Укушенные солнцем

                «Довольно
                ползать как вошь –
                найдем
                разгуляться где бы.
                Даешь
                небо!»




Наступило не самое хорошее время, ага?
Мы больше не нуждаемся друг в друге. Не горим желанием встретиться на выходных и провести время за чашкой кофе, обсудить наши новости и проблемы друг с другом. Поплакаться дорогому человеку в плечо или, напротив, выслушать его.
Кое-что затмило наших друзей.
Гаджеты.
О да, эта прекрасная вещь вначале казалась столь удобной и нужной, но! Прошло время, и теперь телефон да компьютер - все, что нужно для существования каждого из нас. Все, что необходимо. Можно не есть, не спать – лишь бы держать в руках девайс – тогда все будет в порядке. Это что-то вроде психического расстройства – наподобие той зависимости, что уже зарождалась у людей в первой половине двадцать первого века – только куда страшнее. Теперь положить на стол телефон и уйти заниматься рутинными делами значит не заскучать, но сойти с ума. Знали бы мы пару десятков лет назад, чем все обернется. Каждый охвачен этим – новое заболевание не пощадило никого. Вот поэтому и лекарства от него не будет – врачи тоже не выпускают из рук гаджеты, бесцельно исследуя просторы соцсетей. Но есть в этом аду и что-то положительное. Больше не существует войн – все, включая правителей мировых держав, не выходят из дома, не отрывая глаз от мониторов. Мировая экономика потерпела крах - больше не имеют никакой ценности забегаловки с бургерами, магазины с косметикой, парки развлечений и частные школы. Теперь люди готовы платить деньги только за новые смартфоны, небольшое количество необходимой им еды и иногда алкоголя. Денежный оборот сведен к минимуму, и наш некогда гордый и богатый город стоит теперь, пустой, окутанный всемирной паутиной смертельно крепко.
Да. Потеряли свое значение такие, казалось бы, неотъемлемые для мира вещи, как политика, международные отношения и торговля... Стоит ли упоминать такие никчемные явления, как любовь или дружба? В конце концов, люди уже давно доказали, что это им для существования точно не обязательно.
Все же и в этом поганом мире, мире на пороге опустения, случаются красивые вещи. Так вышло, что я потерял голову чуть меньше большинства, а потому все еще нахожу в себе силы, не трясясь от страха, выйти на контакт со своими бывшими друзьями – людьми, с которыми я заказывал пиццу, пил пиво по субботам и смеялся, шагая по широким проспектам.
Два дня назад мой старый приятель вышел на связь первым, чего не делал никогда прежде, и рассказал нечто, что потрясло меня до глубины того, что когда-то звалось душой. И если раньше я сомневался в том, что не жив больше, то теперь уверен в этом.


Марк застал момент, когда страшная зависимость стала охватывать людей, в шестнадцать. За четыре года буквальной изоляции он потерял все свои качества, которыми дорожил. Он был чудесным фотографом – теперь все снимки, которые он делает – это скриншоты. Он был душой компании – компании не стало. Он любил биологию и в особенности ботанику, но оставил книжки за ненадобностью. Интернет стал нужен ему куда больше новых знаний.
Отступая от темы, скажу, что, конечно, мы сами виноваты в том, что с нами происходит – с каждым из нас. Мы все могли бы стать чем-то большим, но что тебе остается, когда все твои друзья, одноклассники, члены твоей семьи все больше погружаются в параллельную Вселенную – Вселенную, где все происходит онлайн?  Да. Тогда это казалось параллельным, чужим миром – теперь это наш мир. А люди с их телами, с их встречами, взглядами и прикосновениями остались в какой-то нереальной, теперь даже не существующей для нас плоскости.
Мы виноваты сами. Но мы просто потеряли контроль.
Что до Марка – он был чудесным парнем. Мы когда-то чудесно общались. Даже ездили вдвоем на море, смотрели на бесконечное водное пространство, спокойное или бушующее. Ловили на своем лице лучи солнца, рассказывали что-то и были счастливы. Тогда это все казалось таким замечательным… Я то и дело ловил себя на мысли о неповторимости и красоте момента. Я пытался поймать каждую секунду пребывания на этом палящем солнце, я радовался каждому моменту… Боже мой, теперь я даже не открываю шторы.
