Андрей Антонов. Свеча. мистика. книга 2. ч. 3, 4

Часть 3.                ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ ДУШИ.

Глава 1. «Так что я, в какой-то степени, тоже наследница». Напоминание о некоторых событиях первой книги.               
                «Почему абсолютно чужие люди бывают
                ближе, чем родственники?».


  Шолпан пришла к Каиржану Ильясовичу немного с опозданием. Обычно этого не случалось. Те три дня в неделю, когда студентка четвертого курса исторического факультета подрабатывала у профессора домработницей, были для него главными днями в одинокой жизни. Старик начинал ждать ее с самого утра и, не признаваясь в этом даже самому себе, старался сделать какую-нибудь домашнюю работу, чтобы облегчить труд  веселой черноглазой девочки.
  - Что-то случилось? – спросил он, когда Шолпан вошла в прихожую. Бра, висевшие на противоположных стенах, оклеенных дорогими  обоями зелено-коричневого   цвета, не очень хорошо освещали квадратную комнату, однако Каиржан Ильясович, сумел разглядеть озабоченность в глазах девушки и расслышал тревожные нотки в ее голосе, когда та старалась заверить, что у нее все в порядке.
  - Не хочу казаться нудным стариком и лезть не в свои дела, но если   могу чем-то помочь, то очень хотел бы это сделать, - спокойно, совершенно не настаивая, предупредил он девушку.
  Занимаясь привычными делами по уборке квартиры, Шолпан, как обычно, разговаривала с профессором об учебе, событиях происходящих в институте, который за долгие годы работы стал родным для Каиржана Ильясовича. В последнее время его все реже приглашали прочитать лекцию или провести какое-то занятие со студентами. В учреждении произошли значительные перестановки, прежних кадров почти не осталось и старого историка вместе с его бесценными знаниями и опытом, начали постепенно забывать.
  Всегда энергичная и веселая девушка, вела себя  в этот раз  не совсем обычно: она почти не слышала, что говорит профессор, извинялась и переспрашивала, явно занятая своими мыслями. Каиржан Ильясович решил не надоедать и, достав с полки какую-то книгу, уселся за журнальным столиком, накрытым чайным сервизом. Очень талантливо изображая занятость, он все же мельком наблюдал за домработницей, которая словно робот выполняла операции, иногда путая их совершенно. В один из таких моментов сбоя программы, Шолпан, вместо того, чтобы полить стоявшую на полу гортензию, налила воды в большую хрустальную вазу, подаренную профессору на юбилей. Когда пластмассовая лейка стала легче наполовину, девушка очнулась, присела на краешек кресла и посмотрела на Каиржана Ильясовича.
  - Слушаю, - отозвался тот, не отрывая глаз от текста.
  - Помните того парня, что приходил к вам с Сергеем Тимофеевичем? У него с собой доска с символами была….
  - Олега? Конечно, помню. А что такое? Ты ко всему этому, какое отношение имеешь?
  -  Я встречалась с ним и его друзьями. В общем – я в курсе всего. Мало того, мне кажется, что из-за меня он снова вляпался в историю.
  -  Так, Шолпан, поставь лейку и давай все по порядку. Садись, - старик наполнил чашку старинного сервиза чаем и поставил перед девушкой.

   - Сразу признаюсь – тот разговор я слышала. Вообще, могу сказать, что подслушивать мне не пришлось – вы так громко вели обсуждение, позабыв о моем существовании, что вас могли слышать даже в соседней квартире, если бы у них была на тот момент такая цель. Так что, можно сказать – я просто слышала разговор. Я в курсе всех событий, произошедших с Олегом и его друзьями на даче. Я знаю о черенгерской доске. Знаю, что вы отказались помочь парню.
  - Мы не отказа…, - хотел сказать что-то в свое оправдание профессор.
  -  Я не собираюсь никого ни в чем обвинять, - перебила Шолпан, - Вы хотите, чтобы я рассказала, почему у меня такое настроение, я и рассказываю. Просто рассказываю и никого ни о чем не прошу, - сказала девушка, стараясь говорить мягко, без упрека. Каиржан Ильясович улыбнулся, прищурил круглые зелено-коричневые глаза. Можно было догадаться, что тот несколько удивлен тем, что расслышал незнакомые до сих пор твердые нотки в характере своей любимицы. Ему стало немного  обидно, а больше стыдно: человек частенько думает, что его «не поймут правильно». Ведь он, так же, как и его друг, Сергей Тимофеевич, действительно не захотел связываться с этим «непростым случаем», обещающим много беспокойства.
  - Я вам не говорила, что та бабка, которая считается последней наследницей ожерелья Козыбая – моя родственница? Так вот, я, в какой-то степени, тоже его наследница, но речь сейчас не об этом… Эта самая бабка, ее зовут Жания, занимается целительством, включая и такие неординарные случаи, как с Олегом. По моему совету, он побывал у этой бабки. В общем, та дала кое-какие рекомендации как избавиться от ведьмы, с которой свел Олега случай. Еще Олег узнал о человеке, имеющем отношение к событиям, произошедшим в дачном поселке. С этим человеком они никогда не были знакомы и даже никогда не виделись. Это прозвучит совершенно неправдоподобно, но этот парень с которым познакомился Олег, видел наших знакомых, разъезжающими по поселку на «двенашке» за несколько лет до того, когда это происходило на самом деле.
  - Стоп, Шолпан, ты меня совсем запутала, - прервал ее профессор, который, выпучив и без того большие круглые глаза, внимательно слушал удивительный рассказ, -  Ты - наследница Козыбая?
  - Да.
  - А кто твои родители?
  Девушка пожала плечами.
  - Меня воспитывали бабка с тетками – не родными, а какими-то дальними родственницами.
  - Ты никогда мне об этом не говорила.
  - А вы и не спрашивали.
  - Да-а-а…. А что насчет того свидетеля? Он ,получается, видел будущее?
  - Получается так. Он тоже встречался с этой ведьмой  Степановной. Встречался тогда же, когда и Олег с друзьями бегали то от нее, то за ней по дачному поселку. Вернее, это происходило с ним гораздо раньше и в то же время одновременно с ними, - девушка как будто перешла от рассказа к рассуждениям вслух, - Что-то я сама запуталась.
  - Ну а ты тут причем? – еще сильнее выпучил глаза профессор, собрав кожу на лбу в большие складки.
  - Если бы не встреча с бабкой Жанией, он не поехал бы искать этого свидетеля. Его зовут Семенов Виктор, кличка - Семен. Олег нашел его где-то в окрестностях Каратая, и, кажется, тот украл   магическую доску. Теперь у Олега  еще больше проблем, чем было. Не знаю в чем конкретно дело, но без доски он не может вернуть ведьме какую-то свечу. Последний раз, когда мы говорили с Олегом по телефону, он сообщил, что вышел на след вора и после этого совсем замолчал. Как бы с ним чего не случилось. Неизвестно, что вытворяет с этой доской Семен. Вы же сами рассказывали про вашего коллегу, который проводил с ней опасные эксперименты.
 Девушка смотрела вопросительно, словно ждала, что профессор сам догадается о чем-то. Каиржан Ильясович задумался, потупив взгляд. Он тихонько раскачивался из стороны в сторону, поменяв положение «развалившись», на положение «сгорбившись». Шолпан замолчала и взяла со стола чашку с чаем. Каиржан Ильясович встал и подошел к книжному шкафу. Выдвинув две книги, стоявшие в первом ряду, достал из второго ряда еще одну - толстую, в темно-коричневом потертом переплете.

