Одна на всех

«…нам нужна одна победа, одна на всех мы за ценой не постоим».
               
Наступил 1944 год. Шел третий год Великой Отечественной Войны. Испытав всю тяжесть военных поражений предыдущих лет, военно-политическое руководство России убедилось на горьком опыте, что противник ведет военные действия в высшей степени грамотно, и было вынуждено признать, что эта военная грамотность на уровне военного искусства. План "Барбаросса" при всём авантюризме самой идеи вторжения в Россию, был разработан на высоком уровне военного ремесла с использованием самых последних достижений военной науки и техники и был очень близок к его реализации. План был сорван, но отнюдь не гением руководства России. Россию спасло то, что спасало не один раз. В сорок первом немцами была оккупирована территория, на которой могла бы разместиться дюжина европейских государств. Общее бездорожье в России, так же как и суровый климат, и слишком короткое лето, всё это, хотя и было предусмотрено военными директивами плана, обуславливало определённые трудности при ведении боевых действий для Вермахта и пошло в пользу России. Но, что совсем не предвидели разработчики плана «Барбаросса», это великой жертвенности народа предназначенного для порабощения. После замыкания немецких танковых клиньев, окружённые войска, отрезанные от снабжения и уже не отличавшиеся от гражданского населения, продолжали оказывать сопротивление. При штыковых атаках вырывающихся из окружения, изумленным немцам после плавления пулемётных стволов приходилось сдавать позиции.

На момент начала войны противопоставить противнику в противовес его военному искусству, Россия могла только значительные людские ресурсы, которые традиционно в России никто никогда не экономил. Но, уроки, преподанные Вермахтом, не прошли даром. И самому диктатору в звании Верховного Главнокомандующего, и всем его военным и гражданским помощникам, лично им отобранным и являющим собой ВПР, пришлось взять на вооружение и стратегию и тактику ведения современной войны, так успешно применённые Вермахтом. И в сорок четвертом они были уже не те, какими они были в сорок первом. Оправившись от первого шока, ВПР стало достаточно целесообразно и грамотно принимать и реализовывать свои решения. Применяя самые жесточайшие репрессивные меры, им удалось всю Россию превратить в единый военно-трудовой лагерь. При этом неорганизованность и глупость всегда компенсировались дополнительными людскими жертвами. Всё, что можно было приспособить и использовать для нужд фронта, было использовано. Вплоть до того, что на сельскохозяйственных работах плуги тянулись людьми, в большинстве случаев женщинами. А места у станков, вместо кадровых рабочих ушедших на фронт, заняли подростки.

Военные заводы, в спешке перевезённые на Урал, работали круглосуточно, и с их конвейеров сходило достаточно современное оружие. И даже то обстоятельство, что вся прогрессивная часть человечества сделала, наконец, свой выбор в оценке двух режимов фашистского и коммунистического было признано, что фашистский, кроме того, что был более безнравственным, был ещё и более опасным для всего человечества! Что тоже легло на чашу весов в пользу России. Россия стала получать международную помощь. Призывы двух военных лет позволили поставить под ружьё четыре миллиона новобранцев. Причём призывники забирались в военные училища до призывного возраста и к 18 годам, попадая на фронт, они уже имели определённую военную подготовку. Поэтому планы военных операций на лето 1944 года разрабатывались Генеральным штабом с надеждой на реальный успех. Операция "Багратион" предусматривала в прорывы обороны осуществлённые силами фронтов, введение вновь сформированных танковых армий для развития стратегического успеха. При этом большая роль отводилась артиллеристской и авиационной поддержке наступающих войск. Т.е. планировалось действовать именно так, как это выполнялось по плану "Барбаросса" в начале войны.

Хотя в материальных и людских ресурсах Германия уже испытывала острый недостаток, за счет грамотно организованной обороны Вермахт представлял собой ещё грозную силу. Стратегия немецкой обороны опиралась на мобильность сравнительно малочисленных, но чрезвычайно боеспособных резервов. Как правило, острия танковых клиньев наступающих войск натыкались на вовремя перемещённые, резервы и оперативный простор для подвижных соединений переставал быть таковым. Не менее эффективно резервы использовались для нанесения ударов по флангам наступающих войск, что обрекало наступление на неудачу. Препятствование перемещению резервов противника могло обеспечить успех наступления. Для этой цели привлекались как партизанские отряды, действующие на оккупированной территории, так и использовалась авиация.

