Услышь нас, господи!

    ВОЗМОЖНО ЭТО СЛИШКОМ ПЕЧАЛЬНЫЙ РАССКАЗ ... ВОЗМОЖНО, ОБ ЭТОМ НЕ НАДО ПИСАТЬ ... НО Я РИСКНУ! ... ИБО ЖИЗНЬ НАМ ДАНА, ЧТОБЫ РАЗГЛЯДЕТЬ ЕЁ СО ВСЕХ СТОРОН – ДАБЫ ЗАТЕМ ПОЗНАТЬ СЕБЯ САМОГО! …   И ТОЛЬКО ЛИШЬ ПРОШУ ЧИТАТЕЛЯ, БОЛЬНО УЖ ЧУВСТВИТЕЛЬНОГО, ЭМОЦИОНАЛЬНОГО И СЛИШКОМ ВОСПРИИМЧИВОГО – ОТОДВИНУТЬ В СТОРОНУ ЭТО ПРОИЗВЕДЕНИЕ ... И НЕ ТЕРЗАТЬ СВОЁ СЕРДЦЕ ... НЕ ТЕРЕБИТЬ СЕБЕ ДУШУ.   
       

     Наш мир сошёл с ума. Он возжелал роскоши, и сразу же засуетились его покорные вассалы – люди. Они задвигались, забегали, закрутились в стремлении иметь всё ... Всё и сразу! ... Сейчас или никогда! … И я не был из этого правила исключением …   

    Мы не виделись с Ильёй больше года, и когда зазвонил телефон и на дисплее высветился его номер – я обрадовался … Но эта радость длилась недолго – только до его первых слов:
  - Славка приезжай! … Ты мне нужен! …  У нас горе! … Наташи больше нет! … Она ум … умерла!
    И всё – ни крика, ни стона, ни рыданий. Горе захлебнулось где-то там – на другом конце провода - наверное где-то на другом конце вселенной ... Резануло болью по сердцу и затихло не дав никаких объяснений.
    Мой шок длился недолго. По крайней мере, намного дольше, чем решение, которое пришло ко мне сразу.
    К чёрту, проклятый бизнес! … К чёрту эту куклу Барби – мою жену! Ту, у которой на груди бриллианты, а внутри лёд .. в грязной душе пустота ... в красивой головке – алчность и расчёт … К чёрту! К дьяволу! … Гореть всем в аду – мне, ей, этой жизни ... Жизни, в которой нет тепла … нет дружбы … нет счастья … нет любви. А одни только – деньги, деньги, деньги … Всех к чёрту! Сгори всё дотла!
    Нога давит педаль газа … визжат тормоза … мощь кроссовера рвёт пространство … а впереди – дорога, дорога, дорога … и воспоминания – такие чистые, тёплые … до слёз - добрые и родные.
    Дружба с Ильёй была для меня тем, что имело хоть какой-то смысл в этой жизни. Она была её осью, её центром. Была тем, чем силён и слаб человек. И рядом с ним я жил так, как должен был жить всегда … А без него прозябал! Прозябал там, где умирала душа … остывало сердце … прилипала грязь, под названием – подлость.
    Наташка!!! Я благодарен Господу за то, что не испытывал к тебе никаких грязных чувств … Не воспринимал тебя, как женщину. Только, как друга … Как что-то святое … Как что-то невероятно ценное … неприкасаемое. И не было пошлости … не было измен … не было никаких любовных треугольников. Ибо была у нас троих - только дружба … только мечта … только благородство.
    Наташка!!! Я прогневил чем-то Бога и мне не встретилась больше в жизни такая, как ты. И не было у меня той, у которой можно было бы отмыть свою душу.  Вытащить её из себя – грязную, жалкую, пустую. А потом вымыть её в её чистоте … в её жалости … в её слезах … И тоже – плакать, плакать, плакать, уткнувшись в её колени.
    Мы осиротели – и осиротели навсегда. Теперь в нашем сердце всегда будет - боль, печаль, тоска - у меня ... у твоего мужа Ильи ... у твоих дочерей.
    Я резко остановил машину у какого-то супермаркета.
     Дочки моих друзей!  Два очаровательных ангелочка! Два комочка неиссякаемой энергии, детской наивности, доброты … Старшей – шесть, младшей – пять … И они до безумия любят Наташку! … Для них она самое прекрасное … самое нежное … самое удивительное, что есть - в этом мире … в этой галактике … в этой необъятной вселенной … Но теперь их мамы нет! ... Она далеко!  … Она не с ними! … Она ушла! ... Ушла навсегда!
