Жил-был я. Кн. 3 Беседы. Гл. 9

     Что в Училище плохо поставлено, так, это ремонтная подготовка. Ну, не учат курсантов как ремонтировать. Клапана. Редукторы. Захлопки. Манипуляторы. Разбирать насосы. Поршневые, центробежные, винтовые, скальчатые. Компрессора. Холодильные машины. Разбирать - собирать. Разбирать - собирать, до седьмого пота. От замены прокладок и намоток набивок до устранения серьезных неполадок и подготовки инженерного решения. Ведь каждый механизм имеет секрет, каждый имеет свой подход и все это познается с опытом. И ручками. Ручками. Ручками!
      «Да, - говорили преподаватели, - типы кораблей разные, и хоть матчасть унифицирована. Все же есть различия. На кораблях научитесь. А курсанту что?
      - Что?
      - Лишь бы не грузили. Лень молодецкая. В общем, «в учебных центрах обучат».
      - В Палдиски.
      - Ну, до Палдиски надо еще доплыть! Да, кому-то повезло и сразу в Центр. А я, красавелло, хоть и на подводной лодке, но в трюме и в заднице.
Руки. Руки должны знать, как «гайки крутить». До седьмого пота, вслепую. Сам научись, а потом и матроса учи.
       Согласен, надо знать теорию и физику процесса. Но мне или Меху все равно ламинарный поток в трубе или турбулентный. Как иссекает энтропия. Если простая трюмная помпа не откачивает воду за борт из цистерны грязной воды номер два. А датчик верхнего уровня горит уже два часа (падла!) и очень нервирует начальство.
        Или УФП – холодилка четвертой провизионной камеры вышла из строя и не холодит, а в камере - мясо и прочие нежные деликатесы, а ходить нам по глубинам еще полтора месяца. Давить на голос и драть мичмана, ответственного за холодилку?! Надо! И в тоже время до холода в загривке понимать, что мичманец-то соображает в устройстве холодилки не более твоего. И тогда приходится обкладываться документацией и читать чертежи, инструкции и схемы, чтобы заменить, правильно заменить (!) терморегулируемый вентиль. Или разбирая машину, молить Бога, чтобы «сдуру», не упустить в отсек «фреон-12» и пинать старшину команды («с-с-сука!»), чтоб нашел-таки банку с фреоновым маслом ХФ-45 (о которой «долбил» старшине команды две недели кряду).
       Чтоб потом в полусне (от усталости) услышать, охреневшего от счастья, холодильщика: «Товкомдир, Ярый Батькович. Холодит, мать ее! Холодит холера ясна!!» - «Вот, мазурики». И, оторвав себя от койки, идти докладывать о победе над техникой, получая взамен, ну вы знаете что.
       И все это надо ручками, глазками. Мозгами. В море, в пучине, на стартовой глубине.
       В Училище, ремонтную подготовку надо делать, пускай, не основным предметом, но вторым. Дураку ясно, что реактор и всё, что связано с ядерным топливом никто разбирать – собирать в море не будет, но как это делается,  надо знать. Хотя бы для того чтоб  не бояться. Что бы знать, если другого выхода не будет, пойти под излучение, как ребята с «К-19» - «Хиросимы».
        Если бы уменьшили б часы марксистко–ленинской философии, политэкономики капитализма и научного коммунизма, я думаю, любовь к Родине не уменьшилась. Лучше бы гоняли бы до мозолей и пота по ремподготовке, по знаниям, а не теории о движения составные частей сложной техники. Что бы «двойка с тройкой» за ремподготовку, ну, как скажем, по борьбе за живучесть, были клеймом на лбу неуча – «профнепригоден». Лучше бы в Училище прививали выше сказанное через голову, чем тоже самое в период боевой эксплуатации – будут прививать через задницу. Когда отступать некуда. Потому что тут не до шуток. Потому что от качества твоей подготовки зависит жизнь и твоя и жизнь твоих товарищей.
         Кто знает, сколько смертельных аварий произошло из-за неумелого устранении тех или иных «мелких» неисправностей.
         Под водой мелочей нет. Есть закон моря – «Или ты смерть отведешь или смерть отведет тебя», - другого не дано.
Так что, курсачи, чаще посещайте кафедры и лаборатории, в которых можно разобрать, покрутить учебные механизмы и приборы. И ручками их. Ручками. Ох, как пригодиться!
