Легенда о царице Нефертити

 © Розена Лариса Вениаминовна
                Посвящается Самому
                дорогому Человеку Б.М.

Из книги Розена Л.В. "Долгая беседа подходит к концу или новая Шахерезада",Пенза 2017,ООО "ФЕНИКС"; Екатеринбург, 2021,Ридеро; Стихи.ру https://stihi.ru/2024/04/03/1744: Изба -Читальня; Дзен канал "Чудачка";ОК

ЦАРИЦА НЕФЕРТИТИ

А сейчас, если Вы согласны, мы с Вами сделаем экскурс в далёкое прошлое, в древний Египет. Вы когда-нибудь слышали о судьбе прекрасной царицы Нефертити? Через толщу веков до современного человека дошла молва об её красоте. Жила она приблизительно между 1353 – 1336 годами до нашей эры. При раскопках старой столицы Египта, брошенной фараоном Эхнатоном, её супругом, нашли мастерскую древнего скульптура, ваявшего бюсты царицы. Мы, сегодняшние люди, покорены её красотой. Но, по одной из версий, её супруг фараон Эхнатон так не думал. (Версия 60 г.г. 20 века). Завёл другую возлюбленную, женился на своей родной сестре Бакетатон, покинув Нефертити, старую столицу, и поселился в новой – Ахет-Атон (ТельАмарна). Поступал он так вопреки традициям предков. И больше всего он прославился своей религиозной реформой. Эхнатон пытался утвердить всеобщее почитание «бога» атона (солнца), вместо традиционного культа амона. В честь нового «бога» он сменил своё имя Аменхотеп на Эхнатон. Фараон оправдывал свои поступки тем, что хотел, в результате религиозной реформы объединить Египет. Везде были разные «божества», он желал, чтоб вся страна поклонялась единому новому «богу». Но его нововведения не закрепились, после его смерти были забыты, а он сам проклят жрецами. А пока он правил, пришли в запустение старинные храмы древних «богов» с лотосовидными и папирусовидными колоннами, грустила царица Нефертити, забытая в прежней столице. Современники никогда бы не узнали о ней, если б не раскопки археологов, нашедших её бюсты. Смотришь на них и думаешь: разве можно было отвернуться от такой женщины? Она загадочна, как древние пирамиды, и её женственность будет волновать людей ещё многие тысячелетия, если Бог сохранит землю. Взгляд царицы говорит о многом. Он выражает такое, что не уничтожит время. Сквозь тысячелетия призывно смотрит она на нас, и мы застываем перед её волнующей красотой в немом восхищении. В чём же сила красоты? Можно попытаться объяснить результаты действия того или иного явления, но природу его происхождения иногда невозможно. После того, как Эхнатон её покинул, она должна была пребывать всегда в одиночестве. Оставленная женщина не должна была искушаться сама и искушать других мужчин. Считалось, она умерла для любви и полноценной жизни. Однако, фараон приставил к Нефертити охрану - воеводу Аменренефа, чтобы она не запятнала его чести. Страж исправно выполнял свои обязанности. Наблюдение за покинутой царицей велось ежедневно с самого раннего утра, до позднего вечера. Даже душной ночью, когда в прозрачной хламиде она выходила одна на открытую балюстраду и смотрела на звёзды, низко нависшие над землёй, слушая вой шакалов, он уже стоял сзади. Как же он ей надоедал! Порой она желала бы избить его своими увесистыми сандалиями до огромных синяков. Ну как можно такое терпеть - без предварительного согласования с ней, он мог входить в её покои, наблюдать за её пробуждением, отходом ко сну. Иногда он заходил в её личные покои даже во время её сна, если что-то казалось ему подозрительным. После этого она просыпалась, плача из-за своей беззащитности. Он принимал участие в её трапезе, прогулках по Нилу или в висячих садах на крыше её дворца, устроенных, по подобию древних садов Семирамиды. Это очень раздражало гордую женщину (ведь она была царицей!). А при таком отношении она чувствовала себя пленницей, но изменить ничего было нельзя. Даже в изнуряющий полуденный зной, когда казалось, от жары полопаются сосуды головного мозга, а от расслабляющей истомы нельзя сделать лишнего движения, Аменренеф находился возле неё, словно призрак. Каждое