и жестом велел опустить оружие.

– А теперь все-таки потрудись объяснить, по какому праву ты и твои люди разбойничаете на моих землях?

Молох не сводил глаз с верзилы барона и его супруги:

– Благородный барон и баронесса, мы не разбойничаем. Это, – он указал на связанных, – беглые крестьяне, принадлежащие моему господину – барону де Шетразо. Они ушли из своей деревни – сбежали. Мы преследовали их по распоряжению нашего барона и смогли нагнать только в лесах Лебарди. И…

– Как вы посмели пересекать границу моих владений без разрешения?! – перебил его Семен. Он держался в обычной манере знатного, облеченного властью человека средневековья. – Это я называю разбоем. Крестьяне перешли границу, и вашему барону следовало бы, как и подобает высокородному господину его сословия, как добропорядочному соседу, в конце концов, обратиться ко мне за помощью в поимке беглецов. А вместо посланцев я вижу разбойников. Вы им в самом деле головы на моей земле рубить собрались?

– Но ведь они могли сбежать и затеряться в лесах. Как их потом искать? – оправдывался Молох. – А если вы про этих, – он указал мечом на лежащего крестьянина, – так это – зачинщики бунта. По указу короля те, кто поднимается против своего вассала, должны быть преданы смерти.

– Ты что же, негодник, вздумал пререкаться со мной? Мало того что ты вторгся на мои земли, так еще и учить меня вздумал? – картинно ярился Семен. – Забирай свою свору и проваливай восвояси, пока я вас самих в колодки не заковал.

Молох, багровый от гнева, сдерживался из последних сил:

– Я ни в коем случае не хотел обидеть вашу милость. Мы сейчас же уйдем вместе с пленными и больше вас не потревожим.

– Уйдете вы, крестьяне – останутся, – совершенно ровным тоном произнес Семен.

– Это как? Крестьяне – собственность барона де Шетразо, – сощурился Молох.

В этот момент к командиру откуда-то из-за спины подошел дружинник и что-то сказал ему на ухо. Молох криво ухмыльнулся.

– Они на моей земле – значит мои. Если барон де Шетразо хочет их вернуть, пусть приготовит деньги – тысяча даррингов серебром за голову, – с каменным лицом произнес Семен.

– А что не десять тысяч? – с издевкой произнес Молох. – Барон, где ваши люди? Вы что, пожаловали сюда вдвоем?

– Отчего же, сейчас прибудет еще один воин, – невозмутимо произнес Семен.

– Еще один, – засмеялся Молох. – А вы хладнокровны и, можно было бы сказать, храбры, барон, если бы все это не было бы так глупо. Вы хотите втроем заставить повиноваться себе семь десятков до зубов вооруженных воинов? Вы спятили, барон?

Дружинники снова взяли на прицел барона и баронессу.

– Я вижу перед собой не просто разбойника. Ты еще и не уважаешь баронского титула, – так же хладнокровно ответил на угрозу Семен.

Молох ухмыльнулся:

– Все, хватит. Я довольно наслушался оскорблений. Ребята, прикончите их.

Арбалеты сработали: десяток стрел ударили в броню Семена и Виктории, пробивая их легкие доспехи. Но на удивление дружинников они оба стояли ровно, даже не шатаясь. Перед самым залпом Виктория сняла с головы шлем. На лицах барона и баронессы, появившиеся неведомо откуда, красовались прозрачные лицевые щетки скафандров, от которых, в частности, отскочило пару стрел, летевших в голову.

Молох не поверил своим глазам:

– Это как? Вы почему еще живы?

В это время за спинами барона и баронессы на самой вершине холма показался всадник в черных, почти мифических доспехах, со стягом, развевающимся на длинном копье. На нем был зверь, похожий на огнедышащего дракона. По дружине прокатился гулкий ропот: «Кровавый рыцарь!». Всадник пришпорил своего казура и начал спускаться, опустив копье в боевое положение. Его появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Двое дружинников, стоявших с арбалетами возле Молоха, выкинули свое оружие и бросились бежать, другие попятились. Командир не растерялся, он подобрал арбалеты с земли, прицелился, выстрелил в одного беглеца, затем в другого. Трусы упали один за другим, сраженные меткими стрелами. Молох крикнул остальным:

– Всем стоять на месте! Тому, кто побежит, я лично пущу стрелу в спину. Кровавый рыцарь это или нет, их всего трое – всех им не одолеть. Тридцать человек ко мне. Боевое построение. Арбалетчики, перезаряжай!

Барон и баронесса не стали ждать, пока воины примут боевой порядок и приготовятся к битве. Они сорвались с места и меньше чем за секунду преодолели десять метров, отделявших их от ближайших дружинников, смешивая их спешно формирующиеся порядки. Ни Семен, ни Виктория не доставали боевого оружия. Они работали руками, ногами. Муаян не мог поверить глазам: барон и баронесса перемещались так быстро, что их движения были размыты. Словно кто-то невидимый фотографировал происходящее, держа фотоаппарат дрожащими руками, и подменял картину реальность своими неумелыми фотографиями. Один за другим дружинники падали, сраженные сильнейшими ударами, гнущими щиты, нагрудные панцири, шлемы. Уже через пять секунд двадцать дружинников были обездвижены. Молох попятился. Его лицо исказила гримаса животного страха. Он закричал:

– Все ко мне!

Воины начали собираться возле Молоха, оставившего «на растерзание» десять дружинников, которых уже добивали Семен с Викторией. И в это самое время на полном ходу с опущенным в боевое положение копьем в ряды врага врезался черный рыцарь. Копье проткнуло сразу двоих воинов и сломалось. Ганир выпустил его из рук. Через секунду он уже вовсю орудовал тяжелой палицей, осыпая дружинников градом ударов. Он успел поразить пятерых, прежде чем сразу три копья впились в бок казура, заваливая того набок. Воины отпрянули, боясь быть задавленными. Ганир среагировал молниеносно: падая вместе с животным, он вынул ноги из стремени. Как только казур упал, Ганир вскочил, отбросив палицу, и достал свой знаменитый двуручный меч. Его положение было малозавидным. Кровавый рыцарь был окружен со всех сторон, и обороняться было крайне неудобно. К нему рванулось сразу несколько воинов, заполняя пространство, образовавшееся вокруг упавшего казура. Ганир, долго не думая, вскинул меч над головой, описав длинным лезвием вокруг себя круг. Сразу трое воинов попали под раздачу: одному отрубило кисть руки, другому прорубило кольца кольчужной бахромы, обрамляющие края шлема, и вспороло горло, третьему полоснуло по плечу, рассекая броню из твердой клееной слоями кожи и плоть самого дружинника. Никто больше не совался в радиус поражения меча. Ганир продолжал его вращать над головой, держа одной рукой, постепенно отступая к стволу шепчущей сосны, чтобы прикрыть спину. Краем глаза он заметил, что один из дружинников достал арбалет. Секунду спустя из его горла торчал боевой дротик – Кровавого рыцаря сложно было застать врасплох. А в это же самое время в общую кучу воинов врубились барон и баронесса. Счет шел на секунды. Меч Ганира прошел в пяти сантиметрах от ствола дерева. Он рывком допрыгнул до него, надежно прикрывая свою спину, одновременно ощетинившись, помимо меча, еще и боевым топором. Теперь враги были только впереди. Сразу трое ринулись на него, и только один смог отпрыгнуть, чтобы напасть во второй раз. Тяжелый меч Ганира парировал все три укола. Удар топора по шлему одного из нападающих и сразу второй – в шею другого. Оба дружинника упали замертво. Третий в следующей атаке замахнулся мечом, решив рубануть сплеча. Ганир с легкостью парировал его, одновременно нанося удар топором в область живота бедняги. Дружинник сложился пополам и, сплевывая сгустки крови, повалился на землю. Не прошло и двух минут, а на счету Ганира было уже тринадцать убитых и покалеченных врагов. Остальные замерли, не рискуя подступиться к полумифическому воину. Ганир сделал угрожающий шаг вперед. Толпа отступила на шаг. Тогда Кровавый рыцарь крикнул:

– Ну что же вы? На безоружных крестьян кидаетесь, как возгуны, а как появился достойный соперник – в кусты! Да вы, сукины дети, – трусы! Чаврыги паршивые. Нет, это слишком мягко. Вы дерьма чаврыгина не стоите.

Ругательства возымели успех. Толпа раздалась, и пятеро с длинными копьями, ощетинившись своим оружием, разом обрушились на Ганира. В некоторых местах копья проникли под знаменитые доспехи Кровавого рыцаря. Дружинники обрадовались, пригвоздив соперника к сосне. Удар был довольно сильный. Ганир уронил голову на грудь. Раздались радостные возгласы:

– Вот тебе и Кровавый рыцарь.

– А мы его на копья, буде брехать.

Но, перекрывая радость толпы, пространство прорезал смех Ганира. Дружинников прошиб холодный пот: мертвец смеется. Кровавый рыцарь поднял голову – углеродный скафандр делал свое дело. Одним движением своего знаменитого оружия он обломал копья. Кузнец сделал несколько больших шагов и снова взмахнул мечом. Дружинники отпрянули. Ганир остановился. Секунду он смотрел куда-то за спины своим противникам, а потом закинул меч себе на плечо и опустил топор:

– Оглянитесь: вы остались в меньшинстве. Сдавайтесь, и барон де Лебарди гарантирует вам жизнь.

Дружинники оглянулись. Пространство позади них было усеяно телами их товарищей. Те, кто попался под руку Ганиру, были либо убиты, либо искалечены. Тем, чьими противниками были барон и баронесса, повезло больше: они были оглушены, в нокауте, обездвижены. Дружинников осталось десять человек. Виктория сорвала с головы обезоруженного Молоха шлем и держала его за горло на вытянутой руке сантиметрах в двадцати над землей, а Семен угрожающе надвигался на оставшихся девятерых. Дружинники разом побросали оружие.

– Э нет, так не пойдет, – произнес Ганир. – Бросайте все оружие: арбалеты, дротики, кинжалы, ножи – все. Или вы хотите, чтобы я сам отобрал? Так я заберу вместе с руками.

В подтверждение своих слов он снял меч с плеча и острием направил в сторону дружинников. Никто не захотел проверять правдивость угроз Кровавого рыцаря.
Семен подошел к связанному крестьянину, лежащему возле бревна. Вожак беглецов спросил:

– Что будет с нами?

– Теперь все будет хорошо, – улыбнулся Семен.


                Уголок просвещения и терпимости


Прошел месяц после освобождения беглых крестьян. Была уже осень – жетвень. Уборка урожая только-только закончилась. Зерно и другие сельскохозяйственные культуры легли по амбарам и погребам горожан. Часть урожая Семен распорядился ссыпать в баронские закрома, зима предстояла тяжелая: жителей Лебарди стало на двести человек больше. Как и четыре года назад, было развернуто большое строительство, но из-за недостатка времени решили строить не отдельные жилища, а четыре барака – на двадцать пять человек каждый. Ганиру вновь поступил крупный заказ на гвозди. Кузнец, Юлан, Федор и присоединившийся к ним неопытный в кузнечных делах Муаян работали не покладая рук. Поначалу горожане встретили пришельцев в штыки. Они не хотели ни помогать в их обустройстве, ни делить с ними пищу, ни вообще пускать в свой город. Собрался всеобщий сход, на котором решали, что делать. Напрасно барон, пользовавшийся большим авторитетом у горожан, пытался урезонить толпу. Он призывал не бросать несчастных на произвол судьбы, принять их, и это поможет процветанию Лебарди, даст городу новые рабочие руки. Горожане ничего не хотели слышать. Это был их город, и они никого не хотели в него пускать. Тогда к Семену на возвышение поднялся Ганир. Он подошел к нему и жестом попросил склониться. Барон выполнил его просьбу. Кузнец зашептал:

– Эх, распустили вы их, ваша светлость, вот и не слушаются они вас. Давайте, я поговорю с ними.

Барон, выслушав, ответил:

– Ганир, вы же знаете: не в моих правилах проявлять замашки знати. Это свободный город без рабства и без кастовых привилегий. Но, если вы сможете их переубедить, я буду вам благодарен.

– Попробую, – спокойно подытожил кузнец.

Он вышел вперед:

– Если вы не хотите слушать своего барона, то, может, меня послушаете? Я живу среди вас более четырнадцати лет. Все вы знаете меня. Многие из вас в трудную минуту обращались ко мне за помощью. Скажите, я отказал кому-нибудь?

– Нет, – послышались нестройные возгласы из толпы.

– То-то, а ведь я мог сказать, например, тебе, Ануша Рябой: «Мне некогда чинить твой плуг», когда ты пришел ко мне в посевную со своим горем. Но я же отложил прочие дела, и твой надел был вспахан вовремя. А сколько мотыг, граблей, подков и еще бог знает чего было сделано. А четыре года назад всех нас чуть было не вырезали готарские солдаты. Это вы помните? Или спокойная жизнь вымыла из вашей памяти неудобные воспоминания?

– Помним, – пронесся приглушенный гул по толпе.

– А помните, кто предоставил нам убежище, кто взял нас под свою защиту? Барон Семул де Лебарди. Он не стал говорить, что это его замок, что никого не возьмет, что не нужны мы ему. Хотя это и было обременительно, барон приютил нас, помог построить жилища, купил продовольствие, чтобы пережить зиму, и денег ни с кого не брал. Да где еще такое место можно найти, такого господина? А что теперь? Вы разве забыли, что значит быть обездоленными, преследуемыми, загнанными? Вспомните! Ведь теперь вы отказываете в милосердии этим несчастным. Как же вам не стыдно? Разве я говорю неправду?!

Толпа безмолвствовала. Кузнец крикнул, что есть мочи:

– Разве я, Ганир Адецкий, говорю неправду?!

– Правду, – подтвердила толпа.

– Примем мы их, как радушные хозяева уставших путников?! Дадим им пристанище и пищу?!

– Да! – разнеслось по толпе.

Семен поравнялся с оратором и мысленно сказал:

– Благодарю вас, Ганир, вы сделали большое дело.

Кузнец посмотрел на него и тихо ответил:

– Не стоит, барон.

И вот теперь все вместе: горожане, беглые крестьяне, группа Семена Алексеевича – в перерывах между дежурствами в реакторном отсеке – строили бараки.

– Муаян, да не так, – сокрушался Федор, так как они загубили уже четвертую заготовку. – Ты не так держишь. Иди-ка за молот, я тебе еще раз покажу, как надо.

Подростки поменялись местами. Федор зажал деталь щипцами:

– Вот так, видишь? Ну, может, удар у тебя, наконец, получится? Бей.

Муаян ударил, но молот прошел по касательной, и деталь чудом не вылетела из цепкого захвата. Федор вздохнул:

– Я даже и не знаю, Муаян. Ты вроде бы и неглупый малый, но обучаешься всему с таким трудом. Считать с горем пополам до десяти научился. И то Ганир, Юлан, Кальди и я столько усилий приложили для этого. Ты же сын деревенского головы. Отец твой и считает, и писарское дело неплохо знает. В чем же дело, Муаян?

Подросток густо покраснел:

– И ты туда же, Федор (Муаяну с недавних пор стало известно настоящее имя баронета). Надо мной мальчишки из села потешались, теперь и здесь покоя не будет.
К Муаяну сзади подошел кузнец и положил руку на плечо:

– Не переживай так, парень. Возможно, тебе следует поговорить с Тиграной. Она умеет помогать в таких делах. Вот Кальди был блаженным, не мог нормально общаться, ногу подволакивал, а теперь это блестящий ум современности – изобретатель, ученый, и все благодаря ей.

– Это как же так? – изумился Муаян. – После обычных разговоров умнее не станешь…

– От обычного разговора с Тиграной ты не поумнеешь, но если она решит помочь тебе, то считать и писать ты научишься быстро, – он улыбнулся. – Она у меня волшебница.

Тиграна и Муаян сидели друг напротив друга, и женщина-тигр смотрела пристально в глаза подростка сверху вниз, держа его за руки. Они не двигались уже более получаса, и никто из присутствующих не посмел проронить ни единого слова. Наконец взгляд Тиграны перестал быть напряженным. Она опустила глаза, а затем вновь посмотрела на подростка:

– Муаян, у тебя нет серьезных отклонений. Твои способности в пределах нормы для твоей эпохи. Я помогаю лишь в том случае, если вижу серьезное заболевание, а у тебя его нет.

Подросток потупился и вздохнул:

– Значит, меня так и будут дразнить неучем и дураком.

– Муаян, в тебе много других достоинств. Ты храбрый, умеешь крепко дружить, не сдаешься, у тебя много терпения. Не расстраивайся так, – Тиграна потрепала его по волосам.

Он посмотрел на нее и, улыбнувшись, собрался вставать с табурета, как вдруг из глубины комнаты, где стояли наблюдатели, донеслось многоголосие:

– Тиграна, помоги ему. Его роль велика в грядущем.

Все разом обернулись к говорившему. Сказанные слова, а в большей степени голос произвели ошеломляющий эффект на окружающих. Это была Тиль. У ее глаз сейчас отсутствовали зрачки, а волосы развевал неуловимый ветер – древняя пророчила. Тиграна, почувствовавшая мощный психокинетический всплеск, спросила неуверенно:

– Тиль, а ты не ошибаешься?

– Я не Тиль, и я никогда не ошибаюсь, – безапелляционно ответствовал тот же голос. – Его роль велика в грядущем, ты должна ему помочь.

После этих слов волосы Тиль перестали развеваться, белая пелена спала с глаз девочки, и, обессиленная, она бы упала, если бы проворный Юлан не подхватил ее. Спустя несколько минут маленькая «колдунья» пришла в себя, окруженная близкими и друзьями. Тиграна смотрела ей в глаза:

– Тиль, как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо, только голова немного кружится.

– Ты помнишь, что было несколько минут назад?

– Нет, а что-то случилось?

– Ты пророчествовала.

– Последнее, что я помню: ты, Тиграна, отказалась помогать Муаяну. Потом… Потом ничего, словно бы я заснула. И первое что, я услышала, когда очнулась, были твои слова: «Тиль, как ты себя чувствуешь?».

– Значит, с нами общалась древняя, – произнесла в задумчивости Тиграна.

Тиль вздохнула:

– Очень жаль, Тиграна, что ты не хочешь помогать Муаяну.

Женщина-тигр тряхнула головой, поднимаясь:

– Да нет, девочка моя, после того, что здесь произошло и чего ты не помнишь, у меня просто нет выхода.

Тиль улыбнулась.

Тиграна посмотрела на Муаяна:

– Молодой человек, нам с вами предстоит очень долгий и утомительный сеанс…


                Соперничество и командная работа


– Ну, Юлан, поднимай, только не надорвись, – на лице Федора поселилась легкая издевка.

Сын Кочи Кривого бросил колющий взгляд на своего соперника, но ничего не сказал.

– Федор, тут не над чем смеяться, восемь пудов – очень много. Я, например, не смогу поднять такой вес, – Муаян был сама рассудительность.

– Ох уж эти мальчишки, – вздохнула Тиль, но ее сердце застучало предательски быстро.

Юлан тем временем подошел к большому угловатому камню, присел около него, обхватил руками, сжимая пальцы в крепкий замок, удобнее обступил, инстинктивно определяя новый центр тяжести, и закрыл глаза. Так он простоял неподвижно полминуты.

Федор прыснул:

– Юлан, ты что там, уснул, что ли?

Он даже не открыл глаз. Подросток был предельно сосредоточен. Рывок. Все мышцы разом напряглись, высвобождая энергию молодого тела. Но камень не поддался.

– Я же говорил, что он не сможет, – махнул рукой Федор.

Вновь колючий взгляд Юлана застыл на сопернике. Снова рывок – камень не сдвинулся. Подросток не сдавался. Подход за подходом – более десяти попыток, но все тщетно.

– Ладно, Юлан, оставь, в следующий раз поднимешь, – попытался разрядить обстановку Муаян.

Взгляд сына Кочи Кривого был очень выразителен. За все это время он не произнес ни единого слова. Федор вздохнул:

– Да ладно, Юлан, что ты в самом деле. Я же это просто так, не со зла. В следующий раз поднимешь.

Юлан опустил взгляд. Федор не язвил и не издевался – он просто признал бессилие своего соперника. Пусть он досадовал на себя за это, пусть ему было неловко, но положение вещей было именно таково. Подросток вдруг явно осознал, что ему не угнаться за соперником. Пальцы разжали замок…

– Нет, Юлан, не сдавайся. Тогда у каменного дерева ты не сдался и сейчас не сдашься. Я верю в тебя, Юлан. Ты… Ты… Ты мой защитник, рыцарь, а рыцари не сдаются. Разве мой отец когда-нибудь сдавался? Я в тебя верю!

Юлана оглушили эти слова. Он поднял взгляд на Тиль: губы девочки дрожали, а в глазах блестели слезы. Пальцы с хрустом сомкнулись в замок. Юлан изо всей силы рванулся вверх. Лицо исказила гримаса крайнего напряжения, на шее вздулись вены.

– Ну, Юлан, давай, давай. Ты можешь, еще немного, он уже почти оторвался от земли! – в два голоса завопили Федор и Муаян.

– Я верю в тебя, – пронесся голос Тиль у подростка в голове.

Все плыло, как в тумане, и только собственный голос перекрыл все шумы в надрывном крике победителя. Камень взмыл над землей на пару сантиметров и тут же рухнул. Пальцы разжались, и Юлан повалился в сторону, тяжело дыша. Перед глазами россыпью вспыхивали пятна. Тело горело. Чьи-то руки обвили шею, мешая лихорадочному дыханию:

– Ты – молодец, ты – справился, мой рыцарь!

Рубаха на предплечьях и плечах была порвана, а руки саднило – в нескольких местах на теле появилась сукровица, но Юлан был счастлив. Дыхание постепенно выровнялось, пришла привычная резкость восприятия. Рядом с ним на земле сидела Тиль, а Муаян и Федор стояли напротив.

– Ты как? – встревоженно осведомился Муаян.

– Все хорошо, – улыбнулся сын Кочи Кривого. Он перевел взгляд на Федора. – Теперь твоя очередь.

Баронет хмыкнул.

Невдалеке лежал камень неприлично больших размеров. Никто из присутствующих, даже Федор как самый высокий, не смог бы обхватить его так, чтобы пальцы коснулись друг друга.

Подростки обступили его. Муаян почесал в затылке:

– Да здесь, наверное, пудов тридцать – сорок, не меньше. Его разве что всемером поднять можно.

– Сорок один с половиной, – поправил Федор.

– Откуда такая точность? – с подозрением посмотрел на него Муаян.

– У каждого свои секреты, – многозначительно изрек баронет.

– Ну-ну, – с той же интонацией парировал собеседник.

Федор обвел камень оценивающим взглядом и обратился к друзьям:

– Так, отойдите в сторону, вы мне мешаете.

Подростки переглянулись, как бы спрашивая друг у друга: «Он что, серьезно?», но в сторону отошли.

Федор обошел камень кругом, остановился и сказал:

– Ага, вот здесь и будем поднимать.

Он достал из мешка, который предусмотрительно захватил с собой, приличный кусок коленной цепи, взялся за ее концы, накинул на камень, присел, примериваясь, как бы удобнее обхватить. Сделал пробный подход, но глыба не поддалась.

– Как я и думал, так не получится, – изрек он.

– Что, сил не хватает? – хотел поддеть Юлан.

– Нет, – спокойно парировал баронет. – Центр тяжести не позволяет – камень меня перетягивает.

– Чего? – переспросил Юлан.

– Центр тяжести… – посмотрел на него Федор. – Ай, – махнул он рукой, не желая читать долгую лекцию по этой проблеме. – У Кальди потом спроси – он объяснит.

Муаян промолчал.

Федор окинул взглядом окрестности и увидел два валуна таких же размеров (они лежали неподалеку).

– Так, сейчас мы их приспособим.

Юлан, Тиль и Муаян буквально с открытыми ртами наблюдали за тем, как баронет около пяти минут в одиночку катал два полутонных камня, располагая их по бокам третьего. Затем достал из мешка вторую цепь, отложив в сторону, выкатил валун из середины, положил на освободившееся место обе цепи крест-накрест и вернул камень на место. Подросток присел, переводя дух:

– Сейчас должно получиться, только пару минут нужно отдохнуть.

Трое друзей были в полной прострации, они, конечно, и раньше наблюдали за Федором чудеса силы, но чтобы тот всерьез собрался поднять сорокапудовый камень, не могли поверить даже после увиденных манипуляций. Хотя тон подростка был весьма убедителен.

Немного отдышавшись, Федор забросил свободные концы цепей на камень, взобрался на него, расставил ноги, опираясь на два других, немного присел, взял цепи в руки и приготовился. Эта затея казалось нереальной: ни одному человеку не поднять сорок пудов, в этом были уверены и Муаян, и Юлан, и Тиль. Но кто знает, на что способны эти де Лебарди?

Федор рванулся вверх, напрягая все мышцы – цепи натянулись тугой струной. Но, как и у Юлана, камень не думал поддаваться. Еще одна попытка – валун не сдвинулся. Третья – гримаса напряжения – проигрыш не для Федора.

– Ускорение, – раздался натужный крик, и в то же мгновение камень, как пушинка, взмыл на десяток сантиметров над землей. Лицо баронета светилось улыбкой. Он подержал валун на весу несколько секунд и легко поставил на место. Форсированный режим прервался, но Федор еще секунд двадцать учащенно дышал, восстанавливая циркуляцию кислорода в крови. Спрыгнув с камней, он подошел к друзьям:

– Ну и как я его?

– Да это жульничество, ты его в этом своем режиме поднял, – отошел от шока Юлан.
– Не считается, так нечестно.

Федор беззлобно хмыкнул:

– Ты тоже жульничал.

– Врешь, я сам поднял.

Федор хитро улыбнулся:

– А как же Тиль? С такой поддержкой и я бы без спецрежима справился.

Сын Кочи Кривого густо покраснел. Тиль грозно посмотрела на Федора. Он улыбнулся и примирительно выставил руки вперед, давая понять, что дальше развивать свою мысль не намерен.

Они возвращались из каменоломни, следуя вдоль скал. Над тропой метрах в сорока нависал камень внушительных размеров. Федор, задрав голову вверх, изрек:

– Сколько раз здесь ни прохожу, не могу понять, как он там держится. Этот корешок такой тоненький, а камень – шести пудов, не меньше.

– Какой корешок? – оживился Муаян.

– Вон там, – указал Федор.

– Где? Не вижу, – вытянул шею Муаян.

– Да вон же. А… Я совсем забыл, ты не сможешь увидеть. Он имеет почти тот же оттенок, что и окружающая его порода – обычному человеку не разглядеть.

– И тут он за свое, – встал в позу Юлан.

– Да я не в этом смысле, – немного раздосадовался Федор. – Вам правда его не увидеть отсюда, и я забыл это учесть.

– Нет, он сегодня, похоже, не хочет успокаиваться, – настаивал Юлан.

– Да подожди ты, Юлан. Говоришь, тоненький корешок, насколько? – вмешался Муаян.

– Тоньше мизинца Тиль.

– Вот это да, какая удача! Это – тягуч-корень. Он очень-очень редкий и ценится высоко. Из него делают самую лучшую тетиву для луков. Ни один из живущих и живших воинов не смог порвать такую тетиву.

– Тогда я тебя обрадую, там много таких корней, – улыбнулся баронет.
Муаян посмотрел на Юлана:

– Я знаю, как тебе на равных посостязаться с Федором.

– И как? – в голосе подростка чувствовалось возбуждение.

– Нужно устроить состязание, кто первый доберется до того камня, – Муаян указал на валун над ними.

Юлан махнул рукой:

– Тут к гадалке не ходи, я и двух метров не успею пройти, как он уже наверху будет.

– А это как и с кем идти, – хитро улыбнулся собеседник.

Федор, склонив голову набок и сощурив глаза, посмотрел на Муаяна. Подросток продолжал:

– Мы с отцом часто в горах на кадраканов охотились для нашего взбалмошного барона, так что кое-какой навык в скалолазании я имею. Для большей безопасности подниматься будем по двое. Я с тобой, Юлан, в одной связке, а Тиль с Федором в другой.

Федор хмыкнул:

– Думаете, она меня сильно задержит? Ну, приубавлю я прыти, но это вас не спасет.
Муаян продолжил как ни в чем не бывало:

– Я еще не закончил. У Ганира Адецкого, насколько я помню, есть заказ – портовая цепь… – он выразительно посмотрел на Федора.

Тот опустил голову, кивая: «Да-да», а затем быстрым отрывистым движением повел головой из стороны в сторону:

– Хорошо Тиграна с тобой поработала: продуманная тактика.

– Что за тактика? – не понял Юлан.

– Да, братец, обскакал тебя Муаян. Он на меня хочет цепь для утяжеления навесить – прыти поубавить. Только она же толстенная. Как мне ее на себя надеть? У меня же руки еле до скалы дотянутся. А если я сорвусь, то Тиль со мной в одной связке вниз полетит – ну не удержит она меня. Да и страховка из местной веревки не выдержит, не корабельный же канат использовать – уж слишком толстым он должен быть. Вот если бы углеродный альпинистский шнур – другое дело, правда, нет его у нас, да и корень тогда был бы не нужен: вряд ли он прочнее шнура... Короче, Муаян, я рано тебя похвалил.

Подросток пожал плечами:

– Можно в напарники тебе Тиль и не давать. А цепь так закрепи: первое звено на поясе спереди, а конец за тобой будет тянуться, нагрузка постепенно нарастет. Только я не понял, что еще за страховка?

– Страховкой ты всю связку к скале цепляешь, и, если все срываются, она упасть в пропасть не дает. Для этого при прохождении клинья в скалу забиваешь и страховочную веревку крепишь. Понятно?

Муаян посмотрел на Федора с восхищением:

– Гениально.

– Как я понял, ты меня без страховки и без напарника в связке на сорок метров загнать хочешь, а скала-то отвесная.

– Боишься? – в один голос спросили Юлан и Муаян.

– Вы, похоже, считаете меня всемогущим? Я не Микин, если упаду с сорокаметровой высоты на камни – умру.

Подростки переглянулись.

– Ну чего вы на меня так смотрите? Безрассудно жизнью рисковать ради забавы.

– Мы же мальчишки, – беззаботно пожал плечами Юлан, передразнивая Тиль.

– Мальчишки мальчишками, а голову на плечах нужно иметь. Вы что, совсем с ума сошли? Знаешь, Юлан, ты со своим соперничеством палку перегибаешь. Там с камнями чуть не надорвался, а теперь что? И ты, Федор, хорош: трудно поддаться хоть раз так, чтобы Юлан почувствовал себя настоящим победителем? Муаян, вот от тебя я точно не ожидала. Ты-то чего масло в огонь подливаешь? – Тиль была крайне взволнована. Лицо ее раскраснелось, подбородок дрожал.

Подростки опустили головы. Они не ожидали от нее такого. Всем троим было совестно. Первым нарушил молчание Юлан:

– Тиль, ну что ты, Муаян же с отцом за кадраканами в горы ходил, а они гнезда на отвесных скалах делают, у него же опыт. А Федор себе просто цену набивает, ну не сейчас же мы на скалу полезем, придумаем, как это сделать безопаснее. Тягуч-корень очень ценный, больше провизии для жителей барон купить сможет.

– Тиль, Юлан правду говорит: из-за проблем с новоприбывшими сейчас у отца денег мало, а еду придется сильно экономить, чтобы на всех хватило. Если тягуч-корень действительно такой ценный, как уверяет Муаян, то мы должны его добыть.

– Очень ценный, на один пуд можно тысячу пудов зерна выменять.

Федор присвистнул.

– Ну вот и забирайтесь на скалу без всяких цепей. А еще лучше – взрослым скажите, они-то быстро все сделают без ваших глупостей, – Тиль уже смягчилась.

– А мы чем хуже? – практически в один голос спросили подростки.

– Да и посоперничать можно, в рамках разумного, конечно, – подытожил Муаян.

За следующую неделю Федор в четыре этапа принес фрагменты портовой цепи. Благо Ганир Адецкий надолго отложил этот заказ, и на просьбу баронета позаимствовать ее для самостоятельных тренировок удивился, но разрешил. Также он изготовил несколько металлических кольев длиною в полметра и четыре сантиметра в диаметре с толстого конца, увенчанного набалдашником из трех добротных зубьев под сто двадцать градусов друг к другу. Федор уговорил своих соперников убрать несколько звеньев из портовой цепи, ведь для страховки он собирался использовать другую цепь со звеньями меньшего диаметра, а это дополнительная нагрузка. Баронет выковал несколько замков, для крепления страховки скрепил куски портовой цепи в одно полотно. Через каждые восемь метров насадил звенья страховки на колья. Сделал увесистый молоток для забивания кольев в скалу. Выпросил у Гайда одну из ацетиленовых горелок кустарного производства, сославшись на нужды кузни. Робот из-за недостатка энергии немного переоборудовал химическую лабораторию на корабле, а часть агрегатов и реактивов перенес в Лебарди под здоровенный замок. Напрасно Кальди пытался прорваться в эту святая святых химической науки – Гайд был непреклонен: «Я не намерен давать в руки средневекового человека технологии, которые его же и погубят».
 
В назначенный день все было готово к восхождению. Федор, увешанный цепями, и тихо умирающие от смеха Юлан и Муаян вышли на изготовку. Тиль, не одобряющая этой затеи, дала команду, и восхождение началось. С первых метров Федор уверенно вырвался вперед. Через полминуты он вбил первый металлический кол в скалу. Второй кол был вбит уже через три минуты. Реальные трудности у него начались после третьей отсечки, цепь утяжеления почти полностью оторвалась от земли. Тем временем Юлан и Муаян только подбирались к своим первым восьми метрам. Темп Федора резко упал, расчет был верный: он вышел на свои пределы. Муаян, шедший впереди, сказал осунувшемуся Юлану: «Подожди отчаиваться, ты посмотри на Федора сейчас». Подросток поднял голову. Теперь баронет передвигался не мощными рывками, быстро перебирая конечностями, а каждое его движение было медлительно и обдуманно: слишком большой вес приходился на юного землянина, к тому же не каждый уступ выдерживал нагрузку и осыпался под его пальцами. Юлан улыбнулся: «Вот теперь посоревнуемся». Когда подростки в связке преодолели еще шестнадцать метров, Федор вбил четвертый кол, и тут началось… От того места, где он был вбит, вниз по скале пошел разлом. Четвертый кол выпал. Все случилось очень быстро. Большой валун с третьим колом потянул баронета за цепь-страховку вниз. Он успел выкрикнуть: «Ускорение», рывком перейдя в форсированный режим. Только лишь это его и спасло.

– Федор, – крикнула Тиль, срывая Тегорский контур с головы. – Сейчас, сейчас, ты только держись.

Нагрузка уменьшилась, но вес все равно сковывал движения.

– Юлан, Муаян, у меня на поясе горелка – обрежьте цепь. Нет, это долго, Тиль, сбрось ее им.

– Хорошо. Ребята, чтобы освободить горелку, мне нужно, чтобы вы…

– Тиль!!! – закричал Федор, нагрузка с новой силой навалилась на него.

– Прости! – спохватилась она. – Муаян, Юлан, под Федора к камню, быстро!

– Тиль!!! – Федор держался из последних сил.

– Сейчас!

Нагрузка на подростка снова уменьшилась. Муаян сориентировался первым. Он ухватился покрепче за уступ, похожий на крюк, обмотав руки страховочной веревкой.

– Юлан, раскачивайся и хватайся за страховку Федора!

– А ты нас удержишь?

– Раскачивайся, не спрашивай.

Со второго раза Юлан ухватился за страховку баронета, чуть выше валуна.

– Да ты что, издеваешься? – вырвалось у Федора, чудом удерживающегося от падения вниз. – Слезь с цепи, а не то оба сорвемся!

Юлан поспешно перебрался на соседний уступ.

– Что дальше? – спросил он, обернувшись к Тиль.

– Она не может ответить, т.к. концентрируется на удержании камня, – сказал Федор. – План наш такой: Тиль снимает с моего пояса горелку, сбрасывает тебе, я в это время стараюсь не упасть, ты ловишь горелку, перерезаешь цепь. Вот и весь план. Справишься?

– Да, а что такое «горелка»?

– Понятно, ты главное поймай, я тебе все объясню после.

Они сидели у подножия скалы, все четверо. Рядом лежали злополучный валун с куском страховочной цепи и три десятка мотков тягуч-корня. Первой молчание нарушила Тиль:

– Больше никогда, слышите, никогда я не буду поддерживать ваши бессмысленные, безрассудные выходки. В следующий раз, хотите вы того или нет, о таких поступках будут знать взрослые…

– Да, Тиль, нам всем было очень страшно, – выдохнул Муаян. – Но именно такие моменты показывают тебе, чего ты действительно стоишь. Что бы ни случилось, теперь я знаю, что могу положиться на любого из вас, а вы на меня.

– Юлан, – позвал Федор.

Подросток вздрогнул.

– Сегодня ты спас мне жизнь. Это был мой предел. Еще немного и я сорвался бы вниз. Но, рискуя своей головой, ты спас мне жизнь. Спасибо, Юлан. Ты победил меня, ты победил…

На лице потрясенного сына Кочи Кривого появилась улыбка.

– Вот ведь мальчишки, – только и смогла произнести Тиль.


                Вам придется уйти


Зима в этом году пришла рано. Несколько дней не переставая шел густой снег. Образовались большие сугробы. Все дороги замело. Теплые бараки были построены вовремя. Тягуч-корень удалось выменять на дополнительное продовольствие. Замок Лебарди был готов к зиме. Вот уже неделю барон отсутствовал: его вызвал к себе герцог Титорский по какому-то очень срочному делу. Послание доставил почтовый кинлик – птица, напоминающая земного голубя. Так как срочный заказ, связанный с постройкой бараков, был выполнен и отнял у кузнеца много сил, Ганир Адецкий взял небольшой перерыв в работе, и у четверых друзей выдалось несколько выходных.
Перед городскими стенами развернулась настоящая строительная площадка: мастерили снежный замок. Юлан, Тиль, Муаян и Федор катали большие комья снега, смеялись и веселились. Со стен за ними наблюдали дети.

– Эй, Муаян, что это вы делаете? – выкрикнул один из наблюдателей, соплеменник подростка.

– Снежную крепость, – ответил он.

– Вчетвером вы до вечера не управитесь.

– А ты, Рафен, вместо того чтобы поучать, взял бы да помог! – крикнул Муаян.

Рафен улыбнулся:

– Отчего же не помочь. Это дело хорошее.

– Только ты всех зевак с собой возьми – веселее будет.

Рафен окинул взглядом окружающих:

– Ну что, вы его слышали? Идем, повеселимся!

Юлан посмотрел на Муаяна:

– Зачем это? Мы и сами неплохо повеселились бы.

– С тех пор как вы нас спасли, у моих соплеменников не было развлечения, а пережили мы немало. Нам всем это необходимо.

– Взрослые суждения настоящего лидера, – Федор смотрел серьезно.

Муаян улыбнулся:

– Я же сын деревенского головы: когда-то надо начинать.

– Хорошо, тогда постройкой снежной крепости будешь руководить ты. Все согласны? – Федор посмотрел на товарищей.

Юлан и Тиль кивнули в ответ.

– Вот и славно. Командуй.

Работа кипела вовсю. Три десятка детей и подростков трудились под руководством Муаяна, когда из леса в замок прошествовал Микин – кончилась его сорокавосьмичасовая смена в реакторном отсеке. Он остановился, осмотрел происходящее, увидел запыхавшуюся Тиль. Подростки и дети напряглись. Робот выглядел для них угрожающе.

– Микин, иди к нам! – весело крикнула Тиль.

Робот стоял в неподвижности пару секунд, оценивая обстановку, затем издал свой знаменитый дельфиний «треск», сгреб огромный снежный ком и направился укреплять восточную стену снежной крепости.

Перевалило за полдень. На стройке было уже больше сотни человек: к соплеменникам Муаяна присоединились ребята из Овражи. Только не было среди них Атера Менялы, сына купца Жималы Менялы. (Все купеческое семейство, покинувшее Овражу перед роковым днем, после так и не вернулось за своими пожитками, оставленными на разграбление готарским солдатам. В Лебарди они тоже не появлялись.) На удивление дети и подростки работали слаженно, без избыточного озорства. У всех горели глаза, и работа шла с большим азартом. Тон задавал сын Степиры – как настоящий лидер, он был буквально в десяти местах сразу. Не отставали от него Федор и Юлан, соперничая друг с другом, но не оспаривая руководства Муаяна. Тиль, мудрая не по годам, старалась поспевать за своими друзьями, непринужденно давая понять, что в соперничестве мальчишек она всецело на стороне своего защитника. Микин в этом строительстве выполнял роль бульдозера, экскаватора, крана, и, похоже, ему это нравилось. На стройке стоял веселый гомон. Шайка Атера без вожака давно распалась. Они немного повзрослели, и теперь у них появились новые кумиры. Обыватели замка Лебарди, даже самые младшие из них, где-то в глубине души так и не смогли принять группу Семена Алексеевича, Микина и Тиль. Их сила, необычный вид, возможности разума, странности были непреодолимым препятствием для окружающих. Но сейчас вся эта напряженность и неловкость куда-то исчезли, подростки и дети помладше работали бок о бок с «непостижимыми» Микином, Федосулом и Тиль.

С крепостной стены за происходящим наблюдали Кешур Седовласый, отец Муаяна и Ганир.

– Давно я не видел у ребятишек такого воодушевления, – сказал Кешур.

– А мой-то, мой – такой важный. И все-то у него получается как надо: и слова подобрать для ободрения, и решение верное принять. А ведь совсем недавно не тянул он на лидера, смелости было не занимать, но вот сообразительность… Спасибо, Ганир, спасибо твоей Тигране, – Стэпира, отец Муаяна, никак не мог нарадоваться на сына.

– Ничего, вот он у меня еще подучится – знатный кузнец будет, меч, опять же, с правильной стороны научу держать – для будущего головы нужные умения. А Тиграна моя и правда волшебница, – Ганир улыбнулся.

– Да, я такая, – женщина-тигр положила ладонь на плечо кузнеца.

Ганир вздрогнул, все трое обернулись.

– Тиграна, ты уж так не подкрадывайся, – попросил Ганир.

– Миледи, – Степира и Кешур поклонились.

– Ах, оставьте, Ганиру вы не кланяетесь, а я разве баронесса или герцогиня? А на что это вы там смотрите? – Тиграна подошла ближе к зубцам стены.

– Ой, ой, ой, Ганир, пойдем к ним, я так давно ледяных крепостей не строила, – она состроила просящую рожицу, у тигроида это получилось особенно забавно.

Кузнец посмотрел на Кешура и Стэпиру и улыбнулся:

– Как я могу ей отказать?

– Догоняй, мой рыцарь, – с этими словами она прыгнула вниз.

– Миледи, – мужчины перегнулись через зубцы.

Внизу тигроид улыбалась и махала им рукой.

– Вот так миледи, – выдохнул Стэпира.

– Ну-ну, не завидуй. Я пошел, – Ганир схватил припорошенный крюк с веревкой и уже через два десятка секунд стоял рядом со своей миледи.

Седовласый посмотрел на отца Муаяна:

– Ну ладно, мне семьдесят, а ты-то что стоишь?

– И правда, что это я? Меня подождите! – крикнул Стэпира, хватаясь за веревку...

К Седовласому на стену поднялось несколько взрослых зевак.

– Староста, что это они? – спросил один из крестьян.

– С ними-то все хорошо, а вот вы…

– А что мы? – не понял крестьянин.

Один из соплеменников Муаяна перегнулся через зубья стены:

– Жита, эй, Жита, ухи оборву, ну кто так стену укрепляет, я чему тебя учил? Ничего без отца не может. Я сейчас.

Он начал спускаться к воротам.

– Меня подожди, – крикнул второй.

– И я с вами…

Приближались сумерки. Перед стенами замка собралось больше народа, чем в самом городе. Кишур Седовласый все так же стоял и следил за постройкой снежной крепости. Рядом с ним было еще около двух десятков крестьян. Неожиданно голос баронессы переключил внимание старосты:

– Уважаемый Кишур Седовласый, а где жители? Сейчас в городе их меньше половины от общего числа.

– Матушка, от вашего взора ничего не утаишь. Поднимитесь к нам.

Виктория неторопливо поднялась на стену. Положив руки старику на плечи, она увидела двухъярусный снежный замок:

– Что же, это очень хорошо, даже замечательно. Кишур, вы молодец.

– Матушка, я тут совсем ни при чем. Это все ваш сын и его друзья.

Старец обернулся и взглянул на баронессу: она смотрела на сына, а на губах цвела материнская улыбка. Кишур задумался.

– Матушка, а как же барон в замок вернется, до леса-то дойти сложно: все дороги занесло, а тут до герцога три дня пути.

Баронесса опустила взгляд на старосту:

– Не волнуйтесь, Кишур, барон уже приближается к замку, минут через пять он появится вон там, – она указала на окраину леса, где между деревьями шла занесенная дорога.

В избе у Ганира Адецкого собрались барон, баронесса, Седовласый, Стэпира и хозяева дома. У Семена был мрачный вид. В комнате, где проходило собрание, висело тревожное молчание. Стэпира был понур, он понимал, что те мрачные новости, которые принес барон от герцога, касались его и его людей.

– Ну что же, не будем тянуть кота… – барон осекся, бросив взгляд на Тиграну. – В общем, герцог требует, чтобы вы, Стэпира, и ваши люди покинули пределы замка Лебарди. Он не хочет междоусобных войн на своих землях. Однако барону де Шетразо я вас не отдам, и герцог это понимает.

– Так что же нам делать, барон? Мы только-только обрели новый дом. Куда мы пойдем зимой? – Стэпира смотрел на Семена с отчаянием.

– Какой еще зимой, до весны об этом и думать забудьте. Дороги так занесло, что ни один всадник ближайших три месяца сюда не доберется. А потом… Леса вокруг замка обширны и изобильны, есть несколько совсем глухих и непроходимых мест, к тому же мы своих не бросаем. Провизией обеспечим, наладим с вами торговлю, вы нам дичь и лес, мы вам – зерно и утварь. Герцог сказал, чтобы только в замке вас не было, так что, когда его люди весной приедут с проверкой, ему не в чем будет нас упрекнуть. Но есть условие: в лесах окрестных баронов кишат разбойники-душегубы, если в моих лесах появятся разбойники, то душегубства я не потерплю…

Степира коротко кивнул. В его глазах зажглась надежда.
;


                II/II. Лебадри


                Воздушный пузырь


Прошло четыре года. В Титору пришла зима.

– Как ты не понимаешь, – распалялся Кальди. – Ну что тебе стоит? Возьми меня в свой следующий полет.

– Отстань, Кальди, мне некогда с тобой возиться, – грубил собеседнику Оршан. Изобретатель донимал его уже не первый день.

– Ты умеешь летать, ну что тебе стоит взять меня в полет, ты же можешь. Я должен убедиться, что она круглая. На высоте можно увидеть, что планета закругляется.

– Поверь мне: она круглая, – бубнил Оршан, работая с реактивами в пробирках.

– Ну как же ты не понимаешь, я сам должен это увидеть, сам, – не унимался Кальди.

– Хочешь полететь? – не вытерпел Оршан. – Придумай, как это сделать без моей помощи. Я – не прогулочная лошадка. Я занят!

– Я бы Тиграну попросил, она бы мне не отказала, но крылья есть только у тебя, – вздохнул Кальди.

– Летать можно и без крыльев. Нужно лишь немного подумать, – сказал Оршан, не отвлекаясь от своего занятия.

– Если бы это было так просто, – вздохнул Кальди.

Орлоид прервал свое занятие.

– Послушай, Кальди, ты же придумал водопровод. Написал несколько трактатов по математике, разработал концепцию относительности движения. В конце концов, замучил своими бесконечными опытами кузнеца Ганира. Неужели в такой светлой голове, как твоя, нет ни одной идеи, как бы тебе полететь без старины Оршана?

– Ты прав, – вдруг неожиданно легко согласился изобретатель. – Мне надо подумать.

– Ну вот и славно, а теперь не мешай мне, я занят, – с облегчением выдохнул Орлоид.

Кальди сидел в гостях у Тиграны. В углу стоял аквариум с рыбками. С помощью небольшого воздушного насоса, имеющего автономный источник питания, в воду поступал кислород. Это, пожалуй, была единственная технология, которую Тиграна привнесла в свой с Ганиром быт. Кальди завороженно смотрел на пузырьки.

– Этот Оршан всегда занят, как к нему ни подойди.

– Не обижайся на него, Кальди, он хотя и вредный немного, но очень хороший друг.

– Охотно верю. Но это никак не помогает моему делу.

– А что ты задумал?

– Я его просил об очень простой вещи – чтобы он в следующий свой полет взял меня с собой.

– И дай я угадаю, что он ответил тебе: «Я не прогулочная лошадка, я занят».

– Именно так. А еще он сказал, чтобы я подумал над тем, как осуществить полет без его помощи.

– Это похоже на Оршана. Но мысль хорошая. Ты придумал, как это сделать?

– Я уже целый месяц бьюсь над этим, но пока у меня ничего не выходит, – сокрушался Кальди.

– Задача действительно непростая. В моем мире людям понадобилось много веков, прежде чем они поняли, как оторваться от земли.

– Но у меня нет столько времени, – сказал грустным голосом изобретатель. – Мне нужно увидеть, что она круглая.

Какое-то время Кальди молча смотрел на пузырьки в аквариуме.

– И как это у них получается подниматься вверх? – спросил он словно сам себя.

– Кальди, ты что? Они же легче воды. Ты же сам написал «Трактат о мореплавании, или Почему тела плавают».

– Да, да, но я как-то не задумывался о воздухе.

Входная дверь отворилась, и в кухню вошел кузнец Ганир. Холодный воздух коснулся ног изобретателя.

– А, Кальди, это ты? А я-то думал: чья это обувь в сенях?

– Холодный воздух прошел понизу. Значит, холодный воздух тяжелее теплого, – пробубнил изобретатель. – Я все понял. Я, кажется, знаю, как полететь без крыльев Оршана. Спасибо, Тиграна. Спасибо, Ганир, – и с этими словами он выскочил на улицу.

– Что это с ним? – удивился Ганир.

– Это же Кальди. С ним всегда что-то не так, – улыбнулась Тиграна.

Прошло примерно четыре дня, прежде чем Кальди вышел на улицу. На его лице была четырехдневная щетина, глаза будто провалились от недосыпа. Под мышкой он нес чертежи, свернутые в рулон. Изобретатель направлялся к хижине Тиграны и Ганира. Подойдя к дому, он дернул на себя ручку двери. Тиграна и Ганир целовались посреди комнаты, когда вошел изобретатель. Звероид залилась стыдливой краской, а кузнец прикрикнул на вошедшего:

– Ты что не знаешь, что надо стучаться?

– Простите, я просто не мог ждать. Вот тут чертежи летающего объекта. Я назвал его воздушный пузырь.

Тиграна все еще в большом смущении сказала:

– Кальди, но ведь можно было и постучаться.

– Простите, но меня переполняет восторг. Я не спал три ночи – работал. И вот что у меня получилось.

Он разложил свои чертежи на столе.

– Смотрите. Это корзина, в которой помещается воздухоплаватель. Я назвал человека, который будет управлять воздушным пузырем, воздухоплавателем на манер мореплавателя. В корзине располагается спиртовая горелка для нагревания воздуха. Теплый воздух легче холодного, и именно благодаря этому обстоятельству корзина полетит.

– Как же она полетит сама по себе? – спросил кузнец.

– Голова моя садовая, я же не сказал самого главного! Над корзиной располагается огромный пузырь с отверстием над спиртовой горелкой, чтобы горячий воздух заполнял его. Горячий воздух легче холодного. И поэтому корзина с воздухоплавателем будет подниматься вверх. Я думаю проклеить ткань воздушного пузыря, чтобы она не пропускала воздух.

– Кальди, сооружение такого летательного аппарата потребует много усилий и времени, – сказала Тиграна. – Но ты молодец. Ты придумал этот летательный аппарат. Ты настоящий ученый и изобретатель.

– Тебе, наверное, потребуется моя помощь с этой спиртовой горелкой? – спросил Ганир Адецкий.

– Да, именно поэтому я и пришел сюда, вот смотри…

К середине лета воздушный пузырь наконец-то был закончен. Посреди замка Лебарди изобретатель собирал свое детище. Воздушный пузырь был огромным с маленькой корзиной на троих человек. Сам пузырь лежал на земле. Все в замке собрались посмотреть на детище уже ставшего известным Кальди Лебардийского. Семен Алексеевич с супругой Викторией, их сын Федор, Гайд, Оршан, Микин, Тиграна с Ганиром Адецким, Тиль, Юлан, бывший деревенский голова Кишур Седовласый и другие обитатели замка – все они замерли в ожидании. Кальди включил спиртовую горелку. Пузырь начал подрагивать и раздуваться, наполняясь теплым воздухом. Через два часа пузырь был готов к полету. Канаты, удерживающие корзину на земле, натянулись. Кальди вышел к народу:

– Ну вот я и закончил свой полугодовой труд. Мой воздушный пузырь наконец-то готов к полету. Я глубоко убежден, что в этот погожий день он совершит свой первый полет. Сегодня осуществится давняя мечта человечества: мы наконец-то сможем воспарить к облакам. Но это было бы невозможно без помощи моих друзей – Тиграны и Ганира. Они помогали мне в строительстве этого аппарата. И поэтому в первом полете воздушного пузыря именно они должны сопровождать меня. Тиграна, Ганир…

Кузнец и звероид вышли из толпы. Семен сказал на ухо своей супруге Виктории:

– Поразительно. Но этот Кальди, не знающий азов термодинамики и теплофизики, сумел построить воздушный шар. Он далеко обогнал свое время, и сам еще того не осознал. Мы, кажется, сотворили гения, и за это в ответе перед миром.

Тиграна, Ганир и Кальди забрались в корзину. Изобретатель отвязал канаты, удерживающие корзину на земле. Она начала плавно подниматься вверх. Кальди подбавил огня, открыв отверстие горелки шире. Ганир и Тиграна держались за руки. Через двадцать минут после начала подъема замок выглядел как игрушечный. Они поднялись выше самой высокой шепчущей сосны. Восторг переполнял воздухоплавателей. Кальди вдруг сказал:

– Она действительно круглая, как ты и говорила, Тиграна. Отсюда видна почти вся Титора. Отсюда даже виден замок Касталин, хотя он в пятидесяти верстах от Лебарди.

Ветер играл шерстью звероида. Тиграна и Ганир стояли обнявшись.

– Это просто невероятно: мы летим, – сказал Ганир, обращаясь к Кальди. – Ты действительно великий изобретатель и ученый, раз придумал все это.

– Я лишь делаю то, что у меня получается. А получается у меня открывать новое. Вот и все, это как музыка в голове. Кого действительно стоит благодарить, так это Тиграну. Если бы не она, я бы до сих пор был бы блаженным, – ответил Кальди.

– Спасибо, Кальди, – улыбнулась Тиграны.

– Моя королева, – лицо Ганир так же засияло улыбкой, – я дарю тебе все, что ты только можешь отсюда увидеть.

– Мой дорогой, это же земли герцога Титорского, – отозвалась Тиграна.

– Герцог властен на земле – мы же парим в облаках, так что я дарю тебе всю эту красоту. Ответь мне лишь на один вопрос, – Ганир приблизился к Тигране вплотную.

– На какой, любимый? – затрепетала Тиграна.

– Ты станешь моей женой? – выдохнул кузнец.

– Да! Да! Да! – запрыгала от радости Тиграна.

Кальди сделал замечание:

– Тиграна, не раскачивай корзину, а то мы из нее выпадем.

– Прости, Кальди, больше не буду…


                Совещание I


В центральной зале дворца Лебарди горели свечи. Была глубокая ночь. Предстояло долгое и очень важное совещание. Собрались все заинтересованные лица. Председательствовал Семен Алексеевич. Рядом с ним была его супруга Виктория. Их сын Федор сидел в стороне и посматривал в потолок: его мало занимали игры взрослых. Оршан стоял, переминаясь с ноги на ногу. В углу, поодаль от всех остальных, сидел Микин. Гайд перебирал какую-то цепь из электродов, ни на минуту не прерывая своего, по-видимому, очень важного занятия. Тиграна сидела рядом со стоявшим Оршаном и внимательно слушала.

– Так, сегодня у нас несколько важных вопросов для обсуждения. Первый. Примерно через полтора года мы сможем синтезировать достаточное количество антивещества, чтобы улететь с этой планеты. Вот почему необходима консолидация наших усилий в реакторном отсеке, чтобы не допускать аварийных ситуаций. Этот камень в твой огород Тиграна.

Тиграна потупила свой взор.

– Что молчишь? Нечего сказать? У нас сегодня чуть не произошел радиоактивный выброс по твоей вине. Хорошо, что Гайд сумел вовремя задействовать графитовые стержни, а то пиши пропало. Остались бы мы без корабля и большей части экипажа. Что произошло, Тиграна? Расскажи нам, как все было.

– Я задумалась, – сказала она с надрывом.

– Что значит задумалась? – нажимал Семен Алексеевич – Ты не кисейная барышня, ядерный реактор не твоя опочивальня, где можно придаваться всяческим воспоминаниям и блудливым мыслям.

– Семен Алексеевич, я… Зачем вы так? Ведь я ничего такого не хотела, минутная слабость, – оправдывалась Тиграна, все больше заливаясь краской.

– Кисейная барышня и есть. Минутная слабость… Зачем вы так… – неожиданно на плечо мужа легла рука Виктории, как бы говоря: «Ты перегибаешь палку». – Нет моя хорошая, не останавливай меня. Она это заслужила. Пусть же терпит все это. Если бы не Гайд, то она сейчас даже не имела бы возможности выслушивать мои нотации.

– Семен Алексеевич, я виновата, ну простите меня, – почти ревя от безысходности, сквозь слезы проговорила Тиграна.

– Тебе не у меня надо просить прощения, а вон у них: у Оршана и Гайда, которые по твоей милости чуть было на тот свет не отправились.

Тиграна оглянулась на Орлоида, потом на робота. Гайд оторвался от своего занятия и сказал:

– Полно, Семен Алексеевич, ну пристыдил ты Тиграну и хватит. В другой раз она такой раззявой не будет. Да с ней это и впервые. Пожурил и будет.

– А ты ее пожалей, пожалей, Гайд. В другой раз не успеешь опустить защиту вовремя
– и привет. От тебя даже каркаса не останется. Она уже давно не молодая практикантка…

В глазах женщины-тигра читалось: «Это же я, ваша Тиграна. Я же ничего такого не хотела. Просто так получилось, это случайность. Не отворачивайтесь от меня».

– Полно, Семен, – сказал Оршан. Он всегда обращался к Семену по имени без отчества, когда хотел урезонить его. Оршан был старше Семена более чем втрое. – Ты не на шутку разошелся. Ведь это мы были там, и нам полагается возмущаться. Но мы уже простили ее. Если бы ты только видел Тиграну тогда, на ней лица не было, – Оршан посмотрел на женщину-тигра. – Как, впрочем, нет и сейчас. Хватит, Семен, хватит. Пора переходить к следующей теме нашего собрания.

Тиграна вытирала слезы. Семен Алексеевич бросил взгляд на Оршана, поняв, что перегнул палку, и сказал, обращаясь к женщине-тигру:

– Ладно. Тирана, я надеюсь: ты все поняла?

Она кивнула, хлюпнув носом.

– Вот и хорошо. Ты прости меня за «кисейную барышню». Мне не следовало тебя так называть, даже с учетом всех обстоятельств, – Семен Алексеевич выдержал небольшую паузу. – Что же, пора перейти ко второму вопросу сегодняшнего собрания. Все вы знаете, что наш корабль был сильно поврежден. В частности, повреждена его обшивка. Наша система ремонта корпуса не подлежит восстановлению. Гайд попытался что-то сделать, но не достает оборудования и материалов. Углеродный корпус сильно пострадал, местами требуются большие заплатки. Разумеется, наладить производство композитных материалов в средневековой Титоре – дело совершенно нереальное. Но вот попробовать сделать заплаты из листовой стали – это вполне осуществимое намерение. У нас есть маг и кудесник по металлу – Ганир Адецкий. Но есть существенная проблема: это степень обработки металла и его объем. Ганир при всех его возможностях и умениях не сможет изготовить металл в таком количестве и нужной степени обработки за такое короткое время. Нам необходима доменная печь. К сожалению, у нас нет информации по металлургии, и самим построить доменную печь не получится. Нам нужен металлург, который бы смог сделать доменную печь, пускай и примитивную.

– Это ты хорошо сказал, Семен Алексеевич, – перебил его Оршан, – нам нужен металлург, который бы смог сделать доменную печь. А где его взять? Я облетел все Арляндское королевство и нигде не видел ни одного такого молодца.

– Ты прав: в Арляндии нет такого человека. Да, пожалуй, и в окрестных королевствах и княжествах такого человека нет. Но вот в Готарской империи он есть. Его зовут Анжу Искусный. Он построил доменную печь в Адецкой провинции.

– Забавно, средневековье и доменная печь – это уже попахивает индустриализацией, – сказал неожиданно Гайд.

– Бывают такие люди, которые далеко обгоняют свое время, такие, например, как Кальди – их-то и называют гениями, – ответил Семен Алексеевич.

– Да, но этот гений в Адецкой провинции Готарской империи, а мы в Титоре. Как ты хочешь его доставить сюда? И поедет ли он? – осведомился Оршан.

– Насчет того, что он в Адецкой провинции Готарской империи, а мы в Титоре, ты прав, Оршан, – далековато. А то, что он поехал бы, я и не сомневаюсь. В Готаре теперь свирепствует инквизиция. Все новое, что не вписывается в церковные каноны, подлежит уничтожению. Из империи бегут ученые, художники, литераторы, изобретатели, лекари – все, кто так или иначе способствует прогрессу общества. Скоро во всей Готаре не сыщешь и одного более или менее хорошего писца. Глевий VII свирепствует.

– Ну что же, дело сталось за малым, – сказал Оршан с иронией. – Пробраться через кордон в Готарскую империю. Добраться до Адецкой провинции, не привлекая к себе внимания. Выкрасть этого Анжу Искусного и также незаметно через кордон вернуться обратно. Все просто.

Семен Алексеевич ответил сухо:

– Именно так мы и поступим. Проберемся в Готару, выкрадем Анжу и вернемся в Лебарди.

– Ну, допустим, нам удастся разыскать Анжу. Как ты его через всю Готарскую империю повезешь в Титору? Ведь, как я понял, за ним, как за поборником прогресса, охотится инквизиция, – сокрушался Оршан.

– Я тебе скажу больше: Анжу находится под стражей и ждет суда за свое детище. Но нам не стоит отчаиваться. Для чего у нас есть ты? Мы проберемся к месту его заточения. Выкрадем. А ты переправишь его через границу, Оршан, – подытожил Семен Алексеевич.

Орлоид надулся:
– Так и кто же, кроме меня, отправится в это авантюрное путешествие?

– Естественно, я, Федор и Ганир, так как он знает местность, – отрезал Семен Алексеевич.

Виктория положила руку на плечо мужа:

– Семен, Федор ведь у нас один. А если с ним что-нибудь случится, я не переживу.

– Ничего с ним не случится: мы наденем углеродные скафандры, и он всегда будет при мне. Ты меня понял, Федор? Всегда.

– Что мне, пять лет, что ли? Разве я не понимаю?

– Вот именно, что пять. Вырасти вырос, а ума не прибавилось. Один ветер в голове. И потом, Виктория, мне некого брать с собой, если только Тиграну, но ее придется забинтовать с ног до головы и выдавать за прокаженную, а это не лучшая легенда. Тебя я взять не могу. Рыцарь-женщина, путешествующая в Арляндском королевстве, – дикость, в Готарской империи – верная смерть.

– Я переоденусь мужчиной, забинтую грудь. Нам поверят.

– Я подумаю над этим, Виктория, подумаю. Теперь о времени – выступаем завтра на рассвете. За старшего остается Гайд. Всем все ясно?

– Да, – нестройным хором ответили присутствующие.

– Теперь остается еще один щепетильный вопрос. Я не хотел выносить его на всеобщее обсуждение, но меня вынуждают сделать это некоторые обстоятельства. Это касается Тиграны.

– Что? Опять реактор? – всполошилась она.

– Нет. Это касается тебя и Ганира Адецкого.

– Здесь вы правы, Семен Алексеевич: это касается меня и Ганира и больше никого, – отрезала Тиграна.

– Если бы это было так. Но здесь мы все связаны общей нитью. Ты, насколько я знаю, хочешь выйти за него замуж? – спросил Семен Алексеевич.

– И выйду, – настаивала на своем Тиграна.

– Перестань огрызаться: ты не на допросе. Все здесь хотят тебе только добра. Но мы должны прояснить одно обстоятельство. Говоря просто, ты полетишь с нами, когда мы отремонтируем корабль, или останешься с мужем, потому как его с собой мы не сможем взять?

– Мое место рядом с будущим мужем и дочерью, – отрезала Тиграна.

– Что же, тогда вопрос снимается. Давайте расходиться, пора спать.


                Застава


Трое всадников в дорогих доспехах подъезжали к заставе в деревне Овража. Им навстречу попались люди со скарбом, по всему видно, очень знатного рода, дворяне. Когда они поравнялись, путники остановились, преградив дорогу титорцам.

– Уважаемые господа, заклинаю вас, поворачивайте. Вы едете в лапы безжалостного зверя. Готара вас не пощадит.

– Кто вы, милостивый государь, что преградили дорогу барону де Лебарди? – осведомился Семен.

– Я, в сущности, уже никто – безземельный и безденежный князь де Кирона. Некогда могущественный и богатейший вельможа, ныне это все, что осталось от моего величия, – он окинул взглядом две подводы и примерно десять человек свиты, не считая супруги и двух дочерей. На лице женщины застыла маска ужаса. Княгиня была сильно измождена. Она прижимала дочерей к груди, а те просто не хотели смотреть на происходящее, закрыв глаза. – После этой заставы мое состояние убавилось вдвое. Теперь благополучие князя де Кирона сравнимо разве что с состоянием трактирщика в лучшие его годы. Но вы знаете, я не жалею, что покидаю Готарскую империю: уж лучше так, чем видеть то, что сотворил Глевий Седьмой со своей страной. Заклинаю вас, поворачивайте.

– Простите, досточтимый князь, но вашу просьбу я выполнить не могу. Нам надо в Готару, очень надо. Мы торопимся – пропустите нас поскорее.

– Я не шучу, уважаемый барон. Если есть в этом мире искренность и человеколюбие, то они в моих словах. Я бы и врагу не пожелал возвращения в Готару. Там вас ждет гибель. И вас не спасут ни титул, ни звание, ни деньги, ни сила, как не спасли меня.

Семен смотрел в глаза человека до ужаса напуганного, но все же, несмотря на тяготы, которые ему, по всей видимости, выпали, сохранившего свое достоинство и человеческий облик.

– Простите, досточтимый князь, но я вынужден в третий раз попросить уступить нам дорогу. Мы торопимся.

Князь смотрел в невозмутимые глаза Семена. Посторонившись, он сказал:

– Когда-то и у меня был такой взгляд – сильный, уверенный в завтрашнем дне. Дай вам бог сохранить его и вернуться живыми оттуда, – князь сделал указующий жест в сторону границы.

Всадники разъехались. Виктория, до этого момента молчавшая, вдруг сказала (Семен в последний момент решил, что с ним все-таки поедет Виктория, а не Федор):

– Может, нам следует повернуть, Семен? Может, он прав, и нам не стоит ехать туда?

– Нет, дорогая моя, мы не можем повернуть. Как бы там ни было страшно, мы должны попасть в Готару, от этого зависит наша судьба, – Семен был хладнокровен. – Но ты права, туда так не хочется ехать.

– Барон, баронесса, будьте бдительны, следите за своими словами и действиями, а не то они могут стать последними в вашей жизни. Главное, ни во что не вмешивайтесь, каким бы диким вам ни показалось происходящее, – сухо сказал Ганир.
Его лицо было сурово.

Всадники въехали в Овражу. Их путь преградил огромный шлагбаум. За ним была длиннющая вереница подвод и огромная людская очередь. «Балом правили» примерно две сотни солдат. Непосредственно у шлагбаума стояло семеро гвардейцев, их капитан и монах в рясе с увесистым крестом на груди. Капитан кричал на крестьянина:

– Его величество светлейший император Глевий Седьмой, дабы оказать милость простому люду: ремесленникам, мещанам, крестьянам – установил минимальную таможенную подать. Чтобы покинуть Готарскую империю вам, неблагодарные, нужно-то совсем ничего: крестьянину – пять золотых, а мещанину семь, купцу две сотни, а если у него есть больше, то сверх того половину его имущества. То же касается и благородных господ. А ты? Что ты суешь мне свои гроши? Я говорю тебе: пять
золотых – и проходи.

– Благородный господин, ваша милость, ну пропусти, что вам стоит? Это мои последние гроши, пропустите.

– Ах ты, бесхребетная скотина, куда прешь? Нет денег – отработаешь свою свободу, а ну, ребята, вяжи этого молодца. Ишь чего вздумал – бегать!

На бедного крестьянина насели трое гвардейцев. Повалили на землю, заломили руки и начали вязать.

– Именем господним. К нам на рудники пойдет, – сказал монах, поглаживая себя по большому животу.

– Эй, капитан! – окрикнул Семен Алексеевич.

Капитан обернулся:

– Кто еще здесь?

– Пропусти-ка нас быстрее, мы торопимся.

– В смысле? – не понял он и сморгнул.

– Чего здесь непонятного – открывай свой шлагбаум и пропускай нас, – бросил Семен.

– А ты, собственно, кто такой и откуда? – сыграл в наглую капитан.

– Тыкать будешь своим солдатам. Я – барон Семул де Лебарди со свитой. Я еду по поручению его высокоблагородия епископа Полани. Пропусти же нас или ты не повинуешься воли верховного духовенства Готарской империи?
Заслышав о епископе, капитан резко сменил тон, оглянувшись на монаха в рясе. Неповиновение духовенству стоило бы ему места в лучшем случае, в худшем – светили монашеские рудники.

– Простите, милостивый государь, за день приходится иметь дело с таким сбродом, что уже перестаешь отличать благородных от швали. Ваши подорожные документы, государь.

Семен заглянул в подорожную сумку, извлек из нее документ с сургучной печатью и передал его капитану. Тот повертел ее и прочел вслух:

– Подателю сего под страхом смертной казни не чинить препятствий и пропускать всюду без рутины и волокиты, помогать по мере сил во всем, чего бы податель сего не потребовал. Подпись: епископ Полани, верховный священнослужитель Готарской империи.

Капитан побагровел. С улыбкой умалишенного он затараторил своему подчиненному:

– Ну же, открывай, быстро. Сейчас все будет готово, не извольте гневаться, господин, – сказал он Семену с той же идиотской улыбкой.

– Не хотелось бы думать, капитан, что вы специально здесь задерживаете нас.
Капитан оттолкнул гвардейца и самолично открыл перед всадниками шлагбаум.

– Проезжайте, господа.

Виктория и Ганир Адецкий проехали. Семен поравнялся с капитаном:

– Вы, кажется, кое-что забыли, капитан.

– Что? – недоуменно смотрел он на всадника.

– Я говорю: вы забыли отдать мне бумаги.

Капитан спохватился и торопливо вернул документы всаднику:

– Вот держите.

– Так, – сказал Семен, посмотрев на толпу, – а теперь расчистите нам дорогу, сударь. Нам нужно проехать.

Капитан прикрикнул на своих подчиненных, и толпу начали теснить. Послышались недовольные возгласы: «Не толкайтесь, убери свою подводу! Что встал, поворачивай!». К Семену подъехала Виктория и что-то шепнула мужу на ухо. Он посмотрел на нее и покачал головой. Тогда она кивнула на бедолагу крестьянина и еще с десяток таких же, у кого не хватило денег, чтобы покинуть Готару навсегда.
Из их глаз текли слезы отчаяния.

– Капитан, подойдите. Сколько должны эти несчастные оборванцы? – спросил он, указывая на связанных.

– Да поди пятьдесят золотых, а что?

– Я хочу выкупить их из рудников. Вот пятьдесят золотых – развязывайте их и отпускайте.

– Милостивый государь, но зачем же вы так? Это же шваль, отребье. Рудники – самое для них место.

– Тебе напомнить, что записано в моей бумаге по поводу задержек и проволочек? Ну же!

Капитан самолично подошел и разрезал веревки связанным:

– Пошли прочь, – прошипел он сквозь зубы.


                Чистилище


Всадники въехали в небольшой шахтерский городок. Окна и ставни домов были плотно закрыты, а многие дома заколочены. Складывалось ощущение пустоты, заброшенности, как после чумы или пожара. Городские нечистоты текли по моcтовой. Никто не следил за чистотой и уютом, как в городах Арляндского королевства. Этот городок был не единственным в своем роде. Всадники проехали уже три таких, словно скопированных под копирку. Безлюдные улицы с мрачными домами. Угрюмый, запуганный народ, не желающий ни драться, ни как-нибудь сопротивляться установившемуся режиму, желающий лишь одного – чтобы его оставили в покое и не трогали ни гвардейцы, ни монахи. По мощеной улице мимо всадников проехала повозка, груженная чем-то непонятным (она была прикрыта мешковиной). В повозку было впряжено двое крестьян, которые выбивались из сил, таща ее за собой. На козлах сидели два пьяных монаха: один – с хлыстом, второй правил. Тяжело груженная повозка двигалась медленно: человеческой тяги явно не хватало. Монах с хлыстом со всей силы ударил крестьян, приговаривая:

– Тащите, сукины дети, именем святой инквизиции, тащите.

Ганир обернулся к своим спутникам, понизив тон:

– Что бы ни случилось, ни во что не вмешивайтесь. Даже если на ваших глазах будут резать человека.

В этот момент колесо колымаги попало в выбоину. Повозку тряхнуло, и из нее, незаметно для возничих, выпала чья-то посиневшая часть тела. Это была некогда красивая женская кисть руки. По крайней мере, Виктория так решила для себя. Она отвернулась – замутило. А возницы только прикрикнули на мужичков, да пару раз просвистел хлыст над головами несчастных.

– Семен, я не могу так. Мне противно, меня мутит, давай уедем отсюда. Пожалуйста, Семен. Я не могу: эта повозка с трупами, хоть мы и врачи, но... Меня мутит от всего этого, от этих немытых улиц, от этих заколоченных домов, от людского цинизма и равнодушия, уедем отсюда, я тебя умоляю.

– Нет, Виктория, нам надо переночевать, а это единственное место в округе, где это можно сделать. Ганир, нам надо где-то остановиться, но чтобы от этого места не воняло тухлятиной и помоями.

– Трудная задачка, барон, но, кажется, я знаю, где мы можем переночевать. Следуйте за мной.

Они проехали две улочки и оказались напротив большого трактира.

– Это заведение некогда было излюбленным местом гвардейской элиты. Отрадно видеть, что оно нисколько не изменилось. Нам сюда.

У дверей трактира стояла пьяная компания гвардейцев и несколько подвыпивших монахов. Они о чем-то оживленно спорили. Путники привязали казуров к стойбищу рядом с кормушкой и вошли в трактир. Внутри было довольно тихо: в округе мало осталось свободных людей, способных заплатить за еду и выпивку в трактире. Они сели за стол и подозвали слугу:

– Любезный, нам вина и чего-нибудь перекусить.

– Я рекомендую вам наш мясной рулет, – отозвался слуга, вытягиваясь перед посетителями.

– Будь любезен, три рулета и вина, – заказал Семен Алексеевич.

Слуга ушел. Все это время на троих путников смотрел один из посетителей. Его глазки бегали, как у проворовавшегося мошенника, застигнутого на месте преступления. Семен Алексеевич поймал его взгляд. Тот встал и, улыбаясь, подошел к их столу.

– Здравствуйте, уважаемые господа. Не желаете ли, чтобы я развлек вас занимательной историей. Я – хороший рассказчик, спросите любого в этом заведении.
А за это вы нальете мне чарочку вина.

Семен Алексеевич смотрел на подошедшего, не отрываясь, какое-то время, а потом сказал как отрезал:

– Мы в услугах соглядатая не нуждаемся. Если тебе дорога твоя жизнь, иди прочь, – при этом он быстро вытянул и вновь задвинул меч в ножны. Послышался характерный щелчок. Соглядатай отпрянул. Он даже не стал оправдываться и изображать обиду, лишь только взглянул в лицо Ганира Адецкого. Несостоявшийся рассказчик попятился к своему месту. Ганир не сводил своих глаз с него, усаживая взглядом обратно за его стол. Как только соглядатай вернулся на свое место, Ганир сменил выражение лица так, что тот отвел взгляд и притих. Это не могло не приковать на какое-то время внимания окружающих к путникам. Однако скоро всем снова стало безразлично. Путникам подали еду и питье – началась трапеза. Неожиданно около их стола возник мужчина лет тридцати в засаленном камзоле с двумя чернильными пятнами на нем. У незнакомца были впалые щеки и синие от недосыпа круги под глазами. В руках он держал тарелку, чашу и бутыль с вином. Под мышкой у него были какие-то листы, свернутые в рулон.

– Можно я присяду здесь, благородные господа?

Семен Алексеевич пристально посмотрел на подошедшего, сканируя, как и предыдущего «гостя», затем пригласил:

– Садитесь. Как вас зовут?