Как и мой друг. Его родители умерли спустя два года от начала нового мира. Запустили свое здоровье и не обратились в больницу – лишь погуглили симптомы. Как позже рассказал Марк, он обнаружил их смерть, только когда в доме стало отвратительно пахнуть.
Пропадая в интернете и играх месяцами, он не заметил, как почти потерял зрение (спал он по два-три часа). Еду, привозимую теперь электронными курьерами, заказывал, конечно, на дом. Деньги зарабатывал поначалу умом – решал задачи по биологии, писал сочинения и эссе. Позже образование утратило смысл для нашей страны, а, скорее всего, и всей планеты, мы не знаем точно. Его труды больше никому не были нужны, и по сей день, вот уже третий год, он зарабатывает хакерством – взламывает чужие страницы и сайты в различных соцсетях, за что ему, бывает, неплохо платят. Однажды он рассказал мне, как ограбил электронный кошелек популярной букмекерской конторы, на тот день уже прекратившей работу. Я полагаю, он соврал, но, если нет, то он и вправду хорош.
Последний раз я говорил с ним никак не меньше полугода назад – и вот он появился. Удивленный, я сразу понял, что он хочет чем-то поделиться. Во мне, пусть и не сразу, загорелось любопытство – простое человеческое любопытство, которое угасало во мне день за днем все эти годы. Конечно, никто из нас более не эмпатичен, а потому я не мог взволноваться или сопереживать, когда он сказал, что произошло что-то, перевернувшее его жизнь. Я лишь набрал дрожащими от недосыпа и недоедания руками вполне безразличное «Что же?».


Около восьми месяцев назад Марку пришло сообщение с пустого аккаунта (какими является теперь большинство – люди потеряли лица) с просьбой взломать закрытую страницу какой-то старой леди. Это дело не заняло у него более двадцати минут, но по тому, как писал человек по ту сторону экрана, он понял, что это что-то очень важное для него. Когда разговор касался денег, у Марка не оставалось ни капли совести, и он смело задирал цену вдвое, осознавая необходимость взлома для заказчика. Проделав работу и передав доступ от страницы покупателю, он получил «большое спасибо» и перевод на карту, значительно превышаемый запрошенную Марком стоимость.
«Это что-то вроде чаевых как моя огромная благодарность тебе.»
«Спасибо, я понял.»
В парне взыграло любопытство, и что-то заставило его продолжить диалог, выйдя за рамки формальности. Что его, собственно, уже не беспокоило – платеж он получил.
«Можно нескромный вопрос?»
«Давай,» - неизвестный отвечал быстро, словно в нем горело все еще не угасшее за четыре года желание поговорить с кем-то.
«Зачем тебе нужна страница пожилой женщины?»
Сообщение было прочитано сразу же, но осталось без ответа. Марк увидел это и не почувствовал укола совести, хотя отдал себе отчет в том, что, пожалуй, должен был. Его вопрос стал явно неуместным.
«Прости, я не должен такого спрашивать. Забудь,» - набрал он через пару секунд и, недолго думая, отправил извинение.
Сообщение снова отметилось прочитанным через пару секунд, и пустой профиль стал «набирать сообщение».
«Ничего страшного, я просто была занята. Если тебе правда интересно…»
«Правда,» - не задумываясь, написал Марк. Не то что бы ему правда было интересно, скорее, просто скучно.
«Это аккаунт моей мамы. Она умерла неделю назад. Я хотела посмотреть ее фотографии, наши общие фотографии.»
Эта девушка… Правда дорожит воспоминаниями? Скучает?
Чувствует?
Ничто не дрогнуло внутри Марка. Лишь вызвало удивление то, что ему довелось встретить такого человека. Но ответить что-то следовало.
«Сочувствую… Мои родители тоже умерли два года назад. Надеюсь, ты справишься. Рад был помочь.»
На этом парень уже посчитал было диалог завершенным, но девушка написала что-то еще.
«Спасибо, я в порядке… А как справлялся ты?»
«Ты правда в порядке?»
«Черт возьми, нет.»
Марк не смог сдержать улыбку. Впервые за долгое время он говорил с кем-то – впервые кто-то говорил с ним. Жаловался ему. Признавался, что ему тяжко. Он вспомнил старый мир – тогда порой так хотелось рассыпаться на части, помогая кому-то собрать себя воедино.
