Туман. книга шестая. глава десятая

               

                КВАРТЕТ  РАСПАЛСЯ.



               
                Сей хоть в песок, да в свой часок.


                Русская народная пословица.


Новая глава, как продолжение повествования, просто обязана начаться с небольшого отступления. Так, в обычай, в присутственном разговоре поступает рассказчик, по умыслу прерывающий свою речь, дабы сделать пару-тройку глотков освежающего настоя чайных листьев. Или напротив, воспользоваться паузой ради долгой затяжки ароматной табаки, а после мечтательно созерцать причудливо меняющиеся в прозрачном воздухе клубы выдыхаемого дыма.

Примерно для такого и был сделан перерыв меж глав. Примерно так, как было сказано выше, и начнётся продолжение повествования. После малого отступления в мир философского помысла.

Теперь и не упомнить, говорилось когда-либо ранее о везении, удачливости либо, глядя на мир с возвышенных воззрений, на промысел Господний. Не говорилось – так теперь будет к месту, а коли случалось таковое, то не станет лишним напоминанием, и добрым молодцам уроком. Хотя нет, последнее и вовсе лишнее. Мало того, ещё и не рифмуется. Нет, при переписывании главы упоминание о молодцах надобно вымарать!

Теперь, когда настой чайных листьев испит, а трубочный дым рассеялся, возвратимся к везению.

Случалось ли читателю равно, как и героям повествования, ощущать в каком-либо деянии некую стороннюю помощь? Не важно какую – большую или малую, случалось? Ответственно говорю вам – непременно случалось! И не единожды! К примеру, задумал добродетельный господин какое-никакое дело, а препонов, к разрешению оного, не сосчитать! Тут тебе, скажем, и погода отвратительная, и средств недостаток ощутимый, и чиновничья нерасторопность, а то и вовсе глупость или блажь. Помехой в том самом ряду могут стать даже прохудившиеся башмаки, нежданный недуг либо иная оказия.

Но добродетельный господин не отступается от задуманного! Имея в голове некий план для свершения задуманного дела, смело выходит из дома, и просто направляет свои стопы к тем гражданам, кои стоят на пути к разрешению. Выходит, не имея в той же голове подробностей Как и Что предпринять, где одолжиться средствами и чем ублажить чиновника. Выходит, только с единственным - довести задуманное доброе дело до финала.

И – о, чудо! Шаг за шагом задуманное начинает разрешаться! Погода благоволит, хворь малость отступила, чиновный человек либо вошёл в положение, либо по рассеянности завизировал прошение. Все, кто был надобен для дела оказались на своих местах, а в самые нужные моменты на проезжающих извозчиках катили знакомцы, радушно предлагавшие подвести. Это я о прохудившемся башмаке.

И к чему это отступление - спросит читатель. Я бы точно спросил. А оно к правильным помыслам, ведущим к праведным поступкам. Когда благое дело не только желаемо кем-то к свершению, но и осознанно необходимо, тут же вмешивается некто могущественный, который руками сторонних людей творит помощь и свершает поддержку, имеющую первостепеннейшую важность.

Как у любого правила (позже «правило» по недомыслию переиначат в «закон») имеется исключение. И имя ему – корысть. Никогда корыстно задуманное не обретёт помощи такой, коя достанется делу добродетельному. Ибо корысть произрастает из обмана, а благое дело из порядочности.

Ещё в нумере отеля Кирилла Антонович удивлялся некоторым мыслишкам, являвшимся в его голове, а одна из многих, ясная и оформленная, как-то и насторожила. И звучала она так – надворный советник лукавит. Цель того лукавства не просматривалась даже при том, что Александр Игнатьевич и вёл себя так, и говорил так, как никогда до сего момента не случалось. Каждое его движение говорило о нервозной неуверенности, и о явнейшем желании о чём-то не проговориться. А чего стоил его стремительный выход в коридор? Припоминая этот эпизод, помещик без колебаний определил, что надворному советнику никак не хватило бы времени выслушать от кого-то доклад, и самому сделать распоряжение. Разве, что, господин Толмачёв нашёл способ общения с подчинёнными не словами, а короткими шифрованными сигналами.