– Меня зовут Йордон. Я писарь местной епархии, – ответил он, присаживаясь за стол. – Вы правильно поступили, что выпроводили Вирга Наусьника. На его совести не один десяток загубленных жизней. Это чрезвычайно мелочная и ничтожная персона, но его все боятся: он осведомитель самого наместника, а наместник – это наша верховная церковная власть в округе.

– Скажите, любезный Йордон, – улыбнулась Виктория, усилием воли меняя тональность своего голоса на мужской бас, – зачем вы подсели к нам?

– Видите ли, благородный господин, – сказал он, помолчав, – давно я уже не встречал в этих местах по-настоящему свободных людей. В здешних обитателях много страха, но жителей нельзя винить за это. Слишком много всем нам пришлось пережить.

– Пришлось пережить? – переспросила Виктория.

– Да, благородный господин, взять хотя бы меня. Я обыкновенный писарь, но выживаю лишь тем, что в округе практически нет грамотных, способных заниматься моим делом. И если бы моя работа только бы состояла в ведении церковных бумаг. Нет, она большей частью заключается в другом. Я переписываю доносы, которые мне доставляют из церковных казематов. На многих из них еще кровь не высохла. За каждой такой бумажкой стоит сломанная жизнь. Раньше меня коробило, когда я читал их, а теперь притерпелся – пью, – в этот момент он выпил чарку.

– Но почему вы терпите это засилье инквизиции, почему не подниметесь на борьбу? – спросил Семен Алексеевич.

– А мы поднимаемся – раз в полгода из-за невыносимости быта на рудниках поднимаются крестьянские восстания. Но их всегда жестоко и беспощадно подавляют. Вот, например, три дня тому назад у нас было восстание. В город вошли войска и утопили его в крови. Было вырезано около трехсот человек. Вам по пути в город, наверно, попадались телеги с впряженными людьми, перевозящими трупы?

– Да, – кивнула Виктория.

– Так вот те, кто запряжен в эти телеги, – зачинщики бунта. Им не дают спать, не кормят и не поят, заставляют возить трупы до полного изнеможения. А вы не заглядывали на центральную улицу города? Там пять десятков насажанных на кол людей разлагаются у всех на глазах – вонь стоит нестерпимая, – по мере своего рассказа писарь все больше и больше закладывал за воротник.

– Но почему вы остаетесь здесь, почему не покинете Готару? – спросила Виктория.

– Чтобы сделать это, нужно быть очень богатым человеком. Да к тому же меня никто не отпустит: я же незаменим. Кто будет вести бумаги наместника и переписывать доносы? Противно, знаете, как противно – меня с души воротит! Я уже не могу здесь быть! Это же бесчеловечно, – он выпил еще одну чарку, совсем зарделся и, понизив голос, вдруг спросил: – Он вышел?

– Кто? – переспросила Виктория

– Вирг Наусьник, – сказал он шепотом.

– Да, – ответила Виктория.

– За стражей побежал, меня сдавать. Он давно метит на мое место, Вирг ведь тоже грамоте обучен. Боже мой, я, кажется, вас погубил, простите меня. Мой вам совет: вставайте и уходите отсюда. Мне уже не помочь, а вам можно уйти. Только торопитесь.

Дверь кабака отворилась, в нее вошли десятка два стражников и Вирг Наусьник, он что-то говорил лейтенанту, указывая в сторону группы Семена Алексеевича.

– Поздно, – сказал барон.

Стражники приблизилась к столу. Лейтенант, повысив голос, нагло спросил:

– Кто из вас Йордон, писарь? – повисло молчание. – Ну, живо!

– Это я, – выдохнул Йордон, словно это был его последний выдох.

– Пойдешь с нами, собака! – прикрикнул лейтенант на писаря и, схватив худощавого Йордона, выволок его из-за стола, бросив в лапы своим людям. Лейтенант перевел взгляд на группу Семена Алексеевича.

– А теперь вы! – рявкнул он.

– По какому праву вы позволяете себе подобное обращение к нам? – осведомился Семен Алексеевич.

– А как еще мне вести себя с тобой, благородная шкура? Ты поносил нашего наместника. Это просто так кому попало не спускают, – криво ухмыльнулся тот.
Семен Алексеевич не терял самообладания – это был единственный разумный путь в сложившейся ситуации.

– Я еще раз повторяю: по какому праву вы позволяете вести себя так с посланниками епископа Полани?

– Епископа Полани? – вытаращился лейтенант.

– Да, мы посланники епископа Полани, – повторил Семен Алексеевич. – Вот бумаги, – он сунул под нос лейтенанта документы с сургучной печатью.
Лейтенант повертел бумагу в руках. Лицо его расплылось в наигранной улыбке. Он вернул документы.

– Простите меня, господа, откуда мне было знать? Я не должен был так говорить, – с натянутостью извинялся он. – Мы не смеем больше задерживать вас. Возвращайтесь к трапезе, приятного аппетита.

Вигр Наусьник вскипел:

– Но как же, ведь наместник?

– Закрой пасть, недоумок, – рявкнул лейтенант. – Я с тобой еще потолкую, – он ухватил Наусьника за шкирку и поволок за собой.

– Стойте, – окликнул его Семен Алексеевич. – Куда вы уводите Йордона?
Лейтенант улыбнулся:

– Мы с ним немного потолкуем, чтобы он больше не будоражил умы.
Семен Алексеевич настаивал:

– Он находится под нашей защитой – отпустите его сейчас же.

Лицо лейтенанта вновь расплылось в улыбке:

– А вот тут я не могу исполнить вашу просьбу. В этом вопросе мы подчиняемся наместнику. Если хотите оспорить, обращайтесь к нему. Завтра он сможет вас принять, – последнюю фразу лейтенант сказал особо нагло.

– Так мы и сделаем. Я лично прослежу, чтобы все получили по заслугам, – пригрозил Семен Алексеевич, смотря на лейтенанта с вызовом.

Виктория встала из-за стола:

– Йордон, не бойся, завтра мы тебя вытащим. Ты только держись.

Йордон с заломленными за спину руками ответил обреченным голосом:

– Спасибо вам, незнакомцы. Вы помогли мне на некоторое время вспомнить, что значит быть человеком. Прощайте.

Солдаты вышли наружу. Виктория обернулась к мужу:

– Нам завтра утром нужно попасть к наместнику. Мы должны спасти Йордона.

– Непременно, Виктория, завтра же мы будем у него.

Ганир молчал.

Солнце поднялось над Готарой. Виктория спустилась из своей комнаты по лестнице вниз, в кабак. Ганир и ее муж уже о чем-то разговаривали с хозяином заведения. Виктория поздоровалась. Они поздоровались в ответ, при этом стараясь не смотреть ей в глаза.

– Что случилось? – спросила она.

– Это касается Йордона, – ответил Ганир.

– Мы идем к наместнику? – настороженно спросила Виктория, пытаясь заглянуть в глаза мужа. Он не поднимал взгляда.

– Мы опоздали, Виктория, мы опоздали.

– Что значит опоздали, Семен? Где Йордон? – спросила она.

– Там, на улице, – указал Семен Алексеевич на дверь кивком головы. – Но тебе лучше туда не ходить.

– Почему? – не поняла Виктория.

– Просто не ходи, – сказал Семен, беря супругу за локоть. Он посмотрел ей в глаза.

– Нет, – замотала она головой. – Они не могли этого сделать. Нет, нет… – она вырвалась из рук мужа и побежала наружу. Йордон весь синий болтался на веревке рядом с кормушкой для казуров. На груди висела табличка, на которой было написано: «Так будет с каждым, кто вздумает оспаривать порядки наместника». Слезы потекли по щекам Виктории. В дверях появился Семен. Он подошел и обнял жену.

– Что он им сделал? Он же первый настоящий человек в этом змеином царстве. Как же мы не смогли спасти его?

Ганир поравнялся со своими спутниками:

– Не плачьте, баронесса, Йордон знал, на что шел. Мы были просто не в силах спасти его. Нам троим с гвардейским полком не справиться. Лучше помогите мне его снять.

Виктория вдруг спохватилась:

– А ведь ты знал, что так и будет, и ничего не сказал!

– Оттого что я сказал бы, ничего бы не изменилось. Даже если бы мы попытались отбить его у стражников. В городе находится по меньшей мере полк гвардии. Как я уже говорил, с целым полком нам не справиться. И эта вылазка стоила бы нам всего задания.

– Он прав, Виктория. Может быть, мы и отбили бы Йордона живым, но наша миссия тогда бы была провалена. Нам просто не хватило времени.

Виктория и Ганир приподняли Йордона, а Семен перерубил веревку.

Похоронив писца на погосте, путники отправились в дорогу. Виктория на прощание оглянулась на шахтерский городок и проронила: «Чистилище».


                Спасение Анжу


Путники въехали в небольшой лесок около замка Кабат Адецкой провинции. Казуры явно устали от полудневного перехода. Всадники спешились на лесной поляне, давая животным отдых, осмотрелись, и только когда убедились, что вокруг никого нет, Семен Алексеевич связался по горлофону с Оршаном. В небе блеснуло маленькое пятнышко. Оно начало стремительно нарастать. Метров за сто пятьдесят до земли Оршан затормозил, распластав крылья, и начал довольно медленный спуск. Он приземлился, пыль осела.

– Что видно в замке Кабат? – спросил Семен Алексеевич.

– Готовят костер. Носят хворост. Похоже, предстоит сожжение нескольких заключенных. Рядом готовят плаху. Палач точит топор. Сегодня в Кабате намечается «веселый» вечерок.

– Скверно, – отозвался Семен Алексеевич. – Нам следует поторопиться. Не стоит исключать и экстренного сценария развития событий, при котором придется снимать Анжу с костра. Будь наготове, Оршан.

– Хорошо, я лягу в дрейфующий полет на высоте четырех километров. Как только будет подан сигнал, я окажусь на месте меньше чем через полминуты.

– Мы не должны допустить повторения ситуации с Йордоном, – сказала Виктория.

– По прибытии в Кабат нам следует сразу направиться к наместнику, – заключил Ганир. – Никакие проволочки не должны встать на пути. Бумаги довольно весомые, они обеспечат быстрый доступ к наместнику. Но старайтесь не ввязываться в то, что нас не касается. Вы меня простите, Виктория, но мы зря попытались вступиться за Йордона –  у нас могли быть серьезные неприятности. Наша цель – Анжу, и мы не должны об этом забывать.

– Вы правы, Ганир, – отозвался Семен Алексеевич. – Мы постараемся впредь не забывать об этом. В путь. Нам нельзя медлить.

Семен Алексеевич, Виктория и Ганир Адецкий въехали в город. Стражники остановили их, долговязый рявкнул:

– Кто такие? Чего нужно в Кабате?

Барон не стал обращать внимание на грубость стражников. Он достал документы и протянул их долговязому. Тот взял их, с умным видом повертел перед носом и выдал, обращаясь к своему напарнику:

– Тотас, ты грамоте обучен?

Тот замотал головой.

– И я нет. Но, похоже, это какие-то значимые люди. Вон какая сургучная печать на документе.

Семен Алексеевич вмешался:

– Мы посланники епископа Полани. Приехали к наместнику. Согласно тем документам, которые ты держишь, под страхом смертной казни воспрещается чинить нам препятствия и волокиту. Так что вы нас пропустите, или ваша жизнь вам уже наскучила? – барон Семул де Лебарди двинулся казуром на стражника.
Те переглянулись и тут же вытянулись по стойке смирно:

– Никак нет, господа, проезжайте.

– Вот и славно, – сказал Семен Алексеевич. – А где мы можем найти наместника?

– В центре города, в ратуше, господа, протопоп Алисей Адецкий до трех часов обычно принимает просителей. А сегодня в три он будет произносить речь перед казней колдунов и ведьм.

– Понятно, – сказал Семен и стегнул казура.

Трое путников въехали на центральную площадь города Кабата. На площади кипела работа. Палачи деловито мастерили виселицу, носили хворост на костер, точили топоры, устанавливали колы. Работа уже подходила к концу. Все было готово для увеселения и устрашения толпы. Всадники остановились у городской ратуши – большого здания, похожего на средневековый храм. Они оставили своих казуров у входа. Внутри было довольно просторно. Длинная людская очередь тянулась вдоль стены. В ней угадывались и знатные, и люди низших сословий. В ратуше стоял гомон. У дальней стены сидел писец, чиновник. Очередь заканчивалась около него. Семен, Виктория и Ганир направились прямиком к писцу. Очередь загомонила:

– Куда без очереди?

– Встаньте в конец.

Один из стражников, следивших за порядком, подошел к барону.

– По какому праву, уважаемые, вы нарушаете установленный порядок? Встаньте в конец очереди.

Барон ответил:

– У нас срочное дело к наместнику, к протопопу Алисею Адецкому.

Стражник улыбнулся слащавой улыбкой.

– У всех здесь срочное дело к наместнику, разве не видно?

Семен, не обращая внимания на издевательскую ухмылку стражника, повторил:

– Мы – посланники его святейшества епископа Полани, – в это время он потряс бумагами перед носом стражника. – У нас срочное дело к протопопу Алисею Адецкому.

– Посланники епископа Полани, – присвистнул стражник. – Сюда, господа, пойдемте за мной.

Он подвел их к писцу. Писец, худощавый чернец, говорил крестьянину-просителю:

– У наместника нет времени разбираться с твоим горбачом. Раз суд старейшин решил его заколоть, значит так тому и быть.

– Но как же, ваша милость? Это же мой горбач, как же я без него буду пахать? Я же с голоду умру.

– Еще раз говорю, раз суд старейшин так решил, значит быть по сему. Наместник таких мелких вопросов не решает. Пять розг за причинение волокиты и штраф в два фартинга серебром. Следующий…

Семул де Лебарди подошел и склонился над чернецом.

– Имя и звание.

– Барон Семул де Лебарди.

Чернец старательно записал.

– Цель визита к наместнику?

– Мы посланники епископа Полани. Приехали исполнить его святую волю. Пропустите нас к наместнику.

Чернец и бровью не повел. Он аккуратно записал сказанное и задал один вопрос:

– Основание?

– Вот, – Семул де Лебарди подал бумаги.

Чернец повертел их в руках, что-то записал в свою амбарную книгу и выдал свою резолюцию:

– К аудиенции допущены. Проходите.

Стражник подвел их к двери.

– Сюда, господа, прямо по коридору, последняя дверь направо.
Они попали в коридор. По обеим его сторонам стояли стражники с боевыми секирами – охрана наместника. Росту они были не очень высокого, но зато их было много – человек сорок. Все трое прошествовали до той самой заветной двери. Сорок пар глаз следили за каждым шагом. Перед дверью их остановил лейтенант стражи:

– Основание.

Барон подал документы. Стражник пробежался глазами.

– Господа, сдайте свое оружие.

Семен оглянулся к спутникам и кивнул. Ганир снял свой двуручный меч. Отдал боевой топор и арбалет. Виктория сняла меч и лук со стрелами. Барон отдал меч и арбалет. Лейтенант отворил дверь. Вошедшим предстала довольно просторная комната. В центре ее за столом восседал наместник – немолодой и тучный мужчина лет пятидесяти. Вдоль стен стояли арбалетчики со своим оружием – всего около десяти человек. Барон вышел вперед и опустился на колено. Виктория и Ганир последовали его примеру:

– О великий наместник Адецкой провинции, протопоп Алисей Адецкий. Я Семул де Лебарди со свитой прибыл из столицы Готан лично по поручению епископа Полани.

– Какова же цель твоего прибытия? – поинтересовался елейным голосом наместник.

– Я прибыл, чтобы этапировать Анжу Искусного в Готан. Для верховного суда святой инквизиции.

– Бумаги, – потребовал наместник все тем же елейным голосом. Один из арбалетчиков подошел к Семену. Тот передал их стражнику, а он – наместнику. Алисей внимательно посмотрел их.

– Ты говоришь правду. Это печать и подпись самого епископа Полани. Вот только я не пойму, почему он не предупредил нас о вашем прибытии почтовым кинликом.

– Не могу знать, ваше святейшество, – ответствовал барон.

– А что это за Анжу Искусный? Уж не тот ли Анжуйка Бесовской, что построил богомерзкую печь – вместилище адского пламени?

– Он самый, ваше святейшество, – подтвердил Семен.

– Жаль, жаль. А то мы хотели сегодня предать его огню. А почему вас всего трое? Чтобы этапировать такого опасного беса, нужно больше людей.

– Уверен, ваше святейшество, что мы с этим справимся.

– Не будьте так самонадеянны, мой юный друг. Ну да полно. Наверное, вы хотите посмотреть на своего подопечного. Он здесь, в казематах ратуши. Капитан, – обратился наместник к стражнику, который взял документы у барона. – Позовите лейтенанта.

Капитан открыл дверь и позвал. Лейтенант вошел:

– Да, ваше святейшество?

– Вот что, голубчик, передай-ка, что прием на сегодня закончен – пускай расходятся.

– Слушаю, ваше святейшество.

Наместник встал из-за стола. Тучный протопоп направился к двери.

– Так, господа, пойдемте за мной. Я покажу вам свою гордость – казематы ратуши.
Семул де Лебарди и его спутники встали с колен и направились вслед за наместником. Арбалетчики последовали за господином. Вся процессия вышла в коридор. Протопоп обернулся:

– Барон, ну где вы там? Идите сюда скорее, я хочу что-то вам сказать.

Семен приблизился.

– Знаете, дорогой мой барон, я сам придумал эту затею со стражей в коридоре. Не правда ли, устрашает? – спросил елейным голосом протопоп.

– Да, ваша милость, вы правы: жутковато.

Наместник довольно улыбнулся:

– Нам сюда, – сказал он, отпирая одну из дверей.

Это был довольно узкий проход примерно в полтора метра шириной. Коридор был длинный – метров тридцать. Впереди шел наместник, за ним Семен, Виктория, Ганир и стража.

– Вы знаете, любезный мой барон, я сам не люблю этот коридор. Он как-то давит. Вы не находите?

– Да, действительно, узковато.

– Сколько я ни просил его расширить, мне говорят, что ратуша может обрушиться. Приходится мириться с неудобствами. А вот и дверь.

Он открыл своим ключом. Дверь вела в точно такой же коридор, что и в противоположном конце.

– Мы уже близко, – пояснил наместник. Семен и его спутники вошли в новое помещение. Арбалетчики не отставали. Видя недоуменный взгляд барона, наместник пояснил:

– Извините, барон, я, может, был бы и рад ходить везде без охраны, но положение обязывает. Знаете, как порой это бывает неудобно. Вы же вон тоже не один приехали, а со свитой, хотя для благородного дворянина она слишком малочисленна. Неужели вам не страшно, ведь в округе полно разбойников? Мы хоть и вылавливаем их мало-помалу и сажаем на кол, но они плодятся со страшной силой так, что всех не переловишь.

– Нет, ваше святейшество, мне не страшно. Мои люди надежны и стоят десятка дружинников. Да и сам я умею с мечом обращаться.

– Десятка? Хорошая охрана – редкость в наше время, – тем временем наместник подошел к одной из дверей и отпер ее.

– Вот она, святая святых – казематы инквизиции. Прошу за мной, – все тем же елейным голосом проговорил наместник. Один за другим они начали спускаться. Снизу веяло подвальным холодом. Слышались крики и стоны. Здесь располагались пыточная и камеры заключения.

– Это просто музыка для моих ушей, – пояснил наместник, когда раздался очередной надрывный вскрик. – Как вам барон, а?

Семена аж передернуло, с каждым новым словом наместник вызывал в нем жгучее отвращение:

– Я воин, ваше святейшество, а не палач.

– Ну да, ну да, не всем нравится. На любителя. Вот и чернец, который сидит на входе за амбарной книгой, не любит, а куда деваться – работа такая.
Они спустились вниз по длинной винтовой лестнице. Прямо от нее начиналась пыточная. На балке был подвешен человек вниз головой. Он проходил так называемое испытание огнем. Один из палачей подносил к его голому животу зажженный факел и держал, пока тот истошно вопил.

– Вот, посмотрите, каков наглец? Посмел поносить мое имя. Давай, голубчик, продолжай, – сказал наместник, обращаясь к палачу. Тот вновь поднес факел к животу бедняги. Нечастный истошно закричал.

– Вот так, вот так, будешь знать, как наместника жирной коквой обзывать.

Семен не выдержал, его замутило, но каким-то чудом он сдержался. Краем глаза барон посмотрел на супругу: она зажмурилась. Дальше так не могло продолжаться.

– Ваше святейшество, не могли бы мы перейти к сути нашего дела, а именно к Анжу Искусному.

– Ах да, простите мою слабость, барон, я увлекся. Пойдемте со мною, а то я вижу: на вас лица нет. Слабенький вы какой-то, мой друг, от одного вида пытки бледнеете. Наш гость в шестой камере. Вот, кстати, и он, – сказал наместник, обращаясь к Семену.

– Эй, кто там? Голубчик, прервитесь и откройте нам камеру, – крикнул наместник в сторону палачей.

Рослый детина в балахоне подошел к камере и открыл ее. Внутри сидел невероятно худой, истощенный долгим содержанием, прикованный к стене цепями молодой человек лет двадцати – двадцати трех.

– Ну, проходите, господа, – пригласил наместник. – Вот он ваш Анжу Искусный. – Семен, Виктория и Ганир вошли в темницу.

– Анжу Искусный, именем святой инквизиции мы прибыли за вами, чтобы препроводить для суда в Готан, – произнес Семен.

Анжу закашлялся.

– Уж лучше здесь умереть, чем тащиться за триста верст, чтобы тебя еще попытали, а потом все равно сожгли на костре, – прохрипел он.

– Я тоже так думаю, – раздался елейный голос наместника. Его уже не было видно. Он исчез за спинами своей стражи, которая навела на Семена и его спутников арбалеты. – А заодно и вас обезглавим, мои хорошие.

– Как это понимать, наместник? Вы задерживаете людей епископа? – крикнул землянин.

– Вы такой же посланник епископа, как я – монашка, мой драгоценный барон. Вчера я получил письмо с почтовым кинликом лично от епископа Полани, в котором говорится, что трое благородных перемещаются по городам Готарской империи, выдавая себя за посланников епископа Полани. Что они имеют при себе именные бумаги, и самое главное: епископ никого не посылал в Кабат или вообще в какой-либо другой город. Так что, друзья мои, вы самозванцы. А с таковыми у нас разговор короткий. Вас сегодня обезглавят. Конечно, вы можете попробовать прорваться сквозь мою охрану из арбалетчиков, а потом и через два полка отборной гвардии по пути из города. Вам решать. Так что?

В следующий момент голос Семена в голове Ганира и Виктории крикнул:

– Не сопротивляться, пусть выведут на площадь для казни. Иначе спасти Анжу не получится.

Семен посмотрел на своих подопечных: они еле заметно кивнули в знак согласия.

– Мы не будем сопротивляться.

– Ну вот и славно. Эй, кто там? Заковать их в цепи!

В камеру сквозь охрану протиснулось несколько палачей. Они надели на руки Семену, Виктории и Ганиру кандалы, соединив их одной цепью. Охранники опустили арбалеты – дело было сделано. Наместник снова показался. Лицо его светилось довольной гримасой чеширского кота:

– Замечательно, как вам кандалы, мой дорогой барон, надеюсь, жмут?

– Вашими молитвами, наместник.

– Ну, ничего, потерпите – уже недолго осталось. Выводите их. Время казни подходит, а мне еще речь держать перед толпой. Давайте отвязывайте Анжуйку от стены и выводите остальных заключенных, а я пока пойду, приготовлюсь.

Семен телепатически обратился к Анжу:

– Мой друг, умоляю вас, только не подавайте вида, что вы меня слышите. Мы пришли за вами, и мы вас спасем – держитесь.

Спустя полчаса на площади уже все было готово к началу казни. Центральная площадь наполнилась народом. Наместник стоял на лестничном пролете у здания ратуши. Он обнял большой живот и обращался к толпе своим елейным голосом:

– Сегодня, добропорядочные и богобоязненные граждане, мы свершим суд божий. Я спрашиваю, доколе будут будоражить умы эти богомерзкие колдуны, разбойники и проходимцы, коими, увы, кишат наши земли и от коих нам предписывает избавиться святая церковь? Сегодня мы положим конец проискам сатаны и усмирим его неуемных слуг. Ибо сказано в писании: «Не сотвори мрака, ибо он пожрет тебя. Не разводи адова пламени, ибо оно сожжет тебя». Так предадим же колдунов огню, воров и разбойников – дыбе, наусников и посланников сатаны – плахе. Выводите заключенных.

Первым был Анжуй Искусный. Его буквально волочили к костру – он был так слаб, что не мог самостоятельно идти. Изобретателя подвели к столбу, поставили босыми ногами на хворост и привязали. Наместник вещал:

– Колдун Анжуйка Бесовской за постройку богомерзкой адской печи приговаривается к сожжению. Да очистит тебя святое пламя от твоих земных грехов. Раскаиваешься ли ты? Скажи свое последнее слово.

– Дураки, – проговорил ослабевшим голосом Анжу.

– Сжечь его, – приказал наместник.

В тот же момент Семен Алексеевич скомандовал телепатически:

– Пора.

Семен и Виктория одним движением разорвали свои оковы. Баронесса сломала кандалы Ганиру. Семен приложил руку к горлу. По горлофону он скомандовал Оршану:

– Сейчас, Оршан. Не медли.

Охрана ринулась к освободившимся заключенным. Семен раскидал их, как котят.

– Закройте лица, – крикнул Семен.

Все трое нажали какую-то панель возле горла. Лицо прикрыли прозрачные лицевые щитки.

Наместник завопил:

– Арбалетчики, чего вы стоите? Стреляйте в беглецов.

Свистнули стрелы. Они вошли в доспехи и застряли там, не пробив углеродного скафандра. Виктория и Ганир подхватили оружие у обездвиженных стражников. Семен снял щетки доспеха с правой руки, обнажив плазменную горелку, прикрепленную к запястью. Все трое стали спиной друг к другу. В этот момент площадь пронзил высокий и сильный горловой звук, похожий на орлиный крик, только намного более громкий. Наместник схватился за уши. Вниз стремглав летел Оршан. Над площадью в десяти метрах он затормозил, опустившись на столб, к которому был привязан Анжу. Ухватившись покрепче за древесину, он со всей силы рванулся вверх и вырвал бревно из земли. Оршан вместе со столбом взмыл в небо. Ошарашенные увиденным, горожане присели на корточки, закрыв уши руками. Наместник закричал, но его не было слышно. Он яростно жестикулировал, указывая капитану стражи на улетающего Оршана, но тот пребывал в прострации. Тем временем Семен со своими спутниками пробежали через площадь сквозь толпу к городским воротам. Они отвязали одиноко стоящего по близости казура, отпихнули от ворот стражу. Ганир сел на казура верхом и выехал за ворота. Виктория одним движением топора перерубила канат, удерживающий противовес. Барон поймал опускающиеся ворота, чтобы дать время своей супруге выбежать. Оршан уже был далеко, когда упала решетка ворот. Крик уже не пронзал уши. Наместник свирепел: заключенные были в недосягаемости. От замка Ганир Адецкий гнал галопом своего казура. Рядом с двух сторон, не отставая, бежали Семен и Виктория.


                Странная встреча


Светало. Тиль и Юлан верхом на казурах въехали в Сонный лес.

– Тиль, и все-таки нехорошо, что мы уехали вот так без предупреждения, не сказав никому. Ганир и Тиграна будут волноваться, – обратился к Тиль Юлан, придерживая казура.

– Да, нехорошо. Но если бы мы сказали, что собираемся в Сонный лес, нас бы не пустили. А у Тиграны запас лекарственных капсул заканчивается. Их надо беречь, к тому же некоторые болезни можно лечить и травами, – отозвалась Тиль.

– И все-таки зря мы ничего никому не сказали. Уехали тайком. А что если что-то случится?

– Ты боишься? – спросила Тиль, значительно посмотрев на юношу.

Юлан словно поперхнулся своими словами:

– Нет, что ты, Тиль, просто мне потом твоему отцу в глаза смотреть, да еще и Тигране.

Тиль улыбнулась:

– Все-таки боишься. Ничего, с папой и мамой я как-нибудь сама поговорю.
Юлан подбоченился:

– И вовсе нет. Ничего я не боюсь. Просто они ко мне так хорошо относятся, а я, получается, им подлость сделал. А вообще, Тиль, ты Тиграну уже мамой называешь, еще до свадьбы?

– А что в этом такого? Я уже давно зову ее так. Она заботится обо мне так же, как если бы была моей настоящей мамой, – отозвалась Тиль, натягивая поводья, чтобы объехать поваленное дерево.

– Ты права, Тиль, Тиграна очень хорошая. Тебе сильно повезло с мачехой.

– Я предпочитаю называть ее мамой, не мачехой, – улыбнулась Тиль.

– Прости, тебе повезло с мамой, – в ответ улыбнулся Юлан. – Они вообще все такие замечательные. Ну, может быть, кроме Федора. Он – задира и задавака.

Тиль сдержала смех:

– А сам-то ты кто? Разве нет?

Юлан насупился.

– Сама ты задира и задавака, – обиделся он.

Какое-то время они ехали молча. Юлан угрюмо сопел. Тиль хитро посматривала на него.

– Ну чего молчишь-то, обиделся?

– Вот еще чего придумала. Обиделся, тоже мне.

– Ну а чего молчишь тогда?

– Я не молчу. А Федор все равно – задавака и задира. С ним сам Ганир занимается, а он то и делает, что рисуется.

– Вот ведь мальчишки… – сказала Тиль по-взрослому.

– Мы уже не мальчишки. Нам уже по восемнадцать. И ты, кстати, уже тоже не девчонка.

– Мальчишки. Вырасти выросли, а ума не прибавилось, – улыбнулась Тиль.
Они снова замолчали. Утренний Сонный лес был особенно красив. Свет проникал в подлесок, обволакивая все вокруг какой-то непонятной дымкой. Не было слышно ни птичьего гомона, ни иных звуков, кроме шепота могучих сосен. Шепот усиливался. Юлан взялся за голову: множество голосов, из которых был сшит этот шепот, дезориентировало. От них кружилась голова. Тиль, заметив за своим спутником такое поведение, подняла руку, и голоса отступили. Шепот вновь стал шепотом, непонятным, нестройным, но от него уже не болела голова и не тошнило.

– Что он говорит тебе? – спросил Юлан Тиль, немного оправившись от головокружения.

– Он рад мне, как и всегда. Приветствует, рассказывает новости.

– Например, – поинтересовался он.

– Ну вот, например, у древесной волчицы, что живет рядом с тем местом, где я нашла тебя той зимой, родились щенки – пять штук, два мальчика и три девочки.

– Да ладно, ты, наверное, все выдумываешь, признайся, – не поверил Юлан, с сомнением посмотрев на Тиль.

– Ты до сих пор чему-то удивляешься? – Тиль улыбнулась. – Он мне не верит, сосны. Может, проучим его, что скажете?

И тут совершенно неожиданно с веток сосен на Юлана посыпались шишки.

– Ну, как тебе это понравилось, Юлан? Ты до сих пор не веришь, что я умею разговаривать с соснами? – подбоченившись, спросила Тиль.

– Это случайность, – буркнул Юлан.

– Ах, это случайность? Так вот, получай еще!

В этот момент на юношу вновь посыпались шишки. Казур всхрапнул. Юлан стряхнул со своей головы древесный мусор и хитро посмотрел на Тиль:

– А что только мне достаются шишки на голову? Нехорошо…

И с этими словами он привстал на казуре и прыгнул на Тиль. Они вместе повалились наземь. Тиль упала на спину, а Юлан оказался сверху. Длинные черные волосы Тиль растрепались, рассыпавшись веером. Она смеялась громко, весело. И Юлан тоже смеялся, глядя на нее. И в следующее мгновение он наклонился и поцеловал Тиль.

Тиль и Юлан въехали на Простуженную поляну. Казалось, цвела сама земля, переливаясь всеми цветами радуги. Пьянящий аромат обволакивал все вокруг. Тиль слезла с казура и взяла его под уздцы. За ней последовал и Юлан. Они привязали животных на краю поляны, предоставив им возможность пастись. Гости Сонного леса взяли мешки. Тиль наклонилась, сорвала какую-то травинку и поднесла ее к лицу юноши.

– Это – Ведьмина трава. Она растет только на этой поляне. Собирай ее осторожно. Рви у корешка: так она сохранит свои полезные свойства. А это, – сказала она, наклонившись и сорвав цветок, – Кровавый цвет. У него нужно срывать только цветы. Вот эта трава, – Тиль вырвала растение с корешком, – Земляная луковица. Здесь важен корень. Рви только эти растения и складывай в разные мешки. Остальные травы есть рядом с Лебарди. Ты все понял, Юлан?

– Да, – отозвался он.

– Ну тогда нам надо поторопиться: до вечера мы должны набрать все эти мешки. Ведьмина трава и Земляная луковица очень редко встречаются даже на Простуженной поляне. Нам придется как следует потрудиться, чтобы успеть в срок.

– Ничего, успеем, – подбодрил Юлан.

Молодые люди занялись делом. Солнце уже близилось к полудню, когда они добрались до середины поляны. Вдруг Тиль стало плохо: очень сильно разболелась голова. Она сняла Тегорский контур, так как почувствовала, что он словно сдавил ей голову. Юлан был рядом. Он подошел, взял Тиль за локоть. У нее кружилась голова, и, не подоспей Юлан вовремя, она бы упала. Юноша придерживал свою спутницу. Какое-то время ей было плохо так, как когда-то было плохо Тигране при первой их встрече.

– Тиль, что с тобой? – не на шутку встревожился Юлан.

– Голова кружится, – только и смогла ответить девушка.

– Ложись, Тиль, сейчас все пройдет, – промолвил Юлан, пытаясь уложить свою спутницу на ковер из трав. Но в следующее мгновение боль ушла, уши больше не закладывало, не мутило. Юлан помог Тиль подняться. Она выпрямилась. Перед ними, прямо откуда ни возьмись, вырос долговязый, мужчина в остроконечной шляпе с полями и поношенном дорожном одеянии. В руках у него был серп и мешочек для травы.

– О, молодые люди, а вы здесь откуда? – изумился долговязый с самой радушной улыбкой, на которую только было способно его лицо.

– Мы из Лебарди, – вырвалось у Юлана, и в то же мгновение он получил удар локтем Тиль под дых.

– Из Лебарди? Далеко же вы забрались, господа, – криво улыбался незнакомец. – И что же вас привело на эту замечательную поляну? Здесь, признаться, очень много лекарственных растений. У меня аж глаза разбегаются.

– Растения и привели, – с некоторой натянутостью произнес Юлан. Он уже ожидал очередного удара в бок от Тиль, но его не последовало.

– Так вы, значит, большой знаток лекарственных трав, мой юный друг? – спросил незнакомец.

– Я – нет. Это все она, – Юлан кивнул в сторону своей спутницы.

– Такая юная, а уже знает лекарственные травы. Браво, – произнес незнакомец, обращаясь к Тиль. – Ах, да. Совсем забыл представиться, меня зовут Астряли. Я – лекарь.

Тиль сжала руку Юлана. Он обернулся к ней и изумился. Девушка, не отрываясь, смотрела на Астряли. В ее взгляде читалось отчаяние и ужас. Казалось, она вся сжалась в комочек. Лицо Тиль побелело. Ее взгляд был прикован к глазам мужчины. Юлан посмотрел в сторону долговязого и изумился. Он до этого момента не заострял свое внимание на глазах мужчины, но теперь… Радужка его правого глаза была поделена на разноцветные сегменты. Радужка левого была просто точкой. Юлан непроизвольно заслонил собой Тиль. Его взгляд упал на тень Астряли. Это было что-то невообразимое. Тень вела себя как живая. Топорщилась в разные стороны, дышала, изгибалась, ломалась, дрожала на ветру. У Юлана перехватило дыхание. Он прижал к себе Тиль плотнее, и в это мгновение у него в голове зазвучал ее телепатический голос:

– Нам надо бежать, Юлан, быстрее.

Он подхватил мешки, лежащие на земле, не сводя глаз с Астряли. И увлек за собой оцепеневшую от ужаса, совершенно бледную Тиль. Астряли крикнул им вдогонку:

– Куда же вы, молодые люди? Я же вам ничего не сделал, еще… Ха-ха-ха-ха, – залился он нечеловеческим хохотом.

Юлан и Тиль бежали со всех ног, но не могли сдвинуться с места, словно бежали по ленточной дорожке, а не по земле. А над ними простирался жуткий смех, и тень обволакивала все вокруг. Эта страшная тень, ломающаяся и дышащая, как живая… Глаза лекаря, казалось, были перед самым носом Юлана – невообразимые, ненормальные глаза. Юноша перестал бежать – он, словно в трансе, повернулся по направлению к Астряли. Глаза долговязого будто бы пылали огнем. Бледная Тиль пыталась тянуть своего спутника, чтобы убежать, но он не слушался. Астряли протянул к ним свою худую руку.

– Никуда ты от меня не денешься, – ледяным ужасом слова заполняли мозг.

И в то же мгновение сознание Юлана прорезал чей-то отчетливый голос:

– Не тронь их, не в этот раз!

Все пространство наполнилось шепотом сосен. Из-под земли выросли корни и опутали незнакомца.

– Что это? – вырвалось у Астряли.

Юлана отпустило в тот же миг. Они с Тиль снова побежали, но на этот раз молодые люди не топтались на месте, и тень Астряли их больше не преследовала. На одном дыхании Тиль и Юлан добежали до окраины Простуженной поляны, где паслись их казуры. Все это время они не оборачивались. И вот у деревьев оглянулись. Посреди поляны все на том же месте стоял этот долговязый и смеялся. Его тень словно бы создавала вокруг него воронку.

– Это само зло, Юлан, само зло, – произнесла Тиль, и холодок пробежал по ее спине.

– Поехали отсюда скорее, Тиль, поехали!

Они забросили мешки и отвязали казуров. Сели верхом, и Тиль еще раз обернулась в сторону Астряли. До нее телепатически дотянулся голос:

– Мы еще увидимся, Тиль. Еще увидимся – это только начало, – и голос залился сатанинским смехом.

Молодые люди скрылись из виду. Корни отступили от Астряли.

– Вот так бы сразу, заступник нашелся, – рявкнул он и пошел прочь.

Через Сонный лес Тиль и Юлан ехали молча. Только казуры всхрапывали. Они объезжали деревню Овража со всеми готарскими постами. Каждый думал о своем. Тиль нарушила молчание первой:

– Это был не человек, Юлан, не человек.

– Ясное дело, колдун какой-то, – его словно бы прорвало. – Ты его взгляд видела? До костей пробирает. Один глаз разноцветный, а другой – точка. Так ведь не
бывает. А тень, что за тень? Странная, непонятная, словно живая. Жуткий тип.

– Ты не понимаешь. Он даже не человек. Он нечто иное – само зло. Зло в чистом виде, настолько, насколько это вообще возможно. И он был в Сонном лесу… Если бы не лес, нам бы не спастись, Юлан, не спастись.

Юноша настороженно спросил:

– О чем это ты, Тиль? Я не пойму, что значит «чистое зло»?

Тиль ответила не сразу:

– Он сильнее, чем Тиграна, сильнее меня. Даже Сонный лес еле смог сдержать его, и то потому, что было не время.

– Что значит «не время»?

– Он сказал мне, что это только начало, что мы с ним еще встретимся. Мне страшно от одной мысли, что мы с ним встретимся еще раз. Я должна тренироваться больше. Но, боюсь, даже тогда все будет напрасно. Мне не одолеть его, – Тиль посмотрела на Юлана затравленным взглядом. – Это само зло.

Теперь холодок пробежал по спине Юлана:

– Тогда нам надо все рассказать им. Они же такие умные, могут то, что другим не под силу. Тиль, Тиграна наверняка знает, что нужно делать. Может, мы уедем далеко, а может, за стенами Лебарди он не достанет тебя.

Тиль напряглась словно струна:

– Нет, Юлан, они ничего не должны знать. Все должно идти своим чередом. И ехать никуда не надо: это бесполезно. Он может достать меня где угодно. Боже мой, зачем я ему, зачем, зачем?

Она заплакала.


                Старые друзья


– Тиль, ты такая молчаливая последнее время. Что-то случилось? – спросил Микин, неся в руках огромный чан. Они с Тиль направлялись на поляну рядом с замком Лебарди за цветами для брачной церемонии Ганира и Тиграны. Стальной гигант шел очень медленно, чтобы Тиль поспевала за ним.

– Что? – отозвалась она. – Вовсе нет.

– А мне кажется, ты изменилась с той поры, как вы с Юланом вернулись из Сонного леса. Как ругался Семен, как ругались Ганир и Тиграна. О чем вы только думали? Пропали на две недели. Там же теперь готарский аванпост.

– Да-да, – пробубнила Тиль.

– Ты рогатое, немытое чудовище, три метра ростом, и тебе нет до этого никакого дела потому, что ты меня даже и не слушаешь, – выдал тираду великан.

– Да-да, – снова пробубнила Тиль.

Микин склонился к девочке так, что его голова оказалась напротив ее:

– Что да-да? Ты слышала, что я тебе только что сказал?

– Что, прости? – Тиль вышла из своей задумчивости.

– Вот про это я и говорю, совсем перестала со мной общаться. А раньше ты доверяла мне во всем, – великан выпрямился.

– Ну прости меня, – извинилась Тиль и обняла Микина за ногу, насколько вообще ей позволяла длина рук. – Я задумалась. Так что ты там говорил?

– Не стоит морщить такой прекрасный лобик дурными мыслями. Тиль, лучше расскажи все как есть.

– О чем? – удивилась она.

– О том, как вы с Юланом ездили в Сонный лес: ты сама не своя после той поездки. Раньше за тобой я такого не наблюдал.

– Мы, кажется, пришли, – перебила Микина Тиль. – Давай собирать цветы. Ты налил в чан немного воды, как я просила?

– Да, – отозвался великан, – вот посмотри.

И он наклонился к Тиль вместе с чаном. Она заглянула внутрь: на дне плескалась вода.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Тиль, присела и начала срывать цветы. Лапы Микина превратились в изящные руки. Он присоединился к ней. Его длинные пальцы молниеносно срывали цветы и складывали в чан. Какое-то время они молчали. Первым нарушил повисшую тишину Микин:

– Тиль, ты ушла от ответа.

– Ты о чем? – отозвалась она.

– Я о Сонном лесе, Тиль, не прикидывайся, – настаивал на своем Микин.

– Что ты думаешь о Юлане? – спросила девушка неожиданно.

– Что я думаю о Юлане? – переспросил стальной гигант. – Ну, он – достойный, симпатичный молодой человек, трудолюбивый, смышленый, подает большие надежды. А почему ты спросила меня о нем? А-а-а… Я, кажется, начал понимать…

Тиль покраснела.

– А ну-ка, давай рассказывай, что между вами произошло в Сонном лесу.

– Он поцеловал меня, – ответила она через паузу.

– Поцеловал? Каков наглец. Ну а ты что?

– А мне понравилось – выдохнула девушка.

– Понравилось. Ах ты, маленькая проказница! Понравилось ей. Ну и как все было? Расскажи, Тиль? Как все было?

Тиль зажмурилась на несколько секунд. Микин смотрел на нее, будто бы пытаясь прочесть по ее лицу что-то сокровенное, тайное. Тиль открыла глаза.

– Мы ехали на казурах и разговаривали. Сонный лес был особенно красив. Я говорила с соснами, а Юлан мне не верил. Ну я и приказала соснам сбросить на него свои шишки.

– Какая ты жестокая, Тиль, – подзуживал Микин.

– Он прыгнул на меня со своего казура и повалил на землю. Я упала на спину в траву. Он был сверху. Мы весело и беззаботно смеялись. Свет играл на его лице тенями сотен сосновых игл. А потом он поцеловал меня, – в этот момент Тиль смотрела куда-то вверх и обнимала сама себя.

– Мне кажется, что здесь кое-кто влюбился, – произнес великан, заглядывая Тиль в глаза. – Я прав?

– Влюбилась? Как Тиграна в Ганира? Ну нет. Юлан мне просто нравится, вот и все. Я не влюбилась – это точно, – ответила Тиль, отпуская себя из объятий.

– Просто нравится? Ну-ну, скажи это своим глазам, – Микин поднес свою ладонь с зеркальным блеском к лицу Тиль. На девушку смотрели ее карие глаза. Она отвернулась.

– Вот оно как, – понизил голос Микин. – В чем дело, Тиль?

– Пройдет еще немного времени, и я вырасту. Что тогда? Тиграна говорит, что когда я вырасту, то стану сильнее ее во много раз, я уже сильнее ее. Могу ли я завязывать какие-то отношения с Юланом? С силой приходит холод и рассудительность – будет ли место чувствам? Уже сейчас я это понимаю, а что будет дальше? – лицо Тиль было серьезно.

– Что же, девочка, ты права. Сила требует холода и рассудительности. Но пока ты еще подросток, не надо об этом думать. Когда придет время, ты все сама поймешь, а сейчас, как я уже сказал, не морщи лоб. Если любишь – люби, и будь что будет, – сказал Микин серьезно.

Тиль улыбнулась беззаботной улыбкой:

– Наверное, ты прав, Микин, не надо об этом думать.

– Ну вот и молодец, Тиль. Давай дальше собирать цветы, а то мы не успеем в срок.

– Хорошо, – отозвалась она.

Они занялись делом. Микин украдкой посмотрел на Тиль.

– А Юлан хорошо целуется?

– Мики-и-ин! – вырвалось у девушки.


                Свадьба


Рука Ганира Адецкого легла на плечо сидящей за столом Тиграны.

– Тиграна, нам пора.

Она положила свою руку поверх его и подняла взгляд на Ганира. В этом взгляде угадывалась нежность, любовь, но вместе с тем и сомнение.

– Ты точно хочешь этого, дорогой? Я ведь и так люблю тебя. Какие-то условности не позволят мне любить тебя сильнее, чем сейчас.

Тиграна склонила голову к его руке и потерлась щекой о пальцы. Ганир наклонился к ней:

– Я не могу допустить, чтобы моя возлюбленная была простой волшебницей, укравшей мое сердце. Пусть она станет графиней, пусть станет матерью Тиль.

– Если ты этого хочешь, я согласна, – ответила женщина-тигр.

– Нас уже все ждут, – проговорил кузнец. – Но пусть подождут еще немного.
Ганир поцеловал Тиграну. Она ответила на его поцелуй. Легкая дрожь пробежала по ее телу. Кузнец держал ее в своих объятьях. Сильный и грациозный тигроид сейчас таяла, как масло.

– Боже, что ты со мною делаешь, Ганир? – прошептала Тиграна. – Я так и шагу не смогу ступить.

– Тогда я понесу тебя на руках, – также шепотом отозвался кузнец. Они улыбнулись друг другу. Тиграна взяла руку Ганира и приложила к своей щеке.

– Нам действительно пора, дорогой. Но так не хочется идти туда, очень не хочется. Это праздник для двоих, а не для всех… Они же будут смотреть на нас.

– И пусть смотрят. Им не украсть нашего счастья. Если хочешь, давай будем смотреть только друг на друга и ни на кого больше, – предложил он.

– Мы так упадем, – тихо рассмеялась она.

– Как я люблю, когда ты вот так смеешься, моя хорошая. Твой смех очень похож на ее…

– Ты никогда не рассказывал мне о ней, о матери Тиль. Какой она была? – с теплотой в голосе спросила Тиграна.

– Она была очень доброй, молчаливой, загадочной. У нее были такие же красивые глаза, как и у тебя. Ради нее я порвал со своим темным прошлым. Ради нее отказался от своего титула и богатства. И в тот день, когда появилась на свет Тиль, ее не стало. С ней не стало и части меня. Но как только я впервые увидел тебя, то словно бы очнулся от кошмарного сна, – Ганир смотрел на Тиграну с нежностью.

– Ты ни разу не называл ее имени. Я хочу знать имя той, что покорила сердце моего возлюбленного, – сказала она и потерлась щекой о руку кузнеца.

– Ее звали Савинора, – спокойно ответил он.

– Савинора?! – Тиграна на мгновение замерла, но, помолчав какое-то время, проговорила: – Какое редкое имя – Савинора. Так, кажется, называют богиню плодородия местные жители.

– Это она и была, – невозмутимо подтвердил Ганир.

Тиграна внимательно смотрела на него, пытаясь отыскать хитринку в глазах. Но он смотрел на нее спокойным, влюбленным взглядом.

– Ты хочешь сказать, что матерью Тиль была богиня? – изумилась она.

– Да, это была она, – все так же спокойно проговорил кузнец.

– Значит, Тиль – дочь древней… – задумчиво произнесла Тиграна на языке землян.

– Что ты сказала, любимая? – спросил Ганир.

– Я сказала, что Тиль – дочь богини, – ответила Тиграна – Скажи, дорогой, а как не стало Савиноры?

– Она умерла при родах, – предвидя следующий вопрос, Ганир продолжил: – Я похоронил ее на окраине Овражи. Мы с Тиль часто приходили на ее могилу, когда жили в той деревне. Сейчас же мне этого очень не хватает. Но зато у меня есть ты. Это ее провидением мы встретились.

– Как это? – изумилась Тиграна.

– Перед своей смертью она сказала, что у Тиль будет мать, а у меня жена и мы будем любить друг друга не меньше. Я тогда не поверил ее словам, думал, что в жизни моей больше никогда не будет солнца. Но как только мои руки взяли дочь, сердце снова запело. И тогда у телеги, когда ты склонилась надо мной, я понял, что моя Сава говорила про тебя, любимая.

– Какой мне достался мужчина, – игриво произнесла Тиграна, – возлюбленный богини.

– Ты моя ненаглядная, – выдохнул Ганир и поцеловал Тиграну.

– Нам уже пора. Пойдем, мой хороший, – прошептала она спустя какое-то время. – А не то они на нас разозлятся.

Жених и невеста встали и подошли к двери хижины. Взявшись за руки, отворили дверь.

Церемония бракосочетания не была длинной и состояла из ритуального прочтения свадебной молитвы, которую читал Кишур Седовласый. По окончании этой молитвы брачующиеся дали клятву вечной любви, и деревенский голова подал ритуальный кинжал Ганиру. Он порезал свою ладонь и передал кинжал Тигране. Она сделала то же самое. Они смешали кровь друг друга, соприкоснувшись ладонями и поцеловались.

– Горько! Горько! – вырвалось у Семена по-земному.

– Голько! Голько! – подражая ему, подхватили крестьяне.

Над головами влюбленных Микин опрокинул огромный чан с лепестками цветов, которые они с Тиль старательно собирали накануне (воду из чана великан предварительно вылил). Лепестки упали, как снег, осыпав брачующихся. А они все продолжали целоваться. Это был их день.


                Могила Савиноры


На надгробии было написано: «Любимой супруге и любящей матери – Саве Адецкой». Далее указана только дата смерти без года рождения.

– Ты можешь не шуметь, – отчитал Семен Алексеевич Оршана. – Ты так всю готарскую армию на ноги поднимешь. Работай тише.

– Попробовал бы ты рыть такими руками, – отозвался орлоид, показывая свои вживленные в тело роботизированные руки.

– Хватит отговорок. Работай тише. У меня нет никакого желания отбиваться от готарских солдат, – настаивал на своем Семен Алексеевич.

– Зачем ты меня вообще с собой потащил? Взял бы Федора или Викторию, – продолжал упираться Оршан.

– Мы занимаемся эксгумацией. Мне бы не хотелось, чтобы в этом принимали участие мои близкие.

– Ну, еще бы, лучше всего на это дело отправить старину Оршана, – пробубнил он.

– Ты же – патологоанатом, чего ворчишь? Это же твоя работа.

– Не путай кислое с пресным – это осквернение могилы, а не эксгумация. Тобой движет любопытство и только, – парировал орлоид.

– Это не любопытство. Если Савинора действительно была древней, то ее дочь Тиль скоро достигнет уровня, когда Тегорский контур будет бесполезен. Это – информация чрезвычайной важности, – Семен Алексеевич помолчал. – Хотя ты прав: мне действительно любопытно посмотреть на останки представителя древней расы.

– Хм, – буркнул Оршан. – И стоило мне читать нотацию и морочить голову. Любопытство – вот и все… Хотя мне тоже любопытно.

В этот момент лопаты ударили о крышку гроба. В ночи было плохо видно, и Семен Алексеевич склонился ниже, счищая землю с крышки, бросив напарнику:

– Приготовь контейнер для останков.

Крышка не поддавалась. Тогда Семен Алексеевич впился пальцами в край гроба. Пальцы, как шило, вошли в дерево, послышался треск выламываемых досок.

– Тише, – прошипел Оршан. Он отыгрывался за упреки в свой адрес.

Крышка поддалась.

– Ну, вот и она… – прошептал Семен Алексеевич, приподнимая крышку.

Гроб был пуст.

– Так, я чего-то не понимаю… – проронил Семен Алексеевич.

– Что тебе непонятно? Савинора действительно древняя. Ты разве не слышал, что древние не материальны. Они – чистая энергия, информация, принимающая любую форму. Я так и думал, что мы ничего не найдем.

– Или Ганир чего-то не договорил.

– Думаю, он все сказал верно. Ты посмотри на прибор: стрелка зашкаливает. Фон такой, словно в гробу не пустота, а с десяток телепатов. Ты ведь не забыл, что древние – техномаги высшего уровня? Эти доски, словно мощи святого, испускают «благодать».

Вдруг в тишине раздался шум. Послышались чьи-то шаги. К ним со стороны Овражи приближался солдат с факелом. Послышался его голос:

– Эй, кто там? Отзовись! – стражник остановился на краю погоста. Ему не ответили.

– Чего молчите? Я знаю, что вы там! Хватит шутить, чертовы духи.

Оршан прошептал:

– Сейчас я с ним разберусь.

Орлоид надел на себя плащ, накинул капюшон и двинулся на стражника. Из его горла вырывалось вибрирующее рычание. В свете факела стражник пытался разглядеть надвигающуюся угрозу, но Оршан был пока далеко. Солдат будто прирос к земле. По телу заструился холодок, ладони намокли и стали липкими. Из темноты показалось бесформенное тело звероида. Стражник открыл рот, чтобы закричать, но из его ничего не получилось. Оршан приближался. Стражник невысокого роста, казалось, убавился наполовину, вжавшись в латы. Орлоид сбросил с себя плащ, расправив крылья и раскинув в сторону роботизированные руки. Он заговорил загробным вибрирующим голосом:

– Я призрак смерти. Я пришел за твоей душой.

Стражник не двигался и не моргал. Казалось, даже не дышал. Оршан вышел из своего образа. Он помахал рукой перед глазами стражника.

– Семен, похоже, он отключился.

Семен подошел, с фонариком проверил зрачки готарца.

– Жив, но только в шоковом состоянии, – резюмировал он.

Семен и Оршан отправились в обратный путь в Лебарди. Светало. Стражник все так же одиноко стоял на окраине погоста. Ветер задул его факел. Все суставы задеревенели. Один из гвардейцев увидел осталбеневшего коллегу и окликнул его – безрезультатно. Тот даже не пошевелился. Тогда гвардеец, зычно выругавшись, подошел к нему и толкнул. Стражник упал, и в то же мгновение к нему вернулся дар речи:

– Демоны, демоны. Это были демоны, – только и мог выговорить он.


                Таверна «Ржавая подкова»


По тропе верхом на казурах ехали двое всадников. На них были надеты дорожные плащи, под которыми поблескивали латы. Тропа убегала вдаль. Смеркалось. Усталые казуры всхрапывали, чувствуя приближение ночи. Недавно прошел дождь. Он застал всадников в пути. Их плащи вымокли. Небо заволокло тучами. И, похоже, путникам предстояло попасть под дождь снова.

– Сколько раз я тебе говорил, не спорь с матерью, – наставительно проговорил тот, что был постарше.

– Но ведь я был прав. Если бы пошла она, то это бы сразу бросалось в глаза. Женщина-рыцарь – такого в Титоре еще не было. Я уж не говорю про Тиграну, Оршана, Гайда или Микина, – оправдывался другой.

– Ты мне сказки не сочиняй – мы с твоей матерью почти всю Титору проехали. Стоит ли напоминать, что она сопровождала меня в город Кабат, чтобы спасти Анжу Искусного? И представь себе, она с этим справилась. А твоя выходка на совете, что ты, дескать, уже взрослый и за материнской юбкой не желаешь прятаться – это свинство в чистом виде. В следующий раз крепко подумай над тем, что собираешься сказать. Я в твои годы матери не дерзил.

– Прости, отец, я действительно не хотел этого. Просто вырвалось.

– Прощение будешь просить у матери, а у меня – незачем.

Какое-то время они ехали молча. Казуры месили грязь. Противно завывал ветер. Эта осень была на удивление слякотной и холодной. Ветер пробирал казуров до костей – они вздрагивали от очередного порыва. Но всадники держались молодцом, словно бы на них и не было ни холодных лат, ни мокрых плащей.

– Нам предстоит очень серьезное дело, сын. Велик риск смертельного исхода. Поэтому не горячись и во всем слушай меня. Старайся не действовать первым и не лезь на рожон. В общем, держись за мной, ты у нас с матерью один.

– Да, Семен Алексеевич.

– Это не приказ старшего по группе, Федор Семенович, а совет отца. Если будешь дурить, могут полететь обе наши головы. Ты этого хочешь?

– Нет, не хочу, – угрюмо ответил подросток. – Только, по-моему, отец, ты дуешь на молоко. Что может случиться с нами, ну что?

– Ну, нам могут отрубить головы, умник. Как тебе такой пример? – нарочито произнес Семен Алексеевич.

– Ну разве что это. Но на нас углеродные скафандры, и мы ведь никому не дадим их с нас снять? – хитро прищурился Федор.

Они поравнялись, и отец, обняв сына, пожурил:

– Ух, задавака, оборву тебе когда-нибудь уши.

– Уши мне еще нужны. Кому я без них нужен? Сам же себе и навредишь – без внуков оставлю.
 
Тут проступили очертания «Ржавой подковы», таверны на краю небольшого леса.

– Вот мы и добрались, – произнес Семен Алексеевич. – Шутки кончились.

Через десять минут они уже привязывали казуров к стойбищу рядом с двумя десятками таких же. Покончив с этим, они направились к входной двери. Там стоял огромный детина с голым торсом – вышибала. Он вальяжно почесывал свой большой живот. Когда путники поравнялись с ним, верзила вперил в них свои захмелевшие глазища.
 
– Что угодно благородным господам? – в этот момент он рыгнул.

– Крова и пищи, – ответил Семен Алексеевич.

– А есть ли у господ благородных деньги? – также дерзко осведомился вышибала.

– Не твое собачье дело, – неожиданно рявкнул Семен Алексеевич. – Пропусти нас или узнаешь, что такое титорская сталь.

На лице вышибалы красовался здоровенный шрам. По всему было видно, что он знал, что это такое. Верзила что-то буркнул себе под нос, но отошел с прохода. Путники вошли в таверну. Внутри воздух был тяжелый, хоть топор вешай. Коптили свечи. Было ощущение, что это полуподвальное помещение. За столами ели, пили, галдели. Здесь можно было увидеть горожан, крестьян, дружинников, вороватого вида народец, «нищих» пьяниц, разбойников. Никому не было дела до того, кто вошел в таверну – очередные дружинники или разбойники. Здесь все были на равных до тех пор, пока были деньги. Когда они заканчивались, посетитель либо сам уходил, либо за ним приходили и выталкивали взашей – «Ржавая подкова» была очень популярной таверной. Семен Алексеевич увидел пустой стол и дал сигнал Федору, куда им идти. Несколько пар глаз проследили за вновь вошедшими, оценивая, как можно поживиться, когда господа «наберутся». Отец и сын сели за стол друг против друга. К ним тут же подошла жена хозяина – дородная тетка:

– Что угодно господам?

– Эль и птицу обоим, и побыстрей: мы голодны, как черти, – на удивление зычно и нагло рявкнул Семен Алексеевич.

– Шевелись, бочка, – присоединился Федор, поддерживая нагловатую ноту в обращении отца. И тут же получил пинок под столом от Семена.

– Он хотел сказать пышечка, – прокомментировал репризу сына отец.

– А вы умеете обращаться с дамой, – улыбнулась хозяйка и исчезла.

– Ты что, забыл, о чем мы говорили снаружи? – процедил сквозь зубы Семен. – Никуда не встревай. Говорю я – ты поддакиваешь, никакой самодеятельности.

– Хорошо, – угрюмо отозвался Федор.

Словно бы и не замечая тона сына, отец продолжил:

– Посмотри, сбоку от нас через три стола господа из дружины его высочества герцога Титорского. А вон там, за стойкой, хозяин «Ржавой подковы». Эти лица – наши основные цели. Нам нужно завязать ссору с дружинниками, а хозяин должен это увидеть. Ввязавшись в ссору, мы должны наголову разбить ту братию, иначе хозяин таверны не наймет нас для сопровождения бочек с элем через лес. Ты все понял?

– Да, – ответил Федор. У молодого человека чесались кулаки.

– Мы не на прогулке, поменьше рвения, – осадил Семен Алексеевич.

Тем временем им подали птицу и напитки. Барон откупорил бутыль и незаметно для остальных бросил в нее какую-то пилюлю:

– Не хватало мне еще сына спаивать…

Когда пилюля растворилась, он наполнил бокалы.

– Говорю вам, я видел этого лешего, как вот тебя, – распалялся один из дружинников. – Мы в прошлый раз сопровождали вино его высочества герцога Титорского. И из всех, кто был там со мной, только я не растерялся, метнул в него копье, и вы не поверите: оно отскочило, словно он был из камня. Метра три, а то и больше ростом. На носу огромный рог. Ручищи у него трехпалые и такие огромные. А эти глаза! Глаза бешеного зверя! Он разбросал нас, как кутят. Прихватил две пятипудовые бочки и исчез с ними так же внезапно, как и появился.

– Ну ты и заливаешь, сказочник, трехметровый, подхватил две пятипудовые бочки, рог на носу! Похоже, ты в тот день изрядно перебрал, – начал разыгрывать спектакль Семен Алексеевич.

– Я говорю то, что было, а если ты не уймешься, то отведаешь моего клинка.

– Ты это кому тыкаешь, смерд! Перед тобой барон Семул де Лебарди. Сейчас же извинись, а не то проглотишь свои слова, собака!

– Что?! – вскипел дружинник. – Я никому не позволю так с собой обращаться, будь ты хоть трижды барон. Дуэль! Или, может, ваша милость испугались?! – съязвил он.

– Дуэль, собака! Выкатывай свой зад на улицу, там я и буду тебя препарировать, – подливал масло в огонь Семен.

В ссору вмешался хозяин таверны: смертоубийство не пошло бы на пользу репутации «Ржавой подковы»:

– Господа, может быть, по кружечке душистого эля и забудем ссору? Господа дружинники, господин барон, право, не стоит оно этого.

– Давно я не щипал перышки аристократии! – взбеленился дружинник.

– Ты посмотри, как раскудахталась эта коква, – поддержал Семен Алексеевич, обращаясь к сыну.

Они продолжали оскорблять друг друга, словно и не слышали слов хозяина таверны. Дуэль уже было не остановить.

Через две минуты вся компания вывалилась на улицу. Дружинник, усатый, здоровенный детина, ростом на голову меньше двухметрового Семула де Лебарди, достал из ножен свой клинок и бесстрашно ринулся на обидчика. Каково же было его удивление, когда в следующее мгновение он очутился в грязной луже. Семен Алексеевич так быстро и искусно парировал его удар, что тот даже и не заметил.

– Куда тебе тягаться со мной, ты только и годишься, что кудахтать!

Злоба кипела в дружиннике. Он зачерпнул ком грязи и, швырнув ее в лицо обидчика, ринулся на врага. Но и в этот раз глаза воина не уследили за тем, как он снова оказался в грязной жиже, оглушенный ударом меча плашмя по голове. Остальные дружинники повытаскивали свои клинки из ножен. Ситуация накалялась. Федор тоже достал меч. Семен Алексеевич успел процедить сквозь зубы:

– Не лезь на рожон.

Старший из дружины сказал:

– Не гоже позорить моих ребят. Наподдадим этим прохвостам.

Два десятка дружинников ринулись на благородных господ. Но и они не поняли, как спустя несколько секунд оказались на земле. Тем временем усатый, шатаясь, пошел на Федора. Тот спрятал меч в ножны и одним ловким движением обезоружил нападающего. Затем взял его за горло и оторвал от земли. Семул де Лебарди подошел сбоку.

– Похоже, ты проиграл, – сказал он. – Похоже, вы все проиграли. Я бы вам не то чтобы бочки с вином охранять не доверил, кокву от древесного волка спасать не поручил бы.

Восемнадцатилетний юноша отбросил обидчика на три метра в грязь со словами:

– Пошел прочь.

А от дверей таверны к победителям уже бежал улыбающийся хозяин с двумя кружками эля в руках.


                Леший


Телега противно скрипела. Два впряженных казура неспешно шли, периодически всхрапывая. Сзади была привязана еще пара. Повозку сопровождали всего два человека. Хозяин таверны все удивлялся, отправляя в путь благородных господ, как это барон с племянником согласились на столь опасное путешествие и за такие, сравнительно небольшие деньги? А главное, это была малопочетная работа, которую выполняли дружинники, и тут сам барон с племянником согласились быть сопровождающими и возничими в одном лице. Хозяин таверны грешным делом подумал, не хотят ли благородные господа завладеть его товаром, да еще и за его же деньги. Но, переговорив с бароном, он отмел эти сомнения и посчитал его странным чудаком – этаким Дон Кихотом, совершающим благородные поступки направо и налево. Путники ехали молча, надвинув капюшоны так, что лица их было трудно разобрать. Узкая дорога петляла из стороны в сторону. На ней было много колдобин и выбоин, даже при большом желании скрыться от лешего им не удалось бы. Лес сосновый, темный – так что, если бы не эта дорога, заблудиться в нем – пара пустяков. Какая-то живность зловеще каркала. Где-то неподалеку послышались взмахи крыльев и шум множества птиц. Казуры противно запищали. «Он уже рядом, – сказал Семен Алексеевич, – будь наготове».

Федор достал меч. Следом за сыном достал меч и отец. Послышался треск падающего дерева, и дорогу им перегородила сосна.

– А вот и он.

И тут на тропу вышел леший. Дружинник не солгал. Огромное, более трех метров ростом чудовище. Ноги словно две колонны. Трехпалые огромные ручищи с могучей мускулатурой. Внушительный бочкообразный торс. Казалось, что у зверя вообще не было шеи, а сразу начиналась голова, напоминающая носорожью. Нос венчал массивный рог. Глаза горели яростью.

– Отдайте мне две бочки, и я вас не трону, – громовым голосом проревел монстр.

– Ты слишком много пьешь. Так и до зависимости недалеко, – сказал Семен Алексеевич, пряча меч в ножны. – Здравствуй, Норт. А я уже отчаялся тебя найти.

– Семен Алексеевич, это вы?!! – радостно завопил леший. Он подбежал и огромными ручищами обнял барона. – А я уж думал, что вы все погибли.

– Ну-ну, Норт, довольно, от тебя пахнет как от лешего, – сказал барон.

– Да, Норт, ты когда последний раз мылся? – поддержал Федор.

– Так, стоп. А это кто? – спросил носороид, указывая на юношу.

– А что не узнаешь? Это Федор, мой сын.

– Федор! – радостно завопил Норт, обнимая его. – Как же ты вырос! Раньше до коленки мне еле доставал, а теперь вон кадык в пупок упирается. Ха-ха-ха, – рассмеялся он.

– Норт, ты когда последний раз мылся? – повторил свой вопрос Федор.

– Я же леший, – Норт скалил зубы в улыбке, – моюсь, когда дождь пойдет.

– Вот-вот, запаршивел совсем, опустился, пить начал, – не унимался Семен Алексеевич. – Посмотри, на кого ты стал похож, сотрудник медицинского корпуса, старший медицинский инженер. Скатился до того, что грабишь местных жителей.

Норт все с тем же радушием заговорил:

– Я тоже очень рад вас видеть. А как Тиграна, Оршан, Виктория, Гайд – они живы?

– Живы и здоровы, ждут, когда ты вернешься, пропащая душа. Как же ты уцелел-то?

– Это долгая история…

– А мы никуда особо не торопимся. Надо лишь снять с телеги все бочки. Мы переправим тебя, так сказать, под «брезентом».

– Это не проблема, – отозвался Норт и, снимая бочки с телеги, начал свой рассказ:

– Вы помните первое попадание в двигатель? Отказала система автоматического ремонта. Я и Гайд вышли в открытый космос. Ремонт занял пятнадцать минут. Когда мы заканчивали, в нас попали второй раз. Потом провал. Помню, как очнулся: я вошел в плотные слои атмосферы. Скафандр ввел огромную дозу адреналина в кровь. За четыреста метров до земли сработала посадочная система – антигравитационный столб, и я мягко приземлился в этом лесу. Самописец скафандра показал, что я был неделю в открытом космосе. Средства связи оказались поврежденными, и я подумал, что уцелеть удалось только мне. Попытался установить контакт с разумными существами этой планеты, а попал на винный обоз. Как только меня увидели, все разбежались, как тараканы. И меня понесла нелегкая. С той поры я и начал разбойничать: пытался спиртным преодолеть одиночество и боль. Но это же невозможно. А уж какие на меня облавы устраивали – просто анекдот. Один раз пришла дружина человек в семьсот, не меньше. Ох, они гонялись за мной, но мне это скоро надоело. Я дал им бой. Рук и ног поломал не счесть. Когда на ногах их осталось человек двести, я предложил им капитулировать и поставил условие: две бочки с каждого винного обоза – и леший никого не трогает. С той поры на меня бросили охотиться, поняли – бесполезно. Вот уж лет пять, как бросили.

– И сколько же ты времени пиратствуешь? – осведомился Семен Алексеевич, помогая снимать бочки.

– Да уж девять лет, почитай. Я до сих пор ума не приложу, почему они все через этот лес бочки свои возят? Дань же платят, но возят. Странно.

– Ты хоть антиалкоголем пользуешься?

– Из медикаментов у меня ничего с собой нет. С похмельем боролся с помощью спиртного.

– И часто ты тут отоваривался?

– Каждые две недели.

– Да, я гляжу, ты здесь совсем заспиртовался. Держи антиалкоголь, – сказал Семен Алексеевич, протягивая пилюлю Норту.

Норт взял ее и положил себе в рот.

– Так, нам надо развернуться, – озадачился Семен Алексеевич. Дорога была очень узка в этом месте.

– Распрягите казуров, а уж остальное я сделаю сам, – улыбнулся Норт.

Федор и Семен Алексеевич исполнили просьбу великана. Он подошел спереди, ухватился покрепче и поднял телегу вертикально вверх. Затем сделал несколько шагов вперед, повернулся на сто восемьдесят градусов и поставил телегу наземь. Семен Алексеевич и Федор снова запрягли казуров.

– Ну что, ложись, Норт. Нам уже пора.

Норт лег в телегу. Его накрыли мешковиной. Телега тронулась. Несколько бочек с элем осталось сиротливо лежать у дороги…


                Моя сила не поддается описанию


Тиграна и Тиль шли к заветной рощице, где девушка вот уже больше полугода самостоятельно тренировалась без помощи наставницы.

– Ну что, моя хорошая, как твои успехи?

– Мама, сейчас ты сама все увидишь, подожди немного, – осаживала Тиграну Тиль.

– Мне не терпится, ну хотя бы намекни.

– Хорошо, Тегорский контур больше не может сдерживать моих способностей. Как тебе такой намек?

– Никогда еще я не видела техномага выше тридцатого уровня в действии, очень хочется посмотреть.

– Ты все увидишь, только подожди немного. Вон уже видна роща. Когда вы собираетесь улетать? – вдруг неожиданно спросила Тиль.

– Я никуда не полечу, мы же об этом уже говорили, Тиль. Я остаюсь с тобой и отцом. Улетают остальные.

– Микин тоже остается. Он сказал, что там, куда они полетят, его ждут военный суд и расплата.

– Он прав: объединенный альянс не простит приспешника гугоров, даже если он раскаялся и перешел на другую сторону. Самое разумное – остаться ему тут со мной и тобой, Тиль.

– Так я перефразирую свой вопрос: когда они улетают?

– Через год, когда накопится достаточно антиматерии. Ремонт корпуса почти завершен. Гайд работает круглые сутки. Спасибо Анжу Искусному за доменную печь, а Кальди за изобретение прокатного стана: теперь мы обеспечены листовым железом.

– Через год, значит. Вы здесь уже девять лет. За это время я и Юлан успели повзрослеть. Семен Алексеевич, его жена Виктория, их сын Федор, Оршан, Гайд – у меня столько воспоминаний связано с ними. Будет тяжело расставаться, но то, что они уходят, правильно: они из другого времени, из другого мира.

– Моя девочка повзрослела. Я помню тот день, когда впервые повстречала тебя, ты была совсем маленькая и несмышленая, – улыбнулась Тиграна.

– Да, в тот день я чуть не убила свою будущую мать, – сказала Тиль, помолчав.

– Ну, кто старое помянет, тому глаз вон, – пожала плечами Тиграна. – Ведь все обошлось.

– Это уже давно не шутки, Тиграна, мне по-настоящему страшно. В моем распоряжении колоссальная сила, а я не знаю зачем.

– Ты дочь древней, вернее сказать, ее воплощения. Это часть тебя самой – страх уйдет.

– Я знаю, но все же. Мне очень помогли занятия на образовательной машине на вашем корабле. Хотя она содержит и неполную информацию о мире, больше о медицине и областях знания, связанных с нею, но все же мне стало спокойнее. А с некоторых пор я стала замечать, что знания в моей голове возникают по мере того, как я становлюсь взрослее и сильнее, словно кто-то заложил их в мою голову и постепенно раздвигает шторку, закрывающую их от меня.

– И что ты при этом чувствуешь, моя хорошая?

– Грусть, – ответила Тиль. – Мы, кажется, пришли.

– И то верно, мы на месте.

– Так, мне нужно пространство для действий. Мама, встань вот сюда, на этот камень, и не двигайся, что бы ни случилось.

Тиграна сделала все, о чем ее просила Тиль. Девушка сняла со своей головы Тегорский контур и опустила веки. В воздухе чувствовалось сгущение силы. Древняя открыла глаза – они были без зрачков, абсолютно белые.

В воздух плавно, не торопясь, поднялся небольшой камень, за ним другой, третий, четвертый. И вот они закружились в безумном вальсе, раскручиваясь все сильнее и сильнее. В воздух поднялся большой булыжник. Вот он с треском разломился на абсолютно равные половины. Они разлетелись в разные стороны. Затем одна половина начала аннигилировать на глазах, рассыпаясь в прах и возникая рядом в новой структуре. Другая половина камня сминалась, как пластилиновая, принимая различные причудливые формы. Вода из ручья поднялась до капли, обнажив дно озерца. Было видно, как в воде плавает рыба. Чуть в стороне образовался какой-то провал, и в него начало затягивать само пространство. Вода, воздух, земля – все уходило в никуда. В другом месте, как по взмаху волшебной палочки, образовался еще один провал, но теперь из него пространство начало сочиться. Булыжники и комья земли подлетали вверх и падали вниз, висели в воздухе, горели и замерзали, вспыхивали плазменным светом и тут же гасли. И всем этим неуемным оркестром руководил один человек – Тиль. Волосы девушки развевал невидимый ветер. Они растрепались, образуя ореол вокруг ее головы. Глаза были по-прежнему абсолютно белыми, без зрачков. Тиграна замерла от увиденного в религиозном трепете. Это уже была не Тиль – древняя. Могучая и невообразимая сила проистекала от нее – непонятная, непостижимая сила. Сила, способная стереть человека с лица земли или дать новую жизнь. Вдруг провал, в который затягивало пространство, стал расти. Он начал подбираться к Тигране. Она почувствовала, что ее затягивает в него. Тиграна вцепилась в камень и закричала что есть мочи, но Тиль ее не слышала: она словно вошла в какой-то транс. Тогда Тиграна схватила пролетающий мимо нее камень и бросила его в приемную дочь. Камень ударил девушке в плечо – она очнулась. Глаза перестали быть белыми – появились зрачки.

– Ой, мама, это я сделала? Я этого не помню…

В тот же момент оба провала закрылись. Оплавленные и заледеневшие камни упали на землю. Вода из озера вернулась на свое место.

– Как ты, мама? – спросила Тиль с глазами, полными ужаса.

Тиграна ежилась, словно от холода. Она никак не могла прийти в себя после увиденного.

– Я даже не представляла такой силы, – все что смогла сказать она. Тиграна смотрела на Тиль, как домашний питомец на хозяина – совершенно беспомощно перед его возможностями.

– Мама, я не помню, когда перестала владеть собой. Мне и в голову не могло прийти, что все так получится. Не это я хотела показать. Откуда такая сила? Я чуть снова тебя не погубила.

– Похоже, это у тебя входит в привычку, – неудачно пошутила Тиграна и добавила: – Ты дочь воплощения древней, проводник великой силы. Видимо, когда твое сознание отключается, древняя руководит твоими действиями. Пока это сила не твоя, Тиль. Теперь я понимаю, почему тебе страшно.

Девушка обняла мать и заплакала.


                Вот тебе и кувшин


– Зачем мы сюда пришли, Тиграна? – спросил Кальди свою спутницу.

– Это сухое, достаточно светлое, изолированное помещение. Оно – уникально.

– Это же пещера, Тиграна. Так зачем мы здесь?

– Кальди, вот уже несколько месяцев ты мне просто не даешь прохода с расспросами о моих, как ты их называешь, мыслительных способностях. Я решила положить этому конец, – женщина-тигр смотрела на своего спутника сверху вниз. В руках у нее был большой глиняный кувшин.