Поэтому приказ, полученный командиром бомбардировочного полка Серёгиным В.А. о выведении из строя переправы через Западную Двину за линией фронта в районе Витебска был естественно будничным. Параллельно, приказ: «Обеспечить охранное сопровождение бомбардировщиков» получил командир истребительного полка Якушев А.С.. Приказы были встречены с некоторым недоумением. Зачем уничтожать переправу в полосе предполагаемого наступления? Хотя, об этом никто не должен был знать, в воздухе просто веяло наступлением. Но приказы не подвергаются сомнениям. Тем более уже заслуженными летчиками, зарекомендовавшими себя в боевых действиях и имеющих за это награды.

Однако дальше всё пошло чрезвычайно плохо. При первой попытке разбомбить переправу на свой аэродром с задания не вернулось два бомбардировщика. Вернувшиеся так сильно были повреждены, что  не годились для дальнейшего использования. А переправа продолжала действовать. Воздушная охрана переправы была организована очень тщательно. Судя по всему, у немцев имелись удачно расположенные наблюдатели, по сигналам которых при авиационной атаке открывался заградительный огонь высокой плотности. Над переправой возникала стальная пурга, преодолеть которую самолётами не представлялось возможным. Была вторая попытка выполнить приказ. Бомбардировщики прошли над заградительной завесой. Было сброшено около сотни бомб. Но бомбометание с большой высоты оказалось нерезультативным, ни одна бомба не угодила в тонкую нитку, связывающую два берега.

На срочном совещании в штабе дивизии немного прояснилась позиция представителя Ставки Константинова, требовавшего срочного уничтожения переправы в районе Витебска. Вырисовалась картина предстоящего наступления. Прорыв обороны противника был намечен именно под Витебском. Там были сосредоточены танковые соединения для введения их в прорыв. Действующая переправа позволяла немцам быстрое сосредоточение резерва на выступе линии фронта для фланговой подсечки главного удара. И эту возможность противника необходимо было исключить. Серёгину и Якушеву было приказано явиться в штаб фронта. По прибытии в штаб фронта они с гнетущими тягостными чувствами  увидели сослуживцев по дивизии командира бомбардировочного полка Максимова В.С. и командира истребительного полка Журавлёва В.С.. Представитель Ставки выстроил всех четверых перед собой и объявил страшный приказ. За невыполнение боевого приказа Серёгина и Якушева расстрелять. Комендантский взвод штаба фронта выполнил этот приказ немедленно. Максимову и Журавлёву был зачитан ещё один приказ. Витебская переправа должна быть ликвидирована в течение 24 часов. При этом представитель Ставки посоветовал  лётчикам не тратить времени и немедленно отбыть в свои полки. Покидая страшное место, Максимов и Журавлёв не могли, не заметить того, что стрелки из комендантского взвода копают две продолговатые ямы, последнее пристанище их товарищей по оружию.

На срочное совещание в дивизии были собраны самые лучшие летчики обоих полков для выработки мер, обеспечивающих выполнение полученного приказа. В атмосфере общего гнетущего настроения всех собравшихся, сквозь которое просвечивала какая-то безысходность, стали поступать предложения. При общем мнении, что с помощью  бомбардировщиков задачу не решить, назрела мысль выполнить её с помощью истребителей. Но появлялась целая куча чисто технических проблем. Истребители не оснащены прицелами бомбометания, у них ограниченная грузоподъёмность, не предусмотрен штурман, определяющий точность бомбометания не говоря уже об отсутствии штатных бомбодержателей и гашеток привода сбрасывателей. Но по мере оценки каждой из проблем стали возникать и пути их решения.

Общим творчеством было решено. Бомбы максимально допустимого для истребителя веса подвесить под крыльями истребителей с помощью срочно изготовленных приспособлений. Сбрасывание произвести с минимально допустимой высоты бреющего полета. Поскольку визуальное наблюдение объекта бомбардировки при данных условия было невозможным, момент сбрасывания мог быть только расчетным по времени подлета от заранее определенных ориентиров на трассе полета. Было решено налёт произвести пятью самолетами. Каждому самолету назначался свой определенный курс. Для того чтобы истребители не столкнулись над целью, времена пролета цели самолетами были разнесены на предельно короткие промежутки. Нашлись добровольцы на выполнение поставленной задачи.

