Утиная пойма

На высоком берегу реки, среди развесистых вековых сосен раскинулся охотничий лагерь: две палатки, припорошенное золой кострище, свежая поленица сосновых дров и две собаки, ушастые спаниели, которые, растянувшись во всю длину, безмятежно спали в тени у палаток.

С берега, оттуда, где стоял лагерь, была хорошо видна река. Она весело несла свои светлые воды мимо крутояра, с которого в темную глубину смотрелись кудрявые темно-зеленые сосны, мимо песчаных отмелей, на которых лежали похожие на сказочных чудовищ почерневшие корявые стволы деревьев, принесенные весенним паводком, мимо густых береговых зарослей и тихих заводей, сплошь покрытых крупными цветами белой кувшинки.

Из глухого соснового бора река быстрой голубой змейкой выбегала на широкую заболоченную пойму. Здесь она то разделялась на множество рукавов, то снова сливалась в единое русло. Пойма заросла высокими болотными травами вперемешку с низкорослым кустарником, а среди этого травяного моря блестели бесчисленные зеркальца открытой воды и, подобно драгоценному ожерелью, искрились много цветными солнечными бликами на зеле ном бархате речной пожни. На озерках часто дневали сытые кряковые утки и чирковые выводки, а в береговых травах водилось множество болотной дичи.

Августовское солнце перевалило далеко за полдень, удлинились тени деревьев, и от реки повеяло вечерней прохладой. По лесистому склону к реке спустился Борис, высокий загорелый парень, он был с ружьем, в белесой выцветшей от солнца рубахе и больших болотных сапогах. Впереди радостно прыгала небольшая коричнево-пегая собака Гера, она радовалась тому, что наступила долгожданная вечерняя охота свидание с бескрайним привольем, наполненным ароматом чарующих запахов, и теплой дичью. У переката, немного ниже лагеря, парень распустил голе¬нища сапог, перебрел на другой берег реки и, пробившись сквозь заросли низкорослого тальника, зеленой ратью ставшего у кромки воды, вышел на речную пойму.

Над поймой катилось золотое солнце; лучистое и теплое, оно ласкало все живое и, словно играя в прятки, то вдруг пряталось за белое мягкое облако и, тогда темнели, гасли веселые летние краски, то неожиданно выглядывало, улыбаясь ясной, лучистой улыбкой, от которой вновь оживали и лес, и река, и луг. Высоко в небе вились и кружили в веселом хороводе быстрые щебетуньи ласточки-береговушки; висел, часто трепеща крыльями, зоркий кобчик; с реки налетел табунок уток и, просвистев в воздухе, нырнул в высокий тростник. А кругом высокая, по грудь, трава-некось стояла живым частоколом, и гуляли по ее верхушкам долгие волны, перекатываясь из края в край поймы.

Раздвигая руками упругие стебли, Борис пошел по пойме и вскоре вышел на заболоченную луговину, где трава была давно скошена и уже успела подняться сочная ярко-зеленая отава, пушистым ковром покрывшая пожню. Охотник остановился, определил ветер и привычным жестом послал в поиск собаку, которая шла рядом, нетерпеливо поглядывая на хозяина.

Красив правильный поиск собаки, он радует глаз и веселит душу так же, как меткий выстрел по быстрой и проворной в полете птице. Гера шла ровным галопом, часто меняя направление хода; в местах, где попадались свежие наброды, она приостанавливалась, слегка припадала на задние лапы и жадно обнюхивала кочки, поросшие густой травой. Там, где трава очень высока, собака вскидывалась на дыбки, делая, как говорят охотники, свечки, оглядывалась на хозяина, а затем снова устремлялась в поиск.

Меж кустов заманчиво поблескивало зеркальце-озерко в оправе высокотравья и кудрявого ивняка. Налетел свежий порыв ветра, закачались высокие листья аира, зашелестел тростник, с кустов на воду кружась упали первые золотистые листочки — верный признак приближав шейся осени. Гера остановилась, подняла голову, поймав носом воздушную струю, круто повернула к воде и тотчас, словно на толкнувшись на невидимую преграду, застыла на месте, повела головой и прыжком кинулась в большой куст, нависший над водой.

Резко застучали утиные крылья — это старый кряковый селезень. Крутой горкой наискось уходил селезень ввысь. Не мешкай, стрелок! Темный прямоугольник планки с мушкой посередине обогнал птицу, сместился немного вверх и забился, заскакал на фоне голубого неба. Селезень перевернулся через крыло, описав в воздухе крутую спираль, врезался в воду, разбив грудью зеркальную гладь плеса, несколько раз ударил тугими крыльями и затих, превратившись в маленькую кочку, едва различимую среди плавней. Собака быстро вынесла селезня из воды и, не спеша, подошла к хозяину с высоко поднятой головой и горящими глазами. Борис взял птицу и ласково погладил свою помощницу.

Они обошли старое русло. Берега старицы буйно заросли болотными травами: аиром, сусаком, осокой и чередой, а поверхность плеса покрывали большие лопухи — листья кувшинки. Над водой парили разноцветные стрекозы и роились неугомонные камеры. Под берегом часто слышались гулкие всплески: то хищная щука гонялась по мелководью за серебристыми плотвицами или красавец-язь выскакивал из воды в погоне за стрекозой, сверкнув на солнце золотистым боком. Язь скрывался в глубине, а по поверхности воды долго бежали расходящиеся круги.

Гера без устали прочёсывала береговые заросли. Несколько раз, почуяв дичь, переходила она на потяжку — и с кочек срывались верткие бекасы, но высокая трава и кустарник мешали стрельбе. И все же два долгоносика не смогли увернуться от выстрелов: они лежали в охотничьей сумке как красноречивое свидетельство стрелкового мастерства охотника.