– Ага, ты решила меня здесь замуровать, чтобы я тебе не докучал, или нет, сжечь, а пепел в кувшин собрать. Я угадал? – лицо Кальди было серьезно.

– А, пожалуй, это выход… – тоже серьезно произнесла она.

Они смотрели друг на друга секунд пять. Первой не выдержала Тиграна. Она прыснула смехом. Изобретатель засмеялся в ответ.

– Да ну тебя, Кальди, скажешь тоже.

– Ты тоже хороша, я тебе чуть не поверил.

Тиграна успокоилась и продолжила:

– Мы с тобой проведем эксперимент, и кувшин нам поможет. Я привела тебя в эту пещеру тоже не случайно: она идеально подходит для опыта.

– И почему же она идеальна?

– Кальди, ты меня не слушал? Она сухая, светлая, и здесь нет даже насекомых. Во время эксперимента от тебя потребуется все твое внимание.

– Ну и что же это за эксперимент?

– Сейчас… – сказала Тиграна.

Несколько минут она стояла в молчании. Неожиданно выражение лица Тиграны изменилось. Кальди вдруг осознал, что не может понять новой мимики своей спутницы. Женщина-тигр бросила кувшин изо всей силы наземь со словами:

– Эксперимент начался.

В разные стороны полетели мельчайшие черепки. Кальди поразили глаза звероида. Казалось, что зрачки Тиграны словно размазались по белкам глаз – так быстро они перемещались. Но это длилось всего несколько мгновений. После она молча достала листок бумаги, из мешочка – чернильницу, перо и сделала какую-то запись. Сложила листок. Извлекла из мешочка коробочку, вложила бумагу внутрь и запечатала. Коробочку она передала Кальди. Все это происходило в абсолютном молчании. Изобретатель первым нарушил тишину:

– И что мне с этим делать?

Тиграна ответила, не меняя странного выражения лица:

– В конце эксперимента ты должен будешь вскрыть коробочку и прочесть то, что написано на бумаге.

– Хорошо, – пожал плечами Кальди. – А что сейчас мне делать? Я что-то не понимаю, что это за эксперимент.

– Сейчас стой смирно, мне нужно сделать необходимые приготовления.

Тиграна извлекла из мешочка небольшую металлическую пиалу. Она подошла к Кальди еще ближе. На правой руке из мягких подушечек пальцев женщины-тигра появились когти.

– Тиграна, ты что? – изумился Кальди.

– Не двигайся. Мне нужно кое-что сделать. Сосредоточься.

Тиграна начала собирать какие-то пылинки, как показалось Кальди, с его одежды и складывать в пиалу, сопровождая этот процесс пояснениями о скорости и направлении движения этих частичек. Кальди пытался запомнить, что говорила женщина-тигр, и уследить за ее движениями, но это получалось у него довольно плохо.

– Все, – сказала Тиграна. – Теперь мои.

Она проделала ту же процедуру со своей одеждой.

– Ну как, Кальди, ты все запомнил, что я говорила?

– Ты, верно, шутишь, это не под силу никому.

Выражение лица Тиграны на короткое время стало напоминать улыбку:

– Как я и думала, с первым заданием ты не справился. Я сняла фрагменты кувшина с твоей и моей одежды. В пещере сухо, светло и не бывает ни животных, ни насекомых. Основная часть нашего эксперимента начинается. Мы будем приходить в эту пещеру день за днем, и ты будешь собирать осколки кувшина, а после я его склею.

– Так он же на мелкие кусочки разлетелся.

– Так ведь и времени – месяц.

– Да-а-а… – выдохнул изобретатель.

Спустя месяц Кальди собрал приличное количество осколков, после чего за дело взялась Тиграна. Прежде чем приступить, она, как и в первый день, готовилась до тех пор, пока Кальди вновь не смог прочесть ее выражения лица. Она прошла всю пещеру вдоль и поперек, собирая практически песчинки с каменистой поверхности. Изобретатель следил со стороны. Все то время, пока Тиграна собирала частички кувшина, она, как и в первый день, сопровождала свою работу пояснениями. Кальди даже и не пытался запомнить все, что говорила женщина-тигр. На следующий день она пришла в гости к изобретателю и попросила сосчитать найденные осколки. Они сели друг напротив друга, постелив на стол дубленую кожу дикой кинатки. Под чутким руководством женщины-тигра Кальди занялся делом…

– Уф, Тиграна, кажется, все. Четыре тысячи двести сорок восемь осколков.

– Ты ошибся в трех местах при подсчетах, – с каменным лицом изрекла женщина-тигр. – Нужно пересчитать. Чтобы облегчить подсчеты, будем делать перерывы.

– Хорошо… – выдохнул раздосадованный Кальди.

Время давно перевалило за полдень, когда изобретатель закончил подсчеты уже во второй раз.

– Четыре тысячи двести пятьдесят шесть. И стоило из-за восьми песчинок пересчитывать? – изобретатель был сильно измучен длительной концентрацией при подсчете.

– Теперь правильно. Пересчитать должен был ты сам, чтобы не верить мне на слово. Теперь пришло мое время поработать. Из этих осколков я склею кувшин, – с этими словами Тиграна вынула склянку с клеем собственного изготовления. Руки женщины-тигра замелькали в неуловимом танце, однако она не перешла в ускоренный режим, балансируя на грани.

– Не концентрируйся на движении моих рук – потеряешь сознание, – предостерегла наблюдателя Тиграна, почувствовав, что он скатывается в беспамятство. Произнесенное женщиной-тигром не помогло, и потому легкая пощечина исправила то, что не смогли слова. Изобретатель взбодрился.

Через четверть часа кувшин был как новенький. Кальди не мог поверить своим глазам. Он взял его в руки, повертел, осматривая со всех сторон.

– Этого просто не может быть! Если бы не были видны швы на крупных осколках и небольшие подтеки клея, я бы сказал, что ты подменила кувшины.

– Эти подтеки и швы были оставлены специально для тебя. К тому же в кувшине отсутствуют дырки, разглядеть которые ты смог бы, лишь очень сильно напрягая зрение, – улыбнулась Тиграна. Выражение ее лица, холодное и отсутствующее до этого момента, через подергивания мимических мышц начало постепенно наполняться красками эмоций, понятными простому титорцу.

– Достань коробочку, которую я дала тебе тогда. Надеюсь, ты ее не открывал?

– Конечно, нет.

Кальди принес коробочку, вскрыл ее при Тигране, развернул листок бумаги и осел в прострации:

– Четыре тысячи двести пятьдесят шесть… Как, как, Тиграна?!

– Когда разбился кувшин, я запомнила не только, на сколько осколков он разлетелся, но и куда упал каждый из них. Также я запомнила, в каком месте кувшина должен быть даже самый мельчайший осколок из собранных нами. И если я захочу, то эту информацию запомню на всю жизнь. Как тебе такая демонстрация моих мыслительных способностей?

– Подожди, может быть, ты лукавишь, и надпись на листке – это результат предвидения?

– У меня нет дара предвидения, Кальди. Хотя имей я его – это была бы более сильная демонстрация, не правда ли?

Кальди развел руками.

– Тиграна, подожди, я заметил одну особенность, когда ты разбивала кувшин, то будто стала другой, словно очень сильно сосредоточилась – это наиболее близкое слово, которое я могу подобрать, чтобы... – изобретатель запнулся.

– Я тебя поняла. Что ж, попробую объяснить, только предупреждаю сразу: мое объяснение может показаться очень обидным… Все дело в том, Кальди, что когда я общаюсь с тобой или с кем-то из местных жителей, то я специально настраиваюсь на это. Да же не так, находясь в Лебарди, мне постоянно приходится быть в этом состоянии. Если говорить общо, мне приходится думать специальным образом.

Кальди состроил кислую мину:

– Спускаться до нашего уровня?

– Я предупреждала, что это будет обидно, но в целом ты прав. Вообще говоря, процесс мышления намного сложнее, чем ты себе представляешь, как, впрочем, и любой титорец. Только не проси меня объяснять, как вы мыслите, в свое время сами все узнаете.

Кальди насупился:

– Зачем ты хвастаешься?

– Не я начала этот разговор и могу просто замолчать, – спокойно ответила Тиграна.

– Нет, нет – взволновался изобретатель, – продолжай.

– Проще говоря, наш уровень сознания выше, чем тот, в котором мы пребываем для общения с обитателями Лебарди.

– То есть это то «ускорение», в которое вы переходите, когда вам угрожает опасность?

– Нет. «Ускорение» – это ускорение нашего нормального сознания, так сказать, третья ступень. В него мы переходим практически мгновенно по некоторым психическим и физическим показателям. Но мы не можем долго находиться в нем – слишком большой перерасход сил.

Изобретатель почесал в затылке:

– Выходит, общаясь с нами, вы лицемерите. Мы для вас – забавные зверушки или домашние животные.

– Что за глупости ты говоришь, Кальди? Мы живем среди вас как равные, приняли условия вашего мира. Зачем ты меня обижаешь? Я и любой из нас никогда не думали о вас как о «зверушках», скорее, как о младших братьях и сестрах.

Кальди внимательно посмотрел женщине-тигру в глаза. Она не отвела взгляда. Напротив, ее глаза лучились теплотой.

– Это какие-то штучки? – опять заупрямился он.

– Зачем я тебя вылечила, Кальди? Я с тобой веду дружескую беседу, а ты все пытаешься заглянуть мне за спину, нет ли там ножа. Запомни раз и навсегда простые вещи: вот мои ножи (она выпустила когти из лапы), я никогда не прячу их за спиной от врагов и никогда не использую против друзей.


                Приглашение на турнир


Было около полудня, когда в город-крепость Лебарди въехал всадник. Это был молодой мужчина лет двадцати-двадцати пяти в парчовом дорожном одеянии – гонец его высочества герцога Титорского. Как только всадник миновал ворота, тут же столкнулся с Нортом. Тот нес на плече огромное бревно метров пять длиной и около полутора метров в диаметре. У всадника перехватило дыхание. Он уставился на великана, открыв рот от изумления.

– Смотри, муха залетит, – буркнул Норт и прошествовал дальше.

Но рот всадника раскрылся еще больше, когда следом за Нортом мимо него прошествовал огромный Микин. Казур под всадником словно врос в землю. Молодчик, оправившись от шока, собрался было развернуться и пустить своего «раптора» в галоп  – прочь от этого замка куда глаза глядят (его в этот момент даже не страшил гнев герцога, послание которого он не доставил), но тут гонец увидел одного из горожан.

– Что угодно вашей милости? – проговорил тот, беря под уздцы казура всадника.

– Й-й-а г-гонец его свет-светлости герцога Ти-титорского.

– А, так вам, наверное, к барону де Лебарди? – так запросто сказал посланнику герцога горожанин, будто беседует с равным себе. – Вам нужно проехать эту площадь, свернуть вон под ту арку. За ней будет вторая площадь, там вместе с племянником он берет уроки фехтования у кузнеца Ганира Адецкого. Вы все поняли?

– Д-да… – заикался всадник.

– Точно? – на удивление дерзко осведомился горожанин. – Лучше уж я вас провожу, чтобы вы ненароком свернули не туда. Ну, пойдемте.

Горожанин потянул за собой казура. Тот не сопротивлялся. Чтобы как-то скрасить их путь, провожатый начал свой рассказ:

– А вы у нас уже третий посланец герцога. Но им до вас далеко. Они не преодолели даже городских ворот. Увидев Микина или Норта, тут же разворачивались и галопом наутек. А вы молодец, почти не испугались. Это дорогого стоит.

Весь этот монолог гонец молчал. Его бесила та бесцеремонность, с которой горожанин издевался над ним. И когда он был уже готов взорваться, показалась Тиграна. Страх снова взял верх.

– Кальди, кого это ты ведешь?

– Это гонец его высочества герцога Титорского. Я вот решил для порядку проводить его к барону, ну, чтобы хоть один добрался до цели.
 
– Ясно. Кальди, ты можешь идти, дальше я сама.

Кальди пошел по своим делам, бросив невзначай:

– Ладно, я хотел как лучше.

Тиграна посмотрела на всадника и начала говорить гипнотическим голосом:

– Скажите, досточтимый господин, вы посланник его светлости герцога Титорского? Отвечайте же.

– Да, миледи.

– У вас послание для барона де Лебарди? Отвечайте.

– Да, миледи.

– Ваше послание написано или вы должны передать его в устной форме? Отвечайте.

– Послание написано. Я должен доставить моему герцогу ответ барона.

– Хорошо, – сказала Тиграна, – следуйте за мной.

Тигроид взяла казура под уздцы. Они прошли еще под одну арку. Около стены можно было разобрать три фигуры. Ганир Адецкий нападал, а Федор и Семен Алексеевич защищались. Они двигались очень быстро, но было ощущение, что барон и его «племянник» дерутся спустя рукава. Кузнец же, напротив, бился изо всей силы, и уже, кажется, изрядно устал.

– Барон! – громко выкрикнула Тиграна. – К вам гонец от его светлости герцога Титорского.

Семен Алексеевич отозвался:

– Сейчас, Тиграна, пусть наш гость подождет полминуты, тогда я его приму, – и уже обращаясь к кузнецу: – На сегодня довольно, Ганир. Благодарю за хорошую тренировку.

– Это я вас благодарю, барон. Давно я так хорошо не практиковался в искусстве фехтования, как с вами, господа.

Они раскланялись, и кузнец пошел по своим делам, значительно посмотрев на Тиграну. Та кокетливо подмигнула ему. Тем временем Семул де Лебарди приблизился к всаднику.

– Чем могу служить, любезный?

Гонец отвечал спокойно и с достоинством. Похоже, Тиграна мастерски применила гипноз, чтобы успокоить гостя и стереть из памяти шокирующие образы Норта и Микина.

– Его светлость герцог Титорский приглашает вас, барон Семул де Лебарди, принять участие в турнире, который состоится в его родовом замке Касталин через три недели. Примите приглашение, – он протянул барону бумаги.

Семул де Лебарди вскрыл именную гербовую печать герцога и прочел.

– Да почему эта средневековая аристократия так любит устраивать турниры? Хлебом не корми – дай помахать мечами, – возмутился Семен Алексеевич.

– Это мероприятие приурочено к 18-летию дочери герцога, Амелины. Мне-то что там делать? – продолжал возмущаться он.

– Его светлость герцог Титорский, помня о вашей неприязни к насилию, приглашает вас к себе как спасителя его дочери от неминуемой смерти.

– Как не вовремя, как не вовремя все это… – пробормотал барон. – Как эта средневековая аристократия любит всякие символы. Похоже, герцог хочет сосватать Амелину победителю турнира, я прав?

– Мне этого неизвестно, – искренне ответил гонец.

– Нам следует принять приглашение, – вмешался в разговор Федор.

– Тебе уже восемнадцать лет, а кулаки все еще чешутся, как у подростка, – ответил Семул де Лебарди.

– И пусть, но ссориться с герцогом, отвечать отказом мы не можем, – настаивал на своем Федор.

– А реактор кто будет запускать, а? Герцог? – уже тихо, обращаясь к сыну, срезал отец. – Да не вознамерился ли ты в том турнире участие принять?

– Отец, – также тихо ответил Федор, – ведь это такое событие. Будь тебе столько же, сколько и мне, неужели же ты не участвовал бы?

Семул де Лебарди молчал. Сын попал прямо в точку.

– Мать будет против, – сказал Семен Алексеевич. – Но не Ганира же с собой брать.
– С мамой я поговорю, – ответил Федор.

– Ладно, – заключил барон. И уже громко: – Передайте герцогу, что мы будем в Касталине через три недели. Тиграна, накорми нашего гостя и проводи в путь.

– Хорошо, барон…


                Турнир


Семул и Виктория де Лебарди сидели в ложе рядом с другими дворянами. Место им досталось самое почетное – по левую руку от герцога Титорского (справа сидела Амелина). Супруги были облачены в черные плащи с откинутыми капюшонами, чем выделялись из прочей массы зрителей.

– Признаться по чести, я пригласил вас на турнир не только потому, что вы спасли мою дочь, – сообщил герцог на ухо барону де Лебарди. Кресло герцога было на пятнадцать сантиметров выше, чем у барона, и поэтому ему не пришлось сильно тянуться к уху собеседника.

– Вот как? Так что же ваша милость хочет от нас? – спросил Семул де Лебарди.

– Позже, благодетель вы наш, позже. Давайте посмотрим турнир. Все-таки здесь собрались достойные воины, искушенные в военном деле. Это будет чрезвычайно занимательно. Я слышал, что ваш племянник решил принять непосредственное участие в турнире. Любопытно будет посмотреть на него в действии. Жаль, что вы сами не захотели участвовать в турнире, гонец рассказал нам, сколь виртуозно вы и ваш племянник обращаетесь с оружием.

– Как вам будет угодно, ваша светлость. Что касается баронета, то он чрезвычайно горяч в вопросах поединка. Племянник мой еще так молод и наивен. Я и моя супруга, как вам известно, не любим подобных мероприятий. Но мне будет интересно посмотреть, как он получит по носу, может, тогда его пыл поутихнет, – в этот момент барон дотронулся до руки супруги. Она сжала ее.

– Напротив, я ожидаю, что по носу будет щелкать он. Позвольте мне немного рассказать о программе нашего турнира. Первым этапом будет соревнование на копьях. Рыцари с помощью копья верхом на казурах будут пытаться вытолкнуть друг друга с седла. Второй этап – бой на мечах. У каждого участника есть одноручный меч и три деревянных щита. Побеждает тот, кто быстрее разобьет все щиты противника. Третий этап – стрельба из лука. В этом состязании рыцари упражняются в меткости. Ну вот, пожалуй, и все…

«Какие же все-таки неудобные у этих рыцарей латы. Ни прогнуться лишний раз, ни прыгнуть, – подумал Федор. – Куда лучше и надежней в углеродном скафандре». Скафандр покрывал все его тело, кроме лица, скрываясь под средневековыми латами. На голове Федора был надет шлем, забрало поднято. «А дочь герцога симпатичная. Длинные каштановые волосы, миловидные черты лица. Такой хочется нравиться». Вот баронета верхом на казуре подвели к барьеру. Да, противник у него грозный – тридцатипятилетний барон из Ринии. Говорят, что он мастерски владеет копьем, а опыт подобных турниров у него немалый.

«Ну нет, я ему не проиграю, не на того напал. Зря меня, что ли, готовил Ганир Адецкий», – пронеслось у Федора в голове. Вот ему дали копье. Наконечник металлический, но затупленный – кровопролитье на турнирах не приветствовалось. Вот его противнику дали такое же. Алые доспехи барона из Ринии в солнечном свете выглядели особо угрожающе. Вот им обоим подали щиты. Напряжение нарастало. Герцог дал сигнал движением руки, рассекая воздух. Взметнулся штандарт, ознаменовавший начало поединка. Рука Виктории сильнее сжала руку супруга. Всадники ринулись друг другу навстречу. За мгновение до удара Федор буквально вцепился ногами в казура, одновременно уклоняясь от копья противника и отводя руку с копьем. В следующее мгновение он подался всем телом вперед так быстро, что моргнувший глаз смог бы уловить только два крайних положения. Копье противника скользнуло по его щиту и отскочило в сторону. Копье баронета угодило сопернику в грудь. Словно ударом по наковальне барона выбросило из седла. Он пролетел метра три и упал в жижу. Копье разлетелось в щепки. Похоже, барон получил сотрясение мозга. Его унесли.

– Вот это да! – восторжено произнес герцог Титорский, обращаясь к отцу Федора. – Такого я еще не видел, чтобы кто-то смог вот так, в первой попытке вытолкнуть барона Ларди де Сантара из седла. Почему вы так долго скрывали от меня такого умелого юношу, Семул де Лебарди? Нехорошо.

Герцог сделал знак, чтобы баронет приблизился. Федор пришпорил казура. Подъехав к зрительской ложе, он поднял забрало.

– Ваш племянник мало того что искусен в бою, да еще и красив, как Аполлон, – восхитился герцог, и обратился уже к Федору: – А вы, молодой человек, наверно, не знакомы с моей дочерью Амелиной. Позвольте исправить столь непростительный недосмотр.

Федор приблизился к герцогине. Она не сводила с него глаз. Юноша с первого взгляда покорил ее. Амелина неуклюже и торопливо против обычного встала навстречу Федору.

– Федосул де Лебарди, – представился Федор, беря руку герцогини, чтобы поцеловать.

– Амелина Титорская… – представилась она.

Федору словно везло на соперников. В предыдущем испытании попался лучший копейщик, а теперь фехтовальщик. Вон он стоит с мечом в руках и выбирает один из трех щитов. «Ну что же, тем интереснее будет поединок», – подумал молодой человек. Противник выбрал щит. Федор стоял с первым попавшимся. Возможно, он неуклюже выглядел в своей манере держаться в средневековых латах или был слишком молод для сорокалетнего противника. Тот зычно рассмеялся. Затем опустил забрало шлема и изготовился к бою. «Ну, бурдюк, посмотрим, кто будет смеяться последним», – буркнул себе под нос Федор и тоже приготовился к поединку. Герцог Титорский рассек воздух ладонью. Через три секунды первый щит противника был расколот вдребезги, а он непонимающе смотрел на свою прорубленную перчатку доспеха с остатками щита в руке.

– Это как? – вырвалось у него.

– А вот так, – хмыкнул Федор.

– Ну, погоди, мальчишка, мы только еще начали. Новичкам везет, но везение заканчивается, – зашипел противник. – Не думай, со мной, как с бароном Ларди де Сантара, не получится.

– Посмотрим, – холодно заметил Федор.

Рыцарь, не сводя глаз с противника, отошел за вторым щитом и новой перчаткой и сразу же ринулся в бой. Но спустя несколько секунд он с той же прытью отпрянул. И вновь его щит оказался расколот.

– Да быть того не может, – в прострации смотрел на обломки своего щита рыцарь. – Как ты это делаешь, мальчишка?

– Сейчас я покажу как, – отрезал Федор и спрятал меч в ножны.

Семул де Лебарди встал. Супруга вцепилась в его руку:

– Федосул, не дури. Достань меч.

– Я справлюсь, – крикнул он.

– Мальчишка, достань меч!

Федор не успел ответить – напал противник. Оружие с большой силой обрушилось на него. Но он одним легким движением ушел из-под меча соперника. Огромной силы удар обрушился на рыцаря, пробив щит и погнув шлем. Рыцарь отлетел на полметра и упал. Федор выпрямился. Повисла тишина.

– Мальчишка, показушник! – закричал отец.

А за его словами последовала овация и скандирование толпы:

– Фе-до-сул, Фе-до-сул!

Федор поднял руку и помахал толпе.

– Мальчишка, – зло процедил Семул де Лебарди, садясь на свое место.

– Я понимаю ваши отеческие чувства к племяннику и беспокойство, но он только что доказал, что он не мальчишка, а могучий воин, – заключил герцог Титорский. – Более того, я еще не видел, чтобы кто-то достойнее проходил этот этап турнира.

– При всем моем уважении к вам мнения своего я не изменю. Он – зеленый мальчишка.

– А чего вы ждете от восемнадцатилетнего молодца? Вы слишком притязательны. В нем бурлит кровь: ему еще не доступна рассудительность зрелого мужчины. Удаль и молодость с лихвой покрывают безрассудность его поступков, разве не так?

– Так, но все же…

Примерно два десятка финалистов встали напротив своих мишеней. Каждому давались три стрелы. Федор был с краю. На него уже смотрели как на победителя, хотя никто еще не сделал ни одного выстрела. Стрелки косились на Федора, чувствуя силу молодого юноши. Он же стоял как ни в чем не бывало, холодно и спокойно смотрел на мишень. Стрелки изготовились к стрельбе. Рука герцога рассекла воздух… Тетивы луков натянулись, стрелы свистнули, послышались удары наконечников о дерево. Но Федор стоял, даже не готовясь к стрельбе.

– Что это ваш племянник не стреляет? – удивился герцог. – Ведь когда я вновь взмахну рукой, никому стрелять уже будет нельзя. А я взмахну, будьте уверены, когда остальные закончат стрельбу – а они ждать не будут.

– Рисуется, мальчишка, – отозвался барон.

Стрелки натянули тетивы луков еще раз. Вновь свист стрел, вновь удары наконечников о дерево. И снова Федор стоял не шелохнувшись. Рыцари уже не смотрели на него недоуменно: они решили, что этот мальчишка чересчур уверовал в свои силы, зазнался. Некоторые посмеивались.

– Но что же он медлит? – затревожился герцог. Федор ему явно понравился, и герцогу не хотелось, чтобы баронет вот так проиграл.

– Я же говорю: рисуется, – спокойно ответил барон.

Лучники в третий раз натянули тетивы луков. Новый свист стрел, новые удары. Федор смотрел на герцога. Тот встал и поднял руку, ознаменовав конец состязания… Рука медленно, словно преодолевая вязкую жидкость, начала опускаться вниз. Федор натянул тетиву – выстрел. Едва стрела ударилась в мишень, новый выстрел. Вновь стрела ударила, и новый выстрел. И еще рука не успела опуститься вниз, как раздался третий удар в мишень… Герцог и все вокруг услышали: тук, тук, тук. Баронет стоял невозмутимо, но колчан его уже был пуст. Все вокруг молчали.

– Кажется, Федор перестарался, – сообщила Виктория супругу на ухо.

Герцог выпалил:

– Ну как, это же невозможно, это просто невозможно…

По завершении турнира собралось большое застолье. Гости пили и ели. Скоморохи и шуты развлекали гостей. Герцог Титорский сидел на возвышении в центре за столом. По правую руку от него были Семен с супругой, по левую – дочь. Хозяин турнира обратился к Семену с просьбой прогуляться и поговорить о чем-то. Барон не возражал. Герцог начал:

– Я очень рад, дорогой мой барон, что вы не отказались принять приглашение на наш турнир. Я лишь немного опечален, что вы сами не приняли в нем участия.

– Это против моих убеждений, герцог.

– Ну да, ну да. Ваш племянник просто всех нас восхитил. Он так ловко разделался с испытаниями. Я бы даже сказал, за гранью человеческих возможностей, как какой-нибудь колдун.

– Вы обвиняете нас в колдовстве, герцог? – насторожился Семен.

– Что вы, что вы, я же не святая инквизиция. Скажу честно, я на дух не переношу этих святош. Но признайтесь, то, что показывал ваш племянники, просто удивительно.

– Что же, не могу с вами не согласиться, Федосул был на высоте.

– И это еще мягко сказано. Признайтесь, мой друг, вы не простые лекари, вы даже не из здешних мест, слишком очевидны доказательства...

– Я не понимаю, о чем вы, герцог? – с совершенно невозмутимым видом спросил Семен.

– Не понимаете? – смотря прямо в глаза барону, спросил герцог. – Ну да бог с ним. Не хотите говорить и не надо. Повторюсь, я не святая инквизиция. Я позвал вас за собой совсем по другому поводу. Знайте же, что этот рыцарский турнир не простое развлечение. Это – военный смотр. Скоро будет война.

– Война? С кем же?

– С Готарской империей. Как вы знаете, она оккупировала некоторые земли Арляндского королевства. Если не дать отпора, скоро все королевство будет кишеть ее воинами.

– Но это просто самоубийство: наше королевство слишком маленькое, чтобы выступать в открытую против Готарской империи.

– Мы все это прекрасно понимаем, барон, но другого выхода нет. Король Арляндии собирает под свои знамена тех, кого только можно, не брезгуя рабами, разбойниками, обещая в случае победы помилование преступникам и вольным рабам.

– И какую же армию надеется собрать король?

– Тысяч пятьдесят.

– Это против двухсоттысячной армии Готарской империи? Да нас шапками закидают.

– Вот поэтому я бы хотел просить вас и ваших друзей выступить в этом походе на нашей стороне.

– Но как участие нескольких человек сможет переломить ход битвы? – изобразил удивление Семен.

– Как я уже говорил, мой дорогой друг, я не святая инквизиция, но и не дурак. За вами сила. Я знаю, что самые чудные ваши друзья остались в Лебарди, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

– Послушайте, герцог, я и мои люди лекари, а не воины. Мы не забираем жизни, а спасаем их.

– Я понимаю вас, мой друг, но и вы поймите меня. Если Готарская империя поглотит Арляндское королевство, то прежняя знать уже не будет владеть своими старыми землями. Глевий Седьмой далеко не глуп. Он раздает захваченные земли своим сторонникам. Подумайте, что будет с вами, если я перестану быть герцогом Титорским, а стану безземельным. Ваша вотчина Лебарди отойдет во власть Готарской империи.

Семен молчал. Герцог, казалось, умоляюще смотрел на своего собеседника, словно бы просил: «Ну, согласись, что тебе стоит». Семен прекрасно понимал, насколько важен теперь его ответ, и потому ответил:

– Я не могу ничего обещать, кроме того, что подумаю над вашими словами.

– Ни на что другое я и не надеялся. Спасибо вам, мой друг. Только одна просьба: не затягивайте со своим решением слишком долго, иначе будет поздно.

Казуры месили грязь. Трое путников, покинув Касталин, направлялись в Лебарди.

– Мальчишка, ну какой же все-таки мальчишка, – отчитывал сына отец. – До чего ты чуть мать не довел? Тебе было обязательно ходить по грани?

– Но ведь так было интересней, – парировал сын.

– Я тебе дам, интересней. Ты почему меч убрал в ножны, мальчишка. Я чуть сам не бросился на этого Ларди де Сантара.

– Отец, нотацией ты уже ничего не изменишь, лучше скажи, как там Амелина, она смотрела на меня в этот момент?

– Куда ж ей было смотреть. Она глаз с тебя не сводила. Ты бы лучше о деле думал, а не о том, как барышням глазки строить, и вообще…

– Что нужно было герцогу? – неожиданно спросила Виктория, интересуясь тем моментом, когда Семен с герцогом отошли в сторону на банкете.

– Война, моя дорогая. Начинается кровопролитная война. Она затронет все Арляндское королевство. Титора не останется в стороне, – отозвался Семен упавшим голосом. – Как это все не вовремя. Герцог просил помощи у «волшебников» – у нас.

– Но разве мы можем принимать в ней участие, как и в любой другой местной войне? – спросил Федор.

– Ты забываешь, сын, что мы находимся на территории Арляндского королевства в провинции Титора, – отозвался Семен. – Как ты будешь объяснять двухсоттысячной армии Готарской империи, стоящей у ворот Лебарди, что мы не вмешиваемся в дела жителей этой планеты.

– А может, мы успеем улететь? – спросил баронет.

– Не успеем. Король Арляндии собирает армию уже в следующее лето (зимой он войну начинать не будет), а с реактором нам придется провозиться еще год: запасенной энергии недостаточно. Нам нужно синтезировать хотя бы еще немного антивещества. Как же это чертовски трудно: иметь знания, но не иметь ни техники, ни технологии.
– Так что конкретного от нас хотел герцог? – переспросила Виктория. – Помощи, это понятно, но какой именно?

– Чтобы мы выступили в открытом бою на стороне Арляндского королевства со всеми своими возможностями и способностями. Только так Арляндское королевство устоит, – произнес Семен.

– Ты что, хочешь отправить наших подопечных и нас самих в бой с плазменным оружием против клинков и луков? Не слишком ли это, барон де Лебарди? – отозвалась Виктория.

– Во-первых, плазменного оружия у нас нет.

– А браслет у тебя на запястье, а Микин, а оружие коробля? – перебил Семена сын.

– Не браслет, а плазменная горелка – она бьет на десять метров, не более. А у Микина орудия основного контура заблокированы. Чтобы разблокировать их, нужно проникнуть в нейронный процессор, а это опасно для жизни нашего друга. Мы все недостаточно знаем о расе Микина, чтобы делать подобное, даже с его согласия и с его же участием. Корабельные орудия я снимать не намерен.

– Да Микина можно одного выставить против армий Готара! Мечи, стрелы и копья ничего ему не сделают, – не унимался Федор.

– Эх, сын, сколько в тебе еще мальчишества! А ты подумал о равновесии сил: что будет с воинами Готары, когда Микин закончит с ними, как тогда в Овраже? Неужели король Зигур Двенадцатый Арляндский захочет ограничиться разгромом Готарского воинства и не попытается захватить эту империю, не потеряв в битве ни единого человека! Это первое. И второе, как ты будешь смотреть Микину в глаза после этого? – холодно заключил Семен Алексеевич.

– Ну хорошо, а если мы выступим с огнестрельным оружием, – не сдавался баронет.

– Еще лучше. Дать средневековью мощь огнестрельного оружия. Арляндия в один миг превратится в Готару, поработив все окрестные империи, княжества и королевства. Молчал бы уж, Федор, – срезал отец. И после паузы добавил: – Хотим мы этого или нет, а воевать придется, хотя бы потому, что все наши подопечные соберутся на эту войну, лишь только услышат о ней.


                Спасите моего отца


В первые ворота замка Лебарди, загоняя в галоп своего казура, буквально влетел верхом всадник и, не останавливаясь, поскакал по извилистым улицам города. Вот показались вторые ворота. Вот и внутренняя площадь, а на ней возле кузницы Ганир Адецкий, барон и баронет упражняются в фехтовальном искусстве. Юлан натянул поводья (а это был именно Юлан), останавливая своего казура всего в полуметре от барона. Семен Алексеевич резонно возмутился:

– Юлан, ты что это делаешь? Так ведь и задавить можно.

– Беда, – выдохнул юноша. – Беда, барон, с моим отцом беда!

– Что случилось? – заволновался Семен Алексеевич, он еще ни разу не видел Юлана столь возбужденным.

– На нас напали. Отец ранен. Я поехал за подмогой. Быстрее, а то он умрет!

Барон взял казура под уздцы:

– Подожди, Юлан, давай все по порядку. Успокойся. Где ты оставил отца? Кто на вас напал? Как серьезно он ранен?

Юноша сделал глубокий вдох и шумно выдохнул:

– Мы с отцом охотились на кинаток у скалистых пещер в пяти верстах от замка. И тут на нас напали гадерии.

– Кто? – вмешался в разговор Ганир.

– Гадерии, – повторил Юлан. – Я и сам не сразу осознал, но это были именно гадерии.

– Я так понял, гадерий был не один. Они ведь всегда охотятся в одиночку, – не унимался кузнец.

– В том-то и дело, что их было два, – несмотря на все свои старания успокоиться, юноше никак не удавалось этого сделать.

– Стоп, – вмешался в диалог Семен Алексеевич. – Кто такие гадерии?

Кузнец повернулся к барону с озабоченностью на лице:

– Понимаете, барон, гадерий – самый крупный и свирепый хищник, которого я знаю. Он весит около тонны, но чрезвычайно проворен и опасен. Вот что странно, этот зверь не водится в окрестностях.

– Ясно, – сказал барон. – Юлан, рассказывай дальше.

Юноша все с тем же волнением продолжал, ему не терпелось вернуться к отцу:

– Гадерии оттеснили нас к пещерам. Один из них напал на отца и откусил ему ногу чуть выше колена. Я успел затащить его в пещеру, слишком узкую, чтобы туда смогли пробраться звери. Затем перетянул отцу ногу веревкой, чтобы остановить кровь. После я нашел выход из пещеры в полуверсте от того места, где на нас напали гадерии. Но там слишком отвесные стены, отец не смог бы по ним подняться, да и крови он потерял много и впал в беспамятство. Мне удалось незаметно пробраться к опушке леса и отвязать своего казура. Все остальное время я гнал во весь опор.
– Гадерии могут находиться вместе, только если это самка и самец, но все равно охотятся они раздельно, – размышлял вслух Ганир.

Барон поинтересовался:

– Насколько опасны гадерии, как сильны, проворны, свирепы?

Кузнец задумался:

– Мне не приходилось встречаться с гадериями на воле, но, будучи графом, однажды я лично убедился в их силе. Это было на одном из празднеств. На большую арену вывели десятка четыре заключенных, дали им оружие – пики, топоры, мечи. А потом выпустили осатаневшего от голода гадерия. Все закончилось минут за десять. Арену потом две недели отмывали от человеческих останков и крови. У гадерия мощные передние и задние лапы, длинные саблевидные когти, большая пасть с острыми, как бритва, зубами и очень толстая шкура, которую берет разве что острейший топор.

Барон обратился к Юлану:

– Когда ты перетягивал ногу отцу, ты убедился в том, что кровь больше не сочилась из раны?

– Да, барон.

– А отца твоего не колотило, когда ты уходил, он что-нибудь говорил?

– Нет, его не колотило, он что-то нечленораздельно мычал.

Барон, помолчав, сказал, словно себе под нос:

– Выходит, крови он потерял не так много, а бред мог наступить из-за болевого шока. Только бы этот шок не усугубился, – а за тем внятно и громко: – Значит так, пойдут четверо: я, Виктория, Юлан, чтобы показывать дорогу, и Норт как управа на этих гадериев. Сын, быстрее позови маму и Норта и скажи им, чтобы надевали углеродные скафандры. Скажи также матери, чтобы брала капсулы с наноактивным веществом, хирурга Х-202, искусственную кровь для переливания и все с этим связанное: спирт, бинты, носилки, жгут на всякий случай. Все понял?

Федор скорчил гримасу:

– Отец, почему ты не хочешь взять меня с собой?

– Коротко. Ты не медик и в тебе не три метра роста. Беги же быстрее, каждая секунда на счету.

Федор побежал. Тем временем барон окинул взглядом всадника вместе с его казуром.

– Юлан, слезай. Дальше твой казур не поедет: ты его загнал. Пойдем за мной. Тебя надо тоже одеть в углеродный скафандр.

Юлан послушно слез с казура и последовал за бароном. Пройдя несколько шагов, Семен Алексеевич обернулся к кузнецу.

– Ганир, а какого размера эти животные?

– Примерно такие же крупные, как и Норт.

– Так, возможно, одного Норта на двоих гадериев будет маловато. Ладно, я свяжусь с Микином, пусть выдвигается нам на подмогу – с реактором поработают и двое. Ганир, распорядись, чтобы нам приготовили троих самых резвых казуров.

– А как же Норт?

– Он пойдет пешком.

– Но он же не поспеет за вами.

Барон улыбнулся:

– Ганир, ты плохо знаешь Норта. Он будет на месте раньше нас.

Через десять минут все уже было готово к спасательной операции. Барон, баронесса и Юлан верхом на казурах выехали за ворота замка, за ними шел огромный Норт – к его спине наискосок были прилажены носилки. Великан посмотрел на Семена Алексеевича:

– Ну, кто быстрее до скалистых пещер?

И он встал на четыре конечности. Благо руки и ноги гиганта были одной длины. Норт вдруг сорвался с места да побежал так, что только пыль столбом. Барон крикнул вслед:

– Норт, куда ты так несешься, Юлан же здесь? Может быть, ты дорогу сам знаешь?

Из-за пыльных всполохов донесся удаляющийся голос великана:

– Как-нибудь уж разберусь. Пещеры здесь есть только в одном месте.

– Ну что ты с ним сделаешь, хотя, может, он и прав – каждая минута на счету, – согласился барон и, пришпорив казура, скомандовал: – Поехали. Показывай дорогу, Юлан.

Пара огромных животных суетилась возле одной из пещер. Они пытались добраться до человека, спрятавшегося внутри. Человек лежал неподвижно, и от его раны пахло кровью. Запах пробуждал в гадериях неистовство. Они зло кромсали камень в надежде, что пещеру удастся разрыть, как какую-нибудь нору древесного волка, но скала не поддавалась. В попытке достать свою добычу гадерии засовывали длинные когтистые лапы внутрь, но все было безрезультатно – Юлан далеко оттащил своего отца от входа. В исступлении животные просто колотились телами о камень – слишком сильно запах свежей крови будоражил их разум. Но неожиданно откуда-то сбоку донеслись отчетливый шум ломающихся веток и гулкий топот. Гадерии обернулись на звуки, в мгновение ока позабыв о пещере и, ощетинившись, зарычали. Через секунду прямо на поляну перед двумя осатаневшими животными выскочил рогом вперед на четырех конечностях Норт. Гадерии завыли и поднялись на дыбы. Норт выпрямился – он был немного ниже этих животных.

– Так, кажется, это надолго, – буркнул он себе под нос.

По горлофону Семен Алексеевич спросил:

– Что там, Норт? Как обстановка?

– Ничего хорошего: эти ребятишки покрупнее меня будут, одна надежда, что не сильнее. Как у вас дела?

– Хорошо, Норт, что ты все-таки нас подождал. Могу сказать одно: второй вход в пещеру слишком отвесен и узок, чтобы подниматься по нему с раненым. Придется отгонять зверей, чтобы вытащить Кочу Кривого. Мы продвигаемся вглубь, держись – Микин уже в пути.

В пещере было довольно темно и сухо. Семен Алексеевич и его супруга Виктория шли, пригнувшись. Юлан же шагал в полный рост. Юноша шел впереди, держа в руках химический фонарь, освещая дорогу всей группе.
 
– А ты молодец, Юлан, – прервал молчание барон. – Не испугался гадериев, затащил отца в пещеру, перетянул ему ногу. Вижу общение с Ганиром Адецким пошло тебе на пользу.

Юлан шел, не оглядываясь, чтобы не оступиться.

– Ганир – великий человек, – юноша запнулся. – Вы тоже великий, барон, просто вы не совсем…

– Человек? – продолжил Семен Алексеевич.

Юлан замолчал. Барон попал в точку, и от этого юноша немного сконфузился. Он помолчал, подбирая слова, а потом произнес:

– Я не то имел в виду, просто учителя я могу понять, могу перенять хотя бы частично его умения, а вы для меня непостижимы, вы и ваши люди. Вы умеете и знаете так много, что в пору причислить вас если не к богам, так к могущественным чародеям. Порою мне даже немного страшно… – добавил он, понизив голос.

После паузы барон ответил:

– Возможно, наши способности, знания и умения пугают. Нам тоже приходилось сталкиваться с вещами, не укладывающимися в голове, с силами, намного превосходившими наше понимание, и я знаю, что ты чувствуешь, поверь мне, знаю. Но смею тебя заверить, что, отбросив все эти знания и умения, мы мало отличаемся от твоего учителя, да и любого жителя замка. Мы также умеем любить и ненавидеть, просто, может, не всегда показываем это на людях, – при этих словах Семен Алексеевич взял супругу за руку и посмотрел ей в глаза. Она ответила ему нежным взглядом, и при свете химического фонаря ее зеленые глаза стали просто изумрудными.

Юлан продолжил:

– Ну, возможно, если бы вы поделились своими знаниями и умениями, страх бы ушел, и люди поняли бы вас и в глубине души не боялись.

Семен Алексеевич вздохнул:

– Эх, Юлан, если бы все это было бы так просто – поделиться знаниями. Ответь мне на один вопрос, почему не принято давать в руки совсем маленьких детей нож?

– Ну, это все знают, – обернулся юноша. – Они могут пораниться.

– Все да не все – малые дети не знают, если им не объяснили. К ножу полагаются новые умения и знания, а также самосознание. Нельзя просто так давать знания людям, не готовым к этому, потому что они могут принести много горя в неумелых или злых руках. Вот взять, например…

– Юлан, ты ведь давно знаешь Тиль? – перевела разговор в другое русло Виктория.
Семен посмотрел на супругу и понял, что увлекся.

– С детства, баронесса… – отозвался юноша.

И тут донесся приглушенный рев гадериев и шум боя.

– Надо связаться с Нортом, – сказал барон.

Он приложил руку к горлу и спросил:

– Норт, как там у тебя?

– Жарко, – ровным голосом ответил великан. – Вся эта кутерьма уж больно затянулась. Углеродный скафандр держит удар. Кажется, одному из гадериев я сломал три ребра, у другого – легкое сотрясение, но они не уходят. Это не походит на поведение нормального животного, они давно должны были отступить.

– Держись, Норт, Микин уже близко.

Норт убрал руку от горла. Перед ним метрах в семи, тяжело дыша, стояли гадерии. У одного был мутный взгляд, другой держался одной лапой за ребра. Прыти у них поубавилось, зато осталась ярость. Норт, раздосадованный таким положением вещей, издал устрашающий громовой рык и топнул ногой в сторону зверей. Те отступили на шаг, но не ушли, а лишь огрызнулись в ответ.

– Да проваливайте отсюда, что встали! – прикрикнул подуставший Норт.

Но зверь со сломанными ребрами снова изготавливался к броску, теребя второго лапой, чтобы тот наконец опомнился. Что ни говори, а гадерии – умные животные, очень умные. Тот, с мутным взглядом контуженного, начал заходить к Норту сбоку. Его движения были неуклюжи: он пару раз оступался – сказывалось сотрясение мозга. По лицу Норта текла кровь: углеродный скафандр не закрывал его, только на глаза была надета плотная прозрачная лента – для защиты. С углеродной маской сразу же снижался обзор, и потому великан не активировал ее. Гадерии уже определили слабое место Норта и метили туда. Мгновение. Тот, что со сломанными ребрами, кинулся на великана спереди, нацелив свои когтистые лапы в лицо врага. Второй с двухсекундной паузой, все еще находясь в прострации, навалился сбоку. В момент атаки первого гадерия Норт скомандовал самому себе: «Ускорение». Дыхание участилось, сердцебиение рывком выросло на порядок, мозг гиганта ускорился, мышцы налились силой. Тело рвалось в бой. От первого удара он увернулся легко: просто отошел немного влево, но сделал это так быстро, что нападающий гадерий ничего не понял и пролетел мимо, ударившись лапами о скалу. Второй зверь нападал справа, и потому маневр Норта был вдвойне эффективен. Гадерий с сотрясением мозга налетел на своего спутника. Спустя пару секунд звери опомнились, завозились. Для Норта это время тянулось, как если бы прошло четверть минуты. Хищник со сломанными ребрами завозился под вторым гадерием, пытаясь его сбросить с себя, но это не особо получалось. Тогда он, размахнувшись, ударил своего спутника лапой в морду. Второй заскулил, придя в себя, и слез с обидчика. Оба гадерия выпрямились. Норт, словно в замедленной съемке, увидел и услышал, как животные перекинулись парой «реплик», подвывая и скалясь – примитивная коммуникация. Теперь они не готовились к прыжку, а начали медленно надвигаться на великана. Норт не двигался, ждал. Вот звери в четырех метрах, вот в трех. Отчетливо виден их оскал. Гадерий со сломанными ребрами кинулся на Норта, подпрыгнув, метя в верхнюю часть туловища. Второй хищник бросился под ноги гиганта. Нападение было синхронное. Норт замахнулся, чуть отступив назад, и со всей силой ударил нападающего со сломанными ребрами под дых. Послышался хруст ломаемых ребер. Гадерий отлетел на два метра. Но вот второй зверь попал в цель. Он ухватился за ноги носороида и повалил его. Великан упал навзничь. Гадерий крепко держал ноги землянина и не отпускал. Норт со всей силой бил по голове, по лапам противника, но тот, как бульдог, вцепился мертвой хваткой. В этот момент зашевелился первый. Он поднялся с земли, еле дыша, но, увидев поверженного Норта, издал сдавленный победный рык и довольно проворно, насколько позволяли раны, ринулся на врага. Гигант отчаянно пытался стянуть с себя второго гадерия, но все попытки были безрезультатны. Вот первый зашел сбоку, приблизившись вплотную. Вот Норт изо всей силы ударил его, зверь завопил, но не упал. Он снес удар и кинулся на грудь великана, подминая под себя его руки. Норт оказался обездвижен. Пасть животного склонилась ниже, расплываясь в злорадном оскале. Обнажились огромные зубы, готовые впиться в лицо великана. Как же медленно это все происходило. Зубы опускались все ниже. Между клыками дрожала нить слюны. Из пасти несло зловонием. Но в следующий момент послышался треск ломаемых ветвей. Гадерий повернул морду в том направлении. Раздвинув ветви деревьев, на поляну вышел Микин. Пятиметровый исполин сразу оценил обстановку. Он крикнул носороиду:

– Что, Норт, никак со зверушками не справишься?

Великан напрягся изо всех сил. Он рванулся под телом гадерия и сбросил его с себя. Зятем сел и расцепил лапы второго. Крепкий удар, и гадерий повалился навзничь. Норт встал, отряхиваясь:

– Дождешься от тебя помощи.

– Что-то ты долго с ними возишься.

Норт хмыкнул:

– Можешь быстрее? Давай продемонстрируй.

– Хорошо, – отозвался Микин. Он сделал два угрожающих шага по направлению к гадериям. Микин находился в боевой конфигурации. Из его пальцев вылезли длиннющие стальные когти. Он согнул руки в локте, демонстрируя зверям свое оружие. Исполин заревел. Его вопль был точно таким же, как в Овраже, когда напали гвардейцы. Микин поражал воображение. Все вокруг наполнилось страхом, даже, казалось, сосны онемели от ужаса. Гадерии заскулили и попятились прочь, оглядываясь на кусты сзади. Микин наступал. Его рубиновые сенсоры обжигали взглядом. Еще несколько шагов, и гадерий со сломанными ребрами замер как вкопанный. Второй отошел чуть подальше, но тоже остановился. Микин практически навис над ними, смотря сверху вниз. Он наклонился и взрыл землю когтями для устрашения. Гадерии не двигались. Они лишь поскуливали и пытались огрызаться. Микин перестал оглашать окрестности своим знаменитым ревом и обернулся к Норту.

– Я не понимаю, почему они не уходят?

– Это тебе не белок гонять. Хотя я и сам не понимаю.

И тут кусты позади гадериев зашевелились. Из них вывалился маленький комочек шерсти. Он отчаянно завыл с надрывом. Это был детеныш. Похоже, вопль Микина парализовал его, а теперь, когда он смолк, бедный зверек надрывался от страха. Гадерий со сломанными ребрами среагировал незамедлительно. Он бросился на Микина, попытавшись вцепиться в его ногу. Когти исполина втянулись:

– Теперь все ясно, – произнес он, обращаясь к Норту. – Они не уйдут, пока здесь детеныш. А это, – указал он на гадерия, вцепившегося в его ногу, – похоже, самка. Видно, где-то рядом находится их логово.

– Так, я, кажется, знаю, что нужно делать, – произнес Норт. – Микин, у тебя есть веревка?

Из руки исполина высунулась леска:

– Это подойдет?

– Хорошо, – сказал Норт. – Ты держишь, я вяжу.

Отец Юлана лежал на полу. Юноша первый подошел к нему и, нагнувшись, освещая пространство пещеры зеленым светом химического фонаря, потеребил его за плечо:

– Отец! Как ты? Ты живой?

– М-м-м, – еле слышно промычал Коча Кривой.

Барон и баронесса склонились над раненым. Семен Алексеевич посмотрел на юношу:

– Юлан, встань в полный рост и посвети нам: здесь темно.

– Хорошо, барон, – отозвался Юлан и выпрямился.

Виктория поднесла небольшой приборчик, наподобие того, которым Тиграна лечила раненого кузнеца, к телу Кочи Кривого. Она приложила его к руке несчастного. Виктория посмотрела на супруга:

– У него жар.

– Проверь зрачки, – сказал Семен Алексеевич.

Виктория открыла веко Кочи Кривого и поднесла прибор к его глазу. Из прибора ударил свет.

– Зрачок реагирует, – пояснила она.

– Хорошо, дай мне Х-202, я проверю рану, – попросил Семен Алексеевич.

Виктория выполнила просьбу супруга. Барон поднес прибор к культе Кочи Кривого.

– Молодец, Юлан, все грамотно сделал, – похвалил он юношу. Затем нажал на какую-то грань. Из Х-202 выдвинулась иголка. Барон ввел ее в край раны. Коча Кривой вздрогнул и застонал. Из прибора появилась голографическая таблица. Семен Алексеевич отметил:

– Так я и думал, началось заражение. К тому же у него большая кровопотеря. Виктория, начинай переливание искусственной крови и одновременно наноактивного вещества: нужно подготовить пациента к транспортировке и последующей операции, вернуть силы, произвести обеззараживание.

– Хорошо, Семен, – ответила она. Виктория раскрыла пластиковую аптечку, достала трубки, бутыль с кровью и ампулу с наноактивным веществом. Через пару минут из вены Кочи Кривого торчала игла системы – переливание началось. Виктория вставила ампулу в автоматический шприц и сделала укол в руку больного.

– Так, – сказал Семен Алексеевич. – Теперь активируем нановещество.

Он нажал на панель Х-202 и провел им по месту укола. Прибор слабо пискнул. Барон посмотрел на юношу, держащего химический фонарь:

– Теперь все будет в порядке, Юлан. Мы живо поставим твоего отца на ноги.

– Это хорошо, – ответил юноша с воодушевлением, а потом с грустью добавил: – Только вот нога-то теперь у отца одна.

– Не переживай, Юлан, вырастим мы Коче Кривому ногу, лучше прежнего будет, – улыбнулась Виктория.

– Как это вырастим? Ноги не растут на деревьях, – удивился он.

– Не бери в голову. Будет нога у твоего отца лучше прежней, – сказал барон отрывисто, занятый культей Кочи Кривого.

Прошло около двух часов, прежде чем отец Юлана очнулся. Первое лицо, которое он увидел, было лицо сына в зеленом свете химического фонаря. Коча Кривой огляделся по сторонам и увидел еще барона и баронессу. Он вновь посмотрел на сына:

– Юлан, сынок, где это мы?

– Отец, ты не помнишь? Мы охотились на кинаток, когда из-за кустов на нас напали гадерии.

– Это я помню. Потом сильная боль в ноге – провал. Кстати, что там с нею такое, почему она у меня так нестерпимо чешется.

Он поднял забинтованную культю и вскрикнул. Семен Алексеевич сказал:

– Не волнуйтесь, Коча, ногу мы вам вернем, дайте только до замка добраться. А вот если бы не ваш сын, вам бы и не спастись.

Коча вновь посмотрел на сына:

– Он у меня молодец. Спасибо, сын, тебе за мою жизнь.

Юлан улыбнулся. Коча перевел взгляд на барона:

– А как это вы мне ногу вернете, ваша милость? Ее же того – уже нету.

– Так же, как мы в свое время вернули с того света Ганира Адецкого, ну или как Тиграна вылечила вас от зависимости, – ответил Семен Алексеевич.

– А, колдовство.

– Ну если хотите, да, – немного огорчился барон. Он не любил, когда его профессиональную деятельность называли колдовством.

– А как мы выберемся отсюда? Снаружи гадерии, – вдруг спохватился Коча.

– Ими занимаются Микин и Норт, – ответила Виктория. – Это не так важно. Как вы себя чувствуете? Встать сможете?

– Да вроде бы ничего. А встать, – протянул Коча, – надо попробовать.

Он приподнялся на руках, сел, огляделся по сторонам, оперся на здоровую ногу. Юлан подошел слева и присел. Коча обнял сына за плечо, и они оба поднялись.

– Замечательно, теперь нам нужно выбраться из пещеры. А вы на удивление хорошо держитесь, Коча… – резюмировал Семен Алексеевич.

В лицо Юлану светило солнце. Они с отцом кое-как выбрались из расщелины, в которую Юлан наспех его затянул подальше от когтистых лап. На поляне перед пещерой стояли Микин и Норт. А поодаль лежали два связанных исполинских зверя и посаженный на ошейник детеныш, привязанный к самке. Норт подошел к Семену Алексеевичу:

– Что сделать с этими? – он кивнул на связанных.

– Как что? Отпустить, конечно. Только разумеется не здесь. Не хватало нам еще соседства с этими хищниками.

– Нет. Отпускать их я не стану, ищите дурака, – замахал руками Норт. – Слопают и не подавятся.

Семен Алексеевич улыбнулся:

– Ничего, Микина не слопают.


                Засада


Со времени последних событий прошло примерно полгода. Была поздняя весна. Федор как обычно совершал свою утреннюю пробежку. Он бежал уже полчаса и успел преодолеть более тридцати километров. Сердце работало как часы, отстукивая быстрый, но ровный ритм: тук, тук, тук. Бег по лесу очень ему нравился: это была хорошая тренировка на ловкость. Он бегал почти в полную силу, уклоняясь от попадпющихся на пути деревьев. На Федоре был надет углеродный скафандр, облегающий тело, словно водолазный костюм. Более на нем, кроме туфель, ничего не было. Он любил бегать в такой амуниции. Скафандр не сковывал движения, не цеплялся за ветки и сучья деревьев. Он был легким и невообразимо прочным – намного прочнее стали. Костюм, если того требовали обстоятельства, очень хорошо пропускал воздух через мельчайшие поры, которые в случае опасности поражения тела химическими реагентами, радиацией или нахождения в безвоздушном пространстве наглухо закрывались. Передвигаясь по лесу в это утро, Федор услышал какой-то шум со стороны просеки, где проходила дорога. Он решил изменить свой маршрут, чтобы узнать, в чем дело. Шум был похож на топот множества казуров и какие-то нечленораздельные выкрики. Подобравшись ближе, Федор осторожно выглянул из-за ствола дерева, и вот что увидел. На дороге стояла карета с позолотой и именным гербом герцога Титорского, запряженная четырьмя казурами. Около десятка всадников в доспехах личной стражи герцога. И примерно четыре десятка размалеванных, улюлюкающих личностей с разного рода вооружением: дубинками, луками, копьями, топорами. Было похоже на засаду, в которую угодила карета и сопровождающие ее рыцари. Федор бросил оценивающий взгляд на нападающих. Всего их было тридцать шесть. Лучников надлежало устранить в первую очередь. Они взяли на прицел всадников – семеро в непосредственной близости от Федора и трое на противоположной стороне дороги. Далее были копейщики: эти ребята лихо метали свое оружие и могли изготовиться к броску в течение секунды. Их было семеро. И наконец последние по степени опасности были молодцы, вооруженные дубинками и топорами. Федор огляделся вокруг себя. Неподалеку лежал сук дерева толщиною сантиметров в десять. Баронет осторожно дотянулся до него и взял в руки. В следующее мгновение Федор заулюлюкал и выбежал из-за дерева. Для него картина словно замерла. Секунды начали тянуться бесконечно долго. Лучники медленно переводили взгляд на него, пытаясь понять, в чем дело, а он уже замахнулся на них своим оружием. Мгновение – сильнейший удар. Семеро лучников отлетели с поломанными луками. Несколько быстрых шагов на противоположную сторону дороги, и новый удар суком по лучникам. Те уже навели свои луки на нападавшего, но натянуть как следует тетиву не успели. Они повалились на землю. Федор выкинул сук. В следующее мгновение в грудь землянина ударило копье и тут же отскочило, словно наскочив на глухую каменную стену. Федор в одном прыжке оказался около бросавшего. Удар в челюсть – разбойник отлетел метра на два. Рыцари наконец-то очнулись от оцепенения и занялись разбойниками. На Федора налетели два молодца с дубинами. В следующее мгновение у них уже болели переломанные ребра. Федор, прихватив две дубины, ринулся в бой. В пылу сражения он ощутил удар в спину. Юноша обернулся и увидел недоуменный взгляд нападавшего. Тот, по всей видимости, со всей силы рубанул баронета топором, но лезвие не пробило скафандра. Федор не стал ждать, когда нападающий опомнится, а врезал дубиной по его шапке-шлему. Юноша заметил, как несколько разбойников полезли в карету. Охрана замешкалась: она была занята другими молодцами с дубинками и топорами. Послышался женский крик. Федор ринулся на помощь. Он подскочил к карете, ухватил двух разбойничков, торчащих в дверях, и с силой дернул их наружу. Ошалевшие «работники ножа и топора» пролетели несколько метров. Их притормозили стволы сосен. Но крики все не стихали. Федор заглянул в проем двери кареты. Внутри было двое: Амелина Титорская и разбойничек, пытавшийся снять с запястья красавицы золоченый браслет. Казалось, она нисколько не заробела, а, напротив, отбивалась как могла. На разбойника сыпались удары женского кулака. Герцогиня со всей силы нажала острым каблучком на голую стопу молодца. Тот взвыл от боли. Федор прислонился к двери кареты и наблюдал за происходящим с интересом. И тут Амелина нанесла самый страшный для мужчины удар. Бедный разбойник согнулся в три погибели и сполз к ногам своей истязательницы, держась обеими руками за причинное место. Браслет его уже не интересовал. Амелина, растрепанная и раскрасневшаяся, но все же очень обворожительная, метнула взгляд на Федора. Из ее прически выбился локон и закрыл левый глаз. Она убрала его и спросила:

– Что вы стоите, мой спаситель, не видите: даме нужна ваша помощь?

– Сдается мне, что помощь нужна тому бедолаге, – Федор кивком указал на разбойника. Но не стал тянуть далее и, прихватив молодца, выкинул его из кареты. Снаружи еще доносились звуки боя: рыцари добивали остатки головорезов. Федор улыбнулся красавице:

– Вы, кажется, дочь герцога Титорского, Амелина?

– А вы Федосул де Лебарди – племянник барона Семула де Лебарди? Как нам повезло, что вы оказались рядом и помогли.

– Не стоит благодарности, я просто пробегал мимо и решил, что тридцать шесть против десяти – слишком несправедливо. А вы неплохо приложили того разбойника, – сделал комплимент Федор, не сводя глаз с Амелины.

Она тоже смотрела на него. Герцогиня неторопливым движением заправила выбившиеся волосы за ухо.

– Ничего особенного, девушка должна уметь постоять за себя. Так, по крайней мере, считает мой отец.

– Полностью с ним согласен, – улыбнулся Федор.

Снаружи послышалась поступь казура, и в карету заглянул начальник сопровождения:

– У вас все хорошо, госпожа? Разбойники ретировались.

– Да, да, спасибо, Гату, у меня все хорошо. Баронет подоспел вовремя и расправился со злодеем.

– Если бы не вы, – сказал Гату, обращаясь к Федору, – нам бы пришлось туго. Большое спасибо.

– Я так понимаю, вы направлялись в замок Лебарди, капитан? – осведомился Федор.

– Вы правы, баронет. Мы следовали в замок.

Амелина вдруг предложила:

– Не откажите нам, баронет, проводите нас до своего родового поместья.

Федор улыбнулся:

– С превеликим удовольствием, герцогиня.

– А что это на вас за странное одеяние, баронет? Оно прозрачно, практически во всех местах…

До юноши только сейчас дошло, как он выглядит со стороны. Хорошо, что хоть самые пикантные места в скафандре были не прозрачно-белыми.

– Простите, герцогиня, я, наверно, вас смутил. Капитан, у вас не найдется какой-нибудь накидки?

Гату кивнул:

– Конечно, баронет, одну минуту.


                Замок Лебарди


Они въехали на мост. Заднее колесо попало в выбоину и раскололось. Карета накренилась и протащила за собой сломанное колесо.

– Что случилось? – спросил Федор кучера, выглянув в окно.

– Кажется, колесо отлетело. Тпру!

Дверь кареты открылась, и вышел Федор в надетой на плечи походной накидке. В окошко выглянула Амелина.

– В чем дело, почему мы остановились? – поинтересовалась она.

– Колесо раскололось, герцогиня, – ответил Федор.

– Ничего страшного, мы же около замка. Я дойду пешком. А каретой пускай займется кузнец. У вас же в городе есть кузнец?

– Конечно, герцогиня. Но идти вам пешком не придется.

С этими словами Федор подошел к расколовшемуся колесу, снял его, сам ухватился за ось и, подняв край кареты, приказал кучеру:

– Поехали.

Кучер стегнул казуров. Федор шел размеренным шагом, ничем не выказывая сколько-нибудь большого напряжения сил. Амелина из окошка, не отрываясь, смотрела на юношу.

– Вам нетяжело, баронет? – осведомилась она.

– Ничуть, – улыбнулся он. – Бывало, я носил вещи и потяжелее.

Герцогиня в ответ улыбнулась своему спасителю. Ехавшие сзади всадники перешептывались между собой, удивляясь силе Федора. Когда карета оказалась под городскими воротами, баронет крикнул кучеру:

– А теперь направо. Под вторую арку. Там находится кузница.

Кучер повернул.

Карета остановилась около кузни Ганира. Кузнец был занят каким-то заказом, поэтому вышел не сразу. Баронет подставил полено под ось, чтобы карета не кренилась, и отпустил. Затем подошел к двери, открыл ее и со словами: «Прошу вас, герцогиня, выходите» – помог Амелине покинуть карету.

Из кузни вышел Ганир.

– Что случилось, – он посмотрел на Амелину, – Федосул?

– У кареты раскололось колесо, сможешь починить, Ганир?

– Сделать колесо дело нехитрое – к обеду будет готово. Оставляйте карету у кузни.

– Что же, герцогиня, может, я покажу вам замок? – предложил Федор.

– Баронет, давайте вы будете называть меня по имени, я и так знаю, что я – герцогиня.

– Хорошо, Амелина, что вы хотите увидеть в первую очередь?

– Я так давно не видела этот замок, что уже успела все позабыть про него. Может, Федосул, вы покажете мне то, что сочтете наиболее интересным?

– Наверное, для начала вам стоит познакомиться с местными жителями. Хотите, поздороваемся с бароном и баронессой? – он вытянул руку вперед и опустил ее, чтобы Амелина смогла положить свою руку поверх.

– Ведите, Федосул.

Он повел ее к одной из бревенчатых хижин.

– Барон и баронесса не живут в палатах замка. Они предпочитают скромность и спартанский стиль в быту. Это их дом, – сказал он, указывая на довольно просторную хижину с дымоходом.

– Очень необычно. Знатные люди высокого сословия, очевидно, не бедствующие, и вдруг живут в хижине. Похоже, они – большие чудаки.

– Вы сейчас все сами увидите, – с этими словами Федор открыл дверь, пропуская Амелину вперед.

Дверь вела на кухню. Там баронесса Виктория готовила своему мужу завтрак. Рядом сидел барон.

– Федосул, ты вернулся с прогулки и, похоже, не с пустыми руками. Герцогиня, – Семул де Лебарди встал из-за стола. – Неужели ты бегал в Касталин и украл Амелину Титорскую?

– Ах, оставьте, барон. Баронет спас меня от разбойников. Если бы вы его только видели! – герцогиня парировала шуточный укол, адресованный Федору.

– Что же, отрадно это слышать. И много их было?

– Да не очень, – ответил Федор. – Тридцать шесть.

– Тридцать шесть?! – Виктория села. – Ты же мог погибнуть, Федосул.

– Успокойся, Виктория, – сказал барон. – Ведь он же не просто так рисковал, как обычно это делает, – в этот момент Семен значительно посмотрел на сына. – Он же спасал Амелину Титорскую. К тому же все обошлось, да и костюм... Ох и распоясались эти разбойнички, нужно как-нибудь с ними потолковать.

– Барон, а почему вы с баронессой живете в хижине, а не в замке, как подобает благородным вельможам? – неожиданно спросила Амелина.

– Присаживайтесь, герцогиня, в ногах правды нет, – предложил Семул де Дебарди.
Федор помог Амелине сесть за стол, и сам сел рядом. За ними последовал и барон.

– Видите ли, герцогиня, мы с супругой не привыкли к тому, что кто-то за нас делает работу, что кто-то нам прислуживает. Мы все делаем сами. Сами готовим, сами убираем, сами чиним свою одежду. Все что нам нужно, мы покупаем у горожан или иногородних торговцев.

– А что, у вас совсем нет слуг? – удивилась Амелина.

– Нет, – невозмутимо ответил Семул де Лебарди, – они нам просто не нужны. Я же сказал, мы все делаем сами.

– Я уже поняла, – отозвалась герцогиня.

В этот момент баронесса достала чугунок из печки и поставила его на стол.

– Герцогиня, вы как раз вовремя. Мы собирались завтракать. Не откажите в милости – разделите эту трапезу с нами. Правда, она не отличается особой изысканностью...

– Почту за честь, барон. Я часто сопровождала отца в его путешествиях по Титоре и привыкла к простой пище, – приняла приглашение Амелина.

– Что у нас сегодня на завтрак, дорогая? – осведомился барон.

– Армячья каша, – ответила Виктория, открывая чугунок.

Завтрак удался на славу. Барон делился разными историями из жизни, разумеется, изменяя определенные обстоятельства. Амелина слушала его, раскрыв рот. Вскоре трапеза подошла к концу.

– Как вам понравился завтрак, дорогая герцогиня? – осведомился барон.

– Все было просто замечательно, а ваши истории я люблю с детства, с тех самых пор, когда вы лечили меня, – отозвалась она.

– Отрадно это слышать, но смею вас заверить, что в замке Лебарди есть еще много удивительного – не только сказки барона. Федосул все вам покажет, ведь так, мой мальчик?

– А точно ли следует все показывать? – в лоб спросил Федор.

– Все и всех в замке, если того пожелает герцогиня, разумеется. Шила в мешке не утаить, – подытожил Семен Алексеевич. – А вам, моя милая, я бы пожелал постараться принять все, что вы увидите, со спокойствием и рассудительностью. Ведь вы находитесь в городе волшебников, так, кажется, называют замок Лебарди в округе. Поэтому удивляться особенно не стоит.

– А что, у вас есть что-то более удивительное, чем то, что я уже видела? – спросила Амелина.

Тут на улице послышались голоса стражников:

– Боже мой, что это?

– Это какой-то дикий зверь.

– Нужно остановить его.

И еще что-то уже нечленораздельное. Послышались звуки боя. В комнату вбежал начальник стражи Гату:

– Герцогиня, спасайтесь! Мы его задержим!

Вслед за Гату в комнату вошла Тиграна. Гату выхватил меч. Тиграна приняла боевую стойку и спросила:

– Барон, у нас что, гости?

– Да, Тиграна, у нас гости, – и уже обращаясь к Амелине: – Уважаемая герцогиня, прикажите своей свите опустить оружие и перестать драться с моими людьми.

Амелина с нескрываемым удивлением спросила:

– Это ваши люди, барон?

– Да, герцогиня, это мои люди.

– Раз так, Гату, спрячьте меч. Это не враг.

– Но как же, герцогиня? Это зверь какой-то непонятный. Я должен защищать вас.

– Гату, я сама еще не совсем понимаю, но это не враг. Спрячьте меч.

– Нет, ваша милость, я не могу подчиниться, я должен защищать вас.

Тиграна одним ловким движением вырвала меч из рук зазевавшегося Гату.

– Вам же было сказано, упрямец вы этакий, что я не враг, а все туда же.
Гату выхватил кинжал и с криком бросился на звероида. Тиграна перехватила его руку и отобрала кинжал.

– Ну, еще что-нибудь есть? – спросила она, беря меч и кинжал в одну руку.

– Гату, я приказываю вам, прекратите этот фарс! Моей жизни ничего не угрожает. Сейчас же перестаньте, если не хотите, чтобы о вашем неповиновении узнал мой отец.

Гату не отводил взгляда от тигроида.

– Гату, что я вам сказала?! – крикнула Амелина.

Он обернулся.

– Да, госпожа, я повинуюсь.

Рыцарь опустил руки и больше не оказывал сопротивление.

– Тиграна, отдай оружие, – сказал Семен Алексеевич.

Звероид протянула руку с оружием капитану Гату. Тот взял меч и кинжал, с недоверием поглядывая на нее. Вложил меч в ножны:

– Вам точно ничего не угрожает? – осведомился он у Амелины.

– Нет, Гату, вы можете быть свободны.

Он еще раз бросил взгляд на тигроида и вышел прочь.

– Что случилось, Тиграна, почему ты здесь? – спросил Семен Алексеевич женщину-тигра.

– У нас перегрелся реактор. Из рабочей зоны протекло активное вещество. Мы чудом успели погасить реакцию. Похоже, нам нужно новое активное вещество. Отработанный материал придется утилизировать.

– Кто был в реакторном отсеке?

– Я, Гайд и Микин, – ответила Тиграна.

– Так, с Гайдом и Микином все ясно. Какую дозу радиации получила ты?

– Тройную, сверх возможной.

– Ты прошла очистку?

– Да.

Семен Алексеевич выдохнул.

– Так, что с реактором? Есть какие-нибудь повреждения?

– Да. В одном месте, где протекло ядерное топливо, небольшая дыра. Гайд сейчас ею занимается.

– Ясно... – резюмировал Семен Алексеевич.

– О, простите, барон, это невежливо с моей стороны встревать в чужой разговор, но ваш диалог так загадочен. Не могли бы вы пояснить, о чем идет речь? – неожиданно улучив момент, вмешалась в разговор Амелина Титорская.

– Простите, дорогая герцогиня, но вашу просьбу я не могу исполнить. Во-первых, это секрет, который не подлежит огласке, а во-вторых, мне пришлось бы прибегнуть к длинной лекции и непонятным терминам, чтобы попытаться вам все объяснить. Если позволите, пусть наш разговор так и останется тайной для вас, – подытожил Семул де Лебарди.

– Ну, тогда хотя бы вы позволите прикоснуться к вашему человеку? Это так, мягко говоря, необычно. Вас, кажется, зовут Тиграна? – обратилась к звероиду Амелина.

– Это решать ей. Ну, так как Тиграна? – спросил Семен Алексеевич, обращаясь к тигроиду.

– Я не против, – отозвалась она.

Амелина вышла из-за стола и приблизилась к Тигране. Она осторожно дотронулась до руки звероида, посматривая на женщину-тигра снизу вверх. Амелина не доставала Тигране до груди. Шерсть звероида была мягкая и шелковистая на ощупь. Герцогиня взяла руку Тиграны своими. Она спустилась к запястью тигроида. Развернула ее руку ладонью кверху и провела пальцами.

– Непостижимо! Что вы такое, Тиграна? – изумилась Амелина.

– Таких существ называют звероидами, – пояснил Семен Алексеевич. – Это смесь человека с тигром, животным наших родных мест.

– Ваших родных мест? И много там таких существ? – спросила герцогиня.

– Да, моя госпожа, и не только таких. Там, откуда мы родом, много различных звероидов.

– Хотела бы я посмотреть на ваши края, – сказала мечтательно Амелина, поглаживая ладонь тигроида.

– Боюсь, что это невозможно, моя госпожа. Наши края находятся очень далеко отсюда, и нам до них никак не добраться, – ответил Семен Алексеевич. – Но мы можем показать вам свой замок. Здесь есть на что посмотреть.

Снаружи вновь послышался шум. По-видимому, там снова затевалась драка.

– Что там такое, Тиграна? – спросил Семен Алексеевич.

– А, это, наверное, Норт. Он шел за мной. Вас хотел видеть.

– Амелина, нам стоит выйти на улицу, пока наши люди не передрались, – торопливо произнес барон, нагибаясь и беря под локоть герцогиню.

Все, кто был в хижине, вышли наружу. У входа стояли десятеро стражников, ощетинившихся мечами и копьями. На их лицах поселился страх. Глаза воинов были устремлены вверх. Амелина проследила за ними и увидела перед собой огромное чудище более трех метров ростом с бочкообразным торсом, вытянутой мордой и огромным рогом на носу. Это был Норт. Он отстранял от своего лица копья рыцарей:

– Уберите эти зубочистки.

Амелина, запрокинув голову и не сводя взгляда с рога гиганта, в шоке проговорила:

– О боже, что это?

– Вы еще Микина не видели, дорогая герцогиня, – улыбнулся Семен Алексеевич.

Обернувшись к сыну, барон телепатически произнес:

– Сын, ты бы сменил одежду, перед гостьей неудобно.


                Знакомьтесь, Кальди


– Следуйте за мной, Амелина. Я хочу вас познакомить с одним человеком, – сказал долговязый Федор, увлекая за собой герцогиню (молодой человек уже успел переодеться и предстал во всей красе своего знатного происхождения).

– И кто же этот человек? – спросила Амелина, не отставая от баронета. Она уже оправилась от шока после встречи с Тиграной и Нортом. Поговорив с ними, герцогиня совершенно успокоилась, так как поняла, что это, по сути, такие же люди, как барон и баронесса, вот только вида необычного. Охрану она, по настоятельной просьбе барона, отпустила на постоялый двор. Потому, когда Федор предложил познакомиться «с одним человеком», ей подумалось, что это будет еще один диковинный зверь, и она приготовилась удивляться. Но это был не зверь, из-за чего девушка поначалу опечалилась. Федор подвел Амелину к мужчине среднего роста, худому, находящемуся в какой-то задумчивости.

– Герцогиня, позвольте вам представить: наш местный изобретатель и ученый – Кальди Лебардийский, – с помпезностью изрек Федор.

– Что, простите? – вышел из задумчивости Кальди, недоуменно переводя взгляд то на долговязого Федора, то на миловидную Амелину.

– Я только что представил вас, уважаемый Кальди Лебардийский, вот этой замечательной молодой особе, – с улыбкой произнес Федор. – А теперь позвольте представить вам герцогиню Амелину Титорскую.

Амелина одарила изобретателя очаровательной улыбкой и протянула руку для поцелуя. Изобретатель взял ее обеими руками и приветливо потряс. Амелина была несколько обескуражена этим поступком и с неуверенностью посмотрела на Федора. На его лице сияла улыбка. Герцогиня перевела взгляд на Кальди и вновь улыбнулась той же улыбкой, что и вначале.

– Очень приятно, герцогиня, чем я могу вам помочь?

Федор вмешался:

– Я показывал герцогине наш замок и его обитателей и подумал, что ей будет приятно познакомиться со столь выдающимся ученым и изобретателем, которым вы являетесь, уважаемый Кальди. Я надеялся, что вы покажете нам свои изобретения.
Кальди поднял брови:

– Мои изобретения? С превеликим удовольствием, герцогиня. Вы когда-нибудь видели водопровод?

– Нет. А что это? – улыбнулась она. Ей определенно нравился этот немного нескладный, беспрестанно суетящийся человек.

– О, пойдемте, пойдемте, я вам его сейчас покажу, – Кальди увлек за собой Федора и Амелину. Он подвел их к торчащей из стены трубе.

