Почти автостоп, или Авиастоп, или Двадцать четыре

Пару слов о полетах и перелетах, т.е. о перемещениях. (или «Двадцать четыре сто семьдесят восемь*»).

Если бы я знал в те времена такое народо-движение-передвижение  как «Автостоп», то и сказал бы об этом как об автостопе. Но, в те времена я не знал сочетания таких загадочных слов, и посему передвигались мы только так, а именно – просто, если мы передвигались по воздуху. И по воздуху как раз, передвигаться нам было вполне и легко, и быстро, и очень удобно... словом – как автостопом, наверное. Хотя и слова такого я, применительно к перемещениям во пространстве, тогда еще даже не знал.
В те славные времена стояла на дворе весна поздняя, а толи и ранняя осень. Но было достаточно прохладно, хотя и без минуса, ветрено и так не очень комфортно для пребывания на белом свете, еще точнее – на свежем воздухе света этого, а именно - белого... Местом того тогдашнего пребывания в  нем двух, разгоряченных горячительными напитками адептов, было ямало-ненецкое заполярье нашей роскошной Родины. Еще точнее – город,   почти что герой, Лабытнанги.
Уже и не скажу как там мы с ним повстречались, а толи и прибыли туда вместе, - не помню. Помню точно, что передвигаться нам было уже трудновато. Если не трудновато значительно. Итак, мы с Димкой были тогда, в то очень тяжелое для нас время, во Лабытнангах.
Все дело в том, что в столице Ямало-Ненецкого автономного округа, Салехарде было осадное положение в отношении ликеро-водки, чему мы категорически были не рады.  И потому приходилось нам не так уже,  в этом не легком  плане, легко. В том плане, что далековато за этим делом приходилось нам перемещаться. А кое кто даже в Воркуту, далеко к нам не близкую, не ленился наведываться за пивком. (скажу по секрету, я лично аж за этим делом вынужден был слетать до Киева... – было и такое дело в моем тогдашнем анамнезе).
И вот же еще дело до того же  забавное – водка была страх ядовитая в Воркуте этой; И все в один голос приписывали яды эти её на свойства воды для её приготовления. Пиво же Воркутинское было напротив, ну очень хорошим. Ну, до этой забавной премудрости по части воды, мудрость народная тогда еще не доходила в своём понимании... – тут важнее для этой мудрости было решить где бы вообще хоть бы чего-то да раздобыть и достать...  Ну, да и ладно с ними, с премудростями этими... теми.... ихними.
- Тык, у меня же здесь на вертолетке кореш несметный работает...! – говорил не совсем членораздельно мне товарищ мой, Казимиров Димка  (или Казимир по тогдашнему, нашему) и для убедительности так негромко, но убедительно топал ногой своей.... так, чисто для убедительности. И это, по всей видимости, работало.
- И чего? С этого.... или с того...? – так отвечал ему я, с такой же примерно, пониженной до едва заметной узнаваемости, членораздельностью.
- А и то...,  ...с этого... или с того..., что не сможем мы может быть... уже плыть на пароме... по речке...
- Это же как это так? – удивлялся я, намекая, что у нас еще вполне всего достаточно чтобы переплыть речку, при том еще и на пароме, и выказывал в противовес его доводам сумку, в которой еще было вполне достаточно пол-литровых баночек со сливой в вине.
- А это так это... что до тудова же еще ехать минут аж все с около часу.... а потом еще сорок минут на пароме... по речке... плыть... и это не считая процесса посадки, высадки и то да сё всякого разного... – разумно подводил он, не забывая про ногу... А после еще и с парому до аэропорту... (от аэропорта (это километра три-пять от причала парома) ходили уже автобусы) тащиться.
- ...и это разумно, - вынужденно констатировал тогда я, хотя и наличие кореша, работающего на вертолетке в решении данной дилеммы еще явно недооценивал.
