Точка зрения. Глава 7

Сабли, лежавшие на развернутой холстине, были завораживающими. Хотелось прикоснуться пальцем к заточенной до ледяной хрупкости лезвиям. Но Сашка помнила, как Нур, подкинув в воздух шелковую тряпицу, поймал ее на острие – распавшись на два клочка, материя печально взмахнула крыльями умирающего мотылька и упала на пол. Узор цвета вороного крыла просвечивал сквозь тьму металла: «Я проковал его три сотни раз, я закалил его в нашей болотной воде, – сказал Нур, – но никогда не знаешь, какой узор получишь, металл живой и только хозяин может напоить его силой.» Обтянутые серебристой шершавой и одновременно гладкой кожей «раанской лисицы» – опасной хищной земноводной бестии, водившейся в дельте – рукояти просились в ладони. Сабли были просты и изящны, как и любое творение настоящего мастера.

– Покамест, Ветер, будешь учиться на деревяшках. Нужно время, чтобы овладеть хоть какими-то азами. Хорошее оружие требует навыков обращения, неучей оно не прощает, – сказал Кай и вручил ей деревяшки, в которые Нур вставил железный стержень, чтобы соответствовали по весу настоящим саблям. – Только вот мне, старому и горбатому, показать тебе самые азы может и получится, а тренировать…

– А давай, пойдем туда, – Сашка махнула  рукой на зеркало, – я представлю тебя молодым и красивым, а ты научишь…

–  Там, за зеркалом, ты можешь набраться чувств и мудрости, там можно только созерцать. А действовать можно только в этом мире. С саблями ты сможешь научиться лишь здесь. – Он потянул набалдашник своей трости, и трехгранный клинок с шипением появился на свет. Кай отступил на шаг и сделал пару быстрых взмахов:
– Давненько я не разминался, – улыбнулся клинку Кай, как старому другу.

Сашка попятилась,  с опаской глядя на узор просверков, который выплетал Кай.

Горбун вернул клинок в трость и сказал:
– Помни, Саша, что внутри каждой деревяшки может прятаться клинок. Во-первых, нельзя недооценивать противника. Во-вторых, ты пока вот такая деревяшка, надо время и усердие, чтобы извлечь из неказистых ножен, сверкающий клинок. Так же, как надо время, чтобы из болотной руды, проковав сотни раз невзрачную заготовку, получить вот это, – Кай указал на сабли, лежащие на столе. - Ну, что приступим к первой, грубой проковке? Локти не прижимай! Но и не оттопыривай. Двигай низом, чтобы двигался верх! Не напрягай кисть, движение идет от плеча, как птица летит!

Немного погодя они сидели вдвоем на крыльце башни, Сашка влажной ладонью вытерла пот, Кай стряхнул несуществующую пылинку с плаща:
– Ну, руку я тебе кое-как поставлю. Но надо искать настоящего учителя. Боран все еще мастер-мечник в ордене?

Сашка устало кивнула.

– Он сильный фехтовальщик, вот только с саблями не поможет. Но рыбак рыбака видит издалека. Может найти тебе, того кто научит. Иди, спать, Сашшша!

***

Сабли были представлены Борану Сашкой молча. Мастер-мечник научил ее не только равновесию и выносливости, но и основам воинской мудрости. Одно из первейших правил звучало: «Хочешь что-то сказать, лучше промолчи, пусть первым выскажется старший по званию.»

Старший был не особо разговорчив, даже междометия пропали из его речи, он только, косолапя по-медвежьи, бродил вокруг сабель, лежащих на тренировочном бревне, и кряхтел. Взял в руки одну из сабель, примеривая рукоять к огромной лапище, обхватил обеими руками и размахнулся от души, как привык своим двуручником. Сабля обиженно взвизгнула, недовольная таким обращением. Боран отложил ее и, наконец, произнес нечто связное:

– Видел я их… – где не уточнил, и у Сашки само собой сложилось продолжение: – «в гробу в белых тапочках.»

Но оказалась неправа.

Боран не испытывал неприязни к саблям, он неожиданно, совсем не свойственным ему движением, погладил рукояти, и еще раз сказал:

– Видел! Красиво! И тебе с твоим нелегким низом, узким верхом и гибкими запястьями самое оно. Только я не умею, а мастера… мастерицы… нет. Жаль!