движение бывшей супруги фараона описывалось и отсылалось в новый дворец. Но она была так прекрасна, и он так часто её видел, что невольно стал поддаваться её обаянию. Помимо красоты, она была наделена умом, мягкостью, рассудительностью и постоянством характера. Поэтому любила своего супруга и очень тосковала о нём. Но она была ещё очень молода, и, однажды утром, проснувшись под нежные звуки арфы, широко распахнув глаза, подумала: «Как же прекрасна жизнь!». Потянувшись на ложе от переизбытка сил, вдруг увидела своего мучителя. Он сидел поблизости, наблюдая за её оживлением. Но сегодня это не испортило ей настроение. В фаянсовых ярких напольных вазах благоухали цветы, испуская тонкий экзотический аромат, привезенные купцами из Сирии. На туалетном столике лежали священные скарабеи, подаренные ей на счастье во время свадебной церемонии. На груди сверкал большой золотой амулет от сглаза. Царица хлопнула в ладоши, к ней подбежали служанки и стали овевать опахалами, ей хотелось ещё немного понежиться, подышать опьяняющим запахом изысканных цветов. Наконец она приподнялась. Проворные руки прислужниц принялись облачать её в просторные полупрозрачные одежды. Аменренеф наблюдал за церемонией. И когда во всём блеске своей красоты, юности, свежести она прошла мимо него вперёд и вступила на открытую балюстраду, сердце сурового воина сжалось от мучительной боли и тоски. Он понял, что никого нет на свете дороже той, что шелестя шелками и пьяня ароматами, прошла только что мимо него. Он ощутил, за её внешней неприступностью скрывается тонкая, нежная, хрупкая женщина, которую надо беречь и защищать. Аменренеф чуть не застонал от чувств, переполнявших сердце, но сдержался. Ведь он воин, а не слабая женщина, и обязан владеть собой!
С длинными распущенными волосами, босая, овеваемая лёгким ветерком, она долго всматривалась вдаль. Потом подошла к распустившемуся только что кактусу, поцеловала цветок. Протянула руки к востоку, будто призывая солнце проснуться и порадовать землю, запела лёгкую весёлую песенку, несколько раз покружилась, и с милой улыбкой вернулась назад. Воин замер на месте, не в силах сделать лишнее движение, следя за ней только одними глазами. Царица вновь хлопнула в ладоши, сбежались служанки, наперсницы и решено было устроить весёлую прогулку на папирусных лодках по Нилу. Забегали, засуетились слуги, готовясь к царственному кортёжу. Всюду раздавались весёлые суетливые голоса придворных и отзвуком колокольчиков разносились по отдалённым палатам и переходам. И в обезлюдевшем дворце всё вдруг запело, наполняясь счастьем, радостью, весельем. Придворные поняли: хватит грустить! Воевода рассеяно наблюдал за происходящим, целиком погружённый в свои мысли. Разве мог он, смертный, любить божественную, пусть и покинутую фараоном? Он осознал, во что бы то ни стало надо скрывать свои чувства. Они томящей горечью прятались глубоко в душе, и та ныла в смятении и радости. Он становился рабом солнцеподобной. Ему захотелось, чтоб всё окружающее исчезло, остались бы только он и она. Но как такое возможно? О, он даже готов уже жизнь отдать за такое мгновение…
Она же, впервые, не вспомнила о прошлом. В душе не было привычной грусти. Ей надоело терзаться, плакать, ждать. Вернётся ли он за ней? Нет, всё прочь! Сейчас покажется солнце, начнёт пробуждаться живое и вместе с ней радоваться жизни. Она не может надышаться воздухом, налюбоваться окружающим вокруг миром, будто долго болела и, наконец, выздоровела. И сразу увидела, как всё прекрасно, оживает, дышит, смеётся! От переизбытка чувств она запела древний гимн солнцу, свету, жизни. Потом упала на колени, благодаря своих языческих «богов» за всё сущее. Близкие были рады, происшедшей в ней перемене. Стоявшие вокруг, удалились, чтоб не мешать радости её сердца. Когда она, мягкая, умиротворённая, пришла в себя, всё уже готово было для прогулки. Царственный кортёж неспешно и весело, наконец-то, добрался до реки, несколько раз отдыхая в пути.