«Ну. Мне было тяжело, конечно. Но, видишь ли, все поменялось, и взгляни на нас кто-нибудь из недалекого прошлого – непременно этот кто-то сказал бы, что мы больны. Мне пришлось пройти через это – как иначе? Случись это парой лет раньше, я бы, признаюсь, перенес это с куда большим трудом. Но я писал им письма, воображая, что они их получат, тоже смотрел фотографии, одна даже висела у меня над кроватью...»
«Ох, господи, наверное, тебе очень больно, мне так жаль тебя.»
Эта реплика не могла вызвать у Марка ничего, кроме подозрения и готовности к отвращению. Ей жаль? Серьезно? Девчонка наверняка жуткая лицемерка. Не следует посягать на игру в чувства, которые мы испытывали раньше – мир стал другим.
«Спасибо, не стоит. Я совершенно нормально себя сейчас чувствую.»
Ох, как сильно он покривил душой, сказав, что нелегко перенес потерю родителей. Он ведь и сам стал тем, кем считал собеседницу – нахальным лицемером, притворяющимся, что чувствует что-то. На самом же деле ему было совершенно все равно, сколько человек находится в месте, где он существует; кто мертв, а кто еще таскает свое тело по дому. Единственное, что его расстраивало (и едва ли ему было стыдно за это), так это то, что деньги теперь он должен был зарабатывать самостоятельно, чтобы оплачивать еду и, конечно, выход в Интернет.
«Ладно, прости, в таком случае я рада за тебя. Надеюсь, когда-нибудь плохие вещи перестанут случаться, и можно будет порадоваться.»
Порадоваться?.. Это она имела в виду, типа, испытать радость? Первая ассоциация с этим словом, возникшая в голове Марка – посиделки с одноклассниками на больших переменах, громкий смех, чьи-то искрометные шутки и то, как они кидали друг в друга снегом с подоконников в классной комнате, а девушки верезжали, изображая недовольство, но тоже смеялись. Это были одиннадцать лет веселья. Прекрасные годы. Парень впервые за день отвел взгляд от монитора компьютера и уставился куда-то в пол, вспоминая. Словно очутившись вне комнаты, он потерял ощущение реальности и сидел, не видя перед собой ничего, но улыбаясь грезам прошлого. Как давно это было. Как это все нереально и далеко сегодня.
«Когда ты в последний раз был снаружи?» - звук уведомления вернул парня к реальности. Девушка, видимо, решила опустить предыдущую тему, не получив ответа, застеснявшись и не подозревая о том, что одним своим словом смогла вызвать непривычно сильную волну ностальгии у Марка. Он же обнаружил себя лихорадочно дрожащим – слишком долго его взор оставался вне экрана.
«Не помню. Наверное, через пару недель или месяц после того, как все началось – не считая прогулок с сигаретами вдоль балкона.»
«Это что ли четыре года прошло?»
«Ну, видимо.»
«Я тоже примерно столько же не выхожу. Только я еще и не курю, так что за прогулку считаю дорогу до кухни,» - девушка по ту сторону монитора добавила улыбающийся смайлик в конце сообщения, так, что у Марка пробежал холод по спине. Как давно он не видел такого. Этот непримечательный, казалось бы, разговор, разбудил какие-то странные чувства. Все же дальше сухой беседы с заказчиком его диалоги давно не заходили.
«Часто чатишься?» - спросил Марк.
«Нет, совсем нет. Я в последний раз говорила только со своей бывшей подругой… Месяца три назад, думаю.»
Парень был уверен в положительном ответе, но не получил его. Удивленный, он написал:
«Ты так свободно общаешься со мной, будто я твой старый знакомый. Ну или будто ты говоришь с людьми постоянно.»
«Ох, это правда так выглядит? На самом деле я сейчас напряжена, кажется, настолько, насколько это вообще возможно. Мне словно и хочется с кем-то поговорить, но никто не выходит на связь.»
«Я могу поговорить с тобой, если хочешь,» - Марк сам не успел понять, как этот текст оказался отправленным собеседнице. Все же в нем проснулось какое-то странное ощущение – к привычной тревожности от разговора с кем-то добавилось чувство… желания продолжить?
«Тебя правда Аманда зовут?» -- спросил он, не дожидаясь ответа.
«Нет, я Ада. Хотя созвучно. И да, я с радостью поговорила бы с тобой… Сделай одолжение.»
«Никаких одолжений, мне самому любопытно.»
Их беседа продлилась около часа, что совершенно вымотало обоих, лишило сил, словно они приняли участие в забеге на длинную дистанцию.