Сашка вдруг очень отчетливо ощутила, что ему действительно жаль, что мастерицы нет.

***

Боран ап Греем испытывал страсть только к искусно сделанному оружию и людям, способным мастерски с ним обращаться. Сабли, принесенные ему Сашкой, были великолепны. А самое главное, его наметанный глаз  сразу определил, что они втроем очень подходят друг другу. Весь день он был сам не свой, а ночью сабли явились ему во сне, в таком сне, что обычно видят мальчишки. Кроме сабель, там же была и женщина, когда-то поразившая его своей виртуозностью. Давным-давно запрятанный, но не забытый пыл, огонь затянутый пеплом. Голубоватые отблески на темном металле стали. Он проснулся на скомканных простынях. Он посмотрел, как неумело вертит деревянными болванками Саша на бревне. Но что-то в этом было – словно слеток сапсана становился на крыло. Вот бы и взлетел, только не может поймать восходящий ток воздуха.

И под вечер Боран оседлал вороного с мохнатыми бабками по имени Гром. Засунул кожаный мешочек в седельную сумку и поехал прочь из города. Давно уж и дуб, до которого они с Сашкой бегали, остался позади, а Боран все ехал, чтобы не дай-боги, кто с «Рыжего петуха» в подзорную трубу не разглядел чего намыслил  мастер-мечник. Впрочем, никто бы и не поверил, даже увидев, как разжигает костер орденский рыцарь. Так, блажь, зайца подстреленного жарить надумал. Но не зайца собирался жарить лучший меч Ордена, можно сказать даже, что предательством занимался. Он достал из кожаного мешочка одну единственную оставшуюся там веточку степной ирги, надрезал палец, смочил иргу кровью и бросил в костер:

– Это последняя, Чимэг. Я знаю, что это значит. Но… мне тебя не хватает, – он наклонился опасно близко к костру, в надежде разглядеть что-то в танце огня. Но огонь грел, плясал, а большее ничего.

– Я знаю, Чимэг, кто ты теперь. Думаю, у тебя и без меня забот хватает. Я понимаю, – грузно махнул он рукой над почти угасшим костром. – Ну, да ладно.

Он тяжело поднялся, взял Грома под уздцы и пошел пешком в сторону города. Серебристая  Ирмангиссова Дорога разливалась звездной рекой у него над головой.
 Костер выстрелил вдруг искрами высоко, прямо в небо. Боран обернулся:
– Помнишь? Я тоже.

***

Обычно Сашка никаких снов не видела. Стоило только голове коснуться подушки, как она проваливалась в темноту. И выдрать ее оттуда мог только колокол на вершине «Рыжего петуха», означавший подъем. Звук этот Сашка страстно ненавидела.
 
Но в эту ночь ее разбудил какой-то незначительный шорох. Она развернула гибкую шею – тонкая полоса заката догорала над морем. Она потянулась, скребнув когтями по камню, расправила крылья, взмахнула ими, разминая. Оттолкнулась и, расправляя на полную паруса крыльев,  нырнула с утеса. Поймала верную струю теплого воздуха, поднимающуюся от нагретого моря, и потекла вместе с ней. Потом накренила одно крыло и перебралась на другую тугую струю, подбираясь все ближе к угасающему закату. Не охота выгнала ее сегодня в небо, она была не голодна. Какое-то беспокойство, опасность угрожающая не только ей, но и кладке. Она увидела это когда закат, словно в насмешку, почти умер. На границе моря и неба вскипала, поднималась ужасающая своими размерами Волна. Она сжирала с неба клубами дыма звезды и луну. Она гнала перед собой воздух твердый, как камень, ломая все восходящие и нисходящие токи воздуха, лишая крылья опоры.

Бестолковое биение крыльев только ухудшило дело – летунью перевернуло на спину. Оставалось лишь умирать: либо разбиться о поверхность моря, либо Волна нагонит и расплющит о скалы. Откуда-то тихим шорохом вползли слова, которых она не понимала: «Девочки из хороших домов не делают лишних суетливых движений.» Но она перестала биться, собирая силы для единственного не лишнего движения. Она дугой выгнула шею и спину, как лук, а потом спустила его, кувыркаясь через голову, единожды взмахнула огромными крыльями, уходя от Волны по касательной, по твердому пологому плечу. Это тоже было падение, но более медленное. Шанс еще был – там за безжалостным морем и смертельными зубами скал лежала  степь, куда можно приземлиться. Вот только Волна сожрала весь свет – ни зги не видно.

