В летний рассвет на белых лошадях

1. Рыбалка


    План друга был простым и вполне реальным. Гинтару оставалось только предупредить жену о поездке на ночную сомовью рыбалку. Вечером он должен был собрать снасти, правильно одеться, взять болотники, подсак и прийти к Семену, который жил недалеко от них на квартале. А там уже будет ждать компания друга и двух новых медсестер из отделения Семена. Девочки будут то что надо, уверял он. Оказывается, с одной из них Семен великолепно позажигал недавно на смене, а ее подружка та еще, с училища. Он все продумал и подготовил. Оторвав большой плавник от вяленого леща и посмаковав его, Семен отпил пива и слизнул пену с губы. Сжигая друга взглядом поверх литрового бокала, он все продолжал уговаривать Гинтара, соблазняя на авантюру, волновался и картавил:

— Да ты пойми, болван! Эти жалкие кувыркания с ними на дежурстве, когда тебя в любой момент в приемное могут вызвать… И выпить толком нельзя. Стрёмно, и все такое. А тут, дома всю ночь! Светка моя на сутках, ее до девяти утра не будет. Я днем вина возьму, сома живого уже заготовил — друзья привезли. Завтра утром принесешь Люсе, типа улов домой, и все дела. А? Как? Я бы и сам мог, да подумай, Гиня, вчетвером веселее же! Потанцуем, бухнем. Девочки, похоже, и поменяться не против, если пойдет… Ну, давай, блин, рожай быстрее! Согласен?

Гинтар рассеянно осматривал огромный, пока еще чистый зал нового, появившегося с времен перестройки, пивбара и его опрятных официантов в красных передниках, снующих с литровыми глиняными кружками. В глубине души он уже решился, за пять лет семейной жизни это было не первое похождение налево, но что-то мешало ему именно сегодня. Напрягало, что все безобразие будет происходить в ста метрах от дома, а не вдали на работе, новое вранье, да и вот это самое «поменяться». Он вспомнил их с Люсей утренний безобразный скандал из-за какого-то пустяка, икнул и вяло спросил:

— Светка про эту рыбу не знает, точно? А то сдаст ведь на раз… — он взял со стола и повертел золотистого леща в руке, — и что, цыпочки хорошие? Хотя, я твои запросы знаю, минимум в башке, максимум в сиськах и бедрах. Поговорить с ними хоть можно будет о чем-нибудь? — Сёма, поняв, что согласие как-бы получено, выдохнул, взъерошил черные волосы и заулыбался.

— Ну, гейш и хахерезад не обещаю, зато выёживаться точно не будут, когда дойдет… За Светку не бойся, не знает про рыбу она.

— Шехерезад… Чтоб ладный зад… Хорошо, иди звони. Давай часов на девять, в прошлый раз мы с тобой в это время ездили на пруды, — он подозвал официанта, — командир, принеси еще литр светлого.

Летний поздний вечер медлил наступать, неся сегодня с собой ветреную прохладу и какую-то мутную тоску. Люсю привезли с работы на новой служебной иномарке, она молча выгружала продукты в холодильник. Пятилетний Сережка уже спал, выкупанный и накормленный Гинтаром. Предстоял разговор. Собственно, его и не получилось. Люся, затаив утреннюю обиду, ответила на сообщение о рыбалке без эмоций:

— Езжай куда хочешь… Хоть к черту… Только не нажираться как обычно, и завтра в садик ты ведешь, мне рано надо… Все. Я спать.

Но она не спала, ожидая его ухода. Гинтар осоловел от выпитого пива, задремал и чуть не проспал положенное время. В девять он собрался и вышел из подъезда. Соседская девочка Настя, сидевшая с матерью на скамейке, окликнула его:

— Дядя Гинтар, вы опять на рыбалку? Покажете мне рыбку?

— Хорошо, Настенька. Слушайся маму.

Через минуту он стоял в болотных сапогах, с рюкзаком, удочками и подсаком у знакомой двери, из-за которой слышались рулады, обожаемого Сёмой, Чижа, и нажимал кнопку звонка. В проеме показалась маленькая улыбающаяся крашеная блондинка с огромными глазами и шикарной грудью. Она оглядела Гинтара и принялась хохотать, зовя хозяина квартиры:

— Иди сюда, Сёма!

