Гибель дивизии 22

                РОМАН-ХРОНИКА

                Автор Анатолий Гордиенко

  Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).

Продолжение 21
Продолжение 20 http://www.proza.ru/2020/01/04/761

                «Держались на лошадях. Теперь их нет – поели»

                «28 января 1940 года.

  Сегодня чуток потеплело. Когда пали сумерки, я опять побрёл в штабную землянку танкистов. Гапонюк приветствовал меня кружкой кипятка и одним сухариком. Спасибо и на том, значит, не пропал мой скорбный труд, не напрасно я топал сюда.
Исаак подтвердил, что при наступлении финнов две недели назад с их стороны был задействован полностью 39-й полк и десяток батальонов из других полков.
Что же получается? Получается, что против нас и наших доблестных соседей-питкярантцев стоит чуть ли не полнокровная дивизия финнов. Но Питкяранту они не взяли. Грызут, грызут оборону 168-й, и ничего у них не выходит.
— Нас пока оставили в покое, — гудел Гапонюк. — Но скоро, видать, займутся и нами. Надо выстоять! А как? Народ обессилел от голода. 26-го наш Кондратьев послал начальнику штаба 56-го корпуса полковнику Иконникову радиограмму – мы голодаем, ждём сухари, концентраты, соль. Сегодня мы снова радировали. Читаю тебе шифровку.

  «Держались на лошадях. Теперь их нет – поели. Самолёты сбрасывают мало и нерегулярно. 76-й танковый батальон имеет 20-30 раненых и больных, продуктов нет, истощены. Бросили соль, но она рассыпалась. Народ истощён. Надо бросать соль. Дайте сегодня же соли, соли, соли. Примите меры».
Ну, что скажешь, Николай Иванович? Молчишь. Не очень литературно написано? Может, и так, зато я писал, что есть, что на душе накипело. Пусть читают, пусть костерят Кондратьева и меня. Чёрт с ним, был бы результат. А как тебе эти поганцы, наши славные лётчики? Хуже не придумаешь! Они что, пальцем деланные? Инвалиды по зрению? Всё мимо и мимо! Ну что с ними происходит, скажи мне? Кондратьев подбивает Кондрашова послать жалобу самому наркому Ворошилову.
— Но это может вам аукнуться знаешь как, Исаак Афанасьевич? — стал я успокаивать полкового комиссара. — Тише едешь — дальше будешь...

  — Чего ты всё боишься, чего дрожишь? — стал наседать на меня Гапонюк. — Нам с Кондратьевым уже нечего терять, наша песня спета: все наши танки мёртвые, дорогой корреспондент центральной «Правды». Кстати, Николай, обратись в свою газету, большевистская печать — великая сила! Обмажь чёрной краской авиацию, которая и врага не бомбит, и своим продукты не умеет как следует сбросить, всё летит к противнику, а те зубы скалят, заразы белобрысые. Напиши, зашифруем и передадим с нашей радиостанции. Давай, хлопец, крути динаму!
Гапонюк разошёлся вовсю. К нам как-то незаметно подошли начальник штаба бригады полковник Смирнов Иван Андреевич и помощник по хозчасти командира бригады Данилин. У последнего всё время болят зубы, и бедный Иван Сергеевич не снимает повязку, смешную и грязную, поди целый месяц. Теперь они молотили меня уже втроём, молотили, как сноп спелой пшеницы, в три цепа: раз-два-три, раз-два-три! Нашли наконец-то на ком сорвать злость. Я терпеливо стал ждать, пока они выпустят весь пар. А когда танковые командиры стали остывать, я сказал, что «Правда» подобную критику не напечатает и что лучше всего сделать нечто обратное: погладить лётчиков по головке этак ласково, ласково, сказать, какие они храбрые, умелые, заботливые. Гапонюк сначала таращил на меня свои рачьи глаза, а затем зло махнул пятернёй, крепко выругался и ушёл в свой угол.

  На следующий день я отнёс Разумову чирканный-перечирканный листок. Разумов и Кондрашов одобрили мою инициативу, уговорили подписать обращение и Кондратьева.
«Дорогие друзья! Дорогие красные сталинские соколы! Хотя мы более месяца находимся в окружении, мы не теряем уверенности в нашей победе. Да и могут ли большевики, окрылённые заботой Сталина, об этом подумать? Мы — стрелки, артиллеристы, танкисты — шлём вам, гордым соколам нашей страны, боевой привет. Появление ваше в воздухе увеличивает наши силы, мы видим вас и слышим, как уверенно на голову врага рушатся ворошиловские килограммы. Мы чувствуем помощь, заботу, видим смелость и отвагу и впредь надеемся на них. Не забывайте: для нас продукты имеют большое значение. Ждём на выручку! Братски вас обнимаем».
От Разумова пошёл к сапёрам. Мне хорошо у них. Не ноют, не рассказывают сказки о былой давней еде. Дружные, молчаливые, работящие. Не ловчат, всегда готовы пособить ближнему. Не ломают шапку перед начальством. Когда я среди них, у меня что-то оттаивает в душе. Я завидую им. Завидую давно, с первых дней знакомства. Вот живут же люди, говорю я себе, терпят, не скулят, как мы, политотдельцы. Муки, выпавшие на нашу долю, принимают как настоящие воины, как какие-нибудь викинги. Пока брёл к землянке сапёров, откуда-то взыскался злой ветер. Он срывал, подхватывал с земли мелкий колючий снег, и тот сёк моё подмороженное лицо, сёк так, словно это был не снег, а осколки битого оконного стекла.

  Слева горела всё ещё не догоревшая наша пекарня, над ней вознеслись пухлые клубы чёрного жирного дыма. Красный свет пожара, и никого вокруг. Картинка ада.
— У вас на щеках будто мелкие ягодки бруснички прилепились, — сказал мне Серёга Тибуев, когда я присел у печки.
— Пекарня горит, — сообщил я, вытирая загустевшие капельки крови рукавом полушубка.
— Теперь хлебца уж точно не будет.
— Песни-то поёте нынче? — спросил я.
— Коли тоска совсем одолевает.
— Спойте вашу карельскую, любимую. Хочу записать слова.

  Долго молчали сапёры, поглядывая друг на друга. А тут почти все ребята из Ведлозера, из Спасской Губы — колхозники, лесорубы. Наконец ответил младший командир Стаппуев.
— Не знаем карельских. Отучили нас, карелов, от своих песен. Старики ещё помнят, а мы, молодые, только русские поём — «Катюшу» да эту, что Чапаев любил: «Шумела буря, гром гремел». Эту можем спеть, эта к нашему положению подходит.
— А по мне дак и ничего, — сказал боец в будёновке. — Пусть вся наша страна говорит на одном, на русском языке. Любую девушку могу посватать, к примеру, скажем, грузинку или армянку. Нравятся мне черноволосые крепко».

  Продолжение в следующей публикации.