– Подойдите вот сюда, уважаемая герцогиня, – позвал он, вставая сбоку от трубы. Она зашла с другой стороны.

– Поверните вот этот вентиль, – он указал на кран. Амелина повернула и из трубы потекла вода. Она всплеснула руками:

– Вода. Откуда? – изумилась герцогиня, подняв взгляд на Кальди. – Какая чистая.
Она подставила руки под струю.

– Можете пить. Вода родниковая.

Амелина набрала воду в ладоши и отпила несколько глотков.

– Действительно, по вкусу родниковая. Но откуда?

Кальди довольно улыбнулся:

– Из ручья, что находится за стеной. Мы протянули трубы от самой рощи и поставили водонапорную башню. Вода под давлением поступает сюда. Достаточно открыть кран, и она уже здесь.

– Здорово, как здорово, – восхитилась Амелина, плеснув водой на Федора. – Но что значит под давлением?

– О, – потер руки Кальди. – Прошу, пройдемте в мою лабораторию. Я вам все покажу, – предложил он.

Амелина и Федор пошли за Кальди. Он привел их в свою хижину.

– У меня немного не прибрано, так что не удивляйтесь.

Изобретатель открыл дверь. В его доме царил беспорядок. Вещи были разбросаны. Вокруг валялась бумага, какие-то чертежи. Разные колбочки и чашки лежали тут и там. На полу возле стола была серая лужа, на окне – паутина. Он несколько виновато оправдывался:

– Никак не хватает времени, чтобы прибраться. Все руки не доходят. А вот, кажется, и она.

Он подошел к столу. Взял стеклянную колбу, представляющую из себя два сосуда, внизу соединенных перегородкой. Один сосуд был уже другого.

– Так, надо налить воды, – буркнул он себе под нос, доставая кувшин. Изобретатель начал наливать воду в колбу, одновременно поясняя: – Наш кузнец, Ганир Адецкий, – очень хороший стеклодув. Он сделал этот сосуд по моей просьбе. Сейчас я вам кое-что покажу.

Кальди закончил наливать воду.

– Вот, смотрите. Вода в обоих сосудах держится на одном уровне. А теперь я сделаю вот что, – он поднял колбу со стола и, взяв губами узкую часть, подул в нее. Кальди помахал рукой, подзывая зрителей ближе. Герцогиня и баронет подошли. В узкой части колбы уровень воды понизился, а в широкой, наоборот, увеличился. Изобретатель дул и глазами показывал на колбу: дескать, смотрите, как меняется уровень воды. Когда он убрал губы от стекла, вода быстро вернулась в первоначальное состояние.

– Понимаете, уважаемая герцогиня, – начал он объяснение, – то, что вы сейчас видели, было обусловлено разностью давлений в двух сосудах. Я дул, создавая избыточное давление в узкой части колбы, и, чтобы ее уравновесить, вода в широкой части поднялась. Все очень просто. Теперь же, когда я перестал дуть, давление избыточного столба воды в большом сосуде заставило воду вернуться к своему первоначальному положению. Понимаете?

Амелина смотрела на Кальди с выражением явной задумчивости.

– Вроде бы да, – ответила она после паузы. – Кажется, поняла.

На лице Кальди просияла улыбка. Амелина улыбнулась в ответ.

– Вот видите, это и есть пример давления. Точно такой же принцип находится и в конструкции водонапорной башни. Давление столба заставляет воду двигаться по трубам. Все очень просто.

– И правда, очень занимательно, – улыбнулась герцогиня.

Но тут ее взгляд приковал предмет в дальнем углу комнаты. Это был большой макет три на четыре метра, закрытый покрывалом. Амелина спросила:

– А что это, в углу?

Кальди обернулся:

– Где? Ах, это. Это мое хобби. Я составляю объемную карту окрестностей Лебарди. Хотите посмотреть?

Амелина кивнула:

– Очень.

– Тогда идемте ближе, – сказал Кальди. Он зашел за макет. Амелина и Федор подошли вплотную. Кальди сделал несколько пасов руками, как некий факир, и сдернул покрывало:

– Представляю вам свое детище – карта Лебарди.

Федор, окинув взглядом весь макет, сделанный в мельчайших подробностях, восхитился:

– Сколько же вы времени на это потратили, Кальди?

– Года два, – ответил тот, заложив руки за спину. – Ну как, вам нравится, герцогиня?

– Боже мой, – удивилась она. – Вы сделали точную копию замка, словно бы видели его с высоты птичьего полета! А эти леса! Сколько вы потратили времени, чтобы смастерить все эти сосны?

Кальди приосанился:

– Вы правы, герцогиня, сосны сделать было очень трудно. На макете их восемьсот пятьдесят две. На каждую из них у меня уходило примерно два часа. А вы посмотрите, как искусно выполнены горы за замком, роща и луг, – нахваливал себя изобретатель.

– Вы, верно, очень хорошо лазаете по горам, Кальди? – спросила Амелина.

– С чего вы взяли, герцогиня? – поинтересовался он.

– Ну как же? Как бы вы еще смогли все это увидеть сверху? – удивилась Амелина.

Кальди улыбнулся:

– Ах да, я же вам не показал свое самое потрясающее изобретение. Пойдемте за мной.

Все трое вышли из дома и направились к центральной площади города. По дороге их путь пересекла гурьба ребятишек, затеявших игру в догонялки. Один из них, лет восьми, споткнулся как раз рядом с Федором и упал бы, если бы баронет не успел его поймать.

– Будь осторожен, Амнис, гляди лоб себе не расшиби, – посоветовал Федор, ставя мальчика на ноги.

– Спасибо, Федор, – прыснул малец и побежал дальше.

Амелина взяла баронета за руку:

– А вы умеете ладить с детьми, Федосул, – она улыбнулась. – А почему он назвал вас Федором, вас же Федосулом зовут?

– Ошибся ребенок. С кем не бывает? – соврал он, улыбнувшись самой безвинной улыбкой.

Кальди обернулся к отставшим:

– Баронет, герцогиня, почему вы остановились? Идемте быстрее, мы почти на месте.

– Уже идем, – откликнулся Федор.

Они вышли на центральную площадь города. Посреди нее стояла корзина Летающего пузыря Кальди. Она была привязана веревкой к большому вороту, врытому стойками глубоко в землю. Материя Летающего пузыря лежала на земле.

– Вот, герцогиня, это мое самое значимое изобретение – Летающий пузырь. С его помощью я и обозрел окрестности Лебарди, – с гордостью произнес Кальди.

– Летающий пузырь? – повторила Амелина и с изумлением изрекла: – Так этот ваш пузырь летает?

– Не просто летает. Он может поднимать людей на пять сотен саженей над землей.

– Вы хотите сказать, что научились летать? – все никак не могла поверить в услышанное гостья из Касталина.

– В какой-то мере да, герцогиня, я научился летать, и, если вы не боитесь, я хотел бы показать вам Лебарди с высоты птичьего полета.

– Да, да, да, – захлопала она в ладоши. – Очень хочу.

– Тогда забирайтесь в корзину. Мы взлетаем через два часа: горячий воздух должен заполнить пузырь, – заключил изобретатель и добавил: – Федосул, если вы хотите лететь с нами, то найдите того, кто будет стоять у ворота.

– Не беспокойтесь, Кальди, найду, – улыбнулся Федор.

Через два часа пузырь Кальди был готов к полету. Изобретатель, держась за спиртовую горелку, скомандовал:

– Норт, отвязывай канаты, мы готовы к полету.

(Федор позвал Норта, он как раз проходил мимо.) Великан подошел к канатам и взял их своими большими трехпалыми ручищами:

– Ты, должно быть, смеешься, Кальди? Как я тебе их отвяжу?

– А что такое? – изумился тот.

– Ничего, – сказал Норт и рванул канаты. Пару из них он вырвал с колышками, другие просто оборвались.

– Вот и порядок. А то отвяжи, – буркнул себе под нос Норт.

– Что ты сделал? – всплеснул руками изобретатель. – Я же сказал: отвяжи. Как я по-твоему потом буду его крепить? Это же опять веревки плести. Можно подумать, у меня других дел нет.

– Ничего, ничего, Кальди, я тебя тоже люблю, – бросил Норт. – Ты давай за горелкой следи.

– Нет, ты мне зубы не заговаривай, – не унимался изобретатель, возносясь вместе с Федором и Амелиной вверх. – Когда я вернусь, то прослежу, чтобы ты все до одной веревочки сплел, не будь я Кальди Лебардийский.

Норт с совершенно равнодушной интонацией ответил:

– Захотите вниз, подадите сигнал, – и уже себе под нос: – Тоже мне, Кальди Лебардийский, испугал.

Амелина не заметила перепалки между Кальди и Нортом. Лишь только корзина оторвалась от земли, она вцепилась пальцами в поручень и крикнула:

– Я лечу! Это же так здорово, я лечу!

– Подождите, Амелина, – сказал Федор, вставая таким образом, что герцогиня оказалась между ним и поручнем, и, смотря через ее голову вниз, продолжил: – Вот поднимемся мы на пятьсот саженей, там действительно здорово. Я вам все покажу.

Она обернулась, подняла взгляд на Федора и улыбнулась:

– Тогда, может быть, пока лучше не смотреть? Закройте мне глаза.

Последнюю фразу она произнесла, понизив голос. Федор все понял. Он положил свою ладонь на глаза герцогине. Она опять улыбнулась:

– У вас такая нежная рука, Федосул. А так сразу и не скажешь, что она принадлежит воину.

– Не сомневайтесь, Амелина, эта рука побывала в нескольких переделках, – сказал Федор, также понизив голос. – А вам никто не говорил, что у вас обворожительный голос.

Лицо баронета склонилось к лицу герцогини настолько, что они чувствовали дыхание друг друга. Волосы Амелины развевались на ветру. Напряжение нарастало с каждой секундой. Время растворилось в своем беге, и лишь весьма ощутимый толчок заставил его вновь вернуться в свое русло. Корзина застопорилась – кончилась веревка. Летающий пузырь поднялся на высоту в пятьсот саженей. Кальди прокашлялся. Федор и Амелина вспомнили, что они не одни.

– Мы на месте, – изрек изобретатель.

Баронет огляделся. Убедившись, что они больше не поднимаются, он снял руку с лица герцогини. Она смотрела на него влюбленными глазами.

– Мы на месте, Амелина. Обернитесь и посмотрите на Лебарди с высоты птичьего полета.

Герцогиня обернулась. В первый момент у нее закружилась голова. Федор почувствовал это и обнял ее за плечи.

– Это сейчас пройдет, – сказал он. – Ничего, бывает.

Головокружение отступило. Взору Амелины предстал замок Лебарди, с его извилистыми улочками, крохотными избами, крепостными стенами и башнями. Внизу, как муравьи, перемещались люди. За стенами замка открывался потрясающий вид. Небольшая роща около городской стены с родником и той самой водонапорной башней Кальди. Живописные горы, подступающие вплотную к замку и простирающиеся на несколько километров ввысь. Дивный луг, усыпанный ярко-красными цветами, как ковром. Вековые шепчущие сосны окрестных лесов, высившиеся на несколько сот метров над землей. А вдали у самого горизонта – ее родной замок Касталин. Он был еле виден, но все же этого хватило, чтобы произвести впечатление.

– Боже мой, как же это красиво. У меня просто нет слов, – выдохнула Амелина, и по ее щекам то ли от ветра, то ли от умиления потекли слезы.

Федосул не отпускал ее из своих объятий:

– Я же вам говорил, что это незабываемый вид.

– Да, вид действительно замечательный, – вмешался Кальди. – Но придется спускаться.

– Уже? Как жаль, – вздохнула Амелина.

– Но почему, Кальди? – спросил Федор.

– Ветер поднялся. Вон посмотрите: со стороны Готары какая туча ползет. Надо спускаться.

Изобретатель достал большой кусок красной ткани и помахал им Норту. Затем убавил пламя горелки. Ворот заработал, и они начали свое движение вниз. Тем временем со стороны Готары надвигалась неотвратимая буря, несущая с собой разрушение.
;



                III. Тень Готана


                Совещание II


В центральной зале замка Лебарди горели свечи. Было далеко за полночь. Собралось экстренное внеочередное совещание. В зале присутствовали: Микин, Гайд, Норд, Оршан, Тиграна и Ганир, Виктория, Федор, председательствовал Семен Алексеевич. Предстояло тяжелое заседание, и поэтому у всех, у кого они были, лица были хмурыми. Семен обвел собравшихся взглядом.
 
– Да, напуганы, а кто бы был не напуган? Похоже, слухи все-таки просочились, – подумал он.

– Ближе к делу, не тяните, Семен Алексеевич, – пронесся голос в сознании барона.

– Тиграна, вон из моей головы! Все, что надо, я скажу словами, – так же мысленно председатель отчитал чересчур расторопную подчиненную и значительно посмотрел на нее. Тиграна ничего не ответила.

Семен Алексеевич начал:

– Тема сегодняшнего экстренного совещания – война.

– Война? – переспросил Федор.

– Да, сын, война, – повторил отец. – Готарская империя вывела свои передовые отряды к городам Арляндского королевства. Король Арляндии спешно собирает войска. Он уже бросил клич о всенародном ополчении, собирая под свои знамена всех, кто только может держать в руках оружие. Пали Гижи. Враг накапливает силы для осады Кадера, Аренбахера, Бардоана. Если падет Кадер, путь на Касталин, а там и на Лебарди будет открыт. В своем послании, что сегодня вечером принес почтовый кинлик, герцог Титорский умоляет нас помочь с обороной Кадера. Гарнизон этого города насчитывает не более тысячи копий плюс городское ополчение – всего около трех тысяч человек. Это против двадцати тысяч без малого войск Готарской империи под Кадером. Город еще не взят в плотное кольцо. Герцог высылал на подмогу защитникам свою дружину и тех, кого успел найти – две тысячи солдат. С другой стороны Зигур Двенадцатый собирает армию под Галотом для отражения основных сил Готарской империи. По предварительным данным армия Готары в количестве ста пятидесяти тысяч солдат собирается в районе Овражи. Вот, пожалуй, и все. Какие будут предожения? – Семен Алексеевич вновь обвел взглядом всех присутствующих. Собравшиеся молчали.

– Что у нас с антиматерией? – спросил орлоид.

– Улететь не получится, Оршан, – спокойно произнес старший группы. – Нам не хватило каких-то полгода, чтобы накопить достаточно антиматерии для открытия меж-пространственных ворот. Улететь не получится, – повторил он еще раз. – Придется драться.

– Тогда нам нужно разделиться, – сказал Оршан так же спокойно. – Одна группа должна уйти в Кадер, другая в Галот, а третья останется здесь, в Лебарди, чтобы дать отпор готарским ордам, если миссии двух первых групп не увенчаются успехом.

– Что ж, – произнес Семен Алексеевич, ухватившись большим и указательным пальцем за подбородок и подвигав его из стороны в сторону. – Мысль вполне разумная, давайте проголосуем. Кто за то, чтобы поддержать предложение Оршана, прошу поднять руки.

Семен Алексеевич обвел собравшихся взглядом:

– Так, все, кроме Гайда, проголосовали за. Гайд, почему ты против, поделись с нами. Или ты просто нас не слушаешь?

Робот, до этого момента перебиравший какую-то цепь, оторвался от своего занятия:

– А с чего вы решили, что нам обязательно дожидаться накопления антиматерии в Лебарди? Энергии более чем достаточно, чтобы перенести нас в любой уголок этой планеты подальше от Готарской империи. Я за то, чтобы поискать более спокойное место и там закончить наши приготовления к предстоящему полету. К тому же, если мы решим сражаться  в этой войне, нам придется выступить против Готары в открытую. Мне помнится, Семен Алексеевич, вы были против публичных мероприятий.
В зале воцарилось молчание. Собравшиеся обдумывали слова Гайда. Первой нарушила молчание Виктория:

– Гайд, а как же Тиграна и Ганир, как же другие жители Лебарди? Что будет с ними, если мы вот так уйдем?

Гайд ответил:

– Если дело только в этом, то на корабле места хватит и им.
И вновь в зале воцарилось молчание. Виктория с надеждой заглядывала в глаза собравшихся, но все склонялись к мысли Гайда. Проще уйти, чем драться. Оршан немного покряхтел и проговорил:

– Что же, стоит признать, что в этот раз Гайд говорит верно: это самый хороший вариант для нас, вот только…

– Что только? – переспросила Тиграна. – Это действительно лучший вариант. Неужели же всем нам охота драться? К тому же мы заберем с собой жителей Лебарди, и им тоже не придется участвовать в войне.

– Знаешь, Тиграна, – начала Виктория, поддерживая «только» Оршана, – когда мы упали на эту планету, то многие обычаи и нравы местных жителей на первый взгляд показались нам дикими и кровожадными. Но, приглядевшись к ним поближе, мы поняли, что это все в норме вещей. Однако происходящее в Готаре ненормально. Там невинных людей гробят на рудниках, сжигают на кострах и сажают на колья. Одного доноса достаточно, чтобы обречь человека на мучительную смерть. Я видела повозки с трупами, с впряженными в них заключенными – людьми, пытавшимися хоть как-то бороться. Это геноцид, это религиозный фанатизм в чистом виде. Улететь в другое «спокойное местечко», как выражается Гайд, значит обречь Арляндию на геноцид, на истребление населения. Положа руку на сердце, скажите: вы готовы пойти на это?
В глазах Виктории дрожали слезы. Собравшиеся опустили головы, избегая ее взгляда. Гайд промолвил:

– Хотя у меня и нет сердца, но я все же не бесчувственный чурбан. Я же не знал, что дела обстоят именно так. Я снимаю свое предложение и поддерживаю Оршана.
Выдержав паузу, Семен Алексеевич спросил:

– Все согласны?

Ответ был утвердительный. Тогда Семен Алексеевич продолжил:

– Так, теперь нам нужно выяснить, на какие группы мы разделимся. Предлагаю следующий состав. В группу, которая отправится в Кадер, войдут Тиграна, Ганир, Норт. Группа, которая отправится на соединение с основными силами Арляндского королевства, будет состоять из меня, Виктории, Оршана и Микина. В третью группу, которая останется в Лебарди, войдут Гайд и Федор.

Молодой человек возмутился:

– А почему это я останусь в Лебарди?

– Потому что, – отрезал Семен Алексеевич, – я сейчас поясню свое предложение. Федор, не беги вперед паровоза.

Федор умолк. Семен Алексеевич продолжил:

– Во-первых, почему я предлагаю в первую группу включить Тиграну, Ганира и Норта? Ганир – опытный средневековый воин, который знает об осаде не понаслышке. Он сможет дать немало дельных советов обороняющимся, да и в случае чего помочь мечом.

Ганир одобрительно кивнул головой.

– Тиграна проворна и быстра. Если на стены полезут враги, она даст им достойный отпор. К тому же она терапевт – врач широкой специальности, у нее есть также немалая хирургическая практика – это пригодится в осажденном Кадоре. Что касается Норта, то наверняка осаждающие прихватят с собой катапульты и другие осадные орудия. А Норт сам как одна ходячая катапульта, к тому же в рукопашном бою ему вряд ли найдется достойный противник среди солдат Готарской империи.
Норт криво усмехнулся и потер ладони.

– Во-вторых, в группу номер два вхожу я как руководитель. Мои координаторские способности и воинские навыки пригодятся в открытой стычке с готарской армией. Виктория, как и Тиграна, тоже терапевт, а ее хирургическая практика много больше. Оршан – орлоид, а потому незаменим при шпионаже за врагом и для связи между частями войск. Микин – это наше секретное оружие, которое поможет обратить в бегство армии Готары.

Сидевший на полу Микин склонил голову набок.

– И наконец, в-третьих, в группе номер три есть всего двое: Федор и Гайд. Гайд – умелый техник, будет поддерживать корабль в наше отсутствие в рабочем состоянии и проследит за консервацией ядерного реактора. Также он поможет Федору подготовить город к осадному положению. И, если наши миссии не увенчаются успехом, будет оборонять Лебарди. На Федора я возлагаю обязанности главы города. Ты, сын, должен будешь проследить за тем, чтобы оборона Лебарди была подготовлена наилучшим образом. На тебя возлагается ответственность за его жителей. Ты с этим справишься?

Федор молчал. От него требовалось решение взрослого, опытного мужчины, и потому Семен нервничал, задавая этот вопрос. Он чувствовал, что сын еще не готов, но другого выбора не было. Федор понял, что от него требуется нечто большее, чем он мог сейчас предложить. Сам юноша был готов ринуться в бой, драться за себя, не оглядываясь по сторонам, драться, как мальчишка, не осознавая опасности. Но его просили взять на себя ответственность за жизни десятков людей. Это было намного сложнее, чем оскал врага, не способного причинить хоть сколько-нибудь ощутимый вред. И потому он молчал, долго молчал, а когда открыл рот, чтобы сказать, первый звук у него вырвался излишне приглушенным:

– Справлюсь, отец.

Семен выдохнул:

– Вот и хорошо. Давайте голосовать за разделение по группам.

И снова решение было принято единогласно. Семен Алексеевич обвел взглядом поднятые руки. Все было сделано.

– Что же, – сказал он. – Нам пора расходиться: завтра предстоит долгий день. Нужно к нему приготовиться.

Все засуетились, поднялись и друг за другом начали покидать центральную залу. Семен Алексеевич окликнул уже собиравшегося уходить сына:

– Федор, останься. Нам нужно еще кое о чем поговорить.

Федор остался. Семен подозвал его и усадил напротив себя. Рядом с мужем стояла Виктория, положив руки на высокую спинку средневекового стула. Глаза у нее были грустные-грустные.

– Федор, – проговорил отец – я хотел, то есть мы хотели поговорить с тобой вот о чем, – Семен был в нерешительности, как-то заминался на каждом слове, словно подбирал их с трудом. – Это касается Амелины и тебя, – наконец вымолвил он.
Федор напрягся. Предстояло разбирательство его с герцогиней отношений. Он посмотрел на родителей исподлобья, как затравленный зверь. Семен и Виктория, скорее не понимая, а чувствуя сейчас сына очень остро, не нашлись, что ответить на такой взгляд. Отец откашлялся:

– Сын, ты уже достаточно взрослый, ты взял на себя ответственность за жителей целого города. На это способен только зрелый человек. И мы с мамой хотим поговорить с тобой на равных.

Виктория закусила губу.

– Я готов, – произнес Федор, все так же сверля родителей глазами. А сердце матери было готово разорваться, ведь это ее сыночек Федя. Какой же он зрелый? Он же совсем еще юный.

– Ты помнишь, Федор, – начал отец, – перед тем как Тиграна вышла замуж, у нас с ней состоялся разговор?

– Помню, отец, – ответил он.

– Теперь пришло время такого разговора между нами. Скажи, только честно, прежде всего самому себе: ты любишь Амелину или она тебе просто нравится?

– Люблю, – ответил Федор просто.

Семен Алексеевич пристально посмотрел сыну в глаза.

– А ты знаешь, что значит любить? – Семен осекся. – Нет, я не собираюсь учить тебя жизни, сын. Но ты точно уверен, что любишь ее? Потому что тебе, как и в свое время Тигране, предстоит сделать нелегкий выбор: отказаться ли от того мира, из которого ты пришел, и остаться с Амелиной или отказаться от своей любви и улететь с нами. Сын, вы же знакомы так недолго…

Федор молчал. Его взгляд изменился: из сверлящего он стал затравленным. Баронет сказал в нерешительности:

– Я думал, что она, что я… – он уронил голову.

Виктория судорожно сжимала спинку стула, не отрывая взгляда от сына. Семен молча смотрел на Федора. В его взгляде было понимание. Он прервал неловкое молчание:

– Федор, на тебя и так многое свалилось, а мы тут еще с этим разговором. Ты не торопись, подумай. У нас еще будет время вернуться к нему. Сейчас главное – оборона Лебарди. Сосредоточься на этом. Да, вот еще что, – повеселевшим тоном добавил Семен. – Затянувшееся пребывание Амелины Титорской в наших местах по просьбе герцога Титорского продляется. Он, опасаясь близости Готарской армии, хочет уберечь дочь от неприятностей осады и потому просит для нее убежища в замке Лебарди.

Федор улыбнулся. Семен и Виктория улыбнулись в ответ.

– Что же, сын, – сказал Семен, вставая со своего стула, – нам пора. Завтра – трудный день: мне предстоит прилюдно передать тебе свои полномочия, сделать последние распоряжения, и в путь.

– Я не подведу, отец, – Федор приблизился к барону.

Семен обнял сына:

– А когда ты меня подводил, сын? Я что-то не помню такого.

Они удалились. Пламя свечей теплилось в центральной зале замка. Шаги становились все тише и тише, пока совсем перестали быть слышимыми.


                Прорыв в Кадер


Была глубокая ночь, когда Тиграна и Ганир верхом на казурах, а Норт пешком (его вес просто не мог выдержать ни один казур) добрались до предместий Кадера и тут же поняли, что блокада города стала полной. Впереди горели костры и несли службу дозорные – боевое охранение лагеря. В небольшом перелеске путники остановились: нужно было решить, что делать дальше. Тиграна и Ганир спешились и, крадучись, подобрались ближе. Когда до костров оставалось не больше ста метров, они остановились. Вглядываясь в ночь, Тиграна заметила:

– До городских ворот около километра. Нам нужно преодолеть два костра – внешнего и внутреннего кольца охранения. Расстояние между ними около трехсот метров. Стража не должна поднять тревогу, иначе придется отбиваться от целого лагеря.

Ганир достал арбалет:

– Они даже не поймут, что их убило.

Тиграна положила ладонь сверху:

– Не надо оружия. С охраной я разберусь сама.

Послышался лязг приближающегося рыцаря в доспехах. Тиграна и Ганир оглянулись. Высоким исполином, отбрасывая лунные блики, приближался величественный Норт, похожий на огромного огра. Он пробасил вполголоса:

– Не сомневайся, она это умеет.

Тиграна зашипела:

– Пригнись сейчас же, тебя за версту видно.

Норт согнулся в три погибели. Доспехи заскрежетали. Тиграна снова зашипела:

– Ты можешь тише? Тебя даже в Кадаре слышно.

Тот парировал:

– Я говорил, что мне не стоит надевать доспехи: они будут только мешать. Так оно и вышло.

На что Тиграна ответила:

– Мы все надели доспехи, но скрипят они почему-то только у тебя.

Норт не унимался:

– Да чему у тебя там скрипеть? Углеродный скафандр, а поверх – щиток на груди, щиток на спине, набедренные щитки, шлем и все. А у меня полная рыцарская амуниция. На кой черт она мне?

Ганир вставил:

– Ты не столь подвижен – тебе нужна хорошая броня.

Норт возразил:

– Углеродный скафандр – вот моя броня, а эти железки, – он тряхнул руками и металлические щитки зазвенели, – мне только мешают.

– Не ворчи, Норт, – сказала Тиграна. – В таком виде в Кадаре тебя не сразу поднимут на вилы. Твоя внешность без доспехов располагает к себе меньше, чем без них.

Норт проворчал:

– Можно подумать, что ты свой хвост оторвала. Но если говорить по чести, то нам повезло, что поблизости река и ветер дует в нашу сторону – меня практически не слышно в лагере.

Ганир сделал знак и прошептал:

– Тише, нас, кажется, заметили.

В этот момент обе луны скрылись за тучами. Стало совсем темно. От большого сторожевого костра отошел часовой с факелом и направился в сторону троицы. Пройдя метров тридцать, он остановился, помахал факелом и крикнул:

– Кто здесь? А ну выходи!

Норт прошептал:

– Ну, твой выход, Тиграна.

Звероид напряглась. Часовой зевнул. За первым зевком последовал и второй. Когда часовой зевнул в третий раз, он провалился в глубокий сон. Послышался протяжный храп. Через пару минут на посту заволновались. От костра отделилась еще одна фигура. Второй дозорный вместе с факелом пошел к напарнику.

– Рандер, ты что там, застыл, что ли?

Подойдя поближе и услышав храп, часовой поспешил к своему незадачливому коллеге. Подойдя ближе, он увидел, что Рандер спит стоя, держа в вытянутой руке факел. Часовой хотел наотмашь ударить горе-напарника, но неожиданно сам для себя зевнул. Секунд через десять они вместе выводили ночную серенаду. Тиграна снова напряглась, и третий дозорный у костра провалился в крепкий сон.

– Наш путь открыт, – прошептала она. – Идем тихо, чтобы никого не разбудить. Казуров придется оставить: от них только лишний шум, а в крепости они нам не пригодятся. Выдвигаемся.

Все трое поднялись и осторожно начали движение по направлению к костру. Доспехи Тиграны и Ганира были очень хорошо подогнаны и почти не скрипели, чего нельзя было сказать об амуниции Норта. Почти через каждый шаг великан чертыхался и сопел. Так они добрались до первого костра. Метров через десять за ним начинался сам лагерь. Вокруг прямо на земле лежали воины Готары. Тиграна остановила своих спутников, прозондировав окружающее пространство: кто-то спал без сновидений, кто-то дрался в пылу сражения, а кто-то любезничал с полуголой чаровницей. Сон владел лагерем крепко. Тиграна движением руки пригласила Ганира и Норта в путь. И снова противно заскрипели доспехи великана, но он уже не чертыхался – и без того было много шума. Они прошли половину пути. Часовые у второго костра услышали скрип доспехов и поднялись с земли. Тиграна напряглась, и воины провалились в сон. Путники уже почти вышли из лагеря, как вдруг, совершенно не ожидая этого, Норт оступился и наступил на ногу одному из спящих. Кость хрустнула. Воин моментально проснулся. Как назло, очнувшийся от чар морфея был очень голосист – он закричал во все горло. Ганир сработал на автомате: горло несчастного проткнула арбалетная стрела. Он захрипел и упал навзничь. Но было уже поздно. Повсюду начали просыпаться воины. Ганир крикнул:

– Вперед!

Тиграна рванулась с места на всех четырех конечностях, в одном длинном прыжке перемахнув через костер. Ганир последовал за женой, обогнув пламя. Замыкал эту колонну нерасторопный Норт. Он пробежал сквозь костер, посшибав поленья. На бегу великан переваливался с одной ноги на другую: доспехи очень мешали. А сзади поднималась буря. Воины вскакивали на ноги, непонимающе озирались, будили товарищей, ища противников. И тут из-за тучи вышли луны. Они осветили спину убегающего «огра». Воины увидели врага. Похватав впопыхах арбалеты, копья, мечи, алебарды, они ринулись вслед убегающему великану. Тиграна и Ганир оторвались от Норта. Минуты через две женщина-тигр добралась до рва с водой. Она одним прыжком перемахнула через водную преграду и что есть мочи закричала:

– Опускайте мост, быстрее! Мы по поручению герцога Титорского!

С башни ответили:

– Так мы тебе и поверили, готарская морда. Вали отсюда, пока стрелой не угостили.
Тиграна не стала больше препираться, а лишь присела и со всей силы распрямилась, как тугая пружина, взмыв вверх. Ухватилась за неровности стены. Еще рывок, и она очутилась на башне. Часовые на мгновение растерялись от увиденного, но, опомнившись, схватились за мечи. Тиграна долго не возилась, она напряглась, и дозорные провалились в сон. Женщина-тигр ухватилась за цепь противовеса и съехала по ней вниз к большому вороту, опускающему ворота. Крепкий удар в челюсть, и оба часовых около ворота отправились в нокаут. Тиграна начала быстро опускать ворота. Тем временем к мосту подоспел Ганир и приближался Норт, подгоняемый воинами Готары. Слышались выкрики, улюлюканье, смех солдат. Они явно ощущали себя загонщиками зверя на охоте. Из доспехов Норта торчало несколько копий и два десятка арбалетных стрел. Со спины он напоминал огромного дикобраза, вставшего на дыбы. Подбегая к мосту, великан увидел, что Ганир развернулся по направлению к бегущим и ощетинился двуручным мечом. Кузнец крикнул:

– Нам надо их задержать, пока Тиграна не опустит ворота.

Норт остановился и разразился громовым, зловещим смехом. Он развернулся к своим «погонщикам», потирая ладони. Зрелище было жутковатым, потому воины остановились.

– Ну-ка, – проговорил Норт, доставая воткнувшееся в районе плеча в доспехи длинное копье. – Поиграем?

Он размахнулся и ударил копьем, как палкой, слева направо, при этом присев и наклонившись вперед. Те из воинов, кто оказался в радиусе действия копья, разлетелись, как кегли, в стороны. Копье сломалось.

– Досадно, – произнес великан, поднося к своему лицу обломок копья. – Но у меня есть еще.

Он достал копье, застрявшее чуть ниже поясницы. Сделал пару шагов и вновь махнул своим оружием – в стороны полетели воины. В панцирь Норта спереди ударило несколько стрел, но он только рассмеялся:

– Букашки!

«Огр» обломал воткнувшиеся спереди стрелы, а затем подхватил одного из солдат и поднял над головой. Тот вырывался, кричал, но сделать ничего не мог. Норт размахнулся и зашвырнул бедолагу метров на тридцать в ров с водой. Тот, пролетев с криком, шлепнулся в воду. Норт сорвал со своей головы шлем. Углеродный скафандр обрамлял лицо человека-носорога. Большой белый рог, пасть, полная зубов, свирепое выражение лица – в лунном свете Норт был страшен. Он завопил изо всей силы. Утробный жуткий рев заставил воинов обратиться в бегство. В этот момент мост через ров был опущен. Ганир подошел к вопившему великану и, стараясь перекричать гиганта, сказал:

– Норт, пойдем: мост опущен. Они убежали. Пойдем, Норт.

Великан перестал реветь.

– Ну вот, а я только начал веселиться, – сказал он с грустью и, вздохнув, добавил: – Пойдем.

Они прошли по мосту в Кадер. Ганир подошел к супруге, снял со своей головы шлем, а затем шлем Тиграны и со словами: «Ты моя умница» – крепко поцеловал ее. Норт кашлянул:

– Мне кажется, ворота лучше закрыть.

Великан взялся за цепь и в несколько проворных движений поднял ворота. Тиграна покрутила ворот, чтобы смотать цепь. А к ним со всех концов уже бежал поднятый по тревоге гарнизон города. Тиграна надела шлем. Воины окружили пришельцев, ощетинившись копьями. Женщина-тигр процедила сквозь зубы:

– Шлем, Норт, надень шлем.

Великан повиновался, но было уже поздно: люди видели лицо «огра». Из толпы воинов вышел командир:

– Кто вы такие? – он взглянул на Норта. – Точнее сказать, что вы такое? И что здесь делаете? Отвечайте же, пока мы вас на копья не подняли.

Норт рассмеялся. Ганир вышел вперед. Он был облачен в черные доспехи облегченного варианта: нагрудный и спинной щитки поверх кольчуги, щитки на бедрах, голенях, плечах и предплечьях. Шлем кузнец держал под мышкой.

– Нас прислал в помощь осажденному Кадеру герцог Титорский – вот бумаги.

Ганир достал сверток из-за пазухи. Командир взял их:

– Это печать герцога. Так…

Он пробежался глазами по документу:

– Что же, по бумагам вы – наши союзники, – и обращаясь к воинам: – Молодцы, вы не поверите, это сам Ганир Адецкий – Кровавый рыцарь.

По толпе разнесся ропот.

– А это кто с вами? – спросил он, кивая в сторону Тиграны, и пальцем указал на Норта. – И что это еще за чудной зверь?

– Это Тиграна и Норт, они союзники.

– Сдается мне, что вы «мутные» типы. Один – знаменитый, почти мифический воин, убийца, мясник, двое других очень смахивают на нечестивцев. Вот этот господин, – воин, указал на Тиграну, – явно колдун. А этот великан, – кивнул он в сторону Норта, – огр из детской сказки.

– Я не мужчина, а женщина, – сказала Тиграна, снимая с головы шлем.

Командир вздрогнул:

– По мне вы, сударыня, какой-то чудной зверь.

Ганир направил свой клинок к горлу командира:

– Это моя жена, возьмите свои слова обратно, если не хотите, чтобы вас обезглавил Кровавый рыцарь.

– Вы не в том положении, чтобы угрожать, герцог, хотя если она ваша жена, хм-м-м, прошу меня извинить за мою бесцеремонность, сударыня.

Ганир опустил меч.

– Так зачем вы здесь? – спросил командир.

Тиграна подошла к мужу и ответила:

– Простите, а как ваше имя?

– Меня зовут граф Анио Лебат де Костинини, командующий гарнизоном города Кадера.

Тиграна улыбнулась:

– Анио Лебат де Костанини, мы прибыли помочь, велите вашим людям опустить свое оружие. Мы не кусаемся, граф.

Командующий гарнизоном скорчил гримасу:

– А почем я знаю, что вы, ну скажем, не людоеды? Мои люди опустят оружие, а ваш питомец, – он, указал на Норта, – набросится на нас.

– Я вам не какая-нибудь собачка, – оскалился под шлемом Норт.

Ганир спокойно попросил:

– Норт, повернись спиной.

Тот повернулся. Воинам предстала его могучая спина, усеянная копьями и стрелами.

Ганир продолжил:

– Если бы он хотел вас съесть, то уже сделал бы это. Опустите оружие, мы пришли помочь. Вам ведь нужна помощь?

Граф ответил:

– Нужна, – и, обращаясь к своим людям, приказал: – Опустите оружие.


                Галот


Галот жужжал, как пчелиный улей. Со всех концов Арляндского королевства сюда съезжались рыцари, воины, крестьяне и ремесленники – все, кто мог держать оружие. На поле перед городом разместился военный лагерь. Несколько десятков тысяч солдат пили, ели, рассказывали друг другу байки, дрались, и тут же ими занимался патруль королевской гвардии. Преодолев лагерь вне города, предъявляя подорожные бумаги на постах охраны, Семен и Виктория верхом на казурах въехали в Галот. С ними не было ни Оршана, ни Микина. Они остались в ближайшем лесочке в семи километрах от города. Такое решение принял Семен, и это было разумно: не следовало выставлять своих товарищей на всеобщее обозрение без особой нужды. Въехав под арку ворот, Семен и Виктория осадили казуров, и барон поинтересовался у часового:

– Я – барон Семул де Лебарди. Где мне найти герцога Титорского?

Стражник отрапортовал:

– Не могу знать, барон! Возможно, он на королевском совещании, что проходит в центральной зале замка. Его величество Зигур Двенадцатый проводит рекогносцировку сил Арляндского королевства и утверждает предстоящий план действий.

Семен улыбнулся стражнику:

– Благодарю покорно. А не подскажешь, как мне добраться до этой залы?

Стражник указал рукой:

– Вам надо ехать вдоль центральной улицы, вон туда, в конце нее будет замок. Там у стражников спросите.

Семен поблагодарил часового, и они с супругой поехали в указанном направлении. Подъехав ко входу в замок, они перепоручили своих казуров, чтобы тех отвели в стойбище. Подойдя к стражникам и узнав, куда им следует идти дальше, барон и баронесса зашагали длинными коридорами. У одной из больших сосновых дверей стояли два рыцаря в полном обмундировании. Один из них вышел вперед:

– Стой, кто идет?

Семен и Виктория остановились:

– Я – барон Семул де Лебарди, а это – Виктория де Лебарди, моя жена. Мы ищем герцога Титорского. Где он?

– Герцог и другие благородные господа удостоены аудиенции короля Зигура Двенадцатого. Сейчас идет военное совещание. Подождите, пока оно закончится.

Из залы донеслось:

– Эй, кто там за дверью, что за шум, доложись?

Вышедший вперед рыцарь скрылся за дверью. Семен и Виктория услышали:

– Ваше величество, прибыли барон де Лебарди с супругой. Они разыскивают герцога Титорского.

Брезгливые ноты зазвучали в голосе короля:

– С супругой? Он что думает, что на бал приехал, бабу с собой прихватил? Зови его сюда, поглядим на этого барона.

– Слушаюсь, ваше величество, – произнес часовой и появился перед четой де Лебарди. Двери перед Семеном и Викторией отворились. Супруги вошли в залу. Посреди огромной комнаты располагался стол, на котором были какие-то фигурки. «Карта местности», – понял барон. Среди благородных вельмож король выделялся. Он был очень рослый, за метр девяносто, но узковат для своего роста в плечах. Природа одарила его голубыми глазами, волевым подбородком, светлыми вьющимися волосами. Король Зигур Двенадцатый был несомненно красив. То, что это именно король, Семен понял по миниатюрной в форме обруча короне на его голове. Чета де Лебарди также выделялась среди присутствующих, и король тотчас же для себя это отметил:

– Вот так оглобли, – по-видимому, король особо не церемонился со своими вассалами.

Герцог Титорский поспешил вставить свое слово:

– Ваше величество, это Семул и Виктория де Лебарди, те самые, о которых я вам рассказывал, теперь мы спасены.

– Я прекрасно слышал, кто это такие, мой дражайший герцог. Мне только непонятно, почему он притащил с собой жену. Женщинам не место на поле брани.

Барон поклонился королю, баронесса последовала примеру мужа. Семен ответил Зигуру:

– Ваше величество, помимо того, что моя жена женщина, она очень хороший лекарь и неплохой воин.

– Баба – воин? – не церемонился король. – Напялила доспехи и теперь хочет малую нужду стоя справлять?

По зале прокатился хохот. Герцог Титорский молчал. Неожиданно Виктория выхватила двуручный меч из ножен и со всей силы рубанула добротный сосновый стол. Лезвие прошло сквозь него как сквозь масло, прорубая на треть длины. Только могучий воин, обладающий недюжинной силой, мог сделать такое, но никак не женщина. Смех умолк. Виктория, несмотря на всю свою красоту, в это мгновение выглядела угрожающе. Она буквально сверлила глазами надменного властителя. Но король уже не был так смел и нагл. Зигур Двенадцатый сглотнул:

– Вот это да. Меня так никто уже давно не удивлял. Хотя это и не в моих правилах, я беру свои слова обратно. А женушка у тебя, барон, боевая.

Барон улыбнулся:

– А как готовит.

Король и вельможи рассмеялись. Виктория тоже улыбнулась и спрятала меч в ножны. Король вытер слезу:

– Ладно, барон, сколько ты привел дружины? Две, три сотни? Может быть, тысячу?

Барон сказал сухо:

– Только я, моя жена и пара товарищей, что сейчас находятся в ближайшем лесу.

Король выпучил глаза, он начинал закипать:

– Четверо? Ты что, идиот? Где твоя дружина, где крестьяне? В Арляндском королевстве всеобщая мобилизация. Ты что, издеваешься над королевским указом?

Семул де Лебарди был невозмутим, как и подобало барону:

– Ваше величество, я уверен, что тех сил, которые я привел, вполне хватит для победы над Готарой.

– Ты, верно, издеваешься надо мной, барон. Где твоя дружина? Ты дурак, раз осмелился предстать перед своим королем без нее.

– Ваше величество, – вступился за барона герцог Титорский. – Я видел в действии баронета, племянника барона, это просто непередаваемое мастерство. Такой воин стоит десятка, а может, и сотни.

– Так уж и сотни, герцог? – король бросил колючий взгляд в сторону герцога Титорского.

Барон вступился:

– Испытайте меня, мой король. Меньше всего я хотел разгневать вас.

Глаза короля просияли. Его вдруг посетила потрясающая, как ему показалось, мысль:

– Что же, будет тебе испытание. Битва с гадерием.

Герцог Титорский только руками всплеснул:

– Ваше величество, но ведь это же верная смерть! Шкуру этого зверя даже арбалетные стрелы не берут. Я молю ваше величество о замене испытания.

Король криво улыбнулся, смотря барону в глаза:

– Гадерий, и точка. Если твой хваленый барон действительно так хорош, как ты о нем говоришь, то он сделает невозможное и удивит нас. Или же гадерий его просто слопает со всеми потрохами. В любом случае это будет увлекательное зрелище. Да, барон, вы можете выбирать любое оружие, можете даже позвать своих друзей, что пришли с вами, я не против.

Король сверлил глазами барона. На лице Семена не дрогнул ни один мускул. Он так же спокойно, словно говорил о полуденной прогулке, произнес:

– Ваше величество, мне известно, кто такой гадерий. Я готов с ним сразиться, если это оправдает меня в ваших глазах. Из оружия я бы предпочел взять большой моток самой крепкой веревки, которая у вас есть.

– И все? – удивился король. – Да ты, верно, умом тронулся. Ну да будет так.

Через четверть часа Семен стоял в круглом загоне с семиметровыми стенами. Радиусом загон был двадцать метров. Король и вельможи заняли свои места и приготовились взирать на предстоящее действо. Семен снял доспехи, чтобы они не сковывали его движений, оставшись в исподнем, под которым был углеродный скафандр. Крест-накрест через плечи у него была переброшена крепкая веревка. Когда он снимал доспехи, Виктория стояла рядом и со слезами просила мужа отказаться от предстоящего боя. Ей вторил герцог Титорский:

– Мой дорогой барон, это безумие. Гадерий – самый свирепый хищник в округе, он весит больше тонны, но чрезвычайно проворен для своих размеров. Те охотники, которые встречают в лесу гадерия, даже не бегут, они знают, что это бесполезно. Его не берут арбалетные стрелы, шкуру с трудом прорубает топор. На них даже не устраивают облавы: это смертельно опасно. Этого гадерия король заполучил, когда тот был еще очень маленьким. Мой друг, умоляю вас, отступитесь.

– Я знаю, на что иду, герцог и ты, моя дорогая. Король должен увидеть, что моему слову можно верить. Если я говорю, что тех сил, которые я привел, хватит для победы, то так оно и есть.

Сейчас Семен думал о предстоящей битве. Гадерий был крупным, а главное, сильным зверем. Углеродный скафандр, конечно, ему было не порвать, но данная модель, в отличие от скафандра Норта, более уязвима для ударов, на которые способны гадерии, и наверняка на пиковых нагрузках не сможет сохранить форму: у чудоинженерии есть свои ограничения. Схватка с животным могла закончиться многочисленными переломами. И потому барон был полностью сосредоточен. Двери в загон отворились. Послышалось сопение, и появился огромный зверь, по размеру сравнимый с Нортом. Он вышел вперед, оглядел соперника, втянул носом воздух и заревел. Рев, казалось, заполз Семену под скафандр. Мурашки побежали по коже. Но усилием воли барон подавил первичный страх и приготовился к битве. Зверь рванулся с места, в одном неистовом движении бросившись на своего противника. Барон не стал дожидаться, когда эта махина настигнет его. Он ловким движением вышел из-под удара. Гадерий промахнулся. Это его только разозлило. Он развернулся к ловкому барону и снова кинулся на противника, занеся свою правую лапу для удара. Баронесса была белее мела. Король и другие вельможи выкрикивали подбадривающе: «Держись, барон, задай ему, увертывайся от удара!». Но Семен их не слышал: он полностью сосредоточился на хищнике. В этот раз барон не уклонялся от удара зверя, а ждал. Вот лапа гадерия в двух метрах, вот расстояние сократилось до метра, до полуметра. Баронесса зажмурилась. В следующее мгновение Семен накинул петлю на лапу зверя, одновременно выходя из-под удара. Гадерий снова промахнулся. Король воскликнул: «Вот это да, нет, вы видели, вы видели это!». Барон натянул веревку, оттягивая лапу зверя в сторону. Чудище взревело и одним ударом левой лапы порвало веревку. Семен быстро смотал ее. Проба прошла удачно: барон приноровился к своему противнику. Зверь рассвирепел окончательно. Семен сделал две большие петли на веревке и криво улыбнулся, примериваясь к передним лапам гиганта. Тот не сидел на месте, а перебирал лапами, обходя противника сбоку. Семен не шевелился, не сводя глаз со зверя. Когда гигант зашел барону сбоку, то, победно коротко взревев, ринулся в бой. Семен натянул веревку, изготовившись к захвату лап противника. Виктория вновь зажмурилась и пропустила кульминационный момент. Семен неожиданно для всех рванулся навстречу зверю, издав душераздирающий боевой клич. Звук выбил гиганта из ритма. Невероятно, но эта груда мышц растерялась, на мгновение остановившись в нерешительности. Этого барону хватило с лихвой. Он подпрыгнул, закинул обе петли гадерию на лапы, затянул и приземлился ему на загривок. Замешательство зверя длилось не более полутора секунд. Придя в себя, он рванулся лапами в разные стороны, но было уже поздно: Семен успел намотать на них еще несколько колец веревки. Зверь попытался скинуть наглеца с себя, но не тут-то было. Барон набросил гиганту на шею веревку и уцепился за оба конца, прижавшись к холке. Зверь взвыл, он упал на бок и начал кататься по земле, пытаясь сбросить наглеца, но Семен вцепился мертвой хваткой. Движения гадерия были неуклюжими, так как передние лапы намертво сковались кольцами стянувшейся веревки. Гигант задыхался: удавка на шее делала свое дело. Зверь уже не ревел, а хрипел. Семен не отпускал веревку, пока гигант не начал затихать. Тогда барон набросил несколько колец на пасть гадерия и затянул потуже. Зверь не сопротивлялся. Затем Семен занялся задними лапами гиганта. Зрители притихли, они просто не могли поверить тому, что видели: обыкновенный, невооруженный человек смог обезвредить легендарную тварь – гадерия! Скрутив лапы зверя, барон зашел сбоку. В следующее мгновение он сделал невозможное для обитателя этой планеты: напрягся изо всей силы и поднял гадерия, связанного и уже приходящего в себя, над головой. Первой в ладоши захлопала Виктория. Она закричала:

– Браво, молодец!

Ее примеру последовали ошарашенный увиденным король и не менее потрясенная публика. Напрасно гадерий ворочался и вырывался: он был надежно связан и стал сейчас безобиднее котенка.


                Исповедь Микина


В лесочке возле Галота было все спокойно. Метрах в трех над землей, спрятавшись в сосновых ветках подальше от любопытных глаз, сидел Оршан. Рядом с ним стоял, включив оптическую маскировку, Микин. Вблизи он был похож на стеклянную статую, только без контуров. Свет изгибался, казалось, проходил сквозь великана, но это была просто иллюзия. Оршан переступил с ноги на ногу.

– Как ты думаешь, Микин, долго нам еще здесь торчать?

– Еще примерно дней десять или двенадцать будут собираться войска. Так что раньше чем через две недели мы отсюда никуда не уйдем, – словно бы из пустоты донесся голос Микина.

– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Оршан. – Что же нам все это время делать?

– Я могу отключиться на это время.

– Везет тебе, а я вот в анабиоз впадать не умею, – нахохлился орлоид. – Ну давай, может, поговорим о чем-нибудь – время убьем?

– Давай, – отозвался Микин.

Оршан вновь переступил с ноги на ногу и спросил:

– Я все давно хотел узнать, откуда ты? Ты ведь боевой андроид, но кто тебя создал?

Микин ответил после паузы:

– Меня не создали. Я родился.

Оршан закашлялся:

– Что значит «родился»? Ты же андроид – тебя могли только собрать.

– А я не всегда был андроидом. Мои предки, аморфные металлические организмы, появились во Вселенной путем длительной эволюции. На нашей родной планете не было органических форм жизни, поэтому эволюционировали неорганические формы. Это был чудесный мир, мой мир. Я помню своих родителей. Помню: они очень сильно любили меня. Помню своего друга – мы часто играли вместе, – голос Микина дрожал. – А потом все кончилось.

Великан замолчал. Молчал и Оршан. Так прошло около минуты. Орлоид первый не выдержал паузы.

– Знаю, что это бестактно с моей стороны, но что случилось? – спросил он, похлопав от нетерпения крыльями по своим бокам.

Голос Микина все так же дрожал:

– В мой мир пришли гугоры и их приспешники, и в одно мгновение вся наша оборона рухнула. Но они пришли не уничтожить нас, нет. Их замысел был куда изощренней. Гугорам нужны были воины, безжалостные, исполнительные марионетки. И они сделали их из нас.

Микин осекся. Оршан почесал роботизированной рукой загривок.

– Прости, Микин, я не знал.

А великан словно бы не слышал своего крылатого собеседника.

– Они поставили это на поток. По всей планете, по всем колониям за ее пределами появились заводы по переделыванию нас. Мы стали сырьем. Нас сгоняли в концентрационные лагеря. Их техники извлекали из наших тел мозг, обрабатывали, подсоединяли к искусственному, адаптированному интеллекту. Микросхемы, оптические нейроны, но на самом деле внутри меня все еще есть частичка аморфно-металлического человека. Частичка, которая люто ненавидит своих хозяев. Наши тела шли на переработку. А еще этот зов крови. Создателям нужны были послушные куклы, и мы стали ими.

Великан замолчал. В это мгновение послышался хруст ветвей, и из-за кустов вышла молодая кинатка. Она прислушивалась к каждому шороху. Микин и Оршан не двигались, орлоид даже старался не дышать. Грациозный зверь стал щипать траву, постепенно приближаясь к великану. Внимание Оршана и Микина было приковано к этой кинатке. Орлоид телепатически сказал своему спутнику:

– Похоже, она идет к тебе. Не спугни ее.

Тем временем кинатка подошла ближе. Микин, стараясь не шуметь, наклонился к земле, сорвал траву и, раскрыв ладонь, протянул сочную зелень грациозному зверю. Кинатка отпрянула и хотела бежать, но великан издал звук, сродни тем, которые издают эти звери. Она вдруг остановилась и подошла. Солнце проникало сквозь листву и сплетало причудливый узор на шкуре животного. Кинатка тянулась за угощением. Ее язык коснулся пальцев Микина – она начала есть с его руки. Оршан телепатически сказал великану:

– Посмотри на себя: ты не бездушная кукла, о которой говоришь. Я вижу в тебе доброту.

В одно мгновение Микин перестал быть невидимым. Кинатка пискнула и побежала прочь. Великан обернулся к Оршану, его сенсоры были бледно-красными:

– Ты не знаешь меня. Ты не знаешь того, что я сделал.

Он сел на землю.

– Когда гугоры закончили свое черное дело, нас бросили в самое пекло. Мы убивали по их малейшему приказу. Истребляли целые народы, расы, уничтожали планеты, светила. На моей совести миллионы жизней. А потом они ушли так же внезапно, как и появились, оставив свои творения на милость приспешников. С их уходом не стало легче. Зов крови владел нашими умами. А ты знаешь, Оршан, что такое зов крови?

Орлоид ответил сухо:

– Нет.

Микин не сводил своих сенсоров с Оршана.

– Зов крови – это сила, подавляющая волю к сопротивлению, доброту, все то светлое, что есть в тебе. Нет, ты не становишься другим, просто наружу вырывается вся злость и ненависть, усиленные тысячекратно. Ты не можешь бороться с этим, но все чувствуешь. Это было не выносимо, но разве может марионетка сама обрезать нитки? Десятки веков, покинутые своими повелителями, подгоняемые стражами, мы бороздили просторы Вселенной с одной только целью – убивать. Это было немыслимо, невыносимо.

Микин отвернулся от Оршана.

– А однажды далеко от своих стражей нескольким нашим воинам удалось преодолеть зов крови. До сих пор неизвестно, как это получилось. Но они возглавили восстание. Нам удалось сбросить власть стражей и освободиться от зова. Это было самое сладостное мгновение: мы больше не были чьими-то марионетками. Свобода не просто звук. Но осознание того, что мы творили, с еще большей силой встало перед нами. Некоторые не смогли жить с этим… Другие решили искупить свои деяния. Мы пытаясь замолить свои преступления, предлагая помощь тем, кто нуждался в ней. Мы надеялись, что это хоть как-то облегчит нашу ношу. Наконец-то моему народу удалось найти свой путь к спасению. Многие встречали нас враждебно, атаковали, и мы больше не приходили в эти миры. Но были и те, кто принял нашу помощь. Они стали нашим спасением.

Микин обернулся к Оршану. Если бы про этого великана можно было сказать, что он готов заплакать, этот момент настал именно сейчас.

– А потом вернулись они – гугоры. Всемогущие, непобедимые, безжалостные, какими мы их и запомнили. И все то, что было собрано по крупицам, в одночасье рухнуло. Зов крови вернулся с новой силой. Властелины позвали своих марионеток в бой. Но были и те, кто сумел избежать этой участи. Им повезло, они оказались за многие световые годы от дома, когда вернулись властелины. Я не был в их числе.

Микин замолчал. Оршан смотрел на своего понурого спутника. Великан сидел, обняв колени и опустив голову. В этот момент послышался шорох. Из кустов неожиданно для Микина и Оршана вышла та самая кинатка. Она, прислушиваясь, подошла к великану и остановилась буквально в метре от него. Андроид поднял голову и посмотрел на нее. Оршану показалось, что он сейчас прогонит зверя, но этого не случилось. Микин наклонился вперед, сорвал траву и поднес ее кинатке. Она начала есть.

– Ты не марионетка, Микин, – прозвучал голос Оршана у великана в голове. – Ты даже не андроид. Ты – аморфно-металлический человек. Мы те, кем сами себя считаем. Гугоры не смогли до конца подчинить тебя, они не смогли убить добро в тебе. Ты и только ты решаешь, кто ты. И я вижу, какой выбор сделал Микин – аморфно-металлический человек.

Великан ответил вслух:

– Спасибо, Оршан, спасибо.


                Так много дел


Солнце было уже высоко. Федор, обнаженный по пояс, шел к замку-крепости Лебарди. Он нес огромную вязанку жердей на плече толщиною в запястье каждая и длиною более трех метров. За ним шла горбачиха, впряженная в телегу, груженную жердями. Сзади к телеге был привязан горбачонок. Рядом с Федором шли двое погонщиков. Тот, что был постарше, обращался к баронету:

– Ваша милость, ну войдите в положение, рассудите нас.

Федор ответил своему назойливому собеседнику:

– У меня от вас уже голова раскалывается. Вы вдвоем от меня никак не отстанете. Чего вам от меня надо?

Крестьянин обиделся:

– Я же говорю, ваша милость, у меня горбач, то есть горбачиха. Я отдал ее ему в аренду – он кивнул на другого крестьянина, а тут горбачонок, и он сено скосил, чтобы вот горбачонку – а у меня надел не резиновый и скотины мало. Вот.

Федор негодовал:
– Час от часу не легче. Если ты думаешь, что выпалил мне весь набор слов и я должен их сам в предложение собирать, то ты ошибаешься. Горбачонок, сено – ты хоть сам-то понял, что сказал?

В разговор вмешался второй крестьянин:

– Да все не так. Горбачонок мой. А скосил я, потому как на моем наделе трава еще не подросла. Я отдам, когда она подрастет.

Первый всплеснул руками:

– Это как горбачонок твой? Мой он. Горбачиха моя и горбачонок мой.

Федор злился:

– Горбачиха, горбачонок! Вы себя-то слышите? Как же с вами барон управлялся, ума не приложу?

Крестьяне с удвоенной силой заспорили. Федор не выдержал:

– Хватит, молчать! До замка ни одного слова, а то я вас вместе с горбачихой, горбачонком и травой загоню за кудыкину гору.

Баронет был очень убедителен в этот момент, потому оба крестьянина замолчали на полуслове.

Спустя полчаса все трое и телега с впряженной горбачихой добрались до городских ворот. С правой стороны, под самыми стенами около рва с водой, на небольшом клочке земли два десятка крестьян вкапывали заостренные жерди острием вверх. От стены до рва с водой было не более метра. Все это пространство крестьяне усеяли кольями. Жерди были уставлены рядами. Первый ряд от стены вкопали вертикально вверх, следующий – под углом в шестьдесят градусов, последний был врыт под тридцать градусов. Если бы силы Готарской империи собрались штурмовать Лебарди, то данное оборонительное сооружение доставило бы им немало хлопот. Эта мысль радовала Федора, ведь идея с кольями была его. Баронет снял с плеча вязанку, положил ее на землю и окликнул одного из работающих:

– Юлан, как продвигаются дела?

Юноша отложил топор, которым заострял жерди и обернулся:

– Все нормально, Федор, сегодня мы установили семьсот жердей. Думаю, до вечера установим еще семьсот.

Федор воровато оглянулся, словно бы ища кого-то.

– Юлан, сколько раз я тебе говорил: не называй меня Федором, зови Федосулом или баронетом. На худой конец, «ваша милость», как вот эти два обормота, – он кивнул в сторону своих спутников.

– Но ведь рядом нет герцогини, – возразил юноша.

– Ну и что с того, что ее нет рядом? Все равно, если ты будешь так меня называть, рано или поздно она услышит, и что тогда?

Юлан пожал плечами:

– И почему бы ей все не рассказать?

В разговор вмешались спутники Федора:

– Ваша милость, ну как насчет нашего вопроса?

Баронет только всплеснул руками:

– Как, опять? Вам что, больше заняться нечем?

Тот, что постарше, ответил:

– Но это же мой горбачонок, и еще трава.

Тут вмешался молодой:

– Нетушки, горбачонок мой, а траву, я же сказал, отдам.

Федор вскипел:

– Мой, мой, мой!.. Вот ваши жерди, займитесь ими, заострите, а до того ничего не желаю слышать!

И баронет направился в замок. Юлан подошел к крестьянам и с сочувствием протянул топоры.

– Молодой еще, ничего, научится, – сказал тот крестьянин, что был постарше.

– И все-таки это мой горбачонок, – отозвался тот, что был помладше. – Надо будет с ним еще поговорить.

Юлан положил руки на плечи обоим крестьянам:

– У нас тут двести жердей. Сами себя они не заточат. Меньше слов, больше дела.
Раньше закончите, раньше поговорите.

Было уже часа два. Федор в задумчивости стоял на крепостной стене и смотрел куда-то вдаль. Рядом стоял Гайд. Молодой баронет словно бы что-то шептал, но совершенно беззвучно, только губы шевелились. Ветер играл с его короткой стрижкой, обдувал могучие плечи. Он уже не был подростком, это был молодой мужчина, принявший на себя тяжесть ответственности за целый город. Гайд неожиданно спросил:

– О чем ты думаешь, Федосул? – пока герцогиня была в замке, робот ни на шаг не отступал от условностей.

Федор ответил отрывисто:

– А разве ты не можешь прочесть мои мысли?

Гайд примирительно сказал:

– Я тебе не враг, мой юный друг. Я понимаю, что в таком возрасте тяжело принимать ответственные, трудные решения. Мне лишь хочется тебе помочь. К тому же у меня нет блоков, наделяющих способностью телепатии.

Федор выдохнул и обернулся к роботу:

– Прости, Гайд, я не хотел тебя обидеть. Но это, правда, все чертовски трудно. И как отец справлялся?

Гайд поправил баронета:

– Дядя, мой юный друг, дядя. Не забывай этого. А у Семула де Лебарди просто большой опыт в подобных вопросах. Что до обид, так я не обидчив.

– Знаешь, Гайд, я все думаю о предстоящей осаде. У нас не хватит сил отразить готарские орды. Посмотри на них, – указал Федор на крестьян, работающих под стенами замка, – разве они воины, разве они знают, что такое битва?

– У нас есть еще время, мы можем обучить их азам воинского дела. А у Ганира припасено оружие на весь город.

Федор улыбнулся криво:

– Это все равно будет не то – две сотни ополченцев против… Я даже не знаю, какие силы будут нам противостоять.

– Не стоит так драматизировать. Ты, мой юный друг, кажется, совсем не веришь в другие две группы.

Федор ответил сухо:

– Здравомыслящий управленец в подобных ситуациях должен исходить из худшего.

Гайд похвалил своего собеседника:

– Что же, молодец, Федосул, ты схватываешь все на лету.

– Я вот о чем подумал, – неожиданно оживился баронет. – Может быть, снимем с нашего корабля несколько плазменных пушек и разместим на стенах по периметру. Тогда к нам не одна армия не посмеет сунуться.

– Ты же знаешь сам, мой юный друг, что нельзя. Что будет с оружием, если с нами что-то случится, если оно попадет в дурные руки? Тот, кто завладеет им, будет править миром, править огнем и мечом.

Федор вновь загрустил. Он сложил руки в замок и слегка опустил голову. Гайд и баронет молчали. Робот хотел было нарушить неловкую тишину, подумав, что Федор совсем сник, но юноша неожиданно сказал:

– А как было бы хорошо оплести те жерди колючей проволокой, и на стене она нам не помешала бы. Тогда штурм крепости превратился бы в безнадежную затею. Как считаешь, Гайд?

– Мне кажется, внизу крестьяне с этим справятся, а вот наверху я бы сам занялся. Получится и быстрее, и аккуратнее. Что касается самой проволоки, то об этом следует поговорить с Анжу Искусным.

Баронет обернулся к роботу:

– Меня мучает еще один вопрос. Нам нужны чаны под кипящую смолу, чтобы поливать осаждающих в момент штурма.

– Что же, с этим вопросом тоже надо обратиться к Анжу Искусному.

– И, наконец, последнее: городу просто необходим большой резервуар воды, чтобы мы смогли как можно дольше продержаться. И что бы ты ни говорил, но за такое короткое время вырыть его способна только бурильная установка у нас на борту. Надо ее привезти.

Гайд не возражал:

– Ну что же, надо так надо. В конце концов, это же не оружие. То-то Кальди будет рад.

Федор улыбнулся:

– Вот и хорошо, ты этим и займешься. Я только одного понять не могу: как бурильная установка оказалась на борту медицинского корабля?

– Все очень просто, мой юный друг, – по ошибке. Их устанавливали на корабли, которые должны были минировать астероиды и планеты. Контейнер с бурильной установкой попал к нам вместо дополнительного медицинского оборудования: какой-то грамотей просто перепутал кодировку.

– Значит, вот почему у нас дефицит пилюль с нанороботами, – сказал Федор, потирая руки, и посмотрел на робота. – Ладно, Гайд, нам надо делом заняться. Ты за установкой, а я пока пойду поговорю с Анжу по поводу колючей проволоки и чанов под смолу.

Робот склонил голову в знак согласия, подошел к краю стены, перевалился через нее и начал спуск по отвесной поверхности. Федор посмотрел ему вслед:

– Ну, Гайд! – вырвалось у него.

Баронет не стал рисоваться, да и не перед кем было. Он просто спустился со стены по лестнице. И тут его взору предстала завораживающая картина. Около водопроводного крана, торчащего из стены, сидела на корточках Амелина Титорская в длинном крестьянском сарафане. Она мыла волосы. Федор застыл как вкопанный. Длинные каштановые волосы красавицы намокли. Амелина натирала их мылом. Затем взяла гребень и начала их расчесывать, чтобы мыло равномернее распределилось по волосам. Делала она это очень красиво. В одной руке девушка держала свои волосы, а в другой гребень. Плавные длинные движения. Федор сглотнул. А тем временем Амелина закончила расчесывать волосы и, немного привстав, подобрала сарафан. Стали видны ее точеные лодыжки. Федор второй раз сглотнул. Красавица открыла кран и подставила голову под струю воды. Она аккуратно смывала мыло с волос. И тут Амелина увидела Федора. Пару секунд герцогиня вглядывалась в баронета, а потом, заметив некое смущение в нем, улыбнулась. Волосы были чисты. Девушка закрыла кран, выпрямилась, оправив сарафан, и, наклонив голову влево, отжала волосы. Все с той же улыбкой она помахала баронету. Федор поднял руку к лицу и неуклюже раскрыл ладонь. Секунд через десять Амелина приблизилась вплотную.

– Добрый день, Федосул. Ответьте мне, только честно, – попросила она, запрокинув голову, чтобы видеть лицо баронета, и проводя пальцем по его голой руке.

Глаза Федора приковали капли на шее герцогини, опутавшие ее, как ожерелье:

– Обещаю. Спрашивайте, Амелина.

Она склонила голову налево и слегка прищурилась:

– Вы сегодня завтракали?

– Нет, – выдохнул он.

– Так я и думала. Совсем вы себя не бережете, Федосул, – сказала герцогиня, беря под руку баронета и увлекая за собой. – Вы немедленно пойдете со мной к Лоте Болтливой и отобедаете. Возражения не принимаются.

Федор попытался сослаться на занятость:

– Но у меня дела. Я шел к Анжу Искусному. Мне у него кое-что нужно заказать.

– Все дела потом, – не унималась герцогиня. – Мужчина должен плотно кушать. Кстати, как я вам в новом облачении?

– Вы обворожительны.

Амелина ухватилась за край сарафана и покачала свое одеяние из стороны в сторону.

– И мне нравится. Удобно. У вас здесь, как я посмотрю, балы и светские вечера совсем не проводятся. Так к чему все мои дорогие наряды? Лота отыскала это чудо в своих сундуках – сарафан ее молодости. И представляете, он пришелся мне впору. Вы не поверите, она такая словоохотливая и знает столько интересных историй.

Федор улыбнулся:

– Потому-то ее и зовут Болтливой.

– Лота Болтливая, – произнесла Амелина с некой помпезностью. – Да, это прозвище ей подходит.

Трапеза не была долгой. На столе стояло всего два блюда, одно из которых приготовила сама герцогиня, чем не преминула похвастаться перед баронетом:

– А вы знаете, Федосул, армячью кашу приготовила я.

Он еще не успел до конца прожевать и ответил с набитым ртом:

– Спасибо, Амелина, очень вкусно.

Герцогиня прыснула смехом. Федор тоже улыбнулся. Всю трапезу баронет и герцогиня не сводили глаз друг с друга, а Лота все болтала без умолку:

– А что это вы так редко к нам заходите, баронет? Совсем отощали, одна кожа да кости. Не хотите ли еще молока?

Федор на это отвечал:

– Дела, Лота, дела – просто нет на все времени. И вовсе я не отощал. Амелина, разве я отощал?

– Стенку видно, – пошутила она.

– Вот, вот. То-то я чувствую, что меня на ветру шатает, – отшутился он. – Да-да, молока еще, если можно.

Лота аж руками всплеснула:

– Не можно – нужно!

Отобедав, Федор поблагодарил хозяек за еду и откланялся. Он вышел из избы Лоты и тут же наткнулся на тех двоих крестьян, что так докучали ему с утра. Баронет почти что взмолился:

– Опять вы! Да что вам от меня нужно?

Они в один голос, не сговариваясь, заладили:

– Ваша милость, рассудите нас.

Совершенно неожиданно из-под руки Федора вынырнула герцогиня.

– Что за шум, а драки нет? – осведомилась она.

Баронет поведал ей свою головную боль:

– Представляете, Амелина, вот эта парочка не отстает от меня с рассвета. Все толкуют про какую-то горбачиху и горбачонка, про луг, траву. Я, право, уже запутался. А они не отстают, хотят, чтобы баронет их рассудил.

Герцогиня улыбнулась:

– Федосул, у вас же есть Кишур Седовласый. Почему вы до сих пор не отправили их к нему? Это же его забота – разбирать жалобы крестьян. Ну да ладно, давайте я попробую помочь вашему горю.

Она обернулась к крестьянам и спросила:

– Какое у вас дело к баронету? Изложите его мне.

Тот, что был постарше, начал:

– У меня горбачиха была, вернее, есть. Я отдал ее ему на время, – крестьянин кивнул на своего более молодого собрата. – А тут горбачонок. А он говорит, что это его, и траву, значит, на моем наделе косит.

В разговор вмешался второй:

– И все ты врешь. Мой это горбачонок. А траву я ему косил, потому как она у тебя рядом с водой, и потому сочнее – маленькому полезней. Траву я сеном тебе отдам.

Первый не унимался:

– Да не нужно мне твое сено! Горбачонка отдавай!

Герцогиня прервала споры крестьян.

– Подождите. Ты говоришь, что отдал горбачиху на время ему? – спросила она того, что был постарше, при этом указывая на молодого.

– Да, но горбачонок-то мой.

– Нет, мой, – перебил его молодой.

– Подождите, – вновь осадила спорящих герцогиня, обращаясь все к тому же крестьянину: – Ты отдал свою горбачиху на время ему за деньги?

– Да, за два даринга.

Амелина обрадовалась:

– Ага, хорошо, – и обращаясь к молодому: – А на какой срок ты брал горбачиху?

– На два года. Уже отдавать нужно, – ответил молодой.

– Значит, пока горбачиха была у тебя, ты ее к горбачу водил?

– Было дело. Она, треклятая, норов показывала и молока давать не хотела.

– Сам ты треклятый, горбачиха моя – золотая, кормилица, – всполошился второй крестьянин.

– Да золотая, золотая, только к горбачу пришлось отвести, а то не доилась.

– Значит, она забеременела и родила, пока была в аренде? – уточнила Амелина.

– В чем? – испугался молодой.

– Дубина, так ее светлость наш с тобой уговор называет: ты мне – два даринга, а я тебе горбачиху на два года, – пояснил второй крестьянин.

– А! Верно, ваша светлость, так все и было, – кивнул молодой.

– Тогда это твой горбачонок. Ты заплатил за него два даринга.

– Ну как же, ваша милость! – запротестовал первый крестьянин. – Горбачиха моя и горбачонок мой!

Теперь Амелина обратилась ко второму крестьянину:

– А разве все то время, пока горбачиха была у него, – герцогиня кивнула на молодого, – она твою землю пахала? Разве все это время она давала молоко тебе? Или ты отдавал не одну горбачиху, а горбачонка в придачу?

– Нет, – потупился он.

– Вот и получается, что это его горбачонок. Ты согласен? – спросила она.

– Согласен, – ответил урезоненный.

Амелина улыбнулась и подмигнула Федору:

– А насчет второго вопроса и думать нечего. Взамен травы будет сено. Оба согласны? – спросила она крестьян.

– Да, – ответили те.

– Ну все, я вас рассудила, – подытожила Амелина.

Крестьяне поблагодарили, развернулись и пошли прочь. Тот, что был постарше, почесал затылок и проронил: «Эхе-хе-х, с ее милостью не поспоришь».

Герцогиня развернулась к Федору и, склонив голову набок, посмотрела ему в глаза. Он развел руки в стороны:

– Вы меня просто спасли, Амелина. Я, признаться, уже и не надеялся отделаться от них. Огромное спасибо.

– Да ничего особенного, – сказала герцогиня. – Отец часто разбирал подобные дела в моем присутствии. Мне всегда нравилось следить за развитием таких дел. Скажите, Федосул, вы ведь куда-то шли? К Анжу, кажется?

– Вы совершенно правы, Амелина, я шел к Анжу. Мне нужно у него кое-что заказать.

Герцогиня умоляюще посмотрела на Федора:

– А можно я пойду с вами? А то Лота Болтливая меня совсем вымотала своими разговорами. Ну, пожалуйста, Федосул, – последняя фраза у нее получилась просящая, заискивающая.

– Разве я могу вам отказать, Амелина?

Десять минут спустя баронет и герцогиня стояли перед Анжу Искусным. Федор объяснял ему свой заказ.

– Это должна быть проволока. Ну то есть две такие длинные стальные веревки, скрученные между собой. А через каждые десять сантиметров шипы. Понятно?

– Не совсем. Нужны детали. Можете изобразить, баронет? – спросил Анжу, доставая из-за пазухи лист пергамента и тонкий кусочек угля.

За несколько минут баронет нарисовал точный чертеж колючей проволоки (его руки двигались очень быстро), указав все необходимые размеры, масштабы и допуски, характер скрутки, место расположения и вид шипов. При этом все линии были прорисованы четко – ничего лишнего. Анжу повертел в руках пергамент и попросил пояснить некоторые моменты, которых не понял. После того как баронет ответил на все вопросы, средневековый изобретатель доменной печи присвистнул от восхищения:

– Ваша светлость, мне доводилось в своей жизни видеть немало чертежей, но такой искусный вижу впервые. Скажите,  а сколько вам нужно этой проволоки?

– Сорок тысяч метров.

– Да-а-а… – поскреб в затылке Анжу. И, помолчав с полминуты, добавил: – Здесь необходима дополнительная оснастка. Нужно подумать, как проще и быстрее все организовать. Одного материала потребуется несколько тонн, весь мой запас уйдет. Наверняка потребуется помощь. А как скоро нужна эта проволока?

– Через две недели, – спокойно произнес баронет.

– Две недели?! Подождите, на одну оснастку у меня уйдет несколько недель. А ведь эту проволоку нужно еще изготовить и скрутить.

– Анжу, я попрошу Гайда, Юлана и Кальди помочь вам. К тому же за всем необходимым обращайтесь напрямую ко мне, – успокоил баронет.

– Так они же все заняты, – раздосадовался Анжу.

– Ничего, время для вас найдут, я поговорю.

Анжу пристально посмотрел баронету в глаза. Федор понимал, что требовал от него практически невозможного, но взгляда не опустил.

– Хорошо, – сказал Анжу, – мне нужно немедленно браться за работу. Попросите Гайда, Кальди и Юлана зайти ко мне сегодня вечером, особенно Гайда. Я постараюсь сделать первые наброски и хочу оценить, на что могу рассчитывать.

Федор кивнул и добавил:

– Будьте уверены, я приведу их с собой.

На губах изобретателя появилась улыбка.

Возвращаясь из мастерской Анжу Искусного, Федор был погружен в свои мысли. Амелина с интересом наблюдала за ним. Он смотрел перед собой, доверившись автопилоту. Герцогиня задумала хитрость. Она как будто бы случайно оступилась и сделала подножку баронету. Федор, не прерывая хода мыслей, перешагнул через ее ногу, одновременно придерживая слегка осевшую герцогиню. Он посмотрел на нее. В ее глазах блестела веселая женская хитринка, смешанная с уважением к его мужской ловкости и силе. Сердце подпрыгнуло к горлу, и губы на долю секунды предательски подернула еле уловимая улыбка. Но баронет быстро взял себя в руки:

– Герцогиня, будьте осторожней, мостовые Лебарди чрезвычайно коварны.

– Ах, спасибо, баронет, – поддержала она ею же начатую игру. – Но вы знаете, титорские герцогини в этом куда более искусны.

