Мы хотим всем рекордам

Самбурову Юрию Сергеевичу

Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
 Сергей Есенин

1
Спорт в моей жизни занимал и занимает далеко не последнее место, а скорее… предпоследнее. Да и отношусь я к нему всегда инертно…

Ну нет у меня ни яркого желания, ни силы, ни умения, ни тем более упорства…

Конечно, как всякий нормальный мужик, я болею за наших футболистов, хоккеистов, биатлонистов, сокрушаясь и радуясь, высказывая дельные советы, коря за промахи и повышая адреналин в крови. А болеть – не самому на поле пахать. Здесь, кроме эмоций, ничего не надо.

Учась давным-давно в Военно-медицинской академии, а потом служа на флоте, мне все-таки пришлось несколько раз стать спортсменом-тотальником.
 
Волею судьбы я участвовал в каких-то соревнованиях и даже что-то завоевывал, но это было уже потом, во взрослой жизни, да и то по шашкам.

И ничего не поделаешь, военный, даже если он и врач, должен быть выносливым и мужественным. Было, не спорю. А еще, ко всему этому, я был безумно красив.
 
Женщины влюблялись в меня как помешанные, катаясь в истерике в пыли, умоляя о взаимности (последнее предложение в этом абзаце у меня, как и у вас тоже, вызвало улыбку. И только жена отнеслась к написанному весьма равнодушно. А может, просто сделала вид…).

Служа на флоте, даже принимал участие в очень «интеллектуальном» состязании по перетягиванию каната, отстаивая честь родного корабля. Но и здесь ничем похвастаться не могу. Если силы нет, умом ее не заменишь!

И все ж таки я имел честь, правда, потом за это имели меня, принять участие в соревнованиях по плаванию, защищая честь второго курса факультета подготовки врачей для Военно-морского флота на первенство военно-медицинского факультета в лучшем бассейне города-героя Ленинграда – бассейне спортивного клуба армии.

А получилось так: за какую-то очередную провинность мне объявили три наряда на службу, и я отрабатывал их через день, стоя дневальным по курсу. И было это аккурат за полтора месяца до летних экзаменов. Природа надела на себя зеленый наряд, солнце помогло женщинам сбросить колготки, вездесущие голуби сели на яйца высиживать потомство, а майское тепло плавило лед в сердцах черствых и бездушных людей.

Время приближалось к девяти, когда мне милостиво позволили сходить на завтрак, проглотить комок застывшей в комбижире перловой каши и выпить полусладкий чай, температура которого не превышала температуру тела здорового человека.

Я, измученный бессонными ночами стоянья у тумбочки с нулей до четырех часов утра, шаркая от усталости ботинками, с красной повязкой «Дневальный» на левом рукаве бушлата, чтоб не дай Господь патруль не забрал, равнодушно брел в академическую столовую.

Все послушные и дисциплинированные слушатели давно поели, их развели на занятия, где они впитывали азы военной медицины. А я… я отрабатывал свою непокорность.
У входа в столовую стоял подполковник Самбуров, начальник нашего курса, и нервно курил папиросу «Беломор». Он всем нам олицетворял собой образец военно-морского доктора: высок, подтянут, строен, симпатичен. Выглаженная форма идеально сидела на его статной фигуре, а огромная фуражка с шитым «крабом» лихо красовалась на его голове.

– Финогеев, кто есть сейчас на курсе?

– Никого, кроме дежурной службы. Коротаев на занятия пошел, сейчас дневалит Быцко.

– Дежурный кто?

– Мордухай.

Самбуров задумался, горестно сплюнул и закурил вторую папиросу.

– Не служба, а сплошь убогие. Придется тебе, Финогеев, защищать честь курса.

– Я еще не завтракал, – пытался возразить я, чувствуя что-то недоброе, а ослабевшая прямая кишка была готова сползти по ноге вниз.

– Не возводи пищу в культ. Пойди купи себе пирожок.

– У меня денег нет.

– На рубль, себе два возьми и мне. Сейчас поедем в бассейн. Веремеенко болеет, а Борминцев повредил ногу… Кого я сейчас найду? – он снова задумался. – Поплывешь ты!!!

– Я плаваю плохо. Второе место после топора, – попытался я свести разговор на шутку.

– Не спорь… – было видно, что начальник меня не слушает.

– У меня и плавок нет, шапочку кто-то спер… – я еще надеялся убедить его в своей непригодности.

– Шапочку и плавки здесь в магазинчике купим. Иди в буфет за пирожками, мне с капустой возьмешь, а я в магазин.