Гинтар потер свой мясистый нос, быстро вошел и закрыл дверь, а девушка продолжала:

— На гребалку сегодня едем, друг твой, гребачок пришел с полным набором! А-ха-ха-ха… Как вас зовут? Крыся, посмотри на это чудо!

Появился уже поддатый радостный Семен с лихим взглядом и, видимо, Крыся, высокая серьезная девушка в коротком платье и очках на вздернутом носу. Гинтар вошел и сложил снасти в углу под общий хохот и подколки про ночную спортивную греблю. Он молча прошел в кухню, налил полстакана водки, выпил залпом, закурил, и, сев на подоконник, стал снимать сапоги. Семен представил всех, причем Крыся оказалась Кристиной. Она изобразила, к удивлению Гинтара, милый книксен, и они выпили за рыбалку. Медсестру на коленях у Семена звали Лена. Девушки пили «Токай» и плясали под рок в единственной комнате квартиры, похохатывая и поглядывая на угрюмого Гинтара. Семен наклонился к другу, извиняясь:

— Ты че не в духе, чувак? Ну, телки выпили, я им и рассказал про твою конспирацию, они так тебя ждали, чтоб посмотреть, вот и… Как тебе Крыся? Ноги, а? Ну, хочешь, давай пока постреляем, — он достал пневматический пистолет, коробку пулек и мишень, которую под женские визги укрепил на бельевую веревку балкона у открытой двери.

— Нихт чиссен, фроляйн, в смысле стреляем только мы. Кто выбьет больше из десяти, тот остается в комнате, а мы с Ленкой тогда на кухне.

Дальше пили, танцевали и стреляли. Победил более трезвый Гинтар и уже через полчаса он был на диване с длинноногой Кристиной, а из-за закрытой кухонной двери доносились стоны и вопли пышногрудой Лены под гулкие удары стола о стену. Как ни старалась, не снимая очков, тихая и немногословная Кристина языком, губами и руками, как ни заманчиво белел след от купальника на ее загорелом теле, у Гинтара ничего не получалось. Швырнув презерватив на пол и пробормотав что-то про не задавшийся с утра день, он пошел в кухню. Здесь уже оделись и выпивали под магнитофон. Семен и Лена в этот раз почти не шутили над рыбацким счастьем друга, а через время отправились на диван к Кристине. Гинтар сварил кофе, выключил свет, закурил и стал смотреть сквозь гардину на одиноко светящееся окно в хрущевке напротив.

Все плохо у них с Люсей стало после того, как ей предложили работу в горисполкоме. Его зарплату задерживали уже на три месяца, главврач приказал повесить ящички в отделениях для жалоб пациентов на персонал, а к Новому году зарплату вообще выдали в виде колбасы и консервов в долг. Шел девяносто первый, Люся каждый вечер приезжала на служебной машине и следом водитель заносил в дом объемный короб с деликатесами, вином и конвертами с долларами. Вся домашняя работа после суточных дежурств и сын были на Гинтаре. Он стал все чаще выпивать спирт на работе и на рыбалках с другом. В отделении у него появилась постоянная любовница, старшая медсестра из хирургии, с которой они, совмещая графики, встречались у Гинтара на диване в ординаторской. Ссоры дома из-за мелочей изматывали, были почти ежедневными, и убивали когда-то бывшие в их семье нежность и уважение. Сережка становился, как казалось Гинтару, все тише и грустнее. Все встало с ног на голову и сделать ничего было невозможно, так он думал уже давно, а сегодня это знание почему-то казалось таким невыносимым, что Гинтар просто задыхался и готов был завыть. Окно напротив погасло и засветилось другое рядом, на улице уже серел рассвет, и откуда-то пришло дурное: «Тесть полоумный все бредит, революцию с войной пророчит. А что? Была бы сейчас война, может и стало у них все на свои места. Он был бы начальником медслужбы полка, она бы писала ему письма на фронт, а он ей… Хрен. Ушла бы, наверное, к своему председателю исполкома… Господи, о чем я? А Сережа? Чур меня...»