Восходящее солнце, отражаясь в воде, окрашивало её в разноцветье. Раннее утро завораживало, обещало быть оживленным, не очень жарким. Собрался целый караван папирусных лодок. Царица плыла в первой, в остальных – служанки, приближённые. Девушки смеялись, протягивали в Нил руки, брызгались. Над рекой неслись песни, смех, священные гимны. Только прекрасная Нефертити была уже серьёзна. Вдруг она чему-то улыбнулась. Чему? Это было загадкой, но она переродилась. Прогулка была неофициальной, поэтому она не отягощала себя парадной одеждой. Легкие покрывала, облегающие стройную фигуру, придавали ей изящество и шаловливость. Не было диадем, ожерелий, тяжёлых сандалий, украшенных золотом. На голове венок из цветов, который сплели девушки. Прекрасную Нефертити, как всегда, сопровождал воевода. Он захотел грести сам, решив, что справится за остальных семерых гребцов. Поэтому в лодке, кроме них, никого не было. Кавалькада медленно скользила по реке. Но вдруг первая лодка оторвалась от остальных и резко рванулась вперёд. В суматохе никто ничего не заметил. За ними слышались смех, пение, музыка, но царица была рассеяна, не прислушивалась. Она мечтательно смотрела вдаль. Аменренеф был не спокоен. От усилий и напряжения он побагровел, на лбу вздулись синие жилы. Пот градом катился по телу. Ничего не замечая, забыв обо всём, он думал, лишь о ней, всё ушло в сторону. Лодка мчалась вперед, как стрела. Сейчас, здесь были только он и она, та, которую заря соткала из своих розовых лепестков. Солнце придало ей ослепительную лучезарность, а луна – загадочность и женственность. Перед ним, как ему мнилось, сидела сама повелительница вселенной. Она играла на арфе, звуки оживали под её пальцами, находя отклик в его душе. Наконец её сердце успокоилось, она затихла. Он принял это за призыв и устремился к ней, пал на колени, стал лобызать её ноги и говорить о любви. Его голос молил, ласкал, срывался, становился то тихим и нежным, то властно требовательным. Она смутилась. Её любили! Её любили! Перед ней преклонялись, восхищались, она была для него всем! Нет на ней порчи, как шептались придворные. Он вскочил с колен, схватил её на руки, и, не отдавая отчёта, понес лёгкую, как перышко, под навес. Она с усилием вырывалась и кричала: «Нет! Нет!». По нему пробежала судорога. Он пришёл в себя, опомнился, отпрянул, выпустил из рук, сник. И вдруг она осознала, что тоже любит и жаждет его ласк, но, даже оставленная, царица не имеет права терять голову. Глаза её наполнялись то счастьем, то ужасом, то умоляли о пощаде. Он всё понял, упрашивая взглядом успокоиться. Она замерла. Они так далеко отплыли, что их никто не видел и не слышал. Вдруг он схватился за кинжал. Она вновь закричала: «Нет!». Но он, понимая, что не имеет право жить, чтоб не подвергать смертельному риску любимую, прошептал: «Ты прекрасна, я тысячу раз умер бы за тебя!» Она вновь вскрикнула: «Нет! Я люблю тебя!». Он грустно добавил: «Если человеку не за что умирать, то зачем ему жить?». И со словами: «А мне есть за что умирать – я люблю и ты тоже!», - вонзил себе в грудь кинжал. Он упал. От отчаяния она захотела повторить его поступок. Но он, поняв её порыв, со стоном вырвал кинжал из груди, отшвырнув за борт, и прошептал: «Живи, моя радость!». Склонившись над ним, она целовала его в холодеющие уста, и он отвечал на её ласку. Она же обещала, что будет любить его всю жизнь. Никто и никогда не прикоснётся к ней. Никому не отдаст она своего сердца. В его глазах светились любовь, счастье, нежность. А она? Царица была и радостна, и
глубоко несчастна. Почти невозможно переживать эти чувства вместе. Казалось, сердце разорвётся. Ей тоже хотелось умереть… Однако он приказал жить. Когда она стала приходить в себя, то с ужасом осознала, что так и должно было произойти. Он спас их обоих от позора. Ведь по возвращении их чувства не исчезли бы, и всё бы открылось. Тогда бы их ждала более изощрённая смерть - быть заживо погребёнными в отдельных гробницах. А если бы и она умерла, то всё истолковано было бы иначе, и она покрыла бы себя вечным позором. Память о ней была бы проклята!
