Так случилось ч. 43

 Сонка оглянулась на Таську - идёшь? Та ещё стояла. Рядом с Петровским. Чего  ждать? Сейчас перемена, одежду из раздевалки забрать можно. Но Таська  не двигалась.
  - Замороженная, - подумала Сонка. - До свидания, - кивнула Пущину. Причём, кивок этот похож был на лёгкий поклон (прощальный?) и вышла из тира.
  Опять эта ледяная труба вместо перил, скользкая лестница. Погода портилась, ветер усилился. Когда ступила на расчищенную ранее дорожку, стало ещё хуже - снега явно прибавилось, ноги тонули в нём по щиколотку. Идёшь, вроде как босиком. Ветер таскал колючие хлопья из стороны в сторону, хлестал, облепливал ими руки, шею, лицо, волосы, подхватил подол платья. Озябшими пальцами Сонка придержала его.
  Окунуться в сугроб сейчас совсем не хотелось. Стараясь не поскользнуться, шла всё-таки быстро. Возле школьной двери протянула руку, чтобы открыть её, как дверь распахнулась, вышел военрук.
  - Ты что, уже отработала?
  Сонка, пряча глаза, скорее проскочила мимо него в тепло, успев буркнуть:
  - Да. Совсем. Бесповоротно. И окончательно.
  Дверь, никем не придерживаемая, хлопнула, а Сонка, топая, сбивая снег с туфель, поспешила в пока открытую раздевалку.
  - Что-то не то. Что там "окончательно"? - оглянулся Николай Тихонович, подумал и повернул в сторону тира.
  Дверь открыл Пущин.
  Военрук переступил порог.
  - Что-то случилось?
  - Случилось. Нашего полку убыло, - кивнул тренер на стоящих поодаль Комарову и Петроского, - нарушители дисциплины собираются и покидают помещение, - сказал и зашёл в кабушет.
  Николай Тихонович последовал за ним, плотно прикрыв за собой дверь. Снял шинель (подполковнику Заречному, преподавателю НВП полагалось проводить уроки в военной форме), повесил на крючок, сел за стол.
  - Так, выкладывай, что наша молодёжь творит.
  Слушая Пущина опустил взгляд, напрягся, положил на стол руки, сжатые в кулаки.
  - Так ты всех разгонишь.
  - Уйдут эти, придут другие. А остальным урок. Больше бояться будут - легче управлять ими. Не так?! Цирк устроили! Разболтались!
  - Другие лучше будут?  Ты с Комаровой два года работал.
  - Несерьёзная она. Научил эту и другую научу. Вон, Товстенко - два месяца тренируется и - первое место. Пулевой стрельбой многие хотят заниматься, только позвать...
   На тренера  из-под густых седоватых бровей внимательно посмотрел Николай Тихонович.
   В школе его уважали. Все. Честен. Офицер до мозга костей. Воевал. Про таких говорят - опалённая юность. Опалённое сердце, опалённая память.
   Масса идущих в атаку на врага - это идущие вперёд сыновья, дочери, деды, отцы, любимые. Дорогие, родные, единственные. Вместе с ними все их военные беды переживали и те, кто со слезами провожал их на страшную войну. Многих, очень многих навсегда...
   Говорят, война закончится тогда, когда похоронят последнего солдата. Тогда она не закончится очень долго. Потому, что в солдатах у войны не только носившие военные шинели, но и их матери, дети, внуки, недолюбившие и недолюбленные, ждавшие и не дождавшиеся. Надеющиеся, молящие, хранящие желтые фотокарточки, как частицу потерянного семьёй человека. Потому что остальное забрала война.
   Глядя на сегодняшних мальчишек и девчонок, Николай Тихонович полагал, очень хотел - не будет в их жизни того...
   Он иногда повышал голос и был с ними резок. Он помогал им. Очень важно стесать нарост, который в будущем станет вреден. Вредящее важно убрать рано, у подлетка, пока оно не вросло окончательно, не стало привычной частью  мыслей, поступков, характера, судьбы.
  - Что отцу Петровского скажешь? - Военрук тяжело вздохнул, - не придёт пацан в тир. Куда пойдёт? Опять в компанию к Шабаину? Комарова два года отдала тренировкам. В их трудах, кстати, и твоя зарплата. Работаешь ты здесь. Воспитывай. Что-то они не так делают. Да ведь они дети. Они не только, да и не столько за партой учатся, сколько в окрУге этой парты. На тебя, на меня смотрят. На уроке мы одно говорим, на перемене делаем другое. Ты сядь, подумай, почему дебош устроили. Да, опасна здесь шалость, очень опасна. Мы знаем. А до них, видимо, МЫ этого не донесли. Так, кто виноват? Наказать нужно, чтоб и им и другим неповадно было. Но выгонять... Пойми, чужих детей, если они при тебе, не бывает. Они при тебе, значит и твои. Ты своего сына из дома не выгоняешь? А что, он так уж завсегда и послушен? Нет. Потому, что то и его дом, и его семья, как и твоя. Так вот, этот тир и тех детей тоже. Они своё время здесь оставляют, юность свою. Без них во всём этом какой смысл? А думать, что худшие уйдут, придут лучше - большая ошибка. Смотри, не теряй, что имеешь. Уж, тем более, не разбрасывайся. Ходят сюда - значит, нужно это. Корёжиться здесь часами просто так не придут. Цени и думай.
  - Что ж, прощение просить у них? Ошибся, мол, оставайтесь. Да они и перестреляют друг друга. Что ценить-то? Здесь не пинг-понг.
  - Ну, так и научи их. Ты ведь не по пинг-понгу тренер. Думай. Заодно и сам научишься чему-нибудь. А мне пора. Сына с семьей завтра ждём. Внуки приедут. Жена просила помочь по хозяйству.
  Николай Тихонович встал, снял с вешалки шинель.
  - Ты, Боря, не спеши, подумай. - Оделся и вышел. - Петровский, Митя, закрой-ка за мной.
  Тяжело ударила входная дверь. Звякнул засов.
  Пущин посидел недолго, затем тоже покинул кабушет.
  - Так, Петровский, Комарова, две недели дежурства. Тряпки, метёлка, швабра в вашем полном распоряжении. Ещё. Назначаю вас ответственными по технике безопасности. Будете отвечать за себя и за других. Товстенко ушла? Сегодня трудетесь без неё, вдвоём. Всё поняли? Приступайте. Завтра тренировка как обычно. Комарова, напомни об этом Товстенко... Соревнования предстоят. Серьёзные.

     ПРОДОЛЖЕНИЕ