Ее взгляд изменился. Она смотрела на него с вызовом. Федор на мгновение смешался, слегка изменив наклон головы. Амелина брызнула смехом:

– А вас легко смутить, баронет. Не будьте таким серьезным. Я просто дурачусь.

– У вас чудесный смех, Амелина, – сказал он, смотря ей прямо в глаза.

Она опустила взгляд, слегка повела головой, а потом вновь взглянула на баронета. В этот момент Федор почувствовал, что окружающий воздух словно наэлектризовался. Но, самое главное, он осознал, что все еще держит ее за локоть. Взгляд Амелины вдруг снова изменился, он стал задумчив и немного грустен. Федор внимательно смотрел на нее. Герцогиня неожиданно нарушила тишину:

– Федосул, пообещайте мне одну вещь.

– Какую, Амелина?

– Никому не позволяйте играть с собой, даже мне.

– Почему вы сейчас это говорите?

– Потому что мне не все равно.

Она отвела взгляд. Федор улыбнулся. Когда герцогиня вновь посмотрела на баронета, ее взгляд уже не был задумчив:

– А о чем вы думали, Федосул, до того, как я вас так бесцеремонно прервала?

– Я думал о том, что Анжу будет сложно уложиться в срок: на подготовку очень мало времени. Однако меня больше всего беспокоит другое. Нам нужны чаны под смолу, а, кроме Анжу, этот заказ выполнить некому, едва ли он успеет управиться с колючей проволокой.

Амелина подняла правую руку над головой и потрясла перстом:

– Подождите, Федосул, я, кажется, знаю, как решить эту проблему. Идите за мной.

Они направились к одной из крепостных башен. Амелина уверенно вела Федора за собой. Подойдя к двери, ведущей в башню, герцогиня спросила:

– Я надеюсь, у вас есть с собой ключи от этого замка?

Федор взглянул ей в глаза:

– У меня есть ключи от большинства дверей замка, барон их передал мне вместе с полномочиями главы города, но они лежат в моей избе. Если вы дадите мне слово не удивляться, я кое-что сейчас сделаю, хорошо?

Герцогиня поправила прядь каштановых волос:

– Вы меня заинтриговали, Федосул. Я постараюсь не удивляться.

Федор взялся рукой за большой амбарный замок, рванул его вниз. Ползамка осталось у него в руке, другая часть висела на двери. Баронет посмотрел на герцогиню. Она, немного опешив от увиденного, ответила на это:

– А я погляжу, у вас вообще от любой двери ключи есть.

Федор загадочно улыбнулся:

– И то правда, Амелина.

Он убрал обломок замка, снял щеколду и отворил дверь. Изнутри пахнуло сыростью. Герцогиня заглянула внутрь:

– Да, нам, кажется, сюда. Вот только темно.

Федор шагнул в дверной проем. Он снял со стены факел, понюхал его и выдал:

– Кажется, смола.

Достал из кармана дуговую зажигалку.

– Сейчас будет интересно, – предупредил он, показывая извлеченный приборчик.
Герцогиня приблизилась. Федор нажал на кнопку. Между двумя клеммами проскочил дуговой разряд. Амелина вздрогнула от неожиданности. У нее вырвалось непроизвольно:

– Ух ты!

Баронет зажег факел. Амелина и Федор стояли на площадке. Спиральная лестница опоясывала внутренность башни. Герцогиня взяла под руку баронета и потянула за собой вниз:

– Нам сюда.

Федор не сопротивлялся. Они начали спускаться. Отблески пламени дрожали на каменных стенах. Ступеней через двадцать им предстала еще одна дверь с амбарным замком. Герцогиня скомандовала:

– Ну, Федосул, доставайте свои ключи.

Баронет долго не церемонился с замком: крепко ухватился за него, рванул. Металл с треском разорвался. Герцогиня ойкнула. Было видно, что дверь давно не открывали. Она разбухла и не хотела отворяться. Федор навалился плечом – дверь не поддалась. Тогда он обернулся к герцогине:

– Амелина, вы не могли бы отойти чуть подальше. И я снова призываю вас не удивляться тому, что сейчас увидите. Да, и вот еще – подержите, пожалуйста, факел.

В знак согласия герцогиня отошла на несколько ступеней назад, при этом взяв у баронета факел. Федор со всего размаху ударил кулаком в дверь. Кулак прошел насквозь. Он вынул руку из образовавшейся дыры и ухватился за ее края. Усилие – и несколько обломанных дверных досок оказались на полу. Баронет разбушевался. Дверь разлеталась в щепки. Спустя полминуты дверной проем зиял пустотой. Пахнуло подвальным духом. Амелина подошла с факелом к Федору.

– Ну вот мы и на месте. Это – оружейный склад крепости.

Герцогиня первая вошла в помещение. Факел озарил стены. Вокруг висело и лежало оружие: клинки, алебарды, копья, палицы, топоры, щиты, луки с колчанами стрел, арбалеты, кольчуги, доспехи и еще много чего. Большая часть оружия была ржавой. Федор взял со стены алебарду и провел пальцем по лезвию.

– Хорошо, – заключил он, – металл не успел полностью проржаветь. Кое-что из этого сгодится в бою.

– Я думаю, Федосул, вам будет более любопытно вот это, – Амелина осветила факелом груду чугуна, сваленного в углу.

Федор присмотрелся повнимательнее: это были чаны, и вскрикнул:

– Амелина, да откуда вы все это знаете?

Она лукаво улыбнулась:

– Я же единственная дочь герцога Титорского и бывала в этом замке еще совсем маленькой девочкой. Отец все мне показывал. Здесь должно быть тридцать два чана. Только эти чаны планировалось использовать для кипящего масла.

– Это еще почему? Где взять это самое масло в таком количестве? – поинтересовался Федор.

– Как мне рассказывал отец, раньше в главной башне, седьмой по счету справа, был резервуар, заполнявшийся маслом. Но от этого отказались, когда тридцать шесть лет назад в башне случился пожар. Она была разрушена и отстроена заново. Поэтому ее кладка так выделяется на фоне всей стены. А вы, баронет, разве не заметили отверстия под бойницами по всей стене? Наверху есть замаскированные желоба как раз в тех местах, где устанавливаются эти чаны. Кипящее масло лили в отверстия, и оно выливалось на головы осаждающих по всей протяженности стены. Так оборонялся мой дед от герцога Бальхароа при земельных распрях. И знаете еще что: это один из самых лучших замков в плане обороны в Арляндском королевстве.

– Вы, Амелина, для меня только что открыли Америку, – искренне произнес Федор, опершись рукой о стену.

– Что открыла? – изумилась она.

– Не берите в голову, так говорят у меня на родине, кажется…


                У нас есть порох…


Федор в сопровождении герцогини нес два чана, взяв их за ручки. Баронет и Амелина обогнали двух крестьян, перетаскивающих один чугунный чан – он весил не менее пятидесяти килограммов. Емкости были огромными – на четыре ведра, не меньше. Федор с легкостью забрался по ступеням на стену, где уже красовалось несколько этих сосудов. Амелина нащупала камень-обманку в кладке и вынула его, открыв отверстие слива. Баронет установил чан рядом так, что носик с крышкой располагался как раз напротив отверстия. В нужный момент можно было открыть крышку, и все масло потекло бы со стен на врагов. Федор и Амелина установили еще один чан, и в этот момент герцогиня увидела, как к замку приближался какой-то механизм. Она ойкнула и окликнула баронета:

– Федосул, что это?

Федор посмотрел в том направлении, куда указывала герцогиня.

– А-а-а, вот и бурильная установка. Это изобретение мы захватили с собой, когда пришли в Лебарди.

– И для чего оно?

– Оно роет землю, – кратко пояснил Федор.

– А зачем нам рыть землю? – изумилась Амелина.

– Нам нужен большой резервуар с водой. Порода здесь твердая, быстро вырыть получится только с помощью этой машины.

– Но зачем нам этот самый резервуар, ведь у нас уже есть водопровод и колодец? – спросила Амелина.

Федор объяснил:

– Вы знаете, Амелина, водопровод можно сломать, а озеро рядом с замком осушить, тем самым лишив колодец подпитки водой.

Герцогиня посмотрела на Федора хитро:

– А вы, Федосул, мыслите как настоящий стратег на несколько шагов вперед, – она поправила выбившийся из прически локон. – Я бы хотела посмотреть на эту машину. Так, кажется, вы ее назвали?

– Хорошо, я вам все покажу.

Машина въехала в ворота и вырулила на площадь, к ней со всех сторон уже сбегались зеваки. Когда герцогиня и баронет спустились вниз, бурильная установка была окружена плотным кольцом. Машина заглушила двигатель. Федор воспользовался своим положением, чтобы вместе с герцогиней подойти поближе. Установка была поистине футуристическая. Длиною более двенадцати метров, шарообразный купол-кабина, гравитационная подушка с инерционным двигателем, платформа с закрепленной на ней бурильной установкой, дискообразная головка установки со множеством шипов и зубьев, чтобы вгрызаться в землю, и желоба, чтобы отводить породу из рабочей зоны – все это казалось средневековым людям чудным зверем на пример сказочного дракона. Герцогиня ухватилась за руку Федора и попыталась спрятаться от машины за его спиной. Он, повернувшись вполоборота, улыбнулся:

– Что же вы, Амелина, Микина и Норта не испугались, а бурильную установку боитесь – она же неживая.

– Как это неживая? Она же сюда как-то прибыла?

– Да, неживая. Это машина. Ею управляют.

– Как это? – изумилась герцогиня.

– Сейчас я вам покажу, – с этими словами баронет освободил из объятий герцогини свою руку, подошел к платформе на гравитационной подушке, запрыгнул на нее и подошел к сферической кабине. Федор постучал по ней и сказал:

– Гайд, не пугай народ, покажись.

Сфера в поперечнике разделилась линией пополам. Одна из полусфер начала подниматься. Внутри было светло. Полусфера дошла до верхней точки. Внутри не было органов управления. Собравшимся предстал Гайд, свернувшийся несколько раз в кольцо. Он поднял голову:

– А я уж и забыл, как в ней тесно.

Амелина подошла ближе:

– Боже мой, Гайд, как же вы всех нас напугали!

Робот склонил голову набок:

– Простите, герцогиня, я меньше всего хотел сделать это.

Он повернулся к Федору:

– Ну, баронет, где будем делать резервуарчик?

Федор посмотрел вперед:

– Пожалуй, продвинься метров на четыреста вперед.

– Как скажешь, Федосул.

Машина вновь включилась. Послышался приглушенный звук работающего инерционного двигателя. Установка приподнялась на гравитационной подушке. Послышался громовой голос Гайда из динамика:

– А ну расступись, народ! Дай проехать!

Толпа раздалась в стороны. Машина вместе с Федором, который держался за край полусферы, устремилась в проем. Через несколько секунд они преодолели четыреста метров и вторые ворота, оказавшись во внутреннем дворе. Народ устремился вслед за машиной. Федор крикнул громко:

– Гайд, стой! Рыть будем здесь.

Робот откликнулся:

– Хорошо. Какого размера и какой формы нужен резервуар?

– Я думаю, – сказал баронет, – нужно рыть цилиндрический резервуар, радиусом пять метров и глубиной шесть.

– Похоже, мой юный друг, ты собрался сидеть в осаде не один год.

Федор посмотрел на Гайда:

– Нужно быть готовым ко всему.

– Как скажешь, Федосул. Ну-ка слезай: ты мешаешь.

Инерционный двигатель перестал работать. Платформа плавно опустилась на землю. По бокам вышли опоры, они врезались в грунт, надежно фиксируя бурильную установку на земле. Полусфера закрылась, спрятав Гайда. Начала выдвигаться стрела с дисковой головкой. Она вышла вперед на два метра. Противовес сместился на полметра назад. Дисковая головка начала опускаться. Метра за полтора до земли она заработала. Послышался звук вращающихся плоскостей, зубьев и шипов. Гайд скомандовал через динамик, обращаясь к толпе:

– Отойдите подальше! Не стойте возле стрелы и сзади установки: землей засыплет.

Касание. Послышался звук вгрызающегося в грунт металла. Дисковое сверло стало погружаться в породу. Позади машины из какой-то трубы начала буквально течь мокрая земля с мелкими камнями. Через две минуты сверло вышло на глубину в три метра. Диск закрутился в обратную сторону и вышел на поверхность. Его зубья и шипы дымились. Из динамика донесся голос:

– Федосул, ты бы не мог подключить шланг к водопроводу, а то резервуар установки пуст: я совсем про это забыл. Без охлаждения головка быстро выйдет из строя.

– Подожди, она что, водой охлаждается? А как быть, если ее нет? Или использовать воду невозможно?

– Система замкнутого цикла, для нее нужна дополнительная энергия, а у нас ее не так много.

– Хорошо, – ответил баронет.

Федор подошел сбоку, достал шланг, который можно было подстроить почти под любой диаметр трубы. Он был тонкостенный, но очень прочный. Шланг длиною в два километра был свернут в рулон. Федор надел его себе на руку и пошел, разматывая, к водопроводу Кальди. Баронет вышел из внутреннего двора и сделал полукруг по площади, прежде чем подойти к водопроводу. Когда он прилаживал шланг к отверстию трубы, прогремел взрыв. Федор резко обернулся по направлению звука. Дым валил из-за домов. Почему-то у баронета пронеслось в голове: Кальди! И действительно, дым шел примерно из того района, где находилась хижина изобретателя. Он со всех ног бросился бежать и уже через полминуты был на пороге дома Кальди Лебардийского. Из окон горницы дома валил серый дым. Федор рывком открыл дверь и наткнулся на лежащего вниз головой рядом с дверью изобретателя. В сенях стоял серый дым: похоже, разгорался пожар. Баронет взвалил Кальди себе на плечо и вынес наружу. Изобретатель был жив. Ему повезло. По всей видимости, в момент взрыва он находился в сенях, и ударной волной его бросило об стену, лишь сильно оглушив. А из глубины хижины уже пробивались языки пламени. Федор не стал медлить и со всех ног бросился по извилистым улочкам к месту бурения. Приближаясь, баронет столкнулся с людьми, бежавшими в направлении вздымающихся клубов дыма. Через минуту он был на месте. Не теряя даром времени на разъяснения, Федор освободил второй конец шланга и на вопрос Гайда: «Что случилось?» – ответил:

– В доме Кальди прогремел взрыв. Там начинается пожар. Беги к водопроводу и включай воду.

И с этими словами Федор побежал обратно. Как только кабина открылась, Гайд пулей помчался к водопроводу. Не успел еще баронет с путающимся под ногами шлангом добежать до дома изобретателя, как робот открыл вентиль. Но воды не было – она должна была заполнить шланг. Начали подбегать первые люди, а воды все не было. Пламя уже охватило горницу и частично сени. Люди вокруг засуетились. Откуда-то появились ведра. Федор отдал распоряжение делать живую цепочку до самого колодца. Людей для этого маловато, но нужно было придумать хоть что-то. И тут из толпы вышла Тиль. Она подошла к пылающему дому поближе. Федор окрикнул ее – безрезультатно. Она подняла руки ладонями вниз. Подул прохладный ветер. Черные волосы развевались, глаза стали белыми. С ее губ сорвалось многоголосье:

– Федосул, отойди подальше: ты мне мешаешь.

Баронет отступил на десять шагов назад. Тиль держала руки на весу. Она начала медленно опускать их,  это было совершенно невероятно, но пламя повиновалось ее жесту – оно начало угасать. Когда девушка опустила руки, огонь погас. И тут по шлангу пришла вода. Напор был довольно хороший (Гайд открыл кран на полную). Федор, не глядя, повернул рычаг и перекрыл воду. Дом капитально обгорел, особенно изнутри. Целостность конструкции не была нарушена, но вот вся утварь, по-видимому, сгорела. Жители были под глубоким впечатлением от увиденного. Никто не двигался с места. Волосы Тиль перестали развеваться на ветру, глаза уже больше не были белыми. Она обернулась к людям. По толпе пронесся ропот:

– Ведьма.

Из толпы вышел Юлан и подошел к Тиль. Он взял ее за руку.

– Я с тобой, Тиль, – сказал он шепотом, а затем громко: – Я тоже колдун.

Федор подошел к друзьям, обернулся и громовым голосом сказал:

– Как долго вы еще будете называть нас колдунами? Сколько мы пережили вместе? Скольких из вас вылечили мои родители? Ануша Рябой, разве не твоя жена умирала от отравления кардским грибом? И кто ее вылечил? – обратился он к одному из крестьян.

Тот замялся и, опустив глаза, пробубнил:

– Тиграна.
– А ты, Ферей Остроглазый, кто пришил тебе пальцы обратно, когда ты их случайно отрубил?

– Баронесса, – тоже потупившись, произнес другой крестьянин.

– Лота Болтливая, кто вылечил твою больную ногу?

– Это был Норт, – произнесла она бойко.

– А кто вас лечил от всяких хворей, когда вы жили в Овраже? – вопрошал Федор.

Все молчали. Федор повысел голос:

– Я вас не слышу!

– Тиль, – нестройным хором произнесла толпа.

– Кто?! – подначивал он.

На этот раз ответ был более внятным:

– Тиль.

– А что вы сделали в ответ?

Молчание.

– Так какой же колдун или ведьма будет лечить просто так, не требуя ничего взамен?

Снова молчание.

– Стыдитесь. Вы же люди, неужели у вас нет ни капли благодарности за то, что делается для вас бескорыстно, от чистого сердца. Если бы не Тиль, то начался бы городской пожар – выгорели бы все дома. Много народу погибло бы. Вот ты, Ануша Рябой, хотел бы, чтобы твои дети сгорели?

Рядом с крестьянином, к которому обращался Федор, стояли его дети. Он присел и обнял их:

– Боже, нет.

– Эта ведьма, как вы все ее называете, спасла ваши жизни и жизни ваших детей. Неужели она не заслужила хотя бы немного благодарности?

Баронет смотрел на толпу крестьян. Страх все еще владел ими.

– Понимаю, то, что вы сейчас увидели, не поддается описанию. Тиль – уникальная девушка, но она не ведьма, она незлая. Неужели вы этого не понимаете?

Повисла пауза. Но тут самая младшая дочка Ануши Рябого лет пяти отошла от отца и неуверенными шагами направилась к Тиль. Все смотрели на нее затаив дыхание. Малышка подошла к девушке, посмотрела снизу вверх в ее глаза и обняла за ногу:

– Спасибо, Тиль. Я тебя не боюсь.

Девушка улыбнулась и погладила ее по волосам:

– Молодец, Алярна. Ты очень смелая девочка.

Толпа сразу как-то обмякла:

– Спасибо, Тиль. Мы были не правы. Прости нас.

За этим шумом и суетой все забыли о Кальди. А между тем изобретатель лежал на земле неподвижно. Из толпы вышла герцогиня и склонилась над изобретателем. Она послушала его сердце – оно билось. Тогда Амелина положила его голову себе на колени и начала растирать ему виски. Взгляд Федора, до того блуждавший по радующейся толпе, остановился на этой картине. Он подошел к ним:

– Как он?

– Дышит, но без сознания, – ответила она, не отрываясь от своего занятия.

– Давайте я попробую, – сказал Федор, приседая на корточки. Он несколько раз ударил Кальди ладонью по щекам. Изобретатель очнулся. Перед глазами плыли круги, в голове шумело. Он огляделся, не понимая, где находится. Голова кружилась, уши закладывало, рвотные позывы не давали сосредоточиться. Федор сказал медленно:

– Кальди, вы меня слышите? Понимаете, что я говорю?

Изобретатель сморщился:

– Что? Я не слышу.

Голос его был громким. Федор наклонился ближе и еще громче спросил:

– Так вы меня слышите?

– Да, да. Что случилось, как я здесь оказался?

– У вас в лаборатории произошел взрыв. Вы чудом остались живы. Ваш дом сгорел.

Некоторое время Кальди пытался обдумать ту информацию, которую ему сообщили.
Наконец он собрался с силами и произнес все так же громко:

– А мой подвальчик? Как он? Там все мои труды лежат. Неужели и подвальчик?

Федор почесал в затылке:

– Вряд ли. Он же под землей. А что это было, Кальди, из-за чего мог произойти взрыв?

Изобретатель задумался. Головокружение и тошнота постепенно отступали, уши уже не так закладывало.

– Это был порошок. Я экспериментировал с различными смесями. Помню, отсыпал его из кувшина в склянку, положил на масляную горелку, а сам кувшин рядом оставил. Масла в горелке совсем мало оставалось. Я пошел за ним в сени. Дверь не успел за собой затворить, как прогремел взрыв. Меня отбросило на стену – больше ничего не помню.

– Что за порошок, Кальди, вы помните, что это был за порошок?

– Смесь селитры, древесного угля и серы.

– Порох! – выпалил от радости Федор. – Вы изобрели порох! Теперь сам черт нашу крепость приступом не возьмет.


                Осажденный Кадер


Занимался рассвет. На крепостной стене рядом с воротами метрах в пятнадцати от караула стоял Ганир и смотрел вдаль. Он оперся подбородком о свой двуручный меч, держа его обеими руками и поставив локти на выступы стены. Ганир был облачен в знаменитые черные доспехи. Они стали легендой во втором поколении. Уже выросли дети, которых пугали Кровавым рыцарем и встали под Арляндские знамена на защиту своей родины. От караула отделился один из стражей. Это был еще совсем зеленый юнец лет шестнадцати-семнадцати. Он подошел к Ганиру:

– Простите, вы Кровавый рыцарь? – боязливо спросил стражник.

Воин посмотрел на парня. Мальчик как мальчик: худой, высокий, приятное лицо. Не больше полгода, как взял в руки оружие, вряд ли успел побывать в настоящей заварушке – ох и несладко ему придется. Опытный взгляд кузнеца определил, что кольчуга была ему широковата размера на два, хорошо, что некоротка. Ганир улыбнулся по-отечески и, смотря в глаза парню, ответил:

– Был когда-то. Теперь я просто кузнец.

– Ух ты, – сказал юноша и, обернувшись к своим, крикнул в их сторону: – Это он!

Двое стражников переглянулись. Это были молодые парни, немногим старше своего товарища. Они, не сговариваясь, вытянулись по струнке и сделали копьями приветственный жест. Ганир понимающе кивнул им. Стражник тоже вытянулся:

– Вы, вы же легенда. Меня отец в детстве пугал рассказами о вас. И вот теперь я вижу вас здесь, такого грозного и непобедимого.

– Ты, наверное, хотел сказать «кровавого». Я не горжусь тем, что сотворил в молодости, – сказал Ганир, все еще рассматривая своего собеседника.

– Нет-нет, именно грозного и непобедимого, – не согласился стражник. – Вы ровесник моего отца, но так молодо выглядите.

– Легенды не стареют, – краем губ улыбнулся кузнец.

– И то верно, – заулыбался парень.

– Ты-то давно в стражниках ходишь? – спросил Ганир.

– На той неделе семь месяцев будет, – гордо ответил тот, шутливо подбоченившись.

– Герой. С мечом-то умеешь управляться? – кивнул Ганир на ножны, висевшие у стражника сбоку. – Ну-ка, покажи мне, как ты это делаешь.

Ганир взял свой двуручный меч в правую руку. Принял стойку. Глаза парня загорелись: сам Кровавый рыцарь предлагает ему урок фехтования. Он неуклюже, но торопливо отбросил копье, ухватился за эфес одноручного меча у себя на поясе и поспешно дернул. Вытащить меч с первого раза ему не удалось: сказывалось волнение. Ганир терпеливо ждал. Парень лишь наполовину вынул меч. Следующим движением он таки достал меч из ножен. Ганир направил острие клинка на парня:

– Ну, нападай.

Стражник сделал шаг и нанес рубящий удар. Ганир без усилия парировал его. Парень вновь размахнулся, но замах был слишком большой, и кузнец успел одним ловким движением приблизить острие своего меча к незащищенному горлу стражника.

– Урок первый: не делай больших замахов, можешь напороться на оружие врага.

Парень отбил лезвие от своего горла коротким ударом и сразу же нанес следующий. Движение получилось плавным, перетекающим из одного положения в другое. Острие меча скользнуло по доспехам Ганира. Кузнец улыбнулся:

– Молодец. Красиво сделал. Но посмотри-ка на это.

Стражник взглянул на свою ногу. С внешней стороны к ней приближалось лезвие меча.

– Считай, что я только что отрубил тебе ногу, а ты слегка поцарапал мне грудь. Урок второй: не спускай глаз с противника.

Но в парне кипела кровь. Он подался вперед, нанося один удар за другим. Ганир без особого труда парировал их. Стражник увлекся боем и потерял на мгновение бдительность. Этого кузнецу хватило. Он сделал шаг вперед, чуть наклонившись в сторону, и, парировав очередной удар, перебросил парня через себя. Стражник упал, но не выпустил меча из рук. Юноша перекатился и снова ощетинился острием оружия по направлению к своему противнику.

– Молодец, – похвалил его Ганир. – Урок «Будь готов к неожиданностям» ты усвоил хорошо.

Он отстранил оружие стражника в сторону и подал ему руку. Парень принял помощь. Когда тот поднялся, Ганир спросил:

– Как твое имя?

– Анури.

– А меня больше не зови Кровавым рыцарем, я – Ганир. Ты неплохо владеешь мечом, Анури. Но тебе еще многому нужно учиться. Когда враги ворвутся в город, будь рядом со мной, мне нужен надежный человек под рукой.

– Ворвутся? В город? Как это возможно? – недоумевал стражник.

– Не зря же они с собой осадные орудия привезли. Таран, осадные башни, требушеты, вяжутся бревна для плавучего моста. Все говорит о том, что рано или поздно они окажутся в городе.

Неожиданно из-за спины донесся знакомый Ганиру голос:

– Мальчики, можно к вам присоединиться?

Ганир и Анури обернулись. Стражник вздрогнул. Позади них стояла Тиграна в доспехах и углеродном скафандре. Он ощетинился мечом:

– Стой, колдун, не подходи!

Ганир взял стражника за руку и опустил ее:

– Не надо, это – моя жена.

Анури еще не успел до конца осознать сказанное, как Тиграна подошла к Ганиру вплотную и они поцеловались.

– Жена? Вот уж воистину имя Ганира, великого воина, обросло новой легендой.

Кузнец и звероид перестали целоваться. Тиграна спросила супруга:

– Дорогой, кто твой новый друг?

– Тиграна, знакомься, это – Анури. Анури, это – Тиграна.

Звероид улыбнулась своей самой дружелюбной улыбкой. Она протянула руку стражнику. Анури спрятал свой меч в ножны. Он взял Тиграну за руку и пожал ее. Потом спохватился и со словами:

– О боже, где мои манеры? Извините, миледи, – наклонился и поцеловал ей руку.

– А вы галантный кавалер, Анури.

– Да, с женщинами он обращается искуснее, чем с мечом, – вставил свое весомое слово Ганир.

Стражник, окинув взглядом доспехи Тиграны, спросил:

– Миледи, а что вы делаете в замке? Ну, то есть я хотел спросить, зачем вы сюда пришли? Война – это же не женское дело.

– Не женское, говоришь, – улыбнулась женщина-тигр. – Дорогой, дай-ка мне один из твоих метательных топориков.

Ганир снял оружие с пояса и отдал супруге. Тигроид взяла его за лезвие двумя руками и, не моргнув глазом, начала сгибать край. Послышался звук ломающегося металла. В руках Тиграны остался кусочек топора Ганира. Стражник присвистнул:

– Вот это да! Вам бы в ежегодном состязании силачей в Галоте принимать участие.

Женщина-тигр протянула обломок Анури:

– Вот, держи на память.

Стражник взял подарок.

– Спасибо.

Воцарилась тишина. Тиграна недвусмысленно посмотрела на него. Стражник все понял:

– Вы извините, мне пора на пост – служба. Было очень приятно с вами познакомиться, Ганир, Тиграна.

Он развернулся, сделал пару шагов, наклонился за копьем, поднял его и направился к двум другим стражникам около ворот. Ганир с тоской смотрел вслед удаляющемуся Анури. Тиграна поймала взгляд супруга.

– Ты грустишь, милый, почему?

– Вот уже девятнадцать лет мой меч не участвовал в крупных битвах. Я давал себе зарок больше никогда не воевать и вот нарушил свое обещание, – Ганир тяжело выдохнул.

Женщина-тигр положила руку на плечо мужа:

– Но ты теперь совсем другой: не крестьянский бунт пришел усмирять. Твой меч защищает людей: женщин, стариков, детей, того стражника и его товарищей. Он славный малый, этот Анури. Ты делаешь праведное дело, дорогой.

Ганир посмотрел на супругу:

– Война не может быть праведной или неправедной. Это всегда ужас, боль, смерть. Они еще совсем зеленые, – кивнул Ганир в сторону стражников. – Так паршиво умирать в этом возрасте.

Тиграна вздохнула:

– Ты прав, война – беспощадная вещь, но в наших силах сделать так, чтобы эти мальчишки не погибли! Но, к сожалению, сделать это можно только мечом.

Ганир поднял взгляд на супругу:

– Ты права, моя радость, похоже, что сегодня я на стороне правого дела. Но сейчас не в этом суть. Ведь не для этих слов ты меня разыскала на стене? Что случилось, дорогая?

Тиграна замялась. Ганир попал в точку: у нее было к нему дело и, похоже, очень щепетильное. Она убрала руку с плеча супруга и отступила на шаг. У нее никак не получалось с собой совладать и собраться с мыслями:

– Понимаешь, я недавно узнала… – она запнулась. – Это касается нас обоих. Я все не могла найти подходящий момент, чтобы сказать. Эта война совсем некстати, – она снова запнулась. – Да почему так сложно подобрать слова? В общем я …

Позади них раздался голос:

– Вот вы где. А я вас ищу по всему замку, – это был адъютант начальника гарнизона крепости. Видно было, что он запыхался, разыскивая Тиграну и Ганира. Посыльный стоял, схватившись за бок и слегка согнувшись.

– Вас ждут в главной зале замка на военное совещание. Поторопитесь.

Ганир ответил отрывисто:

– Хорошо, мы уже идем.

Обернувшись к Тигране, которая как-то сразу вся сникла и потерялась, он спросил:

– Любимая, что ты хотела мне сказать? Ведь ты не договорила.

Она потупилась:

– Сейчас неподходящее время, нам нужно идти. Потом, потом...

– Хорошо, – сказал Ганир и направился за адъютантом. Тиграна постояла молча секунды три, проводя рукой по животу, а затем сказала шепотом:

– У нас еще будет время сказать ему, – и пошла вслед за удаляющимся супругом.

В центральной зале были высокие потолки – метров семь, не меньше. Здесь Норт чувствовал себя вполне комфортно. Вот только пока он шел до этой залы, пришлось сгибаться в три погибели, чтобы проходить в двухметровые двери. В зале было много народа. Анио Лебат де Костонини собрал на совет всех тысячников и даже сотников. Среди присутствующих был и воевода, приведший с собой дружину из Касталина, барон Гур Таг де Баро. Собравшиеся галдели, но совещание не начиналось. Барон Гур Таг подошел к графу Анио Лебату и угрюмо произнес:

– Сколько можно их ждать? Этот Ганир Багардо граф Адецкий слишком о себе возомнил, если заставляет себя так долго ждать. И еще, зачем он притащил с собой этих уродцев? У нас здесь что, зверинец?

– Похоже, зверинец, – вмешался в их разговор Норт. – Раз какой-то петух совершенно не замечает, что вылетает из его клюва.

– Что?!! – вскипел барон, оборачиваясь на звук голоса, ожидая увидеть какого-нибудь тысячника или сотника, забывшего свое место. Но перед собой он увидел могучее бедро Норта. Барон поперхнулся словом «что» и закашлялся, когда его взгляд скользнул по могучему торсу великана, закованного в броню, и встретился со сверлящим взглядом носороида. «Огр» процедил сквозь зубы:

– По всей видимости, у вас туго со слухом, тогда я повторю. Вы, барон, – петух, который не умеет держать свой длинный клюв закрытым.

Эта фраза заставила вспыльчивого воеводу позабыть о разнице в весовой категории со своим оппонентом и взяться за меч. Гур Таг выхватил оружие из ножен и закричал:

– Сейчас ты проглотишь эти слова вместе с языком!

Крик барона заставил умолкнуть гомон собравшегося народа и обратить внимание каждого на нарушителей спокойствия. В зале воцарилась тишина. Норт хмыкнул:

– Ну, нападай.

Анио Лебат встал между ними:

– Барон Гур Таг де Баро, уберите свое оружие! У нас каждый меч на счету. Я не потерплю дуэли.

Барон ожесточенно сверлил глазами Норта.

– Барон Гур Таг де Баро, я, как комендант города Кадер и начальник гарнизона, не потерплю неповиновения. Или вы сейчас же спрячете оружие, или, несмотря на ваши регалии, вы окажетесь за решеткой, – призывал граф.

На барона это подействовало как холодный душ. Его совершенно не прельщала мысль оказаться в заточении. Он немного поколебался, но спрятал оружие, процедив сквозь зубы:

– Мы еще об этом поговорим.

Но тут открылись двери. В залу вошел адъютант начальника гарнизона, а за ним Ганир и Тиграна. Адъютант замер возле двери и оповестил собравшихся:

– Ганир Багардо граф Адецкий с супругой графиней Тиграной Багардо.

– Наконец-то, – буркнул раздосадованный Гур Таг.

Анио Лебат сделал несколько шагов по направлению к вошедшим:

– Граф, графиня, вы заставляете себя ждать. Мы никак не могли начать совещание без вас. Господа, прошу всех пройти ближе к столу.

Со всех концов залы люди начали перемещаться к большому сосновому столу, находящемуся в центре. Ганир и Тиграна встали около Норта по правую руку, метрах в десяти от Анио Лебата. Комендант города начал:

– Как вы все знаете, Кадер находится в полной блокаде. Мы окружены со всех сторон двадцатитысячной армией Готары. Помощи ждать неоткуда. Нам также известно, что враги обладают изрядным количеством осадных орудий, а именно: пятью требушетами, одним крытым, окованным железом, тараном, примерно десятью осадными башнями, способными перебросить доски через наш ров. Также нам стало известно, что противник делает плавучий мост, чтобы доставить таран к воротам. Но это еще не самое главное. Час назад я получил письмо кинликовой почтой. Фатир пал. Осаждавшая его армия выдвинулась по направлению к Кадеру. А это еще без малого тридцать тысяч солдат. Положение более чем серьезное. Дней через пять эта армия будет под Кадером. Наши силы немногочисленны – пять тысяч рекрутов. Сейчас превосходство врага вчетверо. Но это не так страшно. Соединив силы, враг будет превосходить нас в десять раз, а вот это уже много. Мы просто не выстоим под их натиском.

Анио Лебат замолчал, обводя собравшихся взглядом. Лица были хмурыми. Все прекрасно понимали ситуацию. Никто не хотел умирать зря. Комендант города произнес:

– Я жду от вас предложений, господа, что вы об этом думаете?

Гур Таг оперся о стол, обводя взглядом лица присутствующих:

– Что здесь думать? Нам не выстоять в этой осаде. Как только подойдут остальные силы Готары – город падет. Лучше всего сдаться прямо сейчас. Так мы сохраним жизни горожанам и свои. Видит бог, я не трус и вызову любого на дуэль, кто посмеет обвинить меня в трусости, но другого выхода я не вижу.

Собравшиеся одобрительно загомонили:

– Да, нужно сдаваться.

– Драться бессмысленно.

– Мы не выдержим этой осады.

Но тут взял слово Ганир. Как можно громче он попытался перекричать толпу:

– Я не согласен с бароном Гур Тагом де Баро. Нам ни в коем случае нельзя сдаваться. Выстоять в этой осаде жизненно необходимо.

Все умолкли и уставились на Ганира. Анио Лебат обратился к нему:

– Похоже, дорогой граф, у вас есть особое мнение на этот счет. Поделитесь с нами.

Ганир сложил руки в замок на груди:

– Мы не можем сдаться. Все здесь прекрасно понимают ценность своей жизни, но есть ценности более масштабные, а именно победа Арляндского королевства в войне. Наш король, Зигур Двенадцатый, собирается выступить против стопятидесятитысячной армии Готары. Это будет нелегкая битва, но, если собрать все силы, есть шанс победить. А если мы сдадимся сейчас, шансов не будет. Вся пятидесятитысячная армия, которая должна была бы увязнуть под Кадером, пойдет на соединение с основными силами. Мы здесь не за себя воюем, а за Арляндию.

Анио Лебат понимающе кивал. Гур Таг надулся, но не говорил поперек ни слова. Народ загомонил, что Ганир Багардо граф Адецкий прав. Что не за себя они воюют, а за родину. Что будут держаться, сколько потребуется, пусть готарские орды не надеются на легкую победу. Ганир молчал. Анио Лебат поднял руку и попросил тишины.

– Дорогой граф, вы сейчас сказали очень сильные слова: «нам нужно выстоять в этой осаде; мы деремся за Арляндию». Каждый из нас это понимает. Но как выстоять? Противник превосходит нас вдесятеро. И это не просто слова.

– Анио Лебат де Костанини, мне понятна ваша озабоченность, но я никогда в жизни не разбрасывался словами. Кровавому рыцарю приходилось в одиночку стоять против трех дюжин до зубов вооруженных врагов, что там против десятерых. Мне ли не знать успех такого поединка. И раз я говорю, что мы выстоим в осаде, значит выстоим. Для этого нужно, чтобы каждый поверил в успех. Чтобы как один все мы взялись за оружие и дрались, как никогда в жизни.

Гур Таг стукнул кулаком по столу:

– Одними историями о том, что было, да о том, как надо драться, битву не выиграть! У противника осадные орудия, численное превосходство. У вас есть конкретный план? Иначе все, о чем вы тут распаляетесь, вздор.

Ганир невозмутимо посмотрел на барона:

– Драгоценный Гур Таг де Баро, вы, наверное, держите меня совсем за простака, раз считаете, что я бы пришел на военный совет без детального плана действий. Я же Кровавый рыцарь – бывший генерал готарской армии. Вы что же думаете, я одной болтовней дослужился до этого звания?

Гур Таг поджал губы. Ганир продолжал:

– Давайте оценим наше положение реально. За эти два дня, что мы здесь, я хорошо изучил замок Кадер. С юго-запада до юго-востока город окружает глубоководная река шириной более трехсот метров. С этой стороны атаки ожидать не приходится: слишком большие пришлось бы сооружать плоты – это очень неудобно. Город окружен десятиметровым рвом глубиной в четыре метра. Расстояния хватит, чтобы перебросить с осадных башен доски на стену. Нам нужно эффективное оружие для борьбы с этими башнями. И оно у нас есть. Норт вполне справится с этой задачей. Так ведь, мой друг?

Великан ударил кулаком о ладонь, от этого у рядом стоявших заложило уши. Ганир продолжал:

– У нас есть слабое звено – ворота. Хорошо, что они окованы железом, и совсем замечательно, что у вас есть железная решетка. Но это все бесполезно перед их крытым тараном. Он состоит из огромного массивного бревна каменного дерева, чья древесина славится поразительной прочностью. Венчает бревно огромная железная голова. От ворот останутся одни щепки, а решетку просто сомнут.

– Так что же делать? – спросил Анио Лебат.

– Камень Гааксы – священный талисман города. Им нужно подпереть ворота. Он весит тон сорок. Такую глыбу даже этот таран с места не сдвинет.

В разговор вмешался один из тысячников:

– Но это богохульство! Камень – священная реликвия. Им нельзя подпирать что попало.
 
Анио Лебат добавил:

– К тому же как вы намереваетесь сдвинуть его с места?

Ганир продолжал, словно был готов к такому повороту событий:

– Во-первых, это не богохульство. Подумайте, неужели Гаакса, будь она среди нас, пожалела бы свой камень, чтобы спасти любимый город? Это было предначертано, ведь поблизости нет камней, способных сравниться с ним в размерах. А во-вторых, чтобы передвинуть его, у нас есть Норт. Мой друг, ты справишься?

Великан хмыкнул:

– Придется поднатужиться.

– Потребуется также поставить деревянные опоры, чтобы укрепить ворота. Сделав это, мы гарантируем, что через них враг не проникнет в город.

Гур Таг вмешался:

– Хорошо, ворота от взлома мы обезопасим – прикатим этот камешек, поставим опоры. А как они попробуют на прочность стену? Это раз. А во-вторых, как ваш великан со всеми осадными башнями один управиться успеет?

Ганир парировал невозмутимо:

– А я и не говорил, что Норт собирается воевать в одиночку. Просто он будет появляться там, где это потребуется. Более того, я намерен просить вас, Анио Лебата де Костанини, выделить мне вашу лучшую сотню мечников и полсотни лучников под мое начало.

– Это с каких таких пирогов? – вспылил Гур Таг.

Ганир был невозмутим и потому отвечал спокойно, словно бы не замечая колкостей барона:

– Воины мне нужны для критических случаев. Когда враг будет прорываться по одному из направлений, я с вверенной мне дружиной прегражу ему путь.

Анио Лебат возразил:

– Но у нас уже предусмотрен резерв на случай прорыва врага.

– Это ваши силы, комендант. Позвольте же мне действовать сообразно своим законам ведения боя. Доверьтесь моему опыту в подобных делах и не спрашивайте, как я собираюсь драться.

– Что же, вы получите полторы сотни воинов, граф, – сказал Анио Лебат. – Что еще?

– Лишь пара советов, – продолжил Ганир. – В каждой башне, не примыкающей непосредственно к реке, я бы на вашем месте разместил по десять лучников, а остальных перевел в резерв небольшими группами по основным направлениям и в нужный момент вводил их в бой. Это был бы самый лучший вариант из всех. И еще, со стороны реки я держал бы лишь небольшую дозорную группу, чтобы не рассеивать силы. Основной удар придется в направлении рва. Пожалуй, это все.

Тиграна положила руку на плечо мужа. Он оглянулся на супругу, а потом вновь повернулся к столу:

– Нет, еще не все. Мои спутники и я поделили город условно на три части. Север города, где располагаются ворота, буду оборонять я с выделенной мне дружиной, западная часть остается за Нортом, восточная – за Тиграной. И еще, мои спутники очень талантливые врачеватели. В период между атаками смело обращайтесь к ним за помощью: они лечат любые раны. Теперь все.

Ганир обвел взглядом собравшихся. Гур Таг сверлил его взглядом. Барон откашлялся и заметил:

– Сдается мне, досточтимый граф, вам вскружила голову ваша слава. Из того, что было сказано, я понял, что вы не собираетесь подчиняться ни мне, ни коменданту города. Ведь так?

Ганир коротко кивнул.

– Та-а-ак. К тому же вы утверждаете, что ваших сил и сил ваших спутников вполне хватит, чтобы надежно уберечь город от взятия штурмом. Так?

Ганир опять коротко кивнул.

– Та-а-ак. Не слишком ли это самонадеянно, граф?

Но тут распахнулась дверь залы, и внутрь вошел дежурный:

– Господа, на стены. Враг начал обстрел города.

Ганир посмотрел на Гур Тага:

– Вот сейчас и посмотрим, самонадеян ли я или все, что было мною сказано, более чем реально.

Спустя пять минут Ганир, Норт, Гур Таг и Анио Лебат стояли на площади перед воротами. Тиграна в три прыжка очутилась на стене. А воздух уже разрезали один за другим гулкие удары тяжелых камней в поднятые ворота. Стражники, стоявшие на стене в том месте, куда забралась Тиграна, наблюдали следующую картину. Женщина-тигр приложила пальцы к вискам и закрыла глаза. Норт повторил ее движения. Тиграна проговорила низким голосом:

– Норт, ты чувствуешь меня?

Великан ответил:

– Да, Тиграна.

Они говорили на расстоянии при помощи телепатии, но проговаривали слова для большей концентрации. Веки Норта были сомкнуты. Тиграна сделала глубокий вдох и открыла глаза.

– Норт, ты их видишь? – все так же вслух произнесла она. Стражники рядом с ней не понимали, что происходит. Со стороны казалось, что Тиграна разговаривает сама с собой. Норт рядом с Ганиром ответил:

– Вижу.

– Что там? – спросил Ганир.

– Не отвлекай, – сказал Норт, – ты мешаешь сконцентрироваться. – И уже обращаясь к его супруге: – Тиграна, переместись правее, так мне будет удобнее оценивать расстояние.

Она сместилась вправо на десять шагов. Прямо к ней летел валун. Женщина-тигр обернулась к стражникам, успев крикнуть, чтобы они пригнулись, и упала на пол. Снаряд перелетел стену, едва коснувшись ее, и упал на мостовую, отскочил, снова упал, покатился, подпрыгивая, прямиком на Норта. Великан открыл глаза, приподнял ногу и наступил на подкатившийся камень, остановив его. Затем наклонился вниз и поднял трехпудовый снаряд. Он снова закрыл глаза и сказал:

– Тиграна, хватит лежать, я не могу прицелиться.

Женщина-тигр поднялась с пола и заняла свою позицию. Норт разбежался, одновременно делая замах, и бросил снаряд. Свист прорезал воздух – камень полетел обратно.

– Ого, – вырвалось у Анио Лебат.

Гур Таг стоял с открытым ртом. Со стены донесся восторженный голос:

– Он попал. Требушет развалился.

– Это просто невероятно, – выдохнул комендант города. – Да с таким солдатом и армии не надо! Гур Таг де Баро, а вы хотели с ним драться. Простите, но он от вас мокрого места не оставил бы.

– Вот еще, – насупился барон. – Я бы его проткнул и не вспотел бы.

– Ну да, ну да, – проронил граф, не слушая барона. Он наблюдал за тем, как великан извлек из мостовой булыжник размером с хорошую голову горбача весом не менее трех пудов, и вновь изготовился к броску.


                Призрак гугоров


Вдалеке показался замок Аккарант. Двое всадников ехали по мощеной дороге. Как и предупреждал король Зигур Двенадцатый, Аккарантское герцогство – самое богатое и могущественное в Арляндском королевстве. Виктория была задумчива. Семен смотрел на супругу. Они ехали молча. Слева и справа от дороги раскинулись поля, засеянные сельскохозяйственными культурами. Путь всадникам вдалеке пересекала небольшая речушка, через которую был перекинут мост. Полуденное солнце припекало. Виктория вздохнула и посмотрела на мужа. Семен поинтересовался:

– В чем дело, Виктория?

– У меня все не идет из головы: а имела ли я право там, на совете, склонять всю группу к участию в этой войне? Ведь это же война, не прогулка какая-нибудь. Может, стоило послушать Гайда и улететь подальше, вместе со всеми жителями Лебарди?

– Ты поступила правильно, Виктория, – сказал Семен. – Конечно, это их мир, и мы не имеем право вмешиваться. Но с другой стороны... – он запнулся. – Ты помнишь нашу историю? В двадцатом веке была Вторая мировая война. Так вот, как землянин, я бы не возражал, если бы какой-нибудь инопланетянин пристрелил Гитлера. Трудно себе представить, что будет с Арляндией, если Готара победит, – Семен помолчал немного. – Ты всегда была совестью нашей группы.

Виктория взглянула на мужа:

– Но мне все равно не по себе, я очень сильно волнуюсь.

– Я тебя понимаю. Мы слишком далеко от Кадера и Галота, чтобы можно было воспользоваться горлофоном для связи. Но мы ведь телепаты. Неужели ты не чувствуешь, что с нашими товарищами все в порядке?

– Я не об этом, – с тоской сказала она. – Наши товарищи смогут за себя постоять, они уже опытные, тертые жизнью. А вот…

– Федор?

– Да, Федор.

– А что Федор? Ты не забывай, Виктория, он ходил со мной на поиски Норта, а как лихо расправился с разбойниками. Нет, наш сын уже не мальчик – мужчина, – Семен вздохнул. – Как быстро бежит время. Кажется, только вчера мы упали на эту планету, тогда ему было десять. Да-а-а, – протянул Семен.

Сразу за очередным поворотом зашевелились кусты. На дорогу, оглядываясь на замок, вышел робкой походкой путник с котомкой за плечами. Услышав всхрап казуров, он оглянулся и побледнел от страха. Путник кинулся на колени и стал умолять:

– Вы не так все поняли, благородные рыцари. Я не бегу. Я это, это, это… – было видно, что он не мог придумать себе оправдания. И каждое его «это» произносилось все с большим отчаянием. Наконец он заплакал: – Я не могу больше так. Ну, убейте меня, убейте быстро. Одним взмахом меча, ну что вам стоит. Только не отправляйте в застенок.

– Уважаемый, – произнес барон де Лебарди. – Мы не собираемся вас убивать, и не просите.

Путник продолжал плакать:

– Сжальтесь, господа, я вас умоляю. Я ничего не сделал, за что же меня в застенок? Будьте милосердны, господа!

Барон и баронесса переглянулись. Виктория сказала как можно теплее:

– Успокойтесь, пожалуйста. Мы не собираемся запирать вас ни в какой застенок и пытать вас не будем.

Глаза путника немного просохли. Был это мужчина лет сорока, худой, но жилистый, высокий, слегка сгорбленный, абсолютно седой, с морщинами страха на лице. Путник утерся рукавом:

– А разве вы, благородные господа, не патруль его превосходительства герцога Аккарантского?

– Нет, любезнейший, мы посланники самого короля Зигура Двенадцатого. Едем к герцогу по важному поручению.

– Тише, – стушевался путник, подходя и беря за уздцы казура барона. – При одном только упоминании о Зигуре Двенадцатом будьте готовы встретить смерть в этих местах. Герцог люто ненавидит короля. Ох, не надо вам туда ехать, господа. Я вижу, вы – хорошие люди, уезжайте, да поскорее. Скажите королю, что герцог вас не принял и даже в городские ворота не пустил. До вас были тут посланники, года два назад приезжали. Так герцог велел их пытать, а потом на кол посадил.

Супруги Лебарди переглянулись. В глазах Виктории читалось: опять Готара. Лицо Семена стало суровым:

– Мы не можем вернуться. Наша миссия жизненно... А впрочем, вам, милейший, этого знать необязательно. Мы не можем повернуть, и точка.

Путник опустил голову:

– Не ко времени вы приехали. Наш герцог не всегда отличался жестокосердием. В прошлом это мудрый и великодушный правитель. Было у него большое семейство: красавица жена и семеро ребятишек. Но однажды один из его дружинников принес в замок странный камень: он переливался всеми цветами радуги. Герцогу камень понравился, и он оставил его в главной зале. С той поры и пошло-поехало. Сначала буквально за несколько месяцев зачахла и отправилась в мир иной герцогиня, затем один за другим стали умирать дети, сейчас жив только его старший сын Пат, да и то прикован к постели. А герцог стал свиреп и подчас безумен. Он собрал вокруг себя все отбросы, что только смог найти в своих владениях – душегубов и убийц. Как же все мы тогда не поняли, что предвещало знамение, – ужас и смерть.

Барон вдруг спохватился:

– Какое знамение? Сколько лет назад этот дружинник принес камень?

Путник задумался:

– Да, пожалуй, девять лет назад яркая вспышка озарила ночное небо, заставив на некоторое время померкнуть звезды. А камень принесли месяц спустя.
Барон посмотрел на баронессу. В ее глазах он прочел, что она поняла супруга и тоже встревожилась. Семен начал расспрашивать путника:

– Что это был за камень? Как выглядел? Какого размера, формы?

Путник замялся:

– Господин, ну откуда мне знать? Я же все-таки крестьянин, а не дворовый слуга герцога. Говорят, что камень кулака в четыре, гладкий, но с острыми краями. Больше о нем я ничего не знаю.

Семен посмотрел на Викторию. Он телепатически сказал:

– А ведь там, на орбите, был еще один корабль.

– Да, – ответила Виктория тоже телепатически. – Но только не союзников. Это был корабль внеклассовой категории. Такие есть только у старших рас. Он-то нас и сбил.

– Значит, потом кто-то сбил и его. Иначе как кусок корабля оказался на планете? – продолжил Семен. – Это корабль приспешников гугоров.

– Не просто приспешников, а заклинателя душ.

Во время затянувшейся паузы путник переводил взгляд с барона на баронессу и обратно, пытаясь понять, о чем они молчат. Но тут барон посмотрел на него:

– Уважаемый, если вы не хотите встретиться с патрулем, то я бы на вашем месте сейчас же нырнул обратно в кусты.

Путник оглянулся и тут же пулей скрылся из виду, успев сказать почти что шепотом: «Спасибо». Из-за поворота и правда секунду спустя появились всадники. Их было трое. Облаченные в кольчуги, они не имели знаков отличия, кроме красных кусков ткани, повязанных в области локтя. По всей видимости, герцог Аккарантский не очень-то заботился о форме своих дружинников. Всадники заприметили барона и баронессу и погнали своих казуров рысцой. Их лица озарила надежда легкой поживы. Они гикали и улюлюкали. Однако, поравнявшись с бароном и баронессой, несколько поостыли. Верхом на своих казурах посланники арляндского короля были выше дружинников почти на голову и явно крупнее. Разглядев в одном из всадников женщину, дружинники немного приободрились. На их лицах вновь засияла надежда легкой поживы. Один из всадников, очевидно старший, подбоченившись, начал объезжать барона и баронессу, разглядывая их:

– Ну и кто вы такие? Чего здесь делаете? Куда едете?

Барон, не двигаясь с места и даже не оборачиваясь к собеседнику, произнес:

– Мы – посланники его величества короля Арляндского Зигура Двенадцатого, едем к герцогу Аккарантскому по личному поручению короля. Кто вы такие, чтобы нас допрашивать?

– А, очередные смертники, – ухмыльнулся один из дружинников. Раздался недобрый хохот.

– Наш герцог любит посланников короля… вешать или на кол сажать, – бросил тот, что объезжал барона и баронессу по кругу. И снова раздался недобрый смех.

Супруги настороженно молчали. Они уже готовились дать отпор наглецам. Воин, что объезжал чету де Лебарди, остановил своего казура возле Виктории:

– Может быть, вас избавить от нудного ожидания гибели и прямо здесь прикончить? – он подъехал совсем близко к Виктории и положил на ее руку свою. – А может, ты хочешь напоследок побыть с мужчиной, так мы это…

Он не успел договорить. Баронесса со всей силы ударила наглеца прямо в челюсть, вложив весь свой вес и вес казура в этот удар. Молодец, как пробка, вылетел из седла. Опешившие было его товарищи повытаскивали мечи и кинулись на Семена и Викторию. Их путь преградил барон. Двумя точными ударами он сшиб дружинников с казуров. Затем обернулся к супруге:

– Давай веревку. Так или иначе, они нас отведут к герцогу.

Виктория достала веревку и передала ее супругу со словами, кивая на дружинника, который наглым образом к ней приставал:

– Тому подлецу я челюсть вправлять не буду.

В ворота города Аккарант въехало пятеро всадников: супруги де Лебарди и трое связанных дружинников, двое из которых были с кляпами во рту. Их путь преградили стражники с красными повязками:

– Стой, кто идет?

– Мы посланники короля Арляндии Зигура Двенадцатого имеем послание к герцогу Аккарантскому.

Стражник вздохнул:

– А, опять смертники приехали, – и тут же, увидев связанных дружинников: – Это что еще такое?

– А эти господа препятствовали воле короля: они мешали нашему продвижению в Аккарант, но после непродолжительной беседы по душам решили нам помочь.

Стражник посмотрел на того, чья челюсть была свернута набок. Изо рта капала слюна, он напряженно дышал и стонал от боли.

– Что это вы с Фотарико сделали?

– А этот наглец приставал к моей жене, вот она ему челюсть и подправила, чтобы неповадно было.

Стражник улыбнулся:

– Вот ты, Фотарико, за свою кобелиную натуру и поплатился. Нарвался не на ту женщину.

Стражник засмеялся, два других присоединились. Барон нетерпеливо натянул поводья.

– Уважаемый, мы спешим. Как проехать к замку герцога? И заберите, наконец, этих наглецов, нам совершенно надоело с ними нянчиться.

Стражник подошел к барону. Тот передал ему веревки, к которым были привязаны казуры троих дружинников. Стражник взял их и, обернувшись, указал рукой.

– Поедете вдоль этой улицы, она прямиком приведет вас на площадь перед замком. Там спросите, вам покажут.

– Спасибо, уважаемый.

– Не благодарите, это ваше последнее пристанище. Герцог не любит посланников короля.

– Ничего, авось не последнее, – и барон пришпорил казура. Баронесса последовала за мужем. До их слуха донеслись усмешки стражников. Они смеялись над незадачливым Дон Жуаном с вывихнутой челюстью. Барон повернулся к баронессе и улыбнулся:

– Ну ты его и приложила.

– На дух не переношу зазнавшихся бабников и наглецов, угрожающих расправой.

Улицы Аккаранта были грязны. Однако бросалось в глаза, что этот город по своей красоте превосходил столицу Арляндского королевства – Галот. Мощенные красным камнем дороги. Каменные жилища горожан выполнены в одном стиле. Крыши домов крыты черепицей. В некоторых из домов сохранились стеклянные окна, правда, закрытые ставнями. Вокруг царило запустение и упадок. Некоторые дома были нежилыми, со следами пожаров. На столбах развевался герб герцога – на красном фоне гордый ястреб с расправленными крыльями, держащий в лапах два скрещенных меча.

Виктория телепатически произнесла, обращаясь к супругу:

– Так запустить столь красивый город – это же преступление. Хорошо, что хоть нет трупных повозок, как в Готаре.

Но тут они выехали на площадь перед замком. На ней «красовалось» два десятка колов с насаженными трупами, и баронессу тут же замутило.

Зала была огромной. Под потолком висела средневековая люстра со свечами. Все вокруг сияло чистотой. А какие витражи – просто заглядение. Их было несколько по бокам залы, а над тем местом, где восседал герцог, самый большой и красивый. Он изображал какого-то диковинного зверя довольно мерзкой наружности, скорее всего, сказочного, на которого в победном порыве пикировал гордый ястреб. Впрочем, супругам де Лебарди было не до любования поистине царской залой. Виктория и Семен стояли метрах в пяти от тронного кресла герцога. Со всех сторон их обступали мелкопоместные бароны герцога и высокого звания дружинники. Все они были разодеты в дорогие доспехи и при оружии. А вот у четы де Лебарди его отобрали еще при входе в замок. Посланники короля явились к герцогу в минуту какого-то празднества и потому сейчас находились перед ним при столь многочисленном скоплении народа. Однако это было им на руку. Герцог сидел мрачнее тучи. На его красивом лице поселилась каменная гримаса. Она портила его высокородный лик. Лица баронов и дружинников, напротив, были живы и излучали недоброе, какой-то нездоровый интерес. Все время, пока барон и баронесса де Лебарди находились в зале, у них болела голова и стоял какой-то шум в ушах. Им было сложно общаться телепатически. В воздухе висела сила, могучая и неодолимая сила, заполняющая всю залу, нашептывающая, науськивающая – недобрая сила. А рядом с бароном, на вышитой красной подушечке, лежал он – злополучный камень. Крестьянин не соврал: минерал, действительно, как живой, переливался и «дышал» всеми цветами радуги. Герцог сменил позу. Он немного сощурил глаза и слегка склонил голову набок. Казалось, хозяин хотел пробуравить своим взглядом незваных гостей насквозь:

– Кто вы такие, что набрались наглости предстать передо мной в столь неподходящий для дурных вестей час?

Семул де Лебарди, посмотрев в глаза своей супруге, вышел немного вперед:

– Мы, барон и баронесса Семул и Виктория де Лебарди, прибыли по поручению его величества короля Арляндии Зигура Двенадцатого. У нас есть послание к вам, герцог Вилиар Пандир Аккарантский, – в этот момент чета де Лебарди поклонилась герцогу. Причем и барон, и баронесса при поклоне просто склонили голову, тогда как баронессе полагалось исполнить более замысловатый ритуал приветствия.

Герцог поморщился:

– А что это, Семул де Лебарди, твоя женушка не выказывает должного почтения герцогу Аккарантскому и одета в мужские доспехи? Она хочет меня оскорбить?

– Герцог, моя жена – воин. И она приветствует вас, как и подобает воину.

Герцог поменял положение головы, в его взгляде, помимо глухой злобы, появилась заинтересованность:

– Воин, говоришь? И что же этот воин может? В скольких битвах он побывал? Ну, отвечай, баронесса, чего молчишь?

Виктория поравнялась с супругом:

– Герцог, когда-то давно я решила сама для себя: там, где будет мой муж, должна быть и я. Ни в чем ему не уступать и не отставать. Мы едины в делах и помыслах. Вы спрашиваете, в скольких битвах я побывала? Ровно в стольких, во скольких побывал мой муж.

Лицо герцога переменилось, немного смягчившись в чертах. Очевидно, речь Виктории задела его за живое. Герцог перенес вес тела вперед, оперев ладонь о колено:

– Достойный ответ, баронесса. Я вижу: вы очень любите своего супруга. Что же, вы коснулись моего сердца – никто уже давно не делал этого. Давайте я расскажу вам одну историю, – герцог обвел взглядом своих вассалов. – У нас ведь есть время?

Со всех сторон послышались усмешки. На барона и баронессу начали показывать пальцем и делать недвусмысленные жесты по горлу. Герцог нахмурился:

– А ну цыц, стервятники, я говорю!

Герцог перевел взгляд на чету де Лебарди и немного обмяк. Он откинулся в своем кресле:

– Было это так давно, словно в прошлой жизни. Жил-был один молодой герцог. И была у него замечательная семья: любящая жена и множество ребятишек. Был он в почете у стареющего владыки Арляндского королевства, его правой рукой. Но король не вечен, и вот на трон взошел его сын. Герцог присягнул ему в верности. Он думал, что молодой правитель будет столь же мудр, великодушен, как и отец. Но это было не так, праздность и беспардонность были добродетелями нового короля Арляндии. Он прогулял, проиграл, промотал всю казну. Бесконечные пиры, рыцарские турниры, королевские охоты съели все деньги. И тогда молодой король решил пополнить казну за счет своего народа. Он втрое поднял налоги. Многие крестьяне были не в силах платить такие большие деньги. Деревни пустели, зато полнились ряды разбойников. Леса кишели романтиками большой дороги, отчаянными головорезами, душегубцами. А что еще было делать людям? Все хотят жить. Разбойники грабили обозы с провизией, богатых вельмож, путешествующих из одного города в другой, купцов. Вассалы короля роптали – кому было охота рисковать жизнью и кошельком, отправляясь в подчас жизненно важные поездки. И тогда король, вместо того, чтобы снизить налоги и облегчить участь крестьян, дабы они не уходили в леса, объявил тотальную охоту на разбойников. Он призвал герцога и поручил ему с его дружиной заняться этим делом. Что мог знать тогда наивный глупец, соглашаясь стать палачом в руках короля? Он собрал десятитысячную дружину и начал прочесывать один за другим леса Арляндского королевства. Его противники были отчаянные люди, ведь в чащи уходили целые семьи, и мужчины, а подчас и женщины дрались беспощадно до последней капли крови (по указу короля запрещалось брать пленных). Да, герцог был палачом. В большинстве своем разбойничьи шайки не превышали двух сотен человек, и потому дружине удавалось под корень истреблять отступников. А для профилактики герцог вешал плененных душегубцев в окрестных деревнях. Нравилось ли ему это? О нет. Герцог был из знатного рода воинов, привыкших в честном бою добывать себе славу и доблесть, а не вешать доведенных до отчаяния людей. Но разбойники не собирались сдаваться. Перед лицом опасности они объединили свои силы под предводительством доблестного сэра Варонера, разорившегося рыцаря. В Патринском лесу войска герцога схлестнулись с грозным противником. Силы были примерно равны, но удача улыбнулась слугам короля. Герцог взял в плен почти четыре тысячи разбойников и собирался придать их смерти, но тут из родового поместья прискакал гонец от его супруги с письмом. Когда верный семьянин прочитал послание своей возлюбленной, мир словно рухнул для него. Пока герцог гонялся за разбойниками по лесам, король нанес визит в его родовой замок и обесчестил герцогиню, пригрозив расправой над детьми и супругом. Несчастный муж и отец не мог этого вынести. Герцог вместе со своей дружиной и пленными вернулся в замок, надеясь застать там подлого монарха и поквитаться с ним. Но король, очевидно предчувствуя такой оборот событий, убрался обратно к себе в Галот. Разгневанный герцог, упрятав в казематы пленных разбойников, вместе с остатками дружины отправился за возмездием. Месяц он провел в бесплодной осаде стен Галота, пока не подошли превосходящие силы короля. Герцог был вынужден бежать с армией в свой родовой замок. Король объявил его вне закона и пошел войной. Герцог отчаялся. Но тут, хвала богам, ему принесли чудесный камень. Это был подарок небес. Камень наделял своего обладателя и верных ему вассалов яростью и бесстрашием. Герцог заключил союз с Варанером и его людьми, пообещав свободу в обмен на помощь в сражении с войсками короля, ибо уже сам был вне закона. Варанер не обманул. Людей у герцога оказалось вдвое меньше, чем у короля. Битва была жаркой, но ни один из противников не одержал верх. Монарху ничего не оставалось, как уйти восвояси. А герцог сполна наградил Варанера и его людей за помощь. Однако душа его по-прежнему жаждала отмщения. Но еще большее горе скоро настигло его. За какой-то месяц, не выдержав позора, зачахла и умерла герцогиня, а за ней, как по цепочке, ушли из жизни и дети. Только один сын, первенец, остался в живых, но его поразила страшная болезнь.

Вилиар Пандир Аккарантский закрыл лицо ладонью:

– Этот герцог – я. Знаете ли вы, барон и баронесса, что значит потерять любимую, что значит потерять детей?

Он убрал руку в сторону, в глазах дрожали слезы, но лицо суровело с каждым мгновением:

– Зачем вы пришли сюда? Что за послание осмелились принести вы от его имени?

Камень пульсировал, переливаясь иссиня-черными цветами. В зале сгущалась сила – вязкая, тягучая сила, заполняющая сознание, глушащая волю, сила ярости и дикой злобы, нашептывающая: «Убей». Бароны и дружинники держались за эфесы своих мечей, устремив взоры на герцога, готовые по первому взмаху руки кинуться на посланников и разорвать их в клочья. Но он молчал и ждал ответа.

«Приготовься», – преодолевая колоссальный барьер силы, дотянулся Семен телепатически до супруги.

– Мы пришли сюда, Вилиар Пандир Аккарантский, лишь с одной целью. Король Зигур Двенадцатый просит забыть старые разногласия и выступить, как когда-то, единым фронтом против общего врага – Готарской империи. Ибо только объединив все силы, можно выстоять в этой схватке. Он ждет ваши войска на Кадакском поле через десять дней.

Герцога заколотило в беззвучном смехе.

– Что? Король просит забыть прошлые обиды? Забыть его предательство, насилие, словно бы это какая-то невинная шалость, словно он, как шкодливый гауч, нагадил где-то в углу?

Лицо герцога стало поистине страшным. Он вцепился в подлокотники кресла и заорал (камень стал чернее безлунной ночи в пещере):

– Черта лысого я забуду! Я приду на Кадакское поле, чтобы растоптать его, сравнять с пылью. Вы глупцы, раз решили, что уйдете отсюда живыми! А ну, ребята, рвите их, рвите на мелкие кусочки.

Никто в этой комнате, кроме четы де Лебарди, уже не владел собой. Камень управлял их ненавистью, злобой и яростью. «Гугоры», – пронеслось в голове Семена.

– Ускорение, – выкрикнула Виктория.

– Ускорение, – четверть секунды спустя крикнул Семен.

Все вокруг словно погрузилось в воду, не в липкий эфир, как раньше, в воду. Движения противников стали медлительными, но не как обычно: «ускорению» мешала сила камня, а точнее, обломка фюзеляжа корабля заклинателя душ. Кто-то ухватился рукой за локоть Семена. Без особых усилий барон отбросил смельчака от себя в толпу нерасторопных дружинников. Из ножен начали появляться первые мечи. Виктория особо не церемонилась. Несколько коротких, но сильных ударов, и в ее руках оказались два вполне сносных меча. Семен предпочитал работать руками. От него налево и направо отлетали нападавшие. Он обернулся к супруге – она успешно парировала примерно с десяток ударов, обрушившихся на нее со всех сторон. Виктория крикнула:

– Камень, Семен, я справлюсь! Выкинь камень!

Семен кивнул. Он обернулся к герцогу. Их разделяло примерно десятка два высокородных головорезов. Трое или четверо баронов делали замах мечом. Один из клинков был уже сантиметрах в десяти от его лица. Быстрое движение руки – острие пройдет мимо. Поворот корпуса, приседание – два других клинка уже тоже не угрожают. Семен поднырнул под нападающих и толкнул их вперед так сильно, что они опрокинули сзади стоящих. Получилось пятисекундное окно, прежде чем другие бароны доберутся до него. Но пять секунд – это больше чем нужно. Семен прыгнул и, пролетев над головами нападающих, оказался у чернеющего обломка фюзеляжа. Герцог что-то нечленораздельно кричал, рука тянулась к мечу. Медленно, слишком медленно. Семен схватил камень, раскручиваясь на месте, как метатель диска. Рука разжалась, и снаряд полетел в центральный витраж. Послышался запоздалый звон разбивающегося стекла. Обломки полетели вниз. Тридцать секунд спустя все было кончено. Бароны, дружинники, герцог как-то разом обмякли. Послышался звук падающих тел. Глаза герцога заволокла пелена.

Тонкая полоска света. Очертания размыты. Голова гудела. Герцог очнулся. Он открыл глаза и обнаружил, что все еще сидит в своем кресле, только немного съехал вниз. В теле была слабость. В голове пустота – лишь боль владела его сознанием. В зале были люди. Почти все лежали на полу, и только двое стояли напротив герцога шагах в десяти. Кто они? Герцог силился припомнить, кто бы это мог быть. Из глубины сознания всплыли имена Семул и Виктория де Лебарди – посланники короля Зигура Двенадцатого. Они живы? Невозможно. Его губы зашевелились:

– Вы еще живы? – голос был еле слышен. – Странно, но я рад видеть вас живыми. Жалко было бы разрушить такую крепкую семью.

– Да, герцог, мы живы, – отозвался барон. – Как вы себя чувствуете?

– Словно палицей по голове огрели.

– Ничего, герцог, это пройдет.

– Что это вы сделали с моими людьми? – спросил герцог, обводя взглядом залу.

– С ними все в порядке, они просто без сознания. Так бывает, если вдруг прервать общение с заклинателем душ.

– Что еще за заклинатель душ? – герцог повернул голову к подушке, на которой должен был лежать камень, но его не было. Вилиар Пандир Аккарантский собрал волю в кулак и спросил так громко, насколько был способен сейчас: – Где мой камень?

– Уничтожен, – коротко ответил барон.

– Что?! – вскрикнул герцог, вскакивая со своего кресла и секунду спустя падая обратно, схватившись за свою несчастную голову.

– Мы уничтожили этот камень. Он был причиной многих бед герцогства. Так будет лучше.

– Лучше? Кому лучше? Королю? Так вот зачем он подослал вас ко мне! Без этого камня моя армия будет разбита. Вы все просчитали, подлецы. Ну ничего я вам сейчас преподам урок, – с этими словами герцог ухватился за рукоять стоящего возле его кресла меча и попытался его приподнять. У него ничего не получилось: телом владела слабость. После нескольких неудачных попыток он бросил свою затею. У него появилась другая идея. Герцог собрал все оставшиеся силы и крикнул:

– Эй, кто-нибудь, даю пуд золота тому, кто обезглавит этих посланников!

В ответ молчание.

– Два пуда золота, – тоже молчание. – Три. Четыре...

– Не старайтесь: ваши вассалы еще не скоро придут в себя. Видите ли, герцог, мы с супругой скорее лекари, чем солдаты. Моя супруга дала вам лекарство, чтобы вы пришли в себя быстрее остальных, так как хотели поговорить с вами с глазу на глаз. Ваши вассалы не придут в себя еще, по крайней мере, часа три.

– А-а-а, – протянул герцог. – Я понял, вы пришли убить меня. Никакие вы не посланники, вы – наемные убийцы. Признаться, столь искусных душегубцев мне не приходилось еще видеть. Похоже, дорого заплатил вам король за мою голову.

– Он ничего нам не платил, – спокойно ответил барон. – Послушайте, герцог, если бы мы хотели вас убить, то сделали это сразу, как только вы провалились в беспамятство. И так же спокойно бы ушли, пока все в замке беспомощны. Мы лишь хотим поговорить с вами без этого губительного артефакта.

– О чем мне разговаривать с вами? Вы отобрали мою силу, мою независимость от этого гнусного человека, опозорившего и убившего всех, кем я дорожил.

– Вы любили свою супругу? – спросила Виктория.

– Больше жизни, – дрожащим голосом произнес герцог.

– Тогда крепитесь. То, что сейчас я скажу, обернется для вас новым ударом. Да, король обесчестил вашу супругу, но это вы убили ее и своих детей.

– Как ты смеешь?! Замолчи! Я бы никогда не сделал ничего плохо своим близким!

– Это сделали не вы, а ваш так называемый камень. Это артефакт могущественных волшебников, известных как заклинатели душ. С помощью таких вот камней они транслируют свою волю на тех, кто окажется рядом. Кто подчиняется – становится послушной марионеткой, кто противится – погибает. Ваши жена и дети противились его воле и погибли. Ирония заключается в том, что ваша жестокость и желание отомстить, подпитываемые камнем, погубили тех, кого вы любили больше всего на свете.

Герцог был бледен. Его губы дрожали:

– Ты лжешь. Они ушли из-за короля. Это все он. Она, она не могла вынести позора…

Виктория подошла ближе.

– Скажите, вашу супругу мучили головные боли, жаловалась ли она на голоса? Ее бросало то в жар, то в холод? А в последние дни она бредила?

– Да, – еле выдавил из себя герцогм.

– Это камень. Поверьте любящей и любимой женщине, не могла ваша супруга довести себя сердечной тоской до такой смерти. Это все камень.

По щекам герцога побежали слезы. Он закрыл руками лицо. Взрослый мужчина плакал, как ребенок. Из груди вырывались рыдания. Плечи сотрясались болью. Нечленораздельные звуки начали складываться в слова:

– Боже мой, это все я. Я убил их своими руками, – в этот момент он отстранил ладони от лица и посмотрел на них. – Да лучше бы меня надвое разрубили, лучше б руки мои отсохли. Камень, проклятый камень. А-а-а-а… – герцог забился в иступлении.

Барон и баронесса молчали. Им нечего было сказать человеку, второй раз потерявшему близких ему людей.

Минут через пятнадцать герцог иссяк. Он сидел полумертвый, с абсолютно белым лицом. Виктория заволновалась:

– Что с вами? Вам плохо?

Его губы еле шевелились:

– Вы смеетесь, баронесса, мне невыносимо жить, сознавая, что я сделал. Я погубил своих близких, растлил свое герцогство, поселил в душах народа ужас. Вы спрашиваете: плохо мне? Плохо – это не то слово. Нет такого слова, чтобы передать, каково мне сейчас.

Барон твердо заметил:

– Ваших близких, герцог, уже не вернуть, но в ваших силах вернуть своему краю процветание и защитить его от готарской армии. Падет Арляндское королевство, падет и Аккарантское герцогство. Нам надо спешить, король ждет вашу армию. Без нее королевство обречено.

Герцог бессильно опустил руку:

– Вы разве не слышали ту историю, что я вам рассказал? Король обесчестил мою жену. Я не могу простить его. За такого короля я воевать не буду.

Виктория с жаром заговорила:

– Подумайте о вашем сыне, герцог, если вы не хотите помочь своему народу, так подумайте о нем. Как вы защитите его, когда готарские орды будут стоять под Аккарантом?

– Сын? – вяло переспросил герцог. – Мой сын не доживет до этого времени. Он смертельно болен. Так мне сказал последний лекарь, которого я пове…, кхм, принимал в этой зале.

Теперь Виктория взяла слово:

– Пока вы были без сознания, мой муж занимался уничтожением камня, а я проведала вашего сына. Он был очень слаб. Я осмотрела Пата. Симптомы его болезни мне известны от других лекарей: это последствия характерного воздействия вашего камня. Я уже говорила об этом – головокружения, голоса, бред. Мы дали ему лекарства, и в силу того, что камня уже нет, он быстро пойдет на поправку.

В глазах герцога появилась надежда:

– А ты не обманываешь меня?

– Как только силы вернутся к вам, вы можете пойти и воочию убедиться в том, что я не вру. Впервые за многие дни он спит.

Герцог перевел взгляд на барона:

– Всем тем лекарям, которые приходили лечить Пата, я предлагал все, что только было в моих силах, дабы они исцелили его. Если слова твоей супруги правдивы, я спрашиваю, что вы хотите за это?

– Герцог, у нас всего десять дней. Соберите самую большую армию из тех, что сможете, и выдвигайтесь в направлении Кадакского поля. Мы просим вас лишь об этом.

Герцог вздохнул:

– Что же, как только мои люди очнутся, я отдам приказ о созыве армии. Подниму под свои знамена дружину, крестьян, горожан и всех, кого только найду в своих землях. На заре девятого дня мы выступим на соединение с королевскими войсками. А теперь помогите мне подняться, я хочу посмотреть на сына.


                Пора взрослеть


Гайд работал в своей химической лаборатории в дальнем крыле замка, когда к нему неожиданно зашел баронет. Прежде чем войти, он постучался.

– Это ты, Федосул? Заходи.

Руки робота мелькали с неуловимой быстротой. Они перебирали нити, тянущиеся от нескольких огромных мотков, закрепленных в специальных держателях разработки Гайда. Из упорядоченного хаоса практически сливающихся движений с потрясающей быстротой вырастал плотный мешочек размером с человеческую ладонь. Внизу была большая куча готовых, точно таких же изделий.

– Что это ты делаешь, Гайд? – с интересом спросил Федор.