«Ладно, мне пора идти. Приятно было с тобой поговорить и спасибо еще раз за страницу мамы.»
«Мне тоже пора идти, спасибо, удачи, пока.»
«Пока.»
Ну кому она врет? Кому врет он? Куда им надо идти, если нет у них никаких дел, кроме посещения сотен сохраненных вкладок? Они не могут не понимать оба, что им пришлось прервать разговор просто потому, что они исчерпали себя, как люди. Раньше они могли бы обсуждать различные вещи сутками – а теперь что? Их просто не осталось за каких-то пятьдесят минут. Но обоих переполнило странное ощущение незавершенности, словно пролили на них крохотный кусочек солнечного света – а должны были опрокинуть весь. Все оставшееся время, с утра и до двух часов после полуночи Марк смотрел старый сериал, который когда-то они смотрели вместе с друзьями, будучи старшеклассниками. Пытался установить связь с прошлым.


Парень проспал намного больше обычного – до десяти утра. Удивившись на редкость продолжительному и продуктивному сну, он сразу взял в руки телефон и пошел на кухню, чтобы заварить кофе. Его отец жутко любил кофе, а потому на столе уже с десяток лет уверенно стояла дорогая кофемашина – латте, капучино, американо – что желаете. Марк сделал привычный выбор в пользу американо и взял со стола пачку сигарет. В голове пусто, впрочем, как и всегда. Выйдя на балкон с наполненной чашкой, он закурил и бросил быстрый взгляд за стекло.
Никого.
Таким пустым этот огромный город раньше не видел никто, но волнует ли это хотя бы одну живую душу? Да и сколько их осталось? Может, половина людей просто отложила телефоны в сторону и так покончила с собой?
А может быть, он сам внушил себе это заболевание? Может, он не такой, как все остальные, и на самом деле он просто боится заболеть, хотя здоров?
Он усмехнулся. Бред. Будь то психосоматика или физическая зависимость, как у героинщиков – все они заражены этим. Его взгляд опустился в телефон.
Он вспомнил вчерашний разговор с незнакомой девушкой – и внутри пробудилось что-то живое. То, что раньше звали чувством. Это было чувство теплоты, домашнего уюта и заботы, будто он только что поговорил с матерью или лучшим другом. На фоне обычной для него незаполненности это тепло ощущалось еще сильнее, выделялось ярким пятном на бледном холсте. Дырой на потолке черного шатра. Захотелось, чтобы она разрасталась, пока не порвала бы его совсем. Тогда его темные полотна пали бы на землю, и Марк оказался бы на улице среди людей, разговаривающих друг с другом, держащихся за руки, счастливых.
Вдруг стало интересно, как выглядит вчерашняя его собеседница. Если она не сменила пароль от взломанной им вчера страницы, то не составит никакого труда взглянуть на нее уже через минуту. От этой мысли внутри все похолодело. Реальность людей, их присутствие за стенами, через улицу, на другом конце города пугало и поражало. Он не видит их, но они всюду. Подавив в себе не известную ему прежде тревогу, он вошел в аккаунт матери Ады. Сама женщина не могла бы назваться выдающейся красоткой – даже в молодости. Вытянутое лицо, темные волосы, маленькие глаза и рот – самый обычный человек, десятки таких ты видел в метро каждый день и через минуту забывал, какими они были. В альбоме, названном «Семья» были фотографии женщины с мужем, маленьким сыном и… Адой.
Марк представлял ее несколько иначе. Совсем иначе. В ней так же не было никакого блеска, который сразил бы наповал любого. Она была немного более симпатичной, чем мать, но все еще обычной. Но в ее обыкновенности было все же что-то прелестное. Высокая девушка с широкими скулами и большими глазами. Стоит, скрестив руки на груди и смотрит, снисходительно улыбаясь и щурясь, в объектив, и черные густые ее волосы ниспадают крупными кудрями на плечи и полную грудь. На фото ей, кажется, семнадцать или восемнадцать... Значит, она почти ровесница Марка. Что-то будто светилось внутри нее. Ее лицо, взгляд, поза прямо-таки кричали «Хей! Мы принадлежим самому доброму и милому человеку из всех, что ты можешь встретить!» Ее голубые глаза смотрели прямо в камеру, и Марк будто ощутил этот взгляд на себе. Явно добродушный, открытый, но отнюдь не глупый человек был на этой фотографии. Он сохранил ее. Сохранил еще одну, и еще. Вот она смеется. Вот бежит в поле желтых цветов в бежевом летнем платье, вот держит на руках кошку и целует ее в мордочку. Марк прямо-таки ощутил этот холодный влажный нос. Он увидел всего четыре или пять фотографий, но у него уже возникло чувство, будто он как-то понял эту девушку, словно знал ее лично.