А про идеальную исполнительскую поспешность его агентов и вовсе говорить не приходится. Это надо умудриться успеть в лечебницу, а после написать отчёт про определённое место по фотографическому снимку, да ещё и в деталях!
Нет, это не подозрение в сокрытом умысле, это простое недопонимание поведения собеседника. И все сомнения разрешились в один миг, когда надворный советник предложил посетить в лечебнице молодого агента Рукавишникова.
Именно в тот миг сложилось понимание у помещика, сложилось так, как из детских кубиков складывается картинка, либо словцо – надо ехать одному (как читатель понимает, это обычная стилистическая фигура речи, позволяющая сказать «ехать одному», на деле же подразумевалось «с кем-то») в поселение Остров. Нет, не может же господин Толмачёв своими расплывчатыми разговорами пытаться отстранить его, Кириллу Антоновича, от сего дела? Само собою, что не мог, учитывая осведомлённость Александра Игнатьевича в прямом и явном участии помещика, как свидетеля как минимум!

Решено – ехать надлежит в Остров. Как? Бог весть! Но -  едем!

Одно останется для всех нас логически не ясным – для какой нужды было забрано кольцо с гравировкой? Уж точно, не в качестве памятного сувенира.

Кое-что вынуждено опущу из последовательного повествования ровно до момента, когда Кирилла Антонович м Карл Францевич вышли из отеля, и помещик поделился своими мыслями с гоф-медиком, закончив их такими словами.

--Что скажете, доктор? Вы же хотели действия, я его вам предлагаю!

--Не уверен, что за нами не наблюдают, поэтому идёмте, или берём извозчика. Я – с вами, но провоцировать господина Толмачёва на слежку за нами - не разумно. Куда направляемся?

--Едва не сказал на Остров. В тот самый Остров, о коем вы слыхали. Не представляю, как мы туда доберёмся. Не подскажете?

--Не готов подсказывать. Эй-эй, любезный!

Гоф-медик остановил извозчика, и малость подтолкнул помещика на сидение.

--Мне кажется, что помощник и подсказчик у меня есть. Любезный, улица Гоголя, к издательству. Трогай!

Пока под копытами извозчичьей лошадки сокращалось расстояние до издательства, Кирилла Антонович не то, чтобы выискивал новые оправдания своему «бегству», а так, малость добавлял аргументов правильности принятому решению.

--Нет, право слово, Александру Игнатьевиче, как, скажем, дирижёру, не понравилась партитура прямо в момент исполнения нашей общей, это надо выделить, общей сюиты. Он намеревался исключить меня, как основной солирующий инструмент, из общей канвы исполняемого опуса. Разумеется, я, в силу складывающихся обстоятельств не собираюсь демонстрировать обиду, забившись в угол. Я просто-таки обязан доиграть свою партию до конца! В конце концов я не безмолвный и безгласный знак альтерации на нотном стане, я тот, кто пишет эти знаки. Да, именно пишет! Нет, я всё же прав, что еду … что едем с доктором. Всё-таки прав!

Уж не равномерный, а точнее будет сказать ритмический перестук копыт по мостовой перестроил лад размышлений на музыкальную тональность? Эти раздумия не успокоили помещика, не дали подсказок и не выправили сложившегося щекотливого положения, это, что называется, было ожидаемо. Это всего лишь сократило время в дороге, в том простом и абстрактном понимании феномена времени.

Выпускающий редактор, тяжко страдающий после полученной накануне новости о своей тяжкой хвори то ли в собственном носу, то ли в паху той же персональной принадлежности, находился в процессе уничтожения винно-спиртовых запасов столицы, намереваясь, в скорости, перейти к опустошению таковых запасов в остальной части империи.

Карла Францевича он встретил радостно-насторожено, хотя последнее словцо стоило бы сменить на «с опаскою». С таким видом встречают проходящего мимо городского палача. Радостно от того, что он прошествовал иной стороною улицы, а с опаскою, что эта встреча не может гарантировано быть последней.

--Доктор! Рад видеть! Говорить о добром здравии не стану … в доме висельника, знаете ли …. Не составите мне компанию?

Гоф-медик, преобразившись в обеспокоенного эскулапа, тут же принялся нахваливать чудесное снадобье, которое существует в природе в целом, и в поселении Остров в частности. И свидетелем наличия этого зелья есть никто иной, как Кирилла Антонович Ляцких, дворянин, прошу любить и жаловать! НО! Есть опасность отъезда за пределы империи владельца упомянутого эликсира. Отъезд случится завтра в полдень, а до Острова триста вёрст с гаком. Если господин страдающий редактор сыщет способ добраться в нужное место и к нужному времени, то спасение оного гарантировано. Проведя прошлую ночь в телефонных переговорах мы, сказал гоф-медик, имея ввиду себя и помещика, приняли решение просто стрелою мчаться за снадобьем. НО! Нужна помощь. Самому редактору ехать с господами запрещено – ветер, микробы и пыль лишь ускорят неизбежное.

