Развилка. Часть VI. Главa 2

      Часть VI. Главa 2. ПОДАРКИ


      Так прошло время до конца декабря. Во вторник, тридцатого, Марина сняла трубку со звонящего телефона:

      — Алло! Да, минутку. Филипп, тебя Марио.

      Филипп удивлённо поднял брови:

      — Странно, мы несколько дней собирались отдыхать. Неужели аврал? — Пройдя к столу Марины, он взял трубку: — Алло! Салют! Ничего, нормально, а у тебя?

      — Прекрасно. Здесь одно дельце. У меня для тебя самый вкусный признак развитого социализма — продуктовый набор.

      — А разве в кооперативах полагается?

      — В нашем — да. Давай так сделаем. Я подъеду к перерыву к конторе, и, чтобы ты после работы с сумками не возился, мотнёмся к тебе домой и скинем жрачку, потом рассчитаюсь, как договаривались, за два месяца, и ещё один сюрпризец.

      — Какой?

      — Увидишь. Так вылезешь на свет божий к часу?

      — Хорошо.

      — Тогда до скорого!

      — Давай.

      Проходя обратно к своему столу, в ответ на вопросительный взгляд Лили Филипп пояснил:

      — Говорит, продуктовый набор и какой-то сюрприз…

      — А разве в кооперативах полагается? — спросила Света.

      — Говорит, что в нашем полагается.

      — Значит, особо ценным работникам. Так сказать, руководящему звену, потому что Костик ничего не слышал, — вздохнула Света.

      — Как у тебя с ним дела?

      — Отлично. Такой серьёзный! Я уже в его квартире посидела. Чистенько, прибрано, даже стерильно как-то.

      — О, тогда нужна женская рука, чтобы регулярно добавлялись приятные ароматы, — оживилась Лилия.

      — Учтём, учтём, — хитро улыбнулась Света. — Уже в проекте…

      Встретившись с Марио, Филипп с некоторым испугом посмотрел на две сумки, стоящие на заднем сиденье. Объёмистые, добротные, модные, с плотным основанием на дне, из прочной материи, украшенной цветными разводами, ягодами и расписанной иностранными словами, они были набиты доверху, топорщились даже вместительные наружные карманы, но всё, что не застёгивалось, было аккуратно прикрыто полиэтиленом и пергаментом.

      — Ого! Ничего себе набор! Это всё для меня?

      — Ага! Садись!

      — А что там?

      — Кто доедет, увидит, — уклончиво пошутил Марио.

      — Мм, интригует… А сюрпризец?

      — Не бойся, очень маленький. Подробности по прибытии, — снова загадочно ответил Марио и, не желая распространяться далее, перевёл тему: — Ну как, ощущается новогоднее настроение?

      — Да. — Филипп всё ещё был немного напряжён, представляя, на какую сумму урежется его заработок, но в конце концов решил махнуть на всё рукой и не жалеть вычетов: есть-то всегда хочется, а пойди потолкайся нынче по магазинам — много ли наберёшь? Он слегка отошёл: — Я люблю эти последние дни, когда суматоха не деловая, а предпраздничная, все снуют в приятных хлопотах, шныряют туда-сюда, за каждой витриной ёлочка, наверху звёздочки или стекляшки, дождик с ватой сверху вниз и Дед Мороз со Снегурочкой под лапами.

      — И на каждом стекле здоровые цветные буквы «С Новым годом!» Видел ёлку в центре? Здоровая, красивая и украсили густо, каток рядом залили. А настроение?

      — Тоже соответствующее. Пора чудес, что будет в следующем году, не знаешь, но надеешься: обязательно хорошее… В тебе сохранились эти детские ожидания?

      — А как же! Если «любви все возрасты покорны», то и иллюзиям. Я люблю пофантазировать. Вон там, за поворотом, вот здесь, за новой чертой, за первым января…

      — А как Новый год собираешься отмечать?

