X

 К немалому удивлению Имельды, ее уверенность в том, что ди Розальба испугался ее образа жизни и мировоззрения, оказалась ошибочной. Уже на следующий вечер Винченцио вновь появился на пороге ее дома.
 Юноша был несколько взволнован, но его глаза горели от предвкушения. Поцеловав Имельде руку, он сообщил:
 - Синьорина Ментони, я переговорил со своим отцом и рад сообщить, что он согласился написать ваш портрет. А вы знаете, его мастерство считается в городе непревзойденным со времен Тициана.
 Такая новость немало обескуражила обычно холодно-сдержанную Имельду, и девушка не смогла скрыть растерянность и смущение. На ее бледных щеках вспыхнул румянец.
 - Винченцио, вы... Я, право, не знаю, что вам ответить.
 - И конечно же, это будет вам в дар, вас необходимо сохранить в истории, чтобы мир помнил вас иной, нежели со слов глупцов и завистников. Можете прийти в мастерскую уже завтра, в каком сами пожелаете образе.
 Имельда отвернулась, сверля взглядом низ стены.
 - Это... это чрезвычайно неожиданно... пускай и много для меня значит... с вашей стороны...
 Глубоко выдохнув, она продолжила уже более твердым голосом:
 - Хорошо. Я подготовлюсь и приду завтра, я знаю где расположена мастерская вашего отца. Доброй ночи, синьор ди Розальба.
 Уже стоя на ступенях, Винченцио успел сказать:
 - Я буду ждать вас, Имельда!
 Закрыв за ним дверь, девушка невольно прислонилась к черному дереву затылком. Ее начало почти что лихорадить, она не знала, что будет дальше, не представляла как поступить, но чувствовала: если этот юноша сохранил к ней свое расположение, все узнав, то ее жизнь точно изменится.

 * * *

 На следующий день она оставила Людовико с Розиной, как всегда велев не шалить в ее отсутствие и почитать книгу, а сама отправилась к художнику. Антонио ди Розальба действительно был в Венеции весьма известен. Немало богатых особ заказывало у него свои портреты, где прекрасно сочетались буйство красок и наброски светотени.
 Однако Имельда выбрала для портрета одно из своих парадных, но достаточно приглушенных по цвету платьев, темно-синее, украшенное шелковыми белыми розами. Волосы она неизменно убрала в высокий узел, укрепив сверху такую же синюю вуаль, что делало ее воплощением таинственной незнакомки.
 В мастерской ее встретил сам художник и учтиво пригласил устроиться в кресле. Винченцио тоже был здесь, отметив, как Имельде подходит нынешний наряд.
  После некоторых раздумий было решено написать девушку сидящей в кресле с откинутой с лица вуалью, но так, чтобы ее руки слегка касались ткани, будто она ее приподняла только что и лишь на мгновение. Это было несколько необычно для портрета, но сама Ментони также не возразила и согласилась позировать. Через несколько минут художник сделал первые наброски...

 Разумеется, Имельда позировала не целыми днями, а лишь несколько часов, после чего возвращалась домой к Людовико и своим основным занятиям. Во время работы Винченцио ни разу не отвлек ее разговором, хотя всегда присутствовал и почти неотрывно наблюдал за этой необычной молодой особой, которая его заворожила с первого взгляда еще тогда на маскарадном балу.
 Когда картина уже почти была готова и Антонио ди Розальба в отсутствие натурщицы доделывал фон, Винченцио подошел к нему:
 - Отец, мне необходимо кое-что вам сказать.
 - Я внимательно слушаю. - ответил художник, не отрываясь от холста.
 - В первую очередь хочу поблагодарить вас за исполнение моей просьбы, я уверен, эта картина еще войдет в историю живописи. Но также, думаю, вы понимаете, почему я попросил написать ее.
 - Все дело в самой синьорине Ментони, верно?
 Винченцио заговорил чуть громче:
 - Да. Когда картина будет готова, и Имельда ее увидит, я попрошу ее руки. Вы благословите наш брак?
 Антонио ди Розальба посмотрел на сына:
 - Винченцио, а разве я могу поступить иначе? Конечно, я не так хорошо знаю синьорину Ментони и не могу предугадать ее собственный ответ на твое предложение, однако... Если ты действительно ее любишь, и ваши чувства взаимны, я не вижу причины препятствовать счастью моего единственного сына. Я ведь понимаю, сколько для тебя значит эта девушка: ты рано лишился матери и почти не знал женской ласки. Обрети же ее с той, кто станет твоей избранницей.
 Невозможно описать, как в тот момент просветлело лицо юноши. В порыве радости тот обнял отца, а затем упал перед ним на колени, дрожа от переполнявших душу чувств.
 - Благодарю, отец! С этой минуты я самый счастливый человек во всей Венеции и, возможно, в мире! Да пошлет вам Господь вдохновения и творческого света!
 Художник, растроганный словами сына, улыбнулся.

