Глава 79. Кризис-08. 2008 год

Глава 79. Кризис-08. 2008 год
 
Наступил очередной кризис.
2008 год, нефть краткосрочно упала до 45 долларов за баррель. Руль вернулся с Урала, из Нижнего Тагила. Там пахнуло девяностыми, рабочих крупнейших уральских заводов в очередной раз выперли в бессрочный отпуск, и те, которые помоложе, пьяными и агрессивными группами бродили днем по улицам. Все как тогда… «Слава богу, – думал Руль, – не девяностые годы, на заводах сплошь сорока-пятидесятилетние рабочие. Эти шумиху разводить не будут…».
– Культурный вакуум нулевых годов – это вакуумный насос времени, – делился в начале 2009-го Даня с Рулем в клубе. – Он на время затянет страну в легендарное десятилетие. «Дискотеки девяностых» – это пока. А потом вакуумный насос запустят на полную мощь. «Мы хотим, как тогда». «Мы не хотим видеокамер в парке Горького». И пошло-поехало... И им дадут – без видеокамер, но за деньги. И также захотим этого, что вполне естественно, я, Даня, и ты, Руль, под наши сорок. Мы вдруг прекратим корчить из себя деловых, солидных и одновременно вечно молодых девайсоманов, экстремальщиков и так далее... За нами потянутся те, кому сегодня двадцать. У них та же музыка в плеере, что и у тебя.
– Да, и плюс культ вечной молодости, – кивнул Руль, сдувая пепел сигареты с рукава обтягивающей футболки. – Теперь нет сегрегации по возрасту, все вечно молодые.
– А им на пятнадцать лет меньше, чем тебе, – заметил Даня. – Они другие, понял? Другие знают «дикие девяностые» по телевизору. Но они испытывают зависть от твоих рассказов о той недоступной свободе, неподконтрольности. Свобода в юности – это все. А они несвободны, они все вроде работают, но большого дела у них нет. Они несвободны сегодня, потому что большинству завтра стоять в форме в баре и говорить: «Здравствуйте, присаживайтесь».
– Или, – подхватил Руль, – несвобода из-за увлечений, которые собирали людей вместе, рекламными ходами, на три часа. А настоящие субкультуры живут сами и в деньгах не нуждаются.
– У них есть зависть к той свободной, именно плотской любви, когда узнают, что тогда она была. Без заглядывания в карман, который у всех был дырявый, – уточнил Даня. – Они ищут любовь на сайтах знакомств, убивая там чистых пару лет активной жизни и ничего не находя. А в девяностые любовь была доступна. Причем тебе, Руль, сразу на выходе из очереди к палатке.
– Это так, – согласился Руль.
– Подруга на ночь, роковая красавица с ночными беседами по телефону по два часа, или начитанная умница, или, наоборот, тупая жесткая колхозница, жена, любовь на всю жизнь, любовница... Все они стояли за тобой в очереди и ждали, когда ты выберешь пиво. Живые, а не картинки на сайте. И они были готовы, каждая, исполнить свою роль. Им больше негде было ее исполнять. Только в очереди или на выходе из метро. Сейчас они исполняют ее в Интернете.
– Все верно... – Руль задумался. – Такая частая, искренняя, животная женская любовь, что странно, сегодня лишь у таксистов. Они будут развозить отсюда, из клуба, бедных пьяных студенток утром. И те не в состоянии тыкать в телефон в поисках любви. Могут лишь ее попросить.
– Да блин! Поговори с моим вторым шурином, он таксует у клубов. «Да эти девки по утрам мне, – скажет он, – вот где! По одной-две за ночь. А что делать? Едешь, а на полпути оказывается, что денег нет…». Да с любым таксером потри – если он знает по-русски, то порасскажет про московские горячие утра…
Диджей замешкался – и поставил «ту» сальсу.
Через три минуты Даня вертелся в толпе. Подбежал к Рулю.
– Смотри! Им же ремиксов наделали! Ремиксов на эту вещь куча. За десять лет! Но босиком они только под родную скачут! Ты все понял?
Руль понял.
Все одинаковы. И бедная студентка в Липецке, и молодежь в нефтяных компаниях и силовых конторах, посаженная отцами, – у всех один стиль мысли. Та же легкая зависть к поколениям старше. Те же смутные воспоминания о никчемном детстве девяностых. Чувство пропущенной молодости. Зажатость системой.
Романтизация Советов, которые творили Большое Дело в коллективе. Кому-то большую войну, кому-то большую торговлю. Кому-то – большой завод и коллектив до старости.
Большое Дело, и надолго. Без него и деньги – не деньги, и выходные – не отдых, и мужчина – не мужчина, а так, перекати-поле. Как, например, любой врач сегодня, отучившись годы, мечтает о собственной клинике или о том, чтобы стать чиновником от здоровья, перестать быть врачом и управлять.
В девяностые у всех была надежда на то, что вернется Большое Дело и все в нем поучаствуют. А девяностые – этакий отдых для народа между двумя Большими Делами.
«Все вернется» – важнейшая идея девяностых.
Горизонт планов сузился до года-двух, а не до пенсии. А она будет? Нет. Так начните Дело при нашей жизни.
Все, кто вырос в девяностые, впитали идею о том, что вернется хоть какой-то смысл в российской жизни, кроме котировок нефти в Нью-Йорке. Они ждут.