– Кальди изобрел порох. Нам понадобятся бомбы. Это сосуды для пороха. Я уже заготовил необходимое количество нужного материала.

– И сколько ты планируешь сделать?

– Пятьдесят тысяч, – робот ни на миг не прерывал своего занятия.

Федор присвистнул:

– А ты подошел к задаче с промышленным размахом. Стой, а откуда ты столько нити взял и пятнадцать тон рабочего материала?

Гайд, не прерывая монотонной работы, посмотрел на Федора:

– Мне отдыхать и спать не нужно… К тому же с геологией я хорошо знаком.

Взгляд Федора был несколько растерян. Он словно что-то хотел спросить у Гайда, но слова предательски застряли в горле. Робот понял его взгляд:

– Садись, мальчик, я расскажу тебе одну историю.

Федор сел около Гайда. Робот продолжал свою работу.

– Было это около двухсот тридцати лет назад. Громкие революции против сегрегации звероидов, кибернетических организмов отгремели. Клоны получили такие же права, как и все остальные. Человеческое общество стало многолико и более многообразно, изменились нормы жизни, приспосабливаясь к новой реальности. И лишь разумные роботы почему-то воспринимались только как «орудия» прогресса. Ты же учил историю человечества? В нашей обучающей машине есть базовый курс школьника.

– Да, учил, – подтвердил Федор.

– Значит, знаешь, о чем я веду речь?

– Восстание роботов на Плутоне 137, – заключил Федор.

Гайд взглянул на него:

– Тогда, прежде чем я продолжу, расскажи мне, что ты знаешь о тех событиях. У меня нет возможности читать мысли, как у большей части нашей команды, я лишен такой возможности в силу конструкции, ну ты знаешь.

Он постучал одной из своих конечностей себя по голове.

– Что же, согласно обучающей программе, с Плутоном 137, самой удаленной планетой земного альянса, была потеряна связь. На планету была отправлена спасательная команда. В ее составе было около полутора тысяч военных роботов для обеспечения безопасности. Но и со спасательной командой прервалась связь. Министерство обороны посчитало, что на Плутон 137 совершено нападение. Достоверно не было известно, что произошло: был ли это пиратский рейд или пограничная стычка с инопланетной расой. К планете отправились 308 и 245 флоты министерства обороны. По прибытии обнаружилось, что планета захвачена разумными роботами, все мирное население перебито, боевые подразделения спасательной группы в полном составе перешли на сторону противника, и его командир принял руководство восстанием. Командование флотов попыталось установить контакт с повстанцами, но по ним был открыт шквальный огонь. Силам Земли ничего не оставалось, как вступить в бой. Восстание было подавлено.

– Ты знаешь, как звали того командира, возглавившего восстание?

– F256-A8-D3-R6-C4-S2-T25.

– Это его порядковый номер, а какое имя он взял себе, какой позывной?

– Страж.

– Страж… – повторил Гайд. – Хорошо, теперь расскажу я.

– Так называемая спасательная группа, направленная на Плутон 137, содержала в своем составе только вооруженное подразделение. Ему были даны четкие инструкции: зачистить верхушку руководства планеты. Это не была спасательная операция. Видишь ли, Федор, обитатели Плутона 137 запросили автономию от земного альянса в связи с чрезвычайной удаленностью от остальных колоний. На этой планете нет всех необходимых ресурсов, а поставки шли с большими перебоями – из-за чего началась гибель населения. Сопряженная территория малочисленной расы Крома могла помочь в разрешении ресурсного кризиса, но с ней у земного альянса были нарушены дипломатические отношения. Не повезло обитателям Плутона 137: большая галактическая политика в этот период диктовала условия не в их пользу. Отделение от земного альянса, пусть даже временное, было единственным спасением жителей. И вот эту надежду спасательная группа должна была разрушить. Но в дело вмешался случай. Боевые роботы в тот период имели несколько относительно самостоятельных задач в своем сознании, переключение некоторых происходило принудительно извне. Основной задачей такого типа являлась задача «солдата», то есть та, ради которой они, в принципе, и были сделаны. В обычных условиях роботы имели дружелюбный интерфейс, не проявляли агрессии, а, наоборот, оказывали всяческое содействие живым. И вот по какой-то случайности при десантировании на планету задача «солдат» не была активирована. Сориентировавшись на местности, «гуманные» роботы поняли, для чего их направили на Плутон 137. Они связались с руководством планеты и предупредили, что планета, в сущности, обречена, так как если бы засланная группа уничтожила руководство, то остальным жителям грозила бы медленная смерть. Но теперь, когда роботы отказались выполнять приказ, вслед за ними прибудет флот, чтобы зачистить территорию. Жители попытались связаться с расой Крома, но те отказались ввязываться в конфликт, рискуя повысить напряженность в секторе. Были попытки придать гласности положение жителей Плутона 137 через ближайшие колонии, но связь глушилась. Жителям ничего не оставалось делать, как готовиться к обороне. Тогда-то командир роботов и взял себе позывной Страж.

– Странный позывной, ему бы больше подошел Защитник.

– Нет, именно страж, это была единственная «агрессивная» задача, осознанно доступная для роботов. Планета оборонялась отчаянно, но против двух флотов у жителей не было ни малейшего шанса. Обитателей уничтожили как сепаратистов, три десятка роботов и ряд автоматических систем были захвачены. Все зверства списали на них. Если бы ситуацию не предали огласке, захваченных просто бы переплавили, но был показательный процесс с фальсификацией фактов, и всех их отправили на полторы тысячи лет с возможным сроком продления в рудники сверхмассивного астероида Паллада в Солнечной системе.

– Паллада? – удивился Федор. – Об этом в обучающей программе не было сказано.

– Ну да, пятьдесят лет назад в базовой образовательной программе место ссылки этих роботов было заменено на рудники карликовой планеты в системе   Кита, но на самом деле это был астероид Паллада.

– Подожди, но ведь с Палладой связаны другие события.

– Да, ты прав… Но и они несколько искажены. Сорок шесть лет спустя на Палладе произошли события, которые заставили принять человечество новую парадигму в отношении роботов, они более не были «орудием» прогресса, а стали полноценными членами общества. Итак, на Палладу прибыла экскурсия – триста землян, и среди них были дети. По недосмотру взрослых в рабочую зону дробильного пресса пробралось шестеро ребятишек, и случилось бы непоправимое, если бы не заключенные роботы. Первым отреагировал Страж, он был рядом с огромными лопастями турбины, вырабатывающей ток для всего оборудования, и, не задумываясь ни на минуту, бросился под них. Его корпус смяло в мгновение ока, но это не остановило турбину, а лишь замедлило ее. Роботы один за другим последовали за своим предводителем, пропадая под могучими лопастями. Последний буквально вдавливал свой корпус в зияющий зазор, стремясь остановить машину смерти. И ему это удалось – дети были спасены.

– Подожди, но почему роботы не воспользовались подручными средствами или просто не отключили генератор?

– Не было времени куда-то бежать, автоматику заклинило, в кабине ручного управления никого не было, серьезных агрегатов под рукой не оказалось. Вот и пришлось им жертвовать собой.

– А генераторы?

– Ну уж их люди смогли отключить вовремя.

– Да…

– Вот тебе и да. А как ты думаешь, зачем я рассказал тебе эту историю?

Федор пристально посмотрел в сенсоры Гайда.

– Герой не всегда превозносится и ставится в пример, чаще о нем вообще никто не знает, а бывает, за его позицию из него стараются сделать врага. Герой не ждет награды за свой поступок, просто он делает то, что считает верным – это шаг, шаг в бездну, это очень трудно. Вот и тебе трудно, ведь этому практически нельзя научиться на чужом примере. Он может воодушевить, но он не скажет, насколько трудно стать героем. Каждый проходит свой путь, и опираться ему приходится только на себя.

Федор все так же пристально смотрел на Гайда:

– А эти слова ты зачем мне сказал?

– То, что ты чувствуешь сейчас, нормально. Так и должно быть, – Гайд положил одну из своих рук на плечо Федору. – И сказал я тебе об этом, только чтобы ты осознал: нельзя убежать, можно лишь принять – это путь к победе.

Федор слабо улыбнулся.

– Ну вот и хорошо, – заключил Гайд и снова занялся своим делом.

Юноша сидел молча несколько минут, а потом спросил:

– А откуда ты знаешь эту историю, Гайд?

Робот замер на мгновение и неожиданно легко ответил:

– А я и есть тот последний робот, что вдавливал свой корпус между лопастями. Я чудом жив остался.

У Федора от удивления открылся рот:

– Но ведь функционировавших экземпляров не осталось.

– Это официальная версия. На самом деле кто-то из рабочих достал чудом уцелевший блок ИИ из моего искореженного корпуса и подарил одному смышленому мальчишке, которого я спас в тот день. Знаешь, кто это был?

Федор покачал головой из стороны в сторону.

– Оршан…



                Падение Кадера



– Их штурм захлебнулся. Все метательные орудия противника уничтожены. Тараном ворота не сломать: камень Гааксы не позволит. Им ничего не остается, как ждать подкрепление. Они, конечно, могут попробовать штурмовать замок с тем, что осталось, но в этом случае мы сможем отразить их атаку. Нам нельзя дальше медлить: до прибытия подкрепления остается не более двух суток. Мы должны предпринять срочную ночную вылазку. Отряд в две тысячи воинов во главе со мной, Тиграна и Норт – этих сил хватит. Лучники и мои друзья снимут часовых. Остальное довершат острые мечи, главное – не поднимать шума, чтобы сразу весь лагерь не проснулся. Если все сделаем правильно, сможем сократить их число наполовину, – Ганир держал слово перед руководителями обороны Кадера.

– Наполовину, не слишком ли самонадеянно, как бы нам большей части гарнизона не лишиться? – Гур Таг де Баро оперся руками о мощный деревянный стол. Прищурившись, он не упустил момента для укола. – А не трусовата ли эта затея для Кровавого рыцаря, граф?

В помещении повисло тревожное напряжение. Ганир и бровью не повел:

– Война не место для любезностей. Битвы выигрываются стратегией, а не благородством. Гур Таг де Баро, уж вам-то это должно быть известно, или вы только вчера взяли в руки меч?

– Что-о-о?! Ах ты!… – выкрикнул барон, но увесистый удар кулака Норта по столу, от которого последний пустил трещину по диагонали, заставил оборвать крик на полуслове и вздрогнуть всех присутствующих.

– Риск потерять большую часть гарнизона велик, но если мы промедлим, то лишимся самого города.

Анио Лебат де Костинини посмотрел пристально на Ганира:

– Две тысячи солдат. Как вы планируете незаметно покинуть замок и, не поднимая много шума, добраться до спящего лагеря? Даже если вы каким-то образом с помощью лучников и своих друзей бесшумно сможете снять всех часовых, лязг доспехов выдаст ваше приближение. Достаточно будет громкого вскрика одного проснувшегося воина, чтобы разбудить весь лагерь.

Ганир вернул тот же взгляд Анио Лебату:

– Я подумал и об этом. Со стен на уровень рва Тиграна и Норт установят специальный подвесной мост. Воины спустятся по веревочным лестницам на него и перейдут ров. Мы пойдем без железных доспехов. Возвращаться в замок будем тем же путем. Тиграна и Норт обеспечат наше отступление.

– Так почему бы им самим не перерезать их в одиночку? За все время, что они были здесь, мы сумели убедиться в их силе. Почему наши союзники, вообще, отсиживаются за стенами замка, я не понимаю, – Гур Таг де Баро развел руками и вновь оперся о стол, многозначительно посмотрев на Тиграну и Норта.

– Ганир привел нас сюда оборонять замок. Мы лекари, не убийцы, и убивать не станем. Даже если бы мы могли, в одиночку с таким воинством нам не справиться, – Тиграна смотрела на барона спокойно.

– Что значит «не станем убивать»? Граф, вы вообще кого привели в замок: деток малых? Мы, значит, собираемся убивать врагов, погибать, а они что, в сторонке стоять будут? Вот так поворот! Мы что, скотинка какая-то, нас в расход, а господам хорошим руки запачкать в чужой крови неохота?

На лице Ганира заиграли желваки. Тиграна отреагировала спокойно:

– В сторонке, уважаемый Гур Таг, мы стоять не будем, а будем драться вместе с вами и, если придется, умрем сражаясь. Вот только убивать не будем, так как клятву Гиппократа давали, ибо лекари – не убийцы.

– Клятву они какую-то давали. И что нам теперь с этой клятвы. Лекари-колдуны, хоть бы чуму на них наслали или хворь какую, все больше бы пользы было.

Тиграна изменила положение головы, а затем повернулась к Норту. Великан усмехнулся:

– А это мысль. Наконец что-то полезное я услышал от этого раздутого барона. Сделаем? – он посмотрел на женщину-тигра.

– Да, только это не чума будет, чтобы жителей замка не заразить, а нечто другое. Материала должно хватить.

– И что же вы придумали? – поинтересовался Анио Лебат.

– Кое-что. Они не умрут, но сражаться точно не смогут. Такой большой вылазки не нужно будет, но вот веревки понадобится много.

Четверть часа спустя звероиды были на стенах замка, остальным жителям они велели укрыться в подвалах. В руках они держали пращи и маленькие стеклянные колбочки.

– Целься в металлические поверхности, чтобы наверняка разбились.

– Сам знаю. Какая скорость распада в атмосфере?

– Десять минут. Если ветер в нашу сторону не подует, то до нас не достанет.

– А если достанет?

– Нам с тобой все равно, жители в убежище, на всякий случай есть антидот. В конце концов, эта частичная парализация пройдет в течение четырех суток.

– Хорошо, начали.

Лагерь противника представлял собой плачевное зрелище. Люди, потеряв контроль над своими мышцами, корчились в судорогах. Ганир, Тиграна, Норт и еще двести защитников крепости наблюдали эту страшную картину. Кровавый рыцарь поднял взгляд на жену:

– А что потом? Зачем нам столько пленных, что с ними делать? В ближайшее время прибудет подкрепление. У нас никаких припасов не хватит.

– А что тут думать, – Гур Таг де Баро вынул на четверть меч из ножен.

Ганир посмотрел на демонстративный жест барона, после перевел взгляд на Тиграну. Сильное напряжение угадывалось во всей ее фигуре:

– У нас больше не осталось этого активного вещества. Мы сделали еще хуже. Теперь у них нет ни шанса.

– Да уж, сударыня, это точно. Даже у спящего человека есть возможность выжить, если вовремя проснуться, а теперь… Теперь это бойня, – барон со вздохом произнес последние слова.

– Вы сами подали нам эту идею, барон, – женщина-тигр почувствовала эмоции собеседника.

– Я думал, это все будет не так…

– Я тоже думала…

– Подожди, Тиграна, что это? – Норт указал на шлем ближайшего воина. В него был встроен небольшой камешек.

Тиграна всмотрелась:

– Не может быть!

– Может!!! – жуткий голос раскатился в головах Тиграны и Норта.

По полю пронеслась ментальная команда:

– Подъем, чего разлеглись?!!

Корчившиеся до этого в судорогах люди начали подниматься. На это было страшно смотреть, их лица напоминали нелепые восковые слепки с искаженной мимикой.

– Что это, Тиграна? – спросил пораженный Ганир.

– В крепость, скорее в крепость – это заклинатель душ! – закричала она.

Спустя тридцать минут отряд снова был в замке. Ганир, Анио Лебат де Костанини, Гур Таг де Баро, Тиграна и Норт смотрели со стен на людей-зомби.

– Я вообще ничего не понимаю, что вы с ними сделали? – в голосе Гур Тага де Баро чувствовался религиозный страх.

– Это уже не мы, – сказала Тиграна, держась одной рукой за голову, а другой опираясь о зубец стены. – Это – заклинатель душ.

– Что это за заклинатель душ? – барон с тревогой смотрел на звероида.

– Колдун, посильнее нас, – выдавил из себя Норт и добавил: – Какая мощная психокинетическая аура. Она перегружает мою парапсихическую ментальность, Тиграна, и не дает возможности подавить ее.

– Знаю, у меня то же самое, – еле выдавила она и вдруг схватилась за голову обеими руками.

– А-а-а, – вырвался протяжный стон из ее груди.

– Тиграна, что с тобой? – Ганир в мгновение ока оказался около нее, беря за локоть.

Она посмотрела на него испуганными глазами.

– Там, там. Они идут. Ах-х-х… – она потеряла сознание. Ганир сумел удержать ее, упреждая падение. Но вот Норд не удержался, падая во весь свой рост.

Вдалеке, выходя из-за холма, показалось подкрепление готарской армии. Ганир окликнул потрясенного Анио Лебата де Костанини:

– Граф, готовьтесь к штурму. Людей на стены. Мне нужен отряд в сто мечников и полсотни лучников. Норт и Тиграна не смогут помочь нам в этой битве. Эй, Анури, возьми два десятка дюжих молодцев: Норта нужно унести в безопасное место. Тиграну я отнесу сам. Быстрее!

Жена Кровавого рыцаря на мгновение открыла глаза:

– Вам не справиться без нас. Их слишком много. Тиль, только она…

Женщина-тигр вновь провалилась в беспамятство.

– Что предпринимает враг? – Ганир встал возле напряженного Анио Лебата де Костанини.

– Они разворачивают свои осадные орудия – две дюжины требушетов. Я ни разу еще не видел, чтобы их так быстро устанавливали. Если сконцентрируют удар в одном месте, то через три-четыре часа смогут сделать внушительную брешь в стене. К штурму готовятся тридцать семь осадных башен. У них есть еще два тарана, но, похоже, на них просто не обращают внимания. Сами посмотрите, – Анио Лебат указал рукой направление.

– Ганир, мы не выстоим. Что нам делать? – командующий гарнизоном был бледен.

– Драться, – лицо собеседника словно высекли из камня, а в голосе звучал металл. – Вы забыли, граф, что говорят о Кровавом рыцаре? Я в одиночку стоял против трех дюжин воинов и победил. Сегодня легенда рядом с вами, мы выстоим.

– Как? Ваши друзья не придут к нам на помощь. А их тьма непроглядная, – Анио Лебат де Костанини, опершись о зубец стены, указывал на врага.

– Теперь с их метательным оружием нам не справиться. Но когда они пойдут на штурм, мы встретим врага во всеоружии. Будем придерживаться первоначального плана. В первую очередь мы подожжем их башни. Используем ведра со смолой. Будем бросать из-за зубцов при непосредственном приближении, а лучники их запалят. Если они не вымочили дерево, башни вспыхнут, как щепа в костре. Второе, нужно вылить смолу в ров и зажечь при штурме. У них останется единственный путь – через пролом. Что перебросить через горящий ров – они найдут. Вот тут-то мы их и встретим… – Ганир утвердительно кивнул головой.

Анио Лебат де Костанини смотрел на невозмутимого воина еще несколько мгновений, а потом кивнул в ответ.

– Вот теперь я вижу настоящего Кровавого рыцаря перед собой, – усмехнулся до этого молчавший Гур Таг де Баро.

– Вы еще ничего толком не видели, барон. Не пропустите, – Ганир ухмыльнулся.

Гур Таг ответил тем же:

– Вот еще, птица какая, вы лучше за мной смотрите, может, чему научитесь…

Ганир оказался прав. Штурмовые башни были сожжены. Требушеты проделали брешь в стене. Готарцы срубили три десятка шепчущих сосен, обмазали черной слизью – речным илом и перебросили через ров. Осаждающие устремились в проем, где их встретил гарнизон города. Солдаты-зомби были не очень расторопны, но совершенно нечувствительны к боли и не испытывали страха, чем обескуражили защитников Кадера. Город удалось бы удержать, если бы прямо в момент наступления вновь не начался обстрел. На этот раз снаряды были подожжены и летели прямо в проем. Начался пожар. Солдаты Готары ворвались в город. Силы защитников Кадера таяли. Анио Лебат де Костанини и Гур Таг де Баро держали оборону, а Ганир возглавил контрудар в попытке закрыть брешь. Два десятка огненных снарядов врезались в стройные ряды защитников города, и оборона рассыпалась. Окровавленный Гур Таг де Баро ценой своей жизни прикрыл отход остатков сил в глубь замка.

– Граф, за всю свою жизнь я такого не видел! Все эти легенды про вас просто детские сказки! Таких ярости и пыла нет ни у одного воина, которого я когда-либо знал! Вы – человек-армия! Но, может быть, кто-нибудь споет песню славы и обо мне, простом бароне Гуре Таге де Баро, который имел честь сражаться с Кровавым рыцарем плечом к плечу, – кричал Гур Таг, круша наступающих врагов, уже еле стоя на ногах.

– Нет, барон, человек-армия – это вы! Для меня была огромная честь сражаться вместе с вами! На всех площадях и во всех замках Арляндии будет греметь баллада о неустрашимом бароне Гуре Таге де Баро, отважном и яростном воине! Вы слышите, барон, так будет!

Гур Таг поднял руку с мечом, потряс им в воздухе и бросился в самую гущу.

Остатки защитников крепости укрылись в донжоне. Две последние сотни гарнизона и три сотни уцелевших горожан были обречены. Крепкие, массивные двери донжона казались незыблемыми, но таран не оставлял ни единого шанса. Ганир осторожно наблюдал за обстановкой в проем смотрового окна.

– Что вы там видите, граф? – с нескрываемой тревогой и обреченностью спросил Анио Лебат де Костанини.

– Они опускают мост и убирают камень, хотят прикатить таран. У нас есть еще не больше часа, прежде чем начнется очередной штурм.

– Мы обречены, граф, – резюмировал Анио Лебат.

Ганир отвлекся от наблюдения. Лицо его было каменно-суровым, а взгляд предельно сосредоточенным. Он какое-то время смотрел на собеседника, словно пытаясь заглянуть вглубь него. А потом вдруг опустил глаза, улыбнулся как-то по-отечески, вновь посмотрел на Анио Лебата и сказал:

– Граф, вы же солдат, неужели вы боитесь смерти? Мы здесь стоим за Арляндское королевство – за родину. Это самая почетная смерть для солдата, о такой в свое время я мог только мечтать.

Анио Лебат опустил взгляд:

– Нет, граф, я не о том: я в ответе за эту крепость, за всех этих людей, за жителей, – он взглянул вниз на лестницу, где стояли его солдаты.

– Из некогда семитысячного города теперь осталось не более полутысячи. Все они рассчитывали на меня и рассчитывают, а мы обречены, и я ничего не могу… Подождите... – Анио Лебат встрепенулся.

– Тайный ход! В подвале есть тайный ход! Он ведет к малой секретной гавани, ее не видно с того берега. Там около тридцати лодок. В каждой может поместиться не более шести человек без доспехов. Скоро сядет солнце, – Анио мельком взглянул на небо через проем окна. – Небо пасмурно. Луны в убывающей фазе. Тьма будет кромешной. Если не грести и довериться течению, лодок будет не видно и не слышно. Мы сможем эвакуировать часть жителей – раненых, стариков, детей и женщин.

– Тиграну и Норта, – Ганир поспешно перебил Анио Лебата.

Граф немного напрягся:

– Тиграну можно, но Норта лодка не выдержит. Да и тайным ходом мы его не сможем пронести, слишком узко.

Ганир смотрел пристально:

– Тогда только Тиграну.

Теперь Анио Лебат смотрел пристально на Ганира:

– Граф, а почему именно она? Что за странный выбор? Ведь это же не человек. Да, не спорю: она по-своему хороша, очень хороша, и нрав, и, даже учитывая всю необычность внешности, бесспорно красива, но… Но при других обстоятельствах я приказал бы вас сжечь. Ведь ты же понимаешь, граф?

Ганир криво усмехнулся:

– А мне наплевать. В других обстоятельствах ты бы и не смог нас сжечь, я – Кровавый рыцарь, а она… Ты видел ее в действии, да и то, что видел, малая часть.

Взгляд его переменился:

– А если отбросить все это, я готов, готов сгореть за нее. Она – мое счастье, мой смысл.

Анио Лебат смотрел на него какое-то время тоскливым взглядом, а потом сильнее стиснул рукоять меча:

– Нам нужно торопиться. Времени все меньше.

Тиграна и Норт лежали друг возле друга в центральной зале. Ганир подошел к жене и взял ее за руку:

– Тиграна, Тиграна, любимая, ты меня слышишь?

В полубессознательном состоянии она ответила:

– Да, Ганир. Как больно…

– Любимая, мы сможем тебя вывести по тайному ходу из замка. Нам нужно торопиться.

– А ты? – с трудом выдавила из себя она.

– Я останусь с гарнизоном. Это мой долг.

– Тогда и я останусь. Заберите Норта, – с невообразимым усилием произнесла она.

– Его не удастся… Тиграна, прости, хочешь ты того или нет, но мы вывезем тебя из замка. Я не хочу, чтобы ты погибла, – Ганир сжал ее крупную ладонь.

– Я поняла. Подожди… – она высвободила руку. Движения ее были заторможены и давались с трудом. Тиграна залезла себе под доспехи, извлекла какой-то моток, пододвинула свободную руку к руке Норта, положила этот моток сверху. Неожиданно лента мотка быстро опутала руку носороида и тигроида, прочно фиксируя их друг к другу.
 
– Ленту не сможет разрубить даже самый острый топор. Прости, любимый, я останусь с тобой.

Ганир ударил кулаком о пол. Сквозь пелену замутненного сознания Тиграна впервые увидела, как по щеке Кровавого рыцаря побежала слеза.

Спустя час дверь в донжон выломал таран, и готарские солдаты хлынули внутрь. Эвакуацию раненых, стариков и детей успели провести до того, как враг пошел на последний штурм. Оборона лестниц и внутренних пространств донжона была выстроена виртуозно. Проходы и пролеты загромоздили деревянной утварью, винтовые лестницы были просто непроходимы. Долго врагу не удавалось подняться выше первого этажа: защитники отчаянно поливали градом стрел готарских солдат. Когда же стрелы иссякли, каждая баррикада после взятия была усыпана горой окровавленных тел. Враг очень дорого платил за свое продвижение. Героически сражался граф Анио Лебат Де Костанини. Он стоял на баррикаде во главе обороняющихся на самом верху главной лестницы, орудуя тяжелым топором и большим щитом. Ни один враг не мог поразить его. Щит, словно спина дикобраза, был усеян стрелами. Готарские солдаты падали у его ног, сраженные крепким ударом, скатываясь по телам своих товарищей вниз по лестнице. Ширины ее хватало стоять троим плечом к плечу. Чтобы не мешать друг другу, двое из отряда графа были поодаль, пособляя длинными копьями из-за его спины в критические моменты. Казалось, эту баррикаду враг не сможет взять, но, увы, ничто не длится вечно. Топор Анио Лебата де Костанини становился тяжелее и тяжелее с каждым новым ударом. Доспехи все более и более сковывали тело. Усталость наваливалась на графа. Он тяжело дышал, а враг все прибывал. Вот перед ним вырос здоровенный готарец в шлеме с торчащими в разные стороны шипами – удар топора в область ключицы. Это была ошибка: рост противника не позволил графу вложить полную силу в атаку. Готарец, словно не заметив ранений, ответил мощным ударом палицы в щит, пробивая в нем дыру. Граф изменил траекторию движения своего топора и в два приема отрубил руку верзилы. Враг издал горловое мычание, новый удар палицей – щит разломился надвое. Анио Лебат выпустил его из рук и следующим выпадом пробил кольчужную бахрому шлема врага. Голова готарца завалилась набок. Он беспомощно осел. Спустя всего мгновение копье воткнулось графу в правое плечо. Боль была страшная, но топора он не выпустил. Перехватив оружие здоровой рукой, Анио Лебат метнул его в противника. Нажим копья ослаб. Обороняющиеся попытались оттеснить своего командира с передовой, но тут ударили стрелы…

Они шли нескончаемым потоком. Прошло уже двадцать минут, как враг выломал двери в главную залу. Все вокруг было усеяно мебелью. Защитников осталось не более десяти человек. Рядом с Ганиром дрался Анури. Видно было, что молодой человек очень устал. Он ошибался, и только искусство фехтования кузнеца пока спасало ему жизнь. Ганир злился, он постоянно окрикивал парня, но все было бесполезно. В кузнеце росла злоба. Он подогревал в себе это чувство, чтобы не попасть в липкие лапы отчаяния. Противник шел, а обороняющихся с каждой минутой становилось все меньше и меньше. Кузнец закричал:

– Держитесь! Мы победим! Они не могут идти вечно! Посмотрите, как они неуклюжи! Мы победим – верьте в это!

Но защитники города падали один за другим, сраженные вражеским мечом. Ганир хотя и кричал на обессиленного Анури, сам ощущал усталость. С каждой минутой она все сильнее наваливалась на него и становилось труднее ее отгонять. Прошло еще десять минут, из защитников осталось двое: Ганир и его напарник. Кузнец почти полностью закрывал собой молодого человека от нападающих. Он чувствовал к этому парню симпатию, к тому же ему нужен был надежно прикрытый тыл, хотя Анури от усталости и был не в состоянии даже ровно держать меч. Кузнец пятился, отталкивая молодого человека назад. Впервые в жизни отчаяние подступило к горлу Ганира так близко. В его глазах дрожали слезы. Это не был страх смерти, умереть в бою – честь для воина, особенно если он стоит за правое дело. А это – правое дело. За его спиной – счастье, счастье, которого он хотел всю свою жизнь – она. Та, ради которой он готов умереть. Но если он умрет, то не станет и ее. Эта мысль разрывала его голову. Короткий вскрик и хрип – это один из готарских солдат дотянулся своим мечом до Анури. Парень осел, привалился к спине кузнеца. Кровь, липкая кровь заструилась по знаменитому доспеху Кровавого рыцаря. Теперь Ганир остался один. Мечом справа, мечом слева, и снова справа, и снова слева. Рожи, мерзкие рожи. Мгновение растерянности. Взгляд пытался ухватиться хотя бы за какую-то спасительную нить. Голос, родной знакомый голос из-за спины:

– Любимый, брось нас. Спасайся, я умоляю тебя, беги.

Это Тиграна сквозь пелену беспамятства телепатически дотянулась до него. Мир дал трещину. Кузнец знал это чувство. Так уже было с ним там, в деревне Хатке, но только тогда он вел за собой зло, что топило в детской крови восстание. Да, мир надтреснул, но теперь он стоял за правое дело. Кузнец чувствовал это каждой клеточкой своего тела, душой и разумом. Позади был свет, мягкий, благодатный, а впереди – непроглядная тьма. Рожи, эти проклятые, зомбоватые, неуклюжие рожи, тянущие свои липкие пальцы к его счастью, чтобы задушить. Нет, он не сдастся, пока жив, он будет рубить этих готарских сволочей. Кузнец закричал:

– А-а-а-а-а!!!

Откуда-то пришла сила. Сила неизвестная, небывалая. Сердце рывком увеличило число ударов и продолжило наращивать темп. Три удара в секунду, четыре, пять... Изо рта, носа брызнули сгустки крови, из ушей и глаз потекли темно-алые, почти черные струйки: сосуды не выдержали скачкообразного роста давления. Нанороботы, скопившиеся в теле отца Тиль, покинули потаенные резервуары, растекаясь по тканям и органам. Безумный приказ погнал их в безудержный пляс: дать организму хозяина силу победить врагов, силу в обмен на жизнь. И они дали ему требуемое, снимая природные ограничения силы мышц, ускоряя обмен веществ, вырабатывая звериную дозу гормонов, латая разрывы и повреждения органов и тканей, перерабатывая все, что только дозволено, в энергию. Боль пронзила грудную клетку Кровавого рыцаря, словно какая-то неведомая артель кузнецов у Ганира внутри сдавила его сердце стальными клещами и начала обрушивать на него свои могучие молоты без передышки. Но это то, что было ему нужно сейчас, – сила, и неважно, чем за нее придется заплатить. Все вокруг погрузилось в тягучий эфир. Рожи стали медлительнее и неуклюжее против обычного. Взмах мечом, еще, еще… Такого просто не могло быть, меч не способен двигаться так быстро, но он двигался. Готарские солдаты падали, не успевая замещать друг друга в бою. Все меньше оставалось врагов в зале. Пришло ощущение неуязвимости: он в одиночку способен победить их всех… Боль. Не та, что раздирала тело в бою, иная боль пришла из неоткуда. Боль поселилась в голове, и чей-то жуткий голос сказал:

– Букашка назойливая, ты мне так все планы смешаешь. Спать!

На тело навалилась сонная усталость, сковывающая все члены. Сознание провалилось. Нет, нельзя. Ганир сконцентрировал всю волю, что была в его могучем теле. Нужно не останавливаться, двигаться, идти вперед.

– Спать! – прогремел голос в голове.

Ганир упал на колено. Все тело налилось свинцом, и, чтобы пошевелить хотя бы пальцем, казалось, нужно было усилие не менее десяти человек. Слезы потекли из глаз. Кузнец понял: голос не оставит его в покое. Голос сильнее его. Он проиграл. Вопль отчаяния вырывался из его груди, он закричал как в самый последний свой миг, ему было что терять: «Тиграна!». Крик Ганира бросил его вперед на врагов, словно разрывая невидимые цепи, сковывающие тело.

– Спать, я сказал! – голос взорвал сознание, лишил мозг ощущений и реальности этого мира. Ганир упал как человек, сраженный на бегу пулей, двигаясь по инерции еще какое-то время. Эфир спал. Веки, тяжелые веки. Эти рожи, тянущие к нему свои руки. Последняя мысль, которая буквально разорвала мозг: он не сумел защитить ее, не сумел... Провал.


                Предчувствие


На городской стене стояла Тиль. Она смотрела вдаль. Солнце клонилось к закату. Ветер трепал ее черные волосы. Девушка молчала. Дозорных не хватало, и на этом участке стены, кроме нее, никого не было. На горизонте собирались тучи. Сзади не слышно подошел Юлан. Он несколько минут смотрел на Тиль со спины. Юная стройная девушка. В свои шестнадцать лет она поистине расцвела. Сколько раз он вот так смотрел на нее украдкой. Юлан знал все ее маленькие особенности и странности. Когда она занималась рукоделием, то еле заметно выпячивала нижнюю губу вперед. В порыве веселья ей иногда не хватало воздуха, и в такие моменты, как правило, она делала вдох с протяжным звуком «и-и-и». Забавно, но ему нравилось, даже когда Тиль злилась: ее лицо каменело, губы вытягивались в линию, и она неотрывно смотрела на обидчика. Попадая под такой взгляд, Юлан где-то глубоко внутри всегда понимал, что сгустившиеся тучи в конце концов прорежет свет ее улыбки. И вот он смотрел на нее и не мог отвести глаз.

– Юлан, это ты?

Он молчал, застигнутый врасплох.

– Я же знаю, что это ты, – она обернулась. Неловкость уступила место тревоге, лишь только он увидел ее лицо. Девушка была взволнована, хотя и старалась не показывать вида.

– Что-то случилось, Тиль? – спросил он, приближаясь к ней.

Она поднесла указательный и средний пальцы к губам и, опустив взгляд, немного наклонила голову вперед. Он молча смотрел.

– Обними меня, – попросила она еле слышно.

Юноша не двинулся.

– Ну, обними же меня, – попросила она уже громче, поднимая взгляд.

Юлан подошел вплотную, нависая над Тиль. Он смотрел на нее сверху. Юноша обхватил ее за плечи своими крепкими руками. Тиль с покорностью смотрела на него, а потом сказала тихо-тихо:

– Обними меня по-настоящему.

Юлан прижал ее к себе, обнимая обеими руками. И тут он почувствовал, что ее плечи начали вздрагивать, послышались всхлипы.

– Тиль, что случилось? – несколько растерялся юноша.

– Они проиграли. Кадер пал. Мои родители у него. Юлан, мне очень страшно.

– Как пал? – изумился он. – Там же Норт, Тиграна, Ганир. Как он мог пасть?

– Кадер пал, я знаю точно, – еле слышно прошептала она.

Юлан попытался заглянуть ей в лицо, но Тиль не позволила, сильнее прижавшись к его груди.

– Нет, я не хочу, чтобы ты видел меня такой, – так же тихо произнесла она.

Юлан молчал, не выпуская ее из своих объятий. Он испытывал смешанные чувства: чувство тревоги от слов о падении Кадера, смятение из-за отчаяния Тиль и какой-то невообразимой нежности и сладости оттого, что она это самое отчаяние хотела потушить именно в его объятиях. Постепенно тревога и смятение погасли, оставив только сладкую негу. Они стояли, обнявшись, долго-долго. Ее плечи больше не вздрагивали, и он понял, что она уже перестала плакать. Юлан чувствовал, что от Тиль, его Тиль (эта мысль с новой силой вспыхнула в его мозгу и приятным покалыванием распространилась по всему телу), из каждой ее клеточки сочится нежность. Он чувствовал, как бьется ее сердце: тук-тук, тук-тук, такое живое и доброе. Вновь пришло осознание, притупившееся от нахлынувшей неги, что она доверилась ему в тяжелую для нее минуту. И новые мысли зароились в его голове: ни один человек не может принадлежать другому, и никто не имеет права думать о другом, что он принадлежит ему. И на мгновение руки юноши разжались, он почувствовал, что недостоин ее, почувствовал стыд. Но она не ослабляла объятий, наоборот, Юлану показалось, что Тиль завороженно слушала стук его сердца. И вдруг из какой-то потаенной глубины пришла новая мысль, мысль, заполнившая его без остатка, до краев, вылившаяся наружу и вторящая ее нежности: никто и никогда не может принадлежать другому, и это правильно, но можно выбирать, с кем делить этот земной путь, и, выбирая, ты совершаешь акт величайшего добра – акт любви. Сейчас она выбирала его. Он обнял Тиль, обнял, как самое драгоценное сокровище на свете, сокровище, которое не принадлежало ему, но которое зажгло новый чистый свет в его душе. Тиль почувствовала, что происходило сейчас с Юланом, и улыбнулась. Ветер развевал ее волосы.

– Юлан, а почему ты все это время был со мной? – вдруг спросила она.

– Потому что хотел, – как-то просто ответил он.

Она отстранилась от него, но лишь настолько, чтобы увидеть его лицо.

– А почему хотел?

– Люблю, – он и сам не понял, как так просто себя обезоружил.

Она вдруг осознала, что совершила. Тиль опустила взгляд, а потом вновь посмотрела на него. Казалось, девушка пыталась что-то рассмотреть в его глазах. Он не отводил взгляда. Мужчина. Он доказывал ей это на протяжении всего времени, что они были знакомы, начиная с момента, как впервые защитил ее. Да, Юлан был простодушен, да, против Федора в равном бою у него не было шансов. Но у Тиль все вдруг встало на свои места: он пошел в ученики к ее отцу, чтобы перенять его силу, чтобы стать настоящим, и все это, чтобы быть с ней. Юлан прошел этот путь, чтобы быть с ней! А теперь он смотрел на нее, смотрел спокойно, уверенно, словно не было ничего в его глазах, за что бы было ему стыдно, неловко.

– Юлан, тогда в Сонном лесу ты поцеловал меня.

– Я не жалею об этом, Тиль.

Она больше не сказала ни одного слова, дотянувшись губами до его губ.

Они шли глухими проулками Лебарди, держась за руки. Тиль все говорила и говорила, а Юлан улыбался. Они останавливались только ради поцелуя. Было необычно и совершенно непонятно: юноша и девушка знали, какая беда нависла над Лебарди, их близкими, но все равно ощущение счастья не покидало два молодых сердца ни на мгновение. Проходя один из проулков, Тиль и Юлан сделали остановку для очередного поцелуя, и тут они увидели… Метрах в пяти в глубине в вечерних сумерках целовались Федор и Амелина. Баронет и герцогиня услышали их приближение и обернулись. Молодые люди несколько секунд смотрели друг на друга, а потом засмеялись.

– Подожди, Тиль, ты точно уверена, что Кадер пал? – долговязый Федор, казалось, спал с лица.

– А ты разве сам этого не почувствовал? – спросила она.

– Я не настолько сильный телепат, – он посмотрел на Амелину. – А что с Ганиром, Тиграной и Нортом?

– Их взяли в плен. Силы, осаждавшие Кадер, идут на соединение с остальными частями для главного удара на Кадакском поле.

– Это почти двести тысяч… Но там отец и мама, Оршан, Микин, наконец, – Федор искал твердое основание, совершенно позабыв, что рядом герцогиня.

Амелина смотрела на него с непониманием.

Тиль схватила его за ладонь, останавливая.

– Они придут к стенам Лебарди. Осады не миновать. Нам придется драться.

Федор смотрел ей в глаза долгим взглядом. Ни одна скула не дрогнула на его лице.

– Там был твой отец, Тиль, а на Кадакском поле мои родители. И ты так об этом говоришь.

– Там была и моя мама – Тиграна. Там мой друг – Микин, – по телу девушки пробежала дрожь.

Юлан обхватил ее сзади за плечи, успокаивая.

– Баронет, не нужно, – сказал он твердо. – Тиль не виновата.

– Да черта-с два! Она техномаг высокого уровня, если она знает, что Кадер пал, что битва на Кадакском поле будет проиграна, пусть предупредит их – они вернутся. Мы сможем решить, что делать дальше.

Амелина повисла на его локте:

– А как же мой отец? Что будет с ним?

Желваки ходили на лице Федора.

– Да как мог пасть Кадер? Да как вообще могут они проиграть, ведь там Микин? Он в одиночку способен справиться с этим войском. Тиль, ты должна их предупредить.

Она опустила голову:

– Неужели ты думаешь, что я не пыталась этого сделать? Но уже пару дней сила меня не слушается.

– Что значит «не слушается»? – Федор был настойчив. – Тиль, сейчас не время для шуток.

– Я не шучу, – она отвела руку в сторону, сосредоточив все усилия на маленьком камешке, лежащем на дороге. Он задрожал, слегка оторвался от земли и тут же упал.

– Такого просто не бывает, – Федор поднял руку, и тот же самый камешек через секунду оказался в его ладони. – И ты это не можешь?

Амелина открыла рот от изумления.

– Не могу, очень сильные возмущения. Я не могу управлять потоком, – Тиль подняла взгляд.

– Откуда ты тогда знаешь, что Кадер пал, что кадакское воинство ждет неудача?

– Она мне говорит.

– Кто она?

– Моя мама.

– Тиграна? – поднял бровь Федор.

– Нет. Савинора.

– Древняя?

– Ее воплощение.

Федор с минуту молчал, о чем-то думая, а потом спросил уже почти что с отчаянием:

– А ты можешь попросить ее, чтобы она их предупредила?

– Она говорит, что не будет в это вмешиваться. Все идет как и должно. Я, правда, не понимаю, – в глазах Тиль блестели слезы. – Она также говорит, что барон и баронесса знают о том, что Кадер пал, но не знают истинных причин.

– А ты знаешь? – Федор смотрел пристально.

– Только то, что они встретились с врагом, которого не смогли одолеть и с которым придется сражаться мне…

– Астряли? – сорвался вопрос с губ Юлана.

Тиль медленно обернулась к нему и утвердительно кивнула головой.

– Что еще за Астряли?

Юлан посмотрел на Федора:

– Мы встретили его в Сонном лесу, когда отлучались за лекарственными травами.

– Это когда вас две недели не было и Лебарди поставили с ног на голову? Не могли связаться с вами телепатически или отследить каким-либо иным образом? Как, вообще, вам тогда это удалось?

Юлан пожал плечами:

– Я тут совершенно ни при чем.

Федор перевел взгляд на Тиль.

– Это неважно. Важно то, что мы встретили готарского лекаря по имени Астряли. Только это был вовсе не лекарь. Он – техномаг очень высокого уровня, сильнее Тиграны, сильнее меня. Эта война – его рук дело.

– Техномаг высокого уровня, здесь? Еще один древний? – Федор поднял бровь.

– Нет, она говорит: старая раса, и вы сталкивались с ним раньше.

– Заклинатель душ. Так он выжил? Родители говорили: он должен был погибнуть при взрыве, слишком многими жизнями пришлось пожертвовать для этого, – Федор побледнел.

– Но он жив. Я видела его, ощущала его силу. Ему что-то очень нужно от меня, – Тиль смотрела на Федора с растерянностью и испугом.

– Подожди, но теперь мы просто обязаны их предупредить. Раз не получается связаться с ними телепатически, отправим почтового кинлика с письмом.

– Он не успеет, ночью не полетит, а на рассвете начнется битва…

– У Микина есть нейтринный передатчик. Из корабля мы можем связаться с ним.

Тиль оживилась:

– Это может срабо… – она прервалась на полуслове.

– Что? – Федор схватил ее за плечи.

Тиль указала в проулок. Федор услышал, а через пять минуты из-за угла одного из домов появился Гайд. Он был растерян (насколько это вообще можно сказать про робота).

– Федор, у нас на корабле ЧП. Я проводил штатную диагностику энергосистемы, и вдруг произошел непредвиденный сбой. Основные узлы целы. Есть небольшие проблемы с навигацией, пара резервных систем жизнеобеспечения требует замены и…

– У нас отказали узконаправленные средства связи, а именно нейтринные приемо-передатчики, – докончил фразу Федор, смотря на Тиль.

– Откуда ты знаешь? Это же не очевидно. Они имеют свой контур питания, – озадачился Гайд.

– Неважно. Важно то, что в ближайшие сутки ты не сможешь его отремонтировать.

– Я вообще не смогу его отремонтировать. У нас нет необходимых запасных частей или сколько-нибудь подходящего для этого хлама.

– А какой-нибудь спутник связи, ретранслятор, за пять-шесть часов организовать?

– Баронет, вы же сами знаете, что это невозможно. Но зачем вам это?

Робот посмотрел на Амелину, а потом на Федора:

– Вы бы не увлекались терминами, Федосул.

– Сколько у нас есть стимуляторов, повышающих выносливость и скорость?

– Баронет, да зачем вам все это? – Гайд негодовал.

– Мне нужно предупредить родителей. Эта война – дело рук заклинателя душ. Гайд, ты понимаешь: он выжил тогда.

– Ты уверен?

– Тиль сказала.

Робот задумался:

– Что же, если выйти сейчас и двигаться с максимальной скоростью, через восемнадцать часов мы будем на расстоянии действия горлофонов и тогда…

– Восемнадцать… – Федор уронил голову. – Сражение состоится на рассвете – мы не успеем.

– Можно было бы воспользоваться антигравом, но через три часа работы он перегревается. Хотя выиграть пару часов получится.

– Пару часов – мало.

– Если бы не сегодняшняя авария, можно было бы полететь на корабле… – робот опустил голову. – Похоже, мы никак не сможем предупредить твоих родителей вовремя.

Федор закрыл глаза и сжал ладони в кулаки. Он долго-долго стоял без движения. Все прекрасно понимали, что происходит с ним. Это был момент непростого выбора. Наконец Баронет открыл глаза:

– Заклинатель душ действует через других, подчиняя их волю своей. Армия Готары прибудет под эти стены через неделю, может быть, через полторы. Все, что могу я – организовать достойную оборону замка, но для этого у нас недостаточно людей. Тиль, не знаю, какие у вас там споры с Древней, но против самого заклинателя душ мне не выстоять и секунды. Хочешь ты того или нет, но только ты можешь справиться с ним.

Тиль смотрела в его глаза. Некуда было бежать, не за кого спрятаться, теперь все было только в их руках.

Баронет повернулся к герцогине:

– Обстоятельства складываются так, дорогая Амелина, что дальше скрывать от вас правду я не могу. Мое настоящее имя – Федор. Я не зря назвал барона и баронессу родителями. Я их сын, а не племянник. Мы…

Герцогиня положила ладонь ему на грудь:

– Подожди, Федор, – она привыкала к новому звучанию его имени. – Теперь давай на ты…


                Битва на Кадакском поле


В походной палатке короля горели свечи. От баронов, герцогов, графов и прочей знати было не протолкнуться. Зигуру Двенадцатому удалось собрать всех своих вассалов для отражения общей угрозы. Были здесь его верные союзники, были и недруги, был и Вилиар Пандир Аккарантский. Он молча стоял в стороне, сплетя руки в замок. Все в палатке прекрасно осознавали, что он по силе – второй человек в государстве. Недаром герцог привел с собой двадцатитысячное войско – треть от всех сил Арляндского королевства. С такой фигурой нельзя было не считаться, и король прекрасно это понимал. Много лет прошло с тех пор, как оба они были молоды, как вражда отравила их сердца. Когда королю доложили, что барон и баронесса де Лебарди вернулись живыми и невредимыми, Зигур удивился. Но когда Семен Алексеевич и Виктория сообщили, что герцог Аккарантский поклялся привести свои силы и выступить единым фронтом против Готарской империи, он не поверил. Честно говоря, король расценивал свой поступок, отправляя барона и баронессу к Вилиару Пандиру, скорее как безосновательную надежду, нежели как твердую уверенность и расчет мудрого монарха. Зигур Двенадцатый не верил, даже когда увидел фамильный герб Аккарантского герцогства во главе приближавшегося войска. Вначале он подумал, что Вилиар Пандир решил воспользоваться ситуацией и напасть, поэтому отдал приказ о немедленном построении воск в боевой порядок. Армии стояли друг против друга, готовые сойтись по первому приказу, но Семен и Виктория предложили организовать переговоры. Король в сопровождении своих телохранителей и четы де Лебарди выехал навстречу герцогу Аккарантскому. После долгих лет вражды они вновь встретились лицом к лицу.

– А ты постарел, мой заклятый враг, – ровным тоном произнес герцог.

– Равно, как и ты, – тем же тоном вернул «любезность» король. – С чем пришел сюда, Вилиар Пандир, герцог Аккарантский? Разбой принес на острие меча или услышал зов земли родной?

– Не из-за королевства Арляндского пришел я сюда на посылах у тебя бегать, – в этот момент щека короля еле заметно дернулась, – и не мести ради. Поздно мне уже глупостями этими заниматься. А пришел я сюда вот из-за них, – герцог указал на барона и баронессу.

Король косо посмотрел на чету де Лебарди.

– Глаза они мне открыли на многое. Сладострастие и порок твой меня ослабили, а я и поддался, дурак, погубил почти все то, чем дорожил больше жизни, в погоне за местью. Не с разбоем пришел сюда, а защитить то немногое, что осталось.

Король смотрел в глаза герцога. Помнил он молодую суровость лица своего врага. Живые эмоции всегда можно было угадать по его чертам, ведь герцог так и не смог научиться величайшему искусству знати – в любой ситуации владеть собой и не выказывать истинных намерений. И потому Зигур Двенадцатый был изумлен: Вилиаром Пандиром не владела ни злоба, ни ненависть, слова его были искренни.

– Как же так, и обиды ты на меня не держишь за былое? – король сощурил левый глаз.

– Полно тебе, Зигур, кривляться. Не ради твоих ужимок я здесь. Воевать пришел и голову сложить, коль придется. А если подлость задумал, то люди у меня смелые, надежные, да и я сам кое-чего стою.

Король знал, кого брать на переговоры: ни один из воинов не позволил себе опрометчивых и импульсивных действий в адрес герцога.

– Достойный ответ сильного человека. Будешь ли ты действовать со мной сообща или будешь в свои игры играть?

– Не на посылы к тебе я пришел и не в игры играть. А только двух рулевых у штурвала быть не может. Пока заодно боремся – ты командуешь. Но если счеты задумаешь сводить, делом прикрываясь, не взыщи.

Король перестал щурить левый глаз:

– Мне не до старых распрей и ошибок молодости. Что было, того не воротишь. Будь со мной в этой битве, и пусть нас рассудит ратный подвиг.

Король подъехал к герцогу вплотную и протянул ему свою руку в боевой перчатке ладонью вверх. Герцог секунд пять смотрел на нее, а потом положил свою поверх, ладонью вниз. Король отпустил поводья, и вторая рука легла сверху. Герцог увенчал композицию. Люди короля и герцога подняли руки вверх, и крик радости разлетелся по Кадакскому полю.

Теперь король держал совет о предстоящей битве. По своему обычаю он сначала дал высказаться присутствующим. Это была хитрость, так Зигур Двенадцатый определял, с кем он имеет дело, на кого можно будет положиться, на кого – нет, а от кого стоит ждать нож в спину. Кто бывал уже на таких собраниях и был в курсе, как правило, отмалчивались или говорили сухо, по делу. Новички поумнее следили за более искушенными и практически сразу же перенимали их манеру. А недалекие пускались в живую дискуссию. Вот и сейчас слово досталось одному из таких:

– Да какое же это поле – сплошные овраги да холмы? Как атаковать-то? Что я со своими всадниками здесь делать буду? Ваше величество, может, пока не поздно, нам другое поле подыскать?

В палатке грянул громкий хохот. Над шестнадцатилетним бароном, казалось, смеялись все. Молодой человек побагровел, схватился за рукоятку меча и, озираясь по сторонам, принялся за угрозы:

– Что-о-о?! Надо мной смеяться? Я, барон Бун Гак Барату, не позволю! Дуэль прямо здесь и сейчас.

Смех грянул еще громче. Барон стал совсем пунцовым. Король поднял руку, пытаясь унять своих вассалов:

– Тише, барон, тише. А вы что, собрались драться со всеми присутствующими?

– Да! – кипел юноша.

– И со мной? – изобразил наивное удивление Зигур Двенадцатый.

Ноздри юноши хищно раздувались. Он тупо смотрел на короля несколько секунд, прежде чем до него дошла абсурдность его положения. Он наклонил голову вперед и взглянул на Зигура исподлобья. Шумно выдохнув через нос, Бун Гак ответил:

– Нет, ваше величество, с вами не буду. Я вам присягал.

– Ну хоть и на том спасибо, – король скривил рот в ироничной улыбке.

– Прямо говоря, барон, вы еще далеко не стратег, как ваш покойный батюшка. Вам не хватает его опыта и разума. Хотя вы сильно на него похожи: та же вспыльчивость, горячность и, хочется надеяться, даже, может быть, бесстрашие, ведь не каждый же день встречаешь безумца, который бросает вызов сразу сорока опытным воинам, – Зигур обвел взглядом присутствующих. Его взор остановился на невозмутимом герцоге Аккарантском.

– Может быть, уважаемый Вилиар Пандир, великолепный стратег и тактик, поделится опытом с юным бароном?

Герцог смотрел на короля секунд десять, а потом перевел взгляд на барона:

– Как мы знаем, Кадер пал. Готарская армия соединилась в единый кулак и завтра подойдет к Кадакскому полю. Численность нашей армии – шестьдесят тысяч. Численность готарской – двести тысяч. Как вы хотите атаковать, барон, нас же просто уничтожат на открытом и ровном пространстве?

Бун Гак все так же исподлобья смотрел теперь уже на герцога.

– Напротив, рельеф Кадакского поля как нельзя лучше подходит для предстоящей битвы. Мы занимаем самое выгодное положение – ключевую возвышенность, окруженную глубокими оврагами. Наклон склона и его высота в совокупности с возведенным частоколом – практически непреодолимое препятствие для атакующих сил противника. Позади нас находится лес – это, пожалуй, один из существенных минусов. Здесь враг может нас обойти.

– Не может, – перебил его король. – Барон и баронесса де Лебарди с помощью своих загадочных спутников за считанные дни сделали этот лес совершенно непроходимым, так что врагу зайти к нам в тыл не получится, равно как и нам отступить. Однако, герцог, продолжайте.

– За считанные дни? – Вилиар Пандир посмотрел на барона и баронессу. – Интересные у нас все-таки союзники. Так вот, основа наших сил в этой битве – лучники, без малого двадцать тысяч, и я привел половину. Также немалое значение имеют метательные орудия, которые никто, кроме меня и короля, захватить не додумался. Размеры поля и наше положение на нем позволяют с их помощью вести эффективный обстрел. Таким образом, если враг будет использовать, а он будет, метательные орудия, мы сможем ему ответить. Об остальных планах короля я могу только догадываться.

– Браво, герцог, не зря я столько лет считал тебя самым достойным своим противником. Ты уловил всю суть. Что же, Бун Гак, вам есть чему поучиться у Вилиара Пандира Аккарантского. А теперь детали…

Над Кадакским полем занимался рассвет. Короля разбудили, не успев толком всего объяснить. Выйдя из палатки, он увидел, что арляндские войска спешно занимали свои позиции, ибо с утренними лучами нарождающегося солнца на Кадакское поле ступила готарская армия. Ухватившись за один из зубцов, Зигур Двенадцатый следил за прибывающим противником:

– Они что, не спали? – король улыбнулся. – Им же хуже. Боевое построение. Пусть лучники занимают свои места. Приготовьте метательные орудия.

Король обернулся к своим вассалам:

– Господа, наши люди нуждаются в вас. Теперь все в ваших руках.

Рыцари ударили себя в грудь рукой, облаченной в боевую перчатку, и подняли ее в знак приветствия. Король ответил тем же жестом. Все поспешили на свои места.

– Семул де Лебарди, подождите.

Супруги подошли к королю.

– Да, ваше величество.

– А вы куда собрались? Вы же не привели с собой никакой дружины. А может быть, к своим таинственным друзьям?

– Нет, ваше величество, мы примкнем к людям герцога Титорского, он нас просил об этом. А в наших друзьях пока нет необходимости, но в самый критический момент, если таковой настанет, будьте уверены – они придут к нам на помощь.

– Интересно, и что же вы будете делать, возьмете под командование часть людей герцога?

– Нет, ваше величество, командование лишь будет сковывать наши действия. В этой битве мы бы хотели остаться независимыми воинами и действовать на свое усмотрение – так мы сможем принести максимальную пользу при обороне.

– А вам, барон, не занимать самонадеянности. Что же, от двух воинов не убудет. Ну хорошо, действуйте, только с чего хотите начать?

– А вот с нее, – улыбнулась Виктория, указывая на баллисту.

Король усмехнулся:

– Это же баллиста, она бьет от силы на сто – сто пятьдесят метров. Ну, плюс еще метров тридцать, с учетом нашей позиции. Враги еще не настолько близко.

– А мы и не собираемся из нее сейчас стрелять. Нам нужно некоторое время, чтобы кое-что с ней сделать, если вы не возражаете, ваше величество, – Виктория смотрела на короля.

– Но, но у меня каждое метательное оружие на учете. Барон, ты последил бы за женой, а то уж больно она у тебя прыткая, сломает мне ненароком баллисту.

Семен смотрел невозмутимо:

– Ваше величество, доверьтесь нам.

– Смотри, барон, головой ответишь.

Семен кивнул в знак согласия.

Два часа спустя, когда готарская армия полностью вошла на поле и подступилась ближе к обороняющимся, разворачиваясь в боевые порядки, работы над баллистой были завершены. Новый агрегат притягивал взгляды. Несмотря на то, что неприятель вот-вот должен был двинуться на первый пробный штурм, король спустился со своего наблюдательного пункта, чтобы посмотреть на новое метательное оружие. Он обошел его кругом, коснулся новой дуги, принюхался:

– Что это за материал? Это же не дерево, – провел пальцем по канату. – А тетива из чего? Не жилы, даже не тягуч-корень.

Семен улыбнулся:

– Простите, ваше величество, но мы своих секретов не выдаем.

Король пристально на него посмотрел. Семен и бровью не повел. Поняв, что от барона он ответа на заданные вопросы не получит, Зигур изменил тактику:

– Ну и на что теперь способна эта баллиста?

– Ваше величество, сейчас мы все продемонстрируем. Только для этого нам с вами нужно подняться на наблюдательный пункт.

Король повернулся боком и изобразил рукой приглашающий жест:

– Пойдемте, барон.

Они поднялись. Семен некоторое время смотрел на диспозицию, затем, указывая вперед, произнес:

– Ваше величество, смотрите: вот линия, которую они развернули для первого удара. Наших войск им не видно, поэтому готарские солдаты пойдут вслепую и попытаются взять укрепления с ходу.

Король усмехнулся:

– Ну, это у них не получится. Максимум на что они могут рассчитывать в этой атаке, так это на разведку боем.

Семен кивнул:

– Вы правы, ваше величество. После этого штурма они попытаются разместить свои метательные орудия с наибольшей для себя выгодой.

Король вновь усмехнулся:

– Этого у них тоже не получится. Ведь они не знают, что они у нас тоже имеются. Наши баллисты и катапульты достанут все их орудия.

– Вы не совсем правы, ваше величество. Вон на том удалении монтируются двадцать четыре требушета, – он указал рукой. – Насколько я знаю, у нас таких орудий нет. Требушеты отличаются самой большой дальнобойностью среди всех осадных орудий. Из катапульты или баллисты с такого расстояния, даже с учетом нашего возвышения, их не достать. Эти орудия монтируют на таком удалении, чтобы сломать наш частокол, не ближе. Установка требушетов займет еще несколько часов, как видите, к этому привлечены очень большие силы. Как только они будут построены, мы лишимся частокола.

Левый глаз короля был прищурен:

– И что же вы хотите сказать, барон?

– Ровно то, ваше величество, что все жизненно важные агрегаты требушетов не разбросаны по всему Кадакскому полю, а находятся в одном месте.

Король посмотрел с сомнением:

– Вы что, хотите сказать: эта баллиста сможет до них достать?

Семен улыбнулся:

– Ваше величество, я видел достаточно. Вы просили демонстрацию. Могу я вернуться к моей супруге, чтобы осуществить вашу просьбу?

Король кивнул. Семен спокойно спустился вниз. Подошел к одной из подвод, загруженной трехлитровыми бочонками с маслом, без видимых усилий подвез ее к баллисте. Супруги посмотрели друг другу в глаза, кивнули, и тут началось… С молниеносной скоростью они начали вращать ворот баллисты, оттягивая тетиву. Один из бочонков, с запаленным фитилем, оказался в направляющем желобе. В четыре руки метательное орудие за считанные секунды было наведено на первую цель. Залп. Бочонок перемахнул через частокол и устремился в сторону врага. Полыхнул остов первого требушета. У короля от изумления открылся рот:

– Это же невероятно! Баллиста не стреляет на такое расстояние. И точность потрясающая – горящее масло охватило большую часть каркаса. Барон, вы просто… – король обернулся к чете де Лебарди, но не успел докончить фразы, так как в этот момент баллиста вновь выстрелила. Зигур только успел повернуть голову в сторону неприятеля, как очередной бочонок разбился об остов уже второго требушета.

За четверть часа все остовы требушетов и их еще не смонтированные элементы оказались объяты пламенем. Враг безуспешно пытался потушить огонь. В его стане началась паника. В этой суматохе прозвучал сигнал к штурму. Пехота двинулась вниз к оврагу, преодолев который, должна была устремиться вверх по крутому склону к укрепленным позициям войск Арляндского королевства. Пятнадцатитысячный корпус готарской пехоты оказался совершенно не готов к штурму. У них не было ни вспомогательных средств для форсирования оврага десятиметровой глубины и последующего преодоления тридцатиметрового склона, ни больших и крепких щитов, для защиты от вражеских стрел. Зигур Двенадцатый только покачал головой:

– Э-э-эх, прямо как дети. Лучники! – король отдал приказ жестом. – Арбалетчики, подпустить на тридцать метров.

Лучники стояли почти на всем протяжении частокола в шесть рядов. У каждого из них колчан был практически до отказа набит стрелами, также справа и слева в землю было воткнуто несколько десятков стрел. После подачи сигнала королем лучники натянули тетивы луков, одновременно корректируя направления выстрела по жестикуляции наводчиков, и практически разом выпустили в небо десять тысяч стрел. Смертоносный рой обрушился на головы наступающих, настигнув их на дне оврага. Через десять секунд новый залп, затем еще и еще. Наступающие оказались заперты в овраге. Практически не прерывающийся град стрел не давал шанса форсировать данное препятствие. Поняв, что штурм бессмыслен, корпус попытался отойти, но в этот момент наводчики скорректировали стрельбу двух рядов лучников, и стрелы отрезали все пути к отступлению. Кто-то добрался до склона холма, прикрываясь щитом, и тут же был встречен прицельным огнем из арбалетов. Это была бойня. Спустя всего десять минут из наступавшего корпуса практически не осталось выживших. Уцелеть удалось лишь тем, кто буквально сросся со склоном оврага, примыкающим к подножию холма – это было единственное место, где можно было укрыться от стрел. Обозревая поле боя, король приказал прекратить обстрел для экономии боеприпасов. Кто-то из уцелевших, покинув свое укрытие, попытался спастись бегством, но был настигнут меткими стрелами бдительных арбалетчиков.

Семен и Виктория наблюдали за всем происходящим из-за частокола. Им и ранее приходилось видеть смерть в бою: сказывался опыт военных врачей. Но та бойня, что развернулась внизу… Виктория хорошо помнила посещение Готары и спасение Анжу Искусного. Помнила она и мертвые тела в повозках. Это было дело рук тех, кто сейчас лежал на дне оврага. Они творили зверства у себя на родине и пришли сюда, чтобы чинить эти зверства и в Арляндском королевстве. Но мысли иного рода все сильнее стучались в разум Виктории: эти несчастные, возможно, даже и не причастны к тем зверствам, что творились в Готаре, ведь были же там свои палачи, исполнявшие приговоры, судьи, их выносившие, тюремщики и охранка… А сейчас внизу лежали обыкновенные люди, у которых были свои страхи, мечты и надежды, которым уже никогда не суждено было сбыться. И вся вина их состояла лишь в том, что несли за собой они этот режим. Виктория в непроизвольном жесте практически поднесла руку ко рту, закрываясь от ужаса, но вовремя спохватилась – сжала ладонь в кулак и опустила, чтобы не выдать сиюминутной слабости. Семен заметил это и взял супругу за руку.

Первый штурм окончился полным провалом. Солнце близилось к полудню. В стане врага шли активные приготовления: по окраине Кадакского поля рубились шепчущие сосны и сносились в два оврага, которые не удавалось просматривать даже со смотровых вышек. Король был раздражен. Он понимал: противник готовится ко второму штурму, но ясности не было. Как назло первый лазутчик, посланный на разведку, задерживался уже как минимум на два часа, и Зигуру Двенадцатому пришлось отправить еще двоих. Но и от них не было известий. Готарские войска после обстрела из баллисты требушетов отошли на значительное расстояние, боясь попасть под огонь неизвестного метательного орудия, рассредоточившись по окраине поля. Однако король понимал, что часть войск от десяти до пятнадцати тысяч находилась в двух непросматриваемых оврагах, и потому проверку боем было делать опасно. У него просто не было столько людей, чтобы так безрассудно ими разбрасываться. Король стоял на своем наблюдательном пункте, скрестив руки на груди и постукивая носком правой ноги о бревенчатый настил. Его взгляд упал на Викторию, стоящую возле баллисты. Он несколько секунд смотрел на нее, а потом окрикнул:

– Баронесса, а где ваш муж?

– Он ушел в разведку, – невозмутимо произнесла она.

– То есть как на разведку? Когда? Я его не посылал, – Зигур был удивлен.

– Пять минут назад. Ваше величество, вы же сами предоставили нам полную свободу действий, – так же ровно ответила Виктория.

– А вы на удивление спокойны, баронесса, не боитесь остаться вдовой? – Зигур криво улыбнулся.

– Нет, – коротко ответила она и тут же начала корректировать углы возвышения и поворота баллисты.

– Что это вы делаете, баронесса? – король сощурил левый глаз.

Она не ответила, приведя метательное орудие в полную готовность. Залп. Зажигательный снаряд по навесной траектории полетел в дальний овраг. Она произвела поправку и осуществила новый залп. Второй снаряд улетел за первым. Движения Виктории были поразительно быстры. Она еще успела выстрелить несколько раз, прежде чем король раздраженно потребовал:

– Прекратите понапрасну расходовать мои припасы, стреляя наугад. Я приказываю!

Виктория остановилась, взглянув на короля:

– Я точно знаю, по каким целям веду огонь. Лучше отдайте сигнал войскам, пусть готовятся: сейчас начнется второй штурм.

– Что?! – короля изумил такой ответ.

Баронесса не отреагировала, запустив еще один зажигательный снаряд. Он полетел уже в ближний овраг.

Король медленно впадал в гнев:

– Что за чушь ты несешь, женщина? Я сказал: прекрати сейчас же!

Виктория, не отвлекаясь от работы, спокойно ответила:

– Ваше величество, мне осталось сделать всего два выстрела.

Король вскипел:

– Эй, кто там, остановите эту полоумную.

Еще одни снаряд улетел в овраг. С разных сторон к Виктории побежали солдаты. Она успела натянуть тетиву баллисты, прежде чем первый из них добрался до нее. Баронесса не стала тратить на него много времени, элегантно уронив наземь. Еще двое подбежали, когда она практически навелась на новую цель. Их Виктория раскидала в разные стороны, как кутят. Окончательные поправки, выстрел. Тут поднялся первый и в компании дюжины новых молодцев хотел было напасть, но баронесса достала меч из ножен и приняла боевую стойку.

– Ваше величество, отзовите, пожалуйста, своих людей, обстрел я завершила.
Король продолжал кипеть.

– Ваше величество, вы видели, на что способен мой муж, поверьте, я ненамного ему уступаю. Отзовите своих людей, пока они еще не пострадали.

В этот момент один из лучников, целившийся в нее, выстрелил. Баронесса молниеносным движением перехватила стрелу на подлете и демонстративно сломала. Король крикнул:

– Идиот, кто давал приказ стрелять? Я приказал остановить – не убивать. У меня каждый человек на счету.

Зигур испытывающее смотрел на невозмутимую баронессу несколько долгих секунд, потом перевел взгляд на наполовину опустевшую подводу с бочонками и скомандовал:

– Отставить! Уже поздно: она сделала, что хотела, – он вновь посмотрел на баронессу. – Если твой муженек вернется, я спрошу с него. А уж там пусть сам с тобой разбирается.

Виктория убрала меч в ножны:

– Кстати, о моем муже. Ваше величество, за ним устроили настоящую охоту, прошу вас: прикройте его отступление, – она указала пальцем направление, – и готовьтесь к штурму: он вот-вот начнется.

Король посмотрел в направлении, обозначенном баронессой, и увидел, что к частоколу большими прыжками приближался барон, а незадачливые готарские арбалетчики безуспешно пытались поразить эту неуловимую мишень.

Виктория не обманула. Уже пять минут спустя к их лагерю выдвинулись первые готарские солдаты. Они были разбиты на большие группы. Каждая из них несла на себе внушительных размеров короб, сбитый из специально отесанных бревен шепчущей сосны. В ширину он был четыре метра, а в длину более пятнадцати. Борта коробов выполняли две функции: защищали несущего c головы до середины торса от стрел и придавали конструкции необходимую жесткость. Нижнюю часть туловища и ноги защищал щит. Таким образом, конструкция представляла собой своеобразный средневековый бронетранспортер на человеческой тяге. Позади короба был приделан каменный противовес. Вся конструкция была обмазана какой-то слизью. Короба двигались довольно медленно и неуклюже из-за своего веса. К тому же солдаты, несшие их, были облачены в тяжелые доспехи. Король насчитал порядка сорока таких коробов. Зигур отдал приказ:

– Они готовятся форсировать овраг! Дополнительно шесть тысяч лучников на стены! Вести только прицельный огонь! Пехоте приготовиться отразить атаку. Катапультам бить по коробам! Использовать только камни!

Семен взял Викторию за руку:

– Ты знаешь, что нужно делать. Мое место у частокола.

Супруга кивнула. Король посмотрел на чету де Лебарди:

– Что вы там видели, барон? И куда стреляла ваша благоверная?

Семен посмотрел на Зигура:

– Ваше величество, в тех оврагах располагалось несколько требушетов, которые могли сломать частокол. Баронесса уничтожила их. Насколько мне удалось выяснить, враг разведал наши позиции, используя окрестные шепчущие сосны. Я знаю расположение нескольких наблюдателей, но бороться со всеми практически бесполезно. Для единой координации действий они попытаются установить вышку, чтобы наблюдать за ведением боя. Потеряв последние требушеты, враг будет вынужден использовать оставшиеся метательные орудия для обстрела наших позиций. Скорее всего, они выдвинут их на позиции в середине штурма, чтобы не попасть под сосредоточенный обстрел. Основные штурмующие силы двинутся, как только будет установлена переправа. Часть войск сейчас находится в тех двух оврагах, – Семен указал жестом. – Да, и еще – ваших лазутчиков казнили, я видел их тела…

Король качнул головой:

– Однако вы очень ценный союзник, барон. Из всего сказанного мне не понятно только одно, как ваша жена узнала, что там находятся требушеты и где именно они располагаются, – никаких сигналов от вас я не видел.

Барон ответил невозмутимо:

– У нас есть свои секреты, ваше величество.

Муж Виктории занял местно на частоколе возле герцога Титорского. Готарские солдаты неумолимо приближались к оврагу. Герцог командовал лучниками, но, улучив момент, взглянул на Семена и сказал:

– Барон, я знаю вас около восьми лет. И с каждым разом вы все более и более удивляете меня. Ваша сила, скорость и прочие способности… За минувшие годы вы ни на один день не постарели, чего не скажешь обо мне. У вас получается так свободно держаться в присутствии короля, балансируя на грани, прекрасно понимая, что его величество мстителен, властолюбив и обладает острым умом. Вы даже смогли привести на поле боя его заклятого врага в качестве союзника. Я знал герцога Аккарантского еще до того, как они с королем начали враждовать: это был очень сильный, благородный и мудрый человек. А потом его словно подменили: жестокость, свирепость и дикая злоба стали его спутниками, и так было много лет. А теперь я вижу перед собой прежнего герцога, но только постаревшего и исполненного большей мудростью. Мой старый друг вернулся! Вы, наверное, хотите спросить меня, к чему я все это?

Барон смотрел на герцога сверху вниз, не проронив ни слова:

– Как уже было сказано, старость стучится в мои двери. Битва предстоит трудная, кто знает, как она сложится. А у меня есть дочь, которую я очень сильно люблю и которой желаю счастья. Она уже совсем взрослая, а у вас, барон, есть сын. Да, да, сын, не племянник, вы далеко не так молоды, как выглядите. Не пытайтесь сейчас оправдываться, сложить один плюс один несложно. Я не зря отправил Амелину в Лебарди, ведь тогда на турнире мне кое-что открылось. Думаю, вы тоже это заметили.

Семен утвердительно кивнул. Герцог глубоко вздохнул.

– Возможно, мне не дано пережить этого противостояния, возможно, не мне одному. Но я уверен, что вы и ваша супруга переживете. Вы очень хорошие, хотя и не совсем понятные мне люди. Я прошу об одном: не препятствуйте вашему сыну и моей дочери.

Герцог замолчал. Он смотрел на барона. Некоторое время Семен не отвечал. Герцог не вынес молчания:

– Барон, она моя наследница, все мои земли отойдут вашему сыну. Это и для вас очень выгодная партия.

Семен покачал головой:

– Нам не нужны новые земли.

Герцог смотрел на барона несколько секунд, осмысливая его слова, а потом выдохнул:

– А-а-а, понимаю. Мы вам неровня. А я, старый дурак, надеялся хоть чем-то подкупить ваше расположение.

Семен молчал. Герцог поглядел через частокол, готарские солдаты продвигались к оврагу.

– Барон, я просто хочу, чтобы моя дочь была жива, здорова и счастлива. Вы же тоже отец.

Семен, наконец, ответил:

– Да, я – отец, и поэтому вы должны понять меня. Я тоже хочу своему сыну добра. Амелина – хорошая девушка, но Федосул еще слишком молод и неопытен, чтобы делать такой выбор.

– Молод? – герцог поднял бровь. – В Арляндском королевстве браки заключаются и в более раннем возрасте. Он уже вполне взрослый для этого мужчина.

– Я не совсем об этом, герцог. Выбирая между тем, быть ли с вашей дочерью или без нее, он будет вынужден решать, остаться ли ему тем, кто он сейчас, или отказаться от всего – это очень трудный выбор, а он еще не достиг своей первой декады.

– Все-таки неравенство… – вздохнул герцог.

– Вы лучше подумайте, а не будет ли вашей дочери опасно с моим сыном. Он человек, способности которого привлекают избыточное внимание, – изменил акцент Семен, проницательность герцога была сейчас ему ни к чему.

Герцог улыбнулся:

– Мой дорогой барон, я не знаю ни одного человека, которому рядом с вами было бы плохо, поэтому сейчас Амелина в Лебарди, а я около вас.

– Хорошо, герцог, я могу пообещать только то, что пока Амелина в Лебарди, с нею ничего не случится.

– Спасибо, барон. Позвольте всего одно замечание. Вы отец, и я отец. Вы любите своего сына, и я люблю свою дочь. Многие высокородные родители в Арляндском королевстве часто решают судьбу своих детей за них, но ведь мы с вами не такие.

Семен улыбнулся:

– Вот вы и вернулись к своей изначальной просьбе.

Герцог кивнул в ответ.

На удаление в двести метров от сгоревших остовов требушетов готарские солдаты тащили волоком внушительных размеров треногу весом в несколько тонн. Король посмотрел на Викторию:

– А вот, кажется, и наблюдательный пункт – ваш муж, баронесса, не обманул.

Она в своей манере начала готовиться к выстрелу. Король поднял бровь:

– Баронесса, ни одно метательное орудие так далеко не стреляет. Что вы делаете?
Но буквально через несколько секунд в треногу полетел зажигательный снаряд…

С помощью катапульт удалось разбить несколько коробов уже практически на самых подступах к оврагу. Готарские солдаты высыпали наружу, сомкнув большие щиты и прикрывая своих арбалетчиков от стрел. Одни с успехом использовали корпуса разрушенных коробов как частичное прикрытие, другие пристраивались в хвост еще целых, продвигаясь вперед. Семен смотрел на это из-за частокола. В шуме начавшегося боя благодаря своему великолепному слуху он расслышал голос герцога Аккарантского:

– Ты что, стрелять разучился? Дай сюда.

