Развилка. Часть VI. Глава 3

      Часть VI. Глава 3. КИПЕНИЕ СТРАСТЕЙ. РОДИТЕЛИ


      Филипп помахал рукой на прощание и, скрывшись за дверью, издал нечленораздельный радостный возглас и подпрыгнул. Весело ответили оставшиеся пончики, зашуршав в пакете. Филипп поднимался на второй этаж через две ступеньки, подбрасывая пакет и смотря на кольцо. Какая красота, как горят бриллианты!.. Таким же возбуждённым он ворвался в кабинет.

      — Ну-с, как продуктовый набор? Неужели он состоит только из пончиков? — полюбопытствовала Света.

      — Нет, это только финал.

      — А дебют и сюжет?

      — Терпение, сейчас всё узнаешь. Лиля, держи, угощайся. Девчонки, налетай, там уже мало осталось.

      Лиля взяла пакет, Филипп плюхнулся прекрасной задницей на Маринины ведомости, взял телефон и набрал номер:

      — Алло, это учительская? Будьте добры, Надежду Антоновну… Мама, ма, привет, как хорошо, что я тебя застал! Сейчас! Ты сегодня по магазинам собираешься? Прекрасно, тогда бери листок и записывай. Пиши, потом объясню. Ручку взяла? Пиши: «Холодильник. Морозилка. Вырезка говяжья, фарш говяжий, курица французская», дальше: «Полки. Балык, икра чёрная, икра красная, ассорти из копчёностей, колбасы копчёные финские и венгерские, колбаса варёная немецкая, сало, сыр голландский, брынза, масло сливочное, рыба копчёная, филе селёдки, селёдка маринованная в банках, маринады рыночные в сером полиэтилене: капуста, баклажаны, помидоры, огурцы, перец, чеснок… Маринады заводские: перец болгарский, корнишоны венгерские, лечо, ассорти. Грибы маринованные. Майонез, две банки, сметана, четыре банки, испанские десерты», успеваешь? Потом: «Ящики. Хурма, виноград, груши, бананы, помидоры и огурцы, на них зелень: редис, кинза, петрушка, укроп, лук, мята». Сверху… Нет, на холодильнике… «Апельсины, мандарины, лимоны, ананас. На столе в столовой. Торт „Птичье молоко“, зефир в шоколаде, вишня в коньяке, то есть конфеты с вишней. Конфеты в здоровом пакете: „Белочка“, „Кара-кум“, „Маска“, „Стратосфера“, „Мишка на севере“, трюфели, грильяж. Бисквит итальянский, конфеты итальянские. Консервы: тушёнка из говядины, тушёнка из свинины, масло топлёное, масло оливковое, горошек, лобио, паштеты, ветчина, сардины, шпроты, лосось, сгущённое молоко, концентрированное молоко, сгущённое какао», точка. «Чай индийский, какао-порошок. Гречка, рис, лобио, кофе в зёрнах, орехи грецкие, фундук, арахис, чернослив, кишмиш, хурма». Нет, сушёная, посыпанная сахарной пудрой. И последнее: «Коньяк французский, вино французское, пиво немецкое баночное, кока-кола, фанта, соки отечественные, израильские и греческие: вишня, персик, мандариновый, апельсиновый, смеси, сок испанский из цитрусовых, крем-паста шоколадная испанская, жидкий шоколад, порошок для горячего шоколада, джем, варенье: абрикос, вишня, черешня, клубника, малина, ассорти». Всё успела? Молодец. Имей в виду, когда начнёшь пробежку: этого не надо, это всё у нас уже есть. Вот так: Марио мне презентовал продуктовый набор. В том-то и дело, что нисколько, я же сказал «презентовал». Ну, как «самой светлой голове нашего с вами учреждения»… то есть современности. И бабки дал. А вот угадай! Нет, четырёхзначное. Нет, в два раза больше. Ага, и ещё презент. Подарочек на мне, приду — увидишь. Не охай, не охай, лучше бумажку из рук в магазинах не выпускай. Марио всё сокрушался, что тебя не застал, чтобы лучше запомнила… Хорошо, и сам приму благодарность, и ему передам, только вечером. Да, пиво убери, а то отец уже сегодня справлять Новый год начнёт. И ещё на столе открытая бутылка шампанского и два фужера: это мы с Марио выпили за наступающий. Не боись: по чуть-чуть, бутылка почти полная, а потом пончиками заели. Целую, до вечера! — Филипп положил трубку. — Ух, сдал опись. Вроде бы ничего не забыл.