«Привет. Проснулась?» -- пальцы сами набрали сообщение, и в эту секунду парня охватил страх, мол, он не руководит собой. Зачем он писал ей? Она наверняка еще не отдохнула от вчерашнего диалога, отдав слишком много своих внутренних сил незнакомцу из Интернета, и тут он появляется снова, готовый отобрать все ее ресурсы и пойти заниматься своими делами на просторах сети.
Ладно. В конце концов, это просто человек, такой же одержимый и слепой, где-то далеко, не стоит об этом думать. Марк занял следующие пару часов одной из любимых сетевых игр, но ловил себя на том, что то и дело обновлял список диалогов.
Она появилась. Парень сразу отвлекся от компьютера, оставив бой и не заботясь о проигрыше. Схватил телефон и открыл переписку.
«Да. Уже давно.»
Давно, значит. Что ж, он сидел и, признаться честно, ждал ее, пока она не спала, но пропадала где-то на просторах сети.
Марк внезапно для себя ощутил необходимость беседы с этой девушкой. Это была не то, чтобы прихоть, скорее прямая потребность. Против его воли его тянуло к тому чувству, долю которого он испытал вчера.
Ада сама написала через пару минут; задала какой-то типичный вопрос из разряда «я спрашиваю это, потому что нам с тобой не о чем говорить.» Но Марк ответил и тоже что-то спросил. Едва преодолимой преградой стоял барьер – как они могут общаться, если разучились разговаривать даже с уже знакомыми им людьми?
Диалог получился коротким и скомканным, и после него остался неприятный, горький осадок осознания тяжести беседы с человеком, когда ты хочешь и даже жаждешь! – разговора, но ничего не можешь сделать, чтобы подавить тревогу внутри обоих. И все же напряжение разбавляла светлая радость, пусть не возросшая и не сверкающая теперь в полную силу, как вчера.
«Я пойду,» -- написала Ада.
«Иди.
У тебя очень красивые волосы.»
Она прочитала и сидела с минуту, видимо, пораженная, и молчала. Потом стала набирать сообщение. Марк не понял, как это произошло, но когда он получил его, то обнаружил себя, ходившим с телефоном в руках взад-вперед по комнате, покрывшимся холодным потом.
«Некрасиво с твоей стороны использовать свои шпионские навыки из любопытства. Я вот не знаю, как ты выглядишь – а ты меня уже увидел.»
«Согласен, некрасиво. Неужто тебе любопытно, какой я?»
«Ну да, любопытно.»
Марк открыл галерею за тот год, когда люди еще гуляли по улице и фотографировали друг друга, когда праздновали дни рождения и выпускные, когда нуждались больше в ком-то живом, нежели в телефонах.
Вот он стоит со своим классом на мосту в центре города, рыжий бледный парень с веснушчатым лицом. Он выше большинства своих сверстников и ярче многих. На каждом ученике красуется красная ленточка «выпускник 21**.» Оценив себя будто со стороны и признав фотографию достаточно удачной, он отправил ее Аде.
«Я где-то здесь.»
Она угадала его с восьмой или девятой попытки, начав от наименее симпатичного на ее взгляд парня и дойдя до Марка. Никто из них не обозначил факт этой последовательности вслух, но они оба поняли и посмеялись.
«Мне нравятся твои веснушки.»
«Спасибо… Надо мной в детстве подшучивали из-за них.»
«Но они красивые!»
«Не спорю.»
«У меня тоже есть.»
«Веснушки?»
«Ага.»
«Здорово, значит, нас обоих солнце поцеловало,» -- улыбнулся Марк.
«Скорее, укусило.»
Улыбка пропала с лица. И то верно, укусило. Касания его лучей поцелуями теперь точно не назвать.
«Хочешь, покажу тебе кое-что?» -- написала Ада, чем смутила парня, потому что тот категорически не понял, о чем речь.
«Что?»
Она отправила ему фотографию вместо ответа. Марк смотрел на нее долго, нахмурившись и приоткрыв рот, словно желая что-то сказать, но будучи просто не в силах оторвать глаза от фигуры Ады. На фото она стояла на том же мосту, на котором стоял он со своими товарищами четыре года назад, празднуя окончание школы.