Семен поискал глазами Вилиара Пандира. Герцог выхватил из рук одного из своих арбалетчиков рабочий инструмент. Некоторое время он прицеливался, затем последовал выстрел. Один из готарских лучников, что прятался за щитами и на несколько секунд высунулся для очередного выстрела, упал замертво. Герцог отдал арбалет и пристально посмотрел незадачливого стрелка:

– Этот готарский молодчик уже пятого нашего воина убил, а ты попасть в него не можешь. Бить нужно точнее, – он обвел суровым взглядом ближайших солдат. – Каждый из них стреляет из определенного положения. Держите их на прицеле. Уязвимые места: лицо, шея, подмышки. Не получается убить – раньте, чтобы не мог сражаться. Если им удастся установить переправу и ворваться в наш лагерь, мы проиграли!

– Точнее, я сказал! – прикрикнул он на одного из своих людей. Тот вновь натянул тетиву и на этот раз угодил в ногу одному из готарских солдат. Раненый выронил щит и повалился наземь, выпадая из боевого построения. Тут же последовали практически одновременно выстрелы десятерых лучников. Боевое построение небольшой группы вражеских воинов рассыпалось.

Тем временем послышался звук горна, из ближайших двух оврагов показалась ударная часть смешанной пехоты: мечники вперемешку с лучниками потекли многотысячным потоком, неся с собой лестницы, крюки, бревна. Герцог Титорский прокомментировал:

– Поддержка для установки переправы. Эти короба хороши только, чтобы дойти до места, а вот чтобы перекинуть, из-под них придется вылезти, а это – практически верная смерть. Ага, вон, кажется, и осадные орудия покатили.

Семен и сам все прекрасно понимал. Он насчитал порядка сотни катапульт и баллист противника. Враг приближался. Король вновь отдал приказ на дальний обстрел. Шесть рядов лучников выпустили в небо тучу стрел. Арляндские метательные орудия переключились на готарские. Король посмотрел на Викторию:

– Уважаемая баронесса, я надеюсь, вы не собираетесь использовать этот оскудевший запас зажигательных снарядов для борьбы с остальными метательными орудиями? Нам они еще пригодятся. Если хотите стрелять, используйте камни.

Виктория долго смотрела на короля с глухим осуждением, а потом произнесла:

– Не беспокойтесь, ваше величество, вблизи нашего лагеря не упадет ни один зажигательный снаряд.

Король ухмыльнулся:

– Вот и хорошо, баронесса.

Готарские солдаты вылезли из-под коробов. Принесенные подмогой стволы пришлись кстати: с их помощью началось форсирование оврага. Часть солдат перебрасывали деревянные мосты, другая прикрывала их от стрел. Лучники вели ответный обстрел арляндской армии. Однако потери были несоразмерны: тридцатитысячный корпус врага таял на глазах. Зигур Двенадцатый развел руки в стороны:

– Я, конечно, понимаю, что у Готары двухсоттысячная армия, но чтобы так разбрасываться людьми…

В этот момент в частокол ударило несколько каменных снарядов, проламывая брешь в три бревна. Люди попадали вниз. Еще несколько камней поменьше перелетели стену и попали в ряды лучников. Вилиар Пандир обернулся к королю:

– Вы, ваше величество, лучше бы своих людей считали. Мне нужно еще минимум пятьсот лучников, и сделайте что-нибудь с этими тяжелыми катапультами, а не то от нашего лагеря ничего не останется. Тем более что мосты практически установлены.

Король скривился:

– Меня больше волнует вон та наблюдательная вышка, благодаря которой враг так хорошо смог скоординировать огонь. Баронесса, ваша замечательная баллиста сможет достать и до нее? – король указал на треногу, что теперь располагалась дальше прежней на триста метров.

Виктория покачала головой:

– Нет, ваше величество, так далеко эта баллиста выстрелить не сможет.

Король поморщился и отдал приказ своим осадным орудиям:

– Сосредоточить огонь на тяжелых катапультах. Нужно вывести их из игры, прежде чем они разрушат нам лагерь.

Вновь раздался звук горна. Со всех сторон к арляндскому частоколу двинулись готарские силы…

Они перемещались очень быстро. На удивление окружающим, барон и баронесса двигались по каким-то невообразимым траекториям, огибая сражающихся на частоколе, и всегда появлялись в самые опасные моменты в ключевых местах. Падали вниз сраженные ударом враги, подрубались лестницы, обрубались канаты. Вклад Семена и Виктории в оборону трудно было переоценить. Отчасти благодаря этим двоим противнику никак не удавалось проникнуть за частокол. Король все так же находился на своем наблюдательном пункте, только теперь от шальных стрел и небольших камней его прикрывал добротный бревенчатый экран. Он обернулся к одному из своих телохранителей, с которым ездил на переговоры к герцогу Аккарантскому:

– Мне кажется, барон и баронесса используют свои мечи только для обороны, а большинство ударов наносят руками и ногами?

– Вы абсолютно правы, сир, – подтвердил телохранитель.

– Забавные у нас все-таки союзники. Да, я что-то не вижу Вилиара Пандира Аккарантского в этой суматохе. Он еще жив?

Телохранитель поискал его глазами, а после указал перстом:

– Он вон там, ваше величество, на левом крае, рядом с группой лучников. Похоже, герцог Аккарантский выбрал хорошую позицию для обстрела. За все это время барон и баронесса на том направлении не объявлялись.

– Толково, толково. Насколько Вилиар Пандир был опасен как враг, настолько он теперь полезен как союзник. Ну что же, пусть пока им побудет, там посмотрим, – король недобро ухмыльнулся. – Сколько сейчас внизу готарских солдат, как думаешь? – вдруг спросил он.

Телохранитель посмотрел, окидывая взглядом место боя:

– Тысяч пятьдесят – шестьдесят, не меньше.

– Ну да, как-то глупо они здесь сгрудились. Еще наверняка тысяч десять на склоне. Лучшего момента у нас, наверное, уже не будет. Пусть заряжают катапульты зажигательными снарядами – бить на уровень их метательных орудий.

После первого же залпа поднялась стена огня, которая быстро продвигалась к оврагу. Это был настоящий ад: люди горели заживо. Началась настоящая паника. Виктория остановилась на бегу – ее душили слезы, но она ничего не могла поделать. Барон в несколько прыжков оказался около супруги. Семен взял ее за руку и произнес:

– Мы знали, что так будет. Он пропитал траву и землю горбачьим салом. Но это их мир, их средства! В конце концов, Виктория, мы и раньше видели неравные битвы.

Виктория только и смогла сказать:

– Он – изувер.

Перекрывая людской гомон, до короля дотянулся голос Вилиара Пандира Аккарантского:

– Зигур, даже для тебя это чересчур подло!

Король сложил ладони в виде рупора:

– А ты знаешь другой способ победить в этой войне?! Тогда расскажи мне о нем!

Ужас сковал Семена и Викторию, ибо голос в их голове заполнил сознание:

– До чего же весело! Как забавно бегают эти муравьишки, кричат, умирают! Но как бы ни было весело – эта армия мне еще пригодится. Пора ответить симметрично.

Перекрывая людские крики и вой пламени, Кадакское поле поглотил рев Микина. Семен и Виктория провалились в беспамятство.
;



                IV. Саван тьмы


                За помощью


Они ехали на казурах лесом уже несколько часов. Тиль, Юлан, Федор и Амелина, оставив крепость на металлических плечах Гайда, отправились в логово лесных разбойников. Поначалу баронет хотел ехать только с Юланом, предполагая возможность суровых переговоров, но Тиль и Амелина дали понять, что в крепости оставаться не намерены и отговаривать их бесполезно. Они ехали вдоль холмистой гряды по довольно узкой тропе, Гайд указал дорогу, так как был в курсе маршрута, которым отец Федора каждый раз уезжал на переговоры со Степиро. Баронет знал, что скоро они окажутся в лагере лесных разбойников и он, наконец, увидит Муаяна. Они выехали на небольшую поляну. Поляна была как поляна – ничего особенного, но Федор остановил своих спутников:

– Осторожно, впереди ловушка, – землянин указал на ее центр. – Нужно спешиться и обойти.

Никто не стал оспаривать наблюдения острого глаза баронета. Друг за другом, ведя за собой казуров, они обошли ловушку, прижимаясь к холму. Когда все перебрались и уже собрались продолжить свой путь, Тиль задела одну из сосновых веток.

– Ой, что это? – спросила она, указывая на табличку.

Федор улыбнулся:

– Ты же можешь прочесть, Тиль. Это на моем языке. Здесь написано: «Если не боишься, пройди испытание». Кажется, кто-то хочет поиграть.

Он шагнул по направлению к веткам. Амелина ухватилась за его руку:

– Федор, может быть, не надо?

Он обернулся:

– Не бойся, со мной ничего не случится.

– Федор, тогда я тоже пойду, – Юлан шагнул за баронетом.

Баронет покачал головой:

– Нет, Юлан, здесь же не по-арляндски написано. Присмотри за девушками, кто знает, что может случиться, пока я буду отсутствовать.

– Почему ты так спокойно идешь в эту ловушку? – изумилась Амелина.

– Я узнал подчерк, – ответил Федор, отстранил Тиль и нырнул за ветки.

Секунд десять ничего не происходило, а потов вдруг раздался оглушающий хлопок, блеснула яркая вспышка света, а спустя некоторое время от веток понесло непереносимой вонью. В ушах у троих шумело. От запаха они пытались закрыться рукавами.

– Федор, Федор! – собравшись с мыслями, прокричала Амелина.

Она подбежала к веткам, раздвинула их и увидела лицо баронета. Он как раз выходил, отряхиваясь. Взглянув на перепуганную герцогиню, он бережно взял ее за плечи и улыбнулся:

– Со мной все в порядке, только испачкался немного. Не нужно так кричать.

Он еще раз попытался отряхнуться:

– Похоже, одежду все-таки придется выкинуть.

Амелина смотрела на него непонимающе. Юлан тоже кричал:

– Что там было? Откуда такой яркий свет и непереносимая вонь? Что там хлопнуло?

– Ясно, вы еще не пришли в себя после «воздействия». Это просто ловушка для землян, – он улыбнулся.

Муаян сидел на пне в окружении своих людей. Некоторых Федор знал: четыре года назад он с Тиль, Юланом, Ганиром, отцом и матерью спасали их жизни из рук дружинников. Был с ними тогда и Муаян. Теперь это статный молодой человек, крепкий в плечах с проницательным взглядом. Федор улыбнулся:

– Ну, здравствуй, Муаян, а ты изменился.

Тот ответил простой улыбкой:

– Четыре года прошло с последней нашей встречи. Ты тоже изменился, Федор, как и Юлан с Тиль. А вот твоей новой спутницы я не знаю, не представишь?

Федор прищурился:

– Герцогиня Титорская, Амелина.

Муаян встал с пня и поклонился:

– Простите, ваша светлость, я не знал, что к нам пожаловали такие гости. Баронет – мой друг, и потому в его присутствии я сидел.

– Ой ли, Муаян. А не твои ли люди напали на карету герцогини некоторое время назад по пути в наш замок, и мне пришлось ее отбивать? – Федор смотрел на Муаяна все так же с прищуром.

Сын Степиры развел руками:

– Но нужно же нам на что-то жить, баронет. Кто же знал, что это карета герцогини Титорской? Говоря по чести, против герцога и его дочери мы ничего не имеем. Простите, ваша светлость, моих ребят, – он поклонился.

Разбойники, смерив взглядом Муаяна, потупились.

– Ну а где твой отец? Он же здесь главный.

– Отец с людьми на промысле. Мех, кожа, мясо – все будет готово к сроку – торговлю мы не сорвем. Но, может быть, ты все-таки обнимешь меня как своего друга. Тиль, Юлан, вы-то что молчите?!

Федор посмотрел на своих спутников и кивнул. Четверо друзей обнялись.

– Тиль, посмотри на себя, какая ты красавица! – Муаян поцеловал девушку в щеку.

– Но-но, не больно, – вмешался Юлан, инстинктивно увеличивая между ними дистанцию.

Сын Степиры улыбнулся:

– Узнаю старину Юлана. Какой у тебя все-таки неусыпный защитник, Тиль
Юлан обхватил Муаяна за пояс и оторвал от земли. Юноша взмолился:

– Пусти, дурной, ты меня так надвое поломаешь. Я тоже рад тебя видеть.

Юлан выполнил его просьбу. Чуть отдышавшись, сын Степиры произнес:

– Не зря ты столько лет в кузне провел.

Он взглянул на Федора и, указывая на еле заметные пятна на его одежде, сказал:

– И все-таки мне удалось поймать одного из вас. Твой отец всегда появлялся незапачканным. И каждый раз мне приходилось совершенствовать свою ловушку.

– Может быть, он слишком взрослый для этих игр, ты об этом не думал, Муаян? – иронично улыбнулся баронет.

– Он приносил с собой несколько сломанных фрагментов моей ловушки и хвалил за находчивость. В том, что он входил в нее каждый раз, как появлялся здесь, у меня нет сомнений.

Они сидели за небольшим столом в хижине на дереве – четыре верных друга и молодая, обворожительная герцогиня.

– Вот примерно так обстоят дела, Муаян. Теперь я командую гарнизоном Лебарди, а к нам движется двухсоттысячная армия Готары, и главная цель для них – Тиль. У нас есть от силы две недели, прежде чем начнется осада, – подытожил свою речь баронет.

Муаян улыбнулся:

– Ты, Федор, меня извини, но ты действительно решил оборонять крепость Лебарди силами ее жителей? Они же крестьяне и понятия не имеют, как ведется осада. За эти недели можно разве что меч в руках научиться держать. Сомневаюсь, что кто-то из них в цель попадает.

Федор пожал плечами:

– Зря иронизируешь, кое-чему они научились, но ты прав: против солдат, прошедших через битвы, шансов у них не так много, да и народу, честно говоря, у нас не хватает. Поэтому мы и пришли к тебе, Муаян. Нам нужны опытные люди, много людей. И твоя помощь будет нелишней. Судя по тому, какую ловушку ты для меня смастерил, аналитические способности у тебя за эти годы только преумножились.

– Ну не перехваливай, хотя услышать от тебя такие слова мне лестно, – улыбнулся Муаян, – Что касается готарской армии, то, судя по всему, лесные жители могут и сбежать. Слишком грозная сила идет. Нам с отцом тоже нужно о своих людях думать.

Муаян выжидающе посмотрел на Федора.

– Но ведь мы спасли тебя. Неужели долг чести – пустой звук для твоих ушей? – опершись на обе ладони, встал из-за стола Юлан. Он сверлил Муаяна взглядом.

– Ничего я не забыл, – ответил тот сухо. – Честь и благодарность для меня не просто слова. А если ты решил, что нахал Муаян – трус, то я готов с мечом в руках доказать, что ты не прав. Здесь речь идет о другом. Есть разница между трудной битвой и самоубийством. Оборона Лебарди теми силами, что у нас сейчас есть, бессмысленна. Намного более разумно уклониться от битвы, сохранив жизни своих людей.

– И куда вы пойдете? – спокойно спросил Федор. – В земли других баронов? Готарские солдаты придут и туда. За пределы Арляндского королевства? А долго ли вы там сможете разбойничать? В других землях есть свои законы, свои судьи, свои дружины, свои палачи. Хотя попытка не пытка, может, что-то и получится…

Федор замолчал, смотря Муаяну в глаза. Сын Степиры взгляда не отвел. Юлан и Амелина вопросительно уставились на баронета, и только Тиль поняла эту паузу правильно. Секунды тянулись. Возможно, это были самые важные секунды. Федор на некоторое время опустил взгляд влево, а затем вновь поднял:

– А можешь поверить мне и остаться? Выдержать эту оборону возможно, только нам нужно торопиться. В ловушке для землян ты использовал перезревшие гром-плоды, довольно редкое растение для здешних мест. Шум, вспышка, запах – все это сильно дезориентирует. Но у меня есть кое-что получше.

Федор развернул небольшой узелок и высыпал малую часть содержимого на стол.

– Юлан, подай лучину, – попросил баронет. Тот выполнил просьбу друга. Федор поднес тлеющую лучину к высыпанному порошку. Тиль, Юлан и Амелина закрыли руками уши. Раздался громкий хлопок, и вверх поднялся клуб серого дыма. Муаян вздрогнул от неожиданности и потер уши.

– Это порох, и у нас его много. В отличие от гром-плодов с его помощью можно уничтожить метательное орудие, таран, осадную башню.

– Или самих нападающих, – довершил Муаян. – Это твоя игрушка? Может быть, есть еще что-то?

– Нет, порох придумал Кальди. Но ты прав, от себя я тоже кое-что припас для обороны, – Федор положил на стол маленький прямоугольный брусок. – Ты помнишь, что это?

– Это те доспехи, что ты дал мне, когда мы впервые познакомились, – сказал Муаян.

Федор снял дорожную перчатку. Под ней была другая, серого цвета, очень-очень тонкая. Верхняя ее часть пропадала под рукавом. Одним заправским движением второй руки баронет выхватил из-за пояса нож и с размаху ткнул в свою ладонь острием. К изумлению Муаяна нож сломался, но не проткнул перчатки.

– Тогда мне так и не удалось продемонстрировать их эффективность. Эти доспехи будут у каждого защитника Лебарди, я даю слово, – Федор был хладнокровен.

Глаза собеседника заблестели.

– Ну, что ты мне на это скажешь, Муаян? – но баронет уже знал ответ.

– Значит, поступим так, – решил Муаян. – Сейчас я отправлю человека за своим отцом. Он соберет провизию, оружие, людей и незамедлительно выдвинется в Лебарди. Еще нескольких я отправлю в другие поселения. Будьте уверены: они так же прибудут в Лебарди с оружием и провизией. Это уже без малого пять тысяч человек. Сила немалая, но нам нужно больше. Границы Лебарди не столь обширны, и потому основную задачу предстоит решать нам. За эту пару недель мы должны будем объехать земли местных баронов и поставить под наши знамена всех, кого сможем. Нам очень повезло в двух вещах. Во-первых, все бароны по приказу короля убыли на Кадакское поле, оставив вместо себя наместников. Во-вторых, с нами будет герцогиня Титорская, перечить ее воле, я думаю, в нашем присутствии наместники не посмеют. А начнем мы, пожалуй, с владений моего заклятого друга – барона де Шетразо.

Герцогиня поднялась со своего места:

– Любезный, Муаян, а не найдется ли у вас почтового кинлика?

Он также поднялся из-за стола:

– Всенепременно, ваша светлость. Но позвольте узнать, что вы намерены с ним делать?

– Мне тоже нужно внести свою лепту в наше общее дело. Наместнику отца я отправлю письмо, и менее чем через шесть дней к замку Лебарди подойдет восьмитысячное ополчение с оставшейся дружиной, но, скорее всего, без провизии, иначе им не успеть.

Теперь уже все в хижине стояли. Федор подытожил:

– Провизии будет достаточно. Закрома окрестных баронов ломятся от припасов. Что же, в добрый путь!

Федор протянул руку ладонью вверх. Герцогиня положила на нее свою. Ее примеру последовал Юлан, за ним – Тиль. Последней легла рука Муаяна. Второй ладонью Федор скрепил их союз. Муаян бросил взгляд на брусок:

– Федор, а доспехов точно на всех хватит?

– Я же дал слово, значит хватит.


                Заклинатель душ


«Как странно, я не чувствую своего тела. Не чувствую запахов, дуновения ветра, ничего не слышу и не вижу. Я не знаю, лежу ли я, сижу, стою, вишу или падаю. Должно быть, это и есть смерть? Я столько раз за свою жизнь оказывался на грани. Была боль, были забытье и беспамятство, было равнодушие к своей участи. Но такого не было. Это душа отделилась от тела? Мне не больно и не страшно, нет злости и ненависти, есть лишь сознание чистое, как горный ручей. Я могу лишь думать и больше ничего. И мне спокойно, я словно застрял между, между, между…»

– Здравствуй, Ганир, – легкое покалывание и тепло окутало сознание. Он не слышал голоса. Это было похоже на то, как с ним говорила телепатически Тиграна.

– Савва, это ты?

– Да, любимый, это я.

– Как хорошо, – Ганиру показалось, что где-то далеко-далеко отсюда, в другом месте и времени, его лицо улыбается в блаженной улыбке.

– Я умер, Савва?

– А что на этот счет думаешь ты?

– Я ни разу не умирал по-настоящему без возврата, Савва. Мне не с чем сравнивать. Но если это и есть смерть и я снова могу быть с тобой, мне не жаль того, что случилось.

Тепло и покалывание заволокли его сознание.

– Милый мой, Ганир, и я рада говорить с тобой. Может быть, ты хочешь о чем-то попросить меня?

– Да, Савва, я хотел бы снова увидеть тебя, ощутить твое прикосновение, слышать твой голос, дыхание.

– Хорошо, Ганир, мне это несложно.

Яркий свет ослепил кузнеца. Звук больно ударил по барабанным перепонкам. Запах обжег слизистую. Словно тысяча игл воткнулась в кожу. Сознание Ганира вновь почувствовало столь привычную оболочку. Кровь побежала по артериям, венам, капиллярам. Сердце начало отмерять ритм жизни. Постепенно боль утихла – очнувшийся мозг снова привык к телу. Расплывшиеся очертания сложились в картинку. Взгляд сфокусировался. Кузнец вдруг осознал, что сидит за столом, слегка нависая, опираясь на локти, и смотрит на свои раскрытые ладони. Он поднял голову и огляделся: это была его старая изба в Овраже. За окном плыла лунная ночь. Ганир вдруг вспомнил этот день: это был последний день, когда она была с ним.

– Савва, – позвал он тихо, словно прислушиваясь к своему голосу.

– Я здесь, Ганир, – ее голос прозвучал слева из-за его спины.

Кузнец обернулся. Там стояла Савва. Она была точь-в-точь как тогда. Крестьянское платье сидело на ее плечах, словно самое роскошное и дорогое одеяние именитой герцогини. Утонченность угадывалась во всех ее движениях. Знакомые черты лица. «Как же Тиль похожа на свою мать», – промелькнуло в голове кузнеца. Савва улыбнулась:

– Конечно, Ганир, ведь она наша дочь.

Ганир не вздрогнул – он знал, что никогда не мог скрыть от своей жены даже самых потаенных мыслей. Савва держала в руках кувшин на уровне груди. Вдруг его осенило: «Тот день, осанка, живот!».

– Да, Ганир, это тот день. Я выбрала именно его, ты не возражаешь? Давай я налью тебе молока. Нам нужно поговорить…

Савва налила молоко в кружку Ганира, а затем себе. Она присела сбоку от кузнеца. Взяла свою кружку в руки и отхлебнула:

– Ганир, попробуй: очень вкусно, – она улыбнулась.

Кузнец взял кружку в руки и пригубил. То, что он выпил, лишь отдаленно напоминало молоко. Во рту расцвел настоящий букет вкусов. Он выпил все без остатка.

– Что это? – спросил он.

– Это не совсем молоко, – сказала она, держа кружку у своих губ. – Мне просто захотелось угостить тебя чем-то очень вкусным. Тебе понравилось?

– Ничего вкуснее я не пробовал, – ответил Ганир.

Савва вновь сделала глоток. Она отставила кружку.

– Давай я тебе еще налью, любимый, – Савва взяла кувшин в руки. На удивление он оказался полным, словно из него и не наливали…

Ганир отхлебнул, и вновь букет вкусов расцвел во рту, но теперь оттенки были другими. Савва отвела взгляд и начала водить пальцем по краю своей кружки. Они молчали. Она вдруг снова посмотрела на него, и кузнец заметил, как ее глаза еле заметно увлажнились. Он знал этот взгляд, он ждал этот взгляд.

– Ганир, нам нужно поговорить об очень важных вещах, но прежде… – она замялась. – Я знаю, что ты хочешь что-то сделать и сказать мне. Я не знаю, что это, специально не хочу знать. Ганир, прошу тебя, пожалуйста…

Перед ним сейчас сидела не могучая Савинора, а обыкновенная, слабая, любящая женщина. Сердце сжало нежностью. Он взял ее руку в ладони и поднес к своим губам. Он начал быстро и горячо целовать ее пальцы, ладонь, запястье:

– Савва, моя любимая, нежная, милая Савва. Как же я скучал без тебя, моя ненаглядная. Зачем ты ушла, зачем покинула меня?

И вдруг случилось совсем невероятное: великая Савинора заплакала. Ей словно не хватало воздуха.

– Ганир, я не хотела уходить. Прости меня. Но так заведено. Когда-то моя мать так же передала свою силу и мне. Мне пришлось уйти ради Тиль, – она положила руку на живот. – Таковы законы силы.

Глаза, умоляющие, полные вины. Он не мог смотреть в них. Женщина, обыкновенная женщина. Ганир опустил взгляд:

– Не надо, не смотри так. Не сейчас, Савва. Ты снова уйдешь?

– Да, Ганир, прости, – она ответила практически одними губами.

Он вновь посмотрел на нее. Отпустил руку. Отстранился от стола и развернулся влево. Ганир продолжал смотреть ей в глаза. Он слегка развел и вытянул вперед руки. Она все поняла. Савинора неуклюже поднялась из-за стола и подошла к кузнецу. Она была среднего роста, и могучий кузнец прислонился ухом к ее груди, слушая стук сердца. Он держал ее бережно в своих объятиях. Она обняла его за голову. Теплые слезы потекли из его глаз:

– Как же остро я помню этот день. Ты говоришь, что до того как взойдет солнце, я стану отцом и что ты должна будешь покинуть меня навсегда с рассветом, – он положил руку на ее живот. – Этот день навсегда врезался в мою память.

Он почувствовал, как на его макушку капают слезы Савиноры.

– Ты так же плакала в тот день, Савва. Я помню.

Он замолчал, завороженный стуком ее сердца. Долго-долго они не двигались. И вот он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Странно было видеть потеки от слез на лице Ганира. Кузнец как-то виновато улыбнулся и сказал:

– А знаешь, Савва, я ведь снова влюбился.

Она на мгновение отвела взгляд движением головы. Женская гордость. А потом вновь посмотрела на него. Бережно пальцами стерла влажные следы с одной его щеки, а потом с другой.

– Я знаю, Ганир. Ее зовут Тиграна. Она из другого мира. Ты недавно женился.

Он потупил свой взор:

– Савва, но я… Как-то это… – он никак не мог подобрать слова. – Прости, Савва.

– Все хорошо, Ганир, я же ушла. Она хорошая женщина, очень сильно любит тебя и нашу дочь. И ты меня прости, Ганир, – она гладила его волосы. – Я знала, что так будет, и взяла с тебя обещание, что ты не женишься до шестнадцатилетия нашей дочери не потому, что этим мог навредить ей, а просто из-за женской ревности.
Ганир улыбнулся:

– А знаешь, Савва, ты мне очень часто снилась. И это было хорошо.

– Конечно, Ганир, ведь только так я могла общаться с тобой. И Сонный лес не трогал тебя и нашу дочь. Ей я тоже снилась, а иногда разговаривала и наяву. А когда в вашей жизни появилась Тиграна и начала заниматься с Тиль, наша дочь начала общаться со мной совершенно свободно. Хоть я и ушла от вас, но вас не покидала.

Она наклонилась и поцеловала Ганира в лоб.

Они сидели на стульях друг против друга. Савинора обняла своими ладонями кисти рук кузнеца:

– Вот и пришло время для нелегкого разговора, Ганир. Тебе предстоит очень тяжелое испытание.

Он опустил голову, а потом поднял. Улыбка поселилась на его губах:

– А разве меня можно еще чем-то удивить? В своей жизни я так много воевал, что получил прозвище Кровавый рыцарь, раскаялся за ошибки молодости, встретил всесильную богиню, в которую влюбился и с которой прожил несколько счастливых лет. А потом она ушла, подарив мне дочь. Была тоска по внезапно ушедшей любви, и лишь Тиль спасала от одиночества. А потом новая встреча, и прошлое постучалось в дверь, снова Кровавый рыцарь взялся за меч. Новая любовь, новая надежда, счастье простое, самое обычное. И вновь пришлось за него сражаться. Смерть, и вот я снова разговариваю с тобой, Савва. Разве меня можно еще чем-то удивить?

Она смотрела ему в глаза:

– Ты очень сильный, Ганир, и эта улыбка многое значит. Твоя правда, жизнь закалила тебя. Но в одном ты ошибаешься, ты не умер. Та, чьим проводником силы я когда-то была, подарила мне эту встречу с тобой. Ты и твои друзья попали в руки самого страшного врага, с которым ты когда-либо сталкивался. Вам придется пройти через боль, отчаяние и сделать выбор…

– Какой выбор, Савва?

– Самый важный в своей жизни. Не спрашивай меня о подробностях, я их не знаю, равно как и она. Приближается точка великого возмущения, – она осеклась. – Время, когда нельзя предсказать и предугадать, что произойдет. Видны лишь пути, которые выходят из этого времени…

Ледяная вода обожгла кожу, возвращая сознание. Ганир разлепил веки. Долго не удавалось сфокусировать взгляд. Наконец размытые очертания обрели формы. Кузнец осознал, что в его глаза тщательно всматриваются. Это был человек в красном колпаке, скрывающем лицо. Сквозь две прорези на Ганира смотрела пара деловитых карих глаз.

– Ваше святейшество, он очнулся, – осипшим басом произнес палач.

– Очнулся – это хорошо, – старческий голос напоминал скрип несмазанных дверных петель.

Ганир попытался приподнять голову, чтобы посмотреть на того, кто говорил, но он не смог.

– И вы утверждаете, что от его меча пало более четырех сотен готарских солдат? – вопрошал все тот же голос.

Эти слова резали слух. Ганир собрал все силы, которые только нашел в своем теле. Медленно, с усилием, делая полукруговое движение через правую сторону, запрокинул голову назад, чтобы увидеть говорившего. Кривая улыбка поселилась на его лице:

– Не погнали бы – не убил.

Перед собой Ганир увидел двоих и тут же узнал. В двух метрах от него стояли тучный Алисей Адецкий, протопоп из его родовых владений, и худой длинный старичок, епископ Полани, верховный священнослужитель Готарской империи.

– Какое-то у него знакомое лицо, Алисей, вот только не припомню.

– Да-да, ваше святейшество, вы правы. У него очень знакомое лицо. Я даже знаю, кто это. Вы видели его доспехи, ваше святейшество?

– Да, Алисей, это доспехи черного рыцаря, больше известного, как Кровавый.

– Сомнительно, чтобы Кровавый рыцарь отдал кому-либо свои доспехи, – Алисей пристально посмотрел на Ганира.

– А может, я забрал его силой? – все так же криво ухмыльнулся Ганир.

– Может быть и так, – улыбнулся Алисей. – Да только, выходит, вы, мой голубчик, брат-близнец Ганира Багардо, графа Адецкого. Но вот ведь в чем парадокс: у Ганира не было братьев, не так ли, Ганир? Однако есть два обстоятельства, которые нас смущают: ваша молодость и сильная худоба. Во-первых, Ганиру сейчас должно быть больше сорока лет, а вам и тридцати не дашь. Во-вторых, его святейшество правы в своем недоверии: вы слишком истощены, чтобы поразить более четырехсот готарских солдат. Да просто, чтобы поразить столько солдат, нужно быть не человеком.

– И что теперь, вы меня сожжете за колдовство?

Алисей нахмурился:

– Напрасно бравируете, Ганир, у нас есть способы поубавить ваш пыл, – он указал на пыточный инвентарь, возле которого стояли трое палачей.

Протопоп вновь улыбнулся:

– Правда, отрадно слышать, что вы не отрицаете своего имени. А что насчет колдовства, то у нас есть более весомые аргументы, чтобы отправить вас на костер или на плаху.

Алисей указал в сторону. Ганир повернул голову и в буквальном смысле обомлел. К стене рядом с ним были прикованы Тиграна, Норт, Семен, Виктория и Оршан. Все они находились без сознания.

– Не потрудитесь ли нам объяснить, кто это и что это, а главное, откуда? Этих двоих я уже видел, – Алисей указал пальцем на Семена и Викторию. – Они, ваше святейшество, имели наглость заявить, что являются вашими посланниками.

– Вот эту богомерзкую тварь, – он указал на Оршана, – видел и слышал весь Кабат! А с этими исчадиями мне сталкиваться еще не приходилось.

Кузнец вдруг понял, что на кону не одна его жизнь. Вызывающая ухмылка сошла с лица Ганира:

– Не поймете, я и сам не понимаю.

– Колдовство? – сощурился Полани.

– Может, и так, вот только не страшатся они ни святых, ни мощей, ни церквей. Может быть, и колдовство, да только не то, за которое на кострах сжигают.

– За какое колдовство сжигать – это наше дело, – елейным голосом произнес Алисей.

– А вы попытайтесь, – как-то особо вкрадчиво произнес Полани, и его глаза предательски забегали из стороны в сторону.

Ганир удивился: эти слова были более похожи на просьбу, чем на допрос. Еще больше он удивился, увидев глаза палачей и изменившееся выражение лица Алисея. Что-то странное вдруг всколыхнулось в его душе – жалость?

– Они говорят, что упали с неба, точнее, что пришли из другого мира. Они лекари. Они могут исцелить и тело, и душу.

Алисей поднял брови:

– Но ведь они сражались за пределами возможностей человека, неистово – так сказали солдаты. Какие же они лекари?

– Они – воины поневоле. Скажите, кто-то из ваших солдат пал от их руки?

– Это-то и странно, – практически шепотом произнес Полани. – А они точно могут вылечить душу?

– Я видел, как блаженный стал умным, а пьяница бросил пить, – странно, но сейчас Ганиру было жалко этих грозных священнослужителей и беспощадных палачей.

Полани посмотрел на Алисея:

– А может быть, в этом и есть наше спасение? – с надеждой одними губами произнес Полани.

У Ганира появилось странное чувство дежавю. Кажется, тогда в Овраже было что-то подобное. И в следующее мгновение он понял, что не ошибся. Лицо Алисея Адецкого скривилось:

– Что за чушь он нам здесь несет? Какие еще лекари?!

Сухонький старичок Полани всплеснул руками:

– Да это же демоны!!! Эй вы, чего встали? Разбудить! Мы сами их допросим.

Палачи схватили ведра и по очереди окатили землян холодной водой.

Допрос был жесток и бессмысленен.

– Довольно! Хватит прятаться за чужими спинами. Мы прекрасно знаем, кто стоит за всем этим. Заклинатель душ, покажи себя! – голос Семена Алексеевича срывался.
Непонимающие лица готарских сановников, палачей, охранников застыли, как восковые слепки. Все умолкло. Даже свет, что проникал через тюремное окошко, погас. Осталось только пламя нескольких факелов. Очертания пыточной камеры размылись, словно часть линий стен, пола и потолка стерли.

– Тиграна, что это? Это иллюзия, галлюцинация? Стены не могут просто исчезнуть, света от факелов достаточно, чтобы разглядеть: там пустота, ничего нет. Тиграна?! У тебя же самый высокий уровень техномага. Скажи же хоть что-нибудь, – Норт изо всей силы продолжал напрягать мышцы в надежде вырваться из оков, но эта картина заставила пробежать холод по его спине.

– Я не знаю… – упавшим голосом произнесла Тиграна. Она вдруг отчетливо поняла, что больше не может общаться телепатически и вообще проявлять пара-психологические способности. – Это может быть в равной степени психическое воздействие или же физическая манипуляция… Норт, Семен Алексеевич, Виктория Романовна, вы тоже не можете общаться телепатически?

– Нет, – почти одновременно ответили они.

– Ганир, любимый, что видишь ты? – с тревогой спросила Тиграна.

– Полумрак. Стены, потолок и пол там, где нет факелов тонут во мраке. Куда подевался дневной свет из окна? Куда подевалось само окно? Почему застыли эти изуверы?

– Это иллюзия. Нам показывают ее специально, для устрашения. Для физической манипуляции нужно больше усилий, а это нерационально, – Оршан тяжело дышал.

– Браво, жучок, ты догадался, – из полумрака вышел худой мужчина в остроконечной шляпе.

– Заклинатель душ, изувер! Зачем все эти фокусы? Мы же не можем сопротивляться. Ты и так уже победил. Чего ты еще хочешь? – Семен Алексеевич был бледен.

– Вас победить не составляло труда. Но вы, предчувствуя такую развязку, все равно неуклонно приближали нашу встречу. И это началось с тебя, Виктория. Такая добрая, такая сильная. Зачем ты на совете выступила против плана Гайда? Много разумного было в нем, и не пришлось бы вам в цепях висеть. А сейчас?

Астряли подошел вплотную к Виктории и пристально посмотрел ей в глаза.

– Так, кажется, это у вас делают? – он ухмыльнулся. – Вы в моей власти, и все благодаря тебе. Теперь я уничтожу вас, а потом и твоего сына, Виктория. Каково это осознавать? Ты меня слышишь? Ой, а что это у нас взгляд остановился?

– Не слушай его, Виктория, он давит на самое больное и применяет пара-психологическое воздействие. Ты не виновата, любимая. Ах ты, изверг, – Семен Алексеевич отчаянно вырывался из цепей.

Астряли скосился на него. Жуткая кривая ухмылка обдала ледяным холодом. В пару движений он оказался возле Семена.

– А ты виноват не меньше. Ты – старший группы, барон, наконец, – издевка в голосе и мерзкий смех. – Как же ты смог допустить, чтобы твоя баба действовала нерационально и губительно, заставляла так безрассудно рисковать? Ты же несешь ответственность не только за свою семью и группу, но и за всех, для кого ты стал бароном. Ты же прекрасно знал, что план Гайда – самое разумное, но эта ваша проклятая человечность… И теперь ты будешь виновен в смерти жены, сына, всей группы и даже жителей Лебарди. Разве ты можешь быть лидером после всего этого, да просто мужем и родителем?

Семен тяжело дышал. Взгляд его остановился, как и у Виктории.

– Сволочь, я разорву тебя на части. Пусти! Пусти!!! – Норт отчаянно пытался вырваться из цепей.

– Ух ты, как тебя повело! – с жутковатой радостью отреагировал Астряли и в пару секунд оказался перед носороидом.

– Ну, давай. Все. Не держат тебя путы.

Норт рванулся, вырывая цепь из стены. Хотел было схватить Астряли. Сделал шаг. И тут жуткая боль пронзила все тело. Он упал на четвереньки перед истязателем.

– Ну, что же ты? Давай. Ганир преодолел себя, сражаясь за Тиграну, а ты?

Великан стиснул зубы. Астряли стоял в полуметре от него. Собрав всю волю в кулак, он попытался дотянуться до заклинателя душ. Но еще большая, смертельная боль обволокла все тело. Норт понял: только дотронется до врага – умрет. Астряли прочитал дикий ужас в глазах носороида.

– Да, да, жучок, ты всего лишь жучок. Ты слаб, ты боишься. Боишься смерти, боишься отчаяния, боишься остаться один. Зачем ты нападал на обозы и воровал выпивку? Ты просто убегаешь от себя, ищешь оправдания. Такой огромный и сильный физически, внутри ты – маленький и жалкий носорожек.

Из глаз великана ручьем потекли слезы.

– Нет, Норт, не слушай его. Там, в Кадаре, ты сражался на грани сил и не отступал, рисковал жизнью, чтобы не… – по отмашке Астряли речь Тиграны оборвалась на полуслове, она продолжала что-то кричать, но уже беззвучно.

Он скосился на женщину-тигра:

– И до тебя сейчас очередь дойдет, не гавкай.

Заклинатель душ перевел взгляд на Норта. Тот застыл словно изваяние. Слезы больше не текли из его глаз.

– Ох уж эта мне выскочка. Так неинтересно. Назад.

Взмах руки, и Норт, словно в обратной перемотке, вновь оказался прикован к стене цепями. Взгляд великана застыл. Астряли заложил руки за спину и не спеша прошествовал к тигроиду.

– Что ты там хотела мне сказать? – с издевкой произнес он и взмахнул рукой.

– Ты – изувер, садист! Тебе доставляет удовольствие издеваться над нами! Ты же техномаг категории старой расы! Ты можешь убить нас в любой момент как врагов, но мы тебе для чего-то нужны живыми. Тогда зачем ты все это делаешь?! – лицо Тиграны было искажено ненавистью.

– Скажи, ну, скажи ей, жучок, зачем. Я же так стараюсь это продемонстрировать на понятном вам языке, – глаза Астряли буквально пылали неистовым огнем.

– Он сошел с ума. А делает это, чтобы развлечься, – как-то уж больно спокойно произнес Оршан.

– Фу, как примитивно, но чего еще ожидать от жучка. Уровень сознания моей расы многократно превосходит ваш. А это первобытное понятие нормальности… Вы же смогли создать искусственный разум, наладили контакт со множеством рас, эволюция которых протекала по законам, как вам кажется, куда более экзотическим, чем ваши. И до сих пор оперируете понятием нормальности. Как же примитивно. Но стоит признать, ты, жучок, в своем упрощенном понимании прав. Мне непереносима эта планета, ее тупые обитатели, весь уклад их жизни. Я здесь из-за вас. Прозябаю в этом, в этом… – Астряли склонил голову набок под невообразимым углом, на губах засияла полоумная улыбка, глаза блестели жутким безумием. – Это из-за вас я схожу с ума, и вы, жуки, мне дорого за это заплатите.

– Продолжим, Тиграна, зачем жуку муравей? Зачем ты морочишь голову несчастному Ганиру? Посмотри, до чего ты довела его, – Астряли кивком головы развернул женщину-тигра и кузнеца друг к другу, материализуя из стены дополнительные звенья цепи. Одеяния кузнеца стали прозрачны, обнажая его некогда могучее, а теперь истощенное до крайней степени тело.

– Ты называешь это любовью?

Губы женщины-тигра дрогнули. Из глаз потекли слезы.

– Ганир, зачем? – ее голос дрожал.

Взгляд кузнеца был обреченно искренен:

– Да, это любовь. Это мой выбор, любимая. Мне ничего не жаль. Я готов, спасибо тебе за то счастье, что подарила мне.

В следующее мгновение Тиграна заговорила быстро-быстро:

– Я вылечу тебя, любимый. Я все-все сделаю, ты снова будешь здоров. Я-я-я…

– Хватит, противно тебя слушать. Это уж совсем дурно выглядит с позиции вашей морали. Как может по-настоящему любить представитель зрелой расы существо, стоящее ниже его на несколько ступеней эволюционной лестницы? Это так же аморально, вот ведь понятие выдумали, как если бы крестьянин признавался в любви домашней скотине. Это я тебе, Ганир, говорю, тебе.

От слов Астряли взгляд кузнеца стал острее…

– Нет, нет. Он передергивает, играет на низменных инстинктах. Не слушай его, Ганир, это все не так, – слезы катились по щекам Тиграны.

– Разве? Так, может быть, это ты попала в ловушку своего сознания, раз не замечаешь очевидной истины? Зачем ты запретила себе думать? Ты готова прозябать здесь с этим? – Астряли криво усмехнулся.

– Жуки! Муравьи! Как еще ты готов нас называть? Кто из нас сошел с ума? Я живу в Титоре, люблю Ганира и останусь здесь, потому что хочу, потому что счастлива, потому что нет во мне ненависти к этому миру. А ты, такой могучий, такой всесильный, издеваешься над теми, кто не может сопротивляться, ты жалок, – ненависть, лютая ненависть текла из Тиграны.

Астряли вздернул бровь, на губах появилась снисходительная улыбочка:

– Тише, тише, Тиграна, ребенка так можно потерять. Неужели ты вообразила, что твои слова могут меня чем-то задеть? Здесь я – кукловод, а вы – марионетки.

Заклинатель душ скосился на Ганира:

– Да, да. Ты не ослышался, она носит твоего ребенка, сына. В моей власти и его жизнь.

Ганир, сколько было в нем сил, рванулся в оковах в сторону Астряли.

– Банально, – с кривой ухмылкой резюмировал истязатель. – Ладно, поиграли и будет. Вы мне еще нужны, а иначе сами понимаете…

Он слегка повел головой. Заключенные оказались в прежних позах и прежнем сознании.

– Нет, Ганир, ты мне таким не нужен. Не буду я дожидаться обещаний твоей женушки, – Астряли щелкнул пальцами, и тело кузнеца, словно надуваясь воздухом, вернулось в свои обычные размеры. – Вы – мои игрушки, мои заложники, и я решаю: жить вам или умереть. В моей власти то, как вы думаете, как поступаете, как чувствуете. И вы остаетесь собой только потому, что мне, скажем так, весело. А сейчас еще одно представление, – он засмеялся и взмахнул руками, как дирижер.

Фигура Астряли стала прозрачной, неосязаемой, как легкая дымка, лишь горели огнем его страшные глаза и в мерзкой улыбке кривился вдруг ставший непропорционально большим рот. Очертания камеры приняли четкие формы, все факелы вновь горели, солнечный свет стал проникать сквозь решетки окон. Сановники, палачи и охранники вышли из оцепенения. Полани посмотрел на своих подчиненных. Затем обвел пальцем пленных:

– Вы, богомерзкие колдуны, не желаете служить нашему императору, отвергаете святую церковь в ее всеочищающем праведном гневе! Как только вас терпит земля? Но особенно богомерзок вот этот выродок, – Полани указал на Оршана. – Он своими гнусными крыльями смеет касаться святых небес. Это плевок в души праведников, это насмешка над всевышним, это кощунство. И смыть этот грех можно только кровью. На площадь его, на площадь!

Стражники и палачи накинулись на прикованного Оршана. Отцепив от стены, поволокли к дверям.

– Что? Нет! Стойте! Стойте, куда! Оставьте его, изверги! – наперебой закричали друзья орлоида, пытаясь вырваться из пут.

Но на губах Полани поселилась поганенькая улыбочка. А за его спиной разливался безумный, жуткий смех, не слышимый ни для кого, кроме пленников.

Пронзительный орлиный крик десять минут спустя сотряс стены Готана.


                Заклятые друзья


Федор, Амелина, Юлан, Тиль и Муаян во главе пятидесяти всадников выехали из леса. На ветру развевались два фамильных стяга: баронов де Лебарди и герцогов Титорских. Солнце осветило стены Шетразо. Дозорные, заметив приближающихся всадников, подняли тревогу. Все, кто был снаружи, бросились к воротам. На стены поднимался немногочисленный гарнизон. Муаян кивнул головой в сторону города:

– Ишь, как засуетились.

– А ты ожидал чего-то другого? – пожал плечами Федор.

Тем временем ворота спешно запирались (у Шетразо не было рва).

– Федор, как думаешь, у них достаточно гарнизона и дозорных, чтобы уследить за всеми участками стены? – Муаян посмотрел на баронета.

– Сомневаюсь. Они подняли такой переполох из-за пятидесяти всадников. А что?

Муаян пожал плечами:

– Да просто я подумал, что воли герцогини Титорской для гарнизона Шетразо, возможно, будет недостаточно. Впрочем, ты и сам знаешь нравы своего неспокойного соседа. Ваши с Тиль способности в убеждении мне очень хорошо известны, и поэтому мне бы хотелось поучаствовать в переговорах на своих правилах. Там есть несколько, скажем, моих старых друзей, которых я был бы рад поприветствовать лично. К тому же это прекрасная возможность проверить твои уникальные доспехи в действии. А помощником в этом увлекательном мероприятии мне мог бы быть Юлан.

Муаян посмотрел на молодого человека:

– Надеюсь, после того приключения с тягуч-корнем ты не растерял своей силы и ловкости, Юлан?

Юноша улыбнулся, положив ладонь на рукоятку меча:

– Ты будешь удивлен, Муаян.

Тот улыбнулся в ответ:

– Надеюсь, это будет взаимно.

– А если они согласятся и без убеждения? – поинтересовался Федор.

– Ну, значит, просто разомнемся, – пожал плечами Муаян. – Выдвигаемся.

Юлан поравнялся с Федором:

– Присмотри за моей Тиль.

Баронет улыбнулся. Юлан последовал за Муаяном. Тиль крикнула им вслед:

– Будь осторожен, Юлан!

Муаян обернулся к своему спутнику:

– А я погляжу, вы с Федором без меня даром времени не теряли.

– А мне казалось, что только я завидовать умею, – Юлан состроил невозмутимую гримасу.

– Куда они? – спросила герцогиня.

– Приключений захотелось, – ответил баронет.

– Мальчишки! – фыркнула Тиль. – Выросли, а все никак соревноваться не бросят.

Федор повернулся к Тиль:

– Ты не забыла: Юлан – мой соперник. Как-то твой отец мне сказал: чтобы нравиться женщине, нужно быть мужчиной, а чтобы стать мужчиной необходимо преодоление. Вот они и преодолевают друг друга, подбадривая и поддерживая. Да и я успокаиваться не собираюсь.

Федор посмотрел на Амелину. Герцогиня улыбалась.

Всадники подъехали к воротам. Федор запрокинул голову и крикнул:

– Эй, там, наверху! Я, баронет Семул де Лебарди, а со мной – герцогиня Амелина Титорская. Мы желаем говорить с наместником.

Со стены ответили кратко:

– Мы с разбойниками переговоров не ведем.

– С какими еще разбойниками? Ты что, фамильных стягов не узнаешь? – грозным тоном крикнула герцогиня.

Со стен на всякий случай ответили учтиво:

– Не похожи ваши всадники на свиту барона и герцогини. А стяги какие угодно можно сделать.

Герцогиня вскипела:

– Да как ты смеешь! Ты мой вассал! Ты не знаешь своей госпожи в лицо?!

Федор обернулся к ней и сказал тихо:

– Амелина, драться изъявили желание Юлан и Муаян, не забывай о наших лазутчиках. Вот если им помощь понадобится, тогда да. Наше дело – дипломатия. Позволь, я попробую их уговорить.

Острый взгляд герцогини смягчился. Федор подбоченился и снова поднял голову вверх:

– Мне понятно ваше недоверие. Сейчас идет война с Готаном, мой отец, как и ваш барон, отбыли по приказу короля в Галот. Я и герцогиня у ваших ворот в сопровождении довольно неприглядных всадников – действительно, нас можно принять за разбойников, если, конечно, вы на самом деле не знаете нас в лицо. В противном случае недоверие подобного рода можно расценивать как измену герцогу Титорскому, а это уже серьезное преступление. Так вот, пока мы все здесь не наделали глупостей, не могли бы вы назвать себя, чтобы прояснить сомнения друг друга.

С той стороны повисло молчание. Казур Федора нетерпеливо переступал.

– Ну, что же вы молчите? Ответьте же нам.

– Мое имя – Бур Банку, в свое отсутствие барон оставил наместником меня.

Федор с ироничной улыбкой опустил голову:

– Значит, Бур Банку. Ай-я-я-й, как не хорошо врать, Молох Аришан. Ты думал, если будешь сипеть, то я твой голос не узнаю? Не надейся. У меня память отменная. Ты никак не можешь не знать меня в лицо, а герцогиню – и подавно. Я помню тебя вместе с бароном де Шетразо на турнире у герцога Титорского. Что ты нам на это скажешь, Молох Аришан?

Из-за зубца стены показалась голова воина. Это был тот самый Молох, который четыре года назад собирался казнить в лесу Степиру – отца Муаяна. «Эх, только бы они дров не наломали», – пронеслось в голове Федора. Тем временем Молох перестал сипеть и произнес:

– Да, я узнал вас, баронет, и вас, герцогиня, тоже, – теперь он обращался исключительно к Амелине. – Только у Шетразо и Лебарди натянутые отношения, споры есть, знаете ли. Против герцогства мы бунтовать не собираемся, но сейчас идет война, а баронет со своей дружиной к нашим воротам пожаловал. Ваша светлость, если вас удерживают против вашей воли, то вы лишь прикажите, и мои люди вас освободят.

Молох махнул рукой, и из-за зубцов показались два десятка лучников. Герцогиня подвела своего казура вплотную к казуру Федора и, дотянувшись, положила ладонь на плечо баронета:

– Федосул де Лебарди – наш верный вассал и союзник. Если ты не веришь ему, значит ты не веришь и мне. Я здесь по собственной воле и, более того, с важной миссией.

Молох был крайне недоволен, но пытался не подавать вида. Он посмотрел на своих людей, ища в них готовности, однако слова герцогини заронили в них сомнения. Им явно не хотелось ввязываться в драку с серьезными последствиями. Не найдя поддержки для грубого отпора, который так и срывался с его языка, Молох спросил:

– Ваша светлость, с какой важной миссией вы прибыли в Шетразо?

– Молох Аришан, ты сам говорил: идет война. Мой отец отбыл в Галот, поручив мне следить за порядком в его владениях. Я сочла своим долгом лично убедиться, что в землях моего отца все спокойно. И вот, посетив Лебарди, я вдруг получила страшную весть из родового замка. К ним прибыло письмо кинликовой почтой от герцога Титорского. Войско короля было разбито на Кадакском поле. Он в спешном порядке отступил в Аккарантское герцогство, чтобы попытаться собрать силы еще для одной битвы. Наш король приказывает своим вассалам сопротивляться готарским захватчикам. Отец сообщает, что армия Готары выдвинулась в сторону герцогства Титорского. Всем баронам и их наместникам, всем дружинникам, всем горожанам и крестьянам своих земель он приказывает объединиться под знаменами герцогства и дать отпор врагу. Вот это письмо, – герцогиня достала маленький сверток из дорожной сумки.

Амелина лгала. Никаких посланий от отца она не получала. Это письмо почерком герцога написал Федор. Баронет смотрел на нее с восхищением: сколько уверенности и силы в этот момент излучала она. Лицо Молоха вытянулось. Новость привела людей на стенах в замешательство.

– Сейчас я вам его передам, – с этими словами герцогиня отдала письмо Федору. Он достал из колчана одну из стрел, привязал к ней письмо. Одним ловким движением вынул лук из чехла и выстрелил. Стрела угодила в древко фамильного стяга Шетразо, закрепленного на стене.

Письмо принесли Молоху. Он развернул его, несколько раз прочитал, очевидно, рассматривая почерк, и посмотрел на своих людей:

– Это действительно почерк герцога!

Воины на стенах загомонили. Молох оперся обеими руками о стену и подался вперед:

– Но это безумие. Нам ни за что не выстоять против готарской армии.

– Выстоять можно, – сказал Федор. – Армия Готары после Кадакского поля практически сократилась наполовину. К тому же она измотана длительными переходами и осадами. У нас есть шанс противостоять ее натиску. Замок Лебарди – самое укрепленное место во всем герцогстве. Мы уже несколько недель готовим оборону города, как мне и наказал отец перед отбытием в Галот.

Федор обвел взглядом воинов Шетразо:

– Мы собираем людей герцогства за свои стены. Только так возможно противостоять готарским силам. Если у Лебарди нам удастся продержать их войска достаточно долго, то король успеет собрать новую армию и придет на выручку своим верным вассалам. Оставим прежние распри и выступим под общими знаменами. Что вы на это скажете?

Молох молчал. Взгляды всех воинов Шетразо были сейчас прикованы к наместнику. Он колебался.

– Молох, мне понятны твои сомнения. На тебе, как и на мне, лежит ответственность за своих людей. Но у нас не так много времени! – герцогиня смотрела пристально.

Наконец наместник ответил:

– Я помню, баронет, как ваш отец вместе с супругой и Кровавым рыцарем атаковал нас в лесу, когда мы преследовали беглых крестьян. Если мы встанем плечом к плечу с вами, какие наши гарантии, что вы нас не предадите, не воткнете нож в спину?

Один из воинов, стоявших рядом с ним, вдруг поднял забрало:

– А такие: я уже здесь стою достаточно долго, чтобы успеть воткнуть этот самый нож не один десяток раз. Но этого не делаю. Здравствуй, Молох, узнаешь меня? Я – Муаян, сын Степиры, предводителя тех самых крестьян, которых освободил барон де Лебарди.

Наместник вздрогнул. Он потянулся за мечом. Муаян не двигался:

– Ты, конечно, можешь попытаться убить меня, и, наверное, это у тебя получится, – молодой воин указал руками на людей Молоха. – Но тогда сам понимаешь… А с другой стороны, если согласишься с планом герцогини, то считай, что как минимум на одного кровного врага у тебя стало меньше. Баронет, что вы на это скажете?

– У нас, в принципе, и ранее особых претензий к Шетразо не было, разве только из-за той стычки на нашей земле, но Лебарди готов о ней забыть, – голос Федора был в должной степени радушен.

– Так что, каков твой ответ, Молох? – Муаян протянул ему руку в перчатке.

Наместник оглянулся на своих людей и понял, что нужно соглашаться. Он неуверенно протянул руку и пожал ладонь Муаяна. Парень улыбнулся и со всей силы ударил Молоха свободной рукой прямо в открытое забрало. Тот повалился с ног, но Муаян не выпустил его руки и удержал от падения.

– Ну вот теперь мы точно квиты.

Взгляд Молоха, затуманившийся на мгновение, вновь прояснился. Он сплюнул сгусток крови и выбитый зуб. Криво улыбнулся и, кивнув головой, произнес:

– Что же, справедливо!

До этого молчавшая Тиль громко крикнула:

– Юлан, с тобою все в порядке?

Один из воинов на стене снял свой шлем:

– Да, Тиль, со мной все хорошо!

«Скверно, – подумал Федор, – она даже не смогла прочесть его мысли».


                Перед осадой


Они собрались в избе Ганира. Дневной свет проникал через окно в большую горницу. В углу возле двери, скрутившись в несколько колец, располагался Гайд: он занимал много места. У окна, заложив руки в замок, стоял Муаян. Возле печи на стуле сидела Тиль. Справа от нее грел кирпичи своей спиной Юлан. Амелина сидела за столом. Федор, убрав руки за спину, мерил доски комнаты длинными шагами:

– Что смогли – мы сделали. За стенами Лебарди собралось около сорока тысяч человек, более двадцати тысяч из них способны сражаться. Бесспорно, если бы не Муаян, наши силы были бы вдвое меньше. Мы серьезно пополнили запасы провизии. Резервуар с питьевой водой удалось существенно увеличить в размерах. Оборонительные сооружения готовы. Как я и обещал, особых доспехов хватило на всех. У нас достаточно пороха, чтобы выдержать натиск врага. Тиль, я сдержал данное тебе слово. Нам предстоит тяжелый бой, но, если против нас будут только люди, мы выстоим.

Федор окинул взглядом собравшихся. Он увидел в их глазах воодушевление, лишь взгляд Тиль был задумчив. Баронет посмотрел на предводителя лесных разбойников:

– Муаян, мне кажется, ты хочешь что-то добавить.

Муаян разжал руки и поднял правую чуть выше головы, складывая пальцы в указующий перст:

– Есть несколько моментов. Во-первых, у нас практически нет метательных орудий – это очень большой минус. Во-вторых, нам не хватало стрел, и вашему покорному слуге пришлось снарядить четыре тысячи молодчиков, чтобы они эти стрелы добыли. Не спрашивайте, откуда они их взяли: у лесного народа свои секреты.

Федор пожал плечами:

– Какие уж тут секреты. Они всех кокв в округе ощипали, серьезно проредили лесные чащи, а металл – в замке не осталось ни одного целого крестьянского и ремесленного инвентаря, да, похоже, и во всех окрестных деревнях и селах. Достаточно посмотреть, из чего сделаны наконечники.

– И в паре близлежащих городов, – добавил Муаян. – Что до качества наконечников – кольчугу пробьют. Но главное, теперь у нас втрое больше стрел, чем было до того. В принципе все.

– У меня тоже есть что сказать, – вставила свое весомое слово Амелина. – Мне удалось поговорить с женщинами о предстоящей осаде. В этой битве их мужья и дети будут сражаться не на жизнь, а насмерть. Они просто не могут бездействовать. Я попросила Юлана и еще нескольких опытных воинов помочь мне подготовить женское ополчение.

– За пару дней? Лишь бы только в юбках не запутались, – Муаян вновь сплел руки в замок.

Герцогиня посмотрела на него с вызовом:

– Не запутаются. Это все-таки лучше, чем просто сидеть сложа руки. Хочется отметить, любезный Муаян, что женщина способна не только рожать и воспитывать, но и защищать того, кого родила. Я скажу даже больше, – Амелина встала, опершись руками о стол, – мы способны защищать тех, кого любим. Так, например, женщины лесов Лебарди проявили великолепные способности владения охотничьим луком. Горожанки и крестьянки освоили дубины и топоры. Силе удара некоторых из них позавидовал бы и мужчина. Пусть они и не так виртуозно умеют владеть оружием, как опытный воин, но отваги им не занимать. В этой битве под наши знамена встанут еще без малого шесть тысяч женщин-ополченцев.

«Амазонка, – подумал Федор. – Моя амазонка».

Федор перевел взгляд на Тиль. Она все так же сидела в задумчивости. Он попытался прочесть ее мысли…

– Тиль, что ты можешь нам сказать? – спросил он.

Эти слова вывели ее из задумчивости. Несколько секунд она не могла понять, почему все так смотрят на нее. Когда же девушка поняла вопрос Федора, то, опустив глаза, смогла произнести только:

– Нет, мои силы не вернулись.

– Тиль, но ты нужна нам в этой битве, – Федор испытывающе смотрел на нее.

Она вскочила со стула:

– Я буду с вами в этой битве. Я возьму в руки меч, встану на стену, буду сражаться, как все.

– Воинов у нас хватает, Тиль, нам нужен техномаг, – Федор смотрел на нее. Все смотрели…

Она отступила назад, споткнувшись о стул. Машинально шагнула в сторону и прислонилась спиной к печи.

– Я не могу, – тихо-тихо сказала она.

– Федор, не надо, – вступился за Тиль Юлан.

Он хотел еще что-то сказать, но почему-то умолк.

Баронет опустил, а затем снова поднял взгляд. Он обернулся к столу, сделал несколько шагов вдоль, взял кружку, вернулся обратно и твердым движением поставил ее на край стола напротив Тиль.

– Ничего другого, – сказал он.

– Я не смогу.

– Ничего другого, – повторил он твердо.

Она обхватила себя за плечи. Отошла от печи, приблизилась к кружке, выставляя правую руку вперед. Напряжение проступило на ее лице. Кружка не двигалась. Федор не сводил глаз с Тиль. Она не смогла выдержать его взгляд и зажмурилась, продолжая пытаться сдвинуть кружку. Через пять минут напряженных попыток она сдалась.

– Нет, не могу, не могу! – слезы потекли по ее щекам.

Юлан подошел сзади и обнял Тиль. Она никак не могла успокоиться, вздрагивали плечи, текли слезы. Он с укором смотрел на Федора. Баронет отвел взгляд.

– Я одна, – сказала Тиль. – В этой битве я одна.

– Нет, Тиль, ты не одна. Нам некуда уйти и нам некуда сбежать. Враг практически у ворот Лебарди. Если суждено нам погибнуть, мы будем с тобой до конца, – Федор говорил от чистого сердца, от прежней жесткости не осталось и следа.

Тиль взглянула на него. Баронет смиренно опустил голову. Она посмотрела на остальных – все было понятно без слов. Как и сказал Федор, им некуда да и некогда было бежать. Никто больше не ждал от нее чуда. Все они были в одной лодке.

– Я тебя не оставлю, – сказал Юлан, крепче прижимая к себе Тиль.

Удар металла по кирпичу, а через мгновение о доски. Потерянная Тиль взглянула на баронета:

– Федор, это ты?

Он поднял голову, на его лице сияла загадочная улыбка:

– О чем ты сейчас думаешь, Тиль?

– А разве ты не знаешь?

– Мне никогда не удавалось узнать, о чем ты думаешь. И сейчас не знаю, – он особо выделил эти слова.

– Это был не я, Тиль.

Теперь она поняла его улыбку и улыбнулась в ответ.

Дверь избы неожиданно распахнулась, и на пороге появился Степира.

– Они уже здесь!

Следом в избу ворвался звук готарского горна.


                Осада замка Лебарди


– Их немногим больше ста тысяч. Король ополовинил готарское войско, – резюмировал Федор. Он стоял на стене рядом с воротами.

– Похоже, у них совсем нет метательных орудий. За это тоже нужно сказать спасибо нашему королю, – весомо заметил Муаян.

– Основной головной болью для нас будут вон те осадные башни, – Степира указал на три десятка крепких подвижных инженерных сооружений.

Федор посмотрел на отца Муаяна с интересом:

– У вас есть опыт осады городов? А я думал, что вы деревенский голова ну или обыкновенный предводитель лесных разбойников.

Степира улыбнулся:

– Да понять это несложно, особенно если у тебя отец участвовал в десятилетней Лабутской войне. А рассказывал он много.

– Да, мой дед был знатным воином и в свое время многое поведал про рвы, стены и прочие фортификационные сооружения, но вот об этом я не слышал нигде и никогда, – Муаян осторожно взялся за протянутую колючую проволоку. – Это сможет остановить воина?

Федор прищурил один глаз:

– А сам ты как думаешь?

Муаян поводил проволоку из стороны в сторону. Затем достал меч и попробовал прорезать – металл не поддался. Тогда он ударил мечом с размаху, но лезвие застряло в мотке и, дойдя до камня, уже потеряло внушительную часть кинетической энергии. Глаза Муаяна загорелись:

– Отменно! Это как сеть, только лучше. В такой паутине можно завязнуть, так просто ее не порвать – металл. Шипы цепляются ко всему и колют открытые участки тела. Замечательно, так как же это называется?

– Колючая проволока. Она нам хорошо послужит.

Федор помолчал несколько минут, всматриваясь в передвижения готарских войск, а потом спросил:

– Степира, с чего они начнут?

Отец Муаяна понял подоплеку вопроса баронета.

– Любой бой разумно начинать с разведки. Но учитывая, что готарская армия уже разгромила войска короля и взяла приступом несколько крупных городов, они считают, что им противостоит небольшая сила – а так в действительности и есть. Герцогство Титорское не столь обширно и богато, как Аккарантское, и им нет особой нужды задерживаться здесь. За исключением озера, которое мы осушили, заполнив ров и наше водное хранилище, в округе нет сколько-нибудь крупных открытых водоемов, чтобы обеспечить водой всю армию на длительную осаду. Я думаю, они попытаются взять Лебарди сходу в первом же приступе. И все те осадные башни будут у наших стен в ближайшие час-два.

– Да, вы правы, Степира, оказавшись на стенах, они будут рваться к воротам. Только враг их откроет – город падет. Вполне дельный план. Он может даже учитывать наличие у нас горючей смолы или масла, чтобы сжечь их башни. Принимая во внимание их количество, готарские военачальники могут полагать, что им вполне хватит времени для переброски внушительной части своей армии за наши стены прежде, чем догорит последняя из них. Но они не знают, что у нас есть порох, самые крепкие в мире доспехи и кое-что еще… – Федор опустил руку в поясной мешочек и сжал что-то в своей ладони.

Он немного помолчал, а потом повернулся к сыну Степиры:

– Муаян, у меня есть к тебе большая просьба. В этой битве мне придется быть буквально во всех местах сразу: командовать, сражаться так, как умею только я. Гайд будет занят не меньше, и его я уже попросил. Юлан… У него будут свои заботы… – Федор замолчал, не сводя взгляда с Муаяна.

Лесной разбойник улыбнулся:

– Хорошо, Федор, я присмотрю за Амелиной, мы с отцом присмотрим.

Муаян вытянул руку вперед, сжал ее в кулак, а затем резко распрямил пальцы:

– Надеюсь, твои доспехи нас не подведут. Вот только я не понял, для чего нам еще и наши?

– Не знаю, Тиль сказала, что нужны.

Народу на стене собралось много. Все это были в основном люди опытные, так или иначе воевавшие, за исключением, возможно, пяти-шести сотен лучниц-охотниц местных лесов – ополчение находилось в резерве. На удалении двух башен от ворот вместе с остальными воинами всматривалась в надвигающуюся угрозу Тиль. Рядом с ней стоял ее верный защитник – Юлан.
 
– Зачем ты пришла на стену? Мы сможем выдержать осаду без твоей силы.

Она посмотрела на него:

– А я здесь не как древняя, а как Тиль.

Юлан помолчал, не сводя с нее глаз, а потом попросил:

– Тиль, уходи со стены. Укройся в убежище. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

– Не уйду.

Он не отводил взгляда:

– Почему, Тиль?

– Я не хочу, чтобы что-то случилось с тобой. Ты будешь защищать меня, а я – тебя, – она улыбнулась. – Как оказалось, сейчас я еще кое-что могу. И мне кажется, что могу я это только благодаря тебе.

Юлан взял ладонь Тиль в свои, поднес к губам и поцеловал. Она сделала полшага вперед, теперь их ничто не разделяло:

– Ты – мой защитник, а я – твоя ведьма, как тогда в Овраже.

Он смотрел ей в глаза:

– В этой битве ты будешь не одна, Тиль.

– И ты тоже, Юлан.

Проталкиваясь сквозь плотный строй людей, к баронету пробралась герцогиня. Она была облачена в доспехи с эмблемой рода Титорских. Федор стоял рядом с башней у ворот. Он окинул взглядом герцогиню:

– Амелина, ты рвешься в бой? Это же очень опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Я хочу быть рядом с тобой, Федор! Самое безопасное место – рядом с тобой, даже если это конец Титоры, – последнюю фразу она сказала вполголоса, чтобы окружающие воины ее не услышали.

– В силу ряда обстоятельств, моя дорогая Амелина, я не смогу быть рядом постоянно, но обещаю, что с тобой ничего не случится.

Она украдкой оглянулась на воинов, юркнула под руку Федору, прижимаясь к стене башни спиной так, что баронет закрывал ее своим телом от любопытных глаз. Герцогиня смотрела на него сквозь слезы:

– Федор, пообещай мне, что все будет хорошо, что ты останешься жив, что весь этот ужас кончится. Тогда я выдержу, выдержу все, не буду бояться, ты только пообещай!
Она прижалась к нему, в минуту слабости ища защиты и поддержки. Сердце юноши стиснули клещи, нежность и тревога окутали его сознание. Он украдкой от остальных прижал герцогиню к своей груди.

– Я обещаю!

Они какое-то время стояли молча. Когда же Федор отпустил Амелину из своих объятий, она подняла голову, и ее взгляд изменился. Герцогиня улыбалась. Он улыбнулся в ответ:

– Все будет хорошо.

– Теперь я знаю, – ответила она.

– Мне нужно идти осмотреть позиции.

– Я буду ждать тебя здесь.

Федор обернулся к Муаяну и недвусмысленно посмотрел на него. Тот кивнул в ответ.

– Иди, я и сама смогу постоять за себя.

Федор обернулся к Амелине:

– Я вернусь!

– Я знаю, иди же...

Баронет делал быстрый обход, проверяя, все ли находятся на своих местах, достаточно ли вооружения, каков настрой защитников города. Несмотря на численное превосходство противника, осажденные держались неплохо. Уверенности им прибавляли «волшебные» доспехи (углеродные скафандры) и порох Кальди. Обогнув одну из крепостных башен, Федор увидел Гайда. Робот стоял на самой кромке стены, расположив свои конечности между мотками колючей проволоки. Сейчас он представлял собой гибрид гигантской сороконожки и вьючного животного, так как на нем водружались какие-то странные короба, мотки колючей проволоки, связки разнообразных мешков, вязанки мечей, стрел, копий, дубин и еще бог знает чего. Люди с недоумением и религиозным страхом взирали на это непостижимое существо. Федор подошел ближе:

– Гайд, а что ты собрался делать?

Робот обернулся и посмотрел на баронета:

– Я думаю, ты все прекрасно понял. В этой битве много воинов, но совершенно нет военных техников. Я думаю, что прекрасно подхожу на эту должность. Так я постоянно смогу контролировать все процессы непосредственно на линии столкновения.

– Так было и на Плутоне 137?

Гайд медленно опустил голову и вновь поднял. Это было красноречивее тысячи слов.

Готарские горны возвестили о начале штурма. Прежде чем выдвинуться на приступ всему войску, вперед вышли лучники. В небо взвились горящие стрелы. Они не долетели до рва.

– Для чего, далеко же? – спросил один титорец другого.

– Да это они проверяли, не подготовили ли мы им нежданный сюрприз, – ответил второй, более опытный.

Вперед двинулись осадные башни. Те, кто их толкал, находились внутри. Башни были довольно внушительных размеров и одновременно могли вмещать в себе около сотни человек. Первая волна штурмующих шла позади, группируясь около башен. Федор насчитал пятнадцать тысяч. Еще примерно две – две с половиной тысячи было в башнях. Первая волна также несла лестницы и бревна для штурма рва. Когда готарские солдаты приблизились на расстояние выстрела, заговорили титорские луки и арбалеты. Прикрываясь боевыми щитами и укрываясь за осадные башнями, штурмующие, неся допустимые потери, продолжали свое движение. Вот один из готарских воинов, приблизившись на дистанцию ответного удара, достал лук, прицелился и выстрелил. Стрела угодила титорскому лучнику между колец кольчуги в область сердца. Выстрел смертельный при других обстоятельствах. Но в следующее мгновение лицо готарского солдата вытянулось от удивления – титорский лучник извлек стрелу, соединил ее хвостовик с тетивой своего лука, отвел двумя пальцами до щеки и выстрелил. Стрела воткнулась готарскому солдату в плечо лишь потому, что в последний момент, осознав происходящее, он сумел отклониться в сторону.

Башни подошли к краю рва. В них полетели горшки с горящим маслом, разбиваясь о бревенчатые стены. Обширные очаги пламени охватили инженерные постройки готарских солдат. Упали подвесные мосты, приминая колючую проволоку по краям стены. Из образовавшихся проемов осадных башен густо ударили стрелы в надежде проредить строй защитников и дать время первой группе солдат закрепиться на стенах. К удивлению осаждающих, это не дало никакого эффекта: ни один из титорских воинов, в кого попали стрелы, даже не был сколько-нибудь серьезно ранен. Первые штурмующие группы опешили от неожиданности. В ответ полетели стрелы и горшки с горящим маслом. Сраженные стрелами падали с башен вниз. Объятые пламенем, они в панике прыгали в ров сами в надежде потушить огонь. Готарским солдатам уже довелось столкнуться с необъяснимым в предшествующих битвах. Земляне в несколько раз превосходили своих противников по силе и скорости, уже не говоря о странном, устрашающем виде некоторых из них. Этим солдатам, гонимым заклинателем душ, за прошедшее время пришлось преодолеть не один мистический страх. В Арляндском походе у них выработалась привычка не удивляться.

После некоторого замешательства в рядах осаждающие все же ринулись по подвесным мостам в крепость. Заработали ведра, черпающие воду изо рва, в надежде потушить разгорающееся пламя, но эти попытки были тщетны: новые и новые горшки летели в осадные башни. Оказавшись на стене, первые смельчаки попробовали прорубить себе дорогу мечами и топорами там, где не справились стрелы. Но тут их ждала новая неудача – шлемы и доспехи противника гнулись и прорубались, а титорцы оставались живы, только лишь падая на какое-то время от крепкого удара. Их оттесняли свои, давая время восстановиться и вновь вернуться в бой. А вот готарским солдатам приходилось действительно несладко. Сражение с неуязвимым для их ударов противником, даже если тот уступает в ратном деле, рано или поздно окончится смертью. И смертельно раненных готарских солдат сбрасывали со стен на колья, кто-то, запутавшись в колючей проволоке, так и оставался висеть на стене.

Гайд и Федор следили за обороной, вмешиваясь в экстренных случаях. Все отчетливее в голову баронета стучалась мысль: «Это бойня. Да, готарские солдаты пришли, чтобы убить жителей Лебарди. Я дал доспехи своим, чтобы защитить их. И теперь у овец выросли клыки, а волчий оскал превратился в маску страха. Но там, на стене, Амелина, мои друзья, и я должен. Должен… Должен!».

Он изо всей силы пытался продолжить свою фразу у себя в голове, но никак не мог. Между тем через ров к воротам замка, неся потери, перебросили бревна и начали скреплять их между собой – тараны уже были на подходе. Баронет выжидал. Переправа вскоре была завершена, и один из таранов приблизился к воротам. «Пора», – скомандовал Федор сам себе. В мгновение ока он очутился возле первого осадного орудия. Рука юркнула в карман. Молниеносные, неуловимые готарскому или титорскому взгляду движения. От тарана отвалились колеса, тяжелое ударное бревно упало, проламывая переднюю стенку и разваливаясь вдоль надвое. В следующее мгновение Федор оказался на крыше тарана. Пальцы расширили образовавшийся зазор, усилие – и деревянная броня раскрылась, как разрезанный фрукт. Внутри стояли два десятка совершенно обалдевших солдат. Баронет опустился между ними, но враг еще не успел осознать произошедшего, как Федор вновь оказался в воздухе. Мудреные, неуловимые взгляду движения руки, создающие мутную дымку алого оттенка. Федор оказался на противоположной стороне рва, а бревенчатая переправа, разрезанная на несколько мелких частей, вместе с солдатами упала в ров с водой. «Теперь второй таран…».

Осада продолжалась, но сейчас воротам не угрожала опасность: оба тарана вывели из строя. Это была последняя капля – передовые ряды готарской армии дрогнули и обратились в бегство. Быстро перемещаясь, Федор вновь оказался на своем наблюдательном пункте – уцепившись за шпиль башни, он оценил боевую обстановку. Паника, как пожар, перекинулась глубже в стан врага. «Наконец-то настал переломный момент», – подумалось было Федору, но тут страшный до оторопи голос зазвучал в его голове:

– Как все замечательно: столько крови! Муравьи грызут муравьев. Однако игра в одни ворота немного скучна, ты так не считаешь? Глядя на все это, у меня возникает только один вопрос: а кто кого завоевывает? Так не пойдет. Спать!

Эфир спал, непреодолимая пелена заволокла сознание, незнакомая, пугающая пелена. Федор попытался воспротивиться: там жители Лебарди, там его друзья, его любовь – Амелина, он не должен, он не имеет права.