Но здесь Журавлев использовал свою власть командира полка и отвел пятого добровольца т.к. той же властью пилотировать пятый самолет назначил самого себя. Более того, при закреплении за каждым самолётом индивидуального курса, он выбрал для себя самый выгодный. При этом курсе самолёт оказывался над участком леса, окаймляющего переправу в котором был небольшой просвет, и видимость переправы наступала на какие-то секунды раньше, чем на остальных курсах. Эти дополнительные секунды Журавлёву нужны были для выполнения решения, которое он принял лично для себя. Он прекрасно понимал, что все имеют полное право заподозрить его в каких-то шкурных интересах. Но он также твёрдо знал, что если бы они узнали об этом его решении, они постыдились бы этих своих подозрений, а объявление о своём решении было бы похоже на оправдание.

А решение было и простым и сложным одновременно. И состояло в том, что эти дополнительные секунды позволят ему оценить результат общей атаки предыдущих самолетов. И если переправа на этот момент окажется целой, он выполнит эту чуждую ему роль камикадзе и разрушит эту переправу своим самолетом и собою лично. Журавлев, как и все нормальные люди не хотел умирать. Но оставалась вероятность и другой смерти. Здесь он может умереть с оружием в руках, как герой. А умереть от пуль ублюдков из комендантского взвода с лишением звания, наград, а может быть и продовольственного аттестата, которым пользуется его семья, для него было не приемлемо. И сама мысль о том, что его дети могли стать детьми расстрелянного, была не выносима и мешала действовать. А действовать было необходимо. Времени было очень мало.

Несмотря на ночь аэродромные механики, были подняты с постелей и уже трудились, решая вопрос подвески бомб под крыльями истребителей. Трудно решался вопрос о весе бомб. Очень хотелось использовать бомбы весом по двести пятьдесят килограммов. Но с такой нагрузкой могли возникнуть проблемы при взлёте. Тем более что взлётные полосы полевого аэродрома были предельно короткими с покрытием, которое оставляло желать лучшего. В свете этой проблемы по тревоге был поднят сапёрный батальон, которому было приказано за считанные часы любыми средствами удлинить взлётные полосы. В дополнение к этому командир дивизии приказал снять с истребителей всё, что только можно было снять и, к великому неудовольствию летчиков, в том числе пушки и пулемёты. Для страховки безоружных, решено было держать наготове звено истребителей. Штурманы, уже который раз просчитывали курсы, контрольные точки и время выхода на каждую из них каждого самолета. Время вылета определялось тем, как скоро будут выполнены все эти подготовительные мероприятия.

Но час настал. Все пять самолетов на взлетной полосе в нужном порядке с работающими двигателями. Каждый получает свою отмашку на взлёт. Журавлёв последним в этом порядке проследил за каждым взлётом. Тяжесть взлета была очевидна. В ранее действующую полосу никто не уложился. Сапёров привлекали не зря. Сигнальщик с секундомером в руках даёт взлёт. Полный газ, освобождение тормозов. Самолет тяжеловато, но набирает скорость. Последний толчок и как всегда мысленное осознание того, что: «Небо приняло!»

Совершив предусмотренный манёвр, Журавлёв, ложится на курс, ему предназначенный. Всё внимание сосредоточено на приборах курса и высоты. Повезло, хотя бы с погодой. Видимость отличная. Внизу проносится зелёный массив леса. Целый рой мыслей проносится в голове. Может быть, это последние минуты его жизни. Попытка оценить прожитое. Всё как у многих. Школа, аэроклуб, лётное училище, служба. За тем, страшное. Война. Первые неудачи. Но всё-таки везло. Сбили в первый же месяц войны, но цел остался. Всё как-то шло само собой. Но и в своём военном ремесле и в отношениях с товарищами и с сослуживцами, ему казалось, что упрекнуть его, в чём-либо, нет оснований. Самые грустные мысли, это конечно семья. Любимая жена. Две дочки. Младшую он так и не увидел. Невольно мысли возвращаются к трагизму увиденного в штабе фронта. У Якушева тоже две девочки остались. Если останусь, жив, постараюсь им помочь.

