Малые радости детдома

    Первая миниатюра про детство мальчика с условным комбинированным именем Сева - "Весенние яблоки" http://proza.ru/2011/09/10/716

        Прошло два года после серии заболеваний и почти случайного выживания теперь уже кривоногого мальчика с тонкими бороздами на лице, оставшимися после расцарапывания зудящих оспенных нарывов.
        Однажды летом к мосткам посёлка "Красный Яг" причалил пароходик. Туда же матери-зэчки привели своих трёхлеток и двухлеток. Дети не хотели без матерей подниматься на борт и хныкали. Только Сева, ухватившись на палубе за поручни, вертел головой, разглядывал всё вокруг расширенными глазами и махал маме рукой. "Будет интересная прогулка по реке", - думал мальчик.
        Пароходик издал короткий гудок и отчалил. Дети заголосили громче. Сева, увидев слёзы, покатившиеся по лицу матери, присоединился к общему хору.


Хорошо, что не помню ГУЛаг
И на пристани плач матерей,
А над палубой реющий флаг
Память нежно сумела стереть.

От судёнышка рёв малышей
Разносился над мирной рекой.
Взмах прощания детской рукой
Стёр тревожное что-то в душе.


      Всё это мальчонка не запомнил. Его первое чёткое воспоминание относится к следующему лету. Знакомая женщина (заведующая или воспитательница), вывела мальчика из деревянного одноэтажного здания детского дома и поставила поблизости на дорожку, ведущую к летней столовой, сунув в руки игрушечное колечко. Рядом на табуретку подняли пухлую двухлетнюю дочку кого-то из сотрудниц детдома с куклой в руках и бантом на голове. Мужчина в чёрном костюме стоял за деревянной коробкой с большим стеклянным кругом посередине. Коробка опиралась на треногу. Мужчина поднырнул под чёрное покрывало, накинутое на коробку с трёх сторон, подвигал треногу, вынырнул, закрыл стеклянный круг чёрной крышкой и вставил какую-то пластину в заднюю часть коробки.
        - Смотрите сюда, - сказал мужчина детям, берясь за крышку, - сейчас вылетит птичка.
        Он открыл крышку. Птичка не вылетала. Значит, боялась скопившихся людей. Фотограф закрыл крышку, разобрал сооружение и удалился.

        Мама Тамара (внучка Павла Харченко) вскоре получила фотографию, которую заказала письмом, вложив туда пятирублёвую бумажку образца 1947 года. С чёрно-белого снимка вглядывался худенький смуглый мальчик с большими глазами. В нём с трудом узнавался её сынок, год назад уплывший здоровым и крепким. Рядом для контраста на табуретке стояла откормленная девочка, которую она не заказывала. Материнское сердце болезненно сжалось.

        Между столовой и детским жилищем находились два бревенчатых сарая. В горизонтальных брёвнах виднелись многочисленные круглые отверстия, когда-то проделанные короедами. Днём оттуда часто вылетали дикие пчёлы. Позже они возвращались. Пчёлы казались толще отверстий, но пролезали в них. После такого влезания Сева и другие дети совали в дырку конец мокрой соломинки, а потом облизывали её, ставшую сладкой.

        Осенью следующего (или того же) года перебирались детдомовцы в новый дом. Моросил обложной дождь. Улица слева была похожа на тёмный кисель. Дети ступали в следы, оставленные взрослыми; иногда держались за штакетник. Скоро дошли до перекрёстка с большой лужей в центре. Высокий забор за ней как бы нацелился прямым углом разделить её. За забором в широком дворе виднелся двухэтажный бревенчатый дом. Середину его пологой крыши венчала мансарда.
        Преодоление двух улиц у перекрёстка оказалось наиболее трудным. Все вошли в калитку возле угла забора. Пройдя через "тамбур-предбанник", служащий для сохранения тепла зимой, они оказались в большом холле. Воспитательница повела детей по лестнице в правую комнату второго этажа и там закрепила за каждым его шкафчик. Другая дверь этой комнаты, оказавшейся игровой, вела налево в общую спальню. Севе досталась кровать у окна, показывавшего длинную улицу, поперечную той короткой, по которой шли от старого детдома. Засыпал он с трудом, от скуки обдирал обои ниже подоконника и пробовал на вкус извёстку, прилепившуюся к обоям. Вкус был необычный. Няня сообщила кому надо, и мальца переместили в середину спальни, подальше от всех стен.