Когда я вышел, жуя пирожок, начальник курса ходил по дорожке взад и вперед и опять курил. У парапета стояло такси.

– Почему так долго? Мы уже опаздываем!

– Очередь была.

– Быстро садись в машину, повезу тебя как порядочного. Держи, это твое, – протянул он сверток.

Поставив на себе жирный крест и понимая собственную обреченность, я быстро сел на заднее сиденье, развернул бумагу и ахнул от увиденного: у меня в руках были огромаднейшие ярко-желтые плавки 60 размера, тогда как мое тщедушное, анемичное тело весило пятьдесят девять килограммов и даже 46 размер обычно грустно пытался сползти вниз.

– Товарищ полковник (в вооруженных силах подполковников обычно называют полковниками)… – Надежда вновь затеплилась в моей впалой груди. – Эти плавки мне велики, у меня 44 размер.

– Ничего, подвернешь, резиночку подтянешь… И вопросов больше не задавай. Плыть будешь ты!

Надежда угасла, почти не зародившись.

– Ты откуда родом? – спросил он.

– Что? – не понял я из-за шума в машине.

– Родился где, спрашиваю…

– Пензенская область, поселок Беково.


– Там речка есть у вас или лужа какая-нибудь?

– Извините, не разобрал.

– Ты не глухой? После соревнований на лор-кафедру сходи. Может, тебя пора комиссовать. Результат мне доложишь.

Таксист, молодой парень, тихо трясся от смеха, что еще сильнее подзадоривало моего начальника.

– Хопер.

– Что Хопер?

– Речка у нас, Хопер.

– Летом высыхает?

– Отчего высыхает? Нет, не высыхает.

– Почему тогда плаваешь плохо?

Я молча пожал плечами.

Мы подъехали к ненавистному мне бассейну. Самбуров протянул таксисту рубль.

– Не надо, товарищ полковник. Я получил от этой поездки истинное удовольствие.

– Спасибо, я тоже. Это один из моих многочисленных кандидатов в паралимпийскую сборную. Пойдем, у нас времени уже нет, – он взглянул на часы. – Через двадцать пять минут твой старт.

Таксист впервые рассмеялся в полный голос.

– Победы вам! – прокричал он, захлопывая дверь.

– Наша победа – не утонуть, правда, Финогеев? – и он обреченно хлопнул меня по плечу. – Ты хоть знаешь, кто такой Пьер де Кубертен и что он сказал?
Я потупился.

– Ничего не знаешь, бездельник. Тебя по жизни не голова ведет, а нечто другое. Запоминай, вдруг блеснешь где-нибудь. Де Кубертен – французский общественный деятель, барон, между прочим, в отличие от тебя, в самоволки не ходил. А сказал он слова, ставшие олимпийским лозунгом: «Главное – не победа, а участие». Так что иди и участвуй!

2
Олимпийца я даже отдаленно не напоминал. Плавки, дважды подтянутые и трижды подвернутые, чтоб ничего из них не вываливалось, очень напоминали форму лопнувшего желтенького воздушного шарика. И вообще, я сильно походил на сутулого, печального и разочаровавшегося в этой жизни мима.

На жеребьевке мне досталась седьмая дорожка.

«Божье число», – подумал я без энтузиазма и особой радости.

– Вы кто? – спросил, излучая радость, судья.

– Защитник Отечества! – хмыкнул я.

Раздался смех.

– Это я вижу! С какого факультета?

– Четвертого.

– Второй курс?

– Так точно!

– Кто начальник?

– Самбуров…

– Если таких орлов готовят для флота, мы – непобедимы! Выходим и строимся! После того, как диктор всех представит, встаете каждый на свою тумбочку. Все ясно? Пошли!

Когда мы вышли, болельщики (а их было достаточно много, в основном жены, невесты и просто подруги будущих военно-морских врачей) от увиденного вначале остолбенели, а потом разразились неудержимым хохотом. Овации переросли в шквал аплодисментов. Все их внимание было приковано, естественно, ко мне.

Я украдкой бросил взгляд на трибуну. Начальник курса сидел, упершись руками в колени, низко наклонил голову и пальцами нервно крутил папиросу, периодически нюхая ее. Я понял, что он хочет не только курить, но и выпить, а может, и убить меня с особым цинизмом в изощренной форме.

