Глава 70. Как Руль перестал интересоваться политик

«Как» – в смысле «в каком духе». Ему про политику все объяснила новая подруга. Она была врачом-психиатром, Руль с ней познакомился у палатки с пивом и чипсами.
Они сидели на втором этаже, или на огромном балконе, кафе «Кукушка» в здании Белорусского вокзала в двенадцать ночи. За витринными окнами – 25 октября 2000 года. «Кукушка» работала круглосуточно: надо же где-то перекусить с поезда. (В 2010-х годах в ней расположился сетевой фастфуд «Сабвей», который позже был выгнан сетевым рестораном «Иль Патио».)
Пили пиво, слушали радио, которое играло шансон на все огромное пространство кафе.
Ресторан рядом, в здании Белорусского вокзала, уступал и объемом, и интерьером. Балкон был открыт для посетителей, его закрыли позже цепочкой. Из соображений безопасности, очевидно. Хотя это же не крыша собственного жилого дома, на которой теперь не погулять свободно, как в девяностых, и не посмотреть на вечернюю Москву. А Москву можно понять и полюбить только с крыши высокого дома, с биноклем, имея обзор на все триста шестьдесят градусов в красивый летний закат.
– Советскую психиатрию многие не жалуют, – затронула девушка уже двадцатую тему вечернего разговора.
Она была старше, и про нее можно было смело сказать «врач-психиатр советской школы». Они знакомились в неисчерпаемом ночном разговоре, два открытых человека.
– Дескать, злые доктора, сажали людей свободного духа в психбольницы. Но маньяков никто не отменял.
– Сексуальных, – улыбнулся Руль. Но на всякий случай снял руку с ее груди: он еще не преодолел робости от знакомства с женщиной-врачом.
– Не только. Вот у нас лечился депутат Пупкович, не помню, каких Дум. Четыре попытки суицида за четыре года в кресле. Они же там все «того».
– Угу, вспомним Борю Ельцина.
– Да-да! В советское время ставили диагноз «мания реформаторства» и возвращали маньяка к труду на заводе, к станку. Наблюдали, конечно. Социальный маньяк может быть разным. Маньяком-разрушителем, с жаждой уничтожения жертв. Примеры известны. Маньяком-властолюбцем, который хочет подчинения жертв. Маньяком-миссионером, желающим улучшать мир. Например, яростно бороться с льготами или с загрязнением окружающей среды. Психически больными всех их в настоящих условиях назвать нельзя, изменить жизнь к лучшему – нормальное желание. Но политика – это работа маньяков разных типов с нами, жертвами, и война маньяков разных типов между собой. Психиатрии запрещено комментировать политику. За это демократия дает ей другие огромные права.
– Какие же? – спросил Руль.
– А это – тайна. Коммерческая тайна.
Новой подруге предстояло назавтра собеседование в западной известной фармацевтической фирме, она претендовала на престижную, хорошо оплачиваемую должность медицинского представителя. Машина и мобильная связь от компании в 2000 году считались апофеозом карьеры.
Но в целом их общение не было заумным, вечно затрагивающим «непознанное и таинственное». Они просто были на одной волне.
Она оказалась легким человеком. Сочетание ума и легкости, как у Александра Дюма-старшего и его героев. Было в ней что-то от Миледи, героини Дюма, если представить себе деятельную, уверенную и очень положительную «Миледи наоборот».
Новая подруга сразу призналась, что не умеет готовить.
– Я умею и люблю разливать чай, – улыбнулась она.
Как химик и вообще дитя девяностых, Руль готовить умел.
Ее предыдущая личная жизнь осталась тайной для Руля.
В тот вечер Руль не думал, что останется с этой девушкой надолго. Он держал ее прекрасную полную грудь с большими ареолами и торчащими на сантиметр сосками, лифчик и кофта были сдвинуты вверх.
На балконе кафе сидели они одни. «Она постарше, чем эта моя соседка, девушка в белом с огромной собакой. И та, молдаванка, которая втроем с подругами (одна краше другой, и все – кондитеры) живет в пустой хате на Лесной, звала сегодня. Да… Джакомо Казанова, мемуары. В их эротической части, конечно, а не там, где про чуму...», – думал Руль.
Вечер предлагал выбор: он был желанен везде. Как голубок у Пушкина в «Гавриилиаде», он мог сегодня порхать в ногах минимум трех богинь, на выбор.
Руль сказал по инерции, обладая отличной памятью на гадости, цитатой из Джакомо:
– Пусть молодой достанется то, что мы сбережем на старухе… Ах, к чему я это... Чаевые. Возьмем по пиву, накинем пять рублей молоденькой. В пику накрашенной хамке.
Внизу стояла средних лет официантка, а с ней – молоденькая, которой Руль сунул купюру в пять рублей и сказал нарочито громко: «Это вам за улыбку и вежливость».
И он расстался со «своей девушкой»: «Поздно, пойдем тебе машину ловить, мне же запоминать номера…».
Зайдя в «Кукушку» через пару дней, он выпил водки. Молоденькая официантка Катя его узнала. Принеся ему поднос, украдкой тоже махнула рюмку, другую… Noch ein Vodka… Потом Руль пошел в платный туалет, и Катя присоединилась к нему в кабинке.
Один глубокий поцелуй, и она, ни слова не говоря, нагнулась над унитазом. Все произошло быстро, все случилось одновременно.
Вывески в «Кукушке» менялись, а туалет – нет. Он был платный, те же тетки в предбаннике собирали деньги еще двенадцать лет.
Затем пошло поехало: «Сабвей», «Иль Патио»… Что дальше?