Глава 2. «А вы пробовали с ними, с этими знаками?». Тайные эксперименты. Исчезновение главной страницы.               
                Иногда в нашей памяти  всплывают
                такие давние и незначительные события,
                что приходится удивляться:
                «Зачем и почему я это вспомнил?»
                Память хранит все. Иногда достаточно
                какого-то запаха, звука или жеста, чтобы   
                вспомнить то, что кажется совсем
                неважным. Но вдумайтесь, может быть,
                это воспоминание не так уж и бесполезно ?
 
 - Не знаю, правильно ли я поступаю, - произнес он, садясь на прежнее место, - Но другого выхода не вижу, - положил он книгу на стол.
  -  Это то, о чем я думаю? – спросила Шолпан, как часто спрашивают в американских фильмах.
  - Я не могу дать ее даже на время. Вдруг у тебя тоже кто-нибудь украдет? Рисовать умеешь? – профессор открыл книгу на той самой странице, где были напечатаны символы с доски черенгеров, шла расшифровка значений и под тремя из них стояли вопросительные знаки. Каково же было изумление старика, когда он обнаружил, что страница аккуратно вырвана, словно ее и не было!
  - Ты собиралась передать это Олегу?
  - Его друзьям, – Кто мог вырвать страницу?! – искренне удивилась Шолпан.
  - Им бы я доверил, они держали в руках доску и ничего не натворили. Хотя, знаешь, после того как я рассказал Олегу историю такой же, но более древней доски – он исчез. Больше я о нем не слышал. Только теперь узнаю, что его приключения не закончились. А ведь я предлагал уничтожить проклятую доску.
  - Бабка Жания советовала то же самое. А вдруг произведение черенгеров  еще пригодится ? Вот Олег  и оставил ее «на всякий случай». Шолпан замолчала, допила чай и поставила чашку ближе к центру журнального столика. Наклонившись к профессору, она вдруг тихо, почти шепотом спросила:
  -  Каиржан Ильясович, а вы пробовали …, с ними…, с этими знаками?
 Старик, не поворачивая головы, скосил в ее сторону глаза и поднял брови. Помолчав так пару минут, он ответил риторически:
  - А ты как думаешь? И потом добавил: - До того как Сергей Тимофеевич познакомил меня с Олегом, я уже и забыл о трагической истории, которая случилась много лет назад в Иркутской области, но в тот злополучный вечер….
   В общем, когда мои гости ушли, я долго не мог успокоиться. Воспоминания о тех давних событиях и рассказ Олега о происшествиях, случившихся в наши дни – все это казалось связанным между собой и очень взволновало меня. Если учесть и то, что мы с Сережей немного выпили…. Я принялся перелистывать книгу, выхватывая самое интересное, что касалось черенгеров и их необычной религии. Постепенно добрался до этой страницы, с символами. Может под воздействием спиртного, но, тогда, вдруг показалось, что я начал понимать значение одного из неразгаданных знаков. И вот, когда я собирался по примеру Архимеда воскликнуть «Эврика!», в электрощите щелкнул защитный автомат и в квартире погас свет. Такое уже случалось нередко, но в этот раз я вздрогнул от неожиданности. Включил автомат – свет загорелся. Но стоило мне опять сосредоточиться на том символе, как снова раздался щелчок, и стало темно. Не веря в какую-то закономерность происходящего, я выключил лишние источники потребления: телевизор у меня почти всегда работает, хотя я, чаще даже не улавливаю смысл того, что происходит на экране; в кухне горит люстра; - к своему стыду признаюсь, что не слишком озабочен экономией электроэнергии. Так вот, отключив все лишнее, я на какое-то время успокоился и снова углубился в изучение черенгерских символов. Но, не тут-то было - в кухне раздался звон разбитой посуды. Как могла выпасть тарелка из закрытого шкафа?! Успокоив себя тем, что она просто неправильно стояла, я собрал осколки, выбросил их в мусорное ведро и «принялся за старое». Но, как только я пытался сосредоточиться, происходило что-то, что не давало мне этого сделать: то звонил домашний телефон и ласковый электронный голос предлагал оплатить счета за переговоры, то мобильник начинал играть «Танец с саблями» Хачатуряна и выдавать сообщения, смысла которых, наверное, не могли бы понять даже те, кто их присылал. В конце концов, когда я решил выдернуть из розетки шнур  снова зазвонившего городского телефона, но на всякий случай последний раз сказал «да», - меня пригласили в институт, прочитать лекцию о зарождении готической архитектуры. Эта тема очень интересна для меня. Как можно не восхищаться стремящимися в небо, словно сказочными, дворцами, соборами и замками?! Когда смотришь на эти творения, просто не верится, что все придумано и сделано людьми! Тем не менее, до сих пор существуют архитекторы, не признающие этого направления как стиля. Да ведь и изначально слово «готический» означало что-то варварское, уничижительное, ведь родоначальниками готики были дикие племена германцев….
  Профессора понесло. Наверное, он прочитал бы всю лекцию о зарождении готической архитектуры, если бы не переключился на историю франков – древнегерманского племени, жившего между Рейном и Эльбой. Но когда он приступил к жизнеописанию первого франкского короля – косматого Хлодвига, Шолпан, хоть ей, как будущему историку, все это было очень интересно, громко и очень наигранно закашляла, давая тем самым понять, что Каиржан Ильясович «слегка» отклонился от темы.
 - Ага, о чем мы говорили? – очнулся профессор, - Так вот, я засобирался в институт и, до сегодняшнего дня, книга больше не покидала своего места. Во всяком случае, я ее оттуда не доставал. Куда могла подеваться страница?
 - Я надеюсь, Каиржан Ильясович, вы не думаете, что это я могла вырвать ее? – смуглая кожа девушки отливала румянцем. Щекотливость ситуации явно смутила ее. Профессор поспешил успокоить:
 - Даже не думай, девочка! Мне такого и в голову не могло прийти!- старик находился в не менее неприятном положении, чем домработница, которую он любил как внучку. В тот момент, когда обнаружилась пропажа, он сразу забеспокоился, что девушка может испугаться и обидеться, заподозрив его в недоверии к себе. Поэтому и держался так спокойно, делая вид, что произошедшее его не сильно обеспокоило.
 - Надо вспомнить, кого я принимал у себя на этой неделе, - историк сделал вид, что задумался, хотя сам точно помнил, что за эти несколько дней никто не заходил.
 Конечно, это была игра – и Шолпан, и Каиржан Ильясович доверяли друг другу, но, как оказалось, не на столько, чтобы обойтись без унизительных оправданий.
 «Если никого не было, и я не вырывала этой страницы, остается одно – старик сам расправился с опасной информацией» - размышляла девушка, - А может, - ей стало страшно от пришедшей в голову мысли, – профессор попал «под влияние» и действительно ничего не помнит?!
Боясь, что Каиржан Ильясович догадается, о чем она сейчас думает, Шолпан, чтобы не смотреть ему в глаза,  принялась убирать посуду с журнального столика.
 Тем временем профессор взял карандаш и решил по памяти восстановить рисунки. Рисовать он умел неплохо – ведь во времена археологических экспедиций нередко приходилось делать наброски различных интересных находок. Он почти закончил работу, но не хватало трех знаков и как, ни старался старик вспомнить рисунки – ничего не получалось. Эти три символа просто исчезли из памяти, словно кто-то «удалил файлы в корзину», а потом для надежности «очистил» и ее.
- Ты понимаешь, что получается, - обратился он к девушке, - я не могу вспомнить как раз те символы, значение которых не было расшифровано.
- А вы уверены, что остальные верно нарисовали?
- Уверен, ну, или, почти уверен. Во всяком случае, их я помню наверняка, - немного засомневался Каиржан Ильясович. Что самое странное: я столько времени разглядывал эти картинки, пытаясь понять, что может означать любая мелочь, любой фрагмент! Как я мог их не запомнить?! Абсурд! – сокрушался профессор, снова брал карандаш, и снова бросал на столик.
- Давайте что есть, Каиржан Ильясович, - предложила девушка, - другого выхода пока нет. Может, еще вспомните.
- Может быть…,- негромко, ни к кому не обращаясь, промычал старик, а сам с уверенностью подумал: «Нет, неспроста все это, никогда я их больше не вспомню…».

Глава 3. «Блин, как лунатик». Салон автомобиля, оградки, полумесяцы. Диалог с Венерой.
               
                Надо помнить умерших. Но надо отпустить
                их, иначе душа будет маяться рядом с живыми.
 