Так они выяснили, что живут в одном городе. Я не верю, что это было совпадение – то, скорее, Вселенная играла в куклы. Порой происходят настолько странные вещи, в такие стройные ряды складываются события и такими крутыми поворотами режут тебе глотку, что и, будучи скептиком, невольно думаешь себе – кто же все это придумал? Бывает, в твоей жизни случается слишком много таких вещей, они происходят одна за одной, и тогда ты не чувствуешь себя чем-то большим, чем только моделькой в чьих-то руках. Ты теряешь контроль над ходом событий, потому что уже убежден происходящим, что здесь ты только актер, вынужденный покорно следовать сценарию. И, если на то пошло, то некоторые сценаристы явно постарались.


Они стали общаться каждый день, и с каждым днем все больше. Все глубже и осмысленнее становились их беседы, все интереснее было для них проводить время в этом чате, а не где-то еще. Через пару месяцев они могли разговаривать часами, увлекаясь друг другом, как лучшей из книг.
«Доброе утро. Представляешь, ты мне сегодня приснилась. Мы гуляли по парку вместе, сидели у воды, а потом пошел дождь, и мы смеялись и бежали куда-то под крышу, промокли насквозь, но было так здорово…»
«Это так странно… Как будто все как раньше?»
«Да, как будто все как раньше. Мне понравился этот сон.»
«Знаешь, я иногда чувствую себя живее, когда мы разговариваем. Как будто я сплю, а ты будишь меня, и я просыпаюсь.»
Так странно становиться чьим-то героем. Чьей-то живой водой. Так непривычно осознавать, что вот кто-то далеко – дышит тобой, хватает ртом воздух, а в голове – ты, твой образ, не находящий физического воплощения, но яркий и прочный, готовый вырваться наружу из чужой головы и зажить отдельной жизнью. Ты рад, ты готов отдавать себя, чтобы кто-то и дальше жил тобой, ты рвешься в бой и радуешься, неизменно побеждая.
Куда менее странно, но все еще непривычно для человека сегодня понимать свою привязанность к другому – пусть такого почти не случается больше – бесчувственный, лишенный души булыжник, понимая, что зависит от кого-то, исходится потом, гадая, что же с ним такое и нормально ли это. Ищет как можно больше букв и предложений, старается высосать их из диалога, втянуть в свои легкие и оставить там, никуда не отпуская; запомнить навсегда момент, когда приходит сообщение – а он знает, от кого оно. Он пугается, что близок к потере, старается представить жизнь без человека, к которому теперь крепко привязан – и не может. И какое же счастье, когда его новый героин готов рассеять страх и погрузиться целиком в беседу, раствориться в нем. Это высшая на свете радость.
И это то, что происходило с ними обоими.
Случилось то, что не должно было случаться, но было неизбежно – они влюбились и теперь сходили с ума друг по другу, сидя на расстоянии шести километров и понимая, что это непреодолимое расстояние. Они не предавали свое чувство огласке – оно было и так очевидно для обоих. Не было нужды говорить: «Я люблю тебя», если можно было сказать: «Надеюсь, твой кофе был вкусным.» Если можно было сказать: «Спи побольше, а то голова будет болеть», не было смысла говорить: «Я хочу поцеловать тебя.» Не в этих словах любовь, и эти люди, полумертвые, но мыслящие, понимали это.
Все изменилось, когда в один из дней кто-то из них произнёс фразу, которая уже продолжительное время вертелась в головах обоих:
«Мне было бы так радостно узнать, как ты выглядишь в жизни.»
Да. Не черты лица человека, не его рост или цвет волос. То, на что похож момент, когда он поправляет волосы, находясь так близко, что ты чувствуешь легкий ветерок от них на своем лице. То, как он убирает руки в карманы, и в волнении достает их обратно, и убирает снова. Как идет и смотрит по сторонам, и как светятся его изумленные глаза, отражая чистое небо.
Те неповторимые вещи, в которых ты чувствуешь глубокую нужду, будучи влюбленным и сталкиваясь с ужасающе высокой преградой, такой, как они теперь. Порой текста в чате становится недостаточно. Можно переписываться круглосуточно, но этого будет мало просто потому, что буквы не в силах сделать того, что может сделать звук простого вздоха рядом.