--Ваше решение, друг, ускорит ваше исцеление. Поможете нам?

То ли осчастливленный от перспективы ещё какое-то время провести за полюбившимся занятием, а именно жить в столице, то ли из-за пьянства вторые сутки, редактор согласился на всё такими фразами.

--Вы не попадёте в Остров к полудню завтрашнего дня, это я знаю наверное. Но ваша доблесть (это он о чём?) и стремление помочь ближнему … это … не успеете. Я могу устроить вам авто, которым управляет хороший механик-водитель. Он вас мигом домчит до Красного Села. Тут, всего-то, пара десятков вёрст. А в Красном Селе стоит гарнизон. Авиационно-воздухоплавательный. Там с офицерами Карл Францевич сумеет найти общий язык, это … как со мною …. А по воздуху до Острова – тьфу! Это не по дороге тащиться. Сейчас ….

Редактор, не глядя, извлёк из стопы бумаг нужную, оказавшуюся «Схемой геодезических изысканий Псковской Губернии», и пьяным перстом ткнул в нужную строку.

--Вот, полюбуйтесь! Двести десять вёрст. На авто … считаете, что пыль ускорит?

--Где авто?

Ответ на скорый вопрос поступил не ранее, чем через три четверти часа. Он был и односложен, и равнодушен, как и тон, которым был проговорён.

--Авто у парадного.

Сказавший сие так же равнодушно удалился в недра издательских коридоров, совершенно не подозревая, насколько хороша была эта новость для гостей выпускающего редактора.

Авто было превосходным. И только в одном смысле – на нём возможно было ехать. А в остальном ….

Хотя, снова оговорюсь. К самому чуду технической мысли претензий не было. Авто являлось детищем господ Ермакова и Фрезе, создававших самопередвигающуюся тележку одновременно на двух заводах. На одном изготовлялось шасси, которое будущий поклонник езды на скоростях двадцатого века мог прикупить за вполне умеренную цену. После купленное шасси отправлялось на экипажную фабрику, откуда и появлялся настоящий красавец с тремя кожаными сидениями, весом аж в семьсот пятьдесят фунтов, мощностью аж в две лошадиные силы и скоростью аж в двадцать вёрст. Молния, а не авто!

Стоящее у парадного средство передвижения по маршруту «Отсюда и до Красного Села» было, по внешнему виду, ветераном нескольких войн, отъявленным инвалидом и учебным пособием в ремонтных мастерских «Общества слепых».

Да простят меня все те, кого я перечислил, но множественные стальные заплатки на капоте и дверцах, десятки ржавеющих «оспинами» веснушек сбитой краски по остальному корпусу и волнами погнутая вся правая сторона авто не позволяли не делать вышеупомянутых сравнений.

--Предлагаю ничего не спрашивать у водителя, - прошептал Карл Францевич, начиная приветливо улыбаться хозяину этого чуда, так картинно облокотившемуся на израненного железного коня.

--О чём? – Так же тихо спросил помещик, не принуждая растягиваться в гримасе губные мускулы.

--О том, сколько человек он смог довести до уговоренного места.

--До кладбища?

--Кирилла Антонович! Тише! – Силою усмиряя хохот снова зашептал гоф-медик.  – Желаю здравствовать! Нам сказали, что вы берётесь доставить нас в Красное Село. Карл Францевич, а это Кирилла Антонович.

--Я бы сказал – сможете доставить, - поправил попутчика помещик, пожимая протянутую руку.

--Хорошо, когда люди шутят, - опереточным баритоном заговорил водитель. – Значит, у них всё идёт так, как надо. Григорий Григорьевич, - представился покоритель дорог и скоростей, - прошу в авто!

Кирилла Антонович подёргал ручку дверцы, взглянул на оборотную сторону той самой дверцы, снова подёргал, и вопросительно поглядел на владельца баритона.

--Мне надлежит тянуть на себя, или толкать вовнутрь? Я не знаком с таковыми подробностями, опасаюсь причинить вред вашей собственности. Хотя … куда уж более-то ….