В «люксе», как назвал эту комнату заправщик, казалось немного тесновато, хотя мебели здесь было не много: старый раскладной диван яркого ядовито-зеленого цвета, панцирная кровать доперестроечной эпохи и деревянный лакированный табурет, который стоял между кроватью и диваном и выглядел по сравнению с ними как-то уж очень бодро и молодцевато. Его желтовато-белые ножки, покрытые прозрачным лаком, были прочные и крепкие, как у молодого сайгака, а сиденье еще даже не успели исцарапать. У входа висела вешалка с полкой для головных уборов и несколькими крючками. На концах крючков были навинчены белые пластмассовые шарики. По совести, их трудно было назвать белыми, а стальные «нержавеющие» трубки, из которых была собрана эта конструкция, изрядно проржавели и пестрили рыжими лишаями. Стены, как и в передней комнате, были выкрашены белой матовой краской. Темно-коричневый, почти черный линолеум «под дерево венге» немного глушил зелень дивана, создавая ассоциации с африканскими мотивами, тем более, что на кровати было разостлано терракотовое покрывало, а на подоконнике, ближе к кровати стояла черная металлическая ваза, изрезанная желтовато-медными узорами орнамента, похожего на марокканский. Раскладной диван не раскладывался, односпальная кровать была узковата, так что в «люксе», более – менее комфортно, можно было расположиться, только двоим. Гостеприимный хозяин предлагал расстелить матрас, но тогда тот, кому выпадала честь спать на полу, подвергал себя опасности, если кому-то из не совсем трезвой компании придет мысль «выйти на улицу». Перспектива, что ему наступят на голову, не обрадовала даже выпивших, не говоря уже о Германе. Когда он вызвался добровольцем скоротать оставшиеся ночные часы в машине, сразу появились и другие желающие «пойти на этот подвиг», но Герман не поддержал ни одной кандидатуры и произнес речь, начинавшуюся лозунгом «Гусь свинье – не товарищ!», смысл которой сводился к тому, что его решение непоколебимо, еще и потому, что организму, «не прошедшему прививки», будет трудно бороться с ядовитыми парами, выдыхаемыми товарищами.
  Пытаясь как можно удобней устроиться на заднем сиденье «двенашки», Герман долго ворочался и не мог уснуть. Наконец, смирившись с тем, что ноги вытянуть все равно не удастся, он согнул их в коленях и, лежа на спине, провалился в странное ощущение бездонной темноты и неопределенной тревоги.
  Примерно, часа через полтора он проснулся от того, что начал дрожать от холода. В середине августа нередко бывают холодные ночи. Кутаясь в одеяло, которое дал Асылбек, и, обнимая себя за плечи, Герман приоткрыл глаза и увидел, что небо начало сереть, а звезды на его фоне еле заметно гасли, предвещая начало рассвета. Но изменения тонов были почти незаметны, тем более, что Герман не знал, сколько времени находился в этом тяжелом тревожном забытьи. Он снова закрыл глаза, чувствуя, что совсем не отдохнул. Пытаясь путем внушения убедить себя в том, что ему тепло, Герман действительно почувствовал, как тело начинают пронизывать острые мелкие иголочки, постепенно захватывая все большую территорию мышц. Как будто и впрямь становилось теплее. Ненадолго забывшись, он снова просыпался, не в силах отогнать возникающие образы и мысли. Ясности не было, что-то неопределенное вертелось вокруг свернутого пополам листа бумаги: то его половинки медленно раскрывались, то снова складывались, словно крылышки задремавшей на кусте смородины бабочки капустницы. То на внутренней стороне крыльев, то на внешней, проявлялись нарисованные простым карандашом колдовские знаки. В те моменты, когда сознание прояснялось, Герман начинал бороться с желанием немедленно достать бумагу с символами, которые по памяти нарисовал Каиржан Ильясович – убеждение, что именно сейчас он должен понять что-то, не давало покоя. Наконец, измучившись, но до конца так и не уснув и не проснувшись, он включил потолочный фонарь и, достав из «бардачка»  копию, зевая и щурясь, принялся вглядываться в профессорские каракули. Странное ощущение, того, что все это происходит с кем-то другим, совершенно не беспокоило его. Осознавая, однако, что это все-таки он, Герман с какой-то странной усмешкой, как о чужом, подумал о себе: «Блин, как лунатик!» Мысли снова начали путаться, знаки наплывали друг на друга,  верхние съезжали на