        Кухня и столовая примыкали к холлу слева от входной двери. Система питания в столовой осталась прежней: "не получишь второе, пока не съешь первое" - по заявлениям требовательных круглощёких поварих, на радость им и их домашней живности, включая людей.

        Холодало. Однажды днём гуськом пошли в деревенскую баню по длинной улице. В лужах светлели какие-то крупинки. Кто-то предположил, что это лягушачья икра.
        Вскоре выпал первый снег. Дети по крутой лестнице поднялись в мансарду, оказавшуюся складом, и обменяли демисезонное на зимние пальто, шапки, рукавицы и валенки.
        Короткая улица от перекрёстка с лужей, уже обледеневшей, вела полого вниз мимо детдома и небольшого кинотеатра. Справа домов не было. Замечательно сесть или улечься животом на санки и мчаться далеко в поле!
        После одного из первых катаний Сева попробовал металлическое полозье на вкус. Язык примёрз, больно защипало. Мальчик последним вошёл в "тамбур" и стал дыханием согревать прилепившийся участок санок. Вскоре удалось отделить язык от полосы, и горе-экспериментатор перешёл в холл. Язык саднило весь день. Сева также лизал снежки и после этих опытов оказался в больничной палате. Грустную компанию Севе составили двое, успевшие простудиться раньше.
        Палата граничила со столовой или кухней, еда была рядом. Ещё сюда бы аппетит, но хворь ему весьма претит. За более длинной стеной находился зал, в котором проводились новогодние праздники.

        Пришла весна. Снег ещё лежал, но солнце пригревало заметно. Часто хотелось расстегнуться, и Сева снова угодил в больничную комнату. На этот раз она располагалась в бывшем складе мансарды. Накануне мальчику приснился страшный сон, в котором злая бабка заматывала его в ковёр, а потом подожгла. На крик пришла ночная няня и обнаружила жар.
        Окна в комнате мансарды светили с трёх сторон. Снизу доносился шум детворы. На третий день одинокий мальчик уже выглядывал в окна, завидовал солнечному дню и детворе. Прошла неделя или две, и он вышел "на свободу".

        Ручеёк зажурчал от перекрёстка и образовал озерцо в низине за кинотеатром. Наступило время набухания и распускания почек, но во дворе не было ни деревьев, ни кустов, калитка почти всегда закрыта, а деревня окружена полями. Только вдали тайга, постоянно тёмно-зелёная.

        Летом группу иногда водили в кино. Все фильмы и киножурналы были чёрно-белые. Из первого в памяти смутно остались лесные эпизоды. Деревья с широкими и длинными листьями окружали поляну. Дикие слоны шли сквозь неё... Предположительно, показывали одну из четырёх трофейных серий фильма про Тарзана. В другом фильме постоянно мелькала асфальтовая дорога - съёмки велись из автомобилей. Люди ехали к морю, садились в авто, выходили...
        Однажды Севу наказали и закрыли в спальне. Через окно он видел, как группа цепочкой шла по длинной улице на прогулку. В другой раз наказали не только его, но ещё нескольких. Получился настоящий... праздник. Дети скакали по кроватям, весело визжали, перекидывались подушками.
        Всё-таки наш герой поучаствовал в нескольких прогулках. В первой по короткой улице пошли в тайгу мимо бывшего детдома. Сева постоянно отставал, разглядывал грибы, цветочки, насекомых... В другой раз шли совхозным картофельным полем, видели участок с белыми кочанами капусты. Сева выковырнул картошину величиной с кулак, стал мыть в быстром ручье, обдирать тонкую шкурку, чтобы попробовать.
        - Ты что делаешь? - спросила подошедшая сзади воспитательница.
        Мальчик вздрогнул и выронил картошину. Она поскакала в мутном ручье, иногда мелькая белыми боками под поверхностью. Сева пошёл с воспитательницей.

        Над столовой располагалась комната, смежная со спальней. В середине лета в неё поставили кроватки. Там стала спать невесть откуда появившаяся младшая группа. Дверь, соединяющая обе спальни, почти всегда была открыта, чтобы няня могла слышать происходящее в обеих. Жизнь групп почти не пересекалась.
        Однажды во время дворовой прогулки Сева разглядывал на стене синюю доску со светлыми буквами. Подошёл мальчик.
        - Хочешь, прочитаю, что напишано? - предложил он.
        - Хочу, - ответил Сева, знавший единственную букву "А-большое".
        - Шышовшкий район, шкуратовшкий детшкий дом, - прочитал сверстник, тщательно выговаривая звук "ы". Он почему-то говорил "ш" вместо "с", а Сева не умел произносить звук "ж".