Его разбудил хохот Семёна из распахнутой двери:

— Вставай рыбачок, весь утренний клев проспал. Пошли дам проводим, у таксистов пива и водки еще возьмем. Опохмелимся, а потом я тебе пару сомиков выдам для Люси. Что-то ты мрачишься сегодня, Гиня. Брось. Жизнь чудо, разгоняй ее, и свою стылую кровь прибалтийскую. У меня учись. Болотники наденешь? А-ха-ха.

— Пошел на хер, Сёма, задрал ты со своим половым гигантизмом. Не хочу ничего. А сомики — это хорошо, только давай сейчас.

На трамвайной остановке девушки зашли в телефонную будку кому-то срочно звонить, а друзья отправились к пустой таксомоторной стоянке, сели на скамейку и стали ожидать первую машину, чтобы купить у таксиста выпивки. В пять утра ее можно было добыть только здесь. Семен поднял со скамейки какой-то странный плоский предмет.

— Гинтар, погляди, что я нашел, — он вертел в руках тонкую черную пластинку размером с небольшой носовой платок. Гинтар только стал рассматривать пластинку в руках друга, как в утренней тишине завизжали тормоза, и возле них остановилась желтая «Волга» с шашечками. Из задней двери выпрыгнул мужчина в плаще на голое тело и завопил:

— Парни, не трогайте, пожалуйста, это мое, я забыл!

Семен спрятал пластинку за спину, потемнел взглядом и ответил:

— Еще чего, алкаш. Что это за хрень? Чем докажешь? — он вынул предмет из-за спины и протянул Гинтару, — посмотри, Гиня, может что-то ценное? На блокнот похоже, — они вдвоем склонились над пластинкой. Мужчина сложил руки в мольбе и простонал:

— Ради всего… Только не нажимайте…

— Да ну его, нафига оно тебе, отдай, — Гинтар попытался взять пластинку у друга, мужчина тоже вцепился в нее, но она внезапно засветилась изнутри оранжевым светом, потом тихо пискнула, и вдруг все исчезло.


2. Растворитель


Трое стояли на ветру посреди широкой, вымощенной железными плитами площади с огромными белыми куполами по периметру и оглядывались вокруг. Такси, лавочек, квартальных хрущевок, остановки и телефонной будки с девушками как не бывало. Первым заговорил новый знакомый:

— Я же вас просил. Вы случайно нажали, черт… Это мой растворитель и теперь вы… Теперь мы в вашем будущем.

Он забрал у оторопевшего Гинтара пластинку и стал двигать по ней пальцем.

— Теперь вы в две тысячи тридцать шестом. И я, к сожалению тоже. Проклятье, я могу не успеть, — он почти плакал. Семен стоял открыв рот и выпучив черные глаза на мужчину. Гинтар всматривался в купола, запустив пальцы в свои мелкие кудряшки, и не мог произнести ни слова, чувствуя сильную тошноту. Наконец он вздохнул и смог прошептать:

— В каком?.. Шестом… — удочки, подсак и рюкзак выпали из рук на плиты. Семён тоже очнулся и вскрикнул:

— Кин-дза-дза какая-то, мать ее! ****ец, приехали!

Мужик быстро заговорил, постоянно водя пальцем по светящейся уже зеленым светом пластинке:

— Это вы приехали. А я не доехал. Я из сорок первого, а в ваши девяностые растворился, чтобы помешать произойти одной встрече. Это очень важно для нас. Но я минуту назад случайно оставил свой растворитель на остановке, а ты, Семен — идиот, забрал, да еще и нажал...

— Сам идиот, а откуда ты моё имя…

— Постой, Сёма, — Гинтар посмотрел через плечо мужчины на пластинку, там сменяя друг друга плыли на экране синие цифры и точки, — мужик, ты прости его, он с бодуна, объясни нормально, что это за растворитель, что за встреча такая? И что нам теперь делать со всем этим, а?