нижние, менялись местами в строке. И вдруг - бумага исчезла! Герман вздрогнул, почувствовав, что вместо салона автомобиля его окружает открытое пространство бесконечной ночной степи, продуваемой слабым холодным ветерком. А сам он лежит на земле, поросшей низкой колючей травой, приподнявшись на правом локте. «Так вот что за иголочки согревают мое тело», - подумал Герман, ощупывая траву и трясясь такой частой дрожью, словно кровь закипела миллиардами мельчайших пузырьков. Качаясь, поднялся он на ноги, которые совершенно обессилели от этой сумасшедшей дрожи и начал пристально вглядываться в окружающее пространство. То, что происходило, было настолько удивительно, что не поддавалось никакому объяснению и просто не могло быть действительностью. Поэтому Герман, на какое-то время, совершенно потерял ощущение реальности, а вместе с ним и чувство страха. Он словно наблюдал за собой со стороны и одновременно чувствовал, что лежит на подсохшей колючей траве. Одно сознание находилось вне и откуда-то свысока давало советы тому, которое тряслось от холода и страха вместе с телом.
 - Спокойно, это просто страшный сон. Надо всего лишь проснуться, - сказало оно Герману.       
- Ага, хорошо рассуждать, когда тебе ничего не угрожает, - ответило сознание, находящееся в теле.
 - Что ты говоришь такое? Ведь я – это тоже ты. Просто так легче разобраться во всем.
 - Кому легче? Тебе или мне? Кто из нас главный ?
 - Блин, не знаю, даже, - засомневалось второе сознание.
 - Ага, раз «блин», значит ты – это тоже я.
 - Или ты – это я,- Герман вдруг увидел себя сверху, как будто стоял на балконе второго этажа. Начинало светать. Он разглядел, что лежит посреди небольшого кладбища из восьми – десяти могил. В нескольких километрах от этого места, тоже внизу сияла тусклая звездочка фонаря заправочной станции.  Глаза начали привыкать к темноте, он снова был на земле и увидел  окружавшие его черные полумесяцы надгробий. Ужас обуял его, он бросился бежать в ту сторону, где, по его мнению, должна находиться заправочная станция. Неизвестно, с какой скоростью и сколько километров он бы отмахал, если бы не споткнулся обо что-то твердое, торчащее из земли.   
 - Стой, не беги. Спроси ее, чего она хочет, - попросило сознание  сверху, когда Герман с трудом приподнялся на колени.
 - Кого? – вслух спросил Герман и с радостью отметил, что голос, все-таки, остался свой.
 - Ее, - снова повторило второе сознание, и, не спрашивая разрешения, повернуло голову вправо.
 Сначала он никого не увидел. Те же полумесяцы и оградки виднелись на фоне светлеющего неба. Вспомнились слова Асылбека: «Я почти никогда не вижу ее, но точно знаю, где и в какой позе она стоит». Герман начал пристально вглядываться в том направлении, куда повернулась голова. Какая-то тень мелькнула у одной из могил. Словно что-то упало с неба на землю. Это движение походило на взмах ресниц. Так повторилось несколько раз. И вдруг тень зафиксировалась и остановилась. То ли и впрямь он видел все это, то ли фантазия нарисовала Герману то, что он бессознательно надеялся и в то же время боялся увидеть: тень стала объемной и превратилась в хрупкую женскую фигурку. Было еще довольно темно и находился он, шагах в десяти от того места, где стояла женщина. Герман смог разглядеть черты лица и даже красивые карие  глаза, словно глядевшие сквозь него. «Венера!» - сразу догадался он, и чуть не лишившись чувств, услышал тихий голос, почти шепотом, доносившийся со стороны воздушного образа:
 - Скажи, пусть уедет отсюда и не приходит  ко мне девять лет. Женщина не двигалась и только смотрела в его сторону, но не видела его.
 - А почему ты сама не скажешь ему этого? – осмелел Герман.
Покойница ничего не ответила и стала исчезать, словно растворяясь в предрассветном сумраке. Вместе с ней теряли ясность и остальные окружающие предметы. Полумесяцы и оградки постепенно слились в одно сплошное темно-серое пространство. Серый цвет начал светлеть, превратился в белый, ударил в глаза и резко прояснил сознание
 Солнце стояло уже довольно высоко, его лучи, как через призму увеличительного стекла, светили прямо в лицо. Герману стало легко и весело. «Как хорошо, что это только сон - в своем теле гораздо комфортнее», - с усмешкой вспомнил он ночные видения, вызванные рассказами разговорчивого заправщика.
 