Возник образ однокашника по училищу и сослуживца по войне. На какой-то момент даже соперника. Чуть не подрались из-за девчонки. Но всё как-то уладилось, без злобы. Вспомнились также, боевые совместные действия, когда немецкие ассы держали над ними верх. Особенно остро вспомнился эпизод, когда Журавлева, беспомощно висящего на стропах парашюта, пытался в воздухе расстрелять фашист. Именно Якушев своим рискованным маневром помешал ему сделать это. В мужестве Якушеву отказать было нельзя. Если бы можно было отыграть время назад!  Без всякого сомнения, Якушев мог бы совершить то, на что теперь готов сам Журавлёв. Но вот он просвет леса.

Мгновенная оценка увиденного, изменила  психическое состояние Журавлева от состояния трагической неизбежности до состояния, которое не возможно выразить. Здесь было всё: и восторг, и счастье  и какой-то задор, выражаемые мыслью: «Подождёшь, Костлявая, мы с тобой ещё потягаемся!». Светлое зеркало реки, ранее разделенное на две части грязной ниткой переправы, теперь было соединено таким же светлым промежутком в этой грязной нитке. Почти автоматически, подсознательно рванул рычаг, освобождающий груз под крыльями и по тому, как качнулся самолёт сначала на одно крыло, потом на другое понял, что полтонны взрывчатки пошло вниз. Теперь вверх, вверх,  в любимое небо!

Но, на притянутый штурвал, самолёт не отреагировал, шкала высотомера застыла. Послышался шум похожий на шум сильного дождя. В кабине запахло свежесрубленной новогодней ёлкой. Опять молниеносная мысль. Так можно погибнуть и не по делу. Самолёт брил верхушки елей буквально. Журавлёв всегда считал себя атеистом. Но сейчас он вспомнил о Боге. «Господи, не дай оказаться какой-нибудь долговязой ёлке на моём пути». Руки продолжали тянуть штурвал, взгляд приковался к приборам. И Бог, наверное, услышал молитву. Шкала прибора качнулась в желанную сторону, самолёт опять стал послушным, и его любимое небо раскрыло ему объятья. Делая разворот на обратный курс, он бросил взгляд на объект атаки. И к тому комплексу эмоций, переживаний, радостных чувств, которые он только что испытал, прибавилось ещё одно. Грязная нитка переправы теперь была разорвана двумя светлыми промежутками. И это нельзя было объяснить ни какой другой причиной, кроме как тем, что одна из бомб им сброшенных достигла цели.

 Журавлёва встречали, чуть ли не всем составом двух полков. Донесения о выполненном приказе уже прошли по цепочке: полк, дивизия, армия, фронт. Едва он отбросил колпак фонаря, его вытащили из кабины и под громкие крики «Ура» стали подбрасывать и ловить. И это коллективное ликование вдруг, стало сопровождаться аккомпанементом. Зазвучал салют из множества артиллеристских стволов. И снаряды разных калибров понеслись за линию фронта. А когда после обработки переднего края полоса разрывов удалилась в глубь обороны противника, к общему грохоту канонады прибавился рёв сотен дизелей, и стальная армада лавиной покатилась на запад. Опасения  представителя Ставки, что эта лавина наткнётся на резервы противника, оказались напрасными. В полосе этого прорыва у противника резервов просто не было. И это было самым весомым признаком того, что долгожданная победа теперь стала и скорой.

Успешный ход операции «Багратион» обусловил эту скорую победу. Но, гордясь теперь уже свершившейся победой, следует помнить о размерах цены этой победы, за которую народ действительно не постоял. И самую большую цену заплатили те, кто не остался жив только потому, что их цена неизмеримая для каждого, кто её заплатил, была ничтожно малой, малозначащей, затерявшейся в общей цене, для тех, от кого зависела общая цена победы.

Справка. Журавлёв Виктор Сергеевич, чьи воспоминания легли в основу данного рассказа, участвовал в боевых действиях при взятии Берлина. После войны демобилизовался и работал инженером в ЦКБ «Луч». Умер в возрасте 72 года.