      Филипп сполз со стола, сцепил руки за головой и блаженно потягивался, наслаждаясь гробовым молчанием после своего репортажа. Первой опомнилась Света:

      — Вот это да! Вот это класс! Ну, ты даёшь! Во Марио даёт! Ничего себе наборчик! Это же целый гастроном, хотя куда нашему совковому! Ананасы, бисквиты, жидкий шоколад, сгущённое какао, колбаски, икра, балык, курочка, соки! Никогда не пила испанские и израильские! А десерты! Ух, представляю! Впрочем, нет, совсем не представляю! Это ж такой дефицит! Это ж такая редкость! Это ж такие бабки! Небось, целый год за это пахать надо! А сколько бегать, сколько разыскивать! А тут нате: задаром, всё вместе, с доставкой на дом, да ещё под праздничек! Вот подфартило! Ну, Марио, класс!

      — Свет, ну ты и болтушка! Вот, возьми пончик… И я один слопаю, надо на завтра к вечеру аппетит нагулять. — И Филипп вожделённо погладил себя по животу. — Хорошо, что маму успел застать.

      Только взяв из рук Филиппа тёплый румянящийся кружок, Света разглядела кольцо, потому что раньше не спускала глаз с губ Филиппа, произносившего такие вкусные слова, и опять разразилась восхищёнными возгласами:

      — Вау! Обещанный сюрприз, ещё одна поздравка! Какая красота! Изумительно! Это бриллианты? Ну и блестят! Лильандревна, гляньте, какая прелесть!

      Лиля давно заметила кольцо: Филипп разговаривал по телефону, развернувшись на столе Марины к ней лицом. Во время восхищённых воплей и охов Светы Лиля смотрела перед собой и молча улыбалась. Мечтательно, лукаво, загадочно, понимающе, одобряюще — в общем, многозначительно. Она очнулась от своего забытья, встала и подошла к Филиппу рассмотреть кольцо, только когда Света остановилась на короткую передышку.

      — Право, прелесть, а какая работа! Как я люблю это мелко изрезанное золото! Дай-ка примерю! — Лиля потянула кольцо с пальца. — Смотри-ка, тут ценник. «Золото, бриллианты, 900 р.» Ох, Марио!.. Носи на здоровье…

      Подарком заинтересовались все, даже Лидия Васильевна грузно поднялась с места:

      — Ишь ты!.. — и проворчала, удаляясь к своему столу: — С жиру бесятся на чужом горбу…

      Марина тоже подошла к Филиппу и не преминула кольнуть:

      — А ценник для чего? Чтобы случайно не недооценил?

      Филипп презрительно посмотрел на Марину:

      — Марио не из тех, для кого несколько сотен в ту или другую сторону имеет значение, а ценник он оставил, чтобы я мог поменять кольцо, если оно по каким-то причинам мне не подойдёт.

      — В самом деле, почему кольцо, а не перстень? Как-то по женски…

      Филипп опять презрительно скривился, вспомнив слова Марио:

      — Ещё чего — перстень… Платформа какая-то, тащишь аэродром на пальце или авианосец…

      — Верно, удачных перстней я ещё не встречала, — поддержала Филиппа Лиля. — И совсем не по-женски: кольцо мужское и по размеру, и по работе. — Она лукаво улыбнулась: — А что ещё подарили?

      — Парфюмерию: одеколон «Aramis» для отца и «Шапку Наполеона» для матери. Хочешь, переадресую?

      — Ни в коем случае. К тому же, — весело, с той же хитринкой в глазах протянула Лиля, — она у меня есть.

      — Надо тебя обнюхивать почаще.

      — Лучше пойдём покурим, обменяемся впечатлениями.

