Ноль Овна. По ту сторону. 9

Глава 9. Принц он и есть принц

Была некоторая ирония в том, что накануне через этот же порог Ли Вэй ловил Анюту, которая точно также запнулась, но в отличие от кроткого кюре сама восстановила равновесие и отпихнула Ли Вэя довольно грубо и красноречиво. Теперь Ли был даже рад, что Розанов-старший запретил ему к ней приближаться. Потому что в итоге эта стерва всё равно обставила бы его. И потому что вчера Ли не знал, что встретит такого чудного кюре, который с первого же взгляда начнёт излучать смущённую пылкую влюблённость, не разбавленную опытом и не отравленную корыстью.

Господи! Как давно это было! В какой жизни? Этот синий взгляд, эта искренняя симпатия… Удивительно, что она не только не истаяла со временем, а дозрела до такой крепости, что Вэй от одного её запаха одурел настолько, что, поймав кюре в свои объятия, нежно притиснул его к стене рядом со входной дверью и поцеловал снова. И снова не по-братски.

То, что тактика внезапного нападения с порога была выбрана Вэем верно, подтверждалось тем фактом, что Доминик от неожиданности забыл всю свою книжную мораль и старательно зазубренное учение о целомудрии, и сразу поплыл, вцепившись в ливэеву одежду так отчаянно, как будто боялся, что его снесёт стихийным потоком прорвавшей плотину религиозного долга страсти. Вэй же решил, что если этому херувимчику придёт потом охота о своём грехопадении поплакать, то пусть уж ему будет о чём сокрушаться. Поэтому принялся методично выковыривать из петель многочисленные матерчатые пуговицы. Расстегнув сутану примерно до середины груди, он стянул её с плеч и позволил мягко рухнуть на пол. Правда на этом моменте Ли несколько подвис, поскольку под сутаной обнаружились рубашка и брюки. Получалось, что к желанному телу Вэй особо не приблизился, и ему даже захотелось побиться лбом о косяк при виде такой подставы. Но он же не зря двадцать лет промедитировал на берегу пруда с зеркальными карпами! Так что Ли не отчаялся, нет. Он сгрёб уже совершенно ничего не соображающего кюре в объятия и потянул из брюк рубашку.

Дальше всё пошло как по маслу. Кюре оказался таким же страстным, как и кротким, и позволял делать с собой всё, что угодно, нисколько не сопротивляясь и отзываясь на любые инициативы и пожелания партнёра. Маньяк внутри Ли Вэя даже слегка испугался сдохнуть от передозировки дозволенного доминирования и контроля, но остановиться согласно своей маньяческой природе не смог. Так и получилось, что проснулся он уже заполночь в перепачканной физиологическими жидкостями постели и с истерзанным, искусанным и зацелованным херувимчиком под боком, который даже при таком раскладе умудрялся выглядеть невероятно милым и симпатичным.

Ли попытался прикинуть: сбежит, не сбежит, если вдруг проснётся? Решил на всякий случай запереть входную дверь, а дверь ванной наоборот оставить открытой нараспашку. Но когда вернулся, застал сонно хлопающего глазами кюре, видимо, с трудом припоминающего, кто он и где, и отчаянно краснеющего при взгляде на голого Вэя, выходящего из ванной.

Такой расклад Ли Вэя устроил. Он чмокнул смущённого кюре в губы и отправил его в душ, хлопнув в качестве напутствия по заднице. Встретил его уже с ужином – скромным, но много ли нужно двоим аскетам, двум почти-монахам?..

– Ну, рассказывай. Что тут у вас происходит? – запивая рыбу под сливочным соусом сухим белым вином, велел он кюре.

Тот сразу отложил вилку и промокнул салфеткой губы – Господи, какой воспитанный! – и старательно отчитался:

– Папа (на этом слове Ли Вэй малодушно дрогнул, поскольку в пылу страсти запамятовал, что у херувимчика тоже есть папа; но быстро расслабился, потому что решил, что с Жан-Симоном в отличие от Розанова-старшего договориться всегда сумеет), папа окончательно трансформировал Контору и теперь существует множество офисов, большая часть из которых виртуальные. Все документы оцифрованы, а все конкретные вопросы решают кураторы, которых тоже теперь множество. Их подготовкой раньше заведовал Розен – ну, ты знаешь…

– Знаю, – отрезал Ли Вэй.

– А мы целиком занялись делами Ордена и оказались… здесь.

– В обители святого Германа Парижского, – зло закончил Вэй. И тут же спохватился, что давно уже не Вий, а вполне себе тоже почти святой учитель и мастер Ли Вэй, которому подобные страсти чужды. – Неужто кто-то ещё верит в графа Сен-Жермена? – снисходительно улыбнулся он кюре, успокаивая его вспугнутую доверчивость нежным взглядом.

– Люди! – легкомысленно отмахнулся кюре. И впервые за всё время их «знакомства» рассмеялся совершенно очаровательным детским смехом.