      — Так же, как и сегодня, как и второго января: лежать пластом или кверху брюхом, тупо смотреть в телевизор или на потолок и периодически заправляться шоколадками или паштетиками. Никаких книг, никаких мальчиков, никаких компаний, никаких мыслей. Абсолютно пустая голова — полная идиллия…

      — Настолько полная, что даже немного скучновато. Но встать к телефону всё-таки придётся: я точно звякну.

      — По такому случаю можно поднять задницу. А сейчас поднимаем две и в темпе забираемся на твою верхотуру. — От помощи Филиппа Марио отказался: — Иди свободным, поставка от организации. Не волнуйсь, не тяжело, взлечу на крылышках.

      На стук в дверь никто не отозвался, Филипп полез в карман за ключами.

      — А что, твоей мамы дома нет? — в голосе Марио к удивлению примешивалось разочарование.

      — Сам озадачен, — рассеянно отозвался Филипп. — Уходил — была, но, как видишь… Отец-то точно на работе. А ты хотел её видеть?

      Филипп был растерян и слегка смущён: он и сам думал, что его мать дома, но квартира была пуста. Прежде Филипп никогда не оставался с Марио с глазу на глаз, их всегда окружали люди. Кто знает, что может прийти ему в голову? Хотя, конечно же, Филипп был почти уверен в том, что ничего неприличного, никаких притязаний и посягательств. «Он вообще этого и в мыслях не держит, сам удивлён и, кажется, не притворяется. Это всё Лиля со своими фантазиями, будь она неладна!»

      — Ну да!

      Филипп, к своему ещё большему успокоению, отметил, что даже настроение Марио вроде бы немного упало.

      — А для чего? Поздравить с наступающим?

      — Нет, это и по телефону можно. Просто она лучше бы разложила и разобралась хозяйским глазом.

      Они вошли в квартиру, где всё дремало в сумрачной тишине. Марио опустил сумки на пол возле стола в столовой.

      — Смерть и запустение, — шутливо констатировал Филипп. — Чай будешь?

      — Да, никого, — протянул Марио, пропустив вопрос о чае. — Жалко, у них же двадцать девятого последний день. Я был уверен, что дома…

      — Ты по ней соскучился? — снова пошутил Филипп. — Наверное, не все журналы успела закрыть, а, может, и какой-нибудь педсовет внеплановый. Ёлок-то у неё нет, она же класс не ведёт, только биологию. Так что насчёт чая?

      — Жалко, — опять разочарованно протянул Марио, потом встрепенулся: — Что, чай? Нет, не надо: провозимся — не успеем. Ладно, разберёмся без женской руки. Начнём со скоропортящегося. Где у тебя холодильник?

      — Понятно, в кухне.

      — Пошли.

      Марио подхватил сумки, перенёс их в кухню, подтащил к холодильнику и сдёрнул бумагу, прикрывающую верх. Филипп открыл дверцу.

      — Так-с, фрукты и овощи у вас внизу. Отлично. — Марио выдвинул левый нижний ящик, собрал одно на другое лежавшие в нём яблоки, соорудив из них небольшую горку, и полез в сумку. — Сначала хурма…

      — Тебе помочь?

      — Не надо: вдруг лопнуло что-нибудь — один измажусь. Нет, всё целёхонько. — На дно ящика легли соблазнительные крупные шарики, их тёмно-оранжевый цвет не вызывал сомнений в том, что хурма поспела. — Кстати, полезная вещь: давление снижает, — прокомментировал Марио. — А это компенсация для гипотоников. — К хурме прибавились крупные сочные кисти винограда с темноватыми налитыми ягодами.

      — Виноград ещё продают? — спросил Филипп. — Я думал, кончился уже.

      — Это, кажется, зимний, да у них специальные технологии для сохранности: даже арбузы до зимы доживают. Так, что здесь ещё понежнее? А, помидоры. — Марио выдвинул правый ящик. — Устроим светофор.

      Помидорчики оказались небольшими, крепкими, ярко-красными и, как и хурма, весьма аппетитными на вид, под стать им выглядели и огурчики: весело-зелёные, миниатюрные, с приятными пупырышками, вместе с внушительной гроздью бананов они и составили тот светофор, о котором говорил Марио.

