Акрофобия

О том, что у него акрофобия, Виталик узнал в тринадцать лет.
А дело так было. Миха Королев, по прозвищу Косое Рыло, книжку подсунул. «Почитай, - говорит, - про психов. Прикольна-а-ая…»
Виталик, по началу-то, поупирался: «Не хочу, - говорит, - про психов, у меня про капитана Блада еще недочитано.» А Косое Рыло пристал, как репей к штанине – возьми да возьми: «…зря, что ли, я ее у мамки стянул?» Мамка у Михи – в нервенном отделении работала. Ну Виталик и взял.
Полистал – полистал, и вдруг – Бац! Да как прочтет! Да как подскочит! Ёлы-палы! Что такое?! А у меня-то, - Акрофобия!!! Я-то думал, что просто высоты боюсь!
А про боязнь высоты дело так было. Поначалу-то, как родился, Виталик не знал, что он высоты боится. Стол в роддоме, он, знаете ли, с бортиками был, - не страшный совсем. Лежи себе хоть всю жизнь – не свалишься. Только б сиську давали.
А как стало Виталику десять лет, папка его с собою в горы взял. Не то чтобы папка Виталика был турист какой. Ничего подобного, зря вы подумали. Нет, он больше насчет побухать специализировался. Но тут папкин профсоюз (не по бухлу, а с завода) организовал поездку в горы, в Приэльбрусье. Ну а раз в Приэльбрусье, то тут даже не член профсоюза Виталик понял, что без водки никак не обойтись.
Короче, как только в автобус сели, тут же весь папкин профсоюз (не по бухлу, а с завода) начал из сумок стеклянным звенеть. Виталику, правда, не наливали – он же не член профсоюза. Но закусить ароматной бужениной  и соленым огурчиком давали – вырастет, обязательно членом станет. Если не с завода, то по бухлу уж точно. А, может, это вообще один и тот же профсоюз. Виталик по малолетству, не очень-то соображал – есть ли между этими профсоюзами разница и, если есть, то какая.
Только до Приэльбрусья доехали, тут же вечер настал. Виталика в дощатом домике под два одеяла спать положили, а профсоюз ушел на заседание. Виталик, несмотря на два одеяла, все никак согреться не мог – дрожал и слушал мужской хохот и женский визг.
Зато утром красота случилась неописуемая! Бездонная синь над головой, солнце в полнеба и холодок под рубашкой. Тут, где домик дощатый, члены профсоюза и не член Виталик – трава зеленая, речка по камням стрекочет и костер жарит; а вместо горизонта – горы в снегу. Члены профсоюза позавтракали вчерашними остатками (Виталика тоже угостили), похмелились (Виталика – не угостили), покричали в бадминтон, погрузились в автобус и покатили к станции канатной дороги.
Не скажу как теперь, а в те годы таких станций несколько было. Сел с опаской в дощатое креслице, тебя потащило наверх, потащило, а потом – вставай, пересаживайся в другое креслице. И опять канатка наверх тянет. Так – несколько раз. А самая верхняя станция – все еще строилась. Строилась, но креслица туда уже таскали членов профсоюза. Ну и Виталика заодно. А там, на самом верху, все косое – одно слово – горные склоны. И над одним из этих склонов – плита бетонная нависает.
Плита эта, продолжение пола самой верхней станции, здоровенная была. Одним концом своим, там где станция, она в склон упиралась. Зато другим – прям над пропастью нависала. И по какой-то причине (видать, строители доделать не успели) ограждения у плиты не было. С той стороны, где станция – оно-то не страшно совсем. Раз – и уже склон. Словно со ступеньки в подъезде спрыгнул. Зато с другого конца…
А я забыл вам сказать, что у папки Виталика фотик был. «Смена-8М». Классный такой, маленький. Жужжал забавно и щелкал. Ну и, понятное дело, лучший вид был не там, где станция и члены профсоюза, а там где обрыв и нет ограждения.
Вот папка Виталику и говорит: «Сынок, сгоняй к краешку, я тебя щелкну». Ну и Виталик, значит, бодренько так порысил к краешку. А как осталось метра 3 – 4, что-то его в живот-то и толкнуло. Обернулся он, значит, к папке: «Щелкай». А тот: «Да че ты! Давай ближе». Ну, Виталик, потопал ближе. А папка: «Да не ко мне, остолоп, ближе! К краешку! А то вида нет!» Ну Виталик давай пятиться. А то невидимое, что его в живот толкнуло, уже в груди сидит. И такое большое: тук-тук-ту-тук. Медленно так. Язык шершавый стал. Лоб липкий, между лопаток и под мышками – пот заструился.
До конца-то плиты всего с полметра осталось. Стоит Виталик – руки – ноги раскинул, коленки дрожат – умора! Членам профсоюза смешно, а папке Виталикиному обидно: «Че застыл, исусик! Ровно встань!» Виталик попытался. Честно. Но тут, подлое дело, голыш под правый кед попал. Небольшой, с Виталькин кулак. Ну, сами понимаете, конструкция кед-голыш-бетонная плита – опора ненадежная. Вот Виталик и оступился. Взмахнул руками и гукнул с плиты. Только его и видели.
Че, страшно? Испугались? Да не бойтесь вы! Наврал я все! И про Мишку наврал, и про книжку наврал. Никогда Виталик не узнал, что у него акрофобия. Он, когда с плиты слетел, здорово головой о камень приложился. С тех пор не то что про психов или там про капитана Блада, даже про Колобка прочесть не может. Только и делает, что сидит сиднем в кресле с велосипедными колесами да слюни пускает. Так всю жизнь и просидел.