«Хоть немного огня, разглядеть бы…» – она раззявила пасть…

Степь вспыхнула блеклыми огнями, которые едва пробивались сквозь плотные пологи юрт.

Огонь, теплый, приручённый, плясал в  огромной медной миске. Пальцы, крепкие, темные, потрясли и выкинули ее вместе с другими костяшками на зеленый шелк. Миндалевидные карие глаза вгляделись в черные значки, прорезавшие белизну кости: «Страшная буря идет. Надо уводить кочевье. Времени мало…»

Времени для нее не существовало. Только посвисты и цоканье коготков – звуки обрисовывали пространство, низкий извилистый туннель. Она взобралась на камень, пошевелила вибриссами и снова свистнула, ее стая отозвалась на несколько голосов, обрисовывая  новый участок пути. Она обернулась – хозяин едва шел, он устал. Сколько времени прошло с того момента, как она почуяла «шахтного беса», закружилась, завизжала под ногами хозяина? Сколько они бежали в попытке переиграть смертельный газ, вырвавшийся из разлома, стараясь, чтобы хозяин видел их хвосты и не отстал? Когда по ушам ударил страшный звук,  рушащихся за спиной ярусов? Она не знала – времени нет, и страх не сильней свиста хозяина. Сначала она, конечно, побежала быстрей, но потом вернулась – хозяин звал. Он сидел на каменном полу, она кинулась с извинениями, но: «Хорошая девочка, умная девочка, – он гладил ее за ушами, – учуяла…»  Она никогда не плутала, все исхоженные маршруты навечно впечатывались в ее память. Только теперь исхоженных больше не было, верста камня над головой и темный узкий коридор… Но чуйка вела ее вперед. А хозяин идти уже не мог, и тогда она подошла, поставила лапки на штанину и застрекотала: «Вода!» Он пошел, едва переставляя ноги.

Обманывать она не умела, она умела только вести. Вода была, но далеко и немного: она скапывала с длинного сталактита в выемку в камне. Хозяин распластался на полу и приник к выемке. Пока он лежал, она и ее стая успела осмотреть пещеру. Она обрадованно кинулась к хозяину с новым сообщением-чириканьем: «Камни!»  Он безразлично пошел посмотреть, поднял фонарик с бледно-зеленой светящейся гнилушкой. В мертвенном свете мумия старухи с непомерно длинными волосами, которые заполнили весь каменный саркофаг и, как корни разросшегося дерева, выбрались наружу, была ужасна. Но она чирикала возле головы мумии, привлекая внимание хозяина к огромным красным камням в серьгах. Хозяин на камни не посмотрел. «Значит и я так… Выхода нет.» И тут кто-то из разведчиков стаи засвистел резко. Она заплясала на крае саркофага, визгливо свистя: «Есть! Выход!»

Выход есть – пусть рыцари и подперли бревном дверь сарая, пусть трещит разгорающийся за стеной огонь. Она слышала только детский плач. Сбросим все с себя, забудем, кувыркнемся, оставляя все за спиной. Порвется мир в клочья, высвобождая то новое, чем она станет. А если мир порвется, то не выдержит и старая стреха сарая. Только истошный крик имеет значение. Стена огня тоже ничего не значит для той огромной зубастой твари, которой она вынырнула… но не успела.

Разве можно назвать рыцарем того, кто только что убил ее дитя? Разве остановят ее стрелы и мечи? Трое? Жаль, что не больше.

Она принесла свое дитя к огромному камню, похожему на спящую волчицу. Она ничего не просила, просто возвращала взятое у мира взаймы: две жизни, одну уже ушедшую теплом, другую, вытекающую из ее тела темной густой кровью.  Так и остались они лежать у камня звериной тушей и скрюченным тельцем, потому что ребенок еще не умеет менять себя и мир вокруг. Ему и незачем – они с миром и так прибывали в понимании.

Мир отозвался поминальным набатом. Подъем!