— Это на вашем языке машина времени, ну… Там у вас в конце девяносто первого должна состояться встреча одних важных лиц и произойдет то, что запустит цепь событий. Мы просчитали все варианты, из-за этой цепи теперь у нас уже пять лет идет война за доступы. А то, чем это закончится в моем сорок первом вам лучше не знать…

Он сел на корточки, закрыл лицо и его плечи задергались, потом он вытер глаза и продолжил:

— Теперь про вас, — вот вам псифоны, — он достал из кармана плаща два синих пластиковых цилиндра и сунул друзьям в руки, — будете им задавать вопросы и все узнаете. Если хотите назад сейчас, то говорите. Если нет, то растворю вас на трамвайную остановку на обратном пути. Поторопитесь...

Семен первый обрадованно ответил, разглядывая цилиндр в руке:

— А че? Прикольно. Давай останемся, посмотрим, Гиня…

Гинтар открыл рот, чтобы сказать, что он еще не решил, хочет оставаться или нет, но мужчина уже быстро поднялся, сказав:

— Тогда до встречи, — нажал на пластинку и исчез. Гинтар взбеленился:

— Ты и правда идиот, на кой ты сказал давай! Мне утром сына в садик вести. Ты о друге подумал? И вообще… Что тебе, прикольно на войну посмотреть? Все, я ухожу, ты мне надоел со своим дебилизмом. Сколько нам этого психа теперь ждать, ты знаешь?

— Я не думал, что он так быстро… Прости, — Семен, начиная трезветь, поднес цилиндр к губам и спросил:

— Эй, ты, скажи, где мой дом? — цилиндр завибрировал и перед Семеном в пространстве появилось изображение в виде светящейся стрелки, направленной в сторону одного из белых куполов, — ладно, Гиня, погуляем немного врозь, а там посмотрим. Да не мрачись ты. Давай. На связи...

— Короче, захочешь назад, — ищи меня вон через этот, как его, псифон... Или приходи на это место и жди, — Гинтар поднял вещи и зашагал в противоположном от указанного Семену направлении, чувствуя, что его дом где-то там. Оказалось, цилиндр угадывал и мысли хозяина. Стрелка появилась в пространстве перед Гинтаром, указывая на купол. Из него вышла женщина средних лет, остановилась у чего-то похожего на легковую машину и удивленно разглядывала издалека Гинтара. Он пошел туда, разговаривая сам с собой:

— Так, я Гинтарас Вайзекутис, приехал в город с родителями давно из Риги, я врач, у меня сын и жена, мне двадцать пять… было… в девяносто первом. Из-за этого озабоченного павиана я в две тысячи тридцать шестом. Теперь, значит, здесь мне… Ё-моё, мне же семьдесят в этом году. А он прав, любопытно будет увидеть… А Сережке… - псифон в руке завибрировал и Гинтар остановился. Перед его лицом в воздухе повисло изображение его самого, только взрослого, где-то около пятидесяти, с другой прической и с бородкой-испанкой. Изображение прищурилось, потом удивленно расширило глаза и спросило:

— Сергей Вайзекутис у псифона, кто вы? — Гинтар сглотнул, снова уронил вещи и вскрикнул:

— Сережка! Сыночек, это ты?

— Отец? Как ты здесь? А, понял. Только как к тебе растворитель в руки попал? Что, кто-то отсюда в девяностые растворился? Это преступление, знаешь… Ты себя уже видел? А ее?

Гинтар почувствовал, как слабеют ноги и пустеет в животе.

— Нет пока, господи, одно лицо… Хотя... Люсины глаза. Слушай! Где ты, что делаешь, как мама? Что у вас за война тут, из-за чего?

Изображение в воздухе по его, Гинтара, привычке, потерло нос и стало рассказывать:

— Па, как я рад тебя видеть молодым! В общем, я сейчас на другом конце планеты. Помнишь, ты меня в двенадцать на компьютерные курсы отвел, ах, да… Ты же не можешь знать. Сейчас я айтишник высшего класса, у меня фирма, серверы и все такое. Хорошо живу. Я тебе благодарен, с тех курсов все началось. А вы с мамой расстались тогда же, она к своему начальнику ушла, теперь они с ним на той стороне.