      На облюбованном месте для перекура Лиля остановилась и начала, даже не взяв в рот сигарету:

      — Теперь-то ты понимаешь, что Марио уже приступил к решительным действиям? Сегодня он практически признался в любви.

      — Нисколько. Должен тебя разочаровать, но в квартире мы с ним оставались одни, и он не только не обнаружил никаких притязаний, никаких намёков, а, наоборот, огорчился, потому что мать не застал. Твоя гипотеза рассыпается.

      — Напротив, обрастает новыми подтверждениями. Слова, сказаны они или нет, значат мало — человека показывают дела, и они говорят о чувствах. Ты ведь и сам не ожидал, что сегодня такое последует. Он вручил тебе две тысячи — так?

      — Так.

      — То есть то, за что ты ишачил бы в нашей конторе с девяти до шести полтора года. Тебе это привалило за два месяца, я уже не упоминаю о начале знакомства. Но и это показалось Марио недостаточно, и он увеличил свои благодеяния вдвое. Ты представляешь, сколько надо бегать, чтоб всё это достать?

      — Это доказывает, что Марио окружает хлопотами ценного работника, чтоб не сманили.

      — Куда? У тебя есть на примете место, обеспечивающее за пару часов в день тысячу в месяц, подвоз на работу и обратно, рестораны, бары, изысканную жратву и ювелирные украшения?

      — Пока нет, но сейчас на дворе другое время: поищу — может, и найду.

      — Желаю тебе плодотворных поисков, потому что тебе придётся ими заняться в не очень далёкой перспективе: если ты и дальше будешь разыгрывать непонимание, изображать венец целомудрия, то манна небесная закончится. Любое терпение имеет предел, Марио не будет возиться с тобой и задаривать тебя вечно. Не ответишь на его чувства — выкинет тебя из кооператива, вот и устраивайся.

      — Ты просто зациклилась, у тебя постоянный сдвиг по фазе.

      — Тебя время поджимает, оно не ждёт. Новый год на носу. Как сам говорил, отделочные работы закончатся к концу февраля. Что тебе надо? Прямых слов, однозначного предложения постели? Это последует не позже марта. Что скажешь тогда?

      — Что это не мой роман и Марио ошибся адресом.

      — А что будешь делать? Сидеть на ста двадцати рублях? Ты о матери хотя бы подумал?

      — Лиля, ты вбила себе в голову какую-то чушь! Говорю же тебе, что я ничего не заметил, что я ничему не подвергся. Если хочешь знать, то перед тем, как вернуться с перерыва, я сам в машине — сам, первый! — полез к нему обниматься и целоваться.

      — В машине, на виду у всех, перед праздником! Ничего себе нежность напоказ… Это надо было делать в квартире. Тогда потянуло бы на ласку, подобие интима, пусть немного, пусть слегка, а сделать это посреди города, чуть ли не на улице!.. — Лиля недовольно пожала плечами: — Ясно как день: твои поцелуи — просто выражение благодарности и поздравление с наступающим. Марио не олух — он это прекрасно понял и, конечно, оскорбился. Я бы на его месте была бы глубоко уязвлена.

      — Ты на одном несуществующем городишь другое…

      — Наверное, даже не в губы — так, побегал по щекам.

      — А ты ему хочешь вручить рецепт на французские изыски в моём исполнении?

      — Французский коньяк — тоже изыски, будете в расчёте.

      — Хоть бы приревновала чуть-чуть, так нет — развела какое-то пассивное пособничество, радеешь за чужое воображаемое счастье до того, что сводничать готова…

      — Филипп, я уезжаю скоро…

      — И это слышал. Ты уезжаешь, оставляешь меня одного и горишь желанием передать меня в заботливые руки, которые меня всегда пристроят, накормят, обеспечат и приласкают. Я не нуждаюсь в чьих бы то ни было хлопотах, тем более если за них надо будет расплачиваться сексом. С какой это стати кто-то должен мной владеть? В тех домах, где я работаю, всё по моим проектам и все заказчики в полном восторге. Я тружусь головой, чего ради мне ещё и телом вкалывать? Две тысячи, четыре тысячи — Марио и сам прекрасно считает. Раз платит — значит, и я заслужил, и у него остаётся, он себя обстригать не будет, а ты меня на какую-то проституцию толкаешь. Даже если предположить, что права, — а для этого нет никаких оснований… Даже если предположить — пристанет Марио, услышит «нет», отстанет и успокоится. У него ещё Андрей, может, ещё кто-то… Надоест — найдёт что-нибудь свеженькое в баре или подцепит в ресторане.

