Все ли в наших руках

     Легкий набросок луны в дымке предвечернего неба по-зимнему быстро сменился горящим глазом скрытого во тьме чудовища.
     На диск наплыли тучи, и я с ужасом увидела, как чудовище захохотало, ощерив острые зубы.
      Вот и стой под луной в полном одиночестве неизвестно сколько. Остановка скудно освещается  подслеповатым фонарем, меня не видно,  маршрутки проскакивают мимо.
      И вдруг  увидела огни  троллейбуса, мой номер,  повезло, довезет  до дома без пересадок. 
      Только заняла свободное место, услышала над ухом хриплый мужской голос: «До конечной еще далеко?»  В нос шибанул  запах мочи и немытого тела, нищеты, бездомности, затяжной болезни, душный, едкий, - я  в негодовании вскочила и пересела  ближе к кабине водителя.

         В состоянии сильного  раздражения человек не контролирует  свои слова и действия. Да, что-то пробормотала, надеюсь, не мат, оглянулась, на меня  не смотрели, кто-то дремал, кто-то задумался о своем. А меня накрыла волна стыда, нельзя было так демонстративно вскакивать, возмущаться, что нашло на меня? Такая черствость, а ведь можно было ответить и спокойно пересесть, ведь  всегда считала себя  милосердной. Гуманистка по убеждению, и такая реакция на человека.  Непростительно.
   
           Я немного успокоилась и посмотрела  на мужчину:  нестарый, с опухшим лицом, глаза закрыты,  крепкие сильные руки, темно-коричневые  с черным налетом – как у бронзовой скульптуры,  хватко держались за спинку сиденья, с которого я  сбежала. Он открыл глаза,  равнодушно посмотрел на меня и снова закрыл.  Так и  сидел в одной  позе с закрытыми глазами,  покачиваясь в такт движению. Можно подумать, что  спит, если бы не руки, все также  цепко держались за спинку сиденья. Насторожен, кого-то опасается. Кого? Очень скоро в салоне остались только я и кондуктор.

       Я достала кошелек, сто рублей, больше не было.  Денег не  жаль, наоборот,  станет легче, вроде как откуплюсь.  Что еще я могу? Уговаривать себя, что сам виноват, кто не работает, тот не ест, счастье в наших руках и прочее в этом духе?  Окуклиться и успокоиться?  А как быть с еще одной крылатой фразой: от сумы и тюрьмы не зарекайся?  В конце концов, каждый хоть раз да слышал: возлюби ближнего своего, как самого себя.
          Конечная остановка,  он все также сидел с закрытыми глазами, вот и хорошо,  я не стала его тревожить, деньги сунула в карман.
 
       Шла по темной аллее и почему-то оглядывалась, такого со мной давно не случалось, рядом воинская часть, круглосуточный караул, только ненормальный станет нападать на женщину.

        Дома заждалась такса Нора,  бегом на улицу, отпустила собаку с поводка  и, пройдя густые кусты, на скамейке под фонарем увидела его,  узнала по запаху. Выследил?  Но знать, что я выйду с собакой, не мог.

        Он с трудом поднялся, невысокий, широкоплечий,  одежда затвердела от грязи и пота, смотрит на меня, выжидает, заговорил: 
                - Вы не знаете, где бесплатно кормят?  Слышал, где-то в центре.
                - Нет, но попытаюсь узнать,  – пообещала я.
                - У меня были деньги, в барсетке, триста рублей. Забрали, ударили берцами по  голове, - он показал на голову, я увидела шишку на лбу. 
           Про барсетку с деньгами и берцами по голове я слышала не раз, да и говорил он равнодушно как  заученный текст.
                - Люди вам помогают? - спросила я.
                - Нет, проходят мимо, даже не смотрят, нас не замечают.
         Зато он заметил, вроде сидел в троллейбусе с закрытыми глазами, хороший психолог, все правильно понял, -  я достала сто рублей  из кармана.
     Купюру не вырвал, не спрятал, взял без суеты,  достал портмоне и аккуратно вложил. Пальцы не дрожат, не конченый алкаш, держится прямо, не сутулится, как обычно нищие, стараясь занимать как можно меньше пространства.
    
         Мы с Норой  побегали по двору и подошли  к подъезду с другой стороны, заметаю следы, - подумала я. На скамейке его уже не было, в чем  не сомневалась.
       
         Случайно оказался у моего подъезда или выследил? Представила, как он, прячась за кустами, крался за мной от остановки. Собранный, напряженный, мог и выследить.   
            
      Утром  повела Нору в степь. Прошла через арку и увидела у магазина полицейскую машину. Двое полицейских стояли у ворот храма через дорогу и разговаривали со сторожем,  редкие гости, по пустякам не приезжают.  Неужели храм обокрали? Сторожа я  знаю, сосед по дому, охраняет новые купола. Их привезли  летом, но пока стоят на земле, поблескивая золотом. Старые еще не сняли, тоже блестят, но не так ярко.

      Нора побежала к  крыльцу магазина, присела, а я увидела у входа  раскуроченный  терминал.  Экран повис, почти касаясь ступеней, вся конструкция с обнаженными внутренностями, с поникшей квадратной головой на гофрированной шее цвета запекшейся крови, напоминала  скульптуру «Поверженный дракон», ни прибавить, ни убавить.
       
        Магазин не очень процветает, его открыли в пристрое дома,  где никто почти не ходит.  По проекту  рядом будет стройка, даже вбили столбы для забора.  Поблизости  только храм,  люди приезжают на машинах  по большим праздникам, а местные бабули   все бегом: на службу и скорей домой, дела ждут. А пока до горизонта  степь, заросшая  полынью и кустами можжевельника.

        Полицейские направились к крыльцу, к ним вышел  молодой человек, почти школьник, и стал объяснять, что в пять утра  ничего не слышал, было тихо, может, спал. В это время  еще темно, но собак уже выгуливают. Кто-то из владельцев  позвонил в полицию.  Какой силой надо обладать, чтобы сломать терминал и не разбудить сторожа.  Я представила руки вчерашнего знакомого, вырывающие нутро терминала.  И еще вспомнила солдата с калашом и затуманенным взором.  Невысокий, широкоплечий, и руки такие же, сильные, опасные: направил ствол на меня,  пощелкивает затвором,  страшно, а он хохочет, ощерив редкие зубы. Пять лет прошло, до сих пор помню.

        Нора бежала от куста к кусту, вдруг остановилась и стала обнюхивать картонные коробки.  Они не валялись, а лежали в ряд, как  длинная нора. Глухо  донесся хриплый голос: «Пить», высунулась рука и нащупала бутылку с водой. Нет, не он,  рука тоньше, дрожит. Выглянул бездомный, худой, грязный, из местных.   

         Дома  позвонила знакомому депутату, узнать, где в нашем городе бесплатно кормят. Не узнала.