--Двери не открываются. Просто перелезайте через них. Располагайтесь, сейчас поедем.

Господа обменялись взглядами, которые внимательный человек понял бы примерно так.

--А кто будет нас извлекать из этой посудины? – Это, как вы, читатель, поняли, был Кирилла Антонович.

--Никто. Когда авто перевернётся, мы просто выпадем из него. – Вполне достойный ответ от Карла Францевича.

--Хорошо. Поверю вам на слово. – Тут авторство подразумевается само собой.

Наши герои преодолели не открывающиеся двери способом, далёким от элегантности. И давайте об этом более вспоминать не станем.

Худо-бедно, но нашим путешественникам ещё того же дня довелось посетить манящее по разным причинам Красное Село.

Авто остановилось около высокой ограды с охраняемыми воротами.

--Это и есть пункт назначения. Всех благ вам, господа, а мне пора возвращаться!

--Благодарим за помощь, Григорий Григорьевич! Мы чем-то обязаны за оказанную услугу?

--Нет, ничего. Меня уже отблагодарили.

Покидать авто оказалось легче. Тут я безо всякого стеснения употреблю словцо «изящнее». Хотя и не обошлось без кряхтения при пользовании затёкшими членами, и лёгкой бортовой качки, образовавшейся после тряской поездки.

Простившись с водителем, и направляясь к воротам армейской части, господа услыхали за спиною уже знакомый баритон.

--Прошу прощения!

Наши герои, словно по команде, и строго через левое плечо оборотились назад. Видимо, присутствие за воротами армейского духа, заставило произвести одновременное движение, ставшее бы гордостью любого парада.

Так вот, оглянувшись, господа увидели откровенно двусмысленный жест, который был адресован именно нашим героям. Водитель постукивал указующим перстом себе по лбу.

Кирилла Антонович просто-таки не понял жеста, всё более склоняясь причислить оный к оскорбительным. Он даже набрал воздуха в грудь сверх меры, дабы обратиться с гневными словесами к наглецу.

Однако был остановлен странным хихиканьем гоф-медика, который тут же попросил помещика поглядеть на него.

--Что смешного? – Пока ещё сдержанно поинтересовался Кирилла Антонович.

--Очки. Мы позабыли снять очки для езды! Глядя на вас, я представляю, как комично выгляжу сам. Снимайте!

Поднеся руку к глазам, помещик понял и смысл жеста, и причину смеха. Назревавший гнев испарился.

Стащив с себя двустворчатые «гоночные» очки, став, при том, намного лучше видеть, господа начали смеяться в голос, видя на лице друг-дружки светлые пятна вокруг глаз, выделяющиеся на посеревшем, запылённом лице.

Повторное расставание с водителем завершилось удачнее предыдущего. И настало время перейти к делу. И перешли. От места высадки из авто к охраняемым воротам армейской части.

--Стой! Кто такие?

Вышедший из караульной будки солдат снял с плеча винтовку, и перегородил собою небольшую калитку.

--Стоим. Послушай, братец, нам по срочному делу нужен кто-либо из офицеров. Доложи начальству, да поскорее!

--Пост оставлять я не буду, чтоб, значит, докладать. Ожидайте, покуда кто не выйдет.

--Мы не можем ждать, пока случится твоё «покуда». Покличь караульного офицера!

--Поста оставлять не буду. Ожидайте!

--Нет, с этим не договориться! Что будем делать, Кирилла Антонович? Поищем, где забор пониже, да и перелезем?

--А у этих караульных не принято отстреливать лазающих по заборам?

--Принято, - со вздохом сказал доктор. – Послушай, братец, а как скоро ты сменяешься?

--Разговаривать на посту с гражданскими запрещается. Ожидайте там, в сторонке.

--Экий он бдительный! Карл Францевич, а сколько в армии принято ждать? Я понимаю, что заплатить часовому мы ….

--В чём тут дело?

--Гражданские, ваше благородие! Спрашивают офицеров. Подозрительные больно, хоть и на авто приехали.

--Добрый день, господа! Чем могу ….

--Бог ты мой! Левкоев! Василий Андреевич! Вот это встреча! Дорогой мой!

Гоф-медик бросился к офицеру, подошедшему к часовому. Но, тут же был остановлен выставленной перед собою рукою.