  В доме все еще спали, включая хозяина. И даже голоса животных, требовавших утренней пайки, не мешали крепкому безмятежному сну. Было начало десятого. Герман принялся беспощадно будить заспавшихся товарищей.
 - Если бы мы жили в Англии, тебя бы судили, - сказал Талгат, после того, как Герман принялся поливать головы спящих холодной водой.
 - За что? – поинтересовался Владимир, не открывая глаз и вытирая мокрое лицо ладонью.
 - За жестокое обращение с животными, - засмеялся Талгат.
 - Чего-о-о?! – спросил Владимир, открыл глаза и, морщась, посмотрел на товарища.
 - А ты видел свою морду? Думаешь, ты сейчас на человека похож?
 - А сам?
 - За то Герман Борисыч! Вот настоящий пример героя нашего времени! – театрально произнес Герман звонким голосом и, прихватив пустой ковш, вышел из комнаты.
 Позавтракали остатками вчерашнего ужина, выпили по чашке свежего чая и начали собираться в дорогу. Собирались недолго: обулись, надели куртки, взяли котомку, которую собрал Асылбек и, поблагодарив его на прощание, направились к машине.
 - Герман, слушай, остановил его заправщик, осторожно взяв сзади за локоть, когда вся компания спустилась с крыльца.
 - Что такое? – встревожился наш герой, почему-то сразу вспомнив, что ему снилось этой ночью. Асылбек замялся. Герман кивнул головой друзьям, тоже приостановившимся возле знака с перечеркнутой сигаретой, и те направились к машине.
 - Это…, я хочу у тебя спросить, вернее, сказать…, - заправщик не знал, как задать свой вопрос, чтобы не показаться сумасшедшим. Герман боялся, что он правильно его понял и тоже молчал.
 - Это, ну, ты же знаешь, - наконец выдавил Асылбек.
 - Уезжай отсюда и девять лет не появляйся на могиле, - быстро сказал Герман, хлопнул ковбоя в кедах по плечу и пошел прочь.
 - Оставь пару сигарет,- попросил заправщик. Герман обернулся, достал из кармана куртки пачку и словно волейбольный мяч легко бросил ее вверх и вперед.
 - Спасибо, брат! – крикнул вдогонку степной Робинзон, ловко поймав прилетевшие к нему сигареты, - Не зря я уговаривал вас остаться!

Глава 4 «Так ты был на кладбище или нет?» The Show Must Go On. «Приключения итальянцев в России». Символы исчезают и появляются.
               
                Иногда, в чем-то не хочется признаваться
                даже себе. Как же, в таком случае,
                признаться другим?