— На какой стороне, Сережа? Что у вас тут происходит?

— Это вторая война за пятнадцать лет. Одни из немногих захватили доступ к информационной псисфере планеты. Пока мы продолжали пялиться в телевизор, они читали книги. Наш город и тысячи других теперь воюют за доступ. Это власть, в общем, и большая. Только я, ну... мы нейтралы, и мы на другой, на серой стороне. Многие в Антарктиде, там теперь города тоже. Ладно, не вникай, а то мозги вскипят. Ты лучше расскажи, как возвращаться будешь?

Изображение стало мигать и расплываться, в уши Гинтара болью врезался нестерпимый свист, который тут же смолк. Он присел от боли:

— Что это, сын? Больно как…

— Папа, это их патрули псиинформацию блокируют, я сейчас исчезну… Прощай. Помни, у тебя все будет хорошо в...

Голограмма исчезла, Гинтар услышал женский голос, доносившийся от купола, к которому он шел:

— Дядя Гинтар, это я, Настя, — к нему подходила женщина и широко улыбалась, — я ваша соседка… была, помните, —Анастасия Ивановна я… Кто это вам растворитель дал, надо же, вот встреча…

— Настень… Вы что, меня помните?.. Анастасия Ивановна?

— Конечно, дядя Гинтар. И рыбу, которую вы мне тогда вечером показали. Вы разошлись с Людмилой Яковлевной, она перебралась к родителям с Сережей, говорят, замуж потом удачно вышла. Через несколько лет вы стали с новой женой здесь жить. Она меня всегда вкусненьким угощает, — Анастасия Ивановна запнулась, — маму мою недавно при обстреле шальной волной плазмы убило, а брата на фронте давно. Я одна теперь. Да, вы… Вы… И сейчас здесь живете с ней… Да… Они скоро выйдут, только не надо вам встречаться. А мне идти отмечаться надо за продукты и воду, извините... До свидания, ах, да… Прощайте.

Гинтар удержал ее за руку и спросил:

— Постойте, Настя... А почему вечером? Ладно, проехали. О важном сейчас. Скажите, может вам известно, откуда взялась эта, другая, и кто она? Расскажите мне, прошу вас.

— Такая же как я, сирота после первой войны. Старики первые погибали от волн и плазменных обстрелов. Она младше вас лет на пятнадцать, еще работает педиатром в клинике рядом. А как вы встретились, извините, я не знаю. Как вы там медики знакомитесь, на симпозиумах, наверное, — она улыбнулась, — видно просто всем, что она любит вас.

— Прощайте, Настя, — пробормотал Гинтар. Женщина ушла, помахав рукой издали, а он вдруг опомнился и прокричал ей вслед:

— Настя, постойте, как же зовут ее? — но она уже не слышала.

Гинтар сгреб вещи, зашел за соседний купол и стал наблюдать за выходом. Прохожие оглядывались на мужчину с удочками в болотных сапогах, шептались и шли дальше. Над куполами беззвучно летали серебристые и черные сигарообразные штуки, Гинтар изумленно наблюдал за ними, пока не закружилась голова. Стоило ему подумать о возвращении и о том, где сейчас Семен, как псифон в кармане задрожал, а перед глазами возникло изображение друга, запыхавшегося и с огромным синяком под глазом. Семен заорал:

— Гиня, привет! Слушай, дурдом какой-то! Он не узнал меня. Это что же получается, я сам себе фингал поставил? Во какие залепухи во времени! Прикинь, ну!

— Я так и знал, что ты куда-то вляпаешься. Хоть без милиции? А то тут, знаешь, военное положение… Что случилось?

Семен пригладил растрепанные волосы и потрогал синяк.

— Ну, пошел я сначала в магазин пивка взять, а то трубы горят же. Там магазин как три наших аэропорта, так я в нем ничего и не купил. Представляешь, на каждой кассе робот-девушка, я деньги даю, а она мило лыбится и так мне говорит: «Прислоните руку к терминалу, будьте добры...» Я прислонил, а она как заверещит: « Охрана, подойдите, здесь покупатель без чипа...» Что это за чип такой, ты знаешь?