        Слякотной осенью после летнего перерыва снова начали топить печку. Её низ находился между лестницей и кабинетами, а круглая труба мимо верха лестницы вела в мансарду и ещё выше. Когда истопник уходил, Сева иногда садился перед печкой на корточки и сквозь щель у дверцы увлечённо наблюдал за пляской огня.
        Как-то раз на работу не вышла ночная няня, и воспитательница старшей группы осталась со всеми детьми. Сначала она отвела малышей в их игровую комнату возле спальни. Большинство старших скопилось в холле. Сева сидел у печки. На жестянке перед поддувалом лежала кочерга. Потом раздался резкий стук во входную дверь. Воспитательница быстро спустилась и открыла. Ввалился её пьяный муж и стал ругать за то, что она до сих пор не дома. Женщина что-то объясняла. Мужик разозлился, ударил её кулаком по лицу и вышел. Воспитательница схватила стул в холле, вставила его в дверные ручки и ещё закрыла дверь на ключ. Почти сразу вернулся муж, стал дёргать дверь и страшно ругаться. Сева тряпкой открыл дверцу печи, сунул кочергу в самое яркое место и прикрыл печь, оставив торчать обмотанную рукоять кочерги.
        "Если он прорвётся или выбьет раму и полезет через окно, я его встречу раскалённой кочергой", - думал мальчик.
        Мужик отходил и снова возвращался, повторяя угрозы и попытки войти. Воспитательница выключила свет и повела старших на второй этаж. Муж почти сразу прекратил буянить. Сева вытащил кочергу, положил на жестянку, тщательно прикрыл дверцу печи и поспешил за остальными.

        Октябрь уходил, оставляя первый снег. Ноябрь закрепил власть снега и льда. Тёмно-зелёные полосы леса у горизонта поседели под хмурым небом.
        Однажды утром после сладкого рабочего сна няня вошла в спальню малышей. Кровать в самом центре была пуста, мальчик с одеялом лежал на полу. Труп уже остыл.
        Через несколько дней выставили открытый гробик "для прощания". Старшие дети проходили мимо и шушукались. "Ему вскрытие делали". "Зачем?" "Чтобы узнать, почему умер". "На лице и голове нет следов". "Наверно, под рубашкой".
        Провожали взрослые, кроме оставшихся с младшей группой и поваров, а также старшая группа. Кладбище было за старым детдомом на опушке леса. Тогда Сева впервые участвовал в похоронах.

    Тень облаков наползает на кладбище.
    Светоч любви в детском сердце потух.
    Серых овец в небе гонит на пастбище
    Вечный пастух, вечный ветер-пастух.

        После новогоднего праздника, не оставившего воспоминания, стена вдоль лестницы и на втором этаже перед игровой комнатой вдруг заполнилась портретами каких-то сытых дядек. Особо выделялся лысый толстяк с шарообразной головой.
        - Это наше правительство, главные люди страны, - пояснила воспитательница.

        Ещё лютовали последние метели, когда стали приезжать какие-то женщины. Каждая угощала детей печеньем с конфетами и увозила свою дочь или сына.
        Однажды во время "тихого часа" к Севе подошла заведующая детдомом и сказала: "Притворись, что спишь. К тебе приехала мама. Пусть тебя найдёт".
        Сева принял новую игру. Заведующая и бухгалтерша водили кого-то между рядами кроватей и шептались.
        - Я его не нахожу, - тихо сказала третья женщина.
        - Вот он, - показала заведующая на севину кровать.
        Тамара ощупала подбородок мальчика и по вмятине, оставшейся от самого крупного нарыва оспы, убедилась, что это её сын.
        Сева оделся в игровой комнате, мать подписала бумагу о получении сына, в которой значилось, что "претензий к администрации детдома не имеет". Заведующая ушла искать машину и вскоре вернулась с грузовиком. Сева уехал, не успев попрощаться со сверстниками и не угостив их сладостями, привезёнными мамой.
        "Почему заведующая сразу нашла машину и быстро нас выпроводила?" - думала Тамара. Через несколько месяцев она узнала ответ и поняла роль бухгалтерши: детдом должен был выдавать денежное пособие каждой матери-одиночке.

        В чём же "радости детдома"? Для поварих - в нерастянутости детских желудков, для заведующей и бухгалтера - в юридической неосведомлённости "выпускниц" ГУЛага.

    Следующий эпизод из жизни ЛГ - "Ночное" http://www.proza.ru/2012/10/03/736