Эта мысль зрела долго. Созрев, она вылилась в их диалог, словно ведро холодной воды на голову. Обоим стало истерически смешно, оба испытали по непонятной причине стыд и отрицание одной только возможности осуществления этой грезы.
Но они оба хотели этого, а мы знаем, что происходит, когда чего-то сильно хочешь.
С той поры, ведя беседу, они почти только и строили неосуществимые на их взгляд планы. Диалог превратился в сплошную мечту.
«Я хотел бы увидеть твои веснушки.»
«А я – твои.»
«И потрогать твои волосы.»
«Обнять тебя.»
Они настолько прочно вбили себе в головы эту больную мысль, что это стало скорее маниакальным, навязчивым желанием, нежели просто бредом влюбленных. Эта идея была обречена осуществиться с того самого дня, когда они познакомились.
Долгое время они провели в грезах, рассуждая, мечтая, позволяя себе воображать. В конце концов эти грезы перестали приносить в их жизнь что-либо, кроме боли – но и это лучше, чем ничего. Больно хотеть взлететь и, поворачиваясь спиной к зеркалу, обнаруживать отсутствие крыльев. Больно желать вырваться из плена, находясь под прицелом заряженного ружья.
Но они решили вырваться.
Далеко не сразу, но пришла уверенность, что если они этого не сделают, то жизнь, такой, какой они ее проживают, будет начисто лишена смысла. Зачем сидеть птице с обрезанными крыльями у открытого окна? Они решили.


Это было, можно быть уверенным, самое волнительное событие в их маленьких поломанных жизнях. Они собирались на эту встречу, как на смерть, экипировались, как на север, злой, ледяной, готовый убить их. Не могли взять себя в руки и собраться с мыслями неделями, но все шло именно к тому, что в конце концов это произошло. В юных сердцах стало вдруг неизмеримо много надежды на лучшее будущее.
«Я жду не дождусь завтрашнего дня. Мне кажется, я не смогу уснуть. Мы правда сделаем это?»
«Я тоже не смогу, уверен. Я до сих пор не могу поверить, что увижу тебя завтра.»
«Боже, я буду самым счастливым человеком на свете. Не будет никого радостнее меня, правда.»
«Я буду счастлив точно так же, как и ты.»
«Мы станем двумя большими счастливцами.»
«Точно!
Господи, неужели я совсем скоро смогу посмотреть тебе в глаза?»
«Прости, заранее говорю, у меня не самый приятный голос.»
«Брось, каким бы он ни был, для меня он будет звучать лучше любой на свете музыки.»
«Взаимно!»
«Это будет лучший день, и мы проведем его вместе.»
«Может быть, после завтрашнего мы будем видеться чаще?»
«Конечно, надеюсь, это будет так!
Я буду приходить к тебе каждый день!»
«И мы будем есть чипсы и смотреть сериалы, и говорить обо всяких штуках.»
«Как раньше!»
«Да, как раньше.»
«Ты мой лучший друг и самый любимый мой человек. Я убью за тебя. Я умру за тебя. Я сделаю за тебя что угодно.»
«…Ты никогда не говорил такого раньше. Меня бросило в холод сейчас. Я безумно счастлива. Ты – это лучшее, что случалось со мной. Я правда люблю тебя сильнее всего в этом мире.»
Последовала долгая пауза, словно оба размышляли о чем-то – так оно и было.
«Слушай, уже светло. Я точно не смогу уснуть. Пойдем сейчас?»
«У меня сейчас сердце остановится, перестань.
Я одеваюсь.»


Их предвкушение не заменило бы ничто. Ожидание самого лучшего, что они могли бы представить прежде, будь то дорогой подарок, поездка на море, богатый праздник – оказалось совершенно ненужным и беспомощным на фоне бешеного биения сердца и ощущения, что все случится через полчаса.
Навстречу друг другу они не шли – летели. Оба пытались сохранить нормальную скорость, чтобы не прийти раньше времени просто так и не стоять, трясясь и ожидая, но ничего не вышло. Они почти что бежали к месту, где договорились встретиться.
В двух душах расцвела крупным цветком одна общая надежда.


Это было обрушение. Падение с тридцать восьмого этажа. Утопление в грязной соленой воде. Желание бежать не оглядываясь.
Под восходящим солнцем встретились два человека, взбудораженных от сна побегом от привычной жизни, бегом навстречу друг к другу. Два обычных, ничем не отличающихся от других человека – но двое живых. Или хотя бы тех, кто желал ими быть.