Гинтар смотрел на купол, ерошил кудри и вспоминал:

— Читал когда-то в фантастическом романе. Это, вероятно, у них вживляется в руку идентификатор такой и платежный счет банка, там… документы все, права, страховка. В общем, ты, Сёма чужой на этом празднике…

— Я так и понял, сбежал потом от охраны и домой пошел, а там новая засада, дверь не открывается в мой шатер. Хорошо, цилиндр этот синий надоумил, чтоб я палец к окошку возле входа прислонил. Ткнул я пальцем, — двери и открылись, потом лифт меня сразу домой привез, красота. А там! Гинтар, я тебе описать не смогу, какая там у меня квартира. Я такую технику только в нашем главном универмаге электроники видел. Это сон! И выходит ко мне девушка из комнаты, ну точно мисс Мира из «СпидИнфо»!

— Представляю себе…

— Ни фига, ты и не видал никогда такой! Короче, поговорили мы, оказалось, она тоже робот, и вот берет она меня за руку и говорит: «Думайте, мой молодой муж...» Муж. Сечешь, Гиня! Типа, чего тебе надобно сейчас, хозяин? А не так, как Светка: «Где опять лазил, гад…»

— И о чем ты подумал? Хотя я…

— Да. А че? Гиня, такого минета мне в жизни никто никогда не делал… Я за малым не чокнулся. Потом она включила музыку, Чижа, представляешь, разделась, меня раздела и в спальню повела… Тут дверь лифта открывается и входит этот старикан.

— Кто входит?

— Да я же и вошел, только старый и седой весь. Но это я потом только понял… Увидал он нас и без слов как врежет мне в глаз. Я ему. А он, сука, достал трубку серебристую из кармана и на меня направил… Искры из глаз и дальше ничего не помню. Очнулся на площади. Короче, хорошо я живу в будущем, дружище. Может остаться, а? Как ты думаешь? А ты там как? Тот придурок из сорок первого не звонил?

Из ближайшего к Гинтару купола вышла пара — пожилой мужчина с кудрявой головой и мясистым носом в белом льняном костюме, и высокая дама средних лет замечательной красоты. Они остановились возле входа, не видя наблюдавшего за ними Гинтара. Он подумал, что Семен сейчас некстати, и его изображение в воздухе сразу растаяло. Гинтар, обежав купол вокруг, подкрался поближе и стал посматривать за этой парой из-за стены.

Но как же знакомо было ему ее прекрасное лицо. Все в нем было. И удивленное выражение той девочки из Риги, с которой Гинтар катался в детстве на лыжах, поцеловав ее украдкой в раскрасневшуюся от мороза и бега щеку. Ему вдруг показалось, что он чувствует на губах вкус этой детской щеки сейчас. И ехали они когда-то в другой жизни рядом на белых лошадях в летний рассвет. И зазвучал в ушах у него ее нежный сладкий стон, и увидел Гинтар ее тонкие пальцы, сжимающие в судороге подушку, и ощутил на языке ее благодарные слезы. И почувствовал он, как обнимает любимые плечи, сидя с ней на краю плато горы Ай-Петри, и видит ее глазами заходящее за виноградники солнце... Слышит возле самого уха ее и свой шепот о том, что они больше всего на свете хотели бы умереть вдвоем вот так, на закате, на этом плато… Это было лицо из его сна, из его прошлых и будущих жизней. А теперь он видел его в реальности, в нескольких метрах от себя. Гинтар почувствовал, что ему не хватает воздуха, и вдруг испугался, услышав ее ласковый и родной голос:

— Дорогой, а не слишком легко ли ты оделся, а? Чувствуешь, сегодня прохладно с утра, может вернешься и футболку еще одну наденешь? Давай...