- Ну, и что за секреты? - толкнул Германа Талгат, когда тот уселся рядом на заднем сиденье.
 - Сигарет попросил оставить, - наполовину честно ответил Герман. Ему вдруг показалось, что разговора, и, правда, не было, а сон.… Ну, что хорошего может присниться, когда такого на ночь наслушаешься?
 - И все? – Талгат скорчил хитрую подозрительную физиономию.
 - Все, - ответил Герман, не глядя в глаза, и сразу перевел разговор на другую тему:
 - Что, товарищ водитель, как самочувствие?
 - По трассе ты поедешь. Ладно? – отозвался сидевший за рулем Владимир.
 - Ага, - согласился Герман.
 Когда поменялись местами и Владимир пересел на пассажирское сиденье, Герман, пихая друга локтем, принялся рыться в «бардачке». Здесь было все: какие-то записные книжки, в которые никто давно ничего не записывал, карандаши и авторучки, пятиметровая рулетка, пустая коробка из под кнопок, спички, зажигалка и многое другое. Было много всего нужного и ненужного. Не было главного. Листок со знаками исчез.
 - Что случилось? Что ты ищешь? – не выдержал Владимир. Герман продолжал изучать содержимое «бардачка», сопровождая поиски выражениями вроде: « не может быть» и «куда он делся».
 - Чего стоим, кого ждем? – Талгат тоже заинтересовался поведением товарища.
 - Шоу маст го он*, - откликнулся, наконец, Герман. Лист, который дала нам Шолпан, исчез. Я доставал его сегодня ночью, но точно помню, что положил обратно…
 Герман соврал. Как раз того, ложил он его на прежнее место или нет, не помнил совершенно. До последней минуты была уверенность в том, произошедшее с ним этой ночью, действительно сон. Теперь сомнения перевешивали, и ему стало немного жутковато. Втроем обыскали машину, заглянули даже под резиновые коврики.
 - Ну, что было ночью? – снова вернулся к допросу Талгат, когда наскучили бесполезные поиски.
 - Ты нас за лохов держишь? – присоединился к процедуре Владимир, - У тебя ведь на лице написано. Да и ковбой не зря сигареты стрелял, верно?
 - Как сказал один известный нам герой – «Короче», - Герман откинулся на сиденье и, опуская такие подробности, как красота ночных пейзажей и раздвоение сознания на свое и чужое (сути коего он сам так и не понял), рассказал приятелям о своем коротком свидании с покойной женой заправщика.
- Так ты был на кладбище или нет?! – нервно воскликнул Владимир.
- А я знаю?! – так же раздраженно ответил Герман и не въезжая на трассу, круто развернул машину, безжалостно  примяв несколько пышных кустов растения, которое в народе
 называют ромашкой, хотя у него есть другое латинское имя, и оно совершенно не обладает теми целебными свойствами, которыми наделен «романов цвет».
 - Куда едем? – уже совершенно спокойно спросил Владимир, удобно развалившись на переднем сиденье. Удивительной способностью обладал этот человек: он мог быстро брать себя в руки, моментально успокаиваться и менять угол зрения на происходящие события. Может быть, он только изображал спокойствие, кипя и возмущаясь внутренне, однако снаружи было неподдельное безразличие, совершенно не походившее на проявление актерского мастерства. Друзья привыкли к резким переменам в настроении Владимира и давно не обращали внимания на столь редкое самообладание.
 - Куда, куда?! – тем же тоном отвечал Герман, не умевший быстро гасить эмоции,- На кладбище, конечно! Может я там выронил этот дурацкий листок! Герман был прямой противоположностью Владимира, и если заводился, то успокоить его стоило большого труда. Всякие  предпринимаемые попытки  давали обратный эффект: он раздражался еще больше, а в особых ситуациях даже раздувал ноздри и так откровенно пыхтел и шипел, что напоминал разъяренного быка, выпущенного на арену для потехи испорченного испанского обывателя.
 Когда подъехали к заправочной станции, Асылбека не увидели и собаки не бросились навстречу автомобилю, нарушившему тишину.
 - Стой Герман. Надо спросить, как ехать к кладбищу, - предложил Талгат, когда заметил, что тот не сбавляет скорость.
 - Не понял, - поддержал Талгата Владимир, - Ты куда едешь?
 - Спокойно, господа. Я знаю дорогу, - ответил остывший, наконец, Герман, - Не будем ковбоя беспокоить, пусть отдыхает. Последние слова пришлось произнести громче, так как в это момент раздался треск и, словно гигантская фотовспышка сверкнула молния. Через несколько секунд прогремел гром и сразу же пошел сильный ливневый дождь.
 - Нифига себе! Прямо рядом долбанула, видели?!- с чувством сказал Талгат, очнувшись от навалившейся на него дремоты.
  Стало темно, как вечером, почти через равные промежутки времени раздавался страшный треск, сопровождаемый ослепительной молнией, словно пытавшейся поразить машину. Потом, после утомительно долгого ожидания, уже откуда-то дальше доносились звуки, похожие на то, будто там, за стеной дождя разгружают грузовик доверху набитый тяжелыми досками. Доски просто сваливают на землю, высоко задрав кузов. Дождь не шел, а лил с такой силой, что дворники не успевали смывать потоки воды, обрушившиеся на лобовое стекло.
 - Осторожно, рыбку задавишь! – пошутил Талгат, вспомнив реплику одного из героев фильма «Приключения итальянцев в России». И, правда, было похоже, что друзья едут по дну реки, а не по полевой дороге.
 Пришлось остановиться. Стояли недолго – минут через пять – семь дождь так же неожиданно закончился, как и начался. Сразу же выглянуло яркое солнце и стало невыносимо душно.
 - Не хотелось так нелепо сдохнуть, - выдохнул Владимир, опуская боковое стекло. Представьте эпитафию на нашей братской могиле: «Их долбануло молнией, и они поджарились в машине, как килька в консервной банке».
- Физику в школе учил?- засмеялся Герман, - мы же на резине, а молнии разряжаться надо. Так что мы ей совсем неинтересны.
 - Кстати о кильке, - отозвался с заднего сиденья Талгат, тоже опустив стекло и вдыхая влажный разогретый воздух.
 - Сейчас бы пожевать чего-нибудь  неплохо… Вы, как?
 «Жевали» на ходу, пайком собранным Асылбеком.

* Свободное употребление слов из песни Фредди Меркьюри The Show Must Go On, что в переводе с английского значит: «Шоу продолжается».  ( прим. автора)