Начали объявлять участников. Когда назвали мою фамилию, я сделал шаг вперед и импозантно наклонил голову, мои плавки тревожно завибрировали. Чаша бассейна вновь задрожала от раскатов хохота. Мне уже это начинало нравиться, и предстоящая гибель в водяной пучине не казалась столь трагичной.

Раздался свисток. Все разошлись, бодро встали на тумбочки и принялись махать руками, разминались, готовя себя к прыжку.

Болельщики продолжали неистовствовать, ожидая, что будет дальше. Такого циркового номера больше никто и никогда не видел в своей жизни.

Я согнул корпус и подогнул колени, чтоб локтями придержать намеревающиеся сползти плавки. Могу только представить свой вид сзади, но мне сейчас было не до этого.
Панически боясь высоты, со страхом глянул на воду, голова закружилась, подступила тошнота.

– Внимание! – голос судьи из-за шума еле пробивался.

Соревнующиеся напряглись, я вспомнил о счастливом седьмом номере и закрыл глаза, чтоб не упасть и не утонуть.

И вот – «долгожданный» свисток!

Как я оказался в воде, не помню, кажется, сзади кто-то меня подтолкнул. Теперь требовалось плыть нескончаемые пятьдесят метров, и желательно быстро Но опять возникла проблема – вторглись потусторонние высшие силы: я с ужасом почувствовал, что при соприкосновении с водой мои плавки сползли до колен. Натягивать их времени не было, потерял бы драгоценные минуты. Стиснул ноги в коленях и, извиваясь, как Ихтиандр, я неистово заработал руками. Казалось, что первые полтора метра я проплыл невероятно быстро. Но этот новый вид плавания оказался для меня очень тяжелым. Проклинать судьбу времени не было. Понимая, что плыть надо, я ослабил ноги, что позволило плавкам благополучно утонуть, и стал переходить на разные стили под общим названием «Самопомощь человеку на воде, не умеющему плавать», неспешно преодолевая водное пространство.

Когда с чувством собственного достоинства была мною преодолена половина дистанции, все, кто стартовал со мной, уже вышли из воды и ушли в раздевалку. Не дожидаясь моего финиша, стартовала следующая группа слушателей, и они уже догоняли меня.

Наконец моя рука коснулась кафеля, и я бездыханно повис на канате. Трибуны радостно взревели. Никто не собирался расходиться.

– Чего ждем?! Быстро вылезай! – заорал судья.
– У меня плавки утонули.

– Жаль, что только плавки.

– И что мне делать?

– Повторить их подвиг! – перекрикивая болельщиков, заорал он.

Трибуны резко затихли, они явно не понимали, что происходит внизу, и с нетерпением ждали моего выхода из воды, чтоб выразить свой неистовый восторг.
Самбурова на трибуне не было. И восторга от встречи со мной у него тоже явно не было. Да и мне, если честно, встречаться с ним абсолютно не хотелось.

Я почувствовал холодную дрожь в теле, а это минимум ангина, да еще накануне летней сессии.

Проклиная всё и всех, изрыгая в атмосферу общенародную брань, я подплыл к трапу и стал подниматься, при этом пытаясь прикрыть пах левой ладонью. Но из этого ничего не получалось, правая рука соскальзывала с поручня, и я дважды падал в воду. Мой новый номер снова привел в экстаз публику. Они встали и захлопали в ладоши… Вдруг кто-то запел:
«Мы верим твердо в героев спорта!
Нам победа, как воздух, нужна...
Мы хотим всем рекордам
Наши звонкие дать имена!»

Трибуны дружно подхватили эту песню. Такого ликованья здесь никогда не было, даже при проведении мировых и олимпийских игр.

А я, сгорбившись, синий, весь покрытый огромными мурашками, прикрыв мужское, с позволения сказать, достоинство, которое сжалось до величины спичечной головки, и походя; на стоящего на лестничной площадке обнаженного инженера Щукина из знаменитого романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев», скользя по кафелю, шел в душ, прекрасно понимая, что впереди ничего хорошего меня ждать не может.

3
Ночью у меня поднялась высоченная температура и я был госпитализирован в клинику инфекционных болезней с лакунарной ангиной. Видно, Бог из двух зол выбрал одно, менее жесткое.

4
Шли годы, я мужал, приближалось окончание учебы в академии. Но даже потом, по окончании, будучи уже офицером, когда приезжал в Ленинград на повышение квалификации, меня иногда узнавали, останавливали незнакомые мне люди, жали руку и неистово хохотали.

Путь к Славе и Бессмертию не всегда покоится в благих делах.