--Разве имею честь быть … знако … мым … Карл? Рюгерт? Как? Не верю! Нет, это ведь ты, настоящий Карлуша Рюгерт! Ну-ка, обними меня, лазаретный Бог!

Нежданная встреча старых армейских друзей имела в своём продолжении все полагающиеся действия, принятые в цивилизованном обществе при встрече после долгой разлуки. А именно – крепкие объятия, троекратное мужеское целование, похлопывание по спине и плечам (хотя, в случае с Карлом Францевичем это действие более походило на выбивание пыли из дорожного платья), снова объятия и восклицания, требующие немедленного доклада о состоянии здоровья и семейных дел. Те восклицания произносились одновременно обеими встречающимися, и обеими же игнорировались.

--Василий, дорогой мой Андреевич! Позволь представить тебе моего друга и, в некотором смысле, коллегу Кириллу Антоновича Ляцких, дворянина, помещика, большого умницу и гениального сыщика! Кстати, он из твоих, Тамбовских краёв. Кирилла Антонович, это мой друг с времён Очакова и покоренья Крыма Василий Андреевич Левкоев. А? Какова фамилия-то?! Просто гимн прекрасному, а не фамилия! О Крыме, ясное дело, шутка. Да будет вам известно, Кирилла Антонович, Василий Андреевич ветеринар от Бога! Кони, знаете ли, сами ему жалуются на хвори! Как же я раз тебя встретить!

--Ты, Карл, как всегда слишком щедр на представления и похвалу. Кирилла Антонович, рад знакомству!

--Эх, судьба! Не с кем было составить пари на подобную встречу! Василий Андреевич, надо с тобою поговорить, но только не под ружьём, -  весело подошёл к завершению встречи доктор, указывая рукою на караульного.

--Не побрезгуйте приглашением, господа! Я квартирую тут, совсем рядом. Заодно вам не помешало бы умыться. Караульный, я отбыл домой. Если понадоблюсь, присылайте вестового.

В небольшом доме на двух хозяев, действительно находящимся близко от места службы, и обитал капитан Левкоев. Соседом был начальник отделения секретной связи.

Вообще надо сказать, что это воинское подразделение входило в махину военного министерства не совсем полноценной армейской частью, а так, как бы бочком втиснулось. Дело в том, что подобное нововведение как, например, освоение летательных аппаратов, было в подчинении полу военной - полу гражданской комиссии по вопросам воздухоплавания, голубиной почты и сторожевых вышек. А вот касаемо воздушных шаров, на близкое знакомство с которыми так рассчитывали Кирилла Антонович и Карл Францевич, занимали не то, что уверенное промежуточное положение между мечтой человечества подняться к небу и аэропланами, а вполне серьёзную нишу в оборонительно-наступательной стратегии.

Пережив неповоротливые монгольфьеры, но не достигнув манёвренности дирижаблей, воздушные шары модернизировались, как летательные аппараты не только вертикального перемещения, но и горизонтального передвижения, выполняя задачи от простого наблюдения за противником до подлёта к вражеским позициям для бомбометания.

На этом экскурс в военную сторону считаю завершённым, и возвращаюсь к событиям интересующего нас дня.

Как только господа вошли в жилище Василия Андреевича, тут же, словно из-под земли, появился ординарец.

--Ваше благородие … так … я не знал, что вы … обед не готовился ….

--Не надо обеда, Павлуша. Принеси воды, господам с дороги умыться надо. И сделай нам чай. Ступай!

Павлуша покачал головою, словно старый дед, услыхавший нелепицу от внука, и отбыл исполнять просьбу.

--Карл, ты намеревался сказать что-то важное.

--Важное настолько, что без твоей помощи случится преждевременный апокалипсис. Я не шучу. Если ты не против, то пусть расскажет Кирилла Антонович.

--Я внимательно слушаю.

--Благодарю! Первое, что вам, уважаемый Василий Андреевич надлежит знать, так это то, что и я, и Карл Францевич совершенно вменяемые люди, говорящие вслух лишь то, что знаем наверняка, и то, чему сами были свидетелями.

--Вы меня настораживаете!

--Ничуть! Я предупреждаю. Итак, это началось ….

Что-что, а увлечь собеседника своею речью помещик умел, как никто иной. Капитан Левкоев за всё время рассказа ни единого раза не сменил позы, в которой сидел.