      — Действительно, красный, зелёный, жёлтый, — улыбнулся Филипп. — Где ты их умудрился достать? Ведь и в Москве за ними очереди огромные…

      — Фирма веников не вяжет! — ответствовал Марио и поднялся с корточек. — Так-с, а теперь то, что и без холодильника проживёт, — и заставил белый верх холодильника целой батареей ярко-оранжевых апельсинов, мандаринов, выложил два лимона, кратко комментируя: — Марокканские, отечественные, лимончики итальянские, а это, скорее, для красы, не знаю откуда. — Здоровый ананас встал во главе оранжевого полчища, которое Филипп окидывал тревожным взглядом. Всё было отборным, качественным, дефицитным — во сколько ему влетит этот продмаг? — Присели, — сам себе скомандовал Марио. — Зелень я кладу на полиэтилен, но не заворачиваю, чтобы не перепрела. Редиска, кинза, петрушка, укроп, лук, мята. Так-с, груши. — Марио внимательно осмотрел каждую. — Не лопнули, отлично. Теперь мясо, — и открыл морозилку. — У вас уже что-то лежит, но, я думаю, поместится. Запоминай, не перепутай. Это говяжья вырезка для бифштексов, это говяжий фарш — котлеты или кебаб, это курочка Ряба.

      — Ты уверен, что Ряба? — Филипп уже отчаялся подсчитать хотя бы примерно стоимость выложенного. Сколько там ещё остаётся?

      — Не совсем — сбрехнул для красного словца. — Ряба кокетливо расположилась на подносике из синтетики, обтянутая полиэтиленом с яркими надписями. — В упаковке, всё чин чином. Настоящая француженка. Вот всё и влезло. — Марио задвинул ящики, закрыл морозилку, осмотрел сумки внутри: — Славно, ничего не протекло, — и дёрнул Филиппа за рукав: — Смотри внимательно, не перепутай. Жалко всё-таки, что мамы нет… Так, балык я завернул дважды, а то весь холодильник запахом пропитается. Хороший кусок, проверишь по сечению — иногда накладывают из одних хвостов. Сверху кладу чёрную паюсную икру, рядом красную. — Теперь заполнялись полки холодильника. — Это ассорти из копчёностей, это сало, это копчёные колбаски — наподобие тех, что в ресторане лопали. Надо заехать к ним на следующей недельке: небось, уже заждались… А это, — и Марио весело захохотал, вытащив здоровый, не менее полутора килограммов, батон, — мечта любого дойча, хайль Гитлер, немецкая варёнка. Те, копчёные, венгерские и финские. Запоминай, чтоб мама не перепроверяла, — снова повторил он. — В этом пакете маринады, несколько кульков. Я завернул, чтобы полиэтилен не торчал. Маринованная капуста, солёные огурцы и помидоры вместе, чеснок и перец вместе, на баклажаны советую обратить особое внимание: они не моркошкой, а только зеленью нафаршированы, пальчики оближешь, сам уже полкило слопал. Это голландский сыр, это брынза, это масло на всякий случай. Испанские десерты — вкуснятина. Теперь банки. Маринованная селёдка. Смотри — жирненькая. Грибы маринованные. Майонез, две банки, и сметана — четыре. Некоторые оливье сметаной заправляют, ну, и для пирогов. А это готовые маринады: перец болгарский, лечо, кажется, тоже, ассорти польское, огурцы венгерские — в общем, Варшавский договор. Это копчёная рыба, это филе селёдки. Свежей нет: я в ней не разбираюсь и аквариумами кооператив не обзавёлся. Слава те, господи, с холодильником закончили.

