Обамка

Мерно, за годом - год, за веком – век, шелестели двигатели. Космический корабль, сгусток гениальнейших идей десятков тысяч инженеров, монотонно и неумолимо поглощал пространство, пропускал его через себя и отбрасывал назад с немыслимой для объектов, имеющих массу покоя, скоростью.
Все долгие годы полета космонавт спал, упакованный, как в кокон, в толстые тугие жгуты силового поля. День, ради которого и затевался полет, неумолимо приближался. В час «минус 7» автоматическая система слежения за сном, получив соответствующий сигнал от ЦБМ - центрального бортового мозга, разбудила космонавта.
Задолго до этого момента чувствительные датчики системы наведения и навигации поймали и уже не выпускали из своих перекрестий голубую точку – третью от светила планету данной звездной системы, находящейся на периферии одного из рукавов неприметной спиральной галактики.
В час «минус 3», по окончании предусмотренных регламентом постпробуждающих процедур, космонавт с аппетитом пообедал. Чуть позже ЦБМ выдал отчет об атмосферных, геологических, биологических и всяких прочих условиях в предполагаемом месте приземления и перевел корабль в режим орбитального полета. К этому времени цель полета на навигационном экране выросла в затянутый рябью облаков голубоватый шар.
В час «ноль» ЦБМ отдал команду на вход в плотные слои атмосферы.
* * *
На завалинке сидел, пыхтя самокруткой, старик. Изба, в которой он обитал, стояла наособицу, у околицы. Само село шесть царей назад, еще при Хрущеве, было признано неперспективным, и с тех пор росло словно бурьян – само по себе. Жилых дворов оставалось десятка три. Зато какой шикарный луг карабкался вверх по косогору чуть ли не от подошв стариковских галош!
Ослепительно сияло солнце. Старик щурился, любуясь весенним разноцветьем луговых трав. Из-за ближайшего холма начал выползать белоснежный пук ваты – ленивое степное облако. Начал выползать, да так и застыл, словно прислушиваясь к странному нарастающему клекоту, идущему со стороны солнца. Прислушался к нему, склонив голову на бок, и старик.
Звук нарастал. Становился тревожным, волнующим.
- Аль самолет? – собирался подумать старик. Собирался, но не успел. Всем известно – старческие мысли летают куда медленнее космических кораблей. Блеснула яркая вспышка, раздался дикий грохот, тугой, как слежавшаяся подушка, ветер толкнул старика в грудь, и он подавился махорочным дымом.
Минут пять старик отхаркивался и кхекал, смаргивая жгучие слезы. А когда,  наконец, проморгался, увидел: шагах в сорока от его избушки стоит бабка Надя, соседка. А у ног ее дымится какая-то куча - навроде муравьиной.
Со скрипом разогнув падагрические колени и опершись на толстую суковатую палку, старик поковылял к эпицентру событий, расположенному в настоящий момент аккурат у ног Надежды. Та отирала губы уголком завязанного под подбородком платка и крестилась.
- Мить, погляди - икнула бабка, - чегой с неба-то сверзилось.
- С неба? – старик ковырнул кучу концом палки и крякнул от неожиданности –посередине кучи выброшенной (взрывом? – на этот раз успел додумать старик) земли блеснуло нечто алюминиевое, размером с 5-ти литровую кастрюлю.
Крышка кастрюли со стуком откинулась, и на глазах изумленных и напуганных стариков из недр алюминиевого цилиндра выбралось нечто. Точнее – некто. Размером некто было с дристливого котенка. Сморщенное, коричневое, лопоухое. С лиловыми, слегка навыкате, глазами.
Существо провело лапками по впалому животу, выпрямилось и запищало, яростно вращая глазами.
- Ну чисто Обамка! – всплеснула руками бабка.
Существо и впрямь чем-то неуловимым напоминало лидера несильно дружественного государства из телевизора.
- Знаешь, Митя, - продолжала между тем Надя, - жалко мне его. Заберу-ка я Обамку к себе. Отпою молочком, обогрею. А там видно будет, что дальше с ним делать.
* * *
Увы, но молочко Обамка лакать отказывался. С каждым днем он пищал все тише и тише. А через неделю и вовсе окочурился. Поплакала бабка Надя, попричитала, да и закопала Обамку на задах, за огородом. А в зиму эту случилось с бабкой несчастье – з глузду съехала. Не, не буйно, по-тихому. Все стонала, крестилась, да Обамку своего слезой вспоминала. Вспоминать-то вспоминала, а место, где гуманоида закопала, - показать не могла – запамятовала.
Как слухи про Обамку-то до города доползли – так ученые, из Сибирского института, целой бригадой приехали. Бригада та весь бабкин огород перекопала – все трупик искали. Да так и не нашли ничего.
И к деду Митяю приставали с расспросами, и к другим сельчанам. Да бестолку все. Где Надя мальчонку прикопала – и правда – не ведал никто. И про кастрюльку евойную Митяй не раскололся. Аппаратик, что дед из нее смастырил, самый забористый в округе первач выдает. Дураков нет – коровку-то дойную резать.