         Но я отвлекся. Мех, командир электромеханической боевой части ПЛ, капитан 2 ранга, был цепким, въедливым (желчным), педантичным, методически выверенным офицером. Флотскую службу Мех начинал матросом и потом уже офицером на первых атомоходах и хватил лиха по самые «не хочу». В награду - Орден Красной звезды и букет болезней.
        Ростом маленький, мне по грудь, но голосиной обладал - что «труба иерихонская». Бывалыча, как гаркнет в «Каштан»* центрального поста, а в отсеке кажется, что он из матюгальника, пардон, из репродуктора по пояс вылез.
        - Пел хорошо.
        - Что?
        - Наверное, пел хорошо? Да?
        - Ага, пел прекрасно. Как–то в ресторане. Толи в Палдиски, толи в Гремихе, не помню. На офицерском застолье. Механик, в подпитии, затянул украинскую песню. Зарокотал, с душой, и придыханием. Все кругом заслушались, даже, ресторанные лабухи замолчали в ожидании конца песни. 
         Да.... Выражался смачно! Обычно, тирада начиналась с прелюдии:
"А! – злорадно так. - Отличники БП и ПП! П.здр.ны с картонной ж.п.й. Муд.з..ны не траханные!!! Арап вашу мать!» Далее шел основной текст, с постановкой задачи, и, соответственно, с действиями Меха над подчиненными (их родней, близкими, и почему-то африканскими соплеменниками) если цель будет не достигнута.
       - Заслушаешься.
       - Да-да, только слушать было некогда, ибо его тирадой, сиречь, командой придавалось необходимое ускорение, в нужном для Меха направлении
       - Боялся его?
       - Что значит боялся? Остерегался. Я у него был, что таракан под увеличительным стеклом. Был на сторожЕ, а когда настороже надо либо хитрить, либо подчиняться. Я выбирал золотую середину. Одним словом, не Мех, а «Папа». Доставалось. Да что мне? Всем. Но мне казалось, больше.
       "Папа" был Хозяином железа, Мастером своего дела. Он сразу принял меня в «ежовые» рукавицы, отбил у «доброхотов - военморов – собутыльников», взял за шкварник и - в железный корпус - Welcome to Hell!
       - В ад так в ад. Не девочка. Не зря пять лет с одним якорем прошел? Не таких видал!
        И взыскания и снятие с дежурства по кораблю и прочие, прочие «чудеса» службы, о которых я, если и догадывался, но конкретно не знал. Испытания были на пределе моего естества. Но за эту школу я ему и признателен. Благодаря ему, я постиг суть службы, ее дно и изнанку, овладел методикой, как служить, не выслуживаясь, и не сразу, но начал «набирать обороты» - учиться, изучать, воспитывать личный состав и правильно, грамотно обслуживать технику. Много чего было: и неудачи, и свершения, и поломки, и ремонты. Служба то она ведь не гладкая.
         Но я выжил, не пропал, не скатился в нытики - «вечно недовольных всем», и насколько это стало возможным, стал думать самостоятельно, руководить группой без тычков со стороны.
        Да, Мех ошкуривал. Да, воспитывал. Да, ковал. Пока все не заблестело, не заработало, не закрутилось. Через четыре месяца; аккурат к 7 ноября я был освобожден от презрительного - «лЭйтенант» и услышал «товарищ лейтенант» или «Товарищ с фамилией». Я воодушевился и стал добиваться чести называться по имени отчеству. Как и положено по правилам этики подводного флота.
          В мае 1983, аккурат, перед получением моего "старшего лейтенанта", Механик уходил с экипажа. Его списали из плавсостава по здоровью. Уход дался ему с трудом.
         Прощаясь со мной он сказал:
         - Жаль, мало послужили вместе.
         Я встрепенулся. Но он не дал мне слова.
         - Ты, Ярый Батькович, набрал хороший темп, у тебя впереди ещё вся служба. Знай дело и береги людей.
         Твое время придет. Поступишь в Академию. Большим начальником станешь. Флагмех о тебе хорошего мнения - он подмигнул мне и, посерьезнев, добавил, - за грубость, зла не держи.
         - Чего уж там? Сам хорош, - отнекивался я, краснея от «природной скромности».
         - Много я в тебя вложил. Не подведи меня.
         - Не подведу, - скорее удивленно ответил я
         - Знаю. Давай, Ярый, - Механик пронзительно глянул мне в глаза
         - До свиданья, Михаил Федорович.