--Теперь вы, Василий Андреевич, знаете всё, что знаем мы с доктором, и знаете всё о нашей просьбе.

Минутная тишина была естественной реакцией капитана на услышанное.

--Интересно было бы поглядеть на себя со стороны, когда вы о таком ….

--Василий, это я – Карл Францевич Рюгерт, которого ты знаешь. Я даю тебе слово – всё, что ты услыхал, чистейшая правда!

--Тогда, господа, растолкуйте мне не где, а в чём мы живём в действительности?

--Этого мы и сами не знаем. Мы только пытаемся разобраться.

--Не сочтите оскорблением то, что я скажу, но я … нет, я верю тебе, Карл, и вам, Кирилла Антонович, но между верой и осознанием дистанция не в одну тысячу вёрст. Так быстро мне принять на веру то, что для вас уже почти повседневность … не могу. Пока не могу.

--Василий, а что с нашей просьбой?

--Господа, у меня в подчинении девять рысаков и пять кобылиц. Это вся моя армия, весь мой штат и все мои подчинённые. Поэтому делом я вам не помогу. Вам надо договариваться с полковником Руснаковым, который командует Красносельским гарнизоном.

--И с ним возможно вести разговор?

--Тут я должен донести до вас пару нюансов. Полковник службист, строг, свято верит, что вверенный ему гарнизон воздушных шаров и есть настоящая разведка армии. Наверное, это таким и является. Я считаю, что вам следует перекроить рассказ так, что вы сами прямо сейчас находитесь при исполнении задания … разведывательного свойства. Подсыпьте таинственности, поднимите пару раз глаза вверх, мол, оттуда поступило высочайшее распоряжение. Это, знаете ли, ложью не будет считаться. Поверьте, от настоящей правды от ошалеет настолько, что помощи не предоставит и самому государю Императору!

--Тут соглашусь, некие изменения в сторону значимости задания лишними не станут. А следующий нюанс?

--Полковник должен быть навеселе.

--А этого мы как добьёмся?

--Это, к счастью для вас, уже добилось само. Нынче у его жены Анны Ивановны день Ангела. Приглашены все офицеры, кроме дежурствующих. Я приглашу вас на это праздничное застолье. Господа Руснаковы по-русски хлебосольны.

--Благодарим вас, Василий Андреевич! Есть только одно замечание. Если я верно понял, то полковник после возлияния становится покладистым, верно? Тогда этого свойства не могли подметить остальные офицеры, которые будут стараться испросить для себя привилегий.

--Вы очень внимательный человек, Кирилла Антонович, - сказал капитан Левкоев, рассматривая довольную ухмылку на лице гоф-медика, призванную означать гордость за друга и коллегу, - я устрою вам рандеву с полковником. Сделаю так, что вам никто из офицеров не станет помехой.

--Наша благодарность, а я на это надеюсь, в ближайшее время примет реальное и вещественное воплощение! А, скажите, как поведёт себя полковник, когда, протрезвев, узнает, на какую просьбу дал согласие? Чего нам стоит ожидать?

--Скажу правду – ему будет весьма и весьма совестно и огорчительно, когда его подчинённые скажут о нём, что он лёгок на обещания, да тяжёл на дело. До сего дня подобного повода он не дал ни разу. Никому. Данное слово он сдержит. Поэтому так редко выпивает. Но, господа, нам пора! Там и подкрепимся, и ещё поговорим. Карлуша, неужто это всё правда?

В тот вечер было подтверждение не одной, а паре правд. Первую подтвердил Карлуша … простите, Карл Францевич, а иную подтвердил Кирилла Антонович, отметив, что на дне Ангела всё произошло так, как и предполагал капитан Левкоев.

Застолье, тосты, поздравления, тосты, пожелания, тосты, сумбурные беседы разбившихся на группки офицеров, тосты и приватная беседа в кабинете с полковником Руснаковым.

Упоминание монарших особ, особая важность задания, повышенная секретность, предусматривающая использование модифицированных воздушных шаров и личное обаяние не давали шанса командующему гарнизона даже приступить к обдумыванию отговорок ради невыполнения необычайной просьбы.

Срочно был вызван штатный синоптик, доложивший о вероятном воздушном потоке в нужную для господина полковника сторону.

Далее прибыл неустойчивой походкой начальник полётного отряда. Его не удивило, и не расстроило внезапное указание о проведении срочных испытаний пары воздушных шаров в четыре часа утра. Испытание с привлечением наблюдателей. Об исполнении доложить!