Едва они увидели друг друга, произошло самое большое разочарование в их жизнях.
Они не могли приблизиться друг к другу. Обоими овладел сильнейший страх – тот обыкновенный страх, который все люди теперь испытывают перед внешним миром. Надежды, цветущие и озаряющие своей красотой и яркостью весь мир, разрушились в ту же секунду. Все стало понятно, когда они даже не могли еще разглядеть лиц.
Переступив через себя, они приблизились друг к другу. Это, верно, была ужаснейшая картина на свете – двое влюбленных, мучимых томительным ожиданием столь долгое время, наконец-то встретились – они смотрят друг на друга и сердца их колотятся, разбивая оглушительную тишину на мириады осколков. Но не от любви. От отвращения. От желания скрыться как можно скорее, найти наиболее уютный угол и сидеть в нем, пока не останешься один.
Так больно еще не было.
В сердце тлело разочарование, а в голове страшным пожаром загорелось желание уйти. Они не стали говорить это друг другу – им хватило взгляда в глаза. Того взгляда, о котором они так воодушевленно мечтали месяцы напролет. Взгляда тех глаз, что обещались дарить нежность. Теперь они не выражали ничего, кроме отторжения – после стольких надежд на большую любовь, на то, что возможно изменить будущее.
Они скомкано поздоровались друг с другом и не приблизились больше, чем на три метра. Марк пошел в сторону аллеи, Ада пошла с ним. Сидя на одной из кованых скамеек в центре этого пустого города, они не выдержали нахождения рядом более пятнадцати минут. Не пытаясь заговорить, они сидели молча, испытывая глубочайшее отвращение друг к другу и к себе. По истечении этого ужасающе долгого для обоих времени, Марк, с трудом взяв себя в руки, прошептал:
-- Пойдем лучше домой.
-- Пойдем, -- ответила черноволосая бледная девушка, сидящая рядом с ним, и голос ее задрожал, явно, от слез.
Они не сказали друг другу больше ни слова. Они возвращались домой почти так же быстро, как покинули его совсем недавно, окрыленные и счастливые.


Марк стал много пить. Его возлюбленная – почти всегда спала. После их величайшего разочарования они не общались несколько дней, пока Ада, наконец, не выдержала.
«Я не знаю, почему ты молчишь, но это было худшее, что происходило со мной за всю мою жизнь. И даже если бы я прожила в три раза больше, уверена, ничего хуже не было бы никогда.»
Марк трясущейся рукой человека в запое открыл ее сообщение. Сердце рухнуло в Марианскую впадину.
«Я знаю и могу сказать то же самое.»
Ада не ответила ничего. Прошло около десяти минут, Марк опрокинул еще несколько рюмок крепкого спиртного. Из глаз потекли слезы.
«Мне страшно, я все еще люблю тебя. Я не могу тебя видеть, но я безумно влюблен, и твоих сообщений мне так мало.»
«В этом нет смысла, но я тоже люблю тебя. Мне не хватает этого чата, а большего ни получить, ни дать я не могу.
Я правда не хочу жить с этим чувством.»
«Я очень много пью.»
«Помогает?»
«Нет.»
Раньше бы она накинулась на Марка с криком о том, что алкоголь вреден, что он угробит себя, что он не должен пить – если не для самого себя, то хотя бы ради нее. Теперь же она сухо поинтересовалась, чувствует ли он себя от этого лучше. Оба сердца разбились в прах.
«Я тоже не могу так. Я знаю, что ты – самое дорогое, что у меня могло быть. Но ты стала только тем, кто отвратил меня, пусть в этом и нет твоей вины.»
В них больше не было жизни, и теперь они это знали. В них не могло быть даже надежды на нее – они потеряли все. Остались носить свои тела по поверхности комнат, притворяясь немертвыми.


Решение пришло почти мгновенно. Они обо всем договорились и ни минуты не сомневались в правильности того, что делают. Я склонен согласиться с тем, что это было единственно верным решением для них.
Не успев приобрести самое драгоценное, эти молодые люди потеряли все, что у них могло быть.
Жизнь не оставила им выбора. Они и сами себе его не оставили – уже в ту минуту, когда стали впервые разговаривать.
Теперь они лежали на асфальте под балконами многоэтажек – он под своим балконом, она под своим, и солнце жадно кусало их посмертно побледневшую кожу.