      — Хоть кол на голове теши. — Лиля со вздохом бросила окурок в мусорное ведро. — Сам будешь на себя пенять.

      «Наседка какая-то, — злился Филипп. — Своих детей вырастила, а материнский инстинкт снова проснулся — вот и стремится опекать каким угодно способом».

      Не дожидаясь Филиппа, взявшегося за вторую сигарету, Лиля вернулась в кабинет.

      — А где герой дня? — спросила Света, безмятежно улыбаясь.

      — Курит по второй, всё ещё под впечатлением. Я вижу, и вы тоже.

      В противовес веселью Светы, Лидия Васильевна сидела красная как рак, сердито нахохлившись и кусая губы, Марина слегка порозовела, но точно так же смотрела хмуро и озлобленно. Лидия Васильевна завела старую песню, видимо, уже проигранную в отсутствие Лили, но на этот раз не ворчала, а грохотала грозовым раскатом:

      — Налюбовались, да, все налюбовались?! Нашёл чем хвалиться и выставляться! Тут за копейку сидишь с утра до вечера, а на него тысячи валятся! Баловень судьбы! Помалкивал бы! Нет: трезвонит как оракул… Балычок, икорка, десерты испанские, вино французское, колбаски немецкие, финские, венгерские…

      — Как хорошо вы всё запомнили! Значит, слушали с интересом — браво!

      — Откуда это всё? Из магазина, да? Все они в этом кооперативе хороши — такие же бандюги, ворюги и спекулянты, как и клиенты! Только народ, честных людей обворовывают!

      — А что у вас красть? Итальянских бисквитов и конфет у вас нет.

      — Не было бы таких, как Марио и Филипп, — тогда были бы!

      — И тогда не было бы. У Марио тётка в Италии живёт — она оттуда и присылает.

      — А чего он выставляется? — вступила Марина. — Ясно же, что хвалился специально: мог бы из автомата позвонить или из дому.

      — Делать ему нечего! — возразила Света. — Двушку искать, на холоде торчать…

      — И дома у него времени не было, — завершила Лиля, — потому что подарочная программа была очень обширна, а перерыв подходил к концу.

      — Скажите просто, что вам завидно, — внесла ясность Света. — И работе, и заработку, и дефициту. Что — нет? Не скрытничайте: на ваших лицах и так всё написано.

      — Не завидно, а всё должно быть по справедливости, — сопротивлялась Лидия Васильевна. — Получил бы сто рублей, всё было бы честно.

      — Ага, пусть дураки за стольник вкалывают! Костик за паркет меньше пятисот в месяц не получает, а Филипп — руководство. Конечно, пофартило — факт, а, с другой стороны, отчего и не похвалиться? Я, например, надеваю новое платье — и сама довольна, и другие увидят, похвалят, выразят восхищение. Вдвойне приятно, с удовольствием расскажу, где купила, сколько заплатила. Вы же какую-то полевую мышь хотите из Филиппа сделать, чтоб бесшумно шнырял зимой по своим кладовым, проверял запасы с карандашом за ухом.

      Света и Лиля посмотрели друг на друга и захихикали.

      — Ой, Свет, уморила! Действительно, я представила: счетовод с карандашом за ухом, а в руках огромные счёты. Эх, людская порода! Что завидовать — радоваться надо и равняться на таких людей. От зависти нервы портятся.

      — О, а вот и он! — среагировала Света на открывшуюся дверь. — Мы тебя как раз в пример приводили всяким неразумным и малосознательным.

      — С чего бы это? — довольно заулыбался Филипп, усаживаясь за стол.

      — А як же! У нас свои соображения. Разгрузишь себя маленько на конфетки к завтрашнему рабочему чаепитию? А то я так это всё уважаю. — И Света мечтательно погладила себя по животу.