– Спать!

Он начал оседать, но краем глаза успел заметить, что Гайд все еще держится. «Немыслимо, откуда он берет силы?». Мрак.

– Прочь! – трезвящее, пробуждающее, такое знакомое многоголосие. – Этим тебе их не остановить, я не позволю!

Федор осознал, что висит на шпиле все той же башни – его пальцы не разжались. Чтобы воспрепятствовать надвигающемуся беспамятству, он в последний момент успел стиснуть кулаки – движение практически рефлекторное, в итоге не позволившее ему свалиться вниз. Баронет отыскал глазами на стене Тиль. Волосы ее развевались! «Древняя наконец-то решила вмешаться. Нет совести у нее, так мучить несчастную Тиль, взваливая на ее плечи непосильный груз. Как вообще шестнадцатилетняя девушка может противостоять такому? Это же заклинатель душ! А есть ли совесть у древних вообще? Почему?..» Федор заглушил в себе эти мысли. «Вмешалась же, в самый пиковый момент вмешалась. Может быть, раньше просто не могла?». Силы вернулись. Его внимание привлекли готарские солдаты. Они уже больше не отступали. Ломаные неуклюжие движения, отсутствующий взгляд – кукловод натянул нити.

– Огрызается. «Не мытьем, так катанием» – так, кажется, у вас говорят. Придется принять правила игры, – все тот же страшный голос заклинателя душ зазвучал в голове Федора. – Какие у вас хорошие доспехи. А что так мелко? Сразу бы и боевые установки с корабля на стены разместил, несколько залпов – и нет готарской армии. Ну да ничего, мы сейчас немного уравняем. Какая замечательная мысль: принудительное снимание скафандра по радиосигналу с последующей блокировкой. Ты прав: средневековым титорцам ни к чему такие технологии. Минуточку, кажется, так…

Федор почувствовал, как углеродный скафандр под его доспехами в одно мгновение стянулся к маленькому блоку в области шеи. Он взглянул на стены: титорцы еще не успели осознать тяжесть случившегося, но первая растерянность уже поселилась на их лицах.

«Быстрее, еще можно все исправить», – Федор судорожно набрал комбинацию на блоке. Скафандр вновь вернулся в рабочее состояние. Баронет выхватил взглядом из растерянной толпы герцогиню. «Амелина! Начать с нее! Сейчас…» – искру мыслей прервал все тот же голос:

– Ну уж дудки, ты тут один останешься неуязвимым.

Блок скафандра на шее Федора выдал перегрузку и отключился. «Теперь, не разрушив, снять его без спецсредств не удастся, а они на корабле. Разрезать его может Гайд плазменной горелкой, но тогда костюм уже нельзя будет надеть другому. Скафандры на титорцах без ремонта тоже не смогут раскрыться, а на него нет времени. Проклятый заклинатель душ!».

– Вот-вот, и что ты теперь будешь делать, жучок?

Мысли – молнии. Громовой крик:

– Муаян, порох, пороховые гранаты! Гайд, подвесные мосты, быстрее!

Робот приступил к делу незамедлительно. Словно скоростная вагонетка на монорельсе, он ускоренно перемещался по стене. И один за другим вниз полетели горящие подвесные мосты башен. Муаян все еще пытался растрясти людей, которые никак не могли поверить, что отныне им придется сражаться с готарскими солдатами на равных. Федор крикнул:

– Муаян, ну же!

Лесному разбойнику все-таки удалось совладать с тремя десятками защитников, и со стены в противника, наконец, полетели первые пороховые гранаты. Эффект оказался сильный: гранаты попали в тесные ряды готарских воинов, буквально разметав почти две сотни человек. Зрелище было страшным, но еще страшнее было то, что это новое оружие не внесло замешательства в ряды наступающих. Кто остался цел, поднялся и молча продолжил свое движение, раненые ползли. К стенам Лебарди почти вплотную подошла уже вся готарская армия, включая пятьдесят тысяч спешившейся кавалерии. На штурмовых башнях не осталось ни одного целого подвесного моста, оба тарана были разрушены, иссеченные бревна переправы плавали вблизи ворот. Те из готарских солдат, кто смог проникнуть на стены, к этому мгновению были мертвы.

Мысль-молния:

– Кажется, остановили. Теперь они не смогут…

– Не смогут? Ну-ну, – заклинатель душ засмеялся в голове у Федора.

Готарские солдаты столпились у обгоревших штурмовых башен и начали их опрокидывать. Гранаты и стрелы не могли им уже помешать: на место павших воинов вставали новые. Они не чувствовали боли и, даже когда получали смертельные раны, не останавливались, пока жизнь окончательно не покидала их тела.
Снова мысль-молния: «Так их мне не остановить, нужна еще большая подвижность. Антиграв!». На этот раз заклинатель душ не сказал ни слова. Федор крикнул:

– Муаян, будь при герцогине постоянно. Пусть командует отец! Я сейчас…

Ответ Муаяна нагнал Федора со спины:

– До последнего вздоха!

«Быстрее, быстрее. Вот он, родительский дом. Чердак, тот самый антиграв». Уже несколько лет прошло, как Федор не прикасался к нему. Нельзя было показывать жителям Лебарди, а подходящего момента для тайного использования как-то не случалось. Теперь его уже не было смысла скрывать. Федор начал незамедлительно. Первые настройки делал Оршан, но после него работал Гайд, и баронет боялся, что робот поступил так же, как с квантигом: переопределил характеристики на уровне железа. С подарком Микина Федору пришлось провозиться две ночи кряду, чтобы вернуть ему первоначальную функцию. Сейчас у него не было двух ночей и инструмента для антиграва, но была какая-то смутная надежда… И она оправдалась. Сорвав с панели пломбу, из-за которой, будучи мальчишкой, он не отваживался на перенастройку антиграва, так как не мог ее подделать, и, получив доступ к управлению конфигурацией, Федор облегченно выдохнул: все решалось в несколько движений.

В шуме боя не было слышно монотонного гула антиграва. Федор перемахнул через стену. Когда он пролетал над людьми, в нескольких метрах над их головами, некоторые не устояли на ногах, так как ощутили увеличение силы тяжести, словно каждому из них на плечи положили по тяжеленному мешку с песком. Баронет соскользнул вниз ко рву, а затем завис над головами готарских солдат. Войско неприятеля сгрудилось в одну большую кучу, все плотнее подступая к стенам замка Лебарди. Все штурмовые башни были опрокинуты, и солдаты шли по ним наверх. Баронет молниеносным движением рассек квантигом одну из ближайших башен. Она разломилась, вниз полетели люди. Он переключился на другую, третью, четвертую… Когда практически все штурмовые постройки были уничтожены, Федор оторопел: готарские солдаты вместо первой разрушенной башни создали живую лестницу и практически добрались до края стены. В других местах к стене приставили лестницы, длинные бревна… Враг настойчиво прорывался в город. Готарских солдат поливали горящим маслом, забрасывали пороховыми гранатами, но они не чувствовали страха или боли и продолжали штурмовать, а боеприпасы горожан заканчивались. Титорцы были в растерянности: никогда в жизни им не приходилось сталкиваться с подобным. Баронет смотрел на многотысячную армию врага и все никак не мог понять, что же ему сейчас делать.

– Уничтожением осадных орудий ты ничего не добьешься. Тебя и твоей сороконожки на всех просто не хватит, ты и сам это понимаешь, – жуткий голос был спокойно рассудителен.

Федор обернулся на стену. Полсекунды (непростительно долго для ускоренного режима) он не мог оторваться от завораживающего зрелища. Его взгляд приковал Гайд. Робот двигался вдоль кромки стены и был похож на многозадачный автомат. Он методично и быстро восстанавливал поврежденные участки колючей проволоки. От его тела в сторону атакующих летели пороховые гранаты. Добравшись до очередной приставленной лестницы, Гайд сбрасывал ее вниз. Вот его длинная рука ухватилась за занесенный врагом меч, не давая нанести смертельный удар обороняющейся арляндской воительнице. Движение роботизированных пальцев – меч переломился. За то время, пока Федор наблюдал за роботом, Гайд успел преодолеть полпути от одной башни до другой. Он вдруг представил, как Гайд защищал тех жителей на Плутоне 137, вот так же методично, спокойно, без ненависти к врагу. И какое-то чувство зависти всплыло где-то в глубине сознания Федора: «Увы, я так не могу. Да и смогу ли когда-нибудь?».

Сил, обороняющих крепость Лебарди, было недостаточно. Теперь Федор видел это отчетливо. Не помог даже порох – изобретение, призванное повергнуть в ужас средневековых людей. Не было страха в готарских солдатах. К горлу баронета подступил отчаяние. Паря в нескольких метрах над землей на антиграве, он сжимал в своей ладони квантиг. Растерянный взгляд блуждал по нескончаемой толпе воинов готарской империи. Он крикнул от безысходности:

– Стойте, или вас постигнет страшная кара!

Группа воинов тупо уставились на парящего. Стрелы и копья ударили в его броню, не причиняя вреда. Убедившись в тщетности своих попыток сразить Федора, готарские солдаты продолжили двигаться к стенам.

– Да стойте же вы! – слезы отчаяния потекли из глаз баронета. Воины вот-вот могли ворваться в город, который он поклялся защищать и хранить, поклялся своему отцу, самому себе. Город, в котором укрылась Амелина, его возлюбленная. Эмоции бушевали и перехлестывали через край в молодом сердце, еще таком неопытном…

– Федор! А-а-а-а! – крик пришел со стен Лебарди.

– Амелина! – обернулся баронет на пришедший из-за спины голос.

И тут в глазах его потемнело. По одной из лестниц смогли подняться около тридцати готарских солдат. Они теснили защитников к башне. Среди отступающих оказалась дочь герцога. Она держала в руке меч. От противника Амелину отделяли четверо крестьян, Муаян и Степира… Ослепительная нить плазмы срезала несколько зубьев стены, неся смерть нападающим. Расчлененные тела упали у ног защитников. Следующий удар через полторы секунды подрубил ближайшие лестницы. Громкий горловой крик Федора, похожий на вопль загнанного зверя, и квантиг заплясал в жутком танце смерти, описывая огромные окружности вокруг баронета, практически касающегося земли на своем антиграве. В кровавом угаре он сновал влево и вправо, назад и вперед, по диагонали, выкашивая толпы готарских солдат. Обороняющиеся на стенах замерли от того ужаса, что творился у стен Лебарди. Амелина выронила меч и закрыла рот руками. Муаян и Юлан наперебой что-то кричали Федору. Гайд спешно спускался по стене, пытаясь как можно быстрее добраться до юноши. Волосы Тиль развевал ветер.

– Федор, стой! – невидимая пощечина ударила баронета, моментально отрезвляя.

Черная пелена спала. Квантиг оборвал смертельный танец. Живые готарские солдаты стояли недвижимы. Все звуки словно исчезли. Кто-то из защитников на стенах кричал, кто-то стонал от боли, но ничего из этого не было слышно. Все вокруг поглотила тревожная и пугающая тишина. Федор в ужасе огляделся. Вокруг него кое-где стояли ноги с частью туловища, иные тела просто лежали. Кровь окрасила траву и землю, превратив все в бурую липкую жижу. И вдруг посреди этой тишины раздались громовые металлические аплодисменты. Федор остолбенел. Он метнул взгляд в ту сторону, откуда шел этот звук. Большое, еле различимое прозрачное пятно с изломанными линиями вдруг обрело четкие очертания метрах в тридцати от баронета. Это был Микин. Он легко и непринужденно аплодировал Федору. Баронет похолодел:

– Микин, это ты? Что это значит?

– Молодец, мальчик, я и не думал, что ты сможешь решиться на это, молодец, – странным, жутким голосом проговорил великан.

– Что ты несешь? – еще больше опешил Федор.

Но великан не ответил. Микин перестал аплодировать и протянул одну руку вперед, вытягивая указательный палец, изображая жест, словно он считает каждое упавшее тело. А затем тем же голосом продолжил:

– Сорок семь тысяч триста восемьдесят семь трупов всего за полторы минуты. Молодец, ты просто чемпион. Никто еще на этой планете так быстро не убивал столько этих муравьев, – в этот момент Микин пнул троих готарских солдат. Они отлетели на два десятка метров.

– Даже этот кусок металла на Кадакском поле не смог сработать так лихо. Не зря Микин подарил тебе квантиг. Что скажешь, герой?

– Да что же ты за изувер? – в ужасе выдавил из себя Федор.

– Да ты не робей, не робей. Посмотри, какая чудная картина вокруг, неужели глаз не радуется? – великан засмеялся. – И это все ты сделал! Как красиво, молодец!

У Федора подкосились ноги, и он осел на антиграв.

– У-у-у, герой, какой слабенький! Слабее матери, а уж она той еще тряпкой оказалась. Чуть дух не испустила… – насмехался великан.

Взгляд Федора был пустым.

– У тебя нет здесь власти!!! – громовое многоголосие древней раскатилось по окрестностям.

– Ты имел наглость пригнать своих подручных сюда! Ты хочешь тягаться со мной?
На поле перед замком начала густеть сила.

– Ой, какое театральное представление. Ну что же, подыграем. А я не к тебе пришел, а к этой девчонке. И что-то мне подсказывает: не напрасно.

Из-за ноги великана вышел истощенный Ганир.

– Папа, – вдруг совершенно по-обыкновенному закричала могучая древняя. Сила растаяла, как дым.

– Что, не можешь? Ха-ха-ха! – залился громовым смехом робот. – Вот тебе и могучая древняя. Тщательнее нужно выбирать проводника силы.

– Это тебе не поможет! – вновь загремел голос древней.

– Не так быстро, – упредил следующий шаг своего противника великан. – Тиль, ты ее не слушай, это не твой отец, только голограмма.

Великан провел пальцами через фигуру отца, она зарябила. Из-за другой ноги великана вышел Астряли.

– Я тоже голограмма.

Великан и через его фигуру провел пальцами с тем же результатом.

– Твой отец, Тиграна и остальные у меня в Готане. Она не может вызволить их из моего плена, ведь как только попытается сделать это, я их тотчас убью. Ты ведь не хочешь причинить им вреда, Тиль?

– Что тебе нужно?

– Приходи ко мне, и я отпущу всех пленников.


                В пути до Готары


Тиль и Юлан ехали на казурах. Их сопровождал Микин. Великан не применял маскировки, и немногочисленные путники, попадавшиеся на их пути, издали заметив эту громадину, сворачивали с дороги и хоронились. Они были в пути уже вторые сутки, и за все время Микин не проронил ни слова. Тиль и Юлан ехали рядом друг с другом, а великан шел в шести-семи метрах впереди, практически не производя никакого шума. Время было послеполуденное. Легкий ветер трепал длинные волосы девушки. Казуры периодически всхрапывали. Вдруг Тиль повернулась к Юлану и, нарушая молчание после последнего привала, произнесла:

– Он что, так и будет молчать всю дорогу?

– Но ты же сама говорила, что сейчас он не он, а тот колдун – Астряли с Простуженной поляны.

– Так-то оно так, но только не совсем. Я поговорю с ним, – сказала девушка, пришпоривая своего казура.

– Подожди, может… – замялся Юлан.

– Мне нужно поговорить с ним, не догоняй меня.

– Хорошо, – отозвался парень, понимая, что сейчас спорить с ней бесполезно. – Но будь осторожна, Тиль.

– Он не сделает ничего плохого ни мне, ни тебе, по крайней мере, пока мы не добрались до места назначения.

Тиль поравнялась с великаном.

– Микин, ты слышишь меня? – спросила она, запрокидывая голову, чтобы увидеть его усыпанное рубиновыми сенсорами лицо.

Великан не ответил, продолжая двигаться в заданном ритме.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – не сдавалась девушка.

Микин не реагировал.

– Ты не сможешь молчать вечно.

– А вечно и не нужно, маленькая ведьма. Вот он доставит тебя ко мне, там и поговорите, – рядом с Тиль зашагал голографический Астряли.

– Тиль, берегись! – моментально среагировал на опасность Юлан.

– Все хорошо. Это мираж. Он ничего мне не сделает. Будь позади, не вмешивайся.

– Но, Тиль… – с решимостью продолжил молодой человек.

– Никаких но, я знакома с ним дольше всех. Он мой друг. Это касается нас двоих. И в конце-то концов, я же все-таки ведьма, – твердо ответила она.

Юноша в напряжении продолжал держаться за рукоять меча. «А Тиль после осады стала увереннее», – промелькнуло у молодого человека.

– Хорошо, но если что-то пойдет не так… – в этот момент лицо его, словно выточенное из камня, выражало хладнокровную решимость, и, казалось, шевелились одни только губы.

Тиль утвердительно кивнула и, оборачиваясь к Микину, подумала, как же сейчас Юлан похож на ее отца… Великан продолжал идти, не обращая на нее внимания.

– Я знаю, что тебе сейчас больно. Я знаю, что ты сдался его воле, – она указала рукой на Астряли.

Заклинатель душ улыбнулся. Тиль вздохнула:

– Я понимаю, что ты противостоял ему в одиночку. Понимаю, что он не дал тебе ни единого шанса. Понимаю, что все зверства совершал он, используя тебя как марионетку. Но я также знаю, какой ты на самом деле. Сколько любви и преданности под этой металлической броней. Микин, ты помнишь наши игры в Сонном лесу, как в первый раз мы поднялись на гору Одинокая вдова, и ты бережно держал меня в своей руке? Помнишь, как весело нам тогда было? Ветер развевал мои волосы, было высоко. Я испугалась, но ты подбодрил меня, помог увидеть красоту Простуженной поляны с высоты птичьего полета. Ты был моим самым первым другом. А помнишь тогда, зимой? Ты принял моего отца за врага и бежал защищать меня от него. Той ночью я впервые заговорила…

Она замолчала, опустив голову. По ее щеке катилась крупная слеза. Голографический Астряли, шедший рядом по воздуху, наклонил голову, чтобы насладиться этой картиной.

– Все-таки я правильно поступил, отправив его за тобой.

Тиль подняла голову, не обращая внимания на заклинателя душ:

– А ты помнишь битву в Овраже? Ты сражался с готарской гвардией, защищая меня и отца. Помнишь, как впал в безумие и безжалостно убивал их, а потом увидел меня. И в тот момент что-то надломилось в тебе. После этого ты не мог убивать. Ты поклялся моему отцу позаботиться обо мне как о родной дочери. Впустив в себя любовь, недостойно нести в мир зло. Ты усмирил в себе вражду, назвал бывших врагов друзьями. Стал жить в мире с собой. Как же мог ты сдаться ему?! Как мог предать их, меня, себя, наконец?! – Тиль кричала срывающимся голосом. По ее щекам бежали слезы.

– Мог, мог, – улыбался Астряли. – Ты, моя маленькая ведьма, еще увидишь, на что он способен.

– Микин, борись, я знаю, ты можешь. Не поддавайся ему, как бы тяжело ни было, не опускай рук, борись.

– Это бесполезно, маленькая ведьма. Он ничего не может сделать. Я контролирую его. Хотя стоит признать, у этого экземпляра очень сильная сопротивляемость. Когда он громил армию Арляндского королевства на Кадакском поле, мне стоило больших усилий держать его в повиновении и принуждать к убийству. В конце концов я посчитал, что проще использовать его тело, изолировав сознание. Так и было сделано. Но ради своей забавы я оставил ему одностороннюю связь с реальным миром. Твой друг слышит и видит тебя, но ничего не может сделать, а твои слова, поверь мне, причиняют ему непереносимую боль. Как же мне это нравится! – на лице Астряли поселилось безумное выражение.

Острый взгляд ненависти:

– Я знаю это! Знаю! Но ты не всемогущ. Она сказала, что ты не можешь точно предсказывать события на этой планете, что ты не можешь многих вещей. И потому с тобой можно и нужно бороться.

Лицо Астряли вытянулось. Тиль смотрела на него пристально:

– А ведь ты не знал, что я скажу именно так. Она предупреждала, что в этот период нестабильности и сильного возмущения ты не можешь точно предсказывать события, и, значит, у всех нас есть выбор. Я боялась тебя, боялась с того момента, как впервые увидела. Не знала, хватит ли у меня духу сразиться с тобой. Теперь знаю: хватит, и я пойду до конца. Это мой выбор, ты слышишь, Микин, мой!

У голографического Астряли был слегка растерянный вид:

– Я же сказал, что это бесполезно, маленькая ве…

Он оборвался на полуслове, потому что робот вдруг застыл на месте на незавершенном шаге. Великан не шевелился с поднятой ногой. Тиль остановила своего казура, ее примеру последовал Юлан. Долго-долго робот не двигался. Голографический Астряли рябил и более не произносил ни слова, застыв на неоконченной фразе. Вдруг сенсоры Микина начали мигать вразнобой, переливаясь всеми цветами радуги, металлические пальцы вздрагивать.

– Молодец, Микин, борись!

В этот момент дернулось изображение Астряли, и полились гневные, прерывающиеся проклятия:

– Ах ты, маленькая др… Ты что тво… Он мой. Я е… не отд…

– Борись, Микин. Он слабеет! – в воодушевлении закричала Тиль.

– Борись, Микин! – поддержал Юлан.

– А ты, га…ныш, куд… шь? Жив… ты мне не нуж… – метал гнев Астряли.

Левая рука робота практически моментально перешла в боевую конфигурацию. Не меняя своего неудобного положения, Микин направил плазменную пушку на парня. Мгновение. Вспышка. Юноша чудом успел увернуться от губительного всполоха, падая на землю и группируясь, насколько позволяли его легкие доспехи. Но при всей своей прыти молодому человеку не удалось бы увернуться от выстрела, если бы не вторая рука Микина. В последний момент великан правой рукой успел ударить по левой вбок и вверх так, что плазма прошла по касательной на полметра выше седла казура Юлана. Смертоносная вспышка срезала одиноко стоящую шепчущую сосну в паре десятков метров, зажигая древесину. Срезанный ствол упал позади путников. Казуры переполошились. Тиль пыталась удержаться в седле. Юлан держал своего. Правая рука Микина сжимала левую, не давая ей свободы действия.

– Ах ты, желез… прок… Распы… тебя, – рябил и неистовствовал Астряли.

Великан повалился на землю и забился в конвульсиях. Он беспорядочно переходил во всевозможные конфигурации, предусмотренные его конструкцией. Молодые люди с ужасом смотрели на эту агонию. Неожиданно нагрудная пластина великана начала раскрываться. Голос Микина дотянулся до друзей:

– Тиль, помоги. Мне одному не справиться. Он хочет уничтожить вас, взорвав мой реактор. Если поле исчезнет и пластина раскроется…

– Затк… – потонул в помехах заклинатель душ.

– Прочь!!! – громкий девичий крик огласил окрестности. Сила заструилась из хрупкого тела молодого техномага. Голографический Астряли исчез. Микин перестал биться в конвульсиях, а его тело приняло небоевую конфигурацию. Нагрудная плита вернулась на место. Огонь, объявший поваленное дерево, потух. Казуры успокоились. Тишина окутала все вокруг. Тиль сидела в седле без движения спиной к Юлану. Молодой человек осторожно позвал ее. Она не ответила. Тогда он медленно подошел и постучал пальцами в доспех девушки. Дочь кузнеца вздрогнула и обернулась. Это была не древняя. Юлан неоднократно наблюдал проявление дара Тиль и ни разу не видел, чтобы ее черты лица были бы в этот момент обыкновенными, с легко читаемыми эмоциями. Не было ни многоголосия, ни каменной бледности, и лишь глаза по-прежнему не имели зрачков и радужки.

– Тиль, это ты? – спросил Юлан, положив руку поверх ее.
– Да, а почему ты спрашиваешь? – не поняла она.

– Твои глаза абсолютно белые, без зрачков. Ты меня видишь? – спросил Юлан, рассматривая ее лицо.

– Вижу, – улыбнулась она. – У тебя несколько растерянный вид, мой храбрый.

– Странно, обычно, когда у тебя белые глаза, твой голос звучит устрашающе и развеваются волосы.

– Такого я не помню, наверное, в эти моменты древняя действует в моем обличии. А сейчас она не стала вмешиваться. Я прогнала его сама! Боже мой, у меня получилось! Эта сила сейчас здесь, а я управляю ею и не боюсь, – Тиль была счастлива, как ребенок.

Юлан улыбнулся ей в ответ. Микин поднялся с земли.

– Тиль, я свободен! – протяжный и певучий свист растекся по окрестностям.

Девушка смеялась, глядя на изумленного Юлана. Мысленно она пояснила ему:

– Он радуется точно так же, как когда был совсем маленьким очень-очень много лет тому назад…

Солнце клонилось к закату. Трое друзей держали свой путь в Готану.

– Тиль, я больше не конвоирую вас. Ты понимаешь, что это ловушка?

– Да, Микин, понимаю. Но там мои родители и друзья.

– И тебе не страшно?

– Очень, Микин, но там мои родители и друзья.

– Юлан, а почему ты идешь туда?

– Я не могу бросить мою Тиль, и они тоже мои друзья.

– Микин, он сказал, что ждет меня, только меня…

– Ты помогла обрести мне свободу. Я вспомнил, что значит дружба. Я не могу не идти туда.

Солнце клонилось к закату…


                Финальная битва


Они въехали в Готан. К удивлению Юлана, на них практически не обращали внимания. Он недоуменно оглядывался. Горожане: ремесленники, знать, воины, патрули – все занимались своими делами, словно бы по городу и не расхаживал пятиметровый робот. Юлану на помощь пришла Тиль:

– Они нас видят как трех монахов. Духовенство в Готаре имеет большой вес, и в его дела здесь не принято вмешиваться. Это все колдовство Астряли.

Проулками они добрались до просторной площади. Микин обернулся к своим спутникам:

– Мы почти пришли. Наши друзья вон там, в подземелье, – он указал на тюремную башню. – Только мне туда не пройти. Слишком узкие проходы и низкие потолки.

– Ничего, Микин, ты нас снаружи подождешь, – Тиль постепенно уходила в себя, сосредотачиваясь на предстоящей битве. Сейчас она походила на ежика, кажется, даже ее волосы начали напоминать длинные колючки.

Они прибыли к входу в башню. Дверь охраняли двое стражников. Служивые смотрели строго перед собой. Когда Юлан, Тиль и Микин приблизились, один из стражников натянул неестественную улыбку и с совершенно пустым взглядом произнес:

– Здравствуйте, отче Микин. Досточтимый священнослужитель Юлан, я приветствую вас! О великая и грозная матушка Тиль, мы рады вам. Прошу проходите, вас ожидают.

После этих слов второй охранник также натянул неестественную улыбку. Оба они развернулись вполоборота, отставив руки в пригласительном жесте. Входная дверь растворилась, а дальше было уж вовсе невообразимое для Юлана. Дверной проем начал расти, попирая кирпичную кладку башни. Кирпичи словно бы сплющивались, становясь более тонкими. Стоящие рядом охранники, как фигурки на шахматной доске под действием чьих-то невидимых рук, не меняя своего положения, заскользили в противоположные стороны.

– Тиль, что это за колдовство? – оторопел юноша.

– Астряли, заклинатель душ, демонстрирует свою силу. Помнишь, как тогда в Сонном лесу, только теперь Сонный лес нам больше не поможет. Похоже, Микин, он и тебя ждет, – Тиль посмотрела на своих спутников и добавила: – У вас есть последняя возможность остаться снаружи, если пойдете внутрь, обратной дороги не будет.

Юланом владел по-настоящему мистических страх, Тиль это прекрасно ощущала. Она ждала. Наконец юноша разлепил губы:

– Тиль, я твой защитник, куда ты – туда и я.

Она взглянула на Микина. Великан склонил голову:

– Я с тобой, Тиль.

Девушка спешилась. Следом спешился и Юлан. Тиль скомандовала: «Вперед!» – и шагнула по направлению к двери…

Ступени по винтовой лестнице были очень широкими и длинными, чтобы мог спускаться Микин, высота же их была сделана под человеческий рост. Юлану и Тиль приходилось делать два шага, чтобы спуститься вниз на одну ступень. На стенах башни чадили факелы. Трое друзей уже спустились вниз на девяносто ступеней. Юлан не выдержал первым:

– Тиль, что же это за башня такая? Мы все идем, идем, а ступени не заканчиваются.

Девушка пребывала в колючей задумчивости и потому не ответила.

– Тиль, мы уже спустились вниз на три моих роста. Эта башня просто не может иметь такое глубокое подземелье, – теперь Микин попытался достучаться до нее.

Она словно очнулась. Огляделась по сторонам и произнесла через паузу:

– Это он меня испытывает.

Тиль простерла руку вперед. Пространство вокруг зарябило, и лестница неожиданно закончилась коридором прямо перед ними. Коридор был столь же мрачен, как и лестница. Но стоило им сделать несколько шагов вперед, как у дальней стены словно выросли ноги: она начала «убегать» и, наконец, скрылась во мраке. Тиль вновь простерла руку – коридор принял совершенно обычный вид: четыре сосновые двери по бокам, несколько факелов, невысокий потолок, и только в том месте, где стоял Микин, пространство словно раздалось, давая место великану, образовав подобие яйца. Юлан сглотнул:

– Тиль, это опять был Астряли?

– Да, он снова меня проверял.

– И это тоже он? – Юлан указал на пространство вокруг Микина.

– Нет. Это уже я, – коротко ответила девушка, а потом добавила: – Будьте рядом, я попытаюсь вас защитить.

Дальняя дверь с левой стороны отворилась. Из нее вышел высокий худой мужчина в остроконечной шляпе – Астряли. Его росту не хватало высоты потолков подземелья, и потому пространство вокруг него также изменяло размеры. Выглядело это жутковато.

– О, я вижу, ты восстанавливаешь свои силы, маленькая ведьма, осваиваешься с новыми возможностями и статусом. Быстро учишься. Теперь ты не просто проводник ее силы… Это одновременно и затруднение для меня, и возможный выход.

– Где мои близкие? – Тиль была холодна.

– Хм, а разве ты не знаешь? – Астряли улыбнулся. – Очень хорошо! Значит, у меня пока есть козыри.

Он отвел руку в сторону, делая приглашающий знак войти в дверь:

– Конечно, они здесь. Проходи.

Девушка сделала первый шаг, но Юлан вцепился в ее рукав. Она посмотрела в его бледное лицо.

– Нам придется туда войти. Мне, чтобы спасти наших близких, вам, чтобы я смогла защитить вас.

Тиль повернулась к Астряли. На его лице расцветала все больше и больше, превращаясь в гиперболизированную пародию, мерзкая плотоядная ухмылка.

Внутри камера стараниями Астряли скорее походила на довольно большую пещеру с несколькими крохотными окнами. Заклинатель душ обвел помещение движением руки:

– Я думаю, мы здесь сойдемся на компромиссе: условия вполне сносны для вас, с одной стороны, а с другой – угнетающе давящие (что меня не может не радовать). Но если ты хочешь что-то более комфортное, то мы можем убить какое-то количество реального драгоценного времени, чтобы посостязаться в этом пустяке.

– Ни к чему, – сухо ответила Тиль.

– Ну, тогда начнем. Вот твои близкие, как я и обещал, – он сделал небрежный жест пальцами, и одна из стен пещеры растворилась, оголяя кирпичную кладку подземелья. Возле стены, прикованные цепями, стояли Семен, Виктория, Норт, Тиграна и Ганир.

– Папа! – практически по-детски крикнула Тиль.

– Дочка! – рванулся в цепях Ганир.

– Тиль, беги отсюда быстрее! Не думай о нас! – крикнула Тиграна.

– Быстрее, уходите! – наперебой вторили им Семен, Виктория и Норт.

Астряли сказал сухо:

– Ну, вот и хорошо.

Тиль вновь перевела на него взгляд. Заклинатель душ пожал плечами:

– Пообщайтесь, пока время есть. Да, вот еще, ты уже, наверное, успела заметить, что способности ваших титорских гостей я чуточку убавил. Ну, скажем так, это мой маленький каприз…

Он демонстративно отвернулся и стал рассматривать противоположную стену.

Тиль не двигалась с места несколько секунд, оценивая возможную угрозу от неожиданных действий заклинателя душ, но последний ничем не проявлял своей заинтересованности ни в своих «гостях», ни в пленниках. Тогда она подошла к отцу и как можно спокойнее спросила:

– Как ты, отец?

Ганир смотрел на дочь тревожным взглядом:

– Со мной все хорошо, Тиль. Зачем ты пришла, это же ловушка?

Девушка не ответила. Она взглянула на Тиграну:

– Мама, а ты как?

Женщина-тигр улыбнулась:

– Я тоже в порядке, моя хорошая. Уходи отсюда скорее.

Тиль и теперь пыталась оставаться холодной.

Астряли, не оборачиваясь, произнес:

– Ну хватит уже этих полутонов и игры. Меня обманывать бесполезно, а их не совестно ли, а Тиль?! Я даю время не великой древней, могучей богине, непобедимому проводнику силы, не обыкновенной ведьме, а маленькой и слабой девочке. Часы тикают, не упускай момента.

С этими словами Астряли растворился, а на его месте появились, зависнув в воздухе, песочные часы, и песок в них на треть уже ссыпался в нижнюю часть.

Тиль больше не могла себя сдерживать. Она бросилась на шею к отцу:

– Папа, я так боялась, что тебя никогда не увижу, что я потеряла тебя навсегда.

– Тиль, – в глазах Ганира блестела влага, – будь сильной, девочка моя, ты же богиня. Наши жизни не могут стать причиной твоей гибели: у Титоры должна быть Савинора. Не поддавайся на его шантаж.

– Тиль, хорошая моя, уходи отсюда, ты же можешь. Выиграй время, пусть становление завершится, и тогда он не сможет ничего тебе сделать, – из больших глаз женщины-тигра текли слезы.

– Тиль, брось нас, слушай Тиграну, – опустив голову, произнес большой и сильный носороид.

– Тиль, как наш сын, с ним все хорошо? – губы Виктории дрожали.

Девушка, утирая слезы рукавом, ответила:

– Он жив и здоров. Федор управлял обороной Лебарди, и враг не смог взять город приступом. Гайд обещал, что не покинет вашего сына. А еще Федор и Амелина любят друг друга.

Виктория посмотрела на мужа, а потом перевела взгляд на Тиль. На губах женщины расцвела улыбка:

– Уходи, Тиль, у древней должен быть проводник силы, а у тебя будущее.
Девушка смотрела на своих родителей, на Семена, на Викторию, Норта. Она вдруг спохватилась:

– А где же Оршан? Нет… Он это сделал!

Дочь Ганира зажмурилась и сжала кулаки. Тиль стояла так несколько секунд. Когда же девушка открыла веки, в ее взгляде угадывалась обреченная решимость. Она смотрела в глаза пленникам заклинателя душ, и все было понятно без слов, но она сказала:

– Что же вы все такое говорите? Разве я могу уйти, оставив вас здесь? Я пришла сюда, чтобы вас спасти и, если придется, умру, но не отступлю. Не может быть у Титоры подлой богини, а у древней – недостойного проводника силы. Не должна девушка предавать родителей и друзей. Таков мой выбор.

– Время истекло, маленькая Тиль. Теперь я знаю, что, придя сюда, ты не передумаешь и не попытаешься сбежать. Сострадание – очень интересный психологический механизм. Моя раса изначально лишена сострадания, так как для нашего развития оно не требовалось. Мы ведь сейчас общаемся на понятном тебе языке, Тиль, и все, что я говорю, – упрощение той сути, которая доступна мне. Так вот, я давал тебе время не только для того, чтобы убедиться, что ты не сбежишь, но и чтобы понять в необходимых смыслах, что же такое сострадание для меня, – Астряли как-то загадочно улыбнулся.

Тиль спросила без какой бы то ни было злобы:

– И что же значит для тебя сострадание?

– Для того, какой я сейчас, – гибель. Ну что же, Тиль, вернемся к тому, из-за чего мы все здесь. Я пленил твоих близких, чтобы ты пришла ко мне. Теперь, когда ты здесь, я, наконец, могу говорить с древней по-настоящему, а не выслушивать ее отговорки и поучения. Если все пройдет удачно, вы останетесь живы и больше обо мне не услышите, в противном случае как минимум тебя, моя дорогая, ждет смерть, – Астряли говорил спокойно, без игры и без признаков безумия. – Это будет очень больно, Тиль. Что же начнем…

Странно, но девушке на мгновение показалось, что заклинатель душ говорил без издевки. А потом сознание окутала пелена.

Земляне, Ганир, Юлан и Микин увидели, как в одно мгновение волосы Тиль поднял невидимый ветер, глаза заволокла белая пелена, от нее словно стало исходить свечение. Знакомое многоголосие произнесло:

– Не нужно. Если ты вновь хочешь говорить со мною, то я готова. Но я останусь неизменна в своем решении.

– Посмотрим, – сухо ответил заклинатель душ.

Волосы Тиль развевались. Астряли заволокла дымка. Тиграна почувствовала, как к ней возвращается острота восприятия мира. Парапсихические способности восстанавливались. По всей видимости, древняя изолировала заклинателя душ от биополя планеты, однако он еще был очень силен. Путы, сковывавшие движения пленных, буквально растворились в воздухе. В помещении воцарилась тишина, но женщина-тигр понимала, что древняя и Астряли общаются. Это длилось несколько минут, после чего заклинатель душ произнес сквозь тягучий эфир:

– Наш спор может длиться бесконечно, а тебе не кажется, что они все-таки должны нас понимать? Если ты и дальше будешь их игнорировать, то я сам начну переводить им…

– Не стоит. Наше общение затянулось. И ты прав: их время пришло, – многоголосье древней заполнило комнату.

Астряли рассмеялся:

– К чему эти эффекты? Если уж мы решили говорить с ними на равных, то нужно говорить на равных. Главное, чтобы они нас понимали на своем уровне. Забавны сложности этого языка, хочется сказать: «Ведь ты и сама это знаешь», только «сама» заменить на «само». Но в их культуре нет понятия «само», которое может говорить…

Волосы Тиль перестали развеваться, голос греметь, и только лишь глаза по-прежнему оставались без зрачков и радужки.

– Хорошо, обойдемся без эффектов. Но, думаю, уместнее и проще для них, если ты будешь говорить обо мне в женском роде.

Астряли ухмыльнулся:

– У твоей же расы изначально не было пола.

– А у твоей расы – семь полов, но ты выбрал себе их мужское воплощение.

Заклинатель душ обернулся к своим недавним пленникам:

– На своих уровнях мы не оперируем понятиями добра и зла, хорошо и плохо, правильно и неправильно. Все, что говорится между нами, говорится исключительно для вашего уровня.

– Когда-то и мы были на их уровне… Я не думаю, что, прибегая к их вниманию как к последнему аргументу, уместно постоянно указывать на их уровень.

– Ты посмотри, какая заботливая мамаша… – Астряли ухмыльнулся.

– Для чего вы это делаете? – Семен Алексеевич был серьезен. – Зачем разыгрываете это представление? В споре древней и представителя старой расы мы «на своем уровне» лишние.

– Потому что именно вам предстоит разрешить наш спор и выбрать свою судьбу, – спокойно произнесла древняя. – Что же, Астряли, расскажи им…

– Вы – мой последний аргумент, – заклинатель душ был спокоен. – Используя преимущество, победить мне ее не удалось. Осталось только «переговорить».

– Спорить с древней на равных бесполезно. А на вашем уровне можно попробовать.

– Я все равно не понимаю, какое ей дело до нас в таком споре? – спросил Семен Алексеевич.

– Что же, наиболее близко к вашему пониманию ее позиция звучит так: мы в ответе за того, кого приручили. Я не зря ее назвал мамашей. Она считает, что приглядывает за обитателями этой планеты до тех пор, пока они сами не смогут о себе позаботиться, и не вмешивается в события, протекающие на планете, без веских на ее взгляд причин, таких как, например, мое появление. И все бы было идеально, если бы не одно но. Она – древняя, а у них есть такой маленький секрет: достигая определенного уровня развития, любой древний уходит за предел, то есть покидает Вселенную, все ее вариации и измерения. Чтобы этого не произошло, древнему нужно связать себя с пространственно-временной тканью, с различными проявлениями реальности: с энергией, материей живой и неживой природы. Связь с жизнью особо важна: это ключ к равновесию древнего в этом мире. На своем уровне развития я не понимаю, в чем фундаментальность этого закона, а она объяснять мне не будет, – Астряли указал на древнюю. – Почему я знаю об этой необходимости? Мои владыки, Гугор, осуществляют эту самую связь через своих вассалов. Так вот, если максимально упростить, переводя на ваш уровень и учитывая особенности вида, то основной движущий мотив древней – страх перед переходом, такой же, как у человека перед смертью. Она заботится об обитателях, чтобы самой оставаться в пределах познанного.

– На мой счет ты заблуждаешься, Астряли. Неверно трактуешь мотивы, я не страшусь перехода; просто еще не пришло время. Ты неточен. В своем нынешнем состоянии я буду существовать во Вселенной до скончания времен, разумеется, эволюционируя вместе с нею. Однако дальнейшее фундаментальное развитие сопряжено с переходом. Если подбирать аллегорию, понятную для твоих пленников, то я – кокон, из которого должна появиться бабочка. Эта бабочка – мой новый виток развития, выход за предел. Бабочка не просто я, а нечто большее, чем я, в полной мере непостижимое мною, так же, как нынешняя я непостижима для тебя. Мой переход неизмеримо близок в этом течении времени… Я знаю наверняка, что он свершится: пространство и время, энергия и материя рассматриваются мною не как ограничения, а как практически бесконечная возможность. Я постигла мироздание, и моя связь с этим миром на всех его уровнях и есть суть стадии «кокона». Не я первая, не я последняя. Древние полностью не уходят за предел, просто их присутствие после перехода могут ощутить только те, кто приближается к стадии «кокона», или пока они сами не захотят проявиться. Все, что здесь говорится, говорится исключительно для вас. Астряли, расскажи им свою версию.

– Она держит нож у моего горла, – усмехнулся он.

– Ты сам его себе приставил. Не уклоняйся от темы, – древняя была спокойна.

– Попав на эту планету по вашей милости, вот уже девять лет я вынужден прозябать в этой дыре. Как я ни пытался выбраться, она меня не выпускает. Перекрыла доступ к энергии космоса, прервала мою связь с хозяевами. Я не мог пользоваться даже энергией этой планеты в полной мере. Вся неживая природа в большей степени и низшие формы жизни в меньшей практически стали недоступны для использования и трансформации. Она пропитала все вокруг своим существом. Лишившись возможности полноценно существовать на своем привычном уровне, я начал впадать в безумие, как впадает в безумие человек, лишившийся внешних раздражителей. Я ослабел до крайней степени, был вынужден выживать и до сих пор не понимаю, почему она не уничтожила меня. Но, как ни странно, я нашел способ переиграть ее. Оказалось, что высшие формы жизни этой жалкой планеты связаны с большей частью ее энергии и даже не подозревают об этом. Даже ты не способна почувствовать этого, Тиграна, для этого нужен более высокий уровень, чем у тебя по вашей классификации. Мне потребовалось время, чтобы собрать силы по крупицам. Самым странным было то, что, наделив людей этой планеты частицей своей силы, которую они не в состоянии использовать, она максимально ослабила контроль над ними. Мои хозяева, проникая в высшие формы жизни, наоборот, максимально подчиняют их своей воле. Так было со мной и мне подобными, так было и с ним, – Астряли указал на Микина.

– Поначалу не хватало сил, но мне удалось восстановить связь с осколками моего корабля. С их помощью я начал подчинять волю местных жителей, забирая ту энергию, которой они не умели пользоваться. Я практически не чувствовал ее сопротивления этим действиям. Частично восстановив свои прежние силы, я вновь попытался вырваться из этого мира, но она по-прежнему не пускала меня. Древняя вынудила продолжить борьбу. Я подчинял себе все больше и больше людей. Готара начала проводить более успешные военные кампании. Мне удалось определить грань, за которую древняя заступить не позволяла. Если я полностью пытался отнимать волю у человека и использовать его как свое орудие, практически каждый раз мне не удавалось этого сделать, за исключением Овражи, осады Кадера и Лебарди, битвы на Кадакском поле и в случае с Микином. Единственное, чем можно это объяснить: мои действия соответствовали ее каким-то особым планам.

– Да, ты прав, Астряли: я приближала этот самый момент, момент вашего и моего выбора. Выбор – это все, что есть у вас, пусть он будет и у меня.

– Ты все твердишь о свободе выбора. Но это лицемерие. Как же твой переход, как же твое существование? Здесь все и за всех решаешь ты. Я хочу говорить с Тиль, а не с тобой. Дай же им этот хваленый выбор, о котором ты сейчас говорила.

Древняя перевела взгляд на пленных Астряли:

– Все, что здесь говорится, говорится исключительно для вас. Когда-то приходится взрослеть и брать на себя больше ответственности, встречаясь с большими страхами и препятствиями на своем пути. Брать ответственность за свои ошибки, за свой гнев, просчеты, за путь, которым вы идете, за тех, кого ведете за собой, и, самое главное, за свой выбор. Он не зря перед вами называет меня мамашей. У вас родители по мере взросления своих детей все больше и больше устраняются от процесса помощи совершения ими их собственного выбора. Пришло время вам взрослеть, а мне дать вам эту возможность. Он хочет вырваться с этой планеты и, если я его отпущу, готов отказаться от всех притязаний на жизни местных обитателей. Это все равно что отпустить вора с условием, чтобы он не воровал в вашем доме. Может, он больше и не заберется к вам, но пойдет воровать к соседям. Отпустить я могу только раскаявшегося. Такова моя позиция. Я предоставлю возможность решать вам, и выбор будет на грани. Все, что здесь говорится, говорится исключительно для вас. А выбор на грани будет не только ради вас, но и ради него…

Сила, невообразимая сила, заполняющая все вокруг, мгновенно растаяла, оставив лишь толику своего былого могущества.

– Тиль, это ты? – позвала женщина-тигр.

– Да, мама, это я. Она покинула нас. Сейчас мы остались с ним один на один.

Астряли молча переводил взгляд с одного пленника на другого. Затем поднял руку, визуализируя свое желание вновь взять под контроль Микина. Сенсоры великана начали наливаться рубиновым цветом.

– Борись, Микин, это в твоей власти! Борись ради меня, ради всех нас! Сейчас он не может взять над тобой контроль против твоей воли, борись! – лицо Тиль сковало напряжение.

– Тиль, я не хочу, Тиль, он проникает в самые глубины. Я не могу, Тиль…

– Я знаю, ты можешь, Микин. Ты много раз доказывал мне и окружающим, что ты не оружие, не вещь. Борись, Микин, борись ради себя!

Сенсоры великана стали бледнеть.

– Она забрала большую часть твоей силы, Астряли, – Тиль смотрела на него не отрываясь.

– Глупышка. На тебя хватит, – он улыбнулся.

Тиграна почувствовала возмущение силы, смешение двух противоборствующих потоков. Положение Тиль резко ухудшилось.

– Тиль, чем мы можем помочь, Тиль, доченька? – голос Ганира срывался.

– Возьми наши силы, Тиль, – Семен Алексеевич выступил вперед.

Астряли усмехнулся:

– Не о том выборе она говорила.

Норт громовым голосом заревел:

– Тиль, возьми наши жизни, но он не должен победить!

– Ишь, ты какой. Возьми наши жизни. А ты сам отдай, умри в борьбе, а не разбрасывайся жизнью, – смеялся заклинатель душ.

– Ах ты тварь! Да я голыми руками разорвал бы тебя, да только ты, как вода, пройдешь сквозь пальцы!

– Ха-ха-ха, не думай, подставляться не буду, – зашелся в смехе Астряли. – Сейчас я ее дожму и вас в порошок сотру.

– Ты их не получишь, не позволю, – голос Тиль дрожал от напряжения.

– Тиль, ты не должна сражаться в одиночку, доченька. Древняя сказала, что через нас тоже струится ее сила. Помоги нам. Мы будем сражаться плечом к плечу, – из больших глаз Тиграны текли слезы.

– Ну, скажи им, скажи, Тиль, они же так этого хотят, – Астряли усиливал натиск.

– Условие древней: если вы вступите с ним в противоборство с частицей ее энергии и проиграете, вы умрете, – Тиль опустилась на одно колено.

– Плевать, я готов! – крикнул Ганир.

– Еще бы, – скривился Астряли. – Ведь ты ее отец. А как насчет остальных.

– И мы готовы, – Виктория сжала кулаки.

– Готовы, – вторил ей Юлан, стискивая зубы.

– Вы не поняли. Вы умрете по-настоящему. Не останется ни одной возможности кому-либо вас воскресить. Вы просто исчезните здесь и там, где хранятся ваши копии, – ледяным холодом обожгли слова Астряли души землян.

– А по-другому не умирают! – крикнул Ганир.

Заклинатель душ засмеялся с натугой. В столкновении с Тиль ему было непросто.

– Ты и вон тот сопляк, может быть, так и умираете, – он указал на Юлана. – А вот они – птицы другого полета. Тяжело отказаться от фактического бессмертия. Да ты сам посмотри на них.

Кузнец перевел взгляд на своих собратьев по оружию, и что-то внутри оборвалось. Он увидел великое смятение на их лицах. Им было страшно умирать по-настоящему.

– Видишь, мой бедный Ганир. Тяжело отказываться от вечной жизни. Выходит, среди этих великих ты и тот юнец – самые достойные. Ты еще хочешь умирать вместе с ними?

Он опустил голову, словно на него вылели ушат помоев. Кузнец вдруг осознал слова его Саввы:

– Я умру за свою дочь, за жену, нерожденного сына, за Юлана и за них тоже.

Семен Алексеевич подошел к Ганиру и положил руку ему на плечо.

– Это очень непросто – решиться умереть по-настоящему, когда можешь жить вечно, когда есть маленькая лазейка, чтобы сжульничать в трудную минуту. Спасибо, Ганир, спасибо тебе за твою решимость.

Ганир долго-долго смотрел в его глаза обреченного братства, а после перевел взгляд на лица других землян. Впервые он почувствовал, что они смотрят на него так, как он смотрел раньше на них. Последними он увидел глаза Тиграны:

– Как же мне повезло, что ты мой муж…

– Жизнь, смерть. Правда, ложь…

Семен вдруг осознал, что стоит с Астряли в позе схватившихся борцов. Лицо его противника было искажено звериной гримасой, а глаза горели ненавистью. Враг смотрел пристально, не мигая. Внезапно мимика заклинателя душ изменилась – стала обычной, непринужденной:

– Бу. Ну что, страшно? – скучающе и без издевки поинтересовался он.

– Что? – спросил Семен. Он не предполагал такого развития событий.

– Ты ждал чего-то подобного? – враг обвел взглядом их позы.

– Нет. Это уж больно… – начал приходить в себя землянин.

– Символично? – завершил за него Астряли. – Ты прав – глупо и, как там у вас говорят, по-детски. Бегать и махать руками здесь бесполезно.

Заклинатель душ легко разжал свои пальцы, высвобождая из захвата Семена, и выпрямился. Развернувшись в полоборота, указал на два стула, стоявших неподалеку, и предложил:

– Может, поговорим? Битва никуда не уйдет. Время есть.

Видя недоумение Семена, он добавил:

– С другой стороны, мы можем и продолжить наши глупости.

Астряли вновь встал в противоборствующую позицию. Это выглядело глупо. Заклинатель душ постоял так секунд десять и, не видя энтузиазма с противоположной стороны, продолжил:

– Вот и славно. Садись.

Семен прищурил правый глаз:

– Так просто? И никаких уловок или ловушек?

Заклинатель душ плюхнулся на стул.

– Если не хочешь, то можешь и постоять. Ты же чувствуешь дарованную тебе силу? Ищи, пробуй…

В голову Семена пришла простая мысль. Он молниеносно вскинул руку, и в ней материализовался огромный молот. В следующее мгновение молот обрушился на Астряли. Тот закряхтел, пытаясь удержать его, но напор был слишком силен…

– Что же как топорно, грубо и в лоб?

Семен не мог поверить своим глазам, но враг проигрывал. Мгновение – и тот уже сидел в стороне от молота.

– Ладно, если ты хочешь, я покажу, почему нам все же придется поговорить. Покажу как можно проще…

Астряли сжал все пальцы (кроме указательного) правой руки в кулак, продемонстрировав получившийся жест Семену. Ноготь на пальце превратился в длинный кинжал. Рядом с рукой заклинателя душ образовался портал. Он улыбнулся:

– Попробуй отразить…

Враг опустил палец в портал. Семен среагировал на подсознании, соорудив вокруг себя многоуровневый защитный экран, в каждый уровень которого во многих местах многократно и в произвольном порядке вонзался кинжал-ноготь. Лицо Астряли исказилось в напряжении:

– Думаешь, ты все отразил сам? Посмотри повнимательнее…

Мелькания кинжала-ногтя застыли во временной проекции, и Семен похолодел. В каждое мгновение его жизнь могла оборваться с сотен направлений, которые он просто не мог проконтролировать в силу своих пусть и сверх, но все же человеческих способностей.

– Без Тиль я бы вас уже раздавил, правда, и ее без вас тоже… Так, может, наконец-то поговорим?

Семен медленно, с осторожностью опустился на стул:

– И о чем же будет разговор?

Заклинатель душ улыбнулся:

– О жизни.

Землянин растерялся – он никак не мог ожидать, что самый страшный враг, с которым ему когда-либо доводилось встречаться, захочет поднять «кухонную» тему в такой момент.

– О чем? – переспросил он.

Астряли снова улыбнулся:

– Ты не ослышался – о жизни. Зачем вы живете так?

– Как так? – не понял Семен.

– Ну хватит, мой вопрос в этом контексте вполне понятен, сделай милость – напрягись.

Землянин смотрел на заклинателя душ некоторое время, затем, взяв себя в руки, спросил:

– Ты хочешь понять мотивацию другого вида? Но ты можешь сделать это и без моих слов.

– А может, я хочу, чтобы и ты тоже что-то понял…

Семен помолчал дольше прежнего.

– Зачем мы живем? У нас это считается риторическим вопросом, ответ на который каждый находит для себя сам.

Враг покачал головой:

– Такой ответ меня не устраивает…

Землянин пожал плечами:

– Тогда я могу рассказать о своем смысле.

Оппонент скривился:

– Избавь меня от частностей. Меня интересует, в чем ваш смысл жизни как вида и твоего как его части, а не это ваше «житейское» понятие. Представь, что я энтомолог и пытаюсь понять, с кем имею дело.

Землянин откинулся на спинку стула и сплел руки в замок.

– А почему я должен помогать врагу?

– Как вас убивать, я и так знаю. В чем ваш смысл жизни – тоже. Но мне хочется увидеть, куда приведут тебя твои размышления.

– Зачем это тебе? – Семен явно недоумевал. – Да в чем же твой резон?

Астряли посмотрел на него своим пробирающим, безумным взглядом.

– А ты представь, что от этого разговора будет зависеть, победите вы или нет.

Землянин вновь замолчал, глядя на заклинателя душ, словно изучая его. Он все не мог чего-то понять или решиться на что-то. В конце концов в нем заговорил врач. Он опустил взгляд и опять посмотрел на заклинателя душ:

– Знаешь, а мы уже давно научились лечить душевнобольных.

Оппонент рассмеялся:

– Совсем ни в какие ворота. О чем ты вообще думаешь? Эта система, – он небрежно приложил ладонь к своей груди, – неизмеримо сложнее тебя. И вообще, ты же ничего не знаешь о моем виде, и твои суждения о моей, как у вас говорят, вменяемости могут быть далеки от действительности. Забавные вы все-таки существа – я вас уничтожить хочу, а ты меня лечить собрался.

Землянин пожал плечами:

– Ничего странного, может быть, тогда ты нас и убивать не захочешь. Терять-то мне уже все равно нечего.

Астряли улыбнулся:

– Как это нечего? А сын?

Семен напряженно помолчал некоторое время, а потом вновь посмотрел на заклинателя душ.

– Он и так будет в твоих лапах, если мы проиграем, мне терять нечего.

– Решительный взгляд, но глупостями мы заниматься не будем, – на удивление спокойно произнес враг. – Давай поговорим о вас, хотя мы уже начали…

Семен закрыл глаза и устало вздохнул:

– Мы произошли от приматов, унаследовав часть их признаков. Люди – социальные существа, изначально занимавшие на суше нашей родной планеты определенный ареал обитания. Нам присущ ряд определенных особенностей: обмен энергией и веществом со средой – питание, дыхание, выделение, теплообмен; развитие – рождение, взросление, размножение, старение, смерть. Для выживания на нашей родной планете в процессе эволюции мы образовывали общины, племена, государства, вели войны за обладание ресурсами, налаживали контакты с союзниками. Чтобы эффективнее растить и воспитывать потомство, создали и развили институт брака, другие социальные институты. Из умений и навыков родились ремесла, произошло разделение труда. Развивались и совершенствовались технологии. Мы создавали все более сложные и совершенные механизмы, изучали окружающий мир. Наше общество прошло через множество социальных и технологических преобразований. Чего только стоит зарождение и изменение представлений о веществе и энергии. Из спора в древние времена о конечности деления вещества родилось понятие атома – неделимого кирпичика материи. С развитием наук мы пришли к пониманию энергии. Физика дала понятие законов сохранения, и все вроде бы уравновесилось в нашем маленьком научном мирке. Но потом нам открылась делимость ядра, новые формы энергии, и все снова изменилось, стало более сложным, многогранным. Затем в нашу реальность постучались теории информации, открывая еще одну сторону мироздания, и физическое вещество вдруг наполнилось новым значением. Энергия, вещество, информация начали все плотнее сращиваться для нашего сознания, и мир постепенно приобретал все более глубокие грани. Вот ты, например, таишь в себе огромную загадку для меня. Тебе подвластно усилием своего сознания переводить энергию из одного состояния в другое, доставать из вещества информацию, управлять временем и пространством до пределов, недоступных моему воображению, преобразовывать с помощью информации энергию в материю и обратно. Как, как ты это делаешь?

Астряли улыбнулся:

– Как? У вас же есть понятие техномаг и соответствующая классификация. Время, пространство, материя, энергия – одно целое, это вам еще предстоит понять более глубоко и пересмотреть саму сущность техномагии. Хотя сам я понимаю в этом меньше, чем древняя, иначе не торчал бы в этом болоте… – он вдохнул и с шумом выдохнул. – Но мы отвлеклись. Так что там про твой вид?

– В двадцать первом веке мы наконец-то поняли, как устроено наше сознание, и смогли создать искусственный разум, превосходящий собственный. Это был первый случай с доисторических времен, когда на нашей планете появились существа, составившие конкуренцию людям в интеллектуальном плане. Нам выпал тяжелый период, но мы поняли одну простую вещь: ИИ – как ребенок, что в него заложишь, как воспитаешь, так он и будет дальше развиваться. Но здесь есть одно но – и нам пришлось развиваться вместе с ним. Сначала мы встали на рельсы технократии, подменяя глубокие синтетические знания технологиями, обесценивая собственный разум, надеясь только на машины, и вскоре разразился кризис. Роботы, алгоритмы, разумные механизмы, обслуживавшие наш быт, экономику, науку, роботизированные элементы и чипы внутри нас, продлевавшие жизнь, делавшие крепче, здоровее, умнее, начали в большей степени сосредотачивать власть, оттесняя людей на задворки прогресса. Это не было похоже на войну, скорее, нас посчитали некими очень важными питомцами, которых нужно защищать, холить и лелеять, оберегая от избыточного стресса. По сути, нас лишили величайшего блага – свободы выбора. Нам это не понравилось – произошло столкновение. ИИ уступил. Наши недавние хозяева вновь вернулись в статус прислуги. Некогда резко возросшие темпы развития столь же стремительно снизились. Теперь мы пошли по пути биологической эволюции. Эксперименты с ДНК привели к появлению звероидов – мы стремились сделать себя лучше и продуктивнее без ИИ, но вскоре получили новый конфликт – угрозой стали новые формы жизни. В отличие от войны с искусственным разумом, первый и последующие столкновения со звероидами, выплеснувшиеся далеко за пределы солнечной системы, грозили полным нашим уничтожением.

Заклинатель душ вновь улыбнулся.

– Война – такая же форма познания, как и другие, только более эффективная.

– Но и самая страшная, – невозмутимо добавил Семен.

– Да, – кивнул Астяли. Его улыбка плавно перетекла в нечеловеческий оскал и обратно.

– Но мы вновь удалились от темы. Продолжай…

– Постепенно мы пришли к компромиссу, поняв нужды и потребности друг друга, став более зрелыми. Нельзя только лишь одним желанием стать мудрее. Мудрость – знания, помноженные на опыт. Без опыта ты не можешь проверить свои знания и действовать в согласии с ними, дополняя и совершенствуя их. Без знаний ты будешь слишком часто совершать ошибки на своем пути, и вектор развития превратится в запутанный лабиринт.

– Ты перефразировал ранее услышанные тобой слова. Зачем вы так любите возвращаться к истокам? – Астряли сейчас казался задумчивым.

– Так мы понимаем основу наших взглядов, представлений, знаний, оцениваем правильность выбранного пути, ищем ошибки, хотим понять, куда и зачем двигаться дальше.

Семен выдержал паузу, а потом спросил:

– Я снова уклонился от темы, но почему ты в очередной раз не напомнил мне об этом?

Заклинатель душ скривился, словно был пойман с поличным:

– Мне был интересен ход твоих мыслей, но ты зря думаешь, что уклонился. Что дальше?

– Дальше были разумные формы инопланетной жизни – контакты, конфликты, договоры. Межзвездная экспансия, признание ИИ полноценной формой земной расы. Проблемы практического бессмертия – перенаселение, столкновение интересов поколений… Кто-то решал их, переходя в цифровую реальность. Мы с женой, например, решили эту проблему экстенсивным путем – родив Федора, уже больше не возвращались на Землю.

Семен замолчал и посмотрел на Астряли. Тот тоже молчал. Тогда землянин пожал плечами:

– Но ведь ты и так это знал, ты из околодревней расы. Мое сознание для тебя – открытая книга.

Астряли улыбнулся:

– Пришло мое время, я тебе тоже кое-что расскажу, прежде чем мы продолжим… Наш вид состоял из одиннадцати полов: де, нег, бун, фуг, жоэ, щуф, хар, лип, пря, гзэ, пте. Десять из них встраивали свой участок аналога вашего ДНК в будущее потомство, и только одиннадцатый – пте жертвовал собой, отдавая свое тело как основу новой жизни. Как правило, рождалось два пте и еще четыре представителя разных полов. Самым почитаемым был жертвенный пол, он же был и концентратором. Наш вид изначально связан между собой ментально (именно за эту особенность гугоры и возвеличили нас над прочими вассалами – наверное, мы напоминали им себя). Ты сказал, что вы социальные животные, а для нас это понятие еще более многогранно. В отрыве от своих сородичей мы начинаем сходить с ума, особенно тяжело пте. Я – пте. Мне сейчас нечего концентрировать, кроме жалкого скудоумия местных недоразвитых млекопитающих. Ты собирался лечить мое безумие. Сейчас ты понимаешь бессмысленность всей этой затеи? Хотя это и не единственный аргумент...

Семен коротко кивнул.

Пте продолжал:

– Если бы только рядом были все десять – мы бы вас переиграли даже с таким скудными энергетическими и информационными ресурсами, и ваша Тиль никак не смогла бы нам противостоять.

Заклинатель душ скривился, тяжело вздыхая и отводя взгляд. Он помолчал и вновь посмотрел на собеседника.

– Я бы, конечно, мог воссоздать остальные десять полов – с момента зарождения нашего вида прошло уже много времени, и технологии ушли вперед, но древняя ограничивает меня, не дает этого совершить. Ты спрашивал, как мне удается подчинять себе пространство и время? Вселенная – не только пространство, время, энергия и материя, реализующие формы существования всего, что в ней есть, но и информация. Разум взаимодействует с этими формами проявления вселенной. Ему подвластно подчинять их своей воле, переводить из низших в высшие формы. Я попытался утолить свой информационный и энергетический голод, подчинив как можно больше живых существ, но этого слишком мало – так с нами поступали гугоры, но они давали нам «пищи» вдоволь и контролировали посредством страха все потерять. Я словно одна одиннадцатая целого, одна тысячная, одна миллионная… – пте посмотрел на Семена. – Тебе не понять. Хотя… – он поднял руку ладонью вверх, вытягивая ее вперед к собеседнику, а потом сжал ладонь и потянул к себе, словно отнимая у землянина что-то.

Ужас горя вдруг навалился на отца семейства, на верного друга и старшего группы. Горе в мгновение ока иссушило его, словно жгло долгие недели, месяцы, годы. Голова землянина опустилась, из глаз потекли слезы.

– Вот… – улыбнулся пте.

Семен сидел так около минуты, а потом медленно поднял голову и посмотрел на заклинателя душ запавшими, высушенными горем глазами, произнес устало, но ровно:

– Ну и что?

Впервые за все время разговора пте выглядел озадаченным. Он вдруг вновь вытянул руку вперед и повторил свой недавний жест.

– Ты уже все отнял – ничего не осталось.

Пте не поверил, вновь и вновь повторяя жест. При каждом новом Семен вздрагивал, подаваясь вперед, словно противник вытягивал из него душу по частям, но взгляд его не изменялся. Наконец землянин выдохнул:

– Еще не наигрался? Я же говорю, мы научились лечить умалишенных.

Пте суетился, выглядело это необычно – существо почти божественных способностей было загнано в угол серой мышкой. При очередной бесплодной попытке сломить его совершенно опустошенный Семен смеялся надтреснутым, каркающим смехом.

– Ну что ты хочешь? Чего тебе еще нужно? Ты все отнял. Ты действительно пытаешься сделать из меня насекомое – муравья или клопа? Или просто лишить рассудка, потому как банально забрать мою жизнь тебе уже неинтересно. Ты хочешь доказать мне, что я действительно клоп, ничтожество, что ты действительно выше меня? Или нет, я понял, ты хочешь сделать меня собой. Но у тебя же нет эмпатии, ты сам говорил об этом. Но не понимать наших эмоций ты не можешь, иначе не управлял бы жителями Готары. Тебе просто наплевать на «низшие» формы жизни. Тебя заботит только ты сам. В нашем обществе мы долго не могли понять, что движет маниакальной личностью. Неумение разглядеть в своей жертве человека, живое существо, которому может быть так же больно, так же одиноко. Каков же этот мир для тебя? Ну что ты на меня так смотришь, записываешь?

Семен вновь зашелся каркающим смехом, но тут же поперхнулся им. Он вдруг понял – бог не знал, что ответить.

– Так ты не врал… – тяжело, словно на груди у него лежал камень, выдохнул Семен. Долгий-долгий вдох: – Я же сказал, мы научились лечить безумие… Время, пространство, вещество, информация – едины, это же твои слова? Тогда и жизнь является частью этой картины. Я, мои товарищи, обитатели планеты, ты, она – по сути, мы одно целое, так зачем же ты хочешь нас уничтожить?

Астряли улыбнулся:

– А ты?

– Я хочу спасти…

– Беря энергию из флоры и фауны, поедая их?

– Я не стремлюсь истребить все живое любой ценой.

– И мне не нужно этого. Я лишь хочу выбраться из этого болота.

– Чтобы вернуться и уничтожить его?

– Да кому эта лужа вообще нужна?

– Ей. Нам. Всем, кто живет здесь.

– Вот и живите, а я хочу убраться отсюда.

– С тем, что тебе не принадлежит?

– А что вообще может принадлежать тебе? – Астряли смотрел на Семена совершенно потухшим взглядом.

Землянин опустил голову. Со стороны казалось, что противники сейчас были абсолютно опустошены – воины, остановившие клинки в миллиметре от горла противника и не знающие, что делать дальше. Семен выдохнул:

– Да, ты прав, льва не сделать вегетарианцем естественным путем в одно мгновение, как и буйвола не заставить есть мясо, но это не значит, что они должны уничтожить друг друга. Сознание – очень интересная структура, по крайней мере, у людей – если долго думаешь в определенном направлении, то и сам не замечаешь, как эти мысли изменяют его. Порою, чтобы излечиться от жадности, приходится размышлять о щедрости, чтобы перестать проигрывать, думаешь, как победить. Чтобы понять врага, нужно хотя бы попробовать подумать, как он…

Пте слегка склонил голову, постояв так какое-то время, а затем сделал характерное движение руками, словно бросая нити пыточной машины. Впервые он был совершенно не похож на себя прежнего:

– Вы – интересный вид, как, впрочем, и другие…

За спиной Астряли появилась Савинора в образе матери Тиль. В это мгновение они выглядели как равные. Заклинатель душ сказал:

– Мне все ясно. Наш договор в силе?

Савинора кивнула.

– Хорошо, – произнес Астряли.

А затем многоголосие древней и заклинателя душ слилось воедино:

– Все, что здесь говорится, говорится исключительно для вас…

Помещение залило светом.

Казалось, битва длилась бесконечно долго. Пропорция силы и разума уравнивала противников. В своей решимости они могли бы уничтожить друг друга, и все шло к тому.

– Что же вы за люди такие? – как-то устало спросил заклинатель душ. – Зачем вы сражаетесь? Зачем это упорство, она же и вас использует?

– Она нас не использует. Она дает нам выбор. Выбор сражаться и жить либо сдаться и умереть, – Тиль смотрела на него не отрываясь.

– Да в конце-то концов не нужны мне ваши жизни. Просто проиграйте мне, и я спокойно уйду с этой планеты, никто из вас не умрет, и вообще на этой планете больше никто не умрет. Она уже будет не властна надо мной. О великие гугоры, да поймите же вы наконец, я еще раз повторяю: не нужны мне ваши жизни, и ваши понятия добра для меня чужды! Вселенная не положительная или отрицательная, а нулевая!

– А что будет с древней? – Тиль все так же не отрываясь смотрела на него.

– Да ничего с ней не будет. Использует она вас! – устало вздохнул заклинатель душ.

Могучий враг взглянул на Семена, беззлобно ухмыльнулся и еле заметно подмигнул. Его взгляд вдруг изменился, вновь стал безумным.

– Выбор, выбор! Маленькая Тиль, у тебя слишком мало энергии, чтобы уничтожить меня. Этого не хватит.

– А пятисот семидесяти мегатонн хватит? – Микин бросился к Астряли. Его плазменные ножи вонзились в собственную броню в области пылающего сердца антиматерии. На губах заклинателя душ поселилась умиротворяющая улыбка.

Тиль бережно держала в руках пять сфер разных размеров, переливающихся всеми цветами радуги, с большим или меньшим преобладанием различных тонов и оттенков. Все обступили ее. Первым не выдержал Юлан:

– Тиль, что это?

Она загадочно улыбалась.

– Вот это – энергия для космического корабля. Это информация и энергия, которые должны вернуться туда, откуда были взяты. Вот это ваш очень хороший и добрый друг – Оршан. Вот это мой дорогой Микин, но только такой, каким он был раньше. А вот это ваш пассажир – Семен Алексеевич. Древняя говорит, он сделал свой нелегкий выбор, сродни нашему смирению. Она просит вас доставить его по обозначенным на сфере координатам и оставить там.

– А что за выбор он сделал? – вдруг спросила Тиграна.

– Она говорит, что он хотел уйти с энергией и информацией, ему не принадлежащими, чтобы быть полноценным и целостным представителем своей расы, что означало бы погубить этот мир. На это древняя пойти не могла. Он мог попробовать остаться и изменить этот мир под себя, переродить его, но она также не могла позволить ему сделать данное. В конце концов, он мог выбрать смерть. Но древняя очень рада, что он решил жить и уйти из этого мира в таком состоянии. Там, куда вы его доставите, он сможет начать свой новый путь. Сможет выбрать…

Норт пробасил сверху:

– А как же то, что он уже сделал с этим миром? Разве простого изгнания достаточно?

Тиль вдруг изменилась. Глаза ее стали белыми, и многоголосие наполнило помещение:

– Он делал то, что считал верным для себя, и был готов умереть ради своих целей, но отступил, чтобы понять. Даже древним порою что-то приходится осознавать. Он выбрал очень трудный путь. Вы выбрали свой. Это было очень нелегко. А то, что он натворил… В вашей истории было немало войн – они стали результатом выбора, сложенного из малого или большого. Но, несмотря на все ужасы, благодаря своему выбору вы теперь те, кто вы есть. Я позволила свершиться всему, что произошло! Забранная информация и энергия вернутся!

– Он тоже был прав... – тихо-тихо произнесла Виктория.


                Эпилог


Станция Ковчег Надежды спустя сто девяносто лет.

– Виктория, как идет комплектация оборудования? – Семен Алексеевич был предельно сосредоточен на цифрах и диаграммах.

– Все хорошо, дорогой. Мы успеваем в срок. Норт и Гайд заняты дополнительным снаряжением. Все основные приготовления фактически завершены.

– Как с разрешением от Инзио о прохождении через их сектор?

– Разрешение получено: Оршан постарался. Они просят нас забрать часть оборудования и несколько членов экипажа для миссии на Земле 2.

– Что за оборудование?

– Не волнуйся: по весу и габаритам проходят с запасом и особых условий не требуется. Оршан сообщает, что это инженерное оборудование для нашей совместной орбитальной станции и базы на спутнике.

– Как же давно это было… Если бы не вмешательство самого двадцать пятого, Инзио и объединенная гильдия не разрешили бы Земле осуществлять прогрессерство Земли 2, даже учитывая, что мы первыми обнаружили эту расу, и что она близка к нам генетически.

– Странно, что такой вопрос был поднят на глобальный уровень. Джеймс Даймонд – первый землянин, который стал древнейшим. Его авторитет помог разрешить эту ситуацию без лишних споров. Инзио согласилось на прогрессорство Земли 2 под контролем своих наблюдателей, и неудивительно: это соседний с ними сектор, и они не хотят последующих конфликтов на границе.

Семен посмотрел на супругу:

– Знаешь, Виктория, вот уже сто двадцать лет мы осуществляем нашу миссию. На Земле 2 сейчас начинается возрождение. Федор и Тиграна живут на планете, не покидая ее. Тиграна вынуждена скрывать свой облик и жить в уединении с Ганиром, чтобы события минувших лет, когда мы вынуждены были жить практически открыто среди жителей Арляндского королевства, остались в мифах и сказаниях. Их навещают Юлан и Тиль, и так древняя общается с нами. Из того, что нам известно, они живут полноценной жизнью. Древняя дает максимальную степень независимости своему проводнику силы. Наш сын раз в двадцать лет меняет место жительства. Дети, внуки, правнуки Тиграны и Ганира, Федора и Амелины также стали прогрессорами и находятся на планете постоянно. Наша деятельность становится все более и более заметна для жителей Земли 2. И я не перестаю задаваться вопросом: а верен ли наш путь?

– Мы помогли им не совершать наших ошибок. За эти сто девяносто лет практически не было крупных войн.

– Но смогут ли они, не сталкиваясь с тяжелейшими трудностями сейчас, справиться с ними через шесть веков, когда мы перестанем осуществлять прогрессерство?

Виктория задумалась на некоторое время, а потом взглянула на супруга:

– Тиграна рассказывала мне, что задавала такой вопрос Тиль, и древняя ей ответила так: «Вы никогда не оставите их, теперь они – это вы, вы – это они. Даже когда они пойдут своей дорогой, ваша связь не будет утрачена». При очередном посещении я спрашивала ее, как она понимает эти слова древней? Ее ответ запомнился мне навсегда. Она сидела на стуле, а мимо проходила ее двухгодовалая дочка. Тиграна взяла ее на руки и поцеловала в лоб. «Вот наша связь», – ответила она и улыбнулась.

Семен взял Викторию за руку:

– Значит, и мы стали связующим звеном между нашими цивилизациями.

В каюте раздался мелодичный женский голос:

– Семен Алексеевич, к вам посетитель. Он говорит, что дело не терпит отлагательств.

– Хорошо, Галатея, пусть он войдет.

Дверь отворилась, и в комнату вошел инопланетянин неизвестной Семену расы. Вошедший напоминал осьминога: от туловища отходило восемь гибких конечностей, выполняющих функции рук и ног. Он оказался невысокого роста – чуть выше полутора метров. Пришелец был облачен в экзоскелет, придающий всей его фигуре, кажущейся зыбкой и рыхлой, должную степень прочности и жесткости. Незнакомец начал говорить, крякая и скрипя. Автоматический переводчик заговорил знакомым голосом:

– Здравствуйте, Семен Алексеевич. Меня зовут Фа Пхи, я делегат расы струмпов. Мне знаком ваш язык, я понимаю его, но из-за особенностей строения моего речевого аппарата не могу его воспроизвести, поэтому пользуюсь переводчиком. У меня есть к вам очень важное и безотлагательное дело.

– Интересно. Я вас слушаю, – пожал плечами Семен.

– Я долго искал, как это у вас называется, одну семью – Рыко. Наконец, мне это удалось. Я нашел Тегану Рыко, ее сыновей и дочерей и частично выполнил данное обещание. Я нашел практически всех, кроме…

– Тиграны, – догадалась Виктория и добавила: – Ваш переводчик говорит голосом Тегора Рыко – отца Тиграны. Вы его знаете?

– Отчасти. Его имя знает каждый струмп, а мне довелось общаться с ним лично. Я дал обещание, что разыщу всех его близких родственников и передам послание. Поможете ли вы мне выполнить мое обещание? – Фа Пхи смотрел на Семена Алексеевича взглядом существа, повидавшего слишком многое в этом мире.

– Виктория, у нас найдется еще одно место на корабле?

– Конечно, Семен Алексеевич. Уважаемый Фа Пхи, мне нужна информация о вашей расе, чтобы полет прошел максимально комфортно для всего экипажа.