Последний приказ, отданный в Ангельский вечер, предписывал всем вернуться на боевые позиции за столом.

На отдых расположились в доме, занимаемом Василием Андреевичем Левкоевым.

Расположиться-то расположились, но до сна дело никак не шло. Нахлынувшие воспоминания о совместной службе, всякие казусные случаи из жизни каждого в последующие годы, выпытывание у помещика подробностей необычайных историй и тому подобные отвлечения от отдохновения только приближали утро, не позволяя сомкнуть веки.

А ровно в четыре часа наши герои входили через гарнизонные ворота в новое для себя приключение.

По пути на так называемое «стартовое поле», Кирилла Антонович с любопытством вертел головою, осматривая ту часть воинской жизни, которая для него лично всегда оставалась TERRA INCOGNITA.

Тут, в отгороженной от мира воинской части, помещик разглядел две длинные казармы, обшитый листами стали сарай, в котором находился «газоделательный аппарат». В нём, как позже узнал помещик, получали так нужный для воздушных шаров газ, смачивая стальные опилки кислотой. С иной стороны сарая стояла конюшня, а впереди маячили ещё несколько сараев, но из дерева. И звались они ангарами.
Прямо перед ангарами находились старательно рвущиеся в небо умопомрачительно великолепные воздушные шары, сине-красный и жёлто-зелёный.

Тут же сновали люди. Парочка из них, с соблюдением важной осанки, была одета в военную форму без знаков различия. Остальные же, числом не менее пяти, формы одежды не придерживались.

С господами в форме и с осанкой пришлось провести ритуал утреннего приветствия, и представления друг-другу.

--Матиас Кохл, - представился одетый в форму, - вы летитте со мной. Этот шар нааш.

--Наверное финн, либо чухонец, - решил Кирилла Антонович, и представился сам. И добавил, - когда летим?

--Как благословят, такк и летим, - ответствовал воздухоплаватель Кохл, и полез в корзину шара.

 Никак не ожидаемо заставил вздрогнуть внезапно-громкий голос вестового, зазвучавший прямо над ухом.

--Господин капитан! Вас срочно требует к себе господин полковник!

Нехотя пришлось прощаться со славным Василием Андреевичем. Господа по очереди обнялись, а после с сожалением глядели на его удаляющуюся спину.

Да, самое время вернуться к прерванному разговору.

--Мы, простите, ждём прибытия патриарха? – Уже с раздражением в голосе полюбопытствовал помещик, надеясь привлечь к беседе гоф-медика. Но, тщетно. Карла Францевича уже увели к сине-красному шару.

--Думаю, довольствоваться придётся моими молитвами, - заскрипел чей-то голос совсем рядом.

--Что же вы с самого утра подкрадываетесь? То вестовой, теперь вы! Вы не похожи на священника. Кто же вы?

Действительно, подошедший мало походил на служителя религиозного культа.
 
Низкорослый, курносый, в военном мундире с погонами поручика более подходил для смотрителя за солдатской строевой муштрой, нежели для молитв.

--Я полковой диакон, поручик Куканосов.

--Я могу счесть ваше представление за благословение?

Непонятно отчего, но Кирилле Антоновичу в это утро всё казалось раздражительным. И люди, и разговоры, и само утро. Может виною стало спешное расставание с капитаном Левкоевым?

--Гнев скверный попутчик, и отвратительный наставник в делах богуугодных. Вам стоило бы усмирить свою ярость, отдав себя в руки Господа нашего.

--Господин полковой диакон! Если хотите через меня передать весточку вашему начальству, - помещик указал перстом на небо, - самое время сделать это. У меня заканчивается время, которое я могу истратить на разговоры. Благословляйте, а то мне уже пора.

--Подднимаайтесь! – Распорядился воздухоплаватель Кохл, и призывно помахал рукою.

До верхнего края корзины было не менее полутора сажень, если не более. А на земле, прямо под шаром, стояла скамейка, высотою малость выше колена помещика.

 Как соловью стать орлом (меня не туда занесло, про птиц из иной повести). Как человеку с ростом, как у Кириллы Антоновича дотянуться до края этой чёртовой плетёной корзины? Попытаться взлететь?

--Вы не могли бы подсадить меня? – Спросил помещик.