Аэропорта в городе с удивительно красивым и живописным названием Лабытнанги отродясь не было. Опасно для этого дела был тот град приближен к предгорью полярному уральских гор. Зато железная дорога в городе этом имелась (направление на Воркуту). В Салехарде же наоборот аэропорт был, а железной дороги быть не могло. Пытались построить Сталинским костно-дробильным методом ветку на Надым (стройка № 406 вроде бы) в лихие годы строительства буйного;  И даже построили вроде бы узкоколейку, но так и не запустили её, - сильно суровыми оказались условия для её эксплуатации. И, соответственно горючее для города Салехарда, как и для аэропорта его завозилось на склады ГСМ по реке в основном, во время летней речной навигации. А в Лабытнанги оно могло завозиться круглогодично по той же железной дороге. Поэтому, и частенько, для заправки горючим именно в Лабытнанги залетал вертолет вылетевший из Салехарда, уходя в далекий рейс, дабы не тратить запасов ГСМ местных. Для этого в основном и использовались эти Лабытнангские  вертолетные площадки. Ну, и чтобы в межсезонье, это когда нет ни зимника и ни парому, дабы доставить в ту или другую сторону какой ни будь срочный груз. А лёту между аэропортом «Салехард» и Лабытнангами было минут всего-то десять, не то и пятнадцать каких-то.
До вертолетки добрались товарищи шаткие практически весело, и чуть ли не с огоньком... с таким «синим» и ярко пахнущим. Правда выяснилось, - вот же беда, - кореш этот, Димкин, искомый, пребывать изволит в это самое, и тревожное для нас время, не то в отгулах, не то в выходных, не то и вообще даже в отпуске. Но, это для нас, для хороших уже, разве же это беда?! Мы же охваченные были всецело весельем... и лишь немного склонностью к перемещению. Ибо же надо было уж нам возвращаться домой.
- Ну, нет так и нет кореша, - резонно и с выражением сказал тогда Казимир, слегка смущенному коллеге этого заветного кореша, - диспетчеру того аэродромного пункта.  – Так, а ведь же мы собственно же и не к нему почти, а мы по делу же просто же, собственно... Поэтому нам бы и ты подошел бы вполне, собственно... Нет, определенно, ты нам для нашего дела вполне даже определенно подходишь...  - Слушай, глянь-ка, там у тебя никто часом никуда не летит сейчас мимо? ...ну, чтобы это нас... и в Салехард... чтобы... уже.
- Нет, вроде бы, никто ни к нам и ни от нас не летит никуда, – отвечал коллега отсутствующего кореша, нашего коллективного и яркого с Димкой оптимизма явно не разделяя.
- Не, ну так, может быть кто ни будь...., все таки...., куда ни будь да и летит? Хотя бы где ни будь рядом, или не так далеко чтобы? – не очень членораздельно, настаивал на своём Казимир, а я ему так же нечленораздельно, но охотно поддакивал... слегка, для убедительности даже аж приседая.... – что не летит ли, мол, кто ни будь, где ни будь, тут...? Или недалеко хоть бы... а хоть бы уже и если и далеко даже... Или хотя бы лишь собирается... чтоб полететь...
- Нет же, совершенно и определенно, никто по вашему искомому вами маршруту не летит в настоящее время, и  не собирается этого делать в ближайшее время. К тому же шторм вон надвигается в ближайшее время с севера,  и уже вот-вот закроются все ближайшие площади на неопределенное время.
- Фу ты – ну ты...  - Ну, так а ты разве не видишь какая беда тут у нас? образовалась... у всех, заметь... и уже приключилася... она... то есть беда эта... у нас... у всех.... - У нас же ещё много... ещё...  и в нас уже много... е... ё...  А ведь же нам еще ехать... и нам ведь еще надо доехать....  Нет, ну если, конечно, ты хочешь, то мы можем и подождать тут.... немного... где ни будь... тут... (и он осмотрелся вокруг места где мы перетаптывались).  Но, оно тебе это вот надо?... оно... тебе... и тут.... Нет ну, вот ты сам как на это всё думаешь? Нет, вот ты и сам-то подумай об этом... Нет, ты вот возьми и подумай. А нам улететь... бы... и нам бы добраться бы... нам бы... а вот и еще сумку бы нам бы еще довезти... бы... мы тут с сумкой, так, между прочим... с тяжёлой... а ты нам вона как отвечаешь...