      Марио поднялся, одёрнув джинсы, взял сумки и направился в столовую:

      — О, заметно полегчали. Давай обеденный стол заваливать. Сперва сладкое. — За тортом «Птичье молоко», коробками с зефиром в шоколаде и конфетами с вишней в коньяке последовал здоровый пакет. — Здесь всякое набросано: трюфели, грильяж, «Мишка на севере», «Белочка», «Кара-кум», «Маска», «Стратосфера» — разложите, а это, — в руках Марио появилась красивая прозрачная коробка с уложенными в два ряда большими круглыми конфетами, каждая из которых была завёрнута в мягкую разноцветную фольгу и уложена в гофрированную бумагу, — итальянские, в середине орешек в нежном креме, рекомендую. Бисквит тоже итальянский. Принимаемся за сыпучку. — Марио продолжал вытаскивать коробки и пакеты, кратко поясняя: — Чай индийский, какао-порошок, рис, гречка, лобио, кофе в зёрнах, орехи грецкие, орехи лесные, арахис, сухофрукты: курага, чернослив, кишмиш, хурма. Теперь консервы. Стоп. Я проверил каждую банку: донышки чистые, но на всякий случай подложим бумагу, — и  расстелил на столе лист пергамента. — Тушёнка говяжья, тушёнка свиная, масло топлёное, масло оливковое, горошек, фасоль, ветчина, паштеты, сардины атлантические, лосось тихоокеанский, шпроты балтийские, сгущённое молоко, концентрированное молоко, сгущённое какао. Терпение, уже заканчиваем, остались напитки. — Марио вытаскивал последние бутылки, банки и коробки. — Коньяк французский, вино французское, водки нет: наверное, уже обзавелись, пиво баночное немецкое, кока-кола, фанта, сок мандариновый, это тоже что-то из цитрусовых — кажется, лайм с лимоном. Чертовски вкусный, но концентрированный. Наливайте в стакан немного побольше, чем заварки, доливайте воду и загружайтесь.

      — Я никогда не видел таких банок.

      — А это испанские, там целая упаковка была. Это соки израильские, это греческие, всё натуральное. Жидкий шоколад, сбоку трубочки прилеплены, втыкаешь сверху и пьёшь. Это разводка для горячего шоколада, высыпаешь пакетик в чашку и разводишь кипятком, это шоколадный крем, что тут напечатано? А, испанский. Джем, варенье. В общем, буржуйские радости загнивающего капитализма. Владей и набивай брюхо.

      Изумлению Филиппа не было предела, он ошарашенно смотрел на заваленный дефицитами стол:

      — Ни фига себе наборец, это же целый магазин, если бы там такое было… Сколько я тебе должен?

      — Ничего.

      — Как — «ничего»?! Это же несколько зарплат! Пятьсот, тысяча… Я не знаю сколько.

      — Я же сказал: нисколько, абсолютный ноль.

      — Но ты же…

      — Не я же. Рассматривай это как премию одарённому руководству из фондов кооператива.

      — Но продуктовый набор на производстве бесплатно-то не раздаётся! Где ты это достал? Тут же сплошь дефицит!

      — Одно скажу: не у Вадима Арсеньевича на рынке. Ладно, давай замнём для ясности. Маму облегчили — и хорошо. С неё теперь только моркошка-картошка и нарезка, не будет по магазинам толкаться перед праздником. Давай в темпе, уже без двадцати пяти. — Марио вытащил из-за пазухи пакет: — Здесь парфюмерия для родичей. Если ещё не определился с подарком, презентуешь. Если приготовил, на старый Новый год преподнесёшь. Одеколон «Aramis» для отца, для мамы — «Шапка Наполеона».

      — Да это же!.. Зачем ты?..

      — Давай-давай, спрячь где-нибудь, а то увидят и будет неинтересно. Впечатлениями обменяемся на обратном пути.

      Филипп взял духи и одеколон, направился в спальню, открыл шифоньер и схоронил коробки на полке, прикрыв их наволочками. Возвратясь в столовую, он увидел в руках Марио деньги.

      — Теперь к сути. Держи, здесь две тысячи за два месяца. К концу зимы будет, естественно, больше, после того, как прибыль посчитаем, точнее определимся.

      Филипп расцвёл:

      — Спасибо!

      — Почему «спасибо»? Ты же заработал.