Наверное, впервые Саша обрадовалась звуку колокола «Рыжего петуха».

***

Сашке было дурно, липкий ужас сна так и не смылся ледяной водой из колодца по утру. «Надо первым делом посмотреть в окно и дурной сон забудется, – говорила баба Ксюня.» Но на солнечном свету сон не рассеивался, а скорее затвердевал, наполняясь мелкими штрихами, не рассмотренными ночью.

В самом начале в Ордене ей  представили великолепную фреску на всю стену – рыцарь в сияющих доспехах, пронзающий копьем жуткую тварь. И девиз: «Силою вышнею держу последнюю оборону». Горделиво пояснили, что Орден был создан, чтобы защищать людей от  смертельно опасных зверей, обладающих магией. В чем многие поколения рыцарей и преуспели. Защитили и почти извели врага под корень. Но фреску показали мельком, в дальнейшие рассуждения никто не вступал, показывая, что и так все понятно. До сна у Сашки было множество других проблем, и фреска вместе с девизом была принята и благополучно забыта. Но теперь последняя часть сна, самая страшная, не давала покоя. Мысли ходили по кругу, как слепая лошадь, крутящая ворот. И с каждым шагом стоптанных копыт, на фреске проступали трещины, краска слущивалась: если Орден защищал от зверей, то почему убит был человеческий ребенок, разве «последняя оборона» означает убийство женщин и детей?

– Не могу я сегодня бегать, – сказала Сашка Борану, когда они вышли за ворота, – вот не могу и все тут.

Она думала, он  снова начнет свои кострубатые поучения. Но он понимающе похмыкал, сел на здоровый придорожный валун и похлопал по камню:

– Ну, не можешь, побежим, когда сможешь. Подождем пару деньков, дуб от нас никуда не убежит. А если совсем уж худо, давай к жрице Нимэль свожу. Я б тебе ярских орешков дал, только они мужикам раненым лучше помогают. А женские неприятности Нимэль лучше понимает. Травки она там всякие… моей старшой… племяшке помогали, пока замуж не вышла да первенца не родила.

Сашка с удивлением глянула на Борана – откуда столько понимания? А потом вспомнила сплетни, бродящие по замку. Рыцари ордена давали обет безбрачия. Может, при самом основании ордена он и соблюдался. Хотя тоже вряд ли. А теперь каждый решал проблему, кто во что горазд. Только вот к жрецу и венцу не ходили. Говорили злые языки, что  у Борана в пяти милях от города «сестра» жила. Вдовая. Только больно часто у нее Бороновы племяшки  рождались. И дали боги матерому бойцу только девчонок – целый выводок. А их одень, прокорми  да приданное собери. От того, мол, мастер-мечник такой прижимистый.

– Спасибо, пока не надо, – промямлила Сашка. Рассказывать Борану про сон казалось довольно глупым. С другой стороны, он был дядькой простым и на правильно поставленные вопросы давал правдивые ответы. Правда, довольно краткие.

– А что это за животное на гербе ордена? – тыкая пальцем в полустёршееся изображение на потасканном колете Борана: рыцаря поражающего мохнатую тварь копьем, поинтересовалась Саша.

– Это?! – поразился Боран. –  Оборотень, ядрено коромысло! Тебе что никто не объяснил толком?!

– Ну… – неопределенно протянула Саша.

– Пустозвоны! Самое главное не донесли. И это, – он ткнул пальцем в замок, – и мы, – он ударил  себя кулаком в грудь, –  для того, чтобы оборотней убивать! Остальное все цацки-пецки!

– А зачем?  – решилась Сашка на еще один вопрос. Хотя понимала, что вопрос переходит из прикладной плоскости в философскую, а Боран для этого малопригоден.

– Голову тебе на солнце  напекло! Зачем убивать?! Чтобы тебя не убили!
Ответ был исчерпывающ, с точки зрения Борана. Надо было искать другие источники.