Диспетчер, с нескрываемым сожалением сожалел о случившемся... И еще более не желал  любого из продолжений такого случившегося. Тем более с учетом нашей увесистой сумки.
- А ведь же мы, если мы еще подождем здесь, то и вообще можем же уже не улететь никуда... – развивал свои нечленораздельные мысли Дмитрий, а я всем своим видом, и видом сумки весьма старательно помогал ему в этом нелегком деле, т.е. тоже что-то мычал... но старательно.... и не упасть тоже очень старался.
Диспетчер был смышленым парнем, и такую перспективу счел вполне разумной... Но недопустимой, конечно же. К тому же, только что из Салехарда вылетела вертушка Ми-8, правда в противоположном необходимому для его шатких гостей, направлении. Но,  это таки было на много меньшим, из так неожиданно образовавшихся, и даже свалившихся уже на его голову, зол.
Лабытнанги были удалены  относительно Салехарда в сторону запада. Взлетевшая же вертушка не то лететь хотела на северо-запад, не то и вовсе  на юг куда-то. В любом из случаев полет в Лабытнанги за нами с сумкой и затем обратно в Салехард в её планы, и тем паче в план её полетов, никак не входил. Тем более с учетом надвигающегося с северной стороны шторма.
 - Двадцать четыре сто семьдесят восемь* Лабытнангам, - запросил диспетчер взлетевшую не так давно, не то только взлетающую еще, вертушку с одноименным бортовым номером, т.е. – её позывным в авиационном эфире.
- Лабытнанги, двадцать четыре сто семьдесят восемь, на связи, - ответили с той вертушки практически сразу же.
- Подлетите, пожалуйста к нам, тут дело есть к вам... небольшое.... (и в то же время очень большое).
 Тут, толи они сразу поняли, что дело серьезное и не публичное,  а толи и он объяснил им, что дело мол важное, но не публичное, предварительно попросив добавить «пятерочку» после запятой к частоте радиообмена... и они согласились.
- Принято, следуем, - отозвалась понятливая вертушка. И мы с Димкой практически враз успокоившись, это такое дело всенепременно отметили, отловленной из недр сумки, банкой... - Благо же – и было чем.
С севера действительно наплывали суровые такие, почти свинцовые, плотные тучи. Слегка накрапывал холодный такой и едкий дождичек; И ветерок, и без того и давно уже крепенький,  тоже усиливался. Вертушка  зашелестела совсем уже скоро, мы еще толком даже не успели промокнуть, и еще дожевывали чернослив из быстро пустеющей банки. Минут еще через несколько она, слегка покачиваясь, стояла на площадке и шумно молотила плоским диском несущего винта, работая на малом газу....
Мы, слегка прихрамывая и не слегка покачиваясь, но быстро подбежали к блистеру КВСа. (командира воздушного судна. – это слева, как в леворульных, т.е. нормальных автомобилях). Командир, открывши блистер, смотрел на нас не то изучающе, не то и удивленно... а ещё скорей – и то и другое.
- Тут, это же вот какое дело, товарищи... – начал свою заунывную и в то же время бодрую песнь Димка. – Во Салехард бы... тут, нам бы, с товарищем бы... – вот как... так как-то... но, срочно... И, кстати, здравствуйте.
Командир совершенно отчетливо понимал, что что-то и впрямь из ряда вон выходящее. Но, что именно понять пока точно не мог. Не то, враз улетел бы уже, наверняка и давно, а то бы и не прилетал вовсе.
–Ага, - здравствуйте, мол, и вам, - и командир кивнул нам головой... – Там шторм надвигается... Мы думали, что нам уже из Салехарда не дадут вылета... Но, вот таки, еле выпустили... Едва успели...