    Я готов купить все игрушки в супермаркете … Всё, всё, всё чудесное, что есть в этом маленьком городишке. Только лишь чтобы хоть одна слезинка высохла на их детских щёчках. Чтобы печаль не омрачала - их лиц … их душ … их сердец.
     Но я покупаю, только две большие голубоглазые куклы. Такие же красивые, как моя кукла Барби. Такие же пустые внутри. Но зато в которых - нет холода … нет безразличия … нет цинизма … нет лжи.   
    Кладбище … Похороны … Традиция,  уходящая в века … в тысячелетия. Этот никому ненужный спектакль печали … страданий … горя … Почему человек умирает? Почему не исчезает … не растворяется в воздухе … не уходит, открыв и закрыв дверь – туда, откуда не возвращаются обратно никогда? ... Никогда! Никогда! Никогда!
    Я был на кладбище – и меня там не было. И это не я стоял у гроба … не я плакал … не я обнимал убитого горем друга … не я целовал чьё-то мёртвое лицо. И это была не Наташка - это было что-то другое – не наше … неживое.
    А потом были поминки. И набожные, хмельные, отупевшие в своём глупом милосердии люди, говорили крошкам – что их маме сейчас хорошо … что она на небесах … с белоснежными ангелами … с добрым и любящем всех Богом.
    И я с ужасом видел, как из глубин их детских наивных глазёнок приходило -  понимание … недетская печаль … леденящая сердце, тоска. Тоска, которая давила, сжимала, душила – сердце, разум … всю мою истерзанную душу … И хлынули слёзы – горькие, солёные … текущие не из глаз – текущие из моего сердца … из моей души! 
    И я увёл этих крошек. Увёл от этих добрых, но глупых людей … И я говорил малышкам, как я их люблю … как любит их папа … как продолжает - продолжает - продолжает любить их мама ... Но она ушла! ... Ибо так нужно! ... Так делают все люди ... И от этого никому не уйти ... Но мамочка вернётся!!! ... Обязательно вернётся, потому что когда-нибудь мы придём к ней … И тогда опять мы будем все вместе ... Опять будем счастливы ... И нужно лишь только немножечко подождать - чуть-чуть … чуть-чуть … чуть-чуть!
    И они улыбались. Они обнимали своих голубоглазых кукол … поправляли им платьица … бантики … причёсывали … убаюкивали …укладывали спать. И сами, одев свои пижамки, ложились рядом с ними в кроватки.
    Я проводил гостей, убрал со стола, вымыл посуду.
    Мы сидели с Ильёй в гостиной … в его огромном опустевшем доме … у полыхающего огнём камина. И нам не нужно было слов … не нужно было слёз … каких-то там разговоров и объяснений … В отблеске огня в бокалах светилось вино – но оно не радовало … не хмелило … не давало забыться.
    И я сжал его ладонь … сжал со всей мощи … со всей своей медвежьей силой – чтобы он прочувствовал боль, … прочувствовал жизнь … прочувствовал, что надо жить – ради своих детей, ради меня, ради самой жизни.
    Он усмехнулся … выпил глоток вина … неожиданно закурил … закашлялся … ожил … И я успокоился! Я пошёл к малюткам – чтобы охранять их покой … их сон … их жизнь!
    В приоткрытую дверь детской комнаты пробивался свет зажжённой свечи. Малышки стояли на коленях … Они прижимали к себе своих голубоглазых подружек … И они разговаривали с Богом - с нашим Творцом … нашим Создателем … нашим милосердным Отцом!
  - Боженька ты хороший, ты добрый! Ты жалеешь и любишь всех нас! Зачем тебе наша мама? Верни её нам! … Нам без неё плохо! … Мы скучаем по ней! … Мы любим её!
  - И она любит нас! – рвал сердце другой полный слёз голосок: - А ты забрал её! Забрал! Забрал! Забрал! Мама! Мамочка! Вчера мальчик Коля толкнул меня … И я упала … И мне было очень-очень-очень больно! Мама! Мамочка! Пожалей меня! Вернись к нам!
    И они заплакали. Заплакали – горько – горько – горько … Жалея себя … жалея маму … жалея – всех, всех, всех … и, возможно даже, жалея самого Бога! И были они сами такими маленькими … такими слабенькими … такими беззащитными … И хотели только одного – прижаться к маме … к её теплу … к её любви … к её ласке … Но мамочки нет! Она ушла ! Ушла навсегда – навсегда - навсегда!
    Острой болью пронзило сердце … Сдавило железными клещами горло … Кто-то выдернул из меня душу … И я захотел захлебнуться в стоне … захлебнуться в крике … залить этот мир своими слезами. Но нет!!! Нельзя мешать тем, кто беседует с Богом – это грех … это кощунство … это святотатство!