 - Золотой мужик, - вспомнил заправщика Герман, откусывая приличную порцию бутерброда с сыром, зеленым луком и листьями ароматного базилика, - И скотовод и огородник. Редкое сочетание.
 - И кулинар, - добавил Талгат.
 - Вы забыли господа, что он еще-таки, неплохой винодел, - сказал Владимир, наливая чай из термоса в алюминиевую крышку-кружку. Удавалось это с трудом, так как машину водило на примятой дождем сырой траве, словно на льду. Однако, опасаться было нечего – степь была пустой и относительно ровной. Ни тебе заборов, ни дачных домиков. Лишь изредка попадались неглубокие овраги с плавно опускающимися и поднимающимися краями.
 - Ну, крепких напитков попробовать не случилось, так что не могу судить, - как бы между прочим проговорил Герман.
 - А ты поверь нам, или мы для тебя не авторитетная дегустационная комиссия? – усмехнулся Талгат, принимая из рук Владимира, кружку с чаем.
 - Если бы все дегустаторы позволяли себе такие большие пробы, что осталось бы потребителю?
  Проехав прямо еще километра три, Герман повернул направо, в степь, а дорога побежала дальше и, взобравшись на очередную возвышенность, исчезла из виду. Владимир собирался спросить водителя, уверен ли тот в выбранном направлении и уже произнес даже «А?», как внизу показалось что-то, явно напоминающее заброшенное кладбище. Несколько могил были обнесены проржавевшими оградками, одна из них отличалась тем, что на ней был выстроено что-то похожее на миниатюрный минарет. Правда кирпич местами был выкрошен, а металлический купол тоже проржавел и покосился: все говорило, о том, что здесь похоронен человек не из бедных, но на его могилу давно никто не приходил поплакать. Может быть, жизнь забросила родственников далеко от этих мест, а может, их самих уже нет на этом свете.
  Нетрудно было догадаться, что единственная ухоженная могила принадлежала бывшей жене Асылбека. Друзья сразу же направились к свежевыкрашенному синей краской забору. На надгробной плите были выбиты годы пребывания Венеры в этом грешном мире, остальное было написано по-арабски. Никому из троих с арабским сталкиваться не приходилось, так что написанное осталось загадкой.
 - Какой-то ерундой занимаемся, - проворчал Талгат, когда вместе с остальными принялся осматривать окрестности. Раздвигая руками разросшуюся вокруг траву, он случайно глянул на утопавшую в зарослях сорняка надгробную плиту соседней могилы, и ему вдруг показалось, что на ней выбиты те же знаки, что он видел на черенгерской доске и на потерянном листе, переданном черноглазой Шолпан. Солнце светило прямо в глаза и видел он эту плиту не под прямым углом. Талгат начал пробираться к заброшенной могиле, ничего не сказав друзьям и еще надеясь, что все это ему просто померещилось. Сердце заколотилось в груди и ощущение, что он сходит с ума или происходящее только снится, захватило сознание. И тут он действительно увидел перед собой несколько уже знакомых знаков, вплетающихся в арабские буквы!

 - Э-э-э! Пацаны! – крикнул Талгат хриплым, сдавленным от недостатка воздуха в легких голосом. «Пацаны»  разглядывали обветшалый минарет и сразу бросились к Талгату, встревоженные странным голосом товарища.
 - Смотрите, - Талгат снова повернулся к плите, но черенгерские знаки исчезли, словно их и не было. За то под ногами, присыпанный мокрой землей лежал мятый листок в клетку. Так что ему даже не пришлось оправдываться за свой странный поступок.
 - Это то, что мы ищем? – уже своим голосом спросил Талгат, осторожно поднимая размокший от дождя лист бумаги. «Документ» находился в таком плачевном состоянии, что у всех троих невольно вырвался стон отчаянья. Знаков почти не было видно, только бледные неясные линии, словно тени в пасмурную погоду, напоминали о том, что здесь когда-то что-то было написано.

 Часть 4.                «ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ».

 Глава1.       «Разуй глаза».  Талгат пробует силы в каллиграфии. Заколдованные цифры.
 
                А может быть не надо стараться
                объяснить абсолютно все?
                Не надо все анализировать?
                Может следует допустить,
                что существует
                и необъяснимое?
                Опять вопрос, опять анализ…
               