      — Без проблем. Пакет здоровый, килограмма три-четыре, захвачу завтра сбор из разных сортов. Но только отечественные, итальянские приберегу на Новый год.

      — В крайнем случае поделишься впечатлениями. Это Марио его родственница прислала?

      — Наверное.

      — Классно родичей в Италии иметь… А испанские десерты — это что такое?

      — Сам не знаю. Должно быть что-то типа мороженого или на сметане, молоке, раз в холодильник загрузили. Но ты не волнуйся, — рассмеялся Филипп, — чем-чем, а впечатлениями поделюсь.

      Как ни был Филипп уверен в том, что его архитектурные таланты не менее ценны, чем потрясающая внешность, как ни убеждён он был в том, что, дорожа ими, сметливый, деловой, практичный, частенько пребывающий в цейтноте Марио не будет разрушать их профессиональный союз посягательством на личную свободу партнёра, он должен был признать, что оценка его труда в исполнении Марио не шла ни в какое сравнение со своей реальной стоимостью, к тому же и работа как таковая закончилась в начале декабря, когда Филипп вручил Марио чертежи и эскизы своих пышных замыслов, а последовавшие затем разъезды и почти ежедневные посещения стройки прекрасно объяснялись простым желанием Марио чаще видеться. Похоже, чертовка Лиля не заблуждается, так горячо настаивая. Если Марио выкладывает огромные бабки за невинные свидания и нелепые надежды, то что же будет, когда?.. Ручка замерла у Филиппа в руке, он даже придержал дыхание. В голове замелькали, взлетая и опускаясь, две чаши весов. На одной лежали работа, перспективы, устроенность, благополучие, надёжность, сытая жизнь, тысячи рублей, золото, кабаки, шмотьё, деликатесы, на другой — гордость, свобода, независимость, нежелание идти на поводу, свобода выбора. Эх, было бы на месте Марио нечто вроде Лилии или, ещё лучше, Маргариты!.. И надо же было выйти на это перед самым Новым годом, когда впереди лежали четыре свободных дня, праздник, валяние в постели, блаженное ничегонеделание! Теперь вместо этого надо размышлять, прикидывать, считать, взвешивать, определяться. Соображать не хотелось, и Филипп решил отложить сии заботы на будущую неделю: до неё над ним всё равно ничего не висит, он подумает над этим потом, а пока будет просто наслаждаться тем, что привалило. Филипп снова принялся за работу, то и дело посматривая на сверкающее кольцо и изредка кидая взгляд на ещё сохраняющее красноту лицо Лидии Васильевны, искажённое горькой завистью. Эх, решиться, решиться бы!.. Что он теряет, в конце концов? Тот же Андрей…

      К пяти часам зазвонил телефон, Марина взяла трубку:

      — Филиппа?

      Филипп что есть силы замахал руками и громким шёпотом осведомился:

      — Мама?

      Марина утвердительно кивнула.

      — Скажи, что меня нет.

      — А он вышел. В кондитерскую, тут у нас сахар закончился, а потом, кажется, в АХО должен зайти. Передать что-нибудь?

      — Нет, ничего не надо, дождусь до возвращения, извините за беспокойство.

      Марина повесила трубку.

      — Ой, маман, уже заготовила славословия, сократим спектакль до одного акта, — Филипп пробормотал как бы самому себе, но достаточно внятно, чтобы слышали окружающие.



      Надежда Антоновна действительно уже целый час расхаживала по квартире от обеденного стола до холодильника и обратно, не веря своему счастью. То она дивилась величине длинной стройной жестянки с оливковым маслом, то трепала зелёную шевелюру ананаса, то гладила коробку с итальянскими конфетами, то разворачивала здоровый кусок балыка, с наслаждением принюхиваясь к запаху и с восторгом осматривая солидную ширину несчастной рыбины, то пыталась прочесть этикетки на тёмно-зелёных бутылках испанского сока из цитрусовых с прехорошенькими жёлтыми крышечками, то ойкала и срывалась к морозилке холодильника, чтобы оценить вырезку, но не добиралась до неё, потому что брала в руки чудны;е упаковки с десертами и вертела их во все стороны, оглядывая надписи и соображая, что они должны представлять на вкус. Наконец она вспомнила слова сына и поспешила подальше запрятать немецкое пиво. Её сердце полнилось гордостью и счастьем не менее, чем желудок — вожделением, ей необходимо было поделиться этим с кем-то, но Филипп куда-то вышел и, судя по словам Марины, надолго — пришлось ждать мужа. Александр Дмитриевич, конечно, не был ценным слушателем и поэтому, переступив порог, подвергся сущей трёпке. Надежда Антоновна хватала его за руки, трясла за плечи, толкала в спину, водя из кухни в столовую и вокруг стола:

      — Ты посмотри, ты только глянь, какая красота, какое богатство! Ты видал, что в холодильнике лежит, а наверху? А это? Ведь мне теперь одно счастье — такой новогодний стол устрою, а какое облегчение! Закуска практически готова, только салаты заправить, и всё под рукой! А сколько времени сэкономила, не бегая по магазинам, только лук и морковь прикупила! Да что я про магазин! Где ты такое сейчас достанешь, в каком продмаге ты таким запасёшься, в каком гастрономе такое вообще когда-либо лежало? А на рынок и вовсе не подступишься!.. Ты только глянь, какая коробка, а это! Какая упаковка! А там! — Надежда Антоновна снова потащила мужа в кухню: — Ты посмотри на ананас, а внутри! Присядь, смотри! Какие фрукты, а вырезка, а курочка! Видал балык? Разверну — обомлеешь! А колбаски! Понюхай, понюхай только! И ведь посмотри: всё учтено до мелочей! Даже грибы, даже сметана с майонезом, и маринады, и базарные, и готовые, и зелень всех сортов!

      Дверца холодильника, его выдвинутые нижние ящики и створка морозилки последовательно ушибли бок, оба колена и голову Александра Дмитриевича. Потирая пострадавшие места, он поддакивал, потом вернулся в столовую, снова с опаской и уважением оглядел стол, алчно воззрился на вино и коньяк и понял, что посреди такого изобилия мысли об обеде, конечно, придётся отложить. Надежда Антоновна вслух подтвердила его прогноз:

      — Ни за что не уберу, пока Филипп не придёт и снова на всё не налюбуется!

      Теперь Александр Дмитриевич понял, кому обязан и стоящему перед глазами великолепию, и завтрашнему чревоугодию, и уже, должно быть, проступившим синякам, и отложенному обеду. Получалась вроде бы ничья, и муж, слегка успокоившись, постарался угомонить жену и что-то выяснить.

      — Марио пришёл и продуктовый набор принёс! — выпалила супруга. — И ни копеечки не взял, ни копеечки! Для нашего сыночка за его таланты всё бесплатно, из фондов кооператива! И ещё зарплату дал, и не в начале января, а под праздничек! Вот это работа, вот у нас какое сокровище выросло! И ещё премию получил — вот так! Скорее бы пришёл — всё расскажет! Умница, специально на работу позвонил, чтоб я зря не мучилась и не бегала! И не простаивать теперь два часа за вшивой ливерной колбасой! Я, конечно, как увидела, стала в контору звонить, да он за сахаром вышел. Ох, благодетель наш!

      В конце восьмидесятых, когда стремительно оголявшиеся прилавки магазинов поражали только сиявшей белизной эмалированных подносов, подношения Марио, безусловно, явились неслыханной удачей, нежданно привалившим благоденствием. Александр Дмитриевич тёр голову и соображал, чему сын обязан такой щедрости; даже с натяжкой не выходило, что работе. Он прошёл в спальню, переоделся, снова показался в столовой, но, против обыкновения, не включил телевизор и не раскрыл газету. Он что-то хотел додумать, в уме что-то складывалось, но не оформилось в законченную мысль: в дверь постучали, Надежда Антоновна ринулась в прихожую, не забыв мимоходом хлопнуть мужа по руке, полезшей было в пакет с конфетами:

      — Успеется, перед обедом вредно! — Её интонация абсолютно изменилась перед входной дверью: — Золотце, сыночек, кормилец наш, добытчик! Вот маму порадовал! Дай-ка я тебя поцелую! Проходи, проходи, специально ничего не убрала, чтоб снова посмотрел, но не бойся, с обедом я быстро…

      Филипп рассмеялся:

      — А ведь и правда: Марио в таком темпе разгружался, что я не всё рассмотрел. Па, привет! Вы случайно Дюма не трогали? Я в него зарплату засунул.