    А детские голосочки рвали мою душу … Они взывали к Всевышнему! … Они просили его о милосердии!
  - Боженька! Верни нам нашу мамочку! …Мы будем послушными … Мы не будем разбрасывать игрушки … Мы всегда будем есть манную кашу … А ещё мы отдадим тебе своих кукол … Смотри какие они красивые … какие нарядные … Возьми их себе! Возьми! Нам нисколечко не жалко! Только верни нашу мамочку! Пожалуйста! Пожалуйста! Верни! Верни! 
    И старшая из сестёр протянула свою куклу к Богу. С детской наивностью, с детской простотой, всем своим маленьким сердечком веря – это правильно - это хорошо - это понравится Господу ... И он это поймёт! … Он примет это!
    И она посмотрела на младшую сестрёнку - посмотрела серьёзно … по-взрослому – так, как смотрел на них папа, когда они шалили - когда не хотели слушаться. 
    Но та прижимала к себе свою голубоглазую красавицу – и ей было жалко маму … жалко себя … было жалко куклу … Но старшая нахмурила брови и указала наверх, и малышка, посмотрев туда, наверное, увидела Бога … увидела белоснежных ангелов … святых …   и свою любимую мамочку – мамочку, к которой прикипело её маленькое детское сердечко. И она весело засмеялась. И её счастливый смех зазвенел, как серебряный колокольчик … И она решительно протянула Господу своё синеокое сокровище.
   И они стояли вдвоём и отдавали Всевышнему то, что имело для них невероятно огромную ценность … то, что они любили … то, что они понимали. И это было не какое-нибудь паршивое золото … не какие-нибудь бездушные драгоценности … не какие-то там мятые, замызганные, денежные купюры – это было настоящее богатство – это были их ДЕТСКИЕ ИГРУШКИ!      
    Малышки стояли и от них исходило сияние. И пламя свечи вспыхнуло, возгораясь ярче … И сёстры засеребрились … заблестели … засверкали – своей детской чистотой … добротой … очарованием.
  - Боженька! Если у тебя нет игрушек, то мы отдадим тебе свои – все … все … все! Нам не жалко! Возьми их, пожалуйста! Только верни нашу мамочку!
    И они стали доставать игрушки – из шкафов … из ящиков … из коробок – их набралось целая гора – разных, разных, разных.
  - Сестрёнка! Я плохая! Я нечаянно оторвала мишке лапку! … Ему больно! Он плачет! Он тоже хочет к маме!
   И младшенькая заплакала снова. Заплакала – горько, горько, горько. Ибо своим бесхитростным, детским, добрым, чистым умом решила, что бедному мишке ещё хуже чем ей … чем сестре … чем папе … чем доброму дяде Славе … чем многим – многим – многим другим людям.
    И это меня окончательно добило.  Я уже был не в состоянии всё это слушать … Я стоял на коленях и рычал, как дикий зверь … царапал ногтями пол … грыз зубами паркет и … выл - выл - выл. Выл - тихо – тихо – тихо … Чтобы только не напугать малышек! … Чтобы не сойти с ума! ... Чтобы собственными руками не разорвать своё, захлёбывающее в тоске, сердце!
    И я теперь знаю, почему в человеке так много слёз. Они нужны ему – чтобы смыть свою боль … Смыть мерзость налипшую на него … И ещё чтобы – жить … жить … жить.
    И я плакал! И знаю, что плакали на небесах белоснежные ангелы … и плакали святые … и, возможно, плакал сам Господь! … Ибо своим воспалённым сознанием я почувствовал тогда - как всколыхнулось пространство - как безжизненные галактики в стремительном беге стали крушить друг друга … И пыль и осколки планет разлетались по всей вселенной … И вспыхивали сверхновые … И таинственные чёрные дыры – пожирали материю … пожирали энергию … пожирали тепло … И всё вращалось … стонало … клокотало … выло!
    И я понял, что мне непременно нужно идти … И что это не должен увидеть мой друг … Ибо это может остановить его сердце.
    И я поднялся и увидел Илью. Он стоял с почерневшим от горя лицом. Его знобило … его трясло … он ничего не видел … не слышал … не понимал.
    Я обнял друга. Я прижал его к себе. Я забрал от него часть его горя … И от моего тепла он понемногу оттаял … стал оживать … стал что-то понимать … И мы – два здоровенных мужика – прошедшие войну … познавшие смерть, жестокость, страдания, подлость – битые жизнью … огрубевшие … матёрые – захлёбывались в слезах и – рыдали ... рыдали … рыдали. А из детской комнаты доносились ангельские голоса – просящие … молящие … взывающие к Богу:
  - Господи! Добрый и хороший Боженька! Услышь нас, пожалуйста! Услышь! Услышь!