 - Значит, я все-таки был на кладбище…, - тихо и тревожно проговорил Герман.
 - Ты никогда не говорил, что у тебя склонности к сомнамбулизму.
- А никогда ничего подобного и не было. Эх, а я надеялся, что листок не найдется!
 - Вам не кажется, сударь, что это звучит довольно абсурдно? – усмехнулся Владимир, - Сам потащил нас сюда, хотя никто об этом даже не заикался, и сам же не хотел, чтобы этот листок нашелся?
 - Хотел убедиться, что все это приснилось.
 - А дорогу, откуда так хорошо знаешь? Или у тебя дар ясновидения, как у Ванги?
  - Талгат, а ты что молчишь, как будто тебя мешком накрыли? - Друзья, наконец, обратили внимание на странное состояние товарища, который не слышал их диалога, погруженный в свои мысли.
  - А? – встрепенулся Талгат и сказал очень тихо и быстро:
  - Сначала Герман, потом я. Теперь, твоя очередь, Вальдемар.
  - Не понял, какая очередь? – удивился Владимир.
  - Сейчас поймешь, пошли скорее, пока не забыл, - еще непонятнее ответил Талгат и, сначала быстрыми шагами, потом бегом, направился к автомобилю. Друзья с любопытством наблюдали, как он распахнул дверь и принялся рыться в бардачке, выставив наружу зад, обтянутый потертыми джинсами «Леви Страус» с классическими треугольными строчками на задних карманах. Отыскав, наконец, авторучку, попытался по памяти нарисовать в общей тетради знаки, которые несколько минут назад видел на заброшенном надгробье. Честно говоря, при массе других талантов, художник он был некудышний, но что- то похожее изобразить все же удалось.
  - Что за чудеса? – не удержался Герман, когда увидел каракули, чем-то похожие на черенгерские символы. Похожи-то они были, но все-таки что-то было не то. Дальше произошли и вовсе странные события:
  - Будьте здесь, за мной не ходите, - тоном, не принимающим возражений, сказал Талгат и, прихватив ручку и тетрадь, направился на кладбище. «Черт его знает?! А вдруг?!» - услышали друзья, когда он сквозь заросли сорняка стал пробираться к той могиле, где недавно валялся измятый сырой листок.
  - Слушай, не пойму, с ним все в порядке? – заволновался Герман.
  - А с тобой, все в порядке? – вопросом на вопрос ответил Владимир, - Шаришься по ночам на кладбище, я бы ни за что ночью, да еще один, не пошел.
  - И я бы не пошел.
  - Ну, вот и ответь: с тобой все в порядке?!
 Талгат вернулся со странным выражением лица: на нем были и ликование и тревога одновременно. В тетрадке красовались почти точные копии черенгерских знаков. Увидев их, Герман с Владимиром, не сговариваясь, бросились к той плите, у которой только что стоял Талгат и делал зарисовки.
  - Что, нет ничего? – ехидно спросил он, когда вернулись разочарованные и еще больше ошеломленные товарищи;
  - У нас дома, в прихожей на столике лежит листок под телефоном, - начал Талгат без всякого предисловия, - На всякий случай, если срочно надо записать какой-то номер. Исписан как попало, вдоль и поперек и даже по диагонали. Переписать в справочник – руки не доходят.
  - Знакомая ситуация, - перебил его Герман, - Ты это к чему?
  - Если надо найти какой-то в спешке записанный номер, приходится вертеть его и так и эдак.
  - Здесь читаем, здесь не читаем, здесь рыбу заворачивали…, - вспомнил Владимир один из номеров еще не позабытого сатирического артиста Аркадия Райкина.
 - Совершенно верно, - продолжал Талгат, - Как-то позвонила теща и попросила забронировать ей билет. Не помню, на какой день, да это и не важно. Она совершала круиз по родственникам, собиралась, прежде чем отправиться домой, заехать к нам. В общем, мы должны были забронировать ей билет на поезд. Был выходной, время обеденного перерыва. Соня никак не могла дозвониться по «ноль – девять». Где-то в книжном шкафу лежал телефонный справочник, и она пошла на отчаянный поступок – решила отыскать его. Сами понимаете, что когда нужно что-то срочно найти, то это «что-то» начинает прятаться. Я вспомнил, что когда-то записывал на листе номер телефона билетных касс и сказал ей об этом. Соня, как только не вертела его, но нужного номера не находила. Оставив эту затею, еще раз выслушала, что все операторы заняты, снова вернулась к книжному шкафу. Я прервал какие-то дела, не помню какие, помню что важные, и решил лично попытать счастья и поискать свою запись. Как ни странно, мне это сразу удалось. Разозлившись на то, что меня побеспокоили, я ласково назвал ее дурой и, добавив: «Разуй глаза», вернулся к своим, не терпящим отлагательств делам.
  - Сам дурак, - минуты через две сравняла счет жена, - Нет тут такого номера.
  - Там на тридцать семь заканчивается, - не отвлекаясь, отвечал я.
  - Здесь нет ни одного номера, который заканчивался бы на «тридцать семь», - через некоторое время снова заявила она.
  - Я тебя сейчас как котенка натыкаю носом! – разозлился я. И что бы вы думали, господа? Сколько не вертел я в руках злополучный листок, номера не находил. Оставалось изучить его только с торцевых сторон.
  - Так кого носом тыкать будем? – засмеялась Соня и повторила очередную попытку дозвониться в справочное бюро города. На этот раз ей это удалось. Я стоял с листом в руках и упорно искал исчезнувший номер.
  -  Запиши, - громким шепотом скомандовала жена и протянула мне ручку. Соня повторила вслух номер телефона, но только я нашел свободное место, где можно было пристроить продиктованные цифры, последними из которых были тридцать семь, как увидел, что только что услышанный номер красуется на том самом месте, где я видел его несколько минут назад. Толкнув Соню плечом, я ткнул пальцем в давнишнюю запись. Та выпучила глаза от удивления и, забыв сказать спасибо оператору, положила трубку и принялась быстро  стучать по кнопкам, боясь, что запись может снова неожиданно исчезнуть. Тут мы узнали, что последний билет на нужный нам день был продан, буквально, минут десять назад. Выходит, что пока мы теряли время на поиски чудесного номера, «наш билет» продали! Созвонившись с тещей, было принято решение забронировать билет на другой день и на другой поезд.
  -  Ну и что? Бывает, - согласились Владимир и Герман, - Иногда то, что ты ищешь, может оказаться у тебя в руках.
  -  Я однажды пол дня искал ключ от зажигания, а он лежал у меня в переднем кармане джинсов, - сказал Герман. – Я в передние карманы никогда ничего не ложу.
  -  Вскоре мы узнали, что поезд, на который нам не удалось взять билет из-за того, что потеряли каких-то десять минут, сошел с рельсов и несколько пассажиров погибли. А может нам просто посчастливилось не успеть?
  -  Да… Прямо «Пункт назначения» какой-то, - произнес Владимир, вспомнив название американского мистического фильма и глядя в сторону кладбища.
  - А там нет ничего, - спокойным тоном сказал Талгат, заметив куда направлен взгляд товарища; - Помните, когда мы отдыхали на даче, если можно употребить слово «отдыхали» к тем событиям, которые тогда пришлось пережить. Степановна, хоть раз являлась нам всем вместе или хотя бы двоим одновременно?
  - Нет, - хором ответили друзья
  - Конечно. В этом вся суть. Сдается мне, что нас, господа, снова подталкивают к чему-то. Каждый из нас выполняет какую-то функцию.
  - Я понял, сказал Герман, когда вся команда расселась в машине и, включив   плеер, нашел десятый диск, тринадцатую песню.
 По степи, виляя на мокрой траве, катилась темная зеленая «двенашка». Шум двигателя заглушала громко звучащая музыка в исполнении группы Metalliкa. Композиция «Master of Puppets» ( Мастер-кукольник или кукловод (перевод с англ.)).
снова нарушила тишину, как и тогда ночью, в дачном поселке.
 - Если честно, мне неприятно ощущать себя марионеткой в чьей-то игре! – признался Герман, перекрикивая музыку.