      — А сколько? — поинтересовался отец.

      — Две тысячи. Ма, если нужно, смотри, они здесь, в «Трёх мушкетёрах», только скажи, когда изымать будешь.

      — И не подумаю! Всё для тебя! Одежда там, обувь, аппаратура… Александр! Чтоб ты тоже и не приближался, пусть мальчик на себя тратит. Золотце наше, а я, как вошла, просто обомлела. Сейчас я быстренько супчик…

      Надежда Антоновна вышла от силы на десять секунд, примчалась обратно и, переставляя банки и бутылки ближе к пакетам, освободила половину стола для мужа, сына и себя, потому что в приятных переживаниях и сама не успела пообедать. Всё горело у неё в руках: хлеб был нарезан мгновенно, тарелки расставлены моментально, даже суп, казалось, закипел за считанные минуты. Плюхнув сковородку с котлетами и кастрюльку с гречкой на плиту, мать поспешила с супом в столовую:

      — И надо же: в магазинах гречки давным-давно нет, сегодня последнюю бы доели. Ну давай, рассказывай! Или проголодался сильно?

      — Нет, почти нет. Буду сочетать приятное с полезным.

      Если по мере повествования Филиппа глаза матери всё больше и ярче сияли счастьем, довольством, гордостью, упоением и любовью, в голове отца, особенно после кольца, в геометрической прогрессии нарастали удивление, непонимание и недоумение.

      — А ещё Марио сказал, что в конце февраля или начале марта больше заплатит, когда прибыль подобьют и точный баланс станет известен. Мам, а ты из вырезки что собираешься делать? Можно не на отбивные пустить, а нарезать пластинами по два с половиной сантиметра, поперчить, посолить, густо обложить нарезанным луком и отправить в холодильник. На восемь часов или на сутки, а потом — на сковородку и по пять минут с каждой стороны. Будет вкуснятина.

      — Обязательно сделаю, сейчас же из холодильника достану, чтобы разморозить. А с курагой такой пирог можно отгрохать!.. А чернослив во фрикадельки, в серёдку — и супчик. — В Надежде Антоновне продолжало царить восхищение и стали складываться грандиозные планы. — А орехи-то — и все чищеные, и такие крупные! На базаре двадцать рублей за кило дерут! Все пакеты такие тяжёлые, не меньше килограмма!

      — Видала бисквит? Посмотри на срок хранения: полгода может лежать и ни капельки не засохнет, всё дело в упаковке.

      — Ты что! Вот это да!.. Солнышко моё, кормилец! И Марио дай бог здоровья! Какой он хозяйственный! Тоже, наверное, маму любит. Покажи-ка ещё раз колечко…

      — Ценник я, пожалуй, сниму. Менять не стоит: и как влитое сидит, и очень красивое, и бриллианты классные. Когда будешь убирать всё, конфеты оставь: завтра захвачу немного к чаю. Хорошо, что перед праздником короткий день. Надо уговорить нашего толстопузика, чтобы после перерыва отпустил. Вернусь пораньше — буду помогать! — проорал Филипп последнюю фразу, вскочил, немного пободался с матерью и защекотал её. — Мерси за обед!

      Всё было настолько хорошо, что зародившиеся в душе Александра Дмитриевича подозрения оформились в стройную гармонию. Воспользовавшись тем, что жена сновала из столовой в кухню, раскладывала коробки и банки по шкафчикам, пересыпала в жестянки содержимое пакетов и возилась с вырезкой, он юркнул в спальню, достал из потайного места в шифоньере колоду карт и присел на кровать.