…

Тётенька вздрогнула, потому что из ванной раздался грохот. Она с опаской сунулась в коридор. Из приоткрытой двери ванной выглянул сияющий ослепительной улыбкой Розен с голым торсом и жестами показал ей, что всё окей.
– Уран проходит по четвёртому дому, – пробормотала тётенька почтительно, возвращаясь в комнату и снова садясь за компьютер. Этим вечером ей предстояло написать ещё не меньше двух страниц…

…

Ветров не сразу сообразил, что происходит. Он даже сам позвал лакея, которого Кодэ отправил нанять извозчика и парочку крепких молодцов, способных донести до коляски сундук с книгами. И только когда Кодэ похвалил Константина за то, что тот не разобрал вещей, тот начал подозревать неладное.

– Ты считаешь, что это удачная шутка? – нахмурился он, заслоняя от Григория Алексеевича сундук.

– Нет! – теряя терпение, наступал на него Кодэ. – Я считаю смешной шуткой отдать первому встречному проходимцу все – все! – свои деньги, – экспрессивно потрясал он руками. – И сюртук в придачу! Что же ты в этот раз ботинки-то не снял?! – Тут Григорий Алексеевич осёкся, потому что вспомнил случай, когда Ветров ботинки-таки снял и какому-то бродяге отдал, а был уже давно не сентябрь. И кому, как не Кодэ, пришлось заталкивать Котеньку в первый попавшийся магазин и на свои деньги, потому что тот свои, разумеется, перед этим уже отдал, покупать ему новую пару? – Отойди, – тихо, но вполне себе угрожающе мотнул он головой.

– Гриша, душа моя, – также пока ещё сдержанно начал Ветров. Но глаза его уже засверкали, волосы встряхнулись львиной гривой, а в жестах появилась такая сила, как будто он одним взмахом руки готовился расколоть гору. – Слишком много людей на этом свете считают евангельские слова просто словами. Которые устами исповедуют, но живут при этом так, будто никогда и не становились христианами! Стал бы ты меня уважать, если бы я – я, Константин Ветров – не делал того, во что верю и что проповедую?! Как можно ещё проживать свою веру, если ни буквально?! Пойми, Гришенька, Христос пришёл, чтобы изменить этот мир! А для этого надо делать, делать так, как он заповедал! А не словами сорить! Чтобы нынешнее зверочеловечество стало братством, нужно вести себя друг с другом по-братски!! Вот здесь вот и сейчас!! И не ждать, когда кто-то другой заведёт такую моду! А то ведь так неловко, по заповедям-то поступать!.. Вон!!! – заорал он на сунувшихся было в номер грузчиков. Да так страшно, что они не сразу протолкнули головы обратно в приоткрытую дверь. – Авксеньтьев, ты, – Ветров снова резко повернулся к Григорию Алексеевичу, – радуетесь только когда я согласное с вами говорю! Но стоит мне не о вашем, партийном, а о божеском речь завести, как меня тут же клеймят предателем! Кто я теперь?! Предатель родины, Церкви! Проклятый папист, еретик и вольнодумец!! И всё почему? Только потому, что осмеливаюсь говорить правду!!!

– Да кто же тебя в этом упрекает? – оскорбился Кодэ. – Явно не я. Меня возмущает другое. Своими необдуманными поступками ты других заставляешь переживать и напрягать все свои ресурсы, чтобы тебя из сложной ситуации вызволить. Ты полагаешь, это по-христиански?

Ветров задохнулся от возмущения:

– Так я не для того делаю, чтобы ты или кто-то потом хлопотал! И за помощью я обращаюсь только в крайнем случае! И мне ничего, Гриша, ни от тебя, ни от кого-либо другого не нужно! Я не жду, что мне сразу убытки возместят. Я просто знаю, что меня не оставят, – он выразительно ткнул пальцем в потолок. – Но только в том случае, если я делаю не для себя и делаю по любви. И это не потому что я какой-то избранный! Любой, кто взваливает на себя иго Христово, становится Его братом, о котором Он позаботится – и о пропитании его, и обо всех его нуждах. И я это не просто так говорю, потому что где-то прочитал, а потому, что я так живу! И я свидетельствую, что так всё и есть, Гриша. Бог близко. И если ты веришь ВСЕРЬЁЗ, если ты живёшь по этой своей вере, ты дыхание Его ощущаешь! Затылком, понимаешь? Ты знаешь, что Он тебя слышит, потому что чувствуешь отклик – сердцем, всем своим существом. И сразу результат в жизни видишь. Даже вот иногда мгновенно!

Ветров жалостливо взглянул на притихшего Кодэ и взял его за плечо, склоняясь и снизу вверх заглядывая Григорию Алексеевичу в лицо.

– Не волнуйся за меня, Гриша, – уже ласково попросил он. – Ничего дурного со мной не случится. А если и случится, значит, так было надо. Я знаю, Гриша, ЗНАЮ, что ничего случайного не бывает. Я ВЕРЮ…

Пройдя пешком два квартала, Григорий Алексеевич вдруг встряхнулся и стал. Подумалось, что Ветров заколдовал его, заговорил. Иначе как объяснить, что он, Григорий Кодэ, оставил друга в гостинице без денег, без обеда и без верхнего платья и послушно ушёл, как будто так и надо? Разумного объяснения этому поступку не было. Пожалуй, нужно добраться до дома и послать кого-нибудь к Костиной матушке – с письмом. Денег тот теперь у Кодэ не возьмёт, а маменьке перечить не посмеет. Может, она его и домой вернёт. Уж кому-кому, а Косте без присмотра быть невозможно. Нельзя же так, в самом деле…