Мужчина растерянно пригладил шевелюру, потом обнял женщину и, поцеловав ее в губы, заговорил незнакомым треснувшим баритоном:

— Скоро потеплеет, да и нам все время пешком до церкви, милая, согреемся в пути, спасибо… Ничего… Машину оставим, прогулка тебе полезна будет, — она взяла его под руку и через минуту пара скрылась вдали за площадью. Гинтар с возмущением подумал: «Как он смеет целовать ее, гнусный старикан, наглый какой.. А, чтоб меня… Это же я сам. Все, надо уходить, надо растворяться назад, а то и правда головой повредиться можно. Где этот мужик со своей пластинкой? Интересно, что он там натворит в нашем времени, может быть и вправду полетит еще бабочка Брэдбери, да и будущие войны предупредить удастся. Хорошо бы. А хорошо ли? А если тогда мне в другом будущем с моей женщиной не встретиться? Не может быть, сны не врут. Ага. Ну, да… Но, война же… И потом, она ведь ничего не решит, только отодвинет на время. Как я мог ее желать? Время... Все, хватит...»

Вновь затрясся в кармане псифон и появился в воздухе мужчина в плаще на голое тело. Он широко заулыбался и почти запел:

— Друзья, все как нельзя лучше устраивается. Приходите, дорогие мои, на то место на площади, я жду вас! Семен, вы меня слышите?

Они втроем остановились на том же месте, где виделись в последний раз, мужчина указал им на него. Он забрал у друзей псифоны. Синяк Семена расцвел и приобрел угрожающий бордовый цвет, но его обладатель был весел.

— Ну, что, чувак, получилось у тебя там что-нибудь, или просто в нашем новом пивбаре посидел, а? Тут у вас ни хера пива попить нельзя, чипы какие-то… Как вы скучно живете! Хотя, с телками здесь налажено, пусть и роботы, я аж остаться захотел.

— Остаться можете, воля ваша, только вам придется проживать этот день десять тысяч раз, пока не переродитесь и время вас не растворит во что-то иное, но тогда… Как хотите. Пока... — и он приготовился нажать на растворитель, — Семен замахал руками и принялся кричать на всю площадь:

— Стой, стой, осел! Не сёмайся, не вздумай! Ты чего нервный такой, не можешь подождать? Тут судьба людей решается. А-ну, поднять быстро руку, чтоб мы видели и стоять, не двигаться! Давай растворяй нас взад бегом, так же, Гиня? — тот утвердительно кивнул и положил руку мужчине на плечо.

— Уважаемый, мы конечно вернемся при таком раскладе, только перед отлетом расскажите нам, что вы там имели в виду, когда говорили, что все хорошо устраивается, а?

Мужчина покосился на Семена, поднял правую руку и, стоя так, начал рассказывать:

— Я исследовал все причинно-следственные взаимосвязи, пространственно-временные синэстезии и континуумы в ваших девяностых, и связался с нашими. Теперь я могу сказать вам с гордостью, что декабрьская встреча важных лиц не состоится и документы подписаны не будут. Мне удалось выполнить все порученные мне задания, это счастье, что теперь наша цивилизация будет спасена и не наступит того, что сейчас творится в моем сорок первом. Ура, друзья!

— Слушай ты, малахольный, хватит про конитумы втирать нам здесь, жми давай быстрее, трубы же горят! — Семен опустил руку мужчины и придвинулся ближе к пластинке, но тот резко остановил его, и заговорит каким-то металлическим голосом:

— Я не все еще рассказал, — он подвигал пальцем по растворителю и на нем загорелись цифры, а потом в углу появился ярко-красный крестик, — вот это ваше время и место, но перед отправкой, я считаю своим долгом сообщить вам нечто… Время уже деформировано моими действиями, но на вашу беду вы повстречались на пути, и время теперь генерирует события так, что один из вас должен умереть по возвращении. Сказать вам, кто это будет, я не имею права по нашим законам. Это может повлиять на ваш выбор… И вообще на все… — Семен опять поднял руку мужчины от пластины и заорал:

— Эй, так вот чему он радовался, козел сутулый! Гиня, ты слышал?! Они там со временем творят что хотят, а я подохнуть должен за все человечество, так?! Что ты молчишь? Ты, может, хочешь пострадать? Нет-нет… Я тогда лучше остаюсь, на фиг, здесь. День еще не закончился… Пойду вырублю себя старого и мою мисс мира трахну наконец. Потом за пивом ее, милую, отправлю. И буду трахаться десять тысяч...