      — Тоже спрячу. — Филипп огляделся и направился к письменному столу. — В книжку.

      — Только не в макулатуру, а то выбросят «всё, что нажито непосильным трудом: куртка замшевая импортная…» Лучше в «Капитал», — хохотнул Марио.

      — У нас его нету. Вот в «Мушкетёров»: точно не выкинут.

      — Готово? Отлично, а теперь обещанный сюрпризец. — Марио подошёл к Филиппу. — Закрой глаза!

      — Зачем?

      — Закрой, закрой, не бойся: целоваться не полезу. Можешь даже руку вытянуть для страховки.

      — Не, я верю.

      — А руку всё-таки протяни. Глаза не открывай.

      Филипп почувствовал, как Марио взял в руку его пальцы, а потом…

      — А теперь открой. Нравится?

      Раскрыв глаза, Филипп увидел на безымянном пальце левой руки очень красивое кольцо из белого золота. Хитроумный захлёст посередине расходился на три рифлёных полосы, закруглявшихся в конце, на каждой сияло по бриллианту.

      — Марио, ты…

      — Нравится?

      — Очень, но ты с ума сошёл, это же…

      — Не с ума. Напротив, подробно расспросил у продавщицы, и она меня уверила, что это мужское кольцо. Женские или очень лёгкие, или на высоких ножках, а камни у них сгруппированы в кружок, овал или ромб. Перстни я не люблю: они какие-то дурацкие, как платформа, напыщенные, а это скромно и со вкусом.

      — Ничего себе скромно! Это бриллианты?

      — Ага. Я ценник оставил, но ты не думай ничего такого: просто для того, чтоб мог поменять, если по какой-то причине не понравится или предки забракуют.

      — Ты что, очень нравится, но зачем такой дорогой подарок?

      — Чтобы ценного работника не переманили. По размеру подходит?

      — В самый раз. Не жмёт, не падает.

      Филипп вспомнил, как Марио под каким-то пустячным предлогом попросил его примерить собственное кольцо, которое носил на пальце, и проверил, насколько плотно оно сидит. Вот, оказывается, для чего он это сделал…

      — Ну, и финальный аккорд. Тащи фужеры. — Марио вынул из ёмкого внутреннего кармана бутылку шампанского и стал сдирать фольгу. — Завтра уже не увидимся, а с наступающим выпить надо. Начинается смертельный номер.

      «Смертельный номер» прошёл успешно: не выстреливая гулко, пробка поддалась, из горлышка поплыл лёгкий дымок. Филипп подошёл с бокалами, Марио разлил шампанское.

      — С наступающим!

      — С наступающим!

      Они выпили шампанское, держась за руки и смотря в глаза друг другу. Филипп был счастлив и готов улететь на седьмое небо. Он хотел расцеловать Марио, но с последним глотком шампанского в голову пришла более безопасная и удачная мысль:

      — Подожди секундочку! — Филипп метнулся в спальню и через несколько секунд вышел: — Держи! Я понимаю, что не равноценное, но всё-таки употребительное и приятное.

      — Я стал склеротическим идиотом! — Марио посмотрел на блок «Мальборо» в руках Филиппа. — Мне же с этого надо было начать!

      Он отогнул правую полу куртки, Филипп увидел во внутреннем кармане точно такой же блок. Оба захохотали.

      — Ну, раз уж притащили, сменяемся. Вот так, боевая ничья. А теперь на выход.

      — Двинули! — согласился Филипп.

      Вообще-то он держал сигареты для Лилии, но он знал, где может их достать, и не волновался, передавая Марио блок. Надо же, как всё прекрасно получилось, что у Марио оказался такой же, — не надо будет лишний раз бегать за презентом!

      — А признайся. — Они спускались по лестнице. — Ты сигареты для… Лиля, кажется… для неё держал?

      — Не, — беспечно соврал Филипп. — Сигаретами её муж снабжает, а я так… на всякий случай. Предвидел нечто этакое, но таких гостинцев!.. Неудобно даже, сколько ты просадил!