***

По сути об окружающем мире и том, что его населяло должен был поведать Саше ап Рован, преподаватель естествознания. Только он зашел не с той карты – начал с очень глобальных вещей. Когда он непререкаемым тоном сообщил Саше, что мир, который она видит, является центром всего, а солнце, как любому дураку понятно, вертится вокруг, то с Сашкой случился так любимый психологами «когнитивный диссонанс». И в этой «травматичной для неокрепшей психики» ситуации Саша отреагировала довольно бурно, словарный запас ее был обширен. Рован обиделся, поняв в лучшем случае только половину. Но Тареду долго пришлось  потом залатывать дыры во взаимопонимании. С тех пор занятия проходили по одной схеме: Саша читала главу из книги, Рован спрашивал, есть ли вопросы, на что Саша традиционно отрицательно мотала головой.

Но вопросы-то от мотания головой никуда не деваются, скорее, как в шейкере бармена, перемешиваются и принимают новые, причудливые формы и множатся. Про гномов, орков, и даже про драконов, на чьих крыльях она летала ночью над морем, она прочитала. И даже как-то приняла.  Правда, теория, столкнувшись с практикой, снова множила вопросы. А ворвавшийся в нее запахом и липким ощущением страха, огня и крови сон только добавил катализатор в гремучую смесь.
 
Следующими, кому вопросы задала Саша стали, конечно, Таред с Маргодом. От них можно было ожидать пространных объяснения, если увлекутся, то с рисунками на клочке бумаги или на столе из подвернувшихся предметов. Но странное дело, отловленные по одиночке, они на вопрос об оборотнях стали прям близнецами, сдающими «устав караульной службы»: лица суровы, у Маргода даже куда-то подевались веснушки с побледневшего лица, и он перестал  часто моргать белесыми ресницами, а Таред перестал вставлять в речь обычные «э… кхм…». Говорили они вдохновленно, но как под копирку: «Первое, что я тебе сказал, кадет, Орден создан, чтобы бороться с оборотнями! Это наша основная цель. Мы почти победили, истребили этих тварей. Мы принесли покой людям. Мы будем стоять до конца.»

«Остальное цацки-пецки», – припомнила Саша Борана, но надо было задать самый главный вопрос:

– Они такие же враги, как орки?

– Орки?! Орки разумны. Иногда мы воюем, иногда союзники. Оборотни – звери без проблеска разума. Правда, иногда искусно притворяются, им дана страшная магия – могут прикинуться людьми, но от этого их звериная суть не исчезает.

Только концовка у Тареда и Маргода отличалась:

– Даже Кайонаодх из башни более человечен, с ним можно найти общий язык, можно в некоторой мере доверять, даже безмозглые гарханские драконы менее кровожадны,  – завершил свое выступление Таред.

– Проклятый маг Ингелейв создал этих жутких зверей, чтобы отомстить людям,  – сказал любитель истории Маргод.

После некоторых размышлений Саша решила новый удар нанести по ап Тенгвелу, учителю магии. Только тут надо тоже правильно сформулировать вопрос. А удар надо наносить расслабленному собеседнику. Поэтому Саша подготовилась, хорошенько разобрала с Тенгвелом главу «Преобразование и заточение низших магических существ». Потом долго выбирала с Каем из его арсенала толстостенную бутыль, прежде чем отправится на охоту за зеркало. Светляки, танцующие над болотом были самыми безобидными из «низших». Сашке требовался кто-то позабористей, чтобы впечатлить флегматичного Тенгвела.

–  У меня получилось! – завопила Сашка по утру, желая порадовать учителя.
 
Тенгвел в это время пытался достать фолиант с верхней полки. То, что «получилось» утробно заскрежетало жвалами в бутыли, наполняя комнату плохо воспринимаемым человеческим ухом звуком, Сашка ойкнула, едва не выпустив сосуд из рук, старый Тенгвел уронил фолиант себе на голову.

– Что получилось? – потирая ушибленную макушку, недовольно буркнул он.

– Ну это! Как вы там говорили… Преобразование и заточение! Смотрите!
 
– Ядрена вошь! – с чувством сказал Тенгвел, глядя на злобно выпученные за стеклом красные глаза и хищно шевелящиеся жвала, хотя обычно бранных слов не употреблял.

– Да! – с гордость подтвердила Саша, – чем-то похожа! Мерзкая тварь!

Тенгвел недоверчиво потряс бутылку.

– Где ты его взяла?

– Там, – легкомысленно махнула в сторону скал и башни Саша.