 * * *

 До завершения картины оставалось уже совсем немного, однако светлые надежды Винченцио очень скоро были омрачены внезапными переменами.
 В тот день Имельда как обычно пришла позировать и, сев в уже привычной позе, поднимая вуаль, замерла, точно мраморное изваяние. Но юноша продолжал ей любоваться, наслаждаясь каждым таким мгновением. Вот еще один или два дня, и полотно будет готово, а затем... Он отважится сделать то, о чем многие молодые люди в городе боятся и подумать! А все сплетники и фанатики-святоши могут говорить что угодно: для него Имельда всегда останется прекраснейшей из женщин на свете, к тому же обладающей необыкновенным умом и талантом. Осталось лишь дождаться.
 Винченцио еще не вполне очнулся от своих грез, когда в дверь мастерской неожиданно постучались. Извинившись перед Имельдой, Антонио прервал работу и был вынужден впустить неожиданных гостей. Ими оказались несколько высоких и невероятно отталкивающих людей с мрачными лицами, облаченные в темные сутаны. Едва заметив их краем глаза, Имельда заметно побледнела и намертво впилась руками в подлокотники кресла.
 - Кто вы такие, позвольте спросить? - начал диалог Антонио. - И что вам нужно в моей мастерской?
 - Синьор ди Розальба, мы являемся служителями церкви и осуществляем контроль над всем происходящем в городе, что противно Богу. До нас дошла жалоба на синьорину Ментони, которая в настоящее время позирует вам для картины. Насколько нам стало известно, на эту особу жаловались и прежде, но тогда наши братья не смогли найти веских доказательств для ее задержания. Однако теперь у нас есть разрешение самого епископа, с его печатью. Таким образом, синьорина Ментони должна немедленно проследовать за нами.
 Старший ди Розальба не знал, что ответить, однако Винченцио сдаваться не собирался:
 - Стойте! Я требую услышать на каком основании вы предъявляете госпоже Ментони ваше обвинение и в чем именно оно заключается! Если вы не сделаете этого, то я буду вынужден требовать вас покинуть мастерскую моего отца и готов применить силу!
 Увы, пылкие слова юноши не вызвали отклика в сердцах церковников.
 - У нас есть разрешение епископа, можете прочесть, - один из них протянул Винченцио бумагу, - все подлинное, заверено вчера. В ваше утешение могу лишь сказать, что если при допросе выяснится, что в действительности синьорина Ментони не виновна, ее тут же отпустят. Большего я вам обещать не могу.
 И словно черные стражи Ада, мужчины начали приближаться к все еще вжавшейся в кресло девушке. Ее лицо потеряло всякую краску, губы были сжаты, но в глазах читалось одно: страх за приемного сына. Она понимала, что ее не смогут пытать благодаря принадлежности к знатной фамилии, но легко способны пригрозить жизнью Людовико. Поднявшись, точно уже почти мертвая, Имельда успела лишь устремить последний взгляд на Винченцио и прошептать: "Спаси его, за меня не бойся!", после чего проследовала за мужчинами с гордо поднятой головой. Когда в мастерской остался лишь тот, кто показал ди Розальба бумагу епископа, Винченцио произнес, глядя ему прямо в глаза:
 - Клянусь Богом, что эта девушка невиновна. Я буду молиться, чтобы ей как можно скорее вернули свободу и избавили от позора и страха.
 - Будьте уверены: мы никогда не придаем несправедливой участи достойных созданий Господа.
 - И все же я прошу сказать, откуда у вас появилась жалоба на синьорину Ментони? Я понимаю, что это тайна духовенства, однако прошу открыть мне ее. Уверяю, что больше никто ни о чем не узнает. Поскольку я являюсь женихом Имельды, я вправе знать.
 Служитель прищурился, а затем со вздохом достал еще одну бумагу:
 - Что ж, я позволю вам взглянуть, синьор ди Розальба. Лишь из уважения к вашему отцу. Но, зная вашу горячность, советую не предпринимать поспешных решений, поскольку тот человек вам хорошо знаком. Вот, взгляните.
 Когда церковник протянул юноше письмо, тот даже не мог толком его прочесть. Взгляд сразу упал на имя, стоящее внизу. Там значилось: "Маркиз Луи Келлер".