      — Что неудобного? Ты забыл социалистический принцип распределения? «Каждому по способностям». Разве сам свой труд меньше ценишь?

      — С точки зрения государства мои изыскания стоят не дороже двух сотен.

      — Поэтому все государство и хают. Это уже из литературы, правило социалистического реализма: всем по нищенской зарплате, ото всех — соответствующая реакция. А как поживает мадмуазель Полина, или ты её уже сделал мадам?

      — Марина!

      — Пусть Марина, я всё равно не запомню.

      — Откровенно говоря, после её пирожных у меня пропало всякое желание с ней встречаться, чему я и следую. То ли дело твой итальянский бисквит…

      — Хорошая вещь, потом попробуешь. Кстати, что удобно: посмотри на срок хранения, там что-то около полугода.

      — Ты что!

      — На полном серьёзе, всё дело в упаковке. Тонюсенькая, но герметичная: ни воздуха, ни влаги. Лежит себе и не портится.

      — Когда у нас такие вещи будут выпускать!

      — Когда иностранный капитал придёт.

      — А наши капиталисты это не поднимут? Купил бы кто-нибудь уровня Евгения кондитерскую фабрику…

      — Он приватизировал мебельную. Касательно кондитерской… прибрать её к рукам, конечно, можно, но заниматься другой выпечкой, шоколадом, конфетами. Тут дело в другом: для бисквитов и прочего подобного нужны, наверное, другие производственные линии, такую упаковку у нас не производят, ингредиентов куча — здесь не закупишь, технология другая, специалисты — то же самое. В подобное мероприятие надо миллионы долларов вкладывать — это только здоровые зарубежные концерны осилят, всякие акционерные общества…

      — Да, верно. А у Евгения, значит, мебельная фабрика… Как он вообще поживает?

      — Всё лучше и лучше. Я к ним как-то заезжал, отчёт о закупках стройматериалов привёз, так он даже слушать не стал, хотел бумажку порвать. Насилу удержал, говорю: не хотите проверять нашу честность — не надо, но будет время — заскочите в магазин, на склад, посмотрите на цены и выясните, как выросла цена вашего дома хотя бы с этой стороны.

      — Аа… А как Маргарита?

      — Так же. Удивляюсь, что ещё не наигралась со своей лесопилкой. Впрочем, это в середине месяца было. Сейчас, может, уже и надоело.

      Марио часто пасся у Евгения, но врал Филиппу без зазрения совести. Он прекрасно понял, что Филипп держал сигареты для Лилии, и только щедрость Марио заставила его презентовать их. Таким образом они были как бы в расчёте со своим лукавством.

      — А у Андрея всё в порядке?

      — Так часто, как его вижу, то есть изредка. О, у вас тоже коммерцию развернули! Смотри, такие же пончики. И удачно: народу никого, сейчас приобретём пару десятков.

      Марио купил пончики и вручил пакет Филиппу, уже разместившемуся в машине.

      — Ого, горячие!

      — Хочешь, платок дам?

      — Не надо, я за верх пакета возьму.

      Марио тоже сел, включил зажигание и принял пончик.

      — Когда в ресторан намылимся?

      — Не знаю, когда хочешь.

      — Я к тому, что лучше на этой неделе. К нам тётка из Италии приезжает, хочет посмотреть, как в церкви на рождество, и дождаться крещенских морозов, а я ей сказал, что по закону подлости во второй половине января будет дождь и слякоть. Во вторник прилетит, понедельник — день тяжёлый. Как насчёт воскресенья?

      — Давай, только я плачу.

      — Вот ещё: я же пригласил. Только надо заранее столик заказать: в начале года у них, наверное, всё забито.

      «Я его всё равно поцелую, — думал Филипп. — Вот здесь, в машине, перед расставанием».

      Он действительно обнял Марио и полез целоваться, когда они подъехали к конторе. Глаза Марио загорелись тёплым огнём, он ответил и на объятия, и на невинные поцелуи в прилюдном месте.

      — Ну, ещё раз с наступающим и до скорого!

      — Не спи целый день: вечерком звякну!