Пока Сёма возмущался, сильно побледневший Гинтар подступал вплотную к удивленному мужчине в плаще, потом прицелился, унимая дрожащую руку, и, не дав никому опомниться, нажал на красный крестик в углу пластины.



3. Сом на скамейке


На трамвайной остановке девушки зашли в телефонную будку кому-то срочно звонить, а друзья отправились к пустой таксомоторной стоянке, сели на лавочку и стали ожидать первую машину, чтобы купить у таксиста выпивки. В пять утра ее можно было добыть только здесь. В утренней тишине завизжали тормоза и возле них остановилась желтая «Волга» с шашечками. Таксист вышел, стукнул ногой по переднему колесу и закурил. Семен подбежал к нему, доставая на ходу кошелек.

— Шеф, пиво есть? Вдвое забашляю… Есть? Ну, слава тебе…

Подошли Лена с Крысей и сели с друзьями рядом. Семен откупорил им бутылки, сделал глоток сам и застонал от удовольствия. Лена поперхнулась и облилась, увидев, как из-за остановки вышли двое. Один, постарше, сильно хромал, заношенная бейсболка смотрела козырьком назад. Узнав Лену, он подсел к ней, обнял за плечи и приблизил бледное лицо к ее в уху.

— Привет, коза. Ты чего в такую рань, а, Ленчик? Что это за олени с вами, Крыся? — он сплюнул и захихикал, второй стоял рядом, хмуро разглядывал Гинтара. Семен поднялся, схватил сидевшего за ворот рубашки так, что бейсболка слетела с головы. От волнения он картавил сильнее обычного:

— Руки убери! Ты кто сам такой, а? Иди сюда, урод!

Гинтар поднялся к ним, но получил удар в живот ногой от второго и, согнувшись, упал на лавочку. Кристина завизжала, а Лена, закрыв лицо руками, опустила голову себе на колени. Незнакомцы вдвоем затолкали орущего матом Семена в телефонную будку. Прямо перед его глазами оказались серые водянистые глаза хромого со зрачками-точками. Парень вынул заточку и воткнул ее Семену слева между ребер. Вынул, сплюнув на нее сквозь зубы, вытер кровь о плечо осевшего со стоном Семена, вышел и закрыл будку. Через минуту двое, забрав пиво, сели в такси и уехали. Кристина продолжала визжать, Лена молчала, а Гинтар корчился на лавочке.

Вечером Гинтар вернулся домой из милиции, где, не видя ничего вокруг, подписывал какие-то протоколы. Семен дожил до приезда скорой и теперь просыпался в реанимации. Гинтар с двумя коллегами прооперировал его, ушили ранение левого легкого и перикарда. Повезло. Подходя к своему подъезду, Гинтар зачем-то вспомнил, что он не выбросил презерватив, оставленный у дивана в квартире Семена, и теперь Светка… Да, и что Светка? А то она не знала раньше… Сережку он в садик не отвел, как обещал Люсе, хотя и позвонил предупредить, что он моется на операцию. И был послан подальше. Живот ныл, рюкзак натер плечи, а удочки и подсак он наверное забыл на остановке. Детский голос остановил его у подъезда:

— Дядя Гинтар, вы поймали мне рыбку? Обещали показать вчера, помните?

— Поймал? Конечно, Настя. Это сомик, смотри.

Он развязал рюкзак и выложил на скамейку черного сома. Рыба тускло блестела в лучах вечернего солнца, помутневшие маленькие глазки удивленно уставились на закат. Девочка захлопала в ладоши, наклонилась над раскрытой пастью с мелкими зубами и осторожно дотронулась пальчиком до повисшего уса.

— Не укусит меня?

Сом шевельнул усом, улыбнулся и сказал басом:

— Не бойся, Настя, я теперь уже никого не укушу.