      За плечами отца лежали высшее образование и почти полвека прожитых лет, в голове водились мозги, но он не был отъявленным материалистом, верил в бога и всё эзотерическое. Гадать его научили женщины на работе, имея для этого достаточно времени: делом в институте фактически уже никто не занимался, оборудование ветшало, безнадёжно устаревало, билось и списывалось, лаборатории и проекты закрывались за отсутствием финансирования, не только подвалы, но и весь первый этаж был разобран под кооперативы и офисы, и сотрудники просиживали стулья, изо дня в день точа лясы и вдаваясь в посторонние премудрости.

      Подумав немного, отец перетасовал карты и разложил на сына. Внимания на периодически появляющихся дам он не обращал, гораздо больше его привлекло то, что за Филиппом неотступно следовал какой-то король, бился, страдал, плакал и впустую хлопотал. С деньгами всё было нормально, с постелью — тоже. Александра Дмитриевича не интересовали подробности — ему нужна была сущность. Он перемешал карты и стал выкидывать парные. С одной стороны с Филиппом осталась дама с постелью, с другой — деньги от того же короля и он сам с пустыми хлопотами своей любви. «Семь карт, всё в порядке, семейное», — пробормотал отец, снова перетасовал колоду и стал выбирать карты из середины, выкладывая их на те семь, которые остались, и доводя общее число до шестнадцати. Сначала всё шло нормально, но в последней тройке, разложенной из заново перемешанных шестнадцати, Филиппу шёл скандал с тем же королём, а расклад венчал пиковый туз с опущенным вниз остриём — удар. Александр Дмитриевич задумался, собрал карты и стал гадать снова, теперь на Марио. С деньгами и бумагами, со всеми домами и разговорами всё было прекрасно, но на любовь и сердце ложились те же опущенные вниз пики. Король-Филипп маячил вдали, не подпускал, не выпадал ближе. В будущем Марио ждал неприятный разговор с королём, но, в отличие от сына, дело завершала дальняя дорога. Отец сложил карты в картонный футляр и спрятал их в шифоньер, потом вышел в столовую.

      Безусловно, Филипп был демократом: он не узурпировал кресло Александра Дмитриевича, а подтащил к телевизору другое и лениво смотрел на экран, вольготно развалившись и предавшись приятным раздумьям о завтрашнем дне.

      — А Марио не собирается куда-то уезжать? — спросил сына отец.

      — Его тётка зовёт в Италию. Кажется, весной поедет. Во всяком случае, только тогда, когда сдадим первую очередь. А что это вдруг тебя заинтересовало? — удивился Филипп.

      — Так, ты упоминал нечто вроде.

      — Ты какой-то странный сегодня, — сказал Филипп, бросая очередной любовный взгляд на кольцо. — К телевизору поздно подсел.

      — Перед праздником по ящику скукотища — одни песенки, информации на минимуме. Как деньги собираешься тратить? Цветной телек не хочешь купить?

      — Ага, как же, эксплуатируй мальчика. Сам заработай, — подала голос Надежда Антоновна, вернувшись в столовую за вареньем.

      — Смысла нет, — согласился Филипп. — Если начнёт постоянно барахлить, тогда поменяем. А про Марио почему спрашиваешь?

      Александр Дмитриевич подождал, пока жена не скроется в кухне.

      — Он тебе ещё в любви не признался?

      — С чего это вдруг? — насторожился Филипп, пристально посмотрев на отца.

      — Да я подумал: такие презенты, золото, бабки — очень смахивает на ухаживания.

      — Не знаю, на что смахивает, а по-моему, является платой за сделанное. Вот — бери конфеты, пользуйся.

      — Спасибо. Мне только кажется, что у сделанного с оплатой диспропорция.

      «Теперь и пахан туда же, — раздражённо подумал Филипп. — Неужели и он, и Лиля на самом деле правы?»

      — У мамы другое мнение.

      — Тебе виднее… Смотри, не разругайся сгоряча, если дойдёт до признаний, а то всё потеряешь… — «Пилат умывает руки. Моё дело сделано: я предупредил», — подытожил про себя Александр Дмитриевич.

      — Спасибо за предупреждение. Отошью вежливо, — буркнул Филипп.

      — Стоит ли? Ночью все кошки серы…

      — Ты ещё матери об этом скажи…