--Вам не мешало бы перейти на скоромную пищу, дабы держать своё тело в … э-э-э … меньшей комплекции.

Кирилла Антонович не слез, с слетел со скамейки (оказывается про птиц не зря упомянуто было), поворотился к диакону и сказал, наделив проговорённые слова своим знаменитым сарказмом.

--Вы хотите, чтобы меня, прямо тут, постигло глубочайшее христианское разочарование за то, что я обладаю чрезмерно большой, как на ваш взгляд, филейной частью?

Подняв голову, в том же запале, помещик крикнул.

--Матиас Кохл! Вы можете немного ниже опустить корзину?

--Да, могу, - равнодушно ответил чухонский воздухоплаватель, и принялся что-то такое вытворять с шаром, отчего расстояние до земли уменьшилось на значительное расстояние.

--Ну, будете благословлять? – Уже потребовал Кирилла Антонович.

--И так долетите! – Огрызнулся поручик и, на всякий случай, отошёл на несколько шагов назад.

Э-эх, Кирилла Антонович, Кирилла Антонович! Стали бы вы в эту самую секунду хоть на мельчайшую частичку честнее с самим собою, не пришлось бы вам списывать свою нервозность, породившую раздражительность в разговоре и в поведении, на скорое расставание с капитаном Левкоевым, вдруг ставшим милым для помещичьего сердца.
Вы бы, Кирилла Антонович, просто признались себе в том, что просто по-детски испытываете боязнь к полётам. И к поднятию на высоту. Признались бы, и стали вести себя более осмысленно, пусть и сохраняя страх в душе. Тогда вам стало бы понятнее, что для влезания в корзину воздушного шара имеется верёвочная лестница, прикреплённая к иному боку корзины, а не скамейка высотою по колено, с коей и свершалась попытка подняться. Та самая попытка, имевшая в основе резкие и хаотичные движения, имевшая наглядный смысл в непреклонности достижения цели, нежели рациональность в подходе к той самой, уже упомянутой, цели.

Все перечисленные качества в своей совокупности таки позволили помещику попасть туда, где его спокойно дожидался Матиас Кохл.

Вдруг кому станет в охоту сравнить способы попадания Кириллы Антоновича в корзину шара, и в авто с не отворяющимися дверями, то последний случай смело мог считаться образцом ловкости и грациозности.

Помещик умудрился упасть в корзину, разорвав свой пиджак с правой стороны возле кармана. Теперь он стал владельцем единственного в своём роде фрака, фалды коего располагались не со спины, а с боку, прямо под рукою.

Поставив себя на ноги, и осмотрев место, в котором ему предстояло провести какое-то время (Господи, пусть это будет не долго!), Кирилла Антонович с опаскою поглядел и за пределы корзины на, пока ещё близко лежащую, землю. В поле зрения попал и поручик Куканосов, стоящий поодаль, и с улыбкою наблюдавший утреннее комическое представление заезжего помещика.

--Ну, что, благословлять вас? – Как ни в чём ни бывало спросил полковой диакон.

--Так долетим! – Ответствовал Кирилла Антонович, начавший уже укорять себя тем, что поддался на уговоры использовать такой безумный способ для того, дабы попасть в Остров. – Ступайте, да окормляйте солдат, да господ офицеров. Им нужнее ваше сострадание. Матиас, как у вас тут отдаются команды? Полетели?

--Нет, - бесцветно сказал воздухоплаватель, -не так.

Он перегнулся через край корзины, и сказал, обращаясь к одному из людей, одетых не в форму.

--Оттвязывай, пораа.

Шар, а вместе с ним и корзина, качнулись, что-то зашумело у помещика над головою. Встряска повторилась, и вот уже земля, на которую прежде Кирилла Антонович так мало изливал свою любовь, начала удаляться. Вверх, вперёд, и снова вверх. Туда, где виднелся красно-синий шар, летевший так свободно и красиво.

Поручик Куканосов, обнажив голову, осенил крестным знамением шары, и остальные нематериальные субстанции – сам полёт и намерение на благополучное завершение задуманного улетевшими господами.

--Храни вас, Господь! Ангела Хранителя вам в небесном обиталище святых покровителей!

После чего надел форменную фуражку, оправил мундир, приосанился, оглянулся, чтобы никто не услыхал, и добавил.

--Чтоб у тебя на языке прыщ вскочил!

И снова послал улетающим крестное знамение.

 









Т