Треск и хлопанье крыльев раздались неожиданно где-то позади, по ту сторону болотистого озерка с топкими, заросши ми осокой берегами. Повернувшись на шум, Борис увидел, как две кряквы поднимаются из-за куста и круто идут вверх.
Вмиг ружье у плеча, мушка перекрыла силуэт утки, палец уверенно нажал на спусковой крючок. Выстрел...

Сквозь легкое облачко дыма стрелок видел, как, запрокинув голову и безвольно опустив крылья, кряква безжизненным комком плюхнулась в осоку.
По команде хозяина собака прыгнула в воду; она переплыла болотце и, утопая по брюхо в торфяной жиже, скрылась в осоке; живой след пробежал за ней по метелкам травы и затерялся среди травостоя. С того берега слышалось частое бульканье; на секунду все стихло, собака нашла добычу, а затем снова послышались редкие хлопающие звуки. Зеленая стена осоки раздвинулась, и оттуда показалась коричневая мордочка с белой звездой на лбу, длинными висячими ушами и большими черными глазами, в которых светились азарт и неукротимая охотничья страсть.

Собака вынесла из зарослей большую матерую крякушу. С тяжелой нашей в зубах она преодолела несколько метров по болотной грязи, а потом, видимо, устала и на мгновение остановилась. И тут случилось неожиданное: тонкая болотная дернина не выдержала тяжести животного и обвалилась; собака, потеряв равновесие, метнулась в сторону и с лета угодила в водяное окошко, где поверхность трясины не была покрыта спасительной сетью переплетенных корневищ; густая торфяная жижа сомкнулась, лишь голова собаки осталась над топью.

Гера рванулась, пытаясь выбраться из трясины, но утка, которую собака держала в пасти, затрудняла дыхание и мешала ей двигаться. Сил у собаки не хватило, она на миг приостановилась и снова глубоко провалилась в липкую болотную грязь. Еще раз рванулась собака, потом еще и еще, но, сколько она ни билась, топь побеждала: отнимала у нее силы и затягивала в глубину.

Борис встревожился, попытался помочь собаке, но едва он сделал шаг в сторону животного, как нога, не чувствуя опоры, глубоко провалилась в бурую болотную жижу, и, зачерпнув сапогом, он с трудом выбрался на тропу.

Собака билась в трясине, а топь, словно квашня, качалась, пузырилась и урчала, наполняя воздух запахом гниющих растений и сероводорода. Гера теряла силы. Она уже не плыла, а вертикально стояла в трясине, судорожно била лапами и не двигалась с места. В ее диких остекленелых глазах — страх, тоска и немая мольба. От воды собаку отделяло несколько метров, преодолеть которые она уже не могла. Все чаще делала Гора передышки, все короче были вспышки сопротивления. Исход борьбы был предрешен.

«Погибнет» — обожгла сознание Бориса страшная мысль, от которой озноб пробежал по спине, а сердце налилось щемящей болью. Вихрем закружились тревожные мысли, мозг лихорадочно искал спасительный выход. Безуспешно. Ни деревца, ни валежины, ничего, что могло бы спасти собаку, не было под рукой. В полной растерянности смотрел хозяин, как рядом, на глазах, погибала его любимица, и он был бессилен чем-либо помочь ей.

Вдруг взгляд охотника упал на крошечный зеленый клочок, который находился справа от собаки. Это был маленький островок, образованный переплетением корней болотных трав, на нем рос ли редкие былинки, а в середине одиноко, как перо из охотничьей шляпы, торчала ивовая веточка. Собака не замечала этого островка; ошалев от страха и усталости, она видела перед собой только хозяина и упорно пробивалась к нему. Борис быстро перебежал по берегу на другое место. Теперь островок был между ними.

«Ко мне, Гера! Ко мне!» — крикнул он срывающимся от волнения голосом. Собака повернулась на крик хозяина, а за тем то ли увидела островок и поняла, что в нем ее спасение, то ли голос хозяина так подействовал на нее, только она, собрав оставшиеся силы, сделала отчаянную попытку спастись: извивалась, кидалась из стороны в сторону, беспрестанно била передними лапами. Закипела, забурлила вокруг трясина; черная грязь брызнула во все стороны, и собака стала медленно приподниматься над топью. Хозяин продолжал звать собаку, а она, задыхаясь, из последних сил пробивалась на его зов. Мало-помалу Гера приближалась к островку. Вот, наконец, передние лапы дотянулись до зеленой кромки островка, еще несколько усилий, и, разорвав цепкие объятия коварной трясины, Гера выбралась на сушу.

Борис облегчённо вздохнул, а немного погодя снова позвал собаку. Гора, не выпуская из пасти добычу, благополучно преодолев мелководье, переплыла озерко и вышла на берег вся облепленная тиной. Хозяин подбежал к собаке, поднял ее на руки, крепко прижал к себе, поцеловал в мокрый, израненный порезами нос.

В камышах на притаившемся в непроходимой чащобе озерке закрякала утка. В ответ с разных сторон поймы раздалось несколько шваркающих голосов. Перед вечерней зарей утки перекликались, слетались в стайки, чтобы разом подняться, облететь дальние поля, покружить над поймой, а к вечеру обессилев вернуться на родное болото, где среди кочек можно спокойно отдыхать до новой зари.

Впереди поднялся выводок кряковых, описал круг над поймой и опустился на краю, где под крутым берегом проходила протока, которую речные труженики бобры перегородили плотиной. Определив приблизительно место посадки утиного выводка, охотник стал напрямик пробиваться туда сквозь заросли рогоза и тростника.

Охотника снова манила охота с ее трудными дорогами, изнуряющей жаждой и безмерной усталостью, охота, которая дарит радость трудных побед и удивительных встреч, наполняет память незабываемыми впечатлениями.