- А мы-то же как же тогда?! – Мы же то, что тогда?! – сбивчиво, но оживленно перебивал его Димка. – А как же мы? – И Казимир изобразил из себя такого..., не понимающего «как же, мол, мы?». Непонимающего при том совершенно; То есть такого ярко обескураженного товарища выказал из себя наш Димон, как наисерьезнейший из аргументов с нашей с ним стороны.
- Нет, так-то понятно всё с вами. Но, я говорю мы и так еле вылетели, и если что... то можем и уже не вылететь, если вернемся... – шторм вон идет с севера... и он кивком указал на север, и тучи...
- Да...!!!? А нам тогда как же?..., каково нам-то... тогда? И куда нам деваться прикажете?! – Нам в Салехард кровь из ноздри между прочим..., да вы чё не видите что ли, вы в самом деле?... Мы вон уже... все... почти мокрые... уже... мы...   Мы же не доберемся... без вас, и самостоятельно...  – А вам-то что, жалко что ли вам?! Вам тут и лететь-то, десять каких-то и всего-то минут...  А мы не сможем... а надо нам... И мы пропадем тогда...  Да мы тут базарим уже и того больше стоим... – уже давно улетели бы...  К тому же мы не одни, - у нас, вон поглядите-ка, какая сумка ещё... и тоже вона какая она и тяжелая и здоровенная.
- Да, при таких обстоятельствах, - не то думал, а не то просто догадывался догадливый КВС, -  и действительно шансов у парней, тем более парней-авиаторов и впрямь много меньше нежели при помощи только их вертолета.. с двадцать четыре сто семьдесят восьмым номером и позывным. – А, и ладно, тогда, черт с вами, чертями... Полезайте уже, да побыстрей только... – Шторм вон идет с севера..., не дай Бог не выпустят из-за вас... и так-то уже еле выпустили...
- Да ничего, ничего, - бормотал Димка всходя по бортовой лесенке на борт двадцать четыре сто семьдесят восемь... – Как ни будь выпустят... А то, мы-то совсем уже здесь бы без шансов почти оставались... А ведь же нам на работу еще, надо еще... Мы ж авиаторы... Тоже же мы авиаторы ведь же мы... А кто же ещё...? Кому же еще нас..., если к примеру, не вы?... Да, и еще сумка вон...
Я торопливо, молчаливо  и радостно улыбаясь, поспешал за ним, звеня многочисленными сувенирами, многие из которых были еще не распечатанными.
- Да это что же такое-то?, - продолжал свои сокрушения Казимир, если не мы то а кто же тогда?! - Нет, ну авиаторы мы или мы не авиаторы, а, товарищи летчики?! - И если не мы авиаторы, то кто тогда авиаторы?!, - сокрушал он вопросами, видимо, их же... и благоухания благородного чернослива перебивали легкий налёт внутривертолетного запаха, с захваченной из открытой двери отработавшей авиакеросинной составляющей. Те, вместо того чтобы вступать с нами в дискусс, лишь слегка улыбались.
Добрались вполне нормально... Едва коснувшись колесами Салехардской площадки нас спешно выгрузили, с особенной осторожностью помогая приземлить дорогоценную сумку... – Все абсолютно были довольными... и даже командир широко и приветливо улыбался, улыбкой человека свершившего благородный поступок. Ни один из «сувениров» за время воздушной транспортировки не пострадал.
Соседи по общежитию приняли прибывших товарищей с огромной сумкой с огромной радостью. Поступки всех причастных товарищей были расценены так же, т.е. – на «хорошо».

* Двадцать четыре сто семьдесят восемь - в этой части рассказа, каюсь, позволил я себе единственную художественную неточность, вымысел или фантазию. Ибо точного бортового номера той вертушки я как не знал тогда, так и теперь тоже не знаю. Всё остальное, включая время года, описано исторически предельно точно,  и достоверно действительности так же.

08,01,20