         Он зачем-то поправил повязку «Рцы» на моем левом рукаве. Молча плеснул рукой.
         Потом посмотрел на стоящих напротив нас офицеров - механиков. Приложил ладонь к козырьку и громогласно: «Благодарю за службу!»
         - Служим Советскому Союзу! - на редкость стройно ответили подводники.
         Мех пожал руки стоящим на пирсе офицерам, подхватил портфель  и шаркающей походкой не оглядываясь пошел на берег. По-моему, с ним пошел и замполит. Тоже классный мужик.
          И, как мне показалось. После  заминки жизнь «встрепенулась» и пошла своим чередом
         У КДП, что уже за корнем пирса Механика и Комиссара нагнал  троекратный низкий утробный бас «Тифона», Это мой старшина команды, подал воздух к устройству и отправил Меху последнее лодочное «Прощай».
Михаил Федорович остановился, повернулся, чиркнул взглядом по каменным островам, темным водам пролива. Пирсу и лодке.
         На пирсе людно. Хрусталик нечаянной слезы, отсвечивая гранями, показал Механику, что все, кто стоит между бортов подводных исполинов приветственно машут ему руками. Михаил Федорович, приосанился и, резко приложив ладонь к козырьку фуражки, отдал последнюю воинскую честь кораблю и  экипажу.
         Так ушел  мой первый Механик....
          - Лодке было 9 лет, Михаил Федорович механиком – 6 лет, за это время ни пожаров, ни поступлений воды, ни аварий технических средств и, соответственно, гибели личного состава не было. Не то, что у них, - я кивнул головой в сторону соседей. – Стало быть, правил электромеханической частью правильно, несмотря, на замечания замполита и предложения партбюро о разбавлении лексикона цензурными словами.
        - Значит, хороший был Механик.
        - И механик хороший, и человек хороший. Одним словом - настоящий подводник. Многому научил, многое я сам у него перенял. Впитал, так сказать...
        Растроганный, я поднялся в ограждение прочной рубки: «Владимир Петрович, мы договорились дать «Сирену».
      - Дак, товарищ лейтенант, что-то не срабатывает, наверное, пружину сорвало, чего - то воздух не "сосает", - юлил старшина команды.
     - Так. Утром, на проворачивании, «Сирена» была в строю. Быть, - я постучал по рычагу устройства. - Что? Утром, быть, значит, работала, а сейчас «не сосает»! – наступал я. - Вы что, быть, отлич-ни-ки БП и ПП картонные, быть, замерзли?! Ща, я вас, разогрею....» Ну и далее, как говориться, «по известному тексту».
       Через час «Сирена» перестала капризничать, «засосала» что надо, и крутилась и подвывала, как и положено инструкцией по эксплуатации устройства. «Можете, когда хотите, отличники, быть!» И служба окончательно пошла по проторенной колее.
      - Что-то я не слыхал от тебя про отличников, - спросил Отец
      - А я больше их и не поминал. Вообще на службе старался не пользовать нецензурщину без дела. Хотя, чего на Флоте не бывает? - улыбнулся я.
       Между тем, время подошло к 22 часам. Полярный день, время спуска Военно-морского флага.
       - Товарищ лейтенант, время.
       - Есть
       Дежурный поднялся «нАверх».
       Шальной майский заряд побелил снегом рубцы пирса, каменные россыпи осушки, склоны скал, плоскости рубочных рулей, ракетные палубы атомоходов.
       «И нет нам почвы тверже под ногами, чем палубы подводных кораблей»**. - Пришло в голову, поднявшемуся на ходовой мостик, дежурному, когда он огляделся окрест.
      Вихрь умчался в тундру, оставив после себя снежный хвост, который крупными хлопьям опадал отвесно вниз.
      Дежурный соседней по пирсу лодки поднялся на мостик. Подвахтенные матросы встали к гюйсам.
      - Ярый - крикнул сосед, «штурманёнок Сашка», командир электро-навигационной группы. – Сегодня ты командуешь.
      Ярый согласно кивнул. В бухте, на одной, второй лодке включились якорные огни. Ярый посмотрел на часы. «Пора»
И зычно с расстановкой (как учили): «На флаг. И гюйс – смирно!
      Два мичмана соседней лодки, что работали по носу, строй матросов, идущих над осушкой остановились и, повернувшись лицом к кораблям, замерли.