Вскоре их догнали придворные, она объяснила им, что в воду снесло её покрывало, она протянула за ним руку, увидев подплывающего крокодила, закричала. Крокодил уже открыл было пасть, но Аменренеф опередил, подбежал и воткнул в него кинжал. Воевода же был приставлен к ней для охраны её жизни. Но после содеянного, что убил священное животное, и чтобы не навлечь на всех гнев «богов», покончил с собой. В глазах её стояли слёзы, на лицо легла суровая тень. Ей пришлось сказать неправду, чтоб не была поругана память любимого. Приближённые опечалились. Являясь язычниками, они поклонялись «богу», который был, по их мнению, покровителем крокодилов. Они боялись, - он разгневается на них из-за этого убийства. И ещё их расстраивало другое обстоятельство. С разливом Нила, будет ли он удачным, и сколько останется ила, удобряющего прибрежные земли, было связано их существование. Поэтому древние египтяне чтили ещё и того «бога», от которого, как они полагали, зависел разлив. Чтобы умаслить его, ранее имелся обычай приносить ему в жертву целомудренную, молодую, красивую девушку. Её наряжали в самые лучшие наряды и бросали в реку, шестами заталкивая глубже в воду, чтоб та не выплыла, не спаслась. О таком жертвоприношении существовала старинная легенда: Некогда сам фараон, чтоб задобрить Нил, до этого были неурожайные годы, велел нарядить свою писаную красавицу дочь и бросить в реку. Но, после такого поступка, он, с горя, лишился рассудка и погиб. Вот какие деяния свершали древние правители, думающие о своём народе! Но древние не понимали, разлив рек не зависит от человеческих жертвоприношений. Они были напрасны! И поэтому придворные царицы Нефертити думали: «Может, и воеводу надо сбросить в Нил, в жертву?». Приближённых беспокоили эти вопросы, и ещё: как объяснить фараону, отчего царица села в лодку с Аменренефом одна, и почему он погиб? Что можно, а чего нельзя открыть ему? Увидев смущение на их лицах, царица подумала: «О, видно не зря Эхнатон решил отменить почитание множества других «божеств», кроме одного, иначе с ума сойти можно от предрассудков! Но реформа его не приживётся, люди не меняются, не хотят ничего нового, остаются прежними!». Вслух она пояснила: тревоги эти пусты перед геройским поведением воеводы. Им не стоит бояться. Он спас её жизнь, отдав свою. Поэтому его не будут приносить в жертву. Он будет похоронен только в своей личной усыпальнице – пирамиде, приготовленной им ранее. Она сама объяснит случившееся своему брату Эйе, министру фараона, и ответственность в решении этого вопроса берёт на себя!
Оказавшись у себя во дворце, она долго грустила. Однажды к ней подошла её верная служанка, подруга детских игр, обняла и зашептала:
-Не надо плакать, родная! Это даёт нехороший повод любопытным задуматься. Практически ничего не было, я знаю тебя. Но люди, есть люди, они из мухи делают слона. На, держи кинжал, не упал он в реку, завалился за ковёр. Я всё поняла, заметила его первая и подобрала. На нём была его кровь, я отмыла и припрятала для тебя. Никто не догадается, откуда он. Храни его, как память. Как жаль, что Вам обоим нечего было вспомнить. Я, будучи на твоём месте, поступила б немного иначе. Можно ли твоего фараона сравнить с Аменренефом - настоящим мужчиной! Высок, строен, широк в плечах, узок в талии, бесподобен. Все твои девушки сохли по нему, и давно поняли, что он любит только тебя. Да разве можно тебя не любить? Ты – эталон совершенства для Египта и всего мира! Возможно, фараон оставил тебя из гордости, понимая, что когда Вы рядом, он, со своей женоподобной, тучной фигурой, становится похож на твою служанку. И прислал красавца воеводу, не с целью ли, чтоб ты влюбилась и пала? За что же он тебе мстил? В нём говорило уязвлённое самолюбие? Никто не достоин такой царицы, как ты! Но он понёс наказание за содеянное. Новая жена Эхнатона Бакетатон родила ему «славного» наследника Тутанхамона. Он «немного» горбат, «немного» хром, и с волчьей пастью вдобавок, бедняжка!
-О, не говори так о фараоне и его сыне!
-Говорю потому, что его никто не любит в Египте из-за того, что он творит. А ты мне дороже жизни, с детства делим почти одну и ту же участь. Конечно, ты могла с ним развестись (в древнем Египте закон защищал женщину, допуская развод) и составить своё счастье с другим, но ты не способна позорить своё семейство. Вот он, если б что-то заподозрил, объяснил бы разрыв с тобой твоей изменой, и мог казнить. И, таким способом, отделаться от брошенной царицы. Тебе надо быть осторожной, пересмотреть штат слуг, оставить самых проверенных, убрать предателей. Ты, может, жива до сих пор благодаря твоему брату Эйе, министру фараона. Но и он не сможет ничего сделать, если тебя оболгут. Сейчас надо быть безупречной во имя сохранения жизни. И надейся на меня, я постараюсь, как преданный пёс оберегать тебя!