Тенгвел сел в любимое кресло, зябко повел плечами, понаблюдал за подскоками твари за стеклом и сделал вывод, который был нужен Саше:

– Чужая магия. Верни эту пакость в… родную среду.

– Чужая? –  переспросила Саша. – А что магия бывает разной? Разве не только люди ею владеют.

Завороженный тварью Тенгвел, медленно протянул:

– Люди… мы самые слабые. Собираем по верхам. Гномы и орки – твердь и огонь, сильней. Я уж не говорю про таких, как твой новый наставник… – откуда-то из рукава он вытащил монету, повертел ее, показал Сашке «орла», – вот это наш мир, – потом показал «решку», – этой стороны нам никогда не увидеть, пока живы. Впрочем, некоторые… сумасшедшие теоретики утверждают, что это ваш мир есть оборотной стороной нашего. Но не будем о ереси.

– Ага! – согласилась Сашка, которую сейчас мало интересовали множественные  теории структуры вселенной. Ей хотелось выслушать конкретную точку зрения. Выслушать и потом обдумать.

 Тенгвел поставил монетку на ребро и покатал ее по столу:

– А вот эта грань, откуда берет свои силы твой «учитель», туда могут добраться оркские шаманы и веды гномов. Это то, что скрепляет мир. Но мы называем это Тень.
Разговор повернул в неожиданное русло, и Сашка задала вопрос, не который собиралась, но который ее тоже тревожил:

– Сэр Тенгвел, а кто такой Кай?

– Кай?

– Ну тот, кто в башне живет.

– Живет ли…  Делгон.

– Делгон? Кто это?

– Скорей уж что. Порождение Тени. Бродящий по снам. Там, за гранью этого мира есть множество существ. Делгоны одни из них. В какой-то мере упыри. Ходят по людским снам. Питаются нашими чувствами. Не кровью, как иногда говорят. Но слабого человека могут убить. Только слабых они не любят. Им подавай силу и магию. Незваными прийти не могут. Но раз позвав их, избавится от них очень сложно. Понять их еще сложней. Однажды придя в этот мир на чей-то зов, постепенно обретают человеческое тело. В плоть их облекают желания призвавшего. А этот делгон, что в башне, и вовсе странный. Говорят, они не стареют. Просто уходят из одряхлевшего тела в свою Тень. А этот здесь сидит. Я мальчишкой в орден пришел. Он вроде точно такой же был. Может только согнуло его за эти годы чуточку больше.  Мой покойный учитель говорил, что его призвал сам Фрейнвар, и он ему чуть не другом был.

– А кто такой Фрейнвар?

– Кто такой Фрейнвар?! – В притворном ужасе поднял руки вверх Тенгвел, – Ох, уж задам я Маргоду! Фрейнвар – основатель нынешней королевской династии. Великий король, скроивший из лоскутов наше королевство. Основатель нашего ордена. Кем Кай приходился Фрейнвару уже, конечно, не разберешь. Только башню эту он Каю подарил на навеки-вечные. Я сам  документ видел, очень древний, но подлинный. А Кай, он, конечно, странный. И вроде зла от него нет, иногда можно даже уговорить помочь, но только если ему самому будет эта помощь интересна. Но кто разберет. Ты поосторожней с ним, Саша.

– А оборотни тоже из Тени?

– Нет, оборотни рождаются и умирают здесь в нашем мире. Это просто злобные, жестокие твари. Хищники, охотники, которым нужна лишь человеческая кровь. Очень живучие звери. Да еще и магия, которой наделил их Ингелейв… Если бы не наш Орден они бы, наверно, давно бы уничтожили бы людей. Хорошо, что их теперь осталось мало. Когда-нибудь мы их победим, уничтожим под корень. И ты, Саша, должна гордиться, что станешь одним из нас.

Саша внимательно выслушала Тенгвела, каждая точка зрения важна. Из мозаики нелегко сложить цельную картинку. Надо много кусочков, чтобы получить нечто целое. И забрав скалящуюся тварь в бутыли, Сашка пошла вверх по ступеням. Если вопросы задавать правильно, то можно получить новый кусочек разноцветной смальты. Кая почему-то боятся уже не получалось. А поосторожней – так тут со всеми надо поосторожней, особенно с этой бутылью на расшатанных ступенях.