      Снег стал реже, он ложился на настил пирса и таял.
      «Флаг и гюйс – спустить»! - скомандовал Ярый. Флаги как порубленные упали.
        Подвахтенные ловко их сняли и аккуратно свернули. Ярый наклонился к «Каштану»: «Центральный - мостик»
       - Есть.
       - Включить якорные огни. Двадцать два часа. Записать: Военно-морской флаг и гюйс спущены. Якорные огни Включены.
       - Есть.
       - Внизу!
       - Есть
       - Я на пирс, осмотрю корпус... И покурю.
       - Есть.
       - Саня, - Ярый крикнул соседу. – Спускайся?
       - Да, - ответил сосед и исчез под козырьком ходового мостика.
       Два дежурных, два товарища, два подводника. Не торопясь сошли на пирс, внимательно посмотрели на своих верхних вахтенных.
       Ярый похлопал по подсумку, нащупывая рожок второй магазина. «Служи».
       Отвесно падающие снежные струи размывали перспективу. Дежурные прикурили и, ведя негромкий разговор, медленно двинулись вдоль  бортов на конец пирса.
       ПохОду, мазнули взглядом по маркам углублений. «Норма».
       Снег стал редеть, над заливом он уже пропал. И как подрезанный неожиданно закончился совсем. Высокое синее небо очистилось. С конца пирса было видно, что на Святом Носу еще метет, укрывая белой пеленой сопки.
       Закурив по второй, дежурные пошли назад. На сыром после непогоды пирсе заиграли блики.
       Не яркое заполярное солнце катилось по кругу, напоминая о том, что сейчас конец мая и полярный день, а снег это так, чтоб люди не забывали, что живут и служат на Крайнем Севере.
       Сразу стало теплее. Временами поддувал колючий ветерок, напоминая о том, что тепло это скорее исключение, чем правило. 
       Дежурные поднялись каждый на свой борт. Оставив верхних вахтенных бдеть до смены. Сашка на лодку с бортовым номером 839, Ярый на свой - 888. Это было последнее наше с Саней дежурство, через три месяц во время обеспечения торпедных стрельб он погибнет. Недалеко, на рейде Териберки. Обеспечит подъем всех матросов и мичманов. А сам? Сам… не выйдет. Так и задохнется в темноте и холоде  корпуса перевернувшегося торпедолова. Вот так. Служил на лодке, а погиб по чужой глупости на утлом суденышке. Вечная память тебе, Саша Половко.
       Гремиха. Май. Полярный день. Молодость.
         ...................................................
       Отец кивнул, но потом, спохватился и с тревогой посмотрел на меня.
       - Ты в кормовой трюм шестого отсека без дела не залезай, а если и залез, то долго не сиди.
       - В «яму»? Где разобщительные клапана по трюмной и осушительной магистралям?
       Он, раздраженно, перебил. – Да. Вижу, знаешь. В этом районе, на кормовой переборке шестого отсека, слабая защита, - Отец поежился,- «фонит» там здорово.
       - Сто двадцать девятый шпангоут***. Хорошо. Минимизирую.
        Мы замолчали.
       - Ты ешь, ешь, сынок, - спохватился отец. Хочешь конфетку? - он полез в карман, - я сейчас. Сейчас достану.
       - Спасибо, Батя, не хочу. Спасибо.
       - Ну как знаешь, не стесняйся
       - Чего уж, – я обнял рукой его плечи.

*)«Каштан» - внутренняя общекорабельная двухсторонняя громко-говорящая связь. Простая, надежная и удобная. Снята с вооружения.
**) «И нет нам почвы тверже под ногами, чем палубы подводных кораблей» - Эти строки написал Герой Советского Союза, командир подводной лодки «М-172» капитан 2 ранга Фисанович Израиль Ильич (23 ноября 1914 - 27 июля 1944). Его могила – море.
***) 129 шпангоут - На ПЛ этого проекта переборка – граница между шестым отсеком – отсеком вспомогательных механизмов и седьмым – реакторным с двумя ядерными реакторами. В трюме шестого отсека у переборки и находились два ручных клапана, которые разобщали носовые и кормовые контура осушительной (аварийной водоотливной) и трюмной магистралей. В этом районе, у переборки уровень излучения был несколько выше, чем вокруг. "Трюмачи" без дела в «яму» не лазили.

Продолжение: http://www.proza.ru/2020/02/01/1539