-Ты не ошиблась, мы с Аменренефом полюбили друг друга и имели на то право: меня покинули, а воин каждый день смотрел и любовался мной. Наверное, и я с первого мгновения полюбила, а казалось – убила бы! Любовь, вначале, часто маскируется под ненависть… Может, Эхнатон и не виноват ни в чём, совершенно не думал о плохом, посылая его сюда… Ты предвзято к нему относишься. Он очень занят, ему не до мелких интриг, козней, в нём течёт благородная царская кровь. Меня он оставил тоже понятно почему, я не могла подарить ему наследника, Бакетатон смогла. Если он стал всё менять: имя, столицу, веру, следовало брать и новую жену! То, что ребёнок родился нездоровым, виновато близкое родство. Этого делать нельзя для сохранения здорового потомства. Но цари не желают разжижать царскую кровь. Поэтому, итог плачевный. Несчастный ребёнок! Его надо просто по-человечески пожалеть… и его несчастных родителей. И мы с Аменренефом не виноваты, что так произошло. Мы ведь, всего лишь, люди. К тому, же молоды, полны сил! Ты права, как можно было не увлечься таким молодцом! И главное, в нём сочетались самые лучшие человеческие качества: ум, благородство, мужественность, красота. Было много искушений, однако, мы оказались выше и достойней земной страсти. Нашу любовь сбережёт время. Поэтому не упрекай, что не решилась на большее. Он будет ждать меня там с любовью, нежностью, и уже ничто никогда не разлучит нас! А за кинжал – спасибо, благодарна тебе и случаю! Я спрячу его в постель и буду чувствовать, что он меня оберегает. Это самая дорогая для меня вещь в этом дворце, - и, поцеловав, положила его в изголовье ложа. Её наперсница слушала её с удивлением: «Так вот она какая на самом деле – красивая, добрая, с прекрасной, благородной душой! Видимо, я не понимала её до конца. Она настоящая царица! Царица цариц!».
Но, вдруг, Нефертити прервала её размышления и, со слезами на глазах, повернулась к подруге. Уткнувшись лицом ей в плечо, словно маленькая, обиженная девочка, зашептала:
-Ты знаешь, когда он умирал, я поцеловала его, и он, ответил мне тем же, сказав: «Живи, моя радость. А мне есть за что умирать, я люблю тебя!», - и, обнявшись, они обе заплакали. Потом подруга сказала, гладя её по голове:
-Вот и живи, дорогая! Назло всем и вся, ты обязана выполнить последнюю волю любимого, ведь погиб он, беспредельно любя! После смерти, Вы пройдёте все суды богов, и обязательно будете вместе!
В религии древних египтян главным был заупокойный культ. Тело со смертью умирало, а душа продолжала жить в загробном царстве. Но прежде чем попасть к желанной цели, в поля «Иалу» после смерти, где душу ждала счастливая, бесконечная жизнь, надо было миновать множество препятствий, очиститься от грехов, пройдя суд «богов», доказать, что безгрешен, и не выступал против фараонов. Вот почему одёрнула царица свою наперсницу, чтоб не осуждала супруга. Это было опасно.
-Ты права! Прости меня, неразумную, - вспомнила об этом и служанка, - ведь ты, моя царица, очень дорога мне!
Когда подруга ушла, царица задумалась. Благодарение судьбе, что встретила, пусть ненадолго, настоящего мужчину, которого смогла полюбить, и ей ответили беспредельной преданностью. Подойдя к изголовью ложа, она вынула кинжал Аменренефа, погладила, вновь поцеловала, спрятав от посторонних глаз. Подумала: «Пока жива, буду умолять богов чтоб, по окончании моей жизни, они соединили нас вместе». На душе стало легче, тише, спокойней.
Вероятно, легенда о гибели влюблённого воеводы, некоторое время спустя как-то дошла до египетской царицы Клеопатры. Поняв её по своему, она холодно улыбнулась, и стала частенько повторять такие опыты любви с жестокой и грустной концовкой. Предание гласит: за ночь, проведённую с ней, юноши охотно отдавали свои жизни. Такова была обратная сторона этой медали. Но когда полюбила сама Клеопатра, она вела уже себя иначе. Ушла за Антонием в вечность, не желая доставаться победителю в виде трофея и идти в Рим в золотых цепях за его колесницей.